Меж трех времен

3. Время интеллигента

Кузьминкину удалось немного поспать, но проснулся он не сам – разбудило весьма неделикатное потряхивание за плечо. Открыв глаза, он увидел бодрого и веселого Мокина. Юля была здесь же, сидела в кресле, вопреки нравам здешнего времени закинув ногу на ногу, и дымила длинной папиросой.

– Ну? – шепотом рявкнул Мокин. Все еще отмаргиваясь, протирая глаза, Кузьминкин выбрался из постели и, конфузливо косясь на девушку, принялся натягивать брюки.

– Кончай одеваться! – шепотом распорядился Мокин. – Успеешь! Ну?

Глядя ему в глаза, Кузьминкин медленно, размашисто покачал головой. На пухлощеком лице шантарского Креза изобразилась прямо-таки детская обида, разочарование, неподдельная грусть. Прекрасно его понимая, Кузьминкин уныло пожал плечами.

– И никакой ошибки? – с надеждой поинтересовался наниматель.

– Увы… – сказал Кузьминкин кратко. Молчание длилось всего несколько секунд.

– Что ж ты тогда сидишь? – тихо прикрикнул Мокин. – Натягивай в темпе портки, и пошли устраивать панихиду с танцами… Юль!

Юля преспокойно достала из ридикюля небольшой черный пистолет и клацнула затвором. Безмятежно усмехнулась:

– Слава богу, нарвались на джентльменов. Не стали лазить девушке под платье, а хитрая девушка под платье плавки натянула и вместо прокладок засунула нечто другое… Шеф, ножик не забыли?

– Специально со стола стащил, как просила… – Мокин подал ей серебряный столовый нож.

Девушка, примерившись, не без труда распорола подол платья, нижние юбки, передала нож Мокину:

– Мне самой сзади резать неудобно…

Мокин завозился, шепотом ругаясь под нос, полосуя туповатым ножом плотную ткань. Когда Кузьминкин застегнул последние пуговицы на штиблетах. Юля уже отбрасывала обрывки в угол, являя собою предосудительную картину: косо откромсанный подол едва прикрывал бедра, открывая стройные ноги в высоких женских ботинках так, что любого настоящего современника государя-освободителя неминуемо хватил бы удар при виде этакого шокинга.

– Это зачем? – непонимающе уставился Кузьминкин.

– Затем, – исчерпывающе объяснил Мокин. – Да брось ты бабочку, без нее обойдешься… Пошли!

Он первым выскочил в коридор. Сторожко прислушался, махнул остальным рукой.

Лакей вывернулся из-за угла неожиданно – увидел Юлю в новом обличье и застыл, держа перед собой овальное блюдо с аппетитным жареным гусем. Девушка метнулась мимо Кузьминкина, как молния, крутанувшись в каком-то невероятном выпаде, выбросила ногу. Блюдо с гусем полетело в одну сторону, детинушка, потеряв на лету парик, – в другую. Еще в полете Юля с тем же проворством добавила ему носком ботинка под нижнюю челюсть.

Прежде чем ушибленный успел опомниться, Мокин сгреб его за шкирку и поволок в только что покинутые ими апартаменты. Юля моментально подхватила парик, гуся и блюдо – ага, чтобы не осталось никаких следов… В коридоре было тихо – похоже, молниеносная операция захвата проведена без сучка без задоринки…

Пленник застонал, зашевелился. Юля тут же уселась ему на грудь, продемонстрировала пистолет и медленно прижала дуло к виску. Тихонько посоветовала:

– Молчать, козел, мозги вышибу!

– Видал? – гордо сказал Мокин, подтолкнув Кузьминкина локтем. – Все думают, что это молодая женушка или телка, хрен кто просечет, что это секьюрити…

– Он присел на корточки: – Ты, выползок! Сколько народу в доме?

– Ну, это… – пробормотал пленный, косясь в сторону упершегося в висок дула. – Барий со студентом, Витька, напарник мой, Дуня… Филимон при конюшне… В дом ему не положено…

– Никого больше?

– Бля буду…

– Оружие есть?

Пленник попытался мотнуть головой, но наткнулся виском на дуло, замер, и, боясь лишний раз шевельнуться, прошептал:

– Да никакого…

– Ну смотри у меня… – сказал Мокин. – Если что, вернусь и кишки через рот вытяну…

Лакея тщательно связали разодранными на полосы простынями, одну скомканную полосу надежно вбили в рот и уложили хорошо упакованного пленника на кровать. Мокин поднес ему к носу кулачище:

– Лежи смирнехонько, как невеста перед брачной ночью, сучий ты потрох… Пошли!

Он забрал у Юли пистолет, сунул Кузьминкину ворох длинных лент – бренные остатки накрахмаленных простыней – и первым ринулся в коридор. Лоб в лоб столкнулся с Дуняшей – она успела по инерции пролепетать:

– Барин просят к завтраку пожаловать…

И буквально через минуту очутилась рядом с лакеем, столь же тщательно спутанная, с кляпом во рту. Мокин похлопал лакея по лбу:

– Цени мою доброту, валет, – тут тебе и постелька, тут тебе и девочка, отдыхай, как фонбарон…

…На цыпочках подойдя к двери столовой, Мокин заглянул в щелочку, удовлетворенно хмыкнул, подал знак спутникам следовать за собой – и ворвался внутрь с бесцеремонностью бульдозера, держа под прицелом сидящих за столом, дружелюбно рявкнул:

– Здорово, аферисты! Сидеть и не дергаться! Господин статский советник в отставке замер, не донеся до рта серебряную вилку с куском чего-то вкусного. У «беспутного студента» отвисла челюсть. Багловский выглядел еще ошеломленнее.

После секундной паузы второй лакей, выронив высокую бутылку без этикетки, зачем-то пригибаясь, кинулся к боковой двери – и был молниеносно перехвачен Юлей на полдороге, подшиблен ударом пятки под щиколотку, добит ребром ладони по виску.

– Скрути-ка ему, Сергеич, резвы ноженьки, блудливы рученьки, – громко распорядился Мокин, танцующим шагом приблизился к столу и, поведя стволом для убедительности, прикрикнул: – Руки за голову, поганцы! Юль, обыщи…

– В фалдах посмотрите, – громко посоветовал Кузьминкин, сидя на корточках над обеспамятевшим лакеем, старательно вывязывая узлы. – В фалдах должны быть карманы…

– Что вы себе позволяете, любезный… – пролепетал хозяин имения. Судя по тону, он еще отчаянно надеялся, что инцидент волшебным образом удастся замять и все вернется на Круги своя. Мягким кошачьим движением оказавшись рядом, Мокин лизнул средний палец левой руки и смачно закатил Андрианову в лоб классический шелабан – даже звон пошел… Сидевший рядом Петруша, старательно сцепив пальцы на затылке, вжал голову в плечи.

– Вяжи, Сергеич, – распорядился Мокин. – Так и сидеть, ладошки сложить, ручки для удобства вытянуть!

– Слушайте!.. – протестующе вскрикнул Багловский, но тут же заткнулся, получив от Юли ребром ладони по уху.

Очень быстро воцарилось благолепие – трое сидели за столом, поневоле пригибаясь из-за связанных под затылками кистей рук, бросая испуганные взгляды. Юля надзирала за дверью. Мокин с торжествующим видом уселся за стол, налил себе коньяка, выпил и прокурорским жестом указал на Багловского коротким сильным пальцем:

– Твоя работа, интеллигент?

– Это ужасная ошибка… – промямлил тот.

– Сергеич, – сказал Мокин властно. – Изложи им все по порядку, мне самому интересно будет послушать, как ты раскрутил…

Раньше Кузьминкину представлялось, что неожиданная встреча с Мокиным как раз и была звездным часом. Лишь теперь он понял – вот его настоящий звездный час, ослепительный триумф нищего историка, оказавшегося вдруг грозным судьей…

– Начнем с визиток, – сказал он громко. – Вы, Виктор Викторович, напялили на нас светло-серые визитки, да и сами такую же надели… Любезный мой, визитки такого цвета как раз вполне уместны на заезжих иностранцах, но в Российской империи их носили крайне редко, а носили главным образом черные. И никогда – никогда в жизни! – человек из общества не повязал бы при визитке бантик! Бантики при визитке носили исключительно дворецкие и ресторанные метрдотели, к вашему сведению… Это при фраке господа носили бантик… В конце концов, вы и не выдавали себя за обитателя прошлого времени, могли по слабому знанию реалий и напутать, так что выводы было делать рано. Вы физик… кстати, вы правда физик?

Багловский хмуро кивнул.

– Могли и ошибиться, – сказал Кузьминкин. – Так что не стоило с первых же минут поднимать панику. Но вот потом… Эти ваши офицер со студентом… Как выражается сынишка, я тащуся… От офицера и от студента. Любезные мои, такого офицера просто не могло оказаться в восемьсот семьдесят девятом году. Тогда военные носили кепи на французский манер, кепи; а не фуражки! Кепи отменили только в восемьдесят первом. И шашку, что висела у вашего офицерика на боку, ввели в восемьдесят первом, раньше были другие, отличавшиеся по виду. С шашкой вы и переусердствовали, и промахнулись. Переусердствовали, поскольку не знали, что тогдашние господа офицеры, будучи вне службы – а уж тем более в отпуске, в гостях у тетушки, – не носили ни холодного оружия, ни кобуры. Не полагалось по уставу… Мало того, шашка не только неправильная, принадлежащая более позднему времени, – она вдобавок не офицерская, а солдатская! У нее простой гладкий эфес, офицерские шашки были по эфесу украшены чеканным узором…

– Видали, какие у меня кадры? – гордо осведомился Мокин. – Сергеич, хлопни коньячку, заслужил…

У Кузьминкина и в самом деле пересохло в глотке. Он залпом осушил рюмку. Троица мошенников, приведенная логикой научных фактов в подавленное состояние, молча зыркала исподлобья.

– Перейдем к студенту, – продолжал Кузьминкин, незаметно для себя принявший привычную позу лектора. – В Московском университете изволите грызть гранит науки, милейший? Какого ж тогда рожна у вас на плечах контрпогоны? Контрпогоны носили исключительно студенты технических институтов, и никак иначе. В гуманитарных вузах ничего подобного не было… зато на вашей тужурке нет и следа петлиц, которые студенту университета как раз положены…

– Говорил я тебе? – мрачно огрызнулся Багловский, повернувшись к Петруше. – Чтобы проверил тщательнее? Поленился, оболтус…

– Пойдем дальше, – сказал Кузьминкин. – Займемся персоною нашего хлебосольного хозяина…

Он приблизился к Андрианову – тот в первый миг испуганно отшатнулся, без труда сорвал с лацкана орден Станислава и, вертя его меж пальцев, весело продолжал:

– Во-первых, с черным сюртуком носили черные же брюки. Визиточные брюки, полосатые, главным образом серо-черные, стали носить с сюртуками только в начале двадцатого века. Во-вторых, с сюртуком носили исключительно черную обувь, а вы в коричневых штиблетиках… Это петербургский-то статский советник, человек, безусловно, светский? Или будете меня уверять, что отстали от столичной моды в глуши? Далее, – он покачал орденом, выставив его на всеобщее обозрение. – Я не зря поинтересовался у вас насчет вероисповедания. Уверяете, что православный с рождения, а орденок у вас того образца, что давали исключительно лицам нехристианских вероисповеданий. Потому в центре креста и орел, а не монограмма «Святой Станислав»… Вот так, господа. Все эти огрехи, вместе взятые, вас и выдали, ненаучно выражаясь, с потрохами…

Повернулся к Мокину и развел руками, давая понять, что кончил.

– А самое главное! – рявкнул вдруг Мокин, выбросив руку. – Я в жизни выхлебал цистерну коньяка! И родимый «Хеннесси» опознаю моментально, хоть вы и пытались мне его впарить за шустовский! В жизни не пробовал шустовского, но сильно сомневаюсь, чтобы он как две капли воды походил на «Хеннесси»! С чего бы вдруг? – Он, поигрывая пистолетиком, обозрел всю морально уничтоженную троицу. – Ну, хрюкните что-нибудь, морды… Куш хотели сорвать? Когда я приеду покупать железные дороги с поллитровой банкой брюликов? Думали, новый русский – дуб дубом? А как я вас!

– Да уж… – протянул Багловский с некоторым даже заискиванием.

– Так, – сказал Мокин властно. – Прокачаем кое-какие непонятные детали… В этой вашей «переходной камере» вы нас попросту обдали какой-то дурью? Вырубающим газком? А?

– Каюсь… – криво усмехнулся Багловский.

– Ага, потому-то и начались эти странности с временем – взялись откуда-то лишние два-три часа, словно мы летели в самолете с запада на восток? Вот зачем, до сих пор не пойму…

– Из-за церкви, – признался Багловский. – Нужно было вас перевезти километров на двадцать… Церквушек – две. Строены одним архитектором по единому плану. Одна так и осталась в жалком виде, а вторую недавно реставрировали…

– И вся эта аппаратура – обычные ученые игрушки?

– Самые обычные, да вдобавок устаревшие, – сказал Багловский. – Мы вас попросту провели по здешнему филиалу института физики. Татьяна – самый настоящий профессор, там никому зарплату не платят уже семь месяцев, люди разбежались, институт в простое…

– А денег-то хочется? – подхватил Мокин. – Теперь быстренько решим неясности со Смутным временем. В Смутное время путешествовал Леня Косов с Наренковым. Я сильно сомневаюсь, что Наренков был сообщником, не стал бы он даже ради выгоды в ногу самую настоящую пулю засаживать. Могу спорить, он до сих пор считает, что его самые взаправдашние стрельцы подранили… А вот Косов… Неужели в вашей командочке? Ну, колись, мордатенький, попросту нет другого варианта.

– Косов – старый приятель мужа Татьяны Ивановны… – не глядя ему в глаза, сказал Бангловский.

– Ах, Леня, Леня… – печально покрутил головой Мокин. – Знал я, что он мне после того случая свинью подложит, но такого и от него не ожидал. Впрочем, не по его уму затея, верно? Вы его на готовенькое позвали, хитрованы… Ах вы суки, суки… – В его голосе звучала неподдельная грусть. – Вы же осквернили мою светлую мечту о машине времени, счастье мое, что никогда не страдал излишней доверчивостью и подстраховался сразу по двум направлениям, иначе лежать бы мне где-нибудь на дне безымянного омута…

– Ну, не преувеличивайте, – напряженным, но отнюдь не испуганным голосом отозвался Андрианов. – Никто не стал бы вас убивать, тут собрались интеллигентные люди… Хотел бы я посмотреть, как вы кинулись бы потом в милицию или к своим бандитам, пришлось бы подробно рассказать, при каких обстоятельствах расстались с бриллиантами. Да вы после этого стали бы посмешищем для всей Руси великой, в особенности если подключить бульварную прессу…

– Некоторый резон есть… – задумчиво протянул Мокин. Широко улыбнулся. – А знаешь что? Мне почему-то кажется, старперский ты советник, что ты тут и есть самый главный… Этот мордастый, – он кивнул на Багловского, – тянет в лучшем случае на шестерку, про студента я вообще молчу, а вот в тебе прослеживается волчище – серый хвостище…

– Ну и что? – хладнокровно спросил Андрианов.

– То есть как это? – изумился Мокин. – Я же с тебя первого и начну, пересчитаю косточки от первой до последней, а потом за этих клоунов возьмусь…

Студента Петрушу моментально прошибла испарина. Багловский тоже помертвел. Один «статский советник» поглядывал на Мокина не без дерзости.

– Великодушно простите, аргентинский господин, но вынужден вас огорчить…

– сказал он чуть ли не нагло. – Вы все-таки, милейший, не в родной Сибири, не в ваших владениях. Между прочим, это все, – он повел по сторонам взглядом, – возведено не нами, и не для вашей скромной персоны. Сие заведение, объект под названием «Барская усадьба», служит для отдохновения здешних удельных князьков, которые в своих владениях вам немногим уступят по обширным возможностям. Мы, быть может, и огребем впоследствии за то, что использовали усадьбу в личных целях, но готов душу прозакладывать, что раньше вы наживете немалые неприятности, если вздумаете увечить персонал усадьбы. Мы же тут не сами по себе, мы все наняты серьезными людьми, и господа работодатели непременно вступятся. Это еще большой вопрос, поверят ли они вам… Историйка, если подать ее в вашем изложении, будет шизофреническая…

Кузьминкин ожидал взрыва, но Мокин остался странно спокоен – вполне возможно, «статский советник» говорил дело…

– Пойдем дальше, – невозмутимо продолжал Андрианов. – Органы вы на нас натравить не сможете. За полнейшим отсутствием состава преступления. У васхоть пуговицу украли? Хоть волосок с головы упал? – Он осклабился. – А если встанет вопрос насчет выплаченных вами денег… Легко удастся отыскать надлежащим образом оформленную квитанцию, по которой мы с вашей троицы легальнейшим образом получили деньги за сутки отдыха в «Барской усадьбе»… Одним словом, господа, самым лучшим для вас будет без особого шума покинуть заведение и удалиться в глубину сибирских руд. А мы, честное слово, никому и никогда не расскажем, как вы тут опростоволосились…

«Ну, сейчас-то он непременно получит в лоб», – подумал Кузьминкин, заранее отодвигаясь, чтобы не оказаться на пути, когда мимо пронесется, засучивая рукава, разъяренный Мокин.

Тянулось время, а Мокин молчал. В глазах у него Кузьминкин вдруг увидел знакомую хитрую искорку. Небрежно швырнув на стол пистолет, шантарский воротила встал, сунув руки в карманы, попыхивая папиросой, прошелся по комнате. Остановился перед Андриановым, широко улыбнулся:

– Ну ты и жук, гадский папа… А теперь слушайте сюда. – Его тон мгновенно изменился, преисполнившись прежней деловой жесткости. – Слушайте и мотайте на ус, господа интеллигенты… Мне по-прежнему невероятно хочется размазать вас всех по стеночке, но бывают минуты, когда деловой человек не должен поддаваться эмоциям. В конце концов, ничего нового я в ситуации не нахожу – так частенько случается, толковый человек перекупает обанкротившуюся фирму и выводит ее на верную дорогу…

Кузьминкин, видевший его лицо, вдруг с нереальной ясностью понял, что сейчас произойдет. И, не удержавшись, охнул:

– Нет!!!

Не обратив на него ни малейшего внимания, Мокин продолжал:

– Веревочки сейчас снимем, хорошие мои. Юля, озаботься. Я вас приглашаю, господа, занять места за столом, объявляю открытым заседание только что учрежденного закрытого акционерного общества «Машина времени, инкорпорейтед». Честь имею представить генерального директора господина Мокина и его заместителя по полной научной достоверности господина Кузьминкина… Поставленное на строго достоверную основу дело способно… – и прервал сам себя: – Но предупреждаю сразу – семьдесят процентов акций – мои, и никаких тут дискуссий!

Андрианов смотрел на него преданно и восхищенно. А пребывавший в полном расстройстве чувств Кузьминкин только теперь понял, что его бурная деятельность на тернистой ниве бизнеса лишь начинается…