1 Джессика. Размышления блондинки

Если вы считаете, что абсолютно все блондинки — дуры, вам вообще незачем читать книги. Потому как во всей мировой классике героини были чаще всего блондинками, и как-то ничего, обходилось по-хорошему.

То, что я блондинка, умиляло окружающих и радовало меня самое примерно лет пять, считая с того дня, когда во время моего крещения падре откинул кружевную косыночку и умиленно воззрился на мою лысую черепушку, опушенную золотистым мхом. Потом — пять лет счастья без конца, розовые платьица, кружавчики и рюшечки, кукольный домик размером с однокомнатную квартиру экономкласса, розовый велосипед, розовый скейтборд, розовые ролики, розовые лыжи… тьфу, гадость! К пяти годам я устала от розового цвета — да и кто бы не устал! Детство кончилось — как сказала моя тренерша по спортивной гимнастике, заводя нас, группу пятилеток-приготовишек, в спортивный зал.

Джессика Микаэла Каэрвен Гвендолен Мойра Паркер Макфарлан — таково мое полное имя. Есть еще одно, как говорит моя ирландская бабка Морвен, — истинное. Гуинникаэрвен. Вы будете смеяться — Белая Ворона в переводе с гэльского.

Папенька мой — чистопородный американец, Майкл Паркер. Дипломат в третьем поколении. Второе поколение работало в Великобритании со времен Второй мировой — в смысле, мой дедуня, царство ему небесное. В Великобритании можно работать по-разному, в основном — хорошо и успешно, но моего папахена послали прямиком в Ольстер. Если кто не знает, это Ирландия. Самый что ни на есть центр ирландского национализма, терроризма и вообще. Папахен трудился в качестве первого секретаря консульства США, привык к походным и практически полевым условиям жизни, был хорош собой, молод и весел, когда неожиданно встретил Гвен Макфарлан — мою маманю.

Встретил в прямом смысле этого слова — на улице. Она шла — как рассказывал папа, — и солнце светило ей в лицо, отчего у окружающих создавалось стойкое впечатление, что по улице идет шаровая молния с зелеными глазами. Рыжая у меня мама, понимаете? Рыжая, как солнце. А глаза зеленые, как клевер. Типичная ирландка.

По-настоящему ее зовут Гуиннидалхин — по-английски, стало быть, Гвендолен, а совсем коротко Гвен. Сейчас ей пятьдесят, но на нее продолжают оглядываться мужчины всех возрастов, а папа — мой красавец-блондин папа, синеглазый нордический богатырь Мик Паркер — жутко ревнует и закатывает маме сцены…

Короче, первый секретарь генконсульства США в Ольстере, Ирландия, влюбился в Гвен Макфарлан, дочку Морвен и Тейра Макфарлан, весьма известной и знаменитой в Ольстере семейной четы. Дедуня Тейр всю свою жизнь был борцом за независимость Ирландии и потому недвусмысленно и прямо заявил дочери — моей будущей маме — что сейчас, конечно, не Средневековье (к сожалению!), запереть он ее не может (к большому сожалению!), запретить выходить замуж тоже не может (к очень большому сожалению!), но пусть она знает, что выходит за самого натурального врага Ирландии и ничего хорошего из этого не получится. К сожалению…

Мама моя очень похожа на дедуню Тейра, особенно упрямством. Она, разумеется, вышла за папу и уехала с ним в Штаты, а с семьей не разговаривала до тех пор, пока не родилась я. На мои крестины съехались все, произошло молчаливое примирение, в знак которого деду и бабке позволили увезти меня на месяц в Ирландию и покрестить еще раз, в древнем Дрохедском соборе. Таким образом в Штатах я стала Джессикой Микаэлой Мойрой Паркер, а в Дрохеде — Гуинникаэрвен Джессикой Макфарлан-и-Паркер, чтоб мне провалиться на этом месте. Ирландцы очень серьезно относятся к традициям.

Так, что дальше… Значит, детство закончилось в пять лет. Гимнасткой я так и не стала, зато до сих пор умею садиться на шпагат и подтягиваться на турнике по-мужски — ума не приложу, где может пригодиться мне это умение.

Школа, колледж — вся эта ерунда не особенно мне запомнилась, потому как дети дипломатов обречены учиться либо в очень блатных заведениях, либо где ни попадя. В моей жизни было и то и другое, и я признаюсь — «где ни попадя» мне нравилось больше. Там были нормальные ребята и девчонки, там была свобода, и там я впервые по-настоящему поцеловалась с мальчиком. Если мне не изменяет память — это было в Квебеке, где папахен работал буквально один неполный год, после чего мы всей дружной семьей укатили в Европу. Учитывая то, что папа всю жизнь трудился в довольно неудобных для жизни местах, под занавес карьеры ему сделали подарок, и теперь, последние восемь лет, он служит по очереди в Италии и Франции. Они с мамой купили дом на Женевском озере, зимой ездят в Альпы, летом навещают бабушку и деда Макфарлан в Ирландии… Словом, все хорошо.


Когда пришло время определяться с учебой, мне предлагали на выбор Сорбонну, Кельн, Оксфорд и Кембридж, однако я благоразумно решила: семья прекрасна, лишь когда она вдали! И выбрала Штаты. Университет в Колумбусе, штат Огайо, привлекал меня тем, что у них была шикарная кафедра этнографии и фольклора, где почти все преподаватели были этническими индейцами сиу и шошон. Кроме того, именно в Колумбусе учились Эбби и Моника…

Мы знакомы с пяти лет. Четверть века. Не могу сказать, что у меня нет никого ближе — но эти две девицы давно стали чем-то вроде родни. Эбигейл Джеральдина Томасина Лаури — дочка известного ученого-физика, сама умница, специалист по астрофизике, и Моника Бейли — черноволосая и огненноглазая докторша, уже в двадцать лет сделавшая свою первую самостоятельную операцию — так получилось, авария на горной дороге…

В пять лет мы все ходили в один детский сад в Толидо. Здесь жили папина мама, родители Эбигейл и тетка Моники, удочерившая ее после гибели родителей в автокатастрофе. Через два года я уже моталась за родителями по всему свету. Моника переехала вместе с теткой в Чикаго, Эбби осталась в Толидо — но наша связь почему-то не прервалась. Встретившись после долгого перерыва в университете Колумбуса, мы поняли, что лучших друзей, чем мы трое, нам не найти.

Эбби училась на физическом, Моника — на искусствоведении (потом она уйдет с него на медицинский, как раз после того несчастного случая на горной дороге), а я — на филологическом. Жизнь была весела, хороша и безоблачна.

Настолько мы были тогда беспечны, настолько самодостаточны, что даже придумали себе особый союз — «Клуб весталок». И провозгласили, что мужчины нам троим ни к чему.

Не подумайте ничего плохого. Это сейчас за подобными союзами наверняка кроется какое-нибудь извращение. А тогда… о, как мы хохотали! Как гордились собственным остроумием!

Правду сказать, с мужчинами у нас обстояло не очень. На моем филологическом они отсутствовали как класс, имелось только два или три условных представителя, но в качестве половых партнеров их представить было не то чтобы сложно — невозможно.

У Моники на факультете мужиков было чуть больше, но занудами они были еще худшими, чем филологи. Лучше всего дела обстояли у Эбби на физическом — тут дефицит был как раз с девушками, однако мужчины-астрофизики знали лишь одну страсть: звезды. В крайнем случае — критические массы этих звезд. Эбби Лаури они — мужчины — ценили, но исключительно как коллегу.

Повторяю: тогда нам казалось, что это здорово. Все наши вышедшие замуж однокурсницы глупели на глазах, превращались в куриц-наседок, а мы по-прежнему фонтанировали остроумием и весельем, разъезжали по стране, устраивали пижамные вечеринки на троих, сплетничали и хохотали… пока Моника неожиданно не сообщила, что выходит замуж.

Я лично думаю, что ее Крис — дикий и невозможный зануда, но Монике виднее. Она разглядела в нем ангела — возможно, это правда. Мы с Эбби не успели отреагировать, потому как уже через полгода после знакомства Моники и Криса случилась свадьба. Там меня очень потешила Эбби, явившаяся в лиловом кошмаре с рюшечками и вздумавшая изображать из себя старую деву на кислотной вечеринке. С банкета я Эбби уволокла, душа моя не могла пережить этого семейного кошмара с тетушками и внучатыми прадедушками, которые требуют от жениха с невестой вальса и пьют мятный ликер фужерами… Мы решили выпить за здоровье молодых в тишине моего бара «У Алессандро»… Требуются пояснения?


Мама и папа живут в Европе очень давно. Возвращаться в Штаты им не особенно хочется, хотя меня они с удовольствием принимают и вообще уговаривают перебраться к ним. Я со своей стороны не вижу никакой прелести в растительной жизни на берегу абсолютно стерильного озера и потому скучаю без родителей — но живу одна.

Филолог не профессия, а образование, так что я работаю, кем угодно и где угодно. Мне нравится разговаривать с людьми, общаться, просто слушать чужие истории. Согласитесь, официантка — лучшая профессия для человека моего склада.

Бар «У Алессандро» располагался в центральном районе города Толидо и был тих, прохладен и уютен. Посетителей тут обычно было немного — но и пустынным он бывал редко. Именно здесь я и приметила того, кто помог Эбби Лаури выпутаться из сложной ситуации.

То есть сначала я и понятия не имела, что Эбби — этот цветок душистый со склонностью к мечтательности — в принципе может попасть в сложную ситуацию. Эбби из всех нас троих — самая типичная весталка. Она скромница, она редко выбирается в разные злачные места, у нее нет знакомых — одни коллеги. Одним словом, когда в день свадьбы Моники она сообщила мне за кружечкой пива, что ее шантажирует молодой паршивец-лаборант Майки Саллинг, с которым у нее случился бурный одноразовый секс… я чуть не упала под стол.

Секс я приветствую, причем в самых разных ипостасях. Он вполне имеет право быть одноразовым, бурным, быстрым, каким угодно — лишь бы участники получали от него удовольствие. Однако про Эбби такого сказать было нельзя. Эбби была сама не своя, и потому я решила помочь.

В бар захаживают разные люди, среди них попадаются и те, у кого на лбу трехметровыми огненными буквами написано: я — криминальный элемент. Вот я и нашла для Эбби одного такого… криминального. Его звали Рокко Сальваторе, и на вид он был… ну если он — не мафия, то я и не знаю, как эта самая мафия должна выглядеть!

Короче! Что-то они там с Эбби замутили — с переодеваниями, налетами на квартиру, посещениями бандитских сходок и катаниями на пароходе — а в результате Рокко оказался полицейским инспектором, работавшим под прикрытием, а Эбби — Эбби вышла за него замуж.

На все про все у них ушло две недели, и за это время у меня развился комплекс неполноценности.

Видите ли, натуральной блондинкой быть и легко, и сложно одновременно. С одной стороны, вас мало кто воспринимает всерьез, с другой — от вас настолько не ждут ничего серьезного, что каждое ваше умное слово воспринимается едва ли не как откровение. Я больше чем уверена: отличную оценку моего диплома стоит отнести в основном к моему экстерьеру, хотя, по совести сказать, диплом был и по содержанию вполне приличный. Просто… мой научный куратор вряд ли его читал. Большую часть проведенного вместе времени он пялился на мой бюст.

Зато блондинкам проще завязывать знакомства. Собственно, стоит просто куда-нибудь прийти и немножечко подождать. Для ускорения процесса можно уронить что-нибудь малозначительное типа салфетки на пол и потрепыхать ресницами. А если несчастным и тоненьким голоском проблеять: «Простите, я совсем запуталась, не подскажете ли…», или открыть капот машины и замереть возле него с беспомощным видом — о, тогда вам обеспечены знакомства на три года вперед!

Согласитесь, такая свобода выбора здорово расслабляет, и потому я, узнав о свадьбе Эбби, почувствовала нечто вроде удара под дых. Потому как мне за все мои тридцать лет никто замуж выйти не предлагал. Ни разу!

Свадьба — или то, что итальянцы называют свадьбой, а на самом деле это чистой воды карнавал и конец света, — облегчения не принесла. Вокруг меня сразу образовалась некая мертвая зона: вокруг флиртовали, заигрывали, кокетничали, целовались, даже, кажется, сексом в кустах занимались, — но я была одна. Нет, мужики подливали мне вина, женщины улыбались, дети угощали конфетами, но я оставалась ОДНА, понимаете?

Потом-то до меня дошло: я была подругой невесты Рокко Сальваторе — и потому никто не смел нанести мне оскорбление. Все присутствующие дружно и не сговариваясь берегли и блюли мою невинность так неистово, как я сама ее в жизни не берегла и не блюла. Подозреваю, что и букет я поймала не случайно. Просто все эти милые девушки вокруг меня спрятали руки за спину.

Букетиком мне прилетело отлично! Поначалу даже потемнело в глазах, голова закружилась, и я наверняка грянулась бы оземь, но меня продолжали беречь, холить и лелеять, обращаться со мной, как с тухлым яйцом, и потому препроводили в беседочку, увитую розами и плющом. Именно здесь и случилось мне видение…

Я не очень хорошо его рассмотрела, в этом все дело. Высок — да, несомненно. Широкие плечи, смуглая кожа, но не такая, как у большинства присутствующих. Я бы сказала, сильный и давний загар. Темные волосы слегка вьются, длинные, ниже плеч, забраны в хвост, но не пошлой резинкой, а какой-то металлической штучкой, не исключено что серебряной. И еще незнакомец двигался так… странно! Словно танцевал. Или дрался. Или шел по палубе корабля.

Вспыхнули в вечернем воздухе призрачные силуэты старинных фрегатов и корветов, затрепыхались обожженные и дырявые паруса, взметнулись черные флаги на грот-мачтах…

Он очень напоминал пирата, этот парень, или, на худой конец, Горца Маклауда из старинного сериала, если кто помнит. Я-то помню, потому что под маской цинизма скрываю ранимую и романтическую душу и сериал этот пересматриваю в минуты отчаяния, а они, минуты эти, ближе к тридцати случаются все чаще…

Короче, со спины он был вылитый Эдриан Пол, и я забыла обо всем и полезла прямо через загородку, завороженно уставившись на широкую спину и мечтая только об одном: пусть личико тоже соответствует!

Это осталось тайной, ибо пират салютовал Рокко и Эбби бокалом шампанского и куда-то смылся, а я застряла в проклятых розочках, прижав к груди несчастный невестин букет и проклиная все на свете.

Потом я пыталась найти Рокко и узнать у него имя пирата, чтобы пойти и немедленно ему отдаться, но новобрачные к тому времени уже собрали вещички и отбыли в свадебное путешествие. Молчаливый гигант, оказавшийся старшим братом Рокко по имени Луиджи, транспортировал мое безвольное и готовое на все тело до моей квартиры. Нет, не ждите ничего скабрезного: Луиджи помогала маленькая и глубоко беременная женщина с некрасивым, но очень жизнерадостным личиком — его законная и любимая (судя по пяти маленьким пацанятам-погодкам) супруга. Вдвоем они внесли меня в мою квартиру, уложили на диван, поставили на столик рядом бутылку минералки, подсунули пачку аспирина и уехали.

Я лежала в приятной полутьме, прижимала к груди полурастерзанный букет Эбби и думала о Сексе с большой буквы «С»…


Невинность я потеряла довольно поздно — в девятнадцать лет. И вполне классически — на заднем сиденье автомобиля. Клайв Истерн, самый симпатичный мальчик в колледже, соизволил обратить на меня внимание, а когда дошло до дела, и сам уж был не рад — но положение секс-символа обязывало. В поту, смущении и муках мы распрощались с моим девичеством, а еще через пару дней я распрощалась с Клайвом и уехала в университет.

К двадцати двум годам я выяснила, что секс — это довольно прикольно, приятно, полезно и необременительно. Главное — не переводить его в иную плоскость — туда, где знакомство с мамой, первые подарки на Рождество в виде галстука и запонок с твоей стороны и сексуального белья с его…

Девяносто девять процентов пар идут именно по этому пути, в результате через год-два после свадьбы мужчины тихо и робко сетуют друг дружке на ухо: куда делась та веселая и отвязная девчонка, с которой мы кувыркались на любой горизонтальной — если повезет, конечно, — поверхности, и откуда взялась эта зануда, вечно недовольная всем на свете и постоянно страдающая то месячными, то головной болью?

Я принадлежала к оставшемуся одному проценту — я никогда не хотела серьезных отношений. Меня вполне устраивали мои скоротечные романы и прекрасные отношения с партнерами даже после расставания. Без ложной скромности скажу: ни один парень меня не бросил. Я всегда уходила первая. Как кошка, которая гуляет сама по себе.

А потом со мной случился Он…


Мне двадцать три, ему двадцать девять, он красив, хуже того — он обаятелен, и у нас абсолютно одинаковые характеры. Как и я, он ненавидит обременительные и долгие отношения, видит в сексе только радость бытия и презирает тех девчонок, которые уже после второго свидания начинают называть своих парней «зайчик» и «милый».

У него щетина на щеках, у него горячие черные глаза, у него сильные, спокойные руки, он заводит так, что ты кончаешь на третьей минуте…

Короче, я влюбилась. Насмерть. Навсегда.

И, как и все влюбленные на свете, не желала понимать простой вещи: именно в тот момент, когда он узнает о моей любви, он меня и бросит. Потому что — смотри выше.

Разумеется, он меня бросил.

И мне стало все равно. Кто-то появлялся, был рядом, куда-то водил меня, что-то делал со мной по ночам — мне было все равно. Я помнила только одни руки и одно тело. Одни губы, один запах, одну улыбку — все остальное было несущественно.

Я раскладывала свое прошлое на секунды и мгновения счастья, я ковырялась в гноящихся ранах своего сердца, я снова и снова видела его во сне — и просыпалась в холодном поту, точно зная, что никакого повторения не будет…

Пять лет назад я встретила его в одной компании — и чуть не потеряла сознание от ужаса и тоски.

Лысенький мужичок с пивным круглым брюшком самодовольно прижимал к боку худую обесцвеченную блондинку со злым и тревожным лицом. Болтал что-то об акциях и о том, что на будущую весну они купят трейлер и стиральную машину… Обесцвеченная бдительно рыскала взглядом вокруг — ни дать ни взять маяк на мысе Спируога. Не покушается ли кто на наши рубежи?! Вот мы им!

Я смотрела на мою единственную любовь и медленно умирала от тоски и стыда. Золотые башни и изумрудные сады моей души, хрустальные дворцы и небесные песни моей любви — кому вы все были посвящены?! Вот этому маленькому, тщедушному мужичонке?

И всем моим жемчугам и яхонтам, миро и меду, елею и огню, лотосу и смирне, всей безграничной и беспредельной любви моей — всему этому он предпочел злобную крашеную выдру с ее мечтой о новой стиральной машине и трейлере?! Именно это казалось самым унизительным — променяй он меня на Мисс Огайо, было бы, наверное, не так паскудно…

Ух как я напилась в тот вечер! И до сих пор не жалею об этом.

А что касается любви — поймите меня правильно. Очень хорошо, когда она есть. Это самое великое и самое прекрасное чувство на свете. Но если ее нет… ради бога, не заменяйте ее суррогатом. Не ходите замуж, чтобы «отметиться», не заводите парня, потому что «все так делают».

Не убивайте свою бессмертную душу — в особенности если вы хоть раз в жизни знали Настоящую Любовь!

Ну что это я? Депрессия, не иначе.


Так вот, я лежала и вспоминала, по щекам у меня текли слезы, и жизнь ближе к утру стала совершенно невыносимой.

Встав с головной болью, я знала одно: нужно срочно рвать когти! Развеяться, поменять обстановку, забыть про все — и вернуться обновленной и прекрасной, как птица феникс…

Не к добру я тогда вспомнила о фениксе. Вот и получилось…

Загрузка...