Мегрэ и дело Наура

Глава 5

С половины десятого Мегрэ находился в аэропорту, хотя рейс из Амстердама ожидался лишь в девять часов пятьдесят семь минут. Было воскресенье. Когда комиссар брился, то слышал, как диктор радио советовал автомобилистам садиться за руль только в случае необходимости, потому что слежавшийся на дорогах снег стал скользким и гололед усилился.

Его привез Люка, который ждал Мегрэ в машине уголовной полиции. В холле аэропорта было оживленнее, чем на парижских улицах, здесь стояла такая нечеловеческая жара, что кровь ударяла в голову.

Комиссар, выпив кружку пива в одном из баров, почувствовал, как лицо его покраснело, и снова пожалел, что поддался уговорам мадам Мегрэ и надел этот связанный ею удушливый шарф.

Голос диктора сообщил, что самолет из Копенгагена, летящий через Амстердам, задерживается на десять минут, и он принялся прогуливаться взад и вперед, наблюдая за полицейскими. Стоя на выходе, они рассматривали паспорта, бросали короткий взгляд на лицо пассажира, а затем ставили или не ставили печать.

Накануне, около восьми часов, когда он собирался сесть за стол, включив телевизор, ему на бульвар Ришар-Ленуар позвонил Кёлеманс.

— Лина Наур заказала два места в самолете, вылетающем в Париж в восемь часов сорок пять минут.

— Ее сопровождает Алваредо?

— Нет, второе место для ее подруги, Анны Кехель. Молодой человек зарезервировал место в самолете, который вылетает в одиннадцать двадцать две, а, значит, прибывает в Париж в двенадцать сорок пять.

— Они снова созванивались?

— Примерно в пять часов. Лина Наур сообщила время отъезда и сказала, что летит с подругой. Он ответил, что отправится следующим рейсом. Когда он спросил, как идут дела, она заверила его, что чувствует себя довольно хорошо и что температура у нее понизилась до 37,5.

Наконец объявили о прибытии самолета. Мегрэ прижался к холодному стеклу, наблюдая за обычной суетой вокруг воздушного лайнера.

Он не увидел Лину Наур среди первых пассажиров, спускавшихся по трапу, и уже опасался, что она решила отказаться от вылета, но тут заметил молодую женщину в шубе из морской выдры, шедшую под руку с подругой.

Анна Кехель, маленькая и темноволосая, была одета в пальто едкого зеленого цвета из толстой шерстяной ткани.

Стюардесса помогла Лине подняться в небольшой автобус, где уже разместились другие пассажиры, и дверца его закрылась.

Выйдя последними из самолета, обе женщины последними прошли паспортный контроль, и Мегрэ, опершись о стенку билетной кассы, имел полную возможность рассмотреть их вблизи.

Была ли в самом деле Лина Наур красавицей? Пожалуй, это зависело от вкуса. У нее было светлое, почти белого цвета лицо, свойственное северянам, о чем говорил Пардон, маленький острый носик и глаза цвета голубого фарфора.

В это утро она выглядела осунувшейся, и казалось, что лишь благодаря огромному усилию ей удается держаться на ногах.

Что касается Анны Кехель, особы некрасивой, но симпатичной, она производила впечатление женщины, способной рассмеяться от каждого пустяка.

Он шел поодаль за ними до таможни, где подруги несколько минут ждали, пока закончат досмотр зеленого чемодана и другого, более дешевого, который, вероятно, принадлежал Анне.

Носильщик взял их вещи и, дойдя до края тротуара, подозвал, такси, а Мегрэ в это время усаживался рядом с Люка.

— Это они?

— Да. Смотри не потеряй их машину из виду.

Следовать за ними было легко, шофер такси ехал осторожно, и им понадобилось минут сорок, чтобы добраться до парка Монсури.

— Вы считали, что они поедут в другое место?

— Я ничего не считал. Просто хотел быть уверенным… Поставь машину позади такси, как только оно остановится, и жди меня.

Обе женщины вышли из машины, и, прежде чем подойти к садовой решетке, Лина Наур посмотрела на дом снизу вверх, постояла в нерешительности на месте и лишь затем пошла за подругой.

Мегрэ обогнал их и остановился перед крыльцом.

— Кто вы? — спросила Лина, нахмурив брови. Она говорила с легким акцентом.

— Комиссар Мегрэ. Я расследую обстоятельства смерти вашего мужа. Позвольте пройти с вами в дом…

Она не протестовала и только плотнее запахнула шубу. Было видно, что она нервничает. Шофер принес багаж, оставив его на крыльце, а Анна Кехель открыла сумочку, чтобы расплатиться с ним.

Толстый Торранс, заступивший на дневное дежурство, молча открыл дверь, и Лина посмотрела на него скорее с удивлением, чем с беспокойством.

Чувствовалось, что она не знала, ни что ей делать, ни куда направиться: то ли подняться к себе в комнату, то ли войти в кабинет мужа.

— Где находится его тело? — спросила она у Мегрэ.

— В Институте судебно-медицинской экспертизы.

Может быть, Мегрэ показалось, что она вздохнула с облегчением после того, как узнала, что покойного нет в доме? Похоже, ее била дрожь, и она находилась в таком напряженном состоянии, что двигалась машинально.

Наконец она взялась за ручку двери комнаты мужа, но прежде, чем успела на нее нажать, та отворилась изнутри. За дверью был Пьер Наур, удивленно взглянувший на четырех человек, стоявших в коридоре.

— Добрый день, Пьер, — сказала она, протягивая ему руку.

Действительно ли женевский банкир помедлил на какое-то мгновение? Но он протянул ей руку.

— Где это случилось?

Пьер Наур посторонился, пропуская в комнату Лину, ее подругу и комиссара. Торранс остался в коридоре

— Здесь… У письменного стола…

Она нерешительно сделала несколько шагов, увидела пятно крови и отвернулась.

— Как это произошло?

— В него выстрелили.

— Он умер сразу же?

Пьер Наур оставался спокойным и сдержанным, и его лицо, когда он смотрел на невестку, ничего не выражало

— Неизвестно… Его обнаружила вчера утром служанка, начавшая уборку…

Чувствуя, что Лина пошатнулась, Анна Кехель подвела ее к креслу, куда та уселась с осторожностью, по-видимому испытывая боль в спине. Она знаком показала, что хотела бы закурить, и подруга протянула ей уже зажженную сигарету

Молчание было тягостным. Мегрэ и сам чувствовал некоторую неловкость, понимая физическое и, вероятно, моральное страдание молодой женщины, нервы которой, должно быть, были напряжены до предела.

— Он не мучился?

— Неизвестно, — сухо повторил Пьер Наур.

— В котором часу это… произошло?

— Вероятно, между полночью и половиной второго утра…

— В доме никого не было?

— Фуад был в клубе, а Нелли спала… Она утверждает, что ничего не слышала…

— Я действительно должна присутствовать на встрече у нотариуса?

— Да, он мне звонил… Завтра во второй половине дня… Мой отец прибыл прошлой ночью и отдыхает в гостинице «Распай»…

— Что мне делать? — спросила она, не обращаясь непосредственно ни к кому

После еще более тягостной паузы подруга сказала ей что-то по-голландски.

— Ты думаешь?.. — ответила ей Лина по-французски.

— Да. Это лучше, возможно… Я не могла бы заснуть в этом доме…

Лина посмотрела на Мегрэ.

— Я устроюсь в гостинице вместе с подругой и горничной…

Она не просила позволения, а всего лишь сообщала о своем решении.

Затем Лина снова обратилась к своему зятю:

— Нелли наверху? Где мадам Боден?

— Она не пришла. Нелли в своей комнате.

— Я поднимусь, чтобы взять белье и кое-что из одежды… Ты мне поможешь, Анна?

Оставшись одни, мужчины молча смотрели друг на друга.

— Как чувствует себя ваш отец после такого удара, господин Наур?

— Довольно плохо… Сестра прилетела с ним, и теперь они поехали в гостиницу, чтобы отдохнуть… Я настоял, чтобы они не останавливались в этом доме…

— А вы останетесь?

— Я предпочитаю быть здесь… Вы не начинаете догадываться о личности преступника, господин Мегрэ?

— А вы?

— Не знаю… Почему вы не допросили мою невестку?

— Жду, пока она устроится в гостинице. Сейчас, вероятно, она не смогла бы выдержать больше того, что ей пришлось испытать…

Они стояли лицом к лицу, и Пьер Наур сурово глядел на комиссара.

— Я бы хотел задать вам один вопрос, — мягко сказал Мегрэ. — Вы читали корреспонденцию вашего брата, и у вас была возможность поговорить с Уэни… Кажется, он не очень-то расположен сотрудничать с нами… Возможно, вы…

— Я пробовал вчера вечером вытянуть из него хоть что-то, но без особого успеха…

— Число тех, кто мог бы совершить убийство, довольно ограниченно, но при одном условии…

— Каком?

— Представьте себе, что ваш брат, вопреки вашему первому предположению, не только играл в последнее время самостоятельно, но и представлял какой-то синдикат игроков, как это случалось в прошлом…

— Я вижу, куда вы клоните, и прошу вас, господин комиссар, даже не останавливаться на этой гипотезе. Мой брат был честным человеком, как и все Науры… Его скрупулезность доходила до мелочей, в чем я снова убедился, просмотрев его бумаги… Немыслимо, что, работая на какой-то синдикат, он нанес ему ущерб хотя бы на один сантим и вследствие этого стал объектом мести…

— Я рад слышать то, что вы сказали… Прошу прощения — в силу своих обязанностей я не должен упускать из виду ни одной гипотезы… На эту мысль меня навело присутствие в доме Уэни…

— Не понимаю…

— Не кажется ли вам, что положение Уэни является довольно двусмысленным?.. Он не совсем секретарь, не камердинер, не шофер и все же вовсе не ровня… Он мог бы при вашем брате играть роль своего рода контролера, представителя синдиката игроков…

Наур иронически улыбнулся:

— Если бы это мне сказал кто-нибудь другой, а не вы, я бы ему ответил, что он слишком увлекается чтением полицейских романов… Я вам говорил, что у ливанцев сильно развито чувство семьи. И при этом семья не ограничивается лишь близкими родственниками. Случается, что в нее входят и старые слуги, друзья проживают на равных со всеми правах…

— Вы не могли бы причислить к ним Уэни?

— Нет… Прежде всего потому, что этот человек не вызывает у меня симпатии, и потом, я ведь рано женился, а Феликс оставался холостым до тридцати пяти лет… Наша семья была убеждена, что он никогда не женится…

— Вы позволите?

Мегрэ, услышав шаги на лестнице, пошел открыть дверь. Лина сменила платье и надела норковую шубу. За ней шла Нелли Фелтхеис, неся чемодан и глядя куда-то вдаль, а позади спускалась нагруженная вещами Анна Кехель.

— Не можете ли вы, Пьер, вызвать такси?.. Не стоило отпускать то, на котором мы приехали…

Она вопросительно поглядела на комиссара, и Мегрэ спросил:

— В какой гостинице вы думаете остановиться? В «Рице»?

— О нет! С ней у меня связано слишком много воспоминаний… Подождите, как называется та гостиница на углу улицы Риволи, возле Вандомской площади?..

— «Отель де Лувр»?

— Да, так… Мы поедем в «Отель де Лувр»…

— Я позволю себе сейчас поехать вслед за вами, так как обязан задать вам несколько вопросов…

— Такси сейчас будет…

Часы показывали почти полдень. Теперь была очередь Жанвье — ехать в Орли, ждать там прибытия Алваредо и установить за ним наблюдение.

— До свидания, Пьер… В котором часу состоится завтра оглашение завещания и у какого нотариуса?

— В три часа, у мэтра Леруа-Бодье, бульвар Сен-Жермен…

— He стоит записывать, — вмешался Мегрэ. — Я дам адрес в гостинице…

Понадобилось какое-то время, чтобы разместить в машине багаж и трех пассажирок. Стоя на тротуаре, Лина дрожала от холода и смотрела вокруг, словно не узнавая окружающей ее привычной обстановки.

Пьер Наур закрыл дверь дома, и Мегрэ увидел, как шевельнулась штора в окне комнаты, в которой, должно быть, находился Уэни.

Он сказал Люка, садясь рядом с ним:

— Следуй за ними… Они направились в «Отель де Лувр», но я предпочитаю убедиться в этом… Я до сих пор не уверен, что во всей этой истории все искренни до конца…

Улицы были такими же пустынными, как и в августе, когда не видно туристских автобусов. Такси остановилось перед «Отель де Лувр». Сначала в гостиницу вошли Лина и ее подруга, видимо, хотели узнать, есть ли там свободные комнаты. Через несколько минут за багажом пришел носильщик, а горничная, посмотрев на счетчик, расплатилась за проезд.

— Поставь где-нибудь машину и приходи ко мне в бар. Нужно все же дать ей время обжиться в своем номере и прийти в себя.

К тому же его мучила жажда.

В баре царили тишина и полумрак. Двое англичан беседовали, устроившись на высоких сиденьях, но слов нельзя было разобрать. На стенах, обшитых дубовыми панелями, в четырех или пяти метрах друг от друга висели бронзовые бра, освещавшие бар тусклым светом. В углу, с бокалом красноватого коктейля, кого-то ждала молодая женщина. Четверо мужчин вели тихий разговор, изредка наклоняясь друг к другу.

И здесь тоже чувствовалось воскресенье, день, свободный от всяческих забот. Сквозь кремовые шторы едва различались грязные сугробы, черные деревья, головы идущих прохожих.

— Не желаете ли снять пальто, мосье?

— О, прошу прощения…

Из-за тех дел, которые он расследовал, ему чаще приходилось бывать в различных небольших кафе или в шумных барах в районе Елисейских полей, чем в таких роскошных гостиницах. Он снял пальто, облегченно вздохнул, освободившись наконец от слишком теплого шарфа.

— Пива… — бросил он бармену, который смотрел на него, словно пытаясь вспомнить, где он мог видеть это лицо.

— «Карлсберг», «Хайникен»?

— Безразлично…

Добряка Люка тоже остановила девушка из гардероба.

— Что ты будешь пить?

— А вы, шеф?

— Я заказал себе пиво.

— Тогда и для меня то же самое.

Буквы, составляющие название «Гриль-ресторан», слабо светились над открытой дверью, откуда доносилось легкое позвякивание тарелок.

— Ты голоден?

— Не очень…

— Тебе известны номера комнат?

— 437, 438 и 439. Две спальни и маленькая гостиная.

— А Нелли?

— Она будет ночевать там же. 437-й номер — большая комната с двумя кроватями для госпожи Наур и ее подруги…

— Я сейчас вернусь…

По широкому коридору с мраморным полом Мегрэ направился к двери с надписью «телефон».

— Соедините меня, пожалуйста, с комнатой 437.

— Минутку…

— Алло!.. Госпожа Наур?

— Кто ее спрашивает?

— Комиссар Мегрэ.

— Это Анна Кехель. Госпожа Наур принимает ванну.

— Спросите у нее, удобно ли ей, чтобы я поднялся к ней минут через десять, или она хочет сначала пообедать.

Переговоры затянулись. Комиссар слышал в трубке неясные голоса.

— Алло!.. Она не голодна, поела в самолете, но хотела бы, чтобы вы поднялись через полчаса.

Через несколько минут Мегрэ и Люка вошли в зал «Гриль-ресторана», на стенах которого были такие же панели и такие же бра, как и в баре, а на столах стояли небольшие лампы. Занятыми оказались лишь несколько столиков, и люди, сидевшие за ними, шептались, как в церкви. Метрдотель и официанты молча сновали по залу, словно служители культа.

Мегрэ покачал головой, когда ему протянули огромное меню.

— Холодное мясо ассорти, — негромко произнес он.

— Мне тоже.

Метрдотель поправил их:

— Два блюда с холодным мясом.

— И пива.

— Напитками у нас занимается специальный официант.

— Ты не позвонишь на набережную, чтобы сказать, что мы здесь? Пусть это передадут Жанвье, который, видимо, еще в Орли. Сообщи им номера комнат.

Чувствовалось, что Мегрэ сделался как-то грузнее, и, видя его настроение, Люка старался не задавать лишних вопросов.

Они ели в молчании, ощущая не себе постоянное внимание метрдотеля и официантов.

— Вы будете пить кофе?

Официант в национальном турецком наряде принес кофе и церемонным жестом разлил его в чашки.

— Будет лучше, если ты пойдешь со мной.

Они поднялись на четвертый этаж, нашли комнату 437, постучали, но открылась дверь соседней — комнаты 438.

— Сюда, пожалуйста, — сказала им Анна Кехель. Она тоже приняла ванну или душ, пряди волос были еще влажными.

— Входите… Сейчас я скажу Лине…

Небольшая гостиная имела приятный вид: светло-серые стены, нежно-голубые кресла, столик цвета слоновой кости. В соседней комнате кто-то ходил взад и вперед, наверное, Нелли Фелтхеис, которая распаковывала чемоданы.

Стоя посреди гостиной, они ждали довольно долго, испытывая чувство неловкости, пока наконец не появились обе женщины. Мегрэ это удивило, он думал, что Лина примет его, лежа в постели.

Мадам Наур только что причесалась, на лице у нее не было косметики. Лина выглядела хрупкой и беззащитной. На ней был поношенный махровый халат розового цвета. Возможно, ей и трудно было принимать полицейских, но держалась она спокойно, ее утреннее нервное напряжение исчезло.

Она удивилась, увидев двух мужчин, а не одного, как ожидала, и какое-то время оставалась словно в нерешительности, глядя на Люка.

— Это один из моих инспекторов, — пояснил Мегрэ.

— Садитесь, господа.

Она села на диван, а ее подруга устроилась рядом.

— Прошу прощения, что потревожил вас сразу же после приезда, но вы должны понять, мадам, что я обязан задать несколько вопросов.

Она закурила, сигарету, и было видно, как пальцы ее, державшие спичку, слегка дрожали.

— Вы можете курить.

— Благодарю вас.

Комиссар не сразу принялся набивать трубку табаком.

— Могу ли я спросить, где вы были в ночь с пятницы на субботу?

— Какое время вас интересует?

— Я хотел бы знать, как вы провели время вечером и ночью.

— Я вышла из дома около восьми часов вечера.

— Почти одновременно с мужем?

— Я не знаю, где он находился в тот момент.

— У вас было заведено уходить из дома и не сообщать ему, куда вы направляетесь?

— Мы оба были вольны поступать так, как нам того хотелось.

— Вы уехали на своей машине?

— Нет. На улице был гололед, и у меня не было желания садиться за руль.

— Вы вызвали такси?

— Да.

— По телефону, который находится в вашей комнате?

— Да. Разумеется.

Она говорила голосом маленькой девочки, отвечающей урок, и ее наивные глаза кого-то напоминали комиссару. И только после нескольких ее ответов ему вспомнилась горничная, девушка с почти прозрачными глазами и детским выражением лица.

Так же вела себя и Лина, и можно было подумать, что одна копировала другую, настолько их поведение, вплоть до частого помаргивания ресницами, было похожим.

— Куда вы поехали?

— В ресторан на Елисейских полях… «Мариньян».

Она какое-то мгновение колебалась, прежде чем произнести это название.

— Вы часто ужинали в «Мариньяне»?

— Иногда.

— Одна?

— Большей частью.

— Где вы сидели?

— В большом зале.

Там обычно бывало по сотне клиентов, и потому нельзя было проверить ее алиби.

— Никто к вам не присоединился?

— Нет.

— Вы не назначали встречи?

— Я оставалась одна до конца.

— То есть до которого часа?

— Не помню. Вероятно, до десяти.

— А до того, как устроиться в зале, вы не заходили в бар?

Она снова поколебалась, прежде чем отрицательно покачать головой.

Больше нервничала Анна Кехель, которая постоянно крутила головой, бросая взгляд то на Лину, то на комиссара.

— Что вы делали потом?

— Немного прошлась по Елисейским полям, чтобы подышать свежим воздухом.

— Несмотря на скользкие тротуары?

— Они были расчищены. Где-то возле «Лидо» я взяла такси и вернулась домой.

— Вы и на этот раз не встретили мужа, который вернулся около десяти часов?

— Не видела. Я поднялась в свою комнату, где Нелли уже заканчивала укладывать мой чемодан.

— Вы решили уехать?

С самым простодушным видом она ответила:

— Я решила уехать еще восемь дней назад.

— Куда вы намеревались отправиться?

— Ну… в Амстердам, конечно.

И она что-то сказала по-голландски Анне Кехель. Та вышла и вернулась с каким-то письмом. На нем стояла дата шестого января, оно было написано на непонятном языке.

— Вы можете отдать перевести его. В нем я сообщаю Анне о своем приезде пятнадцатого января.

— Вы заказали себе билет на самолет?

— Нет. Сначала я думала поехать поездом. Есть экспресс, который отбывает в одиннадцать часов двенадцать минут.

— Вы не хотели взять с собой горничную?

— Для нее нет места в маленькой квартире Анны.

Мегрэ, давая ей возможность запутаться окончательно, почти восхищался тем безмятежным простодушием, с которым она продолжала лгать.

— Уходя, вы не задержались на какое-то время на первом этаже?

— Нет. Такси, которое вызвала Нелли, уже ждало внизу.

— Вы не попрощались с мужем?

— Нет. Он знал, что я уезжаю.

— Вы велели доставить вас на Северный вокзал?

— Из-за плохой дороги мы опоздали. Поезд уже ушел, и я решила лететь самолетом.

— И по пути в Орли заехали на бульвар Вольтера?

Она даже не вздрогнула. Смятение отразилось лишь на лице Кехель.

— Где это?

— Боюсь, вам это так же хорошо известно, как и мне. Как вы узнали адрес доктора Пардона?

Последовало долгое молчание. Она закурила новую сигарету, поднялась, сделала несколько шагов по комнате, вернулась и вновь уселась на диван. Если она и была смущена, то не подавала виду. Казалось, мадам Наур раздумывала, как ей вести себя дальше.

— Что вам известно? — спросила она в свою очередь, глядя Мегрэ прямо в глаза.

— Что ваш муж стрелял в вас из пистолета калибра 6,35. Прежде это оружие с перламутровой рукояткой принадлежало вам. Ваш муж хранил его в ящике письменного стола.

Положив одну руку на подлокотник, а другой держась за подбородок, она продолжала удивленно смотреть на комиссара. Ее можно было принять за примерную девочку, слушающую наставления учителя.

— Вы уехали из дома не на такси, а на красной машине вашего друга, которого зовут Висенте Алваредо. Это с ним вы приехали на бульвар Вольтера, где он рассказал вымышленную историю о том, как на вас покушался какой-то неизвестный автомобилист… Доктор Пардон, у которого вы так и не открыли рта, наложил вам временную повязку. Пока он снимал халат, вы украдкой покинули его квартиру…

— Что вы от меня хотите?

Она не казалась смущенной. Можно было поклясться, что она улыбалась ему с видом ребенка, которого уличили в чем-то нехорошем и который не считает ложь большим грехом.

— Я желаю знать правду.

— Я предпочла бы, чтобы вы задавали мне конкретные вопросы.

Это тоже было хитрой уловкой, таким образом она смогла бы понять, что было известно полиции. Мегрэ тем не менее принял эту игру.

— Это письмо действительно было написано шестого января? Я должен вас предупредить, что анализ чернил позволит нам проверить это.

— Оно было написано шестого января.

— Ваш муж был в курсе?

— Он должен был догадываться.

— Догадываться о чем?

— О том, что я скоро уеду.

— Почему?

— Потому что наша жизнь стала невыносимой.

— С какого времени?

— Вот уже много месяцев.

— Два года?

— Возможно.

— С тех пор, как вы встретили Висенте Алваредо?

Анна Кехель нервничала все больше, и ее нога как бы случайно коснулась розовой туфли Лины.

— Примерно.

— Муж догадывался о вашей связи?

— Не знаю. Возможно, что нас, Висенте и меня, кто-то видел. Мы не прятались.

— Кажется ли вам естественным, что замужняя женщина?..

— Я так мало ею была!

— Что вы хотите этим сказать?

— Последние несколько лет Феликс и я жили как чужие.

— Однако два года назад у вас появился ребенок.

— Потому что муж непременно хотел иметь сына. Хорошо хоть не родилась вторая дочь.

— Ваш сын от него?

— Вне всякого сомнения. Я встретила Алваредо уже после того, как родила, и только начинала тогда выходить из дома.

— У вас не было других любовников?

— Ваше дело — верить или не верить. Но это был первый.

— Что вы планировали на вечер четырнадцатого числа?

— Не понимаю, о чем вы?

— Шестого числа вы написали своей подруге, что прибудете в Амстердам пятнадцатого.

Анна Кехель произнесла что-то по-голландски, но Лина лишь кивнула ей головой и продолжала так же уверенно смотреть на комиссара.

Мегрэ наконец раскурил свою трубку.

— Я попытаюсь вам объяснить. Алваредо хотел, чтобы я развелась с Науром и вышла за него замуж. Я попросила Висенте неделю отсрочки, потому что знала, что это будет нелегко сделать. В семье Науров никогда не было разводов, и Феликс стремился поддерживать традиции. Мы решили, что я поговорю с ним четырнадцатого, и, чтобы он ни ответил, мы немедленно уедем в Амстердам.

— Почему в Амстердам?

Казалось, она была удивлена непонятливостью комиссара.

— Потому что это город, где прошло мое детство, я жила в нем, когда была девушкой. Висенте не знал Голландии. Я хотела показать ее ему. Добившись развода, мы поехали бы в Колумбию повидать его родителей перед свадьбой.

— У вас есть собственное состояние?

— Нет конечно. Но нам не нужны деньги Науров.

Она добавила с оттенком какой-то гордости:

— Семья Алваредо богаче Науров, ей принадлежит большая часть золотых приисков Колумбии.

— Хорошо. Итак, вы ушли из дома около восьми часов, ничего не сказав мужу. Алваредо ожидал вас в своей «альфа-ромео». Где вы ужинали?

— В небольшом ресторане на бульваре Монпарнас, Висенте ходит туда обедать почти всегда, он там рядом живет.

— Вас не беспокоила возможная реакция мужа на ваше предложение?

— Нет.

— Почему нет, если он противился разводу?

— Потому что он ничем не смог бы меня удержать.

— Он по-прежнему любил вас?

— Я вообще не уверена в том, что он меня когда-нибудь любил.

— По какой же причине он женился на вас?

— Возможно, для того, чтобы везде показываться с красивой и хорошо одетой женой. Все началось в Довиле, в тот год, когда я получила титул «Мисс Европа». Мы несколько раз сталкивались в холлах и коридорах казино. Однажды вечером, когда я стояла возле стола с рулеткой, он протянул мне жетоны и прошептал: «Ставьте на четырнадцать».

— И выпал четырнадцатый номер?

— Не в первый, а на третий раз. Он выпал два раза подряд, и я в жизни не видела столько денег, как в тот вечер, когда обменяла жетоны в кассе.

Ситуация изменилась. Теперь она могла рассказывать правду — то, что было почти очевидным.

— Он узнал номер моей комнаты и прислал мне цветы. Мы несколько раз обедали вместе. Феликс казался робким. Чувствовалось, что он не привык общаться с дамами.

— Однако ему было тридцать пять лет.

— Я не особенно уверена, что до меня он знал других женщин. А потом он увез меня в Биарриц.

— И по-прежнему ничего от вас не требовал?

— В Биаррице, где, как и в Довиле, Феликс проводил все ночи в казино, однажды он вошел в мою комнату около пяти часов утра. Обычно Наур не пил. Но тогда я почувствовала, что от него пахло алкоголем.

— Он был пьян?

— Выпил одну или две рюмки для храбрости.

— И это случилось именно тогда?

— Да. Он провел со мной всего полчаса. И за пять следующих месяцев приходил ко мне не больше десяти раз. Тем не менее он предложил выйти за него замуж. Я согласилась.

— Потому что он был богатым?

— Потому что мне нравилась жизнь, которую он вел, переезжая из гостиницы в гостиницу, из казино в казино. Мы поженились в Каннах. Продолжали спать в разных комнатах. Этого хотел он. Феликс был очень стеснительным. Я думаю, ему было как-то стыдно за то, что он такой толстый, он весил тогда намного больше, чем в последние годы.

— Он относился к вам с нежностью?

— Обращался со мной, как с куклой, и ничего не изменил в своей обычной жизни. Нас повсюду сопровождал Уэни, с которым Феликс проводил больше времени, чем со мной.

— Какие у вас отношения с Уэни?

— Он мне не нравился.

— Почему?

— Не знаю. Возможно, потому, что Уэни имел слишком сильное влияние на мужа. Может быть, из-за того, что он принадлежит к другой породе, которую я не понимаю.

— Как вел себя Уэни по отношению к вам?

— Казалось, он меня не замечает. Наверное, он глубоко презирает меня, как презирает вообще всех женщин. Однажды, когда мне было особенно скучно, я попросила разрешения нанять себе горничную-голландку. Я поместила объявление в амстердамских газетах и выбрала Нелли, потому что она казалась веселой девушкой.

Теперь она уже улыбалась, однако ее обеспокоенной подруге совсем не нравился оборот, который принимала беседа.

— Вернемся к тому вечеру в пятницу. В котором часу вы вернулись домой?

— В половине двенадцатого.

— До этого времени вы с Алваредо оставались в ресторане?

— Нет. Мы пошли к нему домой за чемоданом. Я помогла ему сложить вещи. Мы поболтали, выпили по рюмке.

— Когда вы приехали сюда, он оставался в машине?

— Да.

— Вы вошли в комнату мужа?

— Нет. Я поднялась к себе и переоделась. Потом спросила Нелли, дома ли муж, она сказала, что слышала, как Наур вернулся.

— Нелли вам сказала, был ли он один или с секретарем?

— С секретарем.

— Вас не смущало, что тот мог присутствовать при вашей беседе с мужем?

— Я привыкла к вечному присутствию Уэни. Не знаю, который был час, когда я спустилась вниз. Я уже надела шубу. За мной шла Нелли с чемоданом, который она поставила в коридоре, и мы поцеловались на прощание.

— Она должна была к вам присоединиться?

— Как только я вызвала бы ее.

— Она поднялась в свою комнату, не дожидаясь результатов вашего разговора с мужем?

— Нелли знала, что я приняла решение и не откажусь от него.

Зазвонил телефон, стоявший на маленьком круглом столике. Мегрэ знаком показал Люка, чтобы тот взял трубку.

— Алло!.. Да… Комиссар здесь… Одну минуту…

Мегрэ знал, что сейчас услышит голос Жанвье.

— Он приехал, шеф, находится у себя, на бульваре…

— На бульваре Монпарнас?

— Вы уже знаете? У него однокомнатная квартира на третьем этаже. Я звоню из небольшого бара, что напротив этого дома…

— Продолжай наблюдать за ним… Пока…

Лина спросила с самым естественным видом, как будто это само собой разумелось:

— Висенте приехал?

— Да. Он у себя.

— Почему полиция за ним следит?

— Потому что ее задача наблюдать за всеми подозреваемыми.

— Почему вы его подозреваете? Никогда ноги Висенте не было в доме на авеню Парк-Монсури.

— Возможно.

— Вы мне не верите?

— Я не знаю, когда вы говорите правду. Кстати, как вам удалось узнать адрес доктора Пардона?

— Его мне дала Нелли, а она узнала от нашей служанки, которая раньше жила в том районе. Мне требовалась срочная помощь, и как можно дальше от дома…

— Хорошо! — проворчал Мегрэ без всякой убежденности в голосе, решив ничего не принимать на веру. — Вы целуете на прощание Нелли Фелтхеис в коридоре, где стоит чемодан. Она поднимается по лестнице. Вы входите в комнату мужа и видите, что он чем-то занят с Уэни.

Она кивнула.

— Вы сразу же сообщили ему об отъезде?

— Я сказала, что уезжаю в Амстердам и напишу оттуда через своего адвоката, чтобы решить вопрос о разводе.

— Как он отреагировал?

— Он долгое время глядел на меня, ничего не говоря, затем прошептал: «Это невозможно».

— Он не попросил Уэни удалиться из комнаты?

— Нет.

— Наур сидел за своим столом?

— Да.

— А Уэни сидел напротив?

— Нет. Он стоял рядом, с бумагами в руке. Не помню, какие слова я говорила. Я все же была взвинчена.

— Алваредо советовал вам взять с собой какое-нибудь оружие? Он вам дал его?

— У меня не было оружия. Да и зачем мне нужно было его иметь? Я заявила, что решение мое окончательное, что ничто не заставит меня отказаться от него, и уже почти повернулась, чтобы направиться к двери… когда услышала выстрел и одновременно почувствовала резкую боль, как ожог, в лопатке. Должно быть, я повернула голову назад, потому что помню, что Феликс стоял, держа пистолет в руке. Я как сейчас вижу его вытаращенные глаза, словно он только тогда вдруг осознал, что сделал.

— А Уэни?

— Он неподвижно стоял рядом с ним.

— Что вы делали дальше?

— Я боялась потерять сознание. Мне не хотелось, чтобы это случилось в доме, где я осталась бы во власти этих двух мужчин. Я устремилась к двери, добралась до машины, дверцу которой открыл мне Висенте.

— Вы не слышали второго выстрела?

— Нет. Я сказала Висенте, чтобы он отвез меня на бульвар Вольтера к врачу и назвала адрес…

— Но вы все-таки не знали доктора Пардона…

— У меня не было времени объяснять. Мне было плохо.

— Почему вы не поехали к Алваредо, его дом в двух шагах, чтобы он вызвал своего врача?

— Потому что я не хотела скандала. Я стремилась в Голландию и была убеждена, что полиция ни о чем не узнает. Поэтому у доктора я не проронила ни слова, чтобы он не смог меня узнать по акценту. Я не ожидала, что нам будут задавать вопросы. Я даже не знала, что в ране была пуля и считала, что она была поверхностной. Нужно было только остановить кровотечение.

— Как Висенте и вы собирались добраться до Амстердама?

— На его машине. Когда я вышла от врача, то почувствовала себя слишком слабой, чтобы многие часы провести в дороге, и Висенте посоветовал лететь самолетом. Я помнила, что есть ночной рейс, которым однажды летала. В Орли нам пришлось долго ждать, и мы не были уверены, что самолет сможет взлететь из-за снега и гололедицы. В Амстердаме Висенте сразу же отвез меня на такси к Анне, и я сказала, в каком отеле ему ждать моего звонка… До моего развода мы жили бы с Висенте в разных местах…

— Чтобы избежать обвинения в супружеской измене?

— Меры предосторожности были уже излишними. После этого выстрела Феликс не мог отказать мне в разводе.

— Таким образом, если я правильно понял, в конечном счете все для вас закончилось удачно?

Она посмотрела на него и, невольно улыбаясь, с хитрым видом призналась:

— Да.

Самым любопытным было то, что все это казалось правдоподобным, хотелось в это верить, так откровенно и искренне отвечала она на вопросы. Наблюдая за ее лицом, похожим на детское, как и у Нелли Фелтхеис, Мегрэ понимал, почему Наур обращался с ней, как с маленьким ребенком, и почему Висенте Алваредо потерял голову от любви, решив, несмотря на мужа и двух детей, жениться на ней.

В комфортабельной и уютной гостиной царила приятная атмосфера, и хотелось полностью расслабиться. У Люка был вид толстого кота, который вот-вот замурлычет.

— Я позволю себе сделать одно замечание, мадам Наур: нет никого, кто подтвердил бы ваши слова. По вашему утверждению, вас было трое в кабинете в момент первого выстрела.

— Но у вас ведь есть показания Фуада.

— К сожалению, он утверждает, что вернулся в дом лишь во втором часу ночи, и установлено, что он ушел из клуба на бульваре Сен-Мишель приблизительно в это время.

— Он лжет.

— Его там видели.

— А если он отправился туда после выстрела?

— Мы постараемся выяснить это.

— Вы можете спросить у Нелли.

— Она не понимает французского языка, не так ли?

Мегрэ почувствовал ее легкое замешательство, и она уклончиво ответила:

— Нелли говорит по-английски.

Внезапно плотное тело комиссара распрямилось, он бесшумно подошел к двери в соседнюю комнату и резко ее открыл. Горничная чуть было не рухнула на него, ей с трудом удалось сохранить равновесие.

— И давно вы подслушиваете?

Она закачала головой сначала утвердительно, потом отрицательно, взглядом призывая хозяйку прийти ей на помощь.

— Она немного понимает французский язык, — вмешалась Лина, — но каждый раз, когда она пытается говорить, особенно в магазинах, люди смеются над ней.

— Пройдите вперед, Нелли. Пустите двери. Когда вы узнали, что мадам Наур должна уехать в Амстердам в пятницу вечером?

— Уан уик… Одна неделя.

— Смотрите на меня, а не на нее.

Она неохотно повернулась, не решаясь прямо посмотреть на комиссара.

— Когда вы упаковали чемодан?

Чувствовалось, что она пытается мысленно перевести свой ответ.

— Восемь часов…

— Почему вы солгали, когда я допрашивал вас вчера?

— Я не знаю… Я боялась…

— Чего?

— Я не знаю.

— Вы боялись кого-то в доме?

Она отрицательно потрясла головой, и чепчик съехал ей на лоб.

— Вы видели мадам Наур около десяти часов? Где?

— В комнате.

— Кто отнес чемодан вниз?

— Я.

— Куда направилась ваша хозяйка?

— В комнату мужа.

— Потом вы услышали выстрел?

— Да.

— Один или два выстрела?

Она вновь посмотрела на Лину и ответила:

— Один.

— Вы не спустились вниз?

— Нет.

— Почему?

Она пожала плечами, как будто не знала, почему не спустилась вниз. Это не одна женщина копировала другую, а каждая из них переняла черты второй, так что теперь горничная была как бы смутной копией Лины.

— Вы не слышали, как Уэни поднялся к себе?

— Нет.

— Вы заснули сразу же?

— Да.

— Вы не попытались узнать, кто был ранен или убит?

— Посмотрела окно мадам. Услышала, как хлопнула дверь и увидела мадам и автомобиль…

— Благодарю вас. Надеюсь, завтра вы не перемените своих показаний и не расскажете мне третью версию…

Видимо, фраза была для нее слишком длинной и трудной, и мадам Наур перевела ее на голландский язык, после чего девушка залилась краской и поспешила исчезнуть.

— То, что я только что сказал, мадам, относится и к вам. Мне не хотелось сегодня заниматься официальным допросом. Завтра я позвоню, чтобы назначить встречу. Я приду сам, или один из моих инспекторов явится сюда и запишет ваши показания.

— Есть третий свидетель, — заявила она ему.

— Да, Алваредо, я знаю. Мы навестим его, как только выйдем отсюда. Я не доверяю телефону, и в этих комнатах останется инспектор Люка до тех пор, пока я не разрешу воспользоваться этим аппаратом.

Она не протестовала.

— Могу ли я попросить принести что-нибудь поесть? Моя подруга Анна всегда голодна. Она настоящая голландка. Что касается меня, то я прилягу.

— Вы позволите мне на минутку зайти в вашу комнату?

Там был беспорядок: одежда брошенная второпях на кровать, обувь, разбросанная по ковру. Телефонный аппарат был подключен в розетку, как электрический прибор, и Мегрэ отключил его, принес в гостиную, затем сделал то же самое с телефоном, который находился в комнате Нелли.

Та раскладывала белье по полкам и взглянула на него с обидой, словно сердясь за то, что он ее выбранил.

— Прошу извинить меня за эти меры предосторожности, — сказал Мегрэ на прощание двум молодым женщинам.

Лина ответила ему с улыбкой:

— Это же ваш долг, не так ли?

Портье свистком подозвал для комиссара такси. Сквозь облака теперь проглядывало слабое солнце, и было видно, как в Люксембургском саду катались по льду дети. Двое или трое даже принесли с собой санки.

Он заметил бистро, где его должен был ждать Жанвье, и действительно увидел инспектора, сидевшего возле заиндевевшего окна, которое изредка протирал рукой.

— Кружку пива, — заказал комиссар усталым голосом. Этот допрос довел его до изнеможения, и после душной гостиной он все еще оставался потным.

— Он не выходил?

— Нет. Думаю, Алваредо пообедал в самолете. Должно быть, он ждет телефонного звонка.

— Ему придется потерпеть.

Мегрэ мог бы, как и его коллега из Амстердама, дать указание поставить телефон на прослушивание, но то ли потому, что принадлежал к старой школе, а может быть, благодаря воспитанию ему претило прибегать к такому способу, за тем редким исключением, когда речь шла об опасных преступниках.

— Люка остался в «Отель де Лувр». Ты пойдешь со мной к этому человеку, с которым я пока не знаком. Кстати, как он выглядит?

Пиво освежило его и помогло немного прийти в себя. Приятно было сидеть за стойкой, видеть опилки на полу, официанта в голубом переднике.

— Очень красивый мужчина, небрежно элегантен, немного высокомерен на вид…

— Он не пытался выяснить, следят ли за ним?

— Нет, насколько мне известно.

— Пойдем.

Они прошли через бульвар, вошли в роскошный подъезд и зашли в лифт.

— Четвертый этаж, — сказал Жанвье, — я справлялся. Уже три года как он занимает эту квартиру.

На двери не было ни таблички, ни визитной карточки жильца. Мегрэ позвонил, и через несколько мгновений дверь открылась. Молодой человек, черноволосый, высокого роста, произнес с изысканной вежливостью:

— Входите господа… Я ждал вас… Комиссар Мегрэ, не так ли?

Он не протянул руки, провел их в светлую гостиную с современной мебелью и картинами, окно которой выходило на бульвар.

— Вы не хотите снять пальто?

— Один вопрос, господин Алваредо. Вчера в Амстердаме мадам Наур позвонила вам, чтобы сообщить о смерти мужа. Потом звонила вам после обеда, чтобы сказать, каким рейсом вылетают они с подругой. Вы покинули Амстердам сегодня утром, а вчерашние голландские газеты еще не могли рассказать об этом деле.

Алваредо небрежно направился к дивану и уселся, взяв лежавшую там вчерашнюю парижскую газету.

— На третьей странице есть даже ваш портрет, — сказал он насмешливо.

Оба полицейских сняли пальто.

— Что будете пить?

На низеньком столике был целый набор алкогольных напитков, аперитивов и несколько бокалов. Один из них, стоящий в стороне, был наполнен какой-то янтарного цвета жидкостью.

— Послушайте, господин Алваредо. Прежде чем задавать вам вопросы, я должен сказать, что в этом деле мы постоянно сталкиваемся с лицами, которые слишком вольно обращаются с правдой.

— Вы говорите о Лине?

— О ней и о других. Вы не скажете, когда в последний раз вы были в доме Науров?

— Позвольте, господин комиссар, заметить, что ваша ловушка, извините, довольно примитивна. Вам должно быть известно, что я никогда не бывал в этом доме: ни вечером в пятницу, ни прежде.

— Как вы думаете, знал ли Наур о вашей связи с его женой?

— Не знаю, я видел его всего два или три раза, да и то издалека, за игорным столом.

— Вы знакомы с Уэни?

— Лина рассказывала мне о нем, но я никогда с ним не встречался.

— Однако в пятницу вечером вы не скрывались и ждали мадам Наур напротив садовой решетки, сидя в машине, которая бросалась в глаза.

— У нас больше не было необходимости прятаться, ведь мы приняли решение, и Лина должна была сообщить о нем мужу.

— Вас не беспокоил исход этого разговора?

— А почему я должен был тревожиться? Лина решила уехать, и Наур не мог ее удержать силой. — Он добавил с некоторым вызовом: — Мы не на Ближнем Востоке.

— Вы слышали выстрел?

— Я услышал какой-то приглушенный звук, но не понял, что это такое. Мгновение спустя открылась дверь, и Лина, с трудом неся чемодан, бросилась к машине. Я тут же открыл ей дверцу. И только после того, как машина тронулась, она мне все рассказала…

— Вы знали доктора Пардона?

— Я никогда о нем не слышал. Это Лина дала мне его адрес.

— Тогда вы по-прежнему рассчитывали добраться до Амстердама на машине?

— Я не знал, насколько серьезна рана… Она сильно кровоточила. Это тревожило меня…

— Что не помешало вам солгать врачу.

— Я счел более разумным не говорить правды.

— А затем бесшумно покинуть кабинет…

— Чтобы он не смог записать, кто мы такие…

— Вы знали, что Наур хранил оружие в ящике письменного стола?

— Лина не говорила мне об этом.

— Она боялась мужа?

— Это был не тот человек, которого следовало бояться.

— А Уэни?

— Она слишком мало рассказывала мне о нем.

— Тем не менее, он играл довольно важную роль в доме.

— По отношению к своему хозяину — может быть, но у него не было ничего общего с Линой.

— Вы в этом уверены?

Внезапно щеки и уши Алваредо залились краской, и он гневно процедил сквозь зубы:

— Что вы хотите этим сказать?

— Я ни на что не намекаю, но Уэни, имея влияние на Наура, мог бы косвенным образом влиять и на судьбу его жены.

Молодой человек взял себя в руки, смущенный тем, что дал волю чувствам.

— В вас слишком много страсти, господин Алваредо.

— Я люблю ее, — бросил тот в ответ.

— Скажите, вы давно в Париже?

— Три с половиной года.

— Вы студент?

— Я изучал право в Боготе. Затем приехал учиться сюда. Еще я работаю у мэтра Пюже, который преподает международное право на бульваре Распай, в двух шагах отсюда.

— Ваши родители богаты?

Он ответил смущенно:

— Для Боготы — да.

— Вы единственный ребенок в семье?

— У меня есть младший брат, который живет в Беркли, в США.

— Ваши родители, как и большинство колумбийцев, католики, если не ошибаюсь?

— Моя мать набожна.

— Вы собираетесь увезти мадам Наур в Боготу?

— Я так решил.

— У вас не возникнут разногласия с семьей, когда выяснится, что вы хотите жениться на разведенной женщине?

— Я совершеннолетний.

— Вы позволите мне воспользоваться телефоном?

Мегрэ позвонил в «Отель де Лувр».

— Люка?.. Ты можешь оставить их одних… Не уходи из отеля. Я дам указание сменить тебя к концу дня…

Алваредо усмехнулся:

— Вы оставили своего человека в комнате Лины, чтобы помешать ей позвонить мне по телефону, не правда ли?

— Сожалею, что был вынужден принять эти меры предосторожности.

— Очевидно, ваш инспектор будет следить и за мной?

— Естественно.

— Я могу встретиться с ней?

— У меня нет никаких возражений.

— Как она себя чувствует после поездки?

— Не так уж плохо, если ничуть не потеряла хладнокровия и сообразительности.

— Она ребенок.

— Очень хитрое дитя.

— Вы действительно ничего не хотите выпить?

— Нет, спасибо.

— Это значит, что вы еще рассматриваете меня как подозреваемого?

— Моя профессия — каждого считать подозреваемым.

На улице комиссар глубоко вздохнул:

— Ну вот!

— Вы думаете, шеф, он лгал?

Не отвечая на этот вопрос, Мегрэ продолжал говорить:

— Садись в машину. Вот увидишь, скоро эта красная «альфа-ромео» устремится к улице Риволи. Держи ребят на набережной в курсе дела, потом тебя сменят…

— А вы?

— Я возвращаюсь на Парк-Монсури. Нужно, чтобы завтра все допросы были оформлены официально.

Засунув руки в карманы, он направился к стоянке такси на углу бульвара Сен-Мишель, проклиная вязаный шарф, который душил и щекотал его.

С улицы казалось, что дом Науров пуст. Комиссар попросил шофера подождать, пересек по хрустящему снегу садик и нажал на кнопку дверного звонка.

Дверь открыл заспанный Торранс.

— Ничего нового?

— Приехал Наур-старший. Он сейчас в гостиной с господином Пьером.

— Как он выглядит?

— На вид лет семьдесят пять, седые жесткие волосы, морщинистое лицо, но тем не менее полон энергии.

Дверь гостиной приоткрылась, и, увидев Мегрэ, Пьер Наур спросил:

— Я вам нужен, господин комиссар?

— Я хотел бы поговорить с Уэни.

— Он там, наверху.

— Ваш отец с ним виделся?

— Пока нет. Хотя, может быть, он и захочет задать ему некоторые вопросы.

Мегрэ повесил пальто, шарф на вешалку и пошел вверх по лестнице. В коридоре было темно. Он направился к комнате Уэни, постучал в дверь и услышал ответ по-арабски.

Войдя в комнату, он увидел секретаря, сидевшего в кресле. Тот ничем не был занят и посмотрел на Мегрэ пустым равнодушным взглядом.

— Проходите… что они вам рассказали?..