Международное право

II ИСТОРИЯ МЕЖДУНАРОДНОГО ПРАВА

Международное право возникло с появлением общества и государства. Коренная форма международного права – это обычай, передаваемый из поколения в поколение. Он издревле являлся особой формой правовой культуры. Возникновение международно-правовой мысли у древних египтян, индусов, китайцев, вавилонян, персов, евреев, греков, римлян, русских восходит к религиозным обычаям и каноническим представлениям этих народов о сущности человека и мира. История хранит древнейшие образцы международно-правовых правил.[2]

Древнекитайская летопись императора Яо (2З57 до н. э.) содержит повеления каждому китайцу на случай общения с иностранными посланниками и государями, а «Книга Царств» (2500 до н. э.) осуждает «беспричинные войны». Эти и другие древние памятники письменности позволяют сделать вывод о том, что в истории уже тогда проводились своеобразные «международные конгрессы», существовали демилитаризованные, нейтральные зоны, привилегии и иммунитеты послов, переводчиков и гонцов, изысканный протокол и церемониал. Богатство и красоту международно-правовых идей о действенности договоров, международных санкциях и даже о создании «Великого союза народов» содержат работы Лао-цзы (VI в. до н. э.), Конфуция (551–479 до н. э.),[3] Мо-цзы (479–400 до н. э.), Гунсунь Яна (З90—ЗЗ8 до н. э.), Сяо-гуна (З61—ЗЗ8 до н. э.), Сыма Цянь (145—87 до н. э[4] и др.

В Древней Индии также сложилась своеобразная правовая культура, становление международно-правовых воззрений которой относят к VI–IV вв. до н. э. Наиболее ранние из них содержат памятники ведийской, буддийской и джайнской литературы. Примерно к II в. до н. э. относится письменное оформление (на основе более древних списков) «Законов Ману».[5] В них содержатся толкования относительно: различных рангов дипломатических агентов и их умения «вести переговоры, подкупать, сеять раздоры»; международных договоров, которые подробно классифицированы на равные «самана» и неравные «а-самана» (одних только союзных договоров в «Законах Ману» приводится шестнадцать видов); понятия нейтралитета (царь должен считать своим врагом соседа и его союзника, другом – соседа своего врага и нейтральным – всякого государя, не находящегося ни в одном из этих двух положений); обычаев войны, запрещающих употребление скрытого и отравленного оружия, уничтожение посевов и угодий (воин не должен убивать того, кто просит о пощаде); пленных, безоружных, нищих, раненых и спасающихся бегством.

Представления о естественном характере законов мироздания и об общественных отношениях были наиболее последовательно развиты в VI в. до н. э. школой локаяты (чарвака), согласно воззрениям которой все в мире совершается в силу внутренней природы (свабхава) самих вещей. Все явления – естественны. Естественна и мораль: ее необходимость обусловлена общественным соглашением и общественной выгодой. Цельную картину древнеиндийских представлений о внешней политике и международном праве содержит трактат «Артхашастра» (IV–III вв. до н. э.),[6] автором которого считается Каутилья (Чанакья), влиятельный советник и министр. Идея полезности как самостоятельного начала межгосударственных отношений пронизывает этот документ. Автор детально рассматривает виды мирных договоров и разного рода союзов, обосновывает методы внешней политики. Ценные сведения для изучения древнеиндийской теории международных отношений и права содержат «Махабхарата» (особенно ее XII книга),[7] «Аннамбхатта».[8]

Развитие международно-правовых теоретических и практических знаний в Древней Индии не уступало древнекитайской и византийской правовой классике, а в ряде положений превосходило ее гуманностью и утонченностью в вопросах достижения выгод международного общения.

Справедливость и правосудие в Д р е в н е м Е г и п т е олицетворяла богиня Маат (Ма-ат). Поэтому характер международного поведения фараона и его подданных должен был соответствовать Ма-ат – божественному порядку справедливости. Восхваление божественной справедливости как основы международных взаимоотношений содержится в ряде древнеегипетских источников, в частности в «Поучении Птахотепа» (XXVIII в. до н. э.), «Книге мертвых» (ок. XXV–XXIV в. до н. э.), «Поучении гераклеопольского царя своему сыну» (ок. XXII в. до н. э.) и др.[9]

Древнейший из дошедших до нас собственно международно-правовых актов был посвящен итогам военного конфликта. Это договор между правителями месопотамских городов Лагаш и Умма (З100 до н. э.). По существу он является древним мирным договором, в котором содержатся прообразы принципов нерушимости границ, добросовестного соблюдения принятых на себя обязательств. Еще один образец древнейшего международного документа о военно-политическом союзе представляет собой договор Нарам-Сина с царем Элама. Правители городов-государств письменно договорились о том, что не потерпят неповиновения их союзу и «полководец пусть охраняет этот договор от неповиновения». Они провозгласили принцип «враг союзника – мой враг, друг союзника – мой друг».[10]

В памятниках древнееврейской письменности содержатся списки договоров Ассирии, Дамаска, Египта, в которых имеются нормы об обязательности объявления войн, о «пощаде плодовых деревьев», субботних перемириях и других обычаях войны. Уникальная информация о древней международно-правовой практике дошла до наших дней в виде глиняных таблиц Тель-Амарнского архива египетских фараонов (XV–XIV вв. до н. э.). Расшифровка этого архива открыла науке тонкости древней дипломатии, которая имеет много параллелей с современностью: от условий войн, внешних займов – до взаимных мер по борьбе с преступностью.

Широко освещен в исторической литературе древнейший договор о вечном мире и братстве, союзе и взаимопомощи, в случае внешних и внутренних угроз, о взаимной выдаче беглецов, заключенный в начале XIII в. до н. э. египетским фараоном Рамзесом II и царем хеттов Хатту-силисом III. Текст этого договора, первоначально начертанного на серебряной плите, сохранился в трех редакциях – двух египетских, запечатленных на внешней западной стене дворца в г. Карнаке и на пилоне дворца в г. Рамессее, и одной хеттской, найденной при раскопках клинописной библиотеки в г. Богаз-Кее. Этот договор был согласован и утвержден после безрезультатной и кровопролитной войны, длившейся семнадцать лет, и провозгласил: «мир, братство навеки», клятву «действовать в соответствии с засвидетельствованным помыслом», а если «пойдет враг», выступить «победоносно» или предоставить «без промедления пехоту и колесничное войско». Этот блистательный памятник древнего международного права овеян многими легендами и преданиями. По сей день его изучение питает науку истории права.

В Древней Греции сложилось обширное по объему и глубокое по содержанию международное договорное право. Его формирование было обусловлено развитием экономических, политических и культурных связей многочисленных городов-государств (полисов). До нас дошли многообразные союзные договоры – как религиозного (амфиктионии), так и военно-политического характера – (симмахии). Договоры заключались также о правах иностранцев (изотелии, изолополитии), о торговле (договор Халкидонского союза с Македонией), о ненападении, о взаимной помощи (афино-спартанский договор 421 г. до н. э., предусматривавший взаимную помощь в борьбе против третьих государств и против восставших рабов). Большая часть союзных договоров заключалась под гегемонией того или иного из греческих государств (Афин,[11] Спарты,[12] Македонии[13]). Некоторые из договоров были посвящены созданию древних международных объединений – лиг (Этолийской, Ахейской), с советом (синедрионом) делегатов во главе, с третейским судом для разрешения споров между членами союза, с объединенными вооруженными силами и коалиционным командованием. В учредительных актах этих объединений, например Коринфского (338 до н. э.), встречается перечень таких «международных преступлений», как изменение существующего государственного устройства, конфискация имущества, отмена долгов, призыв рабов к восстанию.

Заключение договоров в Древней Греции сопровождалось торжественными церемониями. Некоторые из них увековечены Гомером в «Илиаде» и «Одиссее»: раздача шерсти жертвенных овец, возлияние вина из чаши на землю с угрозой нарушителям договора («да будет разбросан их мозг по земле, как это вино»), рукопожатиями. Тексты договоров вырезались на особых досках – стелах. Отказ от договора, разрыв сношений сопровождался разбитием стел. Договоры скреплялись клятвами («буду соблюдать условия и договор без обмана и по справедливости») и присягой. Некоторыми договорами в случае их нарушения был предусмотрен в виде санкции денежный штраф. Репутацию злостных нарушителей своих международных обязательств снискали в древности Крит и Фессалия. Функции института дипломатического и консульского права в Греции выполняли вестники, старейшины и проксены, защищавшие интересы иностранцев.[14]

Древние греки имели свои понятия о справедливой и несправедливой войне. Справедливыми они считали войны против варваров, а несправедливыми – против эллинов. В «Одиссее» «мщение богов» грозит тем, кто нападает на землю эллинов.

Войнам предшествовало их объявление. Участью пленных были смерть или рабство. Все имущество неприятеля становилось добычей победителя. Употребление отравленного оружия осуждалось. В произведениях древнегреческих мыслителей Ксенофонта, Геродота, Демосфена, Платона содержатся мудрые суждения о международном праве. Так, Фукидид осуждал убийство обезоруженного и умоляющего о пощаде противника. Платон, считая войну «естественным состоянием народов», в «Законах» и «Горгии» осуждал захватнические войны, в диалоге «Критий» рисовал образы идеального государства, союза государей, международного суда, разоружения и запрета войн. Во времена Аристотеля Грецию раздирали междоусобные войны. Аристотель провозгласил идеи равноправных межгосударственных отношений, хотя придерживался принципа власти и подчинения, который «должен господствовать во всем человечестве». В трактате «Республика» он призывал к гуманности во время войн, к воздержанию от опустошений и разорения неприятельских полисов; в трактате «Политика» говорил о несправедливых войнах, о защите раненых и пленных воинов.[15]

История Древнего Рима представляет собой эпоху становления правовой цивилизации, которая дала человечеству не только значительные представления о международном праве – jus gentum («праве народов»), но и ключи к его пониманию и применению. По сей день договоры и соглашения украшают краткие и емкие латинские фразы, блистательно передающие суть правовой конструкции или даже целой отрасли международного права.

По свидетельству римского историка Светония, в государственном архиве Рима хранилось до З000 таблиц, на которых были выгравированы важнейшие юридические акты Римского государства, в том числе и его международные договоры. Международными сношениями ведали сенат и особая коллегия – двадцать фециалов; их полномочия определялись самостоятельной отраслью права того времени – фециальным правом (jus fetiale). Геральдическим знаком фециала служила головная повязка с «вербеной» – узелком со священной римской землей. Только фециал был вправе от имени Рима предъявлять претензии иностранным государствам. Фециалы объявляли войны, это сопровождалось церемонией метания на вражескую землю дротика с обожженным и окровавленным концом. Мирные договоры заключались путем совершения торжественного ритуала, в ходе которого фециал при заклании жертвенного животного призывал Юпитера поразить нарушителей договора «сильнее, чем эту жертву, насколько Бог сильнее человека».

В Риме считалось, что слово (foeda), данное даже врагу, должно соблюдаться. Нарушители договоров подлежали выдаче тому государству, которое стало жертвой их вероломства. В римской договорной практике различались договоры: о союзе – foedus sociale, о дружбе – pax amicitia, а также равноправные – fоеda aequa и неравные – foeda nonaequa. С усилением могущества Рима его договоры требовали от других государств все большего подчинения и «уважения величия римского народа». По признанию Тацита, «римским миром» стали называть мир с «грабителями вселенной», которых «не мог насытить ни Восток, ни Запад».

Дипломатическое право Древнего Рима ранжировало представителей империи на послов (легатов), ораторов и вестников (нунциев). Соблюдалась неприкосновенность посла, звание которого, по словам Юлия Цезаря, у всех народов священно и неприкосновенно. Геральдическим отличием посла служил драгоценный перстень, обладателю которого полагались почести и помощь в пути. Оскорбление неприятельского посла признавалось совершенным против права народов, ибо послы почитались священными. В римской дипломатии обнаруживаются прообразы военных атташе. Так, по поручению римского полководца Сципиона Кай Лелий был направлен во главе посольства в сифакский лагерь. Его сопровождали туда переодетые слугами несколько офицеров римской армии с заданием разведать состояние лагеря и военных сил противника. Когда один из переодетых офицеров был узнан карфагенянами, посол, чтобы развеять их подозрения, публично его избил, якобы как нерадивого слугу. Аммиан Марцеллин, описывая свое путешествие в Персию, сообщает, что он ездил туда послом в сопровождении «надежного центуриона», наблюдавшего передвижения персидских войск.

Древнеримское законодательство и общественное мнение считали войну естественным состоянием, оправдывали «справедливые» войны, сурово осуждая войны, начатые без достаточного «повода» (sine causa) и «обиды» (injuria). По утверждению Цицерона, «ни одна война не является справедливой, если она не объявлена и не предпринята вследствие нанесенной обиды. Военные обычаи римлян были суровы: истребление целых городов, захват всего имущества неприятеля и обращение в рабство пленных; «не было снисхождения ни к полу ни к возрасту».[16] Вместе с тем римляне считали правомерным сражаться только «оружием, а не ядом» (armis non veneno), заключали с побежденным неприятелем перемирие для похорон убитых, требовали от государств, не участвовавших в войне, соблюдения обязанностей, объединяемых в настоящее время понятием нейтралитета (запрещение помощи врагу оружием, кораблями, деньгами и т. п.). Римские полководцы Цезарь и Германик прославились не только победами, но и гуманным отношением к пленным и побежденным, что считают скорее исключением, чем правилом.

В Древнем Риме формировалась и теория международного права. Цицерон представлял концепцию международных отношений как «общий город и государство людей и богов», как единый общечеловеческий союз. Сенека, отталкиваясь от тезиса «человек для человека – священный предмет», пришел к мысли о едином государстве всего человеческого рода (corpus magnum). «Как Антоний, я – гражданин Рима, – поучает в своих «Размышлениях» император и философ Марк Аврелий, – как человек, я – гражданин вселенной», полагая, что ко всемирному государству отдельные государства относятся так же, как дома к городу.

Вергилий воспевает в «Эклогах» грядущий «золотой век» всеобщего мира. В первой книге «Институций» Ульпиан дает следующую систематизацию международного права: право народов составляют занятие, сооружение и укрепление мест, войны, плен, рабство, мирные договоры, перемирия, священный долг не оскорблять послов, запрещение браков между чужеродными. Свою систематизацию «права народов» предложил Гермогениан.

Арабские государства с VII в. развивали мусульманские международно-правовые концепции на основе Корана, который предписывает строго соблюдать договорные обязательства: «Счастливы верующие… которые соблюдают свои договоренности и договоры»;[17] «исполняйте верно договоры»; «те, с которыми ты заключил союз, а потом они нарушают свой союз каждый раз, и они – не богобоязненны»; «отбрось договор с ними согласно со справедливостью».

Арабские государства по взаимности выдавали преступников, ибо «кто убил душу не за душу или не за порчу на земле, тот как будто бы убил людей всех», «предписано вам возмездие за убитых», «душа – за душу, и око – за око, и нос – за нос, и ухо – за ухо, и зуб – за зуб, и раны – отмщение». Мусульманин, независимо от национальности и подданства, находясь на территории мусульманского государства, пользовался теми же правами, что и местные жители. Иной иностранец в установленный срок был обязан предъявить ручательство мусульманина или покинуть страну. Арабы особо чтили неприкосновенность послов, поскольку и Магомет терпел у себя вражеских послов. Международная торговля поощрялась. Для разрешения споров купцов Магомет и его последователи прибегали к суду и арбитражу.

Джихад (газават) не имел того международно-правового значения, которое иногда пытаются придать ему некоторые современные политики. Вероучение ислама допускает джихад против отступников или противников веры. В Коране сказано: «Сражайтесь с теми из неверных, которые близки к вам. И пусть они найдут в вас суровость». Однако война без достаточного основания осуждается Кораном: «Если же один несправедлив против другого, то сражайтесь с тем, который несправедлив». Началу военных действий предшествовали объявление войны и призыв к неприятелю принять ислам или платить дань. Исламская война имеет свои правила и обычаи. Храмы полагалось щадить. Женщин, детей и стариков противника нельзя было убивать, даже если «они ободряли своих воинов». Во время войны запрещалось уничтожать жилища, сады, угодья и скот, за исключением «военной добычи».[18]

Христианство властно и неотвратимо покорило и преобразило языческое римское «право народов» в Западной Европе. Началась новая эра международного права. Дальнейшее его развитие стало немыслимо вне гуманистических идеалов христианства, отрицающего национальную и социальную рознь. Исследование христианских истоков современного международного права является фундаментальным направлением международно-правовой науки.

Античная философия, римское право и христианство оказали влияние на международно-правовую теорию и практику средневековых государств Западной Европы. Конец Хв. представляется своеобразным рубежом, когда на первых «мирных соборах» получило детальную регламентацию «право войны». К этому времени относится возникновение идеологии «светского христианского рыцарства». В феодальном праве особое внимание уделялось гарантии соблюдения международных обязательств. Обычай предписывал незыблемое соблюдение слова, данного рыцарем. Принося при посвящении в рыцари присягу, человек обязывался «соблюдать нерушимо данное слово», что бы ни грозило ему– «беда или гибель», под страхом быть объявленным в случае нарушения слова «бесчестным и клятвопреступником».

Феодальное право было частью богословия. При заключении международных договоров слово рыцаря подкреплялось религиозной клятвой (целованием креста и Евангелия, под страхом интердикта – отлучения от церкви). Эта религиозная клятва сопутствовала международным договорам IX–XVIII вв. Практика римских пап давать разрешения на предстоящее нарушение клятвы и отпускать грехи клятвопреступникам (диспенсы и индульгенции) вызвала применение в договорах «двойной клятвы», запрещающей обращение к понтифику в случае нарушения договорной клятвы. Подобное обязательство приняли на себя Карл V и Франциск I вМадридском договоре.

В средние века складывалась практика депозитариев – особых «хранителей договоров» (conservatoris pacis) и поручительства ленников короля (баронов, князей, вассалов) за соблюдение международных обязательств их сеньором – королем. В случае нарушения договора поручители были вправе силой оружия принудить короля к соблюдению. Например, при заключении договора о союзе между французским королем Людовиком XII и императором германским Максимилианом германские князья-курфюрсты выступили в качестве хранителей подписанных статей, так что они имели право и были обязаны поддерживать того, кто соблюдает заключенные соглашения против того, кто их нарушает. Гарантией нерушимости договора была жизнь именитых заложников (аманатов). При подписании Мадридского мира (1526) Франциск I отдал Карлу V в залог своих сыновей, которые в 1529 г. были им обменены на золото. Гарантии международных обязательств посредством заложников сохранялись вплоть до подписания Аахенского мира (1748).

В качестве залога нерушимости договора передавали имущество, города и территории. Так, Генуэзская республика дала в залог Франции остров Корсику, который затем остался за Францией, обвинявшей Геную в несоблюдении своих обязательств. Франциск I заложил английскому королю город Булонь, а император германский Людвиг Баварский поставил в залог все Германское королевство. Польские короли объявляли залогом верности договору бриллианты из своей короны. Договорная практика средневековья все более усложнялась и порождала изощренные приемы юридической казуистики. Так, в 1З56 г. Венеция и Триполитания в договоре обязались не пользоваться «оговорками, ухищрениями и какими бы то ни было возражениями, а также всеми другими изобретениями».

В средние века складывался институт постоянных посольств, сначала в практике торговых городских республик Северной Италии и Римской курии, а затем и других государств. Дипломатические приемы средневековья отражали суровые реалии «кулачного права». «Вам лгут, лгите вдвое, – «инструктировал» своих дипломатов король Франции Людовик XI, – послы не выходят из рамок своих обязанностей и не злоупотребляют своим долгом, предаваясь шпионажу и торговле совестью». Переговоры феодалов нередко завершались перебранкой и поединками, и это влекло за собой передачу дипломатических дел профессиональным переговорщикам.

Посольское право сформировалось в Европе XV в. на соборах христианской церкви; были детально разработаны нормы о дипломатическом старшинстве, порядке голосования, международных языках и международном делопроизводстве. Дипломатические представительства стали постоянным институтом. Появились придворные ведомства иностранных дел (внешних сношений), тайный совет, государственный совет, секретная канцелярия и др. К этому периоду относится и правовое закрепление основных дипломатических привилегий и иммунитетов. Если в эпоху раннего средневековья считалось допустимым лишение иностранного посла личной неприкосновенности в случае совершения им тяжких преступлений (измены, предательства или прелюбодеяния), то с XVI в. личная неприкосновенность посла и его экстерриториальный иммунитет завоевывали общее признание. Даже в отношении дипломатов, участвовавших в заговорах (дело Росса в Англии, дело Бруно во Франции), как правило, ограничивались их депортацией – удалением из страны. Неприкосновенность распространялась и на посольские резиденции. За послами признавалось «право флага», «право на часовню» и ряд других почетных преимуществ.

Право войны в эпоху средневековья эволюционировало от 12-го канона Никейского собора, который предписывал отлучать от церкви христиан, надевающих cingulum militare – воинский пояс, до идеологии рыцаря, дворянина и джентльмена. Непрерывно уточнялись доктрины «справедливой войны» и «священной войны». В результате международное право периода феодализма признало войну «абсолютно необходимой», когда исчерпаны все мирные средства и война предпринята государственными властями «ради справедливой цели с чистыми намерениями». В юридический оборот триумфально вступили термины miles (солдат), militia (служба-рыцарство), ordo (рыцарский долг). Появление рыцарства, с характерным для этого явления культом чести, благотворно повлияло на формирование права народов Европы.

В средние века прочно закрепился обычай торжественного объявления войны. Начало войны без ее объявления считалось вероломством. По союзному договору швейцарских кантонов (1З52) союзник был не вправе вступать в несправедливую войну. Войну следовало объявлять за три дня до начала военных действий. Флоренция предупреждала о предстоящей войне звоном особого колокола в течение месяца. Иногда дата начала войны устанавливалась по взаимному соглашению противников (англофранцузская война 1339 г.). Объявление войны делалось через особых герольдов, излагавших претензии своего государства и передававших вызов на войну (перчатку).[19] Феодальное право не видело различия между воинами (комбатантами) и мирным населением неприятеля, не защищало детей и женщин от военного насилия, и их можно было убивать безнаказанно. Так, Франциск I, начиная войну с Карлом V, объявил врагами всех подданных его земель, призывая своих подданных применять против них оружие.

Однако неписаный рыцарский кодекс требовал от тех, кто его придерживался, благородства и гуманности. В указе английского короля Ричарда II (1385) говорилось о запрещении убийств и насилия: никто не должен призывать к грабежу, под страхом отсечения головы; тот, кто ослушается, будет обезглавлен, а тело его оставят повешенным за руки. Указом Генриха V (1415) воспрещалось врываться в помещение, где находится рожающая женщина, посягать на ее имущество, шуметь, что может повредить здоровью роженицы или ребенка; нарушителю грозила конфискация имущества в пользу потерпевшей. В постановлениях Вселенских соборов, начиная с XI–XII вв. (Римского, Клермонского, Лате-ранского), декреталиях Григория IX, в Указе короля Арагонского Иакова I (1247), в сборниках «Саксонское зерцало», «Золотая булла» и других памятниках феодального права содержатся принципы защиты во время войны священников, паломников, женщин, купцов, ремесленников, странников и студентов.

Смягчению ужасов средневековых войн способствовал обычай «Божьего мира» – перемирия в «священные дни» и праздники, который был освящен решениями Вселенских соборов, но тем не менее нарушался. Безуспешными оставались попытки гуманизации методов и средств ведения боя. Латеранский собор (1139) запретил пользование луками и арбалетами как изобретениями «смертоносными» и «ненавистными Богу». Папа Иннокентий III (XIII в.) проклинал употребление огнестрельного оружия «как вероломство, не достойное христианина».

Участь раненых во время войн была крайне тяжелой. Рассчитывать на защиту и помощь лекаря в случае ранения в бою могли лишь феодалы, иных добивали на месте и обирали нещадно. Первыми актами, направленными на защиту раненых, были принятая во время гражданской войны в Швейцарии Семпахская грамота (1393), ордонансы короля Франции Карла VII (140З—1461), указы германского короля Максимилиана I (1459–1519)[20] и др.

Режим военнопленных в эпоху средневековья отличался от античного тем, что обращение пленных в рабство постепенно уступало место их выкупу по ценам в зависимости от звания и сословия. Короли, знать, военачальники во время сражений вынуждены были скрывать свои ранги, чтобы не стать выгодным объектом для пленения.

Средневековые рыцарские обычаи великодушия и гуманности во время войны имели силу в отношениях между равными противниками (сеньорами). К бунтовщикам, черни, «туземным народам», «неверным», «поганым» они практически не применялись. Средневековая история полна примеров неимоверной жестокости во время захватнических войн, крестовых походов и завоевания земель.

Средневековому международному праву известен институт репрессалий. Так, англо-французским договором 12З5 г. предусматривалось, что потерпевший от иностранца был вправе искать удовлетворения от любого из соотечественников этого иностранца. Начиная с XIV в. частные репрессалии ограничивались и признавались допустимыми лишь с санкции властей, получивших отказ иностранного государства удовлетворить претензии потерпевшего.

Укреплялась практика обращения к посредничеству и третейскому суду (арбитражу) для разрешения международных споров сеньоров. Договоры об арбитраже заключали Англия и Шотландия (1381), король Франции с германским императором и швейцарскими кантонами. Договор 1218 г. предусматривал «генеральный арбитраж» – все случаи возможных споров. В качестве арбитров привлекались короли, князья, епископы, юристы и юридические факультеты Болонского, Падуанского университетов.[21]

Понятие суверенитета выработал и завещал новому миру европейский феодализм. В борьбе против междоусобиц и раздробленности суверенитет короля выражал его верховенство и независимость как внутри страны по отношению к князьям, герцогам и другим феодальным владельцам, так и в международных сношениях. Французская формула суверенитета гласила, что король не подвластен никому, лишь Богу и себе самому. Согласно английской версии, все под монархом, сам он – «ни под кем, только под Богом». Принцип суверенитета был детально разработан Ж. Боденом и получил свое воплощение в конституционных актах, титулах государей и их послов, церемониале, геральдике и формах дипломатического общения.

Средние века оставили в истории блистательную попытку создания международной организации, удивительным образом предвосхитившей идеи Устава ООН. Чешский князь ИРЖИ ПОДИБРАД в 1462 г. предложил образовать союз дружбы и братства (unio amocitia et fraternitas) на основе договора с участием любого христианского короля, князя или магната. Высшим его органом предлагалась конгрегация. Принципы ее формирования – равенство представителей (послов) христианских держав – «мужей достойных и весьма уважаемых», избираемых на пять лет и проводящих свои заседания в Базеле и городах Франции и Италии. Союз предлагалось наделить полномочиями власти, суда, чтобы склонить спорящие стороны к согласию и миру дружеским путем, если это возможно, или избрать арбитров и добиваться своего права перед компетентными судьями». Ибо «поддержание мира без правосудия и правосудия без мира не может существовать». Проект предполагал, что конгрегация вправе распоряжаться средствами на содержание союзной армии и осуществлять верховное командование «в случае возникновения распрей и войн». Идеям этого проекта не суждено было сбыться, но он опередил ход развития международного права на полтысячелетия. Иржи Подибрад стяжал при жизни славу международного арбитра (mediator) в спорах европейских феодалов.

Территория в феодальном праве была главным объектом частной наживы. Города, области и целые государства переходили по наследству, делились между сыновьями, поступали в приданое дочерям. Реки, протекавшие через несколько государств, по частям считались собственностью каждого из них. Режим общего (международного) пользования трансграничными реками в те времена только формировался. По договору 1177 г. семь городов Северной Италии обязались открыть воды реки По для всех. В 1226–1236 гг. семьдесят городов образовали союз (civitaes conjuratae), обеспечивавший свободу судоходства по Рейну. Однако иные государства считали себя единоличными собственниками морей и океанов. Венеция претендовала на Адриатическое море, Испания – на Тихий океан, Англия – на моря, омывавшие ее владения, Турция – на Черное море. Испания и Португалия по «Александрийской линии» (1493) поделили между собой «еще не открытые европейцами территории». Свобода мореплавания утвердилась только к XVI в.

Население находилось под «покровительством» сеньора. Иностранцы были обязаны декларировать свое подданство. Их безжалостно обирали, устанавливая платежи по срокам пребывания в стране. Иностранец находился под постоянной угрозой стать сервом местного феодала. За выпуск иностранца из страны взимался особый сбор (gabella emigrationis). Имущество иностранца, выброшенное на берег в результате кораблекрушения, поступало в собственность феодала прибрежной территории согласно праву (jus nauffragis). Ассизы Иерусалимского королевства полагали достаточным вручить прибрежному феодалу мачту и руль разбитого корабля; торговые республики Северной Италии вовсе отвергали это право. Знатным иностранцам мог предоставляться особый режим пребывания, даровались льготы и привилегии, право на которые излагалось в соответствующих актах – капитуляциях. После завоевания Константинополя турками (1453) султан Магомет II предоставил главам иноверческих миссий капитуляции на право власти и суда над своими единоверцами. По франко-турецкой капитуляции 1535 г. Франция получила возможность назначать в Турцию своих консулов, имевших право французской юрисдикции по гражданским и уголовным делам в отношении соотечественников. Подданным обоих государств взаимно предоставлялось право свободной торговли при уплате «привычных и исконных даров и обычных сборов»: туркам в стране короля – так, как платят французы, французам в стране Великого султана – так, как платят турки. Впоследствии французское покровительство в Турции допускалось по отношению к подданным других государств.

В эпоху средневековья получило значительное развитие международное морское право. Нормы морского права были кодифицированы в Олеронских свитках (1100), национальных законодательствах Англии, Франции, Северной Италии и Испании, в «законах Висби» – голландских и ганзейских «Добрых обычаях моря» (Konsolato Del Mare) – памятнике права XIII столетия, пользовавшемся признанием всех прибрежных государств Средиземноморского бассейна.

На развитие международно-правовой мысли средневековья значительно повлияли учения богословов. АВГУСТИН БЛАЖЕННЫЙ, епископ иппонский (354–430), оказал огромное влияние на средневековую теоретическую мысль. Непосредственное отношение к международному праву имеют его идеи о том, что одни и те же нормы права и справедливости должны применяться к поведению как отдельных лиц, так и государств. Государство, сообразующееся с этими правилами, может стать «Градом Божиим» (Civitaes Dei), государство же, уклоняющееся от их применения, просто «большая шайка разбойников». Международные обязательства, скрепленные религиозной клятвой, должны быть свято соблюдаемы. Международное право, по Августину, распространяется только на народы христианские; язычники находятся вне законов цивилизованного международного общения. К войнам Августин относился сдержанно, сравнивая воинскую славу с успехами гладиатора в цирке. Но в ряде случаев он оправдывал участие христианина в войне. Христианин не должен применять оружие в личных интересах, но обязан пускать его в действие по повелению Бога или установленных им властей. Что предосудительно на войне? – спрашивал Августин и отвечал: не смерть, так как рано или поздно все люди должны умереть, но желание причинять вред, жестокость мщения, дух яростный и безжалостный, свирепость в борьбе, жажда господства и другие подобные вещи.

Августин делил войны на справедливые (bellum justum) и несправедливые (bellum anjustum). Война справедлива, если имеет «справедливую причину» (justa causa) и ведется на законном основании и по приказу законной власти (justus titulus). За войну, начатую по несправедливым побуждениям (например, из алчности), отвечает перед Богом царь, ее предпринявший, но не воин, повинующийся царю. На войне должны соблюдаться обычаи войны (consvetudo bellorum). Допускается применение силы и хитрости, но воспрещается вероломство и нарушение слова, данного врагу. Ведущий справедливую войну одерживает победу. Если же победа достанется государству, предпринявшему несправедливую войну, то это является наказанием Божиим за грехи. Рабство побежденного – естественное следствие одержанной над ним победы.

Средневековый теолог ГРАЦИАН развил эти идеи в сборниках «Декреты» и «Согласование противоречивых канонов» (1139–1142), где дал определение международного права и высказался за соблюдение договоров, подкрепленных клятвой, допуская, однако, неисполнение обязательств постыдных, незаконных, неосторожных или противоречащих божественным предписаниям. На вопрос – является ли война грехом – он отвечал отрицательно; на другой вопрос – какая война является справедливой – отвечал используя аргументацию Августина: на обиду, нанесенную союзникам, надлежит отвечать оружием. При определении справедливой войны Грациан пользовался критерием causa – titulus и уточнял его случаями «справедливого основания»: отражения неприятельского вторжения или обороны отечества; возмещения за нанесенную обиду (injuria) или возвращения незаконно отнятого; отказа допустить «безвредный проход» (trap situs innoksius), оказания помощи союзнику, защиты христианской веры и христиан. По мнению Грациана, война должна вестись только ради мира, а не из алчности или жестокости, не ради причинения вреда другим народам или господства над ними. Он считал, что священник не может брать в руки оружие, но ему разрешается призывать к оружию для защиты угнетенных и для наказания врагов Божиих.

ФОМА АКВИНСКИЙ (1225–1274) – виднейший представитель католического богословия и права. Все государства земли понимались им как всемирная «республика под Богом». Международное право Фома считал отчасти положительным (позитивным), отчасти естественным правом, понимая естественное право как выражение человеческого разума. Значительное внимание он уделял праву войны. В числе критериев справедливой войны Фома указывал, кроме основания «законности власти» (auktoritas prinsipis), «доброе намерение» (intententio rekta) – торжество добра и устранение зла. Фома уточнял понятие допустимой на войне «хитрости», определяя ее – в отличие от лжи или нарушения слова – как сокрытие своих планов и намерений. Он допускал ведение военных операций в праздничные дни, «если необходимость этого требует», подобно тому, как врачи оказывают помощь больным и в праздники. Рабство по природе несправедливо, но, по мнению Фомы, установлено для блага людей, сохраняя жизнь для побежденного и поддерживая мужество у победителя; все, что отнято у врага, является законной добычей того, кто ведет справедливую войну.

Школа глоссаторов-легистов (Аккурсий, Бартол, Балд и др.) в XIII–XIV столетиях применила основы римского права к потребностям и условиям средневекового общества в то время, когда короли содержали юристов «большими сворами, как охотник – охотничьих собак». В мудрствованиях глоссаторов имеется и отрицание частных войн, и мысли об ограничении международной правоспособности отдельных феодалов, и даже доказательства правомерности договоров, заключенных по принуждению, классификация видов обмана («добрый» и «злой»). Легистами было разработано право репрессалий и заложены основы международного частного права. Король Альфонс Мудрый, Христина Пизанская (XIV–XV вв.) включали международно-правовые нормы, предложенные легистами, в свои кодексы. В испанском кодексе «Siete Partidas» (XIII в.) гарантируется неприкосновенность иностранному послу, кто бы он ни был – христианин, мавр или еврей. Допускается отступление от международного договора, нарушенного контрагентом, а также и от договора, заключенного в ущерб интересам своей страны. Запрещается продажа «неверным» оружия, а во время войны – и продуктов питания. Осуждается как «противная праву» практика частных репрессалий. В морской войне предусматривается вооружение частных судов для борьбы с неприятелем (каперство). Различаются две категории пленных: христиане (presos), временно лишенные свободы и подлежащие освобождению за выкуп, и неверные (kaptivos), которые, попадая в плен, могут быть либо умерщвлены, либо обращены в рабство. Имущество, принадлежащее неприятельским гражданам, считается военной добычей, если оно находилось во владении захватчика в течение одной ночи или было перенесено в его лагерь или крепость. Обещание, данное даже «неверному», должно соблюдаться.

Славянские государства эпохи средневековья находились в состоянии войны со своими соседями. Эта борьба увековечена во многих древних памятниках международного права. В VII в. государство чехов и моравов нанесло поражение аварам и франкам, королю Дагобертук В IX–XI вв. Великоморавское княжество противостояло немецкому натиску и при князе Бжетиславе предприняло первую попытку объединения славянских государств. В IX в. сложилось хорватское государство, трижды на протяжении одного десятилетия (812–821) разгромившее державу Карла Великого.

Сведения о древних международно-правовых нормах и обычаях славян приводил византийский историк Прокопий (VI в.). Он писал, что славяне и анты (южные славяне) не управляются одним человеком, но издревле живут в демократии и поэтому у них «счастливые и несчастные дела» решаются сообща. Он отмечал их верность своим международным обязательствам: с соседями славяне заключали договоры и крепко их соблюдали. Славяне и анты были сходны по своему образу жизни, нравам, любви к свободе, их нельзя было склонить к рабству или подчинению. Находившихся у них в плену они не превращали в рабов, как другие народы, но, ограничивая плен определенным временем, предлагали пленникам выбор: за известный выкуп возвратиться домой или остаться на положении «свободных и друзей».

Древнерусское государство к X–XI вв. уже имело высокоразвитую дипломатию и общепризнанный международный авторитет. Как свидетельствуют древние летописи, Русская земля «паче всех почтена и паче всех просвещена была». Святитель Илларион, первый русский митрополит Киевский, писал, что Русь «ведома и слышима есть всеми концы земли», все «во всех языцех» подчинены одной истине «от востока до запада» и одни народы не могут быть «обидимы от других». Теофил в трактате о художественном ремесле (IX в.) признавал первенство Руси в области прикладных искусств и ставил ее выше Англии, Италии, Франции, Германии.

Государи Киевской Руси как равные воспринимались императорами византийскими, германскими, королями Англии, Франции, Норвегии, Польши. В X–XII вв. папы римские почитали за честь держать свои посольства (11 миссий) в русских землях, считая Киев одним из крупнейших и богатейших городов Европы, соперником Константинополя.

Договоры с Византией, заключенные князьями Олегом (907, 911), Игорем (945) и Святославом (971), донесли до нас силу, крепость и природную справедливость древнерусской школы международного права. Патриарх константинопольский Фотий, анализируя факт вторжения русских войск на территорию Византии в 860 г., признал, что Константинополь, «плачущий теперь, презрев копье твоих союзников, расторгнул союзный договор, как бесчестный человек… Россы, несправедливо обиженные умерщвлением их соплеменников, справедливо требовали наказания, равного нашему злодеянию».[22]

Договор Олега (907) установил для Византийской империи единовременную контрибуцию и ежегодную дань в пользу русского князя и отдельных русских городов, от него зависящих, обеспечивал право въезда русских в столицу Византийской империи, право русских купцов («гостей») на получение из византийской казны в течение полугода месячного довольствия, пользование банями и снабжение на обратный путь. Русский князь обязывался запретить своим подданным, приезжавшим в Византию, причинять ущерб жителям деревень – «да не творят пакости в селах». Русским дозволялось селиться в предместье Константинополя и входить в городскую крепость без оружия по 50 человек в сопровождении стражника. Также им предоставлялось право беспошлинной торговли. Договор был скреплен языческой клятвой.

Договор Олега (911) стал логическим продолжением предыдущего, был заключен после длительных переговоров «многажды право судихом» и состоял из 16 статей: об установлении вечного мира, о предпочтении на суде «явных улик» перед «присягой», о наказаниях за убийство, удары, кражу и грабеж, об обращении с кораблями, потерпевшими аварию («аще вы-вержена ладья будет ветром великом на землю чужую»), об освобождении пленных за выкуп, о взаимной выдаче бежавших, украденных или отнятых рабов, о хранении и передаче наследникам имущества, оставшегося после русских, умерших в Византии без завещания, о выдаче беглых должников.

Договор Игоря (945) явился международно-правовым следствием русского похода на Византию, вызванного невыполнением условий предыдущего договора. Он подтверждал прежний союз и имел целью обновить предыдущий мирный договор и «утвердить любовь между Грекы и Русью». Договор был заключен русскими послами при участии купцов – торговых представителей – и скреплен клятвой, в силу которой нарушитель договора «да лишен будет помощи Божией, да будет рабом в этой и будущей жизни, да погибнет от собственного оружия». Договор подлежал вечному хранению, до тех пор пока «солнце сияеть и весь мир стоить, в нынешняя векы и в будущая».

По сравнению с предшествующими актами договор 945 г. уточнял порядок въезда и пребывания русских в Византии (посылка специальной уведомительной грамоты), указывал, что русские, приезжавшие без торговой цели, «без купли» не имели права на получение «месячины» (месячного довольствия). Русские, находившиеся в Византии, состояли под охраной «царева мужа», разбиравшего их тяжбы с греками. Договор содержал новые обязательства о взаимной военной помощи, дабы показать иным странам, «какую любовь имеют Греки с Русью», а также отказ русского князя от претензий на Корсунскую область, решение о нейтрализации устья Днепра, закрытии для болгар Корсунской области, принадлежавшей русским, наказании греческих преступников греческой властью, плате от греков русским за невольников, скрывшихся на греческой территории, обязанности русских возвращать грекам беглых рабов и похищенное ими.

Договор Святослава (971), заключенный после неудач русских воинов, тем не менее оставил в силе «прежереченные» соглашения с Византией, за исключением обязательства русского князя не посягать на болгарские земли. Скрепляющая договор клятва Святослава гласила, что неисполнение договора грозит проклятием языческих богов.

Договоры русских князей с греками опережали современную им правовую практику западноевропейских государств. Они свидетельствуют о высокой степени развития международно-правовых отношений, в отличие от феодального права, легализовавшего грабежи и поборы проезжих купцов (gabella emigrationis) и крайнюю жестокость нравов, когда иностранец находился под постоянной угрозой стать сервом, а его имущество – «призом» местного феодала (jus nauffragis). Договоры русских обязывают, напротив, к активному содействию иностранцам, в том числе и потерпевшим кораблекрушение: «Когда ветром выкинет греческую ладью на землю чуждую, где случимся мы, Русь, то будем охранять оную вместе с ее грузом, отправим в землю Греческую и проводим сквозь всякое страшное место».[23] Для тех времен это было весьма гуманно, поскольку в Византии сохранялась приверженность варварскому «береговому праву» (которое просуществовало, например, в Германии до XIV в.).

Древнерусское право, в отличие от франкского права (drua d'oben), применявшегося во Франции до 1790 г., а в Германии – до 1815 г. и обращавшего в собственность местного феодала имущество умершего иностранца, обеспечивали передачу имущества умершего наследникам. Русские договоры предусматривали взаимную выдачу сторонами преступников и, следовательно, имели приоритет по своему вкладу в развитие международного уголовного права. Ветхие хартии свидетельствуют и о моральном превосходстве русских военных обычаев.

Началу войны у русских предшествовало ее объявление. Летописец повествовал о князе Святославе: «И посылаше к странам глаголя «иду на вы». Такое объявление делалось и путем посылки «разрывных» или «размирных» грамот с указанием возможной отсрочки начала боевых действий. Эта практика сохранялась до XV столетия. Понимая войну как Суд Божий, решение о ее начале отдавали на волю поединка между лучшими воинами обеих сторон. Так, в «Слове о полку Игореве» увековечена победа князя Мстислава в поединке с косожским князем Редедей.

Обеспечение обязательств о перемирии нередко гарантировал обмен заложниками – талья. Пленные освобождались либо за выкуп (по договору 911 г. – по 20 гривен за человека), либо без такового (договор князя рязанского с князем московским). Договор между русским князем Даниилом Галицким и польским князем Конрадом Мазовецким (1229) гарантировал мирным жителям неприкосновенность во время войны. В мирных договорах Новгорода со шведами (1323) встречаются даже нормы о демилитаризации территории, в частности Восточной Карелии. Военная хитрость, в отличие от вероломства, признавалась за удаль.

В истории древнерусского военного права значительным является наследие св. князя Александра Невского, завещавшего, что Бог не в силе, а в правде, и оставившего молитвенное правило, в котором излагается русское православное понимание справедливой войны, а также принцип нерушимости границ, «ибо Господь повелел каждому народу жить на своей земле».

Дипломатические обычаи русских князей исстари отличались радушием и гостеприимством. «Поучение детям» князя Владимира Мономаха (1096) содержит блистательную формулировку принципа соблюдения международных обязательств: «утвердив клятву целованием крестным, не преступайте ее».[24] О значительном развитии русской культуры дипломатического общения (ныне отчасти утраченной или преданной забвению) свидетельствуют княжеские «крестные грамоты». До нас их дошло около ста.

Исторический интерес представляют также соглашения северо-западных русских княжеств (Новгородского, Смоленского, Полоцкого, Витебского) с немцами и скандинавами, упоминание о которых датируется 900 г. Договор Новгорода с Готландом (1195) устанавливал взаимное право свободного въезда и торговли, виды наказаний иностранцев за уголовные преступления и порядок судопроизводства, посольские сношения и взаимные поездки новгородцев и немцев, а также содержал норму о правопреемстве межгосударственных отношений, вне зависимости от смены главы государства, – принцип, малоизвестный феодальному праву.

Договор смоленского князя Мстислава Давидовича с Ригой и Готландом (1229) гарантировал свободу торговли и защиту купцов и их товаров. Предусматривалось свободное плавание по Двине, порядок взимания и размеры торговых пошлин. Запрещалось в частных спорах обжалование (пересуд) приговора, вынесенного судьями и «добрыми людьми». Договор завершала фраза о том, что он скреплен печатью «всего купечества» и того, кто будет против договора, следует считать «лихим мужем». Согласно договорам 1259, 1269 гг., если иностранный купец не придерживался указанного ему маршрута, местные власти не гарантировали его безопасности.

В договорах Полоцка с Ригой (1407) иностранцам запрещалась розничная торговля и в отличие от Новгородских и Смоленских договоров иностранец подлежал суду и наказанию не по местным законам, а по законам своей родины, куда и высылался. Для древнерусского права характерно большее по сравнению с европейским феодальным правом благоприятствование иностранцам. Русские договоры отвергали частные репрессалии (1195), запрещали привлечение иностранцев к военной службе (1229), предоставляли иностранным подданным «путь чист» – право мирного прохода через свою территорию даже в период войны, отвергали долговую тюрьму («не сажать в погреб»), не требовали от иностранцев в суде повышенного залога, доверяли их показаниям под присягой в судебном разбирательстве и считали иностранные долговые требования более значимыми, чем свои собственные.

На Руси издревле были известны такие средства разрешения международных споров, как «порубежные судьи» (пограничные комиссии), посредничество, арбитраж и третейский суд. Так, спор князей – претендентов на Тверское княжество был разрешен в 1З67 г. арбитражем великого князя Московского. Посредниками при улаживании споров были Владимир Мономах и его мачеха, вдова князя Всеволода, святители Нифонт Новгородский, Сергий Радонежский.

Русь знала практику снемов – международных «съездов» государей (Любечский 1097 г.; Вятичевский 1100 г.; Долобский 1103 г.; Каневский 1166 г. и др.). Значимость таких собраний состояла прежде всего в том, что это были первые исторические опыты сплочения славянства перед лицом общих угроз порабощения, раздробления и разграбления иноземцами. Так, Долобский снем утвердил план общего похода против половцев, Каневский – меры охраны торговых путей в Византию.

К этому же периоду относятся и первые русские проекты создания межгосударственного союза. В послании к русским князьям (1203) Роман Галицкий предложил объединить русские княжества и избрать великого князя Киевского главой шести княжеств, предоставив ему право «судить» споры князей и командовать соединенной дружиной при отражении внешних нападений алчных соседей и хищных завоевателей (аваров, печенегов, хазар, половцев, шведов, немцев, татар). Польский поход Всеволода Владимирского не позволил сбыться этому начинанию, в котором усматривают прообраз правовой идеи русского федерализма.

Памятники древнерусской письменности и святоотеческая литература периода средневековья – от «Повести временных лет» (XI в.) и «Слова о полку Игореве» (XII в.) до более поздних сочинений – полны идей объединения славянского мира и «собирания земель русских», прославления тех князей, которые борются с усобицами и укрепляют единство Руси. Жития святых прославили в веках русских князей Бориса и Глеба за их крепкую братскую дружбу и самоотверженный подвиг. «Моление Даниила Заточника» (XIII в.) заканчивалось воззванием: «Не дай же, Господи, в полон земли нашея языком, незнающим Бога!»,[25] послание Феодосия Печерского князю Изяславу содержало предостережение государей русских от засилья иностранных влияний и гордыни национализма.

В русских международно-правовых актах, например в Ореховецком мирном договоре со шведами (1323), содержались нормы частного права о разрешении споров подданных сторон «по правде Божьей», что означает понимание русскими средневековыми юристами теории «естественного права». Сказанное, разумеется, не затушевывает грубости и жестокости нравов, имевших распространение на Руси. Летописи и древние договоры полны свидетельств кровавой дикости, вероломства и преступлений – «пожгли город», «сотворили землю пусту». Надежным правовым аргументом считалась месть – если преступали клятву, «губили землю русскую и проливали кровь христианскую».

Тем не менее высокий уровень развития русского общества и государства, его духовный, материальный, культурный и военный потенциал увековечен в древних памятниках международного права, которым в эпоху средневековья не было равных по степени концентрации юридической мудрости.

Образование русского централизованного государства многое изменило в международной политике. Полагая, что сила русских в единстве, английский посол доносил своей королеве о том, что если бы русские знали свою силу, никто не мог бы бороться с ними. Ему вторили многие. Так, в 1551 г. посол Ливонии умолял императора Карла спасти его страну «от великой и страшной мощи Московита». В 1570 г. Штеттинский конгресс учредил военный блок Швеции, Дании, Польши, Литвы и Ливонии, противостоявший Московскому государству.

Европейская дипломатия демонстративно игнорировала Россию, пренебрежительно именуя ее «азиатской Сарматией», «Скифией». Но в дипломатической игре и политических ухищрениях Иоанн III (Великий) одержал верх. В 1469–1476 гг. устанавливались дипломатические отношения Москвы с Римом, скрепленные женитьбой великого князя на Софье Палеолог. В 1485 г. венгерский король Матиас направил посольство в Москву с предложением Иоанну III «любви, братства и союза». В 1487 г. в Москве появилось первое польское посольство с жалобой Иоанну III на князей Можайских и Одоевских. В 1488 г. русские «гонцы» направились в Валахию. В 1490 г. в Москве был заключен первый союзный договор с Австрией, за которым в 149З г. последовал договор с Данией. К XV в. относятся первые сношения Москвы с Францией. В 1505 г. король Испании Филипп II ходатайствовал перед правительством московским за пленных лифляндцев. В 1517 г. был подписан союзный договор России с Пруссией, по которому Россия «отпускала субсидии в долг пруссакам» и давала «рекомендации» – поручалась за прусского князя перед королем Франции.

В правление Василия III (Темного) сербский князь Иваниска искал у него защиты, прося принять свои владения под покровительство. Швеция добивалась установления непосредственных дипломатических сношений с Москвой, но получила в ответ предложение сноситься через новгородского наместника. В 1533 г. в Москву прибыл посол Индии с предложением жить в дружбе и братстве.

С 1555 г. Россия установила постоянные дипломатические отношения с Англией, с 1580 г. – с Венецией, со второй половины XVI в. – с государствами «ташканским», «самарканским», «шамахейским» и «юргенским» (хивинским) в Средней Азии и на побережье Каспийского моря. В 1576 г. Россия «милостиво» установила свой протекторат над Трансильванией по просьбе ее воеводы Стефана Батория, избранного на польский престол.

Борьба России за признание ее международного суверенитета овеществлялась в утверждении собственной «титулатуры» – признания за московскими государями императорского титула. Это выражало не только принадлежность России всех земель, приобретенных после упорной и продолжительной борьбы с внешними врагами, но и ее политическую независимость, дававшую ей право стать полноправным членом международной семьи европейских держав. Это равноправие считалось Москвой исконным русским правом. Московская дипломатия неуклонно стремилась к близкой и конкретной цели – воссоединению «всея Руси», опираясь в обоснование своих прав на местные, национальные, народные традиции.

В вопросах определения подданства (гражданства) российская международно-правовая практика придерживалась территориального принципа (подданства по месту рождения). Так, в 1647 г. в ответ на просьбу датского правительства о помиловании некоего датчанина московское правительство ответило, что он – русский подданный, так как родился в России. В то время как в Западной Европе оптация (выбор лицом гражданства) при изменении территории встречалась редко, русская практика изобилует соглашениями об условиях оптации. По Тявзинскому миру 1595 г. постановлено «отдать в российскую сторону Кексгольм со всем, что в оном есть, исключая природных шведов, кои могут в Финляндию выйти». По Столбовскому миру 1617 г. шведам были уступлены Ивангород, Ям, Копорье, Орешек. Духовенству, дворянам и посадским людям было предложено выйти оттуда в две недели или остаться вечно в тех селениях. В 1656 г. при занятии русскими войсками г. Юрьева (Дерпта) воевода князь А. Н. Трубецкой в соглашении заявил о свободном выезде на шведскую территорию всех, всех не желающих оставаться. По условиям Кардисского мира 1661 г. разрешалось «россиянам и подданным оных» (крепостным), жившим в «отдаточных» городах, свободно оттуда выехать в Россию со всем их имением, «рухлядью», пушками и всяким оружием с «удобовозможным» с шведской стороны пособием.

Последовательно осуществлялась защита личных прав российских подданных, в частности не допускалось их выдачи иностранным государствам. Значительный объем торговых соглашений об условиях поставок товаров и гарантиях иностранному купечеству позволяет сделать вывод о том, что Россия имела богатый опыт в области международного частного права.

К 1680 г. Россия имела сложившуюся школу дипломатического права с четким дипломатическим протоколом и церемониалом, рангами (послы, посланники, гонцы) и государственными органами внешних сношений (посольским приказом). Достойное России как великой державы международное положение подчеркивалось обычаем московского правительства вести дипломатическую переписку с иностранными государствами на русском языке. Разрешались в московской практике и такие сложные вопросы дипломатического права, как транзитный проезд аккредитованных в иностранных государствах дипломатических агентов. По русско-шведскому договору 1661 г., послам и гонцам, ехавшим из других владений, свободно дозволялось проезжать через свои государства, однако запрещалось брать с собою торговых людей с товарами.

Вклад России в развитие права международных договоров составили детально разработанные нормы и принципы, регламентировавшие создание и деятельность политических и военных союзов, статус войск за пределами их государств, торговые соглашения и трактаты «о вечном мире».

Россией были сформулированы принципы коалиционной обороны и союзного командования объединенными войсками. По соглашению со Швецией 1608 г. о совместных военных действиях против Польши шведам поручалось служить России верой и правдой, церквей и монастырей не разорять, над иконами «не ругаться» и россиян в полон не брать. Однако на предложение, сделанное Швецией в 1674 г. о заключении военного союза против всех возможных противников, Россия ответила отказом.

Возвышенный характер договорных отношений России ее государи неизменно подчеркивали клятвами и христианским освящением договоров. Подписание договора с Пруссией в 1517 г. Василием III освящено крестным целованием трех бояр и приложением царской золотой печати, после чего из Москвы был отправлен в Пруссию посол для приведения к присяге прусского правительства. Иоанн III также торжественно заключал в 1490 г. договор с Австрией. В присутствии иностранных послов цари совершали клятвенный обряд. Иоанн IV придавал этому церемониалу особую значимость. Он требовал от польского короля, чтобы тот при присяге прикладывался в «самый крест», а не «мимо креста, да и не носом».

Совершенствовалась и процедура заключения договоров. Московские цари лично не подписывали договоров, поскольку «цари и бояре ни к каким делам руки не прикладывают, для того устроены думные дьяки».

Появились предварительные (прелиминарные) соглашения о заключении будущих договоров (practicum de contrahendo). Например, в 1662 г. была подписана «разъезжая запись» с Польшей – о будущем «съезде послов» для заключения перемирия. В Андрусовском мирном договоре (1670) были следующие слова: соблюдать договор во всех статьях, «запятках» и точках, без всякого умаления или «противного толмачения», всецело и без нарушения.

Участь жертв войны и режим военнопленных постепенно смягчались. В 1501 г. Василий III на просьбу Польши об освобождении пленных дал ответ, что у россиян нет обычая выдавать пленных и возвращать без награды покоренное оружием, но дозволил пленным посещать церкви на условии освобождения задержанных в Литве русских гостей (купцов) и дипломатического гонца. В 1527 г. московское правительство разрешило въезд в Россию польским представителям для осмотра пленных. В 158З г. на реке Плюсе состоялся «съезд» русских и шведских послов, которые обсуждали возможности взаимного освобождения пленных. Но шведский уполномоченный «просил окупу безмерного» и на мену требовал за одного боярского сына трех немцев, и поэтому «съезд» не принес плодов. В 1584 г. русское правительство освободило 900 пленных поляков «без окупу и обмену». Польский король, «благодаря за таковое государево к нему снисхождение», тем не менее требовал за «лучших» русских пленных огромный выкуп. По этому поводу московское правительство написало ему «выговор за его корыстолюбие». По условиям Тявзинского мирного договора со шведами (1595) было постановлено «пленных без всякого окупа или размены отпустить».

Режим военной оккупации также имел правовые начала. В 156З г. Иоанн IV наказывал полоцким воеводам: отбирать у местных жителей имевшееся оружие «под великим береженьем»; установить регулярные объезды города и патрулирование дорог; подозрительных людей «незаметно» высылать в Москву; суд творить скорый и правый – по местным обычаям; всех приглашать в суд «идти бесстрашно», и только после двукратной неявки по вызову – приводить силой; узнавать у жителей о существовавших ранее податях, оброках. В жалованной городу Юрьеву грамоте (1558) Иоанн IV предоставил жителям города совершать богослужение по своим обрядам, судиться по своим обычаям, на деньгах ставить два клейма – на одной стороне российское, на другой – городское. Для того времени, когда жестокость и свирепость оккупантов были делом естественным, о гуманности русских воинов упоминают ливонские хроники, уважительно отзываясь об отношении к мирному населению воеводы Никиты Захарьина-Юрьева (шурина Иоанна IV).

В эпоху царствования Иоанна IV, когда строился русский военный флот, формировалось и международное морское право. Первый русский каперский патент был выдан в 1570 г. судовладельцу Керстену Роде для репрессалий польских каперов, базировавшихся в Данциге. Знаком был русскому государству и институт нейтралитета. Небезынтересна полемика Иоанна IV с польским королем Стефаном Баторием, требовавшим уплатить ему военную контрибуцию в 400 тысяч злотых. Претензии польского короля Иоанн IV расценил как «басурманский обычай» и отверг, поскольку в Ливонские земли (Прибалтику) русский царь явился по праву наследственного владения, тогда как Баторий пришел туда в качестве захватчика.

Содержание международных соглашений России в этот период значительно расширилось, распространяясь на сотрудничество в области образования, медицины и техники. Широко применялись приглашение иностранных врачей на службу в Москву и проверка качества познаний приглашаемых. Привлекались на московскую службу иностранные художники, архитекторы, «рудознатцы» (специалисты горного дела). Они работали на достаточно жестких условиях. В 1641 г. англичанину Джону Картерету с мастеровыми было дозволено искать золотую и серебряную руду, но он ее не отыскал и в 164З г. был выслан в Англию по взыскании с него денег.

Приглашались из-за границы ученые и преподаватели, юристы. Так, в 1601 г. «лиценциат прав» Товий Локциус писал Борису Годунову, что он узнал о желании государя заводить в России «училищные университеты» и имеет намерение сам ехать для этого дела в Россию, вследствие чего ожидает «проезжей грамоты» и денег на дорогу. В 16З9 г. магистр наук Адам Олеарий, оставивший известное описание своего путешествия в Москву, также получил приглашение поступить на царскую службу. Практиковалось приглашение на службу в русской армии иностранных офицеров для командования подразделениями иностранцев. Появление полков «иноземного строя» отражено в Уставе воинском 1647 г. Иногда стремление иностранцев поступить на русскую военную службу воспринималось с подозрением и встречало отказ. В 1612 г. английский представитель сообщил князю Д. М. Пожарскому, что 20 иностранных офицеров «идут в российскую службу для поражения разоряющих Россию поляков». Князь Пожарский отказал им в приезде, вознегодовав, что один из этих офицеров ранее многократно воевал «противу россиян везде».

Российское государство сталкивалась с информационными войнами той эпохи и международно-правовыми мерами боролось с иностранными «газетырями». В 1670 г. по требованию Москвы польское правительство принимало меры по наказанию газетчиков, печатавших «непристойные речи». При Иоанне III по международным каналам разыскивались сведения для официальной родословной московских князей. Об этом свидетельствуют летописи XVI в., прослеживающие родословные к брату римского императора Августа – Пруссу, потомку Рюрика, якобы посаженному первым на берегах Вислы и давшему название Пруссии. Московские цари считали себя правопреемниками не только Рима, но и Византии. Разыскивались свидетельства получения князем Владимиром Мономахом от императора Византийского Константина Мономаха знаков царского достоинства и о венчании его на царство. Старец псковского монастыря Филофей в послании к Василию!!! предсказывал всемирную власть московских царей, когда все христианские царства «снидоша во единое царство нашего государя». В этот исторический период Москва получила название «Третий Рим».

Максим Грек развивал мысль о признании московских царей преемниками Византии, ибо «Бог грекам от отеческих престол наследника покажет». Осуждая лицемерие правителей, «постящихся по вторникам и пятницам» и «пожирающих плоть человеческую из-за малого клочка земли», святитель призывал христиан к духовной войне в защиту Церкви Христовой, этими правителями «поруганной». Программу освобождения при помощи России всех единокровных и единоверных народов содержат послания Иоанна Пересветова, по мнению которого, славяне, румыны, греки надеются, что русский царь освободит их от «насильства турецкого иноплеменника».

Яркое, хотя и пристрастное, описание практики и норм тогдашней русской дипломатии составил Григорий Карпович КОТОШИХИН – подьячий Посольского приказа, бежавший в 1664 г. через Польшу на службу к шведам. По сообщению Котошихина, к отправляемым за границу послам московское правительство присоединяло представителей организованного при царе Алексее Михайловиче Приказа тайных дел, состоявшего в непосредственном ведении самого царя – «куда бояре и думные люди не входят и дел не делают». Прикомандированные к послам уполномоченные приказа тайных дел назначались потому, что «послы в своих посольствах много чинят не к чести своему государю, в проезде и в разговорных речах, и те подьячие над послами надсматривают и царю, приехав, сказывают». Представляя по возвращении в Россию отчет о своей дипломатической миссии, изложенный «по статьям» (отсюда название, «статейные списки»), послы, по словам Котошихина, часто приукрашивали свои заграничные выступления, помещая в отчет «и те речи, которые говорены, и которые не говорены… выставляючи свой разум на обманство, чтобы достать у царя себе честь и жалованье большое».

Царский библиотекарь Юрий КРИЖАНИЧ, хорват по происхождению, проживавший в России с 1659 по 1677 г., в своих трудах излагал широкий план освобождения и объединения славянских народов под руководством России, а также беспощадной борьбы с немецким влиянием во всех его проявлениях. Упрекая славян за «чужебесие» (пристрастие к иностранному), Крижанич говорил, что немцы «обседают хребты наши и ездят на нас, и бьют, яко скотину, и свиньями и псы нас называют»,[26] и в то же самое время «весь плод и тук земли нашия пред нами изъедают». По его мнению, славянам следует остерегаться иноземцев «более, чем всякого волка, дракона и демона». Даже разбитый и побежденный иноземец опасен: «когда инородники будут от нас преодолены оружием, тут же преодолят нас речми». Для обороны государства Крижанич рекомендовал целую систему государственных и международно-правовых мероприятий, под общей рубрикой «гостогонства» (изгнания, удаления иностранцев). «Да никакой инородец или инородца сын, внук или правнук не может в нашем царстве откупать или держать в найму и монополии никаких солекопен, ни судокопен, ни пристаней, ни корчем и мельниц, ни каких-либо товаров или промыслов и механических художеств, и все это ни сам собою, ни чрез какие-либо посредствующие лица, или через поверенных и товарищей, людей своего ли или русского происхождения». Крижанич предлагал запретить иностранным торговцам всякую торговлю внутри страны, установив государственную монополию внешней торговли. Он предлагал издать указ о запрещении приема иностранцев в русское подданство и на государственную службу, «дабы никогда никто из инородцев не мог от нас или от наших преемников приобретать право на русскую народность, а также, чтобы ни один инородец не мог держать начальства над нашим городом или крепостью, не мог бы сделаться вождем, или посадником, или тысяцким, или головою над людьми нашего рода». Крижанич предлагал вести посольские сношения с осторожностью: «Послов никаких не принимать без великих годных причин». Он предостерегал от чрезмерного доверия иноземным консулам и торговым представителям, видя в них «не суть ино, ниже углядникы (шпионы), продавцы и осмевачи наших вещей, враги дома кормлены и мутители нашего народа». Крижанич настоятельно рекомендовал остерегаться «облудных» (обманчивых) соглашений с иностранными государствами и «не отдаваться на поруки чужих князей».

Подытожим сказанное словами русских международников XIX в. Профессор Московского университета Д. И. Каченовский (1827–1872) писал, что допетровская Русь имела понятия о международном праве очень отрывочные, но довольно определенные и близкие к тогдашним европейским понятиям. Профессор Казанского университета Н. П. Иванов (18З0—1903) в работе «Характеристика международных отношений и международного права в историческом развитии» отмечал, что Россия выработала многие правильные юридические обычаи и понятия о международном праве, с которыми и вступила потом полноправным членом общеевропейской международной ассоциации».

Российское международное право периода абсолютизма несет на себе резко выраженный отпечаток личных и династических интересов в международной политике: «семейные пакты», «династические войны», доходящие до международного авантюризма и сумасбродства. Сущность права этого периода выражают максимы королей Людовика XIV – «государство – это я», Людовика XV – «только в моей особе пребывает суверенная власть», а также короля Пруссии Фридриха II – «когда права не очень хороши, незачем их уточнять». В эпоху абсолютизма вместо политики господствует каприз нескольких лиц, которые без всякого основания, по личным соображениям режут и кромсают государства.

Поводом для кровопролитных войн периода абсолютизма становились спесь, ущемленное самолюбие или личные обиды царствующих персон. В 1733 г. Франция объявила войну Австрии из-за отказа последней содействовать избранию на польский престол тестя французского короля. Принцип международного суверенитета государств становится общепризнанным по Аугсбургскому миру (1555), провозгласившему kuius regio, eius religion (чье место, того и вера); по Оснабрюкскому договору (1648), признавшему «право на территорию и на верховенство», и особенно по Вестфальскому трактату, завершившему Тридцатилетнюю войну.

Вестфальский мир (1648) утвердил международное равноправие европейских держав, включая Швейцарию, Нидерланды, а также З55 германских государств. В нем впервые в международной практике Западной Европы участвовала и Московская Русь в качестве общепризнанного участника международного общения. Наравне с провозглашением суверенного равенства участников межгосударственного общения допускались международные сервитуты: право мирного прохода войск, право преследования преступников, свобода охоты и рыбной ловли.

Оборотной стороной «равенства суверенов» стали насильственные вмешательства (интервенции) одного суверена в дела другого под самыми различными предлогами. В 1698–1700 гг. Франция, Англия и Голландия разделили испанские владения под предлогом охраны «европейского равновесия». Пруссия в 1787 г. военными силами подавила в Голландии народные волнения против принца Оранского под предлогом оскорбления, нанесенного представителями Народной армии сестре прусского короля. Троекратный раздел Польши (1772, 1793, 1795) мотивировался «восстановлением спокойствия и порядка во внутренних делах Республики».

Предпринимались попытки создания постоянной международной организации ведущих европейских государств. В 1603 г. французский король Генрих IV вынес на суд европейских монархов проект, разработанный его министром Сюлли, предполагавшим образование «великой христианской республики», во главе которой должен был стоять генеральный совет из 60 членов. Шесть особых советов, составленных из представителей соседних государств, должны были рассматривать конфликты регионального значения. Эти проекты не были реализованы, однако в практику прочно вошли международные съезды и конгрессы.[27]

Период абсолютизма характеризуется активным развитием дипломатических сношений между государствами и соответственным развитием институтов посольского и консульского права. Неприкосновенность дипломатических агентов, их личности и жилища, неподсудность их местным судам в уголовных делах и в гражданских спорах становятся настолько общепризнанными, что даже их нарушения обосновываются необходимостью обеспечить личную безопасность дипломатов. Например, в Турции было принято заключать послов враждебных государств в Семиба-шенный замок в Константинополе, с тем чтобы «оградить их от народной ярости»). В истории англо-испанских отношений в подобных ситуациях оказались шотландец Лесли (1572) и испанец Мендоза (1584), что завершилось торжественным подтверждением дипломатического иммунитета. Дипломатические привилегии распространялись не только на резиденции посольств, но и на прилегавшие к ним кварталы (jus kvarteriorum). Получают развитие консульская юрисдикция, смешанные суды европейских государств в странах Востока.[28] Торговые, таможенные соглашения стали повседневным явлением. Вошло в международную практику условие наибольшего благоприятствования.[29]

Постепенно смягчался международно-правовой режим пребывания иностранцев в государстве. По англо-французскому договору 171З г. за гражданами одного государства на территории другого было признано право свободного наследования. Отвергалось право захвата имущества жертв кораблекрушения, равно как и принудительная разгрузка судов, заходящих вследствие опасного состояния моря в иностранную гавань. Отвергалась солидарная ответственность иностранцев за долги их сограждан.[30] По условиям Утрехтского мира иностранцам было предоставлено свободное обращение к органам местной юстиции; на случай войны предусматривался шестимесячный срок (индульта) для вывода с неприятельской территории торговых судов и имущества. По Рисвикскому (1697) и Утрехтскому (171З) мирным договорам за населением городов, передаваемых от одного государства другому, признавалось право выбора подданства (гражданства).

Однако государственные территории продолжали оставаться предметом дипломатических и политических торгов. Государства завещались и наследовались. Велись войны за «испанское наследство», «баварское наследство», шел непрерывный торг населением и территориальными владениями. Польский престол обменивали на Лотарингию, Лотарингию на Тоскану, Баварию – на Бельгию. Троекратный раздел Польши обосновывался «равенством приобретений» согласно «соразделительной системе». Козырем в игре территориальных захватов абсолютизма выступала теория «естественных (исконных) границ». Людовик XIV организовал во Франции судебные «палаты присоединения», куда в качестве ответчиков вызвал иностранных королей. Они не явились. И заочным разбирательством их владения были присуждены Франции. Колониальные захваты и освоение морей порождали многочисленные международные столкновения. Голландия и Франция отстаивали свободу морей против притязаний Англии, допуская, однако, со своей стороны неоднократное нарушение этой свободы. Людовик XIV издал в 1665 и 1689 гг. указы против голландской и генуэзской торговли, а голландское правительство – декреты от 17З2 и 1786 гг., направленные против испанского торгового мореплавания в колониях.

Право войны сохраняло феодальные обычаи, дополняемые особенностями абсолютизма. Шведские «воинские артикулы» (1621) запрещали насилия над мирными жителями лишь в той мере, в какой это способствовало укреплению дисциплины в постоянной армии. Шведский король Карл XII, ведя войну против России, издал в 1709 г. указ, в котором предписывалось брать в плен женщин и детей, сжигать города и села, истреблять мирных жителей. Считалось, что на войне все средства хороши: и яд, и убийство военачальников, и поджоги. Военные репрессалии признавались законными. Оккупируя неприятельскую территорию, завоеватель считал, что все права суверенитета переходят к оккупанту. Опустошение и грабеж оккупированных земель, по выражению Гуго Гроция, не противоречат законам природы ограбить того, кого можно законно убить. Попытки ограничения произвола оккупанта нашли юридическое закрепление в статье 24 Пиренейского трактата (1659), статье 19 Утрехтского договора (171З) и относились к защите прав частной собственности и на движимое имущество.

С возникновением постоянных армий появились и первые случаи заботливого отношения к пленным и раненым. В 179З г. между Англией и Францией был заключен «франкфуртский картель» о неприкосновенности военных госпиталей. По франко-прусскому соглашению 1759 г. военно-медицинский персонал не должен был подвергаться пленению, а неприятельским раненым обеспечивалось оказание медицинской помощи. Старые обычаи каторжного труда пленных (галеры) и их освобождения за выкуп (раксонирование) постепенно ограничивались.

Безудержным грабежам на море было противопоставлено стремление государств ограничить пиратство и каперство, чему были посвящены, например, шведско-голландский договор (1675), англо-французское соглашение (171З), воспрещавшие иностранным судовладельцам вооружение каперских судов в английских или французских гаванях. В договорах, заключенных Францией с Турцией (1604) и с Ганзейским союзом (1655), проводился принцип «права флага» (jus pavilionis) и признание неприкосновенности частной собственности на нейтральном судне.

Получил развитие институт нейтралитета, понимаемый уже как обязанности государства воздерживаться от участия в войне. Согласно франко-испанскому соглашению 1659 г., Франция обязывалась не оказывать Англии ни прямой, ни косвенной помощи – людьми, оружием, продовольствием, деньгами, набором добровольцев, пропуском войск, ни другими способами, которыми могли бы причинить ущерб Его Католическому Вєличєству. Итальянские республики (Генуя, Венеция) указами 1799 г. воспрещали воюющим военные действия в своих нейтральных водах «на расстоянии пушечного выстрела», угрожая нарушителю нейтралитета вооруженным отпором. Формировалось понятие «военной контрабанды». Список предметов военной контрабанды приводился в документах Пиренейского и Утрехтского мира. В русско-английском соглашении 1778 г. было сформулировано так называемое «правило войны», по которому нейтральным государствам запрещалась любая торговля с воюющим. Швеция и Голландия в 165З и 1656 гг. требовали освобождения от осмотра торговых судов, следующих под конвоем нейтрального военного корабля, что нашло последующее закрепление в «Декларации вооруженного нейтралитета» (1800).

Международно-правовая практика русского абсолютизма получила значительное развитие в эпоху ПЕТРА I. Длительная борьба России со Швецией и Турцией за доступ к Балтийскому и Черному морям, непререкаемый авторитет Российского государства в европейской и мировой политике – таков международный итог этого периода.

Дипломатия Петра I укрепила прежние международные связи и была успешной на Западе и Востоке. В 1719 г. во время визита Петра во Францию обсуждался проект брака французского короля Людовика XV с дочерью Петра Елизаветой. В 1721 г. в Петербург поступило сообщение от Французской академии наук об избрании Петра I ее членом. Со своей стороны Петр просил в 1717 г. голландские штаты быть коллективным «воспреемником» при крещении его сына Павла. В 1718–1720 гг. Петр вел оживленные переговоры с папой римским. В 1724 г. были установлены сношения между Россией и Португалией; в 1787 г. – заключен русско-португальский договор «дружбы, плавания и торговли», подкрепленный в 1799 г. союзным договором, согласно статье З которого единственной целью этого союза была взаимная польза и безопасность, а не оскорбление кого-либо.

Правительство России неоднократно выступало в качестве гаранта европейского мира, обязавшись, например, в 1717 г. по Амстердамскому договору с Францией и Пруссией содержать в Европе «генеральную тишину, восстановленную через трактаты», а также выступить в роли посредника между враждовавшими Австрией и Пруссией на Тешенском конгрессе (1779). Россия обуздывала силой своего оружия наиболее злостных агрессоров, сокрушая их завоевательные планы: шведского короля Карла XII, прусского короля Фридриха II. Русское правительство выступало поборником принципа европейского «равновесия», давая ему широкую интерпретацию: Так, А. П. Бестужев-Рюмин, государственный деятель и дипломат, в письме графу М. И. Воронцову заявлял, что, если горит дом его соседа, он принужден помогать тому гасить огонь для своей собственной безопасности, даже если сосед этот – его злейший враг.

В 1780 г. актом вооруженного нейтралитета Россия оказала помощь США в борьбе за независимость. Значительно расширились связи России с народами Балкан и Ближнего Востока. В 1699 г. посольство дьяка Украинцева добилось от Турции, кроме свободного плавания русских судов в Черном море, передачи Гроба Господня греческому духовенству.

В 1711 г. Петр I отправил своего эмиссара М. А. Милорадовича в Черногорию, призывая южных славян не только дать отпор туркам, но и вступить в их владения и освободить от «поганьского ига» православных христиан. В том же году Петр подписал договор (диплом) с господарем Валахии Дмитрием Кантемиром, который высказал желание быть «под протекцией» России. В 17З0 г. архиепископ Феофан Прокопович подал императрице Анне Иоанновне доклад о гонениях в Цесарии на православных сербов. В 1766 г. черногорцы обратились к русскому правительству с ходатайством о приеме их в подданство России. Этому посвящены также «просительные грамоты» молдавских и валахских чинов от 1769–1770 гг., адресованные Екатерине II.

По условиям мирного договора, заключенного в 1774 г., Россия добилась широкой автономии для Молдавии и Валахии вплоть до предоставления им права иметь своих представителей в Константинополе. Кроме того, договор обязал Турцию обеспечить «твердую защиту христианскому закону и церквам оного» и предоставил России право заступничества за христианских подданных в Турции. Заключив с Турцией в 1791 г. Ясский мир, русское правительство добилось нового торжественного подтверждения прав, признанных за румынскими княжествами.

Петр I пытался достичь дружественных отношений и с государствами Среднего Востока. Также Россия установила прочные связи с Грузией и Арменией, подготавливающие в дальнейшем присоединение их к России. Длительные дипломатические усилия привели в 1721 г. к международному признанию за русскими царями императорского титула, подтверждающего статус России как великой державы, правопреемника Восточной Римской империи (Византии) и признание ее новых территориальных пределов, перечисленных в титуле.

Европейские партнеры России требовали от нее «реверсальных грамот» – периодического подтверждения императорского титула, а также отказа от претензий на какие бы то ни было новые международные преимущества в связи с новым титулом. При этом они пытались выторговать в свою пользу разные компенсации за признание. Так, Швеция в 1722 г., в ответ на согласие признать российскую императорскую титулатуру, просила Россию уплатить Голландии возмещение за пять кораблей, сожженных во время русско-шведской войны.

Десятилетиями длилось завистливое неприятие царствующими дворами Европы российской императорской титулатуры, велись торги за ее отмену. В 1762 г. Екатерина II объявила о прекращении дипломатических отношений с государствами, не признающими ее императорского титула. В 1766 г. она резко отреагировала на отказ французского правительства прибавить к титулу «Величество» эпитет «Императорское», как якобы не соответствующий правилам французского языка. Она подчеркнула, что это против правил русского языка и российского дипломатического протокола. Не менее решительно ответила Екатерина II в 1781 г. на претензию германского императора Иосифа II – подписывать договоры без соблюдения альтерната (расположения подписей участников в алфавитном порядке).

Русский язык постепенно завоевывал права языка международного общения. В 17З9 г. русский посол во Франции князь Д. К. Кантемир получил выговор за то, что на аудиенции у французского короля произнес свою речь на французском языке. Все основные документы русской дипломатии в XVIII столетии стали писать по-русски. Согласно указу императрицы от 1748 г., было установлено отправлять за границу грамоты только на русском языке. Указ Екатерины II от 1787 г. предписывал, чтобы русские дипломаты писали свои донесения по-русски, исключая те случаи, где сущность дела будет требовать сохранения слов языка, на котором оно «трактовано было».

При абсолютизме был установлен и чрезмерно либеральный режим пребывания иностранцев в России. Этот режим был введен для привлечения на русскую службу квалифицированных иностранных специалистов. В манифесте 1702 г. Петр I объявил о свободном въезде иностранцев в Россию и выезде из нее, о свободном отправлении ими религиозных культов и о судебных гарантиях. Эти принципы подкреплялись договорами России с Австрией (1785) и Францией (1786). Манифестом 1762 г. было разрешено свободное переселение иностранцев в Россию с обещанием им «монаршей милости» и «благоволения». В 179З г. по англо-русской конвенции иностранцы в России имели беспрецедентные льготы.

Расширение международных связей России в период абсолютизма способствовало совершенствованию международной договорной практики Российского государства. Россия заключила торговые договоры весьма разнообразного содержания почти со всеми государствами Европы и некоторыми странами Азии. Становилось более совершенным оформление политических договоров: мирных, союзных, торговых. В союзном договоре со Швецией (1724) подробно регламентировались вопросы юрисдикции в отношении войск, находившихся на иностранной территории. Союзные договоры с Австрией (1756, 1760) предусматривали свободный проход войск через союзную территорию, организацию общего командования и предлагали разрешить споры через «комиссаров», специально на то уполномоченных, а во всех военных экспедициях и операциях «справедливую наблюдать пропорцию».

В 1697 г. Петром I в устной форме был заключен союзный договор с курфюрстом Бранденбургским «О бытии обоим дворам в союзе против всех неприятелей». Это послужило поводом для официального высказывания о равноценности устных и письменных международных актов, заключенных российскими монархами.

Предоставление условий наибольшего благоприятствования широко и гибко использовалось в торговых договорах России. В конвенциях России с Любеком (171З) и Данцигом (1717) иностранным купцам в одностороннем порядке гарантировалось благоприятствование в торговле. В 1726 г. по Союзному трактату с Пруссией эти привилегии предоставлялись уже на началах взаимности. На переговорах о заключении первого торгового договора с Францией (1786) русское правительство отказывалось от включения в договор условия наибольшего благоприятствования, мотивировав это тем, что данное условие вызывало неосновательные претензии и совершенно несогласное с духом торговли и ложное применение.

Россия эпохи абсолютизма стремилась подчеркивать верность принятым на себя договорным обязательствам. Так, известное изречение Петра I гласило, что скорее союзники откажутся от России, чем она от них, ибо «гонор пароля» (честь данного слова) «дороже всего есть». Екатерина II отмечала, что трактаты имели для нее всегда священную обязательность.

Дипломатическое право России в этот период было реконструировано. В 1720 г. «определением» Петра I Посольский приказ был реорганизован в Коллегию иностранных дел, функции которой были расширены и охватывали все внешние сношения Российского государства. Президент-канцлером Коллегии был назначен Г. И. Головкин, вице-канцлером – П. П. Шафиров. В 1722 г. был издан указ о чинах русских дипломатических представителей при иностранных дворах. Российский дипломатический аппарат значительно расширился, специализировался. В российских представительствах появились должности, сходные с современными должностями военных, научных и пресс-атташе. Дипломатическая служба была тесно связана с разведкой.

Институт военных атташе в России юридически оформился к 1701 г., когда князь М. М. Голицын был назначен в Вену для пребывания его при дворе в качестве министра. В 1716 г. в Мезенбург прибыл советник канцелярии А. И. Остерман с разведывательной миссией относительно якобы изобретенного там вечного двигателя. В 1756 г. в Гамбург «под именем курьера» был командирован поручик Олешов «для разведывания о чинящихся в Пруссии вооружениях».

Дипломаты часто действовали и в личных интересах российских императоров. Так, в 1744 г. первый русский посол в Лондоне князь Щербатов от имени Коллегии иностранных дел получил задание «отыскать для комнаты Ее Величества женщину искусную стряпать».[31] Менялась форма дипломатической переписки. Завершавший обращения к царю титул «холоп твой» с уменьшительным именем к 1701 г. сменился на «нижайший раб», а с 1786 г. – на «всеподданнейший» или «верный подданный».

Происходило уточнение объема дипломатических преимуществ. В российской дипломатической практике этому послужил инцидент 1708 г. с русским послом в Лондоне А. Матвеевым, на которого было совершено нападение. Результатом этого явилось издание в России указов (1708, 1722), предписывавших строго карать за нанесение «бесчестия посланникам», подвергать виновных приводу в Коллегию иностранных дел, поскольку подобные деяния противоречат «всенародным правам», отчего могут происходить государственные ссоры. В Англии был издан акт (1709), которым предусматривалась денежная компенсация потерпевшему российскому дипломату. В 1762 г. властями Франции была предпринята попытка арестовать русского посла и наложить арест на его имущество, на что жестко отреагировала Екатерина II. В ее письме сказано, что посол находится под покровительством международного права.

Практика взаимного приравнивания дипломатов по объему привилегий к государственным чиновникам страны их пребывания утвердилась к 17ЗЗ г., когда такое «обнадеживание» было дано Петербургским двором английскому представителю в России. По условиям Белградского договора с Турцией (17З9) русские послы «со всею своею свитою» должны быть почитаемы, как и другие иностранные послы.

Российское консульское право также получило свое развитие. Сначала русские консулы именовались «агентами российскими». В 1717 г. первый русский консул был аккредитован в Голландии, а к 1719 г. на постоянной основе стали действовать и другие консулы. Они руководствовались регламентом Коммерц-коллегии и состояли в ее ведении. Первый русский генеральный консул в Лондоне получил инструкцию, которая предписывала поступать во всяком случае прилично своему званию, как того требует слава российской нации и должность честного человека.

Мирные средства разрешения международных споров вошли в российскую и международную практику. В 1741 г. правительство дало директиву российскому посланнику в Пруссии: между христианскими державами всегда было принято высказывать претензии друг к другу заранее и решать все проблемы мирным путем, а силу же применять лишь «ежели никакой справедливой сатисфакции дружескими способами получить невозможно». Российско-датский союзный договор (1746) разрешал «взаимную помощь» только тогда, когда все средства сохранения мира останутся тщетны. В 1699 г. Россия выступила в качестве посредника в споре между Пруссией и Польшей. В 1745 г. король прусский в письме к Елизавете Петровне благодарил ее за желание быть посредницей между воюющими державами, заверяя, что этот ее подвиг обяжет всех государей присвоить ей титул европейской посредницы. При посредничестве России в 1779 г. был урегулирован австро-прусский спор о «баварском наследстве».

Право войны также было существенно развито российскими дипломатами. Началу военных действий в русской практике, как правило, предшествовало торжественное объявление войны с соответствующей мотивировкой. Так, война России против Пруссии (1757) обосновывалась поведением короля Пруссии, который «не заботится перед целым светом лжецом себя показывать». Объявление войны Испании (1799) мотивировалось тем, что Испания обнаружила свою преданность Франции – «не содействием с нею, но приуготовлением к оному».

Началу войн России предшествовал некоторый срок для выезда неприятельских подданных на родину и для выхода их торговых судов. Так, вступив в Северную войну со Швецией в 1700 г., Петр I повелел всем шведским подданным – комиссарам, торговцам и прочим, пребывавшим в разных местах Российского государства, объявить, чтобы они немедленно выезжали из страны со всем своим имуществом.

Правовой режим оккупации во многом определяла «милость победителя». По взятии русскими войсками польского города Ревеля в 1710 г. командующий русской армией заключил с местным шляхетством и поселянами договор, обязавшись содержать их при прежних привилегиях и вольностях. Когда в 1705 г. нейтральные голландские штаты обратились к Петру I с просьбой пощадить Ригу «от бомбардирования», «он, снисходя на их просьбу, отложил бомбардировать Ригу». Позднее Петр пожаловал «привилегии», что было подтверждено в условиях Нейштадтского мира (1721) Известно, что Петр подчеркивал свое великодушие тем, что шведских пленных генералов и офицеров не только допустил к своему столу и принял со всякими милостями, но и велел вернуть им оружие и содержать в довольстве и почете. После того как шведские офицеры, освобожденные из русского плена под честное слово, нарушили его, Петр в виде репрессалии велел изловить их и провести по улицам столицы.

Статус войск за границей определялся многими договорами России: Санкт-Петербургской конвенцией о содержании вспомогательных российских войск в Швеции, а шведских – в России (1727).; англо-российской конвенцией о содержании русских войск на лифляндской границе (1747) и др. Со времен Петра I в регламентации статуса войск за границей Россия имеет приоритет. Примечательно, что в XIX в. это признал даже Верховный суд США. Суд принял постановление об экстерриториальной юрисдикции в отношении российских военных моряков, находившихся в Филадельфии в качестве представителей дружественного государства. И ныне в американских учебниках международного права, написанных для военной и полицейской аудитории, это решение цитируется как ключ к пониманию нынешнего статуса американских войск и военнослужащих, находящихся за границей.

Развитие понятия нейтралитета в XVIII столетии также связано с усилиями России. Во время Северной войны правительство Петра I посчитало нарушение нейтралитета международным деликтом и потребовало в 171З г. взыскать штрафы с городов Любека, Данцига и Гамбурга, которые не устояли в своем обещании не торговать со шведами. Произвольные стеснения нейтрального судоходства и торговли со стороны британского флота во время войны Англии с восставшими против нее североамериканскими колониями побудили русское правительство выступить в качестве защитника нейтральной торговли. В 1779 г. согласно рескрипту Екатерины II русскому послу в Лондоне, требовалось добиваться, чтобы иск рижских купцов, пострадавших от английских каперов, был удовлетворен. В 1780 г. российским правительством была опубликована «Декларация вооруженного нейтралитета», к которой присоединились девять государств, составивших «союз вооруженного нейтралитета», обязавшийся силой оружия защищать сформулированные в декларации права нейтральных держав.

Эти права, «основанные на благоразумии, на натуральном и народном праве», стали предметом официального российского толкования (1781) и сводились к следующему: нейтральные корабли получали возможность свободно плавать из одного порта в другой и у берегов воюющих государств; товары, принадлежавшие подданным воюющих держав, были свободны на нейтральных судах, исключая заповедные товары; блокированным считался порт, для входа в который есть очевидная опасность по расположению стоящих и в близости расположенных судов атакующей его державы.

В 1782 г. русское правительство вручило германскому послу меморандум «Сравнительное изложение различных соглашений, принятых нейтральными и воюющими державами для безопасности нейтральной торговли и навигации», рассматривая таковой как основу для составления будущего «общенародного кодекса» правил морской войны. В войне с Турцией русское правительство снова заявило о своем намерении «сохранять свято благотворительную систему морского нейтралитета», для укрепления которой в 1787 г. издало специальные «правила для партикулярных корсаров». В русско-неаполитанском торговом договоре (1787) принципы вооруженного нейтралитета признавались заслуживающими «знаменитое место в уложении человечества». Российские нормы «вооруженного нейтралитета» с большим трудом входили в международный обиход, им сопротивлялись англичане, не скрывая своей «совершенной злобы и невероятного негодования», авторитетные английские юристы считали их неполноценным русским международным кодексом. И тем не менее крупный вклад в развитие международного права, сделанный Россией в период абсолютизма XVIII в., неоспорим.

Западноевропейские научные школы международного права периода абсолютистского государства представлены школой Никколо МАКИАВЕЛЛИ (1469–1527), имя которого стало нарицательным для определенного образа политики. Между тем Макиавелли выдвинул ряд точных идей о политике, способах правления, завоеваниях, оккупации и союзнических отношениях. Образ мыслей Макиавелли сконцентрирован в таких его суждениях: «Жестокость хороша в тех случаях, когда ее применяют сразу и по соображениям безопасности, не упорствуют в ней и по возможности обращают на благо подданных; и плоха в тех случаях, когда расправы поначалу совершаются редко, но со временем учащаются».[32] «Хороших законов не бывает там, где нет хорошего войска». Глава государства должен обладать мужеством льва и хитростью лисицы. Хорошо, если он соблюдает данное им слово, но «разумный государь не должен держать слово, если верность слову оказывается ему невыгодна и если отпали причины, побудившие его дать слово».[33]

К периоду расцвета абсолютизма относятся труды предшественников науки международного права: голландца Б.Айалы (1548–1584); испанцев Ф. Виториа (1486–1546), вошедшего в историю в качестве первого международного правозащитника коренного населения Америки, и Ф. Суареза (1548–1617), отстаивавшего универсальную идею международного общения, распространяющегося на весь «человеческий род», и давшего определение международного права как «позитивного», «установленного властью всех народов»; итальянца А. Джентили (1552–1611), оставившего подробный юридический комментарий «О праве войны» и одним из первых разработавшего основы морского призового права.

Основоположником науки международного права считают голландского ученого и политика Гуго ГРОЦИЯ (158З—1645). Окончив Лейденский университет, он поступил в адвокатуру, а затем на государственную службу, дослужился до высших чинов в области юстиции и финансов. Вовлеченный в борьбу религиозно-политических групп Голландии, Гроций стал ее жертвой и в 1619 г. был приговорен к пожизненному заключению. После двухлетнего заточения он спасся бегством из тюрьмы и обосновался в Париже. Шведское правительство назначило Гроция своим послом при французском дворе, где король называл его «чудом Голландии». Оставив дипломатическую службу, Гроций вскоре умер в г. Ростоке.

Он увековечил себя как натуралист, историк, богослов, поэт и юрист. Наибольшей известностью пользуются его «Комментарий о праве добычи», «Свободное море», «О праве войны и мира».[34] Он был первым из теоретиков, систематизировавших нормы международного права и сформулировавших концепцию «международного сообщества». Гроцию принадлежит обоснование теории дипломатического иммунитета, сущности международного права, опирающегося на готовность народов жить в мире с соседями. Он защищал «свободу морей», являясь поборником умеренности и сдержанности во время войны, хотя и был далек от пацифизма, видя в войнах пользу и справедливость. Полагая, что веления правителей, противные естественному праву, не должны исполняться, он, однако, считал недопустимым народное сопротивление; признавая возможность выхода человека из подданства, Гроций ставил это в зависимость от многих условий, долговых и иных обязательств.

Поражает степень глубины суждений Гроция и широта использования им научной классики. Гроций предвосхитил международную интеграцию Европы и осуществил синтез естественного права с правом международным. Как теолог он обосновал триединую природу санкций, применимых в международных отношениях. Первой он считал божественную санкцию любого международного деяния, источником которой была христианская вера; второй – социальную санкцию, приводимую в исполнение через ритуалы, учреждения и политический обиход государств; третьей – интеллектуальную санкцию, обосновываемую через юридическую аргументацию морального права, источником которого является рациональная причина и свобода действия государства.

Историческая заслуга Гроция – не столько в создании новых международных юридических доктрин, сколько в систематизации обширных материалов и обобщении научных воззрений, а также международно-правового государственного опыта, накопленного человечеством в XVII столетии, имеющего непреходящее значение для современных наций как практическая социальная теория. Гроций не только создал новую научную дисциплину, он усовершенствовал международно-правовую государственную практику.

От Гроция ведут свое происхождение две главных школы международного права – естественного права и позитивистская. Представители школы естественного права С. Пуфендорф (16З2—1694) и Барбейрак (1674–1744) пытались противопоставить абсолютистскому произволу международной действительности абстрактные нормы права, покоящиеся на «воле божества», «природе человека» и потому тождественные в своей основе международному праву. Однако наиболее распространенным в XVII–XVIII вв. оказалось так называемое гроцианское, или примирительное, течение, представленное такими именами, как Р. Зёч (1590–1660), Э. Ваттель (1714–1767), К. Бинкерсгук (167З—174З). Это течение стремилось примирить соперничавшие школы, излагая позитивно-правовой материал и оценивая его с учетом естественно-правовых начал.

К XVII–XVIII вв. международное право стало предметом постоянного научного внимания философов и энциклопедистов. Т. Гоббс, Г. – В. Лейбниц, Д. Локк, Ш. – Л. Монтескье, Д. Дидро, Ж. – Ж. Руссо внесли свой вклад в развитие международно-правовой мысли. Их великая заслуга состояла не только в демонстрации возможностей «права народов», но прежде всего в стремлении руководствоваться правовыми идеями в практической деятельности для улучшения человеческого общества и создания прочного международного мира. И. Кант обосновал идею того, что не может существовать никакого другого пути и законного состояния, кроме как «отречься государствам подобно отдельным людям от своей дикой (беззаконной) свободы», приспособиться к публичным законам и образовать государство, которое в конце концов охватило бы все народы земли и было основано на «федерализме свободных государств».

«Философия права» стала последним из фундаментальных трудов Георга Вильгельма Фридриха ГЕГЕЛЯ (1770—18З1). Этот труд послужил основанием для возникновения позитивистской школы международного права. Ее приверженцы считали международное право внешним государственным правом. Учение Гегеля содержало идею народного суверенитета: «народ как государство есть дух в его субстанциональной разумности и непосредственной действительности и поэтому он есть абсолютная власть на земле».[35] Эта позиция была несовместима с постулатами суверенитета монарха. Идею Гегеля поддержал немецкий профессор А. – В. Гефтер. В труде «Европейское международное право» он писал, что международное право имеет своим источником человеческую свободу и волю, которая сама устанавливает право «или индивидуально, или в социальном общении». По его мнению, международное право есть «самое свободное право», так как не имеет организаций и судебной власти, стоящих над субъектами, его высший судья – история, которая своим безапелляционным приговором утверждает право и карает его нарушение.

Юридический позитивизм достиг немалого. Именно его представители издали множество учебников, монографий по отдельным проблемам, многотомные сборники документов. Можно выделить две основные научные школы юридического позитивизма: англо-американскую и романо-германскую. Классиком англо-американской школы стал Д. Кент, понимавший международное право как совокупность правил, основанных на обычаях и соглашениях сторон. Среди его последователей – Г. Уитон, Т. – Д. Вулси, Г. – В. Халлек, Г. – Г. Вильсон. В Англии это направление развивали Р. Филимор, В. – Э. Холл, Т. – Д. Лауренс. В начале XX в. наиболее авторитетным был признан курс теории международного права Л. Оппенгейма и X. Лаутерпахта, 6-е издание которого было переведено на русский язык.

Наиболее ярким представителем позитивизма романо-германской школы в международном праве был Э. фон Ульман, утверждавший, что естественное право есть «умственная спекуляция». Оно противостоит позитивному праву и вообще не должно рассматриваться как право – право в собственном смысле может быть только позитивным. Более сдержанных взглядов, дополняемых политическими и моральными соображениями, придерживались И. – К. Блюнчли,[36] Ф. фон Лист.[37]

В Бельгии, Испании, Франции, Швейцарии позитивистское направление было не менее популярно, наиболее известны 9-томный труд П. – Л. Прадьер-Фодере «Международное публичное право, европейское и американское», «Учебник международного публичного права» Г. Бонфиса и П. Фошиля и 4-томное «Руководство по международному праву» под редакцией Ф. фон Гольцендорфа. Среди работ школы позитивистов заслуживает внимания книга аргентинского министра иностранных дел К. Кальво и чилийского юриста и дипломата А. Альвареца. В Италии самыми значительными были труды П. – С. Манчини, руководившего движением за объединение.

Родоначальниками социологической школы международного права называют французского профессора Л. Дюги (1859–1928), швейцарского юриста М. Хубера (1874–1960), английского дипломата Е. М. Сатоу (184З—1929).

В конце XIX в. на волне прусского шовинизма возникло направление «отрицателей международного права», в их числе А. Лассон, А. Цорн.

Русская школа международного права известна не только переводами сочинений Гроция и Пуфендорфа. Так, в 1722 г. в Петербурге было издано «Разсуждение какие законные причины Его Величество Петр Великий, император и самодержец Всеросийский… к начатию войны против короля Карла XII, Шведского, в 1700 году имел». Автор книги, скрывавшийся под псевдонимом П. Ш., – П. П. Шафиров, один из ближайших сподвижников Петра I. В этом труде дается критика условий Столбовского мира (1616), который шведы «от послов российских вымогли» и нанесли тем самым Российскому государству и народу невозвратный убыток, не только в торговле, но и в отношениях со всеми европейскими государствами. Автор отстаивает право государства «через правдивое свое оружие и с награждением убытков взыскивать, что обманом и коварством отнято, и насилием во время упадку и почитай самого падения Российского государства взято». Книга заканчивается обращением Петра I к читателям, в котором сказано, что всякая война «не может сладости приносить, но тягость; того ради многие о сей тягости негодуют, одни для незнания, другие же по прелестным словам ненавистников.

В царствование Екатерины II не только росло число иностранных переводных работ, но и появились теоретические исследования. С 1755 г. международное право в качестве естественного права становится в России предметом университетского образования. В конце XVIII в. началась работа по систематизации и изданию русских памятников международного права. Вышло в свет 8—томное «Собрание государственных грамот и договоров» и 4-томный «Обзор внешних сношений России» Н. Н. Бантыш-Каменского. Много сведений по международному праву содержит первая русская юридическая энциклопедия – «Словарь юридический, или Свод российских узаконений, по азбучному порядку для практического употребления Императорского Московского университета в юридическом факультете» Ф. Ланганса, изданный в 1788 г.

Таким образом, в России периода абсолютизма наука международного права находилась в стадии становления и с этого времени утвердилась как национальная научная школа, имеющая свои особенности истиль.

В XIX в. научные школы международного права получили новое теоретическое разделение по признакам отражения в них постулатов общественных наук и политических идеологий. В России сложилось семь основных теорий:

1) «права международного управления»;

2) «международной охраны прав»;

3) «права человечества»;

4) «межгосударственного права»;

5) «распространения международного права на индивидов»;

6) «междувластного права»;

7) «национализации международного права».[38]

Идеи естественного права в начале XIX в. наиболее четко проявились в трудах директора Царскосельского лицея и одного из наставников А. С. Пушкина – А. П. Куницына (178З—1840), полагавшего, что «взаимные права и должности народа определяются или по общим началам права, или по условиям и договорам, каковые народы заключают между собой. На сем основывается разделение права народного на естественное и положительное».[39]

В дальнейшем идеи естественного права продвигали Л. А. Камаровский (1846–1912) – активный борец за создание международного суда и системы международной безопасности, пропагандист мирных отношений между народами, а также М. Н. Капустин (1828–1899), писавший, что международные отношения во всех своих видах могут получить характер определенности и, следовательно, приобретают творческое значение лишь под знаком права и нравственности. Юридическая сторона этих отношений составляет предмет естественного права. В российской науке международного права утвердилось и историко-позитивистское направление. Среди его сторонников выделялись Т. Ф. Степанов, Д. И. Каченовский и В. А. Незабитовский.

С наибольшей глубиной и многогранностью позитивистские идеи разрабатывал Федор Федорович МАРТЕНС (1845–1909). Воспитанник сиротского приюта, он в 28 лет стал профессором Санкт-Петербургского университета. Ф. Ф. Мартенс написал 2-томный курс международного права, переведенный на многие языки, издал 15-томное «Собрание трактатов, заключенных Россией с иностранными государствами». Помимо научной и педагогической деятельности, Мартенс долгие годы занимался юридической практикой, был одним из наиболее активных участников международных конференций последней трети XIX – начала XX в. (в том числе Гаагских конференций мира). Неоднократно Ф. Ф. Мартенс выступал и в качестве третейского судьи по спорам между государствами. Он был членом многих научных обществ как у себя на родине, так и за границей, пользуясь исключительным авторитетом.[40]

Основу позитивизма Ф. Ф. Мартенса составляла мысль о том, что «в основании международного права лежат фактические, реальные жизненные отношения, в которых народы в данное время состоят между собой, и с этой точки зрения каждый международный закон имеет настолько разумное основание и право на существование, насколько соответствует действительным, разумным жизненным отношениям между народами… каждое самостоятельное государство есть органическая часть единого целого, связанная с другими общностью интересов и прав».[41]

Блистательным энциклопедическим изданием, в котором раскрыты становление и расцвет российской науки международного права дооктябрьского периода, является труд академика В. Э. Грабаря (1865–1956) «Материалы к истории литературы международного права в России (1647–1917)».

Коммунистическая школа, или экономический детерминизм, объединяет международно-правовые воззрения представителей марксистско-ленинской идеологии. Эта школа была ведущей в период истории нашей страны с 1917 по 1991 гг. В полной мере осмыслить ее положительные и отрицательные стороны еще предстоит. Далее мы коснемся некоторых идей, норм и принципов, возникших в советский период российской истории. Изучению советской международно-правовой школы могут способствовать многие научные источники.[42]

Одной из предпосылок формирования международно-правовой школы стран третьего мира было то, что прежнее международное право жертвовало интересами этих стран в угоду интересам стран развитых. Приверженцами этой школы являются юристы Индии, Китая, стран Африки, Латинской Америки и Юго-Восточной Азии.[43]