Между Гитлером и Сталиным

3.1. Как с УПА не могли справиться в Польше, 1944—1947

В середине 1944 г. вся территория Украины оказалась под контролем коммунистического режима. С советской властью столкнулись и жители Закерзонья, которые до этого первый и последний раз мельком видели красноармейцев в 1920 г. — во время советско-польской войны.

С этого момента началась особая страница в истории УПА — противостояние коммунистическому режиму на украинских землях, отошедших после Второй мировой войны Польской Народной Республике (ПНР).

Во время войны эта территория входила в Генерал-губернаторство, то есть принадлежала также Польше — или, скорее, не Польше, а тому образованию, что создали нацисты из бывшей Польши. Опираясь на польское население Холмщины и соседних территорий, в 1942 г. здесь возникает польское подполье — националистического (АК) или социалистического направления (Батальоны хлопски, Гвардия людова). Руководство польского подполья, считавшее украинцев гражданами Польши, домогалось от них послушания, что и приводила к конфликтам. Кроме того, именно на территории дистрикта Люблин СС запланировала создание образцового «питомника» со-

образно расово-социальной инженерии: истребить евреев, на их место вселить поляков, на место поляков — украинцев, на место украинцев — немцев. В ходе переселенческих мероприятий стравливались украинцы и поляки, что вело к росту напряжённости и убийствам.

На рубеже 1943/44 гг. АК решила «пробить» сквозь этнические украинские земли «коридор»: от собственно польских земель — (Рава-Русская) до города Львова, чтобы запланированную акцию «Буря» провести в Галиции в должных масштабах. Если учитывать, что к тому времени польско-украинский межэтнический конфликт полыхал уже год, то неудивительно, что «пробивание коридора», то есть обеспечение оперативного простора для Армии Краевой, сопровождалось уничтожением украинских сел.

До 1944 г. УПА на этой территории не существовало, несмотря на наличие антиукраинского террора со стороны отрядов АК и БХ.

ОУН зимой 1943/44 гг. на скорую руку создает здесь боевки и отряды сельской самообороны. Но они не могли эффективно противостоять опытным и многочисленным отрядам Армии Краевой, получавшей поддержку из Англии.

В конце марта 1944 г. здесь появляются первые сотни — сотня «Галайды» и сотня «Тигры». В апреле в Закерзонье действует уже десять слабо вооруженных и плохо организованных сотен УПА. Ситуация осложнялась тем, что против повстанцев здесь начали операции и немцы.

В середине апреля с Волыни сюда пришёл загон (полк) под командованием «Острожского» и сотня «Волки» под командованием «Ягоды» (Черника), незадолго до этого с группой сослуживцев бежавшего из дивизии СС «Галичина».

С Карпат пришла сотня «Сыроманцы» под командованием «Ястреба».

Украинские повстанцы основательно потеснили АК, к тому же после этого отряды последней в знаменитой битве в Билго-раском лесу были разбиты немецкими и коллаборационистскими частями СС.

Повстанцы сражались здесь не только против АК, но и очистили значительную территорию от немецкой оккупационной администрации.

Ко времени прихода Красной армии — то есть августу 1944 г. — украинское Закерзонье находилось скорее под контролем УПА, нежели АК и БХ.

Советы были полны решимости ликвидировать обе национальны армии — польскую и украинскую. Не случайно Красная армия на правом берегу Вислы два месяца ожидала, пока немцы не подавят Варшавское восстание, а Сталин вовремя не предоставил советские аэродромы союзникам для оказания помощи терпящей поражение Армии Крайовой. Поэтому с точки зрения целей АК «Буря» была не просто провальной, но и контрпродуктивной. Неслучайно операция получила столь резкую оценку командующего одной из польских дивизий на западном фронте, генерала Владислава Андерса: «Провозглашение восстания в Варшаве… было не только глупостью, но и однозначным преступлением»[292].

Новое коммунистическое правительство Польши договорилось с СССР об установлении границы и трансфере населения — поляков обменивали на украинцев и белорусов.

Причем обмен, с точки зрения обеих режимов, был честным: не так, что одних отправляли в Сибирь, а других — на курорты около Мазурских озер. Украинцев действительно переселяли в УССР, а поляков — в Польшу. За исключением тех людей и их родственников, кто был заподозрен в участии в Сопротивлении.

Не в последнюю очередь столь решительный обмен славян восточных на славян западных был вызван жестокостью украинско-польского конфликта, описанного в предыдущем разделе.

Осенью 1944 г. здесь устанавливается граница, и на украинские территории приходят советские погранвойска, входящие в структуру НКВД. В погранзаставах, расположенных одна от другой на расстоянии от двух до пяти километров, находились достаточно сильные гарнизоны, насчитывавшие от 30 до 100 человек. Плюс к тому тут же дислоцировались моторизованные резервные части, часто менявшие места расположения. В погранвойска народ отбирался куда более тщательно, чем просто в Красную армию, люди это были молодые и неплохо обученные, пограничников вооружали новейшими образцами стрелкового оружия, хорошо обеспечивали радиосвязью. Это был действительно сильный противник, с которым повстанцам ни раз приходилось сталкиваться. Позже пограничники постепенно расширяли здесь сеть секретных сотрудников, охватывающую полосу до 40 километров от границы. С весны 1945 г. вся граница была перегорожена обмотанными колючей проволокой засеками, приграничная полоса распахана (чтобы был виден каждый случай перехода границы), создана система механической сигнализации, главным образом, ракетной, минированных полей и других ловушек — волчьих ям, проволочных петель и т. п. приспособлений. Учтём, что это была граница между соцстранами, причём Польша не обладала границей ни с одной капстраной.

Несмотря на установление границы, польская администрация появляется на территории действий УПА в Польше только на рубеже 1944/45 гг. — до этого сельские районы находились под контролем повстанцев.

В октябре 1944 г. в Закерзонье приехали переселенческие комиссии из СССР, однако местное население уезжать не хотело, а УПА срывало деятельность комиссий. «Тогда польское коммунистическое правительство… бросило против украинских сел вооруженные полуофициальные группы гражданского населения, некоторыми из которых командовали переодетые энкавэдэшни-ки. Этим группам помогала польская милиция, армия и отряды НКВД. Польские группы жгли украинские села, убивали людей с целью создать ситуацию, в которой украинцы сами бы переселялись на территорию УССР»[293].

Вот как бесчинства польских «коллег» в 1945 г. описал нарком Госбезопасности УССР Рясной:

«Москва, НКВД СССР — товарищу Берия Л. П.

Из Львова

Докладываю о бесчинствах польской милиции, проводимых по отношению к украинскому населению, находящемуся за по-гранлинией после передислокации военных комендантов Красной Армии дальше на Запад. Активизировалась деятельность польской полиции по истреблению украинского населения, грабежу и уничтожению их имущества, а за последнее время террористическая деятельность польской полиции приобретает массовый характер.

Из поступающих сведений от достоверных источников, террористическая деятельность польской милиции характеризуется нижеследующими фактами:

1. 22 февраля с. г. на хуторе Бучина, 8 километров западнее райцентра Краковец, Львовской области, группой польской милиции, численностью 30 человек, ограблено 10 украинских хозяйств и расстреляно 8 человек жителей этого села.

2. 23 февраля с. г. в селе Труйчица, Перемышльского уезда, польская милиция этого села расстреляла 10 человек украинцев, дома которых сожжены.

В этот же день в селе Скопин, 5 километров севернее райцентра Краковец, группой польской милиции подожжен дом жителя этого села Темчак Ивана, записавшегося на выезд в СССР. При попытке со стороны Темчака ликвидировать пожар, польская милиция открыла по дому ружейно-пулеметный огонь.

3. 27 февраля с. г. на КПП 89 ПО из сел Подбуковина и Русское село явилось 150 украинских семей, спасавшихся от погрома, который проводился польской милицией.

4. 28 февраля с. г. из местечка Любечев и села Вельке-Очи в села Кобыльница-Волоска и Кобыльница-Русская, 8 километров от райцентра Краковец, прибыло до 200 польских солдат и 50 человек милиции, которые учинили погром украинцев, записавшихся на выезд в СССР. По группе жителей в количестве 70 человек, пытавшихся избежать погрома, и бежавших по направлению к погранлинии, поляками был открыт ружейно-пулеметный огонь. В результате погрома в селе Кобыльница-Волоска убито 4 местных жителя украинца, сожжено 8 хозяйств. В селе Кобыльница-Русская — убито 30 человек местных жителей украинцев и сожжено 150 хозяйств. (…)

8. 27 марта с. г. эшелон переселенцев-украинцев, следовавших из гор. Грубешев к погранлинии в районе села Липо-вец, 5 километров северо-восточнее местечка Тишовец, был обстрелян ружейно-пулеметным огнем. Машинист-поляк остановил эшелон. К нему подошла группа поляков в количестве 8-ми человек, одетых в польскую военную форму, и произвела массовое ограбление ехавших украинцев. Поляками уведено 17 коров, 2 лошади и забраны продукты питания. При этом убито 4 человека украинца.

Все бесчинства по отношению к украинскому населению, — грабежи и уничтожение имущества, польская милиция проводит под предлогом ликвидации банды УПА, однако в каждом случае убивают ни в чем не повинных людей, в основном лиц преклонного возраста, женщин и детей, изъявивших желание переселиться на жительство в СССР.

В связи с проводимыми грабежами и убийствами польской милицией украинцев — последние уходят в леса в надежде стать под защиту бандитов УПА, попадая под влияние последних, тем самым стихийно пополняя бандгруппы и увеличивая пособническую базу бандитов.

Отмечены также случаи, когда польская милиция свои бесчинства проводит совместно с вооруженными группами людей, одетых в польскую военную форму, под видом польских солдат, что не исключает возможности связи её с бандитами “АК”.

Польскими властями деятельность милиции по ограблению и истреблению украинцев ни в какой мере не пресекается, действия милиции проходят безнаказанно»[294].

Поздняя осень и зима 1944 г. прошли под знаком массовых облав и сильного коммунистического террора, приводившего к жертвам среди подпольщиков и, реже, повстанцев. За последними нужно было гоняться по полям и лесам, а подпольщиков хватали во время операций в сёлах. Территория, контролируемая УПА, быстро сокращалась. В райцентрах появляются отряды Милиции обывательской (МО) — насчитывавшие по 40–60 человек. Интересно, что позже, во время нападения на такой гарнизон МО в Черенчине сотни «Ягоды», милиционеры смогли отбиться, укрепившись в здании милиции. «Ягода» учел это и во время второго нападения поздней осенью 1945 г. использовал против милиции «торпеды» — то есть реактивные снаряды Фау (V), в свое время брошенные немцами при отступлении. Реактивные снаряды, имевшие боевой вес 117 или 65 килограммов, устанавливались в вырытых под углом ямах и к ним подводился бикфордов шнур. По некоторым данным, после применения «торпед» все обороняющиеся были похоронены под обломками здания милиции.

Возвращаясь к ситуации 1945 г., отметим, что весной 1945 г. в Закерзонье в рамках Генерального округа «УПА-Запад» организуется военный округ № 6 — «Сан» — командование которого в силу установления советско-польской границы действовало автономно. В «Сане» было 3 тактических участка: «Данилов», «Бастион» и «Лемко».

УПА продолжала контролировать часть территории и, более того, ранней весной 1945 г. даже её расширила. Операции поляков против повстанцев были непродуманны и разрозненны, а во-оружейные силы и репрессивно-карательные органы новых хозяев Польши еще не имели должной организации и необходимого боевого опыта.

Силы повстанцев не были сломлены, и даже не были подорваны. Как пишет украинский исследователь Петр Мирчук: «УПА овладела ситуацией в такой степени, что с середины мая до августа 1945 г. существовала на всем Закерзонье т. н. украинская повстанческая республика»[295].

Все Закерзонье повстанческая республика не охватывала, но десятки сел в разных районах Лемковщины, Посянья и Подля-шья повстанцы контролировали, установив там свою гражданскую администрацию. По другую сторону границы такое и представить было невозможно — повстанческие республики были «зачищены» НКВД еще в 1944 г. и больше там не возрождались.

В мае 1945 года из УССР (военный округ «Буг») в Польшу пришли «погостить» 3 сотни: «Галайда 2», «Кочевники» и сотня под командованием Шумского. В общем, их рейд был в целом удачным, все они вернулись обратно за исключением части сотни «Галайда 2», которая осталась в Польше до 1947 года.

Эти сотни установили контроль над частью украинских земель в Подляшье (округа городов Холм и Бела Подляска), договорились с польским подпольем о разделе территории и даже наладили с ним взаимодействие.

Такой разгул казачьей вольницы в каких-то двухстах километрах от Варшавы поляки долго терпеть не могли, и вскоре характер переселения украинцев изменился. С сентября 1945 по июнь 1946 гг. идет массовая и насильственная депортация украинцев в УССР. То есть если раньше автохтонное население путём террора «подталкивали» к выезду, то теперь его просто выселяли. Действия коммунистического польского правительства в отношении украинского меньшинства напоминают действия Варшавы и «местных активистов» в тот же период в отношении немцев польско-немецкого пограничья.

В связи с выселением украинцев УПА в массовом порядке жгла оставленные украинцами села, в которые власти начали заселять поляков. При этом повстанцы не трогали новоселов, проводя агитационно-разъяснительную работу, используя примерно следующую аргументацию: «Мы не просто уничтожаем имущество, а противимся выселению, и жжем села не польские, а украинские»[296]. Хотя, в тот же период нередки были случаи уничтожения «бандитских» польских сел, население которых было связано с польским подпольем или активно помогало новой власти в борьбе против украинских повстанцев.

Общий итог переселения таков: с октября 1944 г. по август 1946 г. из Польши в СССР было выселено 489 тыс. человек восточнославянского населения, из них из белорусско-польского региона Белостока только 36 тыс.

Переселенцев «инфильтровали» чекисты, и выявленных членов или помощников ОУН и УПА репрессировали вместе с семьями — арестовывали и/или выселяли в Сибирь.

Параллельно шел процесс высылки поляков из Украины, а также репатриация части польского населения из Азии, сосланного туда в 1930-х — начале 1940-х гг. Примерно 480 тыс. человек польской национальности в 1945–1946 гг. было вывезено в Польшу только из Украины[297].

Кроме того, в этом же регионе коммунисты вели борьбу против все еще сильной Армии Краевой, преобразованной в 1945 г. в подпольную ВИН («Вольносць и неподлеглосць»). Новой коммунистической власти чинили отпор также националистические польские организации: Народове силы збройне (НЗС) и Наро-дове зъедножение войскове (НЗВ). По официальным данным, только польская милиция потеряла в 1945 г. 1411 человек убитыми, 1410 ранеными и 940 пленными.

Зимой 1945/46 г. повстанцы в силу холодов несколько снизили количество проводимых операций, однако с весны вновь активизировались.

С апреля по октябрь 1946 г. силами польской армии, полиции и спецслужб был введен в действие так называемый «план Моссора». Его целью была ликвидация повстанческого движения — польского и украинского — на всей территории страны. В начале операции силы УПА составляли около 2 тыс. бойцов, опиравшихся на 3 тыс. членов оуновского подполья[298]. На этой же территории украинско-польского пограничья действовали меньшие силы польских повстанцев.

План заключался в проведении масштабных антипартизан-ских операций на всей территории страны с широким применением небольших и мобильных войсковых фомирований, одновременное проведение подобных операций вдоль западных границ БССР и УССР, укреплении и активном использовании разведсети на местах.

Благодаря скоординированным действиям всех силовиков, а также помощи со стороны Чехословакии и СССР, УПА и ВИН с начала операции потеряли стратегическую инициативу — некоторая часть украинских повстанцев временно ушла в Чехословакию или УССР, часть была уничтожена или пленена. Многие в буквальном смысле слова ушли под землю: в вырытые землянки и бункеры. Операция сопровождалась артиллерийским обстрелом сел и интенсификацией выселения украинцев в СССР[299].

Силы УПА были подорваны, но отнюдь не уничтожены. Несмотря на «организованный обмен населением», на территории Польши еще оставалось около 250 тыс. украинцев. Командование УПА в Закерзонье, пополнило свои ряды за счет еще не выселенных, но ожесточившихся крестьян. Недоукомплектованные отряды были сведены в четыре батальона (куреня). На начало 1947 г. в регионе действовало около двух с половиной тысяч повстанцев — то есть их общая численность в результате плана Моссора не снизилась, а боевой опыт только вырос.

А в СССР в тот же период численность УПА стремительно падала — на лето 1944 г. она была максимальной, далее шло только постепенное снижение как количества бойцов, так и их активности. В тот самый момент, когда УПА в ПНР распространяла свою активность на Холмщину и Подлящье (весна — лето 1945 г.), в УССР чекисты заканчивали уничтожение повстанческих отрядов группы УПА-Юг — то есть «зачистку» украинских территорий, бывших до 1939 г. в составе Советского Союза. В 1947 г. численность повстанцев в Польше не сильно отличалась от той, которая была в конце 1944 г. А в СССР, по данным МГБ, на 1 января 1947 г. в вооруженном подполье насчитывалось 530 боевых единиц (отрядов) и 4456 бойцов — то есть в пять раз меньше, чем было в 1944 г. При этом мы должны учитывать, что в результате переселенческих акций количество украинцев в Закерзонье уменьшилось в 3 раза, соответственно сократилась и база УПА, а численность украинцев в западных областях УССР существенно не изменилась.

Более того, по данным МВД УССР, в Закерзонье на начало 1947 г. дислоцировалось 27 формирований УПА с почти 5-ю тысячами бойцов (вероятно, к повстанцам здесь приплюсованы и подпольщики). Если верить отчетам МВД и МГБ, на 250 тыс. украинцев в ПНР приходилось столько же повстанцев, что и на 6 миллионов западных украинцев в советской Украине!

А активность повстанцев в Польше в целом не сильно уменьшилась, что было для польской администрации совершенной неожиданностью. «…(23 марта) 1947 г. одно из подразделений УПА организовало засаду и уничтожило выдающегося польского генерала, заместителя министра обороны Польши Кароля Свер-чевского. Эта акция была не только самым значительным успехом УПА в этом регионе — она стала и началом конца самой партизанской армии»[300].

Добавим: не только партизанской армии, но и украинского меньшинства в Закерзонье.

Причем убили Сверчевского случайно: бойцы УПА из «пятерок» «Грыця» и «Стаха» в тот день устроили засаду на продуктовую машину. Но вместо хлебовозки показался одинокий «виллис» генерала, совершавшего инспекцию отдаленных гарнизонов. Грузовик охраны забарахлил и отстал.

Экипаж «виллиса» был расстрелян, боевики скрылись. Об убийстве столь важной птицы повстанцы узнали на другой день из передачи Би-би-си[301].

Кароль Сверчевский был не рядовым польским военным, получившим свой чин и звание за приверженность приехавшему в обозе Красной армии просоветскому правительству. Это был ветеран коммунистического движения: в свое время под псевдонимом «Вальтер» он возглавлял польские интербригады во время Гражданской войны в Испании, то есть был одним из символов «народной Польши».

Взбешенное правительство ПНР решило ускорить решение украинской проблемы.

7 мая 1947 г. представители СССР, Чехословакии и Польши подписали в Варшаве договор о совместной борьбе против повстанцев. В апреле началась знаменитая операция «Висла», которую возглавлял всё тот же автор «плана Моссора» — бригадный генерал Стефан Моссор, заместитель начальника Генштаба Войска Польского. Благодаря подавляющему численному и материально-техническому превосходству и тщательно разработанному плану, действия поляков увенчались полным успехом. Однако, эта глава называется именно так: «Как с УПА не могли справиться в Польше». Ведь очевидно, что без почти поголовного выселения украинцев с юга-востока ПНР властям было едва ли возможно сломить повстанческое движение, сколько бы милиционеров, чекистов и солдат они не нагнали в этот регион. Пока за УПА были тылы, действия польских властей ощутимого успеха не приносили.

Да и в успех «Вислы» не все сначала верили. Как отмечалось заместителем командира Оперативной группы (ОГ) «Висла» по политической работе подполковником Сидзинским 16 мая 1947, настроение населения и структура Сопротивления в приграничной к Украине полосы ПНР в какой-то указывали на том, что польская военно-репрессивная машина и на сей раз даст сбой: «До времени прибытия войск О.Г. “Висла” украинское население было базой как членов УП.А., так и ее материального обеспечения. Связи эти не ограничивались селом, но относились также и к городам.

Ситуация с польским населением не была лучше. Террор и демагогия банд УП.А. и частое сотрудничество с Н.В.С. (Народными вооруженными силами (по-польски, НЗС — NSZ), польским антикоммунистическим подпольем — А. Г.) привели к диверсии польского населения, про которую “Хрен” пишет в бюллетени за март с.г.: “Польское население, живущее около нас, относится к нам полностью хорошо”.

Прибытие наших отрядов было воспринято с недоверием, подозрением и даже враждебностью»[302].

Проведение антиповстанческой операции сопровождалось массовой пропагандистской кампанией. Сочетание этих мер подействовало и на поляков, и на выселяемых украинцев.

Для иллюстрации положения повстанцев во время проведения операции «Висла» приведем отрывок из письма командира сотни «Хрена» (Степана Сцебельского) своему непосредственному начальнику — командиру куреня «Рену» (Василию Мизерному) 7 мая 1947 г. Ценность этого документа заключается в том, что его автор в какой-то степени спровоцировал операцию «Висла» — во всяком случае, ускорил её начало, поскольку планировало ее польское правительство еще с осени 1946 г. Именно бойцы Сцебельского 23 марта 1947 г. смертельно ранили генерала брони Кароля Сверчевского:

«…Сегодня я оторвался от врага и, пользуясь этим, пишу вам через курьера. У нас уже действительно Запорожско-лемковская Сечь. Вокруг пустырь, по которому гуляет вторая армия Свер-невского, поляков здесь около 20 тыс. Они заняли все села, кроме того, располагаются в лесу. Наблюдают также за селами, расположенными в лесу, чтобы мы не могли собираться. Прочесывают околицу леса, ищут продукты питания. У них есть приказ — уничтожать, преследовать до конца. Меня также преследуют, начиная с 16.03 (т. е. два месяца. — А. Г.). Эти действия не отличаются от “сталинской метлы” (иначе, “красная метла”, — масштабное использование пограничников, войск НКВД и др. сил против УПА в первой половине 1945 г. — А. Г.). За это время у меня было 7 боевых столкновений, провел 4 боя и 12 неожиданных встреч. У врага было 92 убитых и почти столько же раненных.

Со всех сторон мы получаем поздравления. Сейчас нас называют “рыцарями Лемковщины”. Однако у этих “рыцарей” такой вид, что их можно использовать для запугивания людей. Мы все ходим оборванные. Плащи пожгли возле костров, нет постоянного места для постоя (5 раз нас разбивали). У некоторых нет сорочек, кальсон. Нет возможности бриться, нет мыла. Огонь приобретаем с помощью трута или смотрим, не горит ли трава, которую подожгли поляки. Много бойцов ходит в лаптях из коровьей кожи.

Положение страшное. Я слышал перед рождеством, что у моего соседа “князя Романа Завикосного” есть для “Хрена” какой-то подарок в виде “анцуга” (от немецкого der Anzug — одежда, мундир, военная форма. — Ю.ДГ.) Извините, что пишу об этом. Но я оборван. Может какая-нибудь латаная куртка, но чтобы была целая, так как нечем ее латать.

Сегодня я должен одеть и обуть две бригады. Но это невозможно. Поэтому обращаюсь к Вам, друг Роман, за помощью. Польские села оградились от нас железной линией Зигфрида. Войско польское находится во всех селах, напрасно мечтать о любой связи с городом…

По данным разведки, наши убили в Самборе большевицкого деятеля. Па протяжении пяти дней не было газет. В тех местах у наших партизан большая сила. Оттуда прибыли ребята, рассказывают страшные вещи: берут в советскую армию, приходят сведения, что Перемышль отойдет к Польше (сведения подтвердились. — А. Г.). Командир “Бурлак” утратил 2 “четовых” и всех «роевых». За три дня у него было семь боев. Туда движется польская армия. Меня четыре раза выгоняли в Чехословакию. Мы шутим: Украина, будь спокойная — “Героям слабо” (вместо: “героям ела-ва”). Несмотря на окружение и истощение от голода, состояние духа воинов хорошее, но как надолго? Кто знает?

В операциях в селах принимал участие НКВД (т. е. МВД. — А. Г.)> проводил массовые аресты»[303].

Сам «Хрен» со своей и еще двумя сотнями через полтора месяца после описываемых в письме событий сумел пробиться через польско-советскую границу и еще два года воевал в Галиции — Дрогобычской области УССР. 9 ноября 1949 г., выполняя приказ командования прорваться на Запад, погиб в стычке с чешскими жандармами.

Непосредственный начальник «Хрена» «Рен», которому было адресовано это письмо, осенью 1947 г. также перешел советско-польскую границу, и в 1947–1949 гг. действовал в Западных областях УССР. В 1949 г. по поручению Главного военного штаба УПА Рен пошел на Запад с материалами для Заграничного представительства У ГО С. «Во время оформления курьерской группы [24 августа 1949 г. в лесу рядом с селом Либохора Турковского района Львовской области] тяжело ранен в неожиданной стычке с подразделением НКВД (уже МВД. — А. Г.); достреливает сам себя, чтобы не попасть в руки врага… В 1994 перезахоронен в с. Яблонив Турковского района»[304].

Согласно документам польских силовых структур, за время операции «Висла» на 30.07 было убито 59 и ранено 59 бойцов Войска Польского, потери Войск внутренней безопасности составили 52 человека убитыми и 14 — ранеными. При этом было убито 623, захвачено в плен 796, а сдалось добровольно всего лишь 56 «бандитов»: итого — 1475. В ходе «Вислы» было арестовано 1582 «подозрительных личностей» и уничтожено 719 схронов. Единиц стрелкового оружия польские военные и чекисты захватили всего 813 — из них 135 пистолетов[305].

Кстати, эти данные показывают, что повстанцы также врали в своих отчётах. «Хрен», как мы помним, в своём письме «Рену» писал: «У врага было 92 убитых и почти столько же раненных». А согласно данным самим поляков, польские военные и чекисты потеряли в ходе всей операции 111 человек убитыми. Если мы поверим письму Сцебельского, то получается, что остальные сотни Военного округа «Сан» за всё время проведения «Вислы» уничтожили солдат и офицеров противника в пять раз меньше, чем одни бойцы «Хрена» только за апрель 1947 года.

Несмотря на весомые потери УПА в Закерзонье, большинству повстанческих сотен все же удалось сохранить себя и уйти — либо в УССР, либо через территорию Чехословакии и Венгрии в Австрию и Германию. Это в очередной раз говорит о том, что польские коммунисты воевать не умели. По воспоминаниям четового «Островерха», когда их отряд перешел в Дрого-бычскую область УССР, всех поразило какое-то пришибленное состояние повстанцев, сражавшихся здесь с 1944 г. Бойцы с За-керзонья, напротив, отличались боевым духом и молодецким задором. Отвечая на шутки своих коллег из Польши, повстанцы из УССР говорили: «Поляков можно было бить голыми руками, шапками и палицами — а вы попробуйте, здесь повоюйте!».

К июлю 1947 г. УПА в Закерзонье была практически ликвидирована, хотя отдельные группки по несколько человек повстанцев еще долго продолжали сопротивление.

«Официальные польские источники оценивают потери украинцев за период 1944–1947 гг. в четыре тысячи человек. Реальная цифра, естественно, выше. Из этих четырех тысяч примерно полторы тысячи — бойцы УПА, остальные — члены ОУН и мирное население. Польские потери составили 2196 человек, в том числе 977 военнослужащих, 600 милиционеров, 599 гражданских лиц»[306].

В северные и западные районы Польши переселилось не менее 160 тысяч украинцев. Обычно их вселяли в пустые квартиры и дома, из которых незадолго до этого были выселены немцы. Отдельные случаи сопротивления украинцев режиму наблюдались и позже, в том числе и на западных и северо-западных (новых) землях Польши, по которым рассеяли украинцев.

Часть «переселяемых» по проверке попала в тюрьмы и лагеря.

Символично, что недалеко от городка Явожно «Концентрационный лагерь Даксгрубе, построенный СС в июне 1943 г., с лета 1945 по весну 1949 гг. использовался как лагерь для немцев и фольксдойче, а также военнопленных. С мая 1947 г. сюда начали поступать украинцы, которых считали особо опасными; из 3873 украинцев (в том числе 707 женщин) умерли 162. В 1949 г., после освобождения фольксдойче, военнопленных и украинцев, Явожно… “перепрофилировали” в исправительно-трудовой лагерь для молодежи»[307]. Закрыли это нацистско-коммунистическое детище в 1956 году.

«Рассеянные» по всей территории Польши, украинцы на десятилетие прекратили свое существование как национальность. Многие скрывали свое происхождение от соседей, да и от собственных детей, которые быстро полонизировались и вырастали уже поляками. Те 90–80 тысяч украинцев, которые остались в Люблинском и Жешувском воеодствах, были запуганы действиями властей и прекратили всякую организованную общественную деятельность — тем более, что официально ее запрещали.

Некоторые послабления наступили после 1956 г., а сейчас украинское меньшинство в Польше ничем не ограничено в общественной деятельности, и даже получает на это некоторые ассигнования от государства.

Президент демократической Польши Александр Квасневский, признав неправомерность операции «Висла», в начале 2002 г. принес представителям Украины официальные извинения.

По поводу украинско-польского конфликта 1942–1947 гг. Папа Римский Иоанн Павел II, поляк Кароль Войтыла, в 2003 году сделал заявление: «Настало время освободиться от мучительного прошлого!.. Пусть прощение — дарованное и полученное — разольется словно целебный бальзам, в каждом сердце. Пусть благодаря очищению исторической памяти все будут готовы поставить выше то, что объединяет, а не то, что разделяет, чтобы вместе строить будущее, основанное на взаимном уважении, на братском сотрудничестве и истинной солидарности».

11 июля 2003 года, в 60-ю годовщину резни поляков на Волыни, в совместном заявлении президента Украины Леонида Кучмы и главы Польши Александра Квасневского прозвучали следующие слова: «Склоняя голову перед жертвами злодеяний и всех трагических событий, которые имели место в общей истории, мы убеждены, что взаимное прощение будет первым шагом к полному примирению молодых поколений украинцев и поляков, которые полностью освободятся от предубеждений трагического прошлого. Мы глубоко ценим и разделяем каждое слово, которым прощают, и слово, которым просят прощения, если оно идет от души».

В тот же день президенты двух соседних стран в небольшом селе Павловка на Волыни открыли памятник погибшим полякам и украинцам: «Память — Скорбь — Единение».

3.2. Почему они думали, что их борьба не безнадежна

На рубеже 1943/44 гг. Красная армия вошла в западно-украинские земли, 8 мая 1945 г. завершилась война в Европе, а 2 сентября того же года — в Азии. Внешние фронты для СССР исчезли, но на внутренних, в том числе и в Украине, продолжались активные боевые действия.

«Не стоит подчеркивать, что те испытания, которые выпали на долю ОУН-УПА во время “поднемецкой” действительности, не шли ни в какое сравнение с тем, что ожидалось»[309] по приходу коммунистов.

Но складывать оружие повстанцы не намеревались. Скорее, наоборот, вся деятельность в 1930-х гг., а также в период нацистской оккупации была как бы подготовкой к войне с СССР.

О позиции украинских националистов в условиях прихода Советов историк ОУН сообщает: «После окончания Второй мировой войны в Европе Провод ОУН издал декларацию, в которой очень трезво подошел к вопросу дальнейшей украинской освободительной борьбы. С одной стороны, ОУН отвергла капитулянтскую позицию мельниковцев и разных остатков давнишних партий, с другой стороны, ОУН отвергла ориентацию на быстрое освобождение. В декларации читаем: “а) нам должно вести дальше вооруженную революционную борьбу для защиты народа перед физическим и моральным уничтожением; б) нам надо быть готовыми к худшему, чтобы все-таки беречь других и себя от уничтожения; в) нам надо сберечь и подготовить максимум революционных сил к решающему моменту; г) нам надо войти в новый, мирный, послевоенный стиль революционной работы и начать действовать для достижения дальней цели; г) нам надо выращивать новые революционные кадры, новых людей, которые смотрели бы в будущее с верой…”»[310].

ОУН приняла такую декларацию за рубежом.

А в Украине Главнокомандующий УПА Роман Шухевич в связи с окончанием боевых действий в Европе издал приказ, который и приводится здесь с некоторыми сокращениями:

«Бойцы и командиры Украинской повстанческой армии!

Гитлеровская Германия окончательно разгромлена и разбита. (…)

Большой вклад в победу над Германией внесли и вы, украинские повстанцы. (…) В борьбе с Германией наша Украинская Повстанческая Армия организовалась и прошла первую боевую школу.

И с развалом Германии возвратился и стал властвовать на Украине еще худший оккупант — Россия. Веками порабощая Украину, она не откажется от нее никогда, независимо, царский ли у нее режим, или “самая демократическая в мире республика”. (…) Для свободолюбивых масс эта “наидемократичнейшая республика” (устраивает) сибирскую тайгу, Соловецкие острова, массовые расстрелы, сожжение сел, искусственные голодоморы и прочие “новейшие” “воспитательные” средства.

И украинский народ и теперь не капитулировал перед наступающим врагом. (…) Я уверен, что оружие, которое вы получили из рук нации, не посрамите, и грядущим поколением передадите свое имя, покрытое бессмертной славой.

Украинские повстанцы! В мире еще не установился мир. Революционные движения порабощенных народов и противоречия между западными государствами и СССР нарастают. Растет во всем мире понимание, что несет с собою идея “диктатуры пролетариата”, провозглашенная из Кремля. В борьбе против него вы сегодня не одни! Упорные сербы, хорваты ведут бои против московского ставленника Тито, болгары также поднимаются против кровавого террора, принесенного “союзной” СССР. Горы Се-миградья (Трансильвании. — А. Г.) наводнились теми румынами, которые не поддались России. Даже маленькая Словакия ведет партизанскую борьбу против агрессора (все приведённые выше случаи Сопротивления — выдумки. — А. Г.). Польские патриоты саботажами и вооруженной борьбой отвечают на попытки Сталина их поработить. Ряды борцов против восточного сатрапа растут. Все это создает благоприятные условия для нашей дальнейшей борьбы и приближает момент развала СССР.

Додержать оружие в руках до той минуты и стать во главе воюющих против Сталина масс — ваша священная задача. Верю, что выполните ее с честью и фанатизмом, как выполняли все прежние задачи. Новыми методами борьбы, приспособленными к новой обстановке, дайте ответ врагу на его наступление.

С несокрушимой верой вперед, к победе!

Да здравствует Украинское самостоятельное соборное государство!

Вечная слава полегшим в борьбе с агрессором!

Слава Украине!

В мае 1945 г.

Тарас Чупринка

Гл. команд. УПА»[311].

Как видим, упорство борьбы ОУН и УПА отчасти было связано с надеждами бандеровцев на два несостоявшихся события.

1. Революции в воюющих империях — СССР и Третий Рейх — после окончания войны, по аналогии с событиями 1917–1919 гг.

2. Скорый военный конфликт между победителями: СССР и западными демократиями.

Кроме того, объективно оценивая свои скромные силы, руководство УПА стремилось своей деятельностью — военной или мирной — пропагандировать идею Украинского самостоятельного объединённого государства.

Помимо этого, преследовались и более близкие, прагматичные цели — не допустить пришествия на западноукраинские земли наиболее ненавистных народу порядков советской власти — в частности, колхозной системы.

Политзаключенный Валентин Королев, проведший десять лет в сталинских лагерях, в беседе с автором этих строк так описал бандеровцев, оказавшихся вместе с ним в местах лишения свободы: «Что для них было характерным — так это ненависть к коммунистам. Их было невозможно переубедить… Хоть ты его здесь расстреляй, он лютой ненавистью ненавидит Советы…».

Очевидно огромное материально-техническое и численное превосходство вооруженных сил и репрессивно-карательных органов СССР над Повстанческой армией. Многие задаются вопросом: что как посмела сравнительно небольшая группка людей начать схватку с мощнейшей в мире тоталитарной машиной?

Не следует забывать о том, что коммунистическая система не только притесняла, унижала «подданных», но являла собой издевательство над человеческим обществом. Поэтому противодействовать ей в той или иной форме — от глухого выражения недовольства и саботажа наиболее антинародных и нелепых при-казаний «сверху» до вооружённой борьбы — было естественным действием большинства населения. Формы этого противодействия зависели от культурных и региональных отличий и конкретных исторических обстоятельств.

Необходимо также помнить один из основных лозунгов ОУН: «Либо добудешь Украинское государство, либо погибнешь в борьбе за него». Подобная мотивация была характерна для бан-деровцев и значительной части повстанцев, которые тем или иным способом мобилизовали на борьбу десятки тысяч своих соплеменников.

В свою очередь, представители новой власти совсем не хотели восстановления Украинского государства, а начали интегрировать бывшую польскую, румынскую и чехословацкую Украину в состав УССР. То есть взялись за построение здесь тоталитарного общества, в котором не было место движениям «сепаратизма». Поэтому борьба против ОУН и УПА стала приоритетом для Советской власти в только что завоеванных областях Западной Украины.

Приведем красочное описание развернувшейся картины боев украинским историком Орестом Субтельным: «…Вскоре после капитуляции Германии в мае 1945 г. Советы получили возможность наращивать систематическое и широкое давление против УПА. В 1945–1946 гг. советские войска… организовали блокаду и прочесывание обширных территорий Волыни и предгорьев Карпат, где сосредотачивались партизаны. Стремясь запугать западноукраинское население и лишить УПА народной поддержки, НКВД использовал целый набор жесточайших мер. Жителей районов, где находились базы УПА, выселяли: в Сибирь депортировали семью любого, кто был связан с партизанами, в результате чего пустели целые села… Почти в каждом селе были завербованы информаторы НКВД, говоря проще — “стукачи”. Для дискредитации УПА применялись и более изощренные методы: подразделения НКВД, переодевшись в форму УПА (так называемые «лжебандеровцы». — А. Г), грабили, насиловали и убивали украинских сельчан. Поскольку действия службы безопасности ОУН (СБ) по ликвидации просоветских элементов также нередко отличались жестокостью, этот страшный маскарад был весьма правдоподобен и часто достигал своей цели. Одновременно Советы буквально заливали партизан, живущих зимой на грани голодного истощения в подземных «схронах», пропагандой, изображающей их дело безнадежным, и постоянно предлагали амнистию за явку с повинной»[312].

На описании «войны после войны» имеет смысл остановиться более подробно, поскольку именно этот период деятельности УПА стал для нее, так сказать, «визитной карточкой». Именно из-за пятилетнего противостоянию повстанцев коммунистическому режиму украинское Сопротивление вошло в советские книги, кинофильмы… Из наиболее интересных художественных картин об УПА следует назвать перестроечную киноленту «Карпатское золото». Вошла УПА и в фольклор, в том числе анекдоты, пропаганду, а слово «бандеровец» на советском жаргоне стало синонимом слова «антисоветчик».

Летом 1944 г. УПА действовала в одиннадцати областях УССР:

1. Львовская, Дрогобычская, Станиславская (Ивано-Фран-ковская), Тернопольская, Волынская, Ровенская — территории, входившие до 1939 г. в состав Польши;

2. Западные районы Каменец-Подольской (позже Хмельницкой), Винницкой, Киевской и Житомирской областей — территории, входившие до 1939 г. в состав УССР;

3. Черновецкая область (Северная Буковина) — до 1940 и в 1941–1944 гг. принадлежала Румынии.

Кроме того, действиями УПА были охвачены южные районы Белоруссии со смешанным белорусско-украинским населением, а также, как уже отмечалось, украинско-польское Закерзонье.

На этой земле проживало до десяти миллионов украинских крестьян.

УПА проводила пропагандистские рейды в другие области УССР (в Закарпатье, на Юг и Восток), в Белоруссиию, Румынию и Чехословакию.

В течение второй половины 1944 г. УПА в бывшей Советской Украине (то есть в Житомирской, Киевской, Каменец-Подольской и Винницкой областях) в целом была разгромлена. Летом 1947 г. Повстанческую армию в ходе операции «Висла» ликвидировали в Закерзонье, то есть в ПНР.

С этого момента Сопротивление продолжалось в бывших польских областях и на Буковине (то есть 7 западных областей), причем в форме партизанской борьбы — только в Галиции (Львовская, Дрогобычская, Станиславская, Тернопольская области УССР).

Быстрый разгром УПА в четырёх областях советской Украины объяснялся, во-первых, более ранним приходом туда Красной армии (конец 1943 г.), во-вторых, природными условиями, хуже подходящими для партизанской войны (лесостепь). Третьей, и главной причиной, было отсутствие в УССР еще с довоенных времен партийной сетки ОУН, а также наличие «перевоспитанного» советской властью населения и колхозной системы.

Врагами украинского народа повстанцы считали всех сотрудников правонарушительных органов, членов партийных и советских организаций, советских хозяйственных работников, офицеров Красной армии и красных партизан, провокаторов и секретных сотрудников НКВД — МГБ, бойцов истребительных батальонов… В общем всех, кто являлся представителем новой власти или относительно активно с ней сотрудничал. Принцип коллективной, в том числе семейной ответственности[313], провозглашенный бандеровцами еще в 1941 г., и применявшийся в течение всего периода немецкой оккупации, использовался участниками Сопротивления и при «вторых Советах».

Со стороны сталинского режима во враги были зачислены не только подпольщики, повстанцы и сотрудничавшие с ними селяне и члены их семей, но и «сочувствовавшие» — то есть едва ли не большинство сельского населения Западной Украины. И это утверждение подтверждается всем ходом борьбы с обеих сторон.

3.3. Как УПА воевала против Красной армии

Настоящая глава названа именно так — «как УПА воевала против Красной армии». И это неслучайно, так как часть украинских историков настаивает на том, что УПА с Армией не воевала.

Все 1990-е гг. по этому поводу в Украине шла оживленная дискуссия, продолжающаяся и сейчас.

Спор возник по политическим причинам на пустом месте. Нет же никакой дискуссии о том, воевала ли УПА против Вермахта. Исследователи партизанского движения, как в России, так и в Украине вообще не поднимают, скажем, вопроса: «Воевали ли красные партизаны против Вермахта и румынской армии, или боролись только с СС?»

УПА была инструментом тоталитаной партии, стремившейся не допустить господства любой власти, центр которой находился в Москве. Красная армия была орудием агрессивной тоталитарной деспотии, стремившейся поработить весь мир, включая Украину.

Поэтому было бы странно, если бы этого столкновения не было: и в 1944 г. и позже.

Но здесь необходимо небольшое лирическое отступление. В 1990-е годы в Украине, а в начале 21 века и в России получил хождение один документ, на который обращать внимание совсем бы не стоило, если бы его не восприняли серьёзно ряд российских авторов и не пустили в оборот. В частности, текст вошёл в книгу Феликса Чуева «Солдаты империи» а также в работу Владимира Бешанова «Десять сталинских ударов»:

«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

Приказ № 0078/42 22 июня 1944 года г. Москва

ПО НАРОДНОМУ КОМИССАРИАТУ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СОЮЗА И НАРОДНОМУ КОМИССАРИАТУ ОБОРОНЫ СОЮЗА СССР

Агентурной разведкой установлено:

За последнее время на Украине, особенно в Киевской, Полтавской, Винницкой, Ровенской и других областях, наблюдается явно враждебное настроение украинского населення против Красной Армии и местных органов Советской власти. В отдельных районах и областях украинское население враждебно сопротивляется выполнять мероприятия партии и правительства по восстановлению колхозов и сдаче хлеба для нужд Красной Армии… Во многих районах враждебные украинские элементы преимущественно из лиц, укрывающихся от мобилизации в

Красную Армию, организовали в лесах “зеленые” банды, которые не только взрывают воинские эшелоны, но и нападают на небольшие воинские части, а также убивают местных представителей власти. Отдельные красноармейцы и командиры, попав под влияние полуфашистского украинского населения и мобилизованных красноармейцев из освобожденных областей Украины, стали разлагаться и переходить на сторону врага. Из вышеизложенного видно, что украинское население стало на путь явного саботажа Красной Армии и Советской власти и стремится к возврату немецких оккупантов. Поэтому, в целях ликвидации и контроля над мобилизованными красноармейцами и командирами освобожденных областей Украины, приказываю:

1. Выслать в отдаленные края Союза ССР всех украинцев, проживавших под властью немецких оккупантов.

2. Выселение производить:

а) в первую очередь украинцев, которые работали и служили у немцев;

б) во вторую очередь выслать всех остальных украинцев, которые знакомы с жизнью во время немецкой оккупации;

в) выселение начать после того, как будет собран урожай и сдан государству для нужд Красной Армии;

г) выселение производить только ночью и внезапно, чтобы не дать скрыться одним и не дать знать членам его семьи, которые находятся в Красной Армии.

3. Над красноармейцами и командирами из оккупированных областей установить следующий контроль:

а) завести в особых отделах специальные дела на каждого;

б) все письма проверять не через цензуру, а через особый отдел;

в) прикрепить одного секретного сотрудника на 5 человек командиров и красноармейцев.

4. Для борьбы с антисоветскими бандами перебросить 12 и 25 карательные дивизии НКВД.

Приказ объявить до командира полка включительно.

Народный комиссар внутренних дел Союза ССР БЕРИЯ

Зам. народного комиссара обороны Союза ССР, маршал Советского Союза ЖУКОВ»

Руководствуясь принципом презумции незлонамеренности, приходится утверждать, что историк Владимир Бешанов, активно разрушающий мифы, сам купился на фальшифку.

Такой приказ Лаврентий Берия и Георгий Жуков без ведома Сталина не только подписать, но и сочинить не могли. Ведь уничтожение целой союзной республики — дело не то что всесоюзного, а мирового масштаба. А Сталин не мог сей приказ одобрить даже на первоначальном этапе: реализовать его в 1944 году не было физической возможности. 15 миллионов немцев из Восточной Европы выгоняли после войны три года, да и то не в Сибирь — а на «смешные» расстояния — не более тысячи километров.

В этом же «приказе» две дивизии НКВД Жуков и Берия, якобы, в приказе называют «карательными» — отсутствовали такие дивизии в структуре Народного комиссариата внутренних дел. То есть, конечно, присутствовали, но назывались по-другому: внутренние войска (ВВ НКВД).

Пункт 2-й положение «г.» этого «документа» гласит: «выселение производить только ночью и внезапно, чтобы не дать скрыться одним и не дать знать членам его семьи, которые находятся в Красной армии».

Тридцать миллионов человек выселить «только ночью и внезапно», да ещё и так, чтобы никто в Красной армии об этом не узнал — звучит совсем неубедительно.

В подтверждении реальности этого распоряжения Феликс Чуев публикует свидетельство бывшего наркома внутренних дел УССР Василия Рясного, о том, что этот приказ, якобы, начал выполняться. Но необходимо поставить честность самого Чуева под сомнение: Рясной, как любой чекист, должен был хранить ведомственную тайну. Да и любой здравомыслящий человек никому никогда добровольно не рассказал бы о собственном соучастии в подготовке такого чудовищного преступления.

Как другое доказательство существования «приказа» приводится вполне реальное выссказывание Хрущёва на XX съезде, о том, что «Сталин бы всех украинцев выслал». Этим словам тоже не следует особо доверять — Никита Сергеевич, особенно в ораторском запале, правдивостью не отличался, тем более во всём, что касалось описания кремлёвского горца.

На самом деле этот «приказ» — нацистская листовка (см. ВИЖ № 5 за 1992 год). Хранится она действительно в украинском архиве — ЦДАГО и в той самой папке, на которую ссылаются все, кто приводит этот документ. Причём составлен этот продукт нацистского чёрного пиара безграмотно, немцам должно было бы быть стыдно за такую халтуру. Но за эту чепуху уцепились некоторые историки…

Однако, возвращаясь к УПА, следует сказать, что Красная армия принимала участие в борьбе против повстанцев — понятно, в других масштабах.

В 2003 г. журналистка газеты «Известия» взяла интервью у последнего главкома УПА Василия Кука и опубликовала его на страницах этой газеты. Как правило, в случаях публикации «острых» материалов редакция помещает рядом материал, где представлена противоположная точка зрения. В данном случае таковую представлял полковник МВД Николай Перекрест, бившийся с повстанцами в пору юности в составе Внутренних войск НКВД. Так вот, даже он заявил: «…Против бандеровцев воевали только внутренние войска, с армейскими подразделениями у них был как бы негласный уговор: друг друга не трогать. На гарнизоны они не нападали — понимали, что тогда по-другому будут с ними воевать»[314].

Либо Перекрест перед тем, как давать интервью, прочитал несколько произведений бандеровского агитпропа, либо просто не захотел делиться победой с коллегами из Советской армии. Хотя на крупные гарнизоны повстанцы действительно не нападали, чтобы не стало себе дороже.

Красная армия столкнулась с повстанцами практически сразу же после вступления в Западную Украину — то есть на рубеже 1943/1944 гг. Руководство УПА стремилось не допустить фронтальных боев с красноармейцами, издав об этом специальный приказ. Во-первых, очевидно было гигантское численное и материально-техническое превосходство КА. Во-вторых, в простых красноармейцах, особенно украинской национальности, повстанцы видели таких же, как они жертв режима, загнанных в Красную армию.

Повстанцы распространяли среди солдат листовки с призывом «бить Гитлера», не воевать против них, и/или переходить на сторону УПА. Распространённым лозунгом того времени были слова: «Убивайте политруков, этих верных сталинских собак, которые вас стерегут. По трупам политруков пойдем на голову Сталина»[315]. Действенность этого призыва была минимальной.

Зато появление мощнейшей армии было более чем весомым аргументом советской пропаганды — большинство бойцов из «иностранных легионов» УПА перешло обратно к Советам.

Акции УПА против КА отчасти были вызваны неразберихой в условиях боевых действий, отчасти — приказами командиров повстанцев и красноармейцев. Инициатива борьбы шла с обеих сторон.

В январе 1944 года в селах Белощувка и Моквин Березненско-го района Ровенской области повстанцами было единовременно убито около 50-ти красноармейцев 181-й стрелковой дивизии.

«В информационном донесении за период с 27 марта по 8 августа 1944 г. по Станиславской области (район Коломии), значилось: “На всех территориях началась массовая ликвидация красноармейцев. Эта ликвидация была допущена с учетом состава армии — были это собственно русские и почти все комсомольцы. Части 18-го десантного корпуса были созданы из молодых воспитанников детсадов”»[316].

Например, нападения повстанцев Станиславской области на РККА в сентябре-октябре 1944 г. стоили последней 23 офицеров и 128 солдат и сержантов убитыми, а 79 человек было уведено в лес — о судьбе этих людей остаётся только гадать.

А вот как видел войну УПА против Красной армии её офицер — летчик-штурмовик Георгий Береговой. Описываются действия его сослуживца — Ивана Гусева — в Западной Украине в тот момент, когда через нее прокатывались советские фронты — то есть 1944 г.:

«Первое боевое задание, которое он получил на новом месте, заключалось в том, чтобы получить и перегнать в дивизию не новый “Ил”, а как раз По-2. Фанерный этот самолет был незаменим для связи…

Прибыв в часть, Гусев присмотрел на свой вкус один из По-2. Самолет оказался еще довоенного выпуска, планер полностью свое вылетал, но был сухим и прочным…

Назад летели на высоте триста метров. В небе — никого, мотор работает как часы, настроение у всех прекрасное.

Вдруг Гусев заметил на проселочной дороге каких-то людей, бегущих в панике в сторону леса и гонящих перед собой скот. А через несколько секунд из-за деревни, откуда, судя по всему, и удирали вооруженные кто винтовками, кто ружьями крестьяне, выскочил на бреющем Ил-2 и, нагнав толпу, начал поливать из пулеметов дорогу.

— Что за чертовщина! Ведь не над немцами, над своей территорией летим, — удивился Гусев. — Что же он, своих, что ли, из пулеметов потчует?

— А если это фриц? — высказал догадку техник. — Случалось, что и на наших самолетах они летали.

— Фриц не фриц, а на глаза этому чокнутому лучше не попадаться, — отозвался Гусев. — Он-то в броне, а вокруг нас — чистая фанера…

Гусев быстренько дал ручку управления машиной от себя, припал чуть ли не вплотную к земле и полегоньку увел свой По-2 от греха из опасной зоны.

Пока летели, все трое продолжали ломать голову: что бы это могло значить, когда штурмовик на собственной территории и деревню бомбами поджег, и по мирным людям из пулеметов смолит…

Однако люди эти казались мирными, если судить только по одежде. Когда Гусев посадил По-2 на аэродром и доложил Ищенко о том, что видел на проселочной дороге, тот объяснил ему, в чем дело.

— Бандеровцы это! Они, сволочи, десяток наших людей утром ухлопали. Поставили к стенке и перестреляли.

— Как же так? — не понял Гусев. — А наши что же?

— Безоружные они были. Из соседнего девяносто второго полка за продовольствием их туда отправили. Кто же знал, что деревня вся до одного из бандеровцев. Женщин и детей они заранее в лес угнали. А наших вместо, как говорится, хлебом-солью свинцом встретили. И до того, зверюги, обнаглели, что после такой расправы в деревню за скотом вернулись. Значит, говоришь, не вышел у них этот номер?

— Думаю, не вышел, — подтвердил Гусев. — Хотя видел, палили некоторые из них в небо. Только ведь “ил” из винтовки не сковырнешь. Верно?..

— Сам скоро увидишь, — пообещал ему Ищенко. — В первой эскадрилье тяжело ранило летчика, отправили его в госпиталь»[317].

Второе подобное свидетельство из за его большего размера пришлось вынести в приложение. Это описание действий

УПА на окраинах города Черткова в той же Западной Украине. Автор мемуаров на сей раз не летчик, а танкист, точнее, комиссар от танкистов — Попель Николай, на тот момент Член Военного Совета 1-й танковой армии (См. приложение № 8).

В этих двух рассказах может удивить следующее — офицеры откровенно описывают не какие-то кучки «украинско-немецких буржуазных националистов», а целые села, население которых в полном составе участвует в повстанческой войне.

Но не всегда отношения Красной армии с повстанцами выливались в форму вооруженной борьбы. Нередки были случаи, когда красноармейцев повстанцы просто разоружали, вели среди них антисоветскую агитацию, вербовали и отсылали обратно в часть или включали в собственные ряды, или мирно отпускали восвояси.

Вот, например, отрывок из донесения начальника Управления контрразведки «СМЕРШ» 1-го Украинского фронта генерал-майора Осетрова:

«Того же числа [11.02.44] начальник мастерской 361 отдельного] б[атальона] с [вязи], 24 с[трелкового] к[орпуса] лейтенант Мухалынин, совместно со старшиной радиороты Политовым и экспедитором Коневским выехали на одной подводе из села Стадники в с. Уздицы. В пути следования им повстречалась подвода с едущими на ней 7-ю мужчинами в гражданской одежде. На вопрос Михалынина: “Как проехать в село Уздицы”, ехавшие на подводе выхватили автоматы и скомандовали: “Руки вверх”.

Забрав повозку и военнослужащих, бандиты привезли их в один из хуторов, где уже находилось 4 бойца. Со всеми задержанными один из бандеровцев вел около часа беседу о задачах и целях “УПА”, после чего им были возвращены изъятые у них документы и личные вещи, задержанные освобождены. Оружие и повозки бандеровцами изъяты»[318].

Нередко обе стороны поддерживали «вооруженный нейтралитет» при контакте частей двух армий.

Действия национальных партизан против Красной армии допускались даже Главным командованием УПА в случае обороны, а также в качестве мести, если красноармейцы жестоко обращались с мирным населением — такие случаи были, и немало.

Кроме того, партработники и чекисты, пришедшие в Западную Украину в обозе Красной армии, постоянно просили командование последней помочь в борьбе с бандеровцами или охране каких-либо хозяйственных объектов.

Кроме того, УПА развернула за спинами красноармейцев партизанскую войну со всеми ее компонентами, включая и удар по коммуникациям.

Вот описание рельсовой войны уже после «победного мая», хотя велась эта война на протяжении всего 1944 и 1945 гг. Автор этого документа, во всяком случае, номинальный автор, никто иной, как Леонид Брежнев, будущий диктатор Советского Союза. Тогда, конечно, он вряд ли был уверен, что ему удастся дослужиться до такой должности. В1945-1946 гг. он был всего лишь начальником политуправления Прикарпатского военного округа, войска которого принимали самое активное участие в боях против повстанцев:

«Среди коварных методов бандитской работы оуновцов в ноябре все чаще появлялись случаи подрыва и минирования путей сообщений. У некоторых ликвидированных банд были захвачены значительное количество взрывчатых веществ и боеприпасов — тола и мин.

В Кутовском районе Станиславской области бандиты заминировали дорогу у села Рожен-Великий. Подорвалась автомашина воинской части, причем были тяжело контужены 7 бойцов, находившихся в автомашине. Бандиты вторично минировали дорогу в направлении от села Рожен-Великий Великий к селу Тюдо-во. Подорвалась автомашина погранотряда. Было тяжело ранено 3 чел. и контужено 5 чел. Автомашина сгорела.

Инструктор 4-й части Жабьевского райвоенкомата Станиславской области лейтенант Нагорный 23 ноября ехал из села Жабье в сопровождении 2-х бойцов истребительного батальона. Одновременно ехали еще 2 подводы — одна впереди с работниками р[ай]и[спол]к[ом]а и другая — позади с бойцами истребительного батальона. В 4 км от села Жабье бандиты пропустили первую подводу. Подвода же Нагорного подорвалась на противотанковой мине натяжного действия. При взрыве лошади были убиты, а лейтенант Нагорный и бойцы взрывом были отброшены. Пользуясь их бессознательным состоянием, бандиты выбежали из засады, захватили ручной пулемет и автоматы, пытались захватить и Нагорного. С подъехавшей 3-й подводы бойцы-истребители открыли огонь по бандитам. Банда скрылась. Нагорный и один боец получили контузии.

В Рогатинском районе Станиславской области 5 ноября между селами Пукуз и Жовче бандиты подорвали железнодорожный путь. Потерпели крушение две мотодрезины, и было ранено 3 человек.

На перегоне Марковцы-Отыня участка железной дороги Ко-ломыя-Станислав 4 ноября бандиты заминировали путь. Подорвался пассажирский поезд. Сошли с рельс паровоз и 3 вагона, были разбиты 2 вагона. Во время катастрофы убито 2 и ранено 6 военнослужащих.

В ночь на 27 ноября в районе села Голень Станиславской области бандиты взорвали путь железной дороги Станислав-Львов и пустили под откос эшелон с дровами»[319].

Если это не война с Красной армией, то что же? В годы схватки с нацизмо это был настоящий удар по тылам, поэтому армейское командование было просто вынуждено вести борьбу с повстанцами с целью нормализации работы тыловых служб.

29 февраля 1944 г. повстанцами был смертельно ранен командующий 1-м Украинским фронтом генерал армии Николай Ватутин. Причем произошло это совершенно случайно — он напоролся даже не на бандеровскую засаду, а просто на группку повстанцев — по разным сведениям от 17 до 27 человек, грабящих захваченный ими ранее красноармейский обоз. Увидев поблизости незваных гостей, повстанцы обстреляли три автомобиля, в одном из которых ехал Ватутин. Командующий фронтом получил ранение в бедро и позже скончался от начавшейся гангрены.

Этот факт произвел сильное впечатление как на командование КА, так и на партийное начальство УССР и СССР.

От рук повстанцев в 1944 г. погиб и командующий бронетанковыми и механизированными войсками 1-го Украинского фронта генерал-лейтенант Андрей Штевнев.

Понятно, что если повстанцы убивали красноармейцев, офицеров и генералов, то и Красная армия в сотрудничестве с НКВД, да и самостоятельно, принимала непосредственное участие в антиповстанческих операциях. Например, в апреле 1944 г. в знаменитой битве под селом Гурбы на стыке трех областей — Ро-венской, Тернопольской и Каменец-Подольской.

На описании этой операции имеет смысл остановиться более подробно — это самая большая битва УПА за всю ее историю.

1 марта 1944 г. в Ровенской области началась мобилизация в Красную армию. Но в некоторых районах ситуация вышла из-под контроля вследствие деятельности повстанцев. Секретарь Ровенского обкома КП(6)У Бегма в донесении Хрущеву отмечал:

«В некоторых районах в противовес мобилизации, которую проводят военкоматы, оуновцами проводится «мобилизация» всего мужского населения в отряды Украинской повстанческой армии… Мизочьским райвоенкоматом 3 марта 1944 г. была объявлена мобилизация военнообязанных в населенных пунктах Мизоч, Билашев и Дермань.

Узнав про это, бандеровцы в ночь на 3 марта послали в эти села вооруженные группы, которые объявили населению, что «мобилизация в Красную армию прекращена», и провели «мобилизацию» всего мужского и частично женского населения в отряды УПА»[320].

Повстанцы действовали по плану, разработанному еще до прихода большевиков. Однако полностью сорвать призыв в К А не удалось, и на 20 марта 1944 г. военкоматами Ровенской области было мобилизовано 35 000 человек.

Перед крестьянами стоял выбор — идти на фронт, либо в лесную армию. А поскольку по селам действовали боевки СБ, то их угрозы были часто лучшим аргументом, чем призывы коммунистов бестолку погибать за советскую родину.

Поток мобилизованных в УПА приводил к тому, что бывшие чоты становились сотнями, а сотни становились куренями, а курени объединялись в полки (загоны). При этом далеко не все новобранцы до первой стычки с чекистами успевали получить военную подготовку или даже оружие.

На момент боя — в двадцатых числах апреля 1944 г. — под Гур-бами находились курени (батальоны) «Железняка», «Довбенко», «Строчана», «Крапивы», «Мамая», «Докса» («Вира»), «Непытай-ло», «Бывалого», а также отдельные сотни «Панько», «Ястреба», «Андрея», чета «Черногоры» и отряд охраны штаба под командованием «Гармаша». Всего бойцов было около 3,5–4 тысяч, их дополняли от тысячи до полутора тысяч мобилизованных крестьян. Повстанцы имели в своем распоряжении 2 батареи орудий разных систем, несколько минометных расчетов, в некоторых куренях были противотанковые ружья. Кроме того, сотня «Великана» доставила в расположение штаба захваченный ранее самолет ПО-2. Силы Внутренних войск НКВД и Красной армии составляли, согласно повстанческим донесениям, около 35 тысяч человек.

Если же их оценивать с учетом расчетного состава частей, задействованных в операции, то силы советской стороны составили около 15 тысяч человек. Использовалось 15 легких танков, авиация, бронепоезд, один конный полк.

Вот как описывает ход боев перед Кременецкой операцией и в начале Гурбенского боя донесение повстанческого командира Николая Свистуна («Ясеня»):

«03.04.44 г. командир Миша принял участие со своей сотней в бою под Мощаницей. Тут большевики потеряли свыше 150 человек убитыми.

07.04.44 г. командир Строчан с сотней “Веселого” и “Лютого” провел операцию на Новомалин, где стояло 300 энкаведеш-ников. Уничтожить НКВД полностью не удалось, но враг понес тяжелые потери. День принудил наш отряд к отступлению. Недобитки НКВД тоже отступили. С нашей стороны погиб сотник “Веселый”.

14.04.44 г. прошел бой у Ляшивци, где противник окружил командира “Лютого” На помощь к “Лютому” пришел “Строчан” с сотниками “Короленко” и “Булкой”. Разбиты две сотни НКВД. Во время конечной фазы боя новая сила энкаведешников ударила по нашим со стороны леса. Отряд отступил, забирая убитых и раненых. Точно так же велись бои в околицах Обгова и Майдана..»[321].

Дальнейшие события описывает командир сотни, а позже и куренной УПА Михаил Кондрась («Великан», «Миша», «Со-фрон»). Его мемуары были опубликованы в подпольном журнале краевого проводу ОУН на Северо-западных украинских землях (Волыни) «За волю нации», в четвертом номере за 1949 г.:

«22 апреля 1944 года много отрядов УПА сосредоточилось в селе и околице села Дубенский Майдан Мизочского района. К этому принудили нас большевики своими войсками НКВД, насчитывавшими несколько десятков тысяч человек… Наш командир, куренной “Мамай” получил приказ от командира соединения “Ясеня” подтянуться в сторону с. Гурбы. Вечером мы прибыли в Гурбенский лес и там расквартировались… рядом было слышно плотные пулеметные очереди и видны горящие ракеты.

23 апреля командир соединения приказал принять бой. Еще до рассвета все сотни были на оборонительных позициях и лежали в вырытых собственными руками окопах. Курень командира “Мамая” (в который входила моя сотня) занял оборонную линию со стороны Гурбенской лесопилки до горы Балярня. Моя сотня прикрывала левый фланг от Гурбенской лесопилки и далее до Майданского болота включительно. Как только начало светать, в восточном участке нашей линии разгорелся отчаянный бой. От пальбы, разрыва гранат, снарядов и мин не было слышно людского голоса. — “Это бьется курень “Строчана” — говорили друг с другом повстанцы.

На участке моей сотни враг несколько раз пробовал наступать, но небольшими группами. Каждое наступление было отбито без собственных потерь. После захода солнца ударил мороз. Повстанцы разложили в ложбинках огонь, чтобы немного погреться. Ночь прошла только в двусторонней перестрелке.

24 апреля, еще не зашло солнце, как снова начался кровавый бой. Враг всей своей армией навалился… В полдень из всех сотен к куренному командиру “Строчану” пришли “пэтээрщики” (те, у которых были ПТР — противотанковые ружья), так как враг начал наступление на его участке большим соединением танков.

Заревели разными голосами большевистские танки, а в воздухе появились разведывательные самолеты и начали кидать на наши позиции бомбы. В разгар отчаянной борьбы было уничтожено свыше десяти вражеских танков и отбито ряд вражеских атак. Повстанцы бились как львы. Кидались со связками гранат под вражеские танки (явное художественное преувеличение. — А. Г.), точным огнем косили ряды врага…

Как настала ночь — мы подготовились к прорыву. Один удар — и отряды вышли за большевистские линии и подались в разные направления….»[322].

Как пишет уже упоминавшийся Свистун («Ясень»): «Наши потери — 80 повстанцев убитыми, 100 ранеными, убитых на следующий день большее[иками], 200 убитых новомоб[илизованных] мужчин и немцев (в свое время отбитых повстанцами у красноармейцев с целью обмена на оружие. — А. Г.); с[выше] 400 убитых, с[выше] 300 пойманных (из мобил [изованных] и гражданок [их]). Болыпев[ики] потеряли 800 человек убитыми»[323].

В этот раз повстанцам удалось прорваться из окружения. И, если доверять данным о потерях, и учитывать результаты боя, операцию можно считать относительно удачной.

С УПА боролись не только боевые формирования Красной армии, но и армейская контрразведывательная структура СМЕРШ: «Смерть шпионам» или, по другой версии, «Специальные мероприятия по раскрытию шпионажа» — созданная в 1943 г. организация с двойным подчинением — Наркомату обоону (т. е. напрямую Сталину) и НКГБ. Смершевцы не только «присматривали» за Красной армией, но и «чистили» занимаемые территории от шпионов, диверсантов и «контрреволюционных элементов». Излишне и говорить, что методы действий СМЕРШа — избиения, пытки, шантаж, расстрелы — наводили ужас на население украинских сел. Обычной практикой смер-шевцев было согнать мужское население села в какое-то помещение, а потом с помощью угроз и избиений выколотить из украинских мужиков информацию о том, кто из местных жителей служит в УПА или поддерживает оуновское подполье.

Для сотрудников этой спецслужбы был характерен крайне низкий уровень профессионализма — даже в сравнении с НКГБ и армейской разведкой. Нередко туда набирались вообще малограмотные люди. Поэтому роман и фильм «В августе 1944-го», изображающие сотрудников СМЕРШа проницательными Шерлок-Холмсами, не является образцом даже социалистического реализма.

Красную армию использовали против повстанцев и сразу же после окончания войны, в частности, когда ее части возвращались в СССР из Германии. Но желаемого эффекта это не принесло. Военные, проводившие ранее фронтовые операции, столкнулись с абсолютно другим типом боевых действий — войной партизанской. Кроме того, настроение солдат и офицеров КА, а с 1945 г. — Советской армии, не способствовало успешной борьбе против УПА.

Генерал Петр Григоренко свидетельствует: «Мои бывшие подчиненные (по 8-й дивизии) заезжали ко мне в Москву и с возмущением и болью рассказывали, как они жгли и разрушали дома заподозренных в помощи повстанцам, как вывозили в Сибирь семьи из этих домов, женщин и детишек, как выбрасывали население из сел и хуторов, как устраивали облавы на повстанцев»[324].

Нередки были случаи, когда красноармейцы проходили сквозь лес, громко переговариваясь и шумя, а при контактах с отрядами УПА воздерживались от применения оружия.

«…Осенью 1944 года в районе действий куреня “Месники” группы “УПА-Запад” под г. Любачив на Люблинщине на украин-ско-польском этническом пограничье ее (агитацию. — АХ) организовал проводник ОУН-Б в Закерзонье Ярослав Старух. Он, в частности, распространил листовки о Тихом Доне и “донской вольнице” среди бойцов дислоцированной тогда в этом районе 1 — й дивизии донских казаков. После этого ее бойцы корректно обращались с украинским населением и совсем не демонстрировали желания воевать против повстанцев. Были случаи, когда казаки не стреляли при встрече с национальными партизанами, давали лишнее оружие, предупреждали про известные их разведке акции диверсионных групп НКВД»[325].

Зафиксированы многочисленные факты переходов в УПА красноармейцев-украинцев, да и не только украинцев. Но с 1945 г. повстанцы отправляли перебежчиков обратно, опасаясь шпионажа.

Однако, в целом Красная армия была для УПА опасным врагом не только во время «перехода фронтов», то есть весной — летом 1944 г., но и в дальнейшем.

Военные боролись с повстанцами не только прямым путем.

Как и планировали высшие партийные органы Украины[326], мобилизации в КА стали одним из методов снижения повстанческого движения. Призванных «инфильтровали» спецслужбы, выявляли среди них членов ОУН, Юношества (Юнацтва) и симпатизирующих — к ним и членам их семей применяли репрессии. Остальных частично направляли на фронт, частично — в восточные районы УССР и даже на Урал, на принудительные работы — но не в заключение. Несмотря на «инфильтрацию», новобранцы из западных районов УССР часто дезертировали или перебегали на сторону немцев. «Так, в донесении политуправления 1-го Украинского фронта от 30 сентября 1944 г. сообщалось, что за период с 4 по 25 сентября 1944 г. перешли к врагу 172 бойца и младших командира из числа жителей западных областей Украины, в том числе 73 во время боя и 99 — с передового края обороны»[327]. Учтем, что этот переход был совершен в сентябре 1944 г. — всего за 8 месяцев до конца Третьего Рейха.

Уже упоминавшийся уроженец Вильнюса Илья Йонес, проведший во Львовской области оккупацию, по приходу Красной армии был в нее призван. В мемуарах он свидетельствует о том, что уроженцы Галиции часто уходили к немцам. Йонес описывает случай, когда он предотвратил переход группы западных украинцев на сторону немцев, и получил за это орден Красного Знамени. После задержания и трибунала перебежчики были расстреляны перед строем, а их могилу по приказу офицеров утрамбовали сапогами солдаты всей дивизии[328].

Как уже говорилось, в 1944 г. УПА нередко предпринимала удачные попытки срыва мобилизации в западных областях Украины. Например, в Станиславской области на 21 августа 1944 г. из 30 тыс. призывников явилось на призывные пункты только 15 тыс. человек. Повстанцы постоянно нападали на колонны мобилизованных, уничтожая, разоружая или разгоняя охрану, а призванных отпускали по домам или включали в свои ряды. Кроме того, УПА всячески препятствовала поставкам продовольствия для советских войск.

Однако, вскоре, когда большевики стали формировать из местного населения истребительные отряды для борьбы с УПА, повстанцы стали призывать украинцев идти служить в Красную армию, а не в истребки.

В общем, нельзя точно сказать, чему больше способствовали принудительные мобилизации в КА — борьбе против повстанцев, или, наоборот, пополнению рядов УПА относительно активным элементом. Западные украинцы были отлично информированы о том, какими методами воюет командование Красной армии, как относятся красные командиры к «пушечному мясу» вообще, а особенно к новобранцам, пережившим немецкую оккупацию. Поэтому у них не было никакого желания погибать, к тому же бестолку за интересы чуждой тоталитарной империи. И значительная часть из них либо пыталась пересидеть войну в лесах и погребах, либо если уж умереть, то умереть в рядах УПА за независимость своей родины.

После войны армию также использовали против повстанцев, в свою очередь уничтожавших солдат и офицеров Советской армии.

Вот описание их действий за ноябрь 1944 г. в Прикарпатском ВО все тем же будущем всенародно презираемым Четырежды Героем Советского Союза товарищем Брежневым:

«…Много случаев нападений бандитов совершено на мелкие группы военнослужащих, работавших на выполнении различных заданий (заготовка продуктов в селах или заготовка дров в лесах). Пользуясь беспечностью отдельных командиров или бойцов, не организовавших во время этих работ необходимой охраны и не выставивших часовых или дозоров, бандиты наносили урон и скрывались.

13 ноября команда военнослужащих 1036-го артиллерийского] п[олка] в составе 7 человек во главе со старшим лейтенантом Каркачевым выехала на 2-х автомашинах для перевозки дров. В пути на эту команду неожиданно напала банда. Была сожжена автомашина, убит шофер, ранены 1 боец и старший лейтенант Каркачев. Пропало без вести 3 бойца.

13 ноября лейтенант Козырев, рядовые Никитин и Карпунин из 223 зенитного артиллерийского полка сопровождали в Лисец-кий р[айонный] о[тдел] НКВД задержанных лиц. Сдав арестованных, они возвращались через село Поцикув.

В центре этого села они были обстреляны из-за изгороди автоматным огнем. Бандиты убили лейтенанта Козырева и рядового Никитина. Красноармеец Карпунин ответным огнем убил 2-х бандитов и, израсходовав все патроны, прибыл в часть. Из полка в это село была направлена команда. Задержали 5 подозрительных лиц. Выяснилось, что с лейтенанта Козырева бандиты сняли обмундирование, взяли пистолет и документы, а с красноармейца Никитина сняли шинель и ботинки.

15 ноября учебный батальон из дивизии, где начальником политотдела полковник Желнин, направлялся на стрельбище через село Подлужье. Младшие лейтенанты Журавлев, Игнаткин, Веретинцев и младший сержант Кухар зашли в один дом попить воды. Когда они вошли, то заметили, что кто-то спрятался в чулан. На требование офицеров хозяйка дома отказалась открыть чулан и сказать, кто в нем есть. Офицеры сами открыли чулан и крикнули: “Кто там? Выходи”. В ответ из чулана последовало 3 автоматных очереди. Был убит младший лейтенант Журавлев, командир минометного взвода. Младшие лейтенанты Игнаткин и Веретинцев, оставив во дворе младшего сержанта Кухаря, побежали в часть за бойцами. Приехавшие на автомашине бойцы в доме никого не нашли. В соседней хате задержали 4 подозрительных лиц…

Младший лейтенант Фатеев и старшина Карев охраняли подсобное хозяйство 295-го с[трелкового] п[олка] в селе Висневце. Командир роты направил их в соседнее село Майдан Средний в 15 км от села Висневце за кузнецом. Возвращаясь обратно, Фатеев и Карев были внезапно обстреляны на окраине села. Бандиты убили Фатеева и тяжело ранили Карева. Кое-как ползком он добрался до роты. На место происшествия выехало 2 подвижных группы. Установили, что бандиты зверски изуродовали лейтенанта Фатеева, сняли с него обмундирование, забрали автомат и револьвер, а с убитой лошади сняли седло. Подвижные группы при прочесывании этого района задержали более 50 подозрительных лиц.

Группа военнослужащих — 4 человека из 609-го батальона связи 2 ноября была послана с заданием в подсобное хозяйство батальона в село Матенвцы в 5 км от г. Коломыя. По пути в селе Корнич бойцам повстречались 2 неизвестных гражданских лиц. Поравнявшись с ними, ефрейтор Кобзев спросил их “Чего вы йс-пугались?” Последние ничего не ответили, разбежались в разные стороны и с близкого расстояния очередью из автомата убили Кобзева. Остальные красноармейцы открыли ответный огонь Забрав труп Кобзева, они возвратились в часть Подвижная группа мужчин в деревне не обнаружила Предполагают, что все они скрываются в бандах»[329].

Действия довольно масштабные, которые явно не объяснить инициативами отдельных «полевых командиров».

В июле 1945 г. в Западной Украине было образовано 2 военных округа: Прикарпатский и Львовский. На начало 1946 г. на их территории дислоцировались, в частности, следующие армии: 52-я (генерал Коротеев) — Львовская, Дрогобычская, частично Каменец-Подольская области — 28 тыс. бойцов, 13-я армия (генерал Пухов) — 25 тыс. бойцов.

Все они принимали участи в так называемой «большой блокаде» в первые четыре месяца 1946 г. — операции, после которой борьба УПА стала угасать.

В то время как часть солдат спала по деревням и, таким образом не пускала повстанцев к источникам продовольствия, местам ночлега и лечения, другие солдаты вместе с чекистами без устали прочесывали леса и горы Западной Украины.

Из-за таких мероприятий новой власти партизанам пришлось уйти под землю.

Воевавший с повстанцами в Западной Украине рядовой ВВ НКВД, а ныне полковник МВД в отставке Николай Перекрест в интервью «Известиям» открыл великую военную тайну о редкостной хитрости бандеровцев: «Главное их изобретение — expo-ны. Обнаружить их было очень сложно. Но когда появились служебные собаки, они эти схроны по запаху находили»[330].

Так вот, схрон — это не то, что имел в виду Перекрест. В этом случае для словообразования в русском языке используется тот же корень, что и в украинском — хранилище. Т. е. это тщательно замаскированный потайной склад, который известен человечеству с момента появления собственности. Конечно, временно схрон мог использоваться и как место пребывания человека. А то, о чем говорил столь опытный и знающий «бандолов» — это бункеры и крыивки.

Описание повстанческой зимовки в бункере можно найти в Приложении № 9. Бункер — это относительно просторное подземное помещение, во время пребывания в котором повстанцы обычно выставляли наверху постового. Крыивка — это маленькое подземное укрытие, из которого обычно не выходили долгое время.

Вот как описывает выход из крыивки нескольких повстанцев чекист Санников: «Хлопцы долго лежали на вынесенных… подстилках из овчины, жадно, до боли в легких вдыхая пьянящий лесной воздух. Кружилась и болела голова. Ломило суставы, казалось, все кости в теле наполнились ноющей тупой болью. Все трое закурили и тут же закашлялись — легкие не воспринимали табак. Первым с земли после долгого лежания поднялся на ноги и двинулся в сторону развесистого дуба Чумак и тут же рухнул на землю — ноги не держали его. Лежавшие на земле Партизан и Карпо рассмеялись:

— Что же это вы, друже Чумак, такой здоровый и крепкий, а падаете как куль с мукой?

— Да будет вам, друзи, сами попробуйте, нечего смеяться, — беззлобно ощерился беззубой улыбкой Чумак, повернув в сторону лежавших свое бледное заросшее темно-рыжей бородой лицо с широко открытым и хватающим воздух как рыба ртом с бледно-розовыми деснами.

Зубы Чумак потерял давно от многолетних зимовок в бункере. Цинга съела его зубы. Несколько месяцев без движения, отсутствие солнца, дневного света, нормальной пищи, свежей воды, спертый и тяжелый воздух от плохо вентилируемого тесного подземного помещения, запах биологического распада человеческих отходов, — находясь в таких условиях, человек в тече-ние нескольких часов, а иногда и дней, выйдя из убежища, не мог двигаться, приходил в себя постепенно. Потом эти тяжелые часы и дни забывались. Лесной воздух, активные движения, длительные и многочисленные переходы, здоровая сельская пища, получаемая из рук сердобольных селян, молодой и здоровый организм делали свое дело, и человек забывал, что всего пару недель назад он был больным, почти калекой. И так до очередной зимовки, которые с каждым годом становились все тяжелее и тяжелее — сжималось кольцо госбезопасности, сокращалась снабженческая база, почти прекратилась поставка медикаментов, боеприпасов, керосина, необходимого для освещения и приготовления хотя бы раз в сутки горячей пищи на керосинке или на треноге, в середине которой ставилась обычная керосиновая лампа. Каша на такой “установке” варилась в течение трех часов, чай — около двух. Положенные по норме 60–75 граммов сала или домашней колбасы, хранившихся в закопанных в пол бункера алюминиевых бидонах, и пара сухарей первые недели создавали иллюзию более или менее сносного питания. Потом наступали неприятности. Кишечник отказывался нормально функционировать. Правда, умелые хлопцы запасались в селах изрядным количеством самогона и целебных трав. Выпивать можно было, впрочем, как и делать все остальное, только по разрешению провидныка или коменданта бункера, назначаемого провидныком старшим по бункеру. В случае окружения бункера решение на прорыв или самоликвидацию принимали только провиднык или комендант. Самоуничтожение проводилось тоже только ими. Укрывавшиеся в схронах боевики становились лицом к стене и их по очереди выстрелом в затылок убивал провиднык, кончавший с собой последним. Чтобы сомнений не оставалось ни у кого…»[331].

Кстати, уже упомянутый ранее полковник Перекрест, вроде бы бившийся с бандеровцами в молодости, в интервью «Известиям» на слова Василия Кука о том, повстанцы строили в бункерах госпитали на 30 коек, отреагировал резким выпадом: «- А пятизвездочных отелей у них под землей не было? Своих раненых и больных они приводили на дом к медработникам и говорили: лечи. Не вылечишь — тебе тоже не жить. И те лечили — куда деваться?»[332].

Видно, «матерого» специалиста по борьбе с повстанцами нашла редакция «Известий» для того, чтобы оппонировать главкому УПА.

Приведём отрывок из советского документа, описывающего разгром повстанческой группы в селе Подлесце Острожецкого района Ровенской области в марте 1944 г.: «…Подземельное убежище бандитов находилось на глубине 5–7 м, высота до 2,5 м, стены, потолок и пол деревянные. В подземелье имелось несколько комнат вместимостью на 40 человек каждая, были устроены помещения для продуктов. Из подземелья идет подземный ход к реке Стырь длиной м. 150, где на берегу стояла лодка. Выход на берег был тщательно замаскирован. Подземелье строилось под руководством инженеров. Работы производились скрытно, даже самих строителей приводили в подземелье со связанными глазами»[333].

Конечно, не пятизвездный отель, но на три звезды вполне потянет. Плюс разместить в таком подземелье вполне можно стандартную сотню УПА. Или госпиталь — на 30 коек и более. Повстанцы отлеживались после ранений или по хатам, или в таких вот подземных укрытиях. К помощи гражданских врачей прибегали в тех случаях, если врач сам был связан с подпольем. Потому что даже если он помогал повстанцам под воздействием угроз, то его за «бандпособничество» власти репрессировали.

Повторим, что в схроны, бункеры и крыивки повстанцев загоняли не только чекисты, но и военные.

Начальник Политуправления Прикарпатского ВО генерал-майор Лисицын 31 июля 1946 г. отмечал по итогам Большой блокады: «Войска округа за время нахождения в сельских гарнизонах в период подготовки и проведения выборов в Верховный совет УССР и позже по приказанию Генерального Штаба Красной Армии до 15 апреля на территориях Львовского и Прикарпатского округов были проведены плановые операции по уничтожению вооруженных банд украинско-немецких националистов, УПА и оуновского подполья.

На территории округа в нынешних границах было расположено более 3500 наших мелких сельских гарнизонов. Этими гарнизонами и подвижными отрядами от соединений уничтожено 3295 бандитов, захвачено 12 000 бандитов и более 5000 банд-пособников…

За последние месяцы после отвода войск из сельских гарнизонов и с наступлением лета оставшиеся банды украинско-немецких националистов и оуновское подполье вновь заметно активизировались…

В течение июня и июля на территории округа, по данным штаба Прик[арпатского] ВО зарегистрированы 114 бандпрояв-лений…

Бандитами за указанный период убиты десятки военнослужащих Красной армии и МВД, советских, партийных работников, местных жителей — активных участников в проведении мероприятий советской власти»[334].

Несмотря на войну между УПА и Красной армией, эффективность применения последней против повстанцев в целом не была высокой. Посему это был не основной инструмент партийцев по подавлению Сопротивления.

Как отмечал 23 ноября 1944 г. в докладе на пленуме ЦК КП(б) У Никита Хрущев, «…в западных областях проведена большая работа по борьбе с украинско-немецкими националистами. Эту работу проводили партийные организации, советские органы и особенно НКВД. Почему я подчеркиваю НКВД?

Потому что на плечи НКВД ложится самая тяжелая работа, сопряженная с проведением боевых операций против бандитов»[335].

Плечи служащих ведомства Лаврентия Берии вынесли тяжесть этой «самой тяжелой работы».

3.4. НКВД против расшитых сорочек

Название этой главы, позаимствованное у архивиста Павла Аптекаря, как нельзя лучше отражает смысл противостояния в Западной Украине в 1944–1949 гг.

Уже упоминавшийся бывший боец Внутренних войск НКВД Николай Перекрест в интервью «Известиям», имея в виду отношения повстанцев и украинских крестьян, заявил: «Да не было особой поддержки, разве что в первые послевоенные годы»[336].

Чтобы не свидетельствовать за участников событий, приведем выдержку из донесения МВД об операции, проведенной в начале 1946 г. (!) в селе Броница, находящееся между городами Дро-гобыч и Самбор. Под видом повстанцев по этому селу ходили чекисты и «В большинстве хат наших людей встречали приветливо, думая, что это бандиты…

Вот пример разговоров наших людей с отдельными селянами Броницы.

Во вторую ночь зашли наши боевики к Петру Колосовец. Поверив, что это бандиты, в разговоре он сказал:

"Как же это будет, друзья мои, советы нагнали в село войска и заставляют нас ходить на собрания, изучать конституцию и положение о выборах, чтобы мы ходили на избирательный участок, проверяли списки. Нам [повстанцы] говорили, чтобы мы в день выборов пошли в лес, а если по лесам и по всем селам войско, то что же нам делать?”..

Колосовец Петро, убедившись, что разговор идет со "своими хлопцами”, начал их угощать. Хозяйка поставила хлеб, яйца, сыр, двух жареных кур, а хозяин поставил пол-литра самогону. Потом он поставил еще пол-литра, но наши пить отказались, сказав, что есть приказ провода, запрещающий пить водку.

Перед тем, как уйти из хаты, наши начали просить помощи для УПА. Хозяин ответил, что он недавно корову отдал для УПА, кожух и 300 рублей деньгами. “Ну и вам дам сапоги и пиджак”, но подчеркнул, что он и так уже много помог.

За две ночи наши люди в селе Броница собрали 1500 рублей деньгами, 8 полушубков, 4 пары сапог, 2 пары ботинок, 9 комплектов белья, 14 литров самогону, сало, масло, курей и пр.

Наших боевиков, которые за две ночи обошли более 160 хат, везде принимали с приветом и гостеприимно, веря им, что они бандиты..»[337].

А чекистов принимали весьма и весьма неприветливо, может быть отчасти потому то, что нагнали последних в Западную Украину весьма много.

Внутренние войска Народного комиссариата внутренних дел (ВВ НКВД) появились в Западной Украине сразу же после прихода Красной армии.

Войска НКВД занимали особое место в Вооруженных силах СССР — нечто вроде СС в нацистской Германии, хотя их участие в боевых операциях не так афишировалась и в пропаганде их деятельность не играла столь важной роли, как образ «преданного и беспощадного рыцаря фюрера» в Третьем Рейхе. Личный состав частей НКВД подбирался, а не повально мобилизовывался, как в Красную армию. Политическое воспитание стояло там на несколько более высоком уровне, нежели чем в армии, чекисты были лучше обучены, оснащены и вооружены, их офицеры и рядовые получали лучшее материальное и социальное обеспечение, чем красноармейцы.

Это был основной враг повстанцев и гроза украинских деревень.

«Внутренние войска НКВД в двух своих основных пограничных округах к концу июля 1944 г. состояли: на Украине из 1 дивизии, 9 бригад, 1 кавполка и 1 танкового батальона — всего 33 011 человек. Одна бригада дислоцировалась на освобожденной территории Румынии. В ВВ Белорусского округа к тому времени насчитывалось 2 дивизии и 1 отдельный стрелковый полк общей численностью 10 461 солдат и офицер»[338].

На начало октября 1944 года в Западных областях Украины дислоцировалось 26 304 бойца ВВ НКВД, сведенных в бригады и 1 дивизию[339].

Таким образом, их численность уже на 1944 год превышала численность УПА.

Плюс к тому, против повстанцев боролись и пограничники, не входящие в структуру ВВ НКВД, но тоже во все времена, кроме периода ельцинских свобод, бывшие и являющиеся частью лубянского ведомства.

Часовые советских границ впервые столкнулись с повстанцами в 1939 г., вторично — весной 1944 г., когда их части шли непосредственно за фронтом, устанавливали границы и помогали Красной армии и ВВ НКВД «расчищать» территорию от враждебного элемента.

Например, за апрель — июнь 1944 г. у пограничников 1-го Белорусского фронта было 68 боевых столкновений с повстанцами в северных районах Волынской и Ровенской областей, стоивших упистам сотен жертв[340].

Описание одной из таких операций из-за его объёма вынесено в приложение (См. Приложение № 10)

Чекистско-войсковых операций за годы противостояния было проведено не тысячи, а десятки тысяч, с участием не столько пограничников и красноармейцев, сколько Внутренних войск НКВД.

К лету 1945 года общая численность ВВ НКВД в западных областях Украины составила 34 865 человек — примерно в полтора-два раза выше численности УПА на тот момент.

Осенью 1945 г. часть подразделений ВВ НКВД вывели из Западной Украины, и на 19 ноября 1945 г. их численность составила 22 907 человек: 14 полков[341].

Кроме того, по понятным причинам в Западной Украине на железных дорогах дислоцировались железнодорожные войска НКВД — на 21 октября 1945 г. их личный состав насчитывал 1848 человек[342].

«Только за первый квартал 1945 года части [32-й] дивизии внутренних войск НКВД [по охране железных дорог] одновременно с охраной объектов провели 305 войсковых операции по борьбе с бандами УПА, в результате которых убили 950 бандитов, пленили 1820 человек, захватили большое количество оружия и боеприпасов»[343].

В то же время, в этой дивизии НКВД отмечались случаи проявлений антисоветских настроений: «Рядовой 62-го полка Мещеряков Степан Антонович, 1906 года рождения, русский, б[ес] партийный], среди личного состава подразделения систематически проводил антисоветскую пропаганду, направленную против колхозного строя, возводил клевету на сталинскую Конституцию, кроме того, распространял провокационные слухи о том, что, якобы, у нас в тылу, в результате войны, население умирает с голода целыми районами (в 1946 г. по стране прошел голод. — А. П).

Мещеряков Военным Трибуналом осужден к 15-и годам исправительно-трудовых работ.

Рядовой 3-го батальона 154 полка Доценко Иван Григорьевич, 1906 г. рождения, русский, бе [с] партийный], образование 2 класса, неоднократно среди личного состава полка высказывал намерение изменить Родине, уйти в банду украинских националистов, к этому склонял и других бойцов, своих сослуживцев.

1 апреля с. г. во время обеда в столовой гарнизона Доценко стал открыто провоцировать бойцов к групповой измене Родине, заявив:

“Давайте, хлопцы, убежим отсюда к бандеровцам, а то здесь пропадешь с голоду. В бандерах обувают, одевают и жить можно, а здесь одевают плохо и голодом морят. Все равно здесь с голоду пропадешь, а туда уйдем, там будем жить и кушать вдоволь” (если так погано обеспечивали служащих железнодорожных войск НКВД, то каково же приходилось красноармейцам? — А. Г.).

Доценко Военным Трибуналом войск НКВД осужден к 10-и годам ИТЛ.

Начальник гарнизона по охране жел[езн]одор[ожного] моста 157 км, 154 полка Ковалев Александр Николаевич, 1913 года рождения, русский, член КП(б)У, образование среднее, установил тесную связь с украинско-немецкими националистами Стефаре-шиным, Арапчуком, Валошиным. По заданию бандита Арапчу-ка [Ковалев] освобождал бандитов из-под ареста без ведома командования, принимал их на гарнизон в качестве бойцов, снабжал последних документами, участвовал в пьянках с бандитами, укрывал их на гарнизоне.

Сам не вел борьбы с бандитизмом и призывал к этому весь личный состав.

Ковалев арестован, дело следствием закончено и передано по подсудности.

Начальник гарнизона ж[елезно]д[орожного] моста 155 км, 154-го полка сержант Коротких Василий Иванович, 1921 года рождения, русский, член ЛКСМУ, вместе с начальником соседнего гарнизона сержантом Семиным Иваном Дмитриевичем поддерживали связь с бандитами УПА, скрывали их от репрессии органами НКВД, выдавали бандитам справки, что они являются бойцами их гарнизонов.

Коротких со своего гарнизона передал бандитам ручной пулемет, винтовку, гранаты, патроны, составлял фиктивные справки и лично выезжал в Тисменицкое р[айонное] отделение] НКВД освобождать задержанных бандитов. Таким путем им было освобождено 20 бандитов.

Коротких и Семин арестованы и предаются суду Военного Трибунала. (…)

Начальник гарнизона 62-го полка лейтенант Тимофеев Павел Васильевич, член КП(б)У установил интимную связь с дочерью сотника банды УПА Трофимчук Тиней, стал систематически пьянствовать, вступил в ходатайство перед РО НКВД Лановско-го района не выселять семью Трофимчука из пределов Западной Украины.

Под влиянием Трофимчука Тимофеев стал производить религиозные отправления 14 февраля с. г. хоронил бойца Полякова и на его могиле поставил крест.

Решением ДПК лейтенант Тимофеев из рядов КП(б)У исключен…»[344].

Эти факты — не из повстанческой газеты, а из отчета Тимофея Строкача — Наркома внутренних дел УССР и бывшего руководителя УШПД. Обратим внимание: все шестеро, отмеченные в этом документе — русские. Как видим, не совсем уж оторванными от реальности были надежды бандеровцев на революцию в СССР, если даже в частях НКВД отмечались случаи «морально-политического разложения».

Однако, как бы ни разлагались служащие железнодорожных войск НКВД, они и их коллеги из боевых частей основную свою задачу выполняли.

Всего за период с февраля по 31 декабря 1944 г. в западных областях Украины против УПА было проведено 6495 чекистско-войсковых операций, вследствие которых повстанцы и подпольщики потеряли убитыми 57 405 человек, и 50 387 было взято в плен и задержано. Среди трофеев насчитывалось 35 орудий, 328 минометов, 15 огнеметов, около 3-х тысяч пулеметов, 4230 автоматов, 18 591 винтовок[345].

За этот же период — до 12.12.44 — ВВ НКВД потеряли 1424 убитыми и 1440 ранеными оперработников, офицеров и бойцов войск НКВД[346].

Примерно такие же цифровые данные относятся к 1945 г.

Здесь следует отметить важную особенность борьбы советских сил против повстанцев — в ходе нее нарушались все мыслимые и немыслимые правовые нормы, законы и обычаи ведения войны. В частности, это касалось уничтожения мирного населения.

Обратим внимание на численность убитых «повстанцев» за 1944 г.: 57 405 человек. Пленено — 50 387 человек. За тот же период захвачено всего 26 000 единиц стрелкового оружия. То есть, вроде бы, получается, что 80 000 человек (или почти 80 %) убитых и захваченных в плен были безоружными людьми, подвернувшимися «под горячую руку» гнавшимся за орденами ретивым чекистам.

Летом 1944 г. численность УПА составила 25 тыс. человек — то есть по чекистским отчетам за 11 месяцев ее уничтожили четырежды, что, даже с учетом постоянного пополнения рядов повстанцев кажется невероятным.

Но не следует высчитывать количество убитых мирных жителей из расчета: количество убитых минус количество захваченного оружия. Тут применим целый ряд погрешностей, из которых назовем наиболее существенную.

И рядовые, и командиры чуть ли не всех уровней преувеличивало количество убитых, потому что количество пленных и винтовок особо не завысишь — их должно предъявить, и их может посчитать любой начальник. А могилы уничтоженных чекистами украинцев с целью проверки точности отчетов никто не раскапывал.

В общем, партийная и чекистская статистика позволяет создать лишь общее представление о масштабах повстанческой борьбы и тенденциях в действиях сторон.

О ходе борьбы с повстанцами карательные и партийные органы постоянно информировали высшую номенклатуру УССР и СССР, которые из года в год попустительствовали террору против населения западноукраинских сел, а то и приказывали его вести. Именно на руководстве СССР и УССР, то есть на Сталине и Хрущеве, как послушном сатрапе кремлевского горца, лежит ответственность за вакханалию бесчинств, устроенных чекистами, военными и партийцами в ходе «ликвидации политбандитизма».

Не только документы повстанцев, но и партийные отчеты 1944 года и позднее изобилуют описаниями дикого произвола со стороны советских карательных органов.

Например, за 1945 г. в западных областях УССР прокуратурой было зафиксировано или вскрыто 1109 нарушений «социалистической законности»[347] работниками НКВД и НКГБ (по Станиславской и Волынской областях информация попала в эту сводку только за 2 месяца). В их числе было 77 убийств, 75 поджогов и уничтожения имущества, 378 грабежей, 213 случаев избиений и 46 незаконных арестов.

Очевидно, что это малая толика от реально проходивших в регионе бесчинств, поскольку большинство из них, согласно «корпоративной этике», скрывалось, а запуганные местные жители обычно никуда не сообщали о неправомочных действиях солдат, милиции, партхозактива и чекистов.

Кстати, информацию о том, что деяния особо рьяных и морально стойких чекистов покрывали их начальники, можно найти и в мемуарах участника этой борьбы Георгия Санникова, описывающего диалог с вышестоящим коллегой:

«Ну а что ты хочешь, — просто и откровенно отреагировал этот опытный оперативник и руководитель, — люди месяцами живут вне семьи, молодые, выпить хочется, женщину иметь. Другое дело, когда все это делается грубо, с насилием и принуждением, как известный тебе случай с майором К. Пришел к сельской учительнице пьяный, выстрелил в потолок, водки требовал и любви. А этому майору 27 лет, он вот уже четвертый месяц в командировке, холостой. Третий год по таким командировкам мотается, месяцами чистой постели и нормальной бани не видит. Тяжело. Я такое не оправдываю, но понять его состояние можно. Наказывать обязательно надо, прежде всего как коммуниста. И правильно ты говорил на партийном собрании, что прежде всего спрос идет как с коммуниста, а уж потом как — с оперработника.

— Я всего не знаю, как вы, Александр Герасимович. Я живого или мертвого бандита еще не видел, но знаю, что наш представитель в селе — это лицо нашей партии. По нему селяне делают выводы о всей партии, о всей госбезопасности. И из этого надо исходить.

— Это вы правильно говорите, — переходя почему-то на “вы”, с едва уловимой хитринкой в глазах, после короткой паузы вымолвил Лихоузов, — но партийность и человечность рядом должны быть, дополнять взаимно друг друга. Вы разбирали этот случай. К. выстрел произвел случайно. Автомат был на боевом взводе, патрон в патроннике, забыл поставить на предохранитель. Вы же знаете, уже должны знать, — подчеркивая “должны знать”, произнес Лихоузов, — что там, где встреча с оуновцами может произойти совершенно неожиданно, ночью, днем, когда все решают секунды, где каждый лишний звук, тем более звук затвора, может привести к гибели, патрон должен находиться в патроннике, а оружие стоять на боевом взводе. Ну, забыл парень поставить на предохранитель, ну выпивший был, ну выстрелил случайно. След на потолке оставил. Заявила при первом опросе девушка, что приставал и угрожал оружием, вы об этом помните?

Я согласно кивнул.

— А помните, что эта же самая молодая учительница говорила, когда узнала о возможных неприятных последствиях для майора?

Я снова молча кивнул.

— Девушка эта заявила нам с вами обоим, что была бы у нее в доме водка, выпила бы вместе с ним, да водки не было. Что ничего против этого хлопца-майора не имеет, что ей жалко его, что он может пострадать >із-за этого случая. И правильно мы с вами решили — обсудить случай построже, предупредить товарища и перевести его под замену в другое село. Похлебаете с наше, товарищ лейтенант, может, помягче станете, — как бы подчеркивая условия моей работы в Киеве, закончил Александр Герасимович»[348].

Поразительно мягок этот товарищ Лихоузов (личность, кстати, вполне реальная). За попытку изнасилования, причем совершённую в пьяном виде с применением огнестрельного оружия, пожурил подчиненного, и перевел в другое село.

А сколько таких случаев было в реальности? Безусловно, они носили массовый характер.

Даже в период демократии и относительной свободы прессы, много ли случаев избиений и грабежей милиционерами обычных граждан фиксировалось в отчетах прокуратуры или МВД России или Украины, или как-то вообще фиксируется на бумаге? Ничтожная часть. Что же говорить о 1940-х годах!?!

Кстати, следует внести корректировку в образ чекиста, который рисуют до сих пор публицисты и государственная пропагандистская машина: беззаветно преданный партии, дьявольски прозорливый и запредельно жестокий интеллектуал, вышедший из простого народа.

Как свидетельствует тот же Санников, «После окончания войны в 1945 г. в органы МВД-МГБ Украины пришло много молодежи, среди них большинство фронтовиков, но они в лучшем случае имели только среднее и специальное чекистское образование в виде шестимесячных или годичных курсов… Многие работники центрального аппарата МГБ-МВД Украины ни интеллектом, ни грамотностью не отличались»[349]. О работниках периферии и говорить не стоит! Недостаток ума и образования они часто восполняли жестокостью.

Наверное, Санников имел в виду работников вроде упоминавшегося Перекреста, деловито свидетельствовавшего: «Наград у нас не было, поскольку публично о той войне нигде не упоминалось, и за лично убитого в бою бандеровца стали давать краткосрочный отпуск. Но честно скажу, что если уж сдавался бандеровец, то ради отпуска его не стреляли — отдавали под суд»[350].

Честный Перекрест опять что-то напутал. Давали в той войне и ордена и награды. Бойцу погранвойск НКВД ефрейтору Семёну Пустельникову звание Героя Советского Союза присвоили посмертно — 31 марта 1945 года — за то, что во вермя боя с бан-деровцами 5 февраля того же года он не сдался в плен, а подорвал гранатой себя и, как гласит официальная версия, двоих повстанцев.

Что же касается убийств пленных, то, может быть, сам Перекрест никого и не убивал, но для его коллег такие вещи были обычной практикой. Некоторые цифровые данные уже приводились в этой работе в главе о противостоянии УПА и Красной армии — в описании боя под Гурбами.

Да и вообще в 1944 г. националистов в плен брали редко — обычно каратели поголовно расстреливали взятых с оружием в руках повстанцев. Примерно до 1945 г. «взятые в плен и задержанные», а также большинство «явившихся с повинной» — это только что мобилизованные бадеровцами крестьяне, дезертиры, уклонисты, члены ОУН и бывшие коллаборационисты, а так же все те же мирные крестьяне, оказавшиеся в неподходящее время в районе проведения чекистских операций. Если все же «член антисоветских формирований» был не расстрелян сразу после пленения, то ему без особых церемоний давали 25 лет концлагерей, невзирая на такие смягчающие обстоятельства, как юный возраст или насильственный характер мобилизации в УПА.

Да и над мирным населением, с повстанцами не сотрудничавшим, люди с холодной головой достаточно горячо издевались.

В справке особой инспекции отдела кадров МГБ УССР «О наиболее характерных случаях нарушения советской законности сотрудниками УМГБ западных областей УССР»[351] от 1 июля 1946 г., можно найти информацию о:

— «незаконных методах ведения допроса» (т. е. пытках) обвиняемых;

— фальсификациях обвинений со стороны чекистов (выдумывались целые антисоветские организации);

— неоправданно длительных сроках предварительного заключения;

— избиениях, оскорблениях и грабежах подозреваемых, свидетелей, а также простых селян при проведении оперативно-розыскных мероприятий.

Товарищи из НКВД-МВД, как и эмгэбисты, также особой корректностью не отличались.

Вот описание некоторых случаев нарушения «социалистической законности» в 1945 году:

«Для ликвидации банды из гор Чертково в село Кривеньки на автомашинах выехала группа бойцов 174-го батальона войск НКВД под руководством начальника штаба батальона, майора Полянского.

С группой войск НКВД для оперативной работы выехали: заместитель] начальника Пробижнянскогор[айонного] о[тдела] НКВД лейтенант милиции Костин Николай Семенович; старший оперуполномоченный того же райотдела мл[адший] лейтенант милиции Смирнов Иван Федорович; начальник паспортного стола мл[адший] лейтенант милиции Фирсов Михаил Григорьевич; начальник] Пробижнянского РО НКГБ Беляев и пом[ощник] оперуполномоченного Пробижнянского РО НКГБ Литвяк Иван Петрович.

Находившийся в командировке при РО НКВД оперуполно-моченньй о[тдела по] б[орьбе с] б[андтитизмом], мл[адший] лейтенант Молдаванов по оформлению дел выселяемых семей оу-новцев самовольно присоединился к группе майора Полянского.

22 октября группа прибыла в село Кривеньки, но банды здесь не обнаружила. Майор Полянский и мл[адший] лейтенант Молдаванов, будучи в пьяном виде, в порядке репрессии за убитых бандитами 3-х красноармейцев отдали приказание бойцам жечь дома и расстреливать жителей села Кривеньки. По приказанию Полянского и Молдаванова было расстреляно 10 человек престарелого возраста от 60 до 80 лет. В числе расстрелянных большинство являются членами семей красноармейцев. Группой Полянского сожжено 45 домов с надворными постройками, домашним имуществом, а также сожжено большое количество намолоченного хлеба, убиты лошадь и корова. В числе сожженных домов около 20 домов принадлежат семьям красноармейцев.

Участвовавший в операции заместитель] начальника Про-бижнянского РО НКВД лейтенант милиции Костин мер к предотвращению незаконных расстрелов и поджога домов, принадлежащих гражданам села Кривеньки, не принял.

Пом[ощник] оперуполномоченного РО НКГБ Литвяк в одном из домов граждан забрал водку, напился пьяным, отдал приказание бойцам истребительного батальона сжечь два дома, и сам лично расстрелял двух ни в чем не повинных граждан.

Ст[арший] оперуполномоченнгяй РО НКВД мл[адший] лейтенант милиции Смирнов по приказанию Молдаванова расстрелял ни в чем неповинного гражданина села Кривеньки престарелого возраста.

Начальник паспортного стола мл[адший] лейтенант милиции Фирсов ходил по домам села Кривеньки, забирал водку, напился пьяным до бессознания, утерял свой головной убор и пьяным был доставлен в райотдел НКВД.

По данному делу Военной Прокуратурой войск НКВД по Тернопольской области майор Полянский, оперуполномоченный ОБЕ УНКВД мл[адшии] лейтенант Молдаванов и пом[ощник] оперуполномоченного Пробижнянского РО НКГБ Дитвяк арестованы и привлекаются к уголовной ответственности.

Заместитель] начальника Пробижнянского РО НКВД лейтенант милиции Костин и начальник Пробижнянского РО НКГБ Беляев решением бюро Тернопольского обкома КП(б]У с занимаемых должностей сняты.

Заместитель начальника Райотдела НКВД Костин переведен в другой район на должность старшего оперуполномоченного.

Старший оперуполномоченный Пробижнянского РО НКВД мл[адший, лейтенант милиции Смирнов и начальник паспортного стола того же райотдела мл [адший] лейтенант милиции Фирсов арестованы: в административном порядке на 20 суток каждый»[352].

Во всей этой истории лейтенант милиции Фирсов представляется наименее невменяемым. Не исключено, что, видя расправу своих коллег над жителями деревни Кривеньки, он просто решил напиться, чтобы в этих бесчинствах не участвовать и легче перенести картины зверств.

Прокуратура фиксировала и случаи изнасилования сотрудниками «органов» местных девушек: «14 февраля 1946 года на-пальником отделения ББ Глинянского РО НКВД мл[адшим] лейтенантом Матюхиным задержанная Михальская была вызвана им в кабинет, где после краткого разговора с задержанной Матюхиным было предложено Михальской иметь с ним половое сношение, взамен чего обещал Михальскую освободить из-под стражи, после чего потребовал от задержанной раздеться догола и сесть к нему на колени, что и было выполнено Михальской.

На другой день, т. е. 15.11.1946 года вечером, Михальская снова была вызвана на “опрос” начальником отделения ББ Матюхиным, где было предложено арестованной сожительство, обещая ее освободить и устроить последней хорошую жизнь.

Когда же арестованная Михальская отказала в половом сношении Матюхину, последний избил арестованную резиновой палкой, раздев догола, положил ее за косы на пол и под видом проверки венерического заболевания в половой орган указанной Михальской воткнул резиновую палку. После оказанного сопротивления со стороны Михальской и заявления, что она сообщит о проделанном прокурору, Матюхин вторично избил Михальскую, предложив последней стать на колени, взять его половой орган в руки и положить в рот.

После продолжительных издевательств, граничащих с садизмом, Матюхин таким образом испачкал своим выделением лицо и платье Михальской, и когда позднее в кабинет Матюхина вошли 4 человека сотрудников РО НКВД и увидели лицо и платье Михальской выпачканными, то Матюхиным было разъяснено: “Смотрите, какая сморкачка, а про связь с бандой ничего не хочет рассказывать”

18 февраля с. г. задержанная Михальская была освобождена из-под стражи как необоснованно задержанная.

Кроме того, с таким же садизмом начальником отделения ББ Глинянского РО НКВД Матюхиным были изнасилованы задержанные девушки, как то: Пастернак Ольга Михайловна, 1927 года рождения из с. В[еликий] Полюхов, Костив Мария Юрьевна, 1929 г. рождения из того же села, Прокира Галина Николаевна, 1924 г. р. из села Женив и Степанова Эмилия Брониславовна, 1930 г. рождения из села Задворье.

Указанные девушки содержались в КПЗ с грубым нарушением ст[атьи] 93 УПК УССР без санкции прокурора от 15 до 20 дней и после учиненного насилия и издевательства последние были освобождены как необоснованно задержанные»[353].

Обычно уличенные в подобных бесчинствах чекисты или милиционеры отделывались «строгими выговорами с предупреждением», двадцатью сутками ареста, часто — понижением в звании или исключением из «органов». Но были и случаи заключения и даже расстрела наиболее свирепых и опустившихся «стражей порядка», пристреливших в нетрезвом виде какого-нибудь советского, партийного или комсомольского работника. За убийство простого крестьянина, или военнопленного повстанца чекистов не расстреливали.

Последний главнокомандующий УПА Василий Кук так охарактеризовал разницу между методами антипартизанской войны СС и НКВД: «Советские методы страшно подлые. Немцы воевали прямо. Советы, в отличие от немцев, использовали провокации… И агентура на местах, и засылка внутренних агентов. Немцы и большевики не отличались по уровню террора — стреляли как одни, так и другие. Но большевики хотели придать убийствам какой-то законный вид: “Он совершил какое-то преступление, что-то нарушил и поэтому надо расписаться”. А немцы без лишних церемоний убивали всех евреев и славян»[354].

Как здесь не вспомнить крылатую фразу российского реформатора Сергея Витте: «Чем правее — тем тупее, чем левее — тем подлее».

Эту разницу в методах борьбы повстанцы почувствовали на себе моментально — в 1944 г.

А на 1945 г. приходится фаза наибольшей активности УПА. Если за весь 1944 г. было зарегистрировано 2903 военнотеррористические акции повстанцев и подпольщиков, то только за первую половину 1945 г. — 2207. Из них 689 терактов, 212 диверсий на железных дорогах, объектах связи, шоссейных путях, 11 нападений на райцентры, 236 нападений на госучреждения и предприятия, и прочих — 1059[355].

В 1946 г. количество «бандпроявлений» было лишь чуть меньше аналогичного показателя за 1944 г. — 2598. Но характер «банд-проявлений» в 1946 году изменился — если в 1944 или 1945 году курень или сотня могли на несколько часов занять райцентр, то с 1946 года повстанцы действовали уже мелкими группками.

Для того, чтобы описать «бандпроявления», то есть в переводе на русский язык повстанческие операции, приведём отрывок из партийного отчёта 1945 года:

«По данным обкомов КП(б)У западных областей Украины в августе с. г. было 79 бандпроявлений. В том числе в Волынской области — 24 бандпроявления, во Львовской — 16, в Ровен-ской — 13, Станиславской — 13, Тернопольской — 12 и в Дрого-бычской одно.

Бандпроявления, главным образом, направлены на срыв хлебопоставок (уничтожались сельскохозяйственные машины, поджигались посевы, скирды, зернохранилища), а также совершались террористические акты против партийных, советских, военных работников и местных активистов.

В Волынской области в августе были убиты 9 партийных и советских работников, два председателя сельских советов и 28 местных жителей (…)

Следует отметить, что за первые семь дней сентября с. г бандпроявления усилились. С 1 по 8 сентября в шести западных областях было 21 бандпроявление, в том числе во Львовской — 7, в Станиславской — 4, Тернопольской — 4, Волынской — 3, Ровен-ской — 2, Дрогобычскои — 1.

Из 21 бандпроявления 7 направлены на срыв хлебопоставок

Так, 1 сентября в селе Торское Залещицкого района Тернопольской области бандиты увели в лес уполномоченного по хлебозаготовкам — заместителя] директора Залещицкой МТС по политчасти тов. Петренко Судьба его неизвестна.

4 сентября в этом же селе бандиты разбили два трактора и молотилку. 2 сентября в селе Зашков Городокского района Львовской области были обстреляны бандитами уполномоченные района по хлебозаготовкам.

Жертв не было.

В этот день возле села Санжары Обертинского района Станиславской области бандиты перехватили обоз с зерном, направлявшийся на пункта “Заготзерно”. Забрав все 25 центнеров хлеба, бандиты отпустили возчиков вместе с подводами домой.

4 сентября в селе Сморжев Лопатинского района Львовской области бандиты увели в лес председателя сельсовета т. Кучин-ского и, продержав его до вечера, отпустили, предупредив, что если он будет продолжать заниматься организацией хлебопоставок, то его повесят.

В ночь на 5 сентября бандиты обстреляли зажигательными пулями скирду хлеба, принадлежащую крестьянам села Завильне Рогатинского района Станиславской области Пожаром уничтожена молотилка Рогатинской МТС и 15 копен хлеба.

6 сентября в колхозе села Гринковцы Пробежнянского района Тернопольской области бандиты подожгли скирду соломы. В результате распространившегося пожара сгорела молотилка и нескошенная пшеница на площади 16 га.

Бели в августе банды действовали преимущественно из засад, то в сентябре участились открытые нападения на села.

Так, 1 сентября банда совершила нападение на село Жалеево Золочевского района Львовской области. В селе находился гарнизон в составе 16 бойцов.

В этот день на село Клинки Ракитновского района Ровенской области напали три бандгруппы: “Серомаза”, “Павленко” и “Велеса” в составе 200 бандитов. В завязавшемся бою убиты участковый уполномоченный райотдела НКВД, 8 бойцов из группы самоохраны, а 20 бойцов были уведены бандитами в лес.

2 сентября бандбоевка «Донбасс» ворвалась в село Липсу-ки Владимерецкого района Ровенской области и обезоружила 12 бойцов самоохраны.

4 сентября бандбоевка в составе 10 бандитов в селе Кобылье Збаражского района Тернопольской области зверски убила четырех крестьян-активистов»[356].

В общем, разоряли как могли совхозы-колхозы, убивали чекистов и представителей новой власти, а также тех, кто с этой властью сотрудничал.

Согласно партийным отчетам, за 1946 г. органы МВД и МГБ, внутренние и пограничные войска уничтожили 10 774 «бандитов и членов ОУН», пленено 9541 и явилось с повинной 6120 человек. Не совсем ясно, входит ли в это число тысячи повстанцев, убитых бойцами Красной армии.

Таким образом, двумя наиболее тяжелыми годами как для советской власти, так и для ее противников были 1944 и 1945 гг. Причем квалификация оставшихся в живых повстанцев в дальнейшем несколько возрастает — при резком уменьшении численности УПА, и, соответственно, потерь, число «бандпроявлений», т. е. операций, снижается не столь радикально (хотя их масштабы становятся меньше). Да и чекистско-войсковые операции гораздо реже приносили результаты.

Наиболее успешной акцией — МВД УССР совместно с МГБ и Советской армией — против УПА была упоминавшаяся блокада почти всех населенных пунктов Западной Украины, проходившая в январе-апреле 1946 года. Повстанцам пришлось зимовать в лесу, расформировать курени и сотни на чоты и рои (взводы и отделения), а добывать продовольствие в деревнях, в которых стояли гарнизоны, нередко приходилось с боем. Потери УПА достигли 40 % личного состава.

А вот как эта акция отразилась в справке за подписью главы НКВД УССР Тимофея Строкача, за период с 1 января по 25 мая 1946 г. Проведено операций и засад 47 798, убито повстанцев — 7523, задержано «бандитов и прочих» 25 277. То есть в среднем при проведении операции или засады чекисты захватывали или убивали 0,7 повстанца. За тот же период явилось с повинной 6157 человек.

Были взяты трофеи: 10 327 автоматов и винтовок, 765 ручных пулеметов, 2183 пистолет. «Бандпроявлений» зафиксировано 601, при проведении операций погибло 236 бойцов ВВ, и «потери при бандпроявлениях» составили 864 человек[357].

В ходе блокады и после нее Главный военный штаб УПА решил провести частичную демобилизацию, отправив «домой» несколько тысяч бойцов. По плану все они должны были влиться в подполье ОУН, но в реальности часть из них «явилась с повинной», часть была выявлена и арестована МВД и МГБ.

В дальнейшем противостояние УПА — ВВ МВД и МГБ пошло на спад, поскольку силы повстанцев постепенно таяли, украинское население видело бесперспективность противостояния сталинской империи.

К периоду наибольшей интенсивности боев УПА относится гибель ее первого командира — Дмитрия Клячковского («Клима Савура»).

Родился этот бандеровский командир в семье крестьян-бед-няков на Тернопольщине, а когда подрос — пошел учиться на юрфак Львовского университета. Это учебное заведение являлось рассадником радикального национализма, несмотря на то, что украинских студентов там было мало. После университета Кляч-ковский проходил службу в Войске Польском, по демобилизации занимался торговлей. За принадлежность к ОУН в 1937 г. угодил в польскую тюрьму, откуда вышел еще до войны. Был членом управы спортивной организации «Сокол», в 1939–1940 гг., уже при большевиках, руководил оуновским комсомолом — Юнацтвом — в Станиславской области. За это был арестован чекистами и проходил одним из обвиняемых по знаменитому «процессу 59-ти». Коммунисты были куда злее поляков, поэтому Клячковско-го, отрицавшего свое участие в ОУН, приговорили не к краткосрочному тюремному заключению, а к «высшей мере социальной защиты». Потом все же приговор смягчили — дали 10 лет тюрьмы. Во время отступления Красной армии, когда НКВД тысячами расстреливал заключенных по тюрьмам Западной Украины, Клячковскому удалось этой участи избежать и, более того, еще до прихода немцев вырваться на волю из Бердичевской тюрьмы. Сразу по освобождению он возглавил оуновскую организацию города Львова, а потом стал краевым руководителем ОУН на Волыни, то есть непосредственным подчиненным Николая Лебедя и непосредственным же начальником Василия Ивахова. К тому моменту, когда Ивахова сменил Клячковский на посту главкома УПА, последнему было 32 года.

Решением ОУН он был снят с поста командующего УПА в конце августа, но передача дел новому главкому Роману Шухеви-чу (Тарасу Чупрынке) шла до конца ноября 1943 г.

26 января 1944 г. Клячковского повысили до звания майора и назначили главой УПА-Север, то есть отрядов УПА, действовавших на Волыни и Полесье.

Зная про то, какую роль он играл в повстанческом движении, чекисты основательно охотились за этим человеком. Центральный аппарат НКВД Украины во главе с бывшем главой Украинского штаба партизанского движения Тимофеем Строкачем разработал план ликвидации руководящего актива ОУН и УПА на Волыни. Все материалы подшивались в папку «Агентурное дело “Щур”» (т. е. «Крыса»). Основным объектом этого дела был Клячковский. Толку от этого дела было практически никакого, поскольку конспирация у повстанческих командиров была высока, да и сотрудники «органов» в 1944 г. пока еще не были поднаторевшими в сложных агентурных комбинациях, проводя свои чекистско-войсковые операции по принципу «стреляю во все движущееся».

В уничтожении Клячковского им помог случай.

В конце января 1945 г., проводя одну из операций по ликвидации отрядов УПА в Волынской области, чекисты в бою захватили сани, на которых лежал больной тифом командир соединения групп УПА «Завихвост» «Кайдаш» (он же «Рудый») — Юрий Стельмащук. Сопровождавшая его сотня, несмотря на все попытки, не сумела отбить командира. Стельмащука сразу же отправили в Киев и 8–9 февраля 1945 г. его впервые допросили, причем при допросе присутствовал сам Строкач. Неизвестно, чем подействовали на «Кайдаша» чекисты, но он полностью сломался, рассказав все, что знал, в том числе и про «Савура».

Например, на вопрос: «Где сейчас находится Клим Савур?» он ответил следующее:

«Исходя из того, что “Клим Савур” условился со мной о встрече на 30 января 1945 г. в Оржевских хуторах Клеванского района Ровенской области, я думаю, что до настоящего момента он со своей личной охраной, которая состоит из 2-3-х хорошо вооруженных хлопцев, должен находиться на указанных хуторах, где у него есть надежная база пособников.

На расстоянии 1–1,5 километров от “Клима Савура” для прикрытия постоянно находятся ООН (“Отдел особого назначения”) под командованием “Узбека” в составе 60 человек, вооруженных ручными пулеметами, автоматами и винтовками.

Насколько мне известно, “Клим Савур” никогда в подземных крыивках не прячется, отдавая предпочтение пребыванию весь день в лесу, а ночью — на конспиративных квартирах, которые содержат преданные ему персоны из местных жителей.

В частности, я думаю, что одной из таких квартир является строение зажиточной крестьянки Оржевских хуторов, муж и сын которой, как мне сообщил “Клим Савур”, были активными участниками УПА и погибли в 1943 г. в боях с немцами.

В этой хате, как я уже говорил, 30 ноября 1944 г. я ужинал с “Климом Савуром”. (…)

Расположение указанной хаты я хорошо знаю и безошибочно могу ее показать.

Другая хата, где я ночевал с “Климом Савуром”, находилась в южной части Оржевских хуторов… Собственником ее является женщина годов 30-32-х, низкого роста, полновата, темная шатенка.

Место расположения этой хаты я тоже могу показать»[358].

В указанное место тут же были направлены 20-я и 24-я стрелковая бригада ВВ НКВД, которым помогали местные Клеван-ские районные отделения НКВД и НКГБ и организованные ими «спецгруппы». Строкам также был на месте, прихватив с собой предателя Стельмащука.

К 10 февраля район предполагаемого нахождения Клячков-ского был полностью окружен.

О дальнейших действиях чекистов Строкам так в день окончания операции отчитывался перед Хрущевым: «В ходе операции 12 февраля с. г. в лесу, 2 километра западнее села Оржев Кле-ванского района Ровенской области, отрядом 20 бригады под командованием начальника штаба 233 стрелкового батальона старшего лейтенанта Хабибулина была обнаружена вооруженная группа в количестве 3 человек, которая, заметив красноармейцев, открыла огонь и начала отходить. Захватить живьем отходивших бандитов не представлялось возможным, так как они усиленно отстреливались из автоматов и убили одного красноармейца.

В результате боя все три бандита были убиты. При трупах обнаружено 3 автомата, 3 пистолета, орден Красная Звезда, гвардейский знак и полевая сумка с оперативными документами ОУН-УПА, а также фотография “Клима Савура”

В числе документов имеются данные о численном составе и наличии бандформирований УПА под командованием “Рудого”, “Дубового”, “Энея” и “Верещака” и ряд других важных документов.

Все три трупа доставлены в город Ровно. По захваченной в документах фотографии, а также содержащихся у нас под арестом бандитских главарей “Рудым” и бывшим помощником “Дубового” по хозчасти “Карым” точно опознан “Клим Савур”. Остальные два трупа не опознаны»[359].

Владельцев явочных квартир «Савура» тоже арестовали и присудили к длительным срокам заключения.

А Стельмащук по выздоровлению выступал на митингах, озвучивая речи, сочиненные спичрайтерами из НКВД. От имени «Рудого» была издана листовка — призыв прекратить борьбу, помещенный рядом с фотографией убитого Клячковского. Таким образом чекисты надеялись деморализовать командный состав УПА и руководителей ОУН. Полностью использовав Стельмащука, коммунисты вынесли ему смертный приговор, и через полгода после описываемых событий расстреляли.

3.5. Охота на «Тура»

Об этом человеке следует рассказать в отдельной главе. Потому что как бы к нему не относились соратники, враги или ны: нешние жители Украины, его роль в истории этой страны никем не оспаривается. Да и выдающиеся качества его личности тоже признавали и те, кто за ним охотился, и те, кто от этих охотников бегал по лесам, горам и болотам. Речь идет о Главнокомандующем Украинской повстанческой армии в 1943–1950 гг. Романе Шухевиче. Именно он руководил Сопротивлением в течение почти семи лет (1943–1950), в то время как Степан Бандера «прохлаждался» в Заксенхаузене или вел политическую деятельность в Мюнхене.

Роман Шухевич родился 7 июля 1907 г. в местечке Краковец под Яворовом в Галиции, которая тогда входила в состав Австро-венгерской империи. Сейчас поселок городского типа Краковец относится ко Львовской области Украины и находится непосредственно на украинско-польской границе — шоссе Львов-Жешув.

Отец Романа Иосиф работал уездным судьей. С 1923 г., то есть с шестого класса украинской гимназии — на тот момент уже в Польше — Роман Шухевич находился в подпольной Украинской войсковой организации. Активно занимался спортом, что весьма пригодилось при проведении терактов. Первую свою операцию он провел в 1926 г. — в 19 лет, по приговору УВО убив школьного куратора Собинского, ответственного за политику полонизации украинских гимназий и семинарий. После убийства Шу-хевичу удалось уйти незамеченным. В 1928–1929 гг. он проходил службу в Войске Польском — в артиллерии. В 1929–1932 гг. учился в политехническом институте — сначала в Гданьске (Данциге), а потом во Львове. Подо Львовом он возглавил первую известную «экспроприацию» новосозданной ОУН — налет на почту в местечке Городок. В 1933–1934 гг., замеченный руководством ОУН, возглавлял военную референтуру краевой экзекути-вы ОУН (то есть ОУН в польской Украине), возглавляемой Степаном Бандерой. В 1933 г. молодой террорист в знак протеста против Голодомора провёл операцию по нападению на советское консульство во Львове, во время которого был уничтожен торговый представитель СССР Алексей Маилов.

В самом громком теракте ОУН — убийстве министра внутренних дел Бронислава Перацкого в 1934 г. — Шухевич, действовавший под новым псевдонимом — Роман Лозовский, принимал непосредственное участие уже не как исполнитель, а как организатор.

За это он был арестован поляками, но весомых доказательств вины у полиции не нашлось. Во время суда Шухевич заявил, что не принадлежит к ОУН, но по политическим убеждениям он — украинский националист. За недоказанностью преступления террориста отправили не в тюрьму, а в концлагерь Береза Картузьска, откуда в 1935 г., поднабрав обвинительных данных, его все же перевели в тюрьму. Там он сидел до амнистии 1938 г.

Выйдя из заключения, Шухевич стал соучредителем рекламной фирмы «Фама» во Львове, но толком заняться бизнесом ему не дали разворачивающиеся события в Карпатской Украине. Добровольно, под именем «Щука» он перешёл польско-чехословацкую границу и, возведенный в ранг поручика, стал членом штаба военизированной организации Карпатская Сечь. Повоевав с венграми в 1939 г., после разгрома Сечи Шухевич бежал обратно в Польшу, которая через полгода временно прекратила существование. В 1939–1940 гг. он возглавил сеть ОУН в Закерзонье, то есть в Украине, находящейся тогда под нацистской оккупацией. Во время раскола ОУН Шухевич примкнул к фракции Банде-ры, стал членом Центрального Провода ОУН(б) и референтом по связи с украинскими землями. То есть именно под его руководством отряды бандеровцев ходили через немецко-советскую границу — туда и обратно.

Весной 1941 г. Шухевич возглавил знаменитый батальон «Нахтигаль», который с началом войны вошел во Львов и охранял объёкты во время Акта провозглашения украинского государства 30 июня 1941 г. В украинском правительстве, просуществовавшем несколько дней, Роман Шухевич был одним из двух «заместителей министра обороны» В. Петрива (вторым был Алексей Гасин).

Войдя во Львов, будущий главком УПА узнал, что его младшего брата, адвоката Юрия Шухевича коммунисты расстреляли буквально перед тем, как оставить столицу Западной Украины.

После того, как украинское правительство и Дружины украинских националистов разогнали, Шухевич согласился на продолжение службы в 201-м батальоне охранной полиции — на должности командира первой сотни (роты) в ранге сотника.

Провоевав с партизанами большую часть 1942 г., он, как и другие бойцы этого батальона, в знак неприятия немецкой политики в Украине отказался продолжить службу. За это часть была разоружена и под конвоем отправлена сначала во Львов, а потом в Киев. По дороге Шухевич бежал. Затем во Львове помогал уходить в подполье оставшимся офицерам батальона, за что сам угодил в тюрьму, откуда он бежал и, обладая столь богатым опытом организаторской работы, террористической и боевой деятельности, полностью посвятил себя борьбе за независимую Украину, став военным референтом Провода ОУН.

В мае 1943 г., сместив Николая Лебедя, он стал главой Бюро Провода ОУН, в конце августа того же года эта должность за ним закрепилась на Втором великом сборе ОУН(б). Как руководитель ОУН он получил очередной новый псевдоним — «Тур». На том же Втором великом сборе Шухевича назначили главкомом УПА, поскольку этой должности он соответствовал больше, чем Клячковский («Клим Савур»), не имевший столь разнообразного опыта. Как главком УПА Шухевич получил еще один псевдоним, отличный от партийного — «Тарас Чупрынка» (Тарас Чупринка).

В июле 1944 г. на подпольном I Великом сборе Украинского главного освободительного совета (УГОС) «Чупрынка» был избран главой генерального секретариата УГОС и одновременно секретарем, курирующим военные вопросы.

Все это время нацисты очень хотели либо уничтожить Шухевича, либо познакомиться с ним поближе. Для этого они арестовали его жену — дочь греко-католического священника Наталью Шухевич-Березинскую. Американский исследователь Джеффри Бурде полагает, что договорённости бандеровских отрядов с гитлеровцами заключались «В некоторых областях [Украины], вопреки категорическому запретам со стороны руководства УПА..»[360]. Однако, только после личной встречи главкома с представителем оккупационной администрации Галиции, советником по украинским делам полковником Альфредом Бизанцем, полиция безопасности освободила Наталью. Очевидно, что эта встреча стала одним из рубежей «потепления» отношений между ОУН и Третьим Рейхом.

Что же касается стиля руководства Шухевичем революционной борьбой, то, безусловно, человеком он был авторитарным, требовательным к нижестоящим людям, мало считающимся с мнением своих коллег. Особых теоретических трудов он не оставил — его перу принадлежит только одна статья «К генезису УГОС», опубликованная в 1948 г. в подпольной печати. Да и то неизвестно, писал ли ее сам Шухевич или ему помогали партийные имиджмейкеры. Зато в отношении военной практики с ним вряд ли кто мог сравниться из коллег.

Столь ценный кадр, по понятным причинам, с лета 1944 г. попал под пристальное внимание советских спецслужб. Да и не он один. Несмотря на то, что Сталин в свое время произнёс знаменитую фразу «сын за отца не отвечает», родственники повстанцев очень даже отвечали за их деятельность — и их никто не спрашивал, согласны ли они с поведением братьев, детей или отцов.

На момент ареста (к 27 июля 1945 г.) Наталья Шухевич-Бе-резинская с Романом Шухевичем уже была разведена. Причем, арестовали её не одну, а вместе с матерью, сыном Юрием и дочерью Марией. Арестовали не столько из-за желания отомстить или «врубить срок» очередному ЧСВР — «члену семьи врага народа», сколько из-за вполне понятного стремления добраться до самого Главкома.

С целью поймать Шухевича спецгруппы НКВД устроили маскарад с хороводом.

Вот как описывал эти жутковатые игрища сын главкома Юрий, названный, кстати, в честь своего дяди — но не расстрелянного в 1941 г. большевиками Юрия Шухевича, а в честь брата матери Юрия Березинского — входившего в террористическую группу Романа Шухевича и погибшего при ограблении почтового отделения местечка Городок 30 ноября 1932 г.:

«В начале июля 1948 г. меня посадили в самолет и отправили в распоряжение Львовского управления МГБ. Я не знал, с чем это связано, и несколько дней просидел в камере в полном неведении. Наконец, меня вызвали к следователю и предложили… написать отцу письмо и самому передать кому-нибудь из связных. Обещали, что если отец сдастся, отпустят маму и бабушку. Я по своей наивности согласился. Мы договорились, что меня отвезут в Самбор, ну а дальше я уже сам пойду, куда сочту нужным.

И вот, едем в легковой машине в Самбор: я, накрытый плащом, офицер сопровождения и водитель. Начало смеркаться. Невдалеке от села Конюшки машина стала, и водитель стал копаться в моторе. По той же дороге на телеге ехал учитель из Рудок, и предложил подбросить меня до Самбора. Я согласился, и мы поехали.

Через несколько сот метров из леса вышли повстанцы, и к учителю:

— Куда едете?

— Да в районное управление образования из Рудок.

— А парень с вами?

— Да нет, подсел он тут, недалеко.

Тогда повстанцы завязали мне глаза и увели в лес. Там начали расспрашивать: кто я и откуда. Я им ответил, что еду из Львова к тетке, которая живет в Самборе. Так прошла ночь, а наутро меня стали детально обыскивать и нашли зашитое письмо к отцу. Пришлось сказать, что я сын Романа Шухевича. Меня начали допрашивать, требовать, чтобы я рассказал, кого знаю в руководстве ОУН и подполье. Все это записывалось в какую-то тетрадку.

Эти повстанцы мне казались подозрительными: в то время МГБ достаточно широко практиковало создание ложных повстанческих отрядов из числа сдавшихся бандеровцев. И действительно, один из них мне как-то шепнул: “Юрко, ты в руках большевиков”»[361].

Потом Юрия «отбили» и снова отправили в заключение.

Наталью Березинскую точно так же таскали по лесам, и вначале она даже поддалась на провокацию, начала рассказывать, но знала не много и таким образом чекисты ничего не выяснили. В 1947 г. Наталью впервые приговорили к 10 годам лишения свободы (потом добавляли сроки за различные мелочи), а сын Шухевича Юрий, не отказавшийся от отца, и не пошедший ни на какое сотрудничество с властями, отсидел 31 (тридцать один) год в тюрьмах (отчего ослеп) и пять лет отбыл в ссылке. Сейчас он живет в Украине, формально возглавляя фашистскую партию УНА-УНСО.

Дочь Шухевича Марию тоже репрессировали — её оторвали от родителей и отправили в детдом, но потом — в годы оттепели и застоя — к ней особенно не цеплялись.

Отца Шухевича — больного старика Иосифа — отправили в ссылку в Сибирь, где он скоро умер, не выдержав переезда.

Таким образом, чекисты охотились на «Волка» — именно такой кличкой «для служебного пользования» окрестили чекисты «Тура».

Информация о ликвидации Шухевича поступала трижды, но каждый раз оказывалась ошибочной.

Помимо военных талантов, навыков руководителя и организатора у Шухевича был не только опыт, но и склонность к конспиративной работе.

Как писал о своём бывшем враге Георгий Санников, «Особенно досаждал Чупринка — легендарная для оуновского подполья личность. Он действовал нагло, активно и изощренно. Это он в течение нескольких лет сумел успешно провести ряд вооруженных акций против войсковых соединений госбезопасности Украины, избежав при этом, несмотря на многократное превосходство в силах советских войск, уничтожения своих отрядов…О его военных талантах ходили легенды. Он мастерски владел практически всеми видами легкого стрелкового оружия… Это он, Чупринка, переодевшись в форму полковника Советской армии, свободно разгуливал по Львову, отвечая на приветствие младших по званию, а лечился в одном из специализированных санаториев союзного значения…»[362].

Павел Судоплатов также не скупился на похвалы бандеров-цу, за которым охотился: «Этот человек обладал незаурядной храбростью и имел опыт конспиративной работы, что позволило ему еще и через семь лет после ухода немцев заниматься активной подрывной деятельностью. В то время как мы разыскивали его в окрестностях Львова, он находился в кардиологическом санатории на берегу Черного моря под Одессой (причем дважды — в июле 1948-го и в июне 1949-го. — А.Г.). Потом, как нам стало известно, он объявился во Львове, где встретился с несколькими видными деятелями культуры и даже послал венок от своего имени на похороны одного из них»[363].

В 1944–1950 гг. Шухевич менял места пребывания («хаты») не менее пятнадцати раз. В такой «хате» часто устраивали еще и хорошо замаскированную крыивку, где хранились запасное оружие и боеприпасы, медикаменты, деньги, нелегальная литература, канцелярские принадлежности, продукты питания и т. п.

Пребывание подпольщиков в крыивках стало необходимым в то время, когда советские органы безопасности начали проводить массовые облавы и тотальные проверки населенных пунктов и лесных массивов. Для проживания крыивки использовались преимущественно зимой. Так, в период немецкой оккупации главком большей частью прятался в лесу, или жил нелегально в городе с фальшивыми документами.

Когда пришли Советы, стало сложнее, приходилось постоянно менять место «дислокации».

Например, в селе Августовка Бережанского района Тернопольской области Шухевич жил с осени 1944 по весну 1945 гг. Периодически выезжал на встречи, а весной оставил крыивку и больше сюда-не возвращался. Петр Когут, содержатель этой «хаты», был к тому времени хозяйственником в станице ОУН в селе Августовке, то есть заботился о материальном обеспечении отрядов УПА: продукты питания, одежда, обувь. Для их хранения он построил небольшой склад, выстроили и схрон для Главкома в трех метрах от него. Из рассказов Когута известно, что «Вход к крыивку был из дома. В комнате откидывался камень, который служил за покрышку, и открывался вход к погребу. Отсюда шел проход (коридор) длиной около десяти метров к крыивке. Помещение крыивки было четыре метра в длину, три метра в ширину и высотой в рост человека. Стены были обитые коврами, а пол выстелен досками. Были здесь кровати, стол, кресла. Над потолком крыивки был слой земли толщиной до полутора метров. В центре двора рослая груша, у которой было дупло в самом низу, служившее для вентиляции и для установления радиоантенны».

«В эту крыивку, — рассказывал тов. Каня, — мы с “Борисом” вернулись в начале мая 1945 г. Во время жатвы (в августе) мне приснился сон, что вход в крыивку завалился. И мы с “Борисом” покинули крыивку и пошли в поле. Тем временем в крыивку вернулись “Чад” и “Рыбак”. Рано утром связная “Маруся”, которую арестовала большевицкая полиция, “предала” и привела к крыивке спецгруппу НКВД. “Рыбак” застрелился, а “Чад” сдался, стал предателем и повел спецгруппу в село Рай около Бережан, где была другая крыивка Командира Шухевича, но Командира там уже не было»[364].

На самом деле схваченная милицией «Маруся» (Стефания Галушка) никого не предавала. Более того, во время попытки бегства из камеры предварительного заключения она застрелила охранявшего ее милиционера. Следователей она долгое время водила за нос, давая ложную или малозначимую информацию, и ни на какое сотрудничество не шла. Но чекисты, догадавшиеся о том, что она скрывает что-то важное, устроили ей все ту же провокацию — «Марусю» отбила «Служба безопасности ОУН», устроила ей допрос, во время которого связная рассказала, что знает. Поэтому чекисты и вышли на «хату» в Августовке. Хозяина этой «хаты» Петра Когута схватили и осудили на десять лет тюрьмы.

В крыивку в селе Рай, где Шухевич скрывался несколько месяцев, энкаведешники вломились в конце августа 1945 г. На тот момент там находился адъютант Шухевича «Артем» (он же «Назар») и проводница округа «Легета». Последняя отравилась, а «Артем» застрелился, но не погиб, а тяжело себя поранил. Его взяли живым, выходили, отправили в заключение, где он и умер. Хату подожгли то ли чекисты, то ли подпольщики, но в любом случае ее хозяева — Гладчук Антонина, её старушка-мать и проживавший с ней маленький ребенок — лишились крова. Антонину Гладчук арестовали и тоже отправили в заключение.

А Шухевич тем временем находился уже на хате у учительницы в селе Пуков в Рогатинском районе Станиславской области, где он и прожил зиму 1945/46 гг.

Кстати, интересна судьба подпольщицы и любимой Главкома Екатерины Зарицкой, координировавшей личных связных командарма и лиц, содержавших конспиративные квартиры. Впервые её арестовали в 1945 г., но ей удалось бежать. Вторично схватили 21 сентября 1947 г., при аресте она оказала сопротивление и застрелила оперативника. На сотрудничество со следствием она пошла, поэтому её приговорили к 25 годам тюремного заключения, позже замененного исправительно-трудовой колонией. Срок она свой отсидела полностью, вышла на свободу в 1972 г., а в 1986-м умерла.

В октябре 1946 г. новую «хату» для главкома организовали в селе Княгиничи, в том же районе. На сей раз подпольщики, прикрывавшие Шухевича, выдавали себя за семью переселенцев из Закерзонья. Здесь Шухевич находился до 21 сентября 1947 г., пока один из членов «семьи» не попал в лапы МВД.

Шухевич переехал во Львовскую область — в село Гримное, недалеко от местечка Комарно. Здесь подпольщики точно так же выдавали себя за переселенцев из Польши. Одну половину здания занимал православный священник, а в другой ютились «высланные портные». В их комнате под полом связные Главкома выкопали крыивку на 3–4 человека. Одна из досок пола поднималась и, таким образом, отрывался вход. Но там держали лишь отдельные вещи, т. к. там была запасная крыивка. В этой зщте после провала в Княгиничах Шухевич жил дней 10, а потом уехал во Львов. И уехал вовремя, так как «хата» расконспирировалась.

Вот как описывает это «гений террора», как назвал его один из публицистов, Павел Судоплатов: «Когда в доме, где он жил с одной из своих телохранительниц, Дарьей Гусяк, появился милиционер для обычной проверки документов, нервы его сдали. Шухевич застрелил милиционера, и все трое — он сам, Дарья и ее мать — бежали. Наши поиски привели в глухую деревушку, где мы нашли только мать Дарьи. Шухевича там не было, но присутствие этой женщины указывало, что далеко уйти он не мог»[365].

На самом деле, все было несколько иначе. Шухевича на тот момент — январь 1948 г. — в том доме уже не было. Там жала Дарья Гусяк, которая была не телохранительницей, а связной командира, её мать, а также связные-боевики «Славко» и «Левко». Случайно в эту хату зашел участковый милиционер и увидел вооруженных людей. В завязавшейся перестрелке участкового убили, но всем подпольщикам пришлось оттуда бежать. Кстати, «Левко» продолжал охранять главкома и далее — во Львове. А вот Дарью Гусяк, которая тоже переехала во Львов, и её престарелую матушку чекисты после этого случая кропотливо разыскивали более двух лет.

Во Львове у Шухевича были явки еще со времен независимой Польши.

Но связная Шухевича Галина Дидик организовала там новую «хату» еще в 1946 г., прописавшись в городе как переселенка из Закерзонья, занимавшаяся все тем же портняжным делом. Тем временем в МГБ стало известно через одного из сломленных подпольщиков об этой «хате». Однако, этот человек как раз и рассказал Дидик о своем поступке. И вовремя, поскольку Галину чекисты уже видели, разговаривали с ней, но не показывали виду, что она «на крючке» — ждали Шухевича. Связная тут же ушла из этой квартиры и больше там не появлялась, а оставленные там вещи ночью тайно забрал один из связных главкома.

Во Львове Галина организовала еще одну «хату» — в обнесенном высокой оградой особняке по улице Кривой. Здесь главком прожил зиму1947/48 гг.

Во Львове же у Шухевича была еще одна явочная квартира — запасная, которую организовал подпольщик Григорий Го-ляш: улица Мариупольская, дом 32. В подвале этого особняка были две хорошо замаскированные крыивки. В них Шухевич жил некоторое время в январе — марте 1948 г. «Засыпалась» эта квартира через два месяца после гибели Шухевича, хотя жил он тогда в другом месте — в селе Белгороща. Раненного Григория Го-ляша чекисты захватили в плен 27 апреля, чуть выходили и стали допрашивать. Во время одного из допросов, 16 июня того же года во внутренней тюрьме Управления МГБ Львовской области он покончил жизнь самоубийством, выбросившись из окна.

Последним местом пребывания Шухевича стал дом в селе Белгороща на окраине Львова (сейчас до этого места от самого центра города ходит маршрутное такси). В доме жила переселенная в 1945 г. из Закерзонья красивая, но холостая учительница Нюся Конюшик, симпатизирующая борьбе ОУН. На первом этаже этой хаты была комната и кухня, а спальня была этажом выше, куда вела деревянная лестница. Гостей Конюшик принимала внизу, а наверху спокойно жили повстанцы. На всякий случай в коридорчике, который вел в спальню, с помощью перегородки была сделана замаскированная комнатка, где находилась подпольная литература, запасное оружие и т. п. Вместе с Шухе-вичем жили два боевика, которые охраняли главкома и были его связными, а также Галина Дидик, по документам — переселенка Антонина Кулик.

Прокол произошел там, где его не ожидали — чекисты нашли мать Дарьи Гусяк, проживавшей в тот момент в селе Дегови.

О дальнейшем развитии событий Судоплатов сообщает: «Наша группа по захвату Шухевича расположилась в доме, где жила мать Дарьи. Довольно скоро там появилась молодая симпатичная студентка-медичка из Львова, племянница Дарьи. Она приехала повидаться с родными и выступить, как она сказала, по поручению институтского комитета комсомола с беседами о вреде национализма. Во время нашего дружеского разговора (я представился новым заместителем председателя райисполкома), отвечая на мой осторожный вопрос, где находится сейчас ее тетя, девушка ответила, что она живет в общежитии ее института и время от времени наведывается в Лесную академию, куда собирается вскоре поступать.

Группа наружного наблюдения быстро установила, в какую "академию” ходит Дарья: она совершала регулярные поездки в деревню под Львовом, где часами оставалась в кооперативной лавке. Это заставило нас предположить, что там в это время бывает Шухевич. К несчастью, молодые офицеры, проводившие слежку в марте 1950 г., были малоопытными и для прикрытия пытались за ней ухаживать. Когда лейтенант Ревенко протянул Дарье руку и сказал по-украински, что хотел бы поближе познакомиться с такой очаровательной женщиной, она почувствовала подвох и, недолго думая, в упор застрелила его. Ее тут же схватили, но не мои люди, а местные жители, ставшие свидетелями совершенного на их глазах убийства.

Моим людям удалось отбить ее у толпы и отвести в местное отделение МГБ. Через полчаса старший группы, мой ближайший помощник, был уже там, он немедленно приказал распустить на базаре слух, что женщина убила лейтенанта и застрелилась на любовной почве. Дарья была надежно изолирована, а я, [заместитель министра госбезопасности УССР генерал Дроздов] и двадцать оперативников окружили сельпо, чтобы блокировать возможные пути бегства Шухевича. Дроздов потребовал от Шухевича сложить оружие — в этом случае ему гарантировали жизнь.

В ответ прозвучала автоматная очередь. Шухевич, пытаясь прорвать кольцо окружения, бросил из укрытия две ручные гранаты. Завязалась перестрелка, в результате которой Шухевич был убит»[366].

В общем-то, то ли ошибся Павел Судоплатов, то ли, желая выделить свою роль в истории «борьбы с политбандитизмом», сказал неправду. Скорее второе.

Понятно также, зачем он переврал историю с убийством «лейтенанта Ревенко», который в действительности был вовсе не лейтенантом, а майором госбезопасности. Дело в том, что Ревенко погиб уже на той стадии операции, когда Судоплатов лично был во Львове и координировал «охоту на Тура». Поэтому в мемуарах «боец с украинским терроризмом» и свалил ответственность — с себя на безымянных «молодых офицеров».

На самом деле, Дарья Гусяк очень хорошо знала, что за ней следят. Об этом, а также о лавине арестов, обрушившихся на ее знакомых, об аресте её больной матери (Судоплатов тоже об этом «забыл» упомянуть) она, оторвавшись от преследования, рассказала Шухевичу вечером 2 марта 1953 г. Командир приказал ей покинуть город, но перед этим выполнить еще одно задание и на следующий день сообщить о его выполнении Галине Дидик.

Но Гусяк схватили прямо на улице — без заигрывания, перестрелок и разъяренной толпы, которая, понятно, за убийство милиционера или чекиста вряд ли бы набросилась на подпольщицу, тем более, вооружённую. У Гусяк отобрали пистолет и отраву, которую она не успела принять.

Дарью стали пытать, но мужественная девушка ничего не сказала, несмотря на то, что на её глазах избивали родную мать.

К слову, о применении пыток при ведении следствия совершенно открыто написал в 2002 г. чекист Георгий Санников. Правда, все, что он знал, он, понятно, не рассказал — но, в том, что уже после смерти Сталина, когда методы работы «органов» несколько смягчились, Санников мучил подследственного бессонницей, он признался в мемуарах вполне открыто[367]. К слову, откровенность мемуаров делает ему честь.

Тогда, 3 марта, не сломив волю Дарьи, эмгэбэшники решили ее обмануть. В камеру к Гусяк перевели подсадную утку — «Мединскую Рому», бывшую в 1943–1945 гг. агентом полиции безопасности, а с марта 1946 — советских репрессивных органов. В мае 1949 г. чекисты отправили её во внутреннюю тюрьму — обманывать уже пойманных повстанцев и подпольщиков. «Избитая и измученная», то есть загримированная «Мединская» сказала Дарье, что может передать на волю записку.

На тот момент у подпольщиков и повстанцев всегда был с собой яд, и часто — оружие. Это создавало чувство некоей защищенности от чекистов. А вот такой вещи, как инструкция «Как вести себя во время следствия», которую спустя некоторое время разработали в СССР диссиденты, у бандеровцев не было. Были какие-то общие положения на тот случай, если подпольщик оказался в руках врага, но в чёткую систему это все не вылилось.

Поэтому измученная Дарья легко поверила провокаторше и написала записку:

«Мои дорогие! Имейте в виду, что я попала в большевистскую тюрьму, где нет человека, который прошел бы то, что меня ждет, и не сломался.

После первой стадии я держусь, но не знаю, что будет дальше.

М.(Речь идет о Монете, то есть о К. Зарицкой. — Ю.Ш., Д.В.) приводили на очную ставку, она героиня, потому что держалась 5 месяцев.

Целую. Нуська.

Обо мне очень многое знают, а основный вопрос — это о ШУ и ДИ. (То есть о Шухевиче и Дидык. — Ю.Ш., Д.В.)

Меня схватили шестеро и не было возможности покончить с собой. Знали, что у меня есть пистолет и яд»[368].

Записка была адресована Наталье Хробак — сестре учительницы Нюси, которой принадлежала последняя «хата» главкома. И Гусяк подробно описала, где живет Наталья.

Сама Дарья Гусяк после всего этого была осуждена к 25-ти годам заключения, полностью их отсидела, застала украинскую независимость и до самой смерти корила себя за совершённую оплошность. Хотя у остальных подпольщиков, да и родственников Шухевича, и в мыслях не было критиковать эту жертву чекистской провокации.

Исходя из полученных сведений, Львовское УМГБ моментально разработало план по захвату или уничтожению Шухевича: «Для проведения операции:

а) Собрать все имеющиеся в г. Львове оперативные резервы 62 с[трелковой] д[ивизии], в[нутренних] в[ойск], МГБ, штаба украинского пограничного округа и управления милиции г. Львова;

б) Снять по тревоге военные силы, участвующие в операции на стыке административных границ Глинянского, Перемыш-лянского и Бобрковского районов Львовской области в количестве 600 человек и сосредоточить к пяти часам 5 марта с.г. во дворе УМГБ Львовской области;

в) Операцию провести методом блокирования села Белогор-ща, близлежащих к нему хуторов, западной окраины поселка Ле-вандувка и лесного массива»[369].

Как видим, в операции по захвату «Тура» было задействованы многие сотни людей, а не «я, генерал Дроздов и двадцать оперативников», как об этом писал скромный Судоплатов, на тот момент бывший генерал-лейтенантом ГБ.

Тем временем, сам Шухевич и его связные забеспокоились, не дождавшись прихода Дарьи. Главком отравил своих охранников «Левко» и «Зенко» организовать новую «хату». Точнее, не организовать, а проверить надежность запасных конспиративных квартир. Переход планировалось совершить в воскресенье, ночью — 5 марта. Тогда должны были проходить какие-то местные «выборы» и подпольщики предполагали, что в воскресенье все будет спокойно. Именно этой уверенностью объясняется тот факт, что в критический момент Шухевич остался без охраны. Правда, что могли сделать 2 человек против сотен чекистов, милиционеров и солдат? А вот если бы Шухевич выбрал другой вариант риска — потому что оставаться на месте тоже было рискованно — и ушел из Белгорощи сразу же, как только Гусяк не вышла на связь, то неизвестно, сколько времени чекисты продолжали бы гоняться за главкомом.

В ночь с 4 на 5 марта все село было блокировано. Неожиданно из дома Натальи Хробак выскочил её сынишка Даниил. Группа под руководством капитана П-на задержала и на скорую руку допросила пацана. Подросток указал в центре села на дом своей сестры Анны Конюшек, домработница которого была похожа на Галину Дидык.

По другой версии Даниил знал, что в доме Анны кто-то скрывается и, увидев оперативников, бросился к этому дому для того, чтобы предупредить подпольщиков, но был пойман чекистами.

Не желая жертвовать своими людьми и надеясь взять Шу-хевича живым, оперативники подошли к дому, где скрывался «Тур». Через некоторое время дверь открыла Галина Дидик, отказавшаяся признать то, что она — это, она, и в этом доме находится Шухевич, которому предлагали сдаться. Тогда чекисты вломились в дом, начали его обыскивать, нашли у Дидик пистолет, но стрихнин она успела проглотить.

Врочем, её откачали, дали, как водится, 25 лет, из которых она отсидела 21 и потом ещё отбывала ссылку в Казахстане.

Шухевич в момент обыска находился в тайнике — помещении в коридорчике, который вел в спальню.

Услышав шум, он решил пробиваться на волю, поскольку явно не догадывался, сколько людей с нетерпением ждет его появления. Во время прорыва главком убил из пистолета начальника отделения управления 2-НМГБ УССР майора Ревенко, его коллегой из автомата был ранен в грудь и дострелил себя выстрелом в висок.

Операция по поимке Шухевича провалилась.

3.6. Оборотни в косоворотках

Этих людей один из ветеранов повстанческого движения — Юрий Борец — назвал упырями. Но, наверное, точнее будет назвать их так, как окрестил своих коллег бывший министр внутренних дел Российской Федерации Борис Грызлов: оборотни. Только не все они были в погонах. Большинство прятало свою сущность не под эмвэдэшной или эмгэбэшной формой, а под гражданской одеждой, то есть весьма часто — под национальной русской и украинской рубахой. В Украине она называется вышиванкой, в русском языке такого слова нет, а поскольку русский покрой такой сорочки предполагает расположение ворота не прямо под кадыком, а несколько сбоку — косовороткой. Речь в этой главе пойдет о спецгруппах НКБД — МГБ, а также об агентурной работе, которая причиняла вреда повстанцам порой не меньше, чем чекистско-войсковые операции по прочесыванию лесов и гор, или массовое выселение семей «бандпособников».

Почти сразу же по возвращению советской власти чекисты озаботились созданием «спецгрупп» — то есть отрядов провокаторов. В-общем-то, подобные методы применялись здесь и ранее — в период нацистской оккупации Западной Украины за повстанцев себя иногда выдавали красные партизаны. Либо для того, чтобы спокойно пройти через районы, где население коммунистов особенно ненавидело, либо для того, чтобы как-то повредить немцам, а ответный удар отвести от себя, направив его на ненавистных партизанам националистов. Не брезговали «герои невидимого фронта» и немецкой формой. Во-первых, для того, чтобы во время проведения операций вводить врагов в заблуждение. Во-вторых для того, чтобы грабить всех крестьян и убивать и мучить коллаборационистов или националистов. Таким образом достигался и «экономический» (пополнение запасов отряда), и политический эффект — мирные жители настраивались против немцев, а тех, кто был готов поддержать немцев, можно было «пользуясь случаем» уничтожить.

Летом 1944 г. один из работников НКВД обратился к наркому Рясному с предложением создать «конспиративно-разведывательные группы» из бывших бойцов УПА и перевербованных подпольщиков. Уже в августе был дан приказ, чтобы в практическую деятельность органов НКВД широко привлекали «спец-группы», которые с осени 1946-го назывались также «агентурнобоевыми группами», или «легендированными боевками».

Спецгруппы, по мысли украинского исследователя Ивана Би-ласа, преследовали ряд целей:

— проведение широкой агентурной работы по выявлению важных руководителей ОУН, командиров УПА, их физического уничтожения;

— проникновение в структуры Центрального провода ОУН, за границей включительно, с целью дезорганизации политической линии украинского Сопротивления;

— организация политических провокаций и убийств мирного населения от имени ОУН и УПА с целью компрометации национально-освободительной борьбы украинского народа и дискредитации идеи Украинского объединенного самостоятельного государства;

— организация натравливания различных слоев украинского населения друг на друга.

По свидетельству последнего главнокомандующего УПА Василия Кука, это был самый эффективный метод борьбы коммунистов против повстанцев: «Войдут в село, раскроют нашу организацию, захватят или уничтожат ее членов, да еще под видом повстанцев перебьют мирных жителей»[370].

Приведем отрывок из адресованного Лаврентию Берия совершенно секретного сообщения наркома внутренних дел НКВД УССР Рясного за № 8/156451 от 26.07.1945 г. «Об организации и результатах роботы специальных групп для борьбы с оу-новским бандитизмом в западных областях Украины»:

«Часть бандитов УПА, которые явились с повинной, используются сначала как отдельные агенты-боевики, а позднее в боевых группах особого назначения, названых нами специальными группами. В тех случаях, когда агент-боевик, который влился в банду или в подполье ОУН, — не имел возможности физического уничтожения или захвата руководителя-главаря, его задачей являлась компрометация главаря банды или местного подполья для усиления и активизации разложения банды или местной организации ОУН…

Комплектование спецгрупп при оперативных группах НКВД УССР проводилось по принципу подбора агентов боевиков, которые были проверены на исполнение заданий по ликвидации оуновского бандитизма (в том числе убийств населения, которое сочувствовало ОУН-УПА). В Ровенской и Волынской областях в состав специальных групп вливались также бывшие партизаны-ковпаковцы, хорошо знакомые с местными условиями, имевшие большой опыт борьбы с оуновским бандитизмом.

По своему внешнему виду и вооружению, знаниям местных бытовых особенностей и языка и конспиративным способам действия личный состав специальных групп ничем не отличался от бандитов УПА, что вводит в обман аппарат живой связи, и главарей УПА и оуновского подполья.

В случаях угрозы расшифровки или невозможности проведения захвата указанных планом главарей ОУН-УПА, участники спецгрупп уничтожают последних, также во многих случаях создают такое впечатление в оуновской среде и среди населения, что уничтожение руководителей ОУН-УПА совершено бандитами СБ.

В состав каждой спецгруппы входит от 3 до 50 и больше особ, в зависимости от легенды и задания, которые пользуются особым «уважением» выдуманного бандитского руководителя. По состоянию на 20 июня 1945 г. всего в западных областях Украины действует 156 спецгрупп с общим количеством участников в них 1783 человек»[371].

Собственно УПА насчитывала на тот момент, вероятно, около 15–20 тыс. человек — то есть на каждые десять повстанцев приходился один «лжебандеровец» — оборотень.

Украинский исследователь Иван Билас опубликовал отчет майора ГБ Соколова, подробно описывающий действия одной из спецгрупп МГБ. В этом документе описывается операция по вскрытию подполья ОУН и УПА с помощью «маскарада» — введения противника в заблуждения, без издевательств над мирным населением с целью компрометации бандеровцев. При прочтении этого материала складывается впечатление в высочайшей результативности такого метода антипартизанской борьбы[372].

Другой случай применения такой спецгруппы описывает чекист Георгий Санников. Бандеровца Мудрого, жившего на легальном положении, но сотрудничавшего с подпольем, подпоили, агент МГБ подрался с ним в кабаке, после чего: «Мудрого арестовали на следующий день по заявлению участковому милиционеру от нескольких избитых им в драке сельских хлопцев… С подбитым глазом и расквашенным носом, но уже протрезвевший Мудрый в наручниках сидел в крытой брезентом грузовой автомашине между двумя милиционерами. В кабине с водителем был еще один милиционер… Поравнявшись с “нужной” хатой, машина остановилась. “Вода закипела”, — донеслось из кабины. Ехали по тряской разбитой дороге больше часа, всем захотелось размяться. Вывели из кузова и Григория. Недалеко от дороги виднелась хата с темными окнами. Шофер повозился в моторе, взял ведро и направился к хате.

— Подожди, — остановил его старший, — пойдем все вместе, заодно водички попьем.

Вся группа вместе с Мудрым направилась к дому… Постучались. Ответа не последовало. Настойчивый стук в окно вызвал ответный голос:

— Кто там, чего надо?

— Милиция, откройте. Нам надо воды для машины…

— Проходите, гости дорогие, — суетливо двигается в дверях хозяин, пропуская военных в хату.

Старший осматривается и строго спрашивает:

Где хозяйка? Почему в хате так накурено? Кто у тебя в доме?

— Да никого нет, пан офицер. Хозяйка спит, дети давно не живут с нами.

На столе четыре большие тарелки с остатками еды. Недопитая бутылка самогонки. Горкой лежит скорлупа от съеденных яиц. Григорий Мудрый стоит в глубине комнаты в наручниках. Старик хозяин с испугом смотрит на него. Чуть в стороне два милиционера. Старший поворачивается к одному из них и бросает:

— Ковтун, осмотри хату, посмотри на горище (чердаке. — А. Г.) в первую очередь.

Тот, кого назвали Ковтуном, снимает с плеча автомат и направляется к выходу. В это же мгновение дверь распахивается и в проеме вырастает кудлатая фигура человека со вскинутым и изготовленным к стрельбе автоматом ППШ. Судорога перекашивает лицо старшего. Рука дергается к кобуре пистолета. Длинная автоматная очередь бросает его тело навзничь на пол. Этой же очередью стрелявший, чуть дернув стволом автомата в сторону Ковтуна, сваливает его лицом вниз. Следующей, уже короткой очередью человек с автоматом поражает третьего, успевшего сдернуть с плеча автомат и пытавшегося передернуть затвор. Тот опускается сначала на колени и, издав булькающий звук, мягко валится набок… В то же мгновенье чья-то автоматная очередь из темноты за дверями поражает шофера и он делает нырковое движение головой под стол… Первый стрелявший оуновец направляет дуло автомата на Мудрого… Осечка.

…Только сейчас пришедший в себя от ужаса и осознавший происходящее Мудрый истошно кричит:

— Не стреляйте, я свой. Я из Дубровы, я свой…

— Разберемся. Забирай его, друже. Плащ-палатку ему на голову, и гайда, — распоряжается тот, кто стрелял первым…

…Что касается оуновцев, то это опытные хлопцы из числа бывших бандеровцев, завербованных госбезопасностью, совершившие на своем, хотя и молодом, веку не одну такую настоящую или инсценированную акцию.

— Вы где, дядько? — кричит один из них.

— Я здесь, хлопцы, — отвечает хозяин хаты и медленно поднимается с пола у печи. — Что же мне делать, куда деваться, что я скажу в селе, властям? — почти рыдает хозяин.

— Скажете, что незнакомые люди из леса были, попросили поесть. Потом посекли из автоматов “энкэвэдистов”. Больше ничего не знаешь.

Быстро выворачивают карманы “убитых” Берут документы. Все это вместе с тяжелыми дисками от автоматов, пистолетами и еще какими-то взятыми у “убитых” вещами запихивают в вещмешок. Толкая в бока Мудрого, оуновцы покидают хату, оставляя в ней хнычущего хозяина.

…Мудрого водили по хорошо известной окружности вокруг хаты, создавая видимость быстрого движения по лесной и временами труднопроходимой местности. По подсчетам пленника прошли минимум десять километров… “Лишь бы не убили, — думал Мудрый, — я им докажу, что я свой”»[373].

Арестованного тщательно допрашивали, и он, если поддавался на провокацию, рассказывал о подпольной сети всё, что знал. Далее, в зависимости от ситуации, этого человека либо снова «отбивали» чекисты — на сей раз уже в форме, либо маскарад внезапно заканчивался — для того, чтобы психологически сломить подпольщика и тут же заставить его подписать «чистосердечное признание».

Бывший боец ВВ, а позднее милиционер Николай Перекрест так отозвался о таком методе: «Очень тонкая игра. Там у нас был свой “момент истины”»[374].

Игра действительно тонкая. Особенно, если вспомнить, что спецгруппы выполняли ещё одну задачу, о которой сотрудники «органов» вспоминать очень не любят — функцию компрометации повстанцев.

Приведем отрывки из «Докладной записки о фактах грубого нарушения советской законности в деятельности так называемых спецгрупп МГБ». Автор этого послания на имя Никиты Хрущева — военный прокурор войск МВД Украинского округа полковник юстиции Кошарский. Дата составления документа — 15 февраля 1949 г. — через 7 месяцев УПА приказом своего главнокомандующего была распущена. Это не 1944–1945 гг., когда Советы проводили масштабные чекистско-войсковые операции в Западной Украине, «зачищая» целые сёла. Это — завершающий этап «войны после войны», когда чекисты использовали уже более тонкие методы, и задача ликвидация Сопротивления была возложена в первую очередь на МГБ, а не МВД или Советскую армию.

Вот как МГБ с этой задачей справлялось:

«(…) 1. В марте 1948 г. спецгруппа, возглавляемая агентом МГБ “Крылатым”, дважды посещала дом жителя с. Грицки Дубо-вицкого р-на Ровенской области — Паламарчука Гордея Сергеевича, 62 лет, и, выдавая себя за бандитов “УПА”, жестоко истязала Паламарчука Г. С. и его дочерей Паламарчук А. Г. и Паламарчук 3. Г., обвиняя их в том, что, якобы, они “выдавали органам МГБ украинских людей”.

“Крылатый” и участники его группы подвергали пыткам Паламарчук А. Г. и Паламарчук 3. Г, подвешивали, вливали им в нос воду и, тяжко избивая, заставили Паламарчук 3. Г. и Паламарчук А. Г. дать показания, что они с органами МГБ связаны не были, а, наоборот, были связаны с участниками украинского националистического подполья…

На основании полученных таким провокационным путем “материалов”, 18 июля 1948 г. Дубровицким РО МГБ Паламарчук 3. Г. и Паламарчук А. Г. были арестованы, причем, как заявили арестованные, сотрудники райотдела МГБ во время допросов их также избивали, заставляли продолжительное время стоять на ногах и требовали, чтобы они дали показания о связи с бандитами…

2. В ночь на 22 июля 1948 г. спецгруппой МГБ из с. Под-высоцкое Козинского р-на Ровенской области был уведен в лес местный житель Котловский Федор Леонтьевич, которого участники спецгруппы подвергали пыткам, обвиняя его в том, что у него в доме часто останавливаются работники из числа со-впартактива и в том, что якобы он выдавал органам Советской власти бандитов.

Эти провокационные действия преследовали цель путем истязаний и угрозы лишения жизни заставить Котловского дать показания, что он является врагом советской власти.

В результате истязаний Котловский находился на излечении в больнице с 27 июля по 27 августа 1948 г.

По заключению больницы, Котловскому Ф. Л. были нанесены тяжелые телесные повреждения, с явлениями сотрясения мозга и омертвлением мягких тканей тела.

3. В ночь на 22 июля 1948 г. той же спецгруппой был уведен в лес житель с. Ридкив Михальчук С. В., инвалид Отечественной войны.

В лесу Михальчук был подвергнут допросу, во время которого его связывали, подвешивали и тяжко избивали, добиваясь таким путем показаний о связи с бандитами.

Продержав Михальчука в течение 2 суток в лесу, участники спецгруппы его отпустили, причем в результате избиений он в течение 7 дней находился на стационарном излечении в больнице.

4. В ночь на 23 июля 1948 г. этой же спецгруппой из с. Под-высоцкое была уведена в лес гр-ка Репницкая Нина Яковлевна, рожд. 1931 г.

В лесу Репницкая была подвергнута пыткам.

Допрашивая Репницкую, участники спецгруппы тяжко ее избивали, подвешивали вверх ногами, вводили в половой орган палку, а затем поочередно изнасиловали.

В беспомощном состоянии Репницкая была брошена в лесу, где ее нашел муж и доставил в больницу, в которой находилась продолжительное время на излечении.

Из приведенных выше примеров видно, что действия т. н. спецгрупп МГБ носят ярко выраженный бандитский антисоветский характер и, разумеется, не могут быть оправданы никакими оперативными соображениями.

Не располагая достаточными материалами, т. н. спецгруппы МГБ действуют вслепую, в результате чего жертвой их произвола часто являются лица, не причастные к украинско-бандитскому националистическому подполью.

Наряду с этим следует указать, что этот метод работы органов МГБ хорошо известен ОУНовскому подполью, которое о нем предупреждало и предупреждает своих участников. В частности, об этом свидетельствует факт обнаружения у убитого бандита “Гонты” полного отчета о провокационных действиях спецгруппы МГБ в отношении гр-на Котловского.

Не являются также секретом подобные "операционные комбинации” и для тех лиц, над которыми участники спецгрупп чинили насилия, например:

В августе 1948 г. Военной Прокуратурой было прекращено дело арестованных Львовским областным Управлением МГБ Стоцкого Степана Петровича и Дмитрук Екатерины Григорьевны.

Указанные лица в сентябре 1947 г. были незаконно арестованы и поскольку никаких материалов об их антисоветской деятельности не было, они были пропущены через спецбоевку МГБ, где в результате применения незаконных методов допроса вынуждены были оговорить себя.

Насколько жестокими были пытки, которым подвергались указанные выше граждане, свидетельствует тот факт, что Стоц-кий с 22 сентября 1947 г. по январь 1948 г. находился на излечении в Лопатинской больнице и в стационаре внутренней тюрьмы УМГБ по поводу глубоких и обширных язв, образовавшихся в результате физического воздействия на мягкие ткани тела.

В процессе следствия выяснилось, что Стоцкому стало известно, что его избивали не бандиты, а лица, имеющие отношение к органам МГБ.

В связи с отсутствием материалов для предания суду, Стоц-кий и Дмитрук, почти спустя год после их ареста, из-под стражи были освобождены…

Подобные факты из деятельности спецгрупп МГБ, к сожалению, далеко не единичны и, как показывает следственная практика, если в отдельных случаях спецгруппам, путем насилия и запугивания, все же удается получить “признательные показания” от отдельных лиц о связи их с бандитским подпольем, то добросовестное и проведенное в соответствии с требованиями закона расследование неизбежно вскрывает провокационную природу этих “признательных показаний”, а освобождение из тюрьмы арестованных по материалам спецгрупп влечет за собой дискредитацию советской законности, органов МГБ и возможность использования каждого случая [провокаций] во вражеских, антисоветских целях украинскими националистами»[375].

Это — описание событий, происходивших в 1948–1949 гг. А спецгруппы истязали, грабили и убивали украинских крестьян с конца 1944 г. И здесь, как видим, возмущение прокурора вызывают действия этих садистов по отношению к обычному населению, с подпольем не связанному. Оуновцев же боевики спецгрупп могли убивать на вполне «законных» основаниях.

О том, что по селам и лесам шастают оборотни, знали и бан-деровцы, и мирные жители. Последних повстанцы информировали о действиях спецгрупп или провокаторов. Вот, например, текст бандеровской листовки, выпущенной в апреле 1949 г.:

«Селяне, рабочие и интеллигенты!

В села и городки, в которых вы живете, заходят часто незнакомые люди, преимущественно мужчины, и просят вас спрятать их от НКВД и связать с подпольщиками, так как они убежали из тюрьмы.

Нужно помнить, что из большевицкой тюрьмы убежать очень тяжело, а все те, которым якобы удалось убежать из тюрьмы, — это никто иной, как замаскированные разведчики НКВД — провокаторы…

Потому с разными людьми, которые ходят по селам и выдают себя за политических заключенных, которые убежали из тюрьмы, нужно быть очень осторожным. Если такие придут в хату и просят есть, то есть можно дать, но не вступать с ними в разговоры на политические темы.

Никогда не принимать людей на ночлег без справки от главы сельсовета.

Помните, что неосторожность в разговорах и поведении на политические темы с разными незнакомыми людьми ни одного завела в тюрьму»[376].

Другой неотъемлемой частью борьбы репрессивно-карательных органов против УПА была агентурная «работа». Не на боевые операции и прочёсывание лесов, а на массовую, повальную вербовку была сделана основная ставка в.

Как указывалос во внутренней инструкции СБ ОУН, «Несколько десятков штатных работников НКВД-НКГБ, которые находятся в районном аппарате, в результате своего незначительного количества и недостатка непосредственного контакта с населением районе не в состоянии справиться с этой работой. В помощ себе, в каждом селе они тайно организуют специальную агентурную информационную сетку из гражданского населения. Только после создания такой сетки в каждом населённом пункте, органы НКВД-НКГБ начинают свою деятельность. При помощи этой сетки они имеют возможность контролировать внутреннюю жизнь каждого населённого пункта, выявлять и “разрабатывать” объекты, которые для них будут представлять определённый оперативный интерес»[377].

«По состоянию на 1 июля 1945 г. на учете органов НКВД западных областей состояло 175 резидентов, 1196 агентов и 9843 информатора. Всего 11 214 человек. Более масштабной была агентурная сеть НКГБ. Только в Станиславской области на 25 июля 1946 г. она насчитывала 6405 лиц; из них агентов — 641, резидентов — 142, информаторов — 5572, содержателей явочных и конспиративных квартир — 50. За период с 1 января 1945 г. по 1 июля 1946 г. НКГБ завербовал 5671 человека, в том числе 596 агентов, 93 резидента, 4941 информатора и 41 содержателя явочных и конспиративных квартир»[378].

По свидетельству Георгий Санникова, с такая сеть осведомителей не оставлялась в покое: «Существовал у каждого оперативного работника с указанием его фамилии так называемый график встреч с агентурой, утвержденный начальником отделения. В таком графике указывалось не менее 12–15 агентов, встречи с которыми проводились минимум дважды в месяц, ну а при необходимости и чаще, с некоторыми иногда и дважды в день, когда было указание свыше — срочно получить, собрать реакцию населения по какому-то определенному вопросу. Я видел графики некоторых оперативных работников, в которых было по 30–40 агентов с указанием их кличек»[379].

Но это описывается ситуация в городах, потому что в сёлах такой темп «работы» обеспечить было технически невозможно.

Вот как тот же Санников описывает кропотливый сбор информации: «Неприятным для меня были ночные встречи с агентурой в глухих селах и хуторах, куда я добирался вместе с кем-либо из райотделовских сотрудников, как правило, автомашиной, под прикрытием двух-трех солдат. Ночи темные, тихие. Машину оставляли с вооруженным водителем за 1,5–2 километра от места встречи. Далее двигались молча, стараясь не производить шума, особенно в лесу, где все хрустит и шелестит. За сто — сто пятьдесят метров оставляли солдат, проинструктированных заранее. Затем максимально осторожно с пистолетом или автоматом наготове выдвигались к самому месту встречи, где, абсолютно невидимый в ночи, нас поджидал агент, как правило, обычный сельский вуйко (дядька. — А.Г.). Он сидел где-нибудь под стогом сена тихо, как мышь, и сердце обрывалось от страха, когда моя рука или нога упиралась или наталкивалась на что-то упругое, живое, человеческое. Садились рядом, тесно прижавшись друг к другу… Я жалел этих людей, так мало видевших радости и счастья в жизни. Почти все они не по доброй воле были связаны с госбезопасностью. Почти все — бывшие бандеровцы, партизаны лесные, или бандпособ-ники, имевшие в прошлом тесные связи с подпольем ОУН, или повстанцами, оказывавшие в прошлом, а иногда и в настоящем (зачастую и без ведома госбезопасности), помощь своим братьям по классу — вчерашним крестьянам, а ныне подпольщикам, банде-ровцам-оуновцам, революционерам, карбонариям…

Шепотом вели короткие переговоры, типа: “Новости какие-нибудь есть? Хлопцы не приходили? Что слышно в селе?” И, как правило, такой же короткий ответ: “He-а, ничего не слышно" И очень редко: “Говорили соседи (называлось имя), что в селе “А” на прошлой неделе тетка “У" слыхала на базаре от знакомой, что у такой-то сын в лесу видел вооруженных людей, не похожих на военных. Наверное, хлопцы из леса". На этом встреча заканчивалась. Иногда агенту давали, без расписки конечно, немного денег. Немного, потому что дали бы и больше, да как он эти деньги легализует, когда кругом сплошная бедность и безденежье»[380].

Таким образом, многочисленной националистической подпольной сети НКВД и НКГБ противопоставили нечто вроде сети «антиподполья». Эта сеть была куда более многочисленной, и функционировала столь же конспиративно. Главным ее отличием от националистической организации было то, что вербовалась будущая агентура в основном с помощью запугивания, а то и пыток и избиений потенциальных провокаторов и сексотов или, куда реже, с помощью незначительного материального поощрения или туманных обещаний служебного роста. ОУН же комплектовалась на добровольных началах, поэтому ее члены работали не за страх, а за совесть.

Следует отметить разницу в отношении к вражеской агентуре со стороны повстанцев и их противников. Если в каком-либо селе чекисты выявляли подпольщиков ОУН, или симпатизирующих их деятельности, то, если таковых не перевербовывали, обычно отправляли в заключение или ссылали. Расстреливали выявленных оуновцев не так часто. Повстанцы же, наоборот, могли отпустить домой бойца истребительного батальона или красноармейца, но почти всегда убивали сексота или агента НКВД и НКГБ.

Основное внимание агентуры спецслужб сосредотачивалось на выявлении и уничтожении командиров и ведущих функционеров УПА и ОУН. Также НКВД-МВД-НКГБ-МГБ старались добиться такого положения дел, чтобы чекистско-войсковые операции по ликвидации повстанцев и подпольщиков надежно обеспечивались разведданными, позволяющими установить точное местонахождение групп подполья и формирований УПА, численность их личного состава и руководства, наличие вооружения, возможные пути для отступления.

По свидетельству последнего Главкома УПА Василия Кука, были случаи отравления источников, повстанческой почты или минирования батарей для радиоприемников[381]. Хотя, массового характера подобные методы борьбы не приобретали, и особого вреда подполью не принесли.

Любопытно средство, с помощью которого чекисты вылавливали повстанцев — «Нептун — 47»: «Человек, принявший такой препарат, первые пять-шесть минут ничего не испытывает. Но пальцы и руки буквально через пару минут уже бездействуют. Затем наступает полная “отключка”, но человек еще может двигаться, идти, не соображая при этом, куда и зачем он идет и что он делает, полностью теряет контроль за своими действиями. Но самое неприятное впереди. Наступает тяжелый изнурительный сон с галлюцинациями. Наверное, что-то из наркотиков содержалось в препарате. Но никто из оперсостава не знал химического содержания “Нептуна-47”. Сон длится обычно около двух часов. Самым мучительным было пробуждение. Человек испытывал страшную жажду во сне и при пробуждении, и даже если ему давали воды, не мог утолить ее. Ему казалось, что все вокруг покрыто снегом, и он пытается ловить рукой мелькающие перед глазами снежинки. Это состояние после пробуждения длится около часа. Самое подходящее время для активного допроса. Человек охотно отвечает на любой поставленный вопрос. Применение этого препарата было строжайшим секретом служб госбезопасности. Однако все население Западной Украины, включая детей, знало о нем»[382].

Знало, и ласково прозвало «отравой» (отурта).

О применении «Нептуна-47» охотно рассказывал и последний главком УПА: «Часто мы боялись брать у населения даже молоко, поскольку оно могло быть отравлено. Тогда мы что делали — пусть хозяин сам напьется этого молока, тогда и я буду пить. Но иногда они давали противоядие этим агентам, и тогда только один из нас пил молоко, а другие ждали. Ему плохо, а хозяин молчит. Дто ж ты молчишь? Людей травишь, и молчишь!" Что мы должны были делать с теми хозяевами, которые знали, что молоко отравлено, а нам его давали? Хозяина застрелили (вот тебе и почти мирное население!), а отравленного бойца пытались вылечить»[383].

Расскажем здесь еще об одном «специальном» методе борьбы с повстанцами до которого, наверное, могли додуматься только в НКВД. Приведём отрывок из спецсообщения министра внутренних дел УССР Рясного наместнику Сталина в Украине Никите Хрущеву. Документ датирован 7 декабря 1945 г.:

«Докладываю о дополнительных результатах при проведении комбинаций с приманками:

1. 2 декабря с. г. Серегинским РО НКВД Станиславской области в селе Новит были оставлены на ночлег при небольшом конвое семьи бандитов, изъятые для выселения.

С наступлением темноты у дома, где расположился конвой, была организована засада из бойцов ВВ НКВД.

Около полуночи к месту размещения конвоя подошла группа бандитов неустановленной численности, имея ввиду освободить бандитские семьи.

В результате открытого огня из засады убито 4 бандита, остальные, пользуясь темнотой, скрылись.

Трупы убитых не опознаны…

2. 4 декабря с. г. опергруппой Мельница Подольского РО НКВД Тернопольской области при проведении операции у села Устье было убито 3 бандита, трупы которых не были убраны.

С наступлением темноты у места нахождения трупов была организована засада.

Ночью для уборки трупов подошли 3 бандита, которые засадой были убиты

Среди убитых опознаны бандиты — жители села Устье — Пилипчук Дмитрий, кличка “Ивась”, Ильницкий Степан, кличка “Ручей” и Ткач Григорий, кличка “Ясень”.

3. В райцентре Рудки Дрогобычской области проживал расшифрованный агент “Олег” Рудковского РО НКВД, которого бандиты намеревались убить при появлении его в своем селе, б декабря с. г. Рудковский РО НКВД направил агента “Олега” к своим родным в село Новый Остров и организовал у его дома засаду. Ночью к дому агента “Олега” подошли 3 бандита из местной бо-евки СБ, которые из засады были убиты…

4. Подволочийским РО НКВД Тернопольской области с целью ликвидации самими бандитами станичного ОУН села Ду-бровилка Кухты Ивана и его связного Кухты Василия, находившихся на нелегальном положении, работниками РО НКВД одному из бандпособников было подброшено якобы утерянное Кухтой Иваном фиктивное сообщение в адрес органов НКВД о месте нахождения боевки СБ.

В результате, в ночь на 5 декабря с. г. станичный Кухта Иван был бандитами повешен, а его связной Кухта Василий — расстрелян»[384].

Стал жертвой агентурных комбинаций и Василий Кук — последний руководитель вооруженного антисоветского подполья в Западной Украине.

Это человек уникальной судьбы.

Он родился в крестьянской семье 11 января 1913 г. в Австро-венгерской империи — в селе Красное Золочаевского уезда Тернопольского воеводства. Сейчас это Буский район Львовской области. Кроме Василия в семье было семеро детей, двое из которых умерло еще в детстве, все остальные были членами ОУН. Двое братьев Василия за деятельность в ОУН в 1930-х были казнены польской властью. Сам Василий начал националистическую «работу» еще в конце 1920-х, позже многократно арестовывался польской полицией.

В 1937 г. он ушел в подполье. И задержался в нём аж до 1954 г.

То есть 17 лет Кук был сначала в антипольском, потом антина-цистском, а позже в антисоветском подполье. Из всего этого времени единственный период, когда он мог быть относительно спокойным за свою безопасность — с сентября 1939 по июнь 1941 гг.: он находился на территории захваченной Рейхом Польши. Нацисты с ОУН тогда сотрудничали. Как свидетельствовал ловивший Кука чекист Георгий Санников, «так долго пробыть в подполье он смог только из-за того, что был превосходным конспиратором».

В 1940 г., когда произошел раскол Организации, Кук, как один из тысяч молодых радикалов, примкнул к фракции Степана Бан-деры, где стал одним из ведущих деятелей.

Весной 1941 г. организовал и возглавил Центральный штаб походных групп ОУН. После того, как немцы развернули террор против бандеровцев, схватили и Кука. Однако, во время перевозки арестованных, ему удалось бежать.

С весны 1942 г. возглавил провод ОУН на Юго-Восточных Украинских Землях, то есть руководил Организацией на территориях, расположенных примерно южнее украинского города Черкасы (несколько областей южной Украины). То есть Кук был непосредственным начальником упоминавшегося ранее Евгения Стахова.

С 1945 г. Кук руководил деятельностью ОУН на Восточных Украинских Землях.

Тогда же он стал одним из заместителей главкома УПА Романа Шухевича.

С 1950 г., после гибели последнего, он возглавил всю Повстанческую армию. В 1950–1954 гг. Василий Кук был Главой ОУН в Украине, Главного Командования УПА и Генерального секретариата подпольного украинского предпарламента — Украинского главного освободительного совета (УГОС). Таким образом, четыре года Василий Кук (действовавший под псевдонимом «Ле-миш» или «Василий Коваль») возглавлял борьбу вооружённого подполья в Украине.

Может быть, возглавлял не столько борьбу подполья, сколько самосохранение остатков Организации.

В мае 1954 г. он вместе с женой Ульяной был схвачен чекистами. Обстоятельства его ареста с помощью бандеровца, завербованного коммунистами, описал уже упоминавшийся Георгий Санников:

«Чумак решительно встал и повернулся к спящим Лемишу и Оксане (псевдоним супруги Кука. — А. Г.). Два шага, и он вплотную подошел к нарам [в бункере]. Протянул руки и взял лежавшую рядом с крепко спавшими портупею провидныка с прицепленной к ней гранатой, ножом и пистолетом. Кобура пистолета жены провидныка и часть ремня оказалась у нее под спиной. Чумак осторожно потянул к себе ремень. Женщина не проснулась. Он разрядил пистолеты. Вынул запал из гранаты. Ни Лемиш, ни Оксана не пошевелились. Они продолжали спать. Тогда он приподнял все еще продолжавшего спать Лемиша и посадил его к стене. Провиднык продолжал спать. То же самое он проделал с Оксаной. Она всхрапнула и встрепенулась. Чумак сел за стол. Ствол его автомата был направлен в сторону сидевших на нарах. Женщина проснулась и закричала. Даже тогда, когда он казнил по приказу своих командиров людей, среди них попадались женщины, он не слыхал такого страшного крика, похожего скорее на вой волчицы, угодившей в смертельный капкан. Женшина смотрела на Чумака глазами, полными ужаса и недоумения. Лицо ее искажала гримаса отвращения и боли. Проснувшийся после короткого, как беспамятство, сна, Лемиш пришел в себя и, повернув голову в сторону Чумака, смотрел на своего уже бывшего связного глазами, выражающими сожаление, горечь и боль от случившегося с ними. Он не впал в истерику, как Уляна. Он пытался найти выход, что-то предпринять и хотел поймать взглядом глаза преданного ему в прошлом человека, никогда не вызывавшего у него и тени подозрения. Чумак явно боялся встретиться взглядом с некогда обожаемым им командиром, а ведь он раньше считал его за своего провидныка. Лемишу так и не удалось посмотреть в глаза своему связному. Чумак сознательно отворачивался от него, смотрел в сторону Ульяны. Глаза Ульяны горели гневом и ненавистью. Она неожиданно для Мыколы плюнула ему в лицо.

— Сдохнешь вместе с гэбэшниками, проклятый Иуда, — произнесли шепотом, показавшимся всем троим громким голосом, запекшиеся губы Ульяны.

Чумак достал из кармана серую от грязи тряпицу, служившую ему носовым платком, и вытер со щеки плевок. Не спуская с сидевших на нарах глаз, медленно пятясь от них, зашел за лестницу, нащупал в земляной нише “Тревогу” и нажал на кнопку. Раздался еле слышный и короткий щелчок. “Все, назад пути нет”, — подумал Чумак и облегченно вздохнул.

Где-то там, в каком-то райотделе ГБ зажглась сигнальная лампа на контрольном щите и раздался звонок, который мгновенно взметнул наверняка дремлющего дежурного офицера, сразу же поднявшего на ноги “тревожную группу”: “Сигнал от Чумака. Ле-миш захвачен или убит. Тревога”…

Чумак отодвинулся от включенного им аппарата. В бункере стало тихо. Чумак с автоматом в руках, изготовленный к стрельбе, сидел за столом напротив Лемиша и Оксаны. Он по-прежнему не смотрел в глаза ни Куку, ни Уляне. Взгляд его был где-то посредине между сидевшими на нарах. Наконец, Лемишу удалось поймать взгляд Чумака. Теперь они смотрели друг на друга глаза в глаза»[385].

Вероятно, в гляделки в тот раз Кук играл не случайно — из описания его дальнейшего разговора с Чумаком складывается впечатление, что Кук хотел его либо подкупить, либо как-то «заболтать» и уйти от МГБ и в этот раз… Не удалось.

Главкома арестовали и он со своей женой пробыл в предварительном заключении шесть лет. Поскольку вся история происходила уже во время оттепели, то Кука, по воспоминаниям его самого и его следователя, особенно не «ломали». Просто держали в тюрьме — даже в одной камере с женой, вели с ним «душеспасительные» беседы о пользе марксизма-ленинизма и вреде мечтаний о независимой Украине. Для разговора с ним в тюрьму являлся сам глава компартии Украины Кириченко. Таким образом встретились два правителя Украины — Генеральный секретарь Украинского главного освободительного совета и Первый секретарь ЦК КПУ. Кроме очень узкого круга лиц из КГБ, МВД и высшей партноменклатуры, никто не знал, где находится этот человек. Подпольщики и оуновцы за границей думали, что он погиб.

Держали его в тюрьме без суда. По некоторым данным, Хрущев предлагал расстрелять Кука, но советского диктатора отговорили.

Сам Кук уже не выдержал долгого заключения. Он начал требовать, чтобы его либо осудили, либо отпустили. Коммунисты выбрали второе. Вскоре от его имени опубликовали обращение, произведшее эффект разорвавшейся бомбы. В 1960 г. Кук призывал заграничных членов ОУН отказаться от создания подпольной организации в Украине, хвалил советские порядки и осуждал сотрудничество ОУН с немцами в годы войны. По его собственным словам, Кук не отказался от содержания этого письма и в 1990-е гг. Наверное, над дипломатической обтекаемостью формулировок послания чекисты работали очень долго.

Кука выпустили, в том числе для того, чтобы показать — советская власть после смерти Сталина изменилась, прощает своих злейших врагов. А через год Богдан Сташинский ушел на Запад и рассказал, что это он два года назад убил Степана Бандеру…

В 1961–1968 гг. Кук работал старшим научным сотрудником Центрального государственного исторического архива в Киеве, в 1968-1972-м — в Институте истории Академии наук УССР по специализации «источниковедение».

Советское руководство озаботилось «правильностью» направления деятельности столь ценного научного сотрудника и додумалось попросить его написать труд об отношении марксизма-ленинизма к национальному вопросу.

Кук написал, и за это его из Академии наук выгнали.

С 1972 по 1980 гг. Кук работал товароведом «Укрбытрекламы», а после в возрасте 67-ми лет ушел на пенсию.

Свою жену Ульяну он похоронил ещё в советские времена.

В независимой Украине Кук — был на пенсии, которая эквивалентна 30 $, проживал в Киеве и возглавлял исследовательский отдел Братства бывших бойцов УПА. Последний главком последние годы своей жизни пребывал в здравом уме и твердой памяти, и, хоть и ссутулился под тяжестью лет, читал без очков и пользовался сетью Интернет. Квартира Кука была заставлена шкафами с книгами немецком, польском, французском, английском, украинском и русском языках. Он охотно общался с журналистами, рассказывал о борьбе УПА. Понятно, рассказывало не все, что знает. Приходилось ему встречаться и с бывшими оперативниками, «разрабатывавшими» его дело — в частности, с Георгием Санниковым. Тогда, в 1950-х, кто из них мог подумать, что судьба их сведёт в том же самом городе, но совсем в других обстоятельствах? Всё же увидев Оранжевую революцию, Василий Кук умер осенью 2007 года.

3.7. Борьба людей антисоветских против людей советских

Руководители как СССР, так и советской Украины в 1944 г. были уверены в том, что УПА будет уничтожена в течение нескольких месяцев. Однако эта уверенность вскоре сменилась озлобленностью.

16 марта 1945 г. первый секретарь ЦК КП(б)У Никита Хрущев разослал секретарям обкомов КП(б)Х начальникам областных управления НКВД и НКГБ западных областей Украины гневное письмо:

«По решению ЦК КП(б)У Вы обязаны были 15 марта 1945 г. ликвидировать в своей области банды украинско-немецких националистов.

На совещании секретарей обкомов, начальников областных Управлений НКВД и НКГБ Вы дали обещание закончить ликвидацию банд раньше этого срока.

Однако на 16 марта в Вашей области еще оперируют десятки банд и сотни бандитов.

Таким образом решение ЦК КП(б)У не выполнено. Вы не сдержали своего слова…

ЦК КП(б)У считает, что Вы не сделали надлежащих выводов из решения ЦК КП(б)У и не использовали всех возможностей, которые Вы имели, для окончательного разгрома и уничтожения всех бандитских групп.

Предлагаем Вам в трехдневный срок дать в ЦК КП(б)У объяснение о причинах невыполнения решения ЦК от 26 февраля с.г. и сообщить о принятых Вами мерах для окончательного уничтожения оуновских банд в Вашей области»[386].

Однако, толку от этого нагоняя было немного…

Письмо наглядно показывает, что партийные органы, а не чекисты были инициаторами и руководителями борьбы репрессивно-карательной системы с УПА. И повстанцы это отлично понимали, истребляя не только представителей «боевого отряда партии» — чекистов — но и работников аппарата «ума, чести и совести нашей эпохи».

В свою очередь, советские органы стремились не только запугать украинское население, но и вовлечь его в противостояние с УПА. То есть сделать так, чтобы западные украинцы воевали против западных украинцев. Потому что среди восточных украинцев и так многие были офицерами Красной армии, сотрудниками НКВД и НКГБ, советскими государственными и партийными деятелями — в общем, в той или иной степени восточные украинцы входили во все руководящие слои Советского Союза, враждебные ОУН.

В том числе для раскола западно-украинского населения были созданы так называемые «истребительные батальоны» — группы местных жителей, участвовавших в антипартизанской борьбе. В советских документах их участники назывались истребителями, повстанцы же звали их ястребками.

Уже упоминавшийся Николай Перекрест, воевавший в составе Внутренних войск НКВД — МВД в Западной Украине в 1944–1951 гг., говорил, что к 1948 г. население было уже на стороне коммунистов. Это выражалось, в частности в том, что: «В селах создавались отряды местной самообороны. Их называли “истребительными батальонами”, а тех, кто в них служил, — “ястребками”. Правда, с ними бандеровцы расправлялись особенно жестоко, и чтобы не подставлять ребят, наши потом отказались от этой идеи»[387].

Непонятно, почему потом «наши» отказались от этой идеи, если население было, по словам Перекреста, уже на стороне новой власти, а до самороспуска УПА осталвался какой-то год?

От этой идеи не отказались, «истребительные батальоны» провоевали с УПА до самого конца ее существования. Только их численный состав был в 1949 г., понятно, значительно меньше, чем в 1946-м.

Существовали также «группы содействия истребительным батальонам» — вооруженный партсовактив. Все это было неким советским аналогом и антиподом повстанческих Самооборон-ных кустовых отрядов.

Истребителей использовали не только как боевые или охранные части, но и как проводников ВВ НКВД, а также в качестве агентуры.

Как только большевики начали создавать истребительные батальоны, ОУН приняла обращение к их членам: «…И видит батюшка Сталин, что не сдержать ему хода революции ни вагонами орденов, ни отрядами НКВД, ни голодом, холодом, расстрелами, Соловками, тюрьмами, ни морем крови, которая окончательно его заливает и зальет. И НКВД ищет новые силы для борьбы с нарастающими революциями порабощенных народов, новых гончих собак, собак, воспитанных на хозяйстве хозяина народа, которого могли бы вынюхать и загрызть — это истребители явные и неявные (тайные). Так как нет ничего хуже, чем своя собака, зараженная большевистским бешенством. НКВД хорошо знает, чего достигает, пуская брата на брата. И пускай никто из истребителей не тешит свою совесть, что, вступая в истребители, спасает свою ничтожную жизнь дешево. И когда у него даже нет намерения кусать своего брата, то его принудят хорошей дрессировкой, и тогда возврата не будет.

Итак, для чего создает НКВД истребителей?

1) НКВД не хватает сил для борьбы с нарастающими национальными революциями;

2) для борьбы с национальными революциями нужны собаки, которые выросли на территории и в среде и знают их хорошо, чего не знает НКВД для охоты;

3) НКВД хочет, чтобы в борьбе с революцией падали не они, а эти охотничьи собаки;

4) НКВД хочет, чтобы в конце проигранной ими борьбы был караван, за которым можно было бы спрятаться перед народным гневом, говоря: “Это они это сделали”..

Истребители! У кого еще не умерла личная и национальная честь, пускай сейчас выходит из истребителей хотя бы ценою собственной жизни, так как в противном случае вал революции сокрушит вас с корнями. “Чтобы солнце не грело вашего смердящего гноя”. Во время твердой борьбы нет места для спекулянтов.

Смерть предателям народа! Да здравствует Украинское Самостоятельное Объединенное Государство! Слава Украине! Героям слава»[388].

Такой пламенный призыв был куда менее действенным способом влияния на украинцев, чем опер-, рай- и прочие уполномоченные НКВД, а также партийные и хозяйственные работники, загонявшие селян в «истребки».

Хотя, коммунистически настроенные элементы из западных украинцев, коих было не очень много, имели веские причины вступать в борьбу с УПА.

Например, осенью 1945 г. руководители парторганизаций Львовской области доносили в Киев Никите Хрущеву о действиях националистов: «В Бибрском районе в селе Гринева в ночь на 14. VIII повешен председатель сельсовета тов. Репин Николай Иванович с оставленной запиской на груди: “Именем военного трибунала УПА приговорен к смертной казни через повешение”. Секретарь сельсовета Войтович Николай приговорен к смертной казни — расстрелу. Тов Войтовича бандиты увели с собой.

Секретарь Поморянского РК КП(б)У сообщил, что 2 VIII с. г. из села Подозаив бандиты увели председателя и секретаря сельсовета. 6. VIII с. г. возле села Подсуив были обстреляны пулеметным огнем секретарь РК ЛКСМУ тов. Гончаров и оперуполномоченный РО НКВД т. Качаев. В результате обстрела тов. Гончаров убит, а тов. Качаев тяжело ранен.

29. VIII в селе Пиддубцы бандиты убили директора МТС тов. Решетняка и 4 трактористов. (…)

Секретарь Радеховского РК КП(б)У сообщил, что в ночь на 30. VIII с.г. в мельнице в присутствии крестьян был убит секретарь с[ель]с[овета] тов. Рублевский. Убийца скрылся»[389].

Отлично понимая, что «большевистский десант» в Западной Украине моментально попадет под удар повстанцев, ЦК КП(б) У 10 мая 1944 г. приняло постановление «О распределении оружия для вооружения партийно-советского актива, работающего в западных областях УССР». На эти цели было выделено 4000 комплектов оружия — в большинстве своем пистолетов ТТ.

Оружие следовало выдавать довольно широкому кругу советских, в том числе номенклатурных работников — от секретарей обкомов, горкомов и райкомов КП(б)У до начальников районных отделений связи и секретарей обкомов, горкомов и райкомов комсомола[390]. В дальнейшем этот перечень был даже расширен, поскольку повстанцы в массовом порядке убивали глав сельсоветов, председателей колхозов, захватывали и уничтожали колхозное имущество и даже небольшие промышленные предприятия.

18 сентября 1944 г. Украинский штаб партизанского движения передал для вооружения обкомов КП(б)У и управлений НКВД Западных областей УССР 2466 винтовок, 340 ручных и 9 станковых пулеметов, 670 автоматов и 284 минометов 50-миллиметрового калибра.

И арсенал этот «отправили в поле» не зря.

Свидетельствует Василий Савчак («Сталь»), ветеран УПА из села Ямница Ивано-Франковской области: «19 декабря 1949 г. чекисты арестовали секретаря ямницкого сельсовета Долчука Михаила (Пшониевого)…. Подозревая Долчука в связях с подпольщиками, следователь постоянно спрашивал его: “Почему тебя не убили?” Дело в том, что почти все верные режиму работники сельсоветов в других селах были уничтожены, а Долчук остался живым. Сам Долчук позднее вспоминал: “Мы действительно были связаны с партизанами, так как господствовало двоевластие: ночью руководили наши, а днем большевики”»[391].

Выдача оружия партсовактиву вселила в новых «хозяев жизни» больше уверенности и в некоторой степени усложнила действия повстанцев. Но были и другие последствия…

Упоминавшийся Перекрест так говорил о людях, ставших объектом бандеровского террора: «Я знал людей, чьих близких уничтожили “лесные братья” (вообще-то, таковые действовали только в Прибалтике. — А. Г.). У меня друг был, из местных, Ваня Белокурый, первый секретарь Куликовского райкома комсомола. Его родителей и брата бандеровцы расстреляли, сам чудом уцелел… Они говорят, что убивали только активистов. Но кто такие активисты? Наиболее грамотные, целеустремленные люди. Цвет нации. Вот их бандеровцы и убивали, обвиняя в предательстве украинской независимости»[392].

Одним из последствий вооружения этого «цвета нации» (сброда у власти) стал партийно-советский террор против мирного населения. Документы КП(б)У, прокуратуры и НКВД — МВД полны сообщений о «нарушениях советской и социалистической законности» «слугами народа». Под угрозой оружия «ответственные работники» грабили и избивали крестьян, насиловали женщин, а иногда в пьяном состоянии по каким-то личным мотивам убивали под видом бандеровцев обычных селян.

Вот, например, информация прокуратуры Украины заместителю главы СНК УССР о подобных явлениях, датированная 7 февраля 1946 г.:

«… 17. Председатель Бело-Джаровского сельсовета Порицкого района Волынской области Иван Пашко систематически производил избиения граждан, незаконные обыски и изъятия имущества, которое присваивал себе. Путем угроз принуждал к сожительству жен военнослужащих и несовершеннолетних девушек. Областной суд приговорил его к 10 годам лишения свободы.

18. Секретарь Здолбуновского р[ай]к[ома] ВКП(б) Ровенской области Усаткин, будучи в нетрезвом состоянии, 9 ноября 1945 г. произвел на улице ряд хулиганских дебошей, выстрелом из револьвера ранил в ухо своего конюха. По представлению облпро-куратуры Усаткин привлекается к ответственности…

21. Безобразные издевательства над гражданами допускали уполномоченный РК КП(б)У Краснянского района Львовской области Безщастный М. К., секретарь райкома ЛКСМУ.

В селе Островчак-Пильный он посадил в подвал крестьянина Стец И. Л., десятника Сидорович Г. Г. и гр. Нестора И. И. за то, что они будто бы являются злостными несдатчиками зерна. Стец и Сидорович находились в подвале в течение ночи, а Нестор — двое суток. Расследованием установлено, что Нестор и Сидорович на 1 ноября полностью рассчитались с государством, а Стец — на 50 %.

Двух граждан-стариков Анну Руда, 1889 г. рожд и Петра Бойко, 1879 г. рождения запряг в подводу вместо лошадей и заставил их везти 3 с половиной центнера зерна в районный центр. В этот же день Безщастный избил гр-на Кобзар Г. А., старика 1876 г. рождения, нанося ему побои рукой по лицу, а потом схватил за воротник и бросил об пол. Когда старик поднялся, он его еще раз ударил кулаком по лицу. Избил старуху Семенчук, 1883 г. рождения, два сына которой находятся в Красной Армии, обвинял ее в невыполнении плана хлебозаготовок, тогда как она полностью вывезла зерно государству.

Безщастный арестован, привлечен к уголовной ответственности и осужден к 3 годам лишения свободы»[393].

Обратим внимание — в большинстве случаев бесчинства эти товарищи проводили неоднократно или даже систематически. Это в очередной раз свидетельствует о том, что подобные явления принимали массовый характер и лишь в меньшинстве случаев доводились до прокуратуры. Забитые крестьяне сносили издевательства, пока чаша их терпения не переполнялась, и они не рассказывали о выходках новых феодалов представителям соответствующих органов.

Или не органов… Часто селяне сообщали повстанцам об издевательствах партийцев. Чтобы увеличить «кредит доверия» населения, уписты, если не было возможности перебить весь парт-совактив в округе, старались уничтожить хотя бы наиболее одиозных представителей новой власти.

Приведем описание одной из успешных операций повстанцев по ликвидации представителей советской администрации 13 мая 1945 г. — через 4 дня после окончания советско-германской войны.

Место действия — Карпаты, Старо-Самборский район Дрого-бычской области — в каких-то пятнадцати километрах от советско-польской границы.

Всего было убито 26 человек, из них представителей «большевистского десанта», то есть приехавших в Западную Украину из СССР — 25, один местный. Из уничтоженных коммунистов было 7, комсомольцев — 6, женщин — 7.

Обстоятельства их гибели описывал секретарь Дрогобычско-го обкома КП(б)У С. Олексенко: «Секретарь райкома КП(б)У тов. Нудьга зная, что в лесах возле сел Биличи и Стрельбичи находится боевка около 30 человек, организовал группу партийно-советского актива в количестве 37 человек для выезда в эти села по проведению массовой работы по займу (один из вариантов официального грабежа населения советской властью — А. Г.).

Группа взяла с собой 4 пулемета, около 15 автоматов и 15 винтовок, гранаты и т. д. и на 6 подводах в 12 часов дня 13 мая выехали…

В Биличах тоже еще было богослужение в церкви, поэтому они подождали, и когда народ вышел с церкви, начали собирать собрание.

На собрание, по сути, никто не явился, — явилось около 30 человек. С этими людьми они провели собрание, собрали наличными свыше 200 рубл[ей] денег и начали собираться уезжать.

Непонятно, почему, тов. Нудьте захотелось ехать дальше в горы, в село Волощино, и поэтому он предложил председателю сельского совета дать дополнительно одну подводу.

Председатель сельсовета ответил ему, что подводы он не даст потому, что он жалеет своих людей.

Тов. Нудьга ему ответил: “Значит ты крестьян жалеешь, а нас нет”, председатель сельсовета ответили ему, что он жалеет их и советует сегодня туда не ехать…

Решили ехать обратно. Многие обедали в селе Величи и, вероятно, с водкой…

Выехав за село, ехали на 6-ти подводах скучено и пели песни.

Когда они подъехали к лесу, на них обрушился перекрестный огонь — основной слева, с горы, и поддерживающий — по тем, что удирали рекой справа — вдоль реки.

Место такое, что при том состоянии, как они ехали, принять бой не было возможности.

Только с передних подвод, когда от огня лошади немного унесли (пока не были побиты лошади), некоторым удалось бежать.

Видно, удирало много, но место засады такое выгодное, что банда, поставив 2–3 пулемета на горках, большинство тех, что удирали, скосила.

Многие сопротивлялись, но запасы патронов и пулеметы были на возах, отстреливались только до тех пор, пока выстреляли из обоймы.

Через несколько минут банда выскочила на дорогу и достреливала в упор. По ранам видно, что несколько человек себя застрелили и подорвались на гранатах.

Банда забрала все оружие, а у некоторых и документы, и немедленно ушла. Причем, председатель райисполкома тов. Шейко и инструктор райисполкома притворились убитыми, перележали осмотр и остались живы.

Кроме этих двоих с поля боя удрало 9 человек, из них два раненых: народный судья и машинистка РК КП(б)У

Об этом месте, как опасном, знали почти все ехавшие.

Обстрелы в этом месте были уже неоднократно.

Из расспросов тех, кто остались в живых, я сделал вывод, что погубила преступная беспечность, и то, что некоторые были после обеда с рюмкой водки, и то, что взяли с собой очень много молодых женщин, которые абсолютно не нужны были ни для массовой работы, а тем более, для боя.

Выезд в эти села был не организован и не продуман. Если опасные села, то зачем брать 9 женщин, когда можно было взять вместо их отделение или взвод бойцов — в райцентре дислоцируется рота внутренних войск НКВД.

Приехав в с. Биличи группой в 37 человек, не обеспечили не то [что] массовой работы, а даже не сумели собрать людей. Получается не серьезный выезд для серьезных лиц, а какая-то воскресная вылазка.

Кто организовал засаду?

Днями в районе был убит Самборский окружной проводник Черный. Его боевка СБ искала случая отомстить за убийство своего проводника. Этот случай и подоспел.

Помогли боевке оуновцы из с. Стрельбище во главе с председателем сельсовета.

Еще в апреле тов. Сабуров (партизанский вожак, Герой Советского Союза. — А. Г.) проводил в районах крупную операцию.

Приехав с операции, он мне рассказал, что в селе Стрельбище председатель сельсовета — отец двух бандитов, одного уже выявили, а другой — в банде.

Я тогда же предложил тов. Нудьте немедленно убрать такого председателя. Больше того, в своем решении бюро обкома КП(б) У от 29 апреля с. г. по вопросу о привлечении к ответственности бандпособников на селе было приведено как пример, что в селе Стрельбище до последнего времени сидел предсельсовета — отец двух бандитов.

Тов. Нудьга ничего не сделал с председателем сельсовета, и он сидел на своем месте.

Этому-то председателю тов. Нудьга и заказал собрать собрание на 6 часов, а мы, мол, к этому времени вернемся из с. Биличи.

У председателя сельсовета было достаточно времени передать боевке о движении группы райактива, что это было сделано в отместку за Черного, говорят данные агентуры за 14 мая.

Некоторые агенты говорят, что в с. Стрельбище имеются разговоры, что это сделано “хлеб за соль”.

Жаль людей, многие погибли без толку. Мы стянули в Старый Самбор достаточное количество войск, чтобы найти и уничтожить боевку и поднять всех, связанных с бандитами, и оказывающих им содействие»[394].

Удивительно, почему это раньше в этом районе чекисты не могли «поднять всех, связанных с бандитами»? Ведь это было их прямой обязанностью.

Вероятно, речь здесь идет о применении практики заложни-чества и принципа коллективной ответственности. Все село, рядом с которым проходили повстанческие операции, могло быть подвергнуто репрессиям за действия УПА.

Кстати, это приказывал и ЦК КП(б)У — например, в своем постановлении от 10 января 1945 г.: «Не пропускать ни одного случая бандпроявлений без ответных репрессий, усилить высылку семей бандитов и кулаков, оказывающих какую бы то ни было помощь бандитам»[395].

То есть не важно, нашли ли исполнителя операции, или нет — все равно репрессировать тех, кто под руку попаделся.

Партийцы и советские работники не только сами готовы были уничтожать повстанцев, но и помогали НКВД мобилизовать в истребители простых селян.

О том, чем были эти истребительные батальоны, свидетельствует отрывок из Докладной записки штаба истребительных батальонов в ЦК КП(б)У:

«В Украинской ССР по состоянию на 15 февраля 1945 г. имеются 776 истребительных батальонов, в которых насчитывается 69 315 человек и 17 930 групп содействия истребительным батальонам, в которых находится 116 297 человек.

Из этого числа в западных областях Украины дислоцируется 212 истребительных батальонов, в которых состоит 23 906 человек и 2336 групп содействия общей численностью в 24 025 человек.

Личный состав истребительных батальонов и групп содействия выполняет свои функции без отрыва от производства…

Истребительные батальоны расположены при районных и городских отделах (отделениях) НКВД, и их командирами являются начальники соответствующих ГО и РО НКВД, выполняющие эти обязанности по совместительству.

В истребительные батальоны западных областей Украины, кроме этого, назначены 150 освобожденных начальников штаба.

С личным составом истребительных батальонов регулярно проводятся занятия по боевой специальной подготовке из расчета 10 учебных часов в месяц, не считая часов, отведенных на политическую подготовку, проводимую в часы, не предусмотренные программой военного обучения.

Кроме того, часть бойцов истребительных батальонов, в особенности новое пополнение их, привлекается для прохождения 110-120-часовой программы Всеобщего военного обучения при райвоенкоматах. (…)

Политико-моральное состояние личного состава истребительных батальонов здоровое.

Большинство бойцов и командиров истребительных батальонов и их групп содействия честно и добросовестно выполняют возложенные на них обязанности и, невзирая на неизбежные трудности, проявляют смелость и мужество в боевых действиях с бандами.

Являясь основной вооруженной силой в районах, истребительные батальоны и их группы содействия помимо своей основной задачи борьбы с бандитизмом — охраняют жизненно важные промышленные и сельскохозяйственные объекты, несут службу по охране железнодорожных и шоссейных мостов (в западных областях Украины), патрулируют по населенным пунктам и участвуют во всех операциях, проводимых органами НКВД по очищению тыла от уголовного и враждебного элемента… (…)

На предстоящий период перед истребительными батальонами и их группами содействия стоит основная задача — ликвидировать оуновские банды в западных областях Украины и продолжать дальнейшую работу по очищению тыла от враждебно-преступного элемента на всей территории Украинской ССР…»[396]

Как видим, численность «истребителей» в Западной Украине на начало 1945 г. несколько превышала численность бойцов У ПА.

Но, тем не менее, справились «ястребки» со своей «основной задачей» нескоро. Угроза повстанцам со стороны действовавших «без отрыва от производства» «ястребков» — простых рабочих и крестьян, была несравнима с угрозой профессионалов НКВД.

Исключение составляли украинские поляки, которые пошли в 1944–1945 гг. в «истребители» в массовом порядке. Они люто ненавидели повстанцев за резню 1943–1944 гг. Именно поляки-истребители были наиболее «здоровы в политико-моральном отношении», поскольку охотно мстили за погибших родственников, друзей и соплеменников.

Но в 1945–1946 гг. большинство поляков из Украины было депортировано в Польшу, и истребителями стали в подавляющем большинстве украинцы. Фразы о «здоровом политико-моральном бойцов истребительных батальонов» в отчетах НКВД — МВД сменились жалобами и руганью на весьма нездоровое, с точки зрения чекистов, морально-политическое состояние ястребков.

Как пишет Павел Аптекарь, «на апрель 1946 г. в истребительных батальонах одной только Станиславской области числилось более 10 тыс. человек, однако за январь — июнь 1946 г. они уничтожили всего 160 и захватили 480 [397] ”бандитов и бандпособников”. За этот же период повстанцы разоружили 40 отрядов истребителей численностью 700 человек, захватив при этом более 600 единиц оружия. Лишь в трех случаях “истребители” оказали противнику сопротивление. Иногда отряды самообороны внезапно нападали на гарнизоны войск НКВД, убивали руководивших ими уполномоченных райотделов (нередки были случаи перелета “ястребков” к повстанцам. — А.Г.). В итоге многие истребительные батальоны приходилось расформировать»[398].

Как отмечал 31 июля 1946 г. начальник Политуправления Прикарпатского ВО генерал-майор Лисицын «В ряде случаев истребительные отряды являются просто поставщиками оружия для бандитов»[399].

На 1 апреля 1946 г. в западных областях Украины насчитывалось 3593 истребительных батальона, в которых служило свыше 63 тыс. человек, имевших на вооружении 2 031 пулемет, 7 227 автоматов, 43 420 винтовок. После устроенной «чистки» число батальонов сократилось до 3138, а их членов — 50 032 человек[400].

По сведениям МВД УССР, на 25 мая 1946 г. численность У ПА составила всего 1247 человек[401]. Даже если эти данные занижены, предположим, в 10 раз, то все равно количество истребителей многократно превышало количество повстанцев.

В отношении «ястребков» повстанцы использовали гибкую тактику — в одних случаях они по возможности поголовно уничтожались, причем нередко с членами семей[402]. В других ситуациях бойцы истребительных батальонов разоружались и после «политпросвещения» принимались в состав УПА или мирно отправлялись восвояси с разъяснением: «Мы боремся с НКВД и коммунистами, а не с народом».

Использование «истребителей» имело не столько военное, сколько общественно-политическое и пропагандистское значение. Это был способ расколоть украинское село на тех, кто был в лесу, и тех, кто содействовал коммунистам.

В какой-то мере эта задача была выполнена — месяц за месяцем и год за годом повстанцы теряли тылы. Советская система постепенно просачивалась в западноукраинское общество, выдавливая все то, что служило опорой Сопротивления.

3.8. «Народная» власть плюс советизация всей страны

Основными методами борьбы большевиков против повстанцев были агентурно-розыскные мероприятия на селе — то есть выявление, физическое уничтожение или арест членов ОУН и УПА и симпатизирующих им людей из числа населения, а также чекистско-войсковые операции.

Но это дополнялось целым рядом «мирных» шагов советской власти, существенно помогавших чекистам при проведении ан-типовстанческих операций, а также усложнявших деятельность УПА.

Кратко опишем основные из них.

Пропаганда всегда являлась сильной стороной коммунистического режима и против повстанцев она использовалась с 1943 г., когда большевики постоянно обвиняли УПА в «прислуживании» немцам. Кроме того, лейтмотивом агитации было подчеркивание военной мощи СССР и, следовательно, безнадежности сопротивления режиму.

При прохождении через Украину фронтов политработники Красной армии устраивали митинги в населенных пунктах, расклеивали плакаты, распространяли листовки и газеты, повествующие о «райской жизни в отечестве всех трудящихся» и призывающие бить немцев и «украинско-немецких националистов».

1 марта 1944 г. на VI сессии ВС УССР в Киев председатель СНК УССР Никита Хрущев так определил отношение советской власти к повстанцам: «Это подлые помощники немцев, и мы должны расправиться с ними так же, как с немецкими захватчиками.

В рядах украинско-немецких националистов сейчас происходит большое разложение. Идя навстречу тем лицам, которые случайно попали, были вовлечены обманным путем или насильно мобилизованы в ряды националистических банд, Президиум Верховного Совета и Совет Народных Комиссаров УССР обратились к участникам так называемых «УПА» и «УНРА» (последняя на тот момент уже не существовала. — А. Г). В этом обращении от имени правительства Украины участникам “УПА” и “УНРА”, которые честно порвут всякие связи с гитлеровцами-оуновцами, было гарантировано полное прощение их ошибок.

В то же время мы прямо заявляем, что те из участников украинско-немецких националистических банд, которые не порвут связей с гитлеровцами-оуновцамн и будут продолжать вести борьбу против советских партизан и Красной Армии, против украинского народа, — те будут беспощадно наказаны, как изменники народа, как враги нашей Родины»[403].

Чтобы подкрепить слова наглядной агитаций, по городам и селам Украины коммунисты прилюдно вешали повстанцев и подпольщиков.

Вот как об этом, например, сообщал в ЦК КП(б)У заведующий оргинструкторским отделом дрогобычекого обкома компартии Украины товарищ Штефан: «9 января 1945 г. в гор. Дрогобыче на базарной площади по приговору Военного трибунала были повешены два участника “УПА” — Безик и Белый, один 1923 г. рождения, второй — 1921 г., оба — жители села Улычно Дрогобычекого района — за расстрел 3-х советских партизан и грабеж местного населения.

При исполнении приговора присутствовало до 8000 чел. населения. Акт повешения был встречен громкими аплодисментами всех присутствовавших и возгласами одобрения приговора.

В этот же день в гор. Бориславе по приговору Военного трибунала был повешен участник “УПА” Лысик, 1921 года рождения, житель Бориславского района, за убийство лейтенанта Красной Армии и диверсионную работу.

Присутствовавшее при исполнении приговора население (до 5000 чел.) встретило акт повешения шумным одобрением.

В ближайшие дни предполагается в разных городах и районах области привести в исполнение до 20 приговоров о казни активных участников националистических банд через повешение.

О реагировании в среде националистов на приведение в исполнение приговоров Военного трибунала сообщим дополнительно»[404].

Насколько прав был русский философ Николай Бердяев, назвавший двадцатый век новым средневековьем…

Сочетание боевых операций, террора, угроз и обещаний о помиловании дали ощутимый результат.

С февраля 1944 по 1 июля 1945 гг. «с повинной» из лесу вышли 41 000 человек — понятно, не только бойцов УПА, но и уклонистов от призыва в Красную армию и т. п. людей — из которых 17 000 было на месте арестовано[405].

Из-за такой «искренности» коммунистов, обещавших не трогать сложивших оружие, эффективность призывов сдаваться с повинной снизилась, и в дальнейшем численность добровольно сдавшихся повстанцев снижается.

В 1944–1949 гг. в общей сложности было провозглашено не менее шести амнистий для участников ОУН и УПА.

Бандеровцы также всеми доступными способами вели активную пропаганду — агитировали устно, издавали и распространяли листовки, брошюры, газеты и журналы.

Главными журналами были: «К оружию» и «Повстанец». Историк Лев Шанковский в своей книге «УПА и подпольная литература» приводит 21 название периодических изданий (газет и журналов), 60 названий брошюр и книжек, 81 наименований листовок, издававшихся ОУН и УПА в 1944–1950 гг. Однако, этот перечень далеко не полон[406]. Например, в изданном в 1994 г. в Тернополе справочнике Петра Содоля «УПА» приведено 80 названий одних только периодических изданий.

Несмотря на определенные успехи, агитация повстанцев не могла соперничать с пропагандистской машиной СССР, выпускавшей миллионными тиражами листовки, газеты и брошюры, распространяемые с помощью всей государственной махины и новейших технических средств.

Руководство УПА стремилось всячески оградить своих подчиненных от воздействия агитации врага. Подпольщикам и повстанцам, а также всему населению, которое жило в подполье и/ или в лесу под контролем ОУН и УПА, категорически запрещалось читать советские пропагандистские материалы и слушать радиопередачи. Вся радиоаппаратура подлежала передачи командованию УПА или СБ ОУН[407].

По отношению к сторонникам режима и колеблющимся использовалась такая же, как и у большевиков, наглядная агитация: нередко после убийства чекиста, председателя сельсовета или сотрудника милиции на месте оставлялась табличка или записка с пояснениями мотива такого поступка.

В начале 1945 г. коммунисты решили провести перепись населения Западной Украины. Это мероприятие, сопровождавшееся возвращением «второго крепостного права», то есть института прописки, позволило лучше контролировать перемещение населения.

Например, в постановлении политбюро ЦК КП(б)У «Об усилении борьбы с украинско-немецкими националистами в западных областях Украины» от 10 января 1945 г. был и такой пункт: «4. Обязать наркома внутренних дел УССР тов. Рясного и начальников облуправлений НКВД до 15 февраля провести в сельских местностях западных областей УССР учет жителей в возрасте от 15 лет и выше. В связи с этим начальники облуправлений НКВД должны издать приказы, в которых указать цели и причины проведения учета населения.

При проведении учета населения точно установить, где находится тот или иной гражданин или гражданка. Родственников тех лиц, которых не будет установлено точное местонахождения, предупредить под расписку, что если эти лица не явятся в органы советской власти, то они будут считаться участниками банд и к их родственникам будут применены репрессии, вплоть до ареста и выселения.

В приказах также указать, что гражданин, знающий, где укрываются бандитские группы или отдельные бандиты, или знающий, что у кого либо из граждан ночевал или скрывался бандит, обязан сообщить об этом органам советской власти, в противном случае он будет считаться соучастником бандитов, с вытекающими отсюда последствиями.

Этим же приказом установить в каждом селе такой порядок, который бы закрыл для бандитов каждое село и каждый дом»[408].

Иными словами: «Не стал Павликом Морозовым — отправляйся в Сибирь!» Или по-другому: «Убили лихие люди твоего родственника, а тело спрятали — собирай вещи!».

Но и на самом деле, после проведения переписи повстанцам и оуновцам стало значительно сложнее перемещаться по территории Украины — а этого требовала логика партизанской войны и подпольной работы. Приходилось подделывать документы, что, понятно, не всегда получалось профессионально.

Это же постановление 10 января 1945 г. предписывало «Назначить в селах и поселках уполномоченных участков и деся-тихатских, которым вменить в обязанность следить за соблюдением установленного порядка и принимать необходимые меры к нарушителям, а также сообщать органам советской власти, кто из населения куда отлучается, кто предоставляет ночлег бандитам, снабжает их продовольствием и оказывает другие услуги»[409].

Эти «десятихатники» часто оказывались между молотом и наковальней. Если крестьянин отказывался быть таковым, то его начинали подозревать в помощи УПА. В случае, если он соглашался, его дом в одну прекрасную ночь мог сгореть вместе с обитателями.

Действенным способом борьбы с повстанцами были депортации членов семей участников ОУН и УПА. Высылки начались сразу же после возвращения коммунистов в Украину. Собственно говоря, этому виду репрессий подвергалось и население других территорий СССР в 1943–1945 гг. — в основном под предлогом сотрудничества с немцами, или также за повстанческую деятельность (например, в Чечне, Ингушетии, Крыму, Кабардино-Балкарии, Калмыкии и других регионах). В тех областях, где шла антисоветская партизанская война, этот вид репрессий приобрел особые масштабы.

В 1944–1946 гг. из семи западноукраинских областей было выслано[410]:

В октябре 1947 года было выселено еще 26 332 семьи, в которых насчитывалось 77 791 человек (18 866 мужчин, 35 441 женщин и 22 279 детей).

Весной 1949 г. идет очередная массовая волна депортаций.

Выселение членов семей ОУН и УПА больше всего ударяло по подполью ОУН, существовавшего в условиях строжайшей конспирации. Из-за внезапного исчезновения целых партийных ячеек между различными структурами ОУН прерывалась связь, а оставшиеся на месте участники подполья могли стать более легкой добычей провокаторов НКВД — МГБ.

На 1950 г. численность бойцов УПА, оуновского подполья и членов их семей, высланных на спецпоселения, достигла 171,5 тыс. человек[411].

Воевавший в Западной Украине Николай Перекрест вспоминает: «Власть показала, что будет с твоими близкими, если ты “уйдешь в лес”. Семьи бандпособников стали выселять в Сибирь. Мне довелось видеть, как это происходило зимой 1946 г., когда наша часть стояла в городе Куты. Метель, снег по пояс, машины не могли пройти… Людей везли на подводах, гнали пешими. Плач стоял. Тяжелое зрелище…»[412].

Условия депортации были таковы, что многие депортированные умирали либо при переезде на тысячи километров от своего дома, либо уже на месте, где их нередко «вселяли» в голую степь или глухую тайгу…

Насильственная ликвидация в 1946 г. Украинской греко-католической церкви («руки Ватикана»), и перевод её приходов в подчинение РПЦ («руки Москвы») был крайне болезненно воспринят населением Галиции. С точки зрения именно борьбы с УПА этот шаг был скорее контрпродуктивен, хотя, возможно, и был положительно воспринят частью православных верующих в остальной части Украины и в России, и, не исключено, что даже рядом эмигрантов.

Украинские крестьяне сочувствовали повстанцам и вступали в их ряды, в том числе из-за ненависти к приходящей колхозной системе. Собственно, колхозы ненавидели крестьяне всего Советского Союза. Слухи о «преимуществах коллективного ведения хозяйства» стали очень действенной помощью повстанческой пропаганде. Но, с другой стороны, коллективизация существенно помогла советской власти в борьбе с ОУН.

Диссидент Дмитрий Квецко высказал в 1970-х гг. своему солагернику Михаилу Хейфецу следующее мнение: «Без колхозов большевики никогда не победили бы партизан… Ни танки, ни самолеты, ничто бы им не помогло. Все равно наши бы устояли. Но ведь надо кормить людей. А в колхозах ничего не росло, урожая не получалось, начался голод — и с партизанами покончили. Люди бы и рады им дать, да нечего — свои семьи и те не знали, чем прокормить. Не стало продовольствия — не стало Сопротивления. Сталин понимал, что делал, когда колхозы вводил повсюду. Страна голодная — страна покорная»[413].

По крайней мере, частичная правота данной точки зрения подтверждается тем фактом, что крестьянское Сопротивление в СССР, наиболее активное в 1930–1931 гг., было полностью ликвидировано в ходе массового голода 1932–1933 гг. и после коллективизации восстаний больше не отмечалось.

Да и украинские повстанцы опирались на крестьян, ведущих индивидуальное хозяйство.

В довоенных Польше и Румынии колхозов и совхозов не было. В 1940–1941 гг. большевики проводили коллективизацию достаточно осторожно. К июню 1941 г. в западноукраинских областях было коллективизировано только 13 % крестьянских хозяйств[414]. Во время войны немцы частично сохранили здесь колхозы под видом «государственных хозяйств», но все равно в 1944 г. подавляющее большинство крестьян Западной Украины земледелием и скотоводством занималось индивидуально, что советскую власть совершенно не устраивало.

«Только в 1947–1948 гг., коща Советы сломили сопротивление УПА, они смогли уже в полную силу развернуть политику коллективизации… Сначала зажиточные крестьяне («куркулі» ) были противопоставлены односельчанам, а затем обложены такими налогами, что не смогли вести свое хозяйство. Самых непокорных, как водится, ссылали в Сибирь. Затем основная масса крестьянства долгими уговорами и назойливой агитацией (а также непомерными налогами, избиениями, угрозами ареста и высылки — А. Г.) была загнана в колхозы. Политический контроль над колхозами, особенно жесткий в Западной Украине, осуществлялся партийными ячейками, создававшимися при машинно-тракторных станциях (МТС). К счастью для западных украинцев, коллективизация на их землях не сопровождалась голодом… Сопротивление (УПА) оказалось бесплодным: к 1951 г. почти все 1,5 млн западноукраинских крестьянских хозяйств были объединены почти В 7 ТЫС. КОЛХОЗОВ»[415].

Как раз к этим годам относится и затухание Сопротивления.

Но, все-таки, важнейшую роль в ликвидации повстанческого движения играли боевые операции.

Сначала чекисты убили сто тысяч украинских повстанцев и сочувствующих им крестьян, а только потом помогли партхозактиву загнать остальных в колхозы.

Уже упоминавшийся бывший боец ВВ НКВД Николай Перекрест в интервью «Известиям» лжесвидетельствовал: «Тем же, кто не выступал против власти, жилось совсем неплохо. На Западную Украину в послевоенные годы ресурсы направлялись порой в ущерб другим регионам. Край преображался на глазах — я жил там до 1959 г. и видел это»[416].

Несколькими страницами ранее в главе об агентурной работе спецслужб приведено свидетельство коллеги Перекреста — Санникова о том, как распрекрасно жилось западным украинцам при новой власти: сплошная бедность и безденежье.

Что же касается того, что «край преображался на глазах, туда направляли большие средства из других регионов», то это правда: в Западной Украине после войны проходила частичная индустриализация. Но только толку для населения от новопостроен-ных заводов было мало. Как и во всем остальном Союзе, зарплата на этих «образцовых социалистических предприятиях» была мизерная, условия труда — тяжелейшие, а трудовые отношения напоминали таковые же времен кондового царизма или вообще порядки при строительстве египетских пирамид.

Что же касается коллективизации, то ее последствия сказываются в регионе, как, впрочем, и во всем бывшем Советском Союзе, и поныне. После 1991 г. колхозы и совхозы Западной Украины развалились или пришли в запустение. Местная номенклатура не захотела и/или не смогла организовать нормальную приватизацию средств производства на селе. Частично земельные угодья скупили новые латифундисты. Так или иначе, в результате довоенной отсталости и советских экспериментов Западная Украина, несмотря на частичную индустриализацию 1945–1955 гг., представляет собой бедный аграрный регион, получающий дотации от чуть менее бедных промышленных восточных областей. Западноукраинских нелегалов сейчас можно встретить на пляжах Италии и Испании, на стройках Берлина и Петербурга, в батраках у польских фермеров…

Преображались и города. Как говорил Перекрест: «В регион направляли специалистов из восточной Украины»[417]. Это так, но это только часть правды.

Послевоенное население западно-украинских городов представляло собой специфическую картину. Дело в том, что до Второй мировой войны города и местечки Волыни и особенно Галиции были по преимуществу польско-еврейскими. Те же украинцы, которые жили в городах, были настроены националистически и часто симпатизировали ОУН.

Евреев уничтожил Гитлер, поляков выслал в Польшу Сталин, а большинство украинской интеллигенции либо бежало с немцами, либо в ходе борьбы коммунистов с ОУН отправились в Сибирь или вообще в мир иной. В результате города просто опустели. В безлюдные кварталы вселили украинских крестьян. Часто, чтобы снизить базу сопротивления, в «каменные джунгли» отправляли жителей глухих сёл, поддерживавших националистов. Эти люди, составившие большинство населения Львова, Станиславова, Дрогобыча и других городов и местечек Галиции и Волыни, ненавидели советских интеллигентов или военных, чекистов и партийцев — русскоговорящих «схидня-ков», приехавших из восточных областей УССР, а иногда и из России в рамках «большевистского десанта». Последние отвечали автохтонам презрением, считая их эталоном темноты и ксенофобии.

Кстати, этот антагонизм во многом не преодолен и поныне. Люди из городов восточной Украины часто холодно относятся к «западынцам», аргументируя это так: «Мало того, что они русских не любят, нас называют “москалями”, так они еще и не цивилизованные. Туристы, ожидающие почувствовать во Львове западную культуру, чаще всего удивляются, что культуры вообще там маловато».

В Западной Украине в 1939 г. до 60 % населения было неграмотным — в свое время здесь не было советского «ликбеза». Может быть, отчасти поэтому западные украинцы, несмотря на полонизацию и румынизацию, остались украинцами, разговаривавшими на родном языке. Этот «недостаток», заодно с безграмотностью населения, коммунисты решили «исправить».

Уже знакомый читателю Николай Перекрест в интервью «Известиям» заявил, что в победе над УПА «Свою роль сыграла и национальная политика. Во всех учреждениях украинский язык был не то что основным, а единственным»[418].

Интересно, где воевал уважаемый полковник милиции в отставке в 1944–1951 гг.: в Западной Украине или в украинских деревнях в Канаде, где украинский язык десятилетиями использовался на официальном уровне?

Все партийные, армейские и чекистские отчеты, распоряжения и донесения, которые приведены в этой книге не пришлось переводить — они и так были на русском.

А вот отрывок из постановления президиума ЦК КПСС «О политическом и хозяйственном состоянии западных областей украинской СССР» — документ датирован 23 мая 1953 г.: «Так, например, из 311 руководящих работников областных, городских и районных партийных органов западных областей Украины только 18 человек из западноукраинского населения.

Особенно болезненно воспринимается населением Западной Украины огульное недоверие к местным кадрам из числа интеллигенции. Например: из 1718 профессоров и преподавателей 12 высших учебных заведений города Львова к числу западноукраинской интеллигенции принадлежат только 320 человек, в составе директоров этих учебных заведений нет ни одного уроженца Западной Украины, а в числе 25 заместителей директоров только один является западным украинцем.

Нужно признать ненормальным явлением преподавание подавляющего большинства дисциплин в высших учебных заведениях Западной Украины на русском языке. Например, в Львовском торгово-экономическом институте все 56 дисциплин преподаются на русском языке, а в лесотехническом институте из 41 дисциплины на украинском языке преподаются только четыре. Аналогичное положение имеет место в сельскохозяйственном, педагогическом и полиграфическом институтах г. Львова.

Это говорит о том, что ЦК КП Украины и обкомы партии западных областей не понимают всей важности сохранения и использования кадров западноукраинской интеллигенции. Фактический перевод преподавания в западноукраинских вузах на русский язык широко используют враждебные элементы, называя это мероприятие политикой русификации»[419].

А как еще эту политику можно назвать? Русификация и есть, как к такому процессу не относиться. Не в последнюю очередь из-за вбивания советами русской культуры повстанцы долгие годы находили поддержку в среде местного населения, стремившегося говорить на родном языке.

3.9 Итог противостояния

К середине 1950-х гг. в Западной Украине было ликвидировано оуновское подполье.

Своим бывшим врагам воевавший с бандеровцами Николай Перекрест отказывал в уважении: «Их борьба была бессмысленной и жестокой авантюрой, направленной прежде всего против своего же народа. От рук бандеровцев на Западной Украине погибло больше местного населения, чем было арестовано или выслано за пособничество бандформированиям»[420].

И в том же интервью тот же человек говорит, что повстанцы: «…несли значительные потери. Не помню цифр, но было очень наглядное подтверждение — обширные бандеровские кладбища на окраинах сел…. Мы выдавали родственникам тела погибших. По их традиции на могиле погибшего в бою бандеровца ставили березовый крест. И вот из села выйдешь — огромное кладби-ще, все белое от этих крестов. Одно время какая-то “умная голова” запретила такие захоронения: мол, слишком демонстративно. Кресты приказали сносить. А их каждый раз восстанавливали, да еще и минировали»[421].

Тела родственникам погибших выдавали далеко не всегда. Часто оставляли гнить на месте в качестве «приманки»… Но если все же на окраинах сел появлялись огромные кладбища, все белые от березовых крестов, то, наверное, полковник что-то напутал в соотношении убитых повстанцев и убитых повстанцами.

От красочных картин и свидетельств перейдём к сухой статистике.

По официальным советским данным, приводимым историком Михаилом Семирягой, от террора ОУН и УПА и в боях против них погибло 55 тыс. граждан СССР. Среди них было 30 секретарей райкомов партии, 32 председателя и зампреда райисполкомов, 37 секретарей обкомов и райкомов комсомола, сотни депутатов областных, районных и местных Советов, 50 православных священников, 30 тыс. партийных и советских активистов, а также 25 тыс. военнослужащих и сотрудников и бойцов репрессивно-карательных органов[422].

Сейчас эти сведения, появившиеся в своё время в печати непонятно откуда, пора исключить из научного оборота.

По данным 10-го (архивно-учётного) отдела КГБ при Совете министров УССР, суммарные потери советской стороны в 1944–1953 гг. насчитывали 30 676 погибших, среди которых сотрудников НКГБ-МГБ насчитывалось 678, сотрудников органов внутренних дел — 1864; военнослужащих внутренних, погранвойск и Советской армии — 3199; участников истребительных батальонов — 2590; работников аппарата комсомола, КП(б)У и органов советской власти — 3504; колхозников и селян — 15355 (половина убитых); рабочих — 676; представителей интеллигенции — 1931 (включая 50 священников); детей, стариков, домохозяек — 860. Повстанцы и подпольщики совершили в указанных годах 14 424 операций[423].

Вероятно, общее число погибших может быть увеличено с 30-ти до 35–40 тысяч, так как в данной сводке не учитываются убитые повстанцами люди, тела которых не были найдены, и которые по сю пору числятся пропавшими без вести, а также умершие от ран солдаты.

Точного числа убитых из-за упоминавшихся советских приписок не будет известно никогда, но официальные данные об участниках Сопротивления привести имеет смысл.

В справке начальника Управления МВД УССР по борьбе с бандитизмом полковника Сараева отмечалось, что за время с начала операций (февраль 1944 г.) по 14 июля 1946 г. потери ОУН и УПА и сочувствовавших составили:[424]

Итого за первые два с половиной года борьбы — 509 223 человека, активно или пассивно противодействовших коммунистической власти. Речь идет о повальном противодействии режиму, который народ Западной Украины считал едва ли не оккупационным.

О размахе сопротивления показывает и следующий факт: в 1953 году после смерти Сталина из Москвы в Киев пришел приказ о «коренизации» личного состава «органов» в западных областях Украины. Приказ выполнен не был, и причём дело было вовсе не в саботаже репрессивно-карательного аппарата: «… Каждый житель Западной Украины, прямо или косвенно, за небольшим исключением, был связан с вооруженным подпольем. Практически в каждой западноукраинской семье прямой или дальний родственник либо погиб в вооруженной борьбе против советской власти, либо был арестован за участие в подполье, либо сослан в Сибирь за пособническую деятельность…, да и просто недоносительство органам госбезопасности и контактах с подпольем»[425].

Не менее впечатляют и партийные данные, названные в 1953 г. на заседании Президиума ЦК КПСС 26 мая 1953 г.: «С 1944 по 1952 гг. в западных областях Украины подверглось разным видам репрессии до 500 тыс. человек, в том числе арестовано более 134 тыс., убито более 153 тыс., выслано навечно из пределов УССР более 203 тыс. человек»[426].

То есть из семи миллионов западных украинцев в УССР было убито или репрессировано 7 % — то есть каждый четырнадцатый.

490 тысяч и 30 тысяч — разница в шестнадцать раз. Что-то у Перекреста явно плохо с математикой. Даже если сравнивать количество убитых с советской стороны и повстанцев, то и тогда разрыв в потерях пятикратный.

Добавим к этим числам почти полностью депортированное, то есть репрессированное население украинского Закерзонья (свыше шестисот тысяч человек), а также украинцев, попавших в связи с деятельностью УПА под советский террор в южных областях Белоруссии.

153 тысяч человек — численность одной-двух общевойсковых армий РККА времен советско-германской войны, или десяти-пятнадцати стрелковых дивизий.

Для сравнения приведем численность погибших в результате действий польского антикоммунистического Сопротивления в 1945–1947 гг.: около 15 тыс. убитых со стороны повстанцев и 7-10 тыс. уничтоженных сторонников режима[427].

Как показывает статистика ГУББ НКВД-МВД СССР, размах действий УПА превосходил масштаб повстанческо-партизанской борьбы в Прибалтике и Западной Белоруссии (См. Приложение № 11).

За время боевых действий против УПА советскими репрессивно-карательными органами были захвачены: 1 самолет, 2 бронемашины, 61 орудие, 595 минометов, 77 огнеметов, 358 противотанковых ружей, 844 станковых и 8327 ручных пулемета, свыше 26 тыс. автоматов, 72 тыс. винтовок, 22 тыс. пистолетов, свыше 100 тыс. гранат[428].

Этим арсеналом можно было вооружить примерно 110 тыс. человек. То есть даже на 153 тыс. убитых, и тем более на всех убитых и арестованных партизан и подпольщиков полученного оружия явно не набирается, особенно если учитывать, что значительное количество оружия было найдено при обысках, в схронах и бункерах, а также принесено сдававшимися с повинной повстанцами.

При условии учета приписок партработников и сотрудников репрессивно-карательных органов, то можно сказать, что в ходе борьбы против ОУН и УПА вооруженными силами и карательными органами СССР было убито и подверглось репрессиям свыше 400 тыс. жителей 7-ми западных областей УССР.

В целом даже потери собственно повстанцев были значительно выше потерь репрессивно-карательных органов. Это объясняется несколькими причинами.

Во-первых, у репрессивно-карательных органов, Советской армии, истребительных отрядах и вооруженного партсовактива было подавляющее материально-техническое и численное превосходство над УПА.

Во-вторых, повстанцам противостояли профессиональные войска, в УПА же сражались в основном плохо обученные призывники, не имевшие до этого никакого боевого опыта, а часто и опыта строевой службы.

В-третьих, большинство повстанцев было насильно мобилизованными здравомыслящими крестьянами, многие из которых хотя бы из чувства самосохранения воевать с красным гигантом-победителем не стремились.

Вооруженное Сопротивление завершилось, его участники были уничтожены, арестованы, сосланы или оказались выдавленными «на обочину истории».

По данным академика Михаила Семиряги, в годы оттепели в Украину вернулось 65 тыс. человек, ранее отбывавших заключение за участие в антисоветских партиях, вооруженных формированиях и сотрудничество с нацистами[429]. Нередко после 1953 г. вернувшиеся из заключения или ссылки, выкапывали оружие из запасников и мстили тем, кто выдавал или арестовывал повстанцев. Поэтому вышедших из заключения бандеровцев стали селить в восточных областях Украины или вообще за ее пределами.

Война ОУН и УПА закончилась поражением. Можно ли вслед за Перекрестом сказать, что она была бессмысленна?

Последний главнокомандующий УПА Василий Кук так отвечал на этот вопрос: «У УПА было два фронта — один военный. На военном фронте мы не могли выиграть войну ни с немцами, ни с большевиками, поскольку соотношение вооруженных сил и техники нельзя сравнивать. Второй фронт был фронт идеологический. Мы вели сильную пропаганду о национально-освободительной борьбе и агитировали за Украинское государство. И эта борьба закончилась тем, что сейчас у нас есть Украинское государство»[430].

На это можно возразить, что в Белоруссии, Молдавии, России, Грузии, Армении, Азербайджане и среднеазиатских республиках после советско-германской войны не было массового повстанческого движения. Однако сейчас СССР нет — сейчас это вполне независимые государства.

При этом можно дискутировать о том, повлияла ли борьба УПА на то, что в 1991–1994 и 2005–2010 гг. в Украине дважды устанавливалась не только прозападная, но и действительно демократическая, по восточноевропейским стандартам, власть? Вероятно, война УПА оказала воздействие на историческую память и электоральные симпатии Западной Украины, весьма отличные от таковых же на Донбассе и в Крыму. И богатство украинского общества заключается в том числе в его разнообразии — «восток-запад». Поликультурность рождает плюрализм, вынуждает к диалогу, который является одним из базовых правил существования демократического строя. Президенты Кравчук и Виктор Ющенко, избранные именно этими регионами, давали всей стране настоящую свободу. Помимо прочего, стойкая прозападная внешнеполитическая ориентация, как правило, отражается и на внутренней политике государственных лидеров.

В публикациях о вооруженной борьбе ОУН и УПА против коммунистов часто встречается мысль о том, что это была гражданская война, в которой обе стороны одинаково жестоко обращались с мирным населением. И те и другие преследовали свои, далекие от интересов народа цели.

Вряд ли боевые действия УПА и против УПА можно назвать гражданской войной.

При оценке конфликта следует исходить не из количества местного населения по обе стороны противостояния, а из общепринятого разделения войн на гражданские и национальные, а также военно-политических целей сторон. Национальной войной считается борьба за территорию, а гражданской — за власть, за государственное устройство. Поскольку УПА стремилась к украинской независимости, её войну следует считать носившей региональный характер национально-освободительной борьбой либо сепаратизмом. Оба термина с различной коннотацией обозначают одно и то же явление. Хотя, поскольку изменение строя в независимой Украине тоже предполагалось, можно сказать, что в этом противостоянии присутствовали элементы гражданской войны.

Очевидно, что в такой войне обе стороны, воевали с применением жестоких методов и совершали военные преступления.

При оценке итогов противостояние важно мнение тех, кто был свидетелем или соучастником борьбы.

Уже многократно упоминавшийся Перекрест заявил, что в Западной Украине «К 1948 г. основная масса населения… была уже на нашей стороне»[431].

А руководители Советского Союза обладали другими сведениями. В упоминавшемся постановлении Президиума ЦК КПСС от 26 мая 1953 г. значилось: «Только за три месяца 1953 г. военной цензурой конфисковано около 195 тыс. писем, адресованных за границу из западных областей Украины, в которых содержится отрицательные высказывания о действиях местных органов власти»[432].

Выло население от новых господ. И это при учете того, что за неосторожное высказывание в письме — или просто на кухне — в сталинском СССР можно было запросто угодить в места не столь отдаленные.

Да и если к 1948 г. население было уже на стороне новой власти, то почему через сорок лет у него взгляды вдруг резко поменялись? До 1990 года коммунисты настойчиво рассказывали западным украинцам о том, что повстанцы были предателями собственного народа, а чекисты — величайшими патриотами. Однако, убедить в этом людей совсем не удалось.

По настоящий момент память об этих событиях среди населения западно-украинских городов и сел свежа, ещё живы участники этой борьбы с обеих сторон. Во всех селах Галиции, и во многих на Волыни и Буковине воздвигли либо монументы, либо памятные холмы погибшим в борьбе за независимость Украины. В честь руководителей УВО, ОУН и УПА названы улицы и площади западно-украинских городов, им поставлены памятники. А памятники представителям советской номенклатуры и сотрудникам репрессивно-карательных органов снесены. Из местных бюджетов бывшие участники вооружённой борьбы получают ветеранские надбавки. Спустя десятилетия после окончания «войны после войны» народ указал на тех, кого он поддерживал, а против кого — воевал.

Но поставить на этом точку, значило бы погрешить против объективности.

За последние двадцать с лишним лет УПА, хотя и не осуждена, но и не признана со стороны центральных властей временами демократической и перманентно по-настоящему плюралистической Украины. Это означает, что ветераны Повстанческой армии, проживающие в Центральных и Восточных областях страны, получают пенсию наравне со своими невоевавшими соседями.

Сторонники наделения бывших повстанцев льготами выражают недоумение по поводу того, что люди, проливавшие кровь за самостоятельность своей страны, не получают от сбывшейся мечты должного уважения. Многие не постигают: почему же власть не хочет воспитывать подрастающее поколение на примере проигравших?

Непонимание ведёт к маргинализации, что является предпосылкой поражений на выборах тех, кто открыто заявляет о своём наследовании ОУН и УПА.

Нередко говорится о номенклатуре как о наследии социалистической системы, далёкой от народа. Эта мысль ошибочна. Украинский правящий слой — постсоветский, то есть деидеологизированный, значит, готовый превозносить или очернять кого угодно в угоду электоральному запросу. Ведь победа на выборах даёт власть, а она, в свою очередь, возможность обогащения.

Идёт в ход и аргумент о десятилетиях советской пропаганды, затуманившей голову народу. Отчасти, это так и есть. Кроме того, до четверти населения Украины негативно относится к главной политической цели УПА — украинской государственной независимости.

Но даже противники признания Повстанческой армии не обращают внимания на главное: важно то, за какую самостоятельную Украину воевали бандеровцы, что предлагали вместо колхоз-но-ГУЛАГовского процветания? За него, объективно говоря, воевали те, кто является советскими ветеранами различных ведомств, и кто сейчас получает соответствующие пенсионные надбавки.

Битва за национальный суверенитет и сражение за свободу — далеко не всегда одно и то же. Ведь словосочетание «между Гитлером и Сталиным» обладает не только географической коннотацией. Радикализм и тоталитаризм в идеологии ОУН, проведение Повстанческой армией этнической чистки, жертвы, на которые обрекла партизанская борьба жителей затронутых областей, проявления СБ ОУН и не только ей оперативно не оправданной жестокости… Всё это заставляет многих жителей страны сомневаться в том, что УПА бороласть за такую независимую Украину, в которой хотелось бы жить.