Механист

Глава 10

Он напоит нас горячим чаем и пойдет заниматься своими делами. Колоть дрова или доить корову. На нас ему будет совершенно насрать. Мол, жрите чай, макайте сухари в кипяток. И не любите ему мозги своими инсинуациями.

Он не удивится нашему приходу, но и не подаст виду, что ждал нас. Потому что не ждал, потому что разучился удивляться, потому что ему все равно — просто еще одни люди. Пришли. К какому-то другому человеку.

Он усмехнется, глядя на мои стрельбы, которые я при встрече на всякий случай буду держать в руках. Действительно, смешно: с двумя допотопными стрельбами наперевес — против бога. Впрочем, тогда мне еще казалось, что стрельбы могли бы его остановить. Если что. Позднее доведется убедиться — нет, не смогли бы. И только потом, много потом он, бог, все-таки признается, что да, остановили б. Ненадолго. Может быть.

Он усмехнется, глядя на то, как Венди потянется к осязаемым источникам энергии и, словно обжегшись, захлопнет сознание. Оттого что сила, пропитавшая это место, хорошо мне знакома. Я узнаю ее по ровному, неслышному гулу, потрескиванию поля, тяжелому давлению. Она слишком груба, слишком мощна, слишком необузданна для изящного управления.

Он усмехнется, когда в ужасе открестится от него множеством защитных жестов Килим. Потому что любые обереги, все мыслимые проклятия, наговоры, энергетические комбинации, вербальные построения, фокусирующие промыслы для него — недоказуемые теоремы иного мира. Бог и магия — параллели, которым не суждено пересечься. По определению.

Он рассмеется, когда Венедис назовет его богом.

Но — обо всем по порядку.

Озеро, на котором должен был оказаться Валаам, совершенно не впечатлило Старьевщика. Обычное лесное озерцо, березы на низких берегах. Вытянутое и узкое. Если на нем и находился Остров, то это могла быть только какая-нибудь временная отмель. Существовал вариант, что это снова не то озеро, — нигде ведь не написано, но за три дня шатания по округе они встречали только такие невзрачные лужицы. К этому их привела Венедис, заявив, что ощущает здесь нечто необычное, неестественное. С координатами, рассчитанными Виком, место расходилось километров на двадцать, но это, ни о чем не говорило — укладывалось в пределы допустимой погрешности.

Механист сплюнул — он ожидал, что история склонна гипертрофировать события и расстояния, но рассказ Палыча о многодневном плавании до Острова при таких размерах озера не воспринимался преувеличением. Он выглядел как бессовестная ложь.

Единственной достопримечательностью этого конкретного скромного озера были развалины древнего города, тянущиеся вдоль одного из берегов. Заросшие кустарником, заваленные снегом, но все еще угадываемые. По ним Венди и предложила прогуляться. Вик знал, какие опасности могут таить заброшенные руины — главным образом провалы и логова диких зверей, но такие объекты всегда будили в нем исследовательский зуд. И даже не оттого, что здесь можно было обязательно поживиться чем-либо экзотическим. Просто из-за возможности коснуться эпохи, перед которой механист преклонялся.

И еще — как правило, практический интерес представляли города, не умершие естественно, из которых люди уходили постепенно, а внезапно убитые вместе со своими жителями. Последние были опаснее, но имели два обоснованных преимущества — во-первых, в них осталось больше вещей и реже наведывались мародеры, поначалу, а с годами само собой возникало табу, во-вторых — убивали в Войну города не простые, те, вещи в которых изначально были более интересными.

С этим городом Вик еще не определился.

И они пошли сквозь этот город, мимо останков стен, а чаще — низких каменных холмов, вспоротых многовековыми соснами.

Пока не увидели, не услышали, не почувствовали признаки жилья. Такие же развалины, но… чуть-чуть менее разваленные. Вообще занимающие Старьевщика постройки всегда так выглядели — не много меньше разрушенными. Такие объекты тогда умели строить лучше всего остального.

Это место некоторое время назад уже привлекло к себе нового обитателя. Какого-то отшельника. Вообще в заброшенных городах обычно не жили. Нормальные люди. Даже механист надолго не задерживался — одна, две, три ночевки, от силы десять, но не более.

Здесь не было переделанных из монолитных стен укреплений, не было вычурного замка на обломках и из обломков — просто приспособленная для жизни, отстроенное заново здание. Дом. Два этажа, забор и сараи. Вид на озеро. Нечто абсурдно безумное — руины, выглядевшие как дом, или дом, выглядевший как руины. Основательно обжитые и способные просуществовать неизменно еще тысячу лет.

И их обитатель, который вышел наружу, посмотрел краем глаза на троих путников, словно это были уже простоявшие здесь лет двадцать тополя, сделал пару шагов и начал, зевая, мочиться в снег. Хорошо — не под ноги Вику.

Старьевщик потянулся за стрельбами — настолько вызывающий пофигизм мог означать только одно: непоколебимую уверенность в собственных силах и, возможно, скрытую угрозу. Хотя хозяин ни в коей мере не выглядел устрашающе — среднего, даже невысокого роста, не массивный, скорее сухой, худощавый, да еще с каким-то детским выражением лица.

Но Вик за стрельбы все равно схватился — что-то было в хозяине не то.

И тогда человек усмехнулся.

— Чай, кофе?

— Кофе? — переспросила Венди.

— Шутка, — без эмоций открестился хозяин.

Кофе — это было бы слишком невероятным, но Вик почему-то пребывал в уверенности, что чай-то окажется самым настоящим. Не травяным сбором обычным для этих мест. Так казалось. Сама обстановка говорила о подлинности всего, что есть вокруг. Угловатая, скупая, но добротная мебель, по-настоящему остекленные, четырехслойные окна, паровое, офигеть, отопление.

И гора немытой посуды.

Хозяин бросил несколько щепоток из деревянной коробки в глиняный заварник, обычный, глиняный, а не какой-нибудь фарфоровый, дышащий древностью. Освежающе пахнуло мятой и терпко — да, чаем. Не ромашкой, не брусникой, не смородиной или зверобоем — реальным черным чаем. Откуда здесь, а?

Мужчина расставил кружки, высыпал в плетеную корзинку горсть сухарей и хрупкие, оледеневшие осколки масла из холодного шкафа. Пододвинул плошку с, шайтан его побери, сахаром:

— Как дома будьте.

А потом вышел на улицу — заниматься своими делами.

— Что это было? — поинтересовался механист, отпивая обжигающий напиток, прилаживая подтаявшее масло на сухарь и поглядывая на цельный бесформенный кусок сахара.

— Ты не понял? — Венди обхватила ладонями кружку и не пила, как будто пыталась согреть пальцы. — Он — Убийца.

Убийца? Вик понимал, что внешность бывает обманчива, но представить хозяина этого дома сражающимся с драконами решительно не мог. Впрочем, не всякий мог распознать, не прислушиваясь, и в Старьевщике — механиста. И в виде избранника Венедис названный Убийцей никак не котировался. Слишком никакой. Да откорми Вика как следует, дай нарастить мяса на кости — Убийца рядом с ним, ха, будет выглядеть сопливым мальчишкой.

Убийца, одним словом, Старьевщику не приглянулся. А еще механисту не понравилось то, что Убийца не нравится ему настолько отчетливо. Ибо он, как человек рациональный, понимал, откуда могла взяться такая стойкая антипатия и желание мериться членами. Из-за нее…

Килим ножом расколол сахарный ком, собрал в пригоршню и высыпал в рот несколько осколков. Он лучше остальных ухитрялся вести себя здесь так, как предложил хозяин. Непринужденно, словно не первый раз в гостях. Старьевщик тоже взял кусок сахара, положил на язык и отхлебнул чай. Хорошо.

Помещение, в котором находились путники, впечатляло. Похоже, единственная комната на этаже совмещала в себе и кухню, и гостиную, и даже спальню. В противоположном углу на огороженном перилами возвышении размещалась здоровенная кровать. В остальном же пространство комнаты не было обременено мебелью — кресло, стол, по размерам не уступавший кровати, заблудившийся шкаф, пустая полка, широченная лестница наверх и камин из необработанных валунов. У Убийцы явно было не все в порядке с гигантоманией: помещение было просто огромным, а потолки — высоченными. Даже втроем здесь ощущалось одиночество. Вику таких больших комнат видеть еще не приходилось Может быть — ханские палаты, но туда механисту попадать не подфартило, да он и не стремился.

И отопить такую дуру надо постараться, хотя внутри было тепло. Старьевщик не видел, но чувствовал где-то внизу, наверное в подвале, работу многих механизмов. Значит, хозяин действительно тот, о ком рассказывал Палыч. Или просто — механист-отшельник, заточивший себя в комнате, в которой, если крикнуть, можно услышать эхо. Такой из себя необычный сумасшедший.

Пожалуй, окажись хозяин здесь со своими гостями и задай ему Вик вопрос о несоразмерности жилища, он мог бы и ответить. Что-нибудь насчет того, что длительное заточение в каменном мешке, очень-очень длительное, вырабатывает в человеке, да и не только в человеке — в любой твари, особое отношение к пространству. В частности — к низким потолкам и близким стенам. Но хозяина не было, да если бы он и почтил их своим присутствием — докладчик из него получился бы аховый. Одиночество тренирует умение разговаривать без собеседников, но молча.

Вик взял чай, сдобренный маслом сухарь и пошел прогуляться вдоль стен, знакомиться с обстановкой. Стол был девственно чист, а исследовать ящики механист постеснялся. Полка, представлявшаяся издалека пустой, почти такой же и оказалась при детальном рассмотрении. На ней сиротливо ютились лишь серебряная на вид шкатулка тонкой работы и обшарпанная детская игрушка-неваляшка. Старьевщика заинтересовала, понятно, шкатулка. Он приподнял крышку и удовлетворенно кивнул — устройство отозвалось мелодичным мотивом. Механизмы Вик определял даже не чувствами — несознательной тягой к ним. Он их понимал на расстоянии, как понимал наличие какой-то мощной машины под полом.

Музыка вдруг споткнулась на одной из нот, устройство скребануло шестеренками, заикнулось, тренькнуло снова, но Вик уже захлопнул шкатулку и осмотрелся по сторонам.

— Не бери вещи мертвых — плохо, — прокомментировал Килим.

Вик хмыкнул: мертвых — кого? Убийца мертвым не выглядел. А любой предмет с историей старше срока жизни двух-трех поколений когда-то принадлежал уже умершему человеку. Все свое сознательное существование Вик только и делал, что подбирал вещи мертвых. И ничего — пока не пожалел. На такие шутки, какую проделал с Килимом, всучив ему инертную для восприятия пулю, Старьевщик не покупался. Брал все, к чему тянулась рука, а если давали — брал тем более.

Охотник, оказывается, еще не закончил с нравоучениями — просто прервался для очередного глотка чая:

— Вещь Мер-сусне-хума — особенно. Плохо.

— Чего «вещь»? — Старьевщик не жаловал притчи и труднопроизносимые названия, значение которых — в их нечитабельности.

Разговаривать в таких хоромах приходилось, несколько повышая голос.

— Мер-сусне-хума. — Килим задумался над переводом. — Того, кто наблюдает за миром.

— Это этот че ли? — Механист махнул рукой в сторону входной двери.

Охотник неопределенно пожал плечами.

— Что ты знаешь про него? — перехватила инициативу Венедис.

— Мало — да. Люди рассказывали. Есть человек — живет и смотрит. Не помогает и не мешает. Он э-э-э… — Килим опять запнулся из-за недостатка слов, — только смотрит. Рассказывали.

Рассказывали — забредали сюда охотники. Хозяин не отказывал — чаем поил и делился кровом. Еще бы, когда его, крова, столько. Но вел себя так, словно гостей и не было. Ходил мимо, разговаривал еле-еле. Словно призрак — только что сквозь стены не просачивался. Или если гостей за призраков считал. Дом у него богатый — однажды недобрые люди захотели человека выгнать. Пришли, посмотрели, чай выпили, пожили немного. А человек — он был и не против. Блаженный то ли духом, то ли и телом тоже не от мира сего — таким спрос не предъявишь. То появится, то пропадет надолго.

Пробовали за ним ходить, только те, кто следил, в дом не возвращались. Пробовали допытаться — только человеку в разум заглянуть никак не получалось, а боль он терпел, словно ее и не было. Дом, когда хозяина нет, засыпал — холодно в нем становилось и совсем неуютно. И припасы закончились. И расположение, по правде, не такое уж удачное — глушь, отшиб, ни дорог, ни зимников, до мало-мальского поселка три сотни верст. Хозяина бывшего на цепь посадили, чтобы не шлялся, только лучше не становилось.

Направили людей изучать округу и охотиться. Однажды из такой ходки только один вернулся. Безумный, похлеще хозяина — звука вымолвить не мог и своих не узнавал. Одним словом, посовещались, что место совсем не хорошее, с шаманами поговорили, что никак нельзя его уже исправить, собрались и откочевали, откуда пришли. Шаманы сказали, что тут вообще дыра в небе. Застарелая. Даже не так — все небо в шрамах. А раньше было — что решето.

Хозяина хотели так на цепи и оставить, но отпустили. Вроде как не из-за него с людьми несчастья происходили, а в таком месте жить и так наказание. Из ватаги, кстати, потом никто добром не закончил — дом или окрестности крепкую печать оставили. С тех пор сюда вогулы ни ногой.

Вик слушал историю, излагаемую в нескладной вогульской манере, и недоумевал, запоминая неувязки.

Как Убийца Драконов мог оказаться тем апатичным человеком, который не реагирует на агрессию, безропотно сносит пытки, позволяет посадить себя на цепь?

Точно так же не вязалось присвоенное хозяину звание механиста — с поломанной шкатулкой на полке. Починить любое устройство из пружин и шестеренок сам Вик мог с закрытыми глазами. Но насосы исправно гоняли в доме горячую воду по железным трубам. К сожалению, о Машине Дрея Старьевщик знал только то, что она существует. Ни принципов, ни функций. То есть она могла быть здесь, в подвале, а могла и не быть.

А новый хозяин — мог и не быть механистом. Он даже мог не быть Убийцей — так, обычным пришлым бродягой, оказавшимся и задержавшимся в нужном месте в нужное время. Что ж, Венедис искала человека — пускай теперь ее голова думает, а Вик — Машину. Тоже как-нибудь разберется.

Еще не вязалось с островом. Если допустить, что это место когда-то было островом, но потом озеро высохло… Ага — и деревья вокруг такенные вымахали…

Как ни крути, а не вязалось практически ничего.

Старьевщик набрался наглости и поднялся по лестнице. Второй уровень тоже представлял из себя единственную комнату, заваленную разным барахлом. Не жили тут давно, да и посещали, судя по пыльному полу, нечасто. Мебели, собранной здесь, хватило бы и на нижний этаж — создавалось впечатление, что хозяин в какой-то момент взялся за перестановку или ремонт, да так и забросил, толком не начав. Очень давно.

Имелся еще подвал, и его содержимое могло быть более занимательным — дверь как раз под лестницей. Незапертая. Причем подвал оказался намного глубже, чем можно было ожидать, — вниз вели целых шесть лестничных пролетов.

Темно, хоть глаза выколи. Вик постоял, приноравливаясь к мраку, — зрение уже поотвыкло от рудничного дефицита света. Можно было ориентироваться на слух — по ощущениям размеры подвала превосходили даже площадь верхних комнат. Впрочем, темнота здорово искажала пространство. К тому же здесь механист отчетливо слышал фашину. Не лязгающую деталями, не сопящую паром или многотактно детонирующую — спокойную, уверенную машину, выдающую себя только тихим, но гулким ворчанием. Из всего многообразия механизмов такой звук мог издавать только преобразователь.

Поэтому Вик принялся шарить по стене сбоку от входа, начав на уровне собственного плеча и медленно опускаясь вниз. Как обычно оборудовали жилища до Войны, он представлял. Оттого вскорости нашел то, что искал.

И возник свет. Тусклый и мерцающий, но — свет. Интересно, разве на первом этаже не было это всего — выключателей, розеток, или Вик их просто не заметил? Неудивительно, что шаманы вогулов посчитали дом нехорошим — если в стены вмонтирована электропроводка, то настроиться здесь на тонкую энергетику весьма проблематично. Речь ведь не о десятке каких-нибудь тысячных — о паре сотен, если не больше, полновесных вольт.

А гудящий у дальней стены, отгороженный стальными прутьями трансформатор вообще мог бы свести с ума восприимчивого видока. Кроме трансформатора в подвале нашлось еще много интересного. Горн с устройством, весьма похожим на турбину, наковальня с приспособлением, сильно напоминающим гидравлический молот, сложный комплекс шкивов-шестерен, выглядевших как многофункциональный прокатный стан, и кузнечный инструмент на любой вкус. Все — покрытое ржавчиной. Литейная печь, коксовая печь, газогенераторная печь, раструбы вытяжек, еще всякие не совсем понятные механисту модули. Сваленные в кучи заготовки, металлические бруски, черные комья угля.

Подвал терялся в темноте, весь был завален разнокалиберными остатками какого-то оборудования. Вик еще некоторое время созерцал все эти несметные богатства, а после нехотя (мечталось запустить сюда руки) вернулся к своим спутникам.

— Ну, чего насмотрел? — спросила Венедис.

— Вас не заинтересует. — Механист уселся за стол и обновил чай. Следовало обмозговать положение — не спеша.

— Нет илит-души там, да? — осведомился Килим.

А где возьмешь? Нет, наверное.

Столь содержательную беседу прервал скрип дверных петель — вернулся хозяин. Вик еще раз присмотрелся к человеку — нет, обстановке, всем этим печам в сумраке подвала, тот не соответствовал. Но главный вопрос, интересовавший сейчас механиста, был о другом:

— Это Валаам?

Убийца — за неимением другого имени подходило и такое, в крайнем случае трактуемое как «Убийца Надежд», — остановился и внимательно посмотрел на Старьевщика, отрицательно покачал головой.

— Тогда что?

— Когда-то — Мирный. Сейчас — ничего.

Старьевщик слегка озадачился, и паузу попыталась заполнить девушка:

— Что вы знаете о драконах?

Надо же — на «вы» и чуть ли не шепотом.

Убийца, однако, видимо, исчерпал на сегодня лимит общения, потому что зевнул и проследовал к подвалу:

— Там где-то наверху кровати или раскладушки.

И скрылся за дверью.

Если бы хозяин удалился не в подвал, а в какое-нибудь другое место, Вик сам уже ломанулся бы вниз — исследовать. А так пришлось потакать бабской прихоти — убираться на втором уровне. Понятно, навести порядок во всем помещении оказалось нереальным, но выделить при помощи шкафов и этажерок один угол, очистить его от пыли, создать подобие рюшечек и уюта было под силу. Между делом Вик обнаружил на полу следы давних кострищ и родовые рисунки, выведенные углем. Как раз их ему и пришлось отскребывать, потому что Килим наотрез отказался «лезть чужой знак».

Ближе к ночи Старьевщик все-таки рискнул спуститься вниз. Заодно, может, потолковать с Убийцей о географии — тот так и не поднимался в комнаты. К удивлению механиста, внутри подвала никого не оказалось. Свет был выключен, трансформатор гудел, печи так же холодны, как и несколько часов назад. Неудивительно, что в таком подвале, тянущемся, может, на километры — почему нет? — имелись и другие выходы.

Вик побродил между печей, подумал, чтобы растопить их после длительного простоя, пришлось бы повозиться, посмотрел заготовки. Имелись здесь и железо, и медь, и даже олово. Ковали тут когда-то много чего и по-разному. Присутствовал также верстак с более ювелирным инструментом и подсветкой из двигающейся на шарнирах лампы.

Обнаружил механист паровой котел, греющийся электричеством. От такого расточительства Вик слегка обалдел. Толстенный кабель, питающий трансформатор, уходил в глубь подвала — Старьевщик немного прошелся вдоль него, затем повернул назад. Освещение дальше не предусматривалось, а из-за разбросанного хлама можно было переломать ноги.

В следующий раз Убийцу довелось увидеть только утром. Ответить он соизволил лишь на замечание Килима:

— Погода совсем, да, говно.

За окном вовсю гоняло снег по лесу, а сосны раскачивались, словно былинки.

— Говно, — согласился Убийца.

— А откуда трансформатор в подвале запитан? — решился блеснуть пониманием сути забытых явлений Старьевщик.

Но хозяин уже жевал кусок вяленого мяса и на всякую ерунду не отвлекался. Потом он нацепил свой драный кожух, валенки и, не прощаясь, вышел в метель.

— Как его разговорить, а? — чисто риторически полюбопытствовала Венедис.

Судя по тому, что вогулам из истории Килима это не удалось даже с помощью подручных средств, — никак.

— Всякий есть что говорить, надо только знать, — умно изрек проводник.

— Виктор, вы же с ним похожи, как его расшевелить?

Похожи? — немало удивился механист.

— Как одна и одна капля, — подтвердил Килим, улыбаясь.

— Не знаю, — буркнул Старьевщик.

Его тянуло в подвал. Странным для обыкновенных людей механистским влечением. Объяснить это словами было очень трудно, но — руки соскучились по работе. Хоть какой — плевой. Он взял с полки серебряную шкатулку и спустился по лестнице. Чтобы не устраивать лишнего шума, Вик извлек механизм, а корпус через десяток минут вернул на прежнее место.

С плавильной печью действительно пришлось попотеть. Когда она уже вовсю задышала зноем, а механист сбросил куртку и нацепил на шею трухлявый кожаный передник, как всегда, мимоходом из откуда-то в куда-то нарисовался хозяин. Некоторое время он, молча, стоял позади Старьевщика и наблюдал за его хлопотами. Вик никак не реагировал — за просмотр денег обычно не брал, главное, чтобы зрители не лезли с советами.

Для выбора правильной пропорции механист отключил талисман — Убийцы он в этом плане совсем не боялся. Накануне, обсуждая похожесть двух мужчин, Венедис заявила, что изнанка Убийцы еще похлеще, чем у Старьевщика, — если у одного представлялось муторное марево, то у другого — совершенное Ничто. Как будто нет его на самом деле — морок. Впрочем, даже у морока есть изнанка, а у Убийцы не было за душой ничего.

Выключение талисмана, как всегда, сопровождалось сдавливающим разум чувством, но, как ни странно, наведенные электропроводкой поля это давление смягчали и придавали сумбурному рисунку привычных сил некую геометрическую упорядоченность. Вик сложил в тигель отмеренные на глаз, на чуйку и на весах доли меди с оловом, плюнул в него по старинной традиции и, прикрывая глаза все теми же подаренными спутницей темными очками, склонился над горном.

— Думаете, ваше присутствие здесь что-то значит? — непонятно к чему вдруг осведомился Убийца.

В отместку Вик, орудующий на границе нестерпимого жара, тоже решил отмолчаться. Да пошел ты, герой в драных валенках, — сейчас он сам был богом. Богом огня и расплавленного металла. Наверное, Убийце и не нужен был ответ — он почти сразу ушел. То ли глубже в подвал, то ли наверх — Старьевщик не присматривался, был занят делом.

Остаток дня механист провел, шлифуя и подтачивая бронзовые отливки нужных шестеренок. Потом еще необходимо было выбрать подходящую пластину для сломанной гребенки и подобрать штифт определенной длины. Потом аккуратно смазать все, что уже, наверное, сотню лет нуждалось в смазке.

Вечером Старьевщик водрузил собранную заново шкатулку на полку. Венедис заметила:

— Что ты с ней сделал?

— Починил.

— Мер-сусне-хума эту сломанную музыку сильно утром играл, — вставил Килим.

Надо же, а механист не слышал — дрых без задних ног.

Зато на следующее утро его разбудили очень рано и очень жестко.

Необузданная сила вырывает Вика из постели, как тряпку, встряхивает и впечатывает в стену, сдавив шею раскаленными клещами. Только тогда механист может разлепить глаза и пытаться мыслить. Убийца держит его за горло, подняв на вытянутой руке, прижав спиной к перегородке, и в глазах хозяина дома разливается пустота.

Испугаться Вик тоже успевает изо всех сил. И страх придает уверенности.

Старьевщик двигает коленом в солнечное сплетение, одновременно — раскрытой ладонью снизу вверх в основание носа, а левой рукой — в распрямленный локоть Убийцы. На излом. Убийца чуть-чуть отклоняет голову, и ладонь механиста проходит в миллиметре от лица, еле-еле разворачивает руку, и кулак едва скользит по локтю. Свое тело в сторону мужчина не уводит. Колено обжигающе соприкасается с камнем.

Но Вик пробивает пресс нападающего — слишком хороша позиция для удара. Убийца запинается на вдохе, но хватка не ослабляется ни на мгновенье.

Смерть, смерть в глазах Убийцы.

Убийцы — чего уже там сомневаться.

Сбоку возникает Венедис, хозяин лениво двигает свободной рукой, и девушка отлетает в сторону, собирая по пути ломающуюся мебель. Сзади совсем обреченно, безнадежно тащит из чехла охотничий нож проводник Килим.

Вик знает, что после него умрут и девушка, и охотник. Это не предчувствие — это Смерть. В глазах Убийцы.

Все плывет, на душе легко-легко — мозгу достаточно совсем немного времени без кислорода, чтобы отчалить навсегда.

Надо же, как…

Слова.

Пустые.

Многочисленные.

И докучливые.

— Не убей… не убей!., не убей… остановись… дай… нам… тебе…

Тиски, сжимающие гортань, размыкаются, и Вик падает на бок, давясь соплями. Какой удобный пол. Какой вкусный воздух.

Все возвращается на круги своя. Картинка фокусируется, звуки обретают четкость. Вик слышит, как речитативом заклинает Венедис:

— Дай нам тебе помочь! Убийца, дай нам тебе…

Хозяин дома недоумевает:

— Ну ни хуя себе…

Кровь струится по рассеченной скуле девушки.

— …помочь!

Кто же знал, что Убийце ценна именно поломанная музыкальная шкатулка?

Тин-тин-тили-тили-дин…

Шкатулка и неваляшка больше не стояли на полке, но музыка, музыка звучала почти непрестанно — из темноты подвала. Вик туда больше не совался — и так понимал, что недавно в очередной раз прогулялся по грани. Но музыка-то звучала!

Было в ней что-то гипнотизирующее, механическое, живое и неживое одновременно.

А к вечеру Убийца появился перед гостями и обозначил готовность к диалогу категоричным:

— Валите на хер отсюда.

Надо было волочься через половину континента, чтобы вот так ненавязчиво получить пинок под зад, да еще на ночь глядя. С другой стороны — того, что просили, механист добился. Сдвинул взаимоотношения с мертвой точки. Как бы оно только боком не вышло.

— Помогите нам, а мы поможем вам.

Надо же — снова на «вы»… По крайней мере, Венедис не собиралась уходить. Убалтывать-то она умела — представлялась уже возможность убедиться. Вик решил не спешить собирать манатки, а послушать, про что станут говорить умные люди.

— Помочь мне? — Реакция Убийцы на раздражители присутствовала, и это не могло не обнадеживать.

А что? Спроси механиста, он бы тоже заявил, что хозяин нуждается в серьезной помощи. С головой у него не все в порядке — однозначно.

Венедис же затягивает песню про закупоренное место, про то, что напряжение достигло предела, что энергия умерших не находит выхода и само мироздание ищет способ избавиться от аномалии на своем теле, как от высохшей ветки.

— Да и фиг с ним, — лениво замечает Убийца.

Девушка отказывается понимать сказанное.

— Ветку, понимаете, всю ветку! Не знаю, что произошло с этим миром, но что-то случилось — старые Проводники Сил ушли из него, а новые не явились.

— Проводники?

— Боги, Драконы, называйте как угодно. Связующий элемент между Миром и Безграничным.

В глазах Убийцы мелькает что-то страшное, древнее и неукротимое.

— Драконов даже пришлось выпроваживать.

— Не знаю, не хочу слышать, дело в другом. — Венедис массирует виски. — Обычно такие сбои восстанавливаются самостоятельно. У вас есть нечто еще. Что-то или кто-то, как заглушка на горловине кипящего сосуда. Здесь нет естественного оттока — души не переходят на верхние уровни и разорвут мир изнутри, если Вселенная не раздавит его извне.

— Сложно, — вздыхает хозяин дома. — Я думал, ты просто попросишь меня кого-нибудь грохнуть…

Венедис плачет. Наверное, то, что она собирается сказать, слишком тяжело для нее самой. Конечно — это ведь ее религия.

— Найти. И убить. Последнего Дракона, сдерживающего этот мир.

Вику опять интересно — если княгиня считает Драконов нематериальными сущностями, то, как она представляет себе процесс их умерщвления?

— Сколько можно их убивать? — Убийце неинтересны слезы девушки. — Пусть все идет своим чередом.

— Нельзя. Так нельзя. Вся ветка измерений. И мой мир в том числе. По крайней мере — изменится до неузнаваемости. Чем мой мир провинился перед Безграничным? Только тем, что растет из одного узла с этим, неправильным?

Вик про себя изумленно присвистнул. А Убийца никак не отреагировал, хотя, возможно, себе на уме, тоже что-нибудь подумал.

— Что мне до твоего мира? Он так хорош?

Каково оно — уболтать того, кто уже устал говорить и делать?

— Он — мой! Я сделаю для него все!

Идеалистка.

— Знаешь доисторическую легенду о Че? — вдруг спросил Убийца.

Кто бы мог подумать — он тоже любитель нудных восточных мудростей…

— Нет? Неудивительно. Ну вот — он стал кумиром еще при жизни. Символом, иконой. А кончил плохо — глупо, нелепо и, по большому счету, ничего не добившись. Но после смерти стал богом убийц и фанатиков. Так всегда случается… что бы ты ни делал… кончится все абы как… и поступки твои… извратят до неузнаваемости… твои же соратники. Отстаньте от меня, а?

Венедис злится. Хороша, чертовка, в ярости.

— Не отстанем. Назови цену.

Перешла на «ты» — опустила во мнении.

— Цену… а ты сможешь вернуть мне жену, детей, друзей, мой мир?

— А тебе это нужно?

Ох, поспешил Старьевщик недооценить свою спутницу, сильно поспешил. Убийца думает. Цена, она есть у всякого. Даже если этот всякий о ней давно забыл. Или не знает.

Все молчат, пока Убийца думает.

— Нет… наверное, уже нет. А сможешь доставить туда?

Человек указывает в окно, там, в почти безоблачном к вечеру небе, на юго-востоке, бледная точка. Венедис смотрит, узнает. Там, на хребте Каменного Пояса, она была строго на юге.

— Ее нет на звездных картах моего мира.

— О, это особенная звезда.

— Твоя родина?

— Моя родина здесь. Отправишь?

— Практически… невозможно удаляться от тверди на такие расстояния.

— Да ну? Слабаки. А что ты тогда мне дашь?

Теперь думает Венди. От ее ответа зависит все.

Что мог Вик, сделал — расшевелил, что может девушка — узнать единственное нужное слово.

Деньги? Для человека, лучше других понимающего эфемерность платежных систем.

Месть? Давно отказавшемуся от претензий и не простившему только себя самого.

Слава? Воину ста тысяч последних битв, осознавшему ничтожность любой победы.

Знания? Забывшему много больше, чем известно сейчас самому ученому из мужей.

Власть? Познавшему ответственность за судьбу миллиардов.

Женщины? Тому, кто уже не в силах терзаться потерями.

Жизнь? Смерть? Что?

Очень непросто торговаться с Героем.

Вик тоже погрузился в размышления. А ему, например, оно все надо? Механист ведь тоже оказался здесь из-за чего-то. Чужой мир или свой — мало их было, апокалипсисов? Одним больше, одним меньше.

— Помнишь Зеленое Небо? — решился Старьевщик.

Убийца рассеянно кивнул.

— Человечество тогда и на самом деле должно было погибнуть?

— Никто никому никогда и ничего не должен.

— А знаешь, почему все обошлось?

— Я знал безумца, который считал, что приложил к этому руку.

Конечно, из рассказов Дрея Палыча механист был в курсе, что они, Убийца и Учитель, встречались уже после запуска Машины и гибели Танцующей.

— Не безумца — человека. Остановили тогда звездный ветер — люди. И сейчас, какая бы там хрень ни предвиделась, разберемся сами. Без тебя. А ты оставайся. Мы завтра уйдем — что-то в лом на ночь собираться.

Перегнул, нет?

Хозяин дома грустно вздохнул:

— Ты не представляешь себе глубины связей между событиями, о которых говоришь.

— Я действую.

— Понтуешься.

Вику было чрезвычайно любопытно — когда он встанет и пойдет наверх, последуют ли за ним его спутники?

Поднялись и последовали. И Венедис, и случайный попутчик Килим.

— Эй, — свистнул вдогонку Убийца, — я могу отвести к последнему Дракону. А там уж вы сами решайте, что с ним делать. Но от меня отцепитесь. Сойдет?

Венедис сжала кулак и с благодарностью посмотрела на Старьевщика.

— Молодец, — прошепчет потом Венди, тихо-тихо, только механисту. — Под дешевым соусом, но ты его зацепил за живое.

— Чего это — под дешевым? — слегка обидится Вик.

Старьевщика-то и самого несколько смущало, что понты в его тираде хозяин распознал на полуслове. А после все равно повелся. Но мало ли…

Венедис же внимательно посмотрит в глаза и догадается — Вик не в курсе. Дурак, действующий по наитию. Она улыбнется, но совсем не разочарованно — восхищенно:

— Ты не понял, чем взял… Убийца… он… до сих пор… хочет считать себя…

И только тогда даже до механиста дойдет. Это же очевидно — шкатулка, неваляшка.

— Человеком?

— Да.

Я уже считал, что избавился от снов, а тот, в нартах — случайность, выдавленная на поверхность сознания тряской упряжки. Но нет.

Я смотрю, как ребенок с детской беспощадностью тащит к себе змия. Змий пытается вырваться, но его тело покрыто слишком толстым слоем одеревеневшей корки — он неповоротлив и медлителен. Он оставляет грязные разводы, а его белесые отростки — полосы слизи. Ребенок тоже не так ловок — у него проблемы с координацией и глаза смотрят один вниз и влево, другой — вверх и вправо, но ребенок все-таки быстрее. Он стискивает в ладони это ожившее, беспомощно выкручивающееся корневище, и мне жаль, искренне жаль змия, потому что я знаю, как жестоки могут быть дети.

Змий шипит, или это так протестующее скрипит его кора-кожа — ребенок берет узловатое тело второй рукой и сгибает в корявую окружность.

Мне казалось, змий не настолько эластичен, но утолщенная часть — голова — теперь касается более тонкой — хвоста. Местами кожа трескается, и я могу наблюдать гнилостно-зеленоватое змеиное нутро. Еще там копошатся какие-то личинки. Но не это главное. Кольцо сжимается, тонкая часть поглощается утолщенной, ребенок улыбается и давит все сильнее, а то, что находится в его ладонях, отчаянно визжит на границе слышимости.

Уроборос — дракон, пожирающий собственный хвост.

В руках ребенка — давящийся своим телом.

Разве можно от такого не проснуться?

И, проснувшись, не ощутить липкий пот на лбу и шее?

Откуда, шайтан забери, снова эти сны, уже вроде бы прошедшие после того, как я расстрелял ищеек в горном ущелье?

— Идти долго? — Венедис встала ни свет, ни заря и растолкала остальных.

Убийца же, видимо, совсем не ложился.

— День, если все нормально.

— А куда?

— К одному из корпусов техкомплекса Рокота. Если это тебе о чем-нибудь говорит.

Ha этом понятливая Венди с расспросами дипломатично закруглилась.

На самом привлекательном для Вика месте. И вдобавок — немалый интерес у механиста вызывало обстоятельство, что Убийца и Дракон обитали всего в одном дне пути друг от друга.

Зато, когда приготовления были закончены, хозяин повел их туда, куда и предполагал Старьевщик. Где еще селиться Дракону, как не в темном подземелье? Только что это за подвал такой, по которому можно идти целый день?

Однако с любопытством Вик решил погодить — скоро и так станет понятно. У границы темноты Убийца вытащил обычный спиртовой фонарь и зажег фитиль. Венедис встряхнула свою алхимическую капсулу — в ее зеленоватом свете обстановка приобрела вид еще более мрачный и запущенный. Убийца высморкался, прижимая пальцем одну ноздрю, пнул валенком какую-то бренчащую железку и предупредил:

— Под ноги смотрите — тут уборку лет восемьсот не делали.

Сам подвал оказался не так велик, как представлялось сразу, — метров триста, потом через широченный портал путники выбрались в гулкий, тоже не маленький коридор. То и дело фонари выхватывали из темноты боковые ответвления, иногда прикрытые толстыми ржавыми шлюзами, иногда осыпавшиеся, всегда — дышащие мраком и сыростью. В одиночку прогуливаться здесь здравомыслящий человек не рискнул бы.

Вика судьба заносила в места не менее угрюмые, и он знал: как правило, существа, населяющие в древности похожие катакомбы, сотни лет назад уже вернулись на поверхность и остались хтоническими только в преданиях старины. Хотя не обходилось без исключений — и тогда твари, научившиеся выживать в таких условиях, виделись обычным людям пришельцами из другого, жалкого, но беспощадного и ужасного мира. Монстры даже ценились в определенных кругах — живые ненамного дороже, чем мертвые.

Вик встречал такое вот семейство в одном из подземелий Трехгорного. Истерзанные многовековым инцестом, обитатели мертвого города приобрели весьма своеобразную внешность, мягко говоря отталкивающую. В остальном же от остального человечества они не сильно отличались — так же хотели жить, жрать, предаваться похоти. И благодаря своему обличью в разные периоды становились объектом то охоты, то поклонения. Или богами, или чудовищами. Немногочисленными, но легендарными. Старьевщик тогда уполовинил одно из логовищ — разум был надежно защищен от атак гораздых на всякие мозговые штуки метаморфов, зато керамические пули оказывали на существ такое же пагубное действие, как на обычных людей. Механист расстарался в тот раз не из-за шовинизма или отвращения — просто сам не хотел оказаться обедом.

И навсегда усвоил тактику неожиданных нападений из темноты, свойственную подземным тварям, — поэтому по коридору двигался настороженно, а через некоторое время утомился дергаться на всякое шевеление воздуха и вытащил из-за плеча стрельбу. Ствол на сгибе локтя успокаивал почище фармацевтического настоя из валерианы. Убийца искоса глянул на приготовления механиста, ухмыльнулся и промолчал.

Если подвал под домом никак не отделялся от всей этой угрюмой сети подземелий и даже дверь на верхние уровни толком не запиралась — это могло говорить о том, что здесь совершенно безопасно. Нереальное допущение, оттого Старьевщик склонялся к другому — просто Убийца совсем ничего не боится. А значит, либо безумен еще больше, чем, кажется на первый взгляд, либо сам опасен настолько, что может позволить себе быть патологически бесстрашным. Однозначно Вик пока не определился, но, припоминая, как его шматали одной левой, чувствовал себя неуютно.

Вообще же при походах через такие места имелись две противоречащие друг другу рекомендации: бывалые советовали держаться центра, чтобы избегать нападения из боковых тоннелей, и одновременно считали безопасным идти ближе к стенам, остерегаясь обвалов. В любом случае ни один здравомыслящий человек не додумался бы палить из стрельбы под обветшалыми сводами. Но, на взгляд механиста, лучше было оказаться заживо погребенным, чем заживо съеденным, — чисто эстетически.

— Ты… — вдруг обратился к нему Убийца, — спасибо, наверное.

— Не за что. — Старьевщик от удивления чуть не выронил стрельбу и почувствовал, как напряглась Венедис, востря свои ушки.

Только хозяин дома распространяться дальше не захотел. Объяснения — это слишком много, вполне достаточно благодарности.

Да и рассказ о странной истории неваляшки со шкатулкой, вздумай его поведать называемый убийцей, продлился бы целую вечность. К тому же человек не может быть настолько смел, чтобы признаться, кому бы то ни было в паническом страхе такого рода. Боязни чинить одну из пары единственных вещей, оставшихся от настоящего мира их хозяина. Двух вещей, которые человек слишком часто терял, но всегда находил — сколько бы, ни прошло лет.

По подземному коридору двигались недолго — самое большое полчаса, потом стали все чаще появляться осыпи, а вскоре проход преградил завал. Убийца свернул в сторону, попетлял по узким переходам, забрался на шаткую лестницу и вывел попутчиков через какую-то нору прямо в тайгу. Вик даже немного расстроился, покинув подземелье, — под солнцем исчез будоражащий нервы привкус таинственности.

Зато Убийца хищно повел носом из стороны в сторону:

— Что-то здесь народу много.

— В смысле? — уточнила Венедис.

— В прямом, — сказал, как отрезал.

— А чего дальше под землей не пошли? — Старьевщик, уже настроившийся на мрачный коридор, чувствовал себя уязвимым со всех сторон.

Сражаться с Драконом на открытом пространстве казалось более опасным.

— Там идти больше некуда — направление к бывшим стартовым комплексам Тополя, отутюжено все так, что до сих пор, наверное, фонит.

Ни Вик, ни Венди, ни тем более Килим толком не поняли, что сказал Убийца. Наверное, этого он и добивался. Не вдаваясь в комментарии, он повел группу широкими зигзагами, по пути проверяя силки и капканы, коих по лесу было разбросано множество.

Глядя на зубастые челюсти железных ловушек, механист засомневался — уж не на человека ли охотятся в этой глуши? Но нет, через некоторое время целенаправленных плутаний спутники набрели на оленя, попавшегося на подрезь — закрепленную в примитивном спусковом механизме жердь со стальными лезвиями. Животное еще кое-как дышало, в застывающих, но еще живых черных глазах отражались деревья и небо. Убийца достал из-за голенища небольшой нож, однако его опередил Килим.

— Э-э, погоди. — Вогул опустился на корточки и положил ладонь на морду оленя. — Не я убил, иди в свое место и скорее возвращайся, прости нас.

Животное не шелохнулось, но даже Вик почувствовал, как дух олений откочевал на высокогорные пастбища — где сочная трава, никакого гнуса и всегда лето. Ну, или что-то в этом роде. Издох, короче. А Килим ковырнул своим ножом оленьи глаза-бусины, положил в сторону и присыпал снегом:

— Теперь из них новые олененки родятся.

Глаза и впрямь походили на громадные черные рыбьи икрины.

— Как скажешь, — пожал плечами Убийца, легко, с противным треском обломил рога, чтобы не мешали, стянул ноги бечевкой и забросил тело оленя на плечо, как котомку.

Килим только покачал головой:

— Не уважаешь Смерть.

Венедис отвела взгляд, а Вик подивился — рога хрустнули, как сухие ветки, да и туша, поди, весила под полтора центнера.

С этого момента блуждания по тайге закончились — Убийца, никуда не сворачивая, направился на север. Поразмышляв несколько километров, он вдруг ответил Килиму:

— Я ее когда-то любил. Привлекательная сучка.

То, что речь идет о Смерти, дошло не сразу. Никто тогда и не подумал принимать его слова буквально. С другой стороны — чего еще можно ожидать от Убийцы? Но, когда Венедис где-то после полудня обратилась к нему именно так — «Убийца», хозяин хоть и игнорировал вопрос по своему обыкновению, но кое-какой информацией поделился:

— Богдан.

С ударением на «о». Симпатичное имя — оценил Старьевщик — и редкое. Не каждый в нынешние времена рискнул бы назвать ребенка «данным богом». Вообще оказалось, что с Убийцей Богданом можно общаться на любые темы — надо только запастись терпением и изощренно формулировать вопросы. Так, через час механист узнал, что Рокот, к комплексу которого они идут, — это Носитель. После — что площадки Рокота единственные более-менее уцелевшие после Отработки. Что здесь неподалеку были еще корпуса Молнии, Циклона и Ангары. А шахтам Тополя досталось так, что открылся Разлом и оттуда теперь шпарят гейзеры. Скорее интуитивно Старьевщик догадался — где-то там, на выходе пара, установлен турбогенератор, и вот как раз от него тянется силовой кабель прямиком в дом Богдана.

А потом они вроде бы пришли.

В возникшие посреди тайги земли Рокота. Выщербленные стены ангаров с продавленными крышами и торчащими изнутри верхушками сосен, громадные капониры, которые вросли в землю и уже ничем не отличались от обыкновенных лесистых холмов, — Вику всегда нравилось угадывать в настырном однообразии природы грустную непреклонность великой цивилизации.

Найдется сейчас хоть один рукотворный объект, способный пережить такую Войну и простоять после этого несколько веков? Сомнительно — силой мысли не скрепишь кирпичи на тысячу лет. Жалко оно все как-то. Это же место казалось безжизненным, но величественно дерзким — в нем виделось истинное Прошлое. Даже километровые рытвины, не заживающие до сих пор на близлежащих землях Тополя, дышали, наверное, подвластной когда-то мощью.

Убийца красотами древних руин не упивался, а бодро, невзирая на тушу через плечо, шел известным ему маршрутом. Следы зверья, а уж тем более легендарных существ вроде Дракона, отчего-то не встречались. Убийца шел, невзначай сбивая снег с еловых ветвей, а механисту вдруг подумалось, что эта их охота с дохлым безглазым оленем вместо наживки может оказаться на самом деле последней. Дракон, судя по преданиям, чрезвычайно опасная тварь, а у Старьевщика в арсенале имелись только стрельбы, хотя бы и целых две.

Этому оленю, кстати, посчастливилось отойти под одобряющий шепот вогула, но кто опустит веки, если что, самому Килиму, а? Идут в логово Дракона, как в гости к теще. По обычаям, не которые народы накануне всяких рискованных авантюр посещали баню и наряжались в новое. А у Старьевщика все, что на нем было из одежды, присутствовало в единственном экземпляре. Еще принято загадывать последнее желание — идущими на верную смерть. Чего бы Вик захотел, зная — это последний раз?

Какой-нибудь глупости, как всегда, — совершенно ненужной в быту информации.

— Богдан, — окликнул он провожатого и коротко поведал историю, случившуюся с ними и неприкаянными Моисея на далеком перевале, — ты знаешь, как могут быть связаны два этих места?

— Одна широта? — уточнил Убийца. — По-всякому могло случиться…

И замолчал, но, когда Вик совсем почти отчаялся получить ответ, добавил:

— Ракеты запускали отсюда по расчетной траектории строго на восток. Сброс отработавших ступеней, выгорание компонентов топлива — все это могло произойти в том районе, где остановились те путники. И напугать.

Что такое ракеты, Вик знал. Знание придавало объекту, на котором они сейчас находились, сакральную для механиста значимость. Становилось понятным утверждение вогула насчет шрамов на небе.

— Отсюда летали к звездам?

Богдан хмыкнул:

— Нет. Только чуть-чуть выше неба.

Космодром. Старьевщик и не мечтал когда-нибудь побывать в таком священном месте. А оказаться сожранным Драконом на Космодроме — вообще верх романтизма. И кретинизма, если уж на то пошло. По ходу, продолжая тему откровений: чем Убийцу и Дракона мог привлечь космодром? Механист сомневался, что благоговейным к нему отношением.

На этот раз Богдан ответил чуть ли не сразу:

— Вполне логичная случайность.

И остановился напротив вросших в холм ворот-шлюзов, всем своим видом подтверждающих, что здесь — вход в Логово и всякую надежду рекомендуется оставлять снаружи.