Между Гитлером и Сталиным

2.1. Украинская повстанческая армия Тараса Бульбы-Боровца, 1942—1943

Эта глава посвящена возникновению и существованию УПА, но не той, которая была создана бандеровцами и о которой в основном рассказывает эта книга, — а о другой УПА. Под таким названием, — как уже кратко сообщалось чуть выше, — существовало две разные армии.

Само название «УПА» возникло благодаря деятельности на-ционалиста-демократа Тараса Боровца. Его фамилия происходит от слова «боров» — то есть свинья мужского пола, предназначенная, в отличие от оставленного на размножение хряка, для откорма на сало, т. е. на убой. Боровец решил взять себе псевдоним поизящнее, и назвался именем одного из героев классика русской литературы Николая Гоголя «Тарас Бульба» («бульба» переводится как «картошка»).

Боровец входил в ОУН в 1930-е годы, но потом его пути с бандеровцами разошлись, хотя он и оставался националистом по политическим убеждениям.

Родился он еще в Российской Империи, в 1908 г. в селе Быстричи на Волыни (сейчас Березневский район Ровенской области) в семье крестьянина-бедняка. Уже в Польше вырос и получил профессию каменотеса. По подозрению в антипольской деятельности Боровец угодил в уже упоминавшийся концлагерь Береза Картузьска, но вышел оттуда еще до начала Второй мировой войны, после чего открыл вместе с отцом собственную каменоломню. Пришедшие в 1939 г. коммунисты каменоломню отняли, и Боровец ушел на территорию Украины, контролируемую немцами, то есть в Генерал-губернаторство. В своей деятельности Боровец ориентировался на правительство УНР в изгнании, которое тогда возглавлял проживавший в Варшаве Андрей Ли-вицкий.

В поисках союзников Боровец в 1939–1941 гг. установил связи с немецкой военной разведкой — Абвером — и до начала советско-германской войны вернулся в СССР.

Повстанцы Боровца в первые дни войны в Ровенской области вели бои с отступающими деморализованными частями Красной армии и войсками НКВД[138], то есть делали то же самое, что и оу-новцы.

Когда линия фронта переместилась на Восток, а до Полесья еще не дошло влияние немецкой оккупационной администрации, группа Боровца была оформлена в качестве части коллаборационистской вспомогательной полиции под названием Полесская сечь (ПС). С целью обеспечения своего тыла немецкое командование пошло на создание в Сарнах Окружной команды украинской милиции и её подстаршинской (унтер-офицерской) школы. В нескольких селах и городках были созданы гарнизоны, на начало августа 1941 г. их общая численность насчитывала почти 3000 человек[139]. Одним из подразделений этой «армии» и была Полесская сечь Боровца. Сам Боровец скромно упоминает о 10 000 бойцов, подчиненных только ему, что, несомненно, является художественным преувеличением.

Основной задачей ПС была борьба против остатков Красной армии, находившихся в так называемой «Полесской котловине». Это болотистая и лесистая территория, идеально подходящая для партизанской борьбы, расположенная к северо-западу от Киева и северу от Ровно на границе Белоруссии и Украины. ПС вместе с другими украинскими и белорусскими коллаборационистами в течение трех месяцев частично уничтожили, а частично нейтрализовали партизан на данной территории.

Со стороны новой власти вскоре последовали ультимативные требования о полном подчинении ПС немцам, ее передислокации в Черниговскую область, поэтому 16 ноября 1941 г. Полесская сечь приказом N& 21 самого Боровца была распущена.

Часть бойцов, а также ее командир перешли на нелегальное положение.

Весной — летом 1942 г. на Вольти проходит «призыв» в ПС (которая тогда уже получила название УПА) части ранее демобилизованных коллаборационистов, однако активной антинемецкой, деятельности УПА-ПС не вела, ограничиваясь отдельными операциями против оккупационной администрации из украинцев и поляков, и широкой пропагандистской кампанией. В основном «бульбовцы» занимались обеспечением своего отряда за счет украинских крестьян и того добра, которое немцы отнимали у крестьян в качестве т. н. контингентов. Бульбовцы отнимали эти контингенты у немцев и либо забирали себе, либо отдавали крестьянам обратно.

В июне 1942 г. Боровец послал письмо рейхскомиссару Украины Эриху Коху с требованием прекратить грабеж страны и террор против населения.

В ноябре — декабре с представителями оккупационной администрации прошли безуспешные переговоры. Боровец предлагал выпустить всех украинских политзаключенных (включая Бан-деру) и радикально изменить «украинскую политику» Третьего Рейха. Это был довольно красивый шаг, поскольку бандеровцы в 1941 г. противопоставили себя остальным украинским партиям. То есть Бульба заступился за своих политических оппонентов — может быть, потому, что знал, его заступничество на немцев особенно не повлияет.

В ответ на выполнение своих требований он обещал мобилизовать 40 000 солдат и полицейских для борьбы против партизан и Красной армии, а также возглавить эти части[140]. Немцы от предложенных услуг отказались.

С советскими партизанами у УПА-ПС были периоды стычек, боев и/или нейтралитета.

Для этой партизанской формации был характерен такой далеко не оригинальный, но другими партизанами не столь широко применявшийся способ ведения политической борьбы, как избиения оппонентов. Бульба, не желая провоцировать масштабное кровопускание, издал приказ: с большими группами красных партизан в боевые действия не вступать, а мелкие — разоружать, избивать и отпускать восвояси. Приказ неукоснительно исполнялся, отчего партизаны жаловались на бульбовцев в радиограммах за линию фронта.

В феврале 1943 г. период вооруженного нейтралитета с коммунистами навсегда закончился новым этапом столкновений, так как на Полесье пришли новые партизаны (УШПД) — не те, с кем Бульба в своё время договорился (отряд Дмитрия Медведева) — и уничтожили несколько бульбовцев.

Советские партизаны, воевавшие в тех краях, оценивали численность бульбовцев на лето 1943 г. вплоть до 10 000 человек[141].

Николай Лебедь, руководивший ОУН(б) до мая 1943 года, в написанной им после войны книге «УПА» оценивал численность отрядов Боровца в 150 человек[142].

Очевидно, что эта оценка занижена, но цифра, названная красными партизанами, а также самим Бульбой в своих мемуарах, не верна.

Соединение в 10 000 бойцов — целая дивизия или, скорее, партизанский корпус — требует большого количества офицерских кадров, которые после расформирования УПА-ПС неизменно пополнили бы офицерский состав УПА и/или были бы впоследствии арестованы советскими репрессивными органами. Однако сведения о чем-либо подобном отсутствуют.

Существование столь крупного соединения неизбежно привело бы к захвату НКВД целого пласта трофейных документов, которые бы сохранились в центральных украинских архивах, как, в частности, масса документов ОУН и УПА. Однако внушительных архивных следов УПА-ПС также нет.

УПА, подконтрольная ОУН(б), сама насчитывала в середине 1943 г. около десяти тысяч человек. У УПА-ПС (УНРА) к тому моменту был двухлетний опыт нахождения в подполье и какой-никакой боевой деятельности. Непонятно, как в таком случае — если бы бульбовцев было действительно столько же, сколько бандеровцев, — последние смогли бы разоружить и/или разогнать бульбовцев, что в действительности и произошло.

Донесения советских партизан о десяти тысячах бульбовцев следует считать ошибками разведки «народных мстителей». А повествование самого Боровца о масштабной военно-террористической деятельности против немцев является следствием естественного желания атамана вписать свое имя в историю Украины буквами покрупнее. В действительности количество бойцов УПА-ПС можно оценить в 3000 человек, размещённых преимущественно по деревням, а также в лесных лагерях.

Следует отметить, что Боровец в 1942 году, в отличие от бан-деровцев, сумел наладить тесное сотрудничество как с ОУН(м), весной 1943 г. развернувшей свои малочисленные военные отряды в районе Тернополя и к северу-западу от Ровно, так и с монархистами, а также представителями демократических партий. Представителем ОУН(м) при штабе УПА-ПС был Олег Жданович.

Попытки представителей ОУН(б) договориться с Боровцом ни к чему ни привели, так как последний отвергал тактику и стратегию бандеровцев, осуждал их вождизм и тоталитаризм, претензии на выражение воли всего украинского народа. Не помогло и предложение бандеровцев Бульбе — возглавить общую УПА.

Переговоры ничего не принесли, за исключением одного — названия созданной ОУН(б) военной структуры. По согласию Боровца, вооруженные отряды ОУН(б) и самого Боровца должны были объединиться под общим названием — Украинская повстанческая армия (УПА). Это название завоевало к тому времени некую популярность у населения Волыни. В феврале — марте 1943 г. бандеровцы использовали для своих вооруженных отрядов название Украинская освободительная армия (УОА) (Українська визвольна армія — УВА). По всем остальным пунктам договоренность достигнута не была, но бандеровцы сочли возможным исполнить только один, выгодный им пункт договора и взять для формируемого ими повстанческого движения название УПА. Эту аббривеатуру, первоначально также расшифровываемую как „Українська повстанца армія”, они начали использовать с апреля 1943 года.

Чтобы избежать путаницы, 20 июля 1943 г. Тарас Боровец переименовал УПА-ПС в Украинскую народную революционную армию — УНРА, которая, по его словам «пошла по линии самозащиты, планомерного уменьшения своих рядов и переходу в глубокое подполье перед новой московско-коммунистической оккупацией Украины»[143].

В воспоминаниях Боровца присутствует неточность — складывать оружие и уходить в глубокое подполье руководство УПА-УНРА, то есть сам Боровец» не собиралось — атаман надеялся на помощь немцев.

Хотя, несмотря на желание Боровца биться с большевизмом и далее, эта «армия» почти не вела активной борьбы. Во-первых, Боровец не хотел устраивать войну со своими коллегами из лагеря украинских националистов — бандеровцами. Тем более, что их численное и организационное превосходство стало к лету 1943 года очевидно. И, в общем, он избрал по отношению к ним оборонительную стратегию. Уже в августе 1943 г. часть отрядов УНРА была насильно разоружена, а бойцы из ее рядов частично перешли в УПА. Во-вторых, сам Боровец своевременно поддержку немцев не получил, а получил нечто совсем противоположное.

В ноябре 1943 г., после вступления Красной армии в Житомир, Боровец решил провести переговоры с немцами. Он хотел получить оружие для своих повстанческих отрядов, которые в скором времени должны были оказаться в тылу у коммунистов. «Переговоры» закончились 1 декабря 1943 г. заключением проводившего их Боровца в концлагерь Заксенхаузен, где уже находились Бандера и Стецко. Командование УНРА возглавил атаман Щербатюк (псевдоним «Зубатый»), но, по сути, с арестом Боровца УНРА прекратила свое существование как единая структура, хотя отдельные группки бульбовцев действовали на протяжении первой половины 1944 года.

Несмотря на это, советские пропагандистские органы на протяжении всего 1944 г. громогласно обращались к участникам не только УПА, но и несуществующей УНРА.

Сам же Тарас Боровец, оказавшись в нацистском плену, не отказался от замыслов о дальнейшей борьбе с коммунистами. В конце 1944 г. его вместе с другими украинскими националистами выпустили из лагеря. На радостях он согласился возглавить Парашютную бригаду, или «Группу «Б» (Fallschirmjagd-Brigade — Gruppe “В”). Часть была сформирована в конце марта — начале апреля 1945 г., насчитывала более 400 человек и входила в состав Украинской национальной армии (УНА), украинскому аналогу ВС КОНР. Кстати, УНА на тот момент подчинялась Украинскому национальному комитету (УНК), в который вошли мельниковцы, монархисты-гетманцы и представители правительства УНР в изгнании. УНК признали немцы, и, таким образом, это стало чем-то вроде эмигрантского украинского правительства — аналог Комитета освобождения народов России (КОНР) генерала Власова. Только последнего белая русская эмиграция не поддержала, не исключено, что по объективным причинам — не было времени и возможности — а главу УНК генерала Павла Шандрука признали все украинские антикоммунисты, за исключением бандеровцев.

Цель бригады Боровца состояла в проведении повстанческо-диверсионной деятельности на территории Западной Украины для дезорганизации советского тыла. Десантирование должно было пройти во второй половине апреля 1945 г., и не осуществилось оно из-за недостатка горючего у Люфтваффе и скорого поражения Третьего Рейха.

История Боровца в чем-то характерна для украинских политиков. В 1941 г. — сотрудничество с нацистами, с 1941 по 1943 гг. — Сопротивление, с конца 1944, когда немцы вынуждены были несколько изменить «восточную политику», — вновь сотрудничество.

Уже упоминавшиеся мельниковцы также создали летом 1943 г. свои повстанческие отряды. К середине 1943 г. численность всех мельниковских партизан составила около 1 тыс. человек, часть из которых позже «переквалифицировалась» в коллаборационистов и с действующими войсками ушла в Германию. Отряды ОУН(м) самостоятельно почти не вели антинацистской вооруженной деятельности. С их стороны имели место столкновения с советскими партизанами, бандеровцами и участие в ан-типольских акциях. Бандеровцы относились к своим бывшим соратникам по партии так же, как и к бульбовцам — разоружали и включали их в свои ряды.

Заканчивая описание действий мельниковцев и бульбовцев на партизанском фронте, приведем мнение украинского исследователя Озимчука, касающееся взаимоотношения всех трех, включая бандеровское, течений: «…ОУН СД (то есть бандеровцы. — А. Г.), ОУН А. Мельника и “Полесская Сечь” Т. Боровца не смогли создать единого антифашистского фронта и объединиться в общеукраинское движение сопротивления… Главным препятствием к объединению усилий, скорее всего, был “вождизм” лидеров партии. Все они пропагандировали независимость Украины, но каждый из лидеров во главе будущего государства видел только себя. И потому, имея одинаковые цели, ОУН СД, ОУН А. Мельника и “Полесская Сечь” Боровца своим соперничеством лишь ослабляли потенциал украинского освободительного противостояния немецкой оккупации»[144].

«Единый антифашистский националистический фронт» разрывали не только противоречия в тактике, амбиции и вождизм, но и общая направленность ОУН(м) и Бульбы на коллаборационизм.

Как раз к приходу Красной армии ОУН(б) — УПА смогла пере-подчинить себе и/или ликвидировать основную часть «конкурентов» из украинских политических кругов.

В конце войны под влиянием поражений на фронте военное руководство Рейха также несколько изменило отношение к повстанческой деятельности вообще, и УПА в частности. Созданным из украинцев разведывательно-диверсионным группам рекомендовалось вступать в контакт с с УПА или организовать самостоятельные повстанческие отряды. Точно так же планировали использовать парашютную бригаду Тараса Бульбы-Боровца. Однако, планы Абвера вскоре стали известны советским органам безопасности. Практика применения украинских диверсантов-повстанцев, благодаря оперативным действиям советской стороны, на протяжении лета-осени 1944 года в целом себя не оправдала. Да и повстанцы далеко не всегда принимали свалившихся с неба помощников с раскрытыми объятьями. По сведениям Андрея Боляновского, в их отношении командование УПА издало специальное указание, «которым приказало задерживать эти группы, сформированные “из людей обманутых или принудительно мобилизованных из совсем положительных украинских патриотов” и после проверки органами СБ ОУН “переводить в УПА или боёвки, как обычных стрелков с правом аванса”. “Если на той или иной территории, — указано далее, — будут появляться чужие национальные парашютные подразделения (власовцы, немцы), то последних, по возможности, обезоружить и уничтожить”»[145].

ОУН и УПА к тому времени уже имели опыт борьбы с разведывательно-диверсионными группами противника — советскими парашютистами в 1942–1944 гг.

Можно только строить предположения, что конкретно сделали бы представители УПА и Службы безопасности (СБ ОУН) с руководителем «Парашютной бригады группы Б» Тарасом Боровцом. Националисты-революционеры к тому времени додумались заочно осудить атамана. По словам самого Бульбы, в 1943 г. бандеровцы по приказу руководства убили его жену, Анну Боровец — мотивацией послужило то, что она, якобы, была полька (на самом деле являясь чешкой). Боровца так и не выбросили с самолета в руки сотрудников СБ ОУН или НКВД и НКГБ.

После войны Боровец жил в США, и в 1981 г. в возрасте 73-х лет умер в Нью-Йорке естественной смертью. Недостаток топлива у ВВС Третьего Рейха спас жизнь человеку, оставившему после войны интересные и яркие мемуары под названием «Армия без государства».

2.2. Начало повстанческой деятельности ОУН(б): борьба с нацистами и их союзниками

В эмигрантской украинской литературе присутствует тезис о том, что УПА возникла 14 октября 1942 года. Это утверждение плавно перекочевало и в ряд современных украинских работ, а также в российскую историографию.

На самом деле, возникла эта дата в 1947 году в «юбилейном» приказе главкома УПА Р. Шухевича, стремившегося в пропагандистских целях «увеличить» период существования бандеров-ской Повстанческой армии. Дата 14 октября выбрана не случайно, поскольку на этот день приходится казачий праздник Покрова. Праздник этот довольно примечательный. Как пишет историк Русской Православной Церкви Дмитрий Поспеловский, он возник в Византии во второй половине девятого века, после того, как русские князья Аскольд и Дир предприняли неудачный поход на Константинополь: «По греческим источникам, осаждённое население во главе с патриархом Фотием и императором совершили всеобщее моление к Господу спасти их от осаждающих русов и при этом обмакнули то, что они считали ризой Богородицы, в море, моля его о буре. И море вскипело, потопив большую часть русского флота. Потрясённые этим чудом, остатки русских сил вернулись с предложением мирных переговоров с греками, после чего были крещены. В честь этого события возник праздник Покрова пресвятой Богородицы, забытый греками, но празднуемый в России по сей день, особенно у казаков. Национальный праздник в честь военного поражения Руси? Наверное, ни у одного другого народа не найдётся такого праздника — ведь обычно празднуют победы! Феномен праздника Покрова глубоко христианский по духу. Это смиренное принятие поражения как наказания за грех спеси, агрессии, развязывания кровопролития»[147].

Однако, несмотря на примечательность торжественных дат, исследователь должен оперировать достоверными фактами, которые свидетельствуют, что в 1942 году бандеровская Повстанческая армия существовала только в проектах. Это, кстати, признавали и бандеровцы. Например, в «победном» приказе мая 1945 года, тот же главком УПА Шухевич писал, что повстанцы получили в руки оружие в 1943 году[148].

Решение о начале вооружённой борьбы на Волыни, то есть в Ровенской и Волынской областях УССР, было принято на Третьей конференции ОУН(б) в 20-х числах февраля 1943 г.

Почему именно тогда и именно там?

Вооруженное подполье ОУН существовало в Западной Украине еще до начала советско-германской войны. После 22 июня 1941 г. оно развернуло там повстанческую деятельность, и далее стало готовить кадры. В принципе, уже к осени 1942 г. ОУН(б) обладала необходимым резервом для начала повстанческо-партизанской борьбы.

Появилась и причина для начала Сопротивления: 15 сентября 1941 г. нацисты начали массовые репрессии против ОУН(б).

Однако, до создания УПА дело дошло только через полтора года.

И выжидание оуновцев было неслучайным.

Все они были свидетелями того, как в Украине летом — осенью 1941 г. были в пух и прах разгромлены силы двух советских фронтов — Юго-Западного и Южного. В войсках Юго-Западного фронта, сосредоточенных преимущественно в так называемом «Львовском балконе», танков было больше, чем во всем Вермахте.

До конца 1942 г. руководство ОУН склонялось к мысли, что в советско-германской войне выиграет Третий Рейх, руководствуясь приблизительно следующей, далеко не оригинальной идеей: пусть империалисты двух стран обескровят себя в войне друг против друга, а мы тем временем будем налаживать подполье и копить силы для проведения успешного послевоенного «диалога» с победившей стороной.

Как ни парадоксально, на первый взгляд, решение ярых антисоветчиков о разворачивании антинацистской борьбы — объективно на тот момент выгодной Советскому Союзу — было в значительной степени спровоцировано победой Красной армии под Сталинградом. Вряд ли разрабатывавшие эту операцию задумывались о таком аспекте «всемирно-исторического значения Сталинградской битвы». К началу 1943 г. стало понятно, что победа нацистов проблематична, и что даже если «Тысячелетний Рейх» одолеет своих врагов, то в любом случае выйдет из войны очень ослабленным. Вот тут-то и можно будет предъявить немцам претензии на создание независимой Украины, используя повстанческую армию в качестве весомого аргумента.

Кроме того, в начале немецкой оккупации большой частью украинского населения новый режим еще не воспринимался как абсолютное зло. Украинские крестьяне тоже выжидали: выиграют ли немцы, изменят ли они после победы или даже в ходе войны оккупационный режим?

К концу 1942 г. стало ясно — нацисты, не отличающиеся от большевиков масштабом террора и грабежа, свой «новый порядок» скорректируют вряд ли. Массовый вывоз трудоспособного населения в Германию — т. н. «остарбайтеров» — к концу 1942 г. вызвал поистине всенародную ненависть к оккупантам. Крестьяне, понимавшее, что наступющий 1943 г. принесет с собой изъятие последней свиньи в пользу «доблестной немецкой армии», а также новый этап «охоты на рабов», были психологически подготовлены к восстанию.

К тому же не на отдалённом горизонте — Волге или на Дону — а здесь, рядом, появился ещё один враг. На протяжении всего 1942 г. на территории Волыни постепенно активизируется националистическое польское Сопротивления — Армия краёва (АК) и ряда связанных с ней мелких польских организаций. Военно-политическое руководство АК считало Западную Украину «исконно польскими землями» и стремилось создать там относительно сильные структуры, для того, чтобы встретить Красную армию.

По мысли поляков, эта встреча не предусматривала производство пулеметных очередей по комиссарам или подрыв следующих на фронт советских воинских эшелонов.

Руководители АК хотели принять КА не как освободителя, а как союзника и партнёра и тем самым способствовать включению Западной Украины, Западной Белоруссии и Виленского края в состав послевоенной Польши. Польское восстание предполагалось поднимать в немецком тылу непосредственно перед линией фронта по мере приближения красного парового катка.

Со своей стороны, украинцы вовсе не желали, чтобы на их земле вооруженные польские националисты реализовывали свои замыслы, а после войны снова забрали бы себе этот регион.

УПА должна была послужить противовесом АК — не допустить их господства в лесных массивах Волыни и горах Карпат.

Кроме того, на рубеже 1942/43 года западноукраинские земли стали перед лицом коммунистического нашествия — не Красной армии, а её авангарда. Украинский штаб партизанского движения в конце 1942 года принял решение о передислокации ряда крупных отрядов из Левобережной Украины и на территорию Правобережной и Западной Украины. Уже в ноябре 1942 года территорию Ровенской области в ходе Сталинского рейда посетило Сумское соединение Сидора Ковпака.

И если бы решение о создании УПА было принято не феврале 1943-го, а, скажем, полгода спустя, то вряд ли ОУН смогла бы его толком реализовать. Красные партизаны к тому моменту были бы хозяевами волынских лесов и в свободное от борьбы с немцами время беспрепятственно расстреливали бы в украинских селах бандеровский партактив.

Как видим, решение о начале вооружённой борьбы было принято оуновцами не рано, но и не поздно — 17–21 февраля 1943 г.

Но почему на Волыни и в украинском Полесье, а не в Галиции?

Карпаты и Предкарпатье покрыты лесом и хорошо подходят для партизанской войны. Да и в 1930-х гг. основные кадры ОУН рекрутировала как раз в Галиции.

Причин было две.

Во-первых Галиция находилась полтора века в составе империи Габсбургов, и в 1918–1941 годах галичане с ностальгией вспоминали о жизни в составе этого правового цивилизованного государства. Поэтому начавшееся в 1941 году новое господство людей, разговаривающих на немецком языке, воспринималось им спокойнее, чем волынянами, большинство из которых на тот период было уроженцами Российской Империи, и считавшими немцев чужаками.

Во-вторых, и это главное, в 1941 г. Галиция была включена в состав Генерал-губернаторства, то есть присоединена непосредственно к Рейху на правах, если так можно выразиться, культурно-хозяйственной автономии.

В работе историка Михаила Семиряги можно прочесть: «Что касается ситуации в центральных и восточных районах Украины, то в 1942–1943 гг. оккупанты вели гибкую политику заигрывания с местным населением»[149].

Ситуация с региональными различиями оккупационного режима была диаметрально противоположной. Центральные области и Волынь входили в Рейскомиссариат Украина (РКУ), возглавляемый рейхскомиссаром Эрихом Кохом (по совместительству — гауляйтером Восточной Пруссии), которого в окружении Гитлера ласково называли «вторым Сталиным», и который своей политикой напомнил украинцам времена коллективизации и репрессий 1937 года. Описание последствий его правления самими немцами можно найти в Приложении № 2. Примечательно, что и с другой стороны от «империи Коха» — в Восточной Украине, зоне ответственности адмиристрации Вермахта, «менеджмент» военных разумным назвать было нельзя. Да и откуда бы там взяться разумности при таком верховном главнокомандующем? Однако, элементы вменяемости в правлении Вермахта были, что хорошо видно из Приложения № 3. Разница в стилях руководства была вызвана не только «оперативной необходимостью». Германские офицеры были в большинстве своём адекватными людьми, в отличие от аппаратчиков администрации Коха. Так называемые «золотые фазаны» были озлобленными на жизнь неудачниками, распираемыми от чувства расового превосходства. Они приехали в Восточную Европу строить новый порядок для своего фюрера и новую жизнь для себя лично. Их бандеров-цы ненавидели так сильно, что в июне 1943 г. даже пытались натравить на них части Вермахта[150].

В Галиции же нацисты пытались наладить спокойную жизнь. В Генерал-губернаторстве активно действовал Украинский центральный комитет (УЦК) во главе с доктором Владимиром Ку-бийовичем. Функционировали старые и открывались новые украинские школы, различные училища, высшие учебные заведения, выходили десятки газет. 5 марта 1942 года УЦК выдвинул, и начал активно воплощать в жизнь лозунг: «В каждое село — детский сад!» Советских партизанских отрядов в Галиции не было до июля 1943 года. Об этом пришедший с рейдом комиссар отряда Сидора Ковпака Семен Руднев 8 июля сделал запись в своем дневнике: «Население смотрит на наше появление со страхом, т. к. за два года они не видели и не слышали о советских партизанах. А это верно, начиная с Славутских лесов на юг, в Галиции советских партизан не было и нет. Характерное явление, что если до границы Варшавского губернаторства, т. е. в Западной Украине (имеется в виду северо-западная часть РКУ. — А. Г.) каждое село националистическое и очень много банд националистов находилось по местам. Но когда перешли границу Польши (восточной Галиции, то есть Генерал-губернаторства. — А. Г.) то здесь есть признаки националистов, вероятно они в зачатке и находятся в подполье»[151].

А на Волыни они вышли из подполья в марте 1943 г. — потому что там от них этого шага, можно сказать, ждали местные крестьяне, обозленные подручными Коха.

Первым командиром повстанческих отрядов ОУН(б) — УОА-УПА назначается Василий Ивахов (Василь Івахів), действовавший под псевдонимом «Сом»[152]. Родом он был из крестьян Галиции и к моменту назначения ему было 32 года. В свое время он закончил офицерскую школу Войска Польского, после чего за антипольскую деятельность угодил в тюрьму. В Кракове в 1939–1941 гг. прошел военные курсы ОУН, летом 1941 г. возглавлял унтер-офицерскую школу ОУН в селе Поморяны Львовской области. Когда немцы начали массовые аресты бандеровцев, то в тюрьму попал и Ивахов, откуда вышел в 1942 г. По освобождении стал военным референтом ОУН на Северо-западных украинских землях, то есть на Волыни. В качестве такового и возглавил Краевой военный штаб УПА, но вскоре — 13 мая 1943 г. погиб около села Черниж Маневицкого района Волынской области во время боя с немецким полицейским отрядом.

Первые три месяца своего существования УПА действовала на Волыни, то есть в Ровенской и Волынской областях УССР, а также прилегавших к Украине южных землях нынешней Белоруссии.

Вскоре УПА распространила свою деятельность и на соседние области, входившие до 1939 г. в УССР — Житомирскую и Каме-нец-Подольскую, — а позже на Киевскую и Винницкую области.

В Галиции украинские националистические партизаны появились в июне — июле 1943 г. — через полгода после создания УПА.

Это было связано со знаменитым Карпатским рейдом партизанского соединения Сидора Ковпака, который «зажёг» Галицию, показав местному населению слабость оккупантов (см. Приложение № 4). Об этом рейде Михаил Семиряга писал: «Весь 1943 г. шла борьба УПА против «двух врагов» — немецких оккупантов и немногочисленных украинских партизанских отрядов, которые пришли на Западную Украину рейдами с Советской Украины. Крупным успехом для УПА завершился ее бой с партизанами дивизии С. А. Ковпака, в ходе которого дивизия фактически перестала существовать»[153].

Это не совсем так. Красные партизаны, подчинённые УШПД проникали в Западную Украину не только из Советской Украины, но и из граничащих с Украиной лесистых районов России и Белоруссии. Во время рейда 1943 г. соединение Ковпака, насчитывавшая почти 2000 человек, дивизией не являлась. Крупных боев с ковпаковцами повстанцы не вели, резонно опасаясь больших потерь. Соединение Ковпака в ходе рейда было сохранено, и после этой поистине блестящей операции, за которую Ковпаку дали вторую Золотую Звезду, было преобразовано в дивизию, которая под командованием Петра Вершигоры направилась в новый рейд. В Галицию, в Дрогобычскую область. Однако, ковпаковцы, наученные опытом 1943 года, решили не суваться, а ушли в Польшу, на Вислу. Во время этого рейда в январе 1944 г. дивизия как нож сквозь масло прошла сквозь националистические районы на Волыни, разбила курень имени Богуна, уничтожила знаменитую офицерскую школу УПА «Лесные черти», ушла дальше — в Польшу, откуда пришла отсидеться в чащобы Белоруссии. За проведение этого рейда Вершигора получил звание Героя Советского Союза.

Во время же Карпатского рейда 1943 г. даже немцы и коллаборационисты не смогли эффективно бороться против опытных, спаянных двухлетней борьбой, хорошо вооруженных красных партизан. Только к началу августа 1943 г. (бой под Деля-тиным — 03.08.1943) антипартизанские меры нацистов дали результат: ковпаковцы бросили артиллерию, большую часть обоза и разделились на шесть небольших отрядов, которые пошли назад.

Ковпаковскую угрозу использовала сеть ОУН(б) в Галиции, создав полуофициальную организацию Украинская национальная самооборона (УНС). Бандеровцы перед немцами использовали следующую аргументацию: раз оккупанты не могут защитить от красных украинское население, значит это должно сделать само население.

Крымский историк Сергей Ткаченко пишет, что «…УНС образовалась в середине 1943 г., в августе она разбила отряды С. Ковпака под Делятиным»[154].

Почему-то очень хочется историкам разбить ковпаковцев руками бандеровцев!

Отряд Ковпака под Делятиным провел бой не с УНС, а с немцами и венграми, о чем свидетельствуют документы отряда.

Более того, УНС, по словам одного из ее организаторов Ивана Бутковского («Гуцула»), не имела сил и опыта, для того, чтобы «проводить фронтальные бои» с ковпаковцами.

Первоначально УНС, насчитывавшая в августе 1943 г., вероятно, около полутора тысяч бойцов, действительно изматывала в стычках отступавших небольшими группами уставших и деморализованных советских партизан. Но потом начались и анти-немецкие акции. В августе повстанцы освободили первую группу молодежи, отправляемую на принудительные работы в Германию. Уже 30 сентября подразделение СС напало на учебный лагерь самообороны, размещенный между селами Суходол и

Липовца Долинского повета (уезда) Станиславовской области. Но отряды УНС устроили засаду на противника, возвращавшегося узкоколейной железной дорогой. С потерями немцы отступили. Акции против УНС продолжались на протяжении осени-зимы 1944 г.

В начале 1944 г. УНС влилась в УПА, получив называние УПА-Запад и руководителя — Василия Сидора.

Что же касается Северной Буковины, то есть Черновецкой области УССР, в 1918–1940 и в 1941–1944 гг. входившей в состав Румынии, то там Сопротивление развернулось летом 1944 г. — в аккурат к приходу Красной армии. Позже территория Буковины стала частью входящего в состав УПА-Запад военного округа «Говерла» (Тактический участок № 20 «Буковина»).

Кратко очертив историю распространения влияния вооружённых отрядов, подчинённых ОУН(б), перейдём к описанию действий УПА против оккупантов, которые начались весной 1943 года на Волыни.

В апреле — мае 1943 г. существование УПА под эгидой ОУН(б) стало фактом, далее шел её рост.

После гибели Василия Ивахова УПА возглавил Дмитрий Клячковский (Дмитро Клянківський), действовавший под псевдоним Клим Савур. О судьбе этого человека будет рассказано отдельно.

Необходимо отметить, что в 1943 г. ОУН(б) не ставила перед УПА задачу всенародного восстания против нацистов. Во-первых, для этого не было сил, во-вторых, главным врагом националисты по-прежнему считали Советский Союз, к тому времени перенявший стратегическую инициативу в советско-германской войне.

Поэтому активную борьбу против немецкой оккупационной администрации — но не против Вермахта — УПА, подконтрольная ОУН(б), начинает с самого момента своего создания.

Первой акцией повстанцев было нападение первой сотни УПА, фактически, боевки, на райцентр Владимирец, находящийся на северо-западе Ровенской области. 7 февраля 1943 г. бандеровцы разгромили пункт немецкой жандармерии, захватили оружие и амуницию. 20 февраля сотня «Коробки» (Перегийня-ка) напала на лагерь советских партизан около села Замороченное, разогнала их и захватила трофеи. С этого момента акции УПА идут по нарастающей.

Основной задачей действий УПА в 1943–1944 гг. были расширение контролируемой бандеровцами территории, накопление боевого опыта, получение военного снаряжения и боеприпасов, увеличение популярности среди населения. Первоначально оу-новцы даже были согласны на то, чтобы оккупанты проводили набор продовольствия и рабочей силы в Западной Украине — однако в цивилизованных формах. Но служащие оккупационной гражданской и полицейской администрации умом и гибкостью не отличались, поэтому действия УПА вылились в срыв депортаций украинских рабочих в Третий Рейх и срыв сбора оккупантами продовольственного контингента.

При этом боевых столкновений с частями Вермахта УПА старалась избегать, и на военные объекты нападения не совершала — никакой необходимости у бандеровцев в эом не было. Удары в тыл бьющегося с Красной армией Вермахта наносились скорее постольку, поскольку они были нужны для создания партизанских краев и накопления сил для грядущей борьбы с коммунистами. Поэтому нередко красные партизаны обвиняли повстанцев в пассивности и попустительстве оккупационным властям, с которыми, на самом деле, повстанцы все же воевали.

Тактика военных действий УПА была в целом похожа на другие виды повстанческой деятельности: от налетов на отделы полиции в деревнях и селах, до нападений на группы немцев на шоссейных и просёлочных дорогах.

С наибольшей интенсивностью УПА проводила бои по срыву «контингентов» — сбора сельхозпродукции и продовольствия. Эти действия способствовали росту популярности повстанческого движения среди крестьянства, во все времена отличавшегося некой инертностью. «Отбивание продовольствия» у немцев должно было наглядно продемонстрировать селянам, кто является их защитником. В этом же русле пролегали действия УПА по срыву «охоты на остарбайтеров».

С середины мая 1943 г. немцы проводят наступление на партизан Украины — причем как на националистических, так и на советских. 7 июня командующий СС и полицией в генеральном округе «Волынь-Подолье» бригаденфюрер СС Гинцлер отдал приказ о ликвидации национального Сопротивления в районах Волынской и Ровенской областей: Любомиль, Горохов, Владимир-Волынский, Дубно и др. В июле-августе операции расширились на всю Волынь, причем в наступлении на повстанческие республики и партизанские края участвовали самолеты, танки, бронепоезда, артиллерия и до 10 тыс. солдат и офицеров. Во время этих операций, толку от которых было весьма и весьма немного, повстанцы нанесли немцам меньшие потери, нежели красные партизаны.

Часть боев лета — осени 1943 г., особенно начиная с августа месяца, можно с долей иронии назвать «битвой за урожай» — немцы, часто с помощью коллаборационистской полиции, пытались взять у крестьян «контингенты» — продукты сельского хозяйства. Повстанцы грабителям всячески препятствовали, нередко «грабя награбленное» — забирая себе уже отнятую оккупантами еду.

Вот описание довольно типичной операции УПА на Волыни. Документ, по-видимому, является исходником для публикации в бандеровской печати, и составлен он на основе отчетов или свидетельств повстанцев:

«Дня 2-го июня 43 г. в 15-м часу над с. Горка-Полонка начали взрываться большие клубы дыма и огня. Посланная разведка донесла, что поляки и немцы, идя обходной дорогой в направлении Луцка, жгут и грабят село. Не было и минуты для сбора. Мы взяли один рой повстанцев, ручной пулемет и бегом выдвинулись в направлении села Горка-Полонка, чтобы там атаковать врага.

Под селом территория была очень ровная так, что врагу хорошо было вести огонь. Мы сразу развернулись в цепь и через хлеба, склонившись, продвигались в направлении села. Перед нами был маленький лес и холмик. Мы решили, что из леса лучше всего будет вести огонь по врагу и двигаться в его направлении. Когда подбежали под самый лес, то враг нас заметил и сразу же открыл огонь из пулемета. Мы попадали и прыжками хотели достичь леса. Огня не открывали, т. к. из хлебов ничего не было видно. Доскакали до леса, сомкнулись в шеренгу и начали бежать в направлении, откуда были слышны выстрелы и крики. Добежали до края леса и увидели 3 горящие хаты, а на дороге нескольких всадников, которые поджигали строения. На самой дороге растянулась длинная колонна возов. На возах лежали награбленные вещи, а за телегами гнали отнятую в селе скотину. Дым, рев скотины, крики людей, звук выстрелов — все это смешивалось в одну страшную суматоху, что напоминало татарское нападение XII столетия. Мы сразу заняли позицию. Врага было видно, как на ладони. Мы открыли по возам и автомобилям пулеметный и ружейный огонь. Это создало панику на дороге, ляхи начали убегать, начался рев, крики, движение. В тот момент врагу подоспела помощь, около трех роев людей на отдалении 700 метров начали нас обстреливать пулеметным огнем. Пули, как осы летали над головами. Перестрелка не прекращалась. Под прикрытием огня, немцы начали с награбленными вещами отступать в сторону Луцка, оставляя часть имущества. Мы вышли с позиции и пошли на дорогу, чтобы проверить последствия боя. На дороге увидели мы награбленные вещи, много стекла из автомобилей и две лужи крови. Из наших не был убит никто»[155].

Понятно, что не всегда операции УПА оканчивались столь удачно. Донесения повстанцев и действовавших в этих районах красных партизан сообщают о десятках сожженных и разграбленных карателями украинских деревень, в том числе оставленных УПА перед превосходящими силами противника.

После ноября 1943 г. немцы на Волыни больше не проводили крупных операций против УПА, что отчасти объяснялось приближением Красной армии.

Да и вообще большинство антиповстанческих операций нацистов, как и украинцев против оккупантов, носили локальный характер.

Это показывают отрывки из донесения Климу Савуру командира военного округа «Зарево» «Дубового» (Ивана Литвинчука):

«За месяц май 1943 г….

[сотня] Ярема… 21 мая устроена засада на немцев около местности Клесив, ликвидирована немецкая группа в количестве 26-х человек, добыто 2 автомата, 6 — МП, 18 винтовок, 6 револьверов, 8 гранат и боеприпасы. Собственные потери 6 раненых.

29. V рассеяно в районе местности Старинки большевистскую группу в силе 16 человек, добыта 1 финка (автомат — А. Г.). На шум боя приехали немцы, с которыми начали бой, убито 4 немца, собственные потери 3-є убитых…

[Сотня] Шавула: 01.V засада на немцев. Один немец убитый, собственные потери — один…»[156].

Вот отрывки из того же самого отчета, только за июнь:

«Ярема:. 6.VI сделали налет на железную дорогу Клесив-То-машгород, налет не удался. Убито два немца, собственные потери — один раненый… 12.VI сделана засада на казаков (коллаборационистов — А. Г.), поймано 2 казака и 2 немца, добыто 4 винтовки и 8 гранат, потерь нет… 24.VI.43 г. налет на немцев, убито 30 немцев, много раненых, не добыто ничего…

Черноморец: 1.VI.43 бой с немцами, убит один немец, тогда же в борьбе с немцами погибло 2 наших стрелка..»[157].

А вот боевое донесение от 1 августа 1943 г. командира сотни «Цыгана», действовавшего на Волыни на территории военного округа «Зарево» («Заграва»):

«Дня 18.VII-43 г. была устроена засада на немцев, в которой добыто 2 (два) тяжелых и 1 (один) легкий пулемет, винтовки, гранаты, а также сожжено 2 (две) машины. С нашей стороны потерь не было никаких».[158]

Те же самые донесения, только из другого военного округа — «Богун», за период с 10 июня по 10 июля 1943 г.:

1. Сотня «Ворона»: «12.VII в с. Орешкивцы разбит Шумский отряд немцев, которых застали в тот момент, когда они грабили село. Со стороны немцев 9 убитых, несколько раненых, а оставшиеся бежали в панике, оставляя по дороге оружие. Со стороны отряда один легко раненый…

29. VI отряд из 6 человек при помощи местных боевок, на дороге Шкроботовка-Ямполь разбил 2 машины с немцами. С нашей стороны потерь в людях не было…

2. Сотня Черника

дня 30.VII разоружено 10 венгров. Добыто 9 винтовок, 1 пулемет, 56 гранат, 4000 единиц боеприпасов и вся военная форма»[159].

Постепенно расширяя поле деятельности, повстанцы проводили рейды в восточные области Украины. Вот один из отчетов пропагандистской сотни военного округа «Богун». Вероятно, это снова не действительный документ, а составленный на основе свидетельств черновик для повстанческой печати:

«Сотни УПА отпраздновали третью годовщину Дня Украинской Государственности (т. е. Акта 30 июня 1941 г. — А. Г.).

Дня 30 июня 1943 г. сотни перешли в нескольких местах бывшую польско-советскую границу для проведения там Праздника Украинской Государственности, в форме митингов и бесед с населением по селам. Каждая чета (т. е. рота. — А. Г.) имела отдельный маршрут, при каждой чете был пропагандист, который получил соответствующие инструкции по проведению пропагандистского праздника. Все были «вооружены» соответствующей литературой и листовками, связанными с этим праздником.

Население сначала встретило наших бойцов безразлично, думая, что это шуцманы (полицаи — А.Г.). Они не могли понять, что «бандеровские партизаны», как на востоке называют УПА, появились на селе средь бела дня. Когда же узнали, кто мы, на их лицах появились удивление и ужас. Как оказалось, причиной этого испуга была укорененная в населении враждебной пропагандой уверенность, что УПА уничтожает села и режет людей. Все-таки наши стрелки вскоре вошли в хороший контакт с населением. Раздавали им литературу, поясняли, кто мы, за что боремся, напоминали о событиях 1941 г., поясняли значение провозглашения независимости Украинского Государства и т. п. В некоторых местностях удалось собрать митинги, на которых пропагандисты делали короткие доклады.

В общем, население отнеслось к нашим бойцам, пропагандистам и к тому, что они говорили, совсем неплохо…

В селе Плужное бойцы узнали от населения некоторые интересные вещи. Люди рассказали такое: После боя сотни Ворона с немцами и казаками под Плужным, немцы поймали одного раненого в глаза повстанца. Мученный немцами на вопрос где лагерь и кто в нем руководитель, боец отвечал: «На это не хочу отвечать». На вопрос, что он сделал бы, если бы его вылечили и отпустили на свободу, он ответил: «Пошел бы назад в УПА». Что бы ты там делал? — спросили снова немцы. «Убил бы перед смертью еще пару немецких гадов!» — сказал повстанец. После этого его немцы расстреляли. «Это был настоящий герой», — говорили селяне.

Наиболее враждебную пропаганду на Востоке ведут шуцманы. В отличие от них, казаки говорят, что партизаны — их братья и они воевать против них не будут.

В общем, население на разведанных территориях… мало национально сознательно. В селах много сексотов и доносчиков, которые терроризируют сознательных украинцев (о практике большевиков по засылке своих агентов в оккупационную администрацию для уничтожения “антисоветских элементов” руками немцев известно и из воспоминаний членов русского Национально-трудового союза (НТС) — А. Г.). Бойцы говорили, что неплохо было бы устроить в этой приграничной зоне чистку всего плохого элемента.

Следует отметить, что этот пропагандистский рейд произвел на население восточных земель действительно глубокое впечатление. Не меньшее впечатление он произвел на наших врагов. Немцы по местечкам начали окапываться. Они были уже уверены, что это клич к общему взрыву»[160].

Здесь идет речь о рейде в Житомирскую область. Вскоре после описываемых событий повстанцы в этом регионе укрепились, и здесь был основан отдельных военный округ «Тютюн-ник», входящий в УПА-Север.

О рейдах УПА на Восток на имя Хрущёва и ряда других товарищей нарком госбезопасности УССР Савченко 20 сентября 1943 года послал совершенно секретную записку № 326/гб: «По данным от 7.9.43 г. известно, что из Западных областей Украины, по направлению к Киевской, Житомирской и Винницкой областям, продвигаются крупные отряды украинских националистов, вооружённые пушками, миномётами и большим количеством автоматического оружия.

Несколько таких отрядов, общей численностью до 2000 человек, прибыли в районы Коростень и Малин (Житомирская область).

По пути своего продвижения отряды националистов ведут борьбу и с немцами, и с партизанами. Личный состав мелких партизанских групп партизаны зверски уничтожают — рубят на куски.

Останавливаясь в деревнях, в районе г. Коростень, отряды националистов выставляли усиленную охрану и всем составом молились за «Самостийну Украину».

Среди населения отряды распространяют листовки и воззвания за подписью: «Главная квартира Украинской повстанческой армии»»[161].

В тот же момент УПА активно распространяла свою деятельность и на Галицию.

В Галиции борьбу с Украинской национальной самообороной (УНС) немцы повели в августе — сентябре 1943 г. Причем действия оккупанцев были несколько более эффективны, чем на Волыни. Несмотря на это, зимой 1943/44 гг. повстанцы постепенно установили контроль над значительной частью горной территории Карпат — между Польшей и Румынией.

Но даже к лету 1944 г. У ПА не контролировала большей части территории Галиции и вообще действовала здесь менее интенсивно, чем на Волыни. Об этом свидетельствует простой факт: несмотря на все старания, отряды ОУН и УПА не смогли сорвать мобилизацию украинцев из Генерал-губернаторства в Вооруженные силы Германии[162]. А на Волыни из-за действий УПА немцы сами не пытались призвать местных украинцев в коллаборационистские формирования.

Чтобы не создавать однобокой картины о «победоносной УПА, защищающей украинское население», имеет смысл привести описание всех этих событий Тарасом Бульбой-Боровцом — человеком, враждебно или критически относившимся и к банде-ровцам, и к польским, и к красным партизанам, действовавшим в Западной Украине в 1943–1944 годах:

«Всему польскому населению Западной Украины в марте 1943 г. вынесен смертный приговор и было приказано дотла сжигать все поселения польских крестьян. Провозглашена массовая мобилизация людей в армию. Провозглашен так называемый "третий этап” национальной революции и общее восстание украинцев против немцев. Спровоцирована на "революцию” почти вся украинская полиция, которая частично убежала в лес (к УПА. — А. Г.), а ее большая часть была расстреляна немцами и вывезена в концлагеря. На место украинской полиции немцы привезли разных иностранцев, главным образом русских и поляков, которые весьма охотно гасили "революцию” Лебедя пулеметами…

Весна и лето 1943 г. в Украине, а особенно на Полесье и Волыни, вероятно, ничем не отличалось от описания ада в “Божественной комедии” Данте… В "революцию” Николая Лебедя вмешались большевицкие партизаны. В первую ночь лебедевцы (то есть бандеровцы. — А. Г.) казнят огнем и мечем польское село. Днем немцы с польской полицией казнят за это пять украинских сел. На вторую ночь большевики с поляками сжигают за то же самое еще пять украинских сел и добивают уцелевших беженцев по лесам. По городам начался дикий террор Гестапо против украинской интеллигенции. Гестапо утратило понимание ситуации. Ловит людей и набивает все тюрьмы свежими заключенными. Сталинские агенты убивают и терроризируют во всех городах важных гитлеровцев, крадут среди бела дня немецких генералов. В ответ на все это Гестапо расстреливает всех заключенных в тюрьмах. На деревьях и столбах для запугивания днями и ночами висят невинные украинские люди (…)

На селян наложены очень высокие повинности: продуктов питания, одежды и обуви для УПА. Все поставки насильно собирались с населения и “тайно” среди бела дня прятались по выкопанным среди поля и в лесах ямам. На эти (повстанческие. — А. Г.) “республики” налетали немецкие бомбардировщики, выжигали целые села и районы, а на другой день туда набегали большевицко-польские партизаны, добивали остаток населения, а все спрятанное имущество выкапывали и вывозили на свои базы в Белоруссии. Таким образом, Украина стала главной базой поставок для массового большевистского партизанского движения в белорусских лесах, где оно испытывало большой недостаток продуктов питания, одежды и обуви… Москва не поставляла своим партизанам, например, медикаментов, а приказывала их добыть у врага. Этим врагом был, прежде всего, украинских народ, из которого большевикам легче было выжать все необходимое, чем биться с немецкими гарнизонами за экономические базы в городах»[163].

Для полноты картины необходимо упомянуть также террор Службы безопасности ОУН(б) против украинцев и бои различных партизан друг с другом.

С другой стороны, начатый УПА хаос досаждал оккупантам. При этом Марк Солонин выразил недоумение, почему бандеров-цы не вели против немцев «рельсовой войны»: «Бели целые районы Полесья и Волыни находились под контролем бандеровцев… и по этой территории два года шли с запада на восток немецкие эшелоны с боеприпасами, то роль ОУН и УПА понятна — они союзники Германии… Но поскольку “исключительный контроль” существовал лишь в иллюзиях, то вопрос о целях и задачах, поставленных перед бандеровской УПА, всё ещё остаётся открытым»[164]. Политической целью Повстанческой армии, как известно, являлось украинское самостоятельное объединённое государство. К военным же целям сотен и куреней УПА железные дороги не принадлежали потому, что это были отряды не дивер-сайтов, а повстанцев, сражавшихся за прямые интересы сельского населения, в противоречие с которымими входила деятельность местной полиции и тыловой гражданской администрации.

В частности, в донесениях СД из восточных областей уже 19 марта 1943 года отмечалось: «Общая деятельность банд в последие недели исключительно выросла. В генеральном округе Волынь-Подолье национал-украинская… банда развивает особенную активность. Многочисленные нападения на территории восточнее шоссе Ровно-Луцк проводят в большинстве своём члены этой банды.

В возрастающей массе увеличиваются случаи, когда охранные и казачьи части с оружием в руках переходят к бандам. Так перешла, например, действовавшая в Цумани казачья сотня, после сожжения спиртозавода, к одной расположенной рядом банде; 55 членов охранных формирований оставили находящийся в Березино охранный батальон и с 3-мя лёгкими пулемётами и личным оружием вошли в банду»[165].

Спустя две недели тревогу забило уже руководство РКУ. В сообщении о ситуации за подписью Эриха Коха значилось, что «На Волыни только лишь две области можно рассматривать как свободные от банд. Особенно опасны выступления национально-украинских банд в области Кремянец-Дубно-Костополь-Ров-но. Национально-украинские банды в ночь с 20 на 21 марта напали на все без исключения местные сельскохозяйственные учреждения в области Кремянец и при этом полностью уничтожили одно учреждение без остатка. 12 немцев — работники сельского хозяйства, лесники, солдаты и полицейские — лишились при этом жизни. Несмотря на то, что полицейские и военные силы были моментально предоставлены в распоряжение, до настоящего момента заняты вновь только 2 района (нем. — Kreis. — А. Г.). Свобода передвижения для руководителей сельского хозяйства в этой области всё же ещё не восстановлена»[166]. К данному документу прилагалось несколько карт округа Волынь-Подолье, где указывалось, что на 3 апреля 1943 г. [167] ³/₄ территории Ровенской и Волынской областей были обозначены как в той или иной степени вышедшие из под контроля немцев. Эти «потерянные земли» делились на четыре категории: 1. Занят только областной центр 2. Занят только областной и районные центры. 3. Охраняемые точки ещё доступны, но не полностью трудоспособны 4. Заняты областной центр, районные центры и некоторые охраняемые точки[168]. На другой карте — от 31 марта — специально выделялись территории, «до настоящего момента умиротворённые, но в последние 14 дней сильно пострадавшие от систематических нападений»[169].

5 июня 1943 года Генеральный комиссар округа Волынь-По-долье Шёне заявил на совещании в Ровно, прошедшем с участием Альфреда Розенберга, что «Украинские националисты причиняют большие сложности, нежели чем большевистские банды»[170].

УПА продолжала наращивать давление на противника. Спустя две недели Шёне послал Розенбергу алармистскую записку: «Ситуация на Волыни побуждает меня снова указать на серьезность положения в этой части моего генерального округа. На Волыни нет ни одной области, не зараженной бандами. Особенно в западных областях — Любомль, Владимир-Волынск, Горохов, Дубно и Кремянец — деятельность банд приняла такие формы, что уже несколько недель можно говорить о вооруженном восстании, которое, разумеется, еще не окончательно проявило себя»[171].

В июне-июле 1943 г., как уже говорилось, немцы предприняли против повстанцев крупную облаву, которой руководил начальник управления СС по борьбе с партизанами фон дем Бах-Залевский, записавший в своём дневнике 23 июля: «Приказ об окончании [направленной против красных партизан] операции “Зейдлиц” и применении сил в области национально-украинского восстания»[172].

После чего всё вернулось на круги своя.

В начале 1944 г. партизанская дивизия им. Ковпака прошла сквозь Волынь, Пётр Вершигора написал в отчёте в УШПД: «Все Полесье, за исключением крупных коммуникаций Сарны-Ко-вель, Ковель-Брест и Сарны-Лунинец, было полностью свободно от немцев, громадная территория от Сарны до Буга была поделена между [красными] партизанами и соединениями украинских националистов, вытолкнутых из-за Горыни.

…Западный берег р. Горынь, районы Стыдень, Степань, Дом-бровица, район Колки-Рафаловка были в руках УПА, за ними до Стохода советские партизаны, и от реки Стоход на Запад полностью националистические районы УПА, партизанами даже не разведанные — какое-то белое пятно на карте Полесья…

Волынь — в частности, районы Городище, Гурийск, Порицк, Горохов, Владимир-Волынский полностью находилось под контролем УПА. Гарнизоны противника были только в крупных населенных пунктах вдоль коммуникаций и в райцентрах»[173].

Повстанческая армия короткие промежутки времени воевала и против венгров.

Осенью 1943 г. отряды гонведов получили приказ от нацистов охранять железные дороги на Волыни и в Полесье. Как пишет Пётр Содоль, «УПА быстро договорилась с этими венгерскими частями, дело дошло до двухстороннего тайного договора о ненападении, обмен информацией и про поставки еды в обмен на вооружение и информацию, и про постоянные контакты через своих связных офицеров. Руководителем миссии от венгров был подполковник Ено Падани (Jeno Padanyi), а с украинской стороны — Емельян Логуш. В результате переговоров дошло до успешной поездки в Будапешт украинской делегации под руководством о. Ивана Гриньоха»[174]. Но соблюдение условий заключенного в тайне от немцев украинско-венгерского договора было сорвано из-за кровавого украинско-польского межэтнического конфликта, который будет описан ниже, и последовавших действий венгерских военных.

В феврале — марте 1944 г. УПА-Запад усилила свою деятельность в Галиции, в том числе начала проводить антипольские акции. По словам украинского историка Игоря Илюшина, «Особенностью украинско-польского противостояния на Станислав-щине было присутствие тут венгерских войск, которые стали “настоящими друзьями” местных поляков. Отряды УПА неоднократно нападали на венгров, которые, как правило, защищали польское население. Продолжительное время немцы препятствовали проведению венграми “ответно-замирительных” действий»[175]. Со второй половины апреля 1944 г. в Галиции венгры провели ряд боёв против УПА.

Вызваны эти акции были не только желанием защитить поляков, но и естественным желанием покормиться за счет местного населения.

Сохранилось описание действий УПА против против 16-й пехотной венгерской дивизии (см. Приложение № 5).

Начались эти действия в данном случае из-за того, что венгры отнимали у местного населения провизию, а закончились из-за того, что советско-германский фронт приближался, и обе стороны решили остановить ненужное кровопролитие.

В тот момент, когда между венграми и УПА вновь достигалось понимание, повстанцы не только прикрывали отступление венгров, но и выводили их из окружения за умеренную плату — оружием.

В известной работе московского историка Бориса Соколова отмечается: «В 1941–1944 гг…повстанцы действовали на территории польской Украины, Северной Буковины и входившего в состав Венгрии Закарпатья (там они сражались и с гонведами — солдатами венгерской армии)»[176].

Карпатская Украина до 1945 г. не входила в территориальноорганизационную структуру УПА. В 1939–1944 гг. Закарпатье находилось в составе Венгрии, которая стремилась инкорпорировать этот регион. Венгерское владычество было менее жестоким, чем немецкое в РКУ, а сеть ОУН ещё в 1930-х была очень слабой. Среди карпатских украинцев — русинов — идеи радикального национализма ОУН никогда не пользовались популярностью. Поэтому УПА ограничивалась отдельными рейдами в Закарпатье уже после изгнания венгров оттуда. С гонведами повстанцы, как уже было сказано, сражались на территории Галиции, да и то только в течение двух месяцев.

Что же касается отношений ОУН и УПА с Румынией, то они складывались с такими же шероховатостями, как с Третьим Рейхом.

С румынами, помимо Буковины, оккупировавшими и так называемую Трансистрию — территорию между Южным Бугом и Днестром — ОУН и УПА стремились заключать соглашение. Бывший руководитель ОУН в «Трансистрии» Ш. Турчанович на допросе в НКВД 24 октября 1944 г. показал, что в ходе переговоров в Кишиневе с представителями маршала Антонеску 17–18 марта 1944 г. между ОУН и УПА и Румынией были достигнуты устные договоренности по всем вопросам. Исключением стало непризнания со стороны ОУН восточной румынской границы, существовавшей до июня 1940 г. Поэтому договор так и не был подписан[177]. Однако против румын УПА практически не воевала, т. к. благодаря человечному отношению к славянскому населению Северной Буковины возможности для антирумынских акций там были ограничены.

Жизнь, — точнее, один из ее факторов, называющийся Красной армией и советским режимом, — заставила ОУН(б) в конце концов пойти и на компромисс с нацистами.

«Первые контакты представителей руководства ОУН-УПА и немецких спецслужб имели место в январе 1944 г. и продолжались до лета того же года. “Бандеровская группа ОУН пытается спастись от уничтожения с русско-советской стороны и ищет спасения у немецкой стороны”, — так достаточно прямолинейно оценивалась ситуация, что складывалась, в донесении руководителя полиции безопасности и СД в “дистрикте Галиция” в управление имперской безопасности (РСХА) в Берлине [ЦЦАОВВіУХ ф. 4628, on. 1, спр. 10, арк. 219]. Реальным последствием переговоров было создание своеобразного “бартерного соглашения” — разведывательные данные про Красную армию в обмен на оружие”»[178].

Весной 1944 г. “Начальник “Абверкоманды 101” подполковник Лингардт сообщал, что ранее он проводил свою разведывательную работу главным образом через военнопленных. Под влиянием военных успехов Красной Армии “сейчас почти невозможно привлекать их [военнопленных] для использования в немецких интересах. По этой причине единственной возможностью для него остается использование людей УПА”. За линией фронта “без связи с УПА его разведывательная деятельность была бы немыслимой”. Начальник Абверкоманды 202 подполковник Зели-гер высказал аналогичные взгляды»[179].

В течение марта — июля 1944 г. происходили конспиративные встречи уполномоченных полиции безопасности и СД Галиции с представителем высшего руководства ОУН(б) Иваном Гри-ньохом, выступавшим под псевдонимом «Герасимовский». Однако стратегической договоренности достигнуто не было. Только в начале осени 1944 г. Гриньох в присутствии немцев встретился с находившемся в лагере Бандерой и проинформировал его о переговорах. Вскоре после этой встречи нацисты освободили Банде-ру, Стецко и еще около сотни членов ОУН(б). Впрочем, в тот же момент немцы освободили Боровца и Мельника, так что, вероятно, особого значения эти переговоры не имели.

Некоторое количество оружия Вермахт оставил с расчетом на то, что действия УПА в советском тылу будут хоть как-то ослаблять противника. Было немало случаев, когда повстанцы выменивали у немцев оружие на продовольствие, при этом оккупанты нередко обманывали повстанцев, выдавая оружие старых образцов и в количестве, меньше оговоренного. Последний Главком УПА Василий Кук свидетельствовал: «Они нам давали винтовки, мы им — сало»[180].

Повстанцы стали и союзниками немцев даже непосредственно на фронте. Киевский специалист Анатолий Кентий высоко оценил результат операций бандеровцев в Галиции: «Оценивая действия УПА Запад-Карпаты, немецкая разведка отмечала, что эта группа взяла под контроль перевалы в западных Карпатах и восточных Бескидах и “внесла большой вклад в то, чтобы предотвратить прорыв Советов через Карпаты на этом участке. УПА даже оказала помощь некоторым отступавшим немецким частям”»[181].

Однако стычки с УПА немцы продолжали до июля 1944 г. Одни люди и инстанции договаривались с повстанцами, другие в то же время против них воевали. Нередки были случаи и нападения повстанцев на одиночных бойцов, отступающие или разбитые части Вермахта с целью захвата оружия. При этом пленных солдат Вермахта, в отличие от чиновников, полицейских и эсэсовцев, не уничтожали, а отпускали восвояси, а офицерам даже иногда оставляли личное оружие.

В целом отношение к Третьем Рейху было негативное, но перед лицом побеждающего общего врага — Советского Союза — ОУН(б) пошла на ряд тактических договорённостей, и допустимые, с ее точки зрения, формы сотрудничества.

2.3. Как «народные мстители» мстили народу: малоизвестное из жизни красных партизан

В этой пойдет речь о борьбе красных партизан против УПА. Причём акцент будет сделан на описании тех событий и явлений, которые читателю известны мало или неизвестны вообще. Про то, как повстанцы с красными воевали и как они расправлялись с теми, кто красным помогал, советский агитпроп рассказал подробно, да еще и приврал к тому с три короба. В свою очередь, красные партизаны во многих исследованиях даже последних лет зачастую предстают этакими народными героями, самоотверженно клавшими головы за Родину и Сталина и защищавшими крестьян от националистов.

Понятно, что далеко не всегда было так, и в светлые образы «народных мстителей» давно пора внести некоторые коррективы.

Для того, чтобы описать деятельность красных партизан в их борьбе против повстанцев, необходим короткий экскурс в историю действий советских украинских партизан.

ЦК КПУ после войны выдал официальную «справку» в которой численность украинских красных партизан и подпольщиков составила 501 тысячу человек — полмиллиона. Появилась эта цифра из-за стремления украинской номенклатуры презентовать свою республику «самой партизанской из всех партизанских», т. е. превысить показатели БССР. После этого историки, творившие в тяжёлые времена тоталитаризма, не имели права говорить о том, что советских партизан Украины было меньше.

Для реальной оценки численности красных партизан имеет смысл обратиться к документам Украинского штаба партизанского движения времен войны.

Приведем отрывок из плана действий партизанских отрядов Украины на зимний период 1942/43 гг., подписанного главой УШПД майором ГБ Тимофеем Строкачем 22 ноября 1942 г. «По состоянию на 15 ноября 1942 года состоит на учете действующих на территории Украины 55 партизанских отрядов общей численностью 6350 человек, из них имеют постоянную радиосвязь с Украинским штабом партизанского движения 38 партизанских отрядов общей численностью 5027 человек»[182].

Дислоцировались партизанские отряды Украины в 1941–1942 гг. в основном Черниговской и Сумской областях — там, где были лесные массивы, да и население было советским, а не антисоветским.

Периодически с территории УССР отряды УШПД изгонялись в Россию и Белоруссию.

Как отмечалось в документации УШПД, «…состояние партизанского движения на Украине к 1.1.43 года характеризуется следующими цифрами:

а) Действующих отрядов — 60 с общей численностью 9199 чел., из них вытеснено [противником] с территории Украины — 24 отряда с общей численностью 5533 чел.

б) С начала войны зарегистрировано отрядов 675, общей численностью 25223 человек.

Со всеми этими отрядами связь была или утрачена, или вообще не была восстановлена.

Таким образом, в настоящее время на Украине почти нет ни одного крупного активного отряда, имеющего связь с центром»[183].

Чтобы исправить такое положение дел, ЦШПД и подчиненный ему УШПД решили передислоцировать крупные партизанские формирования в Западную Украину — левобережье все равно планировали скоро от немцев очистить.

Однако «поход на Волынь» натолкнулся на противодействие только что созданной УПА, опиравшейся на поддержку местного населения. Поэтому красным партизанам не удалось в полной мере выполнить план на 1943 г.

Процитируем выписку из справки товарищу Сталину «О состоянии партизанского движения на Украине за период с 1 октября 1942 г. по 1 апреля 1943 г. и о плане мероприятий на весенне-летний период»: «На 1 апреля 1943 г. ЦК КП(б)У и УШПД поддерживает регулярную радиосвязь с 74-мя отрядами, насчитывающими свыше 15 000 бойцов»[184].

А вот отрывок из подобного же документа (тоже на имя Сталина), датированного 9 октября 1943 г. и подписанного Никитой Хрущевым: «Всего на Украине, в тылу противника, в настоящее время действует свыше 30 000 вооруженных партизан…»[185].

Итак, на конец 1943 г., когда половина Украины уже была занята Красной армией, а красные партизаны ушли подальше на запад — в тыл врага и учитывались хорошо, их численность была равна не полумиллиону, а всего 30-ти тысячам. Кроме партизан, подчинённых УШПД, в Украине действовали «народные мстители», подчинённые НКГБ СССР и НКГБ УССР, а также армейским разведывательным структурам. Их общее число на конец 1943 года можно оценить примерно в 5000 человек.

В 1941 г. в Украине проживало около 40 миллионов человек. То есть на пике партизанской борьбы численность подчинённых Центру «народных мстителей» составила менее тысячной части от довоенного населения Украины. Даже учитывая природные условия, можно ли в этой связи вести речь о всенародной борьбе с захватчиками?

Понятно, что кое-где присутствовали ещё и «неорганизованные» партизаны, которых было немало — но их активность в 1942 году оккупационные структуры практически не фиксировали. А в 1943–1944 гг. «неорганизованные» партизаны начали пополнять подчинённые УШПД соединения и отряды. Численность «неорганизованных» партизан оценить сложно — точно так же, как не всегда можно назвать их «красными» — Центру они из-за отсутствия связи не подчинялись, а просто спасали свою жизнь в лесу.

К тому же, кто и как попадал в партизаны? Окруженцы из разбитых частей Красной армии, бывшие коммунисты, резонно полагавшие, что им от национал-социалистов лучше быть подальше, евреи и цыгане, спасавшиеся от нацистского геноцида, поляки, ищущие возможность в рядах «героев невидимого фронта» воевать против УПА, «искупавшие вину» бывшие коллаборационисты, крестьяне, ушедшие в лес во время «охоты на остарбай-теров», для того, чтобы не быть сосланным на немецкую каторгу, бежавшие из немецких лагерей военнопленные. Ядро, костяк и наиболее стойкий элемент красных партизанских отрядов составлял либо оставленный по приказу начальства партсовактив, кадры, засланные «с большой земли». Насильственные мобилизации в партизанские отряды проводились на протяжении всего периода господства немцев. То есть в большинстве своем народ с оккупированной территории шел в партизаны вынужденно, а не пылая ненавистью к захватчикам и благородной любовью к советской родине.

По принципам формирования, системе подчинения-соподчинения, а также направлениям деятельности советские партизанские формирования представляли собой не движение Сопротивления, а низкоквалифицированный спецназ.

На территории Волыни и Галиции в 1942 году советские отряды были не очень многочисленными, и, поскольку подчинялись не УШПД, а ГРУ и НКВД, оперировали вяло, сосредотачиваясь на разведке и проведении терактов.

Зато они причиняли очень большое беспокойство местному населению.

Дятельность этих отрядов в сообщении Маленкову и Хрущеву 20 июня 1943 г. описал начальник Штаба партизанского движения Ровенской области генерал-майор Бегма:

«На территории Западной области (то есть Западной Украины — А. Г.), в лесной ее части, в частности в Ровенской области, в начале Отечественной войны были оставлены разведупром (или в 1941–1942 гг. пришли из Белоруссии. — А. Г.) небольшие специальные группы с рациями чисто разведывательного характера.

С развитием партизанского движения на Украине эти группы начали быстро обрастать за счет местного населения, выходцев из окружения, убегающих из плена и т. д. Таким образом, эти группы выросли в большие отряды. Так, например, полковник Бринский — “Дядя Петя” вырос до 300 чел., капитан Каплун — до 150–400 чел., майор Медведев — до 600 чел. (в тексте неточность, отряд Медведева подчинялся не армейской разведке, а 4-му управлению НКВД-НКГБ СССР. — А.Г.). Таким образом, они своей работой переросли задачи спецгрупп, стали всем известны в области и превратились в обыкновенные крупные партизанские отряды, с той только разницей, что все находящиеся в этих спецгруппах люди охраняют штабы, занимаются заготовкой питания, а боевых операции за год с лишним не делали ни одной. В этих отрядах отсутствует институт комиссаров, нет ни комсомольских, ни партийных организаций. В результате такого бездействия и отсутствия контроля и воспитательной работы среди личного состава люди разлагаются, [имеется] масса случаев самовольных расстрелов ни в чем не повинного населения, [наблюдаются] массовые пьянки, хулиганство и т. д.

Эти три отряда — Бринского, Каплуна, Медведева находятся в Ровенской области УССР, в то время как штаб их, или, как они называют соединения Героя Советского Союза “Батя” (Г. Линьков. — А. Г), командир этого соединения капитан «Черный» (пришёл на место Линькова. — А. П) находится в Белоруссии, за 200 километров от этих отрядов, и только один раз в 1,5 или 2 месяца присылает своих связных для взятия информации и указаний, что им делать в то время когда эти отряды состоят из местных жителей и [стоят] буквально в 10–15 километрах от наших штабов»[186].

В течение 1943 г. Волынь и Галиция подверглись нашествию партизан УШПД — формирований, выполнявших преимущественно диверсионные и боевые задания.

Вот описание действий одного такого отряда, датированное 23 января 1943 г. Адресовано послание Сталину:

«НКВД СССР сообщает полученное от своего сотрудника (Д. Медведева. — А. Г.), находящегося в тылу противника в районе Ровно, УССР, следующее донесение:

“Личный состав 12-го батальона Сабурова занимается разгулом, пьянством, терроризирует и грабит советски настроенное население, в том числе даже родственников своих бойцов.

На мои претензии комбат Шитов и комиссар обещают прекратить эту антисоветскую работу, но действуют нерешительно, стараясь прикрывать лиц, занимающихся бандитизмом. Делаю новые попытки добиться перелома, прощу воздействовать через Сабурова.

Лучше будет, если батальон перебазируется в лес между Ковелем и Ровно”.

Народный Комиссар внутренних дел СССР Л. Берия”[187].

Как видим, сабуровцы терроризировали даже советски настроенное население. То, как красные партизаны поступали с антисоветски, или просто нейтрально настроенным людом, будет описано ниже.

Аналогичный документ от 25 января 1943 г.:

«НКВД СССР сообщает полученное от своего сотрудника, находящегося в тылу противника в районе Ровно, УССР, следующее донесение:

“В район нашей деятельности прибыл 7-й батальон отрядов Сабурова. Партизаны этого батальона занимаются неслыханными грабежами, бандитизмом и пьянством, разъезжают по селам в форме немецких солдат.

Жителей, убегающих в лес, расстреливают, ограбили инженера, лесничего.

Население, ненавидевшее немцев, подготовленное нами к восстанию, в панике”»[188].

В панике от нашествия 1943 г. было не только население, подготовленное красными к восстанию, но и, тем более, население территорий, подконтрольных УПА. Ведь именно на эти земли было приказано перемещаться советским партизанам — а туда их не пускали повстанцы. И не только не пускали, но иногда просто изгоняли.

В июле 1943 г. повстанческий отряд «Озеро» провел наступление на базы Черниговского соединения (Алексей Федоров), расположенные на северо-востоке Волынской области — северо-восточнее Ковеля[189]. Атаки были отбиты. 24–25 июля Дубновский и Кременецкий курени (батальоны) УПА напали на лагерь советских партизан под командованием Антона Одухи на севере Тернопольской области, и заставили их отойти. Проводились и другие подобные операции с целью изгнать большевиков с каких-то отдельных территорий Западной Украины.

По мнению украинского исследователя Анатолия Чайковского, «Потери, нанесенные националистическими боевками советским партизанам, необходимо еще выяснять, но они, безусловно, значительно больше, чем потери, которые понесли от УПА фашист^»[190].

В докладной записке в УШПД от 21 января 1944 г. командир Черниговско-волынского соединения генерал-майор Федоров сообщал, о том, что националисты «…устраивают засады, в результате которых ими убито сотни наших лучших партизан, в том числе таких героев как т. Авксентьев И.М., Болтунов — оба командиры рот… В результате засады националистами зверски убиты комиссар отряда им. Щорса т. Пасенков, зам. ком. по диверсионной службе отряда им. Щорса т. Валовий и много других лучших партизан.

Наряду с подобного рода действиями националистическая мразь прибегает и к массовым крупным мероприятиям вооруженного порядка..»[191].

Следует иметь в виду, что бандеровцы не ставили себе цель уничтожить всех красных партизан в Западной Украине, поскольку это привело бы к значительным жертвам среди повстанцев, да и было им не под силу.

Для советских партизан борьба с УПА также была второстепенной задачей — главной задачей было ослабление вооруженных сил нацистской Германии, прежде всего с помощью подрыва поездов. Хотя, исходя из конкретной ситуации и временно забывая установки Центра, отдельные командиры и отряды в 1943 году больше боролись с бандеровцами, нежели с нацистами.

Так или иначе, план УШПД на 1943 г. был сорван повстанцами. Именно они не дали красным занять всю территорию Волыни.

Но и партизаны не просто оборонялись, а вели против националистов войну на уничтожение. Причем уничтожали не только, а часто и не столько оуновцев и повстанцев, сколько мирное население.

Донесения руководителей тыла Военных округов УПА составлялись не в пропагандистских целях, а для того, чтобы руководство ОУН и УПА владело информацией, позволяющей успешно вести боевые действия. Поэтому описанные в обзорах факты можно считать относительно достоверными. Тем более, что в отдельных случаях руководители тыла писали: «такая-то территория находится под контролем большевиков, население таких-то деревень им симпатизирует», — чтобы повстанцы случаем не напоролись на неожиданное сопротивление.

Однако такого рода донесения приходится читать редко. Гораздо чаще описание действий «героев невидимого фронта» носит совсем иной характер.

Август 1943 г.:

«Костополыцина… Красные партизаны находятся в Цуман-ских и Оржевских лесах и оттуда время от времени нападают на западные села Дераженского района, исключительно в целях грабежа. Красные боятся наших отрядов и потому нападают на какое-то село, проведя очень тщательную разведку. Население к красным относится враждебно и немедленно уведомляет о всяком замеченном вражеском движении. От красных население бежит точно так же, как и от немцев… Национальных меньшинств в этих трех районах нет, за исключением нескольких евреев, которые в последнее время добровольно пришли к нам работать…

Часть ляхов (из-за устроенного УПА террора. — А. Г.) убежала за Случ Людвипольского района и там создала свой партизанский отряд, как сообщают, в числе 1000 человек. Партизаны эти сотрудничают с красными, время от времени нападают и грабят мирное население, жгут отдельные хаты и без разбора убивают пойманных людей. (…)

…Сарненский надрайон в большинстве охваченный нашим влиянием и нашей [партийной] сетью… Других политических групп нет, кроме коммунаров, — время от времени появляются на этой территории и грабят население…

.. Столынский надрайон…

Березовский район и теперь полностью подчинен большевикам… Целый район сожжен немцами. Люди начинают строиться в лесных чащах, топких и недоступных… Район этот беден хлебом, условия жизни людей ужасны. Большевики не допускают, чтобы население этого района контактировало с соседними районами…

Время от времени над этим районом пролетают немецкие самолеты, которые бомбят эти территории и стреляют из пулемета.

…Давидгородецкий район… Что касается большевицких партизан — то население им активно противится. Однако большевики, у которых тут свободные руки, так как у них нет угрозы от немцев, делают, что им угодно, а поскольку население им противится, грабят и террором принуждают подчиняться…

Села, лежащие на запад от Горыни, всецело под террором большевиков (красных партизан)»[192].

А вот описание ситуации в том же Столынском нацрайоне, только другом районе — не Березовском и Давидгородецком, а Столынском:

«Столынский район почти целиком окопанный немцами. Правление почти во всех селах нормальное. В столице находится Тебит” (гебитскомиссар, должность оккупационной администрации, примерно соответствующая первому секретарю обкома КП(б)У — А. Г), есть жандармерия и польская полиция. Войска только проходящие. За то, что население всех немецких распоряжений как следует не выполняет (не едут в Германию, не выполняют 100 % поставок и т. п.), немцы применяют террор, грабят, жгут отдельные хаты и убивают некоторых людей, часто тоже происходят аресты некоторых людей (политического характера)… Охранять железнодорожный путь принуждают также селян, кладут на них суровую ответственность. На этом участке бывают почти ежедневные повреждения железной дороги группами большевицких партизан… Большевицких партизан, которые грабят, население сильно ненавидит»[193].

Правление нацистское, и действия оккупантов как-то уж очень напоминают действия красных партизан. Читаем далее:

«4. Высоцкий район…

Один лагерь красных стоит в лесах между селами Жадынь, Хочин, Будимля и Переброды…

Второй штаб им. Котовского находится в селе Велюги. Отряд его состоит из приблизительно 50 мужчин, из этого же села. Командир — местный, а политрук — парашютист… Эта группа сильно грабит население, поэтому люди ее сильно ненавидят, как грабителей и пьяниц.

Третий штаб — местный, у него отряд в 300 человек. Места постоя нет, постоянно переезжает с места на место…

Население относится к нам благожелательно, а ненавидит красных, которые террором принуждают их подчиняться. В наибольшем отряде им. Ворошилова убегает много дезертиров, которые ходят “сами по себе”. В этом же отряде — заметное моральное разложение. Командир этого отряда тоже местный, но среди населения он тешится весьма плохим образом. Население, зная его со стороны, плохо относится к нему и его отряду…

В некоторых селах Столынского и Высоцкого районов, где стояли наши отряды, по их уходу большевики терроризировали население. Например, в селе Бутове привязали людей к седлам коней и таскали по полю, приговаривая: “Это за то, что кормили секачей”»[194].

Донесение от 25 декабря 1943 г.:

«Дераженский район… Красные часто нападают на село Руда-Красная, Жобринь, кол[онии] Михайловку и Перелисянку. Они также грабят население. Постоянная группа красных в Цуманских лесах, части которой в последнее время нападают на села группами по 30 человек.

Население деморализовано акциями, но относится к нам хорошо (…)

Людвипольский район…

Большевицкие банды часто нападают на села Хотынь (не путать с Катынью, где расстреливали польских офицеров, или Хатынью, сделанной. символом трагедии Белоруссии. — А. Л), Быстричи, Великие Селища, Маренин, Бильчаки, Усте, Поташня, Антолин и Билашовка. Они жгут хозяйства, грабят и жгут людей.

Большевицко-польские банды постоянно дислоцируются в селах Старая Гута, Новины, Мачулянка, Граня, Глушков, Новая Гута и по всем другим селам за рекою Случь, из которых нападают на наши села…

Население обозленное на польско-большевицкие банды, а также враждебно относится к немцам. К нам большинство населения благосклонно, однако 5 % симпатизирует большевикам…

На 1.XII в районе насчитывается 18 сел сожженных, в том числе: 7 сел сожжено немцами, 9 — поляками, а два — красными (…).

.. Сарненский надрайон

Район Сарны… В селах Ельне, Сыхи, Крутая Слобода часто бывают коммунистические и польские банды… Они нападают на соседние села и грабят население…

Часть населения к нашему движению благосклонна, а около 30 % ориентируется на красных…

Большевицкая банда напала на село Ясногорку, убила двоих людей, четырех ранила, забрала 10 шт. скота и 5 коней. Банда прибыла из кол[онии] Старики…

Район Рокитно…Организационная работа ведется подпольно, потому что на территории пребывает большая сила коммунистов, которые часто нападают на села, жгут отдельные хозяйства и убивают людей… На села Карпиловку, Кисоричи, Дерть и Борове часто нападают коммунисты из района Олевска, грабят и после возвращаются восвояси. (…)

19. XI красные партизаны заняли села Тювковичи и Белую, крестьян выгнали из их хат и заняли жилье. (…)

Район Дубовица…В Карасини красные уничтожили нашу (партийную. — А. Г) сеть. Коммунистические банды часто нападают на села Берестье, Солец, Залужже, Марьяновка, Карпи-ловка, Рудна, Карасин, грабят население. Постоянно на территории не находятся. Нападают из Высоцкого района. В Карасине есть местная красная банда, которая состоит приблизительно из 20 мужчин. (…)

Красная банда снова ограбила село Марьяновку, в селе Залужное сожгли хаты наших людей, 2-х человек убили и пограбили скот. (…)

Район Володимерец…Большевицкие банды находятся около села Хиночи. Кроме местной банды, на села нападают кочующие банды. Население сильно пограблено. Появляются заразные болезни»[195].

И таких донесений еще много. Их даже смысла нет здесь все приводить, настолько они друг на друга похожи. Удивительное разнообразие в действиях красных партизан: «грабят, жгут, убивают» или «убивают, грабят, жгут».

Во втором томе канадско-украинского издания «Летопись УПА» на основе донесений самих националистов в вышестоящие структуры ОУН и УПА составлена целая карта украинских деревень, частично или полностью сожженных на Волыни и в Полесье осенью 1943 г. Из них 79 сел сожгли немцы и 29 — красные партизаны. Уничтоженные «народными мстителями» деревни расположены в основном на территориях, граничащих с Белоруссией [196].

Для иллюстрации партизанских бесчинств времен войны приведем рассказ жительницы Луцка Р. Г Сидорчук (1924 г. рождения), встретившей оккупацию на Волыни в большом селе Старая Рафаловка. Это местечко в Ровенской области, уничтоженное красными партизанами 13 октября 1943 г. — как раз в разгар войны между бандеровцами и коммунистами. Но репрессии партизан против населения начались ещё до развертывания УПА, когда партизаны начали терроризировать людей, насильно загнанных в коллаборационистскую полицию:

«Вообще же немцы наш городок огибали. Они в Новой Ра-фаловке, это километров за 15 от нас, стояли. А в лесах вокруг Старой Рафаловки вскоре зашевелились красные партизаны. Они базировались где-то около сел Галузии и Серхив Мане-вицкого района. Часто наведывались в наш городок. Называли себя партизанами Дяди Пети (подчинённой ГРУ группы полковника Бринского, который до войны в Красной армии 13 лет служил комиссаром. — А. Г), а еще — петровцами. И вначале смотрели мы на них, как на настоящих героев. Ведь против которой силы-силищи на борьбу встали!…..Бандеровцев… мы… не видели до 1943 г…Поэтому красные партизаны были единственным объектом нашего внимания и нашего восхищения. Мы встречались с ними, вместе пели песни, помогали им продовольствием…

Добрые наши отношения с петровцами закончились, как только они вошли в силу. Началось с того, что партизаны Дяди Пети взялись “вершить суд” над семьями, ребята из которых и оказались в шуцманах (т. е. полиции. — А. Г.). Тогда и по этой причине совершили дикую расправу над семьей Пасевичев. В ней, кроме старших, было двое девчат, и ребята — Николай, Дмитрий и Леонид, который служил в шуцманах. Николая спасло то, что ушел в тот вечер из дома. Ему после войны дали за брата 10 лет. А старшего Пасевича убили сразу. Потом, на глазах у матери, изнасиловали старшую дочь, Лизу. И всех постреляли. В старую Пасевичиху, Палажку, в мать то есть, которая на все это должна была смотреть, всадили под конец три пули. Но судьба распорядилась так, что Пасевичиха как-то выжила и прожила еще лет 20. Рассказывала, кто все это совершил…

Также расправились они и с семьей Яновицкой Марии, у которой только младший парень остался, и с семьей Паламарчу-ков… Всего детей в семье было семеро. Сыновья Иван (он в шуцманы пошел) Андрей, Георгий и дочери Надя, Клава, Юля, Вера.

…Всех Паламарчуков, кроме Ивана и Георгия, которых партизаны не застали дома, поставили на колени и расстреляли. С Надей расправились в особенности жестоко, ее изнасиловали, выкручивали руки, истязали. Клаву тоже, прежде чем убить, изнасиловали…

А рядом с этим велись и обычные грабежи. Не дай чего партизанам, — жизнь отдашь. У старика Лазаря, жил такой в городке, семья была большая, — штаны из корта забирали. А он: “Не дам, это мне на смерть!” Выстрелил какой-то злодей: “Вот тебе, дед, смерть”. Я для себя перешила пальто покойной матери. Пришли. “Отдай!” — говорят. Прошу: “Оно ж одно у меня, последняя одежка!” Но напрасно было умолять. Когда такое началось, должны мы были прятаться от петровцев хуже, чем от бандитов. Сперва в погребе пересиживали их нападения, а потом отец на пасеке, в уголке, где заросли были и крапива непролазная, выкопал для меня тайник. Весьма за меня боялся, тот тайник и его спас.

В 1943-м пришли в Старую Рафаловку бандеровцы. Много. Какое-то подразделение УПА. Псевдо проводника было Верный. Мы встревожились, так как кто его знал, зачем и что от них ожидать. Но никого, видим, не трогают. Даже в дома не заходят. (…)

Потом оставили из своих 16 человек гарнизон, да и ушли куда-то. (…)

Как-то рано утром разжигаю печку, слышу, будто выстрел где-то. Потом родителей вопль: “Убегайте, прячьтесь на пасеке!”

А стрельба уже со всех сторон. И горит уже. Мы спрятались, а Галя (соседская девочка. — А. Г.) нет. И дяди моего нет, он еще раньше пошел к хлеву скот пасти. Отец мне говорит: “Выгляни, может где-то здесь”. Я вылезла. Галя, вижу, бежит. Корзиночки впереди себя с котятами несет. Я ей: “Сюда!” А она машет руками: "Подожди, сейчас!” Ошалевшая со страха. Понесла котят к хлеву. А через некоторое время оттуда такой вопль ужасный, что не передать.

Когда все уже успокоилось, узнали: это петровцы окружили Старую Рафаловку и повели “бой с бандеровцами”. Бандеровцев убили нескольких, а городок наш, считай, полностью уничтожили. И людей ни в чем не виноватых убили, не скажу даже сколько.

Галю живьем в огонь бросили. Обгорелый труп дяди нашли мы около хлева. А на дворе и возле дома, — тоже сгоревших, — еще шесть трупов тех, кто искал себе, где мог, спасения. В нашем хозяйстве уцелел только погреб. В нем обнаружили Олежку (соседского ребенка. — А. Г.). Был в новеньких, бабкой сшитых башмачках и с распоротым штыком животиком. Мать его в другом месте пряталась.

Спаслась. Сказали ей про сына. Прибежала, забрала. Как сейчас вижу, несет в охапке Олежку, кишки у него из живота выпали, волочатся по дороге, путаются у матери под ногами. Она же и не замечает ничего, ум от горя утратила.

Такого Старая Рафаловка за все свое существование, наверное, не знала. А красные согнали всех, кто уцелел и на глаза попался, разгребать насыпанный бандеровцами курган (памятник погибшим за независимость. — А. Г.). Не разрешили даже лопат взять. Должны были голыми руками, пусть и кровь из-под ногтей, разгребать, хоть зубьями грызть и горстями разносить, пока ровным то место не стало. Потом всех, кто разгребал, расстреляли… Вот такая правда про Старую Рафаловку.

Осталось от городка село в несколько домов. (…)

После этого в октябре 1943-го и бандеровцы с несколькими из Старой Рафаловки расправились. Тоже дико, жестоко, беспощадно. Ходили слухи, — с теми, кто рассказал про всё петровцам, а наверное и с теми, у кого кто-то был в партизанах.

Что до Старой Рафаловки, то. петровцы знали, в какой хате чем можно поживиться, как и то, что основные силы УПА под командованием Верного тогда ее оставили, и, поэтому, можно было показать свой "героизм”. Такими они мне и запомнились, те петровцы: на конях, пьяные, всегда готовые беспощадно убивать "врагов и предателей народа” и грабить "во имя победы над фашизмом”»[197].

Можно было бы подумать, что автор текста — журналист Боярчук — в чем-то переврал рассказ госпожи Сидорчук, или она сама рассказала небылицы.

Но псевдоним бандеровского руководителя в этом местечке она указала точно — «Верный». Этот псевдоним «всплыл» в более поздних документах контрразведки Красной армии СМЕРШ[198].

Да и уничтожение села Старая Рафаловка подтверждается другим независимым источником — донесением политического референта Военной округи УПА «Заграва» за октябрь 1943 года: «Большевики… Напали на Старую Рафаловку, которую сожгли. Убили 60 человек, из них 8-х из рай[онного] актива. Убит политический референт Тетеря (Бугай). Грозили смертной казнью за поддержку УПА»[199].

Оценим «точность» партизанского террора — сожжено большое село, убито 60 человек, а кров и хозяйство потеряли сотни людей. Из убитых только 8 человек (13 %) — члены ОУН. Вероятно, и в других случаях большинство обозначенных в партизанских отчетах и донесениях «уничтоженные полицаи, националисты и предатели родины» никакого отношения к коллаборационизму или национальному Сопротивлению не имело.

Любопытно, что в оуновском отчёте этому погрому уделено несколько строк — то, что партизаны сожгли село — обычное дело.

Полковнику Антону Бринскому присвоили звание Героя Советского Союза 4 февраля 1944 г., то есть через два с половиной месяца после того, как его подчинённые превратили Старую Ра-фаловку в пепел.

Понятно, что повстанцы и партизаны не только терроризировали местное население, сочувствовавшее противнику, но и воевали друг против друга. Донесения, отчеты и мемуары той и другой стороны изобилуют описанием бесчисленных стычек и боев.

Привычно читать о борьбе какой-то партизанской армии против регулярных войск. Поэтому интересно взглянуть, как боролись партизаны не против оккупантов, а против других партизан.

Одно из таксвидетельств содержится в воспоминаниях куренного УПА Максима Скорупского, описывающего события конца июля 1943 г. (См. Приложение № 6). Это описание относительно крупной операции, в ходе которой со стороны повстанцев участвовало около тысячи человек. Правда, Скорупский несколько ошибся — повстанцы нападали тогда на лагерь не Бегмы, а Антона Одухи. Сохранилось описание этого боя и с другой стороны (См. Приложение № 7). Читатель может попробовать судить сам, где вранья больше — в мемуарах Скорупского или в устном оперативном отчёте комиссара этого соединения Игната Кузовкова.

Одуха, к слову, через некоторое время «поквитался» с националистами.

25 марта 1944 года командование Каменец-Подольско-го партизанского соединения им. Михайлова радировало в УШПД: «21 марта отряды им. Берия, Хрущева, Калинина и подрывной отряд вступили в крупный бой с националистами в селе Большая Мощаница Мизочского района Ровенской области.

Силы националистов составляли 700 чел. В результате боя уничтожено 224 чел., взято [в] плен 21 чел., число раненых не установлено.

Взяты трофеи: 2 ручных пулемета, один автомат, 50 винтовок.

Наши потери: 4 раненых, 9 убито, 10 пропало без вести.

Во время боя с нашей стороны была артиллерия и минометы, в результате чего в селе возникли пожары….

Одуха, Кузовков»[200].

Согласимся, как-то мало взяли партизаны трофеев во время этого боя: в четыре с половиной раза меньше оружия, чем убитых и плененных повстанцев. Да и потери мизерные — в 13 раз меньше, чем у противника. «Заодно» с бандеровскими частями, которые при артобстреле отошли, «народные мстители» разгромили село, «случайно» убив мирных жителей.

Антон Одуха получил звание Героя Советского Союза 7 августа 1944 г. — через четыре с половиной месяца после этого «крупного боя с националистами».

С бандеровским движением связана еще одна известная история — уничтожение легендарного террориста Николая Кузнецова.

Советская пропаганда объявляла это делом рук бандеровцев, которые служили немцам. На самом деле, все было несколько сложнее.

Деятельность Николая Кузнецова прикрывал партизанский отряд «Победители», находящийся под командованием майора госбезопасности Медведева — того самого, который написал после войны мемуары «Это было под Ровно» и роман «Сильные духом». На основе событий, связанных с Медведевым, были сняты советские фильмы «Особое задание» и «Отряд особого назначения».

Что же было в реальности? «Действия по прикрытию» особой боевой и диверсионной активности не требуют — более того, боевая активность для разведки вредна, так как привлекает ненужное внимание оккупантов. Поэтому сильные духом «Победители» за полтора года безделья и пьянства под Ровно погрязли в грабежах и мародёрстве. Но со своим основным, Особым заданием этот партизанский отряд более-менее справлялся — деятельность Кузнецова стала легендой советского терроризма.

Помимо добычи разведданных, а также истребления функционеров оккупационной администрации, — Кузнецов (Пауль Зи-берт) руками немцев боролся с бандеровцами. Часть своих «проказ» проворному Кузнецову в 1942–1943 гг. удалось свалить на оуновцев, из-за чего последних, заключенных в качестве заложников в тюрьмы и лагеря, немцы охотно расстреливали. То есть Кузнецов сумел очень сильно досадить как немецким нацистам, так и украинским националистам.

К началу 1944 г. в связи с приближением Красной армии отношения между Третьим Рейхом и ОУН стали постепенно налаживаться.

Когда Кузнецов, уходя после своей очередной «проделки», бежал из Львова, львовское отделение полиции безопасности сообщило о нем местному отделению ОУН(б). Бандеровцы распространили ориентировку на Кузнецова по своей партийной сети, и 7 марта 1944 г., выловив его, после соответствующего допроса казнили[201].

Несмотря на то, что жизнь основного террориста отряд Медведева не уберёг, 5 ноября 1944 г. Медведеву было присвоено звание Героя Советского Союза — в тот же день, что и Кузнецову.

Кстати, памятник Кузнецову, поставленный во Львове после войны, в 1990-х гг. по многочисленным просьбам местных трудящихся демонтировали. Но не взорвали, а уважительно отправили туда, где прошли лучшие годы жизни будущего легендарного шпиона — в Екатеринбург.

Есть данные и об ответных «реверансах» оуновцев немцам. М. Наумов, командир советского партизанского соединения, совершившего несколько рейдов в Правобережную Украину, в своих мемуарах рассказал об одном случае, кажущемся правдоподобным: «В марте 1944 г. один из его отрядов, Рава-Русский, был полностью уничтожен в деревне Завоны близ Буга, причем немецких карателей навели на место ночевки партизан бандеровские агенты»[202].

В противостоянии 1943–1944 гг. повстанцев с красными партизанами не было победителей и побежденных. Безусловно, советские «герои невидимого фронта» были более грозной в военном отношении силой, чем повстанцы. За красными партизанами стояла вся страна Советов, они были хорошо вооружены, обучены, у них не было сложностей с офицерским составом, да и боевого опыта у красных было больше, чем у повстанцев.

Например, командующий 1-й партизанской дивизией им. С. А. Ковпака Петр Вершигора в радиограмме в УШПД от 03.02.1944 г. отмечал: «На УПА хорошо учить людей воевать, тут можно поднять большие запасы оружия. Основная цель — расчистка пути Красной Армии для тылов, которой УПА может представлять более серьезную угрозу, чем для партизан, знающих их тактику… УПА действует не только своей силой, сколько слабостью советских партизан»[203].

Но зато у повстанцев была поддержка западноукраинского населения. Именно благодаря этому фактору, в 1944 г. УПА также сорвала оперативный план Украинского штаба партизанского движения.

В феврале — марте 1944 г. УШПД попытался вывести в тыл немцев в Станиславскую, Львовскую и Дрогобычскую области свыше 17 тыс. красных партизан. Сила более, чем весомая — на тот момент во всей Повстанческой армии было не более 20 тыс. человек, в Галиции же повстанцев было не более 10 000. Но из-за противодействия УПА и абсолютного нежелания большинства партизан идти незваными гостями к галицким националистам, этот план не был реализован[204].

2.4. „Антипольская акция"

Украинские повстанцы вели борьбу не только против коммунистического и нацистского режимов и их союзников. В 1943–1944 гг. на западно-украинских землях разгорелся кровавый межэтнический украинско-польский конфликт, в котором УПА, наряду с Армией крайовой, играла главную роль.

Этот конфликт оказывает большое влияние на историческую память двух соседних народов, его оценка до сих пор является

хоть и второстепенной, но политической проблемой в отношениях между Украиной и Польшей.

Вместе с тем, российскими исследователями эта война изучена очень плохо, вернее, совсем не изучена.

Например, архивист Павел Аптекарь в одной из своих работ указывает, что «во время германской оккупации западных областей Украины некоторые повстанцы оставили о себе печальную память беспощадными расправами с мирными жителями, особенно с евреями и поляками. Пытались они, правда не слишком успешно, бороться и против появившихся в конце 1942 г. советских партизанских отрядов и диверсионно-разведывательных групп, а также подразделений Львовского округа Армии Крайовой»[205].

Как было показано выше, красным партизанам повстанцы противодействовали относительно успешно. Причины акции УПА против минного польского населениея и успех ее действий против «подразделений Львовского округа АК» как раз и будет рассмотрен в этой главе.

Представители ОУН и УПА всячески отрицали свою ответственность за развязывание украинско-польской резни, указывая на вину польской стороны. Ряд украинских историков даже заявляют о том, что случаи убийства поляков были неконтролируемым следствием борьбы УПА против красных и/или польских националистических партизан, а также польской коллаборационистской полиции.

Польские историки связывают в основном с инициативой ОУН и УПА. Например, ведущий специалист по истории польско-украинского конфликта Гжегож Мотыка утверждал, что гром грянул «средь белого дня»: «Вначале ничто не говорило о том, что Волынь станет местом таких трагических событий. Ещё на переломе 1942/1943 гг. ситуацию в этом регионе позитивно оценивало польское подполье»[206].

Оригинальный тезис выдвинул американский полонофил Тимоти Снайдер о том, что причиной украинско-польской резни стал Холокост, точнее, опыт украинских полицаев в соучастии в этом преступлении, перенесённый в УПА[207]. Однако, документальных подтверждений гипотезы до настоящего момента не приведено.

Описывая на основании ряда публикаций эмигрантской украинской историографии пасторальное, просто идиллическое соседство украинцев с поляками в 1930-е годы, Марк Солонин оппонировал безымянным злокозненным манипуляторам «Клио»: «Теперь нас хотят убедить в том, что эти люди так сильно обиделись на польскую власть, что через четыре года поели разгрома и исчезновения 2-й Речи Посполитой “стихийно и массово” пошли резать, рубить топорами, колоть штыками, пилить пилами своих польских соседей? Причём произошёл этот “стихийный взрыв народного возмущения” именно там и именно тогда, где и когда появились вооружённые отряды УПА»[208].

Не ясна формальная логика повествования: стихийное народное возмущение почему-то отделяется от появления Повстанческой армии.

Но куда важнее выкристаллизованное здесь наивное представление, бытующее как в украинской, так и в польской историографии о том, что резня началась только из-за политических противоречий между руководством АК и ОУН(б). Более того, ряд «специалистов» указывает на мифическую провокацию немцев или советов.

При этом упускается из виду та простая закономерность, что едва ли не любое межэтническое или межрелигиозное побоище происходит вследствие не каких-то умозрительных конструктов высокого начальства, а в результате массовой ненависти «глаза в глаза».

Поэтому опишем конкретные механизмы поступательного украинско-польского взаимного озверения.

Истоки украинско-польской розни уходят корнями в глубь столетий. Негативные стереотипы сознания приводили к тому, что поляки виделись украинцам спесивыми угнетателями, а украинцы полякам — дикими головорезами. В двадцатом веке особого накала отношения между двумя славянскими народами достигли во время Гражданской войны, а также в период Второй Республики Польской (1919–1939).

Украинское меньшинство, проживавшее на Волыни и в Галиции, всячески притеснялось. Никакого подобия национально-государственной или национально-культурной автономии на территории Западной Украины создано не было. Административно польская Украина была поделена на те же самые воеводства, что и остальная часть Польши.

Получить высшее образование на украинском языке в 1921–1939 гг. в Польше было невозможно, плюс ко всему украинцы, в большинстве своем крестьяне, испытывали социальный гнет со стороны польских помещиков.

Все эти меры содействовали террору со стороны УВО-ОУН, который, в свою очередь вел к усилению польского террора, частично описанного в разделе, посвященной истории Организации украинских националистов.

На «восточные окраины» правительство Польши переселяло осадников — бывших солдат Войска Польского, долженствовавших «сберегать» и без них малоземельные восточнославянские территории в составе Речи Посполитой. Волынь до 1918 г. входила в состав России, поэтому поляков на этих землях в 1939 г. было не более 15 %, и среди них прослойка осадников была больше, чем среди поляков-галичан.

В Галиции, и часто на Волыни поляки и евреи составляли в городах большинство населения. Например, из жителей такого «бастиона украинского национализма», как Львов, в конце 1930-х гг. украинцев было только 14 %. Польское население Западной Украины составляло меньшинство, но меньшинство де-факто привилегированное.

Всё это «заискрило» в очередной раз в сентябре 1939 года в виде повстанческой деятельности ОУН в Галиции и на Волыни[209], а также отдельных нападений представителей украинского населения на разбитые польские части. Политические органы Красной армии фиксировали высказывания украинцев с пожеланием вырезать всё польское население региона. Были отмечены случаи, когда пленные польские офицеры и солдаты просили органы НКВД усилить охрану лагерей, т. к. опасались террора отдельных представителей украинского меньшинства[210].

Таким образом, уже в сентябре 1939 года многие западные украинцы предстали в глазах поляков как предатели, не только не испытывающие благодарности за защиту от большевиков, но и стреляющие в спину армии, дерущейся «с врагами рода человеческого» — «гитлеровскими варварами» и «сталинскими извергами».

По обе стороны от новосозданной германско-советской границы власти рассматривали поляков как нелояльную группу населения, носителя «буржуазной государственности». Первое время органы НКВД видели в польском националистическом подполье основного врага. При этом проводилась своеобразная «коренизация» управленческого аппарата, то есть привлечение в силовые структуры и на госслужбу местного населения Волыни и Галиции — прежде всего, украинцев. Таким образом, в милицию попало множество украинцев (в том числе и членов ОУН), которые не упускали случая выместить на поляках злобу за обиды 1920-30-х гг.

То есть для поляков, внезапно ставших дискриминируемым меньшинством, украинцы предстали рьяными и мстительными пособниками оккупантов.

Летом 1941 г. довольно нелепым шагом для обеих меньшинств представлялось разделение Западной Украины, часть которой вошла в новосозданный РКХ часть — в уже существовавшее ГГ. Уже 30 июля 1941 года сотрудник немецкой полевой комендатуры в Дрогобыче писал, что западные украинцы за два года советского владычества не забыли притеснений со стороны польского режима, а присоединение Галиции к Генерал-губернаторству «…привело к ощутимому разочарованию украинцев. Они не могут себе представить, что снова должны жить в одной административной области вместе с ненавидемыми ими поляками»[211].

При этом волнообразный рост взаимных подозрений в связи с разочарованием от политики немцев отмечался уже через 2 месяца после начала войны. В сводке СД от 19 августа 1941 г. указывалось на пристальное внимание Волынского населения к событиям на фронтах: «На Волыни украинцы обеспокоены польской пропагандой о якобы катастрофическом положении на немецком фронте на востоке. К тому же [среди украинцев заметен] страх актов мести со стороны польских нелегальных организаций. Руководство, которое в настоящий момент находится преимущественно в руках группы Бандеры, ведёт, очевидно, исходя из политических целей, отнюдь не к успокоению. Везде [отмечается] идущее далеко обострение отношений между поляками и украинцами (Львов, Луцк, Ровно)»[212].

Более того, ситуация 1939–1941 гг. в отношении местной администрации в 1941–1942 гг. повторилась с точностью до наоборот. Поскольку украинское население было менее образованным, чем польское, то немцы, чтобы обеспечить эффективный контроль над территорией, стали активнее, чем советы, привлекать к управлению поляков. В сводке СД уже 27 августа 1941 г. отмечались вполне предсказуемые последствия подобной полити-ки: «Далынейшее обострение противоречий между поляками и украинцами вследствие проникновения первых во все учреждения. Сейчас особенно резкая борьба за занятие должностей на железной дороге и [в медицинском] страховании. Только в единичных случаях наличествует благоразумие, [говорящее о том,] что недостаток украинских специалистов и чрезмерно высокие претензии украинцев являются главной причиной приёма поляков на службу»[213].

Соперничество за занятие служебных мест было неслучайным. Представители каждой национальности отлично понимали, что произойдёт, если представители братского народа займут большинство мест в аппарате оккупационной администрации.

В донесении подполья АК с территории Львовщины в мае 1942 г. значилось: «Настроение среди украинцев… Отношение к полякам враждебное и коварное, затрудняющее жизнь…»[214].

О поведении поляков на немецкой службе сообщалось в одном из сообщений подпольщика ОУН с белорусско-украинского пограничья: «Если селянин пишет просьбу по-украински, то поляки говорят, что нужно писать по-немецки, а так как крестьянин не умеет писать по-немецки, то он полякам должен заплатить взятку, если же селянин пишет по-польски, то дело будет быстро решено.

Поляки хорошо запомнили те сёла, которые [в сентябре 1939 г.] при развале Польши [дружественно] встречали красных (из-за своей несознательности), или разоружали поляков. Теперь польская интеллигенция, которая хорошо владеет немецким языком, информирует немцев о тех сёлах как о партизанских гнёздах, и немцы расстреливали население тех сёл и жгли строения. Такая провокационная работа была более всего распространена в 1942 году…»[215].

Кроме соперничества за рабочие места (в том числе в полиции), бывшего одной из главных причин роста остервенения, наблюдалось и расхождение двух этнических групп Западной Украины по разные стороны политических барьеров.

Постеменно активизировалось польское националистическое подполье, на что указывалось во внутреннем документе ОУН, фиксирующем положение весны 1942 г.: «Польские организации действуют на всём просторе севера з [ападно]-украинских] з[емель], однако в разных территориях под разными названиями… Их общая политическая программа: „Независимая Польша" — это их объединяет.

Все действуют против украинцев. Мы для них большие враги, может, больше, чем немцы. К евреям и москалям относятся благосклонно. Заметно значительное сотрудничество. На Пасху были раскиданы польские листовки противонемецкие и проти-воукраинские»[216].

Большинство поляков постепенно стало видеть в нацистах большее зло, чем советы. К тому же между правительством В. Сикорского и СССР были заключены договорённости о взаимодействии. Это обусловило «левый поворот» польского меньшинства Западной Украины в 1942 году.

Об этом вспоминал командир дислоцировавшегося на Волыни с 1942 г. партизанского отряда ГРУ полковник Антон Брин-ский. По его словам, связавшись с польским подпольем и населением Полесья, советские разведчики получили содействие: «Везде, где бы мы ни встречались с польскими трудящимися, мы слышали в их словах… уверенность, что Польша вернёт себе самостоятельность при помощи своего народа. Поляки, не учавствовавшие ни в каких организациях, тоже помогали нам: сообщали ценные сведения, служили проводниками, укрывали наших людей, доставляли медикаменты и оружие»[217].

В обзоре СД от 9 октября 1942 г. настроениям в среде польского меньшинства Волыни и Полесья посвещалось несколько строк: «Позиция поляков также, как и прежде, обозначена двумя особенностями: с одной стороны, сильным выслуживанием, на которое указывают многие сотрудники немецких учреждений, с другой стороны — концентрацией на идее создания великопольского государства после окончания войны»[218]. Отмечая надежду поляков на то, что большевики после победы позволят снова создать польское государство, сводка указывала на тревожные для немцев сигналы: «Всё вновь и вновь наблюдается пособничество польского сельского населения [советским] бандам»[219].

Пройдя рейдом по территории Ровенской области в конце 1942 г., Сидор Ковпак подтверждал оценки немцев: «Настроение поляков по отношению к Советской власти, к Красной армии, красным партизанам исключительно хорошее. Многие поляки просились в наш отряд»[220].

Таким образом, перед украинцами Западной Украины, в первую очередь Волыни, польское меньшинство, и так не вызывав-шее симпатий, предстало вредным лакеем трёх зол: администрации нацистов в 1941–1942 гг., находящихся в подполье польских националистов в 1942 г., и советов, в 1942 г. представленных красными партизанами.

В свою очередь, украинское меньшинство предстало для поляков тем же самым: злорадным пособником коммунистических властей в 1939–1941 гг., жестокими холуями нацистских правителей в 1941–1942 гг., и скрытым сторонником террористической ОУН. Последняя, в связи с ослаблением других украинских партий и радикализацией настроения населения планомерно наращивала своё влияние.

Иными словами, на территории Волыни поляки и украинцы в течение трёх лет наблюдали, что любое изменение политической ситуации их соседи используют во вред им. Представители двух славянских народов осознали, что рядом с ними находится крайне опасная группа существ, с которыми невозможно договориться.

К концу 1942 года вражда достигла такого накала, что ситуация потихоньку начала уплывать из-под контроля немцев.

Об этом писал 1 ноября 1942 г. в обзоре ситуации генеральный комиссар Волыни-Подолья Шёне, предположительно на имя главы РКУ Эриха Коха: «Напряжённые отношения между отдельными национальными группами, в особенности белорусами и украинцами с одной стороны, и поляками — с другой, особенно обострились. В этом есть определённая система. Попытки с какой-то враждебной стороны беспокоить народ»[221]. Эти строки в оригинале подчёркнуты — очевидно, либо автором, либо респондентом документа.

Тревога оккупантов нарастала. 25 февраля 1943 г. гебитско-миссар области Брест-Литовска заявлял в отчёте Шёне за январь-февраль 1943 г.: «…Неблагонадёжные для нас элементы из различных национальных групп используют немецкую администрацию для межнациональной борьбы друг с другом. Местами происходят случаи, когда, например, сельский староста, если он поляк, злоупотребляет своим положением против украинцев, или если он украинец, то делает то же самое против поляков. Я разбираю каждый такой случай в отдельности и привлекаю виновных к ответственности»[222].

Однако, было уже поздно. Возникла Повстанческая армия.

Есть прямое свидетельство о том, что бандеровское руководство принятло решение о «деполонизации» Волыни. В 1946 г. Николай Лебедь, исполнявший обязанности главы ОУН с августа 1941 по май 1943 гг., опубликовал книгу об УПА, где, в частности, написал: «Чтобы не допустить стихийной массовой анти-польской акции и взаимной украинско-польской борьбы, которая в то время была бы полезной одновременно как большевикам, так и немцам, и ослабляла бы главный фронт освободительной борьбы, Украинская повстанческая армия пробовала втянуть поляков в совместную борьбу против немцев и большевиков. Когда же это не принесло никакого успеха, УПА приказала польскому населению покинуть украинские земли Волыни и Полесья»[223].

Не исключено, что Лебедь столь «смело» рассказал об этом приказе, так как не нёс полной ответственности за террор против мирного польского населения. Более того, есть данные, что сам и.о. главы ОУН выступал против резни, за перемирие или нейтралитет с АК[224], а главкомы УПА Клячковский и Шухевич последовательно настаивали на «зачистке тылов от враждебных элементов».

«Этническая чистка» была вполне в духе агрессивного национализма оуновцев. Например, в приказе одного из галицких уездных (повітових) руководителей «Серого» 10 апреля 1944 г. говорилось о необходимости «ускорить лйквидацию коммунистического элемента и уже в ближайшее время покончить с этим. Москалей-схидняков (за исключением украинцев-восточников), которые шатаются по области, вылавливать, составлять протоколы согласно прилагаемым анкетным листам, а их самих на месте расстреливать. То же самое в отношении поляков»[225].

Встает также вопрос о времени принятия политического решения о «деполонизации».

Атаман Тарас Боровец, враждебно настроенный к ОУН(б), писал, что это март 1943 г. — то есть еще до того момента, когда на место ушедших к УПА украинских полицейских пришли поляки.

Из данных, приводимым Лебедем, следует, что это в любом случае позже 18 мая 1943 г., когда последовало обращение Кляч-ковского к полякам, текст которого будет приведен ниже.

Иное предположение высказывает ведущий польский исследо-ватль УПА Гжегож Мотыка: февраль 1943 г., то есть время проведения Третьей конференции ОУН(б). УПА в тот момент существовала только в проектах, и Мотыка полагает, что бандеровские проекты непосредственно касались польского населения: «Этот приказ был, вероятно, издан в феврале 1943 г. во время 111 конференции ОУН. Увы, содержание самого постановления ОУН(б) неизвестно, поскольку бандеровцы никогда его не открыли. О том, что в указе содержалось, можно делать, таким образом, только собственные выводы на основе дальнейших событий. К сожалению, неизвестно, что было исполнением приказов ОУН-УПА, а что — нарушением. Неизвестно также, в случае, если поляки останутся на месте, приказано было убивать всех, или “только” мужчин. Факт, что убивали всех. Но руководство ли ОУН-УПА приказало сделать это, или к тому времени ситуация вышла из-под контроля?»[226].

Уже 25 февраля руководители советских партизанских формирований Ровенской области радировали в УШПД: «В Ровен-ской области националисты приступили к активным действиям. 9 февраля в деревне Поросна Владимирского района националисты уничтожили 21 семейство поляков, в деревне Сохи Домбровицкого района уничтожили 30 семейств поляков и группу партизан — 10 чел.»[227].

Получается, что бандеровцы начали уничтожать поляков еще до создания УПА, а решение о «деполонизации» Волыни на Третьей конференции, вероятно, утвердили.

Убийства шли по нарастающей. Командир партизанского отряда им. Хрущёва сообщал Тимофею Строкачу: «25 марта выру-бано население и сожжены пункты Заулок, Галиновск, Марьянов-ка, Перелесянка и др..

29 марта в с. Галиновка зарублено 18 чел., остальные ушли в лес. В этом елее поляку врачу Щепкину, жена его, член подпольной организации, привела бандеровцев — они отрезали врачу уши, нос вырвали и начали сечь на куски.

В селе Пундыки расстреляно до 50 поляков»[228].

В той же донесении, составленном на основании агентурных данных, подводился итог: «Ближайшая задача националистов — полное уничтожение поляков на территории Украины.

В Цуманском районе перед сотней национальной армии поставлена задача: уничтожить поляков и все их населенные пункты сжечь до 15 апреля»[229].

28 апреля командование объединенных партизанских отрядов Ровенской области сообщало в Центр, что националисты проводят массовый террор в отношении польского населения «…причем необходимо отметить, что националисты не расстреливают поляков, а режут их ножами и рубят топорами независимо от возраста и пола. В селе Трипутни националисты зарубили 14 польских семей, затем затащили убитых в дом и сожгли»[230].

Следует подчеркнуть, что к тому времени АК, основные отряды которой были сосредоточены в центральной Польше, представляла достаточно серьезную силу, с которой приходилось считаться и немцам, и красным партизанам. Тем не менее, бан-деровцы, — которые к тому моменту и армии-то ещё не создали, — были уверены, что справятся с польскими партизанами в любом случае.

При этом, помимо националистической ненависти, УПА и АК разводили в сторону политические противоречия. Украинские повстанцы и польские партизаны в 1942–1945 гг. многократно пытались договориться хотя бы о перемирии, но переговоры всегда заходили в тупик. Правительство Сикорского было признано западными союзниками и временами даже СССР. Поэтому антикоммунистическое руководство АК не могло, как УПА, объявить «войну на два фронта» — против Гитлера и Сталина. Борьба против коммунистов была бы расценена Англией и США чуть ли не как помощь Рейху. А терять поддержку свободного мира эмигрантское правительство не намеревалось, надеясь, что англичане и американцы помогут после войны восстановить суверенную Польшу в довоенных границах. А в антинацистском компромиссе не видели смысла лидеры ОУН и УПА.

Во второй половине марта и начале апреля около 5 тыс. украинских полицейских по призыву ОУН перешли в УПА или разошлись по домам.

Это «голосование ногами», по понятным причинам вызвало страх среди польского населения Волыни.

На место ушедших украинцев немцы быстро набрали поляков, пошедших на службу в полицию отчасти из страха перед УПА, отчасти из шкурных мотивов.

22-23 апреля 1943 г. — отряд УПА напал на село Яновая Долина в Костопольском районе и уничтожил от 500 до 600 человек — как полицейских, но в основном мирных жителей[231]. Это был первый случай истребления целого села.

18 мая 1943 г. главком УПА Клим Савур (Дмитрий Клячков-ский) через листовки, составленные, правда, на украинском языке, обратился к полякам:

«В настоящее время наша администрация оставила свои посты, чтобы у немцев не было доступа к нашим селам и они не могли нас уничтожить, как это было до сих пор. Вы первыми добровольно захотели занять их место и помогаете немцам проводить их бандитскую работу. Сейчас вы — слепое орудие в немецких руках, которое направлено против нас. Но помните, если польская общественность не повлияет на тех, кто пошел в администрацию, полицию и другие учреждения так, чтобы они их оставили, то гнев украинского народа выльется на тех поляков, которые живут на украинских землях. Каждое наше сожженное село, каждая наша жертва, которые будут следствием вашей вины, аукнутся вам… Поляки! Опомнитесь! Вернитесь домой. Те, которые сейчас служат и помогают немцам, еще могут вернуться, но завтра уже будет поздно. Кто будет и далее служить и помогать гестапо, того не минует заслуженная кара»[232].

В архивах почти не сохранилось листовок УПА на польском языке, из чего следует вывод, что воззвания ОУН к полякам были нацелены на «разъяснение» волынским украинцам «необходимости» резни поляков.

Кроме АК и полиции, поляки как с антинацистскими, так и на антибандеровскими мотивациями приняли самое активное участие и в советских партизанских формированиях, с которым УПА вела ожесточенную борьбу. В 1943–1944 гг. через отряды красных партизан на Волыни прошло пять тысяч поляков, в восточной Галиции — 500.

Со своей стороны, ЦШПД разработал специальную программу по вовлечению поляков в просоветское коммунистическое движение. Делалось это для того, чтобы «оторвать» их от АК, использовать в борьбе против немцев, а также, чтобы преждевременно не злить и не настраивать против СССР, несшего Польше коммунистические порядки. Последней цели служили и установки УШПД для советских партизан польские села не грабить, да и вообще обращаться с поляками безукоризненно.

Например, в радиограмме партизанского командира Шитова в УШПД 14 апреля 1943 г. значится дальнейшее расхождение политических симпатий двух этнических групп: «Население в городах Водруй, Овелях, Градиче 70–80 % — украинские националисты, к партизанам относятся плохо. Поляки принимают исключительно хорошо партизан»[233].

Об отношении бандеровцев к полякам свидетельствует отрывок из донесения о работе референтуры СБ ОУН Военного округа «Зарево» (северная часть Ровенской области) с 15 сентября по 15 октября 1943 г.:

«3. Поляки: выступают как 1. немецкие прислужники, как 2. красные партизаны, 3. как независимая вооруженная сила. Фактом является, что эти три группы имеют друг с другом общий язык. До сих пор не утверждено значительных выступления ПОЛЯКОВ против красных, или наоборот, а также против польских шуцманов (полицаев. — А. Г.) или против польских банд. Отсюда вывод, что немцы, как и большевики, используют поляков как орудие против нас, причем поляки никак не готовы гинуть вместе с немцами, или отдать себя без остатка большевикам. Немцам удалось использовать красноармейцев для борьбы с красноармейцами; большевикам — использовать поляков против немцев и нас для возможной позже оккупации Польши. Мы же до настоящего момента не использовали в большом масштабе ни одного национального] меньшинства на нашей территории для борьбы с врагами, прежде всего с красными.

Акция уничтожения поляков не дала ожидаемых последствий (sic!!! — А. Г.). Польский активный элемент в основном сберегся, и, с одной стороны, будет использовать немецко-большевицкую оккупацию Западной Украины, чтобы отомстить украинцам, а с другой стороны готовится к большому самостоятельному выступлению в благоприятный момент»[234].

Удивительно точно оценил ситуацию автор этого донесения, безвестный сотрудник СБ ОУН. Он высчитал мотивацию как руководителей советских партизан (вышеупомянутые установки главы Центрального штаба партизанского движения Пономаренко, касавшийся взаимоотношения красных партизан и поляков, были тайными), так и мотивацию польских националистов из АК — устроить восстание перед приходом Красной армии, операцию «Буря».

Конечной целью УПА являлось изгнание поляков на территорию собственно Польши. Террор был методом политической борьбы.

Многочисленные очевидцы, пережившие кошмар резни, вспоминают, как украинские повстанцы выдвигали польскому селу ультиматум: в 48 часов покинуть место проживания. В случае невыполнения приказа всё население деревни уничтожалось, а сама деревня сжигалась. Сёла палили и без предупреждений, чтобы жители не успели подготовиться к обороне.

По подсчетам польского историка Ольшанского, в июне 1943 г. на Волыни прошло 78 антипольских карательных акций, в июле — 300 (из них 57–11 июля, 22–12 июля), в августе — 135, в сентябре — 39[235]. То есть речь идет о согласованных операциях повстанцев.

26 августа 1943 г. Ковпак радировал Строкачу: «Все польское население от р. Днепр по всей Западной Украине уничтожается, польские села сожжены»[236].

Следует упомянуть и об участии гражданского населения Волыни в этнической чистке. Жители сёл вооружались топорами, вилами, косами, кольями — и шли убивать и грабить население соседнего польского села. Таких «боевых» крестьян прозвали «сокірниками», поскольку на украинский язык слово «топор» переводится как «сокіра». В большинстве случаев мирное украинское население в той или иной степени принуждалось бандеров-цами убивать соседей-поляков. Для полного блокирования села, как правило, недостаточно было сил собствено УПА, поэтому повстанцы буквально под дулом автомата гнали крестьян принимать участие в карательных акциях.

Среди волынских украинцев было две категории людей, которые спасали своих польских соседей. У первых были родственники или свойственники польской национальности. Вторыми были протестантские сектанты, прежде всего, баптисты, по моральным соображениям не участвовавшие в оргии насилия.

Из-за действий УПА поляки в массовом порядке бежали из сел. Они сосредотачивались в райцентрах, городах или больших лагерях в лесах, где их охраняли либо польские коллаборационисты, либо польские партизаны из АК и просоветских формирований. Около тридцати тысяч поляков с Волыни, а позже тысячи поляков из Галиции бежали на территорию оккупированной немцами Польши. Украинцы, в отличие от поляков, из мест своего постоянного проживания далеко не отъезжали — разве что из сожжённой деревни в соседнюю или в лес — под защиту УПА.

Отряды АК, наряду с советскими партизанами, также уничтожали украинские села вместе с жителями. В отчетах командо-ванию, внятно запрещавшему массовый террор против гражданских лиц, это представлялось как проведение «ответных акций».

Отметим, что общие подсчеты жертв затруднены — в обстановке партизанской войны и хаоса официальной статистики никто не вёл. Но можно с уверенностью говорить о том, что в украинско-польском межэтническом противостоянии только на Волыни погибло не менее 50 тыс. поляков и не менее 10 тыс. украинцев, хотя называются и иные цифры.

При этом, по подсчетам польских историков, на Волыни в 1943–1944 гг. прошло не менее 150-ти боев и стычек АК с УПА, в которых погибли сотни бойцов с каждой стороны[237].

То есть подавляющее большинство жертв составили не бойцы из националистических формирований, а мирные польские и украинские крестьяне.

Для иллюстрации конфликта процитируем один документ. Судя по его некоторым параметрам — образное описание событий, отсутствие подписи, числа, получателя отчета — и сопутствующим документам, хранящимся в той же папке, это составленный на основе отчетов УПА черновик для информационно-пропагандистских материалов, издававшихся подпольными типографиями. Однако, о характере конфликта это свидетельсво эпохи повествует довольно красноречиво:

«Дня 17 июня 1943 года (…) Приказано разбить и уничтожить два фольварка (небольших польских усадьбы. — А. Г.): Гор-ко-Полонка и Городище. Со стороны Лаврова я увидел ракеты, которые трижды взорвались. Стало понятно, что наступление началось. Немедленно даю приказ наступать на фольварк. Без единого выстрела вступаем в центр фольварка. Из-за конюшни раздается выстрел часового. В ответ прозвучали наши выстрелы. Начался короткий, но упорный бой. Поляки отстреливались со стен. Чтобы лучше сориентироваться, откуда бьет враг, мы зажгли солому. Ляхи начали убегать с фольварка. Повстанцы занимали здание за зданием. Из-под строений доставали ляхов и резали, говоря: “Это вам за наши села и семьи, которые вы пожгли». Поляки выкручивались на длинных советских штыках, кричали: «На милосць Бога, даруце нам жицэ, я ниц не винен (не винна)” А сзади четовой (командир четы, аналога взвода в Красной армии. — А. Г.) О., с разбитой головой, отзывается: “Наши дети, наши старики, были ли виноваты, что вы их кидали живьем в огонь?” И работа идет дальше. Фольварк пылает красным пламенем. За это время поляки попрятались на чердаке и оттуда отстреливались. После короткого боя мы подожгли строение с ляхами, где они и погорели. (…)

С 19–20 июня отдел выдвинулся в село Ратнов, где спалил фольварк и без боя вышел в направлении села Коршевец. На следующий день разведка донесла, что в село Новостав приехал один немец. Тогда я взял нескольких бойцов, зашли и мы в село Новостав и окружили со всех сторон немца. Действительно интересно было видеть ту минуту, когда бойцы гаркнули немаку: “Хэндэ Хох”. Немак сразу хотел стрелять, но, посмотрев, что он со всех сторон окружен, начал скулить: “Майне либе камерад, подарите мне жизнь, у меня дома дети”. Бойцы начали кричать: “Убить!” Я ответил, что надо проверить, что это за личность. По проверке выходит, что этот немчик не из полиции и не партийный (не член НСДАП. — А. /Г), а к населению относится вполне допустимо. Тогда я ему говорю: “УПА будет уничтожать СД (немецкую службу безопасности. — А. Г), СС и партийцев, а [не] таких как он — беспартийных и солдат, которые из-за СД должны биться на фронте”. Немчик из благодарности обнял ноги и благодарил, плача от радости»[238].

Обратим внимание: солдата Рейха, представителя военно-репрессивной тоталитарной машины, устроившей в Украине варварский террор и грабеж, по размышлении решаили отпустить, относясь к нему как к военнопленному, которые по правилам ведения войны не считаются врагами. А «братьев-славян», в том числе женщин (кто же еще кричал: «Ниц не винна!»?), украинские бойцы прокалывали штыками с «убедительной» аргументацией: польская полиция жгла украинских детей и стариков.

Подобными были действия как поляков, так и украинцев, Националистическая ненависть друг к другу, битва не только за собственное государство, но и за «кровь и почву» ослепила в те годы сотни тысяч представителей соседних народов.

Немаловажно отметить, что чехи, составлявшие в тот период до 3 % населения Волыни, с ужасом наблюдали побоище, поскольку держались строгого нейтралитета. После войны они были организованно высланы в Чехословакию.

Касаясь противостояния УПА и АК, можно выделить несколько основных этапов борьбы двух партизанских армий.

Первый этап пришёлся на весну 1943 г., когда УПА только создавалась, но повстанцы уже предприняли первые антиполь-ские акции. В это время АК действовала ограниченно, создавая в польских хуторах и селах на Волыни сеть самооборонных баз.

Второй этап приходится на лето 1943 г., когда террор бан-деровцев против поляков принял широкие масштабы, а Армия Крайова начала свой террор.

Третий этап приходится на осень — зиму 1943 г. Он характеризуется усилением террора АК и одновременным ростом интенсивности операций УПА, направленной против АК. Бандеровцы продолжающей расширять зону своей деятельности. Наибольшее бегство поляков из края и из сельской местности в райцентры относится как раз ко второму и третьему периоду противостояния.

На четвертом этапе — февраль — апрель 1944 г. — АК сформировала на территории Волынской области (западная Волынь) 27-ю дивизию, насчитывавшую около 6,5 тыс. партизан. Ее деятельность разворачивалась на незначительной территории, однако на этой местности мирные поляки чувствовали себя относительно защищёнными. Но дивизия из-a участия в операции «Буря» вскоре была разбита немцами, а Волынь заняла Красная армия, под влиянием которой украинско-польская партизанская война в целом прекратилась. Как военная структура АК весной-летом 1944 года на Волыни исчезла.

Потрёпанные УПА, разбитые немцами, частично ушедшие в центральную Польшу, волынские отряды АК были добиты НКВД.

В конце 1943 — начале 1944 г. украинско-польское противостояние перекинулось в Галицию, где оно обрело свою специфику.

Если на Волыни поляки составляли коллаборационистскую полицию, бившуюся против УПА, то в Галиции, входившей в Генерал-губернаторство, полицаями и шуцманами были по преимуществу украинцы.

Созданная бандеровцами в июле — августе 1943 г. Украинская национальная самооборона (УНС), аналог УПА, сразу же начала акции не только против красных партизан или немцев, но и против поляков.

Количество антипольских акций УНС, позже получившей наименование УПА-Запад: август 1943 г. — 45, сентябрь — 61, октябрь — 93, ноябрь — 309, январь — 466. В феврале же и марте 1944 г. в Галиции началась просто кровавая вакханалия[239].

Как и на Волыни, в Галиции исходная, исторически обусловленная взаимная украино-польская неприязнь дополнительно провоцировалась и усугублялась целым рядом конкретных обстоятельств.

Осенью 1943 г. польские партизаны проводили диверсии рядом с украинскими деревнями, которые по этой причине подвергались ударам немецких карателей. В свою очередь, злость польских партизан к украинцам тоже имела свои объективные причины — уже упоминавшийся массовый полицейский и военно-политический коллаборационизм. В частности, создание украинской дивизии «Галичина», входившей в столь ненавистную структуру СС, было воспринято поляками с явным негодованием.

В январе 1944 г. АК в Восточной Галиции насчитывала около 30 тыс. человек — то есть больше, чем весь состав УПА, — но лишь меньшинство из них было вооружено, и далеко не все были обучены военному делу. Борьбу с оккупантами АК вела в ограниченных масштабах.

Деятельность УПА по изгнанию из сел немецкой и перепод-чинению украинской коллаборационистской администрации вызвала гнев немцев и венгров. Последние проводили акции против УПА и украинских сёл отчасти из-за того, что искренне стремились защитить поляков. Немцы же боролись с УПА из-за того, что повстанцы срывали намеченные оккупантами действия по «дограблению» региона и мобилизации украинского населения — и на работы, и даже в армейские структуры.

Конфликт с поляками перекинулся и в Закерзонье — на территории вокруг городков Перемышль, Замостье, Холм, Бяла-Подляска, куда по просьбам местного населения первые отряды ОУН и УПА стали «наведываться» еще в ноябре 1943 г.

В начале 1944 г. «…Из отрядов УПА стала создаваться мощная армейская группировка (насчитывавшая до 1,5–2 тыс. Бойцов. — А. Г.). Из Карпат на пополнение местных повстанческих отрядов пришел целый выпуск офицерской школы УПА “Олени”, состоявший из бывших студентов и гимназистов. С Волыни прибыли отряды “Волков”, имени Богуна и др. Был даже создан особый фронт УПА — Холмский»[240].

«Тут их противниками были преимущественно польские подпольные формирования Армии Краевой, численность которых (вместе с другими польским партизанскими формированиями. — А. Г.) составляла до 15 тыс. бойцов»[241].

В первой половине 1944 г. АК проиграла войну УПА — как уже отмечалось, на Волыни, но и в Галиции.

АК и другие польские партизаны проиграли и в Закерзонье, несмотря на относительно высокий процент польского населения и непосредственную близость Центральной Польши.

29 мая один из руководителей Грубешовского района Батальонов хлопских Ю. Блашяк («Грох») писал в донесении командованию: «Вызванная оккупантами национальная борьба принесла польской стороне на территории района № 5 полное поражение. На нынешнее время он целиком утрачен…»[242].

Уже в марте 1944 г. поляки-галичане, традиционно недолюбливавшие коммунистов, с нетерпением ждали прихода Красной армии, долженствовавшей утихомирить «украинскую бестию»[243].

Невозможность обеспечить АК безопасность мирного населения подтверждены и исследованиями польского историка Венгерского[244]. Не помогали и «ответные акции» по уничтожению украинских сел.

АК в Галиции была добита коммунистической властью. Но уже к приходу коммунистов ее поражение полностью подготовили украинские повстанцы.

В Сокольском, Радеховском и Каменецком районах восточной Галиции во второй половине мая структуры АК находились в фазе ликвидации. На июль 1944 г. во Львовском округе АК остался только инспекторат (отдел) Львов-город и частично — Западный инспекторат.

Из-за действий УПА в Галиции сорвалась планируемая поляками операция «Буря» — удар по немецким тылам в Галиции и попытка помочь Советам при занятии Львова. «Буря» не явилась сколько-нибудь серьезной помощью Красной армии при проведении Львовско-сандомирской наступательной операции. Сразу же после занятия Львова (27 июля1944 г.) Советы начали насильственное разоружение отрядов АК.

Таким образом, в Галиции военное противостояние УПА-АК проходило в два этапа.

На первом этапе (конец 1943-го, начало 1944 г.) между АК и УНС — УПА-Запад, начавший антипольские акции ещё в августе, начались боевые действия. На втором этапе (март — август 1944 г.) отряды Армии крайовой потерпели поражение от украинских повстанцев, завершившееся разгромом польского Сопротивления со стороны коммунистической власти.

В целом в Галиции от рук УПА погибло от 20 до 30 тыс. поляков[245]. В свою очередь, от рук поляков погибло около 10 тысяч украинцев Львовской, Дрогобычской, Тернопольской и Станиславской областей УССР.

1 сентября 1944 г. руководство УПА-Запад издало приказ: «массовые антипольские акции прекращаются». Отныне предписывалось уничтожать «только» поляков, помогающих большевикам или воюющих против украинцев в АК[246].

С конца 1944 г. украинско-польская резня сошла «на нет» из-за прихода коммунистов — перед лицом новой, на сей раз смертельной для них опасности, националисты двух стран прекратили войну друг с другом. Хотя, приказа прекратить антиукраин-ские акции руководство АК не отдавало, поскольку и приказа о начале террора не было.

Однако, случаи убийства поляков отрядами УПА и мирных украинцев польскими партизанами происходили и позже. Приведем «Донесение советника НКВД при Министерстве общественной безопасности Польши Н. Н. Селивановского народному комиссару внутренних дел СССР Л. П. Берии об убийствах мирного украинского населения отрядом Армии Крайовой под командованием подпоручика Цыбульского». Действие происходило в Закерзонье:

«6 июня с. г. (1945. — А. Г.) банда “АК” подпоручика ЦЫБУЛЬСКОГО, известного по псевдониму “Сокол”, учинила погром над украинским населением деревни Вежховина (13 километров юго-западнее города Холм).

Банда “Сокол” численностью более 200 человек, в форме Войска Польского, вооруженная станковыми и ручными пулеметами, автоматами, винтовками, подошла к селу на 45 подводах и частью в пешем строю.

Украинские жители, приняв банду за польские части, возвращающиеся с фронта, встретили ее почестями и цветами.

Пройдя через село и сосредоточив обоз в ближайшем лесу, бандиты возвратились и начали поголовное истребление украинцев.

Бандиты убили 202 человека, в том числе грудных детей, подростков, мужчин и женщин всех возрастов.

Мирные жители убивались огнестрельным оружием, мотыгами, лопатами, топорами, ножами, женщинам рубили головы, мужчин пытали раскаленными железными прутьями.

Забрав часть имущества из квартир убитых и 65 голов скота, банда направилась к селу Селец, Холмского уезда.

Против банды “Сокол” из города Холм была направлена на двух автомашинах и бронетранспортере оперативная группа, возглавляемая Холмским отделом общественной безопасности в составе 80 человек сотрудников отдела общественной безопасности, милиции и курсантов школы подхорунжих Войска Польского.

Оперативная группа вступила в бой с бандой и, увидев численное превосходство бандитов, беспорядочно бежала, бросив машины и бронетранспортер с вооружением; 30 человек добровольно сдались в плен и вступили в банду.

Силами второго батальона 98 пограничного полка войск НКВД было организовано преследование бандитов. В результате операции с 7 по 11 июня банда “Сокол” была окружена в селе Гута и после продолжительного боя полностью разгромлена.

В бою убито 170 бандитов и взято в плен 7 человек. В числе убитых — руководитель банды «Сокол» и его заместитель “Стрый”.

У бандитов захвачено: крупнокалиберных пулеметов 5 станковых пулеметов 1, ручных пулеметов 4, автоматов 32, винтовок 62, пистолетов 3, гранат 35, лошадей 98, повозок — 44, штабные документы и вещевое имущество, сожжен склад боеприпасов. Кроме того, взяты захваченные бандитами бронетранспортер и две автомашины.

Во время боя в селе сожжено 164 дома, из которых вели огонь. бандиты. В этих домах, по неточным данным, сгорело до 30 раненых бандитов.

Наши потери — убито 5 человек, ранен 1.

Один из пленных бандитов ОСТАПЮК Эдвард, лично участвовавший а погроме в селе Вежховина, показал:

“Когда мы все собрались, “Сокол” сказал, что советы хотят разбить все отряды “АК” и чтобы не допустить этого, имею задачу вести борьбу с советами. 5 июня “Сокол” дал приказ перебить всех украинцев в районе Холма, Красностава и Грубешова, после чего совершить налет на город Грубешов, где разгромить кавалерийскую часть (польскую) и гарнизон НКВД, что и начали делать. В 12 часов 6 июня вся банда “Сокол” на 45 подводах заехала а украинское село Вежховина и начала проверять документы местных жителей. Украинцев, независимо от возраста и пола, мы на месте расстреливали и грабили их дома”

О вышеизложенном мною информирован Берут (глава просоветского правительства Польши. — Л. £), который дал указания судить в показательном порядке захваченных участников бандитского погрома.

Этот факт будет освещен в печати с опубликованием фотоснимков убитых аковцами детей и мирных граждан»[247].

Обратим внимание — польские повстанцы без труда разгромили посланных против них соплеменников-поляков, едва не половина из которых перешла на сторону антикоммунистов. И тут же отряд «Сокола» с небольшими потерями уничтожают советские пограничники. Случай очень характерный: в 1945 г. созданные коммунистами вооруженные силы и репрессивно-карательные органы «народной Польши» отличались крайне низким уровнем профессионализма и столь же низким уровнем верности новому режиму.

Что же касается украино-польской резни 1943–1944 гг., то она остается одной из самых трагических и нелепых страниц в истории региона. Два национально-освободительных движения — УПА и АК — во время схватки двух тоталитарных сверхдержав не только воевали друг против друга, но и занимались этническими чистками — истреблением мирного населения, а также откровенным вандализмом — взрыванием и разгромом польских римско-католических костелов и греко-католических и православных украинских церквей, уничтожением памятников старины[248].

Итоговые подсчеты в данном случае, как уже отмечалось, затруднены. Тем не менее, общее количество поляков, убитых УПА, историками определяется примерной цифрой от 80 до 100 тыс. человек. В результате резни погибло также по разным оценкам от 15-ти до 30-ти тысяч украинцев.

Таким образом, количество уничтоженных украинскими повстанцами коммунистических партизан или немецких солдат было на порядок меньшим, чем убитых поляков — в основном мирных жителей. В целом, если суммировать уничтоженных УПА польских и советских партизан, оккупантов, представителей советской власти в 1944–1949 годах, то всё равно это количество будет меньше, чем количество поляков, погибших от банде-ровского террора.

Во время украинско-польского конфликта на Волыни большинство поляков было убито украинскими повстанцами и крестьянами, — украинские коллаборационисты играли в этой резне ничтожную роль. В свою очередь, украинское население понесло значительное количество жертв от рук польских полицейских, часть — от поляков из националистических и коммунистических отрядов.

В Галиции коллаборационисты из числа обоих народов, да и красные партизаны меньше вмешивались в межэтнический конфликт, поэтому жертвы среди мирных жителей — следствие деятельности в основном УПА и АК.

19 января 1945 г. Армия Крайова приказом ее главнокомандующего была распущена. Позже на ее базе были созданы организация Свобода и независимость («Вольносць и неподле-глосць» — ВИН) и ряд других организаций, продолжавших борьбу в ограниченных масштабов до 1947 г. В конце 1945 г. перед лицом общей опасности польские националисты и украинские повстанцы начали сближаться[249]. «Кульминацией этого процесса стало совместное успешное нападение польских и украинских повстанцев на город Грубешов в мае 1946 года»[250]. Город был несколько часов в руках повстанцев, во время операции было убито 32 чекиста и 6 польских правительственных солдат. Однако это тактическое взаимодействие не спасло ни УПА, ни АК: события последующих полутора лет привели к ликвидации обоих национально-освободительных движений.

2.5. Как хозяйничали «буржуазные националисты» на украинской земле

Особой страницей в истории украинского националистического Сопротивления является создание бандеровцами своеобразных повстанческих республик, которые польский исследователь Прус назвал «атаманией УПА». В Галиции территория, которую контролировали националисты, была небольшой — в основном труднодоступные районы Карпат. На Волыни и Полесье местность лесистая и болотистая, повстанцы начали действовать там раньше, поэтому до прихода Красной армии сумели создать нечто вроде «партизанского края».

Вот как описывал жизнь в таком крае исполняющий обязанности Проводника ОУН(б) в 1941–1943 гг. Николай Лебедь: «Вызвана к жизни новая украинская администрация — до округов включительно, организована охрана национального имущества, создан хозяйственный сектор, который занимался разделом фольваркового-совхозного имущества между крестьянством и наблюдал за правильной хозяйственной работой. Восстановлен домашний, а частично и фабричный промысел — мыловарни, красильни, предприятия по изготовлению и ремонту телег, сушилки овощей, дистилляции спирта-самогона для йода, необходимого для медицинских целей. Построены оружейные мастерские и создана собственная фабрика бумаги. Создан инспекторат школ и образования, который подготовил к печати новые украинские школьные учебники. Организованы кружки самообразования, назначены культурные работники на отдельные районы, организованы театральные странствующие группы. Развернуто издательство самостийницкой прессы. Создан картографический институт в Дермани для обеспечения военными картами отрядов УПА»[251].

Самым важным «государственным» мероприятием повстанцев была земельная реформа. 15 августа 1943 г. командир УПА «Клим Савур» (Дмитрий Клячковский) издал указ о введении частной собственности на землю, наделении ею украинских крестьян и переходе лесных и водных угодий в общинную собственность.

Указ предполагал ликвидацию колхозной системы и фольварков (то есть усадеб): их земли, а также земли польских колонистов (осадников) переходили в частную собственность украинских крестьян. За счет указанного земельного фонда предполагалось наделить, прежде всего, безземельных и малоземельных селян[252].

Существование колхозов, точнее, трансформация их в артели, допускалось в случае, если крестьяне сами захотят сообща вести хозяйство.

Пункт 6-й указа гласил: «Машинно-тракторные станции (МТС) составляют общее имущество данного района, которое обслуживают на артельных началах».

Интересен 8-й пункт: «Земля, как ценнейшее имущество Украинского Народа, не смеет лежать мертвым грузом, а должна быть вся обработана и засеяна. Об этом позаботятся хозяйственные управы, которые за свои действия отвечают перед УПА».

Вероятно, это было предостережением отдельным, особо жадным селянам: не нахапать земли больше, чем можно возделать. С другой стороны, не исключено, что здесь мы видим ограничение принципа частной собственности — возможно, что пункт предполагал отъём земель у нерадивой или обессиленной семьи, если владение участком входило в противоречие с интересами народа.

Ценные свидетельства об административной и хозяйственной деятельности националистов содержатся в документах красных партизан. Тем более, что Лебедь, цитата из которого приведена выше, сам был бандеровцем, и поэтому мог перехвалить повстанцев.

Первым партизанским соединением, продравшимся сквозь повстанческие районы, был отряд Ковпака. Комиссар отряда Семен Руднев 21 июня 1943 г. записал в своем дневнике: «И здесь виды на урожай отличные. Засеяно очень много ржи, пустующих земель совершенно нет. А политическая обстановка в этих националистических районах настолько сложна, что надо держать ухо востро»[253].

А вот отрывок из отчета полковника Якова Мельника о рейде его партизанского соединения, продолжавшемся с 19 июня по 18 августа 1943 г.:

«… Ровенская область.

Пройдено 65 сел и хуторов.

Крестьяне ведут единоличное хозяйство. Каких-либо изменений в хозяйственной жизни за время немецкой оккупации нет. Режим, налоги и репрессии в 1941 и 42 гг. здесь были значительно слабее и менее, нежели на территории восточных областей (имеются в виду области, входившие до 1939 г. в состав УССР. — А. Г.). Только незначительная часть населения угнана в Германию. В своем большинстве хозяйства крестьян экономически крепкие.

Отличительной чертой для данной местности есть то, что во многих селах крестьяне украинцы находятся под влиянием организации украинских националистов (бандеровцев и бульбовцев)…

В настоящее время административного, экономического и политического влияния немцы на этой территории не имеют (повстанцы оккупантов прогнали. — А. Г.). С населения в 1943 г. не взимают никаких налогов и поставок. Крестьяне снабжают сельхозпродукцией группы и отряды бульбовцев»[254].

Из-за плохо поставленной разведывательно-агентурной работы советские партизаны часто путали националистов двух направлений — бульбовцев и бандеровцев. Скорее всего, речь идёт здесь о бандеровцах, а не о бульбовцах: последние не создавали «свободных территорий». Так что информация о снабжении крестьянами националистов и «безналоговом рае», скорее всего, относится к УПА-ОУН(б).

Радиограмма в УШПД от 18 октября 1943 г. с территории Ро-венской области: «13 октября националисты во всех своих селах возле Сарн, Домбровица открыли занятия в начальных школах для детей. В конце сентября в лесу возле Домбровицы националисты проводили совещание учителей. Предложили учителям не только в селах учить детей, но и дома. Бегма, Тимофеев»[255].

Как видим, бандеровец Лебедь в своей книге если и перехвалил ОУН, то не сильно.

Аналогичное сообщение тех же авторов от 30 октября: «Националисты в Домбровице мобилизовали всех портных для изготовления теплой одежды на зиму. По последнему распоряжению штаба националисты сейчас принимают к себе всех, кроме поляков. В данное время [среди] националистов много евреев, особенно врачей»[256].

Вступление в войну США заставило оуновцев пересмотреть некоторые положения радикального национализма: в 1942 г. ОУН(б) отказалась участвовать в геноциде, который вел Гитлер. Правда, по этому поводу формулировка была принята своеобразная: «Невзирая на негативное отношение к евреям как к орудию московско-большевистского империализма, считаем нецелесообразным в настоящий момент международной ситуации принимать участие в антиеврейской акции, чтобы не стать слепым оружием в чужих руках и не уводить внимание масс от главных врагов»[257].

Известен случай спасения шестерых евреев бандеровским подпольщиком в 1942–1944 гг. в Галиции[258].

Лебедь так описывает участие евреев в украинском Сопротивлении: «Большинство врачей УПА были евреи, которых УПА спасала от уничтожения гитлеровцами. Врачей-евреев считали равноправными гражданами Украины и командирами украинской армии. Здесь необходимо подчеркнуть, что все они честно исполняли свой тяжкий долг, помогали не только бойцам, но и всему населению, объезжали территории, организовывали полевые больницы и больницы в населенных пунктах. Не покидали боевых рядов в тяжелых ситуациях, также тогда, когда имели возможность перейти к красным. Многие из них погибли воинской смертью в борьбе за те идеалы, за которые боролся весь украинский народ»[259].

Может, с пропагандисткой целью Лебедь приукрасил украинско-еврейское сотрудничество, но участие евреев в УПА — несомненный исторический факт, о котором, как мы видели, сообщали своему начальству «народные мстители» Бегма и Тимофеев. С другой стороны, выглядит так, что с приходом Красной армии евреи-врачи в УПА были в основном убиты. Выше уже упоминались случаи убийств ОУН и УПА еврейских беженцев, прятавшихся по лесам, поскольку националисты подозревали евреев в лояльности к советам.

Но, возвратимся к свидетельствам красных партизан о хозяйственной деятельности УПА.

Командир соединения «Ещё Польска не сгинела» Роберт Са-тановский говорил после окончания оккупации: «Характерно то, что те районы, в которых действуют украинские националисты, экономически очень богатые. Районы, где действуют партизаны — значительно беднее. В чём дело? Партизаны объели. Националисты имели в своих руках большую территорию и умело питались. Они питались у населения, а это меньше бросается в глаза» меньше вытягивает продуктов у населения и поэтому эти районы гораздо богаче. Я бы даже сказал, что это богатые районы. Когда мы прибыли в украинские националистические сёла, то мы ели вдоволь, ели хорошо. Когда мы прибыли в партизанские сёла — мы были голодны. Сколько операций ни проводилось в националистических сёлах, а всё же они оставались богатыми сёлами»[260].

В начале 1944 г. Петр Вершигора, к тому времени уже принявший от Ковпака командование его партизанской дивизией, сообщал в УШПД:

«Экономическое состояние районов, контролируемых УПА, более благоприятное, чем в Советских районах, население живет богаче и менее ограблено…»[261].

Что к этому свидетельству можно добавить? Только то, что, к сожалению, из отчета Вершигоры не понятно, кем население «менее ограблено» — немцами или партизанами разных мастей. О том, что советские «народные мстители» активно практиковали грабежи, сам Вершигора писал в радиограмме в УШПД Строка-чу 27 февраля 1944 г.:

«…На протяжении почти всего 1943 г. Волынь охвачена анти-немецким движением, восстанием народа против немцев. Националисты возглавили его и направили его по пути восстания ан-типольского…

Виноваты ли они (украинские крестьяне. — А. Г.) в том, что в руководстве восстания были не большевики, а националисты. Думаю, что виноваты в этом не народ, а мы с Вами и особенно Волынские и Ровенские партизанские князья-бездельники, сидевшие под носом у народа, ожидая восстания и палец о палец не ударившие, чтобы возглавить его.

…Середняк качнулся в сторону кулака-националиста и не без помощи советских партизан. (…)

…Особенно боюсь я за партизанские соединения, отважно шествующих в обозе Красной Армии. Дело в том, что мы армия без интендантства и единственный путь предотвращения мародерства и бандитизма — это воевать, а если люди не воюют, значит, народ стоит (вероятно, имелось в виду “стонет”. — А. Г) и воет от грабителей. Это неизбежно.

Соединения типа Шитова на Волыни, да еще в тылу Красной Армии меня очень беспокоят: “Мы тот отряд, что берет все подряд”, “тетка, открывай шкаф. Мы на операцию приехали”, — вот военная доктрина Шитова и военная его армия»[262].

Безусловно, красные не только грабили украинских крестьян — «хозяйничанье» партизан всех мастей приносило оккупантам ощутимый вред.

Благодаря действиям УПА, советских и, в меньшей степени, польских партизан, поставки в Рейх хлеба и скота с Волыни и Полесья в 1943 г. оказались сорваны на три четверти[263].

После галицийского рейда Ковпака советские партизаны вновь появились в Галиции в 1944 г. И были приняты недружелюбно. В шифротелеграмме диверсанта Ильи Старинова в УШПД 17 марта 1944 значилось:

«[В] освобожденных районах Тернопольской области население спрятало часть скота, свиней, создав тайные склады для банд националистов, которые пока ушли в подполье, леса, территорию, занимаемую немцами.

На работы [по] ремонту дорог выходит незначительный процент. Есть случаи отравления, убийств, обстрелов. Чувствуется явная враждебность к нам. К немцам эта враждебность еще большая.

Действовать партизанам Тернопольской области будет труднее, чем [в] Германии, такое же положение, видимо, и [в] Львовской области…

Четвертую войну воюю, но никогда не встречал такой враждебной среды, как освобожденных районах Тернопольской области»[264].

Точность подобной оценки подтверждается последующими событиями. После 1945 г. широкого Сопротивления в Восточной Германии не отмечалось. В Западной же Украине с повстанческим движением коммунисты боролись до начала 1950-х.

В целом, следует сказать, что административно-хозяйственная деятельность УПА позволила обеспечить украинским крестьянам, проживавшим в «повстанческих республиках», более высокий уровень жизни, чем на территориях советских «партизанских краев», повысила популярность идей ОУН, позволила подготовить запасы продовольствия и одежды для ведения подпольной и повстанческой борьбы в условиях возвращения коммунистического режима, а также сорвать поставки продовольствия в Третий Рейх с тех территорий, на которых Повстанческая армия вела активную боевую деятельность.

2.6. Как повстанцы подготовились к приходу Красной армии: Организационная структура, численность, комплектование и материально-техническое обеспечение УПА и тыловых структур

С государством щей не сваришь. Если сваришь — отберет.

Но нем дальше в лес, товарищ, тем, товарищ, больше в рот.

Ни иконы, ни Бердяев, ни журнал «За рубежом» не спасут от негодяев, пьющих нехотя боржом.

Иосиф Бродский. Лесная идиллия.

1960-е гг.

Украинская повстанческая армия возникла и действовала более года на оккупированной нацистами территории и 5 лет после войны в условиях борьбы со сталинским тоталитаризмом. Поэтому относительно УПА не может не возникнуть вопрос о возможностях такой борьбы.

В 1940-е гг. в Советском Союзе человек мог быть расстрелян за неосторожное слово, а в Западной Украине развернулась масштабная и продолжительная партизанско-повстанческая война.

Как уже отмечалось, решение о начале вооружённой борьбы было принято ОУН(б) в 20-х числах февраля 1943 г.

Первоначально украинскими повстанцами были группы призванных под ружье оуновцев и сочувствующего элемента ИЗ ВОЛЫНСКИХ сел. Во второй половине марта и начале апреля 1943 г. около 5 тыс. украинских полицейских оставили места прежней службы, и в большинстве своем перешли в УПА.

Таким образом, в апреле — июне 1943 г. большинство рядовых повстанцев были бывшими украинскими коллаборационистами, повернувшими оружие против тех, из чьих рук они это оружие получили.

Весной 1943 г. четкой структуры у повстанческих отрядов еще не было, хотя уже существовал Краевой военный штаб (КВШ) УПА, который возглавлял Василий Ивахов («Сом»).

Постепенно приобретая боевой опыт и усиливаясь, УПА становилась все более влиятельной силой в Западной Украине. Уже летом 1943 г. бандеровцы проводили мобилизации в отдельных селах.

«Призыв далеко не всегда проходил спокойно. Так, еще до прихода Красной армии в сентябре 1943 г. в районах Волыни и Полесья была проведена мобилизация мужского населения с уходом в леса. Здесь ОУН путем применения террористических мер к семьям и родственникам уклоняющихся от мобилизации насильно втянула в УПА определенное количество украинского населения, в основном крестьян»[265].

На всём протяжении существования Повстанческой армии бандеровцами используются два принципа комплектования: добровольный и принудительный. До лета 1944 года повстанцы проводили настоящий повальные мобилизации, с составлением списков призывников, медицинскими комиссиями, «разнарядками» на сёла и т. п.

Но при этом тысячи, если не десятки тысяч крестьян шло в УПА без какого-либо принуждения — как из желания бороться за независимую Украину, так и из желания отомстить — полякам, нацистам, коммунистам. Когда какой-то из перечисленных врагов сжигал украинскую деревню — оставшиеся в живых мужчины обычно вливались в УПА. Если большевики или немцы проводили мобилизацию (в армию или на принудительные работы), то украинцы, не желавшие идти к на службу к империалистам, уходили в леса: либо просто «переседеть» облаву, либо непосредственно в ряды повстанцев. С середины 1946 г., когда в борьбе УПА и советской власти наступил перелом в пользу второй, уже сами повстанцы стали стараться освободить свои отряды от ненадежного элемента, и в дальнейшем УПА пополнялась в основном за счет добровольцев.

Практически все оказавшиеся в УПА селяне получали начальную военную подготовку, командиры (старшины и подстаршины) проходили более длительное обучение в подпольных военных школах ОУН и УПА.

Во второй половине 1943-го — первой половине 1944-го повстанцы с помощью агитации и угроз перетягивали на свою сторону коллаборационистские формирования из граждан СССР. Позже из них создается нечто вроде «иностранных легионов» У ПА, общим количеством 15, каждый из этих отрядов насчитывал от 50 до 100 человек. Известно о существовании сотен узбеков, кубанских казаков, грузин, армян, азербайджанцев и татар. Русские не были включены в отдельные военно-оперативные единицы, а входили в украинские части УПА в индивидуальном порядке. По некоторым данным, отмечались единичные случаи, когда югославы, словаки, французы, итальянцы и даже немцы оказывались в рядах повстанцев — в основном случайно. В 1944 г. несколько сот немцев оказалось в УПА в качестве «разменной монеты»: пленных отбивали у красноармейцев для того, чтобы выменять у Вермахта на оружие. Из-за отката фронта сделка не состоялась, поэтому борьбу с большевиками помимо своей воли эти солдаты продолжили в рядах украинских повстанцев.

В августе 1943 г. УПА значительно расширила сферу действий и стала на некоторых территориях чем-то вроде государственной власти.

«Руководила фронтом и подпольем на территории Северо-западных украинских земель военная власть — Главная команда УПА во главе с командиром УПА “Климом Савуром” (Дмитрием Клячковским). В состав Главного Командования УПА вместе с Главнокомандующим входили: начальник — шеф Военного штаба (ШВШ) полк. “Гочаренко” (Леонид Ступницкий, одновременно был заместителем по военным делам), глава политического отдела — шеф политического штаба (ШПШ) “Роман Галина” (Яков Бусел), комендант тыла “Горбенко” (Ростислав Волошин, был заместителем по административно-организационной работе). Начальнику штаба УПА подчинялся военный штаб, который состоял из отделов: организационно-оперативного, разведывательного, связи, снабжения, учебного, медико-санитарного и др. Главе политического отдела (штаба) подчинялись также политико-воспитательные отделы групп УПА и опосредованно общественно-политические референтуры тыла. Коменданту тыла подчинялись референтуры: организационно-мобилизационная, общественно-политическая, Службы безопасности, хозяйственная, связи, Украинского Красного Креста (УКК) и новосозданная гражданская администрация.

Вся территория Северо-западных украинских земель (Генеральный округ — ГО) делился на четыре оперативно-территориальные группировки — военные округа (ВО), в которых базировались соответствующие группы УПА во главе с оперативнотерриториальными командованиями. У военных округов были более низкие ступени — военные надрайоны (ВН), военные районы (ВР), кусты и станицы. Эти военно-административные учреждения, созданные на основе действовавшей ранее подпольной сети ОУН, составили тыл УПА… w[266].

Действовавшие на территории военных округов группы УПА делились на сотни, курени и загоны. «Сотня, численностью 100–150 человек, была наименьшей военно-оперативной единицей. Сотни делились на меньшие тактические единицы — рои и четы (отделения и взводы. — А. Г.). Три роя составляли чету, три четы и рой минометов или тяжелых пулеметов — сотню (роту — А. Г.). 2–3 сотни объединялись в курень (батальон. — А. Г.) или загон (батальон или полк, в зависимости от ситуации и размеров загона. — А. Г.)… Сотни, курени и загоны были привязаны территориально к местностям своего базирования или создания»[267]. Были и исключения, особенно в случае повстанческих рейдов или изменения структуры УПА. В частности, после ликвидации УПА в Закерзонье весной 1947 г., уцелевшие сотни пробились либо на Запад, либо в УССР.

В 1943–1944 гг. повстанцы могли позволить оперировать куренями и даже загонами, с 1945 г. командование УПА предпочитает действовать сотнями, а в течение первой половины 1946-го сотни в основном расформировываются до чет и роев. С 1949 г. вооруженное сопротивление продолжает вести подполье, то есть боевки, маленькие группы ОУН, а также националисты-одиночки.

На конец 1943 г. территория действий УПА охватывала 2 области УССР — Волынскую, Ровенскую, а также часть приграничных территорий Украины и БССР. Эта зона была поделена на 4 Военных округа — 01 — «Заграва» («Зарево»), 02 — «Богун», 03 — «Туров», 04 «Тютюнник».

Приведем схему, описывающую «военно-административное деление и руководство УПА и тыла на территории Генерального округа Северо-западных украинских земель» во второй половине 1943 г.[268] (см. Схему 1).

Как видим, Служба безопасности (СБ) действовала параллельно всей Повстанческой армии, не подчиняясь командованию УПА. (Шеф СБ ОУН Николай Арсеньич подчинялся Главнокомандующему УПА Роману Шухевичу не как главкому УПА, а как Проводнику ОУН.)

Б начале 1944 г. по аналогичной схеме была создана еще один Главный округ УПА-Запад: в середине 1944 г. туда входили Галиция, Закерзонье и Буковина, с конца 1945 г. и Закарпатье, где местных повстанческих отрядов не было, а также ряд граничащих с Галицией и Буковиной районов Каменец-Подольской и Винницкой областей.

Приведем схему, описывающую структуру Повстанческой армии на самое начало 1945 г. (см. Схему 2). Данная схема описывает УПА не столь подробно, как предыдущая, но даёт примерное представление о всей структуре подчинения-соподчинения и составе важнейших военно-оперативных единиц.

Хотя, необходимо отметить, что согласно исследованиям Анатолия Кентия, Генерального округа УПА-Юг как отдельного оперативно соединения вообще не существовало: данный термин использовалось в основном в пропагандистских целях только как обобщающее название для подразделений УПА-Се-вер и УПА-Запад, действовавших на территории Советской Украины.

Также в документах командования УПА можно найти и упоминание округа УПА-Восток — в реальности ее также не было, но этот термин употреблялся для обозначения частей, действовавших в Житомирской области, большая часть которой относилась к сфере действия УПА-Север.

В любом случае, на территории Правобережной Украины УПА была в целом разгромлена уже к весне 1945 г.

Это был год самой напряженной борьбы УПА против коммунистов, в дальнейшем ее численность и активность снижается.

Отряды УПА-Север приостановили свою деятельность уже летом 1946 г., а летом 1947 г. были демобилизованы последние сотни групп «Буг» и «Лисоня» из УПА-Запад (Львовская и Тернопольская области).

То есть в 1948-49 гг. сотни действуют только в группе «Говерла» (УПА-Запад) — горные районы Карпат в Галиции и в Северной Буковине. На остальных территориях сопротивление продолжается в форме вооруженного подполья — отдельными роями и боёвками.

Какова же была численность Повстанческой армии?

Известный московский историк Борис Соколов пишет: «Численность армии Бульбы (Боровца)… наверняка насчитывала десятки тысяч человек, а значит, всего в рядах УПА вполне могли состоять 400 тыс. бойцов»[269].

Марк Солонин в статье, неряшливой даже для публицистики, довёл единовременную численность УПА до 100 тысяч человек[270].

О бульбовцах речь шла ранее, но и общая численность банде-ровских повстанцев здесь также непомерно завышена.

Для предварительной оценки количества повстанцев обратимся к документам — оценкам врагов Повстанческой армии.

Спецсообщение УШПД от 14 июня 1943 г., за подписью и.о. начальника «штаба непокоренных» полковника Соколова гласило: «На территории Ровенской, Луцкой и других областей Западной Украины бандеровцев насчитывается 20 тыс. человек, на вооружении имеют: пулеметы, минометы, легкие орудия, танки»[271].

Танки в УПА были — единицы, но использовались они в качестве ДОТов, и нет никаких данных об их оперативном применении.

Сидор Ковпак в отчете по итогам Карпатского рейда 1 октября 1943 г. писал: «Украинские националисты особо сильны в Ровенской области — их сотни расположены по среднему течению р. Случ и Горынь, в районах севернее и северо-западнее Ровно и в Славутских и Шумских лесах. Здесь их, по некоторым подсчетам, несколько десятков тысяч — вооруженных и организованных в т. н. УПА»[272].

Разведка у красных была поставлена не идеально.

Но ещё большее впечатление об изощрённой, дьявольской хитрости и матёром профессионализме доблестных советских шпионов производит совершенно секретная докладная записка Народного комиссара государственной безопасности УССР Савченко № 422/гб от 9 октября 1943 года о внешнеполитической деятельности бандеровцев: «По агентурным данным известно, что украинские националисты — бандеровцы имеют своих представителей в Англии и Америке, которые неофициально связаны с правительственными кругами этих стран.

Согласно имеющейся договорённости, Англия и Америка, в случае удачного вооружённого выступления “Украинской Повстанческой Армии” на Украине против СССР, обещают оказать им поддержку.

В Канаде украинские националисты, на средства канадских украинцев и средства Англии и Америки, организовали школы лётного командного состава.

Бандеровцы имеют хорошо налаженную связь с сербскими и черногорскими повстанческими отрядами Югославии, а также с чешскими националистами. В сербских и черногорских отрядах бандеровцы имеют своих представителей»[273].

Исходя из этого документа, можно сделать вывод, что в 1943 году бандеровцам для полной и окончательной победы над большевизмом не хватало всего трёх вещей: атомной бомбы, ракетно-космического оружия и моральной поддержки императора Японии — всё остальное в наличии было. Эта записка была направлена Хрущёву — руководителю Украины, территория которой превышает территорию Франции, а население больше, чем население Чехословакии, Венгрии и Австрии вместе взятых. Можно предположить, что эта галиматья была получена от какого-то волынского Штирлица, который, наслушавшись пропаганды националистов, принял её за чистую монету. Интересно, что и в изданном ФСБ многотомнике «Органы государственной безопасности СССР в ВОВ» этот документ также публикуется как достоверный[274].

Возвращаясь к оценке численности УПА, отметим, что в справке министра внутренних дел УССР Тимофея Строкача от 28 мая 1946 г. значилось: «Если на 1 января 1945 года насчитывалось 58 208 участников банд, то на 25 мая 1946 года их числится 1247 человек»[275].

По данным НКВД УССР на 25 января 1945 г. в западных областях Украины насчитывалось 496 единиц ОУН и УПА общей численностью 25 353 человека[276].

По сведениям обкомов КП(б)У на 15 марта 1945 года в 7 западных областях Украины насчитывалось 9356 «бандитов»[277].

Как видим, данные партийцев и «силовиков», да и самих силовиков в разные периоды их деятельности сильно разнятся — отчасти из-за недостаточно качественной разведывательной работы «органов», отчасти из-за банальных приписок.

Немцы оценивали силы УПА в 80 000 и даже в полмиллиона бойцов, а мобилизационный ресурс — до двух миллионов человек[278]. Это, конечно, чистая фантастика, так как всё население Западной Украины на 1944 год составляло около шести миллионов человек.

Реально же к концу 1942 г. на Волыни действовали только бо-ёвки ОУН общей численностью несколько сот человек. В апреле 1943 г. в бандеровской УПА было около 5 тыс. бойцов. В июле — примерно 10 тыс. человек, на 1 января 1944 — до 15 тыс.[279], а к середине 1944 г. — 25 тысяч бойцов. И это не оценки, а подсчёты американского специалиста Петра Содоля и киевлянина Анатолия Кентия.

Больше этой цифры постоянная численность УПА никогда не поднималась[280], а в дальнейшем она постепенно снижалась.

УПА на территории Западной Украины помогало партийное оуновское подполье, отчасти вооружённое, обеспечивающее партизанам тылы, проводящее политику ОУН на селе, осуществляющее агитацию, пропаганду и многое другое. Его численность подчитать сложнее, но она была сопоставима с количеством бойцов «армии без государства».

Кроме того, в структуру УПА не входили, но к Сопротивлению имели самое прямое отношение СКО — Самооборонные кустовые отряды. Они организовывались под конролем ОУН по территориальному принципу — население нескольких сел, объединенных в куст, получало оружие, хранило в тайниках и применяло его только в случае угрозы селу со стороны поляков, немцев или красных партизан. Много оружия сохранилось у населения на руках даже после прихода Советов, поэтому СКО действовали и в период 1944–1948 гг. В целом численность людей, прошедших через сельскую самооборону, была меньше, чем численность повстанцев.

Всего же, по подсчетам украинского историка Анатолия Кентия, за 1943–1954 гг. сквозь УПА прошло около ста тысяч человек[281]. Цифру в 100 тысяч бойцов назвал и последний Главный командир УПА Василий Кук в своём приказе за октябрь 1952 года.

Своеобразным рубежом для УПА стала Большая блокада, которая будет описана ниже. Эту операцию большевики провели в течение первых четырех месяцев 1946 г. В ходе нее УПА понесла большие потери и после провела частичную демобилизацию.

С этого момента основой Сопротивления является вооруженное подполье ОУН.

По данным МВД УССР, на 1 апреля 1946 г. в Западной Украине было 479 боевых единиц ОУН и УПА, в которых состояло 3735 бойцов. По данным МГБ, на 1 января 1947 г. в вооруженном подполье насчитывалось 530 боевых единиц и 4456 бойцов. На 3 марта 1948 г. на учете в западных областях Украины было 647 организаций численностью 3176 человек, 188 «банд-групп» численностью 1229 человек и 2019 «бандитов-одиночек», всего 6424 человека.

3 сентября 1949 г. Главный военный штаб УПА издал приказ о расформировании еще активных штабов и боевых единиц армии. После смерти 5 марта 1950 г. главкома Тараса Чупрынки (Романа Шухевича), вооруженное подполье ведет борьбу под руководством последнего главнокомандующего УПА, руководителя ОУН на Западно-украинских землях, генерального секретаря Украинского главного освободительного совета полковника «Василия Коваля» (настоящее имя — Василий Кук). Его захватывают в плен в мае 1954 г., но и далее десятки и сотни человек продолжают разрозненное, затихающее сопротивление.

На 17 апреля 1952 г., по данным органов госбезопасности, в Западной Украине продолжал вести работу 71 провод (центр) ОУН (160 чел.), 84 боевые группы ОУН (252 чел.), а также отдельные боевки (647 чел.). На 21 ноября 1953 года в западных областях Украины продолжали действовать 15 проводов ОУН (40 человек), 32 подпольные организации и группы (164 человека), 106 отдельных боевиков, всего 310 человек. Кроме того, на учете пребывало 794 нелегала, из которых 372 — бывшие члены ОУН и УПА.

Как пишет об этих горсточках повстанцев чекист Георгий Санников, «Эти группы и терроризировали население, держали в напряжении сотрудников территориальных органов Госбезопасности, два мотомехдивизиона, отдельные части погранвойск, всю милицию и часть советской границы, проходившей по территории Западной Украины»[282].

В ситуации, в которой находились остатки бандеровцев, им было вовсе не до террора против населения. Если бы они повели такой террор, то их бы просто «сдали» местной милиции — не потребовались бы и мотомехдивизионы. Логично предположить, что нервное напряжение представителей гигантского советского военно-полицейского аппарата было связано с тем, что мелкие группы оуновцев, несмотря на очевидную бесперспективность продолжения борьбы, продолжали получать у мирных жителей содействие.

Это признал сам Санников в своих мемуарах: «В районах их базирования [присутствие бандеровцев] оказывало на местное население сильное идеологическое воздействие. Население их боялось, но продолжало оказывать поддержку, укрывая от местных органов МВД»[283].

На 17 марта 1955 г. в западных областях Украины насчитывалось 11 разрозненных боевок численностью 32 человека, 17 боевиков-одиночек, шел поиск 500 нелегалов[284].

Так закончилось существование «армии без государства» и националистического украинского Сопротивления.

Но то, что это была не большая банда, а именно армия, подтверждается не только масштабами боевых действий, но также разработанной и введенной повстанцами системой чинов и званий.

Звания были следующие.

Рядовые: стрелок или стрелец (стрілець), старший стрелок. Может быть, точнее было бы перевести это слово, как «боец». Унтер-офицерские: вестник (вістун), булавный (булавний), старший булавный. Офицерские: хорунжий, поручик, сотник, майор, подполковник, полковник, генерал-хорунжий.

Существовала также система командных должностей: роевой, четовой, сотник, куренной, командир загона (полка) или тактического участка, командир военного округа или «группы», краевой командир УПА, главнокомандующий УПА.

Предполагалось, что роем должен командовать старший вестник, четой — хорунжий, сотней — поручик, куренем — сотник, полком (загоном) — майор, военным округом — подполковник, Главным военным округом — полковник, и главкомом должен был быть генерал-хорунжий. Двумя людьми, получившими звание генерал-хорунжего за всю историю УПА был Тарас Чупрын-ка (Роман Шухевич), главком УПА в 1943–1950 гг., и Василий Кук, главком несуществующей УПА в 1950–1954 гг. Любопытно, что в то время подполье было в целом разгромлено, и Кук удостоился этого звания от самого себя — как главы УГОС — в 1952 году.

Как это обычно и бывает едва ли не в любых вооруженных силах, должность не всегда соответствовала рангу.

В Повстанческой армии широко использовалась и система наград, введенная в январе 1944 г.

В целом можно наблюдать правильную армейскую структуру со всеми необходимыми атрибутами, а также уже упоминавшейся политической надстройкой — Украинским главным освободительным советом. УГОС для УПА был тем, чем для обычных армий является министерство обороны, правительство и предпарламент.

Пожалуй, в этому разделе стоит затронуть вопрос об отношении бандеровцев и повстанцев к религии и церкви. Большинство руководящих кадров, да и вообще кадров ОУН в 1920-1930-х гг. было рекрутировано из Галиции, украинцы которой исповедовали католицизм восточного обряда, то есть греко-католичество (униатство). Митрополит Украинской Греко-католической Церкви Андрей Шептицкий то осуждал ОУН за террор и аморальное поведение, то поддерживал их деятельность — например, во время Акта о провозглашении независимости Украины 30 июня 1941 г. Однако никакого предпочтения греко-католицизму бандеровцы не отдавали, относясь с уважением и вниманием также к Украинской автокефальной православной церкви. Резко негативно относились националисты к Русской Православной Церкви, считая её инструментом московского империализма. К слову, население Волыни, где возникла УПА, было православным. В УПА служили военные священники — в зависимости от региона либо православные, либо греко-католические. Они не водили в штат формирований Повстанческой армии, но постоянно находились при старшинских и подстаршинских школах, временно — в некоторых боевых отрядах. Каждое утро повстанцы начинали не только с гимна Украины, но и с молитвы. Но в целом можно констатировать, что ОУН и УПА не были ни клерикальным, ни антиклерикальным движением. Главными в борьбе повстанцев были национальные и социальные лозунги, которые они стремились воплотить в жизнь на подконтрольной им территории.

Нельзя обойти и вопрос материально-технического обеспечения УПА.

Как и в других партизанских армиях, ее бойцы получали еду и одежду у мирного населения, которое отдавало их либо добром, либо под воздействием в прямом смысле слова железных аргументов. Впрочем, действия повстанцев в этом случае всё же сильно отличались от действий, скажем, коммунистических партизан.

У повстанцев была хорошо поставлена агентурная работа, поэтому они знали, в каком селе у каких хозяев что есть, и сколько из этого добра можно забрать — так, чтобы не только не разорить крестьян, но и не обозлить их. И такие «гуманные» поборы повстанцы практиковали не только потому, что были плотью от плоти украинских селян. Никакой помощи УПА извне не было. При отсутствии поддержки со стороны мирного населения повстанческое движение просто бы исчезло, как это произошло в Закерзонье весной — летом 1947 г.: украинцев оттуда выселили, и повстанцам из Польши пришлось уйти.

К тому же, подпольщики ОУН обычно действовали без отрыва от производства и имели возможность делиться с повстанцами тем, что зарабатывали честным трудом.

Деятельность ОУН и УПА опиралась на большое количество симпатизирующих их борьбе крестьян (симпатиків), готовых вполне добровольно помогать борцам за украинскую независимость.

Для оценки обременительности поборов повстанцами мирного населения можно произвести простейшие подсчеты. К лету 1944 г., когда УПА достигла наибольшей численности — 25 тыс. человек, она действовала на территории, где проживало до 10 млн селян. Таким образом, численность УПА составляла 0,25 % населения, у которого повстанцы получали еду и одежду. Допустимый размер армии мирного времени в XX веке составлял 1 % от населения страны, военного — 10 %. Но, с учетом стремления бандеровцев запастись едой впрок, а также неравномерности распределения повстанческих «сборов» они были довольно обременительными для украинских селян, особенно состоятельных. Однако, это были именно организованные сборы, или, другими словами, упорядоченная продразвёрстка. А нацисты и красные партизаны вели реквизиции дикие и неорганизованные — забирали всё, что видели, у кого попало, не брезгуя последней коровой и посевным зерном.

Часть еды, медикаментов и одежды повстанцы добывали в качестве трофеев — при захвате обозов Вермахта или Красной ар-мни, разгромах колхозов и совхозных складов, фольварков или польских колоний.

Жили повстанцы либо в селах, находящихся под контролем УПА, либо в лесах — в землянках, реже в шалашах и палатках. Если не было возможности перезимовать в селе, то отсиживались в бункерах и крыивках. Зимой деятельность УПА шла на спад, так как сквозь снег продираться было сложно, долго сидеть в засадах невозможно, к тому же чекисты могли по следам легко найти повстанческие базы и бункеры.

Если вопросы пропитания и обеспечения одеждой украинские националисты решали достаточно успешно, то на протяжении всего периода Сопротивления вооружение и боеприпасы были слабым местом УПА. Оружие повстанцы частично подбирали на полях боев, частично захватывали в бою у противника или при его разоружении, частично получали от перебежчиков-коллаборационистов. В первой половине 1944 г. некоторое количество оружия, как уже отмечалось, они получили от немцев и венгров.

В первой же половине 1944 г. нередки были случаи, когда повстанцы под видом партизан выходили к красноармейцам, получали от них оружие и благополучно уходили с ним в лес. С 1944–1945 гг. важным источником пополнения повстанческих арсеналов служили истребительные батальоны — группы селян, вооруженных коммунистами для борьбы с УПА. Они либо сочувствовали бандеровцам, либо просто не хотели воевать против них, либо, даже если воевать хотели, были тем противником, которого можно было легко разгромить и разоружить.

Кроме этого, повстанцы организовали множество мастерских по ремонту оружия — в этом деле бойцам УПА как нельзя лучше помогла тыловая структура — ОУН.

Необходимо отметить, что не совсем точно отождествлять бандеровцев и повстанцев — члены ОУН составляли в УПА меньшинство. Поэтому в настоящий момент многие ветераны УПА возражают против использования названия «ОУН-УПА», считая УПА отдельной, надпартийной структурой.

Однако, это не соответствует действительности. УПА можно смело назвать партийной армией бандеровцев. Поэтому в принципе термин «бандеровцы» к повстанцам применим: принято же называть красноармейцев большевиками, а солдат Вермахта — гитлеровцами. ОУН(б) была создателем УПА, идейным вдохновителем, ведущей и единственной политической силой Повстанческой армии.

В зависимости от периодов и регионов реальная связь и взаимодействие ОУН и УПА отличалась своими особенностями, но в целом она осуществлялась:

«— Через систему двухфункционального руководства: большинство членов Главного командования и командных структур УПА были членами и даже должностными лицами высокого ранга в ОУН.

— ОУН формировала и контролировала инфраструктуру повстанческих и вспомогательных (полупартизанских) отрядов.

— ОУН наладила каналы связи как в политической, так и в войсковой сети подполья (систему курьерской связи и сеть связи через посыльных, передающих информацию «от пункта к пункту»)

— Служба безопасности ОУН (СБ) работала также и внутри УПА в качестве контрразведки; она же контролировала и военную полицию.

— ОУН отвечала за идеологическую пропаганду в рядах УПА и поставляла политвоспитателей для ее отрядов»[285].

В целом, можно сказать, что УПА действовала как партизанское движение, а ОУН — как подпольная, тыловая структура УПА.

Пожалуй, членство того или иного повстанца в ОУН или его беспартийность — не принципиальная вещь. И те и другие боролись за независимую Украину, бились против одних и тех же врагов теми же самыми методами. Единственное, что в УПА попало много населения по мобилизации, а вступление в тоталитарную ОУН было осознанным шагом.

В донесениях советских репрессивных органов подпольщики и повстанцы несколько различаются, и обозначены в качестве «оуновцев» и «бандитов».

Несмотря на то, что ОУН и УПА слаженно действовали против общего врага, на протяжении 1943–1945 гг. функционеры ОУН и командиры УПА боролись за «старшинство» в движении Сопротивления.

В 1943 г. большей властью на территории Западной Украины обладали командиры УПА, а с начала 1944 г. — уже функционеры ОУН, отдававшие приказы не только партийцам-подполыцикам, но и повстанцам[286].

Структура ОУН, функционировавшая по территориальному принципу, была уже описана в первом разделе нашей работы. В 1943-44 годах она «обросла» различными дополнительными компонентами, связанными с необходимостью служить тылом для УПА. Но никакой «структурной революции» не произошло: и в 1930-х гг. под поляками и румынами, и в 1941–1944 гг. во время немецкой, венгерской и румынской оккупации, и в 1944–1954 гг. при Советах это была массовая подпольная сеть, нечто вроде параллельного общества, или даже государства в государстве.

В итоге она была уничтожена коммунистической властью, так как возможности польских, румынских и нацистских спецслужб не шли ни в какое сравнение с силами и ресурсами НКВД — МГБ, брошенными на ликвидацию бандеровцев.

Развернутой системой законспирированного подполья ОУН создала мощную опорную структуру для УПА. Аналогичной партии и, следовательно, структуры не было, например, у польских организаций Вольносць и неподлеглосць (ВИН) и На-родове силы збройне (НЗС). Отчасти поэтому польское подполье было разгромлено уже к середине 1947 г., а украинское существовало до начала 1950-х.

Принцип комплектования ОУН был добровольный: не было никакого смысла проводить насильственный призыв в партию в условиях, когда какой-то колеблющийся подпольщик мог завалить целую ячейку организации.

О материальном обеспечении ОУН свидетельствовал на допросе в МГБ УССР 12 декабря 1948 г. бандеровский функционер Николай Андрусов:

«Источники денежного финансирования ОУН в период немецкой оккупации: членские взносы от членов и симпатизирующих ОУН (ежемесячно в среднем 20–30 коп.); налоговые сборы с предприятий, купцов и других богатеев, а также с представителей интеллигенции (учителей, врачей и других) в размере 1 % от общего дохода; сбор средств из населения в т. н. “боевой фонд” путем распространения “бефонов” (что-то вроде принудительного займа, когда на руках у населения оставалась квитанция с обещанием вернуть взятое после возникновения независимой Украины — А. П).

Кроме того, у ОУН были свои предприятия и торговые учреждения, доход от которых шел в пользу ОУН.

Каждая областная оуновская организация получала из этих источников приблизительно 2 млн. руб. в год.

Средства, которое поступали от станиц и кустов, полностью шли к районному проводу ОУН. Последний имел право тратить часть средств на потребности организации. Все средства, которые поступали от сборов с населения, отправлялись в Главный провод ОУН. Часто по указанию провода на местах скупались ценности и также отправлялись проводу.

В советское время порядок финансирования ОУН изменился. Четыре раза в год оуновское подполье проводило специальный сбор средства путем распространения “бефонов”. Кроме того, на усмотрение местных руководителей ОУН, практиковалось т. н. налогообложение руководителей отдельных предприятий и спекулянтов. Из этих источников складывались большие суммы. Например, Рогатинский надрайонный провод ОУН получал приблизительно 50 тыс. руб. в год.

Надрайонный провод имел право тратить 25 % средств, которые поступали к нему, а остаток должен был отсылать к окружному проводу. Окружной провод имел право тратить треть средств, а остаток отсылать к краевому проводу. Рогатинский окружной провод получал ежегодно от низовых звеньев ОУН приблизительно 200 тыс. руб.

Н. Андрусов считал, что в денежном обеспечении членов Центрального Провода ОУН ограничений не существовало. Например, “Петр” (Роман Кравчук, член Руководства ОУН и его организационный референт в 1942–1951 гг., погиб 22.12.1951 г. — А. Г.) брал у него денег всегда столько, сколько нему было нужно — по 8-10 тыс. руб. В год это выходило приблизительно 100 тыс. руб. По мнению Н. Андрусова, “Петр” получал деньги и из других краевых проводов ОУН. “Тур” (Роман Шухевич. — А. Г.) только однажды — весной 1947 г. — взял у Н. Андрусова 50 тыс. руб.

Во время немецкой оккупации все звенья ОУН собирали и закупали золото и прочие ценности. Все это отправлялось к Краевому проводу ОУН Галиции»[287].

Как видно, то налогообложение, о котором есть точные данные — 30 копеек в месяц или 1 % дохода — вполне щадящее. Понятно, что деньги, во всяком случае, значительная их часть, шла на борьбу с коммунистами — повстанческая и подпольная деятельность требует больших материальных ресурсов. Если бы полученные суммы верхушка ОУН и УПА тратила нецелевым способом, то подполье не смогло бы вести активную пропаганду, да и просто существовать до начала 1950-х гг.

Очевидно, что менее успешной была бы деятельность ОУН без специального контрразведывательного и репрессивного ведомства — Службы безопасности (СБ ОУН). Она возникла еще в 1940–1941 гг., и ее первым руководителем был Николай Лебедь, который с сентября 1941 по апрель 1943-го был и. о. Проводника ОУН.

С марта 1941 г. до дня своей гибели СБ ОУН возглавлял Николай Арсенич (1910-23.01.1947).

В советское время, да и в демократический период вокруг СБ ОУН благодаря пропаганде и публицистике создался ореол чуть ли не единственной террористической структуры УПА.

Например, в интервью «Известиям» бывший боец ВВ НКВД Николай Перекрест отозвался о деятельности СБ ОУН так: они население не резали, а «…в основном расстреливали… Малейшее подозрение в сотрудничестве с “советами” — и бандеров-ская служба безопасности (по-украински — “безпеки”) выносила смертный приговор. Врывались в дом приговоренного, обычно ночью, расстреливали всю семью, а хату сжигали. Копию приговора оставляли на пепелище»[288].

Это «свидетельство» заставляет задуматься, не выдумал ли этот милиционер своё участие в антиповстанческой борьбе в Западной Украине? Если он там воевал, то должен был знать, что эс-бэшники душили свои жертвы. Как правило, опергуппа состояла из трёх человек — двое держали приговоренного за руки и за ноги, а третий затягивал удавку на шее. Кроме этого, ради устрашения населения они прилюдно вешали того, кого считали врагом или предателем украинской независимости. С этой же целью эсбэшники резали и рубили своих жертв. Американский исследователь Джеффри Бурде даже пишет о «ритуальном осквернении тел»[289] националистами. Как раз расстреливали эсбэшники крайне редко, хотя бы потому, что такой способ убийства — шумный.

Но основная роль СБ ОУН заключалась в осуществлении функций внутренней контрразведки — то есть в выявлении вражеской агентуры и нестойкого элемента внутри самих ОУН и УПА. Хотя и «вовне» репрессивная функция СБ ОУН также была направлена. То есть, по отношению к УПА и к украинскому населению СБ выполняла функцию, похожую на ту, которую выполняла в коммунистической репрессивно-карательной системе советская армейская контрразведка СМЕРШ. Что же касается террора против польского населения, милиции, чекистов, парт-совактива, красноармейцев или партизан, а также сотрудничавших с ними украинцев, то его активно практиковали и боевые части УПА, и простое партийное подполье.

У СБ ОУН просто не было возможности покарать всех, кого ее руководители считали врагами украинского народа. Против таковых вела борьбу, и борьбу бескомпромиссную, вся Повстанческая армия. И оставление приговора на пепелище или на трупе убитого активиста оставляли и простые повстанцы, к СБ ОУН никакого отношения не имевшие.

С весны 1943 г. СБ расширяла свои ряды, поскольку этого требовала необходимость — отныне нужно было следить не только за членами оуновского подполья, но и за бойцами УПА, а также за населением территорий, освобожденных повстанцами от власти нацистов[290].

В донесении о работе СБ в военном округе «Богун» — южная часть Ровенской и север Тернопольской областей — за период с 15.09 по 15.10.1943 можно найти сведения о том, «Кто и как наказан в указанное время.

Наказано смертью 110 чел.,

из них 50 украинцев: перекрестов (в католицизм. — А. Г.) и сексотов

18 коммунистов

5 немецких конфидентов

33 поляка

2 немца

1 голландец (очевидно, из коллаборационистских частей. — А. Г.)

1 еврей (не ясно, за какую провинность. — А. Г)

…Других наказаний исполнено — 141. Они состояли: дисциплинарные наказания членов СБ и сетки (ОУН. — А. Г.), физические наказания, отпущенные гражданскому населению за непослушание приказам представителей УПА, за производство водки и т. п.»[291].

Одно время в УПА существовала полевая жандармерия, полностью подчинённая СБ ОУН, но с конца 1944 года эта структура практически исчезла.

Сотрудники СБ ОУН с середины 1943 г. приобрели полную самостоятельность и подчинялись лишь своему руководству по линии СБ. В начале 1944 г. бандеровским партфункционерам с трудом удалось добиться ответственности областного референта СБ перед областным референтом ОУН. На практике областной референт СБ ОУН исполнял функции шефа СБ военного округа.

К сожалению, работа СБ ОУН не представлена должным образом в доступной читателю украинской историографии. Большинство следственных дел функционеров и сотрудников СБ ОУН еще не рассекречены.

Впрочем, вся история существования и борьбы ОУН и УПА, прежде всего в период немецкой оккупации, имеет много белых пятен.

А вот борьба повстанцев с коммунистическим режимом изучена несколько лучше, прежде всего, благодаря большому комплексу документов репрессивно-карательных органов СССР и УССР. Этой борьбе — войне после войны, и посвящен следующий раздел книги.