Мексиканская невеста

ГЛАВА 1

В Мексике. — Парк и лес. — Засада. — Всадница. Гнусное нападение. — Страшнее смерти. — Избавитель. — Один против десяти. — Первые подвиги Железного Жана. — Восстание в имении. — Страхи молодой женщины. — Выстрел. — Воинственный клич. — Индейцы.

События, о которых я намерен поведать в этой книге, происходят в Мексике[1]. Где именно? Да, можно сказать, как раз между адом и раем: с одной стороны — район с изнурительной жарой, с другой — горное плато[2] с умеренным климатом.

На карте это местечко находится в пяти градусах выше экватора[3] и в тысяче метрах над уровнем моря. Ниже протянулись знаменитые Веракрус, Тампико и Матаморос[4] с их удушающей, словно в парнике, атмосферой.

Наверху же — вечная весна! Иногда, правда, бывает нестерпимо жарко. Однако жить вполне можно.

А вот и девственный лес, по прихоти богача превратившийся в огромный, бесконечный парк. Гигантские деревья украшены орхидеями[5] и переплетены лианами[6]. Рычат ягуары, пумы и леопарды[7]. Вокруг великое разнообразие живописной растительности: утыканная колючками клейкая акация[8], дикий лимонник[9], камфорное дерево[10], веерная пальма[11], перец[12], магнолия[13], олеандр…[14] Словом, не тронутый цивилизацией уголок, где щебечут колибри[15] и другие очаровательные мелкие птахи, трещат сороки с небесного цвета оперением[16], носятся взад-вперед неугомонные разноцветные попугаи.

А внизу, на земле, поверх многолетнего плодороднейшего гумуса[17] — ослепительный зеленый ковер, кишащий черными гадюками[18], гремучими змеями[19], скорпионами[20] и пауками.

Огромная аллея, прямая как стрела, прорезала грандиозное цветущее великолепие. Вдали видна группа белых строений.

Что это?.. Поселок?.. Городок?.. Нет! Перед вами — имение «Прибежище беглеца». И самые крупные в Мексике хлопковые плантации[21].

На противоположном конце аллеи, теряющейся в темной чаще, суетились крепкие молодые мужчины. Длинноволосые, загорелые, белозубые, с закрученными кверху усами. А сверкающие глаза! Ничего не скажешь, живописное зрелище. К тому же все они были облачены в национальные костюмы. Широкие сомбреро[22], украшенные серебряной кисточкой, куртки с тяжелыми круглыми пуговицами, небольшие безрукавки — тореро, просторные штаны, ниспадающие на сапоги с большими, словно суповая ложка, шпорами.

Нетрудно было догадаться, что эти люди готовили засаду.

Выделялся главарь — великолепный, смуглолицый метис[23]. Его красивое лицо исказила гримаса ярости. Он вынул из кармана большие серебряные часы и воскликнул:

— Уже восемь часов! Время их ежедневной прогулки! Кажется, они едут. Я слышу топот копыт. Давайте, друзья, быстрей, быстрей!

Один из усатых красавцев пожал плечами и, улыбнувшись, сказал:

— Не слишком ли ты торопишься, Андрес? Нам надо еще выкурить по сигарете.

— Заткнись, балаболка, и не вздумай задымить! Хочешь, чтобы дон Блас и сеньорита[24] почувствовали запах твоего мерзкого табака? Да они тут же заподозрят неладное и повернут обратно! Тогда прощай, моя месть! Прощай, выкуп!

— Ведь нам всем хватит, не так ли?

— Конечно! Я же человек слова! Вот увидите! Однако довольно болтать! Возьмите два лассо[25], свяжите их за концы, положите на дорожку и прикройте листвой. Отлично! Спрячьтесь за кустами! Пятеро с левой стороны, остальные — с правой! Ты, Пабло, возьми один конец лассо, а ты, Бенито, — другой. И последнее: дон Блас и его дочь в сопровождении охраны будут ехать во главе группы. По моему сигналу вы натянете лассо, а остальные откроют огонь по слугам.

Сказано — сделано. Бандиты скрылись за кустами. В этот момент в пятистах метрах сзади показались верховые: амазонка[26] и три всадника. Девушка легко и непринужденно управляла великолепным черным жеребцом.

Одетая в белое с позолотой, в широкополой из светлого фетра шляпе с длинным пером, она казалась живым воплощением молодости, красоты и элегантности. Блестящие зубки, алый рот, глаза, словно из темного до черноты изумруда, матово-бледный, изумительной чистоты цвет лица. Тонкие, подвижные ноздри вдыхали запахи росистых цветов, слегка приоткрытые губы вбирали свежую утреннюю прохладу. Тонкая, по-детски хрупкая рука сжимала хлыст с сапфировым[27] набалдашником.

Один из всадников приблизился к ней и почтительно произнес:

— Сеньорита, прошу вас, вернемся!

Девушка ответила мягко, но твердо:

— Нет, погуляем еще немного, мой дорогой Торрибьо. Я хочу перейти на галоп. Да и потом… ведь только восемь часов!

— Сеньорита, будьте благоразумны. Плохие новости… именно поэтому мой хозяин и ваш отец дон Блас не смог, как он это делал обычно, принять участие в прогулке. Дон Блас запретил мне ехать дальше.

— Но почему? Что за тирания?

— Нет, сеньорита, это осторожность. Видите ли… я боюсь!

— Боитесь — чего? Боже мой! — звонко рассмеялась девушка.

— Все гораздо серьезнее, чем вы думаете, сеньорита! Вокруг бродят столько подозрительных людей, в том числе сбежавшие с плантации. В числе последних Андрес, бывший бригадир. Видели также индейцев племени бравос. Дон Блас поручил мне не спускать с вас глаз во время прогулки. Я головой отвечаю за вашу безопасность.

— Ну что же, если б он был здесь, я б ему сказала: дорогой папуля, я хочу ехать дальше. И поскольку мой великолепный папа всегда делает то, что мне захочется, ты ведь поступишь так же, дорогой Торрибьо?

Не дожидаясь ответа, девушка шлепнула коня ладонью по шее и крикнула:

— Гоп! Гоп!

Жеребец вихрем устремился вперед. Откинув карабины за спину, трое всадников пришпорили лошадей и помчались вслед за амазонкой.

Группа бешено скакала по зеленой аллее… Опьянение от ощущения скорости охватило людей и животных.

Внезапно все оборвалось. Послышался пронзительный свист, над кустарником возникло облачко дыма, и тотчас раздались оглушительные ружейные выстрелы.

Осознав свою оплошность, девушка инстинктивно нагнула голову. Но поздно! Откуда вдруг взялась невидимая преграда? Это было лассо, натянутое с разных сторон Пабло и Бенито. Наткнувшись на веревку, амазонка вылетела из седла и при падении громко вскрикнула от боли.

Бандитские пули не настигли спутников девушки, и те, увлекаемые ошалевшими лошадьми, исчезли в зарослях.

Оглушенная падением, запутавшаяся в складках своего платья, молодая женщина едва не потеряла сознание. Собрав остатки сил, она отчаянно крикнула:

— На помощь! На помощь!

Но ждать помощи было не от кого. Из-за кустарника выскочили бандиты. Перед несчастной девушкой предстал Андрес! Она вздрогнула, узнав в нем бывшего бригадира. Он убежал с плантации после ужасной ссоры с отцом и пообещал отомстить за себя.

Андрес с ненавистью посмотрел на девушку и прерывающимся от ярости голосом закричал:

— Дона Бласа нет! Проклятье! Я надеялся захватить вас обоих. Ну что ж, не вышло сегодня — получится завтра! Он придет за вами! Никуда не денется! Я его схвачу, свяжу по рукам и ногам… Вы слышите, сеньорита Хуана?

С трудом приподнявшись на колено и едва дыша, девушка презрительно бросила:

— Трусы! Негодяи! Десять человек на одну женщину!

— Не трусливей вашего отца! Это он, охраняемый своими наемниками, избил меня, унизил, а потом выставил за дверь! Дьявол! Убивают за гораздо меньшее! Но скорая смерть будет для него слишком мягким наказанием. Вначале я разорю вас.

Оглушительный грохот, словно от пушечного выстрела, донесся со стороны белых строений.

Торжествующе рассмеявшись, Андрес продолжил:

— А вот и начинается! Это сигнал к восстанию… ваше имение будет уничтожено. И миллионер дон Блас станет таким же нищим, как и я. А вы, сеньорита, будете отданы краснокожему.

При этих словах у несчастной девушки похолодела спина. Быть отданной индейцам! Стать скво[28], рабыней, наложницей этих бандитов? И кто должен испить эту чашу? Она, любимое дитя своих родителей! Королева здешних мест!

В отчаянии Хуана громко закричала. Потом сдавленно прохрипела:

— Лучше смерть! Убейте меня…

Но Андрес, заранее предвкушающий ужасную месть, насмешливо ответил:

— Не торопитесь! Я уже сказал свое слово. И хватит болтать! Парни, свяжите эту малышку, заткните ей рот, и потом — в путь!

В мгновение ока на девушку накинули какой-то плащ, обмотали толстым лассо.

Улыбаясь, Андрес заметил:

— Вот так она не будет барахтаться! Смирнехонько прибудет к своему суженому. Индейская татуировка ей будет к лицу!

И только он произнес эти мерзкие слова, как в зеленой чаще послышался чей-то громкий, ироничный смех. А затем молодой, звонкий голос весело произнес:

— Не думаю!

Ветки бесшумно раздвинулись, и на дороге появился незнакомец. Он сделал несколько шагов, остановился, скрестил на груди руки и смерил взглядом бандитов. Потом невозмутимо продолжил:

— Вы совершаете поступок, недостойный кабальеро[29]! Вы освободите сеньориту, не так ли? После этого смиренно попросите у нее прощения.

Остолбеневшие Андрес и его люди молча смотрели на нежданного спасителя девушки. Вряд ли он один. Все ждали, что из-за кустарника выскочат многочисленные сообщники молодого храбреца. Страх охватил разбойников.

Поскольку никто не шелохнулся, незнакомец нахмурил брови и добавил:

— Я жду… действуйте, иначе рассержусь!

Бандитов было десять человек. Все вооружены кинжалами и револьверами, не считая карабинов, оставленных в кустарнике. Десять здоровенных, в расцвете сил, мужчин, из числа тех разбойников, коих много на границе Америки и Мексики. Человеческая жизнь для них гроша ломаного не стоит.

— А если я откажусь? — первым дерзнул нарушить молчание Андрес.

Незнакомец насмешливо ответил:

— Я сегодня в хорошем настроении и удовлетворюсь тем, что просто поколочу вас… всех! В противном случае вы были бы отправлены, все вместе, к праотцам!

Бандиты не смогли снести такого оскорбления. Вскинув свое мачете[30], Андрес крикнул:

— Он один! Нам нечего бояться! Вперед!

Незнакомец громко, раскатисто рассмеялся. Как будто лицезрение этих яростно ринувшихся на него бандитов доставляло ему неописуемое удовольствие.

Внезапно смех его оборвался. Он воскликнул:

— Да, негодяй! Я один! Зато знаю, что имею дело с мексиканцами, этими лжецами, трусами, бандитами с большой дороги, нападающими на женщин… Меня зовут Железный Жан!

Услышав это страшное имя, Андрес побледнел и пробормотал:

— Хуан де Гиерро! Я должен был догадаться… только он мог так говорить!

Затем громко, чтобы подбодрить себя, добавил:

— Нас десять человек! Лучшие местные головорезы! И мы тебя убьем, Железный Жан!

Угроза не произвела никакого впечатления на обладателя столь громкого имени.

Перед бандитами стоял молодой человек двадцати двух лет. Высокий рост, могучая грудь, узкие бедра, широкие плечи — от Железного Жана исходило ощущение невероятной силы и ловкости. Легкий загар, тонкие темные усики, большие голубые глаза, которые обычно бывали мечтательны, а сейчас гневно сверкали. Да, он был не только силен и ловок, но и по-мужски красив. И к тому же насмешлив. Вот и сейчас молодой человек пренебрежительно ответил:

— Я вас буду бить только ногой, как собак!

Вскипев от ярости, Андрес поднял нож и ринулся на обидчика. Железный Жан был вооружен. Рукоятка револьвера виднелась в нагрудном кармане куртки. Но молодой человек, как и обещал, решил обойтись без пистолета и нанес бандиту мощный удар ногой в живот.

Охнув, Андрес упал лицом вниз.

— Один готов! — громко хохотнул Жан.

Остальные бандиты, обнажив ножи, плотной группой двинулись на нежданного противника. Двое из них, к своему несчастью, оказались немного впереди. С невероятной быстротой Жан два раза резко и сильно вскинул ногу. Словно подкошенные, разбойники, изрыгая проклятия и жалобные стоны, рухнули на дорогу.

Жан продолжал забавляться:

— А вот и еще парочка!

Для разминки он сделал сальто[31] и, ловко приземлившись на обе ноги, воскликнул:

— Ваш главарь валяется на земле. Вы видите, как я умею работать. Не вынуждайте меня и дальше продолжать в том же духе… будьте благоразумны… отвяжите сеньориту, на коленях попросите у нее прощения и уходите!

Но вместо того, чтобы последовать этому мудрому совету, ослепленные яростью семеро бандитов бросились вперед.

— Смерть! Смерть!

Железный Жан напружинился и в тот момент, когда разбойники вскинули ножи, вновь взлетел в воздух. Перед тем как приземлиться, он ударом ноги пробил череп четвертому бандиту. Затем страшной силы удар настиг и пятого.

— Я же вам говорил, идиоты! — невозмутимо произнес молодой человек. — Вы от ветерка и то свалитесь, а ножами работаете, как зубочисткой! Как и обещал, я бил только ногами! И это не все!

— О нет… это не все… дьявол! — прорычал Бенито.

Вне себя от ярости, он выхватил свой револьвер, направил его в грудь Железного Жана и крикнул:

— Умри, негодяй!

Но молодой человек не уподобился куропатке. Бенито даже не успел нажать на курок. Железный Жан схватил его запястье и сжал с такой силой, что револьвер выпал из рук. Бандит, скорчившись от боли, простонал:

— Пощадите! Пощадите, сеньор Хуан!

Атлет расхохотался и, не отпуская Бенито, несколько раз крутнул его. Разбойник заорал, как будто с него живого сдирали кожу. В этот момент Жан разжал свою ладонь — бандит, не переставая вращаться, отлетел назад и обрушился на четырех остолбеневших от ужаса разбойников.

Те попадали на землю, громко крича.

— Тихо! — металлическим голосом скомандовал Жан. — Спокойно! Ножи и револьверы на землю! И без шуточек!

Стычка закончилась. Самые крепкие кое-как, шатаясь, встали на ноги и молча, в ужасе взирали на человека, который в считанные минуты расправился с десятью здоровенными мужчинами. Другие, среди них потерявший сознание Андрес, не имея сил подняться, остались лежать на траве.

Железный Жан собрал оружие и забросил его подальше в кусты. Затем подошел к тихо стонавшей под плащом девушке. Разрезав веревки и отбросив тяжелую ткань, он мягко произнес:

— Вам нечего бояться, сеньорита! Я вас охраняю… и, пока жив, никто вас не тронет!

Удивленная, восхищенная девушка, устремив на своего спасителя большие красивые глаза, улыбнулась и пролепетала:

— Спасибо! От всего сердца спасибо! Прошу, уведите меня отсюда!

Мгновенно ослепленный красотой амазонки, с бьющимся сердцем, Жан взволновался более, чем если б ему пришлось столкнуться с полком бандитов. Он помог подняться девушке, затем поклонился и ответил:

— Таково и мое желание, сеньорита. Вначале я схожу…

Второй взрыв, еще более мощный, чем первый, прогремел в районе плантации. Затем послышались частые ружейные выстрелы.

— Идемте! Прошу вас! — взмолилась девушка, придя в ужас от шума сражения. — Боже мой! Сохрани моего отца и мою мать!

— Я к вашим услугам, сеньорита! — ответил Жан.

Он пронзительно свистнул, затем с неподражаемым искусством трижды пролаял словно койот[32]. Тут же из-за кустарника выскочила и нежно потерлась о плечо хозяина великолепная пегая лошадь.

— Хорошо, Боб, — произнес молодой человек, — ты храбрый и добрый конь.

Затем, повернувшись к девушке, Жан спросил:

— Сеньорита, вы сможете удержаться в седле?

Девушка, с сомнением поглядев на коня, ответила:

— Я постараюсь! Это падение меня просто убило, но надо во что бы то ни стало вернуться туда, к моим. Они в опасности!

— Я посажу вас в седло, а сам пойду пешком чуть впереди. Боб, умнейшая лошадь, последует за мной. Он ходит неслышно, плавно, вы увидите. А мексиканское приподнятое седло очень удобно для седока.

Легко, словно ребенка, Жан поднял девушку и сказал:

— Вы будете сидеть как в кресле. Впрочем, если хотите, можно и привязать вас.

Выстрел прервал его слова. Жан присел, вздрогнул всем телом, однако быстро выпрямился.

— Вы ранены? — побледнев, спросила молодая женщина.

— Нет, сеньорита! Пустяки! Благодарю вас!

В тот же миг с разных сторон послышались дикие крики и из-за кустов, размахивая томагавками[33] и ружьями, появились полуобнаженные и размалеванные всадники.

Несмотря на ржание лошадей и крики людей, великолепно тренированный Боб только фыркнул и даже не шелохнулся.

— Я-а-а! У-у-у! Я-я-я-у-у-у!

Это был боевой клич апачей[34].

Бандиты, увидев своих союзников, торжествующе вскинули руки:

— Индейцы! Это индейцы! Мы спасены! К нам, краснокожие! К нам!

ГЛАВА 2

Хорошая работа. — Подвиг человека и лошади. — Преследование и стрельба. — Мимолетная слабость. — Ранен? — Перед первой баррикадой. — Стрелок Джо. — Прочь лапы! — Спасены. — Счастье и страхи.

Хотя положение и было отчаянным, Железный Жан сохранил удивительное хладнокровие.

Сверкая глазами из-под нахмуренных бровей, он спокойно огляделся. Такой взгляд, который схватывает все, вплоть до мельчайших подробностей в минуту опасности, присущ действительно бесстрашным людям.

Прежде всего следовало разобраться с индейцами. Их было не менее полудюжины. Размалеванные в красные цвета войны, они, угрожающе вскидывая оружие, гарцевали вокруг наших героев.

Нельзя упускать из виду и поверженных бандитов, в том числе и приподнявшегося на колено Андреса, держащего в руке револьвер с дымящимся стволом. И наконец, четверых разбойников, которых Железный Жан пощадил. Теперь те в полный голос звали на помощь краснокожих.

Итак, молодой человек был окружен. Кольцо вот-вот начнет сжиматься. Одна-две минуты, и все будет кончено.

Быстро оценив ситуацию, Жан произнес:

— Боб, нам, кажется, предстоит здорово поработать!

Девушка не могла оторвать испуганного взгляда от индейцев. Ее с детства пугали дикарями!

Вздрогнув, она прошептала:

— О! Оказаться в руках этих монстров!.. Лучше убейте меня… да, убейте меня… поклянитесь в этом!

Жан улыбнулся и с оптимизмом, который, казалось, никогда не покидал его, ответил:

— Что вы, сеньорита! Смерть — не лучшее лекарство… это хуже, чем просто плохо… мы поступим иначе… сейчас увидите!

У молодого человека созрел простой и единственный в сложившейся ситуации план. Надо устремиться вперед, прорвать кольцо и попытаться скрыться!

Немного поколебавшись и словно желая подбодрить себя, индейцы вновь закричали:

— Я-а-а! У-у-у-у!

Пока краснокожие сжимали ощетинившееся томагавками кольцо, Жан, совершив бесподобный прыжок, опустился на круп своей лошади позади девушки и щелкнул языком. Услышав знакомый сигнал, Боб прижал уши и с громким ржанием устремился вперед.

Андрес бешено вскрикнул и выстрелил второй раз. Но поздно! Пуля прошла между девушкой и Жаном. Тот воскликнул:

— А с тебя я сниму скальп![35]

Перед Бобом оказалась большая лошадь, скорее похожая на охотничью собаку — пегая, вся в пятнах. Пронзительно заржав, конь Жана, точно ядро, рванулся ей навстречу.

— Смелей! Боб! Смелей! — воскликнул молодой человек.

Ударом крупа Боб, словно корову, сбил мустанга[36], успев укусить мимоходом за бедро индейца. Выдрав кусок мяса у краснокожего и отбросив его на десяток метров в сторону, жеребец заржал и с окровавленными ноздрями бешеным галопом устремился вперед. Кольцо было прорвано.

Разъяренные индейцы оглушительно закричали и пустились в погоню. Началось беспощадное, захватывающее преследование.

Несмотря на двух седоков, Боб стрелой несся вперед. Крики преследователей, казалось, еще больше возбуждали его. Он мчался и мчался, не сбавляя скорости… Хрипя от ярости, оскалив пасть. Настоящая боевая лошадь, бесстрашный и преданный друг человека, жизнь которого всегда — борьба.

Инстинктивно конь бежал по аллее в направлении имения. Вот уже показались большие белые строения в тени гигантских акаций, огромных манговых и великолепных банановых деревьев с широкими атласными листьями.

Одновременно все отчетливей стали слышны ружейные выстрелы, усиливая тревогу молодой женщины.

Осторожно придерживая ее в седле, Жан тихо произнес:

— Спокойно, сеньорита! Мы у цели!

— Я спокойна, но у меня нет сил! О! Я больше не могу!

— Вам больно? Потерпите! Конечно, это ужасное падение… и потом, смертельный страх за судьбу ваших родителей!

— Я одна во всем виновата! Надо было послушать бедного Торрибьо! Господи, что с ним случилось? А как другие мои несчастные и дорогие друзья?

— Успокойтесь! Они, должно быть, скрылись. Вы совсем скоро увидите своих родителей. С Бобом нам не страшны никакие преграды. Главное — спокойствие, сеньорита!

Внезапно сзади раздался выстрел. Через секунду — еще три подряд. Просвистели пули. Боб, не видя противника, яростно заржал.

Преисполненный гордости за свою лошадь, Жан крикнул:

— Смелей! Дорогой, смелей! Вы видите, сеньорита, его ничто не пугает! Через пять минут мы будем в безопасности! К счастью, эти краснокожие стреляют как сапожники!

Несмотря на внешнюю веселость Жана, голос его ослаб. Девушка это заметила. До сих пор он говорил резко, с едва уловимым акцентом, выдающим в нем иностранца. На последних словах молодой человек явно сбился. Да и поддерживал ее Жан не столь крепко и ловко, как несколько минут назад.

Она обернулась и вздрогнула, заметив кровавое пятно на серой шерстяной рубашке ковбоя.

— Вы ранены? Бог мой, что же делать?

Желая ее успокоить, Жан улыбнулся и ответил:

— Не обращайте внимания! Всего лишь царапина. Я нечаянно напоролся на какую-то ветку. У этих кустарников колючки длинные и острые, как лезвие кинжала.

Сеньорита Хуана почувствовала, что ее спаситель сказал неправду. Она собралась расспросить его. Вдруг Жану стало хуже. Он побледнел, сжал зубы и покачнулся.

Уцепившись одной рукой за переднюю луку[37] седла, а другой — за рубашку Жана, девушка воскликнула:

— Мой друг! Теперь я должна спасать вас!

Собрав остатки сил, Хуана сумела удержать Жана в седле. Тот глубоко вздохнул и, сделав усилие, глухо ответил:

— Спасибо! Я чувствую себя лучше. Чуть не потерял сознание. Все прошло. Сеньорита, вы так мужественны!

— Уже хорошо? Как я рада!.. Мы прибыли! Урр-а! Мы прибыли!

Чувствуя, что беглецы уходят, индейцы завопили что есть сил и открыли беспорядочную стрельбу. Но Боб, не обращая внимания на эту адскую какофонию, уносил смельчаков все дальше и дальше.

Вот и первые хрупкие строения из листвы и ветвей, окружавшие имение. Это поселение, где обитают рабочие с плантаций. Дорожка перед хижинами была забаррикадирована сваленными деревьями. За этим наспех сооруженным препятствием виднелось множество людей. Они кричали и отчаянно жестикулировали руками. Некоторые из них вскинули карабины.

Наши герои вот-вот окажутся меж двух огней. Сможет ли Боб перепрыгнуть через баррикаду? А почему бы и нет?

Чтобы подбодрить коня, Жан прищелкнул языком. Боб так любил этот знакомый сигнал. Лошадь яростно заржала и ринулась на препятствие.

Еще сто метров… Внезапно впереди над баррикадой появился белый дымок. Послышался выстрел, а затем и свист пули.

В группе преследователей за беглецами раздался сдавленный крик. Второе облачко дыма, потом грохот выстрела и опять противный свист. Почти одновременно — новый предсмертный возглас.

— Черт побери! — воскликнул Жан. — Стреляют-то не в нас, а в краснокожих за нами. Ура! Спасибо нашему спасителю!

В тот же миг в течение нескольких секунд прозвучали еще подряд четыре выстрела.

Молодой человек радостно произнес:

— Я узнал! Это карабин Джо! Сеньорита! Мы точно спасены!

А Боб оказался уже рядом с баррикадой. В этот момент сквозь дикий шум прорезался пронзительный крик птицы-пересмешника[38]. Услышав знакомый звук, Боб моментально остановился и встал как вкопанный, тяжело поднимая бока и широко раздувая ноздри.

Следует, впрочем, уточнить, что данный сигнал подал вовсе не Жан. Он исходил из толпы за баррикадой. И в тот же миг, когда наши герои остановились в неподвижности перед цепочкой недобро поглядывавших на них мужчин, какой-то молодой человек с непокрытой, несмотря на палящее солнце, головой вскинул руки, приветственно помахал и выскочил из-за кустов, словно чертик из табакерки. Это был великолепный метис. В возрасте Жана, двадцати двух лет, не больше. Не столь крепок телосложением, скорее хрупок. Зато производил впечатление чрезвычайно подвижного человека. Настоящая ртутная капелька! Он широко улыбался и размахивал карабином, которым только что остановил отряд краснокожих.

Метис подбежал к Бобу, который его дружелюбно обнюхал и тихо заржал.

Звонким голосом незнакомец воскликнул:

— Здравствуй, старина Боб!

Затем, продолжая улыбаться, с любовью и радостью глядя на Жана, добавил:

— Браток! Это я! Сеньорита, позвольте поприветствовать вас!

— Джо… мой добрый Джо! — произнес Жан. У него повлажнели глаза. — Ты здесь!

— Конечно, дорогой! Это я, собственной персоной. И как вовремя, а? Я узнал ржание Боба. Ни одна лошадь в округе не издает подобные звуки. Смотри, сказал я себе, это Жан! Быстро определив, что ваши дела плохи, твой покорный слуга принялся отстреливать краснокожих. Они, похоже, совсем обнаглели! Пришлось, стало быть, пощипать перья своим же союзникам.

— Твоим союзникам? Ничего не понимаю…

— Видишь ли… мы осаждаем этот дом. Апачи — с нами.

— Как? Ты собираешься захватить дом сеньориты, которую я спас от смертельной опасности? И ты вместе с этими бандитами… убийцами?

— Ну, ну, не кипятись… мне стало скучно, да и тебя рядом не было… Но если ты против — я с тобой. Мы вместе будем защищать это жилище. Эй, вы! Дорогу сеньорите, Железному Жану и мне, Стрелку Джо!

Тотчас послышался глухой ропот, потом — оскорбления и проклятия.

— Мерзавец! Ты продал нас! Оставайся здесь, иначе…

— Только без глупостей! Так, браток, проходи первым. Дом там… за этими манговыми деревьями… сеньорита проведет. Давай, Боб, вперед!

Лошадь послушно двинулась по дорожке. Один из повстанцев попытался схватить ее под уздцы. Он протянул руку…

Джо мгновенно вскинул мачете и опустил его как раз на запястье бандита.

— Прочь лапы!

Боб и его седоки могли ехать дальше.

От дикой боли раненый истошно заорал. Его товарищи, подняв мачете, бросились на метиса.

Тот отступил на шаг, поднял карабин, прицелился и холодно произнес:

— Не заставляйте меня стрелять! Дорогу! Считаю до трех. Раз! Два!

Все хорошо знали Джо, с ним шутки плохи. Как и с его приятелем — Железным Жаном.

Не успел метис произнести «три», как толпа расступилась.

Джо быстро пересек маленькую рощицу и оказался перед второй баррикадой, за которой прятались вооруженные защитники дома.

Обогнув препятствие, он закричал:

— Амиго! Амиго![39]

Радостно встречая свою молодую хозяйку, эти люди поприветствовали и Джо. Тот подбежал к высокой террасе, перед которой остановился Боб. На крыльце между высокими стойками, сделанными из великолепного красного дерева, показались бегущие мужчина и женщина. Они что-то взволнованно кричали и махали руками. Стрелок увидел, как Жан соскочил с лошади, помог слезть девушке, подхватил ее, мертвенно-бледную, и понес на руках вверх по ступенькам. Ему показалось, что походка его друга потеряла свою прежнюю легкость. На сей раз Жан передвигался явно тяжелее обычного. И понятно почему: его грудь и спину украшало огромное кровавое пятно.

Джо вздрогнул и пробормотал:

— Он ранен! И очень серьезно! Может быть, даже смертельно! Только Жан способен выдержать такое!

Обеспокоенный метис взбежал, в свою очередь, по ступенькам. И подошел как раз в тот момент, когда его побледневший друг с трудом заговорил:

— Я был там… ваша дочь попала в засаду… счастлив, что мне удалось освободить ее. Примите ее… она жива и здорова.

Собрав остатки сил, Жан уложил девушку на большой мягкий диван. Сам он был белее полотна! С трудом разогнувшись, раненый тут же зашатался и, взмахнув руками, рухнул прямо на Джо.

Словно в тумане, Хуана видела устремившихся к ней родителей, слышала нежные слова, прерываемые рыданиями:

— Дочь моя! Маленькая Хуана! Мы уже и не надеялись тебя увидеть! Нам было так больно! Будь благословен тот, кто спас тебя и доставил сюда!

Продолжая пребывать в полузабытьи, неизбежно следующем после большого нервного потрясения, молодая женщина с наслаждением воспринимала возвращающие ее к жизни страстные слова, горячие поцелуи и ласки. Но при этом она не забыла того, кому была обязана этими счастливыми минутами. Хуана почувствовала, что ее бесстрашный освободитель с фигурой атлета[40] и душой ребенка совсем плох. Девушка с трудом приподнялась и, увидев неподвижного и бледного Жана, беспомощно висящего на руках своего друга, пронзительно закричала:

— Умер! Он погиб, спасая меня!

Сохраняя присутствие духа, Джо осторожно положил раненого на другой диван. Затем, не теряя ни секунды, отрезал ножом кусок ткани и приоткрыл рану. Прикусив губу, он печально покачал головой.

— Нужен врач! Где найти врача? Мы в осаде, а время не терпит! — в отчаянии воскликнул метис. Затем осторожно потрогал место вокруг начавшего воспаляться маленького черного отверстия. — Это пуля от револьвера, — сказал он вполголоса. — Стреляли сзади… она должна была пройти навылет. Странно! Нет, пуля попала в рукоятку его револьвера, лежащего в боковом кармане… разнесла ее вдребезги и, срикошетив, вошла здесь, в нижнюю часть левого плеча… лишь бы она не задела легкие. Кажется, нет!.. Он не харкает кровью!

Не в силах унять дрожь, Хуана с трудом встала и подошла к раненому. Полузакрытые глаза Жана, казалось, ничего не видели. Несомненно, это была пуля из револьвера Андреса. Она вспомнила, как вздрогнул Жан, когда вскочил вслед за ней на Боба. Итак, он проявил величайшую силу воли, скрыв случившееся и никоим образом не выдав себя. Хотя, быть может, его рана смертельна? Словом, Жан выполнил свой долг, несмотря ни на что. Многим здоровякам и не снилось такое, что совершил он, истекающий кровью!

Девушка увидела, как Джо, незнакомый ей метис, который, похоже, любил Жана поистине братской любовью, с необычайной быстротой и ловкостью обрабатывал рану. Появившаяся надежда заставила биться сильнее сердце Хуаны, проникшейся симпатией и доверием к Джо. Порывистым неосознанным движением она схватила окровавленную руку метиса и, с силой сжав ее, произнесла:

— Вы спасете его! Я знаю, вы это сделаете!

ГЛАВА 3

Мексиканская пустыня. — Сокровища ацтеков. — Дикий хлопчатник. — Дон Блас Герреро и его семья. — Богатство и труд. — Пьянство у индейцев. — Постоянная опасность. — Ненависть бригадира. — Подготовка бунта. — Благоприятный момент. — К оружию!

Если взглянуть на карту, территория Мексики по форме напоминает рог изобилия. Природа таким образом словно бы подчеркнула богатство этой страны. Ее площадь составляет девятьсот сорок пять тысяч квадратных километров, что в три раза превышает аналогичный показатель Франции.

Это изобилие по праву могло бы стать как бы само собой разумеющимся, если б оно не сопровождалось… невероятной нищетой. Огромные богатства едва-едва освоены. Золото, серебро, свинец, железные руды, ртуть, сера, драгоценные камни — все это в немыслимых количествах лежит нетронутым в недрах страны. Три перекрывающие друг друга климатические зоны — тропическая, умеренная и холодная — щедро обеспечивают население продовольствием. Но лишь сотая часть природных даров потребляется местными жителями. Остальное гибнет втуне из-за отсутствия рынков сбыта. Парадоксально, но факт: Мексика одновременно является одной из самых богатых и в то же время бедных стран мира.

На то есть две причины. Во-первых, численность населения здесь невысока — едва достигает десяти миллионов человек[41]. И во-вторых, практически полностью отсутствуют, вплоть до сегодняшних дней, современные средства сообщения. Впрочем, справедливости ради стоит отметить появление немногочисленных железнодорожных линий. Они связывают крупнейшие центры страны, ведут далее в Северную Америку и открывают выход к портам Мексиканского залива.

Однако экономические последствия этих изменений еще не дали о себе знать. Вот почему в Мексике рядом с большими городами, где наиболее заметны следы цивилизации, находятся огромные пустынные пространства с дикими животными и рептилиями. Там хозяйничают жестокие краснокожие, и бледнолицым здесь лучше не появляться.

Среди таких богатейших и опасных для жизни дебрей затерялось местечко, которому испанские завоеватели дали в свое время странное название — Биржа Мапими.

Не считая железнодорожной ветки, которая делит Биржу на две части, эта глухомань ничуть не изменилась со времен Фернанда Кортеса[42], словно прошедшие четыре столетия[43] ее никак не коснулись. Биржа Мапими находится на территории двух провинций — Гихуахуа и Кохахула, расположенных в умеренном климатическом поясе Центральномексиканского плато. Настоящая пустыня с гигантскими кактусами и молочаем;[44] редкими горными хребтами, большей частью идущими в юго-восточном и северо-западном направлении; глубокими, мрачными базальтовыми каньонами; стремительными реками с буйной тропической растительностью на берегах. И почти повсюду ягуары, пантеры, гремучие змеи, медведи, ястребы, дикие пчелы, колибри, попугаи, крокодилы. Великое множество мерзких насекомых, от которых страдают люди. Наконец, здесь обитают индейцы, воинственные, жестокие и бесстрашные существа, с молоком матери впитавшие вековую ненависть к бледнолицым.

Прежде всего стоит упомянуть многочисленное племя апачей. Их не менее пятнадцати тысяч. Вотчиной[45] апачей является приграничная зона между США и Мексикой. Здесь они полновластные хозяева. Затем идут индейцы племени команчи, численностью около пяти тысяч человек. Эти краснокожие — лютые враги одновременно и бледнолицым и апачам. Они воплощают в себе законченный тип индейцев бравос, воинственных, в отличие от своих собратьев мансос — мирных. Последние давно ведут оседлый образ жизни, занимаясь сельскохозяйственным трудом.

И все-таки, несмотря на смертельную опасность, Биржа Мапими властно притягивает к себе отважных искателей приключений.

Дело в том, что, помимо скрытых природных богатств, эти места славятся еще кое-чем. Существует многовековая, воспламеняющая умы и страсти легенда, неотвратимо влекущая к себе тех, кого она околдовала. В соответствии с народной молвой, древние ацтеки спрятали от испанских завоевателей в здешних недоступных подземных пещерах золото и драгоценности.

Эти древние неприступные лабиринты теряются где-то в далеких и крутых горах. Их местонахождение, даже приблизительное, никому не известно. Существует лишь старая, наивная, печальная индейская песенка, в которой поется о золотом короле, его несметных сокровищах… и Орлином гнезде, расположенном на вершине Золотой скалы. Вот, собственно, и все.

И вот уже несколько столетий, вплоть до наших дней, основываясь на этих совершенно неясных, туманных сказаниях, искатели приключений Старого и Нового Света устремляются сюда в поисках миража[46]. Зорко охраняемая индейцами, защищенная непроходимыми зарослями и неприступными горными хребтами, Мапими ревниво хранит свою тайну.

Стремительные реки здешних ущелий унесли много жизней тех, кто вопреки всему пытался поймать жар-птицу. А сколько жертв еще будет?

Но нашлись и трезвые головы, кого бесконечные бесплодные и опасные поиски не прельщали. Исследовав местность, эти здравомыслящие скоро обнаружили уникальное плодородие местной земли, богатейший животный мир. Чего ж еще? Справедливо решив, что лучше синица в руках, чем журавль в небе, они посвятили себя сельскому хозяйству. И не ошиблись.

В подобных обстоятельствах двадцать пять лет тому назад оказался один молодой человек, которого судьба забросила в этот дикий край после гибели императора Максимилиана[47].

Как и другие первопроходцы, некоторое время он потратил на поиски сокровищ ацтекских королей. Затем случайно обнаружил на берегу реки огромные плантации дикого хлопчатника. Это стало для него настоящим откровением. Быстро осознав тщетность попыток найти несуществующий клад, он решил посвятить свою молодость, энергию, ум и небольшие сбережения именно хлопку. Полностью оправившись от золотой лихорадки, он построил на границе огромного леса жилище, не без основания назвав его «Прибежище беглеца». Затем нанял рабочих из числа местных индейцев и метисов. Те охотно, целыми семьями, пошли к новому хозяину, воздвигнув легкие хижины вокруг его дома.

Результаты превзошли все ожидания. Уже на второй год пришлось расширять посевные площади хлопчатника, искать дополнительную рабочую силу, закупать необходимое оборудование.

Производство хлопка резко пошло в гору. С тех пор фортуна[48] не отворачивалась от молодого человека по имени Блас Герреро, ставшего крупнейшим поставщиком этого сырья в Мексике.

В настоящее время ему исполнилось сорок пять лет. Испанец до мозга костей, со всеми присущими этой нации добродетелями, но также и недостатками. Цветной человек для него — ничто. Индеец, негр, метис — низшие существа, нечто вроде трудяги-лошади. Разумеется, дон Блас добр к своим рабочим. Зарплата у тех вполне приличная, простой по болезни оплачивается. Но все это больше напоминает заботу рачительного хозяина по отношению к своим животным — о лошади мы упомянули не случайно.

Для дона Бласа явилось бы смертельным оскорблением, если бы ему предложили сесть за один стол с одним из этих цветных. Одно дело — эти существа из семейства двуруких, другое — он сам.

Добавьте к изложенному тот факт, что он ни разу не нарушил данного слова, ни разу не солгал и в высшей степени щепетилен в вопросах чести. Вместе с тем дон Блас сверх меры упрям и иногда бывает подвержен приступам бешенства.

Словом, это был человек, внушающий уважение, но ни в коем случае не любовь и не симпатию.

Под стать ему была супруга — донна Лаура. Моложе дона Бласа на десять лет, она разделяла все его помыслы и предрассудки. Энергичная, какой и должна быть жена первопроходца, гордая и одновременно милосердная, она в высшей степени была добра и отзывчива. Но это мягкосердечие оказывалось столь надменно-снисходительным, что мгновенно образовывало пропасть между хозяйкой и рабочими.

Единственную красавицу дочь плантатора, как мы уже знаем, звали Хуана. Это она чуть было не стала жертвой жестокой мести повстанцев. Необычайно умная, образованная, с независимой и возвышенной душой, великодушным характером, выросшая в уединении, девушка рано избавилась от предрассудков отца и матери.

Родителей она очень любила, но никоим образом не унаследовала их высокомерия и чванства. Словом, в высшей степени красивое, преданное и доброе создание, повсюду вызывавшее своим появлением любовь и умиление. А рабочие плантации ее просто безгранично обожали.

Хуане было семнадцать лет. Возраст полного созревания этих восхитительных мексиканок, которые, как и их сестры — прелестные тропические орхидеи, расцветали рано благодаря щедрому солнцу.

У дона Бласа работало около тысячи индейцев и метисов. Это были простые, тихие люди, за небольшую плату выполнявшие тяжелую работу. Выносливые и в высшей степени неприхотливые, они имели один, но весьма существенный недостаток. Их всех отличала чрезмерная тяга к спиртному. Ужасная привычка, могущая при некоторых обстоятельствах обернуться бедой.

Под действием горячительных напитков в мирном индейце просыпался неукротимый, жестокий, кровожадный краснокожий со своей извечной ненавистью к бледнолицым.

Именно на это и рассчитывали заговорщики, угрожавшие в настоящее время жизни и богатству преуспевающего плантатора. Дон Блас хорошо знал индейцев вообще и своих рабочих в частности. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что за бич этот всепоглощающий алкоголизм. И плантатор не зря тревожился: этот порок индейцев таил для него постоянную смертельную опасность.

Необходимо было выбирать из двух зол: либо позволить рабочим пить, либо прекратить производство.

Дон Блас нашел компромиссный выход: попытаться разумно, искусно и в то же время жестко регулировать размеры потребления спиртного.

Каждый рабочий получал право на ежедневную, строго ограниченную, порцию горячительных напитков различных видов. Это могла быть пулька (настойка из агавы), либо шарап (настойка из гаявы), либо калуш (настойка из кактуса-опунции), не считая мескаля и агвардиенты, предназначенных для выходных дней и праздников. Любой, уличенный в чрезмерном употреблении алкоголя, немедленно лишался работы.

Спиртное производилось тут же, на месте, и находилось в подвале, который тщательно днем и ночью охраняли. Проникнуть туда могли только разливальщики, в благонадежности которых хозяин не сомневался. Не стоило удивляться таким мерам предосторожности. Случись непоправимое, дверь подвала окажется взломанной, и тогда — это конец! Возбужденные рабочие все разнесут и напьются-таки словно свиньи. Ничто их не остановит. Опьянение наступит быстро, и дальше начнется самое страшное… пожар, грабежи, насилие, смерть!

Должности писарей, управляющих мастерскими и плантациями, бригадиров и механиков занимали белые, всего примерно сорок человек. Среди них все-таки был и один метис по имени Андрес. Он работал бригадиром. Вот из-за него-то и разгорелся весь сыр-бор.

Почему? Никто толком не знал. Хозяин ценил своего бригадира и даже открыто выказывал ему знаки уважения, что было, как известно, совершенно несвойственно для плантатора. Андрес работал у дона Бласа уже год. Умный, толковый, он, кажется, состоял в родстве с самим президентом Хуаресом[49].

Однажды, приблизительно месяц тому назад, между Андресом и хозяином из-за чего-то разгорелся ожесточенный спор. Никто не хотел уступать. В конце концов дон Блас не выдержал и обозвал бригадира метисом, а затем и краснокожим. Андрес не остался в долгу.

— Да! Я — один из тех метисов, которые уничтожили императора![50]

Это переполнило чашу терпения дона Бласа. Он хлестнул бригадира плеткой, затем ударил несколько раз ногой и, в конце концов, словно паршивого пса, выпихнул за ворота.

Отряхнувшись, Андрес, лицо которого приобрело страшный землистый оттенок, означающий бледность у цветных, выпрямился, невозмутимо оглядел лачуги рабочих, ангары с хлопком, дом бывшего хозяина, посевы хлопчатника. Затем сплюнул и удивительно спокойно произнес:

— Здесь будет пустыня! А ты, дон Блас, заплачешь кровавыми слезами!

И Андрес сдержал свое слово. Восстание вспыхнуло внезапно. Чувствовалось, что метис не терял напрасно времени. Читатель помнит — только чудо спасло дочь плантатора. Рабочих на плантации подбивали к выступлению тайные эмиссары бывшего бригадира. Люди Андреса быстро и довольно легко сделали свое дело. Ночью кто-то незаметно пронес на территорию плантации много вина. Индейцы выпили. Вскоре захотелось еще. Им услужливо подсказали, что спиртное хранится в погребе. Словно большие дети, наивные и дурно воспитанные, индейцы ухватились за эту идею. Постепенно она все глубже и глубже проникала в их головы. Они забыли, кому обязаны ежедневной утренней накачкой. Больше того, они, правда в своем кругу, выражали недовольство малой дозой полагающегося им спиртного. Словом, недовольство постепенно росло, грозя со дня на день перейти в открытое неповиновение.

Андрес продолжал вовсю действовать. Он сумел привлечь на свою сторону банду отъявленных головорезов. Из числа тех, что обитают на границе между Мексикой и США, промышляя разбоем, грабежами, насилием. Андрес пообещал этим негодяям содержимое сейфа плантатора.

— Парни! Все знают, как богат дон Блас! Древние ацтеки позавидовали бы его сокровищам. Я покажу, где находится сейф. Остальное — за вами!

Диким, восторженным ревом встретили бандиты эти слова.

Индейцы сожгут и сровняют все с землей. Затем напьются до потери пульса. А в это время их бледнолицые собратья овладеют сокровищами богатого плантатора и преспокойно исчезнут.

Чтобы окончательно обеспечить успех задуманного плана, Андрес обратился за помощью к мескальерос — пожалуй, самым кровожадным и жестоким краснокожим племени апачей. В свое время дон Блас долго боролся с этими индейцами. В конце концов ему удалось отбиться от них. Но мескальерос затаили лютую злобу на богатого плантатора. И потому охотно согласились на предложение Андреса. Ничто не могло остановить этих краснокожих в неумолимом стремлении уничтожить бледнолицых, предварительно подвергнув их жестоким и изощренным пыткам, в чем они были большими мастерами!

Наконец было все готово. Андрес хорошо знал, что дон Блас вместе с дочерью ранним утром совершал ежедневную прогулку верхом. Бывший бригадир решил лично возглавить поимку своего ненавистного врага.

Но плантатор, кажется, что-то заподозрил. По каким-то мельчайшим, только ему понятным признакам он заметил неладное в своем окружении, среди рабочих. Но и только. Дон Блас так презирал индейцев, что ему и в голову не приходила мысль о способности этих недочеловеков подняться на восстание. Словом, он остался дома, отправив с дочерью троих охранников.

В то время как Андрес поджидал его в засаде, дон Блас встретил первый удар, находясь в своем доме. Вначале он услышал громкие крики, затем увидел вооруженных чем попало рабочих. Их вели за собой отъявленные головорезы.

Оценив ситуацию, дон Блас понял, что силы слишком неравны и имение вот-вот будет захвачено. Сохраняя, однако, спокойствие и решимость, плантатор громовым голосом воскликнул:

— К оружию! К оружию!

Остальное читателю известно, вплоть до появления в осажденном доме молодой женщины в сопровождении Железного Жана и незнакомца со странным именем Стрелок Джо.

ГЛАВА 4

Как Джо перевязывает рану. — Врачебное предписание. — Десять минут на выздоровление. — Вперед! — Боб. — Джо и индейская лошадь. — Двое против двухсот. — Возвращение. — Спасение хозяина. — Отчаянное положение.

Раненый Жан лежал на диване. Рядом с ним находился Джо, метис, которого спаситель Хуаны называл братом. Разумеется, из уважения и любви к нему, так как было очевидно, что между молодыми людьми не существовало никакого родства.

Смертельно уставшая и не вполне оправившаяся после падения с лошади, Хуана также не отходила ни на шаг от своего благодетеля. Она долго и любовно смотрела на бедного Жана и затем со слезами на глазах промолвила:

— Вы его вылечите, не так ли?

— Конечно, сеньорита! Я сделаю все возможное! — ответил метис. — Да и потом, знаете, он здоров как бык и вполне оправдывает свое прозвище. Думаю, скоро с ним все будет в порядке.

— Кто бы вы ни были, заранее благодарю вас от всего сердца! — с достоинством вмешался в разговор дон Блас.

— Боже мой! Мы же друзья! — воскликнул Джо. — Верьте мне.

— Будьте здесь как у себя дома, — продолжил дон Блас, — сожалею, что в данный момент не могу выразить вам всю свою признательность. Лаура, дорогая, прошу побыть рядом с молодым человеком, спасшим нашу дочь. Позаботьтесь, чтобы ему было хорошо. А я пойду! Труба зовет!

С этими словами дон Блас схватил винчестер[51] и устремился в вестибюль. Послышался его голос:

— Держитесь… я здесь!

С выражением нескрываемого сострадания на красивом лице донна Лаура подошла к Джо. Тот внимательно исследовал рану.

— У вас в этом деле большой опыт, — тихо проговорила она. — Могу ли я чем-либо быть полезной?

— Благодарю, мадам, — почтительно ответил Джо, — не могли бы вы подать мне бутылку агвардиенте, а также немного ваты.

— Одну секунду…

— Мама! И я хочу помочь! — воскликнула Хуана.

Слуг поблизости не было, и все приходилось делать самим. Работники исчезли, привлеченные шумом разгорающейся бойни, непреодолимой тягой к разрушению, насилию, грабежам. Самые верные и порядочные присоединились к белым, укрывшимся за баррикадой.

— А вот и то, что мы искали! — воскликнул Джо. — Видите этот бугорок? Сейчас я его надрежу. Ну, вот!

Пуля вместе со сгустком крови упала на паркет.

— Так, так, — произнес метис, — стреляли из кольта[52].

Снаружи послышалась ружейная пальба, время от времени перекрываемая оглушительным и коротким рявканьем гаубицы. После каждого такого выстрела трясся весь дом. Грохот заставил вздрогнуть Жана, отчасти пришедшего в себя. После небольшой хирургической операции, проведенной его другом, он встрепенулся, открыл потухшие глаза, что-то бессвязно пробормотал и внезапно привстал, узнав метиса. Слабым, но отчетливым голосом Жан произнес:

— Джо! Старина!

— Жан! Наконец-то! Все будет нормально!

— Рана опасна? Только говори правду!

— Не беспокойся! Через полчаса ты встанешь на ноги и сможешь долбать этих… эту… словом, противника, черт побери!

Внезапное появление Хуаны заставило метиса подобрать более приличное выражение, чем то, которое он сначала намеревался произнести. Девушка приблизилась к приподнявшемуся на диване раненому. Она слышала его последние слова. Широко раскрытые глаза молодого человека смотрели на Хуану.

— Ах, — обрадовано воскликнула та. — Все в порядке! Бог мой, как я рада! Мама, мамочка! Иди сюда! Какое счастье!

Жан смутился, покраснел, затем залепетал:

— Не стоит… прошу, не надо! Право, я не заслужил. Видеть вас счастливыми и улыбающимися — самая большая радость для меня!

— Минуточку! — вмешался Джо.

Не теряя времени, он взял кусочек ваты, смочил его в спирте и приложил к ране.

— Вот так огонь! — Жан вскочил с дивана и сжал кулаки. — Ты как будто гвоздь в меня вогнал!

— Спокойно, — проворчал новоиспеченный лекарь. — Нет лучше средства в подобных случаях. Я знаю толк в таких делах. И тебе это известно!

Метис снял свой длинный шелковый пояс, несколько раз обернул им грудь Жана, перевязав таким образом рану.

Время от времени Джо через приоткрытую дверь бросал беглый взгляд на происходящее снаружи. Пьяные, очумелые и страшные бандиты вместе с индейцами устремились в очередной раз в атаку. Поодаль горели хижины, образуя вокруг имения кольцо из огня и дыма.

Сверкая глазами, Джо молча смотрел на происходящее. Затем топнул ногой, взмахнул руками и воскликнул:

— Черт побери, они и стрелять-то не умеют! Извините, сеньорита, я говорю о ваших людях. Их сейчас всех зарежут! Если б мы были там, Жан и я! Не хочу хвастаться, но половина этих разбойников лежала бы уже на земле! Давай, браток! Быстрей выздоравливай. Нас ждут большие дела!

— Я готов! — воскликнул Жан. Его взгляд пылал.

— Отлично! Уверен, что ты, как обычно, в прекрасной форме. Тебе нужны карабин, патроны и добрая порция агвардиенте для поддержки духа. Вы позволите, мадам?

На всякий случай донна Лаура принесла с собой две бутылки. Джо схватил керамическую флягу, открыл и кое-как вставил горлышко в рот Жана, который был вынужден долго, не отрываясь, пить. Освободившись, молодой человек воскликнул:

— Хватит! Хватит! Ты же знаешь, что я пью только воду!

— Ничего страшного! Это же лекарство! — невозмутимо произнес Джо.

Кровь ударила нашему герою в голову. Мгновенно ожив после простого, но весьма эффективного сеанса лечения, проведенного добрым Джо, он почувствовал, как к нему вернулась его прежняя сила. Звуки боя окончательно воодушевили Жана.

А снаружи борьба разгоралась не на шутку. Обе стороны, не жалея живота, продолжали одни — обороняться, другие — остервенело наступать. Сподвижники дона Бласа вот-вот будут обойдены с флангов. Наступавшие что-то громко и воинственно кричали. Справа и слева появились новые группы лазутчиков, пытающихся незаметно проникнуть в дом.

Именно в этот момент друзья выскочили во двор.

— Спокойно, ребята! Мы пришли! — громко, перекрыв стоявший шум, крикнул Жан.

Сжав кулаки, он спросил:

— Карабин! Кто мне даст карабин?

Хуана, сохранившая в столь критический момент удивительное хладнокровие, куда-то на мгновение исчезла вместе со своей матерью. Они быстро, бегом вернулись, держа в руке по карабину и неся в холщовых мешочках несколько коробочек с патронами.

Молодая женщина протянула оружие Железному Жану и, нервно сжав ему руку, крикнула:

— Защитите нас!

— Умрем, но не сдадимся! — тихо ответил Жан, прежде чем ринуться в бой. Несколько пуль с глухим треском вонзились в деревянные стойки в вестибюле. Упала на пол и со звоном разбилась большая фарфоровая ваза с орхидеями. Аналогичная участь постигла небольшую бронзовую статуэтку, стоявшую на комоде.

Хуана тихонько вскрикнула. Пуля прошла в миллиметре от ее головы. Она явственно почувствовала леденящее дыхание смерти.

— Вперед! — прорычал Жан.

— Не спеши! Одну минутку! — невозмутимо произнес Джо.

— В чем дело? Чего ты хочешь?

— Сначала необходимо защитить пушки.

Метис был прав. Восставшие вот-вот возьмут артиллерийские орудия. Тогда точно — пиши пропало.

Джо скомандовал:

— Целься! Пли!

Друзья одновременно вскинули карабины. В течение шести секунд наши герои вели непрерывный огонь из двух стволов. Это было похоже на пулеметные очереди[53].

Впереди, в пятидесяти метрах, двенадцать человек покачнулись и затем рухнули на землю.

Сверкнув глазами, Джо с наивной гордостью воскликнул:

— Неплохая работа, а?

Наши герои повернулись, чтобы взять патроны и набить карабины. Сзади стояли две бледные и полные решимости женщины. Они протянули друзьям по заряженному карабину.

Те схватили оружие, бросив короткое:

— Спасибо!

Стиснув зубы, Жан проворчал:

— Ты целься вправо… а я — влево. Огонь!

Ужасный грохот, сопровождаемый свистом пуль, продолжился с новой силой. Словно подкошенные, бандиты, метисы и краснокожие падали под ноги своих же товарищей. В толпе нападавших возникло легкое замешательство.

Этого, однако, оказалось достаточно, чтобы отбить орудия. Одно из них оказалось заряженным. Старинная пушка, из тех, в которых порох воспламеняется посредством зажженного фитиля. К несчастью, тот где-то затерялся во время сражения. Как же выстрелить? Дону Бласу в голову пришла неожиданная идея. Рискуя жизнью, он приставил свой револьвер к запалу и нажал на спусковой крючок. Порох, заполнивший узкий ствол канала, вспыхнул, и тотчас прогремел выстрел.

Грохот раздался неимоверный. Маленькая пушка вздыбилась и выплюнула из своих недр смертоносное железо. В рядах восставших образовалась довольно широкая брешь.

— Браво! Браво! — крикнул Жан, затопав ногами. — Теперь наша очередь, Джо! Идем в прорыв!

Молодой человек сбежал вниз по ступенькам, за ним — потрясая карабином и заранее радуясь предстоящей рукопашной схватке, — Джо.

— Думаю, сейчас мы отменно позабавимся!

Между тем Жан внезапно остановился на последней ступеньке. Он аж подпрыгнул от радости: некое рыжее существо, милое его сердцу, прикорнуло в самом центре великолепного кустарника с багровыми цветками! В тот же миг это существо пришло в движение, фыркнуло и, громко заржав, вскочило на ноги.

Молодой человек восхищенно воскликнул:

— Боб! Мой дорогой Боб! Я чуть было тебя не забыл! Совсем потерял голову!

Это действительно был конь Жана. Почуяв запах пороха и услышав звуки сражения, Боб издал воинственное ржание. Прыжком Жан уселся в седло. Затем повернулся к Джо:

— Следуй за мной! Я буду расчищать проход… возьмешь индейскую лошадь, их полно кругом. И затем в атаку! Думаю, мы пройдем здесь, как нож сквозь масло.

Затем Жан прищелкнул языком. На мгновение Боб, словно геральдическая[54] лошадь, встал на задние копыта и тотчас, широко раскрыв ноздри, устремился вперед. Уздечка спокойно лежала на шее коня.

Впереди в пятидесяти метрах дюжина индейцев гарцевала на своих мустангах. Они двинулись к пушкам, которые поспешно заряжались защитниками имения, среди которых была и девушка. На лошадях, украденных у дона Бласа, скакали метисы. Видимо, те, из засады. Чуть позади виднелись индейцы племени мансос, работники плантаций, стремящиеся к вожделенному погребку.

Жан верхом на могучем Бобе буквально ворвался в эту толпу негодяев. Держа наготове карабин, он громко крикнул:

— На место! Скоты! На место!

Однако нападавшие попытались его окружить. Боб принялся прыгать взад и вперед, кусать направо и налево, уничтожая пеших и всадников. Один из апачей поднял томагавк. Жан на лету схватил нападавшего за запястье, словно курицу с насеста, стащил индейца с лошади и грохнул оземь. Затем крикнул не отстававшему от него ни на шаг Джо:

— Возьми эту лошадь! Она твоя!

Откинув карабин за спину, бесстрашный метис, недолго думая, занял место поверженного всадника. Мустанг попытался было заартачиться. Однако Джо вонзил ему в бока шпоры, и конь послушно потрусил рядом с Бобом.

Кольцо окружения на некоторое время было прорвано. Защитники имения могли облегченно вздохнуть. Не будь Жана и Джо, этим смельчакам давно было бы худо. Тем не менее дон Блас понимал, что людей надо эвакуировать. Рано или поздно под натиском превосходящих сил они будут окружены и уничтожены на месте.

Скрепя сердце плантатор скомандовал:

— Отступаем! Друзья мои… отступаем к дому!

Для этого потребуется, по крайней мере, пять минут. Жан и Джо в это время должны будут принять весь удар на себя.

Двое против нескольких сотен головорезов!.. Против огромной толпы! Похоже, что у наших героев не оставалось никаких шансов. Крик, в котором соединились восторг и ужас, сопроводил их последнюю и решающую попытку выстоять. Не отставая друг от друга ни на шаг, друзья ринулись на живой частокол бандитов. Карабины были уже ни к чему. Их здесь и вскинуть негде, в такой тесноте.

Требовалось другое оружие.

Справа и слева вверх над их головами взметнулись острые томагавки — индейские топорики с прочной рукояткой. Один из краснокожих оказался совсем рядом. Насмешливо и зло усмехаясь, Жан крикнул:

— Эй, ты! Дай мне его!

И без труда, играючи, вырвал томагавк из рук индейца. Затем, привстав на стременах, с головокружительной быстротой замахал им над головой. Боб яростно рвался вперед и кусался словно тигр. Человек и лошадь вместе были похожи на смерч, ураган, исторгающий удары, толчки, крики… то есть все, что убивает, калечит, приводит в ужас.

Разумеется, Джо не отставал от своего друга. Вот и он схватил томагавк, великолепное оружие для рукопашного боя. И принялся крушить им направо и налево. Его конь, постепенно возбуждаясь, также превратился в настоящего зверя. Бесстрашные друзья молнией пронеслись сквозь ряды нападавших. Это было потрясающее зрелище!

Вот наконец они вырвались на открытое поле. Услышав сзади громкие вопли и проклятия, друзья расхохотались и не спеша остановили своих лошадей.

— Хорошая работа, Жан! — воскликнул Джо, по-индейски подняв томагавк над головой.

— Прекрасно, Джо! Прекрасно, браток… Ты был великолепен! — ответил Жан, привстав на стременах.

— Как твоя рана?

— Не стоит об этом!.. Я разогрелся… ничего не чувствую… завтра будет видно.

— Что дальше?

— Карамба! Продолжим… повернем обратно и вернемся защищать имение. Все просто, не так ли?

— Ты прав!.. Поехали!

Друзья находились в ста метрах от противника. Странное дело, никто и не думал их преследовать. Видимо, просто боялись!

Железный Жан скомандовал:

— Кругом! Вперед!

Джо ответил громким криком птицы-пересмешника, и обе лошади бешено устремились на врага. Вновь, словно две молнии, обрушились наши герои на красных, точно выжженная глина, противников. Послышались новые проклятия. Жалобные стоны смешались с дикими воинственными криками. Цепь пеших индейцев опять была прорвана.

— Я же тебе говорил… как нож сквозь масло! — воскликнул Жан. Происходившее все больше и больше забавляло его.

— Они хотят набросить на нас лассо! Идиоты!

Как и ранее на аллее, группа краснокожих попыталась перегородить дорогу нашим героям.

Наметанный глаз Стрелка заметил, как несколько метисов незаметно раскручивали свои лассо в надежде заарканить на полном скаку Жана и Джо.

Самое время! В воздухе, кружась, засвистели страшные петли, которые с поразительной ловкостью бросили мексиканцы.

— Твой карабин! — крикнул Жан.

— Все понял! — ответил Джо.

Тотчас оба мощно швырнули томагавки. Те со свистом, вращаясь, полетели на индейцев. Несколько краснокожих с разбитыми черепами беззвучно рухнули на землю.

В следующее мгновение друзья уже держали в руках свои винчестеры. Не целясь, с изумительной ловкостью и быстротой они открыли огонь. Торжествующие крики, которые пытались было издать метатели лассо, застряли у них в горле. Бессильно повисли вместе с ремнями руки бандитов. Смертельно раненные, они беспомощно уткнулись носом в луки своих седел. Мимо, словно смерч, пронеслись Жан и Джо. Они кричали:

— Недотепы!

Спустя несколько минут друзья легко перепрыгнули баррикаду, оставленную доном Бласом и его людьми. Защитники имения, уже не чаявшие увидеть наших героев вновь, с восторгом встретили Жана и Джо. Дон Блас, выражая общее мнение присутствующих, почерневший от копоти пороховой гари, оставшийся в живых благодаря молодым людям, громко произнес:

— Кабальеро! Мы обязаны вам жизнью! Вы самые храбрые люди на этой земле!

А Хуана, будучи свидетельницей героического сражения с индейцами, глядя на Жана, сказала своей матери:

— О! Я знала, что он вернется!

Но — увы! — это была всего лишь минутная передышка. Едва друзья, смущенные восторженной встречей, спрыгнули на землю и пожали несколько рук, как вновь послышались воинственные крики индейцев. Пожар разгорался все сильнее и уже приближался к имению. Складские помещения и магазины полыхали ярким огнем. Положение становилось безнадежным. Казалось, выхода не было.

ГЛАВА 5

Пьянка. — Осажденные. — Пожар. — Без родителей. — Бедная мать! — Похищение. — Как Жан и Джо оказались в поместье дона Бласа. — Признательность плантатора. — В поисках выхода. — Парламентер. — Письмо Андреса. — Срок — до полуночи. — Неужели конец?

Неужели все потеряно?

Впрочем, разграбление винного погребка на некоторое время остановило противника.

Осажденные получили передышку. Нападавшие пожелали утолить жажду. Наступило перемирие. Под мощным напором рухнули тяжелые двери из акации. Наконец проход был свободен. Некоторые повстанцы прямо-таки посходили с ума от нетерпения и вожделения!

Вскоре началась безумная пьянка! Все было бы ничего и, может быть, даже забавно, если бы не вспышка насилия и жестокости, последовавшая за этим пиром во время чумы.

Вовсе не важно, как назывались вина, из чего сделаны и каково их качество! Главное, что это было спиртное. Остальное никого не интересовало!

Наугад, не разбираясь, нападавшие жадно поглощали шарап, черный как портер[55], колонш, белый словно молоко, пюльк вишневого цвета и самые различные сорта мескаля тонкого золотистого оттенка.

Крики усилились. Толпа заметно оживилась. Кто-то запел, некоторые начали танцевать. Послышались обычные в таких случаях взаимные оскорбления.

Прошел час, а кутеж все продолжался. Вскоре он перерос в заурядную, беспробудную попойку, потребность в которой постоянно дремлет в этих людях. Зло, унаследованное ими от предков, и оно неизбежно погубит всех краснокожих.

До защитников дома доносились угрожающие крики пьяной толпы. Но никто, кажется, не собирался атаковать дона Бласа и его людей.

— Хоть бы эти скоты напились так, чтобы не встали, — проворчал Жан, в сердцах нажав на курок.

Раздался выстрел, и неосторожный почитатель Бахуса[56] замертво рухнул на землю.

— Да, — отозвался дон Блас, — мы смогли бы в таком случае спокойно уйти. К несчастью, они еще держатся на ногах. Более того, смотрите, ваш выстрел сделал их более осторожными.

— Вы правы. Они не столь пьяны, как я полагал.

И действительно, повстанцы перестали вести себя столь вызывающе, старались больше не высовываться и использовали малейшие укрытия, чтобы беспрепятственно добраться до погребка.

— Сеньор дон Блас, я думаю, у нас достаточно боеприпасов? — спросил обеспокоенный Железный Жан.

— Увы, совсем немного. И меня пробирает дрожь при этой мысли.

— А как с провизией?

— С этим вообще худо! Ничего нет! Ни муки, ни воды… Продовольственный склад рядом с винным погребком.

— Да, черт побери! Мало утешительного. Тем не менее надо держаться, и любой ценой.

— Либо, защищаясь, умереть.

— Умереть? Гм!.. Как можно позже…

— Но я обеспокоен, очень обеспокоен.

Жан не ответил. Да и к чему слова! Он прекрасно понимал, что положение было критическое.

Впервые бесстрашный ковбой ясно испытал чувство страха. Не за себя, разумеется. Он так часто рисковал своей жизнью. Да и Боб рядом. Верный конь всегда может вытащить хозяина из любой передряги.

Если Жан и испугался, то только за восхитительную Хуану, чей тонкий профиль и стройный силуэт он увидел в конце коридора. Да, именно за нее! За ее мать, за всех, кого она любила!

Жан хотел любой ценой избавить девушку от горя, печали… даже от самого ничтожного беспокойства!

Мучительно медленно тянулось время. Напившись, негодяи дремали на земле у винного погреба и чего-то ждали, не решаясь нападать. Видимо, чувство самосохранения пока брало верх. Значит, еще мало выпили!

Главари, вероятно, умело дозировали количество спиртного. Главное — не довести этих индейцев до состояния тупого равнодушия ко всему окружающему.

Наступила ночь. Чтобы осветить поле боя и помешать тем самым осажденным скрыться, бандиты подожгли все, что могло гореть.

Вспыхнул грандиозный пожар. Запылали хижины рабочих, сараи, складские помещения, хлопковое поле. Огромное огненное море заколыхалось под черным, удушающим облаком дыма. Позже вспыхнули ангары[57], сушилки, склады с маслом, прессы, машинное оборудование, образовав вокруг имения непреодолимое огненное кольцо.

Осажденные с трудом могли дышать в этой печке. Забаррикадировавшись группами в отдельных комнатах огромного дома, они чувствовали себя как на сковородке. Со всех сторон летели искры, языки пламени подбирались все ближе и ближе. Воды не было. Тушить огонь приходилось одеялами.

Положение становилось отчаянным.

Сжав зубы и прищурив сухие глаза, дон Блас не отрываясь глядел на то, как быстро гибнет с таким трудом нажитое богатство.

И все это — по вине Андреса!

Впрочем, разве метис не сказал: «Вы будете таким же голодранцем, как и я!»

Этот человек не бросает слов на ветер! Внезапно жесткие, твердые глаза плантатора повлажнели, когда он перевел взгляд на жену и дочь.

В ужасе от разгорающегося пожара, диких криков и выстрелов нападающих, красные силуэты которых плясали, словно черти в преисподней, женщины подошли к нему.

— Дорогие мои! Неужели нас ждет разорение, нищета и смерть! — воскликнул дон Блас.

Железный Жан услышал эти полные отчаяния слова. Стараясь скрыть овладевший им страх, он бодрым голосом произнес:

— Что вы! Разорение всегда поправимо… нищету гонят прочь… а смерть надо презирать! Да и потом, до этого еще ох как далеко! Сеньор, вы разве не знаете, надежда умирает последней. Не все потеряно, я уверен в этом! Из любой ситуации можно найти выход… впрочем, я — живое доказательство этому.

— Молодой человек, мне уже почти пятьдесят! А вам — не больше двадцати. В этом возрасте ни в чем не сомневаются!

— Прошу прощения, сеньор! Мне около двадцати трех лет. Впрочем, я не совсем в этом уверен.

— Как? Вы не знаете точно свой возраст? У вас что, нет семьи… родителей?

— Увы!.. Мои родители… — остановился Жан, словно эти слова пробудили в нем жестокие воспоминания.

Наступило долгое молчание. Все с любопытством смотрели на молодого человека. Он почувствовал направленные на него заинтересованные взгляды. Но Жан боялся, как бы окружающие не подумали чего-либо дурного о его акценте…[58] о нем самом… родителях.

В конце концов жестом, преисполненным скорбного благородства, он вскинул голову и, невзирая на всю драматичность положения, посреди бушующего моря огня и торжествующих повстанцев, словно в кошмаре, заговорил.

Жан решил-таки поведать свою историю этим людям, которых едва знал и которым угрожала смертельная опасность.

Глухим голосом наш герой начал:

— Как бы старательно я ни рылся в своей памяти, самое большее, что мне удается, так это смутно различать двух женщин. Одна — молодая, красивая блондинка с ангельским лицом. Я ее называл по-французски «дорогая маленькая мама»! Другая — индианка, которую я звал мама и мамита! Вероятно, она была моей кормилицей.

Мама! Я никогда не видел ее улыбающейся. Она всегда была в черном, оплакивая убитого мужа.

В порыве жалости и сострадания Хуана схватила руку Жана, сжала ее и тихим, дрожащим голосом произнесла:

— Бедная мать! Кроме вас, у нее никого не было?

— Никого, сеньорита! А как мы любили друг друга, скорбя в глубоком трауре. Она целовала меня с такой беспокойной, страстной, почти болезненной нежностью, что до сих пор я чувствую ласковую теплоту ее губ!

Мы часами, молча, погруженные в мучительное созерцание, разглядывали портрет молодого человека в военной форме, с золотой звездой на алой ленте.

Это был мой отец! Она заставляла меня с ним разговаривать, как будто он мог нас видеть и слышать.

А когда эти воспоминания, одновременно такие жестокие и дорогие, воплощались в словах, мама часто повторяла на великолепном французском языке, на котором я лепетал еще в колыбели, фразу:

— Люби его, как любишь меня, о мой маленький ангел! Всегда чти его память. Он был прекрасным человеком, но стал мучеником, невинной жертвой мерзкой клеветы, отравившей ему жизнь. Позднее, когда ты вырастешь, то все узнаешь и оценишь сам!

Затем, внезапно, полный провал в памяти. Не стало мамы! Я остался один… среди негодяев, похитивших меня и пытавшихся вовлечь в какие-то мерзкие дела. Больше я никогда не видел своей мамы.

С тех пор я всегда один. У меня нет ничего: ни домашнего очага, ни любви, ни надежды.

— О! Как это ужасно! — не выдержав, зарыдала Хуана. Ее лицо выражало бесконечное сострадание. — Я и не думала, что можно быть таким несчастным.

Донна Лаура, ее мать, взволнованно воскликнула:

— Говорите, мой друг, говорите… После того, что вы сделали для нас, мы не можем быть равнодушны к вашей судьбе!

Почтительно склонив голову, Жан, волнуясь, продолжил:

— Ваши слова, мадам, для меня дороже всех наград. Что касается моей жизни, которая вас так интересует, то здесь достаточно нескольких слов.

Мне удалось убежать от моих похитителей и устроиться юнгой[59] на корабле. И здесь было очень трудно, но все-таки интересно и приятно. Я долго плавал. Однажды едва не погиб в кораблекрушении. Затем оказался в Америке. Жил кое-как, перебиваясь с хлеба на воду. И так продолжалось до шестнадцати лет.

Потом стал ковбоем. Это занятие я полюбил всем сердцем. Не могу без лошади, огромных бескрайних прерий, ничем не ограниченной свободы, без этой ежедневной борьбы за кусок хлеба, за жизнь.

Здесь же я познакомился с Джо. Мы несчетное количество раз выручали друг друга. И сейчас живем как братья. Все ковбои имеют свое прозвище. Меня зовут Железным Жаном. А Джо — Стрелок. У него самое меткое ружье во всей округе.

Некоторое время назад сюда прибыла экспедиция из США, чтобы на месте изучить возможность строительства железной дороги. Нас взяли в качестве проводников. Мы должны были оказаться в местах, где живет мать Джо… он не видел ее шесть лет!

Нам быстро надоели эти высокомерные янки[60]. Мы оставили их и одни направились в Жаралиту, там Джо надеялся повидать мать.

На нашем пути оказалось поместье «Пристанище беглеца». Я решил остановиться здесь на некоторое время, ожидая, пока вернется Джо.

Мы расстались позавчера. Наслаждаясь великолепным лесом, я ехал один и вскоре совершенно случайно обнаружил засаду, которая, сеньорита, была устроена для вас.

Можете представить, как я удивился и одновременно обрадовался, когда во время бегства обнаружил среди повстанцев Джо.

— Прошу прощения, — покраснев, вмешался метис, — я знаю этого мерзавца Андреса… и сожалею, что имел глупость выслушать его. Все, что он сказал, — неправда, чудовищная ложь! Он столько наобещал… к стыду своему, должен признаться… я ответил ему согласием. И если теперь встречу его… клянусь Святой Девой, я сниму с него скальп. Простите меня, сеньор.

Дон Блас печально улыбнулся и произнес:

— Без вас и Железного Жана нас не было бы сейчас в живых. А теперь, друзья, когда наше положение ухудшается с каждым часом, мы должны быть вместе. И надо немедленно посовещаться. Несмотря на молодость, вы оба — опытные и знающие люди. Что нам делать? Ваше мнение? Железный Жан, прошу вас, начинайте первым.

— Благодарю за честь, сеньор. Я буду говорить открыто, ничего не утаивая. Нас здесь примерно сорок человек, еды и воды нет, не более десяти патронов на ружье.

— Увы! Такова жестокая правда!

— Итак! В данной ситуации я не вижу выхода… Вы слышите, сеньор, никакого выхода. Остается надеяться только на какую-либо срочную помощь извне.

— Вы правы. Но на кого же можем рассчитывать?

— На тех, кто проживает в этой местности. Необходимо послать гонцов, найти людей, пообещать им что-нибудь и привести сюда в течение ближайших суток отряд хорошо вооруженных, отчаянных людей.

— Но это невозможно!

— Надо попытаться.

— Кто сможет это сделать?

— Я, черт побери!

— Вы же ранены!

— Смотрите! И правда! А я и забыл!

— У вас не хватит сил.

— Меня зовут Железным Жаном.

— Но разве можно выбраться отсюда?

— Чепуха! Боб и не из таких переделок меня вытаскивал.

— Какой же вы мужественный и благородный человек!

— Вот это уже лишнее! Но знайте, что я с вами до конца!

— У вас душа и сердце героя!

— Сеньор Блас, прошу, это слишком! — с достоинством прервал плантатора Железный Жан. — Я не могу принять такие комплименты, но заслужу их потом… а также вашу дружбу, о которой мечтаю. А сейчас время не терпит. Все, ухожу.

Жан звонко крикнул:

— Джо!

— Я здесь, — отозвался метис.

— Браток! Пойду за подмогой.

— Я с тобой!

— Нет! Ты останешься здесь, чтобы защищать до последнего, слышишь, до последнего, дона Бласа, сеньору и сеньориту.

— Да, брат. Понял. Будет так, как ты говоришь.

— Отлично. Я рассчитываю на тебя. У нас есть еще агвардиенте?

— Немного осталось в бутылке.

— Хорошо! Вылей все на рану.

Джо щедро смочил жидкостью повязку и коротко произнес:

— Все в порядке. Пару дней можешь не трогать повязку.

— Отлично! Спасибо, брат! Это все, что надо. Сеньор Блас, любой ценой, невзирая на голод, жажду и атаки повстанцев, продержитесь двадцать четыре часа. Через сутки я буду здесь. Либо с подмогой, и тогда — свобода, либо один, и тогда — смерть, но я вас не покину.

Затем, ни слова не говоря, даже не взглянув на присутствующих, разинувших от восхищения рты, отважный ковбой прыгнул в распахнутое окно.

Он упал на кучу головешек и тотчас издал пронзительный, настойчивый крик пересмешника. Услышав знакомый сигнал, откуда-то из темноты, гарцуя, появился умный и верный, как пес, Боб. Жан ласково потрепал лошадь, затем одним прыжком вскочил в седло.

Нападавшие заметили его. Спотыкаясь, они побежали навстречу, пытаясь окружить беглеца. Время от времени раздавались ружейные выстрелы.

— Мерзавец! Собака! Остановите его! Не дайте уйти!

Показались пьяные, страшные апачи.

Жан прижался к холке коня, крепко обхватил его ногами и издал характерный звук, напоминающий скрежет. Боб отчаянно устремился вперед.

На мгновение на фоне огненных всполохов застыли всадник и лошадь. Через секунду оба, сопровождаемые оравой пьяных апачей, исчезли в темноте.

ГЛАВА 6

Парламентер. — Письмо. — Желание Андреса. — Огненная ночь. — Оборона. — Плохая стрельба. — Осада. — Последние патроны. — Конец? — Крик пересмешника. — Месть. — Ковбои. — Мистер Гарри Джонс — американский гражданин.

Наконец наступило утро. Сквозь огромное облако дыма тускло, скупо блеснули первые лучи восходящего солнца.

Пьяная оргия[61] продолжалась с прежней силой. Для этих несчастных, обезумевших людей наступил настоящий праздник, первый и единственный в их жизни.

Дон Блас не узнавал своих доселе послушных и кротких рабочих. До сих пор они составляли мирную и трудолюбивую семью.

Напившись же, эти люди возненавидели все, что доныне любили, испытывая дикую радость от разрушения того, что в течение последних двадцати пяти лет обеспечивало их существование.

Тем не менее они не осмеливались подойти слишком близко к дому. Время от времени оттуда раздавался ружейный выстрел, удерживающий повстанцев на почтительном расстоянии.

Чего же они ждали? Почему не решались нападать?

Ответ знал только тот, кто организовал эту вакханалию[62], тот, кто, оставаясь пока в тени, ждал благоприятного момента для решающего удара.

Да, Андрес, бывший бригадир дона Бласа, прекрасно знал, чего хотел!

По мере того как проходил день, положение осажденных становилось все хуже и хуже. Ни еды, ни питья! Обнаглевшие повстанцы демонстративно пили перед домом и ели кукурузные булочки, которые запекали тут же на многочисленных кострах.

В смертельном страхе и все усиливающихся мучениях проходил для осажденных день.

В шесть часов вечера восставшие как будто затихли. Неужто после этого начнется решающий штурм?

Нет. Перед домом появился индеец, чуть трезвее, чем остальные его собратья. Он медленно продвигался вперед, неся палку, на конце которой трепыхался кусок белой материи.

— Парламентер[63], — сокрушенно произнес дон Блас. — Я вынужден вступить в переговоры с этими негодяями. Пусть подойдет поближе.

Индеец беспрепятственно дошел до веранды. Несмотря на изрядное количество выпитого спиртного, краснокожий дрожал от страха. Он с трудом вытащил из-за пазухи скомканное письмо, положил его на видном месте и, внезапно обретя ловкость и быстроту, со всех ног пустился прочь.

Дон Блас расправил листок бумаги, быстро пробежал его взглядом. Затем начал перечитывать вновь, словно не понял с первого раза. Смертельная бледность покрыла его лицо, письмо задрожало в руках, зубы сами собой сжались. Дон Блас непроизвольно застучал ногой по паркету. Чувствовалось, что им овладел бешеный гнев.

— Отец! — воскликнула Хуана. — Отец! В чем дело? Что случилось? Говорите же! Не молчите!

Плантатор два или три раза шумно и глубоко вздохнул, как будто ему не хватало воздуха. Затем отвел в сторону жену и дочь, охрипшим голосом произнес:

— Послушайте! Вы должны все знать.

Дон Блас прочел письмо прерывающимся голосом, выплевывая слова, словно они раздирали ему горло. Наконец он остановился, не в силах унять волнение. Женщины с ужасом посмотрели друг на друга.

— Как? — задохнулась от возмущения донна Лаура. — Андрес, наемный рабочий и, что еще хуже, метис, осмелился домогаться нашей дочери?

— Позор! Я даже не решился вам об этом сказать раньше.

— О, мой друг! Какой ужас!

— Я с ним поступил так, как он того заслуживал, — прорычал плантатор.

— Бедный Андрес, — тихо пробормотала Хуана. — Вот почему он был так внимателен со мной, так предан мне.

— Что я слышу, дочь моя? Вы жалеете его? — гневно заорал дон Блас. — Вы оскверняете свою жалость, адресуя ее этому дикарю, этому прокаженному[65]. Его храбрость обернулась для нас жестоким, кровавым оскорблением.

— Да, отец, мне жалко Андреса за то, что он полюбил меня. Тогда как я не могу, не должна и не хочу разделить его чувство. Может быть, вы обойдетесь с ним помягче? Вы же видите, в каком мы положении.

— Нет! Пусть лучше он убьет нас! Этот бандит — твой жених?! Я предпочитаю топор позору! Смерть — стыду!

— Смерть! О нет! Я не хочу умирать! Это невозможно, — воскликнула девушка, вспомнив отважного Железного Жана.

Сердце молодой женщины сильно забилось, но не от страха, а от надежды. Она подумала: «Он вернется… и спасет меня».

Снова наступила ночь. Огненная ночь! Немного поутихший пожар по-прежнему пурпуром озарял все вокруг. Защитники дома падали от голода и жажды.

Развязка медленно, но неумолимо приближалась. Большие часы на башне дома мерно пробили двенадцать.

Совсем недалеко в темноте послышались воинственные крики. Большая темная масса людей неспешно двинулась к поместью.

Впереди с карабином за спиной твердо шагал человек. Метров за пятьдесят до цели он остановился, словно чего-то ждал. Все оцепенели. Наступила тишина.

Дон Блас узнал Андреса!

Кровь ударила плантатору в голову. Он яростно закричал, вскинул винчестер, прицелился и выстрелил. Пуля прошла рядом с ухом метиса и убила кого-то сзади.

В свою очередь Андрес зарычал и громко воскликнул:

— Вы этого сами захотели, дон Блас! Да падет пролитая кровь на вашу голову! Вперед, друзья мои, вперед!

Индейцы, метисы и другие бандиты, примкнувшие к Андресу в надежде получить свою долю добычи, с диким ревом бросились к дому.

Восемьсот — девятьсот возбужденных алкоголем человек!

Вот-вот произойдет ужасное столкновение!

Послышался громоподобный возглас дона Бласа:

— Друзья! Не стрелять! Пусть подойдут поближе! Огонь!

Раздались оглушительные выстрелы. Но здесь произошел феномен[66], хорошо известный тем, кто хоть однажды ночью вел беглый огонь. Даже самые хладнокровные стрелки испытывают тягу чуть-чуть приподнять ствол оружия. И, как следствие, пуля летит выше цели. В то время как следует целиться гораздо ниже, где-то на уровне колена нападавших. Кроме того оборонявшиеся стреляли слишком быстро и совсем не жалели патронов. В течение нескольких минут было истрачено огромное количество боеприпасов. Людьми овладело безумие, помутневший разум толкал к беспрерывной, беспорядочной стрельбе, стремлению создать побольше шума, огня, дыма. Никто и не задумывался об эффективности этой пальбы.

Возбужденные долгим ожиданием, напуганные мощной атакой банды головорезов, защитники имения за считанные мгновения опустошили магазины своих карабинов.

Однако все пули прошли слишком высоко.

Теперь они были безоружны и вряд ли долго выстоят в неравной рукопашной схватке, где на одного обороняющегося приходилось двадцать нападавших.

В мгновение ока людская толпа словно накрыла горстку мужчин, оборонявших поместье.

Началась яростная борьба, в которой с равным успехом использовались ноги, кулаки, ножи. Защитники дома медленно, но неумолимо отступали к большой комнате, где находились донна Лаура и ее дочь.

— Держитесь, друзья! Держитесь! — не переставая кричал дон Блас, но голос его слабел с каждым мигом.

— Победа! Победа! Они в наших руках! — завопил Андрес, вскинув мачете.

Враги заметили друг друга. Группа дерущихся помешала им сцепиться в смертельной схватке. Скверно бранясь, дон Блас и Андрес безуспешно пытались схватиться врукопашную.

— Прокаженный! Собака! Нищее отродье! — орал дон Блас.

— Голодранец! Ты го-ло-дра-нец! — не оставался в долгу бывший бригадир.

Внезапно, весь в лохмотьях, окровавленный, сверкая глазами, появился Джо. С мачете в одной руке, карабином в другой он встал перед Хуаной и ее матерью.

— Сеньора и сеньорита! Я здесь! Не бойтесь!

— Ах, Джо! Это конец! — горько заплакала девушка.

— Перестаньте! Надежда умирает последней! В моем винчестере еще шесть патронов. Мы сможем продержаться целых пять минут! Жан обязательно придет!

— Но будет поздно!.. Джо, ко мне! На помощь!

Вперед устремилась плотная группа пьяных, страшных людей. Лица их были искажены, они размахивали огромными волосатыми руками и едва держались на ногах. Треснула, а потом рухнула на пол узкая дверь. Через мгновение комната заполнилась бандитами.

Джо поднял винтовку и не спеша сделал пять выстрелов. Несколько человек упали. Остальные отступили, не решаясь двинуться вперед. Но задние продолжали напирать. Новый бросок… Последний выстрел.

Джо схватил карабин за ствол и обрушил приклад на голову ближайшего индейца. Еще минута неравной схватки.

Бесстрашный метис поскользнулся, упал на колено. Тут же вскочил и воскликнул:

— Я буду вас защищать!.. До самой смерти!

Дона Бласа сбили с ног, и какой-то бандит приставил ему к горлу нож. В плотном кольце нападавших Джо в очередной раз взмахнул винтовкой. Приклад разлетелся вдребезги. Джо тут же схватили, скрутили… Взметнулись мачете…

Внезапно послышался тонкий пронзительный крик, перекрывший остальные звуки.

Это был крик пересмешника! До боли знакомый сигнал.

— Жан! Он успел! Ко мне, брат!

— Ах! Я знала! Он успел! — прошептала Хуана.

В тот же миг негодяй, навалившийся на дона Бласа, от удара ногой отлетел в сторону. Люди, окружавшие Джо, были в одно мгновение рассеяны длинной смертоносной очередью.

Затем появился человек, вооруженный одним томагавком и заменявший собой десятерых. Потрясающий, великолепный, словно полубог! Один его вид привел в ужас бандитов. Внезапно он воскликнул растроганным голосом:

— Славу Богу!.. Я прибыл вовремя!

— Жан! О, Жан! — только и смогла произнести восхищенная Хуана.

— Да, браток, ты прибыл как раз, — вмешался Джо.

— Железный Жан! Как мне вас благодарить? — тяжело поднимаясь с пола, произнес дон Блас.

В этот момент снаружи раздался ружейный залп.

— Боже мой! Что это такое? — встревожилась молодая женщина.

— Салют, сеньора! Салют в честь вас всех! — почтительно склонился Железный Жан.

Комната в это время, словно по волшебству, опустела.

Послышался новый залп, затем еще. Так продолжалось минут пять.

Затем наступила внезапная тишина, которую сменил постепенно усиливающийся жалобный плач, скорее вой десятков раненых людей. Толпа повстанцев в пьяном угаре, жажде крушить, убивать была уничтожена и рассеяна довольно быстро.

При свете последних отблесков пламени защитники дома словно завороженные осматривали двор, сплошь усеянный телами убитых и раненых бандитов.

Послышались громкие, торжествующие крики победителей:

— Гип! Гип! Ур-ра!

Откуда-то из темноты появились люди — их было несколько десятков. Светлокожие, в белых льняных рубашках, зашнурованных на груди. За широкими ремнями торчали рукоятки больших револьверов, украшенных серебром. Все — в мягких кожаных сапогах со шпорами, на голове — широкополые шляпы, которые носят американские ковбои.

Спрыгнув на землю, они, придерживая своих коней под уздцы, о чем-то тихо переговаривались и, по всей видимости, ждали дальнейших указаний. Огромного роста молодой человек, кажется, был их командиром. Он отделился от группы своих товарищей и один направился к дому. Оттуда, хромая, согнув спины и волоча ноги, во все стороны разбегались последние, оставшиеся в живых повстанцы.

Дон Блас, его супруга, дочь, Джо, Железный Жан, а с ними и остальные защитники «Прибежища беглеца» постарались поскорее покинуть зал, в котором чуть было не погибли.

Они вышли на террасу. К ним подошел незнакомец. Он снял шляпу, почтительно поприветствовал дам и на безупречном английском обратился к Железному Жану:

— Джон, дорогой, представьте меня.

Жан сделал шаг вперед и произнес:

— Мистер Гарри Джонс, американский гражданин. Дон Блас Герреро, хозяин дома.

ГЛАВА 7

Посреди развалин. — Самый быстрый. — Два раненых индейца. — Помилование. — Быстрый Лось и Солнечный Цветок. — Коралловое колье. — Перевязка. — Хлопковый король. — Несколько миллионов. — Наведение порядка в поместье. — Взаимная симпатия.

Ошарашенный столь быстрым развитием событий, дон Блас, однако, быстро овладел собой. Он восхищенно посмотрел на стоявшего перед ним невозмутимого гиганта, затем с присущим людям своей национальности темпераментом[67] широко раскрыл объятия и бросился к молодому человеку. В соответствии с мексиканской традицией[68] крепко обнял его, несколько раз приподнял, ласково потрепал рукой по спине.

Потом дрожащим от волнения голосом проговорил:

— Мистер Джонс! Мы обязаны вам жизнью! До сих пор я вздрагиваю… Нас ждала смерть… если б не вы, не ваши мужественные люди и не наш храбрец Железный Жан.

Молодой человек ответил на правильном испанском, но с характерным для американцев носовым акцентом:

— Вы правы, сеньор. Но все-таки самой большей похвалы заслуживает Железный Жан. Это он нашел нас и очень вовремя привел сюда. Но прошу вас, не будем больше об этом. Соседи должны помогать друг другу.

— Вы проживаете недалеко отсюда?

— Да, сэр. У нас тут лагерь. Я руковожу экспедицией по изучению возможности строительства в Мапими железной дороги. Вы ведь знаете об этом? Мы находились в пятидесяти милях от вашего дома, когда примчался Железный Жан и рассказал о случившемся. Счастлив, что оказались здесь вовремя.

Бледные, уставшие, еще не пришедшие в себя от пережитого, донна Лаура и Хуана протянули молодому человеку руки и еле слышно прошептали слова благодарности.

Почтительно склонив голову, Гарри Джонс с учтивой сдержанностью сказал:

— Дорогие дамы, примите уверения в моем искреннем к вам уважении.

И, крепко пожав женщинам руки, энергично продолжил с видом человека, знающего цену времени:

— Здесь царит невероятный беспорядок, а вам необходимо хоть немного отдохнуть…

— Прежде всего, — прервал американца дон Блас, — мы умираем от голода и жажды.

— Бог мой! Конечно, вы правы. Поспешим!

— Мы с вами, Гарри! — воскликнул неутомимый Железный Жан.

Только сейчас американец заметил рядом с собой метиса, протянул ему руку и, громко рассмеявшись, произнес:

— И Джо здесь! Джо по прозвищу Стрелок! Учтите, я на вас не обижаюсь, хотя вы слишком рано оставили нас.

— Рад вас видеть, Гарри, — ответил метис. — Можете рассчитывать на меня.

— Ловлю на слове, дорогой!

Ковбой еще раз поклонился дамам, быстро повернулся и направился в сторону веранды к поджидавшим его там людям.

— Друзья! Это не входит в круг ваших обязанностей, но тем не менее я попрошу вас помочь мне навести порядок в доме этих леди и джентльмена.

— В чем дело, Гарри? С удовольствием поможем! — сразу отозвалось несколько доброжелательных и энергичных голосов.

Несмотря на весь трагизм ситуации, дон Блас оставался доном Бласом, то есть поборником строгой иерархии в отношениях с подчиненными. Тем более его, сторонника классовых различий, гордящегося своей принадлежностью к высшей расе[69], поразили простота и естественность в обращении этих людей, среди которых было много цветных, со своим вожаком, белым американцем.

Ковбои спрыгнули с лошадей и последовали за Гарри. А тот, показывая пример, первым рьяно взялся за работу. Молодые люди быстро очистили двор от мертвых повстанцев, поставили на место опрокинутую мебель, все тщательно подмели, вымыли.

В это время Джо и Жан с несколькими добровольцами принесли воду и пищу для жаждущих и изголодавшихся. Они перевязали раненых, уложили их поудобнее.

Наступил рассвет. Уставшая, разбитая Хуана вздремнула.

Внезапно душераздирающие крики, перекрываемые грубыми проклятиями, разбудили заснувшую девушку.

Под верандой обнаружили двух раненых индейцев.

Два гиганта из Техаса[70] легко извлекли краснокожих из подполья и небрежно, словно имели дело с металлоломом, волоком потащили прочь.

Несчастные поняли, что им пришел конец. Один из них — постарше и покрепче — стал осыпать всех бледнокожих проклятиями, несколько раз презрительно сплюнул в их сторону, а затем запел предсмертную песню.

Другой индеец, подросток, отличался незаурядной красотой — прекрасные черные глаза, белые жемчужные зубы, коралловые[71] губы, великолепный бронзовый цвет лица, слегка побледневшего от боли и страха.

Одна его рука, видимо задетая пулей, безвольно висела вдоль туловища. Другой он пытался намертво вцепиться в своего товарища! Внезапно индеец начал истошно кричать. Эти отчаянные вопли и разбудили Хуану.

Пленник был облачен в длинное, ниже колен, и затянутое на поясе платье из оленьей кожи, шаровары из того же материала с роскошной бахромой по швам, а на ногах — мокасины[72]. Вся одежда была украшена красивой замысловатой вышивкой.

Вдруг от головы индейца отделилась длинная иссиня-черная коса, до сих пор закрепленная на затылке выпавшей костяной заколкой.

— Слушай! — прохрипел один из янки. — Провалиться мне на месте, если это не индианка.

— Ты не ошибся! — ответил другой.

— Что будем делать?

— И думать нечего! Обоих пристрелим, и точка! Это как гремучую змею — всегда убиваешь с удовольствием.

— Ну вот и отлично!

В соответствии с жестоким и неумолимым законом пустыни ковбои вытащили револьверы и приставили стволы к головам пленников.

Индеец выругался в последний раз. Индианочка громко закричала. Вот-вот прогремят выстрелы.

Хуана бросилась вперед. Порывистым движением она отстранила в сторону револьверы и, задыхаясь, произнесла:

— Пощадите их, джентльмены! Прошу вас!

Ковбои учтиво склонили головы и засунули кольты за пояс.

— Как скажете, сеньорита. Ваша просьба — для нас закон!

— Спасибо! Благодарю вас от всего сердца!

Попытка героически встретить смерть, кажется, вконец обессилила индейца. Он побледнел, глаза часто-часто замигали. Бросив последний, преисполненный невыразимой нежности взгляд на девчушку, краснокожий тяжело рухнул на землю.

Железный Жан и Джо подошли к Хуане. Они поняли ее великодушный и благородный замысел: спасти этих несчастных, перевязать и — кто знает? — вылечить их жестокие души.

— Индейцев надо отнести в дом, не так ли, сеньорита? — спросил Железный Жан.

— Да, мой друг, спасибо вам! — признательно улыбнулась Хуана.

Железный Жан легко, словно ребенка, поднял краснокожего и играючи понес.

В свою очередь, Джо деликатно взял на руки индианочку, которая весила не больше раненой пташки.

Они положили раненых на пол в большом зале, переоборудованном под лазарет. Опытный Джо оказал индейцам первую помощь.

Вскоре старший краснокожий пришел в себя. Пуля задела ему плечо. Серьезная, но не смертельная рана. Для ее обработки Джо, как ранее в случае с Жаном, щедро использовал спирт. Он также предложил индейцу выпить целый стакан крепкого напитка.

Такой метод лечения не принят среди аборигенов. Впрочем, краснокожий не выказал ни малейшего неудовольствия. Наоборот! Он с большой охотой принял порцию спиртного, с удивлением взирая на этих бледнолицых, проявляющих столь не свойственную им, по крайней мере до сих пор, широту души по отношению к поверженному индейцу.

Наконец перевязка была сделана. Джо на индейском языке обратился к раненому, чувствовавшему себя несравненно лучше:

— Мой краснокожий брат доволен? Ему легче?

— О! Мой юный брат такой хороший доктор. Быстрый Лось благодарит его.

— Быстрый Лось — храбрый воин и славный вождь. Он скоро выздоровеет. Ему вернут оружие, коня, и он сможет вернуться к своим.

Индеец искренне полагал, что его хотят вылечить и затем подвергнуть изощренным пыткам. Подобные вещи нередко практиковались краснокожими.

Поэтому, не веря своим ушам, он недоверчиво переспросил:

— Мой брат говорит правду? Его язык не раздвоен, словно у змеи?.. Быстрый Лось вернется домой… свободный?..

— Конечно! Клянусь, что так и будет!

— О! Как добр мой брат!

Показав на маленькую индианку, раненый добавил:

— Мой юный брат, великий доктор также перевяжет мою дочь — Солнечный Цветок?

— Обязательно, вождь! Сейчас же! И я постараюсь!

— Цветок тоже будет свободна?

— Она никогда не расстанется со своим отцом, храбрым воином Быстрым Лосем, ставшим нашим другом.

Услышав на родном языке столь добрые слова, девочка немного успокоилась. А когда она увидела склонившуюся над ней с ласковой улыбкой Хуану, страхи рассеялись окончательно.

Молодая женщина обратилась к Джо:

— Поторопитесь, пожалуйста, дорогой Джо, я помогу вам. А ты, малышка, ничего не бойся. Все будет хорошо.

Та с достоинством, присущим индейцам, ответила на довольно правильном испанском:

— Солнечный Цветок — дочь воина. Она столь же бесстрашна, как и ее отец — Быстрый Лось.

Кость на руке девочки оказалась раздроблена пулей. Джо ловко соединил твердые осколки, положил на рану смоченную спиртом вату. Хуана приставила две палочки, и метис тщательно перебинтовал руку. Бедная девочка, которой, кажется, не было и шестнадцати, не проронила ни звука. Лишь огромные капли слез беззвучно скатывалась по щекам из красивых темных глаз.

В какой-то момент ее взгляд остановился, словно загипнотизированный, на коралловом колье[73] Хуаны. Инстинктивно девочка потянулась к нему и потрогала украшение.

Она слабо улыбнулась и прошептала:

— О! Как это красиво… Цветок никогда не видела ничего подобного.

Хуана быстро сняла колье и закрепила его на бронзовой шее маленькой индианки.

— Тебе нравится, получи от меня подарок!

Обрадованная девочка мгновенно забыла про боль, широко улыбнулась и воскликнула:

— Солнечный Цветок счастлива! Как никогда!

Она всем сердцем полюбила красивую бледнолицую, такую добрую и великодушную.

— Солнечный Цветок! Какое красивое имя! И как оно тебе идет, дорогая малышка!

Измученная усталостью, волнением и большой потерей крови, девочка слабо улыбнулась Хуане. Она бросила нежный взгляд на Джо, взяла руку молодой женщины и тихо уснула.

В это время Гарри Джонс подошел к дону Бласу.

В доме был наведен относительный порядок, люди попили, поели, и теперь мужчины могли спокойно побеседовать. С любопытством посмотрев на молодого гиганта, плантатор произнес:

— Я хорошо знаю одного джентльмена, вашего соотечественника. Вы с ним — как две капли воды. Удивительно! Речь идет о достопочтенном Майкле Джонсе… знаменитом полковнике Джонсе… известном миллиардере. Хлопковом короле. Вы случайно ему не родственник?

— Я его единственный сын! К вашим услугам, дон Блас!

— Тысяча чертей! Хлопковый король! — с оттенком невольного почтения к более богатому воскликнул плантатор.

— Повторяю: к вашим услугам!

— Тысячу раз спасибо, сэр!

— Впрочем, и вы известны мне: как не знать одного из наших самых солидных и уважаемых поставщиков сырья. Когда Железный Жан рассказал, что тут случилось, я тотчас помчался спасать основного партнера[74] фирмы. Надеюсь, вы сможете быстро восстановить производство. И построите новый дом.

— Я бы очень этого хотел, но увы!..

— Наша компания с удовольствием поможет.

— Дело в том, что я разорен…

— Значит, вам не остается ничего другого, как согласиться на мое предложение.

— Мы обязаны вам жизнью.

— Сие не имеет никакого отношения к бизнесу. Вам достаточно будет одного миллиона долларов?

— Но это же огромная сумма! — воскликнул дон Блас, потрясенный непринужденностью, с которой молодой человек назвал цифру.

— Да, сэр… огромная. Ну, так вы согласны?

— У меня нет никаких гарантий.

— Почему же? А ваше честное слово?

— А если я умру?

— Возьмите меня в долю… двадцать процентов меня устроят. Я люблю работать и ненавижу безделье. Это дело с железной дорогой меня не увлекает. Соглашайтесь, дон Блас. Уверяю вас, через десять лет мы станем вице-королями хлопка!

Склонив голову и нахмурив брови, плантатор задумался. Ведь он терял свободу!

— Согласен! — наконец с усилием произнес дон Блас. — Но с условием: вы будете моим равноправным компаньоном.

— Отлично! Договорились. В лагере у меня сто тысяч. Это для начала. Пошлите за ними. Они нам срочно понадобятся.

— Послушайте, это интригует![75] Такое бескорыстие с вашей стороны… после нашего спасения…

— Не стоит об этом, прошу вас! Я просто счастлив оказаться полезным. Оставьте за мной право на радость, которую я испытываю, оказывая вам эту услугу.

Гарри Джонс явно чего-то недоговаривал. Впрочем, он даже сам себе не смог бы этого объяснить. Да и то сказать, события в последние несколько часов развивались стремительно и непредсказуемо. Но главное было очевидно — один только вид Хуаны произвел на гиганта неизгладимое впечатление.

В этой драматической ситуации, посреди полыхающего огня, в кольце кровожадных краснокожих она показалась ему живым воплощением человеческой красоты. Увидев ее, он испытал глубочайшее потрясение, а затем неодолимую потребность посвятить себя ей, умереть ради нее.

Даже после победы, когда опасность миновала, американец все еще не мог опомниться — красота порой потрясает больше, чем смерть.

В это время Хуана и Железный Жан совсем случайно оказались рядом у изголовья раненой индианки. Молодые люди испытали бесконечное счастье, пребывая наедине, рядом друг с другом.

Жан, внутренне радуясь чувству выполненного долга, был удивительно робок. Настолько, что даже не осмеливался обратиться к той, которую спас. Рана его больше не беспокоила.

Он забыл о том, что последние двое суток только и делал, что дрался, мчался на лошади, затем опять дрался, презирая смерть. И эту минутную близость Жан посчитал небесным подарком за все перенесенные испытания.

А она, прислонившись к этому огромному, великодушному, бесстрашному и преданному воину, чистому душой, как ребенок, вздрогнула от ужаса, вновь мысленно представив свою короткую и ужасную эпопею[76]. Затем про себя сказала: «Я ему обязана самым дорогим — жизнью!»

Девушке показалось, что она знает его давно. Очень давно! Всегда! Что именно он воплощает в себе героический идеал ее девичьих грез и никто не отнимет у нее такого доброго и сильного защитника.

ГЛАВА 8

Мистер Гарри Джонс держит свое слово. — Претендент. — Жан и Хуана. — Просьба. — Шумное объяснение. — Ярость. — Бегство. — Цветок. — Исчезновение индейцев. — В Жаралите. — Жан узнает места, в которых никогда не был. — Дом. — Мамита!..

Так в задушевной и все более крепнущей близости прошла неделя.

В доме вновь воцарился порядок. Подобно сказочному Фениксу[77] «Прибежище беглеца» быстро возродилось, точно из пепла.

Мистер Гарри Джонс сдержал обещание. Очень скоро прибыли деньги. А с ними и небольшая бригада строителей, которая с жаром принялась за работу.

Молодой миллионер действовал широко, по-американски. Его энергия, быстрый, практичный ум, а также доллары творили чудеса.

Одновременно гигант выказывал всяческие знаки внимания Хуане, которая относилась к нему с симпатией и поистине сестринской любовью.

А дон Блас, выдавая желаемое за действительное, уже видел ее невестой, а там и женой богатого американца.

Вместе с тем плантатор не мог не заметить, что и Железный Жан ухаживал за Хуаной.

И здесь, в очередной раз проявив недальновидность, дон Блас недооценил силу взаимного и необоримого влечения Жана и собственной дочери. Плантатор не понял характера молодого человека. Он не мог и не хотел признать в нем равного себе.

Конечно, с одной стороны, Железный Жан являлся для него хорошим парнем, которому дон Блас был многим обязан, но с другой — существом низшего порядка, обыкновенным авантюристом, искателем приключений.

Дон Блас также и представить не мог, что Хуана испытывала к своему спасителю совсем иные чувства, нежели просто благодарность и признательность.

Столь очевидная недальновидность в высшей степени гордого и властного хозяина дома рано или поздно должна была привести к катастрофе.

Между тем Андресу удалось скрыться. Несмотря на активные поиски, его так и не смогли найти. Бывшего бригадира не оказалось среди убитых. Тот факт, что самый заклятый враг семейства Герреро остался жив, причинял всем определенное беспокойство.

Зато радовало, что Железный Жан и индейцы — Быстрый Лось и Солнечный Цветок — были практически здоровы.

Однажды утром бледная и заплаканная Хуана прибежала к своему спасителю. Предчувствуя недоброе, тот спросил:

— Сеньорита! Что случилось? У вас такой несчастный вид!

— Жан! — всхлипывая, прошептала молодая женщина. — Мистер Джонс попросил у отца моей руки.

Ковбой вздрогнул, словно получил пулю в самое сердце. Сделав отчаянное усилие, он преодолел секундную слабость и погасшим голосом произнес:

— Вы, сеньорита… Жена этого иностранца! Но что сказал ваш отец?

— Ах! Разумеется, он безмерно рад! А я просто убита! Я и не думала о мистере Джонсе!

— Ох! Сеньорита, вы возвращаете меня к жизни! — воскликнул молодой человек, только сейчас осознав глубину своей любви к Хуане.

До сих пор эти два больших ребенка испытывали радость от взаимного общения, близости, одинаковости вкусов, интересов. Но они еще никогда не говорили о любви.

При мысли о расставании, о том, что они больше не увидятся, их сердца распахнулись.

Молодые люди долго, печально и молча смотрели друг на друга, лишь сейчас осознав, насколько жестокой бывает жизнь, только-только приоткрывшая им свои двери.

Однако, решительный по натуре, Жан недолго предавался мучительным размышлениям.

— Сеньорита! Я страстно хочу постоянно видеть вас, на коленях готов стоять… каждую минуту выказывая переполняющие меня преданность и любовь. О! Навсегда стать вашим верным и скромным другом… угадывать ваши желания… дать все самое лучшее… окружить нежной лаской… я уже мечтал обо всем этом.

— И я, Жан! Вы вошли в мою жизнь, причем в самые ее ужасные мгновения! Воспоминания о них до сих пор холодят сердце.

— Благодарю вас за эти слова. Они дают мне силу и надежду! Сеньорита! Время не терпит… я это чувствую. Позвольте мне сейчас же пойти к дону Бласу и, в свою очередь, попросить у него вашей руки.

— Да, Жан! И знайте, что бы ни случилось, я буду принадлежать только вам.

Стремительно, не дав молодому человеку возможности ответить, она вышла из комнаты, охваченная сладостным волнением.

Дон Блас находился один в бывшем салоне[78]. Он ходил взад-вперед, дымя сигаретой и бросая время от времени взгляд на разбитые стекла, оборванные портьеры[79], поломанную мебель, размышлял: «Наконец-то, скоро прекратится этот кошмар. Как все удачно складывается… моя дочь выйдет замуж за миллиардера… я стану могущественней самого Президента и смогу претендовать на все».

Услышав звон шпор, плантатор поднял голову и остановился. В помещение вошел и вежливо поклонился Жан.

— Смотри! — улыбнулся дон Блас. — Железный Жан! К вашим услугам, мой мальчик.

Молодой человек серьезно и торжественно ответил:

— Прошу, дон Блас, уделить мне несколько минут. Я хочу сказать вам нечто очень важное.

— Охотно… мы одни, я никого не жду. Говорите.

Собравшись с духом, Жан медленно, слегка дрожащим от волнения голосом произнес:

— Сеньор дон Блас, я беден. У меня только оружие и мой конь. Но я чувствую в себе достаточно сил, чтобы покорить весь мир.

Еще не осознав, о чем пойдет речь, дон Блас прервал молодого человека:

— Я буду очень рад помочь вам.

— Сеньор дон Блас, я не прошу милостыню! Кроме того, позвольте заметить следующее: я не какой-нибудь бродяга, каковым могу показаться. Я прекрасно помню своих родителей… свое происхождение. Я — выходец из благороднейшей французской семьи, и мое имя заслуживает всяческого уважения.

— Верю, мой мальчик! Но какое это все имеет ко мне отношение?

— Сейчас узнаете, — твердо ответил Жан. — Я испытываю к донне Хуане самые искренние, исполненные почтения чувства… и пришел просить у вас ее руки!

Эти слова оглушили плантатора подобно выстрелу. Он вздрогнул, напрягся, прикусил губы и наконец насмешливо ответил:

— Я не ожидал такой чести с вашей стороны. Простите мне минутное замешательство… Надеюсь, вы не сочтете за нескромность, если я спрошу, как же на самом деле звучит ваше имя?

— Мой отец — французский офицер — служил в штабе императора Максимилиана. Его звали Антуан Вальдес.

При упоминании этого имени доном Бласом овладело странное возбуждение. Лицо как-то передернулось, глаза налились кровью, он задрожал от ярости. Взмахнув рукой, плантатор сдавленно воскликнул:

— Вальдес! Вы говорите, Антуан Вальдес?

— Да!

— Я бы охотнее отдал свою дочь несчастному без имени и без копейки за душой. Но она никогда не будет принадлежать сыну предателя! Иуды[80], продавшего своего хозяина! О нет, никогда!

— Дон Блас! Берегитесь!

— Я сказал правду! Соучастник Лопеса… продавший Хуаресу императора Максимилиана! Да, его звали Антуан Вальдес!

При этих страшных словах львиный рык вырвался из горла Жана, яростно блеснули глаза. Вот-вот Железный Жан бросится и сотрет в порошок человека, посмевшего так оскорбить его.

Невероятным усилием воли он остановил себя. Огонь в глазах погас, рука опустилась.

Бледный, дрожа всем телом, он глухо произнес:

— Если бы на вашем месте был другой, я бы убил его. На сей раз своей жизнью вы обязаны дочери, которую я люблю и буду любить до последнего дыхания. Дон Блас! Мой отец был достойным человеком. Какой-то негодяй оклеветал его. И я вам докажу его невиновность!

Не говоря больше ни слова, Жан стремительно вышел из комнаты. Оказавшись в вестибюле, он что есть мочи заорал:

— Джо! Джо! По коням! Черт побери! По коням!

— Я здесь, браток! — ответил метис, находившийся возле индейцев.

— Уходим! Быстро! Уходим! Оставим этот дом! Иначе, боюсь, убью кого-нибудь!

Преодолев в два прыжка ступеньки, Жан подбежал к конюшне, быстро взнуздал Боба. Джо, ничего не понимая и ни о чем не спрашивая, наскоро попрощался с Солнечным Цветком, Быстрым Лосем, надел сбрую на лошадь, отбитую у индейцев, и вскочил ей на спину.

Жан уже был в седле. Отпустив поводок, он пришпорил Боба, и тот с диким ржанием пустился вперед. Джо устремился следом за своим другом.

Обогнув дом, они намеревались выехать на широкую аллею, где несколько дней назад Жан спас Хуану.

Молодой человек поднял голову. В окне на первом этаже он заметил свою возлюбленную. Она протягивала ему цветок.

Когда всадники вихрем пронеслись мимо окна, Хуана поднесла цветок к губам, затем бросила и тихо прошептала:

— Господи! Сохрани и верни его! Он уносит мою душу!

Жан на лету схватил цветок, повернулся и воскликнул:

— До свидания, сеньорита! Я им докажу, что достоин вас!

Два дня спустя молодая женщина, еще не пришедшая в себя после отъезда возлюбленного, с сожалением обнаружила исчезновение Быстрого Лося и Солнечного Цветка, под покровом ночи сбежавших из дома. Она успела привязаться к юной индианке, и это бегство сильно огорчило ее.

О Жане как будто забыли. Либо дон Блас что-то подозревал, либо посчитал молодого человека слишком незначительным, чтобы говорить о нем.

Оказавшись в полном одиночестве, молодая женщина замкнулась в себе, с надеждой думая о будущем.

После двухдневного перехода и двух ночей, проведенных под открытым небом, Жан и Джо прибыли в Жаралито.

— Это здесь проживает твоя мать? — спросил Жан у своего друга.

— Да! И, как ты знаешь, я не видел ее шесть лет.

— Жаралито!.. Жаралито! Это название мне ничего не говорит, я никогда не бывал здесь. И все-таки тут есть что-то до боли знакомое.

— Ба! — беззаботно ответил Джо. — Все здешние поселения похожи друг на друга. Те же фруктовые сады, беседки из виноградных лоз. А на полях — кукуруза, перец, тыква и картофель — везде одно и то же!

Перед друзьями предстала широкая улица, обсаженная по бокам манговыми деревьями. В конце возвышалась небольшая церквушка с длинным фасадом и невысокой башенкой, где звенел колокол.

— Я уверен, что знаю эту деревню, — прошептал Жан. — Смотри! Я могу с закрытыми глазами дойти до низенького, кирпичного, как и церковь, домика. Он немного в стороне, на краю площади, окружен оградой. Во дворе имеется колодец. Так ведь?

— Точно! И никто лучше меня не знает этот дом! — ответил остолбеневший Джо. — Ты сейчас его увидишь.

Друзья пустили лошадей в галоп и через пять минут оказались возле строения, только что описанного Жаном. Привлеченная топотом копыт и кудахтаньем встревоженных кур, лаем разбуженных собак, хрюканьем свиней, у ворот появилась красивая мулатка. Она с любопытством посмотрела на двух молодых людей. Джо спрыгнул на землю и бросился ей на шею:

— Мама! Это я! Твой сын… твой маленький Джо!

— Боже мой! Это ты! Дорогой! Неужели я схожу с ума? Как ты красив! Такой большой! Дай, еще, еще раз расцелую тебя!

Взволнованный Жан молча и с завистью взирал на эту трогательную сцену. Он еще острее почувствовал свое одиночество.

Молодой человек спрыгнул на землю, и Джо, взяв его за руку, обратился к своей матери:

— Мама! Это Жан — знаменитый следопыт Хуан де Гиерро! Он спас мне жизнь. Ты его полюбишь, как меня.

Она долго и пристально смотрела на Жана. Затем, подняв руки, побледнела и пронзительно воскликнула:

— Тоньо! Ты Тоньо Вальдес! О! Я узнаю тебя. Сын святой, которая так любила и так мучилась от страданий! У тебя ее глаза! О! Ее дорогие глаза, такие красивые, нежные! Они пролили столько слез! И у тебя ее губы! Только она никогда не улыбалась… Да! Конечно, ты Тоньо! Вылитый отец, храбрый и доблестный.

В голове молодого человека совершалась медленная мучительная работа. Он узнал дом, который, как ему казалось, никогда прежде не видел, голос, напомнивший давно забытые нежность и любовь. Жан узнал эту женщину, протягивающую ему руки. В памяти всплыло ласковое детское имя кормилицы.

Дрожащим от волнения голосом, заикаясь, ковбой произнес:

— Мамита! Это ты! О! Мамита!

Вне себя от радости, наш герой бросился к ней и, не выдержав, взахлеб зарыдал. Он, наводящий ужас на всех вокруг!

Наконец прерывающимся голосом Жан продолжил:

— А мама, моя другая мама, которую ты так любила?

— Она умерла на моих руках от горя. Через год после того, как тебя выкрали. Но ты не один, Тоньо. Проходи, этот дом принадлежит и тебе. Мы поговорим о ней, вспомним и твоего отца. Сядь сюда, между твоей мамитой и твоим братом.

ГЛАВА 9

Убийца. — Андрес Ромеро, отец. — Подлинный предатель. — Цена крови. — Изгнанники. — Ужасная нищета. — Сокровища. — План. — Метки. — Еще одна жертва. — Обокраденный. — Скалы. — Тревога. — На крючке. — Несчастная мать!

— Какой же у тебя печальный вид, Тоньо! — Кормилице нравилось называть ковбоя детским именем.

— Да, мамита, мне очень плохо, — ответил Железный Жан.

— У тебя действительно кислая физиономия. Хотя ты всегда был душой компании и мог развеселить любого, — вмешался Джо.

Жан подробно рассказал о своих бедах, перемежающихся со злоключениями Джо, вплоть до того момента, когда вместе с молочным братом покинул «Прибежище беглеца». Затем, после некоторой паузы, сделав усилие, он продолжил:

— Я не рассказал про самое последнее… ужасное слово… оскорбление, нанесенное доном Бласом памяти моего отца. И я не мог ответить, потому что имел дело с родителем той, которую безумно люблю.

— Ах! Мне кажется, я знаю, чем он так тебя огорчил! — неистово воскликнула мулатка. — Твой отец отчаянно переживал. Он как раз собирался ответить на эту гнусную клевету. Но не успел, его убили.

— У него же были доказательства невиновности?

— Да… они существуют.

— И где же они?

— Увы, этого я не знаю, дорогой мой мальчик!

— Ох, как жаль, что я не могу поставить на место этого надменного плантатора… опровергнуть его ложь… рассказать всю правду! Ладно, время еще придет! Один вопрос, мамита!

— Говори, дорогой!

— Тебе известно имя бандита, убившего моего отца?

— Да. Его зовут Андрес Ромеро, племянник президента Хуареса.

— Почему он убил отца?

— Чтобы обокрасть его.

— Я достану из-под земли этого негодяя!

— Увы! Он умер ужасной смертью. Его замучили индейцы.

— Ты говоришь, Ромеро… Андрес. Так, так… Андрес… так же зовут того, кто организовал нападение на имение дона Бласа.

— Убийца твоего отца оставил сына… такого же мерзавца и с таким же именем, примерно твоего возраста. Он работал у какого-то плантатора, может быть дона Бласа. В наших краях его хорошо знают. Самый настоящий разбойник с большой дороги.

— Это он! Я чувствую. Устроил засаду, пожар, учинил бойню… он-то не уйдет от меня! Расскажи-ка мне лучше о моем отце. Все, что тебе известно. Постарайся не упустить ни малейшей детали. Потом я доведу эту правду до сведения тех, кто осмелился запятнать безупречное имя Вальдеса. Я добьюсь этого любой ценой. Это будет целью моей жизни!

— Можешь положиться на меня! — решительно сказал Джо.

— Спасибо, брат! Мы хорошо знаем друг друга, видели в деле и вдвоем сто́им целой армии. Нам нипочем любые трудности и даже смерть! А теперь рассказывай, мамита…

— Мне придется начать издалека. Ты должен знать, что связывало меня с твоими родителями… и я буду счастлива вспомнить вместе с тобой эти столь дорогие для меня события.

Твой отец служил офицером во французском экспедиционном корпусе, высадившемся на побережье Мексики. Рядом с ним всегда была его молодая супруга, твоя мать.

Сразу же по прибытии она взяла меня в служанки. Очень скоро мы стали с ней подругами.

Настоящая француженка, не признающая расовых предрассудков, она меня многому научила. Дала мне, можно сказать, образование. Благодаря ей я научилась говорить по-французски. Она любила меня.

Некоторое время спустя я вышла замуж за местного солдата, служившего у капитана Вальдеса.

Твой отец, мой Хосе, храбрый и честный человек, был предан своему хозяину. Он вскоре погиб, защищая капитана от индейцев племени бравос. Вам было по два года.

Прошло некоторое время.

Я не знаю точно, как случилось, что император за деньги был выдан своему смертельному врагу — диктатору Хуаресу.

Тебе известно, что, побежденный и преследуемый со всех сторон, император с небольшим отрядом оставшихся ему верными солдат укрылся в крепости Керетаро. Это старинное сооружение казалось неприступным. Запасов пищи и воды могло хватить надолго.

Хуарес поклялся как можно быстрее схватить своего противника, поскольку к императору уже спешила помощь.

Среди защитников крепости выделялся молодой американец. Максимилиан его очень уважал, сделал своим адъютантом.

С другой стороны, американец выказывал самые дружеские чувства по отношению к твоему отцу. Тот отвечал ему взаимностью. Янки был настоящий гигант, очень смелый, хладнокровный, с каким-то неприятным огоньком во взгляде.

Я боялась его!

Дети мои, вовсе не случайно он мне не нравился! Именно этот негодяй вступил в сговор с врагом! Вместе с полковником Лопесом он решил выдать императора противнику.

— Подлец! — одновременно воскликнули молодые люди.

— Это не все! Самое гадкое то, что предатель, дабы запутать следы и избежать в будущем каких-либо осложнений, действовал под чужим именем.

— Боже мой! Я все понял! — сжав кулаки, простонал Железный Жан.

— Он воспользовался именем твоего отца! Этот мерзавец вел переговоры, требовал деньги, а затем выдал пароль, назвав себя капитаном Вальдесом.

— О! Какая низость!

— С тех пор на твоем отце клеймо предателя!

— Как его зовут? Имя?

— Майкл, капитан Майкл.

— Это ничего не говорит! Нужны более подробные данные.

— Он исчез в тот же день, в одежде погонщика мулов. Изображал бедняка, а сам навьючил своих животных двумя мешками с золотом, полученным от Хуареса. Больше никто его не видел. Вероятно, он вернулся к себе на родину. Хоть бы это золото принесло ему несчастье!

— Скорее всего он только разбогател на нем, — с горечью произнес Жан.

— Миллионер или нищий, все равно, я его узнала бы, несмотря на то, что прошло двадцать три года. Он и сейчас у меня перед глазами.

— Дальше? Что было дальше? — нетерпеливо переспросил молодой человек.

— Твоим родителям и мне с мужем Бенито чудом удалось оставить Керетаро. У нас не было ровно ничего. Ни крошки хлеба, ни глотка воды! Твой отец отдал императору последние деньги. Нам надо было зарабатывать на жизнь. Но на работу нас никто не брал. Все закрывали перед нами двери. Нас гнали, словно прокаженных.

Капитан не понимал, что происходит. Он послал Бенито узнать, в чем дело. Тот сообщил ему ужасную новость. Падение Керетаро, пленение императора Максимилиана! Все это болью отозвалось в наших сердцах.

Через сутки вся страна узнала о случившемся. Но одновременно с этой вестью летела другая: Максимилиана за деньги выдали врагу! Двое его же офицеров! Имена предателей: полковник Лопес и капитан Вальдес.

Гнусная клевета преследовала, опережала, окружала нас повсюду. Твой отец был вынужден сменить имя. Мы поселились в городке Монтерей. Там вы и появились на свет. Конечно, ваше рождение как-то скрасило нашу беду, взвалив одновременно новые заботы на плечи капитана и Бенито. Антуан не гнушался никакой работы. Но судьба оставалась неумолимой.

Так продолжалось восемнадцать месяцев! Устав, мы покинули Монтерей и направились на север. Здесь по дороге случилось несчастье. Недалеко от лагуны[81] Тлалмалила от рук индейцев пал мой Бенито.

Наконец, усталые и потерявшие всякую надежду, мы прибыли сюда.

У твоего отца оставался последний шанс: заняться поисками драгоценных металлов. Конечно, это тяжкий и изнурительный труд. Но здесь так много золота.

Ценой гигантских усилий ему удалось обнаружить небольшую жилу[82]. Мы смогли перевести дыхание. Через некоторое время он исчез на целых три месяца. Капитан вернулся сияющим! Впервые я увидела его улыбающимся.

Дело в том, что он раздобыл доказательства своей невиновности! Какие-то бумаги, сто́ящие целое состояние. Твой отец спрятал их в надежном месте, решив воспользоваться позднее, в более подходящий момент. Весь как в лихорадке, он твердил, что скоро станет богатым, невероятно, сказочно богатым! После этого он во весь голос заявит о своей невиновности. Это случится через шесть месяцев, а может быть, и раньше.

Мы растерянно смотрели на него, думая, что от радости несчастный потерял голову. А он смеялся! Боже, как он веселился! Капитан рассказал, что во время последней экспедиции нашел золото ацтеков.

Дети мои, вы знаете эту старую легенду, старинную индийскую песню о золотом короле, Орлином гнезде…

— Да, слышали, — разочарованно произнес Железный Жан. — Но это всего лишь легенда.

— Нет! Я тебя уверяю… и твой отец нашел драгоценности древних ацтеков.

— Это невозможно, мамита! Золота ацтеков не существует. Бедный отец! Он, как и многие другие, просто пал жертвой миража. И сколько таких было за последние пятьдесят лет! И разве мы, брат, не поверили в эту сказку? Искали золото в течение долгих месяцев, ежедневно рискуя жизнью, постоянно сталкиваясь с дикими животными, индейцами… А как мы голодали, мучились от жажды? И если кто-то мог и должен был найти, так это только мы, поскольку никто лучше нас не знает эту местность. Но наши поиски оказались бесплодными, да и неудивительно: золота ацтеков не существует в природе!

— Ты ошибаешься, сын мой, — тихо произнесла женщина, — твой отец искал, он преодолел те же опасности и нашел драгоценности.

— Неужели это правда, мамита? — воскликнул потрясенный Жан.

— Да! Огромное, невероятное количество золота и драгоценных камней. Легенда оказалась правдой.

— Но где? На Бирже Мапими?

— Да, там! Покрасневшими от солнца глазами твой отец долго созерцал горы драгоценностей. Он касался сокровищ, катался по земле от счастья, танцевал, пел… Он рассказал нам об этом, уже умирая, хрипящим, разрывающим душу голосом. Он вспоминал, как своей кровью набросал на носовом платке достоверный план горного хребта, где находилось золото.

Ведь тогда, обнаружив сокровища, он наполнил небольшой мешочек драгоценными камнями и повернул назад, оставив на дороге специальные метки.

— Что за метки, мамита?

— Первые буквы его имени и фамилии A.V., расположенные следующим образом: . Он глубоко процарапал эти метки в скале, и буквы, конечно, хорошо сохранились.

— Понятно! Хотя трудно поверить в реальность всей этой истории… Но как же случилось, что мой отец погиб?

— А теперь разреши, я продолжу свой рассказ. Твой отец возвращался истощенный, обессилевший без пищи и воды, пешком, в лохмотьях. Его лошадь накануне пала. Скорее всего, капитан погиб бы, не встреть он одного золотоискателя. По обычаю этих мест, незнакомец накормил и напоил твоего отца. Словом, поставил его на ноги.

Оказалось, что старатель[83] следовал той же дорогой. Поэтому дальше они пошли вдвоем. Хотя капитан не проронил ни слова о найденных сокровищах и выглядел в высшей степени жалко, его спутник нутром чувствовал, что твой отец достиг цели. Незнакомец долго и безуспешно пытался вызвать капитана на откровенность.

Все было напрасно! Видя тщетность своих усилий, старатель решился на подлость. Он подмешал в пищу твоего отца какое-то одурманивающее вещество.

Наполовину отравленный, охваченный ужасной лихорадкой, потеряв рассудок, капитан заговорил. Словно в гипнотическом сне, не сознавая, что с ним происходит, он все выложил своему спутнику.

Его рассказ, надо полагать, был довольно бессвязным. Но негодяю хватило и этого.

Неизвестно, сколько времени пробыл твой отец в бессознательном состоянии. Вероятно, очень долго. Очнувшись, он увидел, что лежит на дороге, ведущей из пустыни в Жаралито. Незнакомец, а это, как мы потом узнали, был Андрес Ромеро, забрал у него мешочек с драгоценными камнями, носовой платок, на котором капитан начертал план, и выстрелил в упор, всадив Антуану пулю между лопаток. Затем скрылся, полагая, что его спутник мертв.

Придя в себя от утреннего холода, капитан невероятным усилием воли поднялся и сумел добраться до дома. Обезумевшая от горя, твоя мать подхватила его, намереваясь перевязать рану, послать за врачами.

Но он чувствовал близкий конец. Харкая кровью, он сказал:

— Не надо, моя дорогая… бесполезно… мне осталось жить несколько минут. Принеси ребенка… нашего Тоньо…

Мать принесла. Он бесконечно нежно посмотрел на тебя. Голосом, от которого у меня разрывалось сердце, капитан продолжил:

— Мой малыш… я не смогу увидеть, как ты растешь… становишься сильным, храбрым. Оставляю тебе чистое, незапятнанное имя. Хотя будет трудно его носить. О, негодяи! Дорогая, потом все ему расскажешь… у меня уже нет времени доказать им всем свою невиновность. Но мой мальчик станет мужчиной… исполнит этот священный долг… спасет мою честь. Сын найдет сокровища… я их искал для вас. Мне это стоило жизни. Да, он найдет, хотя план украли!

Затем капитан потерял сознание. Мы думали, что он уже больше не придет в себя. Однако твой отец очнулся и долго, подробно рассказывал о сокровищах, сообщил название горного хребта, где спрятано золото. Речь идет о горах дель Пало, которые находятся…

Яростное ржание прервало слова женщины. Вздрогнув, Железный Жан крикнул:

— Это Боб! Он кого-то учуял… у него великолепный нюх. Нас подслушивают.

Затем молодой человек быстро снял сапоги, тихо открыл дверь и, держа в руке револьвер, босиком вышел на улицу. Снаружи было темно. Бесшумно, словно дикий зверь, Жан сделал несколько шагов и остановился, пристально вглядываясь во тьму. Затем продвинулся еще немного вперед и внезапно упал на землю, споткнувшись о протянутую на высоте двадцати сантиметров веревку.

Ковбой выругался:

— Черт побери!

Раздался выстрел. Пуля прошла рядом с головой нашего героя. Ослепленный вспышкой, Жан тем не менее заметил около окна человека в сомбреро. В следующее мгновение тот кинулся прочь. Машинально ковбой нажал на курок и про себя произнес: «Благодаря этому падению я остался жив. Мой Боб не ошибался. За нами действительно следили».

Жан вытянулся на траве, прислонил к земле ухо и уловил шум, неразличимый для любого другого, кроме него. Кто-то босой бежал изо всех сил в сторону от дома. Через некоторое время послышался топот копыт. Молодой человек вернулся в хижину и спокойно произнес:

— Один из тех любопытных, которых хоть пруд пруди, когда говорят об интересных вещах. Завтра мы отправимся по его следу, не так ли, Джо? Мамита, продолжай, прошу тебя.

С раннего детства привыкшая к пороху и крови, та как ни в чем не бывало продолжила:

— Мне остается, дорогой, рассказать самое печальное. Потеряв мужа, твоя мать перенесла на тебя всю любовь, переполнявшую ее сердце. Не думаю, что в мире нашелся бы еще один ребенок, столь же любимый и боготворимый. Ты был для нее всем, самим Всевышним, жизнью! В свою очередь, ты также обожал свою мать.

Прошло два года. Вскоре на нас обрушилось новое несчастье. На поселок налетели какие-то молодчики. В то время наши края кишели бандитами. Никто не мог поставить их на место. Наш дом, в котором не было мужчины, захватили и разграбили одним из первых. Негодяи забрали у нас последнее. А один мерзавец разрубил топором портрет твоего отца.

Твоя мать и я защищались, как две разъяренные львицы, у которых отнимают детенышей. Но силы были слишком неравны. Когда мы очнулись, я обнаружила Хосе под какой-то мебелью. А тебя, дорогой, унесли бандиты.

Поняв, что потеряла сына, твоя мать смертельно побледнела. Я уложила ее в кровать. Она молча, безропотно подчинилась, двигаясь как автомат. Душа словно покинула бедняжку. На следующее утро я с трудом узнала ее. За одну ночь она вся поседела.

Твоя мать прожила еще несколько месяцев, пока тихо не угасла на моих руках, не переставая повторять твое имя.

Так я осталась с Хосе.

Слава Богу, что ты вернулся и вы оба рядом со мной… Теперь мы никогда не расстанемся, ведь так?

Со слезами на глазах молодой человек прерывающимся от волнения голосом ответил:

— Рядом с тобой!.. Моя мамита!.. Да это такое счастье!.. Но позже!.. Завтра с восходом солнца я уеду. Мой долг велит отомстить за поруганную честь моей семьи!