Мегрэ и дело Наура

Глава 6

Это была самая простая и неприметная комната в доме. Наверное, у художника, сдавшего его Наурам, был молодой сын, потому что помещение, которое занимал Уэни, выглядело, как комната студента. Секретарь, должно быть, ничего в ней не менял, и, казалось, тут не было ни единой вещи, принадлежавшей нынешнему жильцу.

Уэни, который сидел, расслабившись, в кожаном кресле, вытянув перед собой ноги, был одет в такой же строгий, как и накануне, превосходного покроя костюм. Гладко выбритый, в белой рубашке, он рассматривал свои ухоженные ногти.

Словно не замечая вызывающего вида секретаря, Мегрэ остановился перед ним и посмотрел ему прямо в глаза, как бы оценивая, и казалось, что оба они заняты детской игрой, в которой проигрывает тот, кто моргнет первым.

— Вы не очень-то стремитесь к сотрудничеству, господин Уэни.

На лице секретаря ничего нельзя было прочесть. Похоже, ему нравилось дразнить Мегрэ самоуверенной и иронической улыбкой.

— Лина…

Уэни сразу же заметил эту фамильярность.

— Кто, простите?

— Мадам Наур, если вам угодно, не вполне согласна с вашим утверждением о том, как вы провели время в пятницу вечером. Она заявляет, что, когда около полуночи вошла в гостиную, там были вы и господин Наур. По её словам, вы стояли возле хозяина, а сам он сидел за письменным столом.

Мегрэ ждал ответа, но Уэни молчал, продолжая улыбаться.

— Её показания противоречат моим, вы это хотите сказать? — наконец произнес он.

Во время этой беседы он говорил подчеркнуто медленно, выделяя каждый слог.

— Вы это отрицаете?

— Вчера я уже ответил на ваши вопросы…

— Но это не означает, что вы сказали правду.

Пальцы секретаря сжались на подлокотниках кресла, он смог взять себя в руки и ничего не сказал в ответ на слова, в сущности оскорблявшие его.

Комиссар подошел к окну, долго стоял перед ним, а затем, заложив руки за спину, с трубкой во рту, принялся расхаживать по комнате.

— Вы настаиваете, что вышли в начале второго ночи из бара «Липы». Это подтверждает и его хозяин… Но он не видел, когда вы пришли… Пока нет доказательств, что это не произошло после полуночи и что вы не заходили на несколько минут в бар только для того, чтобы создать алиби…

— Вы опросили всех членов клуба, которые были в ту ночь в двух игорных залах?

— Вы прекрасно понимаете, что этого мы еще не успели сделать, а сегодня, в воскресенье, клуб и бар закрыты.

— На это у вас еще будет время. У меня тоже.

Может быть, он вел себя таким образом потому, что хотел вывести Мегрэ из равновесия? Уэни был хладнокровен, как шахматный игрок, и его трудно было поймать на какой-нибудь ошибке.

Вновь остановившись перед ним, комиссар спросил как бы между прочим:

— Вы не были женаты, господин Уэни?

Секретарь ответил каким-то изречением или известной в стране поговоркой:

— Тот, кому мало одной ночи, проведенной с женщиной, — сам себе накидывает на шею веревку.

— Вы имеете в виду господина Наура?

— Его личная жизнь меня не касается.

— У вас есть любовницы?

— Я не гомосексуалист, если это вас интересует.

На этот раз презрение еще более ясно звучало в его голосе.

— Я полагаю, это означает, что у вас бывают определенные отношения с женщинами?

— Если французская полиция настолько любопытна, я могу сообщить имена и адреса.

— Вы не ходили к женщине в пятницу вечером?

— Нет. Я уже ответил на этот вопрос.

Мегрэ повернулся к окну, задумчиво посмотрел на авеню Парк-Монсури, покрытую снегом, и заметил несколько человек, которые прогуливались невзирая на холод.

— У вас есть оружие, господин Уэни?

Тот медленно, как бы нехотя, поднялся с кресла, открыл один из ящиков комода и вынул оттуда длинноствольный пистолет для спортивной стрельбы. Это оружие не помещалось в кармане и служило, видимо, для тренировок. Его ствол был по меньшей мере двадцати сантиметров в длину, а калибр не соответствовал калибру пули, извлеченной из черепа Наура.

— Вы удовлетворены?

— Нет.

— Вы не задавали тот же самый вопрос господину Алваредо?

Теперь Мегрэ, в свою очередь, ничего не ответил. Этот допрос протекал в каком-то замедленном темпе, он был похож на шахматную партию, в которой каждый участник тщательно готовил хитрые ловушки.

Лицо комиссара сделалось серьёзным. Он глубоко затянулся, в трубке потрескивал табак. Оба молчали.

— Вам известно, что мадам Наур два года пыталась добиться развода?

— Я вам говорил, что эти вопросы меня не интересуют

— Однако вполне возможно, что господин Наур, учитывая ваши с ним близкие отношения, говорил об этом?

— Это утверждаете вы?

— Я ничего не утверждаю. Я спрашиваю, а вы не отвечаете.

— Я отвечаю лишь на вопросы, которые касаются меня.

— Знали ли вы о том, что мадам Наур примерно неделю назад решила уехать в Амстердам, что означало бы её окончательный разрыв с мужем?

— Меня это тоже не интересует.

— Вы по-прежнему утверждаете, что вас не было в гостиной во время драмы?

Фуад пожал плечами, считая вопрос излишним.

— Вы знали Наура около двадцати лет. В течение этого времени вы практически с ним не расставались. Он стал профессиональным игроком, который, как это принято говорить, играл по-научному, и вы помогали ему в математических расчетах.

Уэни, который, казалось, не слушал комиссара, вновь опустился в кресло. Мегрэ, взяв стул за спинку, уселся на него верхом в метре от собеседника.

— Вы приехали в Париж без всяких средств, не так ли? Сколько Наур вам платил?

— Я никогда не получая от него жалованья.

— И тем не менее деньги вам были нужны.

— Когда это случалось, он мне их давал.

— Был ли у вас счет в банке?

— Нет.

— Сколько он вам давал каждый раз?

— Сколько я у него просил.

— Крупные суммы? У вас были сбережения?

— У меня никогда ничего не было, кроме одежды.

— Вы такой же хороший игрок, как ваш хозяин, господин Уэни?

— Не мне судить об этом.

— Он никогда не просил вас заменять себя у игорного стола?

— Случалось.

— Вы выигрывали?

— Как когда.

— Вы оставляли себе проценты с выигрыша?

— Нет

— А вам не приходило в голову заключить между собой какой-нибудь договор? Например, он мог бы отдавать вам проценты с выигранных сумм.

Уэни лишь отрицательно покачал головой.

— Итак, вы не были ни компаньоном, ни другом, поскольку полностью от него зависели. Можно утверждать, что ваши отношения были отношениями хозяина и слуги. Вы не боялись, что после его женитьбы эти отношения могут стать менее близкими?

— Нет.

— Разве Наур не любил свою жену?

— Нужно было бы задать этот вопрос ему.

— Ну теперь-то это уже поздно. Когда вам стало известно, что у мадам Наур есть любовник?

— А почему вообще я должен был знать об этом?

Если он хотел разозлить Мегрэ, то ошибался, ибо комиссар прекрасно владел собой.

— Вы не можете не знать, что два года назад отношения между супругами, и так не идеальные, ухудшились. Вам было известно, что мадам Наур настойчиво требовала развода. Поручал ли вам хозяин следить за ней и сообщать о встречах с Алваредо?

На лице Уэни появилась еще более презрительная улыбка.

— Он сам однажды встретил их, выходя из ресторана на Пале-Рояль. Они не скрывались.

— Он был взбешен?

— Я никогда не видел его взбешенным.

— Однако, хотя между ними уже и не было супружеских отношений, он заставлял ее жить в своем доме, зная, что она любит другого. Не было ли это своего рода местью?

— Может быть.

— Не потому ли, сделав это открытие, он заставил ее расстаться с детьми, отослав их на юг?

— Я не способен, как вы, читать мысли людей, мертвых или живых.

— Я убежден, господин Уэни, что мадам Наур не лжет, когда заявляет, что вы находились в пятницу вечером в обществе ее мужа. Я даже склонен думать, что вы знали о поездке, которую она намеревалась совершить.

— Думайте, что вам угодно.

— Муж ее ненавидел?

— А может быть, она его ненавидела?

— Допустим, они ненавидели друг друга. Она решила во что бы то ни стало добиться свободы…

— Вот именно, во что бы то ни стало…

— Не обвиняете ли вы мадам Наур в том, что она убила своего мужа?

— Нет.

— Это обвинение относится к вам?

— Нет.

— Ну тогда к кому же?

С нарочитой медлительностью Уэни произнес:

— Лишь один человек был заинтересован в этом.

— Алваредо?

— Где он находился?

— В машине, стоявшей у дома.

Теперь, похоже, Уэни вел допрос.

— Вы верите в это?

— До тех пор, пока у меня не будет таких показаний.

— Это очень пылкий молодой человек, не правда ли?

— Вероятно.

— И очень страстный? Разве вы не говорили, что вот уже два года он любовник мадам Наур? Его родители могут не принять разведенную женщину с двумя детьми. Если он идет на такое, разве это не доказывает его великую любовь?

Внезапно глаза секретаря стали жесткими, а на губах появилась язвительная усмешка.

— Ему было известно, — продолжал Уэни, по-прежнему неподвижно сидящий в кресле, — что в тот вечер должна была наступить развязка. Вы с этим согласны?

— Да.

— Скажите, господин Мегрэ, находясь на его месте и испытывая его чувства, позволили бы вы своей возлюбленной встретиться с упрямцем-мужем? Вы на самом деле верите в то, что он почти час ожидал на улице, нимало не тревожась тем, что происходит в доме?

— Вы видели его?

— Не пытайтесь поймать меня таким примитивным путем. Я ничего не видел, поскольку меня там не было. Я лишь показываю вам, что присутствие этого человека в гостиной куда более оправдано, чем мое.

Мегрэ поднялся со спокойным видом, словно добившись того, чего он желал.

— В комнате находились как минимум два человека, — произнес комиссар непринужденно. — Наур и его жена. Из этого следует, что мадам Наур должна была быть вооружена крупнокалиберным пистолетом, который нелегко спрятать в дамской сумочке. Науру стоило бы выстрелить первым, и уж потом она сразила его наповал.

— Не обязательно. Она могла выстрелить первой, а муж держал в руках оружие для самозащиты, и не исключено, что он, падая на пол, машинально нажал курок — отсюда и неточность его выстрела.

— Теперь неважно, кто стрелял первым. Предположим, что вы при этом присутствовали. Мадам Наур вытаскивает пистолет из сумочки и, защищая своего хозяина, вы стреляете в ее сторону, воспользовавшись тем, что рядом с вами ящик стола, в котором пистолет калибра шесть тридцать пять.

— Вы хотите сказать, что после этого она выстрелила сама, но не в меня, потому что у меня в руках оружие, а в своего мужа?

— Я думаю, у вас были причины ненавидеть Феликса Наура.

— Почему это?

— Вот уже двадцать лет вы живете у него на положении бедного родственника, хотя между вами и нет реального родства. Вы не имеете никаких прав, а между тем на вас взваливают всякие дела вплоть до яиц всмятку по утрам. Вам не платят и вместо этого суют мелкие суммы на карманные расходы, да и то лишь тогда, когда вы попросите. Я не знаю, имеет ли для вас значение то, что вы с хозяином разного происхождения. Как бы то ни было, ваше положение унизительно, а ведь ничто так не возбуждает ненависть, как унижение. Вам представляется удачный случай отомстить. Наур стреляет в жену в тот момент, когда она направляется к двери, чтобы уйти уже навсегда. Тогда вы стреляете тоже, но не в нее, а в него, хорошо зная, что подозрение падет на Лину или на ее любовника, после чего вам остается лишь обеспечить себе алиби в клубе на Сен-Мишель. У нас есть возможность, господин Уэни, в течение часа установить, так ли все было на самом деле. Я сейчас позвоню Моэрсу, специалисту из нашей лаборатории. Он привезет все необходимое для проведения исследования с помощью парафина. Руки покойного Наура уже подвергались такого рода экспертизе, а теперь мы установим, пользовались ли огнестрельным оружием вы.

Секретарь по-прежнему был спокоен и только иронически улыбался.

Мегрэ направился к телефону, но Уэни остановил его

— Не стоит этого делать.

— Вы решили признаться?

— Ведь вам, как, впрочем, и мне, господин Мегрэ, хорошо известно, что частицы пороха после стрельбы остаются на коже до пяти дней.

— У вас обширные познания в таких делах.

— В четверг я был в тире, расположенном в подвале оружейного магазина на улице Ренн, принадлежащего Бутело и сыну, я там часто бываю.

— С этим пистолетом?

— Нет. У меня есть второй, точно такой же, я храню его в тире, как и все завсегдатаи. Поэтому вы сможете обнаружить частички пороха на моей правой руке.

— Зачем вы ходите тренироваться в тир?

Мегрэ явно был раздосадован.

— Люди моего племени круглый год живут как бы на военном положении. Мы считаем себя лучшими стрелками в мире. Мальчики с десяти лет хорошо владеют оружием.

Мегрэ медленно поднял голову.

— А если при экспертизе мы не обнаружим порох ни на руке Алваредо, ни у мадам Наур?

— Алваредо пришел с улицы, в тот день температура опустилась до минус двенадцати градусов. Вполне можно предположить, что у него на руках были перчатки, причем очень плотные. Разве не так?

Уэни даже принял оскорбленный вид.

— Извините, что мне приходится заниматься вашей работой. Напомню, что мадам Наур собиралась уехать. Я полагаю, она была в шубе и, вероятно, в перчатках.

— Вы говорите мне это, чтобы отвести от себя подозрения?

— Я думал, мне придется защищаться лишь тогда, когда судебный следователь предъявит свои обвинения.

— Прошу вас завтра к десяти часам быть на набережной Орфевр для официального допроса. Возможно, судебный следователь, о котором вы сейчас говорили, также в свою очередь захочет допросить вас.

— А до тех пор?

— Прошу не покидать этого дома. Здесь останется один из моих инспекторов.

— Я очень терпелив, господин Мегрэ.

— Я тоже, господин Уэни.

Между тем у Мегрэ, когда он выходил из комнаты, горело лицо, хотя, может быть, и из-за жары. В коридоре он дружески помахал Торрансу, который сидел на жестком стуле и листал какой-то журнал, а затем постучал в дверь гостиной.

— Входите, господин Мегрэ.

Навстречу ему поднялись двое мужчин. Старший, куривший сигару, шагнул вперед и протянул комиссару свою сухую крепкую руку.

— Я предпочел бы познакомиться с вами при иных обстоятельствах, господин Мегрэ.

— Позвольте выразить вам соболезнование. Я не хотел уходить отсюда, не сказав вам, что мы в уголовной полиции и прокуратуре делаем все возможное, чтобы как можно скорее обнаружить убийцу вашего сына.

— У вас есть какие-нибудь предположения?

— Пока рано говорить об окончательных выводах, но роль каждого из причастных к делу начинает вырисовываться.

— Вы считаете, Феликс действительно стрелял в эту женщину?

— Думаю, это бесспорно: он мог или сознательно спустить курок, или же это произошло непроизвольно, в момент, когда в него попала пуля.

Отец и сын удивленно переглянулись.

— Вы полагаете, что женщина, от которой он столько натерпелся, могла в конце концов…

— Пока я не вправе предъявлять обвинения. До свидания, господа.

— Мне оставаться здесь? — спросил его Торранс, когда Мегрэ вышел в коридор.

— Уэни не должен никуда выходить. Прошу тебя находиться на втором этаже и сообщать мне обо всех его телефонных разговорах. Я еще не знаю, кто тебя сменит.

Шофер такси проворчал:

— Я думал, вы задержитесь в доме всего на несколько минут.

— В «Отель де Лувр».

— Знал бы, не стал вас дожидаться. Я начал работу в одиннадцать часов и до сих пор не мог даже перекусить.

Уже начинало темнеть. Должно быть, ожидая комиссара, шофер несколько раз прогревал двигатель, в машине было тепло.

Мегрэ, устроившись на заднем сиденье, задумчиво рассматривал темные, дрожащие от холода фигуры прохожих, скользивших вдоль домов.

Люка сидел в холле в огромном кресле и дремал, сложив руки на животе. Через полуопущенные ресницы он заметил направляющегося к нему комиссара. Инспектор вскочил и спросил, протирая глаза:

— Все в порядке, шеф?

— Да… Нет… Алваредо приехал?

— Пока еще нет… Из наших дам никто из отеля не выходил. Только Кехель спускалась вниз за газетами…

Мегрэ, поколебавшись, произнес:

— Ты не хочешь пропустить стаканчик?

— Минут пятнадцать назад я выпил кружку пива…

Оставив в гардеробе пальто, Мегрэ вошел в бар и уселся на высоком табурете у стойки. Посетителей почти не было, по радио передавали репортаж с футбольного матча.

— Виски, — сказал комиссар.

Чтобы выполнить то, что он задумал, комиссару требовалось выпить чего-нибудь покрепче. Где же Мегрэ слышал это изречение: бить всегда в слабую точку?

Он думал об этом, когда ехал в такси. Правду о деле Наура, пусть даже еще и частичную, знали только четыре человека. Комиссар допросил всех четверых, а некоторых даже дважды. И все хоть раз, но солгали.

Кто из четверых мог оказаться той пресловутой слабой точкой?

Поначалу ему казалось, что это могла быть Нелли Фелтхеис. Комиссар понимал, что наивность её не наигранна, она не осознавала всех последствий своей лжи и могла наболтать все что угодно.

Алваредо в общем-то вызвал у него симпатию. Его любовь к Лине казалась искренней и восторженной, так что скорее всего он будет молчать о том, что может повредить молодой женщине.

Мегрэ только что расстался с Уэни, который умело обходил все словесные ловушки комиссара.

Оставалась Лина. О ней у Мегрэ не было определенного мнения. На первый взгляд, она казалась затерявшимся в мире взрослых ребёнком.

Скромная машинистка из Амстердама, соблазнившись более престижной профессией манекенщицы, решила выставить свою кандидатуру на конкурс красоты. И произошло чудо. Уже на следующий день девушка очутилась в совершенно ином мире.

Какой-то богач, каждую ночь игравший по-крупному, которому низко кланялся весь персонал казино, присылает ей цветы, приглашает отобедать с ним в одном из лучших ресторанов.

Он увозит её в Биарриц, по-прежнему робко обращаясь с ней, пока однажды ночью не отваживается проникнуть в её спальню, после чего предлагает выйти за него замуж.

Могла ли она понять психологию какого-то Наура? И уж тем более какого-то Фуада Уэни, без видимой причины постоянно их сопровождавшего?

Когда же она захотела иметь возле себя горничную-голландку, это выглядело словно призыв о помощи, и мадам Наур выбрала — уж не по фотографии ли? — самую простодушную и веселую на вид девушку.

Теперь у неё были платья, драгоценности и меха, но её таскали в Довиль, Канны и Эвьян, совершенно не считаясь с её желанием. Она оставалась одинокой, лишь изредка удирая в Амстердам, чтобы излить душу Анне Кехель, как в те добрые времена, когда подруги жили в одной квартире на Ломан-страат.

Появился ребенок. Была ли она готова к этому? Может быть, Наур опасался, что она не выдержит всех трудностей материнства, и поэтому нанял ребёнку воспитательницу?

Тогда ли у неё начали появляться любовники?

Шли годы, она по-прежнему была молодой, с гладкой и светлой кожей. А что происходило у неё в душе? Поняла ли она что-нибудь?

Появление второго ребёнка, сына, принесло счастье только её мужу.

Ей встретился Алваредо… И внезапно жизнь предстала в ином свете…

Мегрэ почти был готов пожалеть её, но тут же спросил себя: а не эта ли маленькая девочка с невинными глазами сама заварила всю кашу? И затем, начиная с пятницы, вела себя с поразительным хладнокровием.

Он чуть было не решил выпить еще рюмку виски, но передумал и через несколько минут уже поднимался в лифте на четвертый этаж. Дверь открыла Нелли.

— Мадам Наур спит?

— Нет. Пьёт чай.

— Скажите ей, пожалуйста, что я хочу её видеть.

Она сидела в постели в ночной кофточке из белого шелка и листала американский иллюстрированный журнал. На столике стоял поднос. В чашках оставался недопитый чай, на тарелочках лежали куски кекса. Анна Кехель, по-видимому, вставшая с постели за минуту до прихода комиссара, приглаживала волосы, пытаясь привести себя в порядок.

— Я хотел бы поговорить с вами наедине, мадам Наур.

— А Анна разве не может остаться? Я никогда ничего от нее не скрывала и…

— Допустим, что ее присутствие стеснило бы меня

Мегрэ действительно так думал. Когда дверь за подругой закрылась, он принес стул, поставил его между кроватями и тяжело уселся.

— Вы видели Висенте? Он переживает за меня?

— Я успокоил его, сказав, что вы хорошо себя чувствуете, впрочем, вы сами сообщили ему это по телефону. Вы ведь его ждете?

— Через полчаса. Мы договорились встретиться в половине шестого, мне хотелось поспать подольше. Как он вам?

— Похоже, он очень влюблен в вас. Кстати, о нем и мой первый вопрос, мадам Наур. Я понимаю, вы пошли на все, чтобы не замешивать его в это дело. Ведь тогда ваши отношения с родственниками Алваредо осложнятся. Я тоже постараюсь, чтобы его имя оставалось в тени. Одно лишь мне непонятно. Вы заявили, что он оставался в машине, пока вы были в доме, то есть почти час. Он знал о вашем решении. Ему было известно, что муж не хочет и слышать о разводе. Значит, он понимал, что объяснение будет бурным. Как он мог при таких обстоятельствах оставить вас одну?

В то время, когда комиссар говорил это, Лина кусала губы.

— Но все было так, как я сказала, — смогла лишь произнести она.

— А вот Уэни говорит другое.

— Что же он вам сказал?

— Что Алваредо вошел в кабинет вместе с вами, и еще добавил, что ваш спутник был в зимних перчатках. Уэни заявляет также, что после того, как выстрелил ваш муж, Алваредо вынул пистолет из кармана и выстрелил тоже.

— Уэни лжет.

— Думаю, вначале между вами и мужем произошел довольно резкий разговор. Алваредо же в это время стоял за дверью. Когда Наур понял, что ваше решение бесповоротно, он начал вам угрожать, а затем схватил пистолет, лежавший в ящике стола. Ваш друг, считая, что ваш муж сейчас выстрелит, защищая вас, сделал это первым. Наур же успел нажать на спуск, уже будучи раненым.

— Все было не так.

— А как?

— Я вам уже рассказывала. Вначале Висенте остался в машине, я просила его об этом и даже пригрозила, что не поеду с ним, если он попытается войти в дом.

— Ваш муж сидел за столом?

— Да.

— А Уэни?

— Стоял справа от него.

— То есть находился перед ящиком, где лежал пистолет.

— Наверное…

— Наверное или точно?

— Я в этом не уверена.

— Уэни не собирался оставить вас вдвоем?

— Отошел в сторону, но остался в комнате.

— И где он стоял?

— Почти в центре комнаты.

— Это произошло перед началом вашего разговора с мужем?

— После.

— Вы говорили, что Уэни вам не нравится. Почему же вы не попросили мужа, чтобы он приказал секретарю покинуть кабинет?

— Феликс бы отказался. Откровенно говоря, мне тогда это было безразлично.

— С чего вы начали разговор?

— Я сказала: «Феликс! Я приняла твердое решение и ухожу от тебя…»

— Вы говорили по-французски?

— Нет, по-английски. Я его знаю с детства, а французский выучила значительно позднее.

— Какова была реакция мужа?

— Он спросил: «С любовником? Это он ждет в машине?»

— Как в тот момент выглядел Наур?

— Был бледен, его взгляд стал жестким. Феликс медленно поднялся и, наверное, именно в этот момент приоткрыл ящик стола, но я тогда не придала этому значения. Добавила лишь, что не сержусь на него, что благодарна за все, что он для меня сделал, что вопрос о детях мы решим позже, и мой адвокат свяжется с ним…

— Где стоял Уэни?

— Я не обращала не него внимания. Он был где-то рядом. Он всегда передвигался бесшумно.

— И тогда ваш муж выстрелил?

— Нет. Еще нет. Сначала он повторил то, что уже часто говорил мне: он никогда не согласится на развод. Я ответила, что ему придется на это пойти. И только тогда до меня дошло, что у него в руках пистолет…

— А потом?

Мегрэ чуть наклонился к ней, словно пытался помешать ей солгать во второй раз.

— Оба… — она запнулась и поправила себя. — Раздался выстрел.

— Нет. Вы хотели сказать, что раздались оба выстрела. Я убежден, что Алваредо был в кабинете, но стрелял не он.

— Вы думаете, что я?

— И не вы. Оружие в руках Уэни появилось до или после того, как выстрелил ваш муж?

— Пока я находилась в доме, стреляли только один раз, и Нелли может это подтвердить.

— Нелли лжет почти так же хорошо, как и вы, милочка.

На этот раз в голосе Мегрэ звучала почти угроза. Для него игра закончилась. Поднявшись и поставив стул в угол гостиной, комиссар принялся широкими шагами мерить комнату. И теперь он совершенно не был похож на человека, минуту назад беседовавшего с Линой почти отеческим тоном.

— Если вы наконец не прекратите лгать, я сейчас же позвоню судебному следователю и потребую ордер на ваш арест.

— Зачем Уэни было стрелять в моего мужа?

— Потому что он любил вас.

— Он? Разве Фуад способен любить кого-то?

— Не стройте из себя ребенка, Лина. Когда Уэни стал вашим любовником? Это случилось вскоре после вашей встречи с Науром?

— Уэни вам об этом сказал?

— Неважно. Отвечайте…

— Через несколько месяцев после свадьбы… Я не ожидала этого… Я вообще никогда не видела его с женщинами, мне казалось, что он их презирает…

— И тогда вы решили соблазнить его?

— Хорошо же вы обо мне думаете.

— Очень сожалею. Предположим, инициатива могла исходить от него. Ведь до женитьбы Наур в какой-то степени принадлежал Уэни, а из-за вас он почувствовал, что теряет его. Став вашим любовником, он тем самым как бы мстил за все свои, прошлые и будущие унижения.

Внезапно черты ее лица исказились, она заплакала, даже не пытаясь вытереть слезы, и при этом утратила всю свою красоту.

— Вы с мужем спали в разных комнатах, значит, Уэни было легко приходить к вам по ночам. На авеню Парк-Монсури…

— Там ничего не было…

Она была близка к отчаянию, и чувствовалось, что Лина действительно страдает.

— Я клянусь вам в этом! Когда отношения с Алваредо стали серьезными…

— То есть?

— Когда я поняла, что люблю его, то с Фуадом у нас все кончилось.

— И он это воспринял спокойно?

— Он всячески, однажды даже силой, пытался заставить меня вернуться к нашим прежним отношениям…

— Когда это было?

— Примерно полтора года назад.

— Вы считаете, он продолжал вас любить?

— Да.

— Разве затеяв при Фуаде в тот вечер разговор с мужем, вы не бередили рану Уэни?

— Я об этом не думала.

— Когда он подошел к вам в самом начале разговора, возможно, он пытался защитить вас?

— Может быть. Да и потом, я не знаю, где он находился в тот момент.

— Оба выстрела прозвучали почти одновременно?

Лина не ответила. Было видно, что она устала и уже не притворяется. Она съежилась под одеялом.

— Почему вы сразу же не сказали правду?

— О чем?

— О том, что Фуад выстрелил.

— Потому что я не хотела, чтобы Висенте узнал…

— Что именно?

— О моих отношениях с Фуадом. Мне было стыдно. Много лет назад в Каннах у меня было маленькое приключение, и я призналась в этом Висенте. Но не об отношениях же с Фуадом! Если я обвиню Уэни, он выдаст меня на суде, и наша свадьба с Алваредо никогда не состоится…

— Алваредо не удивился, увидев, что Уэни стреляет в вашего мужа?

Они долго смотрели друг на друга. Взгляд Мегрэ понемногу теплел, а в голубых глазах Лины все больше проступали усталость и покорность судьбе.

— Он увлек меня на улицу, и в машине я сказала Висенте, что Фуад всегда ненавидел мужа…

И она тихо добавила:

— Почему вы так жестоки со мной, господин Мегрэ?