Мелхиседек. Книга I. Мир

ЖИЗНЬ

Прежде всего определимся: для нас как для исследовательского коллектива жизнь будет существовать только на Земле. Мы не отбрасываем вероятности того, что где-то во Вселенной есть еще какая-нибудь жизнь, похожая или непохожая на нас, мы также не утверждаем, что, кроме нашей, никакой другой жизни нет, мы просто рассматриваем данный вопрос только относительно себя. Этот подход можно назвать утилитарным, но он, похоже, будет для нас единственно верным, поскольку легче дознаться до чего-нибудь, рассматривая существующую и действующую у нас под рукой конструкцию, чем вникать в сущность всех остальных, только предполагаемых.

Кроме того, если рассматривать существующий порядок физического мира как обеспечивающий жизнь, то следует признать этот порядок в качестве космического, ибо он для нас, как мы договорились, хотя и ограничен пока только космическими условиями Земли, но все же выходит за рамки земных условий как минимум в пределы Солнечной системы.

Ну и, конечно, исходить мы будем в наших рассуждениях уже из принятого нами условия, что все вокруг не набросано случайно, а специально сконструировано. Не зря же мы все-таки столько потратили сил, чтобы это выяснить, и не забавы ради, а для того чтобы это стало нашей методологической базой, то есть тем ракурсом, в котором мы теперь будем смотреть на нашу жизнь и на нас самих. Мы будем исходить из того, что сотворенность мира для нас уже доказана как с помощью естественных наук, так и с помощью совершенно неестественной науки математики, а также логически. Кто не согласен — дальше может не читать, и поэтому пусть никого из оставшихся не коробит то, что мы теперь будем всегда прямо выводить все наши мысли из того положения, что все вокруг — воплощение Его Замысла, который нам следует для себя уяснить. Это методологическая основа. А методы у нас будут прежними — смотрим на мир и задаем себе вопросы, на которые отвечаем, не фантазируя, а используя только признаваемые всеми факты, или кое-кем не признаваемые, но неоспоримые.

Раз уж мы тонко намекнули на некую космическую ситуацию, то с нее и начнем — с нашей космической ситуации. Итак, Солнце. Это огромный ядерный реактор, являющийся источником тепла и света. Если исходить из того, что Земля не случайно, а специально расположена от Солнца на расстоянии около 150 000 000 км, то зачем Создатель поместил Землю именно сюда? А затем, получается у нас, что именно на этом расстоянии осуществляется идеальное снабжение Земли энергией, обеспечивающей жизнь. Если бы Земля находилась чуть-чуть ближе к Солнцу, то она представляла бы собой раскаленную сковородку, а если бы чуть-чуть дальше, то была бы покрыта панцирем льда. Относительно жизни целесообразно именно это расстояние от светила, все остальные расстояния не отменяют существование Земли, но не допускают существования на ней жизни. Один — ноль в нашу пользу. Идем дальше.

Зачем Проектировщик предусмотрел вокруг Земли атмосферу? Во-первых, для удержания полученного солнечного тепла. Луна, например, получает от Солнца практически то же самое количество энергии, что и Земля, но средняя температура ее поверхности составляет минус восемнадцать градусов по Цельсию, потому что на Луне нет атмосферы. Тепло к ней приходит и тут же уходит, отразившись от поверхности прямо в холодный космос. Безвозвратно. Земная же атмосфера, пропуская солнечное тепло через себя к Земле, в качестве «растаможки» накапливает часть транзитного тепла в себя (прогревается, по-русски говоря), становится теплой и укутывает Землю своеобразным теплым одеялом из газов, изолируя от мертвого космоса. Причем, благодаря своему особому составу, атмосфера греет Землю, но не перекаливает. Излишней, убивающей все живое духоты не создает. Оставшаяся от таможенных сборов часть тепла достигает Земли, и та, нагреваясь, отражает от себя тепловую энергию в виде инфракрасного излучения. И это для Земли очень плохо, потому что это потеря совершенно необходимого для существования жизни количества тепла. Этой вот отраженной энергии как раз и не хватило бы на Земле для обеспечения жизни, если бы она покинула пределы планеты. Было бы холодновато, жизнь бы не могла существовать. Но тут наша атмосфера посредством некоторых своих газов отражает это отраженное от поверхности планеты тепло и возвращает его назад к Земле (парниковый эффект): «Бери, пользуйся, а то, понимаешь, — жизни никакой не будет!» Вот за счет такого «тенниса» между Землей и ее атмосферой, где мячиком служит солнечное тепло, существуем мы и все живое вокруг нас. Не будь не только самой атмосферы, но и не будь эта атмосфера именно такой — жизни бы, действительно, никакой никому не было.

Далее. Земля обращается вокруг Солнца со скоростью примерно 107 000 км в час. Именно эта скорость удерживает Землю на нужном расстоянии от Солнца. Если бы Земля была запущена с меньшей скоростью, то она потихоньку приблизилась бы к Солнцу, а если бы скорость была задана меньшей, то Земля отдалилась бы. Последствия этих двух состояний мы уже рассмотрели, их можно выразить одним итогом — жизнь была бы невозможна.

Земля каждые 24 часа совершает постоянный оборот вокруг своей оси, так происходит смена света и темноты. По времени это совпадает с циклом сна и бодрствования живых организмов. Именно совпадает, а не определяет этот цикл! По последним исследованиям биологический организм отдыхает во сне и бодрствует после отдыха по самостоятельно работающим, встроенным где-то внутри него часам.

Исследуемых людей помещали на глубину 400 метров под землю, в Мамонтову пещеру, для того чтобы на них не смогли повлиять не только смены освещенности неба, но и другие геофизические явления, сопутствующие сменам дня и ночи (типа фаз Луны). Для испытуемых создали постоянное непрерывное освещение и разрешили заниматься любым видом деятельности в свободном временном режиме. Все добровольцы были размещены в изолированных друг от друга помещениях, и через короткое время их внутренний хронометр установил для каждого цикл сна и бодрствования, совершенно независимо (!) от времени дня и ночи на поверхности Земли, ровно на 25 часов. Лишний час, по сравнению с суточным циклом Земли, обеспечивает приспособляемость организма при передвижении по Земле на большие расстояния, где в часовых поясах меняется начало дня и ночи.

Единственно, что было не совсем удобным в этом опыте, так это то, что у всех исследуемых начало сна не совпадало между собой по времени и наблюдателям приходилось работать в рваном, но постоянном по активности режиме слежения. Тогда кто-то предложил понижать яркость освещения одновременно во всех помещениях, где находились испытуемые. И что же? Через некоторое время все начали засыпать одновременно с понижением яркости освещения и спали свои 8–10 часов, даже если после их вхождения в состояние сна яркость вновь возвращали на прежний уровень! То есть по всему подземному лагерю добровольцев установился одновременный отход ко сну. Потому-то день и ночь Создателем поделены в пределах 24 часов, чтобы на темноту приходился период отдыха, наступающий у организма, а на дневное время — период активности. Одновременное наступление времени отдыха у всего живого обеспечивается наступлением сумерек. Наш внутренний хронометр устроен так, что воспринимает потемнение неба в качестве точки начала перевода организма в состояние сна. Снижение уровня освещенности является как бы сигналом общего отбоя. Если бы этого не было, то каждый спал бы тогда, когда захотел, в соответствии со своим личным хронометром, и совместная деятельность была бы невозможна. Кроме того, спят все животные, и спят так же, в пределах 25 часов (!) чередуя периоды активности и отдыха. И что бы делал человек, например, с лошадью, на которой надо ехать, а ей вздумалось поспать, или с сонной коровой, которую надо пасти волоком или на себе? Или если бы у гусей время сна не совпадало с хозяйским? К кому пристроиться? К гусям или к овцам, к лошадям или все-таки к соседке? Кто важнее? Для того чтобы не было этого бедлама, наступает вечер и говорит: «Всем спать!»

Итак, скорость вращения Земли подогнана так, чтобы обеспечить максимальную комфортность нашего всеобщего отдыха и упорядоченно одновременную нашу активность, что ясно свидетельствует о том, что все сделано под жизнь, а не жизнь, наоборот, подстроилась под уже существующие обстоятельства? Кстати, вот возможный ответ на вопрос о сроках человеческой цивилизации. Если все Им предусмотрено досконально, то, естественно, нас уже не должно быть на материальном плане тогда, когда сутки станут равняться месяцу и больше, как мы уже раньше об этом упоминали. Лично нас, читающих это, должно успокоить то, что такое произойдет только через миллионы лет.

Однако, возвращаясь к тому, что, как мы выяснили, скорость вращения Земли подогнана под наш биологический цикл, надо признать и некое возможное возражение: в данном случае мы поменяли местами причину и следствие — это животные и человек (растения, кстати, тоже) привыкли кто за тысячи, а кто и за миллионы лет, к распорядку, определенному вращением Земли, а не наоборот — Земля запускалась с учетом биологического цикла отдыха и активности. Такое возражение мы, пожалуй, не можем считать резонным, поскольку, во-первых, Земля совершает свой полный оборот за 24 часа, а биологический цикл длится 25 часов, — откуда взялся лишний час? Если настаивать на приспособлении живого мира к 24-часовому суточному циклу смены дня и ночи, то биологический цикл всего живого должен просто его в себе повторить. День и ночь сменялись миллионы лет в течение 24 часов? Тогда и привыкнуть животный мир должен был к этому интервалу и ни к какому другому. Очевидно, что 25-й час своим присутствием отменяет подстраивание нашего организма к скорости вращения Земли и подтверждает подстраивание самой этой скорости к условиям, заданным особенностями нашего организма. То есть и в данном случае физический мир просто обслуживает жизнь.

Во-вторых, скажите, пожалуйста, к какому такому распорядку мог пристроиться любой живой организм? Долгота дня — величина абсолютно непостоянная, она меняется каждые 24 часа, и изменения ее настолько существенны, что, не успев привыкнуть к длинному летнему дню, надо перестраиваться на короткий зимний. А тут уже и весна катит в глаза, день опять удлиняется, и так по кругу — угнаться совершенно невозможно. А ведь независимо от разной по длительности освещенности дня у человека и на экваторе, и в районе полярных ночей, и даже на космических станциях цикл сна и бодрствования один и тот же. Если бы мы приспосабливались к вращению Земли, а не оно к нам, то в разных точках земного шара господствовали бы разные биологические циклы. А они везде одни и те же. С этим выяснили. Еще одно очко в пользу нашего предположения о том, что весь космический порядок определен для существования жизни.

Следующий аргумент. Ось вращения Земли наклонена на 23,5 градуса, что обеспечивает смену времен года. Без этого точно рассчитанного наклона оси при всех прежних условиях на одной части Земли было бы непереносимо жаркое лето, вечное и неизменное, а на другой ее части — постоянная экстремально холодная зима. Климат в таком случае был бы не нынешним, мягким, обеспечивающим урожайность и разнообразные формы жизни, а сплошным чередованием ураганов, засух и атмосферных бурь. Пустыня резко и моментально переходила бы в тундру, а тундра — в пустыню. На Земле, наверное, существовало бы всего два вида бизнеса: на одной половине катание на верблюдах, а на второй — собирание тундрового мха для верблюдов и мороженой рыбы для наездников. На стыке этих двух климатических зон находились бы исправительные колонии без громоотводов и убежищ от смерчей. В качестве наказания туда попадали бы те, кто отказался есть мороженую рыбу или собирать мох. На самом деле, если без шуток, то никто не выжил бы ни в вечной пятидесятиградусной зиме, ни в вечном пятидесятиградусном лете, ни на стыке этих зон, где интересное наводнение от проливных дождей сменяется забавным торнадо, а после торнадо облегчение и вечный отдых приносит сухая гроза с тысячью молний на квадратный километр. Напомним, что именно этот наклон оси обеспечивает нам нынешний комфорт. Достаточно совершенно небольшого отклонения и наступит необратимая катастрофа. Все сделано очень умелой рукой. Для чего? Кому или чему это надо было? Если бы этого не было — было бы все, кроме жизни в нынешнем виде. Еще одно очко.

Пойдем дальше. В атмосферу Земли помещен кислород. Не будь этого — наступила бы смерть людей и животных. Кислород также обеспечивает жизнь, он тоже союзник в наших выводах. Однако сам чистый кислород — это яд, это ускоритель химических процессов, приводящий все живое к почти мгновенной смерти. Кроме того, кислород невероятно горюч и, будь его слишком много, вся земля сплошь была бы покрыта непрекращающимися, все уничтожающими пожарами. Чтобы из убийцы сделать жизненный эликсир, в кислород добавлен азот. Кислорода в атмосфере 21%, азота — 78%. Именно в этой смеси кислород теряет все свои отрицательные качества и получает способность максимально проявлять только свои положительные качества! Причем, просим заметить, положительные — именно для жизни!

Но и азот не просто разреживает кислород и на этом считает свою задачу выполненной. Помимо этого его задача — питать растительный мир. Благодаря ежедневным миллионам молний получаются его химические соединения с кислородом, которые, падая на землю вместе с дождем, служат удобрением, без которого большинство растений просто погибло бы. Как видим, не только азот, но и пугающие многих молнии тоже обеспечивают жизнь.

Сами растения не смогли бы жить без углекислого газа. Поэтому этот газ тоже помещен в атмосферу. Растения усваивают его и выделяют кислород. Люди и животные, наоборот, вдыхают кислород, а выделяют углекислый газ. Повышенное содержание углекислого газа привело бы к удушью людей и животных, а пониженное — к гибели растений. В атмосфере углекислого газа около 1% — как раз то количество, которое требовалось бы, чтобы удовлетворить запросы каждого и которое опять является оптимальным для жизни!!!

На высоте 25 километров от поверхности земли в атмосфере присутствует тонкий слой озонового состава, который отфильтровывает не просто какой-то компонент солнечного излучения, а именно тот, который, попади он на Землю, убил бы все живое. Озоновый слой также защищает жизнь!

Сама вся эта благодатная атмосфера удерживается вокруг Земли и никуда не улетучивается из-за присутствующей в природе силы притяжения, достаточной как раз для этой цели, и не большей! Кроме того, именно такой уровень притяжения не затрудняет передвижение форм жизни и осуществление жизненных процессов.

А еще орбиту Земли пересекают своими постоянными визитами в Солнечную систему около 10 000 небесных объектов, каждый из которых может так садануть Землю по пути, что по различным последствиям этого столкновения никакая жизнь никогда уже на ней не будет возможна. За миллионы лет ничего подобного ни разу не произошло. Когда математики кипятятся и говорят, что, согласно любым выкладкам теории вероятностей, это невозможно (то есть обязательно должны происходить различные столкновения), то астрономы только пожимают плечами — а леший их знает, почему столкновения не происходят! При этом они говорят: в каждом из случаев возможного удара некоторые планеты отклонялись от своего положения и своими гравитационными воздействиями отклоняли траекторию комет-убийц, то есть сбивали им прицел, а затем возвращались на свои прежние позиции. Причины подобного поведения неизвестны науке. Нам, пожалуй, уже ведомо кое-что об этих причинах…

Вот сколько космических мелочей могли бы запросто сделать нашу жизнь невозможной, не присутствуй они в этом порядке вещей или будь они хоть незначительно иными. Слишком много, как мы видим, компонентов, в своей формации специфически устроенных в качестве обеспечивающих именно жизнь, чтобы увидеть в их общей конфигурации какую-то иную цель. И это при том, что мы затронули только самые глобальные условия физического мира, обеспечивающие жизнь. К тому же все эти компоненты существуют самостоятельно, и ни один из них не делает своим присутствием обязательное наличие другого.

Описать полностью всю конструкцию материи в качестве подпорки для жизни — дело не столь трудное, сколько трудоемкое и не очень увлекательное по своей очевидности. Дальнейшее перечисление не имеет смысла, оно будет лишь подтверждать это предназначение мироздания и превратится просто в природоведение с витальным уклоном. Сообразительное воображение и научный материал могут давать все новые и новые примеры в доказательство этой нашей мысли, но это движение по кругу, а нам надо идти вперед, что мы и сделаем. Однако чтобы уверенно идти вперед, следует все же окончательно убедиться в том, что все было создано Творцом именно для жизни, а не Жизнь воспользовалась столь благоприятными условиями, созданными, может быть, совсем для другой цели. Ведь могло быть и такое, что Господь имел в виду совершенно иную цель, время которой еще просто не пришло, а Жизнь самозародилась в этих, не под нее подготовленных обстоятельствах, ненамеренно породивших ее просто в качестве побочного продукта какого-то отдаленного в своем завершении процесса. Может быть, сработала просто обратная связь явлений, которую мы приняли за задуманную цель?

Чтобы выяснить это, мы должны рассмотреть простой вопрос: может ли жизнь самозародиться? Если может, то мы, возможно, идем неверным путем, а если жизнь самозародиться не может, то, следовательно, нам придется говорить о целенаправленном Сотворении жизни, и наш путь правилен. А что, если нам не удастся доказать ни саму возможность самозарождения жизни, ни абсолютную невозможность этого? В таком случае, даже если мы останемся, так сказать, «при своих», мы должны будем выбирать Сотворение, ибо это затрагивает не просто дискуссионный вопрос, а ставит его в качестве смысла самой жизни. Аналогичная ситуация постоянно возникает в системе правосудия, где есть подозреваемый, но суд еще не состоялся, и неизвестно, будет доказана его вина или нет. Речь идет о презумпции невиновности. А в нашем случае представляется необходимым ввести понятие презумпции Сотворения. Почему? Потому что если мы существуем в результате ненамеренного процесса самовозникновения (по своей сути случайного), а не сотворены для какой-то цели, то нет смысла ни писать, ни читать все, что здесь написано. Ибо в таком случае все бессмысленно. Если бессмысленны мы сами, как случайность, так стоит ли чего-нибудь любая наша деятельность? Бессмысленное может произвести из себя только бессмысленное.

Если мы возникли случайно, то вообще не имеет никакого значения — возникли мы или не возникали бы совсем, существовали бы мы когда-нибудь в этом детально продуманном порядке вещей или не существовали бы. Если мы возникли ни для чего, то мы и существуем ни для чего. В таком случае мы — ничто. В таком случае всех нас, все человечество, можно приравнять к стаду свиней или к косяку селедки.

Если мы всего лишь космическая случайность, результат слепого сложения обстоятельств, то все, что мы делаем как индивидуумы и для нас самих, и для истории бессмысленно, ибо сам человек, а следовательно, и его история, тоже бессмысленны, поскольку не имеют цели. Не так бы и страшно, но если бессмысленно все, что нам присуще, то бессмысленна и сама нравственность как таковая. За каким резоном говорить о добре, непозволительности убийства, садизма, воровства, жестокости, унижения себе подобных, если все последствия этого, как положительные, так и отрицательные, — бессмысленны? А если и имеют смысл относительно комфортности отдельной личности, то не имеют никакого смысла как категории, абсолютно бессмысленные относительно общего смысла Мироздания. Все, что имеет смысл для нас, имеет смысл, в таком случае, только относительно нас, то есть абсолютно относительный смысл! Если к понятию «смысл» и можно подобрать какое-нибудь определение, которое свело бы само это понятие на нет, так это как раз определение «относительный». Смысл может быть отрицательным, положительным, предположительным, неверно понятым, мнимым, даже ложным и т. д., но в любом случае его содержание должно быть неоспоримым для всего, что он в себе заключает! В любом из этих случаев он остается смыслом. А если сказать о нем — «относительный», то это то же самое, что «мокрый огонь». Смысл должен иметь общедовлеющее, спаивающее в единое значение, а не вырывающее что-то из общего контекста или отчуждающее от целого какую-либо его часть. Смысл смысла в его общеобязательности. Если же смысл относится только к чему-то одному, а ко всему другому не имеет никакого отношения, то такая относительность может вполне приравниваться к бессмысленности.

Если наше появление не было подчинено никакой цели, а природа нас просто подхватила, как нежелательную беременность, и у нее при этом не сложились обстоятельства для аборта и мы все-таки родились, то чем оправдать непростую нравственную нагрузку любой человеческой жизни? Если мы случайные дети природы, то мы должны вести себя в соответствии с понятиями о нравственности нашей матери. А у нее вообще нет такого понятия. Из природы нравственность извлечь нельзя. Ее там нет ни в качестве доминанты отношений, ни в качестве выигрышного элемента борьбы — зубы и когти для нее важнее. Чем же тогда защищать нравственные устои от их опрокидывания простым вопросом об их целесообразности, как не особым происхождением человека, что предполагает его особое, относительно животных, поведение, обусловленное его, хотелось бы утверждать, особым предназначением?

Если презумпция невиновности в уголовном праве оправдывается тезисом — мы ничего не теряем от ее применения, хотя ничего при этом и не выигрываем, то презумпция Сотворения должна приниматься нами на основании того, что, не признав ее, мы теряем все, а признав — получаем все. Но чтобы не доводить дело до принятия искусственных оснований, попробуем все же доказать, что самозарождение жизни невозможно.

Для данного случая подходит метод «от противного», то есть мы пойдем от антитезы Сотворения — от самозарождения. Если опровергнуть одно, то это автоматически будет доказывать второе, третьего не дано. Понятно, что Сотворение далеко от нашего понимания: мы можем только благожелательно признать, что оно было, но не сможем выяснить, как оно было, чтобы иметь этому наглядные доказательства. Следовательно, от Сотворения идти мы не можем как от явления, не подвластного нашему опыту. Вот мы и пойдем от самозарождения как от единственного альтернативного варианта, который мы к тому же можем проверить на вероятность, поскольку механизм действия Силы Божьей нам неведом, а механизмы самозарождения могут находиться в материальном мире, который мы уже достаточно хорошо изучили благодаря развитию наук.

Существует ли в данных мировых условиях сама возможность самозарождения жизни? Здесь надо немного ужесточить само безобидно звучащее понятие «самозарождение»? Его реальный смысл подразумевает не простое появление жизни ниоткуда, — это было бы равносильно признанию Сотворения. Его реальный смысл предполагает, что жизнь зародилась из неживой природы, из мертвой материи, благодаря случайным стечениям обстоятельств. То есть мертвое породило живое! Звучит абсурдно и леденяще. Абсурдно, потому что мертвая природа сама из себя даже аналогично мертвого создать ничего не может, а что же тогда говорить о живом? Этому нет примеров в практике нашего бытия, где каждая новая жизнь возникает только от уже существующей жизни. А раз нет примеров в практике, то мы не должны этого допускать даже теоретически. С чем себя и поздравляем. Это наш первый успех по пути доказательства невозможности самозарождения жизни.

Несмотря на явную абсурдность, такая теория самозарождения живого из неживого существует и признается вполне научной. Кратко с ней познакомимся.

По теории самозарождения жизни этот выдающийся процесс преодолел в своей истории следующие этапы.

1. Земля когда-то в начале своего существования имела атмосферу, состоящую из углекислого газа, метана, аммиака, кислорода и водорода, которые соединились и образовали воду. Так называемая первичная атмосфера Земли.

2. Под воздействием электрических разрядов молний, солнечной радиации и высоких температур вулканических извержений углекислый газ, метан, аммиак, кислород и водород в составе воды расщеплялись и преобразовывались в аминокислоты.

3. Из аминокислот случайно (!) образовалась молекула, способная к самовоспроизведению (!), затем такие молекулы начали случайно (!) группироваться вместе, собираться в кучу, образовывая так называемый «органический бульон».

4. Затем данные молекулы, собранные в группы, стали случайно (!) окутываться другими, тоже белковыми молекулами, которые случайно (!) оказались именно там, где нужно, поскольку они случайно (!) получились в таком виде, что могли обладать защитными свойствами и служить мембранами. Так первая живая клетка сама себя и создала. Сначала органический бульон, сложные химические соединения (белки и нуклеотиды), затем приобретение мембраны, как границы, обозначающей клетку, — и вот готов первый и простейший живой организм. Отметим, что создала сама себя клетка опять же случайно. Ничего такого она поначалу не хотела.

5. После этого клетке осталось совсем немного: развить в самой себе генетический код и начать производство копий себе подобных, что она, очевидно, делала легко и самозабвенно, поскольку в результате этого жизнь появилась везде и повсюду.

Не правда ли, стройная и научная теория? Все здесь продумано, разделено на этапы, никакой мистики, сплошь достоверная и точная наука! Но тогда сразу же возникает мысль — если механизм зарождения жизни из неживой материи настолько органичен и прост, что запускается простой случайностью, то почему бы не создать его реально действующую лабораторную модель и не начать разумно плодить жизнь налево и направо по своему усмотрению? Тем более что для жизни, то есть для возможности существования белка, достаточно опытным путем из мертвой природы получить всего лишь 20 аминокислот! Такая мелочь!

Пробуют. Уже более пятидесяти лет проводят одни и те же дорогостоящие эксперименты. Ничего не получается. Создают ту самую первичную атмосферу, моделируют те самые молнии и те самые высокие температуры, а той самой жизни получить никак не могут. Полный тупик, причем не технологический, а концептуальный, и возник он из одного интересного обстоятельства, которое упрямо говорит о том, что образование биологически значимых соединений может происходить только без свободного кислорода в атмосфере! То есть, не в земных условиях? То есть да, где угодно, только не в тех условиях, в которых по данной теории жизнь зародилась, хотя зародиться она могла теоретически только в данных условиях! Знакомая логика, не правда ли? А при чем тут логика, если нет никаких фантазий, а только научные термины? Разве такой сугубо научный подход не освобождает от логики? Авторов и сторонников теории, очевидно, освобождает. Но не нас. Поэтому продолжим далее все в том же безответственном ключе — в логическом.

Итак, если в атмосфере в то далекое предполагаемое время кислород был, то первая аминокислота в его присутствии никогда не смогла бы возникнуть. Это НЕ-ВОЗ-МОЖ-НО. А если бы кислорода в атмосфере не было, то аминокислота, если бы и возникла, то была бы тотчас, без промедления, убита космическими лучами! Шансов никаких — ни в том, ни в другом случае. Кроме того, непонятно, где бы стал собираться тот самый органический бульон? В какой среде? Ведь не будь кислорода, не было бы и принявшей этот бульон в себя воды (вода — соединение кислорода с водородом). На самом же первом своем шагу теория попадает в смертельный капкан реальной практики физического мира. Интересно, какими доводами обосновывается необходимость дальнейшего финансирования таких исследований? Лучше бы дорогостоящих экспериментаторов бросили бы на научный поиск устранения, например, того обидного обстоятельства, что корка банана составляет целых 25% от его массы! Дело, может быть, и не самое первостепенное для биотехнологии, но, по крайней мере, более нужное. А мы займемся теорией дальше. Бесплатно.

Допустим глупость: аминокислота все же обманула бдительность кислорода, образовалась и достигла воды целой и невредимой, показав фигу ошалевшему от такой наглости ультрафиолету. Здесь она, естественно (по теории), такая умная и удачливая уже не первая, и все они теперь могут под водой надежно укрыться от мстительного ультрафиолета атмосферы и ее электрических разрядов, чтобы дисциплинированно и организованно начать собираться в семейства, как это предполагается. Однако вероятность таких счастливых браков полностью отклоняется расчетами, которые показывают, что под поверхностью воды совершенно недостаточно энергетических условий для активации химических соединений! Вода, ничего не зная о теории самозарождения жизни, халатно и преступно всегда препятствует росту более сложных молекул! Чтобы из аминокислот, находящихся под водой, образовались крупные молекулы и белки, пригодные для жизни, им нужно выйти из воды на поверхность за необходимой энергией и… немедленно погибнуть там от ультрафиолета! Еще один довод в пользу финансирования работ по исследованию возможности самозарождения?

Само утверждение, что жизнь спонтанно возникла в океанах, опровергается обыкновенными химическими опытами, которые доказывают, что присутствие воды приводит не к полимеризации (объединению простых молекул в сложные) и даже не к нейтральным условиям, а к деполимеризации (расщеплению уже имеющихся сложных молекул на простые)! Проще говоря, растворение молекул в воде обязательно произошло бы быстрее, чем их возможный синтез. А если еще проще, то «первичного бульона» просто не могло бы быть. Это все равно, что запускать в мясорубку фарш, надеясь на выходе получить цельный кусок мяса. Такое ощущение, что знакомишься не с научной теорией, а с научной фантастикой. Те, кто ее создавал, похоже, вообще не задумывались над биофизической вероятностью процессов, которые они предлагают.

А просчитывалась ли математическая вероятность этих процессов? Мы видим, что химически и биологически теория несостоятельна. А какова была бы ее вероятность в том случае, если бы химия и биология не возражали? Результаты этих расчетов мы сейчас приведем.

Итак, всего в природе существует 100 аминокислот, но лишь 20 из них необходимы для белков живых организмов. Остальные в этом плане бесплодны и не нужны. Кроме того, все эти 100 аминокислот (и 20 нужных нам в их составе) имеют левую или правую формы. А теперь — внимание: для возможности участвовать в образовании живых белков все те 20 аминокислот из 100 аминокислот, которые только могут пригодиться для жизни и которые имеют две формы каждая, должны иметь только левую форму! Только они могут образовать живой белок! Все остальные 80 аминокислот обеих форм и 20 аминокислот правой формы для нас теперь становятся полностью левыми по смыслу. Какова вероятность того, что при данных условиях образуется хотя бы только одна, хотя бы самая простая из наивозможно простых белковая молекула? Вероятность составляет 10-113. А мы помним, что вероятность 10-50 уже приравнивается к нулевой. Если кто-нибудь в научном коллективе настаивает на проведении практических экспериментов возможности события с вероятностью 10-50, то тактичные сотрудники спрашивают его, давно ли у него не было секса, а безаппеляционные коллеги просто просят успокоиться и поговорить о чем-либо отвлеченном, например о том, какими болезнями данный человек болел в детстве, причем просят, по возможности, не упускать ничего, в том числе и фактов необратимых клинических последствий. Люди так устроены. Они всегда пытаются сочувственно найти уважительные причины вздорному безумию ближнего. Вероятность 10-113 в нашем случае — это тактичные вопросы такого же порядка от математиков к авторам и последователям теории самозарождения жизни.

Идем дальше. Часть белков в клетке — ферменты, необходимые для ускорения химических реакций. Без них клетка была бы не просто досадно низкотемпераментной, она бы без них просто тихо погибла, не сумев даже эмоционально выразить своего отношения к вопросу. Сколько нужно таких оживляющих ферментов одной клетке? Заостряем наше внимание — одной! Сущий пустяк — всего 2 000. Каковы шансы их случайного возникновения? Эти шансы составляют 10-40000! Наверное, кто-то сильно болел в свое время, а теперь еще и одинок.

Что ж, и с математической точки зрения самозарождение жизни не что иное, как плод больного и разнузданного воображения. Не больше.

Оставим математику и другие науки. Перейдем к простому здравому смыслу. Хотя одно когда-то не исключало, а даже предполагало другое. Были времена. Сейчас другие. Но мы будем несовременными и продолжим.

Чтобы размножаться, клетке необходим генетический код, обеспечивающий ее абсолютно точное самокопирование. Только такое размножение могло обеспечить наполнение Земли живыми формами. Чтобы из случайного явления перейти в массовую фазу, процессу образования клеток нужна была ДНК. Что такое ДНК? Приведем выдержку из краткой энциклопедии. «Дезоксирибонуклеиновая кислота (ДНК), высокополимерное соединение, вместе с белками гистонами образует вещество хромосом. ДНК — носитель генетической информации, ее отдельные участки соответствуют определенным генам. Молекула (всего одна молекула! — В. Н.) ДНК состоит из 2 полинуклеотидных цепей, закрученных одна вокруг другой в спираль. Цепи построены из большого числа (!) мономеров 4 типов — нуклеотидов, специфичность которых определяется одним из 4 азотистых оснований (аденин, гуанин, цитозин, тимин). Сочетания трех рядом стоящих нуклеотидов в цепи ДНК (триплеты, или кодоны) составляют генетический код». Мы привели краткую выдержку из краткой энциклопедии. А еще там есть рисунок, от которого пестрит в глазах, и ясно, что даже самому опытному иллюстратору потребуется не менее одного рабочего дня только для того, чтобы набросать нецветной эскиз этой одной молекулы начерно. И все то, что мы сейчас прочитали (и что не увидели), клетка создала сама из того, что валялось вокруг, да и к тому же совершенно случайно. Здесь более уместна пауза, чем какие-либо пояснения…

И чтобы никогда больше не возвращаться к скучному изложению биологических знаний, отмучаемся один раз и посмотрим внимательно на клетку, как на основу всех живых организмов. Самую простую их часть! Проще в живом мире ничего нет! Вот состав этой просто простейшей по своей простоте простой клетки: мембрана — сложная структура каналов и насосов, контролирующая доставку и выведение питательных веществ, продуктов обмена этих веществ, а также ионов металлов. Состоит мембрана из сахарных, белковых и жировых молекул высокоспецифического действия.

Есть простой калькулятор для произведения фокусов с расчетами при торговле битой птицей, а есть математический калькулятор, который предназначен для вычисления синусов, косинусов, логарифмов, степеней, корней, использования введенных формул и программ. По размеру корпуса они одинаковы, но второй калькулятор — высокоспецифического действия. Вот так и в нашей простейшей клетке уже находятся молекулы такого уровня исполнения задач. Не слишком ли лихо для случайно образовавшейся примитивнейшей основы живого?

Рибосомы — внутриклеточные химические лаборатории, в которых аминокислоты соединяются и превращаются в белок. Ядро — центральный компьютер всех процессов клетки, который постоянно и с неукоснительной точностью управляет деятельностью около 200 000 000 000 (!) молекул внутри нее. Само ядро окружено еще двумя мембранами. Хромосомы располагаются внутри ядра и содержат ДНК, этот строительный генплан (как мы помним) клетки. Ядрышко также находится в ядре, в нем собираются и осуществляют свою деятельность рибосомы. Эндоплазматическая сеть — это даже и не сеть, а каналы, мембранные каналы, в которых накапливаются и транспортируются белки. Митохондрии — фабрики по производству молекул АТФ, которые отщеплением от себя некоторых фосфатных групп производят и аккумулируют энергию, обеспечивающую деятельность клетки. Комплекс Гольджи — склады-перевалочные базы, где белки упаковываются и распределяются по назначению. Центриоли примыкают своим месторасположением к ядру и обеспечивают процесс деления клетки.

К чему весь этот утомительный перечень? А к тому, чтобы убедиться, что это, самое простое, из чего состоит все живое, — совсем даже и не простое, а удивительно сложное и гениально точно исполненное. А главное, надо наконец-то осознать, что ВСЕ ЭТО должно было появиться не в результате развития, а одновременно! Очередность тут невозможна — как допущение, что сначала появился зрачок, потом ресницы, затем глазное яблоко, далее — черепная глазница, где все это уместилось, следом подоспели запыхавшиеся нервные связи с мозгом и т. д. Все, что есть в клетке, может существовать только при наличии всего, что в ней есть! Эта форма должна была реализоваться одним единым процессом, наподобие проявляющейся в растворе фотографии! Была безобидная белая бумага, и, вдруг, через секунду, на ней появилась любимая теща в окружении не менее любимых племянников по линии деверя, и все улыбаются, потому что не предполагали, что первым, кто их увидит, — будете вы.

Похоже, для того чтобы не признавать Сотворения, существует только психологический барьер, а никак не логический. Мы же не видим смысла, чтобы вот так напрягаться. Для нас вполне очевидно, что когда чего-то не было совсем, а потом появилось из ниоткуда в готовом виде, то это Сотворение.

Итак, мы пришли к выводу, что как минимум клетка уж точно была создана Творцом. А как насчет всего остального? Развилось оно из неслучайной клетки случайным образом или же тоже было сотворено в качестве определенных комбинаций этих клеток? Казалось бы, вопрос несущественный. Какая, в принципе, разница — создано все вокруг Богом до мельчайших деталей, или Он создал жизнь только в виде клетки, этакой первичной жизни, а дальше все пошло эволюционным путем? Разница принципиальная. Если нас создала эволюция, то это процесс тоже случайный и бесцельный, а тогда — см. приоритет презумпции Сотворения. Следовательно, эволюция нас не устраивает. У многих сейчас пробежал холодок разочарования: ну вот, был серьезный разговор, а теперь пойдут бредовые фантазии, потому что как можно замахиваться на Ее Величество эволюцию?! Мы пока не знаем, как можно, но понимаем, что нужно. Если клетка — дитя Бога, а мы — дети ее случайных комбинаций, то дальше нам вообще не о чем разговаривать. Тогда все, что происходит с клеткой, — нас не касается. Она главнее. Об этом нам говорит теория эволюции всего живого. И мы должны скрестить с ней шпаги за самих себя прежде всего, а не против нее как теории, тоже, кстати, неопровержимо не доказанной, но неопровержимо принятой в качестве истинной.

А если не подходить к эволюции так жестко? Если считать ее не случайным, саморазвивающимся процессом, а процессом, проходящим под постоянным контролем Создателя? Так сказать, биологическим механизмом Сотворения? На этом можно было бы заключить компромисс со сторонниками эволюционной теории. До клетки, включая и саму клетку, — наше, а после клетки — ваше. Что мы теряем? Мы опять теряем все. Если признать эволюцию, то мы сами пусть и не случайный вид, но, возможно, и не последний. Тогда мы должны допустить, что за нами может последовать другой вид, абсолютно непохожий на нас, как мы не похожи на свиней, и мы, возможно, просто станем питательной средой этому будущему виду, как свинина, по сути, стала всего лишь питательной средой для нас. Тогда мы застынем в вечном вопросе: есть ли смысл всему, что мы делаем, или надо подождать, не появится ли что-нибудь еще, которое своим появлением переместит нас с высшей формы жизни в формы низшие или поддерживающие форму высшую. Нам просто необходимо взяться за эволюцию как следует, хотим мы этого или не хотим, ибо иначе — дамоклов меч нашей вероятной ценности только как перспективного мясопродукта. Бой на уничтожение. Пленных не будет. Или она нас окончательно, или мы ее — окончательно. Оружие у нас будет прежнее — вопросы.

Первый вопрос самый банальный и традиционный: почему эволюция не продолжается? Если в ее основе лежит механизм приспособления живых форм жизни к окружающим обстоятельствам, то почему механизм сломался? Так ли уж все вокруг окончательно приспособилось к окружающей действительности? Что-то не видно.

Разве птица научилась плавать и добывать себе в воде вкусную рыбу? Она, бедная, только смотрит на нее со стороны, облизываясь, а чтобы не умереть с голоду, бросается, рискуя здоровьем, головой вниз, чтобы перекусить, при известной удаче, зазевавшейся больной или хилой рыбешкой. Разве рыба научилась летать и лакомиться комарами и стрекозами? Она на них так же только смотрит печально и многообещающе, но ее призывы оставляют мошкару равнодушной, а рыбу — голодной. Разве у любого вида животного не осталось ничего в окружающем мире, что постоянно не угрожало бы его жизни? Чего же эти виды не приспосабливаются? Зачем жираф не приспособился так спать, чтобы во сне его не пожирали гиены? По своей неуклюжести, даже без нападения врагов, он может подняться из спящего лежачего положения с помощью сложных манипуляций телом в течение аж 2—3 минут, и это будет рекорд его скорости. В присутствии хищников это напоминает просто самоубийственный танец. Зачем акула не научилась дышать, как все рыбы, чтобы иметь возможность всласть поспать на припеке? Для того чтобы дышать, акуле необходимо постоянно двигаться, потому что у нее нет воздушного пузыря. Если она остановится, то задохнется, а если не остановится, то не заснет. Так и живет — разгоняется и спит, пока тело по инерции движется и вода проходит через жабры. Может быть, именно этот образ жизни так портит ее нрав?

Даже человек от простого солнечного удара внутри себя не выработал никакого защитного механизма, не говоря уже обо всем остальном, что его подстерегает — переохлаждение, стрессы, аллергия, магнитные бури, хищники, ядовитые змеи, кровососы-насекомые и многое другое. Разве не достаточно стимулов, чтобы приспосабливаться и дальше? И вообще — процессу приспособления не было бы конца, поскольку всегда останется что-то, что доставляет неудобства. Однако мы не наблюдаем вокруг никаких эволюционных процессов, все остается таким, каким оно было всегда на памяти человечества и по свидетельству раскопок.

Если эволюция не происходит «сейчас», то не должно быть оснований утверждать, что она происходила «когда-то». Почему мы должны верить этому на слово? А эволюционисты считают наоборот. Они говорят, что надо признавать то, чему нет ни одного примера ни в истории человечества, ни в окружающей его природе!

Более того, в самом механизме приспособления, который они поместили на своем флаге, заложено условие, полностью исключающее эволюцию. Если такой механизм существует, то за каким рожном рыбе вообще лезть из воды на смертельную сушу и превращаться там в сомнительное земноводное? Едва она, болезная, попробует это сделать, как тут же должен сработать этот механизм приспособления, и наделить ее, неразумную, такими способностями, чтобы она эту убивающую сушу за версту чуяла и даже случайно ночью туда не попала! При первой же попытке это сделать должен последовать окрик механизма приспособления: «Стой, дура! Там ты помрешь за полчаса в некрасивых конвульсиях! Вот тебе органы чувств, реагирующие на опасную безводную среду, и чтобы я тебя возле нее больше и близко никогда не видел. Я тебя научу приспосабливаться! Я тебе покажу — подыхать по глупости и пустому любопытству! Ишь чего выдумала!» А ведь эволюция утверждает, что и птица появилась именно из рыбы, дескать, перья — это измененная чешуя! Ну, не чешуя ли?

Где был механизм приспособления, если первые рыбы миллионами гибли от удушья, пока в некоторых из них каким-то образом не произошли изменения, позволяющие слегка на суше задержаться и далее, более длительно побившись в конвульсиях, опять погибнуть? Чем медленная смерть была предпочтительнее почти мгновенной, чтобы выгодно закрепить такое поведение рыб в поколениях? Это касается не только рыб, но и всех других видов. Любой переход из вида в вид требовал бы огромного риска в поведении, который должен был бы всегда отменяться наследственностью как опасный и не сохраняться как перспективный и оптимальный.

Зачем первые клетки полезли из естественной для себя среды обитания в абсолютно для них убийственную? Где здесь приспособление? Они что, знали, что через миллион лет им там будет лучше, и они смогут посещать по абонементу ночные клубы? Если бы существовал механизм приспособления, то первые клетки должны были бы его, наоборот, превозмогать, чтобы создавать нетрадиционные для себя формы жизни. Этот механизм стал бы первым и абсолютным тормозом для любых видоизменений.

Итак, вся теория эволюции держится на исключающем ее же положении. Давайте развивать теорию летных свойств танка из обязательного отсутствия у него крыльев. Чтобы летал, но без крыльев. Что заставит нас предположить, что танк полетит? Только приказ майора. Какой майор сказал, что в основе эволюции лежит механизм приспособления, который должен предохранять животный мир от любого риска, но при этом же должен заставить крысу вылезти из безопасной норы на солнечный свет в мечтах о себе, как о красивой лошади под красивой наездницей? Это сказал Чарльз Дарвин. Но сам Дарвин никогда не настаивал на абсолютной безошибочности своей теории. Он не был в этом уверен. Обращает на себя внимание тот факт, что он 20 лет (!) не опубликовывал своих выводов об эволюционном развитии, потому что сам в них не был уверен. И заставила его опубликоваться не укрепившаяся уверенность, а то, что по пятам шел другой англичанин, А. Уоллес, с аналогичными предположениями. Только угроза потери приоритета заставила Дарвина обнародовать свою версию. Как видим, нынешнее племя эволюционистов верит Дарвину больше, чем сам Дарвин верил себе.

Если все-таки продолжать рассматривать особенности этой невероятной теории, то следует, исходя из нее, предполагать обязательное наличие животного и растительного мира, не разделенного на виды! Должны быть хоть какие-то переходные полувиды! Мы должны наблюдать вокруг себя полумедуз-полурыб, полурыб-полуземноводных, полуземноводных-полупресмыкающихся, полупресмыкающихся-полуптиц, полуптиц-полумлекопитающих и т. д. Если все виды, как из пластилина, самовылепливались плавно и поступательно эволюционной чередой, по крупицам накапливая признаки другого вида, то откуда взялось это наличие отдельных, абсолютно обособленных, резко и непреодолимо разделенных между собой видов животного мира, которые не имеют ничего общего друг с другом и заносчиво не хотят иметь? Где все эти переходные формы, скажите нам, мы хотим их видеть!

Что говорит авантюрист-ловелас в ответ на просьбу очередной экзальтированной девушки познакомить ее с его отцом, который, по его словам, руководит труппой балета Большого театра и лично знает накоротке самого заведующего столовой Дома Правительства? Правильно. Он говорит, что папочка, к сожалению, умер, как герой, сгорел прямо на работе, последним мутнеющим взором напрасно отыскивая среди чуждых и хищных лиц балерин и балерунов открытое и честное лицо своего единственного сына. Врачи приехали слишком поздно. Такое горе!..

Эволюционисты говорят то же самое. Они утверждают, что все переходные полувиды вымерли. Мы приехали слишком поздно, чтобы их застать. Такое горе!.. Поверим?

Но уж если и сам глагол «вымерли» не исключает, что они когда-то были, то, значит, они должны были оставить после себя след. Это неоспоримо! Не могли же они просто так родиться и сгореть на эволюционной работе, не оставив после себя никаких материальных свидетельств! Так вот, таких свидетельств тоже нет. Это доказано.

Существует такое понятие, как палеонтологическая летопись. Это хронологически зафиксированные останки всех живых существ, сведенные в единый каталог на основании научных данных и экспонатов раскопок. Ей нельзя не верить — все перед глазами, никаких фантастических предположений, просто фиксация форм жизни на Земле от древности до наших дней. И этот фиксатор (палеонтологическая летопись) не знает ни одного экспоната, у которого были бы зачатки новых органов и структур, то есть развивающиеся ноги, руки, глаза, плавники рыб, переходящие в лапы земноводных, жабры, превращающиеся в легкие, передние конечности пресмыкающихся, превращающиеся в птичьи крылья, а задние конечности — в когтистые лапы, или рот, превращающийся в клюв и т. д. В настоящее время существует 5000 видов млекопитающих, 19 000 видов птиц, 5300 типов земноводных, 50 000 разновидностей рыб. Их переходных форм должно быть еще больше!!! Их должно быть непостижимо много, просто невероятно много, непредставимо много, ведь это была бы непрерывная цепь видоизменения, где нет ни одного звена, похожего на предыдущее, они должны валяться буквально на каждом шагу, и не может быть, чтобы среди раскопок ни одной из них не оказалось даже случайно! А вот не оказалось. Хотя все ищут именно их! Вывод отсюда один — их никогда и не было.

Что говорит нам палеонтологическая летопись, если искать в ней не то, что хочется, а то, что есть? Со стоическим спокойствием к эволюционным истерикам она заявляет, что все виды и формы животного мира появляются на Земле внезапно, сразу и в законченной нынешней форме! На сегодняшний день существует около 100 000 000 (!) экспонатов ископаемых, и среди них нет ни одной переходной формы!

Замечательно — из ста миллионов вымерших животных нет ни одного из переходных полувидов, которых как раз должно быть неисчислимо больше, чем законченных видов, а нам все еще пытаются доказывать, что именно эти полувиды руководили балетом бесцельных превращений животных из вида в вид и запросто бывали с самим заведующим всеобщей столовой — с естественным отбором! Первые многоклеточные организмы (губки, улитки, морские звезды, ракообразные) были уже очень сложными формами жизни (вспомним хотя бы клетку, из миллионов которых они состояли), и появились они в кембрийском периоде внезапно и массово. Никаких предков этих форм жизни ниже кембрийского периода не обнаружено. В слоях выше кембрия происходит то же самое — абсолютно новые виды, никак не связанные с прежними, появляются также внезапно и также массово. Как в мультфильме: ничего не было и вдруг — бегемот! И все эти виды далее, по данным палеонтологии, от своего возникновения и до своего отмирания не изменялись!

Также внезапно появились и внезапно вымерли, не изменяя своей формы, и огромные динозавры. Их современница сова с тех пор также не изменилась. Неизменной уже миллионы лет остается акула. Варану 110 миллионов лет, глипидии (родственники крабов) живут 70 миллионов лет, австралийский светло-желтый муравей — 80 миллионов лет, рыба целаконт — почти столько же, гаттерия (клювоголовое пресмыкающееся) — 150 миллионов лет, амкуру (земноводное) — 400 миллионов лет, и, наконец, рекордсмены, жуки «кровисония ла реликта пасе» (это их латинская фамилия русскими буквами) — пятьсот миллионов лет! Даже ни одного жирафа, шея которого была бы существенно короче шеи наших нынешних жирафов, найти не удалось. А ведь это стандартно излюбленный пример эволюционистов — бедный жираф был когда-то совсем обыкновенным, но очень хотел кушать, тянулся за листьями высоких деревьев саванны и вытянул себе неприлично длинную шею. Неприлично в данном случае было бы говорить о том, что палеонтологическая летопись не подтверждает эволюционной теории. Она ее попросту опровергает!

Впрочем, если кого-то не устраивает термин «Сотворение», мы и не настаиваем. Только пусть тогда он даст свое собственное оригинальное название этому явлению, когда на Земле внезапно, массово и одновременно повсюду, во всех ее местах, сразу появлялись готовые, законченные формы бабочек, китов, змей, рыб, птиц, обезьян, львов, дубов, каштанов и т. д.

Как видим, в данном случае здравый смысл даже подкреплен наукой (палеонтологией), и можно было бы от этого вопроса просто отмахнуться. Однако теория эволюции настолько прочно засела в мозгах человечества, что своим количественным распространением она может подавить такие качественные аргументы, как логика и наглядные результаты какой-то одной очень точной науки, но всего лишь прозаически добытые из-под земли. Что такое, в самом деле, непреложные факты, когда есть такая великая идея? Идея, которая позволяет отбрасывать наличие Божьего Замысла и внедрять биологические основы животных ощущений в побудительные мотивы человека? Мы всего лишь животные, которым повезло больше других животных, и мы взяли над ними власть. Среди нас тоже могут быть такие животные, которым повезло больше других, и они тоже могут брать власть над себе подобными, то есть над нами, не утруждая себя вопросами совести. Таков весь путь всего живого — сильный побеждает слабого и стремится лучше приспособиться! Секрет успеха этой абсурдной теории (эволюционной) только в этом, в ее удобстве. Как только требуется переступить нравственный порог, то сразу же мы — животные, это наша природа, изначальная и неодолимая. Удобно. Как только нравственный порог переступается по отношению к нам, когда теперь уже нам не везет, тогда можно за нравственностью, как в соседнюю булочную, сбегать к Богу — мы ведь люди, образ Божий, с нами поступили не по Его критериям, караул! Универсально удобно. Наверное, в этом удобстве и кроется успех этой теории. Сам Чарльз Дарвин, выдвинувший ее, надо сказать, — не виноват. Он был верующим человеком и исходил в своей теории из того, что первую жизнь в какой-то форме создал Бог, а дальше пошла эволюция. Это современные его последователи распространили эволюционный принцип и на само зарождение жизни. Он был умный человек и никогда не утверждал, что его теория абсолютно верна. Он говорил, что она будет абсолютно верной тогда, когда ее подтвердит палеонтологическая летопись! В то время палеонтология находилась в зачаточном состоянии, и он очень надеялся на ее успехи. Дарвин был честным ученым и не фантазировал по тем вопросам, которых он не мог объяснить. А таких вопросов было много, и он честно в таких случаях говорил: «Не знаю». Он действительно многого не знал в то время: не знал, насколько сложна и совершенна клетка, не знал механизма наследственности, не знал итогов палеонтологической летописи, которая на сегодняшний момент вытащила из-под земли все, что можно было вытащить, не знал биологии на ее сегодняшнем уровне (он ее знал на уровне студента среднего курса университета, а может быть, и хуже) — и заблуждался честно. Но он был джентльменом, и знай он то, что сегодня знаем мы, он, несомненно, снял бы шляпу и сказал: «Джентльмены! Красивая была теория, что и говорить. Но она оказалась ошибочной. А теперь давайте займемся чем-нибудь полезным!»

Второй причиной успеха эволюционной теории после ее социально-нравственного удобства, таким образом, можно считать упадок честности в науке. Почему это произошло? Очевидно, из-за победившей материалистической установки на трактовку результатов научных открытий. В какой-то момент стало не просто престижным, но непременно обязательным сочетать науку и материализм. Раньше как-то обходились без этого, и наука двигалась своим путем, а честные ученые говорили: «Гипотез не измышляю». Допускалось, что есть и нечто непознаваемое в мироздании, неподвластное нашему анализу, имеющее характер метафизический, то есть сверхфизический, располагающийся вне возможности наших ощущений. Признавалась иная реальность, отличная от видимой, материальной. Затем, как и в любом деле победила серость, и возобладала позиция, требующая исключать даже само предположение об иной реальности. При этом наука на пределах своих возможностей тыкается с разных сторон в эту реальность, которую нельзя признавать в качестве объяснений возникших тупиков, и здесь происходит то, что невозможно было во времена Ньютона, например: появляются самые любые гипотезы, и это теперь не стыдно, а почетно. Считается вполне достойным сказать любую глупость, лишь бы это звучало научно и было материалистично.

Прекрасный пример из телесериала «Секретные материалы»: человек умер на унитазе от укуса насекомого, залетевшего случайно из космоса. Малдер это самое и предполагает на основе некоторых отрывочных данных, то есть объясняет невероятное единственно объяснимым, но недоказуемым, поскольку насекомые к моменту расследования уже погибли. Это позиция честного исследователя — видеть не видел, показать вещественно не могу, но по сведенным воедино фрагментам фактов уверенно предполагаю. А персонаж актрисы Джиллиан Андерсон, агент Скалли, представляет в сериале материалистически озабоченного наблюдателя — она говорит, что человек дулся на унитазе, у него внутри от этого что-то лопнуло и он так и скончался в печали. Будьте бдительны при отправлении естественных надобностей! Зачастую большего и не вынесешь из материалистически заточенных гипотез.

Что, кстати, по поводу эволюции вообще говорит наука? Какие доводы приводит она, когда не хочет видеть приведенных нами неоспоримых археологических и элементарно разумных логических доводов? Как, по мнению приверженцев эволюции, мог вообще происходить этот процесс? В чем его именно тонкий молекулярно-биологический механизм? Может быть, это какая-то непреложная достоверность такого возможного биологического процесса изменения видов не дает честным ученым отказаться от его вероятности? Попробуем в этом разобраться.

Стремление животных видов приспособиться, как мы уже видели, само по себе исключило бы такое рискованное поведение, как их выход в другую среду, однако даже в этом виде механизм приспособления был бы всего лишь побудительным мотивом, который должен был запускать собой какой-то биологический механизм. Нельзя же, в самом деле, утверждать, что чешуя превратилась в перья, но не объяснять, посредством чего такое могло происходить. И крайнего для такого объяснения нашли. В качестве такого биологического способа изменять свой полученный от папы и мамы вид на другой подставляется мутация. Ну, и что же это такое?

В услужливой энциклопедии написано: «Мутация — возникающие естественно или вызываемые искусственно изменения наследственных свойств организма в результате перестроек и разрушений (!) в генетическом материале организма — хромосомах и генах». Красиво излагают! Мы переведем это с русского на русский. У нас получится, что мутация — это случайные изменения внутри ядра клетки, которые происходят в генах и хромосомах и поэтому могут передавать свои изменения потомству, так как именно гены и хромосомы отвечают за передачу наследственных форм. Теперь, когда мы выяснили, что это за фрукт, нам надо посмотреть, какова вероятность его произрастания, то есть как часто эти случайные изменения могут происходить внутри клеточного ядра и достаточно ли это для массового эволюционного процесса всего живого.

Ученые на этот наш невинный вопрос отвечают однозначно: такие чудеса происходят крайне редко. «Практически не происходят» — характеристика, утверждающая невозможность применения тезиса «совсем не происходят», но в то же время говорящая о том, что если и происходят, то для практики это несущественно. Наследственный механизм клетки работает поразительно точно, и сбоев практически не бывает, потому что гены, в которых это должно происходить,созданы для того, чтобы предотвращать развитие новых форм, то есть чтобы этого не происходило ни в коем случае и никогда! Это их единственная и главная задача! На гены грешить не надо. Как и на хромосомы. Это то же самое, что предположить: все громкие убийства были совершены телохранителями жертв, а заказчиками являлись матери погибших. Внутри генов и хромосом нет ничего такого, что не просто не предполагало бы изменений по их вине, но в них нет ничего такого, что не препятствовало бы этим изменениям. Причина не в них. А в чем, если не в них? Ответ ниже.

В подавляющем большинстве мутационные нарушения могут происходить под воздействием внешних факторов. А поскольку внешние факторы (случайные!) тоже не всегда у мутации под рукой, ибо они носят аномальный природный характер (резкий всплеск радиации, сверхвысокая температура, какое-то катастрофическое по последствиям кратковременное физическое воздействие экстремального порядка и т. д.), то мы можем с точки зрения частоты вероятного возникновения мутации назвать ее явлением для клетки также аномальным по аналогии с аномальностью самой причины, которая может вызывать мутацию. Тут споров быть не должно. Такие явления, как «разрушения в генетическом материале организма», естественно, не могут быть системными, иначе ничего живого уже не существовало бы, все оборвалось бы на разных поколениях потомства. Потому и говорят — «аномально», то есть вне господствующей нормы. В таком случае, если аномальностью характеризуется процесс, являющийся единственной основой какой-либо теории, то как следует тогда называть саму эту теорию?

Но даже и эти, столь редко возникающие, аномальные и нежелательные для всего существа клетки мутации могут в свою очередь быть по своему результату как благоприятными, так и неблагоприятными! Дело с мутацией становится все веселей, не находите? Ну а нас (конечно же, с точки зрения эволюционной теории) интересуют только благоприятные мутации. Итак — каково же соотношение благоприятных и неблагоприятных мутаций между собой? Чего больше от мутации — пользы или вреда? Эксперименты показали: большинство мутаций или смертельны, или неблагоприятны (то есть порождают уродов). В таком случае вызвавшую смерть мутацию также можно было бы считать благоприятной, как избавившую своим летальным исходом от дегенеративных мук попавший под ее действие организм. Но только не с точки зрения эволюции. Ее интересуют только действительно благоприятные мутации, которых приходится (по научной статистике!) одна на тысячи вредных!

Создается полное впечатление, что мутация по своим основным, подавляющим последствиям, носит для клетки характер катастрофы или смертельно опасной аварии. Как можно аварийно-аномальное явление считать основой совершенствования и видоизменения организмов? Однако дальше еще круче. Практические лабораторные опыты не оставляют мутации даже и этого мизерного, эфемерного шанса 1 : 1000! Самое смешное во всем этом то, что все мутанты, произведенные экспериментально (в основном насекомые), в течение нескольких поколений всегда вытеснялись и исчезали, не выдержав конкуренции с нормальными особями! Причина — общая дегенеративность любого мутанта! Доказано, что мутирующий вид не может быть более сильным видом, чем исходный. По-простому это можно сказать так: мутация всегда ухудшает характеристики живого организма, действует на него разрушительно. В основу теории эволюции положен, таким образом, аварийно-аномальный да к тому же разрушительный процесс! Как такой процесс может что-либо созидать, да не просто созидать, а еще и с помощью естественного отбора? В таком случае, если мутированные дегенераты, обреченные на вымирание по причине своих более низких жизненных характеристик, вытесняли более сильные исходные виды, то это естественный отбор с преимуществом слабого над сильным!

И все-таки, все-таки… Прошли миллионы лет, и, как это ни невероятно, может быть, какие-то исключительно случайные, исключительно благоприятные исключительные мутации действительно исключительно накопились и образовали сегодняшнюю нашу жизнь во всем ее многообразии исключительно удачным образом? Один шанс из тысячи — тоже шанс? Шанс, спорить не будем. Но нет и этого шанса. Может быть, среди мутаций иногда и попалась какая благоприятная, но многообразия видов они создать бы не смогли, потому что любая мутация — это вариация одного и того же вида! Всего лишь «одного и того же вида», слышите, люди! Мутация могла бы стать источником разнообразия одного и того же вида, но не источником создания чего-либо нового из того, к чему она прикоснулась.

И чтобы забить последний гвоздь в крышку гроба несуществующей эволюции, с хладнокровием гробовщика добавим, что ДНК обладает способностью восстанавливаться после генетических изменений. Она, ДНК, Дарвина не читала и в ответ на происшедший сбой начинает усиленно производить повышенное количество специальных ферментов, которые способствуют восстановлению прежнего вида и отменяют действие мутационных повреждений. В проведенных экспериментах в поколениях мутированных насекомых постепенно начинают появляться нормальные, немутированные экземпляры! Даже если бы отдельные особи создали эволюционно-революционную партию и захотели бы коллективно видоизмениться во что-либо новое, то их собственная ДНК их тактично, но твердо поправила бы. Враг бы не прошел. ДНК показала бы, кто хозяин в доме.

Чтобы закончить с научно-популярным аспектом теории эволюции, надо привести еще одну «научную» версию, которая объясняет, почему не нашлось никаких переходных форм и как слабые победили сильных в смертельной борьбе. Это теория Коржинского-де Фриза о «внезапных, взрывных мутациях», происходящих в организме мгновенно. Мы заранее оговорились, что аспект рассматривания этой теории у нас будет научно-популярным, поэтому мы вправе перед собой изложить эту теорию в такой простой беллетристической формуле, при которой змея ложится ночью спать змеей, а утром просыпается уже птичкой! Не хотела так больше жить… Мы выбрали научно-популярный метод изложения, поскольку даже ученые не очень-то интересуются научным рассмотрением этой теории. Хотя эта теория также объясняет все с удивительной простотой. Но цена этой простоты та же, что и, например, в универсальном методе, который можно посоветовать всем решающим сложные кроссворды: «Впишите во все пустые клеточки ответы на вопросы, таким образом вы разгадаете любой кроссворд». А идейным вдохновителем такой гипотезы вполне может быть тезис: «Если логически нельзя, но материалистически хочется — то можно».

Вообще логические скрепы любого материалистического тезиса всегда вещь очень забавная. Споры между материалистами и идеалистами, похоже, ведутся неправильно. Они ведутся чаще всего диалектическим методом, который через дистинкцию (противопоставление и различение) всяких «сущих» и «не-сущих» уходит во всякие логические абстракции, где возможно все — и материализм, и идеализм. При этом применяется логическая индукция и дедукция, что позволяет диалектически носиться по кругу рассматриваемого вопроса или метаться вокруг него галсами. А ведь спорить-то и не надо. Надо признавать материалистический тезис, подхватывать его и анализировать с помощью формальной логики и редукции.

Диалектики — пожалуй, самые способные из философов — очень не любят формальную логику, потому что она не дает им разгуляться. Что такое формальная логика? Упрощенно говоря — это логическая схема с пустыми ячейками, подставляя в которые самые различные значения, мы получаем результат — правильно или неправильно. Простой пример: A + B = C. Для формальной логики совершенно неважно, что вы подставите вместо А, В или С, для нее важна только форма их взаимодействия. В данном примере вы можете подставлять числа (тогда начнут действовать логические законы из математики, где сумма больше любого из слагаемых, сумма минус одно из слагаемых — второе слагаемое и многое-многое другое) и всякий раз вам будет видно, правильные или неправильные числа вы подставляете. Вместо чисел можете подставлять вообще что угодно (например «персики + яблоки = арбуз»), и вам всегда также будет видно, где вы вляпались, а где шансы еще остаются (например, можно путем подстановки различных значений дойти до значимого открытия: «арбуз = земля + арбузное семя»). Все это сложно и после античных времен не приветствуется, потому что люди стали думать все хуже и хуже и кинулись в различные философские выверты, где нет конкретной закономерности. Но принцип формальной логики можно применять к материалистическим теориям вполне успешно: надо брать эти теории в качестве логической схемы и, ничего не опровергая, доводить логически до конца каждую основную позицию (то есть применять редукцию, также столь нелюбимую современными мыслителями). Вы увидите, как материализм всегда самоуничтожается своей же внутренней логикой. Это всегда очень забавно.

Несомненная сила материализма в том, что он все правильно описывает, слабость в том, что он ничего не объясняет, а несостоятельность в том, что он погибает от последовательного применения своих же базовых положений. Раз уж мы коснулись этого в главе «Жизнь», то разберем это на примере материалистического положения о том, что жизнь есть всего лишь «свойство высокоорганизованной материи». Здесь всего лишь правильно описывается собственное же поверхностное впечатление субъекта (это уже само по себе — комната смеха для «принципа объективности» материализма!), но ничего не объясняется, поскольку сказать так, не обосновав материалистически саму возможность наличия в природе такой сложной системы взаимодействия, — это отразить лишь внешний факт наличия взаимодействия между «высокой организацией» и жизнью, не показав внутреннего источника такого взаимодействия. И что нам с этим делать? А зададим-ка мы вопрос: в чем источник таких «свойств материи» и разве не можем мы предположить, что он находится в нематериальном мире? «Не можем, — отвечает материализм, — поскольку никакой другой реальности, кроме материальной, нет, и ему неоткуда приходить в материю, поэтому только материя является источником таких свойств, как единственный источник вообще всего реально существующего». Тогда мы зададим другой вопрос: если источник этих свойств располагается в материи, то почему жизнь была не всегда, а возникла позже, на базе неорганической материи, — вы ведь утверждаете, что материя была всегда? Почему же жизнь была не всегда? Не говорит ли это о том, что этих свойств в материи поначалу не было, а затем они в определенное время в нее вошли из другой реальности? «Не говорит, — отвечает материализм, — эти свойства находились в материи в скрытом состоянии и смогли реализоваться только тогда, когда к этому сложились определенные материальные условия». А вот и третий вопрос: если в белковой молекуле эти свойства уже проявлены, то что мешает нам в ответ сказать, что они и сюда пришли извне материи? Так же ничто не помешает нам сказать это и относительно аминокислот как органических соединений, и даже еще ниже — по поводу аминных групп, если признавать их хоть чуть-чуть живыми. Вот они живые и не имеют своего неживого варианта, откуда брать повод для предположения, что жизнь в них из материи? Покажите нам, в конце концов, такой компонент материи, который никогда не бывает живым, чтобы мы никогда не сказали про него, что он мог бы оживляться каким-то нематериальным образом, и который одновременно может (немного более сложно сорганизовавшись) проявить через себя жизнь, — и мы вам поверим и признаем, что источник жизни — в материи и она действительно этому первична. «Да, боже ж ты мой, — отвечает материализм, — вот он, этот компонент — атомы, они никогда не бывают живыми, и они же создают такую сложную организацию, которая имеет свойства жизни!» А теперь посмотрим, что получается из этого победоносного заявления материализма. Вводя жизнь в состав атомов, элементарных частиц, первокирпичиков материи, он одновременно вводит во всю насквозь материю жизнь, следом сознание как непременный атрибут жизни, ну и психику как явление, вбирающее в себя сознание. Что здесь остается от материализма? Совершенно верно — ничего, он бесславно умирает, тихо превращаясь в пантеизм, где все в природе имеет душу, то есть каждый атом жив и психически наполнен, до времени этого не проявляя. Если же материализм не захочет быть пантеизмом и откажется от притязаний на обладание в глубинах материи источника жизни, то он, трудно агонизируя, превратится в идеализм, поскольку тем самым признает не только наличие иной себе сферы бытия, где должны располагаться эти свойства, но и признает ее первичность себе, поскольку в результате ее вторжения материя подчиняется и сложно организуется, чтобы служить всего лишь плацдармом осуществления несвойственных себе задач.

Если этим последовательным путем идти везде, где есть материалистическая мысль, то всегда обнаружишь очередное самоистребление материализма. Впрочем, нам не до этого. Вернемся к эволюции.

И все-таки, почему за теорию эволюции так упорно цепляется научный мир? Помимо вышеприведенных причин, может быть, следует предположить и то, что большинство ученых, очевидно, являются обычными чиновниками, что необходимо для такой всеохватной отрасли, как наука, в наше время. Времена гениев-одиночек давно прошли, и для успешного функционирования научного процесса нужны колоссальные организационные усилия. Создалась система, войти в которую начинающему далеко не просто, и при входе в нее от него требуются определенные критерии на соответствие. Вот ему и говорят: «Пароль?», а он должен ответить: «Эволюция, фотон не частица, а вообще черт-те что, свет остановить нельзя и т. д.!» и прочие остроумные выдумки. То есть показать, что он свой в доску, а иначе — создавай на свои деньги лабораторию, финансируй, откуда хочешь, опыты и работу вспомогательного персонала, издавайся, где хочешь и т. д. Если ты такой умный, что не признаешь того, что мы все признаем, то чего ты к нам пришел? Иди к своим.

А может быть, это реакция на издевательства над учеными со стороны духовенства, которое в Средние века решало, что ученый говорит правильно, а за что его можно и на костре спалить. Наука, пожалуй, от этого ужаса до сих пор отойти не может и продолжает противопоставлять себя Церкви, не заметив, что в этом противопоставлении давно уже стоит против самого Бога. Многое тут перемешалось, и эволюция стала такой же непреложной догмой, какими были когда-то ненавистные науке удушающие религиозные ограничения.

Впрочем, в науке достаточно здоровых сил, и она с этим справится. А нам следует направляться дальше, исходя из того, что все живое все же было сотворено и, следовательно, перед нами опять встает вопрос — «зачем?»

Метод у нас будет прежним — мы присмотримся к жизни как таковой и попытаемся найти ответ в ней же.

Прежде всего, если исходить из того, что весь неорганический мир создавался в качестве основы для Жизни, то чем таким жизнь отличается от нежизни, что не позволило это неживое положить в основу замысла? Зачем нужно было создавать что-то новое, когда было уже создано настолько совершенное старое? Что нового привносит жизнь своим появлением в существующую систему вещей?

Первое, что бросается в глаза, так это то, что органический мир более совершенен и сложен, чем неорганический. Однако сложность сама по себе не может являться задачей. Наоборот, сложность или простота сами всегда определяются какой-то главенствующей над ними задачей. К тому же в нашем случае сложность, как преимущество живой материи, абсолютно нивелируется ее хрупкостью и временностью в сравнении с неживой. Жизнь любого организма в любой момент может прекратиться от любого воздействия неодушевленного материального объекта или просто сама по себе. Похоже, сложность не дает жизни преимущества над неживой природой ни в прямом столкновении, ни в сравнительной стабильности во времени как явления. Мы должны найти что-то другое.

В качестве другого преимущества жизни можно предположить ее способность к размножению. Неживая природа не размножается и этим сильно уступает при сравнении с живой. Однако размножение, скорее всего, является лишь компенсационным механизмом той же самой хрупкости и временности, а если оно вспомогательное средство по самой своей сути, то не может быть Целью по определению. Неживой природе, с этой точки зрения, и не нужно никакого вашего размножения, она и так присутствует в достаточной полноте, здесь ей ничто не угрожает. Сомнительно, чтобы необходимость размножаться была более передовым состоянием материи в сравнении с тем, при котором она может существовать без этих приятных, но все-таки изнурительных нагрузок. Как ни заманчива нам эта область, как ни манит нас самоотреченно заявить, что все вокруг именно для того, чтобы мы размножались, и как бы ни были готовы мы внутренне жертвовать всем своим временем, чтобы со рвением содействовать исполнению этой задачи, а придется нам отказаться от нее как от основополагающей при рассмотрении преимуществ жизни над нежизнью.

Во всем остальном — в цикличности, красоте, постоянном изменении, органичности, монументальности, последовательности взаимосвязанных действий и др. — живая природа не является эксклюзивным держателем никаких особых характерных особенностей. Все, что присуще ей, присуще и неживой природе.

Однако, убедившись ранее в том, что неживая природа создавалась именно для живой, мы должны обязательно найти между ними существенное отличие, и, как представляется, такое отличие есть. Есть одна особенность органического мира, недоступная неорганическому, — способность к программированию. Камень скатится с горы только тогда, когда возникнет ситуация, при которой нарушится равновесие всех сил, приведших его в свое время в состояние покоя. Это нарушение равновесия произойдет без его направленного участия. Камень нельзя запрограммировать на самопроизвольное скатывание вообще. Он просто не сможет создать себе для этого условия, а лишь послушно подчинится сложившимся обстоятельствам, выразившим себя через действующий физический закон. Тюлень же скатывается в воду самопроизвольно. Он использует действующие законы, создавая из них обстоятельства, а не пассивно им подчиняясь. Живой организм обладает способностью манипулирования физическими законами, что выводит его на совершенно недоступный для неживой природы уровень взаимодействий и проявлений. Вместо просто механической деятельности появляется фактор программируемой деятельности, что уже позволяет говорить о включении живых организмов в какую-либо общую программу не пассивно, а созидательно. Бог может нас программировать в соответствии с какой-то Своей общей программой, и именно поэтому Он создал все живое. Иных причин мы не видим, и нет ничего другого, что вдохновляло бы нас больше, чем это предположение.

Почему мы говорим о запрограммированной, а не просто о спонтанной деятельности живых организмов? Потому, что спонтанная деятельность позволяет реализовывать свое поведение в свободных формах, а программа — только в заданных параметрах. При спонтанной форме поведения деятельность должна руководствоваться только ощущениями, а при программированной — сами ощущения становятся лишь сигналом, побуждающим к выполнению сугубо конкретных форм некоей программы. Если при спонтанном поведении ощущения толкают на равновероятные по форме проявления действия, то в запрограммированном состоянии ощущения включают те информационные модели поведения, которые предназначены именно на этот случай. А в чем, собственно, разница? А разница в том, что спонтанное поведение живого организма по сути является тем же механическим действием, которое производит и неживой объект! Просто это производится живым организмом, а не мертвым предметом, но механизм связи между миром и ответом на него один и тот же! Это такая же механическая отразительная реакция, такой же механический ответ на механическое воздействие. Если поведение задается только ощущением, то и охлаждение, и нагревание камня тоже можно назвать ощущениями, которые побуждают его, в конце концов, растрескаться. В чем тут отличие между живым и неживым? И там и тут — бездумная механика. Либо в органическом, либо в неорганическом исполнении. Качественной разницы нет. Опять есть только личное внешнее впечатление наблюдателя, но нет никакой внутренней разницы по смыслу этих действий.

Только программируемое поведение закладывает основы целенаправленной деятельности, превышающей потребности механического ответа, и только в этом случае мы будем отличаться по образу своего действия от неживой природы. Допустив спонтанность своего поведения, мы приходим в тупик, приравняв по назначению живую природу к неживой. Потому что свободное от программы реагирование — это и есть реагирование неживого на действие действием, адекватным произведенному на него. Такое реагирование нецеленаправленным отображенно-адекватным действием (перекатывание камня от прибойной волны, например) происходит пассивным и бесцельным образом, в отличие от того, как это было бы в случае включения программы поведения (преодоление линии прибоя человеком). Такой мертвый образ зависимого, бездумного, спонтанного действия не переходит границ необходимости простого проявления ответного действия, полностью определенного результатами прямого физического воздействия со стороны физического мира. Разница здесь была бы лишь в способности производить движение получением его со стороны в одном случае (неживая природа) и произведением движения собственными внутренними усилиями, в другом случае (живой организм). А смысл один и тот же: откликнись на действие, как можешь, и забудь, если тебя оставили в покое.

Будь это так, будь мы не программированными созданиями, а существами со свободной формой поведения на основе своих простых ощущений, то в этом случае неживая природа должна считаться первичной и главной в мире, потому что именно она будет не только определять необходимость всех действий живой природы как механического ответа на свои проявления, но и потому, что причиной всей, даже самой разумной деятельности, становится просто биологическая потребность ответа на вызов физического мира. В этом случае даже космический полет есть механическое отражение необходимости поиска новых жизненных пространств посильными средствами, обусловленное исчерпаемостью земных ресурсов, такое же механическое, как и проржавление железа под воздействием кислорода, которое является таким же механическим отражением необходимости вступления в соединение с кислородом всех молекул, обусловленное стремлением кислорода активно расширять свое присутствие везде и всюду. Если бы ресурсы Земли были неисчерпаемы, зачем нам в космос? Если бы кислород не был настолько любвеобилен, чтобы совращать любую встречную молекулу, то и ржавчина не мучила бы технологов. Нет физической причины — нет и физического действия. Допустить, что все наше поведение обусловлено условиями, заданными конкретными обстоятельствами неживой природы, — это отменить все, что мы получили перед этим. А перед этим мы достигли не многого, а всего лишь пришли к выводу, что, наоборот, неживая природа создана для возможности главенствования в Его замысле для осуществления какой-то идеи. Следовательно, мы должны обязательно найти признаки программы в каждом живом организме. Если мы этого не найдем, то наше предназначение — рыбки в Его аквариуме, которые, конечно же, более забавны и умилительны, чем камешки в том же аквариуме, но они ни для чего. Аквариум главней. Рыбок можно и убрать, если будет слишком хлопотно.

Если перейти здесь от теоретического предположения к практике, то практика полностью будет подтверждать наше предположение. Тем, кто изучал ботанику и биологию, не понадобится долго убеждать себя, что весь животный и растительный мир осуществляет свою деятельность в одних и тех же неизменных формах, проявляющихся даже вопреки ощущениям. Росток пробивается через асфальт, хотя по ощущениям ему дешевле было бы сидеть смирно и не рыпаться; паук совершает сотни тысяч манипуляций по плетению паутины, даже если злые экспериментаторы удалили у него железы, эту паутину вырабатывающие, и он это вполне ощущает. Новорожденный, не умеющий адекватно оценивать свои ощущения, сосет и дышит так, как будто его этому учили на университетских факультативах. Птицы вьют гнездо каждый год, и совершенно одинаково, независимо от того, какая погода в этом году и курс доллара на момент строительства и т. д. и т. п. Налицо строго определенные количество и качество созидательного и обеспечивающего существование жизни труда, не выбивающиеся в этих параметрах ни влево, ни вправо. Никаких вариаций, никаких недоделок или усовершенствований, полное соответствие невидимому шаблону везде и во всем. А что такое невидимый шаблон, если не программа? И если все было создано, то Кто эту программу в Свои создания вложил? Конечно же, Создатель. Это его Мудрость стала врожденной «мудростью» всего живого. И мы даже знаем, как эта присутствующая во всем от рождения мудрость называется. Она называется инстинктом.

Впрочем, пресловутая эволюция и здесь не хочет сдавать своих позиций. Она считает, что такое программированное поведение просто закрепилось наследственно как наиболее выгодные моменты этого же поведения в процессе длительного существования и борьбы за выживание. А может быть, это действительно так? Почему бы и нет? А потому «нет», что генетический код живых организмов всех видов вообще не имеет даже зачатков способности передавать по наследству видовое поведение! Он также не может его в себе фиксировать и запоминать! Он может лишь копировать однажды полученное, другого ему не дано. Тут – вижу, а тут – не вижу. Вот принцип биологической передачи наследственности. То, что во мне уже есть, – вижу и люблю. А того, чего во мне нет, – не вижу и ненавижу никогда! Биологически живые организмы не могут передавать по наследству то или иное поведение, если оно не заложено в их воспроизводящем коде изначально. Получается, что не только усовершенствовать поведение до выгодного, но и вообще накопить элементарнейшие навыки из поколения в поколение ни один организм сам не способен с нуля. Он должен получить порцию инструкций сразу и навсегда, расписаться в получении и в дальнейшем неизменно ими руководствоваться.

Но мы привыкли уже к тому, что эволюционисты такими мелочами не обескураживаются, поэтому нам от таких заведомо слабых возражений, как строго научные, следует опять перейти к логическим. Хотя это уже и основательно утомляет.

Если признать инстинкт приобретенной мудростью, то животного и растительного мира уже не существовало бы. Большинство форм поведения просто не может развиться эволюционно! Например, некоторые птицы летят на юг, покрывая невообразимые расстояния, до 40 000 километров. Неужели какие-то птицы, когда-то очень давно, случайно залетели на сорок тысяч километров в сторону, нашли там райское местечко, перезимовали, поняли, что это хорошо, вернулись домой, рассказали другим птицам и своему потомству, как там все здорово и дешево, и теперь, вот уже тысячи лет, они летают только туда в период зимних отпусков? И с чего бы им вообще не поселиться там навсегда? Разве это было бы не наиболее выгодной формой поведения? Почему она не закрепилась?

Некоторые птицы вообще на юг не летят своими усилиями, а добираются плацкартой на попутных атмосферных ветрах. Причем с пересадками, перепрыгивая с ветра на ветер, для чего в нужных местах (на станциях пересадки?) меняют высоту полета. При этом пересекают половину земного шара (!), зачастую меняя направление почти на противоположное, чтобы добраться до нужного ветра. Сколько нужно удач и поколений, чтобы закрепить такое поведение? С первого раза явно не получится. Что было бы выгодного в тех неудачных попытках, которые занесли стаю неизвестно куда, чтобы закреплять их как отдельные правильные этапы? Да и как было знать, что они правильные, если не знаешь, куда летишь?

А если знаешь — куда, то это явно программа. Если птиц увезти из мест постоянного обитания, то они туда легко возвращаются. Пингвинов увозили от береговой полосы за 2 000 километров, и они, не тратя сил на скитания, моментально поворачивали в направлении, кратчайшем к морю, а морем так же безошибочно возвращались в родные пенаты. Как могло закрепиться такое действительно выгодное поведение? Неужели неисчислимое количество раз птиц и пингвинов забрасывали в разные концы Земли, что позволило им, наконец, приобрести опыт гарантированного возвращения? Очевидно, что они просто знают, где им надо быть и когда куда надо лететь, то есть запрограммированы на это.

А как объяснить закреплением выгодных моментов то обстоятельство, что у многих видов птиц птенцы впервые летят в теплые края самостоятельно, без взрослых особей? Родители вылетают раньше и вовсю загорают и крутят любовь на базе летнего отдыха, а птенцы в это время подрастают на старом месте и затем через тысячи километров, преодолеваемых впервые в жизни, навещают своих рассобачившихся родителей, делая своим присутствием их поведение несколько более солидным и подобающим понятиям.

Некоторые птицы бросают свое потомство в самом начале перелета из-за разницы в скорости, и те долетают самостоятельно, опять же впервые преодолевая тысячи (тысячи!) километров. Если бы даже первые птицы случайно нашли место зимовки, то их птенцы от этого ничего не выиграли бы, и погибли бы от голода, потому что эти первые птенцы не знали бы, куда и сколько им лететь. Вернувшимся домой птицам некому было бы показать заветную дорогу, потому что их дети летели за ними, но бесследно исчезли на просторах неба. Выдержав траур, они народили бы новый молодняк, те бы снова зимой погибли, а вернувшиеся бы снова… и так пока не вымерли бы все по возрасту. Не в ком было бы выгодному поведению закрепляться! А если есть программа, то птенцы извлекают из нее планшет и летят к мамам и папам по точному курсу.

И совсем уже неприлично звучит вопрос: как птицы находят место для зимовки, если в 6 случаях из 10 перелетную стаю ведет молодая птица, вылупившаяся только летом? Уж эти-то, Сусанины, — как могли они что-то закрепить в своей навигации, если им от роду четыре месяца и они нигде больше не бывали, кроме своего леса? Если мы напрямик спросим хоть одну из них об этом, то она нам искренне ответит: «Ой, я вас умоляю!» А разве есть другой ответ у тех, кто считает инстинкт приобретенной в поколениях способностью?

Ну и если говорить о птенцах, то их ведь никто не учит вить гнездо. Приходит время, и они это знают. Это в них заложено. А это ведь не просто взять и полететь, пусть даже куда глаза глядят, — это сложная строительная деятельность. На это, если нет внутри готовой программы, надо еще решиться, захотеть, это надо сначала создать в голове, затем попробовать убедить супруга в необходимости своего плана, потом испробовать его различные варианты на практике, чтобы выбрать лучший. Пока этим будешь заниматься, потомство погибнет, а для кого тогда все это? Нет, такое надо уметь сразу, иначе этого не нужно совсем.

Многие формы поведения непосредственно обеспечивают выживание, и если ими не обладать изначально, то не прожить более одного поколения. Термиты, несомненно, погибли бы, если бы сразу не могли возводить свои кондиционируемые термитники, и эволюционный опыт накапливать было бы уже некому. Жук-дровосек должен сразу же знать, что, отложив осенью яйца под кору ветви, теперь следует перебраться на 30 сантиметров по направлению к стволу от места закладки и сделать на ветке кольцевой надрез, чтобы ветка засохла, иначе в живой древесине его личинки весной не выведутся. Если первый жук этого не умел, то некому было бы затем этому научиться, потому что, закончив с приготовлениями будущего потомства к жизни, сам жук умирает. Если бы пчелы сразу же не умели собирать нектар, сообщая друг другу, где он находится, сколько там его, на каком расстоянии и в каком направлении, то они не пережили бы первой же зимы, и не смогли бы, естественно, в дальнейшем ничего оттачивать и закреплять в наследственности. Ребенку ведь тоже не расскажешь, что надо сосать грудь. Он просто знает — надо сосать.

Все больше создается впечатление, что мы стучимся в открытую дверь, настолько это очевидные факты. Все эти якобы научные теории не любят истины, они пригвождены к солидным по форме выдумкам своей гордыней, которая не хочет признавать, что Истина может оказаться сверхлогичной и непознаваемой. Эволюционисты, скорее всего, попали в ситуацию, о которой сказано: кто хочет получить все, тот не получит ничего. У науки есть свои пределы — они определены Богом, и об этом мы впереди еще поговорим. В данном же случае, пересекая искусственно пределы познания, претендуя на независимую от Творца истину, на некую самозначность, эволюционистские теории носят явный характер вяло протекающей истерии на почве научной претенциозности. На бытовом уровне такое состояние ума может выражаться, например, в мрачном заявлении: «Я не помню, из-за чего мы разругались, но я этого ему никогда не прощу». Так привычнее.

Слава Богу, нам осталось сделать совсем немного этих стуков в незапертое помещение, а пока двинемся дальше.

Итак, мы определили, что зерно отличия живой природы от неживой — способность к программированию в форме инстинкта, то есть врожденной мудрости, обеспечивающей заданное разумное поведение. Следовательно, это отличие мы можем считать целью Создателя, и нам следует поговорить о программировании живых организмов подробнее. Мы не будем углубляться в сами принципы работы программ и в механизмы их проявления. Программы интересуют нас не в прикладном аспекте, а в фундаментальном — для чего они нужны? Теперь изменим привычный метод рассмотрения, когда мы пристально вглядываемся в исследуемое явление, и наоборот, слегка от программ отстранимся, чтобы увидеть их какую-нибудь особенность, которая могла бы нам дать ответ на наш вопрос. Это должно быть нечто общее, объясняющее собой их все сразу, объединяющее их во что-то целенаправленное, раз уж мы говорим о цели.

Приглядевшись повнимательнее, мы обязательно увидим в этих программах живого мира то, что позволяет выявить тенденцию, а именно: последовательность их запускания во времени. Все формы жизни появлялись на земле одна за другой, а не одновременным образом. Очевидно, в этом был смысл, известный только Вседержителю, но нас в данном случае привлекает само существование неоспоримо возможного принципа классификации программ. Мы возьмем его за основу как наиболее явно напрашивающийся.

Однако одной временной последовательности для выявления тенденции маловато, поскольку время — категория количественная, и мы могли бы фактором времени даже и пренебречь, будь у нас какой-либо качественный признак, превышающий по своему значению временную последовательность. И в данном случае он имеется: каждая последующая программа была совершеннее, сложнее и разнообразнее по своим возможностям любой предыдущей. А это уже тот качественный признак, который мы разыскиваем и который настолько складно сочетается с количественным признаком времени, что мы уже не сможем пренебречь получившейся картиной, настолько достоверно она сейчас у нас будет смотреться.

Итак, объединяем очередность появления во времени форм жизни с их биологическими программами поведения по степени сложности. Что у нас при этом получается? Опираясь даже только на научные данные учебников средней школы, правомерно получаем следующую хронологию появления видов жизни на Земле.

Микроскопические организмы и водоросли — первая по времени и самая простая программа. Пожалуй, требуется настоятельно напомнить здесь, что следует быть очень осторожными с термином «простая» во всем, что касается дел Всевышнего. Мы уже знаем о непостижимой сложности клетки, а эти живые виды состояли уже из несчетного множества клеток, поэтому, говоря о простоте, мы имеем в виду лишь выдвижение ее в качестве исходного стандарта для сравнения. В силу этого мы не будем рассматривать отличительные признаки этой программы, они нам не важны. Мы будем иметь в виду, что они есть, и признаки очередных последующих программ будут приводиться нами лишь в тех случаях, когда они будут новшеством по отношению к предыдущим.

Наземные растения и насекомые, которые появились следом, — более сложная программа. Здесь уже присутствует сложнейший процесс опыления, плоды, перегнивание, фотосинтез (!), половое размножение, симбиоз насекомых и растений, метаморфозное развитие насекомых, автотрофное питание растений, трахейное дыхание насекомых. Температура тела равна температуре окружающей среды.

Рыбы — еще более сложная программа: дыхание жабрами, позвоночник, воздушный пузырь, чешуя, кости и хрящи, непостоянная температура тела, огромные размеры (до двадцати метров).

Земноводные — таз, дыхание легкими, органы слуха, моргание век в сухой среде, водно-наземное обитание, голая, богатая железами кожа, сердце с двумя предсердиями и желудочком. У некоторых видов — живорождение; также отмечается половая зрелость до метаморфоза.

Пресмыкающиеся — несмотря на отталкивающий вид привнесли смешанное кровообращение, яйцо со скорлупой, внутреннее оплодотворение, панцири, роговые чешуйки и щитки как защита от высыхания.

Птицы — теплокровность, высиживание яиц, инстинкт постройки гнезда, навигация, вскармливание потомства, перья, острота зрения, родительский инстинкт, клюв как универсальный инструмент, двуногость, крылья, четырехкамерное сердце, интенсивный обмен веществ, система охлаждения тела, постоянная температура тела.

Млекопитающие — молочные железы, зубы, живорождение, многообразное поведение по ситуации, волосяной покров, иерархия в стаях, коллективная охота.

Человек!

Что можно добавить? Вывод напрашивается сам: поскольку по времени создания и по сложности программы человек завершает процесс творения, то он и должен быть смыслом этого творения.

Разве не отрадный факт?