Между верой и любовью

Глава двадцать четвертая

На следующий день, в воскресенье, падре Эугенио должен был провести свою первую службу в городке Тамандуа. По этому случаю сеньор Антунес пригласил самых важных людей города, ведь это был день триумфа и гордости его семьи. После службы гостей ждал роскошный прием.

Родственники и друзья семьи Антунес, пришедшие в этот воскресный день в церковь, с нетерпением ждали молодого падре, которому предстояла первая в его жизни служба. Эугенио, испытывавший невыразимое волнение, пришел в церковь намного раньше намеченного часа.

Поговаривали, что когда падре вошел в церковь, колокола сами залились в перезвоне, а резкий порыв ветра распахнул дверь.

Падре был мертвецки бледен. Его глаза выдавали печаль и озабоченность. Мрачные мысли терзали его разум словно облака, заволакивающие небо перед раскатом грозы. Как ни старался, он не мог примириться с происходящим. Раздираемый на части угрызениями совести, стыдом и отчаянием, он полностью отдал свое тело и душу на волю судьбы. «Что бы ни уготовила человеку судьба, он должен подчиниться ей, — думал Эугенио, идя к алтарю, чтоб помолиться перед тем, как приступить к своим обязанностям. — Не оскверняю ли я своими сомнениями Церковь, как оскверняют ее некоторые священники, прикасающиеся к потиру своими нечистыми руками? Козни дьявола толкнули меня в такую пропасть, из которой мне уже не выбраться».

Стоило Эугенио закончить молитву у алтаря, как к нему подошла бедно одетая старушка и попросила отпеть покойницу. Сам не понимая почему, он почувствовал оцепеняющий ужас. Холодный пот выступил у него на лбу, тело, казалось, одеревенело. Он взял молитвослов и, сопровождаемый ризничим, что нес кропило, не чувствуя ног, направился к гробу.

В скромном открытом гробу, с двух сторон которого горели свечи, лежала женщина. Белый платок закрывал лицо умершей, на груде ее лежал веночек из цветов — символ невинности. Народ в церкви еще не собрался, лишь там и тут молились старушки.

Чтобы начать отпевание, падре снял платок с лица усопшей, и в тот же миг сдавленный крик вырвался из его груди. Пошатнувшись, он чуть было не упал навзничь, если бы не ризничий, подхвативший его.

В гробу лежала Маргарита.

— Вам нехорошо, падре? — поинтересовался ризничий.

— Ничего, ничего, почему-то закружилась голова, — с неимоверным усилием произнес Эугенио.

Он вытер холодный пот со лба и машинально исполнил тяжелую службу, не понимая, что он делает.

Вернувшись в ризницу, он сказал ризничему, что крещения и венчания будет проводить после службы, согнулся над алтарем и, закрыв лицо руками, стал неистово молиться, обливаясь слезами.

Толпа народу, вместе с его родителями вошедшая в церковь, пробудила его от оцепенения. Он поспешил в ризницу, чтоб переодеться. Ризничий, заметивший его бледность, обратился к нему:

— Падре, вижу вам нездоровится, может вам не проводить сегодня службу?

Эугенио посмотрел на него в изумлении и, не говоря ни слова, продолжил надевать облачение.

Возможность послушать проповедь новоявленного священника привлекла в церковь множество людей. Чета Антунес была на вершине гордости.

Подойдя к ступенькам, ведущим к алтарю, Эугенио остановился. Прихожане замерли в ожидании первых слов проповеди. И вдруг они, недоумевая, увидели, как юный падре в ярости срывает с себя облачение, швыряет его на алтарь и с искаженным болью лицом, расталкивая прихожан, через главную дверь выбегает на улицу.

Он был безумен…