Мелочи жизни

Глава первая. ИЗМЕНА

Ощущение того, что этот день закончится плохо, преследовало Марию Петровну Кузнецову с утра.

Справедливости ради отметим, что не с самого утра. Поцелуй мужа, сопровождавшийся поздравлениями с семнадцатилетием брачной жизни, звонок свекрови, уточнявшей, когда будет накрыт праздничный стол, даже забывчивость шестнадцатилетней дочери Юли и двенадцатилетнего сына Саши, так и не поздравивших родителей, — все было в порядке вещей.

Ощущение возникло позже. Но от чего?!.. Она сама не понимала этого.

Уроки в школе тоже прошли как всегда. Двоечники получили двойки. Пятерочники пятерки. Ни русский, ни литературу, которые, собственно, и преподавала Мария Петровна, не знали ни те, ни другие.

Да, она плохой учитель! Да, она не любит свой предмет! И детей она не любит! И людей! И братьев наших меньших! И больших! И себя! Никого она не любит...

В кабинете директора она сорвалась. Надо было пропустить, не заметить колкое, но в общем-то беззлобное замечание, но...

Но не смогла!

Ладно. Если бы это, по крайней мере, был конец дня... Но нет. Всего лишь полдень. А ощущение того, что худшее еще впереди, оставалось.

Сорокин пришел в четыре часа. Как всегда опоздав на урок. Богатый сын богатых родителей. Наглый сын наглых родителей. Бестолковый сын бестолковых... Хотя нет. Вот это уже неправда. Родители у него более чем толковые. Дипломаты. Именно их связям среди иностранцев она и обязана...

— Сорокин! Ты туп как пробка! Шестнадцатилетний балбес лениво поднял глаза.

— Это не педагогично.

— Ты прав, — вздохнула Маша.

— Вы тоже.

Сорокин был в общем-то неплохой парень. Что называется, равный самому себе.

— Ты занята? — Дверь в комнату, где Маша вела свой частный урок, приоткрылась, и на пороге возник муж. — Я спрашиваю, ты занята?

— А что? Не видно?

Идиотская привычка Сергея. Как он не понимает, что она сейчас не жена, а учитель! Когда он наконец запомнит, что во время урока она для семьи не существует...

— Трудно сказать!.. Дверь громко хлопнула. Он еще недоволен!

— Сделай это упражнение. — Маша ткнула пальцем в учебник.

— Учебник я мог бы и дома изучать. Причем бесплатно. Маша застыла в дверях, глядя на Сорокина с таким остервенением, что он почел за благо ретироваться.

— Хам. Дурное воспитание. Без русской и иной классики.

— Оттого и родного языка не знаю. Все потому, что грамоте не обучен.

— Передай родителям, что это был последний урок.

— И не подумаю, — ухмыльнулся Сорокин.

— Это еще почему?

— Все равно вы передумаете. Вам же деньги позарез нужны, правда?

Все-таки он подонок.

Молча хлопнув дверью, Маша устремилась на кухню.

А на кухне Юля смотрела телевизор. Показывали французскую моду.

На кухонном столе скучала без дела мясорубка. Непровернутое куриное мясо покоилось рядом, в миске.

«Полтавские котлеты» — фирменное блюдо их дома. Ничего нельзя Юльке доверить. Ведь гости будут через час. О чем она думает?!

— Где отец?

— К Никоненко пошел, — не отрываясь от телевизора, проговорила дочь.

Совсем со своей модой с ума сошла! Главное, посмотрит на последнюю французскую коллекцию и заявит, что это все чушь, у них в театрально-художественном училище двоечницы и то лучше шьют. Самомнение...

— Чушь! Полная чушь... Ну правильно.

— Зачем папа к соседям пошел?

— Не мешай мне! Я работаю.

— Тоже мне, модельерша!

— За анальгином. У него зуб болит.

— Так они ему и дадут. У меня не мог спросить? В сумке лежит... — кинув в мясорубку кусок курицы, — проговорила Маша. — В конце концов, ты можешь провернуть?!

Юля ничего не ответила.

— Ты что?! Не понимаешь, гости через час придут?! Юля! Я с тобой разговариваю!

Показ мод закончился, и Юля наконец соблаговолила повернуться.

— Ну?

— Проверни мясо!

— Бегом можно?

— Хамка!

Сполоснув руки, Маша уже собиралась выйти из кухни, когда вдруг заметила в вазе букет цветов.

— Отец принес?

— Цветы-то? Да нет. Мне этот подарил. Писатель.

Писателем дочь называла мальчика из своей группы. Безнадежно влюбленный в Юльку, он заваливал ее письмами с признаниями.

— Писатель, Дима... — Маша уткнулась носом в цветы. — А отец?

— Ну вот еще! В твоем возрасте, дорогая, цветы от мужчин уже не получают.

— В кого же ты такая!.. — Маша была в бешенстве. Ничего не ответив, Юля начала крутить мясо.

Когда Маша вернулась в комнату, Сорокин смотрел телевизор.

— Ты с ума сошел? — бессильно проговорила она.

— Я пытался выполнить ваше упражнение, но оно такое сложное... — выключая телевизор, беззлобно проговорил Сорокин.

Урок продолжался...

Отец вернулся в квартиру, держась рукой за щеку.

— Бо-бо зубик? — сочувственно спросила Юлька. Сергей печально кивнул.

— Не освободилась?

— Мегера? Являлось чудное мгновение.

— Опять поругались?

— Мы не ругались. Мы никогда не ругаемся. У нас конфликт отцов и детей. Она — отец. Я — Базаров. И вообще я папина дочка.

— Что ты несешь?.. — обнимая дочь, проговорил Сергей.

— Посмотри у нее в сумке. Они дозволили.

Найдя в коридоре сумку, Сергей открыл ее, вынул бумажный кулечек, развернул. В нем ничего не было. Залез в карманчик... и он был пуст. Только вчетверо сложенный, аккуратный листик бумаги. Удивленно поглядев на него, развернул, прочел первые слова и замер...

— Нашел? — раздался с кухни Юлин крик.

И тут же из комнаты выскочила рассвирепевшая Маша.

— Можно не орать?!

Увидев сумку в руках мужа, Маша перестала кричать и уже спокойнее добавила:

— Нашел?

Сергей не отвечал. Чуть прищурившись, словно не вполне осознавая, кто перед ним стоит, он смотрел на жену.

— Я тебя не понимаю...

— Нашел, — наконец мрачно ответил Сергей. — Уже почти здоров.

Маша недоуменно пожала плечами.

— Слава Богу! Хоть что-то без меня сделали! — бросила она, скрываясь в комнате.

— Пап! Может, тебе дать чего-нибудь перекусить? — раздался с кухни Юлии голос. — Пока еще за стол сядем...

Сергей положил на место Машину сумку и как-то неуверенно, словно боксер после нокдауна, прошел на кухню.

— Слушай! Ты к бабушке в среду ездила? — задумчиво произнес он.

— Да. А что? — удивилась Юля.

— А мама туда приезжала?

— Ага. Она старикам сосиски какие-то привезла. Им в школе давали. Гуманитарная помощь.

— Да... Я знаю.

— Мы их сегодня и в салат добавили. Кстати, бабушка на нее обиделась. Представляешь, она специально пораньше пришла. Думала пообщаться, а мать сосиски бабуле в зубы и сорвалась куда-то.

— Сразу сорвалась?..

— Да что случилось-то?

Но Сергей не ответил. Стремительно выскочив в спальню, он вдруг распахнул стенной шкаф и принялся вытряхивать вещи жены на пол.

— Ты что-то ищешь? — недоуменно глядя на отца, спросила проследовавшая за ним Юля.

Отец молчал.

— Тебе помочь?

— Я сам.

Так и не найдя того, что искал, Сергей принялся кое-как запихивать вещи обратно.

— Я, кстати, тебе не рассказала, — попробовав отвлечь отца, заговорила Юля. — Дед какие-то документы редкие нарыл. Ну против КПСС. Таких людей известных касается!.. Строчит теперь без остановки. Страницу за страницей. Говорит, большой скандал будет!..

Подняв перед собой красивую вышитую кофточку, Сергей перебил дочь:

— Сколько она может стоить?

— Так мама же говорила.

— А ты не считаешь, что это больно дешево?!

— Ну она же сказала, что это сорокинская мать продала. Она на ней зарабатывать не станет. — Юля растерянно пожала плечами. — А в чем дело?!

— Понятно.

Как-то странно, нехорошо усмехнувшись, Сергей бросился к Маше. Распахнул дверь и почему-то весело спросил:

— Вы еще долго?

Словно что-то почувствовав, Маша спокойно, будто зная, о чем идет речь, произнесла:

— Что-то случилось?!

— Да нет. Ничего. Абсолютно ничего.

Нарочито тихо прикрыв за собой дверь, Сергей вернулся на кухню.

— Пап, папочка... У тебя все в порядке? — Юля прижалась к отцу.

— Что тебе от меня надо?! — вдруг заорал он. — Ты что, не знаешь, что через час гости придут?

Юля обиженно отстранилась от отца.

— Юль. Дай сигаретку! — виновато проговорил Сергей.

— Бог подаст.

— Ну дай, не жмотничай. —Я не курю.

— Ну я же знаю, что у тебя есть. Ну Юль. Дай, я же не мать.

— Я девушка честная и чистая. Мы в училище все такие. Мы не курим и не пьем, очень весело живем.

— Ты у меня тоже когда-нибудь чего-нибудь попросишь!.. Я тебе так же отвечу.

— Ты же месяц держался! — Юля сочувственно посмотрела на отца.

— Ну дай, дай.

Вздохнув, Юля вышла из кухни и через минуту вернулась с сигаретой.

— Может, не надо?

Сергей жадно выхватил у нее из рук «Мальборо» и, даже не оценив «богатства» дочери, поспешил закурить.

— Устроит тебе мать, что в квартире куришь!..

Сергей с любопытством посмотрел на дочь. Потом на букет цветов, который она собралась переставить на подоконник, и, сделав затяжку поглубже, выдохнул дым на цветы.

— Ты что?! Завянут же!.. — растерянно глядя на отца, проговорила Юля.

А Сергей уже выхватил из вазы букет и молча засунул его в мусорное ведро.

— Он же небось стоит кучу денег! — с сожалением сказала Юля. — Почем ты его брал?

— Хорошему человеку не жалко! — отрезал Сергей.

— Н-да! Вы, конечно, нашли друг друга! Прожить в браке с таким психом семнадцать лет может только другой такой же псих. Пожалуй, я произнесу сегодня тост за это.

Сергей молча курил. Между тем Юля продолжала:

— Дамы и господа, бабушки и дедушки! Свекрови и тещи, тести и свекры! В этот знаменательный день, когда все передовое человечество празднует семнадцатую годовщину свадьбы Марии Петровны и Сергея Анатольевича Кузнецовых, я хочу поднять свой бокал...

— Сашка на волейболе? — перебил дочь Сергей.

— Нет у меня в этом доме права голоса! На волейболе, на волейболе, — принимаясь за салат, ответила Юля. — Скоро будем родственниками чемпиона. Красиво звучит! Сестра чемпиона мира, Юлия Кузнецова! Нет! Лучше... Брат всемирно известного модельера Юлии Кузнецовой.

А Маша наконец завершала урок.

— В следующий раз будем готовиться к сочинению.

— Слушаюсь, — весело ответствовал великовозрастный балбес, складывая учебники в модный рюкзак. — Разрешите идти?

— Разрешаю.

Дверь распахнулась, и на пороге снова возник Сергей.

— Ты все еще не освободилась? — почти ласково проговорил он.

— Свобода нас встретит радостно у входа, и братья пива подадут. До свидания, — протискиваясь мимо Сергея, продекламировал Сорокин. — Мне еще с Юлей поговорить надо.

Дождавшись, когда он вышел, Маша с прежним раздражением посмотрела на мужа.

— Ну сколько раз тебе повторять?! Ну не заходи ты ко мне, когда я занята! Мне же неудобно! Мне вообще неудобно с ним заниматься! Это же мой школьный ученик! А я с него деньги беру! Пусть в три раза меньше, чем это стоит, но ведь деньги! За то, чему в школе его научить должна была! А все из-за тебя! Без пяти минут безработный! Ну что ты так на меня смотришь? Что?!

Казалось, покорно слушавший весь этот текст Сергей не спеша вынул из кармана аккуратно сложенный вчетверо листок бумаги и, садистски улыбаясь, швырнул его Маше в лицо.

— Что это?

— Это то, что я нашел в твоей сумке. Очень помогает от зубной боли. — Сергей не то что не скандалил, он просто ворковал.

Вот оно. То, чего она ждала весь день. Из-за чего срывалась на учениках и родных. Она чувствовала, что этот день кончится плохо.

Словно не понимая, в чем дело, Маша поднесла письмо к глазам. Вначале зашевелились только губы, но уже в следующую минуту Маша читала письмо вслух:

— «Солнышко, мне так много нужно тебе сказать, что ждать, когда ты снова сможешь со мной встретиться, я, увы, не в состоянии... »

Маша задумчиво посмотрела на мужа.

Между тем в кухне Сорокин «доставал» Юлю.

— Когда слаксы будут?

— Вдохновение найдет — сошью.

— Ты мне это кончай! Я твоему вдохновению деньга, между прочим, плачу, — взъярился Сорокин.

— Будут тебе слаксы, будут. У тебя когда следующий урок?

— С матерью? В среду.

— В среду так в среду — сделаем. Копи деньги. — И Юлька поспешила выпроводить Сорокина из дома.

Сергей пристально посмотрел на жену.

— Что ты на это скажешь?

А что она может сказать... Пусть покричит. Глядишь, полегчает.

— Ну?! Что ты молчишь?! Маша пожала плечами.

— А что тут можно сказать...

— Теперь мне ясно, где ты по вечерам пропадаешь! Откуда у тебя деньги на шмотки!

Боже мой! Как ей все это надоело...

— Если тебе все ясно, что ты тоща от меня хочешь? — Маша села в кресло и отвернулась к окну.

— Что я хочу?! Ты что же, считаешь, что это в порядке вещей?! Завела себе любовника и... и... — Не находя слов от распирающего его негодования, Сергей вдруг замолчал.

— А чему ты удивляешься? Ты что, считаешь себя попрежнему главой семьи? Хозяином?

Меньше всего Сергей мог ожидать в этой ситуации, что Маша пойдет в атаку. Он все еще надеялся, что, увидев письмо, она рассмеется, расцелует его и объяснит, что это и не письмо вовсе, а какая-нибудь учебная игра по литературе. Какой-нибудь Тургенев или Гончаров. Что книжки читать надо. Так что же это... Всерьез?!

— Кто ты такой?! В чем ты мне муж, кроме печати в паспорте?

— То есть как это?

— Я не это имела в виду! Хотя и это тоже! На кого ты похож! Вечно небритый! Изо рта как из пепельницы несет! А одежда! Все как на клоуне висит... Даже галстук и тот по-человечески завязать не можешь! Красавец! Да с тобой не то что в постель, в кино пойти страшно. Особенно когда свет погасят!

— На себя посмотри.

— Правильно. И на меня смотреть страшно. Только по чьей вине? — Маша грустно посмотрела на свои руки. — Наждачная бумага... Тебе нравится, когда я тебя глажу? А это ведь ты раз и навсегда, с первого дня, еще семнадцать лет назад, сказал, что ни одной тарелки не вымоешь. Не мужское это дело. А уж стирать!..

— А он тебе стирает!..

— Он хоть себе стирает. И картошку меня носить не заставляет по семь кило. В одной руке. А в другой молоко. После двух часов в очереди. Молчишь? Ты всегда молчишь! Придешь с работы и в телевизор уткнешься! А он со мной говорит. Все время. Рассказывает, что в мире происходит. Что в искусстве. Мы с ним, между прочим, в театр ходим! И в музеи! Ты когда последний раз в музее был?! И цветы он мне дарит. Много цветов. Каждый день. Когда видимся...

— Ну почему обязательно надо было заводить любовника?! Неужели нельзя было со мной поговорить? Объясниться. Я же не знал, что ты... что тебя что-то не устраивает.

Маша истерично захохотала.

— Но ведь все всегда было так хорошо!

Сергей выкрикнул это так искренне. Неужели он действительно не понимал, что уже давно происходило между ними?

— Когда было? Когда? Ты вспомни, еще дети маленькими были... Ты хоть раз к ним ночью подходил? Может быть, ты их переодевал? Мыл? Недосыпал из-за них? Когда и что было хорошо?!

— А! Что с тобой говорить!..

— Конечно, что со мной говорить! На мне пахать надо. Я классное руководство бери. Я лишние часы бери. Я учеников бери. А его величество не может заниматься неинтересным ему делом.

— Я никогда тебя не заставлял столько работать.

— Не заставлял? Да? А на что мы жить будем? На твои инженерские с прибавкой? Или на пособие, которое тебе будут платить?! Тебя же со дня на день уволят!

— Ну допустим, меня пока наоборот повысили.

— Пять тысяч прибавили. Мы теперь машину купим.

— Все равно деньги.

— Лучше бы они тебе пообещали, что не уволят.

— Может, еще обойдется.

Это извечное «авось» больше всего раздражало ее в нем. Главное, хоть бы раз хоть что-нибудь, хоть как-нибудь обошлось...

— А ты что-нибудь сделал, чтобы обошлось? Ты в лучшем случае тост сегодня за это поднимешь. И все. А что праздновать будем, ни ты, ни я не знаем. Что? Что за семнадцать лет мы почему-то не развелись? Так я тебе скажу почему. Во-первых, квартиру разменивать лень. Во-вторых, суп, когда его сразу на всех варишь, — дешевле получается. Да еще привычка. И все. И весь праздник! И ты еще удивляешься, что у меня кто-то появился?! — Маша встала, направилась к двери.

— И что же теперь делать?

— Что хочешь!

— Что хочешь? — Сергей опешил. — Да ты понимаешь, что ты наделала? Семнадцать лет — и все псу под хвост!

— Ну почему. Просто семнадцать лет была одна жизнь — теперь будет другая.— Тебе все легко. А то, что дети теперь будут расти без отца или... Без матери?!

— А ты что? Собрался разводиться?

— А что ты прикажешь?!

— Я... Да ничего... Ну мог же ты не узнать об этом письме. И жил бы спокойно. Тебя же все устраивало. Я на разводе не настаиваю...

Она видела, что делала ему больно. Она сознательно издевалась над ним, но... удовольствия не получала. Ну когда же?.. Когда он не выдержит?! Ударит ее! Если он не может проявить себя ни в чем ином, может, хоть так... А он все месил и месил слова.

— Хочешь, пусть все остается как есть. — Маша расплылась в невинной улыбке.

— Что — все? И твой любовник?!

— А чем он тебе мешает-то, я не пойму. Как ты ничего не знал, так и не узнаешь.

— Ты что? С ума сошла? — Он даже присел.

— А что?! «Я был бы счастлив, если б целый полк был близок с ней, а я не знал об этом. Прощай покой. Прощай душевный мир». Отелло. Мавр. Книжки читать надо. Так что, если тебя гордость мучит, пожалуйста. Пожалуйста. Я скажу, что я с ним расстанусь. Что ты — следить будешь?.. Ну что? Ты удовлетворен?

И Маша решительно вышла из комнаты. Сергей растерянно огляделся по сторонам. Вскочил. Распахнул дверь.

— Проститутка!

Вернувшись в комнату, он растерянно подошел к окну. Обернулся. Со стены на него лукаво смотрели сын и дочь — фото сделанные на юге.

Он не знал, что делать. В кино в таких случаях принято собирать чемодан и уходить из дома. Он много раз видел, что обманутые мужья поступают именно так.

Бред! При чем тут кино?! Это же всерьез!.. Это происходит с ним, а не в каком-то вонючем кинотеатре!..

Не понимая зачем, не понимая, что будет дальше, Сергей залез на табурет, открыл верхнюю створку стенного шкафа и достал старый складной чемодан. Разложив его на кровати, он вынул из шкафа джинсы, свитер... Сначала быстро, а потом все медленнее и медленнее покидал вещи в чемодан и... остановился.

С силой отшвырнув кроссовки, он направился к двери. А по кухне разносился ароматный запах жарящихся котлет.

Не теряя времени, Маша изящными кружками нарезала и сразу укладывала веером на блюдо копченую колбасу. Обычно саркастически настроенная Юля с восторгом следила за матерью.

— Класс.

— Умеем, — довольная похвалой, улыбнулась Маша.

— Я в жизни так не научусь.

— Каждому свое. Зато я не научусь так шить, как ты.

— Умеем, — как мать гордо ответила Юля и тут же поинтересовалась: — Ты прочла?

— Ну ты довела парня...

— Я довела? Мы встречались-то всего раза два.

— Ну и продолжали бы дальше.

— Да ну его. Скучно. — Юлино лицо скривилось.

— А по-моему, хороший мальчик.

— Мам. Ну ты же сама на все и ответила. Во-первых, мальчик...

— Ты, можно подумать, дама!

— Во-вторых, хороший. Мам, тебе хорошие когда-нибудь нравились?

-Ну...

— Что, я тебя не знаю? Или хулиганы, или трепачи... Зато весело.

— Ну не знаю. Письмо мне понравилось. Искреннее. Мне даже читать неудобно было.

— Я думала, ты посмеешься.

— А над чем тут смеяться? Над любовью?

Собрав со стола колбасные шкурки, Маша открыла дверцу под мойкой. Из ведра торчал букет цветов.

— Зачем ты его выкинула?

— Это не я, — потупилась Юля. — Это папа. Маша удивленно посмотрела на Юлю.

— Ты понимаешь... Это вообще-то... Вообще-то это он тебе его принес.

— Кто он? Твой кавалер?

— Да при чем тут он! Папа! Это тебе папа принес!

— А чего ты мне голову морочила?! Я на него разозлилась зря. — Маша аккуратно вынула цветы из ведра, встряхнула и, убедившись, что в пустом ведре они практически не пострадали, вернула их обратно в вазу. — Я ему такого из-за тебя наговорила! Н-да...

— Мы с тобой так ругались...

— Ну ты бестолковая! И за что тебе только письма такие пишут! Не видят, что ли, кто перед ними...

Все это время Сергей простоял за дверью кухни. Конечно, подслушивать нехорошо...

— Так это все неправда? — входя, почему-то виновато проговорил он.

— Смотря что... — игриво проговорила в ответ Маша. Вдруг посерьезнев, она приблизилась к мужу и мягко провела ладонью по его щеке. — Как тебе моя наждачная бумага?

— Но так жестоко... За что?

— Ведь выжил? Раз в семнадцать лет даже полезно. — Почувствовав, что перегибает, Маша улыбнулась. — Ну не обижайся. Ну перестань, перестань.

— Зачем ты меня обманула? — пытаясь обнять жену, проговорил Сергей.

— Ну, положим, не обманула, а разыграла... — выскользнула Маша. — И вообще. Мне нравится! Изменила — виновата. Не изменила — все равно виновата.

— Хорошо. Я виноват...

Сергею все же удалось обнять Машу. Поцелуй после ссоры казался особенно волнующим.

— Мне выйти? — иронично заметила Юля. — Я могу. Я девушка деликатная.

— Это ты кому-нибудь другому про свою деликатность рассказывай. Я же знаю, что тебе лишь бы салат не делать! — на мгновение оторвавшись от мужа, произнесла Маша.

— Папа с мамой вроде вполне не стеклянные, а дочку насквозь видно? Странно... Да, кстати! Где мое письмо?!

— А я его порвал... — виновато глядя на дочь, признался Сергей.

— Я не переживу! — серьезно проговорила Юля и, вдруг не выдержав, расхохоталась.

— Давай огурцы режь! Не переживет она! Маша повернулась к мужу.

— Между прочим, и ты не тем занят. Кто хлеб резать будет? Вообще, работайте, работайте!

Сергей с готовностью взял нож, но вдруг, оставив его, схватился за щеку.

— Опять зуб? — Маша с жалостью посмотрела на мужа, но все-таки не удержалась, чтобы не сыронизировать. — Когда курил, не болел?! Ну лишь бы не работать...

Раздался телефонный звонок.

— Я возьму... — Юлька выбежала в комнату.

— Прими. — Маша протянула мужу таблетку. Благодарно кивнув, Сергей положил ее на язык, а Маша уже протягивала чашку с водой.

— Пап! Это бабушка! — растерянно проговорила вернувшаяся из комнаты Юлька. — Она хочет говорить только с тобой.

По-прежнему придерживая рукой щеку, Сергей пошел к телефону.

— Что там случилось? — озабоченно поинтересовалась Маша.

— Не знаю.

— Ну ладно, пора облачиться в торжественное. — Маша сполоснула руки и теперь тщательно вытирала их кухонным полотенцем.

— В новую кофточку с вышивкой? — словно невзначай спросила Юля.

— А что?

Маша напряглась.

— Мам! Откуда у тебя такие деньги?!

Маша внимательно посмотрела на дочь. Она уже давно не смотрела на нее так. Словно со стороны. Шестнадцать лет, как стремительно они пронеслись. Перед ней уже взрослая женщина. А кто же тогда она сама? Старуха?

— Не твое дело! — Хлопнув дверью, Маша решительно направилась в спальню.

Сергей уже закончил разговор и теперь, растерянный, стоял посреди комнаты.

— Они не смогут прийти.

— Кто?! Твои родители?! — не сомневаясь в ответе, просто по инерции переспросила Маша.

— Ты слышала про эту папку.

— Папку?

— Ну с партийными документами?!

— А! Которую твой отец взял домой?

-Да.

— И что же?

— Ее украли.

— Но... — Маша замолчала.

— Там сейчас сразу и милиция, и «скорая», — Сергей поднял полные слез глаза. — Папе очень плохо...

Глава вторая. БОЛЬШИЕ ПОКУПКИ

Из всего клана Кузнецовых в бизнес подался только Гоша — Машин двоюродный брат. Строго говоря, он, конечно, не был Кузнецовым, а был совсем даже Холодовым, но он так близко и часто общался с Машей и Сергеем, что вполне мог быть причислен к их клану.

«Нового русского», как принято теперь называть руководителей коммерческих структур (у Гоши, как ни крути, был пусть и маленький, но собственный магазинчик), отличали три качества: порядочность, необязательность и вечное прямо-таки болезненное желание куда-то успеть. Куда — Гоша подчас и сам не знал. Но торопился все равно.

Вот и сейчас, торопливо натягивая на себя кожаную куртку, Гоша спешил.

Провожавшая его Маша помогла распрямить закрутившийся рукав.

— Мог бы и подольше посидеть.

— Дела, дела!..

— У тебя всегда дела.

— Вот такой вот я...

— Деловой, — двусмысленно произнесла Маша.

— Что ты предлагаешь?

— Не лети как угорелый. И так успеешь. Если любит — подождет.

— Ну и романтическая же у меня сестра. Это плохо — если любит.

— Почему это плохо?

— Потому что дороже.

Из кухни донесся голос Машиной свекрови.

— Гоша! Не будь циником, — строго прикрикнула Анна Степановна.

Обычно спокойный к подобным замечаниям, Гоша вдруг помрачнел.

— Все. Спасибо.

Быстро поцеловав сестру, он поспешил выйти из дома. А в кухне Анна Степановна допивала чай.

— По-моему, он на вас немного обиделся, — входя проговорила Маша.

— Гоша? На меня?.. Нашел с кем связываться! — Анна Степановна поставила на стол чашку. — Надо тоже идти. К Анатолию Федоровичу скоро врач прийти должен. А он не встает. Надо же так переживать из-за этой проклятой папки. Сыночка дождусь и пойду.

— Сергей скоро будет. Он последнее время раньше приходит. С тех пор как его повысили.

— Повысили? — подозрительно переспросила Анна Степановна.

— А разве он вам не говорил? Уже месяца два как.

— И кто же он теперь?

Маша была удивлена. Сергей все и всегда рассказывал своей матери. Часто раньше, чем жене. Странно! Очень странно!

— Я ничего не поняла. Он долго объяснял. По-моему, сам запутался. В общем, теперь он сам решает, когда для него рабочий день закончится.

— И что? И зарплату прибавили?

Настойчивость Анны Степановны была объяснима, но не характерна для этой скупой, как правило, на проявление эмоций пожилой женщины.

— Ну прибавили. Но вы же понимаете, что такое сейчас пять процентов к зарплате! Как не было ничего — так ничего и осталось.

— А он, мне казалось, говорил, что их лабораторию совсем закрыть хотят...

И что она сегодня? А в общем-то какая разница!

— Да! Их пугали поначалу. «Безработными будете! Безработными!» А потом все обошлось. Вроде даже на иностранцев каких-то вышли.

— Странно, — пожала плечами Анна Степановна.

— Почему?..

— Не знаю... Не обращай на меня внимания. Это со мной бывает.

Раздался звонок в дверь.

— Сергей?! — предположила Анна Степановна.

— У него ж ключи есть...

Удивленная Маша вышла в коридор. Открыла дверь. На пороге стоял Гоша.

— Сумку забыл.

Гоша взял с вешалки модный кожаный рюкзак.

— Все в порядке? — почувствовав что-то, спросила Маша. Гоша в нерешительности замялся.

— Что-то случилось?

— Поговори, пожалуйста, с Катей. Я так больше не могу. Она меня совсем достала.

— Но она же тебя так любит... Гоша поцеловал сестру.

— Поговори. Кстати, Маш, я не тебя видел позавчера на выставке?

Маше показалось, что она сейчас упадет. Спазм сосудов головного мозга, как сказала бы свекровь. Хотя, если бы Анна Степановна узнала, что именно делала на выставке Маша, она сказала бы совсем иное.

Итак, Гоша ее видел. Интересно, кто еще?! Только этого не хватало!

— В Сокольниках. На голландском стенде, — продолжал вспоминать Гоша.

— Да нет. Конечно, нет! Я! На выставке?! Что мне там делать?!

— И мужик с тобой, — игриво усмехнулся брат. — Прикинутый такой... Круче не бывает!

Маша больше не могла отшучиваться.

— Да ты в своем уме?! — резко произнесла она. — Показалось тебе...

— Да я тоже так подумал... — удивленный жесткостью в интонациях сестры, миролюбиво согласился Гоша. — Мне всегда что-то кажется. Ну ладно... И, в очередной раз чмокнув Машу в щеку, Гоша вышел из квартиры.

Когда Маша вернулась в кухню, Анна Степановна как-то странно посмотрела на нее. Что-то услышала? Заподозрила?

— Это Гоша был?.. — уточнила свекровь и, не дожидаясь ответа, продолжила: — Слушай, Маш. Тебе не показалось, что Гоша как-то... Ну... Чуть ли не испугался, когда меня сегодня увидел?

Такого поворота Маша не ждала.

— Гоша? Вас испугался?

-Да.

— Да ну что вы! Просто удивился. Вы же, наверное, давно не виделись.

— Нет. Он заходил к нам. Совсем недавно. Накануне этого несчастья.

— Вы про папку?

Анна Степановна кивнула.

Так вот оно что. Неужели она считает, что папку украл Гоша. Зачем? Что он будет с ней делать?

— А чего он у вас?..

— Лекарство принес, — перебила Анна Степановна. — Он же нас снабжает... Мы без него как без рук...

— Да. Я знаю. Без Гоши все как без рук. Если бы Сергей так мог.

— Ну не все же рождаются бизнесменами! По статистике всего четыре процента имеют такие способности.

— Н-да. Я понимаю.

— Зато Сергей талантливый инженер. Маша лукаво покосилась на свекровь.

— Талантливый?

— Но ты же сама говоришь, его повысили.

— Талантливым хорошо быть в двадцать лет, — неожиданно резко ответила Маша. — А в сорок пора стать преуспевающим. Нет, может быть, я, конечно, не права...

Хлопнула входная дверь, и в кухне возник Сергей. Была у него такая злившая Машу привычка — сначала проходить в глубь квартиры, «общаться с народом», а уже потом только раздеваться.

— Мамочка! — Сергей поспешил поцеловать привставшую из-за стола мать. — Как папа?

— Ничего-ничего. Уже получше.

— Борщ будешь? — зажигая огонь, по привычке спросила Маша.

Сергей кивнул.

— А что милиция?

— А что милиция? Они спрашивают, не было ли в квартире посторонних лиц.

— Ну это они сразу спрашивали.

— Правильно.

— И что?

— Я им сразу и говорила, что нет.

— А Гоша? — вмешалась Маша.

— Гоша не посторонний. Гоша родственник.

— Тебе сметану положить?

Сергей с удивлением уставился на стремительно возникший перед ним борщ.

— У тебя что-нибудь случилось? — поинтересовался он у Маши.

— С чего ты взял?

—Я даже не заикнулся, что есть хочу. А ты уже...

— Опять плохо? — заигрывая, проговорила Маша.

— Хорошо. Наоборот хорошо. — Сергей торопливо ел борщ. — Но подозрительно.

— Чего у тебя на работе хорошего? — садясь напротив мужа, поинтересовалась Маша.

— Да так...

Анна Степановна вдруг сильно закашляла.

— Простите...

Сергей бросил испуганный взгляд на мать, но, встретившись с ней глазами, поспешил отвернуться.

— Нормально.

— А что Гусев?

— А что Гусев? — переспросил Сергей.

— Ты его не уволил? — продолжала свои расспросы Маша. — Ты же хотел.

— Я? Гусева?

— Ну ты говорил, что он там что-то не то делает... Что, если так будет продолжаться...

— Да нет. Все сейчас нормально.

И снова Сергей поднял глаза на мать. И снова она смотрела на него не отрываясь.

Сергей уткнулся в тарелку.

— А что Пушкина? — пытаясь разговорить мужа, не унималась Маша.

Сергей затравленно посмотрел на жену.

— Ну ты говорил, что у нее опять какой-то роман. С иностранцем.

— С иностранцем... А... Да... Телефон оборвал. Звонит десять раз в день.

— Это ты еще на той неделе рассказывал. И что? Кроме звонков ничего?

— Нет, ну встречаются... Наверное.

Л — Зазнался ты в начальниках. Самого интересного и не знаешь! — накладывая мужу второе, проговорила Маша. — Раньше, если помнишь, с тобой Пушкина как с мамой родной делилась. А теперь боится?!

— Стесняется, наверное, — вяло ответил Сергей. — Всетаки руководство.

— Руководство! Улыбнувшись, Маша встала.

— Сейчас приду. — И вышла из кухни.

— Ну?! — сурово проговорила Анна Степановна, когда они с сыном остались на кухне вдвоем.

— А что ты хочешь, чтоб я сделал?!

— Сколько можно морочить голову?

— Тише! — испуганно прошептал Сергей.

— Стесняется его Пушкина! Руководитель несчастный!

— Тише! Я прошу тебя! Ты можешь не кричать?!

— Не могу! Сколько это уже продолжается?! Два месяца? Два с половиной?

— Три.

— И сколько ты намереваешься тянуть?!

Услышав шаги возвращающейся Маши, Анна Степановна замолчала на полуслове.

На величественно вплывшей в кухню Маше сияло умопомрачительно модное платье.

Сергей тупо уставился на жену.

— Где восторги? Где возгласы радости? Где благодарность судьбе, подарившей тебе жену-красавицу? — шутила Маша, пытаясь скрыть охватившую ее неловкость.

Кокетливо пройдясь по кухне, она села к мужу на колени и обняла его.

— Давай купим? А? Сергей молчал.

— Я тебя очень прошу...

— Сколько? — в ужасе прошептал Сергей.

— Вообще-то... — Маша вдруг резко наклонилась к мужу и произнесла ему цену на ухо. — Это продает Гоша. Нам он может отдать по оптовой цене.

— С какой радости! — слабо возразил Сергей.

— Отдаст, отдаст. Я с ним говорила...

— Настоящий руководитель, — издевательски проговорила Анна Степановна, — не должен экономить на жене!

Сергей тоскливо молчал.

— Ведь у тебя есть деньги на книжке, — уговаривала мужа Маша.

— Но мы же копили... Для дачи...

— Сереженька... Ну что сейчас можно сделать для дачи на эти деньги? Ну Сереженька... Нет, ну если ты так не хочешь...

Маша решительно встала.

— Купим. Купим, — вздыхая, тихо проговорил Сергей. Просияв, словно благодарный ребенок, Маша поцеловала мужа.

— Доедай! Я сейчас. — С этими словами она снова выскочила из кухни.

— Какое у тебя пособие? — строго спросила сына Анна Степановна.

— А!.. — Сергею не хотелось говорить.

— А сколько ты ей приносишь под видом зарплаты?

— Сколько полагается.

— Значит, на книжке уже ничего не осталось?

— На платье хватит.

— А дальше что? — наступала Анна Степановна. — Как ты с ней объясняться будешь?

— Ну найду же я эту проклятую работу рано или поздно.

— А если поздно?.. — Анна Степановна помолчала. — Что? Вот прямо никакой работы и нет?

— На конвейере. Мне это не выдержать. С моим вестибулярным аппаратом!..

— И сколько же они тебя так могут держать? Я имею в виду, на пособии?

Сергей пожал плечами.

— А точнее?

— Какая разница!

— Н-да. Дожили.

—Я не могу. Она меня из дома выгонит. И будет права. Что это за муж, что это за мужчина, если он не может содержать семью. Она с утра до ночи по урокам бегает, а я... Нет. Я не могу ей признаться! Не могу!

Анна Степановна, словно в детстве, успокаивающе прикоснулась к голове Сергея.

— Ты доел? — появилась уже переодевшаяся Маша. — Пойдем, я тебе что-то покажу. Пойдем в комнату. Пойдем пойдем!

— Что там? — тоскливо глядя на мать, тихо проговорил Сергей.

— Боюсь, что я догадываюсь, — многозначительно бросила Анна Степановна.

А комната была завалена коробками, поверх которых горками пестрели образцы модных товаров.

Сергей удивленно посмотрел на жену, на мать.

— Это Гоша завез, — объяснила Анна Степановна.

— Он всего на пару дней. У них на складе сигнализацию меняют, а Гоша только сегодня из Германии вернулся. В общем, считай, нам повезло.

В восторге, уже не в первый раз перебирая вещи, Маша продолжала:

— До чего у него все отлажено. Пять дней его не было, а сколько всего привез! Жалко, что для тебя ничего нет. Все только женские вещи...

— Ну я пойду... — тихо проговорила Анна Степановна. Похоже было, что ни Маша, ни Сергей не услышали ее слов.

— Надо Юльке взять, — доставая женские сапоги, уверенно сказала Маша. — Она на зиму совсем разутая.

— А у нее же были какие-то. Вишневые, — слабо сопротивляясь, заметил Сергей.

— Вот именно, что были. Это же еще те, что ты мне шесть лет назад из Болгарии привез. Там уже не поймешь, сапоги это или сандалии.

— Протерлись?

— Протерлись?!.. Да там уже заплаты протерлись, не только что сапоги.

Словно ища поддержки, Сергей беспомощно посмотрел на мать. Она была бессильна помочь.

— Вообще, о чем ты говоришь? — продолжала Маша. — Гоша отдаст нам все за полцены.

— Маш, какие полцены! Откуда у меня столько денег? Ты соображаешь?

— Что значит «откуда столько денег»?! Мы же решили, что тратим с книжки. Значит, тратим! Все равно они там в дым превратятся.

— Но ты же платье купить хотела?..

— Ну правильно. Платье. Сапоги. Еще даже остается. Сашке на курточку. — Маша выудила из ящика куртку. — Хорошенькая какая. Она, конечно, на женскую сторону, но какая разница. Там же «молния»... Давай подарим?! У него ведь скоро день рождения.

— Но это же куча денег?!

— А где ты дешевле купишь?!

— А я и не собираюсь покупать вовсе. Ни дешевле. Ни дороже.

— Сереж. Ему ведь все равно ходить не в чем. Не может он до бесконечности твое донашивать. Надо же и что-то приличное иметь. Хоть одну вещь.

— Ну, я все-таки пошла, — не выдержала Анна Степановна. — У вас, конечно, хорошо, но надо и честь знать...

— Я провожу тебя, — с готовностью отозвался Сергей и, спеша прервать тяжелый для себя разговор, проследовал за матерью в прихожую.

— До свидания, Анна Степановна, — не отрывая взгляда от вещей, ответила Маша.

— Как ты теперь будешь выкручиваться? — одеваясь, спросила Анна Степановна.

— Не знаю...

— На куртку для Саши могу тебе дать. — Анна Степановна поцеловала сына в лоб. — Больше у меня нету.

— Спасибо.

— Не за что!

— Папе привет.

— Позвони ему. Он хочет обсудить свои дела с умным человеком. Я ему для этого не гожусь. — С этими словами Анна Степановна вышла.

Грустно посмотрев матери вслед, Сергей поплелся обратно в комнату.

Анна Степановна уже выходила на улицу, когда через стекло подъездной двери вдруг увидела Юлю.

Она возникла из белого «мерседеса». Привычным движением хлопнула дверцей. Лицо внучки сияло от счастья. Девочка сжала просунутую через окно автомобиля мужскую руку.

Самого мужчины в глубине машины видно не было.

Когда Юля вошла в подъезд, Анна Степановна вжалась в стену, стараясь остаться незамеченной.

... А Сергей между тем вошел в комнату, полный решимости признаться Маше во всем.

— Маша!

— Смотри, какую я Сашке курточку подобрала! — перебила его жена. — По ней вообще не поймешь — мужская она или женская.

— Маша, я хочу...

— Ой, были бы деньги... Я бы, по-моему, все скупила. Я не понимаю, как продавщицы в коммерческих с ума не сходят! Ведь столько всего вокруг.

— Маш...

— А ты не расстраивайся. Мы тебе обязательно что-нибудь купим, — по-своему поняв озабоченность мужа, проговорила Маша. — Я уже Гоше сказала. Если что на тебя будет — мы берем! Я одолжу у кого-нибудь. Не расстраивайся.

— Да я не о том!.. Раздался звонок в дверь.

— Опять Юлька ключи забыла, — идя открывать дверь, недовольно сказала Маша. — Сейчас все расскажешь.

Сергей подошел к отложенным для дочери сапогам. Взял один из них в руки. Повертел.

Юля и Маша вошли в комнату.

— Вон. У папы в руках, — заключила Маша.

Юля подбежала к отцу. Чмокнула его в щеку и, забрав сапог, быстро натянула на себя. Огляделась. Увидела второй. Надела и его. Встала.

— Ну?! — спросила Маша.

— Отпад!

— Не жмут? Может, надо поменять? — озабоченно поинтересовалась Маша.

— Я скорее ноги поменяю! — отрезала Юля, бросаясь к зеркалу. — Кайф!

— Ты что-то хотел мне рассказать? — поворачиваясь к Сергею, спросила Маша.

— Да нет...

— Я как раз под них костюм сшила... — в восторге заявила Юля. — Как чувствовала.

С этими словами она скрылась в своей комнате.

— Видишь, как она рада! — улыбнулась Маша.

— Вижу...

— Ну что ты?..

— Маш... Я... У меня нету денег, — не выдержал наконец Сергей.

— В каком смысле? — не поняла Маша.

— У меня на счету нет столько денег. Я их истратил.

— Ты?! Истратил?! Но на что?! — опешила Маша. Между тем Юля уже надела костюм и теперь, роясь в ящиках комода, подбирала платочек под цвет сапог, чтобы, положив его в нагрудный карман, выпустить потом уголок.

Она уже, кажется, нашла тот, который в тон, когда вдруг увидела конверт. Удивленно достала его из ящика. Повертела в руках. Достала из него письмо.

Это было письмо ее кавалера. То самое, которое она давала читать матери. То самое, которое случайно попало в руки отца. То самое, которое...

— Он же сказал, что порвал его... — почему-то прошептала Юля.

Значит, было два письма? Одно Юле, а второе маме... Значит, то, другое, отец и читал?!..

Сергей сидел, склонив голову на Машину грудь. Маша гладила его по волосам, сочувственно и нежно, как еще совсем недавно делала это Анна Степановна.

— Я думал, ты меня убьешь.

— Ас кем я тогда останусь?

— Найдешь кого-нибудь.

— И что потом?

— Не знаю.

— Опять убивать?

— Мало ли. Может, он не такой будет.

— Та-а-кой. Всех не поубиваешь.

— Маш! А хочешь, я на курсы пойду. Нет, серьезно. Бухгалтеров. Мне стипендию платить будут. Бухгалтеры очень нужны. На них все время заявки поступают, — повеселел осененный идеей Сергей.

— Тебе нельзя быть бухгалтером. — Маша вздохнула. — Тебя посадят.

— Что я, вор, что ли?!

— Потому и посадят, что не вор, — рассудительно заметила Маша.

— А что тогда делать? Инженеры в Москве никому не нужны. Ну почему нашу лабораторию разогнали!

— Успокойся! Все будет нормально.

— А помнишь, когда мы только познакомились, ты говорила, что хочешь быть женой или подпольного миллионера, или американского безработного.

— Но американского же! Американского!

— Надо же с чего-то начинать... Вошла Юля.

— Ну как? — стараясь казаться веселой, продемонстрировала она свой новый «прикид».

— Концерт отменяется... Денег нет. Отца уволили.

— Как это, уволили? С работы?! — Юля опешила. — Да какое они имеют право!

— Это я во всем виноват.

— Никто ни в чем не виноват, — перебила мужа Маша. — Ясно?! Так сложилось! А с сапогами придется потерпеть. Будешь носить мои. По очереди.

— Значит, вам бабки нужны?

Сергей и Маша, удивленно переглянувшись, вопросительно посмотрели на дочь.

— Мне Костикова за этот костюм двадцать баксов... Ну в смысле долларов сразу предлагала. Можно поторговаться и за двадцать пять...

Увидев недоумение и растерянность, царившие на лицах родителей, Юля поспешила успокоить их по-своему.

— Далась вам эта работа! Тоже мне, подарок! Вспомни, сколько тебе там платили! А скандалы?! Какие у тебя с начальником скандалы были?! Да это же счастье, что тебя уволили! Ты бы сам еще сто лет не собрался! Странные вы все-таки люди. Из всего трагедию делаете. Выкрутимся! Надо только не паниковать! В жизни же как... Человек испугается и от испуга еще больше глупостей наделает!..

Вечером, когда Маша ушла на урок, а Юля с отцом остались одни, Юля все-таки спросила у отца:

— Пап! А где то письмо?!

— Какое? — не сразу понял Сергей. — Ах то! Я же говорил. Я его еще тогда порвал! А что?

— Нет. Ничего. Я просто так, — испуганно ответила Юля.

Глава третья. СМЕРТЬ ПО ГОРОСКОПУ

Маша ждала этого звонка. Ждала и боялась.

Даже не потому, что как всегда опаздывавшая Юлька еще не ушла и могла услышать что-то лишнее. Она боялась, как боятся всего, даже самого хорошего, когда оно случается впервые. Это... было впервые за семнадцать лет жизни с Сергеем...

— Нет, это невозможно. Ну как ты не понимаешь! Я должна быть сегодня дома. У меня масса домашних дел...

Она не кокетничала, она просто не знала, как себя вести.

Между тем Юлька схватила трубку параллельного аппарата. Обнаружив, что телефон занят, опустила ее на рычаг. И только тогда осознала услышанное.

«Я по тебе очень скучаю, солнышко... »

Это произнес красивый мужской голос. Видимо, похожий на голос какого-то телевизионного диктора. Во всяком случае, он был знаком Юле.

Но какое право имеет чужой мужчина говорить такие вещи маме?! А может быть, не чужой?

Юля снова сняла трубку. Аккуратно. Словно боясь спугнуть.

— Юля! Юля, немедленно положи! — прозвучал строгий мамин голос.

Когда Юля появилась в кухне, Маша тщетно пыталась закончить разговор.

— Я позвоню тебе... Не знаю... Я говорю — не знаю! Ну зачем ты так... Я тоже хочу увидеться. Но сегодня никак не смогу...

— Мам! Дай позвонить! Срочно надо! Ну пожалуйста! — пряча глаза, делая вид, что ни о чем не догадывается, торопливо произнесла Юля.

— Не мешай мне разговаривать. Это по работе, — закрыв микрофон ладонью, отрезала Маша.

— Мам, ну мне очень надо!

— Уйди! — выкрикнула Маша и мягко добавила в трубку: — Да-да! Я слушаю!

Юля недовольно повернулась, вышла из кухни, но, заметив развязавшийся на кроссовке шнурок, присела на корточки. Чтобы завязать. Не более того.

Из кухни доносился Машин голос.

— Ну зачем ты так... Ну не надо... Что ты, действительно! Ну встретимся в другой раз... Хорошо? Да. Все... — Маша положила трубку.

— С кем ты говорила? — вернувшись на кухню, строго спросила Юля.

— А... Это бабушка, — не сразу ответила Маша.

— Бабушка?! Ты же сказала, что с работы!

— Ты меня не поняла, — раздраженно проговорила Маша.

— Я поняла. Я все поняла!

— Юля!..

Но Маша так и не успела выяснить отношений с Юлей. Раздался звонок в дверь.

Чмокнув в щеку открывшую ей дверь племянницу, в квартиру вошла Катя, младшая сестра Сергея.

— Рада видеть, — почему-то мрачно проговорила Катя. Ничего не ответив, Юля выскочила из квартиры.

— Чего это с ней? — удивленно спросила Машу Катя.

— Галлюцинации... Да ты заходи, заходи... Чего-то тебя давно не было. Я уже беспокоиться начала. Хоть бы позвонила. Очередной роман?

— У меня уже давно нет романов. Одни рассказы да рассказики.

— Ну уж! А Аленка на ком? — уводя Катю в кухню, расспрашивала Маша.

— Соседка осталась. Мы с ней по очереди. То я своего отведу. То она своего мне подкинет.

— Удобно. Сейчас чаю попьем, потреплемся. А то Сергей придет — обед, то-се...

— Скоро придет? Маша пожала плечами.

— Как он?

— Кто? — не поняла Маша.

— Сергей.

— В каком смысле?

— Ну со здоровьем там...

— А когда он жаловался?

— Я понимаю, но все-таки?

— Нормально.

— А на работе?

— Спохватилась! Ты что, не знаешь, что он у нас безработный?!

— Надо же! Одно к одному!

— В каком смысле одно к одному? — подозрительно переспросила Маша.

— Да я так, не обращай внимания. — Катя натужно улыбнулась, стараясь казаться веселой. — Ой, какие цветы замечательные!.. Ученики?..

— Вроде того, — смутилась Маша.

— Странно... Не учительские цветы, — безразлично заметила Катя.

— Что ты имеешь в виду?

— Такие обычно только любовницам дарят. И то первое время, — констатировала Катя и со знанием дела добавила: — Самое первое.

— Я что-то тебя не очень понимаю, — напряженно проговорила Маша.

— А какой календарик у вас симпатичный! — все так же бессвязно продолжала Катя. — Дорогой небось?..

Катя принялась листать висящий на стене календарь с улыбающимися японками.

— Он за позапрошлый год. У тебя что-то случилось? С Гошей поругались?

— Поругались?.. Если бы!

— В каком смысле?

— Не с кем ругаться. Не приходит он больше.

— Совсем? Катя не ответила.

— Женила бы ты его на себе, никуда бы не делся, — уверенно сказала Маша.

— Я б женила! — печально произнесла Катя.

-Ну?!

— Да он не женится. Он себе уже месяца два как Клару завел! Представляешь? Имечко! Да ладно, что ты все о нем! Не первый, слава Богу, и не последний. — Катя попробовала улыбнуться. Получилось плохо.

— А пора бы уже и последнего!

— Тебе что, детей в школе мало?! Что ты меня воспитываешь?

— Я же о тебе, дуре, забочусь.

— Да ты лучше о себе позаботься! Через месяц такая же, как я, станешь!.. — Осознав, что сказала лишнее, Катя смутилась. — Ой...

— Это в каком смысле?

— Да я так...

— Как так?!

— Ты только не нервничай.

— Я не нервничаю.

— Не нервничай!

— А я и не нервничаю!

— А говоришь — не нервничаешь... Может, я еще и не права. Может, все обойдется.

— Что обойдется?!

— Но ведь бывают чудеса...

— Да можешь ты, в конце концов, объяснить, в чем дело?! — крикнула Маша.

— Ой, зря я к тебе пришла...

— Да разродись ты уже! Ты что, его с кем-нибудь видела?!

Ну?!

— Сережу?! А что он тебе... — опешила Катя.

— Тогда в чем дело?

— Сейчас... Сейчас... Я все объясню... Ты сядь, сядь... Значит, я пошла на курсы экстрасенсов и астрологов. Уже второй... — Катя на мгновение задумалась, — нет, третий... третий месяц хожу. Дикие доллары, между прочим, стоит.

— Деньги девать некуда!

— Нам домашнее задание дали. Гороскоп сделать. На когонибудь из знакомых или родственников. Вот. Там надо знать не только дату, но и время. А мама столько раз рассказывала про то, что когда Сергей родился...

— Ну знаю, знаю, — перебила Маша. — Я эту байку тысячу раз слышала.

— Ну вот я и подумала, — доставая бумаги, продолжала Катя, — что раз я все знаю, подарок вам к годовщине свадьбы сделаю — его гороскоп.

— Вспомнила. Очень своевременно. Годовщина две недели назад была!

— Да я знаю... — Катя помрачнела. — Не подарочный он получился. Гороскоп.

— Ну что там еще?!

— Ой не надо было мне... Может, я чего перепутала?.. Я же не профессионал еще... Ты внимания не обращай... — снова залепетала что-то нечленораздельное Катя.

-Ну!!!

Катя глубоко вздохнула, словно набирая воздух для храбрости и, наконец, решительно объявила:

— Маш, Сережке месяц всего остался.

— В каком смысле?

— Месяц всего жить.

— Ты что?! Спятила! Шуточки у тебя! Ты думаешь, что говоришь?!

— А я и не хотела! Ты сама меня заставила!

— Это что? Это вот здесь?.. — вороша Катины бумаги, недоверчиво прошептала Маша. — Да?..

Она побледнела, оттолкнула от себя бумаги и закричала не своим голосом:

— Чушь это все! Чушь!

— Конечно, чушь. Конечно. Я тебе о том и говорю, — охотно отступила Катя.

— Все с ума со своими гороскопами посходили. Как телевизор включишь — гороскопы. Газету откроешь — гороскопы.

Чувствуя себя виноватой, Катя согласно кивала.

— Белиберда.

— Конечно. Белиберда.

Маша села на стул и, подперев голову руками, жалобно посмотрела на Катю.

— И... и когда... это... с ним...

— Дней через двадцать пять — тридцать. Точнее сказать не могу. Вот смотри! — Катя выудила на свет какой-то исписанный листок.

— Рыбы встали в Весах, Марс слева... Маша не слушала ее.

— И... йот чего?

Катя даже не сразу поняла, о чем речь.

— Ты о чем?

— А как ты думаешь?

— А!.. Как тебе сказать... — Катя с трудом подбирала слова. — Несчастный случай. Или болезнь какая скоропостижная... Вот смотри, видишь, как линия обрывается... Это значит несчастный случай?!

— Что значит несчастный случай? Кирпич на голову?! Яснее объяснить не можешь?!

— Но я не знаю...

— А если его из дома не выпускать? — пыталась найти выход из положения Маша. — Ему ж на работу не надо. Безработный, слава Богу.

— Бывало. Пробовали. Нам на курсах рассказывали.

— Не помогает?

Катя отрицательно покачала головой.

— Или пожар. Или в ванне утонет. Один шашлыком подавился... Ой, прости.

— И что же теперь делать?! В прихожей хлопнула дверь.

— Это он? — почему-то испуганно спросила Катя. Маша кивнула.

— Только ему не говори! Ничего не говори. Из коридора донесся грохот.

— Опять вешалку сбросил, — констатировала Маша.

— Не ругайся на него! Всего месяц остался!.. Всего месяц...

На кухне появился Сергей.

— Хлеб не купил! — агрессивно заявил он, но, заметив сестру, сразу заулыбался. — О! Привет, Катюнь! Чего-то давненько, давненько!

Маша хотела ответить что-то резкое, но, встретившись глазами с Катей, смягчилась.

— Да Боге ним, с хлебом. Как-нибудь...

— Что-то произошло?..

— Радикулит у меня. А там очередь, — как-то не очень убедительно пояснил Сергей.

— Тебе лучше полежать, — торопливо проговорила Катя.

— Кушать хочу.

— Ты ложись, — не унималась Катя. — Маша тебе в постель принесет. Да, Маш?

Маша неуверенно кивнула.

— Вам что? — изумленно глядя на жену, спросил Сергей. — Между собой поговорить надо?

— Сереженька, иди. Тебе надо лежать... Мы принесем... — настаивала Катя.

— Я могу и здесь.

— Что ты можешь здесь? Лежать?

— Иди, — подавленно произнесла Маша. — Я принесу. Пожав плечами, Сергей уже было повернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился и, провоцируя Машу, сухо и строго поинтересовался:

— И скоро?

— Что — скоро?

— Принесешь скоро?!

— Сейчас подогрею, — безропотно ответила она.

— Ты ложись, ложись, — оборвала их Катя. — Под одеяло. Радикулит тепло любит.

Недоуменно вскинув брови, Сергей поцеловал сестру в лоб и удалился.

Достав из холодильника кастрюльку, Маша поставила ее на огонь.

— Ты держись. Держись, Маш. Пусть он хоть напоследок...

— Кать, неужели это серьезно?! Катя молчала.

— Не могу я в это поверить. Не могу! Бред это все! Бабкины россказни! Не бывает так!

Катя тяжело вздохнула.

— Между прочим, мне он тоже не чужой.

— Зачем ты только все это мне рассказала?!..

А Сергей маялся, не понимая, что происходит. Он давно не видел Машу такой. Собственно, он вообще ее такой не видел. Обед? В постель? Чушь какая-то!

Раздевшись, он залез под одеяло и... встал. Лежать днем в постели... Он к этому не привык. И все-таки, включив телевизор, он опять лег.

Маша появилась с подносом в руках. Поставила его на одеяло перед обалдевшим Сергеем. Села рядом.

— Спасибо, — растерянно проговорил Сергей. Маша молчала.

— Что-нибудь случилось?

— Нет-нет. Все в порядке.

Маша резко встала. И, с трудом сдерживая подступившие слезы, выбежала из комнаты.

Недоуменно пожав плечами, Сергей решительно набросился на еду.

— Ну как он? — поинтересовалась Катя, когда Маша вернулась на кухню.

— Нормально.

— Маш! Нельзя чтоб нормально! Хорошо надо. Очень хорошо. Ты же сама себе потом не простишь.

— Я понимаю... — Маша запнулась. — Нет. Нет, я не понимаю! Но нельзя же вот так вот просто сидеть! Надо же что-то делать! Надо...

— Маша! Ты деятельный, энергичный человек. Это отлично... Но, Маш, — Катя подняла глаза вверх, — что ты можешь?! Вы прожили семнадцать лет. Счастливо прожили. У вас замечательные дети. Куда от судьбы денешься.

Маша тихо всхлипнула.

— Ну не надо. Не надо...

— За что? За что это нам?..

— Мне бы чаю... — Неожиданно для женщин возник в кухне Сергей.

— Ты бы крикнул! — вскочила со стула Маша.

Она бросилась к чайнику, схватила его и, торопясь налить, опрокинула на пол чашку. Присела, чтобы подобрать осколки, и соприкоснулась лицом с нырнувшим за чашкой Сергеем.

Маша вдруг прижалась к мужу, обняла его, поцеловала, заплакала.

— Ты чего?.. Что с тобой?.. — не дождавшись ответа, Сергей растерянно посмотрел на Катю.

— Ну чего, чего! Чашку жалко! — нашлась она.

— Тоже мне, трагедия! — удивился Сергей. — Да купим мы новую!

— Сейчас! Купит он! Безработный несчастный! Да с твоим пособием на чашку полгода копить надо! — явно неудачно съязвила Катя.

— Еще ты меня пособием попрекать будешь!

— Да не нужна мне эта чашка! — выкрикнула Маша и снова заплакала.

— Иди!

— Ты чего?!

— Иди-иди! — выталкивая Сергея с кухни, прошипела Катя. — Тебе лежать надо! Принесем мы тебе чай!

Закрыв за братом дверь, Катя обернулась к Маше:

— А ты тоже! Надо держаться. Нельзя, чтобы он догадался! Нельзя!

— Я держусь.

— Я вижу...

— Нет, я правда держусь!

— Правильно. — Катя налила чай. — Сколько он себе сахара кладет?

— Не знаю...

— Жена, называется! — Катя положила три куска, подумав, добавила четвертый. — Хуже не будет.

Протянув Маше чашку, Катя повелительно произнесла:

— Отнеси ему.

— Я не могу.

— Сможешь!

А в спальне, лежа в кровати, Сергей рассматривал новые замысловатые сверла. Иностранные. Дорогие!..

Открылась дверь. За те доли секунды, пока Маша аккуратно, чтобы не расплескать чай, входила, Сергей, испуганно заметавшись, спрятал сверла и коробочку от них под подушку.

— Тебе сколько сахара в чай? — стараясь казаться веселой, поинтересовалась Маша.

— Я вообще без сахара пью, — удивился Сергей.

— А-а-а... — Маша схватила чашку. — Я заменю!

— Что случилось? — перехватив жену, усаживая ее на кровать, строго спросил Сергей.

— Катя. Катя четыре куска положила. Она не знала...

— Я серьезно!

— Все в порядке, — не слишком убедительно ответила Маша. — Нет, правда...

— И с детьми?

— Конечно! Сашка на тренировке! Юля скоро придет. Все замечательно.

— У тебя кто-то появился?

Маша в ужасе посмотрела на мужа.

— Ты хочешь от меня уйти?

— Нет. Нет!

Маша обняла мужа. Прижалась. Замерла, положив голову ему на плечо.

— Маш! — решился вдруг Сергей. — Ты только не убивай меня сразу, а... Я сверла купил! В коммерческом! Те самые!

Сергей достал спрятанные под подушкой сокровища, с горящими глазами продемонстрировал их жене.

— Смотри какие! А заточены как! Ты видишь, как они заточены! В потолок как в масло войдут.

Маша грустно молчала.

— Ну чего ты?

Маша пожала плечами.

— Да ну тебя!

— Они замечательные.

— А! Перестань!

— Не обижайся. Конечно, я ничего не понимаю, но если тебе нравится...

— Значит, не убьешь? — Сергей с сомнением смотрел на жену. — А они дорогие! Очень дорогие. Все-таки я ведь зарплату не получаю... Только пособие...

— Какая разница! Маша поцеловала мужа.

— Маш, а у меня радикулита никакого нет. Я, знаешь, почему в булочную не зашел?! У меня деньги кончились. Я все за сверла отдал. Слушай, Маш! Я тебе не говорил... У меня грандиозная идея! Я буду по квартирам ходить люстры крепить, струны для штор... Да я на одних люстрах сверла эти сто раз оправдаю! Вот увидишь!

— Сиди лучше дома...

— Маш! Что случилось? Ты от меня что-то скрываешь? — Сергей нежно погладил жену по щеке.

— Нет, нет, все в порядке!

Маша поспешила вернуться на кухню. Там уже болтали Катя и вернувшаяся из училища Юля.

— Опять поругались?! — глядя на заплаканную мать, проговорила Юля.

Она не видела, как за ее спиной Катя знаками показывала Маше, что ничего Юле не рассказала и не собирается.

— Если бы ты со своим мужем прожила такую же жизнь, как мы, я была бы только рада, — шмыгая носом, ответила Маша.

— Улет! Вчера она мне говорила, что, если я приведу такого же, как отец, она повесится! А он всего-то и спросил у нее, можно ли сверла купить.

...Сергей был растерян и задумчив. Достав сигареты и спички, натянув спортивный костюм, он хотел выйти на лестничную клетку. Но остановился. Лег поверх одеяла. Задрал ногу на ногу и закурил.

В их доме это был случай беспрецедентный.

Сейчас в комнату ворвется Маша, сейчас она начнет кричать, сейчас выяснится, наконец, с чем связано ее такое благостное состояние.

Сергей пыхтел своей сигаретой, как паровоз. Женщины молча пили чай, когда вдруг почувствовали запах дыма.

— Сейчас, тетушка, увидишь бой быков! — принюхиваясь, проговорила Юля и усмехнулась.

— А где он обычно курит? — тоже почувствовав запах, спросила Катя.

— Где-где. На лестнице, естественно.

— И ничего страшного! — Катя повернулась к Маше. — Вполне можно потерпеть!

— А чего это ты действительно не орешь?! Что у вас происходит?

Между тем Сергей, удивленный отсутствием реакции со стороны жены, углубил эксперимент — встал, открыл дверь спальни, снова сел на кровать. Но, заметив, что форточка распахнута, поспешил ее прикрыть. Теперь уж весь дым точно доползет до кухни...

А Катя тем временем демонстрировала Юле бумаги с гороскопом.

— А почему ты написала, что день рождения у него второго? — подозрительно поинтересовалась Юля.

— Потому что он родился в полночь второго.

— Но если в ноль часов, то это уже третьего! Ты что, не понимаешь?

— А почему мы всегда второго празднуем? — уже поняв все, растерянно проговорила Катя.

— Слава Богу!.. — Маша улыбнулась.

— Почему-почему! Потому что бабушка его так записала. А Сергей, так и не дождавшись реакции на курево, теперь нарушал очередное табу. Стоя на кровати, ничего не подстелив, так что бетонная пыль вперемешку со штукатуркой летела на постель, он сверлил потолок новыми сверлами.

— Ты что?! С ума сошел! Перестань немедленно! — Радостное выражение лица вбежавшей в комнату Маши мгновенно сменилось бешенством.

Схватив Сергея за ногу, пытаясь оттащить, Маша повалила его на постель.

— Я тебе говорю — перестань! Ты окончательно потерял совесть! Я тебе не пылесос ходячий! Ты думаешь, что делаешь?! Мне же теперь белье в жизни не отстирать! Завтра же отнесешь эти свои сверла обратно в магазин!

— Ну слава Богу! — умиротворенно глядя на жену, проговорил Сергей и поцеловал ее в щеку.

— Ну?! Ты пересчитала?.. — Юля внимательно следила за Катиными манипуляциями.

— Примерно... — неуверенно ответила Катя.

— И что получается?

— Он умер год назад. Раздался телефонный звонок.

— Бросала бы ты с этим, — снимая трубку, посоветовала Юля. — Вас слушают.

— Здравствуйте. Будьте добры, Марию Петровну, — прозвучал в трубке приятный мужской голос. Знакомый голос.

— А кто ее спрашивает? На том конце замялись.

— Это... с работы...

Глава четвертая. БОЛЬШОЙ ЖИВОТ

Вышагивая из конца в конец комнаты, Юля нервно поглядывала на часы. Гоша опаздывал. Опаздывал сильно. Неужели так трудно позвонить. Предупредить. У них, между прочим, и так не слишком много времени. Все-таки он удивительно безалаберный человек! Конечно, он ей дядя, но ведет себя абсолютно как мальчишка.

Пронзительный звонок в дверь прервал Юлины размышления. Это был Гоша.

— Наконец-то! — недовольно встретила его Юля.

Как всегда модно одетый, с огромной сумкой на плече Гоша пронесся мимо, не реагируя на племянницу.

— Что случилось? — спросила Юля.

И снова Гоша не ответил. На ходу скидывал кожаную куртку, рубашку, ботинки, расстегивал ремень на брюках.

— Почему ты так поздно? — критически глядя на раздевающегося «дядю», снова поинтересовалась Юля.

— Ничего! Успеем! — соизволил наконец ответить Гоша.

Скинув брюки, он решительно влез в вынутые из сумки домашние тапочки.

— Быстро в ванную!

— Сейчас, разбежалась, — пренебрежительно бросила Юля.

— Давай! Давай!

— Зачем?

— Не задавай идиотских вопросов! — торопил Гоша.

— Да не пойду я.

— Кому сказал! — заорал Гоша и принялся запихивать сопротивляющуюся Юлю в ванную.

— Халат хоть дай!

— Где он?

— На кресле, — обреченно произнесла Юля.

Найдя халат, Гоша на мгновенье замер перед диваном. Из трех украшавших его подушечек-думочек, пощупав, выбрал ту, что пожестче и поменьше, и вместе с халатом отдал Юле.

— Сама сейчас можешь не мыться!.. Главное, голову помой! Поняла?!

— Как-нибудь! Без сопливых обойдемся! — воинственно ответила Юля.

— Откуда голос!

Вернувшись в комнату, Гоша достал из сумки видеомагнитофон, вывалил на стол кучу кассет.

Словно «сеятель» пройдя по квартире, разбросал импортные журналы.

— Ноги мыть?! — раздался из ванной Юлин голос.

— Голову! Главное голову!

— А у нас шампуня нет! Для семьи безработного шампунь нынче дорог!

— Мой без шампуня! Какая разница! Лишь бы волосы мокрые были.

Запихнув свою одежду в шкаф, Гоша подошел к зеркалу. Взъерошил, доведя до беспорядка, волосы. Удовлетворенно хмыкнул.

Раздался звонок.

Бросив последний взгляд в зеркало, Гоша неторопливо направился к двери.

Вдруг, спохватившись, он бросился обратно в комнату. Достал простыню и поспешно постелил ее на диван. Звонок повторился. На свет появилось одеяло.

И снова звонок. Третий.

Гоша наконец открыл дверь. На пороге стояла красивая, шикарно одетая молодая женщина.

— Не торопишься! — произнесла она, целуя Гошу. — Привет, дорогой!

— Ой, Кларочка, это уже ты... —деланно-удивленно Гоша посмотрел на часы. — Ничего себе! А я думал еще... Да ты раздевайся, раздевайся! Н-да. За... это самое мы...

— Кто там, милый? — донесся из ванной Юлин голос.

— Это моя приятельница, все нормально, — громко произнес Гоша и добавил, уже обращаясь к Кларе: — Ты заходи, заходи, не стесняйся.

Кларе не надо было повторять. Не сделай Гоша этого предложения, похоже, она бы все равно прошла в комнату.

— Ты извини, — Гоша бросился к постельному белью, поспешил убрать его в тумбу.

— Значит, молодожены развлекаются? — с сарказмом произнесла Клара.

— Да... Вот... — Гоша смущенно достал из шкафа свои вещи. — Я сейчас, переоденусь только...

Гоша хотел выйти в соседнюю комнату, но Клара остановила его.

— Да ладно! Что я тебя, не видела! — многозначительно произнесла она.

— Неудобно как-то.

— Я отвернусь.

Гоша уже натягивал на себя штаны, когда в комнате появилась Юля.

— Как тебе не стыдно! — недовольно бросила она Гоше, непроизвольно поглаживая свой резко выросший за последние десять минут живот. Довольно объемистый, надо сказать, живот. Размером с отсутствующую на диване подушку.

— Здравствуйте, — фальшиво улыбнулась Клара.

— Юля, — Юля протянула руку.

— Клара... А вы вместе с Гошей в институте учитесь? В Плешке?

— В институте?.. — неуверенно повторила Юля. — Да, в общем... Иногда...

— Клара у меня кассету брала, — вмешался Гоша. — Вот вернуть хочет.

— Ну, конечно, конечно... Да-да... — Клара достала из сумки две видеокассеты. — Только я точно не знаю какая. Они обе без этикеток. Проверьте, пожалуйста.

Гоша неохотно взял кассеты. Подошел к только недавно водруженному на телевизор магнитофону. Обреченно посмотрел на болтающиеся провода и вдруг истерично заорал:

— Почему провода выдернуты! Я тебя спрашиваю! Опять твой папа постарался?!

— Просто папа, милый, — невозмутимо ответила Юля.

— Что значит, просто папа?

Юля смущенно посмотрела на Клару.

— Никак не может привыкнуть, — словно извиняясь за Гошу, проговорила она и добавила: — У нас теперь общий папа, да, милый?!

Гоша недовольно посмотрел на Юлю.

— Замечательно. Ну и зачем наш общий папа выдернул наши общие провода?

— Что?! — оторопела Юля.

— Повторяю для глухих! Я сказал, зачем наш папочка провод выдернул?!

— Вот он придет, и спроси у него, — ласково глядя на Гошу, почти пропела Юля. — Только дождись, чтобы он пистолет в стол убрал.

И, чуть привстав на носки, Юля страстно поцеловала Гошу в губы.

— Ты что?! — отдирая от себя племянницу, заорал Гоша. — Забыла, сколько тебе лет?!

Юля, скосив глаза на Клару, усмехнулась.

— То есть я хотел... — поправился «дядюшка».

— Стесняется, — пояснила Кларе Юля. — Он у меня такой стеснительный... Но работящий.

— Ну да?! — с иронией проговорила Клара.

— Я вас уверяю! Очень работящий! Вот смотрите! — Юля повернулась к Гоше. — Милый, ты знаешь, что-то очень кушать хочется.

— Ну и что?

— Картошку почисть, пожалуйста.

— А может, ее еще и поджарить? — огрызнулся Гоша.

— И поджарь.

— Сейчас. Делать мне больше нечего.

— Эти мужчины, — смущенно проговорила Юля, ища поддержки у Клары, — они так стесняются показать чужим, что занимаются дома хозяйством!..

— Я думаю, он не будет чистить... — ухмыльнулась Клара.

— Ну что вы! Я вас уверяю! — Юля снова обернулась к Гоше. — Милый, почисть картошку!

— Это лишнее, — сквозь зубы произнес Гоша.

— А то папе скажу!

— Ты с ума сошла?! — снова прошипел Гоша. — Что ты себе позволяешь!

— А что ты?! — Юля сделала паузу и угрожающе добавила: — Или картошка, или я тебя больше не знаю!

— А как же... — Клара многозначительно кивнула на Юлин живот. — В таком положении... Без мужчины...

— А какой он мужчина, если картошку почистить не может! — мрачно проговорила Юля.

— Милый, почисть, — давясь от смеха, произнесла Клара. — Если девушка просит...

— А вы тоже любите картошку? — поинтересовалась Юля.

— Я? Больше жизни.

— Вот видишь, милый. Клара с нами поест. Да?

— Картошку-то? — Клара наконец перестала смеяться. — Обязательно. Особенно если Гоша приготовит!

Зло посмотрев на Юлю, Гоша отправился на кухню.

— У вас, наверное, курить нельзя? — снова кивнула на Юлин живот Клара.

— А у вас какие? — вопросом на вопрос ответила Юля.

— «Мальборо».

— Да... — уважительно проговорила Юля, но тут же, спохватившись, добавила: — Но я их не курю. Нам сейчас Гошенька ментоловые даст. Он их специально для меня держит. От других у меня токсикоз.

— Что вы говорите!..

— Гоша! — закричала Юля. — Дай нам, пожалуйста, сигареты и зажигалку.

— Тебе нельзя курить, — входя в комнату, произнес Гоша. — Тебе нельзя курить.

— Почему? — невинно поинтересовалась Юля.

— Вредно.

— Волноваться мне еще вреднее, — быстро среагировала Юля. — Утром при мне... после всего... в постели курил? А кто маме обещал — только на лестнице?!

Гоша обреченно залез в сумку, достал пачку «Салем», протянул Юле и поспешил вернуться на кухню. Дав прикурить Юле, Клара закурила сама.

— А вы любите с ментолом?

— В общем... — неопределенно ответила Клара.

— Тогда берите еще одну, а пачку я спрячу. А то родители отберут. Они у меня строгие ужасно.

С кухни раздался дикий грохот, судя по всему, Гоша уронил сковородку.

— Ничего, научится, скоро ведь все на нем будет, — трогательно посмотрев на свой живот, проговорила Юля. — Вы уже наверное заметили...

— Ничего, — громко, чтобы на кухне было слышно, ответила Клара. — Ничего. Он хозяйствовать любит.

— Вы тоже обратили внимание? Вы знаете! Я так рада. Мы же, когда решили пожениться, друг друга совсем не знали. Один раз всего виделись.

— Да мне Гоша рассказывал, — не в силах скрыть издевку усмехнулась Клара. — Такая романтическая любовь. С первого раза — и сразу в загс. Как я вам завидую! Это же кому сказать — проснулась уже замужем!

Юля стеснительно улыбнулась.

— Вы знаете, а родители как-то не сразу приняли Гошу. Не понравился он им. Особенно маме. Родителям казалось, что он аморальный тип. Они мне сразу сказали: «Эти деньги...» Ну вы же знаете, у Гоши свой магазин...

— Магазин?! — удивилась Клара.

— У меня больше нет магазина! — выскочив из кухни, испуганно заявил Гоша. — Он сгорел!

— Да, — послушно исправилась Юля. — Теперь его уже нет. Очень обидно. Но тогда. Тогда у Гоши еще были деньги... Так вот, мама сказала мне: «Эти деньги сделаны на крови таких же честных тружеников, как мы с папой».

— А ваш папа?.. Он...

— Инженер.

— Это для соседей, — снова появляясь с кухни, уточнил Гоша. — А вообще, он инженер-полковник КГБ.

— Милый, у нас давно нет КГБ, — повторяя Юлины интонации, «пропела» Клара.

— Ну вот того, что есть, того он и полковник. И вообще, девочки...

Но Юля не дала ему договорить.

— Гош, принеси мне попить, — перебила она.

— Я картошку чищу.

— А я говорю, принеси!

Тяжело вздохнув Гоша, удалился на кухню и через минуту вернулся со стаканом какой-то темной жидкости в руках.

— Теперь все? — грубо сунув его Юле, поинтересовался Гоша.

— У меня папа гриб выращивает, — не обращая внимания на «дядю» начала объяснять Кларе Юля. — Такой изумительный напиток получается. Хотите попробовать?

Клара пожала плечами.

— Милый, принеси Кларе тоже...

Но прежде чем Гоша успел выполнить указания, раздался телефонный звонок.

— Я возьму там... — кивая на соседнюю комнату, устремилась к телефону Юля.

Едва оставшись один на один с Кларой, Гоша принялся клясть свою несложившуюся жизнь:

— Ну как тебе это нравится?! Дурдом!

— Да. Милая у тебя супруга, — иронично согласилась Клара.

— Представляешь! И никуда не деться. Или женись, или посадим за изнасилование.

— Это ты уже рассказывал.

— А какое изнасилование? — не унимался Гоша. — Она сама меня трахнула.

— Гошик... А может, рискнешь? — Клара провела рукой по его волосам. — Ну ведь я же лучше! Возвращайся, а? Я тебя картошку чистить не заставлю...

— Да ты что?! Я же без пяти минут папа!

— Что я, вас всех не прокормлю?!

— Не-е... Они меня посадят. Ты ее отца не видела. Зверь! А мамаша! Еще хлеще!

— Ну хоть просто любовниками мы можем остаться? — Мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой. — Клара попробовала поцеловать Гошу, но он резко отстранился.

— Ты с ума сошла. Он же ко мне топтуна приставил. В капитанском чине. Они каждый мой шаг проверяют. В туалет спокойно не сходишь.

— А ты в штаны, — зло ответила Клара.

— Что? — не сразу понял Гоша. — Тебе хорошо! А я... Гоша замолчал на полуслове, в комнату вернулась Юля.

— Это Саша звонил, — мрачно проговорила Юля. — Деду с сердцем плохо.

— Анатолию Федоровичу? — переспросил Гоша. — А что случилось?

— С тех пор как эта папка злополучная с документами пропала, он все время так...

— Какая папка?

— Со звездой на обложке. Секретная. Ты что? Не знаешь? С архивами.

— А-а-а... Да-да. Я что-то слышал, — устремляясь на кухню, бросил Гоша.

— У вас неприятности? — сочувственно спросила Клара.

— Да. У моего деда... — Юля уже готова была посвятить Клару в происшедшее, но тут раздался звонок в дверь.

— Кто это?! — выскакивая с кухни, испуганно проговорил Гоша.

— Наверное, родители, — пожала плечами Юля.

— Ты же говорила, что они поздно придут. Я так надеялся хоть один вечер тихо...

Ничего не сказав в ответ, Юля направилась открывать Дверь.

Это действительно были родители.

— A y нас спектакль отменили, — пояснила Маша. — Представляете, артисты сегодня по всей стране бастуют. В знак протеста. Здрасьте, — удивленно добавила она, заметив Клару и Гошу.

— Рад познакомиться, — Сергей улыбнулся Кларе и, пожав Гошину руку, произнес: — А это, значит, невеста твоя?..

Юля испуганно посмотрела на Гошу, но он нашелся:

— Мне это, в конце концов, надоело! — истерично заорал он на Сергея.

Сергей растерянно уставился на родственника.

— Кто дал вам право надо мной издеваться! Почему в каждой моей знакомой вы видите черт-те что! Давайте объяснимся — И, не дав Сергею ответить, Гоша сгреб его в охапку и потащил на кухню. Маша поспешила за ними.

— Это теперь надолго! — взяв Клару под руку, проговорила Юля.

Между тем на кухне намечалась, как сказала бы Юля, большая «разборка».

— Что происходит? — возмутилась Маша.

— Родственнички мои любимые! Я вам потом все объясню подробно. В двух словах все очень просто. Красавица эта заставляет на ней жениться. Мне она вот где! Я сказал ей, что женился на вашей дочери. Что вы меня заставили. — Гоша обернулся к Сереже. — Вы — полковник. Зверь!

— Я?!

— Сказали — женись! Не то посадите меня, гада ползучего, за изнасилование.

— Какое еще изнасилование?! — воскликнула Маша.

— Ну, может быть, сестричка, ты обратила внимание, что твоя дочь с пузиком?

— Гоша! Мне это не нравится] Мягко говоря!

— Мне тоже, — согласился Гоша.

— А Катя?! Как же Катя! — растерянно проговорила Маша. — Я думала, у вас серьезно!

— Катя, да... — помялся Гоша. — Ну вот видишь, тем более ты мне должна помочь расстаться с Кларой!

— Черт-те что!..

— Машуля! Я тебя умоляю. Если Клара меня на себе женит... Она же утопит меня в пеленках! А мне, между прочим, всего ничего... У меня еще вся жизнь впереди!

— Спереди, — мрачно уточнил Сергей.

— Что?!

— Ничего. Что слышал!

— Но Юля-то тут при чем?! — перебила мужчин Маша. — Зачем ты втянул в это мою дочь?!

— Юля? Юля как бы, ну... беременна она, — наконец решился выговорить до конца Гоша.

— Что?!

— Якобы. Якобы!

— А почему это все в моей квартире происходит?! — снова недовольно проговорила Маша.

— А я к вам переехал. Для достоверности. Вы теперь мои папа и мама, — объяснил Гоша.

— Нет, дорогой! Быть твоей двоюродной сестрой это и так перебор. А мамой!.. Я в эти игры не играю.

— Да не надо играть. Вы молчите, и все. Она через десять минут уйдет. Она просто мне не верила, вот я ей на минутку зайти и предложил. — Гоша обаятельно улыбнулся. — Пусть на жену, на папу с мамой посмотрит.

— Мне, кстати, твоя мать звонила. Их часть должны вывести из Германии со дня на день.

— Можете положить меня под гусеницы папиного танка. Только сейчас не выдавайте.

— При чем тут гусеницы! Она уже неделю не может тебе дозвониться.

— Я ей сам позвоню. Только уже пойдемте, а... — взмолился Гоша.

— А можно, я не буду полковником? — перебил Сергей. — Когда я служил... Наш полковник был такая падла...

— Ну хоть генералом, мне все равно! — не стал спорить Гоша.

Подталкивая родственников, он снова ввел их в комнату.

— А вот и мы!

Сергей нагнулся к Юлиному животу.

— Ну как наш маленький? — Обернувшись к Кларе, он Умильно добавил: — Ножкой бьет.

— У него еще нет ножек, — бросила Юля.

— Да? Ну тогда, значит, ручкой.

— Ну я, наверное, пойду... — начала собираться Клара.

— А чего? Так хорошо сидим... — с иронией проговорил Сергей и, обернувшись к Гоше, добавил: — Сынок, ты бы, что ли, попить мне принес.

Гоша безропотно удалился на кухню.

— Как вам у нас? — поддерживая светскую беседу, спросил Сергей у Клары.

— Вы зачем из видео шнуры вынули? — неожиданно поинтересовалась Клара.

— Из видео?! — Сергей удивленно огляделся, увидел магнитофон. — У нас видео?! Неужели Георгий купил?!

— Пап, ну ты даешь, у тебя что, склероз?! Он его еще месяц назад купил, — стараясь спасти положение, торопливо проговорила Юля.

—Я бы даже сказала, год, — усмехнулась Клара.

— Да?.. — покачал головой Сергей. — Работа. Ничего вокруг не вижу.

Появился Гоша со стаканом темной жидкости.

— Я, знаете ли, гриб выращиваю, — беря стакан, продолжил Сергей. — Попробовать хотите?

— Я пробовала, — процедила Клара.

— А матери что не принес? — недовольно глядя на Гошу, заявил Сергей. — Мать тоже хочет! Давай быстро! Одна нога здесь, другая там!

— Пусть лучше ведро выкинет, — тяжело вздохнув, подыграла Маша.

— Выкинь ведро, сынок, — согласился Сергей.

— Может, в другой раз?! — рассвирепел Гоша. — Я сегодня уже картошку сварил.

— В другой раз другое ведро выбросишь! — с трудом сдерживая улыбку, ответила Маша.

Гоша хотел возразить, но Сергей перебил его:

— Делай, что мать говорит! А не то посажу!

Покорно склонив голову, Гоша снова отправился на кухню.

— Рада была познакомиться. — Клара встала.

— Может, посидите. Картошечку с селедочкой поедим?..

— Да нет. Мне пора. В отличие от вас я свой спектакль уже посмотрела. — Клара грустно усмехнулась. — Вы в отличие от всех остальных актеров сегодня не бастовали.

В дверях Клара столкнулась с Гошей.

— Ты уже? — стараясь казаться веселым, спросил он и, поставив пустое ведро на пол, достал сигарету.

Ничего не ответив, Клара дала Гоше пощечину и вышла.

— Номер не прошел?.. — появился в коридоре Сергей. — Извини, родственник. Я как-то без подготовки... Плохой я полковник.

— Дурака потому что валять не надо! Кате голову морочит, этой морочит... — вмешалась Маша. — Не хочешь с девушкой встречаться — так и скажи.

— Ей скажешь... Ну ладно. Все. Картошку-то я вправду сварил.

— Милый! А почему сварил? Я же просила пожарить?! Я больше люблю жареную картошку, от нее не так мутит... — лукаво проговорила Юля.

— Юлька! Хватит! — перебил Гоша. — Шуточки твои надоели! Слушай меня!

— Что, милый? — не желая выходить из роли, продолжала валять дурака Юля.

— В машине, в бардачке... — Гоша протянул ключи. — К картошечке.

— Водка?

— Достанешь?

— Попробуем!

Юля выудила из-под халата подушку и игриво помахала ею в воздухе.

Глава пятая. БЕЛЫЙ «МЕРСЕДЕС»

Хотя Анатолий Федорович и вышел на пенсию, но привычка менять рубашки ежедневно у него сохранилась.

«Если я до сих пор не превратился в развалину, то это только потому, что Аня каждый день выдает мне свежевыглаженную рубашку. Хорошо отглаженный воротничок — подтягивает!» — говаривал Анатолий Федорович.

И Анна Степановна гладила каждый день на старой доске, покрытой пледом. Ей это было не в тягость. Ей нравилось угождать мужу.

— Ох, не дает мне покоя эта история... Зачем она туда полезла? — по старинке оросив рубашку набранной в рот водой, спросила Анна Степановна.

— Куда — туда? — оторвавшись от книги, рассеянно поинтересовался Анатолий Федорович.

— Ну, в эту машину.

Старик удивленно вскинул брови.

— Ну я же тебе рассказывала!

— Ах ты про Юлю!.. — сообразил наконец Анатолий Федорович.

— Я же собственными глазами видела этот белый «мерседес»! — Анна Степановна возмущенно посмотрела на мужа.

— А ты, оказывается, в марках иностранных машин разбираешься? — пытаясь перевести все шутку, улыбнулся Анатолий Федорович.

Анна Степановна покачала головой.

— Нашел на чем меня ловить... Не стыдно? Анатолий Федорович лукаво прищурился.

— Спросила одного молодого человека. Шел мимо. Это, говорит, мамаша, моя мечта. И стоит-то пустяки: всего тысяч тридцать зеленых.

— Это долларов, что ли?

— Долларов, Толя! Долларов! Как ты думаешь: должна я сказать об этом ее родителям?

— Ни в коем случае! Не вмешивайся!

— Другого ответа от тебя не ждала. Анатолий Федорович обиженно насупился.

— Ты спросила, как я думаю, я сказал.

— А если она попала в какую-то плохую компанию? — обеспокоенно проговорила Анна Степановна. — Ты что, не видишь, что сейчас происходит?

— Стараюсь. Стараюсь не видеть, — мрачно ответил Анатолий Федорович.

— А я вижу. В больнице у нас вижу. На улице. По телевизору, — кипела Анна Степановна. — Взять хотя бы эти конкурсы красоты. Разденут девчонок и гоняют по сцене, а родителям каково?

— Ну, нашей Юльке, насколько я понимаю, это не грозит, — философски заметил Анатолий Федорович.

— Это еще почему? — неожиданно обиделась Анна Степановна. — Что она, хуже других?! Девке еще семнадцати нет, а такая фигурка, что...

Раздавшийся звонок заставил замолчать любящую бабушку.

— Это еще кто?

Анна Степановна пожала плечами и торопливо направилась в прихожую.

Открыв дверь, она увидела перед собой молодого человека спортивного вида.

— Здравствуйте, — кивнул молодой человек. — Я из милиции. Можно войти?

— Входите... Пожалуйста... — растерянно промямлила Анна Степановна. — Здравствуйте.

— А вы почему, гражданка, не спрашиваете, кто за дверью? — деланно строго проговорил милиционер, входя в квартиру. — Я ведь запросто мог оказаться преступником.

— Вы, наверное, правы. Даже наверняка. Не привыкли мы как-то спрашивать.

— И зря, между прочим. Вот в Коммунистическом тупике, дом один... Ну знаете, тут рядом... Так вот, бабушка тоже так открыла, а он ее бах...

— Как — бах?! — воскликнула Анна Степановна.

— А так. Бутылкой из-под портвейна. Хотя нет, — поправился милиционер. — Если точно, из-под вермута. Испанского. Видик взял — и привет.

— А откуда у бабушки видик? Милиционер немного растерялся.

— Дети, наверное, подарили.

— Нам не дарили. У нас нет видика, — торопливо заметила Анна Степановна. — И компьютера тоже нет. И этого... Как его... фарса!

— Факса, — поправил милиционер.

— Нуда!

— Компьютеры, принтеры... Это вы ему потом скажете, если живы останетесь. Вот я вам сказал, что из милиции, вы и поверили. А документик проверить? Между прочим, преступники очень любят выдавать себя за работников милиции, понятно?!

— Так вы милиционер или преступник? — раздражаясь, поинтересовалась Анна Степановна.

— В данном случае я милиционер... —А не в данном?

— И не в данном. Зубков моя фамилия. Михаил Васильевич. Вот мое удостоверение. — Милиционер протянул Анне Степановне свое удостоверение.

— Похож, похож... — вздохнула она, сличая фотографию с оригиналом.

— Ну, спасибо.

— Что ж, Михаил Васильевич. Очень приятно. Меня зовут Анна Степановна Кузнецова.

— Между прочим, Анна Степановна Кузнецова, — пряча удостоверение, заметил Зубков, — преступники и с удостоверением ходят. Зайдет, покажет, а потом как бахнет...

— Портвейном.

— Вермутом.

— Скажите сразу, товарищ Зубков, вы меня будете бахать или нет?

— Ну что вы, что вы. Это же я так, для профилактики на участке.

— В таком случае присаживайтесь, а мне надо выйти на минутку...

И, оставив милиционера, Анна Степановна поспешила к Анатолию Федоровичу.

— Толя, Толя, да оторвись ты от своей книжки!

— Ну что случилось? — откладывая книгу, недовольно проговорил Анатолий Федорович.

— Толя! Из милиции пришли!

— С чем тебя и поздравляю!

— Но я же хотела как лучше! А что теперь делать? — совсем растерялась Анна Степановна.

— Что делать?!.. Не знаю! И знать не хочу! Сама заварила кашу, сама и расхлебывай!

Анатолий Федорович возбужденно вскочил из кресла и закружил по комнате.

— Другого ответа я от тебя и не ожидала! Ты всегда так... А я... Едва не расплакавшись, Анна Степановна бросилась прочь из комнаты.

—Аня!

— Тише! Тише, пожалуйста! Ну, что ты хочешь?

— Все-таки мне любопытно знать: что ты собираешься делать?

— Расхлебывать твою партийную кашу, — раздраженно бросила Анна Степановна, выходя из комнаты.

Оставленный на кухне Зубков сидел на табуретке и смотрел в окно.

— Извините. Муж у меня там больной... — виновато проговорила Анна Степановна.

— Да? Он дома? — с интересом среагировал милиционер. — А с ним поговорить можно?

— Поговорить? Нет. Нет. Сейчас нельзя. Врачи запретили. Может быть, потом когда-нибудь... — решительно возразила Анна Степановна.

— Тогда, может быть, и папку искать будем потом, когданибудь?..

— Нет-нет! Ее необходимо найти как можно быстрее. Там документ...

— ...«Огромной исторической важности». Знаю, читал ваше заявление. Ну и что за такой архиважный документ пропал у пенсионера Кузнецова Анатолия Федоровича? — Милиционер сочувственно посмотрел на Анну Степановну. — Жалоба в Верховный Совет на порнуху по телику? В трех экземплярах — третий в газету?

— Муж сроду не жаловался! Даже когда его исключили из партии в шестьдесят восьмом за Чехословакию.

— Так-так... — хмыкнул Зубков. — Тогда это, наверное, письмо в ООН по поводу озоновой дыры. Очень серьезная проблема. Многие пенсионеры сейчас пишут, проекты свои предлагают... Говорят, что миллиарды дадут тому, кто найдет решение. Зелененькими, кстати!

— Напрасно вы иронизируете, Михаил Васильевич. Мой муж серьезной работой занят.

— Какой? — деловито спросил милиционер.

— Пишет историю КПСС.

— Чего-чего?.. — Зубков с трудом сдержал смех.

— Я непонятно объяснила?

— Нет, нет. Я вспомнил. История. Ну и кто же дал ему такое важное задание?

— Никто. Он уже давно пишет. Сам. Хочет написать объективную, честную историю коммунистической партии. Это очень нужное дело, Михаил Васильевич.

— Ну понятно. Мне один такой чуть глаз палкой не выбил.

— То есть как? — удивилась Анна Степановна.

— А так. — Зубков на мгновение замолчал, словно вспоминая, и неторопливо продолжил: — Я в оцеплении стоял. На митинге. Народу ведь не хватает, вот и стоим там, вместо того чтобы преступников ловить. Ну стою, значит. А один старичок вдруг на меня как попер: пусти, кричит, жандарм, мне в Кремль очень нужно, я там кой с кем разобраться должен. Я ему вполне культурно: вы, папаша, во-первых, не прите, а вовторых, я вам не жандарм, а лейтенант милиции и бывший комсомолец. Тут он как взбесился: «Бывший?! Ах ты, предатель! Вот я тебе сейчас покажу, иуда!» И палкой мне прямо в лицо тычет. Хорошо, у меня реакция, как-никак кандидат в мастера по самбо. Может, это ваш муж был? — лукаво прищурясь, добавил Зубков.

— Мой муж на митинги не ходит.

— Вот это очень правильно. Пусть лучше историю пишет, но органы внутренних дел в нее не втягивает. У нас работы и так хватает.

Милиционер встал.

— Вы что?! Вы уходите, — испуганно воскликнула Анна Степановна.

— Пора, мамаша.

— Да вы что?! Нет, я вас не отпущу! Зубков усмехнулся.

— Привет! — раздалось откуда-то сзади.

Анна Степановна вздрогнула, обернулась. В кухню вошла ее дочь Катя.

Милиционер с интересом посмотрел на эффектную молодую женщину.

— Это Катя, — перехватив взгляд Зубкова, Анна Степановна поспешила представить дочь. — Она отдельно живет.

Катя вежливо кивнула.

— А это следователь по особо важным делам — Михаил Васильевич.

— Можно просто Миша, — расплылся в улыбке милиционер.

— Екатерина Анатольевна, — казенно ответила Катя и, повернувшись к матери, озабоченно спросила: — Гоша не приходил? Он собирался лекарства привезти.

— Не приходил. Погоди, Катя, у нас допрос.

— Извините. — Катя натужно улыбнулась Зубкову. — Можно на минутку маму?!

И, не дожидаясь разрешения, она увлекла Анну Степановну в коридор.

— Ты ему сказала о Гоше? — Катю трясло.

— Да ничего я не говорила! Он вообще не хочет заниматься этим делом! — пытаясь вернуться на кухню, пробурчала Анна Степановна.

Но Катя не пустила ее.

— Молодец!

— А ты совсем голову потеряла, — раздраженно проговорила Анна Степановна. — Ради своего Гоши отца предать готова! Не стыдно тебе?!

— А что он такого сделал?!

— Сама знаешь!

Отстранив дочь, Анна Степановна, решительно шагнула навстречу уже возникшему в дверях кухни Зубкову.

— Ну и пожалуйста!

Сбросив по пути толстую вязаную кофту, Катя прошла к отцу. Как ни странно, он нервно ходил по комнате.

— А почему ты не лежишь? — нежно поцеловав отца, спросила Катя.

— Пришла навестить больного?.. — угрюмо проговорил Анатолий Федорович.

— Ну как ты?

— Отлично.

— А чего этот красавчик курчавый с мамой говорит, а не с тобой?

— Я его не вызывал!..

— Понятно! Опять мамины дела!

Катя хотела еще что-то сказать насчет Анны Степановны, но тут раздался звонок в дверь.

— Извини, пожалуйста!.. — воскликнула она и бросилась в прихожую.

Перед поспешившей открыть дверь Катей стоял, как всегда, элегантный, но очень уставший Гоша.

— Ба! Какие люди! — Несмотря на веселый тон, Гоша был явно не рад этой встрече.

— Да уж! Такие вот! Не ожидал, Гошенька?! Ну входи, друг сердечный!

Внезапно Катя обняла растерявшегося Гошу.

— Ты меня еще любишь? Гоша поежился.

— Катюш! Ну ты тоже нашла место, где выяснять отношения. Ну люблю... наверное.

— Наверное?

— Хорошо, хорошо. Наверняка и страстно, — покорно согласился Гоша.

— Ну неужели тебе совсем на меня наплевать?!

— Катюш... Ну сколько можно...

— А Аленка тебя все время вспоминает. Постоянно спрашивает, когда дядя Гоша кассету с новыми мульти-пульти принесет...

Гоша помрачнел.

— Передай, что я дико занят, но ее целую.

— А меня?

— Кать! Я очень тороплюсь. Вот лекарство для Анатолия Федоровича. Меня там тачка ждет.

Сунув Кате в руки сверток, Гоша повернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился. Посмотрел на Катю. Виновато поцеловал ее в щеку.

— Я понимаю, у тебя дела. У тебя всегда много дел... — грустно усмехнулась Катя.

Гоша кивнул и выдавил из себя подобие улыбки.

— Ведь ты, Гошенька, деловой человек. Бизнесмен. «Новый русский»! Да? Я права, дорогой?

— Что ты хочешь?

— Ничего. Ничего. Просто там... Там, между прочим, следователь сидит...

— Да пошла ты!

Рассвирепевший Гоша в бешенстве хлопнул дверью.

— Гоша, Гоша! Гошенька!.. — выскочив вслед, закричала Катя. — Гоша, Гошечка!.. Ты не понял меня!.. Я не это хотела сказать!.. Гоша, куда ты?!

— Шумная у вас дочь, — заметил милиционер, до которого донеслись Катины крики. — Впрочем, я тоже, пожалуй, двинусь.

Зубков опять встал.

— А может, еще немножко побудете? Сейчас Катя вернется, чайку попьем...

— Увы! Не вернется ваша Катя! Ушла с тем, кто за ней приходил.

— А как вы догадались, что к ней кто-то приходил? — растерялась Анна Степановна.

— Профессиональная интуиция. — Зубков ухмыльнулся. — И хороший слух.

— Но, Михаил Васильевич!

— Пора, мамаша. И ситуация мне ясна. Спасибо вам — разъяснили.

— Что же это вам ясно? Разве вы знаете, какой там был документ?

— Какой бы ни был, а на мне еще нераскрытое убийство и три квартирных кражи, не считая изнасилования, которое еще с прошлого года висит. А кроме того, я ведь еще в СП подрабатываю охранником...

— В СП? В Союзе писателей?

— В совместном предприятии, — пояснил Зубков. — Если честно, то я с самого начала был против того, чтобы вашему заявлению дали ход. Но начальник настоял: ему там какой-то профессор звонил, просил помочь.

— Профессор? Звонил? — удивилась Анна Степановна. — Может быть, профессор Краснопёрое?

— Может, и Красноперов. — Зубков снова засобирался. — Что ж, пойду доложу результаты расследования. Я думаю, дело можно сдавать в архив. Уж как-нибудь история КПСС выдержит и этот удар. До свидания.

— Стойте! — неожиданно повелительно произнесла Анна Степановна. — Стойте, товарищ лейтенант милиции!

Зубков удивленно обернулся. —А? В чем дело?

— Садитесь, товарищ лейтенант! Я вам раскрою тайну этой папки.

— А может, не надо, Анна Степановна, — улыбнулся милиционер.

Он так мило улыбался. Он всем своим видом показывал, что любит хозяев этого дома, но... но не может быть им полезен в этом, извините, бредовом деле.

— Надо, — тоном, исключающим возражения, объявила Анна Степановна. — Надо.

— Ну хорошо, — обреченно вздохнул Зубков, опять усаживаясь на табуретку. — Слушаю вас.

Анна Степановна молчала, не решаясь начать.

— Смелее, смелее, гражданка Кузнецова. Чистосердечное признание облегчит вашу...

Но милиционеру не суждено было закончить фразу.

— В газетах пишут, — перебила его Анна Степановна, — пишут о деньгах партии... Читали небось?

— Ну?

— Всех интересует, где же эти деньги... Так?

— Ну так, так, — нетерпеливо проговорил Зубков. — Дальше-то что?

— Не торопите меня, Михаил Васильевич! Я и так очень волнуюсь!

Анна Степановна даже побледнела.

Охватившее ее волнение передалось и Зубкову, это было как гипноз.

— А разве в этой папке было что-то такое, что говорит про...

— Было.

— Про деньги? — вдруг почему-то охрипну в, спросил милиционер.

— Да,—решительно ответила Анна Степановна. — Именно. Про деньги.

— И как оно попало к вашему мужу? — недоверчиво поинтересовался Зубков.

— Из архива. Того самого, — почему-то прошептала Анна Степановна и показала пальцем наверх.

— А кто же ваш муж такой? — с сомнением произнес милиционер. — Кем он до пенсии был?

— До шестьдесят восьмого он в институте истории работал. А после в школе, учителем истории.

— М-да. Интересненькая история... Выходит, прокуроры и журналисты с ног сбились, разыскивая эти деньги, а там берут и отдают такой документ какому-то пенсионеру. Так, Анна Степановна?

— Мой муж не «какой-то», — обиделась женщина. — Его все уважают. А профессор Красноперов считает его работу очень перспективной.

Гипноз прошел.

— Все? — сухо бросил Зубков, вставая.

— Нет, не все! Сядьте, пожалуйста, Михаил Васильевич. Анна Степановна снова замолчала, словно набираясь сил перед битвой.

-Ну?!

— Ну была не была! Вы мне сразу понравились. Я даже мужу сказала: по-моему, это опытный следователь, он сможет нам помочь.

— К делу, Анна Степановна, к делу, — стараясь скрыть смущение, грубовато ответил Зубков.

— Хорошо, к делу. То, что я вам скажу, даже муж не знает. Понимаете, в тот день я, как сейчас, белье гладила. А рядом на столе эта папка лежала. Раскрытая. Ну я смотрю, одна бумага сильно мятая. Думаю, дай я ее тоже выглажу. Только прикоснулась к ней утюгом, как вдруг...

— Ну? Что «вдруг»?

Анна Степановна выдержала длинную, на зависть многим актрисам, театральную паузу.

— Те слова, которые на ней были — что-то насчет Семнадцатого съезда партии, — стали исчезать, а на их месте какието буквы и числа появляться...

— Вы хотите сказать, — Зубков сглотнул, — это были симпатические чернила?

— Вот не сказала бы, что симпатичные, — не поняла следователя Анна Степановна. — Да и бумажка обыкновенная, мятая, пожелтевшая вся.

— Да не симпатичные, а симпатические, — раздраженно проговорил милиционер. — Ну ладно! Вы говорите, что под тем текстом о Семнадцатом съезде в результате прикосновения утюгом стал появляться какой-то новый текст?

-Да.

— В виде букв и чисел? Анна Степановна кивнула.

— В виде.

Зубков достал блокнот и ручку.

—Вы можете изобразить, как это выглядело?

— Могу.

Анна Степановна взяла в руки блокнот и не задумываясь принялась стремительно строчить. Когда через минуту она наконец остановилась, перед Зубковым был исписанный сверху донизу листок.

— И вы все это запомнили? — усомнился он.

— Надеюсь.

Милиционер покачал головой.

— Так, так... «А», тире, милл., долл». Ну хорошо. «Милл»— надо понимать — миллион. «Долл» — это, конечно, доллары. А что такое «А»?

Анна Степановна неуверенно пожала плечами.

— Допустим, Англия, — предположил Зубков.

— И что тогда получается?

— Получается, Англия — миллион долларов. — Анна Степановна поежилась.

Милиционер хмыкнул.

— Продолжим. Дальше «Ф» — Франция — два миллиона долларов.

— А может, это Финляндия? — несмело перебила Анна Степановна.

— Или Филиппины. — Милиционер пристально посмотрел на женщину. — Во всяком случае «Ш», я думаю, не Шри-Ланка.

— Почему?

— Потому что. Мне кажется, что это Швейцария. Хотя... — Зубков вдруг снова захрипел, откашлялся, продолжил: — Анна Степановна, а вы ничего не перепутали?

— Нет, нет! Все точно вам нарисовала! Здесь еще «б» есть. Маленькое такое. Видите?

— Вижу. Тьфу ты, черт! Ну конечно! «Ш» большое и «б» маленькое! Это же Швейцарский банк! Шесть миллиардов в Швейцарском банке?! — Милиционер ошалело посмотрел на Анну Степановну. — Вы меня не обманываете?!

Женщина презрительно фыркнула.

— Выходит, что в этом древнем папирусе Семнадцатого съезда партии содержались тайные сведения о вкладах в иностранные банки?

— Выходит, — почему-то обреченно вздохнув, ответила Анна Степановна.

— Хорошо, — неожиданно жестко произнес Зубков. — Тогда, гражданка Кузнецова, вам придется ответить на мои вопросы! Начнем...

Казалось бы, телефон всегда звонит одинаково. И все же Маша сразу поняла, кто был на том конце провода.

Подошедшая к аппарату Юля протянула трубку матери.

— Тебя.

— Кто? — механически спросила Маша.

— Мужской голос... — пожав плечами, ответила Юля и, уже выходя из комнаты, добавила: — Наверное, отец какогонибудь двоечника!

— Я слушаю, — испуганно глядя вслед скрывшейся дочери, пролепетала Маша. — Это ты?!..

Дверь в прихожей открылась, и в квартиру вошел Сергей.

— Маша! Я пришел! — с порога пророкотал он. — Ваш папа пришел — икры принес!

Маша вздрогнула.

— Я не могу больше, — в ужасе прошептала она в трубку и уже громко добавила: — Извините, Татьяна Витальевна, но муж с работы пришел. Так что до свидания! До свидания! Я говорю, до свидания.

— С кем это ты так обширно прощаешься?

— Привет, дорогой! — Маша положила трубку и встала навстречу мужу.

— Привет, привет, — Сергей поцеловал жену. — Между прочим, весь день вам звоню — пробиться невозможно! Паузы, что ли, бы делали!

— Это родительница одна звонила, — смущенно объяснила Маша. — Мать Сорокина. А до этого химик. Просил уроками обменяться. Он пожарным подрабатывает, так у них какая-то тренировка с самого утра. Но увы, пришлось отказать: у меня тоже дела...

— Химик — пожарным? — изумился Сергей.

— А чему ты удивляешься? Сегодня это вполне нормально. Каждый зарабатывает как может.

— Золотые слова, — многозначительно проговорил Сергей. — Просто бальзам на сердце безработного.

— Прости, — смутилась Маша. — Я не хотела тебя обидеть. Правда!

— А ты меня и не обидела. Я тоже начал зарабатывать как могу.

Из пакета, с которым Сергей вошел в комнату, внезапно возникла гора шикарной снеди: баночка красной икры, крабы, батон сервелата, нет, два батона, упаковка импортного сыра, конфеты, какие-то невероятные консервы и, наконец, вполне обыкновенные апельсины...

— Вот смотри, первый бизнес.

— Господи, Сергей! Откуда все это?!..

— Что я вижу! — В комнату вошла Юля. — Откуда гуманитарная помощь?!

— Отсюда. — Сергей достал из кармана уже знакомые нам сверла. — Ну не гений ли я, что купил их? Небольшой ремонт гаража представителя нарождающегося класса... И вот. Расплата по бартеру.

— Отец, ты становишься настоящим рыночником! — расхохоталась Юля.

— Все это очень мило... — холодно проговорила Маша. — Но, Сергей! Я выходила замуж за талантливого инженера, а не за человека, распевающего на улице «паяем-лудим-сверлим». И ты считаешь это работой?!

— Ты когда-нибудь бываешь довольна? — зло бросила Юля, устремившись прочь из комнаты.

— Ты куда?! — в бешенстве воскликнула Маша.

— Так... Погулять с одним товарищем!

— С каким товарищем? Юля пристально посмотрела на мать.

— Который пишет письма.

— Какие еще письма? — подозрительно спросила Маша.

— Те самые! Ну что ты смотришь?! Я разве не понятно объяснила?

— Понятно. — Во всяком случае Маша все поняла и в ужасе оглянулась на мужа.

— Хорошо! — не унималась Юля. — Я могу и попонятнее!

— Иди! Иди куда шла!

— Да я вообще-то не тороплюсь... — издевалась Юля.

— Что у вас случилось? — ничего не понимая, поинтересовался Сергей.

— Не смей! — истерично выкрикнула Юле Маша.

— Зря ты так, мамочка!

— Да что все-таки случилось?! — начиная злиться, переспросил Сергей.

— Все в порядке, папочка. Пока все хорошо!

— Конспираторы! — покачав головой, констатировал Сергей и, взяв в руки банку икры, добавил: — Это больному деду отдадим. Возражений нет?

— Я занесу. — Юля выхватила банку из рук отца.

— Тебе по дороге? — удивился Сергей.

— Не беспокойся, па! Я на колесах! — прощально махнула рукой Юля.

Родители удивленно переглянулись.

Когда Анна Степановна вернулась наконец с кухни, Анатолий Федорович сидел в кресле, накрывшийся пледом, с книгой в руках.

— Ну что же твой Шерлок Эркюльевич Пронин?! — сухо произнес он.

— Ушел, — сдержанно ответила Анна Степановна.

— Как прошел первый допрос?

— Нормально.

— Значит, пыток пока не было?

— Нормально.

— Ты прямо как тот спортсмен, у которого на все случаи жизни было одно это словечко «нормально», — вскипел Анатолий Федорович. — А на человеческом языке нельзя рассказать?! Недостоин?!

— Ну что ты хочешь?! Что рассказывать, Толя? Я ему все объяснила.

— Что именно?

—Господи, Толя! Вот в тебе, кажется, пропал талант следователя!

— Просто мне хорошо известен твой талант заговаривать зубы больным. Причем так, что они отправляются на тот свет счастливыми.

— Как ты можешь так!.. — Анна Степановна была действительно обижена. — Они меня обожают! Все. Кроме тебя.

— Я тебя тоже обожаю, моя дорогая, — фальшиво улыбнулся Анатолий Федорович. — Особенно когда у тебя глаза не бегают, как сейчас.

— У меня?!.. Бегают?!..

— Бегают, бегают!

— Да, бегают! Но ничего такого я ему не сказала. Может быть, сгустила чуть-чуть...

— Что сгустила-то?!

— Ничего! Сказала, что в папке были особо секретные материалы Семнадцатого съезда.

— Положим, ничего особо секретного там не было, ты это прекрасно знаешь...

— Бойчей искать будут!

— Хотя вот тот протокол... — задумчиво произнес Анатолий Федорович.

— И про протокол сказала!

— И он, конечно, ужасно заинтересовался?! — взволнованно спросил Анатолий Федорович.

Однако Анна Степановна почему-то оценила реакцию супруга по-своему.

— Я не понимаю твоей иронии.

— Иронии?

— Да, Толя!

— По-моему, ты сама говорила, что это какой-то неопытный мальчишка.

— Сначала мне так показалось. А поговорили, и вижу — вполне нормальный молодой человек. Историей очень интересуется, в школе одни пятерки были.

— Может, и фамилию своего учителя назвал? — рассмеялся Анатолий Федорович.

— Я, говорит, понимаю, что нам очень нужна объективная, честная история КПСС. Для грядущих поколений. И я сделаю все возможное, чтобы найти папку.

— Так и сказал?

— Так и сказал.

— Надо же, какая прелесть. Даже доблесть! Только интересно, каким это образом он ее найдет? Будет подозревать всех и каждого, кто был в нашем доме в эти дни? Будет обыскивать их квартиры?

— Толя, — Анна Степановна помялась, — Толя, мне кажется, мы подозреваем одного и того же человека...

— Я никого, моя милая, не подозреваю! В моем доме воров не бывает!

— Откуда вдруг такая уверенность? Анатолий Федорович не ответил.

— Ну и что твой Михаил Васильевич?

— Михаил Васильевич обещал сделать все интеллигентно. Я ему верю. Больше того, я теперь уверена, что он землю будет рыть носом, чтобы найти папку.

— Почему это? — Анатолий Федорович подозрительно посмотрел на жену. — Ты ему так заморочила голову? Или он так влюблен в историю КПСС, что...

Но очередной звонок в дверь не дал ему договорить.

— Наверное, Катя вернулась... — идя открывать, проговорила Анна Степановна.

— Сомневаюсь, у нее же ключи есть, — удивился Анатолий Федорович.

Однако это была не Катя.

— Здравствуйте, дорогие дедушки и бабушки, — в духе «Спокойной ночи, малыши» проворковала вошедшая Юля. — Дедуля! Ну как ты?!

— Жить буду — летать никогда!

— Не понял?!

— Ты сама так всегда говоришь.

— А поточнее? — нахмурилась Юля.

— Выражаясь языком твоей бабушки — нормально.

— Да какой там — нормально! — вмешалась Анна Степановна. — Волнуется! Нервничает!

— И все из-за этой дурацкой истории? — Сообразив, что ляпнула не то, Юля поспешила исправиться: — Я не вообще об истории, а только о...

— Ладно, ладно, — не стал цепляться Анатолий Федорович. — Вообще-то историю ты любишь. Я знаю. Но только средних веков. Про рыцарей.

— А что? Рыцарей так не хватает, дед. Правда, недавно я одного встретила.

— Печального образа, я так полагаю? — уточнил Анатолий Федорович.

— Нет, к счастью, — расхохоталась Юлька. — Веселого. Умного. И на белом коне!

Анна Степановна нервно посмотрела на мужа. Анатолий Федорович поморщился.

— На белом, говоришь?

— Да уж! — Юля предпочла поскорей сменить тему. — Чуть не забыла!

Из сумки явилась на свет банка икры.

— Это тебе, дед, от твоего богатого сына. Он теперь получает зарплату икрой и прочими недоступными простым гражданам деликатесами.

— Что за вздор?! Не понимаю! — недоуменно хмыкнул Анатолий Федорович.

— Это не вздор. Это бартер.

— Бартер? — растерянно повторила Анна Степановна.

— Ну, когда за работу расплачиваются бутылкой, неужели ты не понимаешь? — зло пояснил Анатолий Федорович. — Ты же сама это не раз проделывала с нашим уважаемым сантехником Филиппом Иванычем.

— Так он что теперь... — Анна Степановна никак не могла подобрать подходящие слова. — Он теперь Филиппом Ивановичем работает?

— Ваш сын, — балагурила Юлька, — он глава сверлильной фирмы «Кузнецов и Ко»!

— Иными словами, сверлит дырки. — Анатолий Федорович повернулся к жене. — Помнишь, ты говорила, что он купил сверла?.. Ну что ты молчишь?!

— Какой кошмар... Наш Сергей... Какие-то дырки... Толя, поговори с ним! Он только тебя слушает!

— Ну поговорю, и дальше что? Ему семью кормить надо. — Анатолий Федорович пристально посмотрел на Юлю. — А ты, внучка, как думаешь?

— Я?! Я не знаю... Вы, главное, не волнуйтесь! Отец обязательно найдет нормальную работу. У нас еще ни один талант не пропадал. Не здесь, так за бугром! Бугор нынче низкий, его перепрыгнуть в один прыжок можно, как говорит моя подруга Костикова. Бабушка, не делай большие глаза! Я же шучу. У меня хорошее настроение.

Анатолий Федорович обнял внучку.

— Вот это приятно слышать. Честно говоря, в нашей несчастной стране главный дефицит сегодня — это дефицит хорошего настроения.

— Это не моя проблема! — Юля выскользнула из дедушкиных объятий. — Ну мне пора! Чао! Не болейте! Не тоскуйте! Не плачьте!

— Ты куда? — воскликнула Анна Степановна. — Я сейчас оладьи испеку, ты же их любишь!

— Некогда, ба! Я теперь тоже перехожу на бартер. Мне есть чем торговать, — кокетливо потянулась Юля и устремилась в прихожую. ~

— Тьфу, болтушка!

Проводив внучку, Анна Степановна неторопливо вернулась к мужу.

— Ну что происходит с девчонкой! Такое несет!.. Страшно делается!

— Просто она взрослеет, — не отрываясь от газеты, спокойно проговорил Анатолий Федорович. — И не надо лезть ей в душу. Не надо!

— А кто лезет?! — возмутилась Анна Степановна. — Но эти слова «Мне есть чем торговать...»!

— Действительно есть! У нее в отличие от некоторых есть чувство юмора. И не мешай мне, пожалуйста. Я должен, наконец, дочитать статью Красноперова, он просил позвонить и поделиться моей точкой зрения.

Анна Степановна отвернулась к окну.

— Другого ответа я от тебя и не ждала...

Она вдруг замолчала, в ужасе глядя в окно вниз.

— Что случилось? — почувствовав неладное, настороженно поинтересовался Анатолий Федорович.

— Машина... — почему-то шепотом ответила Анна Степановна. — Та самая, белая... Юля садится в нее...

Глава шестая. ВЫХОД В СВЕТ

Дом моделей Игоря Шведова переживал не лучшие времена. Начатый с размахом ремонт оборвался, не успев начаться, — денег не хватило. Вернее, сломать старое, конечно, хватило, а вот построить новое...

Знаменитый кутюрье ночей не спал, пытаясь найти спонсоров, привлечь государство, заинтересовать иностранцев...

Нет, никто не отказывал. Все клялись в вечной любви и преданности, охотно соглашались одеваться у великого мастера всю оставшуюся жизнь, но денег не давали.

Так и стоял этот храм моды, внушая почтение своей величественной коробкой и повергая в уныние своими развалинами внутри.

В этот дом Маша пришла впервые.

Впервые с тех пор, как познакомилась с Игорем Андреевичем в доме своего ученика Сорокина, того самого неуча Сорокина, которого Маша натаскивала по русскому.

В дипломатическом доме ученика — а его папа был работником посольства не то в Бельгии, не то в Голландии — можно было встретить самых неожиданных и известных людей. Среди таких знаменитостей оказался и Игорь Шведов, уже немолодой, но все еще роскошный и неподражаемый.

За все годы супружеской жизни с Машей такое случилось впервые...

— Вы Мария Петровна?

Маша вздрогнула от неожиданности. За ее спиной стояла Регина — верный оруженосец Шведова. Одни считали ее секретаршей модельера, другие администратором, но, пожалуй, самое точное определение дал ей сам Шведов. «Душехранительница», —ласково назвал ее как-то Игорь Андреевич.

— Я не ошиблась? — Регина широко улыбалась одной из тысячи фальшивых улыбок, хранившихся в ее суперпрофессиональном арсенале.

— Да-а, — стараясь казаться завсегдатаем подобных заведений, ответила Маша.

— Звонил, звонил... — жестом приглашая Машу пройти, пропела Регина. — Сказал, что летит!

«Душехранительница» усадила Машу за столик, на котором уже возвышался элегантный бокал с чем-то темно-желтым, украшенным долькой лимона, льдинкой и необычной формы соломинкой с зонтиком.

Рядом, на изящном, похоже старинном, фарфоровом блюдечке, лежали орешки.

— Угощайтесь, пожалуйста, — проворковала Регина. — Он скоро будет.

— А... — Маша запнулась, не в силах скрыть охватившее ее смущение.

— Что-нибудь не так?

— Нет-нет. Все в порядке, — Маша увидела то, что искала, — телефон.

— Тогда я вас ненадолго оставлю. — Регина окинула Машу оценивающим взглядом, еще одним и, видимо так и не поняв, что нашел в этой уже не юной барышне Шведов, поспешно скрылась.

Сергей, к счастью, подошел к телефону сразу.

— Манюня?! Привет!.. Да все в порядке у нас. Все в порядке. Ты где? Лучше бы они вам зарплату повышали, а не квалификацию!.. Что ж, и ужинать без тебя?! Ну хорошо-хорошо. Может, тебя у метро встретить?..

— Ни в коем случае! — сорвалась с шепота на крик Маша. И тут же, испуганно глядя на дверь, вдруг появится Регина или, того хуже, сам Шведов, бессильно пролепетала: — Здесь еще сам Аверинцев выступать будет... Я даже не знаю, когда освобожусь...

Она не привыкла врать. Не хотела привыкать!.. Все козлы! Ну все как один! Только Игорь Андреевич человек!

В комнату влетело нечто гигантского роста и в одном нижнем белье. При ближайшем рассмотрении «нечто» оказалось вполне привлекательной манекенщицей.

— Вы кто, а?! А он в телефоне, что ли?! Дайте! Дайте мне его немедленно! — Рука манекенщицы потянулась к трубке.

— Что вы делаете! — загораживая собой телефон, проговорила Маша.

— Дайте сюда!

— Да вы что!

— Скажите ему, что Семендяева требует!.. — не унималась красавица.

— Вы с ума сошли! — Маша еще плотнее прижала к себе трубку.

— Видишь, Семендяева?! — раздался повелительный голос Регины. — Посторонние и то с одного взгляда тебе диагноз ставят! Вы уж извините нас, Мария Петровна! Эти дивные ноги — наша беда!

Подошедшая к Семендяевой Регина посмотрела на нее снизу вверх и вдруг зло прикрикнула:

— А ну кыш отсюда!

— Ой! Ну прям умираю от страха, — стараясь казаться независимой, бросила манекенщица, но все же почла за благо ретироваться.

Буквально через секунду ни ее, ни Регины уже не было в комнате.

— Нет-нет, Сереженька! Все у меня в порядке... — снова зашептала в трубку Маша. — И не надо за мной приезжать. Я говорю, не на...

Последние слова застряли у Маши в горле. Рука придавила разъединительную кнопку и тут же сползла с нее. Из телефонной трубки раздались гудки. Перед Машей стоял сам Игорь Шведов.

— Прости, солнышко! — Шведов взял Машину руку в свою и нежно поцеловал.

Маша смущенно потянула руку назад, но модельер удержал ее.

— Жуткая пробка! Ездить стало просто невозможно! Хоть продавай машину!

— А вы купите себе вертолет. Что вам стоит.

— Считаешь? — на полном серьезе среагировал Шведов. — Я подумаю... Хотя, собственно, чего тут думать. — Шведов согнулся над селектором. — Регина?! Сколько стоит вертолет?

Машино лицо вытянулось от изумления. Игорь Андреевич расхохотался.

— Шучу, Региночка! Шучу, солнышко! Скажи мне, Фигаро пошел? Отлично. Тогда отруби меня. Да. Минут на сорок. А что филиппинец? Впрочем, он мне надоел! Пусть отправляется к себе на Филиппины тоску разгонять. Я наконец проверил его через посольство: в цифрах, которые он называет, нуля три нужно мысленно стирать сразу, а еще два потом... В лучшем случае мелкий лавочник по части бижутерии. В худшем проходимец. Да! Жулики! Кругом одни жулики! Вот так. Хорошо. Спасибо, солнышко, отключаюсь.

Шведов подошел к Маше.

— Присядь сюда, пожалуйста.

Игорь Андреевич усадил растерянную Машу на старинный стул и, отступив на пару шагов, замер, любуясь ею словно художник своим творением.

— И что дальше? — недовольно спросила Маша. Ответом была белая простыня, опустившаяся ей на плечи.

Маша испуганно оглянулась: у нее за спиной стоял Алик-Фигаро, мрачный субъект в белом халате. В его руках были расческа и ножницы.

— Что происходит! — воскликнула Маша, заметив наконец столик на колесиках, весь заваленный парикмахерскими принадлежностями.

Шведов улыбался.

— Я хочу знать, что происходит?! Это издевательство какое-то! — пытаясь сдернуть с себя простыню, продолжала возмущаться Маша.

— Все в порядке, Машенька! Это Алик. Небольшой сюрпризик... — Шведов вдруг хлопнул себя по лбу. — Совсем забыл. Еще минуточку, извини!

— Что значит — Алик?! Что значит — сюрприз?! — снова закричала Маша.

Ответа не последовало. Модельер подскочил к селектору.

— Регина! Только ты филиппинцу ничего не показывай! Ну что мы с ним разобрались! Не надо!

Тем временем стремительный Фигаро уже коснулся рукой Машиных волос.

— Вы с ума сошли?! Не трогайте меня! Кто вам дал право! — Маша вскочила.

— Сядь, — отрываясь от селектора, строго проговорил Игорь Андреевич.

Словно нашкодившая ученица, Маша вернулась на стул.

Похоже, она сама не понимала, почему так послушна, но повелительные нотки шведовского голоса не оставляли вариантов.

— Ты можешь пять минут посидеть спокойно? — уже мягко добавил Игорь Андреевич. — Я обещаю тебе, что это не смертельно. Почти.

Маша снова покорно дала накинуть на себя белую простыню.

— Извини, Региночка, — вернулся к селектору модельер. — У меня тут мысль одна возникла, редкого, свойственного только мне остроумия: а что, если женить его на Семендяевой? Как кого? Филиппинца! Во-первых, отдохнем от него! Во-вторых, от нашей красавицы!

Слушая Регинин щебет, Шведов лукаво улыбнулся Маше.

Она притихла, отдав себя в руки колдующего над ней Алика, и теперь взгляд ее выражал неизмеримую тоску человека, уже не ждущего от жизни ничего хорошего.

— Работай, солнышко. Работай. — Модельер закончил свою беседу и приблизился к Маше.

— Зачем вам это надо? — тихо спросила она.

— Нет! Это потрясающе! Вы только посмотрите на нее! Что с лицом, Маша? Можно подумать, тебя стригут перед тем, как вести на гильотину.

— Игорь Андреевич, в следующий раз, когда вам захочется пошутить, будьте добры, выбирайте для своих шуток девочек помоложе, ладно?

— Все?

Маша не ответила.

— Значит, все.

— Нет, не все, — ядовито проговорила Маша. — Просто меня всегда учили не критиковать высокое начальство при подчиненных.

— Ерунда! — Шведов небрежно махнул рукой. — Уж при ком, при ком, а при Алике ты можешь чувствовать себя совершенно свободно. Он глухонемой.

Алик с интересом посмотрел на Шведова.

— Он, правда, читает по губам, — задумчиво произнес Игорь Андреевич, — но ты же сидишь к нему спиной. Так что можешь говорить про меня все что хочешь! Все самое страшное и отвратительное!

— Ах так!.. — завелась Маша. — Тогда я скажу! Скажу! Что ты думаешь, я не вижу, что все эти жесты, слова, шуточки, что все это давно отрепетировано?! Проверено десятки и сотни раз. Сколько у тебя манекенщиц? Двадцать? Тридцать? Сто тридцать? Неплохой гаремчик!

— Ты упустила манекенщиков! Говорят, мальчиками я тоже балуюсь.

Маша оторопело замолчала.

— Боже мой! Какая же ты дурында! Ну где вы еще видели такую... — Шведов перебил сам себя. — Ты хоть знаешь, от кого так старательно отбрыкиваешься?! Мария! Это же Фигаро! Сам великий Фигаро! Лучший цирюльник одной шестой части суши! Ты знаешь, что готовы отдать ему женщины, лишь бы он взял в придачу их голову?!

— Не знаю, — еще насупленно, но все же понемногу отходя, пробормотала Маша. — Не знаю, на что там готовы ваши женщины! Но любая женщина, по-моему, хотела бы иметь перед собой зеркало, когда ее стригут!

— Какое зеркало, Маша?! Побойся Бога! Это же — Фигаро! Фи-га-ро!

— Да хоть папа римский! Почему я должна себя чувствовать каким-то бесправным кротом?!

— Кем?!

— Кротом. Щенком подопытным!

— Так, еще одно слово — и Алик сделает из тебя новобранца. А потом я позову филиппинца с Семендяевой и отправлю тебя с ними на Филиппины. Будешь служить в филиппинской армии и с тоской вспоминать о родине.

— Ну, знаете, Игорь Андреевич!..

— А еще раз назовешь меня Игорем Андреевичем... — Шведов на мгновенье задумался, прикидывая достойную кару, — я позвоню голландцу. Да-да. Тому самому, который имел неосторожность нас познакомить, и скажу, что его учительница русского языка, которая и мне поначалу удивительно понравилась, на самом деле никакая не учительница, а агент. Агент, подосланный к нему всемирной лигой зануд и дурынд!

Маша уже собиралась ответить все, что она думала по поводу модельеров, голландцев и всемирных лиг, когда в комнату влетела Регина.

— Виновата, — с порога выпалила она.

— Региночка, мы же договаривались, — укоризненно покачал головой Шведов. — Меня нет. Я умер. Жива только вечная обо мне память.

— Ай эм сори, Игорь Андреевич. Небольшой форс-мажорчик. Все шестнадцать костюмов для клипа режиссер требует почему-то за сутки до съемок. Я ему говорю: за час привезем — что они там ночью отсвечивать будут, правильно? При нынешнем-то воровстве! Унесут — и не заметишь! Так он права начал качать! Вопит как резаный!

— Ну, естественно, потому что он профессионал, а ты... солнышко. Видишь ли, дорогая, есть такая стадия — называется «освоение костюмов», и это, между прочим, входит в контракт. Ну не могут шестнадцать девок натянуть на себя костюмы прямо перед включением камеры. Поняла?

— Поняла, но не прочувствовала, — недовольно заявила Регина. — Кто за это отвечать будет? Я имею в виду, если они пропадут? Вы же сами с меня голову снимете! С ними же полк охраны посылать надо.

— Ты еще скажи — дивизию!.. И совсем не обязательно полк. Одного морского пехотинца будет вполне достаточно, — устало пояснил Шведов.

— Артюши, что ли?

— Ты меня иногда потрясаешь! У нас что, есть другие морские пехотинцы?

— Все ясно, Игорь Андреевич, — вздохнула Регина. — Разрешите приступать?

— Приступай, солнышко, приступай, роднуля! — И Шведов обернулся к Маше.

Бросив цепкий, профессиональный взгляд, Игорь Андреевич остался доволен.

— Ну что ж, Мария Петровна. Пожалуй, я еще крепко подумаю, подпускать ли вас к зеркалу.

— Неужели так страшно?

— Напротив, солнышко, напротив. Предчувствую шок совсем иного рода.

Маша вдруг посерьезнела.

— Скажи, а ты всех окружающих тебя женщин «солнышками» называешь?

— Нет. Только любимых. —А нелюбимых?

— Нелюбимых — рыбками, — почему-то раздражаясь, ответил Шведов.

— Небогатый лексикончик.

— Куда уж нам! Мы ж русскому языку не учим. Наше дело маленькое — народ одевать.

— Народ к твоему салону и близко не подойдет, — оборвала Шведова Маша.

— Это смотря какой народ.

Игорь Андреевич ответил уверенно. Чувствовалось, что вести подобные разговоры ему не впервой.

— Простой народ. Обычной нашей женщине, чтоб твое платьице купить, нужно лет десять работать не разгибаясь. Или пятнадцать?

— Не могу с тобой не согласиться.

— Вот и надо говорить, что работаешь не для народа, а для элиты, — удовлетворенно заключила Маша.

— А что в этом плохого, солнышко? — Шведов по-прежнему был спокоен. — Сегодня для элиты, завтра — для народа. Тут же все очень просто: нужно только захотеть купить мое платье. Вот и все дела.

— Ну да! — Маша скептически хмыкнула. — И дед-мороз принесет его тебе на дом.

— Почти угадала. Только этим дедом-морозом будешь ты сам. Или — сама. А почему нет?! Я ведь как рассуждаю: если ты хочешь жить лучше, значит, для этого нужно немножко больше поработать. Совсем немножечко. Все очень просто. Каждый человек — дед-мороз своего счастья. — Подумав, Шведов улыбнулся и заключил: — Или баба-яга.

— До чего ж ты собой доволен! — Маша неприязненно посмотрела на Шведова. — Тебе хорошо рассуждать. Ты — всемирно известный модельер! С филиппинцами вон торгуешь. Клипы снимаешь. Тебе по утрам в автобусе ноги не отдавливают — на белом «мерседесе» ездишь. Со всей семьей в одной комнатенке не ютишься — салон в центре Москвы имеешь. Не всем так везет в жизни. — Маша на мгновенье замолчала и, словно решив добить Шведова, издевательски добавила: — Солнышко!

— Ты где родилась? — мгновенно среагировал Игорь Андреевич.

— В каком смысле? — растерянно переспросила Маша.

— В прямом.

— В Москве, — удивленно ответила Маша. — А, собственно, что ты спрашиваешь? .

— А я, солнышко, в Челябинской области. Ты даже города такого не знаешь. Не знаешь, не знаешь! В детский сад я ходил в Ямало-Ненецком национальном округе, а первые три класса учился в Средней Азии. С четвертого по шестой в Прибалтике, а закончил школу — в Смоленске, потому что мой папа, от которого я, как ты сообщила, унаследовал и автомобиль и салон в центре Москвы, был военным строителем, и каждые два-три года его переводили на новое место.

Шведов перевел дух. А может быть, задумался, стоит ли продолжать? Помолчав немного, он все же продолжил:

— А моя мама всю жизнь работала библиотекарем... и когда папа умер — а мне тогда было четырнадцать лет, мы с мамой вдвоем жили на ее семьдесят рублей и на папину сторублевую пенсию... И работать я пошел в шестнадцать лет на самый что ни на есть завод самым что ни на есть рабочим. А потом четыре года служил на флоте...

— Прости, прости, — перебила Шведова Маша. — Я не хотела тебя обидеть.

— А ты меня совсем не обидела. Ну нисколечки! Я просто наконец решил тебе объяснить, что к чему. Тебе же, наверное, интересно узнать мою биографию? Не правда ли?! Но если бы я даже родился в Москве, в семье академика, это бы все равно ничего не меняло. Только в том случае, разумеется, если бы я родился с талантом.

— А ты себя любишь.

— Конечно, люблю. Себя нужно любить. А иначе в жизни ничего не получится. Кстати, солнышко, ты «Гороскоп президента» видела?

— Нет. А что это?

Шведов укоризненно посмотрел на Машу.

— Это же фильм века. Четыре «Оскара». В главной роли Гаррисон Форд.

— Готово, Игорь Андреевич.

Маша вздрогнула. Прозвучавший у нее за спиной голос принадлежал Алику-Фигаро.

— Как? — Маша изумленно посмотрела на парикмахера. — А вы разве?..

— Это у него временное, — улыбнулся Шведов. — В перерывах. А как только работать начнет — все. Глухонемой. Кстати, из семьи академика. Правда, Алик?

Фигаро кивнул.

— Ну я пойду?

— О чем разговор, Алик, — воскликнул Игорь Андреевич. — Конечно. Спасибо тебе огромное!

Толкая перед собой столик на колесиках, Алик с достоинством удалился.

— Теперь, — обращаясь к Маше, проговорил Шведов, — я Думаю, ты можешь смело посмотреть на себя.

Бережно ощупывая голову, словно пытаясь определить на ощупь, хороша ли новая прическа, Маша поспешила к украшавшему стену зеркалу.

— Ну как?

Вопрос был задан проформы ради. Маша не могла скрыть восторга.

— Ничего... — завороженно глядя на свое отражение, произнесла она.

— Что-что?.. Не слышу?.. — иронично переспросил Игорь Андреевич.

— Ничего, — смущенно пробормотала Маша. Шведов расхохотался.

— Красота — это страшная сила, солнышко.

— Игорь Андреевич! — ворвалась в комнату Семендяева. — Игорь Андреевич! Ну это же надо быть такими козлами!.. Я им говорю...

Шведов окинул манекенщицу цепким взглядом и, не дослушав, обратился к Маше:

— Тебе платье нравится?

— Какое?

Игорь Андреевич кивнул на притихшую Семендяеву.

— Вот это. Из последней коллекции...

— Хорошее платье, — неуверенно ответила Маша, посмотрев на манекенщицу.

Шведов снова перевел взгляд на Семендяеву:

— Раздевайся.

— А... — издала неясный звук манекенщица, но тут же покорно принялась стягивать с себя платье.

— Как?! — воскликнула Маша. — Зачем?..

— Вопросы здесь задаю я, гражданка Кузнецова Мария Петровна!

Понять, когда Шведов был серьезен, а когда шутил, было невозможно. Выражение его лица не менялось.

— Можно идти? — протягивая шефу платье, по-солдатски спросила Семендяева.

— Иди, Лена. Иди, — позволил Шведов, но, едва девушка повернулась, остановил ее: — Стой!

Семендяева подчинялась как на плацу.

— Маш, нога у тебя — какой размер? Тридцать шесть? Тридцать семь?

— Тридцать шесть с половиной, — обалдело ответила Маша.

— Снимай-ка туфли, Семендяева, — вздохнул Шведов. — И побыстрей!

Выполнив команду, Лена замерла, вопросительно глядя на Шведова.

— Ты хочешь еще что-нибудь снять? — Шведов окинул взглядом белье манекенщицы.

— Как скажете.

— Я скажу — иди. Иди, иди...

— Ну и порядки у вас! — глядя вслед ушедшей Семендяевой, произнесла Маша.

— Одевайся. — Шведов протянул платье и туфли.

— Ты это серьезно?

— Все абсолютно новое. Надевалось только для примерок, — по-своему поняв Машино замешательство, отреагировал Игорь Андреевич.

— Я не про это... — попробовала объяснить Маша.

— А, ты в этом смысле... — Шведов насупился. — У нас мало времени. Одевайся.

— Что значит — у нас мало времени?

— Оденешься — объясню.

— А если не оденусь?!

Игорь Андреевич на мгновенье задумался. Мрачно посмотрел на Машу.

— Тогда, вероятно... Нанятый мной двоечник из твоего класса каждое утро будет писать на доске большими буквами «Маринда-Дурында». — Шведов улыбнулся. — Уж это-то я тебе обещаю, солнышко.

— Шантажист, — отбирая у Шведова туфли и платье, вздохнула Маша.

— Ширма в уголке, — кивнул Игорь Андреевич.

Так и не дождавшийся жены Сергей смотрел телевизор. Это у них так называлось: «смотрел»! Вообще-то он просто сидел в кресле с закрытыми глазами перед горящим экраном.

— Ты уже в отрубе? — зашла в комнату Юля.

—Я? — не открывая глаз, уточнил Сергей. — Я разозлился и считаю до ста, чтобы это прошло.

— До скольких уже сосчитал?

— У тебя еще есть вопросы?

— Есть. На кого ты снизошел разозлиться? — Юля подошла к телевизору. — И почему он так ослепительно горит, а ничего не показывает?

—А так, по-моему, спокойнее. Я его на несуществующий канал посадил.

— Пап, ты уже совсем, что ли? — выключая телевизор, воскликнула Юля.

— Ты знаешь, доченька... Сердце чего-то болит. — Сергей открыл глаза.

— Может, спать ляжешь? — участливо спросила Юля.

— А мама? Вдруг она позвонит, встретить попросит... Они же все стращают. Сейчас хронику городских происшествий передавали. Газовые баллончики у шпаны... В лицо прыснули — человек в их руках. И главное, эту гадость продают свободно! В коммерческих!

— А если бы продавать запретили, то все равно ничего бы не изменилось. Я тебя уверяю. Только стоило бы вдвое дороже. Какой смысл?

— Они еще передали, — не унимался Сергей, — что в ванной утонул химик. Тридцать шесть лет. Безработный.

— Что значит — утонул?

— Вот и я спрашиваю! Что значит—утонул? До бортика не доплыл? Выдохнулся?! Или волной накрыло?!

Сергей схватился было за сердце, но тут же отдернул руку, чтобы не видела дочь.

Однако от Юли этот жест не скрылся.

— Пап, иди спать! —А мама?

— Если позвонит, — уговаривала Юля, — я тебя подниму,

Сергей подчинился. Встал. И, уже не скрывая прижатой к груди руки, добавил:

— Скажи маме. Сашка просил разбудить его на полчаса позже. У них первый урок отменили. Он такой счастливый по этому поводу.

— Может, тебе валокордин принять или валидол? — взволнованно проговорила Юля.

—А где их взять?!

В коллекционном платье Маша была неотразима. Куда там Семендяевой!

— Ну что? Шерон Стоун? — стараясь скрыть свою неуверенность, спросила она.

— Ни в коем случае! — неожиданно эмоционально среагировал Шведов. — Мария Петровна Кузнецова собственной персоной! Ты знаешь, получилось даже лучше, чем я думал. Можно визажиста не звать...

— Ну хорошо, — оторвавшись от зеркала, проговорила Маша. — Может быть, теперь ты мне объяснишь, зачем понадобился весь этот спектакль?

— Теперь — объясню!

Шведов вынул из кармана два пригласительных билета и протянул их Маше.

— Дом кино? — Маша повертела билеты в руках и замерла, не зная, куда их деть.

— Совершенно верно. Сегодня премьера нового американского фильма. Четыре «Оскара» получил. Ну я тебе рассказывал... Будет весь цвет интеллигенции и буржуазии. И, если ты не хочешь, чтобы мы опоздали, пора выходить.

Маша кивнула и... скомкав билеты в руке, швырнула их на пол.

—В чем дело?

— А ты не понимаешь?! — с угрозой произнесла Маша.

— Нет. —Жаль.

—А все же?!

— Хватит строить из себя дурачка. Да, действительно, у меня нет средств на то, чтобы стричься у модного парикмахера. И шампунь хороший купить, по правде сказать, мне тоже уже не по карману. И платье свое выходное я ношу уже четвертый год. Но это совсем не означает...

Шведов неторопливо нагнулся и подобрал валявшиеся на полу пригласительные.

А Маша не унималась:

—Я-то думала! Влюбился! А ты, оказывается, просто стесняешься моего вида!.. Сказочный принц!..

Маша ждала, что он что-нибудь скажет, возразит, накричит на нее в ответ, наконец, но Шведов только молча и все так же не спеша разорвал билеты.

Маша оторопело замолчала.

— Извини, — тихо проговорил модельер. — Я просто хотел, чтобы ты была похожа на женщину.

Шведов подошел к столу. Нажал кнопку селектора.

— Регина?! Слушай, я забыл сказать Алику, что я все для него сделал. Найди его, пожалуйста.

— Ты очень обиделся, — подходя к столу, виновато проговорила Маша.

Шведов с грустью посмотрел на нее, покачал головой, потом вдруг резко притянул к себе и поцеловал.

— И таким безумным педагогам мы вверяем судьбы наших маленьких, беззащитных детей, — отрываясь от Маши, нежно прошептал Игорь Андреевич.

— Как же мы теперь?

— В каком смысле?

— Ну без приглашений... — глядя в пол, смущенно произнесла Маша.

Шведов с недоумением посмотрел на Машу, хотел что-то сказать, но вместо этого расхохотался как безумный. Казалось, что он лишился рассудка.

— Что ты смеешься? Нас же не пустят!

— Меня, может, и не пустят, но тебя пустят точно!

— Почему?

— А обычно всех, за кого я прошу, пускают.

— Да ну тебя! Ну да, да! Я не подумала, что тебя и так каждая собака знает! — Маша смущенно улыбнулась, сделала шаг к Шведову, но... остановилась, изменившись в лице.

— Что опять, Мария Петровна?

— А когда это закончится?

— У нас проблемы со временем?

— Не отвечай вопросом на вопрос!

— Не знаю. Думаю, что к двенадцати.

— А как же мои домашние?

— В каком смысле?

— Что я мужу скажу?! — озабоченно проговорила Маша. — Ты об этом подумал?!

— Ты хочешь, чтобы это было моей проблемой? — тихо, но решительно спросил Шведов. — Я готов.

— Нет-нет, — испугалась Маша.

— Тогда пошли! — заключил Игорь Андреевич.

Из сумки Маша достала не ключи, а расческу.

Стоя перед запертой дверью своей квартиры, она резкими движениями уничтожала великолепие, созданное Аликом-Фигаро. Ни Юле, ни Сергею лучше этого не видеть.

Если бы великий парикмахер мог представить, во что превратится плод его трудов... Как жалко, что приходится совершать этот «акт вандализма». Очень жалко. Маша вспомнила глаза светских львиц, явно узнавших в ее прическе работу Алика.

Дверь неожиданно распахнулась.

— Может, зайдешь? — Юля в упор смотрела на мать. — Рады будем тебя видеть!..

Пряча за спиной расческу, Маша вошла в квартиру.

— Ключи, понимаешь, куда-то засунула... — попыталась оправдаться она.

— Где ты была? — с угрозой спросила Юля.

— На методическом совещании... — стараясь делать вид, что ничего не произошло, ответила Маша. — У нас сейчас курсы по повышению квалификации...

— Интересно, какую это квалификацию повышают по ночам?.. — беспощадно произнесла Юля.

Маша молниеносно и автоматически влепила дочери звонкую оплеуху и, раскаиваясь в собственной несдержанности, тут же прижала Юлю к себе, запричитала:

— Юля! Юленька, извини!

— Отец лег ровно в одиннадцать, — сухо проговорила Юля. — Можешь ему сказать, что пришла в четверть двенадцатого. Я подтвержу.

Маша подняла глаза на часы. Стрелки показывали половину второго.

»

Глава седьмая. ПОРНУХА

Магазинчик у Гоши был небольшой: крохотный торговый зал и подсобка. Товара немного. Зато бросались в глаза стеллажи с кассетами — видеопрокат. Бизнес по нынешним временам выгодный чрезвычайно.

Сергей складывал в «дипломат» сверла, дрель — ремонтировал кое-что по Гошиной просьбе.

— Слушай! Кому только не звонил, — говорил Сергею Гоша, возясь у сейфа. — Нет для тебя работы. Хоть тресни. У меня, правда, идея одна возникла. Мужик один из отпуска вернется... Я с ним поговорю...

Гоша с ведомостью и деньгами подошел к Сергею, протянул две крупных купюры.

— Держи.

— Да ты что?! Я же всего два светильника повесил!

— Нормально-нормально. Только подпиши. Мне для отчетности нужно.

— Ну неудобно как-то... — Сергей все-таки расписался в ведомости. — За час работы...

— Зато какой час! Когда еще весь город спит! — Тут Гоша, конечно, загнул, но и в самом деле было еще очень рано — девять утра. — Это же ценить надо! Слушай, у меня к тебе просьба будет. — Гоша вынул видеокассету из коробочки с надписью «Мультфильмы. «Том и Джерри». Вставил в видеомагнитофон. — Сестра твоя очередной предлог придумала. Чтобы со мной встретиться. Мультфильмы для ребенка просит. Я ей подобрал, но только... Передай ей сам. Идет?!

— Конечно.

— Я, кстати, сам мультики люблю-обожаю. — Гоша нажал на «плей». Но на экране вместо мультика возникли кадры самой что ни на есть «крутой порнухи». — Сволочи! Что ж они делают! — проговорил Гоша оторопело.

— А по-моему, неплохо... — Сергей с любопытством глядел на экран.

— Да иди ты! Мало им бабок! Ни у кого продавцы столько не получают! Они же меня под монастырь подведут! Я же категорически запретил! Гады!

— Это из тех кассет, которые вы напрокат даете?

— Ну естественно! Главное, у меня и без того доброжелатель есть. Гнида чиновная! Так он только и ждет, чтобы ко мне придраться и магазин прикрыть.

— И чем ты заслужил такое большое человеческое чувство?

— Денег я ему не отстегиваю. Нет, я дал сколько полагается. Потом он еще попросил. Я опять дал. И знаешь, ему понравилось...

— Так ты думаешь, что это кто-то из продавцов подрабатывает?

— Может, подрабатывает. А может, меня подставляет. В нашем деле всяко бывает. Узнаю, кто именно, — голову оторву!

Сергей оглядел стеллажи с кассетами.

— Ты бы пока на всякий случай изъял те, что с порнухой.

— А то я знаю, какие они! Здесь же кассет сотни две. Все не перепроверишь. Ладно. Нечего мне сочувствовать. Разберусь как-нибудь!

— Может, тебе помочь чем?

— Помочь?

— Юля!

Голос матери вернул Юлю «на землю». До этого она дремала, лежа под одеялом, с шарфом на шее. Юля болела. Участковый врач говорил, естественно, ОРЗ.

Маша вбежала в комнату, на ходу заканчивая свой туалет. Она очень спешила.

— Юль! Значит, курицу через пятнадцать минут выключишь! Отцу скажи, чтобы обязательно купил хлеб! Я могу не успеть. Сашку покормите... Да! И горло полощи! Обязательно полощи горло! Фурацилин знаешь где?

— Как ты сегодня здорово выглядишь! — сделала матери комплимент все еще сонная Юля.

— Да?.. — Маша улыбнулась. — Стараемся! Зазвонил телефон.

— Але! — Протянув руку, Юля сняла трубку.

— Это квартира Кузнецовых? — осведомился на том конце провода Игорь Андреевич Шведов.

— Да. А вам кого?

— Простите, можно попросить Марию Петровну?

— Тебя... — Юля протянула матери трубку.

— Да! Да! Конечно! Уже бегу! Ага! — быстро проговорила в трубку Маша и, нажав на рычаг, снова заспешила.

— Кто это был? — спросила Юля подозрительно.

— А!.. Химик. Наш химик. У нас сегодня экскурсия в музей. Со старшеклассниками. А я опаздываю.

Юля посмотрела на мать недоверчиво. Маша быстро выбежала из комнаты.

— Мам! — крикнула Юля вдогонку. — А твой химик красивый?

— Красивый. На костылях, правда. Горбатый. — Маша снова вбежала в комнату — забыла на столе духи. — И без глаза.

— Мам. Куда ты идешь? — спросила Юля строго.

— Главное, полощи горло!

За прилавком Гошиного магазина сидели молодая некрасивая остроносая продавщица по имени Нина и здоровенный парень по кличке Вышибала.

Покупателей практически не было. Время от времени ктото заходил, недолго глазел по сторонам и исчезал.

Гоша обосновался в подсобке: сидел — ждал. Дверь в торговый зал была не закрыта.

В магазине появился Сергей. Нарочито не глядя в сторону Гоши, озираясь, словно попал в это помещение впервые, подошел к прилавку. Его поведение немного напоминало поведение шпиона в плохом детективе.

Наклонившись к продавщице, Сергей заговорщически прошептал:

— У вас про это есть что посмотреть?

— Что значит «про это»? — откровенно не поняла, о чем идет речь, Нина.

— Ну... про это?!

— Вот под стеклом список!

— Нет. Тут этого нет. Мне такое кино... чтоб все видно было.

— В каком смысле?

— Ну в каком, в каком, — продолжал «валять ваньку» Сергей. — Ну где про любовь все показано?

Гоша сидел, склонившись над бухгалтерскими книгами, и незаметно для окружающих напряженно следил за происходящим.

— Эротическое, что ли? — спросила наконец продавщица громко.

— Тс-с-с! — Сергей прижал палец к губам. — Порнографическое.

Гоша замер в ожидании ответа.

— У нас такого не бывает, — ответствовала продавщица равнодушно.

Сергей растерянно оглянулся на Гошу. Гоша улыбнулся в ответ. Не желая признавать за собой поражение, Сергей снова устремился в бой.

— Ну я же заплачу! — Он вытащил из кармана одолженную у Гоши для такого случая пачку денег. — Видишь, сколько денег! Ну очень надо! Ну дай, а!

— Гражданин! Я же говорю вам! Нет у нас порнографии! Нет! — отрезала продавщица.

Гоша беззвучно захохотал. Вдруг улыбка сползла с его лица — Вышибала поманил пальцем Сергея.

— Отец, зайди через часок. Я думаю, что-нибудь будет.

— Через часок? Вышибала кивнул.

— Ага... Спасибо. Спасибо. Выходя, Сергей покосился на Гошу.

Тот как ни в чем не бывало рылся в бумагах — можно было подумать, что он ничего не слышал.

Сергей растерянно остановился и тут же получил удар сумкой, которая болталась на плече толстой дамы, решительно вошедшей в магазин. Выйдя из «прострации», Сергей поспешил покинуть магазин.

Женщина же приблизилась к Вышибале.

Гоша не слышал их разговора — они вели его тихо, наклонившись друг к другу.

Раздался телефонный звонок. Не переставая наблюдать, Гоша снял трубку.

Сергей звонил из телефонной будки.

— Гош! Ты слышал?! Слышал, что он мне сказал?!

— Слышал.

— Ему наверняка должны что-то принести! Наверняка!

— Уже, — разговаривая с Сергеем, Гоша видел, как женщина протянула Вышибале сверток. Он поспешил убрать его под прилавок, на стул. Отдал деньги.

— Уже?! Может, тебе нужна моя помощь?! Я здесь недалеко!

— Спасибо. Спасибо, Сереж. Я позвоню.

Положив трубку, Гоша направился к дверям магазина.

Женщина уже успела уйти, и в магазине их сейчас было трое. Задвинув засов, Гоша подошел к тому месту, где лежал сверток.

Продавщица и Вышибала удивленно посмотрели на хозяина.

— Что это? — кивнул на сверток Гоша.

— А что? — переспросил Вышибала.

— Я снашиваю, что в этом свертке?

— Чего тебе надо? — безо всякого почтения к «хозяину» спросил Вышибала.

В дверь уже стучали.

— Разверни! — потребовал Гоша.

— Ну питание детское, Гош. Ну чего ты привязался?!

— Во-первых, не Гоша, а Георгий Валентинович. А во-вторых, или ты сейчас развернешь, или я тебя уволю!

Стук в дверь усилился. Беззвучно ругаясь, Вышибала покорно выполнил указание.

На свет появились три макдональдсовских «биг-мака». Гоша в растерянности посмотрел на то, что не оказалось кассетами. Направился к дребезжащей под ударами двери. Отодвинул засов.

В магазин влетела еще одна продавщица — Наташа.

— Чего вы заперлись-то?

— Опаздывать не надо! — зло осадил ее Гоша.

— Я только в парикмахерскую. Ты же сам вчера сказал, что я на крокодила похожа, — начала оправдываться Наташа.

— Думаешь, причесанный крокодил симпатичнее непричесанного? Оставив девушку в расстроенных чувствах, Гоша удалился в подсобку.

Наташа направилась к сослуживцам.

— Чего это с ним?

— Крыша поехала, — доходчиво объяснил Вышибала. — Вначале чуть не убил — требовал сверток показать. А увидел, — Вышибала кивнул на бутерброды, — промолчал.

— Я думала, он нас за гамбургеры сам живьем съест, — заговорила Нина. — Ты не слышала, как он нас в прошлый раз отчитывал. «Я не позволю вам портить печь!» — Нина ткнула пальцем в стоящую рядом японскую микроволновую печь. — Это не просто духовка — это электроника! Клиент доверил нам вещь! Она больших денег стоит! А вы в ней свои котлеты греть будете?!» Можно подумать, что это космический корабль, а не устройство для быстрого приготовления пищи.

— Да! Он тогда круто бесился. А сейчас чего-то ни слова не сказал?.. — добавил Вышибала.

Достав из коробочки злополучную кассету, Гоша разглядел ее, сунул обратно в коробочку и снова вернулся в торговый зал.

Положив кассету на прилавок, Гоша как ни в чем не бывало заговорил с продавцами.

— Снимите с печки двадцать процентов цены.

— Так тогда все деньги клиент получит. Какой смысл? — не понял Вышибала.

— Смысл в том, чтобы она быстрее продалась. Пока вы ее совсем не испоганили!

Гоша опять удалился в подсобку. Кассета осталась лежать на прилавке.

Гоша внимательно следил — кто поспешит взять свою кассету? Однако никто из продавцов, похоже, не замечает ее. Или делает вид?

— Ты б, что ли, сходила к нему. Приласкала. Наташа вздохнула.

— С некоторых пор он от моих ласк еще больше звереет.

У Гоши зазвонил телефон.

— Привет... — сказал в трубку Гоша. — Когда? Сейчас посмотрю. — Он заглянул в какие-то бумаги. — Да, есть. — Гоша бросил взгляд на прилавок — кассета исчезла. — Черт!.. Да нет. Это не вам. Приезжайте, приезжайте...

Положив трубку, Гоша снова вышел в торговый зал.

— Вы не видели? Я тут кассету оставил...

Гоша пристально заглядывал каждому в глаза. Кто-то из них наверняка взял, но все молчали. И снова Гоша ни с чем вернулся в подсобку.

— Георгий Валентинович. Можно спросить? — бросила ему вслед Наташа и, не дождавшись ответа, зашла за Гошей в подсобку, закрыла дверь.

— Открой! — велел Гоша. —Зачем?

— Открой быстро!

Удивленно пожав плечами, Наташа открыла дверь и опустилась на стул рядом с Гошей.

— У тебя что-то случилось?

Делая вид, что просматривает накладные, Гоша наблюдал за продавцами и редкими клиентами.

— Все нормально.

Проследив за Гошиным взглядом, Наташа решила, что он смотрит на Нину.

Взяв Гошу за подбородок, Наташа отвела его голову.

— Нашел на кого смотреть!

— Перестань! — Гоша отбросил Наташину руку.

Гоша продолжал внимательно смотреть на Нину. Она отпускала клиенту какой-то мелкий товар.

— Она же уродина! — не унималась Наташа. — Думаешь, чего она так за твою работу держится? Ей деньги нужны. На мужика. Он у нее еще тот хмырь. Тянет и тянет. Ему много не бывает!

— Как ты думаешь, она может меня обманывать?

— В каком смысле?

— Ладно. Неважно.

— Гошик, а Гошик... Давай сегодня в кабак сходим?.. Даром я, что ли, прическу делала?

— Что я там забыл?!

— Потанцуем... — проговорила Наташа мечтательно.

— Наташ, — грубо оборвал девушку Гоша, — иди за прилавок! Неудобно!

— Раньше ты меня Натулей называл, — надула губы девушка.

— Ладно, Натуля, иди, пожалуйста, за прилавок.

Гоша вдруг впился взглядом в Вышибалу. Он выдавал посетителю кассету.

— Нет-нет! Не надо! — неожиданно Нина буквально вырвала кассету из рук клиента. — Здесь плохая копия! С пленкой что-то! Можно магнитофон испортить! Она протянула посетителю другую кассету.

— А здесь что? — недовольно осведомился клиент.

— То же самое! Тот же фильм. Пожав плечами, мужчина удалился.

Отодвинув в сторону обиженную Наташу, Гоша буквально в прыжке бросился в зал.

Гоша выхватил у продавщицы кассету.

— И где же тут брак?

— Почти с самого начала, — залепетала Нина испуганно. — Но я не виновата... Георгий Валентинович. Я действительно не виновата! Она такая была! Ну хотите, я деньги верну?

Гоша отогнул пластмассовую створку кассеты и убедился в том, что пленка смята и надорвана.

— Ну Георгий Валентинович... — Нина чуть не плакала.

— Все в порядке, все в порядке! Работайте, — пробормотал Гоша растерянно и снова вернулся в подсобку, где его попрежнему ждала Наташа.

— Ты чего? Совсем, что ли? Из-за кассеты...

— Наташ! — огрызнулся Гоша раздраженно. — Ты поработать не хочешь?! — Раньше, когда ты предлагал мне поработать, мы запирались у тебя в кабинете.

Гоша задумчиво посмотрел на девушку. Наклонился к ней. Поцеловал.

После продолжительного поцелуя Наташа тут же растаяла.

— Все-таки с тобой что-то не то.

В подсобку вошел огромный, немолодой мужчина в костюме, галстуке, с «дипломатом». Фамилия его была Карманов.

— А вот и я! — объявил мужчина так, как будто бы его приход был большим подарком для окружающих.

Оценив ситуацию, Наташа поспешила выйти.

— Хороша дивчина, — проводил стройную Наташу взглядом Карманов. — Твоя?

Гоша дежурно улыбнулся.

— Ясное дело, у настоящего хозяина все его! — одобрительно пробасил Карманов.

Регина заглянула в кабинет шефа и.... обомлела. Игорь Андреевич и Маша, Мария Петровна, целовались. Регину они даже не заметили.

«Душехранительница» поспешила удалиться.

— Ну хватит, хватит... Не сейчас, — Маша удалось наконец вырваться из шведовских объятий. Она поправила волосы, удивленно посмотрела на улыбающегося Игоря Андреевича.

— Ну хорошо, — согласился модельер. — Я должен спросить когда?

Мария Петровна засмущалась.

— Да ну тебя!

— Ну ладно. Ладно, Георгий. Процветай!

Получив положенное, Карманов направился к выходу из подсобки, но вдруг остановился.

— Да! Забыл сказать. Я тут с Иван Олегычем общался. Лют он на тебя. Лют. Ты б ему подарочек какой сделал, что ли... Ведь он только и ждет, чтобы придраться к тебе. Гляди. Без магазина останешься! Эти «крысы чиновные» — они народ мстительный.

— Так вот вы зачем приходили, — смекнул Гоша.

— Что значит, зачем?

— Передайте своему барину, что я ни копейки ему больше не дам. Хватит с него!

— Хамская молодежь растет, — ухмыльнулся Карманов недобро. — Учить, учить вас надо! — И ушел.

В подсобку тут же заглянула Наташа.

— Поругались?

— Закрывай магазин! — велел вдруг Гоша решительно. Вернувшись в зал, Наташа задвинула засов.

Гоша тем временем обратился к Вышибале и Нине:

— Кто-то из вас стал давать напрокат порнуху. После того как я послал этого толстого мента. Милиция может нагрянуть в любую минуту. Я обещаю не увольнять того, кто признается.

Ну?!

Потупив взоры, и продавщица и Вышибала молчали.

— Вы что?! Не понимаете?! Если они найдут соответствующие кассеты, магазин закроют! Вы все равно останетесь без работы!.. Черт бы вас побрал! Гоша схватил с витрины огромную спортивную сумку и принялся запихивать в нее все подряд кассеты.

Отвернувшись от окна, Наташа в ужасе проговорила:

— Там... Милиция подъехала...

Гоша в бешенстве бросил сумку на пол.

— Все! Если б хоть знать, на каких именно кассетах порнуха!

— А что это даст? — проговорила Наташа робко.

Гоша поднял на нее глаза. Наташа так и съежилась под его взглядом.

— Так это ты?! А вы знали и молчали?! — Гоша в бешенстве повернулся к Нине и Вышибале.

— Мы думали, она вообще с твоего согласия, — пробасил Вышибала виновато. — А ты просто чистеньким остаться хочешь.

— Идиоты! — Гоша снова повернулся к Наташе. — Быстро! Какие кассеты?

Наташа подбежала к стеллажу. Начала выкладывать на прилавок «опасные» кассеты.

— Давай к окну! — велел Гоша Нине. — Будешь говорить, что там!

Наташа выложила полтора десятка кассет.

— Трое вышли из машины, — сообщила Нина. — Идут сюда.

— Прятать бессмысленно, — сказал Гоша. — Будут обыскивать — все равно найдут.

— Их кто-то остановил. Спрашивает чего-то, — доложила тем временем со своего поста Нина.

— Кто тебя надоумил?! — накинулся Гоша на Наташу.

— Да Кузя. Из «Белой акации». Он и у себя тоже... В начале, в конце мультфильмы запишет, а в середине...

— Ну правильно. Самая что ни на есть подставка. Кузя человек Карманова...

— Опять сюда пошли! — испуганно крикнула Нина.

— Может, откупимся? — не очень уверенно предложил Вышибала.

— Поздно, — отрезал Гоша.

— А может, их сжечь?! — Наташа была полна решимости.

— Бред! — отмахнулся Гоша и вдруг, сообразив что-то, схватил кассеты и бросился к микроволновой печке. — Гениально!

— Я имела в виду, что мы их просто подожжем... — растерялась Наташа.

— А они найдут кучку пепла и решат, что мы тут непроданные погремушки жгли. Да?

Раздался стук в дверь.

— Как ты думаешь? — обратился Гоша к Вышибале. — Размагнитит она их?

— Не знаю... Я в этой электронике — ни бельмеса!

— А чего? Если размагнитит, то ничего видно не будет? Как на чистых? — попыталась выяснить Наташа.

Стук повторился.

— Открывать? — осведомилась Нина. Вздохнув, Гоша перекрестился.

— Давай!

Нина потянула на себя засов. В магазин вошли милиционеры: два сержанта во главе с лейтенантом.

— Чего это вы закрылись? — подозрительно осведомился сержант. — До обеда еще вроде полчаса?

— Жрать охота. Невтерпеж, — пояснил Гоша.

— Ребят! — заговорил лейтенант. — Нам по перечислению печь СВЧ нужна. Для буфета. У вас есть?

Гоша и продавцы обменялись взглядами.

— Так вот же! — радостно воскликнул сержант и, подойдя к печке, открыл ее и в изумлении уставился на кассеты. — А она чего? Не работает?

— Работает! — Гоша быстро подлетел к сержанту. — Прекрасно работает! — Гоша стремительно выгреб из печки кассеты. — Только вот подорожала она у нас. Как раз сегодня. На двадцать процентов. Инфляция.

Глава восьмая. СТРАХ

Маша проверяла ученические тетради, сидя за кухонным столом.

На плите кипел, рискуя вот-вот вылиться, борщ, но Маша не замечала этого.

— Маш! Завяжи мне галстук.

Сергей вошел в кухню с ворохом галстуков. Держал он их почему-то на вытянутых руках, словно норовящих его укусить змей.

— У тебя дочь модельер. Кстати, ты не те галстуки взял. Эти сюда не годятся.

Сергей растерянно выудил из вороха один галстук.

— Ты же сама мне его всегда к этому костюму...

— Надо поярче. В этих СП о людях судят по галстуку, — уверенно произнесла Маша.

Что-то недовольно хмыкнув, Сергей торопливо направился к дочери.

Если бы он был повнимательнее, если бы голова не была забита мыслями о встрече с малоприятными людьми, в воле которых сделать или не сделать тебя счастливым обладателем заработной платы, Сергей наверняка заметил бы, как неожиданно резко, словно ужаленный, отпрыгнул от телефонной розетки его сын Саша...

Не приметив ничего подозрительного, Сергей прошел в спальню, где, согнувшись над швейной машинкой, строчила Юля.

— Юль!

— Да, папа?..

— Юль! Твоя самоуверенная мать утверждает, что этот сюда не годится...

Сергей продемонстрировал все тот же галстук.

— Надо же! Маман стала понимать, что к чему... Давай все какие есть. Я выберу.

— Слушай, а правда, что хороший галстук стоит дороже костюма? — поинтересовался Сергей.

— Только не такой, как у тебя. — Юля оторвалась от шитья. — А может, тебе шейный платок повязать? Ты же не старый еще совсем...

Сергей задумчиво помялся.

— А ты чего шьешь? — ничего про себя не решив, спросил он у дочери.

— Меня сегодня в дом моделей пригласили. Не могу же я в старой юбке идти... Попробуй этот, — наконец выбрав галстук, велела Юля.

— Какая же ты большая стала... — ни с того ни с сего проговорил Сергей.

— Все! Мне закончить надо. Лирика позже, — отрезала дочь.

А в кухне по-прежнему корпела над тетрадями Маша.

— А почему ты не на соревнованиях? — Оторвавшись, она вдруг недоуменно посмотрела на Сашу, который наливал себе томатный сок из стоявшей на столе бутылки.

— Ногу подвернул.

— Ногу?

Что-то не понравилось Маше в интонациях сына. Как-то неестественно, торопливо он это произнес...

А Саша повернулся к матери спиной и, загородив собой телефонную розетку, незаметно вынул из нее провод.

— Давно?

— Утром.

Врет. Не хочет идти на тренировку. Но почему? Лень одолела? Странно.

— Сильно подвернул?

— Не... Завтра пройдет. Точно врет.

— Странно...

Маша еще думала, как среагировать на ложь сына, когда в кухне опять возник Сергей.

— Маш, завяжи, а...

— Ну иди сюда.

Почувствовав, что мать не очень-то ему поверила, Саша поспешил скорее покинуть кухню. Но и в комнате он явно чувствовал себя не в своей тарелке.

Осторожно приблизившись к окну, прижавшись к стене так, чтобы его не было видно со двора, Саша постарался выглянуть на улицу.

— Это так сейчас модно? — донесся до него с кухни удивленный голос отца.

Сергей с изумлением смотрел за ловкими движениями рук жены. Такой узел был на галстуке Игоря Андреевича Шведова.

— А они сразу скажут «да» или «нет»? — ответила вопросом на вопрос Маша.

— Не знаю, — пожал плечами Сергей. — Но Гоша предупредил, что есть еще кандидаты. Свято место, как известно, пусто не бывает. Долго во всяком случае.

— Плохо, — вздохнула Маша. — Тебе к семи? Сергей кивнул.

— Мне тоже к семи. Вместе выйдем...

— Не мал? — Сергей ощупал узел.

— Теперь так носят.

— Ну-ну...

Проверяя на ходу содержимое карманов, Сергей вернулся в спальню.

Юля в только что дошитой юбке уже крутилась перед зеркалом.

Сергей похлопал по карманам криво висевший на стуле пиджак.

— Ты что ищешь? — поинтересовалась дочь.

— Сигареты, .— вынимая из кармана пачку «Дымка», ответил Сергей.

— И ты это куришь?!

Сергей грустно и укоризненно покачал головой:

— Нашла над кем издеваться! Дочь покраснела.

— У меня вчера стипендия была. Вот. Держи. Юля протянула отцу «Яву».

— Значит, ты все-таки куришь!..

— Если б курила — тебе бы не дала... Так, балуюсь с нашими за компанию.

— Вот устроюсь, с первой получки, куплю тебе «Мальборо»... — повеселев, направился в прихожую Сергей. — Маша! Манюня! Я готов! Ты идешь?!

— «Мальборо» не надо... Лучше деньгами, — бросила ему в спину Юля, но, вдруг осознав, что родители уходят, помчалась вслед.

Внезапно остановилась. Удивленно уставилась на выдернутый из розетки телефонный шнур. Воткнула его на место и поспешила дальше.

— Мам! Может, пойдешь в старых туфлях? Мне бы эти так подошли к новой юбке...

— Да там у тебя и юбки-то нет. Так, пояс широкий, потом ноги... — надевая свой старенький плащик, прокомментировала Маша. — А в туфлях уже холодно.

— Ну, мам...

— Все.

— Ну, мамочка!..

— Я ушла делать из Сорокина грамотного человека. Его родители все еще верят, что можно помочь уроками. Ему порка нужна, а не уроки.

— Мам, ну тогда духи и сумочку...

— Куда ты идешь? На свидание или по делу? И чтобы в одиннадцать, ровно в одиннадцать, дома была! — выходя из квартиры, приказала Маша.

— Возьми мой одеколон. Он, кажется, тоже французский, — пытаясь перевести строгости жены в шутку, с улыбкой проговорил Сергей.

Чмокнув Юлю в щеку, подмигнув ей, он громко захлопнул за собой дверь.

Уже спускаясь в лифте, укоризненно глядя на жену, Сергей добавил:

— Чего ты на нее напустилась?! У нас очень хорошая дочь, я- Взрослая совсем. И с профессией угадала — вон как интересуется...

— Кстати, я тут говорила с одним человеком, — неуверенно произнесла Маша. — Он обещал помочь ей с распределением. Мне это было не просто, но твоя жена, между прочим, все еще красивая женщина.

— Что я слышу?! Марь Петровна, опять накокетничали для семьи?

— Пока окончательно не превратилась в старуху... Мужчины все такие примитивные...

В квартире Кузнецовых продолжали происходить странные вещи.

Казалось бы, обычный телефонный звонок насмерть перепугал Сашу. Словно завороженный, он в ужасе уставился на воткнутый в розетку телефонный шнур.

Ведь он выдернул его собственными руками?!

— Можно трубку взять?! — раздался из спальни возмущенный Юлин голос.

Саша не реагировал.

— У тебя совесть есть?! Я же все запорю! — останавливая швейную машинку, закричала Юля.

Но звонок продолжал звенеть. Саша, словно он мог кого-то спугнуть, осторожно подкрадывался к вилке. На мгновение замер и... выдернул провод. Звонок наконец стих.

Когда в дверях спальни появилась Юля, Саша старательно закрывал собой розетку.

— Трудно было подойти?

— Я не успел.

— Ну да! У нас же дворец! Суток не хватит, чтобы все обойти.

— Я хромаю, между прочим. Я ногу подвернул. Мне вообще лучше не ходить!

Юля с сомнением посмотрела на брата и, ничего не сказав, отправилась обратно в спальню.

А Саша, в ту же секунду забывший про хромоту, уже нервно расхаживал по комнате. Подошел к мебельной стенке.

Открыл створку, залез в хрустальную вазочку. Достал оттуда четыре купюры — семейный бюджет. Покрутил в руках. И... положил в карман.

Еще немного походил по комнате. Снова подошел к «стенке». И, решившись, вернул деньги на место.

Юля дошила юбку и уже гладила ее, когда Саша заглянул в спальню.

— Гладишь... — невнятно произнес он, явно не зная, что сказать.

— Ты бы хоть поболеть за своих сходил, — не очень веря в подвернутую ногу, предложила Юля.

— Я же уже объяснил: не могу я ходить, больно мне, — насупился Саша и вдруг с надеждой в голосе добавил: — Юль, а может, ты тоже никуда сегодня не пойдешь, а? Может, ты со мной останешься?

Юля по-мальчишески присвистнула.

— Ну вот еще заявы!.. И с какой это такой творческой радости?

— Юль, останься... — жалобно заныл мальчик. — Ну я тебя очень прошу!

— Да чего это я вдруг буду оставаться?! Ты что?! Я же в дом моделей иду!

— Ну Юль...

Наверное, это нытье продолжалось бы еще очень и очень долго, но в этот момент раздался звонок в дверь. Саша замер. Его глаза испуганно забегали.

— К двери, я надеюсь, ты успеешь? — Юля продолжала гладить, не обращая на брата внимания.

Не став спорить с сестрой, Саша безропотно покинул спальню.

Проводившая его взглядом Юля отметила, что он перестал хромать. Юля совсем не удивилась — она почему-то с самого начала чувствовала, что брат ее обманывает. Но почему? Он же просто обожает эти свои тренировки?..

Оказавшись в проходной комнате, Саша остановился, на цыпочках вернулся, плотно прикрыл дверь.

Не обращая внимания на продолжавший завывать звонок, подошел к магнитофону. Включил его. До отказа увеличил звук.

— Совсем рехнулся, — оглушенная музыкой, недовольно пробурчала Юля. Звонок до нее уже не доносился.

Саша вышел в коридор. Плотно прикрыл за собой дверь.

Звонок не замолкал. Саша с ненавистью посмотрел на висящую под потолком коробочку. На лестничной площадке раздались какие-то неясные звуки. Прижавшись ухом к двери, Саша прислушался — тишина, если, конечно, не считать уже не смолкающего ни на мгновение звонка да магнитофона.

Вдруг музыка стихла и на пороге коридора возникла негодующая Юля.

— Так! И что это значит?! По-моему, ты не ногу, а голову подвернул!

Громкий, недовольный Юлин голос заполнил коридор и сквозь обивку двери устремился прочь из квартиры. Саша почти физически ощущал это. И тогда он прыгнул, сбил сестру с ног, упал на нее, пытаясь зажать ей рот.

Юля так растерялась, что даже поначалу не смогла оказать должного сопротивления. С трудом произнося слова зажатым ртом, стараясь оторвать руку брата, она только нечленораздельно бормотала что-то вроде: «Ты с ума сошел! Что ты делаешь! Пусти! Идиот!»

Звонок неожиданно смолк, и тут же Сашины «объятья» ослабели.

Дав рассвирепевшей сестре возможность сбросить себя, отпихнуть, Саша тупо уставился взглядом в стену.

— Придурок! Кретин! Зачем ты это сделал! Это же Настя за кассетой приходила! Я же ей обещала!

Саша поднял глаза на сестру, удивленно, виновато, быстро-быстро заморгал, казалось, что он сейчас заплачет, начнет извиняться, но в этот миг с улицы донесся какой-то грохот. Словно с крыши что-то свалилось. Саша подскочил к окну. Уже не таясь, с ужасом выглянул.

Наконец осознав, что с братом творится что-то неладное, Юля растерялась. Взгляд ее заметался по комнате. Она чувствовала, что разгадка где-то близко. Она уже видела ее. Выдернутый телефонный провод. Дверь. Окно. Ну конечно!

— Ты чего-то испугался?! Тебе кто-то угрожает? Ну?! Что ты молчишь?!

Саша подбежал к сидящей на полу сестре. Обнял ее, поцеловал.

— Юль! Давай, ты никуда не пойдешь сегодня?! Я прошу тебя! Я очень прошу! Ну ради меня! Юль!

В любой другой день она бы действительно не пошла, сделала бы все, что хочет брат, но сегодня...

— Ну почему я не должна уходить?

— А вдруг с тобой что-нибудь произойдет?

— Почему со мной что-то должно происходить?

— Ну вдруг?! Ну ведь все бывает!

— Ты что-то недоговариваешь!

— Нет! Нет! Просто мне так кажется! — Видя, что для Юли это звучит неубедительно, Саша лихорадочно искал оправдание своей прозорливости. — А-а-а... Мне сон приснился. Вещий. Точно, вещий!

— И что в этом сне? — недоверчиво глядя на брата, переспросила Юля.

— Я точно не помню. Но там тебя... Тебе... — Саша наконец решился. — Плохо тебе было! Юль, я прошу тебя, не ходи никуда сегодня.

— Все ясно.

— Ничего тебе не ясно! Дура!

— Мне ясно, что мой брат трус. — Юля подошла к выдернутому телефонному проводу. Вставила вилку в розетку. — Не знаю, кого ты так испугался, но мне на них наплевать! Надеюсь, я понятно выразилась?!..

Огласив свой приговор, Юля демонстративно направилась в свою комнату.

Тяжело вздохнув, Саша нерешительно побрел за сестрой. Остановился в дверном проеме. Уставился на Юлю, которая как ни в чем не бывало достала косметичку и начала торопливо краситься.

— Юль... Ну, может, все-таки не пойдешь, а? — опять заныл Саша.

— Не знаю, не знаю... Может, и не пойду. Если объяснишь толком, в чем дело.

— А если не объясню?

— Тогда пойду.

Саша обреченно вышел в проходную комнату. Тупо сделал по ней круг. Остановился перед разложенной на диване новой юбкой сестры и... бросился на кухню. Вернулся он, уже держа в руках бутылку с томатным соком. Подошел к юбке. Мгновение в нерешительности смотрел на нее и, опрокинув бутылку, тонкой струйкой вылил кроваво-красную жидкость на юбку.

— Ну что, рассказать не надумал? — донесся из спальни голос ничего не подозревающей Юли.

Саша не ответил. Опустошив бутылку, он поставил ее на пол рядом. Сел в кресло и стал ждать Юлю. Она появилась через секунду.

— Отвернись. Мне надо переодеться. Ты что, не слышишь? Понятно. От страха уши заложило. Ладно. Я могу и в другой комнате переодеться.

Юля подошла к дивану, хотела было взять юбку когда вдруг увидела на ней огромную кровавую лужу...

— Подонок! Трус и подонок!

Схватив юбку, Юля бросилась в ванную. Включила воду. Попыталась замыть пятно.

— Все равно я пойду! Все равно!

Вдруг дверь ванной захлопнулась за ее спиной. Юля испуганно обернулась.

Снаружи Саша решительно задвинул щеколду.

— Пусти... Открой... Пусти...

А Саша уже подпирал дверь стулом.

— Я тебе по-хорошему говорю — пусти!!!

Уже не обращая внимания на крики сестры, мальчик вернулся в комнату. Сел в кресло. Немигающим взглядом уставился в пустоту.

Раздался телефонный звонок. Саша вздрогнул. Встал. Нехотя подошел к аппарату. Снял трубку. Послушал и медленно положил ее на место.

Сделав несколько кругов по комнате и, наконец, решившись, он снова достал деньги из хрустальной вазочки. Сунул их в карман и быстро вышел из квартиры.

Между тем отчаявшаяся вырваться, заплаканная Юля усердно терла юбку, расплескивая воду в раковине.

Входная дверь открылась, и на пороге возникла Маша.

— Это еще что такое?! — отодвинула подпиравший дверь стул.

Маша открыла засов и распахнула дверь ванной. С удивлением она уставилась на дочь.

— Что происходит?

— Я... Час назад... Твой любимчик!.. Сашка... — плакала Юля.

— Что — Сашка? Где он? Что случилось?

— Не знаю. Запер меня, гад. Ушел.

— У него же нога?!

— Нет у него ничего! И не было! А я из-за него опоздала! На показ...

— Подожди, — Маша попробовала успокоить дочь. — Но ведь еще не поздно! Перестань реветь и быстренько беги на второе отделение. Ты еще успеешь!

— Мне не в чем идти. Он мою новую юбку соком залил. Специально! Все ты! Вырастила!

— Что значит — залил?

— Да он боялся один дома остаться. Как маленький. Посиди с ним да посиди...

— Бред! — Маша сняла телефонную трубку. — А телефон что? Не работает?

— Это тоже Сашка.

Заметив выдернутый шнур, Маша снова воткнула его.

— Надо же! А я Сорокину не поверила, что он звонил. У нас же урок сорвался. Грипп у него...

Дождавшись, когда Юля выйдет из комнаты, Маша быстро набрала номер.

— Алло. Это я!

— Ужасно рад тебя слышать, солнышко. Я так соскучился! Ты сейчас где? — отозвался на другом конце провода Игорь Андреевич Шведов.

— Дома. Неожиданно отменился урок.

Маша говорила почти шепотом, так чтобы Юля, не дай Бог, не услышала ее.

— И ты свободна?! Черт! Жалко, сегодня ничего не получится...

— Нет?

— Но ты же сама сказала, что точно занята, — виновато оправдывался модельер.

— Жаль...

— Ты не обиделась?

— Да не., конечно. Дела, я понимаю. Ладно. — Она конечно же не имела права обижаться. И все-таки обиделась.

— Давай завтра? А? Я утром свободен. — Шведов заглянул в свой роскошный кожаный ежедневник. — До часа. Я ужасно соскучился.

— Я тоже, — наконец оттаяла Маша.

— Тебе неудобно говорить? Господи, что же я сразу-то не сообразил! Позвонишь потом?

— Ну конечно!

— Только обязательно!

— Обязательно!

— Целую тебя. До встречи.

— Я тоже. Пока.

Маша положила трубку, как-то удивленно огляделась по сторонам, словно постепенно возвращаясь в этот привычный мир оттуда, из сказки, и наконец включилась.

— Ну что ты там возишься-то?! — закричала она Юльке. — Не успеешь же! Копуша!

— Я никуда не пойду, — донеслось до Маши. — Слишком поздно.

— Ну хорошо. Я тебе свою ангору дам!

— А что мне твоя ангора?.. Ангора! К ней же короткая юбка нужна. — Юля наконец зашла в комнату.

— У тебя же есть. Черная.

— А колготки?! — активно включилась в торг Юля. Маша нахмурилась:

— Что, опять порвала?! Юля виновато кивнула.

— Когда ты будешь аккуратнее?! Юля умоляюще посмотрела на мать.

— Ну хорошо, возьми мои. Возьми. Но когда мы новые купим?! Не представляю! Ты же знаешь, что у нас сейчас творится с деньгами. — Маша встала и энергично направилась к стенке. — Надо еще за Сашкины завтраки в школу заплатить. Чего-то не хватало... — Она запустила руку в хрустальную вазочку и... вынула ее пустой. Денег на положенном месте не было. — Кстати, ты деньги не брала?

— Я — нет. А вот младшенький твой... — Юля лихорадочно собирала по шкафам нужные для выхода в свет вещи. — Он и не на такое способен!

— И телефон он отключил? И из дома выйти не давал? И один сидеть боялся? — тяжело осев на диван, в страхе проговорила Маша.

— Ну да. Ма, я возьму этот шарфик? Тут мне цветное пятно нужно...

— Юлька, он давно ушел?

— Не очень. — Юля возбужденно посмотрела на мать. — И серьги черные. К туфлям.

— В туфлях уже холодно. Надень сапоги, — машинально ответила Маша и, тут же вскочив, закричала: — Юлька, надо его спасать!!!

— Чего?

— Ты что, не понимаешь? Его же явно шантажируют!

— Кому он нужен!

— Что значит кому? Значит, кому-то надо! Ты в своем элитарном училище жизни не видишь! Знаешь, что сейчас в школах творится!

— Естественно, знаю. Хулиганов, вроде моего младшенького братца, растят.

— А если его старшеклассники в карты играть заставляют? Проигрыш вовремя не принесешь — счетчик включат! Ну... проценты пойдут, — добавила Маша.

— Спасибо, что объяснила.

— Что ты дурака валяешь! Ведь они так из малышей воров делают! Профессиональных!

Маша металась по комнате, не находя себе места.

— Ничего себе, малышка, — усмехнулась Юля. — Да он сам кому хочешь счетчик включит!

— Хватит! Хватит глупости говорить! Это твой родной брат, в конце концов, — взорвалась Маша. — А вдруг его налогом обложили? Я двойку кому влеплю, а с него сотню. Или две сотни требуют. Из мести.

— Мама! Что сейчас на эти деньги купишь?!

— Между прочим, зря смеешься. В двести сорок второй школе именно так и было.

— Что ты волнуешься? — попробовала успокоить мать Юля. — Он же деньги спер. Откупится.

— Думаешь, ему хватит? Там всего ничего оставалось, — неожиданно миролюбиво проговорила Маша.

— Не хватит, так изобьют. И правильно сделают. Трусов надо бить, — зло заключила Юля.

— Как ты можешь! Как ты можешь!.. Это же твой брат! Только бы ему денег хватило, — причитала Маша.

— А в следующий раз? Ты что, теперь только на рэкет работать будешь? Трусом быть не надо, вот что. Если таким раз уступишь — все.

— Так ты думаешь, это не один раз, а до окончания школы платить придется?

— Почему же только до окончания? В армию пойдет, тоже поиздеваются, — с удовольствием констатировала Юля. — Трусов за версту чуют.

— Ужас. Какой ужас, — не находила себе места Маша.

— Вот у Явника тоже так было.

— У какого Явника?

— У Явника. Который письма мне пишет. Ну фамилия у него такая... Явник!

— А... этот... — сообразила Маша.

— Он хилый такой. Маленький. К нему всегда лезли. А он как-то выбрал одного из четверых, вцепился ему в горло и не отпускает. Остальные его бьют, а он держит. Сознание потерял, а не отпустил. С тех пор с ним никто не связывается. Психов все боятся.

— Господи, что ты несешь?!

На роющуюся в шкафу Юлю упало... платье. Странное платье. Дорогое. Красивое. Даже очень. Юлька видела его в первый раз.

— Мам! Откуда это?!..

— Это...

Но, прежде чем растерявшаяся Маша успела дать объяснения, хлопнула входная дверь. На пороге весь в синяках и кровоподтеках замер Саша.

— Боже мой! — бросаясь к сыну, запричитала Маша. — Что с тобой сделали!

— Так ему и надо! Трусу! — забыв про платье, раздраженно заявила Юля.

Ничего не сказав, Саша злобно взглянул на сестру.

— Что ты вылупился-то! Да! Трус! Ты трус и вор! — не унималась Юля.

Саша молча высвободился из объятий матери. Подошел к сестре. Достал из кармана пачку денег и сунул их Юльке под нос.

— Успокоилась?

Юля удивленно смотрела на деньги.

— Я спрашиваю, успокоилась?! — повторил мальчик.

— Псих!

— Да! Псих! Псих! — заорал Саша.

Но вместо того чтобы ответить ему в том же духе, Юля вдруг расплылась в улыбке и, повернувшись к растерянной матери, радостно проговорила:

— Мам, он псих!

Саша растерянно уставился на сестру.

— Псих! — Юлька вдруг обняла брата, поцеловала. — Так ведь это замечательно! Это здорово! Это же распрекрасно, что ты псих!

Повернувшись к матери, она добавила:

— Я ушла. Буду приблизительно. Но не позднее. Целую ласково и трогательно.

— Что с тобой случилось?! — Маша со страхом смотрела на сына.

— Ничего.

— Это тоже ничего? — Маша осторожно коснулась Сашиного разбитого лица.

— Ничего, — поморщился мальчик.

— Понятно. А деньги ты зачем взял?

— На мороженое.

— Не много?

— Нормально. Инфляция.

— А где мороженое?

— Кончилось. Не хватило.

— Это ты, конечно, споткнулся? Маша дотронулась до разбитой губы.

— Естественно.

— Одиннадцать раз?

— Почему одиннадцать? — удивился Саша.

— Потому что. Анекдот такой был, — пояснила Маша. — Хорошо. С тобой все в порядке?

Саша кивнул.

— Тебе сейчас никто не грозит? Ты не боишься выходить на улицу?

Саша опять кивнул.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

-Да.

— А я нет. — Маша поцеловала сына, прижала его к себе, заплакала.

Постояв какое-то время в нерешительности, Саша высвободился из объятий матери, подойдя к «стенке», положил деньги обратно в вазочку и поспешил скрыться в ванной.

А Маша все плакала и плакала. Она не слышала, как хлопнула входная дверь, как в комнату вошел Сергей. Не видела его удивленного взгляда.

— Что с тобой? — неуверенно произнес он. Маша не ответила. Перебила своим вопросом:

— Как с работой? Сергей развел руками.

— Ну ладно, ничего. Это нормально. Сразу ничего не бывает!

Она должна была держаться. Сейчас нельзя раскисать. Слишком у всех все плохо.

— У кого-то бывает...

— Не переживай!

— Они даже не посмотрели мои статьи, — печально продолжал Сергей.

— Переоденься, будем ужинать.

— Они не пожелали взглянуть на диплом и трудовую книжку. А ведь там одни благодарности..

— Успокойся. Это только случайность. Ты же знаешь, чего ты на самом деле стоишь!

— Их даже устроил мой английский.

— В чем же тогда дело?!

— Они хотят специалиста до тридцати лет.

— Боюсь, что ты немного перерос. — Маша попробовала улыбнуться мужу.

— Ну вот! И ты туда же!

— Нет-нет! Не обращай внимания. Все будет хорошо! Маша подошла к мужу. Обняла его, как еще недавно обнимала сына. Поцеловала.

Она не имеет права раскисать.

Глава девятая. ПРОЦЕСС ПОШЕЛ?!

Сергей набрал очередной номер и замер в ожидании у телефона.

— Але! Але, здравствуйте! Я по объявлению!.. Да, на работу хочу устроиться... Уже не надо?.. Ну, извините... — Он положил трубку.

Семнадцатый отказ за один день.

Он поднялся со старой, скрипнувшей под ним кухонной табуретки и направился было в комнату, когда вспомнил, что там Юля с подружкой примеряют какое-то платье. Вздохнув, Сергей неторопливо набрал в чайник воды и поставил его на огонь. Кто-то же должен быть в этой стране безработным. Почему не он?

Посреди комнаты в платье, к которому булавками были приколоты рукава, стояла Настя Костикова, лучшая Юлина подруга.

Красавицей Костикову назвать было нельзя, но обаяния она не была лишена.

— Скоро? — глядя на Юлю, прямо на ней подшивающую что-то в талии, спросила Настя.

— Отстань. — Юля уколола палец и теперь на мгновенье прервалась, засунув его в рот.

— Может, чаю попьем? — вздохнула Настя. Юля хлопнула подружку рукой по животу.

— Куда тебе еще чай?! И так от примерки до примерки расширять приходится.

— Ну полнею... Так ведь любимого человека должно быть много, — безмятежно зевнула Настя. — Тем более что все равно хороша до чрезвычайности!..

— Хороша, хороша! Так не тянет?

— Да вроде нет.

— Если б у тебя это от еды было!

— А это мое личное дело! — обиделась было Костикова, но тут же в шутку добавила: — И не надо в мою чистую девичью душу грязными портняцкими руками!

— Умна-то умна!

— Какая есть!

Юля заколола край платья очередной булавкой. Одернула ткань.

— Так! Отличненько!..

— Ну как там у вас с Димочкой, — полюбопытствовала Настя. — Процесс пошел?

— У-у... — Юля отрицательно покачала головой.

— Что, и подвижек нет? — удивилась Настя.

— Аб-со-лют-но, — сосредоточенно и по слогам произнесла Юля.

— Неужели перестал звонить?

— А почему обязательно «перестал»? — лукаво поинтересовалась Юля. — Может быть, «перестала»?

— Кам он, бэби! — продемонстрировала Настя знание английского. — Таких, как Димочка, не бросают.

— На твоем Димочке свет клином не сошелся. Вокруг столько интересных мужчин...

— Вот сейчас жмет, — вдруг завопила Настя. — Слышишь, чего говорю?!

— Где? — озабоченно переспросила Юля.

— Под мышкой.

Юля чуть ослабила ткань.

— А так?

— Бэттэ. Мач бэттэ.

Юля саркастически поморщилась.

— Ну и акцентик у тебя, Костикова!

— Ладно, ладно! — не обиделась Настя. — Лучше расскажи мне, кто он?

— Ты о ком?

— Ну ясная песня, не о Димочке! Давай излагай, кто наш новый принц?!

— Тебя профессия интересует?

— И рост тоже, — мечтательно проговорила Настя.

— Сто восемьдесят. Художник.

— Для начала — неплохо, — удовлетворенно кивнула Настя. — Живопись? Графика? Скульптура?

— Ни то, ни другое, ни третье.

Юля сделала шаг назад, еще один, пристально посмотрела на плоды своего труда и, снова взяв иголку, присела рядом с Настей.

— Авангардист, что ли? Не... Мы, Костиковы, этого не любим. Нам чего поясней...

— Не нервничай! Он не очень авангардист, — усмехнувшись успокоила Юля.

— Ну хорошо, ладно... — продолжила допрос Костикова. — Он хоть блондин?

— Шатен.

— Да-а-а?.. — Настя прикрыла глаза, словно пытаясь представить себе Юлиного кавалера. — Интригующе, интригующе... Автомобиль?

— «Мерседес», — лукаво улыбаясь, проговорила Юля.

— «Бенц»?

— «Бенц», «бенц»!

— Кам он, бэби! — присвистнула Настя.

— Ваше дело спросить, наше дело — ответить.

— Хм... — задумалась Костикова. — Возраст?

— За сорок.

— За сорок или под пятьдесят?

— Ну... — Юля смутилась. — Второе.

— Ой! — воскликнула Настя.

— Что?

— Плечо!

Юля поправила булавку.

— ?се?

— Иес! — выдохнула Настя. — А не староват? Мы все-таки девушки молодые...

Юля не ответила.

— А может, ему и не под пятьдесят? А за? — не унималась недоверчивая Костикова.

— Да ну тебя!.. — попробовала закруглить разговор Юля. — Отстань!

— Кам он, бэби! Нет проблем! Увлечения?! Теннис, сауна... В пятьдесят выглядим на тридцать, угадала? — восторженно закричала Настя.

— Угадала, угадала. Руки подними, — скомандовала Юля. — Выше! Еще выше!

— В том смысле, что хендз ап?..

— В том смысле, что хенде хох! Настя нехотя свела руки над головой.

— Ну как? — спросила Юля.

— Уандефул! А фотка есть?

— Чего?

— Ну, фотография! Фотопортрет! Фотографическое изображение на бумаге?! — не унималась Настя.

Юля кивнула, вышла из комнаты и через мгновенье вернулась, держа в руках моментальное поляроидное чудо.

На цветной фотографии был изображен... Игорь Андреевич Шведов.

— Симпатичный дедушка, — пропела Настя. — И где же ты его подцепила?

— Он сам меня подцепил, — пожала плечами Юля.

— Что?! Прямо на улице?!

— В училище. Ему мои эскизы понравились.

— Ах, эски-изы, — разочарованно проговорила Настя. — А я думала, он на тебя запал...

— Эскизы — только повод, — подмигнула Юля.

— Уверена? А вдруг все только на профессиональной основе? Эти авангардисты... они, знаешь ли, не очень-то девочками интересуются.

— Насть, перестань!

— Чего перестань-то?! Научно доказанный факт! Вон вчера в «Спид-информ»...

— Он так на меня смотрел... — мечтательно проговорила Юля. — Если б ты видела!

— Что, серьезно? Ну-ка дай-ка!

Настя снова взяла со стола фотографию, бросила на нее беглый взгляд.

— Да, ты права. На этого он не канает. Нормальный человеческий дедушка. Как я люблю. Ну и что там у вас? Процесс пошел?

— Да ну тебя с твоим процессом! — Юля резко выдернула фотографию из Настиных рук.

— Обиделась, — укоризненно закивала Костикова.

— Представь себе.

— Кам он, бэби! Я же не в этом смысле совсем! Я имела в виду... Кино, вино, домино... Тьфу! Чай, розы... Ну, понимаешь?!

Юля молчала.

— Ну хоть пригласил куда-нибудь?

— Пока нет. Настя поморщилась.

— Зато подарочек сделал, — словно пытаясь оправдаться, добавила Юля.

— Дай засмотреть! — нетерпеливо воскликнула Костикова. — Ну ладно! Дай!.. Лучшей подруге!..

Юля не спеша поднялась и вышла из комнаты.

— Ты долго?! — бросила вслед Настя.

Но Юля не ответила. В комнате она появилась через минуту — в элегантном плаще, развевавшемся от ее энергичной, под манекенщицу, походки.

— Ну как? Что скажут депутаты? — победоносно посмотрела она на Настю.

— Юлька-а... — прошептала пораженная «в самое сердце» Костикова. — Отключаю микрофон...

— То-то! — торжествующе заключила Юля, скидывая плащ. — Вкус имеем!

— И ты взяла? — пораженно спросила Настя.

— Кто бы говорил! Ты б, можно подумать, не взяла. Это ж коллекционная вещь!

— Да. Плащик в порядке... — Настя потрогала ткань. — Мне б кто подарил...

— Кстати, — посерьезнела Юля. — Для матери — я его у тебя взяла поносить.

-Да-а?..

— Ей объяснять замучаешься! — смущенно ответила Юля. — Ну ладно! Тебе-то какая разница?!

— Но маме же тоже интересно узнать про такого щедрого кавалера! — Настя иронично посмотрела на подругу. — Может быть, даже Мария Петровна хотела бы с ним познакомиться... Поговорить... Дело нешуточное!

— Кончай!

— Ладно, ладно! Плащик мой. Мне его любимый папочка на день рождения подарил. За хорошие отметки. По поведению, — балагурила Настя.

— Костикова!

— А что я сказала? Ах да! Папочки у меня нет. Свалил папочка. Это точно!

— Перестань!

— Перестала.

— Ты все поняла? — строго спросила Юля.

— Так точно! Слушаюсь, гражданин начальник. Плащ мой. Заметано, — отрапортовала Настя.

— Ну и тяжело же с тобой.

— Зато приятно.

— Ты уверена?

— А то...

Костикова вальяжно развалилась в кресле.

— А чего ж вы не сходили-то никуда? Или он тусоваться не любит?

— Времени у него мало, — хмуро ответила Юля. — Занятой человек в отличие от некоторых.

— Зато у тебя времени вагон и маленькая тележка. Сама его куда-нибудь пригласи! Действие, бэби, действие! Дедушки — они решительных любят. Им, в их пятьдесят, вообще чем быстрее — тем лучше, — философствовала Настя. — Это у Димочки твоего еще вся жизнь впереди. А у них, милых, — что? Ну, еще годика два-три. Максимум пять. А там... Песочек сып-сып-сып, комочек кап-кап-кап...

— Неудобно как-то...

— Кам он, бэби, летз гоу, — наступала неугомонная Костикова. — Неудобно спать на потолке одетой! И то только потому, что одеялко падает!.. Давай-давай! Эскизики берем под мышку и — вперед! Мол, обещали посмотреть, туда-сюда... А там само пойдет-поедет.

— Ты думаешь?

— А то! Г'авное ввязаться в д'ачку, това'иси! — по-ленински картавя, продекламировала Настя. — Вче'а было 'ано, завт'а будет поздно!

— Страшно...

— Кам он, бэби! Джаст ду ит! — на своем своеобразном английском заключила Костикова.

Маша окинула взглядом ставший за последнее время родным кабинет Шведова и со вздохом встала.

— Мне пора.

Игорь Андреевич не спорил. Сняв с вешалки Машину куртку, он замер в ожидании.

— Твоя галантность, — улыбнулась Маша, одеваясь, — не знает границ.

— Как и твоя осторожность, — заметил Шведов, не скрывая своего недовольства.

— Ты о чем?

— Интересно, когда я, наконец, смогу подвезти тебя прямо к подъезду?

— Игорь! Мы же договорились больше не возвращаться к этой теме.

— Но видишь ли, солнышко, я не понимаю, почему я не могу тебя проводить?

— Ты много чего не понимаешь. Или не хочешь понять, — начала раздражаться Маша.

— Может быть, — стараясь оставаться спокойным, медленно проговорил Шведов. — Но нужно, в конце концов, чтото решать. Извини, конечно, но мы все-таки уже вполне взрослые... дяденька и тетенька.

— Разумеется. Только, как ты изволил выразиться, «взрослый дяденька» все время забывает, что взрослая тетенька прожила со своим мужем семнадцать с лишним лет и родила от него двоих детей. От этого, Игорь Андреевич, просто так не уйдешь. — Маша замолчала, ища аргументы. Взгляд ее упал на малозаметную дверь, притаившуюся рядом с вешалкой. — А ты рассуждаешь как человек, у которого всегда есть запасный выход. Даже в этом чудесном доме.

— Это всего лишь от пожара, — проследив Машин взгляд, пояснил модельер.

— Вот именно. От пожара...

— Да, я уже никогда не буду женщиной, — задумчиво произнес Шведов. — А интересно, что она чувствует.

— Что?!.. Не ожидала я от тебя подобного цинизма! — скривилась Маша.

— Это же Жванецкий, солнышко! Всего лишь цитата из любимого писателя...

— Всякая цитата хороша к месту, зайчик, — сурово заключила Маша.

Игорь Андреевич хотел что-то ответить, но загудевший селектор отвлек его.

— Да! — Шведов склонился над аппаратом.

— Извините, Игорь Андреевич, — донесся голос Регины. — Тут к вам...

— Ну?!

— Пришли тут к вам... — Регине явно что-то мешало, это было на нее не похоже.

— А толком нельзя объяснить? — Шведов нашел на ком разрядиться. — Ну что ты молчишь?!

— Тут... какая-то девушка.

Маша с интересом посмотрела на модельера.

— Видишь, как все хорошо складывается, надеюсь, ты не будешь без меня скучать?!..

— Ты извинишь? — Шведов попробовал улыбнуться. — Я на одну секундочку.

— Конечно! Конечно! — саркастически ухмыльнулась Маша. — Я буду ждать тебя вечно, дорогой! Ведь нам так много нужно сказать друг другу!

— Маша!

— Я жду тебя, милый!

Покачав головой, Шведов энергично вышел в приемную.

— Ну кто тут еще?!

Но прежде, чем Игорь Андреевич успел закончить фразу, он увидел перед собой... Юлю.

— Здрасьте, Игорь Андреевич...

Юля вскочила с дивана. Стыдливый румянец проступил сквозь густой слой маминой косметики.

— Юля? — опешив, проговорил Шведов. — Здравствуйте, Юлечка... Не ожидал...

— Вы извините, что я без звонка, — смущаясь еще больше, пролепетала Юля. — Мне, наверное, не надо было приходить... Вы сейчас заняты?

— Честно говоря... — взяв себя в руки, начал Шведов. — Честно говоря — да. Знаете что... Подождите секундочку. Одну секундочку, да?!

И, не дожидаясь Юлиного ответа, модельер поспешил обратно в кабинет.

— Маша! Маша, где ты? Кабинет был пуст.

Дверь запасного выхода скрипнула и захлопнулась от сквозняка.

Постояв немного в задумчивости, Шведов досадливо хлопнул рукой по двери и снова выглянул в приемную.

— Юля?! Прошу.

— Я не вовремя, да? — входя, тихо проговорила Юля.

— Ну что вы, Юлечка. Я же сказал — в любое время дня и ночи. — Шведов уже окончательно пришел в себя. — Ну, как дела в училище?

— Спасибо. Ничего.

— Не люблю, когда так отвечают. Ничего. Нормально. Это не ответ. Небось сессия на носу?

— Экзамены. Через полтора месяца. Юля опасливо огляделась.

— Чего вы испугались?

— Нет-нет... Просто... Все так необычно...

— Да вы садитесь, садитесь, — Шведов пододвинул к Юле роскошное кресло.

— Спасибо.

— У вас, вероятно, какое-то дело ко мне? — Игорь Андреевич ободряюще улыбнулся.

— Вообще-то я... эскизы принесла... Шведов с интересом посмотрел на девушку.

— Эскизы?

— Да. А что?

— Нет-нет. Ничего. Эскизы — это замечательно. — Шведов сгреб лежащую на журнальном столике канцелярскую мелочь. — Так что, посмотрим?

С готовностью кивнув, Юля достала папку, примостившуюся у ножки столика.

— Сюда можно?

— Естественно. Чувствуйте себя как дома! Шведов подошел к селектору.

— Регина!

— Да, Игорь Андреевич...

— Региночка, солнышко, изобрази-ка нам, пожалуйста, вариант «четыре».

— А может быть, «семь»?

— Нет-нет. Именно «четыре».

— Слушаюсь, шеф.

— Слушайся, слушайся... Шведов повернулся к Юле.

— Какой у вас замечательный джемпер. Вам очень идет. — Игорь Андреевич подошел поближе. — Что, тоже собственного производства?

— Нет, это мама вязала.

— У вас талантливая мама, — понимающе кивнул Шведов. — Вам повезло.

— Да! — согласилась Юля и тут же невозмутимо добавила: — Вообще-то она скрипачка!

— Кто, простите? — опешил модельер.

— Скрипачка, — уверенно повторила девушка.

— Ах, скрипачка! — Шведов с трудом сдержался, чтобы не расхохотаться. Хотя, с другой стороны, в этом есть даже что-то грустное... Желание предстать в глазах окружающих «дамой с благородным происхождением». Как она еще наивна! — Скрипачка — это очень интересно, — повторил Шведов. — Я очень ценю людей, владеющих музыкальными инструментами.

— Да... Она вообще -то известная... — Юля мгновенье помедлила. — У Спивакова в «Виртуозах Москвы» танцует... То есть играет.

— У Владимира Теодорыча? — Шведов был артистичен. — Да, ну как же! Как же! Позвольте, но они же сейчас в Испании, если мне не изменяет память?

— Э-э-э... — несколько стушевалась Юля, но быстро нашлась: — Да. В Мадриде. Конечно, а как же!.. Она вообще-то ехать не хотела. Думала остаться... Все-таки, знаете, не девочка, годы берут свое, но Спиваков сказал: кам он, бэби! Без тебя я никуда не поеду...

— А вот сейчас вы сказали как-то на «б», да? Или мне послышалось?

— Вы про «Кам он, бэби»? — переспросила Юля.

— Да-да... Это что значит?

— Это выражение такое. Английское. Ну в смысле... — Юля в замешательстве подняла глаза к потолку. — Ну как бы это вам объяснить?..

— Кам он, бэби, — выручил Шведов.

— Ага. Что-то в этом роде.

— Ну понятно. Значит, ваша мама ехать ни в какую Испанию не хотела...

— Нуда!

— И тогда... Кстати, как вашу матушку зовут?

— Мария. Мария Эдуардовна.

— Мария Эдуардовна, это звучит! Мария Эдуардовна — это мощь! — иронично заметил Шведов.

Но Юля иронии не почувствовала.

— Правильнее, Эдвардовна. Дедушку Эдвард звали, но мама почему-то считает, что это вычурно.

— Это Эдвард-то вычурно?! Она не права! Неправа!.. А по-моему, хорошо! По-королевски! — не унимался Игорь Андреевич. — Но мы отвлеклись. Итак, когда ваша мама ехать отказалась, Спиваков поставил вопрос ребром.

— Вот именно! И маме все-таки пришлось. Ну не срывать же гастроли. — Юля не могла остановиться. Она уже сама не понимала, что с ней. — Самое интересное: только-только из Штатов вернулась, всего два дня в Москве — и опять гастроли. Ну мыслимо ли, Игорь Андреевич, скажите?

— Да, — фальшиво посочувствовал Шведов. — Ритмик, конечно, не позавидуешь!

— Не то слово. Вот и приходится вязать в самолетах, — наконец «выруливая» на то, с чего, собственно, начался разговор про маму, заключила Юля.

— Вы хотите сказать, что этот свитер ваша мама связала в самолете?

— Ну а где ж еще? Дома-то она почти не бывает.

— Что делать, Юлечка, — притворно посочувствовал Игорь Андреевич. — Искусство требует жертв. Ну а большое искусство требует чего?..

— Больших жертв, — закончила фразу Юля.

— Вот видите. Вы сами все понимаете. Что, впрочем, не удивительно, для ребенка из такой семьи.

— Да уж... — Юля замолчала, удивленно уставившись на появившуюся в дверях Регину.

Толкая перед собой сервировочный столик с бутылкой вина, бокалами и всевозможной заморской снедью, она уверенно продвигалась вперед.

— А вот и вариант «четыре», — весело прокомментировал Шведов. — Именно «четыре», а не «семь»!

Маша появилась на кухне, держа в руках большой пластмассовый таз, полный выстиранного белья.

— Тебе помочь? — отрываясь от газеты, спросил Сергей.

— Чай допьешь, поможешь, — садясь за стол, проговорила Маша. — Что пишут?

— Дальше будет хуже.

— Свежая мысль. Еще что?

— А... Маньяк опять какой-то завелся.

— О Господи!

— Не переживай, — оптимистично заметил Сергей. — Он только на старух нападает. СПИДа боится.

— Не говори ерунды!

— Но тут так написано!

— А ты веришь?!

— Прочти сама, — Сергей протянул жене газету.

— Да ладно. Страсть такую на ночь. Кстати, а где твоя дочь?

Сергей пожал плечами.

— Она мне не докладывает.

— А мог бы, между прочим, и поинтересоваться. Уже девятый час, кстати. И еще маньяк твой...

— Мой. Конечно, мой. В этом городе все мои. Дочь моя. Маньяк мой. Нет. Я же не спорю. Конечно, мой. Мы с ним оба без работы сидим. От того и маньячим понемногу. Детишкам на молочишко. Маньяцкое дело нехитрое...

— Перестань! — резко оборвала мужа Маша.

— Не психуй. Говорю же тебе — он по старушкам специализируется, — миролюбиво проговорил Сергей. — И потом, он не в нашем районе.

— Какая разница, — не унималась Маша. — Сегодня не в нашем, а завтра... А в каком, кстати?

— В Тимирязевском.

— О Господи, этого еще не хватало! Там же Антонина Павловна живет! Завуч наш!

— А! Помню-помню. Противная такая, которая раньше в детском доме ребятишек садировала! — Сергей говорил со смаком, словно уже предчувствуя конец ненавистной ему учительницы.

— Противная-то противная, но все равно жалко.

— Боюсь, что ей все-таки ничего не угрожает, — вдруг расстроенно произнес Сергей.

— Откуда вдруг такая уверенность?

— Потому что... — Сергей оборвал себя на полуслове, задумчиво посмотрел на жену и, с трудом сдерживая смех, заключил: — Хотя черт его знает... Но это надо быть таким маньяком...

Трапеза в доме моделей была в разгаре.

— Так, еще рыбки? — заботливо предложил Юле Шведов.

— Нет-нет! Ну если только чуть-чуть...

— А помидорчик?

— Я думаю, что на сегодня мне уже достаточно, — вежливо отказалась Юля.

— Тогда салатик.

— Игорь Андреевич!..

— Бросьте, солнышко! Если вас заботит стройность ваших бедер, то к ним это не имеет никакого отношения, — компетентно заявил Шведов. — Вот от сыра действительно полнеют. Ну так я вам его и не предлагаю.

Модельер наполнил бокалы вином.

— Юлечка, я не поднимаю этот бокал за ваш талант, ибо, при всем уважении к нему, не считаю это в женщине главным. Но не выпить за ваше очарование я просто не могу. Вы прекрасны, и это не требует дальнейших обсуждений!

— Спасибо большое... — Юля смущенно пригубила вино. — Очень вкусно.

— Вы, наверное, сами замечательно готовите? — поинтересовался Шведов.

— Вообще-то да, — скромно произнесла Юля и, чуть замешкавшись, добавила: — Но мне редко приходится этим заниматься. У нас очень хорошая домработница.

— Ах вот оно как... — понятливо закивал Игорь Андреевич. — А батюшка ваш, он, простите...

— Он... дипломат.

Шведов чуть не поперхнулся вином.

— А... Тоже, наверное, все время за границей?

— Сейчас-то не очень. С тех пор как стал народным депутатом. Знаете, все эти заседания, комитеты, комиссии... — Юля демонстративно закатила глаза. — Ему так все надоело. Он так от всего устал.

— Ну конечно, конечно, я понимаю, — Шведов состроил сочувствующую мину.

— Ас другой стороны, что делать? Ельцин же без него как без рук?!

— И Ельцин?

— Нуда...

— Незаменимый человек ваш папа, — подкладывая Юле салата, проговорил Игорь Андреевич.

— Абсолютно! — Юля сделала большой глоток вина. — Он уже сколько раз уйти хотел — все-таки возраст... А Ельцин ни в какую не отпускает. У меня, говорит, второго такого советника не будет никогда.

— Ах, так он, стало быть, у вас советник президента? уточнил Шведов.

— Да, — ответила Юля. И, не удовлетворившись папиным положением, добавила: — Старший. Но Ельцин-то сейчас, знаете, все больше по стране ездит. В этот... В Кузбасс там или еще куда. Папа, конечно, с ним. А раньше — просто не вылезал из загранки. Бразилия, Аргентина, Индонезия, где он только не был. Я ведь даже родилась в Англии.

— Так вот откуда английский?!

— Шуэ.

— Не понял?

— Да это так. Неважно. Я ведь до десяти лет вообще порусски не разговаривала. Хорошо, мама вовремя спохватилась, учительницу взяла. А то б я, наверное, и сейчас — твоя моя не понимай...

— Да, Юлечка, вам остается только позавидовать. Такие родители, детство в Англии... — покачал головой Шведов. — А я вот, например, родился в Челябинской области.

— Да что вы?! — искренне удивилась Юля.

— Представьте себе.

— В жизни бы не поверила.

— Тем не менее.

— А как же все это? — Юля обвела взглядом кабинет. — С неба свалилось?

— Вы о доме моделей?.. Да вот как-то... Сам иногда удивляюсь... Может быть, как-нибудь в другой раз я вам и поведую эту тайну. — Шведов вдруг резко сменил тему: — Вы довольно умело пользуетесь макияжем.

— Правда? Спасибо... В Англии... — опять начала Юля, но Игорь Андреевич снова перебил ее:

— Только вам, по-моему, больше пойдут чуть приглушенные тона. Знаете, такие пастельные...

— Матовые?

— Да... Неброские...

Юля обиженно насупилась.

— Я что-то не так сказал? — с аппетитом поглощая салат, поинтересовался Шведов.

— Нет-нет, — взяла себя в руки Юля. — Может быть, посмотрим мои работы?

— Да, конечно!

Вынув из папки эскиз, Юля протянула его модельеру.

— Ну-ка, ну-ка...

Шведов принялся разглядывать рисунок. Он делал это с таким неподдельным, искренним интересом, что даже не заметил, как Юля потихонечку придвинула свое кресло вплотную к нему.

— Так лучше видно... — пояснила она, когда Игорь Андреевич наконец оторвал взгляд от эскиза. — Я говорю, мне так тоже лучше видно...

— Да-да, — Шведов рассеянно кивнул. — Очень любопытная работа. Только я бы немножко приспустил рукав.

— Вы думаете?

Юля придвинулась еще ближе.

— А вы попробуйте! — стараясь не менять деловитости тона, проговорил модельер. — Увидите, насколько сразу станет элегантней. Вообще, рукав...

И дальше игнорировать близость Юли становилось невозможно. Ее томный взгляд скользил по Игорю Андреевичу, дыхание участилось.

— Рукав — это очень важно, — тем не менее продолжал Шведов. — Можно? — Он достал из папки еще один эскиз. — Вот, например, здесь... — Игорь Андреевич повернулся к Юле.

Закрыв глаза, чуть приоткрыв губы, она замерла в ожидании поцелуя. Телефонный звонок разрядил ситуацию.

— Да-да?! Шведов! — поспешно хватая трубку, выпалил модельер.

Звонила Маша.

— Але? Игорь? — тихо произнесла она. — Это я...

— Да-да. Сейчас, одну секундочку.

Шведов нажал какую-то кнопку на аппарате и устремился в соседнюю комнату.

— Простите, Юлечка! Я буквально на минуточку! Вы пока кушайте, кушайте!

— Но может быть, мне лучше...

Юля еще не успела договорить фразу, а Шведова уже не было в комнате.

Сняв трубку параллельного телефона, Игорь Андреевич помолчал немного, словно сосредоточиваясь, и наконец нежно проговорил:

— Да, солнышко. Я тебя внимательно слушаю...

— Ты... Ты на меня не обиделся? — Маша виновато засопела в трубку.

— И не собирался.

— Правда? — Маша не скрывала радости.

— Кривда.

— Ну все тогда. А то я боялась — не засну, — с облегчением проговорила Маша.

— Что у тебя завтра?

— Не знаю еще.

— А все-таки?

— Все. Больше не могу, — прошептала Маша, завидев в конце коридора мужа. — Позвоню с работы.

— Понял, солнышко. — Шведов усмехнулся. — Целую.

— И я...

Положив трубку, Игорь Андреевич постоял недолго в задумчивости и, вздохнув, вернулся к Юле.

Девушка была уже без свитера. В одной тонкой, весьма прозрачной блузке. Косметика, в соответствии с рекомендациями Шведова, была стерта с лица.

Юля неторопливо поднялась и, нарочито виляя бедрами, подошла к модельеру.

Ее руки обвили его шею. Губы потянулись в ожидании поцелуя.

— Юлечка. — Стараясь говорить как можно мягче, Шведов разомкнул ее объятия. — К сожалению, к огромному моему сожалению, я должен вас покинуть.

— А... А как же эскизы? — растерянно и не к месту проговорила девушка.

— Ничего не поделаешь. Дела, — с сожалением ответил Шведов. — А эскизы от нас никуда не убегут. Мы можем встретиться завтра. Или — послезавтра. Вы только позвоните мне заранее, хорошо?

Юля слабо кивнула.

Если бы не присутствие Шведова, она бы наверняка разревелась. Впрочем, если бы не его присутствие — не о чем было бы и плакать...

Глава десятая. КОРОТКОЕ ЗАМЫКАНИЕ

В салоне Игоря Шведова каждый занимался своим делом. Но обо всех делах сразу заботилась администратор Регина Васильевна. Эта эффектная женщина крепко держала в своих изящных ручках все нити управления сложным организмом дома моделей с бесконечным переплетением интриг, оскорбленных самолюбий, романов и... романов, романов, романов...

В этот день ей пришлось заниматься неожиданной работой. Шеф попросил организовать наконец монтаж дорогой осветительной аппаратуры. С большим трудом она вышла на хорошего мастера, но аппаратура дорогая, и Регина решила лично присмотреть, как все будет сделано. Поэтому-то уже третий час она дышала летящей из-под сверла бетонной пылью. Впрочем, мужик попался симпатичный, интеллигентный. Регина даже попробовала с ним немного пококетничать. Больше по привычке, конечно, для пользы дела, так сказать, но и это немало.

Мастером оказался конечно же Сергей.

Стоя под потолком на очень высокой стремянке, он что-то делал с толстым пучком проводов. По каким-то неведомым Регине признакам одни провода он соединял вместе, другие надежно изолировал друг от друга.

«Если бы так же можно было поступать с людьми», — некстати подвернулась почти философская мысль, но голос Регины отвлек Сергея от дальнейших размышлений.

— Мой шеф, Игорь Андреевич, говорит, что, если работает мастер, это всегда красиво.

— Скорее наоборот. Если сделано красиво... значит, работал мастер, — Сергей отложил отвертку, заранее прищурился. — Попробуйте включить.

Регина подошла к пульту, щелкнула клавишей. Подвешенный Сергеем осветительный прибор загорелся.

— Ой, здорово! Шеф как раз такой свет и хотел, когда этот пульт заказывал.

Сергей присел на ступеньку и, довольный, закурил. Как всегда, какую-то гадость.

— Представляете, из ФРГ за валюту привез, — продолжала тем временем Регина. — А здесь... Те, кто потолок сверлят, — электричества боятся. Те, кто с проводами умеют, — говорят, сперва конструкции подвесьте. Нашла я тут наконец одну фирму. Они даже смогли инструкцию немецкую прочесть. Но счет в валюте. И такой!..

— Как же вы все-таки на меня-то вышли? — поинтересовался Сергей.

Регина кокетливо улыбнулась.

— Секрет.

— И все-таки?..

— Через мужчину...

— Ну-ка, ну-ка...

— Вы одному моему... приятелю... гараж модернизировали... На даче...

— А!.. Помню, помню. Своеобразный человек. С размахом! Он теперь в машине кнопку на пульте нажимает — дверь открывается. Как в кино.

— Вот он про вас и рассказал. Интересный, говорит, мужчина. И руки золотые. Вот только недостаток один есть, — Регина интригующе скосила глаза. — Правда, серьезный и, видимо, уже неисправимый.

Сергей даже спустился на пару ступенек пониже — так интересно оказалось услышать про свой недостаток.

— Какой?

Регина только засмеялась в ответ.

— Берет, говорит, мало.

Регина стала администратором по призванию. Вот кажется, смеется, кокетничает с симпатичным мужчиной, но только повернулась ручка замка, только возник за открывающейся дверью Шведов, и уже перед Сергеем не смеющаяся женщина, а вежливо-обаятельный клерк.

Пока Сергей разглядывал знаменитого маэстро, Регина быстро доложила обстановку:

— Игорь Андреевич. Все готово. Проверьте, пока мастер не ушел.

Шведов окинул Сергея весьма небрежным взглядом и предпочел разговаривать с Региной.

— Мне никто не звонил?

Регина отрицательно покачала головой.

— Странно.

Шведов подошел к пульту. Щелкнул разными переключателями, проверяя эффекты.

— Скажите...

Все понимающая Регина немедленно подсказала: «Сергей Анатольевич».

Но для Шведова подобное обращение к электрику было чересчур официальным.

— Скажите-ка, Сереженька, а все укреплено жестко, или можно...

— Можно. Все можно. Шарниры имеют одну степень свободы плюс еще по одной заложено непосредственно в конструкции каждого прибора.

Игорь Андреевич впервые с интересом посмотрел на Сергея. Уж очень он независимо держался, речь интеллигентная, да и словарный запас: «степень свободы»! Это уже предполагает какое-никакое образование!

— А как наша силовая линия?

— Я усилил заземление и поставил дополнительный пакетник. Мы, правда, не договаривались... Но мне показалось, что так будет лучше... — объяснил Сергей.

Шведов всегда уважал профессионалов.

— Спасибо. Зайдем ко мне.

В своем кабинете Игорь Андреевич разлил по бокалам коньяк. В один чуть-чуть. В другой доверху. Его он и протянул Сергею. Широко улыбнулся.

— Надеюсь, что мы и в дальнейшем сможем на вас рассчитывать.

Едва пригубив коньяк, Сергей поставил бокал на стол. Поймал на себе удивленный взгляд Игоря Андреевича.

— Я не по этому делу...

На какое-то мгновение Шведов растерялся и сказал было банальность:

— Ну что же, вы меня обидеть хотите?.. Я, право слово, от всей души... — Но, видя ироничную улыбку гостя, осекся, поправился: — Я вас не понимаю. Может, вам что-то от меня нужно?.. Увеличения гонорара?

Едва произнеся это, Шведов снова осознал, что говорит совершенно не то.

— Все. Молчу. И слушаю.

— Я всегда хотел посмотреть на модельера в работе, — Сергей вопросительно прищурился.

— Вы?! — Шведов растерянно оглядел собеседника. — Видимо, я все-таки чего-то не понимаю.

— Видимо, да.

Маша была как никогда хороша: новая прическа, изысканный макияж, необычный маникюр. Она явно собиралась уходить, но... не уходила. Сидела за столиком у зеркала и грустно смотрела на свое отражение.

Когда зазвонил телефон, Маша не отреагировала. Словно не услышала надрывающегося звонка. Словно тихо было в этой ставшей вдруг неродной комнате. Только на глазах у нее появились слезы. Даже не слезы. Так, две капельки. А телефон все звонил и звонил...

Внезапно Маша вскочила, бросилась в ванну и энергичными, безжалостными движениями рук принялась смывать с лица ставшую ненавистной косметику.

А телефон все звонил и звонил.

Так и не дождавшись, когда Маша подойдет к телефону, Игорь Андреевич положил трубку.

— Кому это вы? — жуя яблоко, поинтересовался Сергей.

— Да так... — уклонился от ответа Шведов.

— Когда никто не подходит — это еще ничего. А вот когда занято... ненавижу! — изрек Сергей.

— Я счастлив, — мрачно бросил Игорь Андреевич.

— Что?

Но Шведов не ответил, на пороге кабинета стояла Семендяева.

Не подозревающая, что шеф в дурном настроении, она кокетливо вильнула бедрами и как бы невзначай распахнула куртку: верхнюю часть «Костюма туриста». Того самого, над которым сейчас, собственно, и предстояло работать.

— Ну что? Мы работаем или где?.. — дурачась, «интимно» проворковала Семендяева.

— Работаем, работаем, — не внушающим ничего хорошего тоном проговорил Шведов и, стремительно подойдя к Семендяевой, застегнул «молнию».

Семендяева взвизгнула — зубья прихватили кожу.

— Кокетничать не надо было, — грубо бросил Шведов. Немного отклонившись, он окинул покорную Семендяеву взглядом. Чуть поправил воротник куртки. Снова недовольно посмотрел на манекенщицу.

— Голову назад! Еще! Два года модель, не то что ходить, стоять не научилась!!! Не вертись!

— Я не верчусь... — несмело возразила Семендяева.

— Не вибрируй!.. Ты можешь не вертеться!

— Да я же ничего не делаю!

Словно ища защиты, девушка смущенно посмотрела на сидящего в кресле Сергея.

Но Шведова раздражало все.

— Чем у бабы длиннее ноги, тем она дурее! Хоть диссертацию по анатомии пиши... И вообще, что ты пришла?! Ты что?! Не видишь, что у меня человек сидит?!

— Так вы ж сами меня звали...

— Хватит по сторонам глядеть! Чем с тобой, лучше с манекеном работать. — Шведов в ожесточении кивнул в сторону стоящего рядом безголового манекена, обернутого тканью.

Казалось, что с каждой новой репликой Шведова к глазам Семендяевой подступают слезы.

— Голову назад! Еще! Ты баба-яга или модель?! Угораздило же связаться!

Шведов сорвался. Такого с ним не было никогда. Он понимал это, но остановиться уже не мог:

— Девушки, как известно, смеются, когда могут... и плачут, когда хотят!

Заревев, Семендяева бросилась прочь из кабинета.

— Как сказал классик, когда женщина не права, первым делом надо попросить у нее прощения, — попробовал разрядить ситуацию Сергей.

Но Шведов не ответил. Он снова принялся накручивать диск телефона.

— Зачем вы так? — осуждающе спросил Сергей. Шведов не любил, когда вмешивались в его дела. Он и сам прекрасно понимал, что зря так себя ведет. Уж кто-кто, а Семендяева тут ни при чем.

Так и не набрав до конца номер, он швырнул трубку н? рычаг.

— Слушай, мастер! Тебе домой не пора?!

Трудно сказать, как отреагировал бы на это откровенное хамство Сергей, но тут в кабинете неожиданно погас свет.

— На пробки похоже.

— Или на конец света. — У Шведова, в его состоянии, было свое объяснение.

Дверь медленно и таинственно приоткрылась. На пороге со свечой в руке возникла Регина.

— Там на стене, из щита, где вы, Сергей, работали... Так полыхнуло!..

А в квартире Кузнецовых, на кухне, Маша крутила мясорубку.

Медленно выползали сквозь круглую решетку мясные колбаски и так же медленно стекали по щекам Марии Петровны слезы.

Со стены, с висящей там фотографии, на Машу смотрело все ее семейство — улыбающееся, смеющееся, радующееся южному солнцу, под которым был сделан этот отпускной снимок.

Из щита действительно полыхнуло. В этом Сергей убедился, едва они с Региной и Шведовым добрались до места.

— Ну ты, мастер, напахал, — удовлетворенно произнес Игорь Андреевич. Можно было подумать, что ему приятно осознавать, что не только у него сегодня неприятности, он даже как-то расслабился.

Сергей со спокойным вздохом профессионала достал из сумки тестер.

— Сейчас. Разберемся...

Но Шведов-торжествующий оказался гораздо добрее Шведова-неудачника. Даже его интонации стали почти отечески покровительственными.

— Потому что надо своими делами заниматься. А не учить меня, как с сотрудниками разговаривать.

И, оставив Сергея наедине с проводами и оплавившимися предохранителями, Шведов направился обратно в кабинет.

Впрочем, в одиночестве Сергей оставался недолго. Скрипнули еле заметные в темноте ступени, и с жутким воплем на него обрушилась поскользнувшаяся Семендяева.

— Живы? — заботливо спросил Сергей.

— Если меня Шведов не убил, то уж на лестнице я точно не погибну, — вставая и поспешно отряхиваясь, без энтузиазма заметила девушка.

— Вы же красивая женщина. Что вы, другой работы не найдете?! В каждой газете предложения для манекенщиц. Хочешь за границу, хочешь по стране. Какой смысл на этого хама горбатить?..

Но Семендяева была не настроена шутить.

— Что б вы понимали! Он гений!

— Ага. «Я с ним не работаю! Я с ним отдыхаю». Знаю я эти разговорчики.

— Почему не работаю?! — Девушка присела на край какой-то огромной, неизвестного назначения коробки. — Очень даже работаю. Как каторжная.

— Это я видел.

— Зато когда что-нибудь получается... А! Чего с вами говорить...

— Ну конечно! Мы разве ж че поймем!.. У нас все образование — два класса церковно-приходской, — ухмыльнулся Сергей. — Да нам творческую жилку с пуповиной вместе перерезали и йодом помазать забыли.

Он так вошел в роль придурковатого простака, что даже нарочито утер рукавом нос. Это произвело впечатление. Семендяева расхохоталась.

— Пора. Пойду я, — отсмеявшись, проговорила она и неохотно встала.

— К хаму?! Он же вас даже по имени никогда не называет. Только по фамилии. Если не обзывается, конечно. А скоро, наверное, номер какой-нибудь присвоит. И будет покрикивать: «Эй, ты! Модель 234/51! Марш сюда!»

— Да не виноват он. Ну сорвался. С кем не бывает. Неприятности у него. Видали, он все время к телефону бегает. Спрашивает, не звонил ли кто...

— Ну?

— Любовь у него. Несчастная, — сочувственно проговорила Семендяева. — Впервые, можно сказать, в жизни решился жениться, а место занято.

— В каком смысле?

Сергей даже оторопел от такой постановки вопроса.

— Замужем она. Вот он и мается.

— Ах, замужем... И весь дом моделей в курсе? — В голосе Сергея почувствовалось явное презрение к модельеру, сделавшему свою личную драму всеобщим достоянием.

— Он скрывает. Да разве от нас что утаишь. Если работа не идет, значит, в личной жизни что-то не то. Зато если пошло — так сразу везде. Ладно. Все. Пора идти. — Засобиравшаяся было Семендяева остановилась. — А я ее видела. Пышечка такая. Уютная!.. Не то что мы — вешалки. Кожа да кости... Да. У него с ней серьезно...

— Ас вами со всеми несерьезно? Семендяева расхохоталась.

— Да он нас как женщин вообще не воспринимает! Я, наверное, еще под стол пешком ходила, когда ему модели осточертели. А она... Любит он ее.

— Молодая?

— Да нет. Лет тридцать пять — тридцать шесть... Хотя, может, и больше.

— А зовут как?

Но Семендяева только загадочно повела плечом и вышла, плотно прикрыв за собой дверь.

А Маша, стараясь ни о чем не думать, все крутила и крутила мясорубку. Чмокая, выползали на свет тоненькие мясные колбаски и шлепались на дно миски. Сейчас добавить хлеба... Чеснока... Этой травы... Маша поняла, что начисто забыла все, что Катя говорила ей про свою фирменную приправу. То ли пол-ложки на десять котлет, то ли... А чайной ложки или столовой? Хорошо хоть телефон у Кати был свободен.

— Але, але... Катя? Это я. Катюш, расскажи мне еще раз, как ты свои котлеты начиняешь?.. Ничего не слышно?.. Ну перезвони. Перезвони.

Казалось, Маша не успела повесить трубку, как уже раздался звонок.

— Теперь лучше? — поинтересовалась она.

— Я звоню тебе весь день. — На другом конце провода был Шведов.

Маша испуганно замолчала. Она не знала, что ей делать. Она поняла, что запуталась окончательно.

— Ты прячешься от меня? Это мило с твоей стороны! Если ты решила прекратить наши отношения, можно было, по крайней мере, сообщить. — Шведов подождал, надеясь, что Маша что-нибудь скажет.

— Жаль. Мне было хорошо с тобой. Думаю, что и тебе было не так уж плохо...

И вдруг... Маша словно пришла в себя.

— Алло! Игорь! Игорь, это ты?! Я не понимаю, о чем ты?! Очень плохо слышно! Меня задержали на работе! Я сейчас переоденусь и выезжаю!

Анна Степановна застала своего супруга сгорбившимся за письменным столом. Стремительно двигая рукой, он заполнял ученическую тетрадь своими каракулями, которые и почерком-то назвать было нельзя.

— Толя! Ты опять пишешь?!

— Это моя работа.

— Твоя работа — вовремя лекарство принять.

— Ты опять за свое!

— Да! Я опять! Потому что твое здоровье необходимо не только тебе, а твоя «работа» — только тебе. Нельзя быть таким эгоистом!

Этого Анатолий Федорович не мог простить даже любимой жене.

— Как это — только мне! Как это — только мне?! Ты соображаешь, что говоришь?!

— Господи, да кому это интересно? У каждого своих забот хватает!

— Вот ты всегда так! Только бы потихоньку, только бы мир да гладь да божья благодать...

— Да! Хватит с меня бурь. Хватит. Я уже не чайка по возрасту и бурь не ищу. Ты тоже довольно пожилой буревестник, пора о душе подумать.

— Вот из-за таких, как ты... Ты во всем такая... Даже с сыном!

— Что — с сыном? Что — с сыном?

— Что-что! Хороша мать. Можно и правда подумать, что ты ничего не замечаешь! — Анатолий Федорович в негодовании сжал кулаки.

— Что не замечаю?

— По-твоему, Маша не переменилась?

Анна Степановна промолчала. Говорить на такую тему с мужчинами — бесполезная трата времени.

— Сергей, понятно, ничего не видит, но ты-то со стороны неужели не замечаешь?

— Оставь их в покое. Пусть сами разбираются. Они прожили вместе семнадцать лет. У них двое детей... — миролюбиво проговорила Анна Степановна.

— Да знаю я, сколько у меня внуков! Кстати, могло бы быть и больше... Но пока не поздно, надо сказать ему, надо объяснить, открыть глаза, в конце концов... Может быть, он чего-то не понимает...

— Перестань. Я не хочу собирать сплетни и передавать их собственному сыну.

— Но поговорить с Машей, по-женски поговорить ты можешь? Пока не поздно...

— А ты думаешь, еще не поздно? — невольно вырвалось у Анны Степановны.

— Что?! — оторопел Анатолий Федорович.

— Нет-нет. Это я так. — Анна Степановна смутилась. — Ну я не знаю...

— Они как раз собирались к нам на следующей неделе. Я отвлеку Сашу с Сережей, Юльку... Поговори с ней, Аня, жалко Сережку, ему без нее будет скверно...

...Маша не знала, что о ней сейчас разговаривают в столь разных местах столь разные люди. Она не думала об этом. Она уже практически была готова к выходу, когда домой вернулся Саша. Он вбежал с огромной коробкой в руках и радостным криком оповестил о причинах своей радости.

— Мама, мамочка! Ты уже дома?! Отлично! Мам, смотри, чего я достал! Нет, ты посмотри, посмотри! Это же «Монополия». Настоящая! Фирменная! Мам! Ты что, забыла?! Мы же договаривались сегодня все вместе поиграть! И отец обещал специально пораньше прийти. И Юлька...

Саша замолчал не договорив. Словно почувствовав неладное, тоскливо посмотрел на мать.

— Ты что? Уходишь куда-то?!

Игорь Андреевич преобразился. Маша нашлась. Она едет. Куда девалась раздражительность? Откуда взялось желание работать? Шведову уже не мешал слабый свет свечей. Семендяева была произведена в лучшие манекенщицы планеты, а «Костюм туриста» больше не числился ошибкой гения.

— Хорошо, Леночка, хорошо...

Игорь Андреевич как раз что-то подкалывал, когда вспыхнул яркий электрический свет.

— Халтурщик исправляется.

— И ничего он не халтурщик. Нормальный мастер. Очень даже приятный...

Таких интонаций Игорь Андреевич от Семендяевой еще не слышал.

— Да?.. Как интересно...

Манекенщица смутилась. Ей действительно понравился этот необычный монтер. Конечно, не настолько, чтобы показывать это шефу...

— Да что вы, ей-богу! Я просто не люблю, когда людей зря обижают.

— Ну конечно, Леночка. Естественно. — Шведов улыбнулся и включил магнитофон. Тягучая, очень грустная мелодия песни в исполнении Патриции Каас заполнила комнату. — Пройди.

Плавно покачиваясь в такт музыке, Семендяева двинулась по кругу.

— Недурно... — Шведов задумчиво смотрел на Лену.

— Можно? — на пороге появился Сергей.

— Ну как? — весело поинтересовался Игорь Андреевич. — Победа разума над силами тьмы?

— Все сделал. Оказывается, это ваша Регина. Я ее предупреждал, чтобы, пока я пробку помощнее не поставлю, два тумблера сразу не включала!

— Кто о чем!.. Да я тебя про Семендяеву спрашиваю! Ну?! Нравится?!

— А... Хорошо. Здорово даже.

Конечно, это всего лишь монтер, но все равно приятно. Приятно, когда тебя хвалят.

Довольный Шведов повернулся к Семендяевой.

— Вот. Слышала, что народ говорит? А народу надо верить. Но Шведов недооценил Сергея.

— Да. Очень красиво. Костюм только поганый. У меня дочка и то лучше шьет.

Казалось, что Шведов захлебнется от такой наглости. Негодуя, он обернулся к Сергею:

— Ну ты, мастер, даешь! И чем же тебе этот костюм не нравится?

— Да всем, — окончательно отбросив маску полуграмотного мастерового, решительно проговорил Сергей. — Ткань тонюсенькая. На второй день прорвется. Карманов мало. А для любого туриста карманы самая важная деталь. Куда нож положить? Куда спички? Где всякая мелочь нужная лежать должна?

А ведь монтер прав. Помрачневший Шведов повернулся к Лене:

— Ну что ты стоишь? Иди переоденься!

Понимая, что это не для ее ушей, Семендяева поспешила скрыться.

Сергей подмигнул ей на прощанье и продолжал еще более уверенно:

— А все эти декоративные детали? К чему они? За ветки цепляться? Сучки обдирать?

И все же Шведову было что возразить:

— Но ведь красиво?

— Красиво. Только пользоваться нельзя! Обожаю эту моду, неизвестно на кого рассчитанную!..

— А ты, мастер, как я погляжу, опытный турист?

— Был. В юности...

Сергею вдруг стало неловко. Что он лезет не в свое дело?! Да еще портит настроение хорошему, уважаемому человеку. Кстати, клиенту...

— Да вы не обижайтесь на меня. Я сам не знаю, какая меня муха укусила.

— А вот это ты зря. Зря, голубчик. Сейчас ведь люди, говорящие правду, редкость. Я таких ценю. Большинство-то врет. Или, хуже того, отмалчивается. Боятся отношения испортить. А ты молодец. Молодец.

Сергей невесело усмехнулся.

— Мы люди простые — нам терять нечего.

— Да не простой ты, мастер. Не простой. Вот я действительно из дыры. Пообтесался только за эти годы. А ты не такой. Ты из интеллигентов. Да?!

Сергей вздохнул... и выдал все, что оставалось:

— Да. Я еще чего хотел сказать. Я бы туристические костюмы под современные мелодии не демонстрировал. Что-то в этом не то. Вот если бы под бардов...

Игорь Андреевич перестал сдерживаться и уже откровенно восторженно посмотрел на Сергея.

— Гениально! Слушай, мастер! Это ведь гениально! С меня причитается!

А Сергей уже не мог остановиться, даже если бы захотел:

— Городницкого... Или Мирзояна... Да мало ли кого?! Клячкина, наконец!

— Клячкин уехал.

— А какая разница?!

— Ты прав! Ты абсолютно прав! Никакой. Все. Вспомнил. У тебя тогда была борода. Фестиваль КСП в Снегирях. Семьдесят восьмой год, нет, семьдесят девятый. — Довольный тем, что опознал монтера, Шведов улыбался.

— Вы там были?

— Ты пел про тайгу...

— Тоща все про тайгу...

— Баллада о тоскующем комаре, который готов умереть с голода, но не станет жалить привязанного человека. Сильная была песня. Во всяком случае, тогда так казалось...

Сергей очень трепетно относился к старому «костерному» братству.

— Вы тоже выступали?

— Я был в жюри. Ну, теперь ты со мной точно выпьешь! Ничего, что я с тобой на «ты»?..

— Ничего. Вы ж мне действительно в отцы годитесь. Наверное, это было и в правду так. Но Шведов еще не привык считать сорокалетних мужчин младшим поколением. На душе снова стало тоскливо.

— У меня только через пятнадцать минут свидание... Но за встречу успеем! Хорошая, хорошая идея с бардами. Твое здоровье, голубчик.

— Ну я пойду?..

— Уже?

— Меня сын дома ждет. Очень. Я обещал сегодня прийти пораньше.

— У вас с ним дела?

— Что-то вроде.

— Если Регина еще чего напортачит, рассчитывать можно? — не сомневаясь в ответе, спросил Шведов.

— Чего ж нет...

Сергей уже распахнул дверь, когда раздался телефонный звонок.

— Подожди, — бросил Игорь Андреевич, хватая трубку. — Да? Шведов слушает!

Звонила Маша.

— Игорь, я не приду...

— Но почему?! В конце концов, сколько можно метаться! Уже реши что-нибудь!

— Извини... — Маша аккуратно положила трубку.

Что она могла сказать? Как объяснить то, что происходило с ней.

За столом, разложив «Монополию», спорили Юля и Саша. — Я буду играть машинкой!

— Нет, я!

— Нет, я!!!

— Что-то случилось?.. — Сергей с удивлением смотрел на Шведова.

Веселый, подтянутый мужчина, про возраст которого еще недавно можно было только шутить, постарел на глазах.

— Кто-нибудь... заболел?

— А?.. — Шведов наконец услышал мастера. — Заболел? Нет... Все нормально.

Подойдя к столику, он налил себе доверху бокал и поднес ко рту.

— А мне? — стремясь поддержать Шведова, поинтересовался Сергей.

Игорь Андреевич удивленно вскинул брови. Хмыкнул. Ни слова не говоря, налил Сергею. Молча чокнулся с ним и залпом осушил бокал.

— Не придет? — догадался Сергей.

— Кто?

— Она. С которой свидание...

— Еще хочешь?.. — не отвечая на поставленный вопрос, предложил Шведов.

— Мало ли. Может, муж раньше с работы пришел. Или дети. Она ж не от одной себя зависит.

— Ты... Наши бабы?.. Уже успели... — обескураженно проговорил Игорь Андреевич. — Я же никому ничего не говорил! Ой, гадюшник! Ой, гадюшник...

— Они, наоборот, за вас переживают.

— Кто тебе рассказал-то? Регина? Семендяева? А, какая разница!.. — Шведов опять разлил коньяк по бокалам. Уже не чокаясь, выпил. — Ас коллекцией ты прав. Плохо. Все очень плохо. Не идет работа.

— Из-за нее?

— Мастер, не лезь в душу.

— У нее дети есть?

— Двое.

— Мальчик и девочка? Игорь Андреевич кивнул.

— Как у меня. А муж кто? — помолчав, спросил Сергей.

— Инженерик какой-то. Все. Я сказал, забыли! Сейчас в ресторан поедем... Будем гулять, пить, есть... Не пропадать же столику, правильно?

— Я никуда не поеду. То есть спасибо, конечно... Но мне домой надо.

— Поедешь-поедешь! Куда ты денешься! Мы сейчас тебе Семендяеву возьмем, и поедешь.

Шведов бросился к селектору.

— Регина?! Семендяеву ко мне!

— Да нет. Я никуда не поеду, — сопротивлялся Сергей. — Какой ресторан!

— Хороший ресторан.

— Да какая разница! Я же не в этом смысле! Вы же прекрасно понимаете!

Шведов помолчал.

— Что ж ты меня, одного бросишь?.. А если я руки на себя наложу?.. Нет уж, голубчик! Ты у нас человек опытный. Будешь рассказывать мне про семейную жизнь. Почему жены других любят, а за мужей держатся!

— Нет, я...

— Да! Да! Да!.. А вот и Семендяева! — Шведов обернулся к двери.

— Игорь Андреевич, вы звали?.. — с подозрением глядя на шефа, проговорила Лена.

— А?.. Солнышко?.. Знакомься. — Шведов кивнул на Сергея. — Это известный бард, менестрель, миннезингер... Не путай со швейной машинкой!

— Уж как-нибудь, — обиделась Семендяева.

— Ладно, ладно, не куксись! — Игорь Андреевич обернулся к Сергею. — А это лучшая из моих солнышек.

— Игорь Андреевич... — укоризненно пролепетала Лена.

— Впрочем, вы уже знакомы. Ну ладно. Сейчас пойдем в ресторан.

— Но я не могу, у меня сегодня плаванье... — возразила Семендяева.

— А у меня бокс, — безапелляционно отрубил Шведов. — А завтра борьба! Ну что вы на меня смотрите? Общайтесь! Сейчас приду. Через три минуты.

И с этими словами он вышел из кабинета.

— Что это с ним случилось? — удивленно поинтересовалась Семендяева.

— Не пришла, — устало ответил Сергей.

— Надо же... — погрустнела Лена. — А ко мне так ни разу и не приставал. За два года. Ко мне на улице мужики всегда липли. Он тоже впервые, когда увидел, подошел. Говорит, будешь у меня работать. Я его, ясное дело, послала подальше. Они же на улице все холостые и режиссеры! А он не настаивал. Только адрес дома моделей на карточке дал и ушел. Через два дня я сама к нему явилась. Через неделю работать начала. Сейчас обещает, что поможет в кино попробоваться. И ведь поможет. Я ему верю. Он не обманет.

— Вы хотите стать актрисой?

— А я уже актриса! Да, да, да! У меня даже в трудовой книжке так написано — актриса Театра моды Игоря Шведова... Вообще-то я до встречи с Игорем Андреевичем в театральный поступала. На турах срезалась. Уже в свой мухосранск возращаться собиралась...

— А вы... вы его любите? — вдруг перебил Семендяеву Сергей.

— Кого?.. Шведова? Ну что вы! Его нельзя любить или не любить... Он гений!

— Это я уже где-то слышал, — усмехнулся Сергей.

— А вы действительно песни сочиняете?.. — попробовала сменить тему Лена.

Но Сергей был неумолим.

— Что он пристал?! Зачем он меня с собой тащит?! Что ему, выпить не с кем?!

— А вы для него случайный попутчик.

— В каком смысле?

— В железнодорожном, — пояснила Семендяева. —Знаете, как в купе. Когда видишь человека в первый и последний раз. Откровенничай с ним сколько душе угодно — все равно ему на следующей станции сходить.

— Где сходить? Куда сходить? К кому сходить? — На пороге кабинета опять стоял Шведов. — По-моему, вы думаете, что я пьян. Вы ошибаетесь. Впрочем, неважно. Сейчас все неважно. Вечер только начинается! Ладно. Поехали.

— Не... Ну я не могу. Серьезно. Меня жена дома ждет. Дети. У нас мероприятие запланировано, — в который уже раз возразил Сергей.

— Позвони. Предупреди. Извинись. Давай-давай! — Шведов придвинул телефон.

Безнадежно покачав головой, Сергей неуверенно набрал номер.

Дома никто не подходил.

Конечно же Маша слышала звонок. Надо было всего лишь протянуть руку, и голос... голос Шведова зазвучал бы в трубке. Она была уверена, что это звонит он. Она боялась этого звонка. Она боялась себя.

— Ты что?! Подойти не можешь?! — раздался из комнаты Юлин крик.

Маша промолчала.

— Мам! Ты чего? — появилась на кухне Юля.

— Скажи, что меня нет, — стараясь не встретиться с дочерью взглядом, ответила Маша.

— От кого ты прячешься? — Не дожидаясь ответа, Юля сняла трубку. — Вас слушают со всем недюжинным вниманием, на которое только способны!

— А просто «але» ты сказать не можешь? — донесся из трубки голос Сергея.

— Папочка! — обрадовалась Юля. — А мы тебя ждем! Ты скоро будешь?!

— Дай маму, — сухо ответил Сергей.

— Пожалуйста, — обиженно протягивая матери трубку, проговорила Юля. — Тебя. Папа.

— У тебя что-то случилось? — вместо приветствия произнесла Маша.

— Да нет. Тут кое-какие дела возникли... Непредвиденные... — Сергей на мгновенье замолчал, но вскоре продолжил: — В общем, я задержусь.

— Но мы же договаривались. И Саша...

— Ну так получилось. Объясни ему, что я не виноват! Маш, мне неудобно говорить!

Ничего не ответив, Маша положила трубку.

Сам не зная почему... хотя почему не зная? Очень хорошо зная! Из желания не показывать Лене, что жена устроила ему сцену, Сергей еще разыграл маленький спектакль.

— Завтра поиграем, — весело пробубнил он, прижимая гудящую трубку плотнее к уху, и интимным шепотом добавил: — Все, все. Целую.

— Все в порядке?

— Да... В общем, — неуверенно ответил Сергей.

— Ну и отлично. — Шведов посмотрел на Семендяеву. — Надеюсь, тебе ни у кого отпрашиваться не надо?

Лена отрицательно покачала головой.

— Хорошо. Выходим.

Шведов уже распахнул двери, предлагая присутствующим освободить кабинет, когда вновь раздался звонок.

— Просто телефонная станция какая-то! — нехотя возвращаясь, проговорил Игорь Андреевич.

— Шведов, — прорычал он в трубку. — Ну говорите! Говорите! Черт бы вас подрал!

— У меня изменились обстоятельства, — послышался Машин голос. — Если ты не передумал...

Конечно же Шведов не передумал. Конечно же он ждет и он счастлив.

Закончив разговор, Маша бросилась собираться. Шведов просил поторопиться.

— Мам, а может, мы без папы сыграем?.. — Она даже не заметила, как подошел Саша.

— Без папы, — по инерции повторила Маша. — Нет. Нет. Не надо без папы. Тем более мне нужно срочно уйти. У меня родительское собрание.

— Ну мам...

— Нет-нет!..

Маша вдруг замерла. Повернулась к сыну. Подошла к нему. Присела на корточки. С грустью посмотрела ему в глаза и поцеловала.

— Мне очень... Правда, очень надо. — И Маша снова принялась за сборы.'

— Она уходит, — возвращаясь к сестре, отрапортовал Саша. — Собрание у нее.

— Собрание? — недоверчиво переспросила Юля. — Что еще за собрание?! — И Юля бросилась к матери. — Мама. Куда ты идешь? — строго спросила она.

— Ну я же сказала, у меня родительское собрание. Я совсем про него забыла.

— Чтобы ты забыла про собрание?

— Ну это в параллельном классе. Меня просили зайти... Юлька! Можно, я твой плащ надену? — Поймав удивленный взгляд дочери, Маша добавила: — Ну который тебе Костикова поносить дала? Ну?! Можно?

— Он на тебя не налезет, — подозрительно глядя на объемистый пакет в руках матери, ответила Юля.

— Ну уж как-нибудь! — выскакивая в коридор, выпалила Маша. — Живот втяну.

— Плащ, конечно, для собрания необходим.

— Что ты говоришь? — Маша возникла на пороге уже в плаще и тут же исчезла.

— Только осторожнее с ним. Я очень прошу! — бросила вслед Юля.

Шведов ликовал.

— Я вас сейчас познакомлю, — в упоении говорил он Сергею. Она тоже из каэспэшников, между прочим... Может быть, вы даже где-нибудь с ней встречались...

— Нет, я уж лучше домой, — улыбнулся Сергей. — Я уже один раз жену на КСП нашел...

— А может, все-таки сходим за компанию? — Шведов посмотрел на Семендяеву. — Не обижай девушку. Ты ведь ей понравился! Правда, Леночка?!

— Не. Спасибо. Меня ждут, — смущенно ответила Лена.

— В бассейне? — съязвил Шведов.

— На боксе, — позволила себе вольность Семендяева. — Или на борьбе!

— Да?!.. Однако! — пораженный смелостью манекенщицы, удивился Шведов.

— Игорь Андреевич, к вам тут дама... — раздался из селектора Регинин голос.

— Уже приехала?! — удивился Игорь Андреевич. — Давай-давай!.. Я жду!..

И он улыбнулся Сергею.

— Сейчас ты ее увидишь.

Дверь медленно открылась, и в кабинет вошла...

— Здравствуйте. Я с телевидения. Мы с вами созванивались... — проговорила вошедшая женщина.

Когда Сергей вернулся домой, Саша играл в «Монополию» сам с собой. Он бросал кубик, передвигал по полю автомобильчик. Снова бросал. И на этот раз уже за воображаемого противника двигался кораблем.

— Не скучно одному? — поинтересовался Сергей.

— Ой, папа! — Обрадованный Саша бросился навстречу отцу. — А мама говорила, что ты поздно придешь!

— Ошибалась! К игре готовы?! Саша кивнул.

— А мать где?

— Ушла, — констатировала Юля.

— Как это? — растерялся Сергей. — Куда?

—Думаю, что я могу тебе сказать... — мрачно проговорила Юля.

В салон Шведова Маша не вошла — влетела. Какое счастье, что она передумала, что все-таки решилась на встречу с ним.

— Какая ты красивая! — восхищенно глядя на Машу, произнес Игорь Андреевич.

— Да ну тебя! — Маша смущенно протянула ему свой огромный пакет. Сняла плащ.

— Хороший плащ, — с иронией произнес узнавший свою работу Шведов.

Да. Плохо быть бедным. Один плащ на мать и дочь. И тот не их. Ему вдруг стало грустно.

— Очень хороший плащ, — повторил он.

— Да уж! Как-нибудь! Дерьма не держим! — довольно ответила Маша.

— И где дают?

— А! Муж подарил!

— Муж? — усмехнулся Игорь Андреевич.

— А что?!

— У него хороший вкус, — привлекая Машу к себе, заключил Шведов.

Глава одиннадцатая. ФРАНЦУЖЕНКА ДЛЯ СОРОКИНА

К родителям Сергея они пришли в уменьшенном составе. Заявив, что плохо себя чувствует, Юля к бабушке с дедушкой идти отказалась.

И получаса не просидев за шикарно накрытым столом, насколько шикарен он может быть у двух не слишком обеспеченных пожилых людей, Маша уединилась в кухне с телефоном.

Выждав пару минут, Сергей тоже направился на кухню. Он бесшумно приоткрыл дверь и... уперся в раздраженный Машин взгляд.

— Ну а горло ты полоскала? — как-то неестественно произнесла в трубку Маша. — Хорошо. Нет-нет. Мы будем не поздно. Что значит, можем не торопиться?! Ну ладно. Все.

Маша положила трубку.

— С кем ты разговаривала?! — с подозрением поинтересовался Сергей.

— С Юлей.

— Надо же! Уже соскучилась! По-моему, мы только что из дома! Или я что-то путаю?!

— А почему, собственно, ты разговариваешь со мной в таком тоне?! — холодно поинтересовалась Маша.

У дверей кухни остановилась, не решаясь войти, Анна Степановна.

— Потому что!.. — в бешенстве заорал Сергей. — Потому что ты все время с кем-то беседуешь! А стоит мне войти — трубку вешаешь!

Скандал грозил разрастись, и Анна Степановна решилась.

— Сейчас будем чай пить... — весело, словно до этого ничего не слышала, произнесла она, входя в кухню. — У меня варенье еще с прошлого урожая осталось. Замечательное. Пальчики оближете.

Ни слова не говоря, Сергей вышел из кухни. Прошел в комнату.

На диване, обложившись альбомами, Анатолий Федорович и Саша изучали дедушкину коллекцию марок.

Коллекции был уже не один десяток лет. Анатолий Федорович начал собирать ее, еще когда сын был маленьким. Поначалу считалось, что это вообще Сережины марки, но потом мальчик потерял интерес, а старик продолжил это дело. Он вообще не любил бросать начатое.

Анатолий Федорович встретил Сергея громким искренним смехом.

— Ты представляешь, я ему говорю, что, когда ты в школе менялся марками, тебя всегда облапошивали! Он не верит! — довольно пробасил старик.

— Пап, серьезно? — недоверчиво переспросил Саша. Словно не понимая, о чем с ним говорят, Сергей удивленно уставился на сына.

— Всегда в дураках ходил, — с хохотком констатировал Анатолий Федорович.

А на кухне Анна Степановна пыталась по-своему, по-женски разобраться с невесткой.

— Ей не хуже?! — разрезая пирог, поинтересовалась она Юлиным здоровьем.

— Я же говорила! — раздраженно ответила Маша. — Она абсолютно здорова! Абсолютно! Только в последнюю минуту вдруг голову начала морочить! «Горло закололо!.. На улицу боюсь!.. Сил нет, слабость».

— Она действительно болезненный ребенок, — смиренно вздохнула Анна Степановна.

— Естественно! Сергей же ее с детства кутал — не дай Бог, северный ветерок на деточку подует! Вот и вырос — цветок душистых прерий!

Анна Степановна внимательно посмотрела на Машу.

— Ну ты уж скажешь тоже! Кстати, а как у вас дела с Сережей? — стараясь говорить небрежно, как бы вскользь произнесла Анна Степановна.

— В каком смысле? — напряженно посмотрев на свекровь, переспросила Маша.

— Да так. Вообще...

— Нормально.

И снова Анна Степановна долгим и недоверчивым взглядом посмотрела на невестку.

В то же самое время в квартире Кузнецовых происходили невероятные вещи.

Нарядно одетая, «больная» Юля придирчиво осматривала стол, сервированный на три персоны, — бутылка вина, салат «Столичный», салат с редькой, сыр, колбаска, пироги...

Юля поправила приборы, принесла с кухни свечку, сняв с серванта подсвечник, установила его на столе. Раздался звонок в дверь. Юля подбежала к зеркалу, быстро поправила прическу и, наконец, пошла открывать.

На пороге, к нескрываемому Юлиному разочарованию, стояла, выставив вперед свой уже вполне заметный, «многомесячный» живот, Костикова.

— Нормально! — оценив Юлин вид, потрясенно проговорила подруга.

— А ты чего без звонка?! — недовольно проговорила Юля. — Или беременным у нас везде дорога?!

— Ни фига ж себе объявы! А может, счастью моему завидуешь?! Так давай научу!

— Угу! Счастье!.. Ты лучше маме своей вначале объясни, кто ее зять!

— Ой-ой-ой! Можно подумать...

В этот момент взгляд Костиковой наткнулся наконец на праздничный стол. Опешив, она замолчала. Почти оттолкнув Юлю, прошла в комнату. Замерла у стола.

— Ни фига ж себе!

— Чего ты хочешь? — недовольно пробурчала Юля.

— Это значит, мы ждем гостей, а лучшая подруга может и погулять, да? Уж от кого, от кого, а от тебя, Кузнецова, не ожидала, не ожидала!..

Оскорбленная Костикова, решительно выставив вперед живот, направилась к двери.

— Да не жду я никаких гостей!

— Кам он, бэби!

— Да честно тебе говорю! — преграждая путь подруге, заявила Юля.

— Не может быть! А, теперь понимаю: придут мама-скрипачка и папа — народный депутат!.. А дедушка первооткрыватель термоядерного синтеза не собирался?

— Костикова! Не выводи меня из себя! Я сегодня должна хорошо выглядеть!

— Для папы-депутата и так сойдет! Пусти! — не унималась подруга.

— Ну хорошо, хорошо, — сдалась Юля. — Придут, придут ко мне. Сорокин придет.

— Кам он, бэби! — опешив произнесла свое дурацкое Костикова. — Сорокин...

— Да не гоню я, не гоню, — мысленно переводя с английского на молодежный, ответила Юля. — Я говорю: придет Сорокин.

— А третья тарелка для меня, да? — по-прежнему с недоверием переспросила Костикова.

— Нет, не для тебя.

— Для мамы-скрипачки?

— И не для мамы-скрипачки, — вздохнула Юля. — Так надо. Потом объясню.

— Ты чего... правда? Решилась, да? Юля кивнула.

— Ну слава Богу! Держись теперь, Игорь Андреич! Держись, модельер фигов!..

— Костикова!

— Чего — Костикова? Костикова-то в девках не засидится! — Настя выразительно огладила себя. — Сама знаешь: была б нормальным человеком, и поцеловал бы, и приласкал бы, и вообще все остальное... Любить не шить — уметь надо! Чего молчишь?! Не так, что ли?!

— Да ты уж налюбила, — Юля кивнула на Настин живот.

— Опять завидуешь! Ну ничего! Я в Сорокина верю! Он нормальный, он проблему решит!

— Костикова! — покрасневшая Юля попыталась оборвать подругу, но та не унималась.

— Ты, конечно, случай тяжелый, застарелый, так сказать... Но Сорокин и не таких...

— Настя!

— Да ладно-ладно. Я б тебе плохого не посоветовала! Или, может, это не моя кандидатура?

— Твоя, твоя, Костикова! Твоя. Вон, слышишь, лифт вызвали? Это он.

— Интересно, как ты его заманила?.. Он же просто так в гости не ходит?!

— Потом расскажу! — выталкивая подругу из квартиры, пообещала Юля.

— Ну ладно! Если ты такая... Белье приготовь!

— Ладно! — закрывая за Костиковой дверь, проговорила Юля. — Ладно!.. Позвонить через час можешь?

— Могу.

— Все. Пока.

Юля захлопнула дверь. Бросилась в комнату, достала из серванта белье, аккуратной горкой сложила на кровати. Постояла секунду, потом открыла шкаф, вынула оттуда пульверизатор с туалетной водой и начала опрыскивать белье, а потом и всю кровать.

За этим занятием и застал ее звонок в дверь. Напоследок попрыскав на себя, Юля убрала духи, прикрыла белье покрывалом и, крутанувшись у зеркала, побежала открывать. В последнее мгновенье она спохватилась, замедлила шаг и заставила себя подойти к двери медленно, как бы нехотя.

Глубоко вздохнув, словно певец на сцене, Юля решительно распахнула дверь.

На пороге, вырядившийся как никогда, стоял Сорокин.

— Бонжур, — важно, будто пароль, произнес он.

— Бонжур, — дала отзыв Юля. —А где?..

— Еще не пришла. Ты раздевайся, проходи. Она вообще все время опаздывает.

— А я думал, они пунктуальные, — снимая модный плащ, разочарованно проговорил Сорокин.

— Это только в кино, — к удивлению гостя заботливо принимая у него плащ, ответила Юля.

— Шнурки в стакане?

В переводе с сорокинского это означало: «Родители дома?» Юля его языком хоть и не пользовалась, но знала.

— С ума сошел? В гости отправила. Придут не скоро.

— Ну класс! А шузы снимать?

— Что ты! Проходи так.

Такой доброжелательности от Юльки Сорокин еще никогда не видывал.

— Ну класс! А то мамаша твоя, как к вам на урок приду, все время снимать заставляет.

— Ну я же не мамаша.

— Слава Богу.

Юля даже поморщилась. Выслушивать подобные комплименты от этого дебила... и все же она заставила себя улыбнуться.

— Ты проходи. Чувствуй себя как дома.

— Нормально ты подготовилась, — бросив взгляд на стол, констатировал Сорокин.

— А как же! Стараемся! Все как в лучших домах. Ты садись, пожалуйста.

Сорокин ошалело посмотрел на Юльку, придвинувшую ему стул.

— Я лучше туда.

С прытью хорошего метрдотеля оказавшись у другого стула, Юля выдвинула его.

— Слово гостя — закон.

Подозрительно осмотрев сиденье, Сорокин на всякий случай провел по нему рукой и только тогда сел.

Юлино поведение его, мягко говоря, слегка настораживало.

— Салатик? — склонившись над гостем, проворковала Юля. — Хороший, «Столичный»...

— А мы чего, ждать не будем?

— Семеро одного не ждут.

— Ну ладно. Давай... — Сорокин кивнул.

— Свеколки? — положив салат, продолжала ухаживать Юля.

— Не люблю.

— С орехами... — не унималась она.

— Тогда давай.

— А как насчет помидорчиков?

— По-побольше, — Сорокин входил во вкус.

— Слушаюсь. Пироге капустой, с мясом?

— С капустой.

Юля четко выполнила указание.

— И с мясом, — разохотился Сорокин.

— Приятного аппетита.

— Ага...

А у Кузнецовых-старших, на кухне, Маша с Сергеем продолжали выяснять отношения.

— Маша. — Лицо Сергея посуровело. — Юля мне все рассказала.

— Что — все? — побледнела Маша.

— Куда ты уходишь по вечерам...

— А куда я ухожу?! — стараясь скрыть испуг, недоуменно проговорила Маша.

Сергей хотел было сказать, но вдруг замялся, промолчал, оглянулся в сторону комнаты, откуда доносились возбужденные голоса родителей. О чем они говорили, было не слышно, но, судя по всему, разговор был важным.

Он действительно был важным, но предназначался совсем не для ушей Сергея.

— Ну? Ты поговорила? — нервно спрашивал у жены Анатолий Федорович.

— С кем? — делая вид, что не понимает, лукавила Анна Степановна.

— С Машей.

— Поговорила, — неохотно призналась она.

— Ну?!

— Говорит, все нормально.

— И ты поверила?!..

— Ну, если ты мне не доверяешь... Поговори сам!.. — взорвалась Анна Степановна.

— Сам, сам... — стерпел Анатолий Федорович. — Тебе же проще... Ты тоже... Женщина...

— У меня никогда не было мужа безработного... И я никогда не допускала возможности его сменить.

— А она допускает?

— Откуда я знаю?! Но я-то вижу... Не так что-то... Да. Господи, о чем я тебе говорю...

— А может, и нет ничего?.. Может, правда, тебе показалось?

— Мне показалось? Ты же сам меня пилишь, ведь даже тебе ясно, что что-то происходит...

Юля продолжала свой странный прием.

— Слушай, а чего она не идет-то? — взглянув на часы, недовольно проговорил Сорокин.

— Я ж тебе говорю: для нее на полтора часа опоздать — как нечего делать. Придет, никуда не денется.

— А ты вообще как с ней познакомилась-то? — располагаясь поудобнее, поинтересовался Сорокин.

— В Институте русского языка.

— Ой... — поморщился Сорокин.

— Ты чего? — удивилась Юля.

— Русский язык не люблю.

— А... Нет, ты не думай, она нормальная. Просто... там дискотека была...

— Тоща ладно. А она по-русски-то вообще говорит? — вдруг спохватился Сорокин.

— Лучше тебя.

— Чего?

— Конечно, говорит, — опомнилась Юля и с новым усердием принялась ухаживать за Сорокиным. — Не так, как ты, правда, но все-таки... Еще салатику?

— И свеколки положи. Вкусная.

Продолжали свой непростой разговор и Сергей с Машей.

— Но с чего Юлька взяла, что я хожу мыть полы?!

— Она видела, как ты брала с собой старые вещи, — объяснил Сергей.

б • — Старые вещи? — переспросила Маша.

— Ну да! Юлька сразу поняла, что это чтобы на работе переодеться. Ведь дома, перед выходом, ты наоборот одевалась получше, чтобы мы не догадались. Машуль! Скажи, ты в школе убираешься?..

Маша неопределенно пожала плечами. Господи, Юленька, чистая девочка. Маша действительно брала с собой старые вещи. Только переодеваться она предполагала не на работе. Понимая, как среагирует Сергей, если она придет поздно вечером в парадном одеянии, Маша собиралась переодеться в старье для прихода домой! Как же она изовралась. Стыдно. До чего же стыдно.

— Мне так стыдно, — пряча глаза, подавленно проговорил Сергей.

Ему-то за что?! Господи!

— Но что я могу сделать?! — продолжал Сергей. — Ну нет для меня работы! Хоть ты тресни! Слушай, а может, лучше я вместо тебя буду мыть ходить?!

— Вместо меня?! Нет-нет! Что ты! — испугалась Маша. — Я... Там... Там все равно уже больше работать не буду. Это разовая работа была. Там уже нормальную уборщицу наняли. На полную ставку.

Пожалуй, слишком уверенным для своего возраста движением руки Сорокин разлил водку по рюмкам. Поднял свою.

— Ну что, будем толстенькими?

— Будем! — чокаясь с Сорокиным, решительно ответила Юля.

Зазвонил телефон. Отставив рюмку, Юля поспешно вскочила, подбежала к телефону, сняла трубку:

— Але! Да, Жаклин!

— Какая Жаклин! Это я! — возмущенно откликнулась на другом конце Костикова.

— Как, нет бензина? — продолжала играть свою игру Юля. — Какой ужас!

— Какого бензина?! Ты че, Кузнецова, с дуба рухнула? — опешила Настя.

— А-а, понятно, понятно...

— Чего тебе понятно? — свирепо произнесла Костикова. — Чокнутая! Ты чего несешь?!

— Хорошо, Жаклин. Конечно. Я тоже верю, что все будет о'кей! Мы тебя ждем. — Юля положила трубку.

— Это она? — ни о чем не догадываясь, спросил Сорокин. — Какие-то проблемы?

— Ага. Бензин найти не может.

— Пусть не гонит! У меня папаша каждый вечер заправляется — и ничего.

— Понимаешь, у нее машина такая... — на ходу выкручиваясь, залепетала Юля. — Ей бензин особенный нужен, не на каждой бензоколонке есть.

— Девяносто пятый, что ли?

— Ага. Девяносто пятый.

— Тогда понятно, — деловито кивнул Сорокин. — Хотя могла бы и девяносто третий залить. Не развалилась бы небось ее колымага! Кстати, она на чем ездит-то?

— Я не понимаю в этом, — помялась Юля. — Белая такая. По-моему, «мерседес».

— О! Богатенькая Буратинка! — с уважением воскликнул Сорокин. — Н-да! Придется ждать!

— Она сказала: как заправится — сразу приедет.

— Могла бы и такси взять. Ну ладно! Потанцуем?

— Потанцуем, — покорно согласилась Юля. Сорокин поднялся с места и подошел к Юле.

С трудом преодолевая вдруг охватившее ее отвращение, Юля дала себя обнять, прижать...

— Вадик... — тихо произнесла она.

— Чего?

— Нет, ничего...

Сорокин прижал Юлю еще сильнее.

— Вадик! — не выдержав, закричала Юля.

— Ну чего опять-то? — искренне удивился парень. — Ну ты прям как неродная!

— Может, выпьем?

— Потом! Потом и выпьем, и закусим... — пытаясь поцеловать Юлю, пробормотал Сорокин.

— Она сейчас придет! — Юля старательно прятала губы.

— Кто?

\

— А кого ты ждешь?! Француженка! Жаклин! Бензин зальет и приедет!

— Ну и фиг с ней!

Неожиданно подхватив Юлю на руки, Сорокин устремился к кровати.

— Вадик! Ну неудобно же!

— Как говорит твоя подружка Костикова: «Неудобно спать на потолке, потому что одеяло все время падает!»

— Она не так говорит!

— Так!

— Пусти! — закричала Юля.

— Да перестань ты!

— Знаешь что?!

— Знаю, — усмехнулся Сорокин. — Тебе понравится. Юля резко толкнула Сорокина коленями.

— Ты чего, совсем, что ли?! — еле успев увернуться от удара, опешил Сорокин.

— Ничего!

— Я ведь могу и уйти, — пригрозил Сорокин.

— Не забудь захлопнуть дверь, — огрызнулась Юля. — Нашел чем испугать!

— Ну ладно.

Сорокин не торопясь, демонстративно сделал несколько шагов к двери.

— Вадик! Подожди! — опомнилась Юля.

— Ну чего еще?

— Останься!

— А на фига?

— Потанцуем еще...

В Юлиных глазах была мольба.

— Я не на дискотеку пришел. Сорокин снова устремился к двери.

— Ну тогда...

— Что?

— Иди сюда... — покорно проговорила Юля.

— Ну вот! Другое дело... — подобрел Сорокин. — А то «не забудь захлопнуть дверь»...

Сев рядом с Юлей, Сорокин принялся ее целовать.

Повалил на кровать...

— Ну все, — пытаясь высвободиться, проговорила Юля. — Ну все, хватит...

Сорокин не реагировал.

— Вадик... Она же придет сейчас! Сорокин продолжал «делать свое дело».

— Да пусти ты!

Юле наконец удалось вырваться из объятий Сорокина.

— Опять?! — с угрозой произнес парень.

— Не опять, а снова!

— Ну, знаешь, хватит! Надоело!

Сорокин встал с кровати. Медленно, давая возможность окликнуть себя, направился в прихожую. Юля молчала.

— Ты чего-то сказала, — не выдержав, обернулся Сорокин. — Или мне показалось?

— Показалось, — усмехнулась Юля.

— Ну... я пошел? — неуверенно переспросил парень.

— Давай... Ну что же ты? Плащ в прихожей.

— Если бы не француженка — точно бы ушел! Вот увидела бы! — Сорокин снова сел на кровать.

— А нет никакой француженки, — призналась Юля. Призналась и сразу почувствовала какую-то легкость, независимость.

— То есть как это?

— А так. Я тебе наврала.

— Да ладно гнать-то. Она же только что звонила, — не поверил Сорокин.

— Это Костикова звонила.

— Чего?

— Ничего. Чего слышал. Звонила Костикова. Я с ней заранее договорилась.

— Так, ну и зачем это тебе? — угрожающе поинтересовался Сорокин.

— Боялась, что ты не придешь.

— Но я же пришел.

— Как пришел, так и уйдешь, — не слишком логично заключила Юля.

Сорокин молча поднял с пола, видимо, в пылу борьбы упавшую расческу и пошел к двери.

— Ты что, правда уходишь?

— Нет, француженку буду ждать.

Быстро пробежав по комнате, Юля преградила Сорокину путь.

— Подожди!

— Зачем? — устало спросил парень.

— Салатику еще хочешь?

— Отойди.

— А выпить?

— Говорю — отойди.

— Не отойду.

Сорокин молча взял Юлю в охапку и отставил в сторону. Сделал шаг к двери...

То ли Юля вспомнила, как поступил с ней ее брат, то ли в одинаковой ситуации братья и сестры вообще поступают одинаково, но вдруг, схватив со стола вазу с салатом, она опрокинула ее Сорокину на брюки.

— У тебя чего, крыша поехала?! Вальты прилетели?! — взвыл горе-кавалер.

— Извини, пожалуйста, я не хотела.

— Да видел я, как ты не хотела!

— Я правда! — испуганно проговорила Юля. — Я сейчас замою... Ты только сними их...

— Ага. Размечталась.

— Я отвернусь!

Сорокин, кряхтя, начал стягивать брюки.

— Ну как, — поинтересовалась поспешившая отвернуться Юля.

— Сейчас, подожди, — заворачиваясь в лежавший на кровати плед, ответил Сорокин. — Теперь можно.

Схватив измазанные салатом брюки, Юля поспешила скрыться в ванной. —Я быстро!

В квартире Кузнецовых-старших все наконец сели за стол.

На председательском месте Анатолий Федорович. Рядом с ним — Маша.

— Анна Степановна, я помогу, скажите что... — заметив озабоченность свекрови, проговорила Маша.

— Сиди, Машенька, сиди. Дома ты нас принимаешь, здесь мы тебя. Расскажи лучше, как тебе удается концы с концами сводить в наше время? — остановил ее Анатолий Федорович.

— А мне, Анатолий Федорович, ваш сын помогает. А вместе все легко!

— Ага. Слушай ее больше! Она, пап, меня уже даже на рынок не пускает. Говорит, я покупать не умею. И все меня обвешивают и обманывают...

— Это у него с детства, — подмигнул внуку Анатолий Федорович, — с марок... Счастье еще, что с женой повезло. А то бы совсем пропал... Ну да ладно, вроде все собрались. Каждый раз, когда мы собираемся всей семьей за этим столом, мне хочется сказать, что...

— Юльки нет, Кати... — перебила мужа Анна Степановна. — А ты говоришь все!

— Ничего, большинство здесь. Так вот, я хочу вам сказать, дети мои...

— И внуки... — встрял на этот раз Саша.

— И внуки... Семья — это самое главное! И нет никого человеку ближе, чем члены его семьи. — Анатолий Федорович многозначительно посмотрел на Машу с Сергеем. — Очень я боюсь, что вот не станет меня и, например, Сережка Кате по праздникам только звонить станет.

— Ага, а ее еще и дома не окажется. Пап, кончай, очень кушать хочется, — потихоньку прикладываясь к салату, поторопил отца Сергей.

— Маш, Сашеньке картошечки положи... — прошептала Анна Степановна.

— Ладно, — наконец поняв, что выступление ему сорвали окончательно, объявил Анатолий Федорович. — Давайте выпьем за нашу маму и постараемся ее не огорчать.

Юля еще продолжала «спасать» в ванной сорокинские брюки, когда раздался телефонный звонок.

— Вас слушают, — снял трубку Сорокин. Находившаяся на другом конце провода Костикова растерянно застыла.

— Мсье... — наконец решилась она. — Мсье, же не манж па сисжюр...

— Жаклин? — опешил Сорокин.

— Йес, йес! — путая языки, лепила Костикова. — Се ля ви. Шерше ля фам. Ля бензино. Ля петролеум... Кам он, бэби! Летз гоу!

— Ага. Понятно. Бензина нет, — по-своему перевел Сорокин. И, не заметив вошедшей в комнату Юли, продолжал: — Короче, это... Ю ар уэлкам!

— Оу! Уэлкам! Оф кос! Я лав раша! — с энтузиазмом ответила Настя.

— С кем ты?! — Юля выхватила трубку.—Алло! Кто это?.. Але... Да говорите же!

— Нет, Кузнецова! — раздался голос Костиковой. — У тебя папа не народный депутат! Он у тебя писатель-фантаст!

— О чем ты?! — растерялась Юля.

— А мама, — продолжала Настя, — поэт-песенник! Костикова положила трубку.

— Так что ты там гнала насчет Жаклин?! — Сорокин победоносно посмотрел на Юлю. — Нормально поговорили. Бензин заправила. Скоро будет.

— Тебе не холодно? — глядя на завернутого в плед Сорокина, спросила Юля.

— Нет.

— Может быть, выпьешь немножко?

— Давай.

Юля налила до краев рюмку, подошла к магнитофону, сменила кассету.

— Потанцуем? — спросила она.

— В пледе, что ли?

— Ну зачем? Я думаю, тебе не будет холодно, — многозначительно намекнула Юля.

Скинув плед, Сорокин уверенно обнял Юлю, прижал... Зажмурившись, Юля на этот раз готова была терпеть до конца.

Сорокин начал расстегивать на ней кофту, поцеловал в шею.

Юля на мгновение открыла глаза и вдруг увидела в зеркале... голые ноги Сорокина... Не удержавшись, захохотала.

— Ты чего? Чего ты ржешь-то?!

Юлин смех уже больше напоминал истерику.

— Да пошла ты! — Рассвирепевший Сорокин, похоже, готов был уйти уже без штанов.

— Извини. Извини меня, — испуганная Юля увлекла Сорокина к дивану.

— То-то, — снова начав целовать ее, прошептал Сорокин. Вдруг, осознав, что Юля плачет, остановился.

— Чего с тобой? Я не понял, ты чего?.. В первый раз, что ли?

Юля кивнула сквозь слезы. —А реветь-то чего?

— Я... Ты... Ты извини меня... Я не могу.

— А чего звала тоща?

Юля жалобно посмотрела на Сорокина и, вдруг разрыдавшись сильнее прежнего, прижалась к нему.

— Ну что я, уродина? Да? Уродина? Ведь нет?! Ведь ты же со мной хотел! А он нет! А если я только с ним хочу?! Если я его люблю!

— Кого — его?! — окончательно растерялся, естественно, ничего не подозревавший о существовании модельера Шведова Сорокин.

Смутившись от своей излишней откровенности, Юля вскочила, бросилась в ванную, заперлась и, открыв краны — может быть, вырвавшаяся на свободу вода сможет заглушить ее плач, — опять заревела.

Сорокин подошел к двери ванной. Дернул за ручку и, убедившись, что она заперта, присел на корточки рядом.

— Кузя... Ты там в порядке? Юля не ответила.

— Кузь, ты это... Может, помочь чего?

— У тебя бритва есть? — мрачно спросила Юля. —Зачем?

— Очень вены вскрыть хочется. Говорят, это в ванне с горячей водой делают.

— А может, не надо... — испугался Сорокин.

— Надо.

— Кузь! Да ладно тебе! Перестань, говорю! Из-за каждого резаться — вен не хватит! — уговаривал Сорокин. — Тем более из-за козла какого-то!

— Он не козел... Он старый козел.

— Во! Правильно! А ты молодая! Юная, можно сказать! — делая все, чтобы разговор не прервался, нес чушь Сорокин. — У тебя еще вся жизнь впереди! Тебе детей рожать надо. Сыновей. Защитников родины! А если завтра война?!.. Юльк! Ты представляешь, если завтра война! Не молчи. Слышишь?! Я, если хочешь знать, тоже один раз был это... Влюблен. Часа два. Пока не поговорили. Такая дура оказалась... Чего ты молчишь-то?! Чего ты молчишь?! Кузя! Кузнецова!

Сорокин замолотил кулаком в дверь.

— Юлька! Юлька, ты что, с ума сошла?! Не смей! Юлька! Открой! Открой, кому говорю!!!

Дверь неожиданно медленно открылась. Навстречу Сорокину выплыли его мокрые брюки.

— Живая?.. Ну слава Богу!.. Ты это... Может, тебе... водички попить? Нет...

Продолжая сжимать брюки в руках, Юля отрицательно покачала головой.

— Ну я пойду?..

— Штаны надень.

— Тьфу ты... — натягивая мокрые штаны, затараторил Сорокин. — Я и вправду подумал, что ты того... В ванне... С горячей водой. Ты ж такая! Ты можешь...

— У нас горячую воду отключили. Трубы прорвало, — мрачно пошутила Юля.

— Ага. Ну ты это... В порядке?

— В порядке.

— Точно?

— Точно, точно.

— Ну... Я пошел? — помялся Сорокин.

— Давай.

— Это... ты... звони, если чего.

— Созвонимся.

Когда дверь за Сорокиным закрылась, зазвонил телефон. Уверенная, что это Костикова, Юля взяла трубку. — Да? Слушаю!

На другом конце провода молчали.

Игорь Андреевич Шведов хотел бы поговорить с Машей. Разговор с Юлей не входил сейчас в его планы. Шведов медленно опустил трубку.

Глава двенадцатая. СОМНЕНИЯ СЕРГЕЯ

Сергей редко приходил к родителям. Особенно один, без семьи.

Увидев сына, Анна Степановна сразу поняла: что-то случилось! Усадив его на кухне, она принялась готовить ужин с мужчиной, даже если он и родной сын, все равно лучше говорить на сытый желудок, но Сергей от еды отказался.

— Может, супу съешь? Как ты любишь? — предприняла Анна Степановна последнюю попытку.

— Лучше водочки.

Анна Степановна удивленно посмотрела на сына.

— Нормально... — Сергей пожал плечами.

— Ты что это? А Маша заметит...

— Если б она заметила! Да я ради этого готов хоть в стельку напиться!

— Сергей, что ты городишь!

— То, что есть. Водочку она унюхает! Да она меня в упор не видит.

— Сереженька, она же так устает: школа, ученики, консультации, практические занятия, — попробовала оправдать невестку Анна Степановна. — Ты же сам говорил, что она домой только ночевать приходит.

— Правильно, только ты договаривай, договаривай до конца, мамочка: а ты сидишь на ее шее да еще претендуешь на какое-то внимание.

Анна Степановна молча достала из буфета графинчик с водкой, рюмку, поставила перед сыном.

— Сергей, только не вали с больной головы на здоровую! В такой трудный момент она ведет себя очень достойно. Не пилит тебя, не устраивает сцен.

— Спасибо, большое спасибо... — вставил Сергей, но Анна Степановна сделала вид, что не услышала.

— Не опускается, между прочим, — продолжала она свои увещевания. — Прическа, маникюр. Гардероб свой к новой моде приспособила, а это, между прочим, не легко. Она ведь интересная молодая женщина. Не забывай!

— Мама, я в курсе, что моя жена — сокровище. Я знаю, это-то и ужасно. — Сергей налил себе водки.

— Лучше была бы мегера?

— Может, и лучше. А так—живем как соседи: здрасьте, до свидания, буду поздно, позвоню, возьми в холодильнике чтонибудь поесть... Может мне жена, в конце концов, салат паршивый сделать?!

— Ну, насколько я знаю, в доме всегда есть обед и куски вы не хватаете.

— Обед сейчас готовлю я! — уточнил Сергей. — Да дело не в этом. Я же не говорю, что меня надо обслуживать. Но раньше, хоть иногда, ей хотелось накрыть стол, покормить меня. Даже рубашки перестала гладить. Ты же знаешь, я ненавижу глажку. А теперь и попросить неловко. Она работает, а я вроде как все равно без дела...

— Ты преувеличиваешь. Никто об этом не думает. Да ты сам, помнишь, деликатесами семью баловал.

— Икры один раз принес, а есть-то каждый день хочется. Моих денег теперь только на хлеб хватает. И вообще, мы с ней как чужие. Она даже перестала спрашивать, как у меня с устройством на работу. «Да, Сережик, пока, Сережик, увидимся, Сережик». Сережик! Имечко придумала!

Резким движением Сергей опрокинул в рот рюмку водки.

— Закуси, — Анна Степановна протянула сыну бутерброд с вареной колбасой. — Сергей, ты нервничаешь, обращаешь внимание на пустяки. Она не спрашивает, чтоб не расстраивать тебя. Чужие как раз и задают глупые вопросы, о самом неприятном и больном. А Машенька тактичная...

— Все не то, мама. Чужие, это, как бы тебе сказать, это когда... А!..

— Что ты хочешь сказать, что...

— То она устала, то завтра коллоквиум, то легла позже, то встала чуть свет...

— Сергей, все бывает, ты же знаешь, женщины... — Анна Степановна сделала паузу, — ну хочешь, я с ней поговорю, может, у нее какие-нибудь проблемы?

— Ни в коем случае. Я уж жалею, что тебе сказал. Но кому я про это сказать могу? У нас всегда все было так хорошо. Я считал, что мы — идеальная пара.

— Сергей, а может быть, это твоя вина? Мужчины часто бывают невнимательны. Может, ты был груб...

— Мама, о чем ты говоришь! — воскликнул Сергей. — Ты же знаешь, что для меня Маша. Мне теперь даже домой идти не хочется. Дежурная улыбка, отсутствующий взгляд. «Ты ложись — я позанимаюсь»...

— Сергей, да она просто-напросто устала, переутомилась. Вот где она сейчас?

— Сказала, сегодня практические занятия.

— Ну вот видишь! —Анна Степановна улыбнулась сыну. — После этого до дому бы доползти, уж не до нежностей.

Игорь Андреевич Шведов вышел из кабинета, с трудом скрывая ярость.

— Регина! Неужели нельзя без меня решить эти проблемы! Я занят, в конце концов!

— Игорь Андреевич, извините. Пришли поставщики. Они хотят говорить лично с вами.

— Мы же договаривались с ними через час! — Шведов недовольно посмотрел на часы. — Через час, ты понимаешь?! Что за свинство, в конце концов?!

— Но они уже здесь.

— Здесь они. Я счастлив!

— Ну Игорь Андреевич...

— Хорошо, хорошо. Иду. — Игорь Андреевич обернулся к двери и неожиданно мягким голосом проворковал: — Машенька, милая, буквально пять-семь минут.

Едва дверь за Шведовым закрылась, как Регина уже поспешила в кабинет.

Цепким взглядом окинула она Машу — тщательно одета, слишком тщательно; причесана, а пришла вроде растрепанная; только что накрасилась, уж больно помада свежая. В ослепительной, но слегка помятой блузке Маша бесцельно и нервно переключала телевизионные программы.

— Здравствуйте, Мария Петровна. Рада вас видеть, — оправдывая свое появление, Регина взяла со стола какие-то бумаги. — Извините...

— Так мы же виделись... — удивилась Маша и все же добавила: — Добрый день, конечно.

— Скорее вечер, — ехидно улыбнулась Регина. — Правда, сейчас так рано темнеет, что не разберешь, день или вечер. Время перевели, с этим часом поневоле запутаешься. Гоняют его взад-вперед.

— Да, у нас после таких переводов времени полшколы опаздывает, — поддерживая разговор, ответила Маша. — Причем не только ученики. Я, кстати, тоже!

— Я вами просто восхищаюсь! — Регина присела на краешек кресла. — Такая работа, а вы прекрасно выглядите! Вы так похорошели в последнее время. Вам очень к лицу новая прическа. И когда вы все успеваете?!

— Это ваш Фигаро. Волшебник.

— Да, не всякой женщине так повезет! И блузка новая... Французская?

Но смутившаяся Маша не успела ответить: в кабинет вернулся Игорь Андреевич.

— Регина, это безобразие, такие вопросы вы вполне можете решать самостоятельно, без меня. Они ждут вас — остались формальности.

— Извините, дела, — Регина кивнула Маше и поспешила скрыться.

— Машенька!

Шведов притянул к себе Машу, поцеловал. Она и не думала сопротивляться.

Сергей как-то стремительно пьянел. Анна Степановна попыталась отобрать у него графин, но он яростно запротестовал.

— Сереженька, я думаю, тебе пора домой, — попробовала она с другой стороны.

— Успею!

— Но ты же сам говорил, что Маша обещала сегодня быть пораньше.

— Вот пусть и ждет. Пусть она волнуется, где я... Если вспомнит обо мне, конечно!..

— А ты ей ничего не сказал?

— Почему? — Сергей посмотрел на мать мутными глазами. — Сказал, что пошел устраиваться на работу.

— А сам где был?

— Ходил устраиваться на работу.

— И что же? Самое главное ты не говоришь...

— Потому и не говорю, что говорить нечего. Бешеные тыщи! Квартальные премии в валюте. Заграничные командировки. Хотя нет. Командировки как раз сюда, потому что сидеть надо в основном за бугром!

Сергей замолчал.

— Ну так в чем дело?! — спросила Анна Степановна.

— Меня там только и не хватало! Все есть — меня нет!.. Конечно, там уже свой сидит.

— Сергей, ты же такой хороший специалист, ты бы показал им свои свидетельства об изобретениях.

— Мама, это для тебя я умный, а для них уволенный инженеришка. Выгнали, значит, дурак. Сидят там крутые-ушлые... Я для них уже старик, безнадега! Им молодого подавай, с амбициями! Без предрассудков!

— Сереженька, не расстраивайся, я верю, что все наладится, что все будет хорошо. — Анна Степановна ласково погладила сына по голове. — Я тебе советую, ты сейчас иди домой и постарайся быть повнимательней с Машенькой. Мне кажется, наверное, вы оба тут в чем-то не правы. Надо просто больше заботиться друг о друге. К сожалению, мы понимаем это только на старости лет.

Если бы Сергей послушал совет матери, если бы пошел домой, то, вероятно, обратил бы внимание на двух парней, покуривавших и, казалось, мирно беседующих, в его подъезде.

Одному из них, которого приятель называл Бит-Маком, было на вид лет двадцать. Модно одетый, наглый, с веселым блеском в глазах. Другой, парнишка лет пятнадцати с многозначительной кличкой Дуб, являл собой жалкую пародию на старшего дружка: как бы модные поношенные кем-то шмотки, как бы наглые плевки на кафель пола. Присев на подоконник, Биг-Мак не спеша достал из кармана пачку «Мальборо».

Стояший напротив Дуб вздохнул и тоскливо проводил взглядом пачку.

— Можно?.. Сигаретку?.. — стесняясь проговорил он. — Ну, одну...

Биг-Мак задумчиво посмотрел на пачку, на Дуба, поморщился...

— Не заработал еще, — он спрятал пачку и закурил. — Ну, где твой пацан?

— Не знаю. Должен подойти.

— Ну-ну. А скажи-ка мне, Дубок, что он из себя представляет? С чем его, родного, едят?

— Как это, с чем едят?

— Н-да, тяжелый случай. — Биг-Мак с презрением посмотрел на непонятливого компаньона. — Ладно. Расскажи-ка о нем поподробнее. Как его, кстати?..

— По имени?.. Сашка...

— Алекс, значит. Ну?..

— Ну чего тут говорить-то?! Мать у него училка. Она частные уроки дает. Подрабатывает. По домам разным богатым ходит. Марь Петровной зовут!

— Неужели Марь Петровной?! — делая вид, что это очень серьезно, переспросил Биг-Мак.

—А чего такого?

— Да нет. Просто, ее имя — это очень важная информация. Ключевая! Прям не знаю, что бы я без нее делал?! Как же это хорошо, что ее зовут именно Марь Петровна. Представляешь, если бы она была Серафима Юрьевна?! Все бы дело коту под хвост пошло.

— Да ну тебя!.. — Дуб наконец понял, что над ним издеваются.

— Ну ладно, ладно! Не обижайся! — Биг-Мак легонько стукнул приятеля кулаком в плечо. — Излагай дальше! Я понял — она дает уроки богатым ученикам.

— Ну а чего... Мать эта... Ну которая Марь Петровна... Она знает, у кого чего есть. Когда кто дома бывает, а когда нет. Вот Дрын и придумал, что если Клоп, то есть Сашка... в смысле, Алекс. Если Алекс у нее выспрашивать будет, в записи ее подсматривать, так классные наводки могут быть.

— Сложновато, но уловить можно. И что же наш любящий сын — Алекс?

— Забастовал! Отказался в смысле. Бабки принес — откупиться хотел. Мы, конечно, взяли, а потом накидали ему... Чтоб знал! Только потом Дрын пришел и все перекрутил. Отдал ему все зачем-то и еще добавил...

— Ну говори-говори! Что замолк-то?

— Да мы за день до этого Сорокиных почистили. Это тоже матери его ученик.

— Алекс навел?

— Да нет! Если бы! В том-то и дело! А Дрын ему говорит, мол, помнишь, Дубу, то есть мне, рассказывал, что мамаша тебя ждет, что у нее урок отменился — ученик с родителями в гости ушел? Помнишь? Алекс стал отнекиваться, что не помнит, что не рассказывал ничего...

— А он тебе это действительно рассказывал? — перебил Дуба Биг-Мак.

— Да нет, по-моему. Мы на них совсем с другой стороны вышли.

— Ну?

— Так вот Дрын и говорит, мол, спасибо тебе, Клоп... Он его не Алексом, он его...

— Понятно. Короче!

— Спасибо, значит, Клоп. Ты теперь в деле. Вот твой пай за наводку. Отсчитал ему новенькими... А на фига?

— Дрын мудрый человек был! Сел вот только по глупости... Ну ничего... А вы, выходит, пацана месяц не трогали?

— Так чего мы? Без Дрына...

— Без Дрына ничего, — ухмыльнулся Биг-Мак, — а со мной... Со мной дело пойдет!

— Так и я о том.

Биг-Мак потушил сигарету. Поймав жадный взгляд Дуба, достал пачку и протянул ее мальчишке.

— У, нищета! Ну возьми, возьми!

Дуб уже было взял сигарету, но, увидев, что она в пачке последняя, остановился.

— Последняя... Биг-Мак заглянул в пачку.

— Да? Действительно последняя. Тоща тебе не повезло. — И с этими словами он закурил сам.

Когда Сергей пришел домой, Маша накрывала на стол. Не в кухне, как обычно, в комнате.

Сергей удивленно огляделся. Гостей видно не было. Зато, прицепленные к шкафу на плечиках, висели свежевыглаженные рубашки.

— Сереженька, устал? — ласково проворковала жена.

— Ас чего мне уставать? — подозрительно глядя на жену, сказал Сергей.

— У тебя же сегодня встреча по поводу работы. На такие мероприятия ходить похуже, чем молотобойцем работать. Ну и как?

— Никак.

— Ну и черт с ними. Сразу было понятно, что жулики и аферисты. Я уверена, что все уладится. Не может не... Надо подождать, но зато получить то, что надо. Устроиться капитально. — Маша поцеловала мужа. — Э-эй, а ты, никак, выпил? Где и с кем? Что-то на тебя не похоже.

— К матери зашел, — честно признался Сергей, — попросил сто грамм с горя.

— Как она?

— Ничего, нормально. А что ей? Пенсию отцу регулярно носят. Плюс ее приработок. Свой законный прожиточный минимум имеют, ни от кого не зависят.

— Сашку не встретил там?

— Нет.

— Он сказал, что после секции к бабушке зайдет. А Юлька к подружке отправилась, к Костиковой, что-то они там выдумывают, меряют. Забавные такие! Она сказала, часов в десять будет, но я ей только до девяти разрешила. Сейчас уже в семь темень. Нечего ей одной ходить...

Такой спокойной, ласковой Сергей не помнил жену давно.

Регина уже собиралась уходить с работы, когда в приемной Шведова появилась Юля с огромным пакетом в руках.

— Здравствуйте. Будьте добры, передайте, пожалуйста, этот пакет Игорю Андреевичу.

— Здравствуйте, девушка. Он в кабинете. Давайте, я вас к нему провожу. Сейчас спрошу только, свободен ли. — Регина нажала кнопку селектора.

— Не-ет, — воскликнула Юля.

— Почему «не-ет»?

— Вы просто передайте. И все.

— А вдруг там бомба? — улыбнулась Регина. — Вдруг вы террористка и подкуплены конкурирующей фирмой? В нашем бизнесе, дорогуша, это обычное дело. Стрельба, погоня, мафия — естественные атрибуты профессии.

Но Юля не желала принимать шутливо-покровительственный тон, предложенный «душехранительнидей».

— Здесь плаш, — пытаясь сохранить официальный тон, ответила она. — Игорь Андреевич дал его мне посмотреть. Повнимательнее. В домашней обстановке. Как сшит. Вот я и возвращаю.

— Я помню, — посуровела Регина. — Поэтому-то и говорю — надо зайти, поблагодарить. Неужели ты, дорогуша, думаешь, что Игорь Андреевич вот так запросто, направо и налево, раздает коллекционные вещи?!

— Вы думаете, нужно? — с надеждой, думая совсем о другом, почти прошептала Юля.

— Игорь Андреевич! — объявила по селектору Регина. — К вам тут молодая особа. Решила вернуть плащ.

— Вижу, вижу, — появляясь в приемной, широко улыбнулся Шведов.

— Хотела убежать, но я побоялась ее отпускать. А вдруг плащ с дыркой вернула или с пятном.

— Как вы можете! Все в целости и сохранности! Шведов и Регина рассмеялись.

— Да что же ты такая пугливая!

— Юленька, Регина шутит. Никто ни в чем вас не подозревает. Если нужно, пользуйтесь этой вещью.

— Нет уж, Игорь Андреевич! Спасибо большое. Я устала всем объяснять, откуда этот плащ взялся. Да и маман моя на него глаз положила.

— Ну и порадовали бы свою маму.

— Вот еще, я же дала вам слово, что плащ будет дома, в самом надежном месте. И что брать я его буду, только предварительно вымыв руки.

— Вижу, вижу, Юленька, все в порядке. Регина, уберите его, пожалуйста. — Модельер лукаво прищурился. — А что, мама в Испании плащ подобрать не смогла?

Юля растерянно пожала плечами.

— Правильно! Мы шьем лучше! — констатировал Шведов.

— Всего вам хорошего, Юля. — Взяв плащ, Регина вышла из приемной.

— Ну как успехи, Юленька? — покровительственно поинтересовался Шведов.

— Нормально.

— Юленька, скоро показ «Зима». Мне кажется, вам будет интересно. Перспективные направления. — Игорь Андреевич выдвинул ящик стола, вынул билет. — Вот пригласительный. Можете пойти с подружкой. Это на два лица.

— А обязательно вдвоем приходить?

— Конечно же нет, — удивился Шведов. — Я приглашаю вас. Посмотрите все внимательно, потом расскажете мне о своих впечатлениях.

— Я обязательно приду.

Растерянный Сергей недоуменно взирал на произошедшие с Машей метаморфозы. Эти рубашки. Этот стол. Она сознательно старалась устроить ему праздник. Почему? С какой стати? Такого не было уже много лет...

И невдомек ему было, что Маша просто замаливает грехи. Не перед ним. Нет. Перед собой.

А я твой любимый «оливье» приготовила... — ластилась к Сереже жена.

— «Оливье»?

А что, мы имеем право на отдых! Так и в конституции записано! Уже все на столе. Мой руки, и в комнату, — поторопила Маша.

— А чего в комнате, а не на кухне?

— Что мы все на кухне, на одной ноге, кусок в рот запихал и побежал. Давай посидим в свое удовольствие. Не спеша. Со вкусом.

—А собственно, по какому случаю праздник? — поинтересовался Сергей.

— А не по какому, — решительно ответила Маша. — Просто захотелось дома побыть, отдохнуть. Хоть на мужа посмотреть не впопыхах.

Звонок в дверь прервал их разговор.

— Кого это еще несет?

Маша вышла в прихожую, открыла дверь. На пороге стояла сестра Сергея — Катя.

— Привет! Я к вам. Шла мимо, дай, думаю, родственников порадую. Что, братец, приуныл? — Катя поцеловала вышедшего навстречу Сергея. — Как я удачно, прямо к столу. Да тут целый пир. По какому случаю?

— Вот и я спрашиваю.

— Да ну вас — почему обязательно случай нужен? — пожала плечами Маша. — Просто жизнь мчится, бежит, идет, а иногда и проходит.

— А это что? — Сергей кивнул на рубашки.

— Где? — почему-то испугалась Катя. — Тьфу, я-то думала. Рубашки! Глаженые.

— Не успела их в шкаф повесить. Брызгала — они чуть влажные были. Сейчас все нормально.

Маша взяла рубашки, открыв шкаф, отодвинула плечики...

Катя подскочила к шкафу, выхватила рукав блузки, в которой Маша была в салоне Шведова, вытащила вешалку с блузкой на свет.

— Я рыдаю. Мария, где брала? Почем опиум для народа? Ограбили, что ли, кого-нибудь? Серега не иначе в какой-то стене на клад наткнулся, когда сверлил? Поделись с родственниками! Нам ведь и надо-то самую малость!

— Кстати, а что это за кофточка? — с подозрением поинтересовался Сергей.

— Да бросьте! Кать, что ты сыр-бор подняла? Не видишь, что ли, самострок, как Юлька говорит. Материал эффектный, вот и кажется, что цена миллион. Но ты-то всегда разбиралась, что к чему!

— Я и разбираюсь, — многозначительно бросила Катя.

— Да перестань ты! Это Наталья удружила.

— Что за Наталья?

— Я говорила, у нас географичка новая. Она только что изза границы. Из Финляндии. Пятнадцать лет с мужем там прожила. Материал оттуда, а шили здесь. Естественно, испортили, а мне в самый раз. Сама предложила мне померить. Как на меня сшили. И деньги взяла символические, и согласилась в рассрочку их получать.

— Могла бы и подарить, не обеднела бы. Но вообще-то они там становятся эконо-о-омными! — Катя вернулась к столу. — Раз уж вы решили кутить, то я тоже хочу внести свою лепту. Слушай, Серега, в вашем гастрономе шампанское дают. Бутылку я не потяну, но половину...

Катя протянула брату деньги.

— Да ладно, — махнул рукой Сергей. — Обойдемся, у нас там водочки немного в холодильнике еще есть. Дождалась, родимая, своего часа. /

— Братец, не вредничай. Ты же знаешь, я ее терпеть не могу. Давай быстренько. Мария, поддержи!

— Сережик, раз уж Катя так просит, сходи. Я присоединяюсь, вот мой пай.

— Ладно. Остальное добавлю.

Едва за Сергеем закрылась дверь, как Катя начала допрос с пристрастием.

— Ну-ка, Мария, пока твоего благоверного нет, давай, колись. Не зря же я его спровадила, последними денежками пожертвовала.

— Кать, ты о чем?

— Ладно, это мужики дураки доверчивые, им любую лапшу на уши повесить можно. Это ты ему про самострок заливай, про то, что у нас шить не умеют. Я-то вижу класс! И глазки горят. И прическа новая. Я шуму не поднимала, значит, имею право на информацию к размышлению.

— Ну я же сказала — Наталья...

— Ой, я тебя умоляю, не надо про Наталью. Не смеши старую женщину! Сколько?

— Не знаю. Авторская работа.

— Даже так? Браво! — Катя зааплодировала.

— Тебе правда нравится?

— Дай померить!

Быстро переодевшись, Катя подбежала к зеркалу.

— Ну как мне?

— Отлично, — невесело ответила Маша.

— Я тоже так считаю! Передай своему кавалеру, что я тоже такую хочу! Кстати, это у него белый «мерседес»?

— А ты откуда знаешь? — испугалась Маша.

— Высокий, импозантный, одет с иголочки.

— Катя!

— Не бойся. — Катя покровительственно подмигнула. — Ничего и никому.

— Ты нас видела?

— Я?! Нет! Но... У нас ведь не спрячешься. Моя соседка тебя приметила. Говорит, ваша Маша из белого «мерседеса» вылезала, там, у овощного, и такой мужчина роскошный вышел, дверь открыл, ручку поцеловал. Чтой-то он, говорит, ее до дому не мог довезти, там всего-то два квартала осталось. Я сразу смекнула. Кто он?

Маша не ответила.

— Ну колись! Колись!

— Художник-модельер.

— Привет от блузочки! Нет, глаз у меня алмаз. Я хорошие вещи кожей чувствую.

— У него, между прочим, свой салон. Его модели и в Париже выставлялись, и в Нью-Йорке, — с плохо скрываемой гордостью проговорила Маша.

Маша произнесла это так торжественно, словно сама была причастна к созданию упомянутых коллекций.

— Скромница ты наша, где ж ты его взяла? — дивясь услышанному, поинтересовалась Катя.

— Нигде я его не брала, — отрезала Маша. — Случайно познакомилась. Мой голландец, ну ученик мой великовозрастный, так он его приятель.

— Мне бы такое знакомство.

— Катя, здесь все слишком серьезно.

— Маш, ты, по-моему, вообще все драматизируешь. Ну встретила настоящего мужчину, ну подвез пару раз на машине, подарок, конечно, дорогой, но для него это нормально.

— Это уже не на машине подвез...

— А что, далеко зашло? Маша кивнула.

— Вот бы не подумала, что ты на такое решиться сможешь. Надо же!

— Катя, мне вообще кажется, что все это не со мной происходит. Когда я с ним — все нормально, а когда прихожу домой, смотрю на Сергея, мне кажется, что я преступница, что он сейчас подойдет и спросит что-нибудь или скажет.

— Так ты это, значит, грехи замаливаешь! — Катя снова обвела взглядом стол. — Не доведи братца до нервного стресса своей заботой. То-то, я смотрю, он сам не свой.

— Катя, я не знаю, как себя вести, как вообще ведут себя неверные жены.

— Это по-разному бывает.

— Но мне-то что делать?! /

— Что делать?! А ты брось того модельера и будешь спать спокойно.

— Ни за что!

— Блузочку жалко?

— Катерина! — возмутилась Маша.

— Ладно, ладно! Не буду. Извини. Значит, ты действительно влюбилась?

— Не знаю... Я с ним впервые себя по-настоящему женщиной почувствовала.

— Вот как. И что же это — быть женщиной?

— А это когда ты ни о чем не просишь — твои желания угадываются. Это когда ты забываешь, где у тебя лежит кошелек и есть ли он вообще. И не думаешь судорожно, хватит денег или нет и не придется ли мне за него платить. Это когда ты начинаешь понимать, что ты еще не совсем старая и даже очень привлекательная. Это когда тебя жалеют, оберегают. Когда ты не моешь посуду и у тебя не шелушатся руки после очередной стирки. Когда ты не думаешь с ужасом о том, что поехала последняя пара колготок, а новые покупать не на что. Кать, это, может быть, мой последний шанс... Да что последний — единственный!

Маша говорила негромко, но казалось, что она кричит — так искренне, так из глубины шли ее слова.

— А Серега? — погрустнела Катя. — Мне всегда казалось, что вы любите друг друга.

— Да, женились по любви. Мы вообще — образцовая семья. Зимой — все вместе на лыжах. Летом — походы за город. Даже книги вслух читали.

— А что в этом плохого? Вон у тебя ребята какие замечательные. В наше время...

— Кать, это, наверное, трудно объяснить. Ты понимаешь, я всю жизнь, всегда старшая и сильная. Дома рано приучали к самостоятельности. Училась хорошо, и родители мне доверяли. Даже уроки не проверяли. Обращались как со взрослой, а мне хотелось быть маленькой. — Маша замолчала, видно вспомнив что-то, но тут же продолжила: — А потом, в институте, — комсомольский лидер. На работе, сама понимаешь, учитель, классный руководитель. Обязана быть умной и мудрой. Должна мирить и утешать. И дома — подрабатываю и зарабатываю — я. Решаю, что купить, что сэкономить, — я. С детьми разбираюсь — я. С сантехниками я договариваюсь и билеты на юг достаю. Выбиваю, защищаю... Я стала забывать, что я женщина.

— Все так, — кивнула Катя. — По крайней мере, большинство. На наших мужиков положиться нельзя. А сама сделала — так знаешь, что сделано.

— Но это и ужасно. А с Игорем я начинаю чувствовать себя персонажем какого-то романа. Из шикарной жизни. Все происходит само собой и молниеносно устраивается. Это просто какая-то фантастика! Ни одной фальшивой интонации. Ни одного прокола, как Юлька говорит.

— А ты его не идеализируешь?

— Не знаю, — тихо проговорила Маша. — Я уже ничего не знаю. Я только все время помню, что мне скоро сорок. А я ни разу не была по-настоящему дорого... роскошно одета. Думаешь, я не понимаю, чего стоят мои наряды — зависть моих замурзанных коллег учителок?! Боже мой, Катя, КЭ.К я убого выгляжу. Как говорит одна моя знакомая: мы умрем, и никто не узнает, какой у нас был вкус.

— Машка, да ты со своим модельером стала настоящей барахольщицей. Прям как я. А мне казалось, что тебя никогда тряпками не проймешь!

— Я их всегда презирала. А может, просто старалась не думать об этом. Все равно безнадега. На что и во что? Кать, мы были с ним в Доме кино, он нарядил меня в коллекционные платье и туфли. Ты бы видела, как эти знаменитости смотрели на меня. Ели глазами. Кать, у меня даже походка изменилась... Я однажды слышала, как ученицы мои говорили: «Нашу Машу приодеть — на тысячу зеленых потянет».

— Ну тысячу не тысячу, — хмыкнула Катя, — но если в хорошем месте — с пустыми руками не уйдешь...

— С ним я — королева, — продолжала Маша. — А здесь — домработница. Глажка, готовка, уборка, магазины... А теперь еще эти постоянные мысли о деньгах. Наши разговоры — это обмен информацией о ценах. Денег не хватает, Сергей не работает, я из сил выбиваюсь. Юльке одеться хочется. Сашке черепашек нинзя подавай!..

— Надо же, я думал, он уже из этого вырос!

— Ребятам фрукты нужны. Кать, ну хоть попробовать, как это — жить нормально.

— Да ладно, чего ты оправдываешься. Все мы об этом мечтаем. Это богатые ищут, от чего бы им поплакать, а мы всегда веселые. Нам уже терять нечего.

— Если бы еще полгода назад мне сказали, что у меня появится богатый красавец, мечта советской, нет, не советской, а любой, любой женщины... Кать, а может быть, бросить его? У меня уже сил нет. Голова кругом, совесть грызет. И себя жалко, и Сережу.

Маша заметалась по комнате.

— Ты что, с ума сошла? Выиграла миллион по трамвайному билету, а теперь собирается его в помойку выбросить. Ты мою позицию знаешь. Сколько ни есть, а все твое.

— А потом?!

—А потом — суп с котом. Когда потом настанет, тоща и думать будешь. Хоть немножко поживешь как человек. Будет что вспомнить на старости лет, — повелительно проговорила Катя. Кстати, серьезно, спроси, он мне по дешевке такую блузочку не спроворит? Скажи, нужна плата за молчание, а то заложу вас! Ладно, ладно, шучу...

— Кать, как ты считаешь, не бросать его?

— Ни в коем случае!

— Но ведь я даже сама не знаю, как себя вести. Вот видишь, хотела изобразить идеальную жену, только лишние подозрения вызвала.

— А ты не изображай ничего. Веди себя как вела. Чем наглее, тем лучше. Больше уважать будут.

— Сережка ни в чем не виноват, и он любит меня...

— Ты знаешь, я своего братца в обиду не дам, но здесь я целиком на твоей стороне. Маш, чем нас таким жизнь одарила, чтоб от счастья отказываться...

— Я теперь всего боюсь. Ты знаешь, там в салоне у него, по-моему, догадываются о наших отношениях.

— Брось, тебе это кажется. Сейчас тебе все будет мерещиться.

— Нет-нет, я чувствую... Там у него есть одна администраторша. Сама, наверное, не прочь...

— Плевать тебе на нее.

— Она ни одного слова просто так не скажет: «Вы так похорошели... Уже не день, а вечер». Змея.

— Не обращай внимания.

— Как не обращай, когда только об одном и думаю: здесь бы не проговориться, там невзначай не то не сделать. И кажется, Юлька что-то учуяла...

— Слушай, а хочешь, я тебе погадаю... Давай-ка свою руку, быстро.

— Только твоего гадания не хватает! Опять кто-нибудь умирать будет...

— Пусть жизнь рассудит!

— Перестань! Пусти!

— Вот смотри, смотри! — затараторила Катя. — У тебя же тут явно два мужа — вот, просто совершенно очевидно. Даже говорить не о чем!

— Кать, не морочь голову!

— Так, бугор Венеры припухший — а ты у нас, оказывается, сексуальная...

— Что ты несешь...

— Нормально. Линия жизни длинная. Неприятностей нет. Особых. Благословляю, Мария.

— Да ну тебя!

— Слушай, а ты своего модельера хоть чуточку-то любишь? Или все только шмотки да Дом кино?!

— То-то и оно, что люблю.

— А чего ж ты мне тогда голову морочишь? Умничает тут. Брошу не брошу...

— Кать, поговорила с тобой, хоть легче стало. А то ведь с кем поделиться? Ты же знаешь, лучшая подруга — это профессия: не успеешь оглянуться — из-под носа уведут или мужа, или и того хуже...

— Конечно. Если с кем такими вещами делиться, так только с мужниной сестрой!

— Катя!

— Не психуй! Ты же знаешь — прежде всего я женщина и только потом родственница.

Хлопнула дверь, и в комнате с шампанским наперевес возник Сергей.

— Ты чего это так долго? Мы уже заждались, — упрекнула брата Катя.

— А то вам поболтать не о чем.

— О чем тут болтать, когда две голодные женщины шампанского ждут не дождутся.

— Ну, за стол наконец.

Они расселись за столом. Сергей открыл шампанское, разлил его по бокалам.

— За любовь! — торжественно произнес он.

— С удовольствием, — улыбнулась Катя.

— За Машеньку! За то, что моя Маша меня любит. — Сергей вдруг повернулся и как-то странно посмотрел на Машу. —

Да?!

Глава тринадцатая. «ВСЕ КОНЧЕНО, ШВЕДОВ!..»

Почему кабинет литературы называют «кабинетом»? Обычный класс. Только на стенах — портреты великих писателей.

В Машиной школе... Хотя в этих стенах правильнее было бы говорить — в школе, где работала Мария Петровна, корпус русской классики был обновлен. Потеснив представителей прошлого века, свое место заняли Ахматова и Булгаков. Под их строгими взглядами ребята, завершившие свой последний на сегодня урок, покидали класс. Маша писала, отвечая, как эхо, на их «до свидания»; ей еще оставалось отразить этот урок в журнале и в своем личном гроссбухе.

Наконец класс опустел, но и минуты не прошло, как дверь распахнулась.

На пороге стояла Костикова. Улыбка ее выказывала ответный взгляд учительницы.

— Забыла что-нибудь, Костикова? — не отрываясь от записей, пробурчала Маша.

—Я? Я — нет... Откровенно говоря, я думала—это вы кой-чего забыли. Мелочь, конечно...

— Ты о чем это?

Маша повернулась к ученице.

— О том, что вы у Инги Бабич отобрали. Вы ж это не совсем... приватизировали? Посмотрите и отдадите, насколько я понимаю... ведь так?

И видом и тоном Костикова старалась снизить значение поднятого ею вопроса. Будто в сумку учительницы попало чужое расписание электричек, да и то случайно.

— Вот оно что...

Маша в упор посмотрела на девочку. Как трудно найти верный тон, когда ученица — подруга твоей дочери, когда по нескольку раз в неделю она бывает в твоем доме.

— Вот оно что... — повторила Маша. — Нет, знаешь ли, я не собиралась мараться. Просто думала: Инга подойдет после урока, разберемся... Ты ее адвокат, что ли? Самой ей слабо?

— Адвокат? — Костикова фыркнула, изумленно и агрессивно сразу. — А кто судиться собирается?! Что она такого сделала? Да это вообще мой журнал, если на то пошло...

Дверь снова скрипуче приоткрылась. Инга Бабич стояла, прислонясь к косяку. Она не трусила, нет, — она томилась.

— Ой, Марь Петровна, и не скучно вам? — лениво проговорила Инга. — Меня, например, «ломает», когда на такую тему «дискашен»...

— Да? А я — хуже, я как будто мухомор съела! И я все равно не пойму, что б вы ни объясняли тут, дуэтом или врозь, как можно с этим — на уроке сидеть! Да в любом многолюдном месте! Это чтение для тех мест, где человек запирается изнутри на щеколду! Не согласны? Тогда давайте превратимся все в этих самых... ну как их?., в нудистов!

— Лучше в нудистов, чем в зануд, — вяло, в пространство бросила Инга.

— Мария Петровна! — как всегда деловито, включилась Костикова. — Чур, ваша ошибочка: это не порно!

— Не знаю, не специалистка, — вздохнула Маша. — Настя, забери, пожалуйста, и не надо больше ничего объяснять.

Чтобы извлечь из сумки журнал, Маше пришлось сначала вывалить на стол две пачки пельменей, потом немецкий маргарин, а найдя «бесценное издание», она отпихнула его на край стола, стараясь не зацепиться взглядом за эротическое откровение на обложке.

— Торгуют-то этим не из-под полы! — осуждающе проговорила Костикова. — Кстати, знаете где? В двух шагах от Российской Академии образования! И никто, между прочим, там в обморок не упал.

— В портфель, — глухо ответила Маша. — В портфель, пожалуйста.

— А у меня его нет, у меня только сумочка такая плетеная...

— Вы бы еще с «косметичками» в класс приходили! — взорвалась Маша. — Как раз в «косметичке» поместится вся премудрость, какую вы смогли отсюда вынести...

— Да что вы так расстраиваетесь, Мария Петровна? Было б из-за чего... — усмехнулась Настя.

Сейчас на каждом совещании учителей решают и не могут решить: кто мы такие — кариатиды? Атланты? Стоим, чтоб удерживать на плечах всю мораль, которая, как балкон, обвалилась? Или надо сказать: к черту, все равно не удержим? И — с плеч долой... нехай дальше рушится, до конца, — каждый отвечает только за свой предмет?

— По-моему, второе. Костикова повернулась к подруге.

— Инга, скажи!

— А вам доплачивают за мораль-то? За эту ее поддержку? — Зная заранее ответ, лениво прогундосила Бабич.

— Не смеши. Если по результатам оценивать — спасибо еще, что не вычитают!

— А вы поглядите вокруг: задаром же никто ничего не держит в принципе. — Инга снисходительно посмотрела на Машу. — Так что извините...

Так и не закончив фразу, она непонимающе подняла глаза к потолку, хмыкнула и ушла от такой самоочевидности в коридор.

— Ну правда же, Мария Петровна, — утешила Настя. — Наши плечи — они ж не для этого!

— Чьи это — наши? — удивленно воскликнула Маша. Костикова улыбнулась, подняв подбородок и трогая свою длинную, отнюдь не дешевую сережку.

— Ну наши, в смысле — женские!

Несколько секунд они внимательно рассматривали друг друга. Первой заговорила Настя.

— А кстати, вот Антонине Павловне, например, или Софье Алексеевне, или химичке — им я бы так не сказала: «наши, женские плечи» — язык не повернется. Они потому что сами себя засушили давно. В отличие от вас!

— Мерси. — Маша невольно смягчилась, самую малость, но подействовало. — Мерси. Но эти приговоры безапелляционные... Они несправедливы, они не учитывают судьбу... ну ладно, это как-нибудь потом, не сейчас. Сейчас — разговор про тебя и про Ингу. Вкус, девочки! Вкус подгулял У вас. Я ведь не ожидала от 10-го «Б», что здесь могут найтись такие ценители серебряного века... да целых трое! И вот они выдают наизусть Гумилева и Александра Блока — причем нехрестоматийное, такое, что я сама не помню, мне даже стыдно стало... А Инга сидит и слюнявит, извини меня, такие картинки... Поскольку ты устроила их «презентацию»! В это самое время, в аккурат под Блока... Это какой же надо иметь вкус и как относиться к своим товарищам...

— Товарищи, между прочим, тоже тянули шеи! На трех уроках до вашего очень даже интересовались. Нет, зря вы так... Я понимаю — был бы это «Плейбой» или «Пентхауз»... Хотя тоже, между прочим!.. Но это же и вовсе другое! Тут сравнение западного секса и восточного... — словно освежая в памяти, Настя пролистнула страницы.

— Спрячь, сказано тебе! — истерично выкрикнула Маша. — Убери!

Дверь открылась, и свое место у косяка снова заняла Инга Бабич.

— Насть, — заунывно окликнула она подругу, — ну хватит уже, пошли. Пообещай, что мы запишем товарищей на плейер и каждое утро будем начинать с Блока.

— Точно! В порядке покаяния. «О Русь моя! Жена моя!»

Костикова запнулась... Легонько раздвинув ее и Ингу, в класс вошел Игорь Андреевич Шведов. В распахнутой дубленке, без шапки... Девицы уставились на него открыв рты. Между тем в глазах Маши была только паника, страх неминуемого разоблачения.

— Что случилось? — сипло произнесла она, уставившись на Шведова. — Чем обязана?

— Мое почтение, Марья Петровна, — просительно проговорил Игорь Андреевич. — Если вы заняты, я подожду... Опять, понимаете, племянничек беспокоит. Родители его далеко, в Торонто, я — вместо них, а он в двойках весь... — Шведов говорил уверенно и спокойно. Можно было подумать, что он искренен.

— Да, ситуация... В Торонто, значит? Девочки, вы свободны... до свидания. Только... — Маша быстро достала из сумки «Литературную газету» и замаскировала ею, прикрыла «ужасное» издание в руках Костиковой.

Настя ухмыльнулась.

— Даже не представляю, — оценивающе поглядывая на Шведова, проговорила Инга, — ив каком же это у нас классе «канадцы» учатся?..

— Что еще! — уже не в силах сдерживаться, повысила голос Маша. — Обсудите все по дороге! Мы попрощались!

— А что, Марь Петровна! Мы бы его и подтянуть могли... Ну, того мальчика. Чтоб родители, не расстраивались там, в Торонто. Хотите? — Настя лукаво посмотрела на учительницу.

— О да, уж вы бы подтянули. Именно вы! Всего хорошего, девочки!

— До свидания... — хором пропели девицы и разочарованно покинули класс.

Проводив учениц ироничным взглядом, Шведов хотел было прокомментировать ситуацию, но, прижимая палец к побелевшим губам, Маша отдавала приказ помалкивать.

Выждав изрядно, она наконец еле слышно проговорила:

— Ну что еще за «племянничек»? Зачем?

— Внизу меня окликнула такая, знаешь, тонкогубая, с «халой» на голове. Ну и пришлось сочинить... — Игорь Андреевич приблизился к Маше. — Здесь я повторил только. А что? По-моему, талантливо?

— Это завуч! — побледнела Маша. — Ты погубишь меня. Значит, ей ты тоже наплел и про двойки и про Торонто?!

— Дай сообразить. — Шведов задумался. — Нет... Ничего такого из географии не упоминал, кажется. А что?

— А то! Перед манекенщицами выступай со своим художественным свистом! Перед филиппинцами и голландцами... А здесь — не надо, я очень-очень прошу. Ведь она пожелает лично помочь сынишке таких милых людей исправить его двойки! Ведь они случайные, ведь мальчик-то способный, просто он мается без родителей, которые исполняют свой трудный долг на чужбине... Понятно? И вот я должна назвать ей фамилию. Какую? И самого племянника она захочет видеть — как же, ведь у него такой интересный, прямо-таки неотразимый дядя!

— Отдаешь все-таки должное дяде? — Глаза Шведова смеялись, только глаза.

— Противно, когда это «должное» отдают все!

Маша выглянула за дверь: не маячит ли там кто-нибудь любознательный?

— Вот еще эти две... — продолжила она, плотно прикрыв дверь, — ...скороспелки; и моментально захотели пригодиться тебе... видят же — хозяин жизни... и мое обалдение от твоего прихода — боюсь, они его правильно истолковали, или почти правильно! А сейчас они, наверное, возле твоего «мерседеса» топчутся...

— Он уже старый и немодный!

— Игорь! Это школа, пойми, причем никакая не элитарная, а просто школа, сюда не подкатывают на иномарках!

— Каюсь, не повторится. Буду ее оставлять в начале переулка, у «Пирожковой»...

— Все равно! Твой, как они выражаются, прикид...

— Понял, — устало кивнул Игорь Андреевич. — В следующий раз буду одет в продукцию фабрики «Большевичка». И обут в калоши. Кстати, как правильно писать калоши? Через букву «к» или через букву «г»?

— Ты за этим пришел?

— Это немаловажно!

— Ну хорошо, давай серьезно! —Давай!

— Зачем ты явился? Что за экстренность такая? — Маша пристально посмотрела на Шведова.

— Правду?

— Правду.

—А не пожалеешь?

-Ну?!

— Соскучился, — уже не пытаясь шутить, просто сказал Шведов.

— И это все? И я должна верить? — В Машином взгляде, впервые за время этого визита, можно было прочесть что-то ласковое.

— Да уж, солнышко, ты поверь как-нибудь... допусти... прими как гипотезу. Потому что других причин у меня нет. — Шведов насупился, играя связкой ключей. Помолчав, он продолжил — агрессивно и с болью. — В школу — нельзя. У дома отираться, даже если машину оставлять за квартал, — тоже ни-ни! В сутках нет такого часа, когда разрешалось бы позвонить, когда можно поговорить без напряга. Ибо супруг у нас безработный теперь...

Кто же в этом виноват — я?! Что он все время может быть дома?

В итоге отловить Пугачеву Аллу Борисовну мне значительно проще, чем тебя...

— Вот и выход нашелся! Да еще какой восхитительный — почему сразу было не толкнуться туда? «Чикаться» с обыкновенной, затрапезной учительницей, когда...

— Пожалуйста, помолчи — сейчас мой черед, — перебил Шведов. — Отлов этот съедает уйму времени, а оно не принадлежит мне одному и дорого стоит. Не хочу говорить о цене своего часа, сам смутно представляю ее... Но в Брюсселе сейчас трудится один из подмастерьев моих — тридцать пять долларов в час ему предложили сразу. Так что прикинь...

— Я не понимаю... Мне вроде как счет предъявляется? Я должна тебе кучу долларов?

— Ну-ну-ну, не передергивай! Я только говорю, что досадно и глупо обращаться с этими кучами как с осенними листьями — сметать их в люки канализации, сжигать... Следовало бы ценить мое время, понимаешь?

— Как? Что надо делать для этого?! — с иронией воскликнула Маша.

Однако Шведов сделал вид, что никакого подвоха в ее словах не почувствовал.

— Вот мы и добрались до сути, — удовлетворенно проговорил он. — Какие сильнейшие мозги скрипели над этим вопросом: что делать? Но они скрипели за всех... в том-то и беда их была: ну можно ли так напрягаться, за всех сразу? Я — куда скромнее. Я пробую только за двоих, да и то — пунктиром отвечаю... чтоб не давить. Чтоб избежать стрессов... -

Шведов взял мелок и быстро вывел на доске: «В И 3М—Я 3—Ж!»

— Игорь, ты спятил... — мгновенно разгадала «шараду» Маша. — Сотри немедленно!

— Наше капитал-шоу — это ваша судьба! — голосом телевизионного крупье ответил Шведов. — Оказаться ли в «Поле чудес» или в «Стране дураков» — зависит только от вас!

— Завуч же может в любой момент... — беспомощно прошептала Маша, лицо ее покрылось пятнами румянца. — Я и так здесь будто на углях...

Схватив тряпку, она принялась стирать надпись, но Шведова это не остановило. Вытянув руку на недостижимые до Маши высоты, он на этот раз медленно каллиграфическим почерком вывел опять: «3—Ж!»

— Игорь!

Странное впечатление производило это состязание мела и тряпки в руках у двух взрослых людей...

— Самый коротенький из возможных ответов сулит вам самый крупный выигрыш за всю историю «Поля чудес»! — еще раз повторил Шведов, привлекая к себе Машу.

Квартиру родителей Сергей открыл своим ключом.

Он никогда не задумывался, почему у него есть ключ от родительской квартиры, а у стариков от его нет.

Он и сейчас не понял, почему вдруг это пришло ему в голову...

Квартира хранила гробовое молчание, только из кухни раздался какой-то металлический стук и тут же стих.

Ориентируясь на этот звук, Сергей и обнаружил сестру. Катя стояла у плиты и что-то готовила.

— Привет, — негромко окликнул ее Сергей. Катя испуганно обернулась.

— Господи, Сергей!.. Как ты меня напугал.

— Извини.

— Каким ветром?

— Халтура была неподалеку, — кивая на свой рабочий чемоданчик, пояснил Сергей. — Решил к старикам забежать на минуту. А ты?

— Я тоже на часок зашла. Перед сменой. Мама на дежурстве сегодня.

— Как отец?

— Задремал, Сереженька. Я ему массаж роскошный сделала, как какому-нибудь банкиру.

— А ты уже банкирам массаж делаешь?

— Если повезет.

Даже так! — с вызовом проговорил Сергей. Приходится. Надо же крутиться как-то.

— Понятно. Ладно, я пойду.

Куда? — почему-то насмешливо произнесла Катя. — Садись, братец, я тебя варениками с картошкой угощу и чаем с вареньем. Или кофе?

Катя решительно усадила за стол брата.

— Давай, давай! Ты же вечно голодный ходишь.

— Кто вечно голодный, — для порядка обидевшись, возмутился Сергей.

— Ладно. Не будем.

Катя поставила на стол тарелку с варениками.

— Нет, с чего ты взяла, что я вечно голодный, — уплетая угощение, пробурчал Сергей. — У меня что, жены нет?

— Успокойся, есть у тебя жена. Но она... плохо смотрит за своим мужем. Особенно в последнее время.

— Ну и что. Она-то чем виновата?! Ей же из-за меня крутиться приходится. Если бы я работал... А так... Уроки, репетиторство, то да се.

— Вот именно, то да се, — гнула свое Катя.

— Ты о чем?

Сергей демонстративно перестал есть. Отодвинул от себя тарелку.

— Ни о чем! — ставя перед братом стакан с чаем, спокойно ответила Катя. — Сейчас варенье дам...

— Странный какой-то разговор. — Сергей пристально посмотрел на сестру. — По-моему, ты всегда хорошо относилась к Маше. Я так просто считал вас подругами. Или я ошибался? Что молчишь?

Катя переложила варенье из банки в вазочку и, присовокупив две розетки, поставила все на стол.

— Может быть, ты все-таки ответишь? — недовольно поторопил ее Сергей.

— Конечно. Я, собственно, не понимаю, чего ты нервничаешь. Я и сейчас хорошо отношусь к Маше. Но ты мой брат. И чем ты виноват перед ней? Что тебя на работе сократили? Кстати, как там, на бирже? Что-нибудь предлагают?

— Предлагают, — неохотно ответил Сергей. — Вчера дали направление в новый кукольный театр на должность завлита.

— Тебе?! — изумленно посмотрела на брата Катя.

— Угу...

— Бред!

— Вот и я говорю этой девчонке: «Вы, извините, в своем уме? Кто же возьмет инженера-электронщика искать кукольные пьесы?»

— А она?

— Говорит: «Нам не важно, что вас не возьмут, это даже хорошо, если они от вас откажутся. Это для нас важно. Потому что если вы сами откажетесь, то мы вас лишим пособия на две недели». Представляешь?!

— Конец света!.. — расхохоталась Катя. — А я, знаешь, с радостью пошла бы в театр. Даже в кукольный.

— Так в чем же дело? — с энтузиазмом подхватил Сергей. — Ты же театральный техникум закончила. Гример.

— Правда? — деланно удивилась Катя. — А бабки кто будет зарабатывать? У меня же ребеночек, если помнишь... Я ведь мать-одиночка!

Раздался звонок в дверь. Сергей удивленно вскинул брови.

— Понятия не имею? — Катя пожала плечами. — Даже не представляю, кто бы это мог быть?

— Я открою... — Сергей встал.

— Сиди, я сама. — Остановив брата, Катя направилась в коридор.

— Кто там? — поинтересовалась она, подойдя к двери.

— Откройте, Анна Степановна! — раздался мужской голос из-за двери. — Это Зубков.

Катя открыла дверь.

— Екатерина Анатольевна, — поняв свою ошибку, смущенно проговорил милиционер. — Здравствуйте.

— Здравствуйте, здравствуйте... Миша, кажется?

— Так точно. Извините, что я вас Анной Степановной назвал. — Зубков виновато развел руками.

— Да, это крупный прокол для сыщика. Ну входите, Миша. Правда, мамы нет дома.

Заметив нерешительность гостя, Катя улыбнулась и добавила:

— Но, возможно, она скоро будет. Заходите, заходите! — Катя помогла Зубкову раздеться и провела его на кухню. — Знакомьтесь, это мой брат.

— Сергей Кузнецов, — приподнимаясь с табуретки, протянул руку Сергей.

— Зубков. Михаил.

— Это тот самый Миша, — прокомментировала Катя, — который ищет наш клад.

— Какой клад? — удивился Сергей.

— Господи, братик, ты что, забыл, какое богатство у нас украли? Ну конечно, отцовскую папку.

— А... — Сергей сочувственно посмотрел на милиционера. — Неужели вы все еще ищете ее?

— Все еще ищем, а что?

— Да нет, ничего. Ищите на здоровье.

— Может быть, вы уже знаете, кто ее украл? — с ехидцей поинтересовалась Катя.

— Нет, еще не знаю, — сухо ответил Зубков.

— Но подозреваете кого-нибудь? — В Катином ироничном тоне послышалась озабоченность.

— Кать!.. — не дав ответить, перебил Сергей.

— Извините, Миша. Садитесь, я вам чаю налью, — засуетилась Катя.

— Спасибо, но, может быть, я помешал?.. — снова засмущался Зубков.

— Что вы, что вы, садитесь, пожалуйста. А мне уже давно пора, — Сергей потянулся за своим чемоданчиком. — Счастливо оставаться.

— Спасибо, — Зубков кивнул.

— Я тебя провожу, — цепляясь за руку брата, проговорила Катя. — Ты сейчас куда?

— Зайду за Машей в школу и домой, — выходя в коридор, ответил Сергей.

— Правильно, — поправляя на брате куртку, одобрила Катя. — Почаще заходи за ней.

— Послушай, мне это надоело, — вскипел Сергей. — У тебя что, компромат на нее есть?

— У меня, братец, есть женская интуиция, — философски заметила Катя.

— Так держи ее при себе! — заорал Сергей.

— Ладно, ладно, не заводись! — Катя поцеловала брата. — Я же к тебе хорошо отношусь.

— Як тебе, кажется, тоже неплохо, — остывая произнес Сергей. — Старикам привет, вечером им позвоню. До новых встреч.

— До новых. — Катя закрыла за братом дверь и вернулась на кухню.

— Симпатичный у вас родственник... — Зубков расплылся в улыбке.

— А я? Или вы только мужчинам комплименты делаете? — игриво ответила Катя.

— Женщинам тоже иногда. Во внерабочее время.

— Ах да, я забыла, что вы сейчас на работе, — наблюдая за тем, как Зубков накладывает себе варенье, отметила Катя.

— А вы с юмором женщина, — оценил шутку Зубков. — Это я еще в прошлый раз заметил.

— Что еще вы заметили? — усаживаясь напротив, поинтересовалась Катя.

— Ну... Что к вам приходил какой-то мужчина.

— Вот так работают настоящие профессионалы. Может быть, вы даже знаете, кто это был? — с издевкой поинтересовалась Катя.

— Откуда ж мне знать? Я ж его не видел?.. — работая под простака, вздохнул Зубков. — Мы с Анной Степановной в комнате были, пока вы там, в коридоре, разговоры разговаривали...

— И что же? — почувствовав неладное, напряглась Катя.

— Да ничего. Просто что я могу о нем сказать... — лицо милиционера вдруг посерьезнело, глаза остановились в одной точке, — хотя могу кое-что сказать, могу. Ему двадцать пять лет, не больше, и он коммерсант или что-то в этом роде.

Катя побледнела. Зубков же наоборот опять принялся балагурить:

— Ну что? Догадливый я?

— От слова «гадливый»? — пошла в наступление Катя.

— Ну вот. Ни за что человека оскорбили! — деланно обиделся Зубков.

— Так уж и ни за что?

— Конечно. Так я правильно все сказал?

— Почти. Почти правильно. Он владелец коммерческого магазина. И вы знаете, что самое интересное, Миша?

— Ну?

Катя негодующе посмотрела на милиционера:

— Самое интересное, что после вашего визита в его комке уже дважды побывали сотрудники милиции.

— Да что вы? Причина?

Казалось, что Зубков удивился абсолютно искренне, во всяком случае Катя даже смягчила тон.

— Якобы у них есть сигналы, что он торгует гуманитарной помощью.

— А вы уверены, что этого не может быть?

— На сто процентов. Он в такие игры не играет.

— А можно вас спросить, Екатерина Анатольевна?

— Пожалуйста. — Катя подлила милиционеру чая.

— Спасибо. — Зубков жестом остановил Катю. — Я хочу понять, что связывает вас с этим коммерсантом?

Катя молчала.

— Нет, если вы не хотите, можете не отвечать!

— Ну почему же — отвечу, — решительно заговорила Катя. — Он наш родственник. Двоюродный брат жены Сергея.

— Вашего брата. — Зубков сделал какой-то неопределенный жест в Сторону стула, на котором еще недавно сидел Сергей. — Понятно.

— В Москве Гоша недавно, родители у него за границей, у него отец военный... Ну я и взяла шефство над парнем.

Как бы невзначай Катя накрыла руку Зубкова своей.

— Понимаете, Миша. Мне бы очень не хотелось, чтобы у него были какие-нибудь неприятности. Дело в том... ах, все равно вы уже знаете или узнаете... в общем, он был у моих родителей в тот день, когда пропала эта папка. Но он не мог взять. Не мог, вы верите мне?

— Ну, допустим, верю. Тоща кто же ее взял? Не могла же она сама пропасть? — заметил Зубков.

— Не знаю, — осторожно поглаживая его руку, проговорила Катя. — Но вы подумайте, Миша, зачем ему, преуспевающему коммерсанту, ввязываться в это?

Зубков, скрывая неловкость, высвободил свою руку. Поднес к щеке, словно зачесалось что-то.

— Зачем ему, — наступала Катя, — какие-то документы семнадцатого века?

— Не века, а съезда, Екатерина Анатольевна...

— Что?

— Документы Семнадцатого съезда, говорю. Партийного, — уточнил Зубков.

Катя тихо засмеялась, ее рука скользнула по его лицу.

— Ах да... Папа же говорил: про Сталина там что-то... А я... Это из-за вас, Миша... Вы на меня действуете...

— Екатерина Анатольевна...

— Да Катя я. А то нехорошо получается: я тебя Мишей, а ты меня Екатериной Анатольевной, — интимно, почти шепотом проворковала Катя.

— Ты же сама так представилась.

— Я женщина гордая. А тут гляжу: следователишко какой-то, районного масштаба... А теперь вижу: мужик симпатичный и глаза у тебя умные... Но ты чего-то спросить хотел, а я тебя перебила.

— Хотел... — Зубков запнулся и вдруг произнес неожиданно резко: — Ты для него это делаешь?!

— Что — это?

— Ну все... Это...

— С чего ты взял, глупый? Думаешь, у меня с ним что-то было? — Катя замолчала, внимательно посмотрела на милиционера и, тоже меняя тон, решительно добавила: — Ну было. Не хочу врать, было. Но все кончено.

— Расстались?

— Бросил он меня. Семь лет разницы, ребенок у меня, а он молодой, перспективный...

— Подонок он...

— Что ты сказал?! Кто... подонок?! — взорвалась Катя.

— Гоша твой. Георгий Холодов, — сухо ответил Зубков.

— Значит, ты все знал?..

Катя встала. Подошла к окну. Оторвала зачем-то листик от распустившегося в горшке цветка. Снова села.

Милиционер молчал, дожидаясь, пока она успокоится.

— Вообще-то я так и думала, что это твои ребята к нему в комок ходят, — заговорила наконец Катя. — И все из-за этой вшивой папки? Или просто завидуешь, что он в двадцать пять магазин имеет, а ты на свою жалкую зарплату живешь?

— Простите, Катя, — снова переходя на «вы», усмехнулся Зубков, — но я вашу легенду о преуспевающем бизнесмене Гоше вынужден развеять. Магазин у него — плюнуть и растереть. Весь в долгах. Правда, сам ваш герой вроде бы не жулик, чего не скажешь о его окружении... Вот с ними мы давнее знакомство ведем.

— Зачем же ты его подонком назвал? Ну, допустим, взял он эту папку зачем-то, кому от этого холодно или жарко, кроме моего отца? Сейчас эти дела всем до лампочки, понимаешь?..

Зубков не реагировал.

— Ну что ты молчишь? Хочешь, чтоб я перед тобой на колени встала?

— Неужели вы так его любите? — искренне изумился Зубков. — Он же мизинца вашего не стоит!

— Ну что ты мне в душу лезешь, мент! — нарочито вульгарно произнесла Катя. — Какое тебе дело, люблю я его или нет? Тебе мало, что я с тобой даже переспать готова?

— Эх, Катя, Катя, Екатерина Анатольевна... — с сожалением проговорил Зубков. — Ну зачем, зачем это...

— Что здесь происходит?

В дверях стоял Анатолий Федорович.

— Так что же тут?.. — мрачно повторил он.

— Папа... это... — растерялась Катя.

— Я Зубков. Из угрозыска района, Анатолий Федорович. Занимаюсь поиском вашей папки.

— А, здравствуйте, — старик протянул руку. — Очень хорошо, что пришли. Я давно собираюсь вам позвонить, да вот из-за неважного самочувствия...

—А в чем дело?

— Я прошу вас прекратить эти поиски. Если надо, могу и в письменном виде подтвердить эту просьбу, — строго проговорил Анатолий Федорович.

— То есть как прекратить? — опешил Зубков.

— По-моему, русским языком сказано! — заорала Катя.

— Катерина, не надо так, — нахмурился старик. — Товарищ не виноват, он выполняет свой долг. Мы сами затеяли это дело, о чем я глубоко сожалею теперь.

— Сожалеете? Почему?

— У меня есть на то свои причины. К сожалению, я не могу о них говорить...

— Боюсь, что мне известны ваши причины. — Зубков выразительно посмотрел на Катю.

Старик вздрогнул, но, взяв себя в руки, бросил короткое:

— Не думаю.

— А Анна Степановна знает, что вы хотите прекратить дело? — не унимался милиционер.

— При чем здесь Анна Степановна? Документы все-таки не ее, а мои.

— Ошибаетесь, Анатолий Федорович. Это документы государственной важности.

— Вот как? Мне, конечно, лестно, что вы мои скромные изыскания считаете государственно важными, но...

— Папа, он просто карьеру делает на твоей папке! — снова закричала Катя.

— Считайте как хотите. Но я найду преступника. И, может быть, даже приведу его к вам в дом.

— Когда?

— В свое время, — холодно заключил Зубков.

Шведов сидел в кабинете литературы один. От той фразы— из его «Поля чудес» — нестертыми с доски остались только черточки. И то не все. Соорудив из бумаги пепельницу-лодочку, модельер позволил себе закурить «Кэмел». Пачка с верблюдом лежала тут же, рядом, на школьной парте.

Скрипучая дверь распахнулась почти бесшумно, на пороге стояла Мария Петровна с вчетверо сложенным тетрадным листком в руках.

Игорь Андреевич виновато потянулся к пепельнице.

— Можешь не гасить, я тоже полсигаретки выкурю... — остановила его Маша. — И директор, и завуч отправились, оказывается, в префектуру! Фу, сразу полегчало... А то самочувствие было — знаешь, как у Татьяны в последней картине оперы: там же, если помнишь, Онегин совершенно незаконно проникает в ее апартаменты...

— Э нет, сравнение не годится! Ты же не заставишь меня петь то, что пришлось ему? Ты ж понимаешь, солнышко, что «Позор, тоска, о жалкий жребий...» — это никак не мой репертуарчик?

— Разумеется. Шведов — и отказ? Шведов — и неудача, фиаско? Не вяжется. Но я-то, пардон, должна «пропеть» из ее арии... мне просто неоткуда взять других песен! Но погоди, записка мне тут... Висела на двери, приклеенная жевательной резинкой, представляешь? — Маша развернула тетрадный лист. — Ну крысы! Нет, это фантастика!.. А я ведь знала, что мы тут с тобой — как в аквариуме... но чтоб до такой степени... Боюсь, им известно, какое на мне белье! — Маша аж вся дрожала от негодования. — Нет, ты послушай! Послушай! — И она начала читать: — «Дорогая и очаровательная Мария Петровна, за свой авторитет не переживайте, он в очень большом порядке. Мы извиняемся и сожалеем насчет нашего сегодняшнего легкомыслия и некоторой недооценки Вас. С уважением, как бы возведенным в квадрат и в куб. Б. К.».

— Ну? — Шведов недоуменно смотрел на Машу. — Я только не понял, что такое «Б» и «К».

— «Б» — это Бабич Инга. «К» — Костикова Настя. Две виденные тобой сегодня красавицы! Ну, каково? Нет, что ты молчишь-то?!

—Я молчу, потому что не понимаю. Уважение — оно разве может злить?

— Такое — да! Отчего оно вдруг возвелось «в квадрат и в куб»? От вашей, Игорь Андреевич, милости! От вашей дубленки, от аромата вашего одеколона и сигарет, от вашего лимузина... Офонарели они от всего этого... да еще запах романа учуяли... если подслушали любые наши две фразочки — им достаточно! И вот я в большом авторитете поэтому...

— Какая разница — почему? Итог важен!

— Ну нет! Почтение из-за того, чья ты любовница? Спасибо... не надо. Сгорю я от такого почтения! Нет, как ты мог? Ворваться вдруг в школу, так подставить меня... А все почему? «Мне, Шведову, захотелось... я беру, заверните!» «Все мое, сказало злато, все мое, сказал булат»... Нет, миленький. Четыре встречи наедине, две в компании — из-за этого я способна, по-твоему, наплевать на двадцать лет своей жизни, на семью, перед которой и без того виновата чудовищно? Да, была дрянью... слабой, потерявшей голову... но была, понятно? Все кончено, Шведов! Все кончено! Спасибо, но на этом — шабаш, отбой, точка...

— Только не надо заклятий, — Шведов прищурился. — Сама ведь не заметишь, солнышко, как точку переделаешь в запятую...

— Нет! Лучше я палец себе оттяпаю... как описано у классика. Игорь... сделай мне одолжение... напоследок — спустись через три минуты после меня. И по лестнице другого крыла: я направо из класса, а ты налево. Просто на всякий случай, хорошо?

Не дожидаясь ответа, Маша схватила сумку и... исчезла.

А Шведов, он так и остался стоять у окна, щелкая машинально зажигалкой. Он даже не заметил, как полыхнула его пепельница-лодочка из бумаги, хорошо что это еще на каменном подоконнике стряслось, а когда собрался потушить костерчик, так сразу передумал: просто ждал, пока лодочка превратится в черные хлопья. Может, от этого ЧП, а может, помятуя о Машиной просьбе, но надолго остался он в кабинете литературы, настолько долго, что не увидел, как на лестнице встретились Маша и... Сергей.

Все самообладание, все способности к лицедейству понадобились Маше, чтобы не выглядеть затравленной, чтобы не оглядываться, чтобы не звучал фальшиво голос.

— Привет! — расплылся в улыбке Сергей. — Вот надумал зайти за тобой...

— Да? — схватив мужа под руку, Маша стремительно увлекла его прочь из школы. — И хорошо сделал! Отлично просто! Видишь, как у нас совпало все... красота! И пошли скорей...

Сергей изумленно смотрел на жену.

Глава четырнадцатая. СМЕЙСЯ, ПАЯЦ...

Этим воскресным утром Маша проснулась от неясного шума, доносившегося из соседней комнаты. Открыв глаза, она прислушалась. Недоверчиво хмыкнула и, откинув одеяло, встала.

В гостиной под неистовые звуки какого-то видеоклипа Юля пылесосила ковер.

— Что это ты вдруг сподобилась? — недовольно поинтересовалась Маша.

— А, мамочка! Доброе утро.

— Может, оно и доброе, только лично я в этом сильно сомневаюсь. — С явным недоверием к работе дочери, потерев ногой ворс ковра, Маша продолжала предъявлять претензии: — Я же, кажется, русским языком просила тебя вчера: веди себя потише. По-ти-ше!.. Могу я хотя бы в субботу нормально выспаться, а?!

— Мамочка, уже десять часов.

— Ну и что? Ну и что?!

— Просто ты никогда позже десяти не спишь. — Юля недоуменно пожала плечами.

— А сегодня, представь себе, решила поспать до двенадцати. Имею я право, в конце концов?!

— Конечно, мамочка, конечно, но просто вчера ты так долго негодовала по поводу того, что квартира, давно не пылесосилась... Вот я и решила...

— Что ты решила?! — перебила Маша. — С утра пораньше погудеть у матери над ухом пылесосом! Спасибо, доченька, за трогательную заботу.

Вероятно, если бы не зазвонил телефон, Маша бы распиналась еще очень и очень долго.

— Подойди к телефону!

Юля ловко выключила ногой пылесос и побежала в соседнюю комнату к телефону.

— Меня нет! — крикнула вдогонку Маша.

— А где ты?

— Эмигрировала!

— Куда? — уже хватая трубку, уточнила Юля. — В Америку или в Израиль?

— В Таджикистан!

— Але? Марию Петровну... Ой, вы знаете, вам не повезло, ее нет... Когда будет?.. А никогда, вероятно. Так получилось. Она эмигрировала...

— Ты с ума сошла! — заорала Маша.

— Нет, в Таджикистан. Пожалуйста. Положив трубку, Юля вернулась в гостиную.

— Кто это был?

— Кажется, ваша завучиха.

— Антонина Павловна?! Ты что, с ума сошла? Подозвать не могла?!

— Как заказывали, — снова включая пылесос, ответила Юля. — Ваше дело распорядиться, наше — исполнить!

— Сашка на тренировке? Юля кивнула.

— А где этот? Глава семейства?

— Че-то там на кухне возится. ,

— Не иначе как пирог печет.

И снова занудное Машино утреннее брюзжание прервал телефонный звонок.

— О Господи! Просто Смольный какой-то!

Юля бросилась к телефону, а Маша между тем уставилась на экран телевизора — очередной видеоклип был громок, ярок и невразумителен.

— Смольный слушает! — донесся из соседней комнаты Юлин голос.

— Бред какой-то...

Маша решительно переключила программу. В кадре крупным планом возник Игорь Андреевич Шведов. Маша так и замерла перед телевизором.

А Юля в соседней комнате продолжала разговаривать по телефону.

—А-а, зд'авствуйте, — с характерной картавинкой валяла дурака она, — зд'авствуйте, Феликс Эдмундыч. Как изволили сегодня почивать?..

Пока некий неведомый собеседник рассказывал о беспокойных «чекистских снах», с экрана телевизора продолжал вещать Игорь Андреевич Шведов:

«...Ну что вы! Я не вижу в этом никакого противоречия. Во всем цивилизованном мире бизнес и искусство уже давно идут рука об руку... »

«Вы верите в счастье?» — почему-то осклабившись, поинтересовался довольно наглый интервьюер.

«Наверное, нет».

«Почему?»

«Вероятно, потому, что никогда не был счастлив по-настоящему».

«А в любовь?»

«Боюсь вас разочаровать. Знаете, еще неделю назад я бы без колебаний ответил: «Да». А сейчас... Просто не знаю, что вам сказать... »

«А вы пессимист, Игорь Андреевич... »

«Я реалист... » — широко улыбнулся модельер.

Маша почему-то нервно обернулась, словно боясь, что ее «застукают» со Шведовым. Юля действительно заканчивала разговор.

— Слушай, я сейчас дососу пыль, потом перезвоню, хорошо? Да ладно, ладно, не дуйся! А то мазер из меня отбивную сделает. Пока.

Увидев, что Юля положила трубку, Маша молниеносно выключила телевизор.

— Мам! Ну оставь!

— Что за манера с утра уткнуться в телевизор. Скоро уже совсем читать разучишься! — У Маши сорвался голос, на глазах появились слезы.

— Мам, что с тобой?

— Ничего. Пыль с телевизора вытри.

Маша поспешила скрыться. Громко хлопнула дверью ванной. Заперлась, включила оба крана на полную катушку и только тогда дала волю слезам.

Юля в недоумении подошла к телевизору, включила его. На экране — по-прежнему улыбался Шведов.

«...Я люблю людей и верю им, — вещал модельер. — Но все-таки больше всего на свете я верю в работу. В свою трудную каждодневную работу».

«И она отвечает вам взаимностью?» — не сомневаясь в ответе, спросил корреспондент.

«Надеюсь, что да. Во всяком случае, она еще никогда меня не предавала».

«Спасибо вам большое за интервью, Игорь Андреевич».

«Вам спасибо».

На кухне царил раскардаш, как во время ремонта или переезда. Мебель, стиральная машина и даже холодильник были отодвинуты от плинтусов, табуретки и стулья, задрав к потолку ножки, лежали на столе.

За холодильником, невидимый для глаз людских, громко чертыхался Сергей.

— О Боже... Что здесь происходит? — уже вполне пришедшая в себя или, по крайней мере, приведшая себя в порядок Маша заглянула на кухню.

Из-за холодильника выглянул Сергей. Руки его были в резиновых перчатках, рукава рубашки засучены.

— Младший сержант Кузнецов. Выполняю приказ командования, — отрапортовал он. — Кстати, здравия желаю. То есть доброе утро, мадам.

— Какой еще приказ? Что ты мелешь?

— Товарищ генерал! — бодро продолжал Сергей. — Вы же сами вчера возмущались небывалым нашествием тараканьих полчищ на вверенную мне кухню. И даже, осмелюсь напомнить, изволила заявить, что пока последний представитель вражеских войск не будет уничтожен...

Под суровым взглядом жены Сергей сник и закончил свою речь уж совсем невыразительно:

— Вы не переступите порог... данной кухни...

— У вас все?

— Так точно! Только вот чихаю теперь от антитараканьего дезодоранта...

— Паяц!

— Прикажете посмеяться над разбитой любовью?

Глаза Маши моментально наполнились влагой, по щеке скатилась слеза.

— Маша... Что с тобой? — растерялся Сергей. — Что с тобой происходит?

— Я не понимаю, вы что, все сговорились, что ли?! Дочь с утра над ухом с пылесосом бегает, муж... — неожиданно взорвавшись, плаксиво произнесла Маша. — А тебе не приходило в голову, что я, например, позавтракать хочу? А? Кофе выпить? Которого ты наверняка не купил?! А между прочим, мог бы хотя бы раз в неделю доставить единственной и любимой жене такое удовольствие! Или у тебя много жен?

— Машенька, что с тобой?.. Есть же кофе... — удивленно проговорил Сергей.

— Естественно, есть. Естественно! Потому что я его купила! И все в этом доме всегда покупала и покупаю я! И готовлю я! И убираю я! И стираю, и глажу тоже я! И живем мы, между прочим, на мои деньги! Да-да! И нечего нос воротить! Надо глядеть правде в глаза, мое солнышко! Надо быть мужественным! А все вокруг только и твердят: ах, с Сереженькой надо бы поделикатнее, ах, Сереженька в трудном положении! А я не в трудном положении?! Вкалываю от зари до зари и даже не могу нормально позавтракать в собственном доме!

— Ну завтракай, пожалуйста... Кто тебе мешает... — не сдержал раздражения Сергей.

— Как? Как я могу здесь завтракать? Это же... Это какоето Сараево, а не кухня! Или ты предлагаешь мне пить кофе, сидя верхом на холодильнике?!

— Ну... Я сейчас все уберу...

— Да уж, пожалуйста! И желательно побыстрее!

С этими словами, едва не сбив с ног входившую на кухню Юльку, Маша выбежала прочь.

— Ну что, получил?

— Не то слово.

— Говорила тебе, не связывайся ты с этими тараканами... Только хуже будет, — философски заметила Юля. — С ней инициативу проявлять нельзя!

— Ладно, — отмахнулся Сергей, — сама хороша. Нашла когда пылесосить.

— Ваша правда, дяденька, виновата... — понуро согласилась Юлька.

— Ты не знаешь, что с ней?

— Понятия не имею. Для климакса вроде рановато. Ой, а может, просто...

— Да ну тебя!

— Кстати, ты картошку так и не купил? — идя по маминым стопам, строго спросила Юля.

— Ой! Забыл совсем!

— То-то и оно. Беги скорее, а то четвертуют. Причем в лучшем случае!

— Спасибо. Сейчас я тут... — Сергей начал было торопливо передвигать холодильник, но вдруг остановился. — Слушай, Юлька, я вот что сейчас подумал: а может, ей цветы купить? Знаешь, все-таки...

— С ума сошел?

— Почему? Она цветы любит...

— А потому что: и так еле-еле концы с концами сводим, а ты еще тут деньгами швыряешься! Миллионер безработный! Ты хоть копейку в дом принес?! — явно пародируя мать, недовольно проговорила Юля.

— Все понял. Можешь не продолжать.

Игорь Андреевич Шведов водил пером по бумаге. На первый взгляд можно было подумать, что большой художник работает над очередным костюмом. На второй, брошенный изза спины великого мастера, можно было увидеть, что перо штрихует портрет, только что созданный, не слишком похожий на оригинал, но очень грустный.

На портрете была изображена Маша.

Загудел селектор. Шведов не ответил. Отложив лист бумаги, он не торопясь закурил, снова взял в руки портрет, потом вдруг резко разорвал его на четыре части и отправил в корзину. Подумав мгновенье, он наконец нажал кнопку селектора.

— Регина, я же просил меня не беспокоить!

— Игорь Андреич, я... Там...

— Ну в чем дело опять? — все больше раздражаясь, спросил модельер. — Я же, кажется, сказал?!

— Игорь Андреич, я очень извиняюсь, но... •— Извините!

— Что?

— По-русски правильно «извините». А «извиняюсь» говорят полуграмотные продавщицы в булочных. Но не в салоне Игоря Шведова. Это понятно?!

— Я извиняюсь... Ой... То есть...

— Ну хорошо, в чем дело?

— Игорь Андреич... — Регина сделала многозначительную паузу. — Звонила Ползунова...

— Так, и что?

— Я сказала, что пока вас нет, но...

— Ну что «но»? Что?

— Она... В общем, она скоро... приедет...

— Ну и замечательно. Надеюсь, у вас найдется о чем поговорить!

— Игорь Андреич, но... Я так думаю, что из нас двоих ей приятнее говорить с вами.

— Что?!!

— Просто я думала, что приватизация нашего здания... Что ее отец, мягко говоря, не последний человек в нашем обновленном государстве...

— Солнышко, все, что я хотел тебе сказать, я сказал! — Шведов отключил селектор.

Маша понимала, что это уже перебор, но остановиться не могла, всю боль, накопившуюся за последние месяцы, всю досаду от неустроенности жизни, от непокоя в собственной душе она выливала на мужа.

— Где ты пропадаешь?! — кричала она на Сергея так, что даже видавшая виды Юля удивленно вздрагивала. — Что, в конце концов, происходит?!

— Ничего не происходит. За картошкой ходил, — слабо сопротивлялся Сергей.

— А я тебя просила? Вовремя сходить не мог, теперь оставил мне весь этот разор и смылся?!.. — Маша кричала так, что даже звонок в дверь не услышала.

Не заглянув на кухню, где проходило выяснение отношений, Юля открыла. На пороге стояла Катя.

— Привет! Как дела, нормально? Отец дома? — раздеваясь спросила она.

— Угу... — кивнула Юля на кухню, где как раз зазвучал голос Сергея.

— Что ты ко мне привязалась?! — кричал он.

— Я привязалась?! Ты посмотри, что ты купил! Это картошка?! Ты это называешь картошкой?! Да это же горох в шкурке! — не унималась Маша.

— Горох?.. — мрачно переспросил Сергей.

— Горох. Обычный суповой горох.

— Хватит, в конце концов!

— И ничего не хватит! Если бы ты сам картошку чистил, меньше чем с кулак бы не покупал!

— Не обращай внимания, — провожая Катю в комнату, прокомментировала Юля. — Это все из-за щеточки.

— Какой еще щеточки? — не поняла Катя.

— Да обычной, маленькой такой. Третий день, как потерялась.

— Ну и что?

— Как — что? Ну ты не врубаешься?! Мать же без этого уснуть не может.

— Без чего?

— Неужели ты не знаешь? Она каждый вечер делает ванночку для ног, а потом ей отец этой щеточкой чешет пятки. Нет, серьезно! Она же весь день на ногах, все уроки дает стоя. А когда щеточкой, ноги отдыхают и нервы очень успокаиваются, — с упоением валяла дурака Юля.

— Кончай врать.

— Не хочешь — не верь. Между прочим, когда отец в командировки ездил, я ей чесала. Главное, здесь нельзя ни одного вечера пропустить. Всего два дня, как щеточка потерялась, — и сама видишь, как она нервничает.

— Понятно, — саркастически отрезала наконец все понявшая Катя.

И тут же из кухни выскочила Маша.

— Катя! Ты уже?! Пойдем!

Катя делала Маше маникюр.

— Ой, все-таки как хорошо, что ты пришла, — с благодарностью вздыхала та. — Я бы одна тут — совсем извелась... Ты не представляешь себе...

— Ничего, ничего, Манюня... Сейчас маникюрчик сделаем, потом массажик. И будешь ты у меня как новенькая! — подбадривала Катя.

— А толку-то что...

— Ну ладно, ладно. Что ты как старушенция заладила! — упрекнула Катя.

— Тебе хорошо говорить. Ты женщина свободная, у тебя еще все впереди. А я себя, считай, уже похоронила... И, главное, еще этот телевизор! — досадливо проговорила Маша. — Надо же, именно сегодня...

— Какой телевизор?

— Ну интервью с ним... С Игорем... Прямо как будто сидит вот тут вот, в комнате, и с тобой разговаривает, улыбается. Я думала, я просто не выдержу. Как еще при Юльке не разрыдалась, не знаю.

Схватив Катю под руку, Маша стремительно втащила ее в другую комнату.

Зато на смену им из кухни появился мрачный Сергей Анатольевич.

— Пошли! — решительно проговорила Юля.

-Куда?

— Пошли-пошли! Одевайся!

— Да ты что, не видишь?.. — Сергей кивнул в сторону комнаты, где скрылись Маша с Катей.

— То-то и дело, что вижу! Пошли!

— Но куда?!

— В «Макдональдс».

Сергей ошарашенно посмотрел на Юлю — в его положении такие деньги?..

— У меня есть. Я Сорокину штаны сшила. Наконец, — объяснила Юля. — Ну пойдем, пойдем!

— Слушай, Машк, — предложила Катя, — а может, тебе все-таки уйти к нему...

— Нет, Катюша, нет. Я свой выбор сделала... Да и вообще, знаешь ли! После того как я ему отказала... Ему!.. Самому!.. Да еще так резко... — Маша опять разревелась.

— Ну, Маш... Ну не надо, Машунь. Ей-богу, все обойдется. Ну что ты.

— Там звонят... — сквозь слезы пробормотала Маша. — В дверь...

— Да, — удивилась Катя. — Я не слышала.

— Открой, пожалуйста. Это, наверное, Сашка из школы вернулся.

Но это был не Сашка. На пороге стоял мальчик с коробкой в руках.

— Здрасьте!

— Здрасьте, — удивилась Катя.

— Вы Кузнецова Мария Петровна?

— Вообще-то нет... Но я за нее.

— Тогда получите.

Мальчик протянул Кате коробку.

— А что это?

— Гуманитарная помощь.

— От кого?

— Из Америки. От Джойнта.

— От кого, от кого?

— Организация такая международная. Из Америки.

— А. Ну да... Как же, как же...

— Ну тогда все, я пошел.

— Мальчик, подожди! — окликнула ребенка Катя. — А расписаться нигде не надо?

— Не надо. До свидания!

Катя закрыла дверь и не спеша вернулась с коробкой в комнату.

— Ну что ты так долго? Это что, разве не Сашка? — спросила Маша.

— Нет. Гуманитарная помощь какая-то...

— Какая еще гуманитарная помощь?

— Ты меня спрашиваешь?

Я надеюсь, там не бомба?

Сейчас проверим, — Катя отлепила скотч, которым была заклеена коробка.

— Ну-ка, что там у нас? — поинтересовалась Маша. — Наверное, сухое молоко... Ой!

Из коробки Катя достала букет цветов. С пониманием посмотрела на Машу. Маша улыбалась в ответ...

Улыбалась и Регина. Может быть, не так искренне, но зато так широко... В приемную салона Шведова пожаловала сама Елена Ползунова — дочь одного из руководителей страны.

— Ой, здрасьте, Леночка. Вы знаете, Леночка, так неудобно получилось...

— А что, Игорь Андреевич еще не приехал? — недовольно поинтересовалась Ползунова.

— К сожалению...

— Ну ладно... А можно, я посижу, подожду? Может быть, он все-таки приедет?

— Конечно, Леночка, конечно. Располагайтесь, пожалуйста.

— Регина была сама любезность. — Я думаю, он... Кофе хотите?

— Нет, спасибо. Можно, я закурю?

— Ой, Леночка, ну что за вопрос! Чувствуйте себя как дома! Вот сигареты... «Мальборо»...

— Спасибо. Я курю только «Данхил», — устраиваясь в кресле и вынимая сигареты, лениво проговорила Ползунова. — Хотя вообще-то пора и с ними завязывать...

Регина поспешила поднести гостье огонь.

— Вы садитесь, садитесь. Что вы стоите, в ногах правды нет! — с интонацией высокопоставленного папочки «разрешила» Ползунова.

— Ну как ваши дела, Леночка? В институте? — Регина и правда присела. На кончик кресла.

— Ой, лучше не спрашивайте. Скука смертная. Больные замучили. Они болеют, а ты их лечи...

— А как дома? Как папа? — осторожно поинтересовалась Регина.

— А фиг его знает. Мотается, наверное, где-нибудь. Я его по телевизору чаще вижу, чем дома.

— Ну что ж, Леночка, — понимающе закивала Регина, — это понятно... Шутка ли, такой пост...

— Да ну его, с этим постом. Я, например, вообще его политику не одобряю. — Ползунова была явно не в духе.

— Да что вы?!

— Ну а что хорошего? Народ страдает, инфляция... На приватизацию только вся надежда...

— И не говорите! Без приватизации мы... Регина оживилась:

— Вот взять хотя бы наш салон. Ведь нам не дают его приватизировать. Уж Игорь Андреевич и так и эдак... Какой-то, говорят, памятник культуры! И намекают все время, мол, — Регина сделала характерный жест пальцами, — и все будет нормально. А у нас нечего давать, уж поверьте мне на слово. Да если бы и было, так Игорь Андреевич и не стал бы! Просто не такой он человек... Не его это методы!

— Хорошо. Я обязательно поговорю с папой, — привычно ответила Ползунова.

— Ой, ну что вы, Леночка. Я же ведь совсем не для того все это...

— Нет, я обязательно поговорю. Что же это за безобразие такое: отказывать Шведову в приватизации здания! Просто беспредел какой-то!..

— Леночка, мы будем вам так благодарны...

— Скажите, Регина, — перебила «душехранительницу» Ползунова. — Я давно хотела спросить... а что, Игорь Андреевич женат?

— Ни в коем случае!

— Он что, разве... — Лицо Ползуновой скривилось. — Везет мне на эти меньшинства...

— Нет, вы только, ради Бога, не подумайте. Он... Просто не нашел еще ту единственную... На всю жизнь...

— Ну слава Богу. А то я уж решила, что... Сейчас же вы знаете, особенно среди людей искусства... А у него кто-нибудь есть?

— Нет... Честно говоря, была у него одна... Но сейчас они, кажется, — Регина поплевала через левое плечо, постучала по дереву, — поссорились.

— И кто же она? Если не секрет, конечно...

— Да... какая-то учительница...

— Красивая, наверное...

— Если бы. И что он в ней нашел! Еще муж и двое детей в придачу...

— Какой кошмар. — Ползунова затушила сигарету. — Нет, этих мужиков понять невозможно!

— Не волнуйтесь, ничего страшного. Я уверена, что это уже в прошлом! — улыбнулась Регина. Впрочем, в следующую секунду улыбка уже сползла с ее лица. В приемную вошла Юля с папкой для эскизов. — Здрасьте.

— Добрый день, — осторожно произнесла Юля. — А Игорь Андреевич у себя?

— Нет, — сухо ответила Регина. — Игоря Андреевича нет и сегодня уже не будет.

— Этого не может быть! — уверенно заявила девушка. — Мы с ним договорились.

— Игорь Андреевич не мог ни о чем с вами договариваться. Он сегодня никого не принимает.

— Я все-таки подожду.

— Пожалуйста... — недовольно соизволила Регина. — Но я предупреждаю вас — вы зря потратите время и силы. Он сегодня весьма...

Но Регина не успела закончить фразу. Уже одетый, в пальто, появился перед ними Шведов.

Увидев Ползунову, он замер. Бросил быстрый, полный ненависти взгляд на Регину.

— Ой, Игорь Андреевич, как хорошо, что вывернулись... — скороговоркой произнесла Регина. — Вот, Игорь Андреевич, Елена Александровна приехала...

— Здравствуйте, — расплылась в улыбке Ползунова.

— Здравствуйте, Леночка. Простите, что заставил вас так Долго ждать. Дело в том, что...

— А вы разве не уезжали?

Не зная, что ответить, Шведов перевел взгляд на Регину. Регина еле заметно кивнула.

— Да, я уезжал, но... — Тут только Шведов заметил Юлю. — Добрый день, Юлечка...

— Елена Александровна обещала посодействовать с приватизацией нашего здания... — вмешавшись, многозначительно произнесла Регина.

Метнув в «душехранительницу» гневный взгляд, Игорь Андреевич уже с обычной своей обворожительной улыбкой обратился к Ползуновой:

— Да-да... Сейчас мы пройдем ко мне... — Повернувшись к Юле, он, стараясь быть как можно деликатнее, добавил: — Простите, Юлечка, я, конечно, старый склеротик, но разве мы с вами именно на сегодня...

— Да нет, Игорь Андреевич, — с трудом скрывая обиду, проговорила Юля. — Я... вероятно... Я просто перепутала... До свидания!

И Юля стремительно бросилась прочь.

— Юля... Подождите, Юлечка!.. — Повернувшись к Ползуновой, Шведов развел руками. — Ученица... Очень способная девочка... Ну, прошу ко мне.

Шведов выразительно посмотрел на Регину. Регина поспешила отвести глаза. Да и телефон зазвонил. Вовремя.

— Да, да... салон Шведова. Простите, а кто его спрашивает? Нет, Игорь Андреевич просил соединять только по очень срочным делам...

— Извините меня. — Шведов почти вырвал трубку из рук Регины.

— По срочным делам?.. — разочарованно повторила Маша, а это была она, Регинину фразу.

— Маша! Маша, я слушаю.

— Гуманитарная помощь очень помогла, — заметно повеселевшая Маша посмотрела на стоящие в вазе цветы.

— Я старался, — нежно проговорил Шведов. Обернувшись к Ползуновой, он довольно жестко добавил: — Извините, я освобожусь буквально через пару минут. Регина Васильевна, я возьму трубку у себя в кабинете.

С этими словами он положил трубку на стол и скрылся.

— Однако, — проговорила Ползунова.

Убедившись, что Шведов возобновил беседу, Регина в бешенстве опустила трубку на рычаги.

А Игорь Андреевич продолжал свой разговор.

— Извини, дорогая...

— Я хочу к тебе, — грустно и тихо проговорила Маша. — Я очень хочу. Навсегда. Насовсем. Но только не сейчас. Понимаешь, можно шагнуть в неизвестность, даже в пустоту, но ступенька, с которой делаешь шаг, не должна качаться. Иначе это трусость...

— Ну-ну! Говори! — нервно подгонял Машу Шведов. — Или это уже все?!

— У меня дома сейчас нехорошо. Сергей не работает, у детей разброд... — сделав паузу, продолжила Маша. — Игорь! Дай мне немного времени. Совсем немного. Я все устрою дома, я это могу, я чувствую!..

— Так. Значит, ты готова уйти от мужа, как только он устроится на работу, — задумчиво произнес Игорь Андреевич. — Понятно. Ну что ж... Посмотрим!

Глава пятнадцатая. БЕДА

Сколько лет Маша не была в ресторане? Пять? Десять? С тех пор как вышла замуж?

Нет, на отдыхе, в Юрмале или в Ялте, они с Сергеем, насколько хватало денег, конечно, посещали, посещали... Но чтобы в Москве, просто так, вдруг, пойти в ресторан?.. Это даже как-то и в голову не приходило. Во всяком случае, такого она не помнила.

— Ты хочешь что-то еще? — заботливо произнес Шведов. — Э!.. Да ты меня совсем не слушаешь!..

— Извини, я задумалась... — Маша обвела взглядом полупустой ресторан.

— Значит, все? — уточнил Игорь Андреевич. — Ну, впрочем, захочешь еще что-нибудь, так закажем!

— А вам, Игорь Андреевич, как всегда? — позволил себе вступить до сих пор незаметный метрдотель.

Шведов молча кивнул.

— Игорь, я думала мы серьезно поговорим, а ты притащил меня в ресторан, заставил заказать обед, уговариваешь пить... — Маша посмотрела вслед скрывшемуся на кухне метрдотелю. — У меня же всего минут сорок...

— Дуреха ты, дуреха... Здесь нам никто не помешает говорить спокойно — телефона нет. Это раз. Ты замерзла. Это два. Ну и, наконец, я голоден. Это три. Витя все сделает, успеем за полчаса. Маш, ну не в машине же нам сидеть, как школьникам.

— Школьники в подъездах, а не в машинах... — иронично заметила Маша.

— Это у нас, а в Америке в машинах.

— Игорь, я хочу поговорить серьезно, а ты все шутишь. —Я весь в трепетном ожидании!

Но прежде чем Маша успела что-либо сказать, рядом с ними возник официант. Он появился с подносом, заставленным всякой снедью. Молча быстрыми красивыми движениями расставил на столе посуду. Налил вино и бесшумно удалился.

— За тебя. — Игорь Андреевич поднял рюмку. Маша укоризненно посмотрела на Шведова. — Я, пока ждал тебя, замерз. Если не выпить — заболею. Кстати, и тебе советую.

— Ничего, я в крайнем случае аспиринчиком.

— Смотри, смотри... — Игорь Андреевич пригубил вино. — О! Ты много теряешь!

— Зачем ты меня сюда привел?!

— Я должен сообщить тебе одну потрясающую новость! Маша внимательно, чуть-чуть испуганно посмотрела на Шведова.

Этот взгляд не скрылся и от официанта, беседовавшего с метрдотелем у служебного столика.

— Поразительно все-таки, Виктор Николаевич, как красивые бабы на Шведова липнут!

— Она тебе нравится? — лукаво переспросил метрдотель.

— Высший класс!

— А что в ней особенного?

— Ну... Ну я не знаю... Вечно вы, Виктор Николаевич! Метрдотель улыбнулся.

— Это очень несложно, превратить обычную женщину в красавицу.

— Макияж? — понимающе кивнул официант.

— Любовь. Надо ее просто полюбить.

В разговоре между Машей и Шведовым чувствовалась явная напряженность.

— Игорь, мы уже об этом говорили.

— Маша. Я... я не могу без тебя. Не могу и не хочу. Я думал, что способность любить отмирает вместе с нервными клетками. — Шведов вымученно улыбнулся. — Я бы не поверил, если бы мне сказали, что, седой и старый, я влюблюсь как мальчишка...

— Игорь... Игорь, не надо... — виновато перебила Маша.

— Надо. Надо, солнышко... Мерзкое слово!

— Какое слово?

— «Солнышко». Дежурное и лицемерное. Если бы ты знала, что ты значишь в моей жизни...

Шведов замолчал, с ненавистью глядя на появившегося официанта. Расставив принесенную закуску, официант скрылся.

— Игорь, — Маша взяла в свои руки руку Шведова. — Я не принадлежу себе. Если бы все зависело от меня... Или хотя бы у Сережи устроилось с работой...

Она замолчала, с грустью глядя на модельера.

— Машка, ты, видимо, не понимаешь, что происходит. Я не мальчик, притворяться мне незачем и некогда. Я хочу быть с тобой. Мне нужна только ты. Именно ты! И это не каприз. У меня работа стоит, в конце концов! Я не могу сосредоточиться, все мысли только о тебе. Поверь, это впервые в жизни. Никогда ничего подобного не было. — Игорь Андреевич помолчал немного и продолжил: — Я заранее люблю твоих детей. Не удивляйся, не могут быть чужими дети любимой женщины. Хватит тебе страдать. Надо чтобы ты была счастлива. Знаешь, как говорят, путь к счастью — делать счастливыми других. Маша, сделай меня счастливым...

Пока Шведов делал предложение Маше, его «душехранительница» Регина по-своему пыталась решить судьбу своего шефа. Дом моделей в очередной раз посетила дочь одного из крупнейших государственных деятелей — Елена, Леночка Ползунова.

Женщина молодая, одинокая —=вот настоящая пара Игорю Шведову. А как бы под сенью сиятельного тестя расцвел бы их салон... Нет! Конечно, дом моделей Шведова и так известен всем, но лишние связи не помешают... А главное, глупо же сравнивать: какая-то замужняя учителка, из грязи в князи, и великосветская львица!

Нет, Регина не допустит, чтобы эта сиюминутная блажь ее шефа закончилась так пошло и глупо!

— Кофе у нас роскошный. Филиппинский. Вы пили когданибудь филиппинский кофе? — Регина разлила напиток по чашечкам и теперь подобострастно смотрела на Ползунову, удобно расположившуюся в кресле.

— Филиппинский? — Ползунова лениво зевнула. — Не знаю... Не помню.

— Значит, не пили, — констатировала Регина. — Его вкус нельзя забыть. Игорь Андреевич велит дорогим гостям только филиппинский подавать. Мы его специально закупаем.

При упоминании о Шведове «амебистая» Ползунова несколько оживилась.

— А он скоро вернется? Регина удовлетворенно кивнула.

Кажется, импозантный шеф, сам того не зная, очаровал сиятельную невесту. Теперь важно правильно этим воспользоваться.

— Действительно скоро? Вы уверены? — переспросила Лена.

— Конечно! Конечно, скоро! — Бурно отреагировала Регина. — Он просто велел мне помочь вам пока выбрать платье, но он обязательно придет. Он же знает, что вы здесь! Он же вас ждал, но его сорвали... Дела! Столько дел! Великий художник вынужден превращаться в администратора. Впрочем, и администратор он великий.

Ползунова попробовала кофе.

— Вкусный, правда?.. — поинтересовалась Регина. Ползунова в недоумении повела плечами.

— А за платье не беспокойтесь, — не замолкала «душехранительница». — Я же понимаю. Новогоднее платье должно быть волшебным. Да?..

— Да плевать мне на платье!..

Регина изучающе посмотрела на Ползунову. Да. Она не ошиблась. Барышня пришла не за парадами, а за их создателем. Ну что ж, у нее хороший вкус.

Лена закурила.

— Надеюсь, можно? — с опозданием спросила она.

— Конечно! Конечно! Вам можно все, — с готовностью отозвалась Регина. — Какие у вас красивые руки.

Лена растерянно посмотрела на свой маникюр.

— Да?.. Вы находите?..

— И не только руки... — осмелела Регина. — Какая восхитительная могла бы получиться пара. Вы и Шведов!

Делая вид, что смутилась, она вдруг замахала руками:

— Ой!.. Простите... Холостяцкое состояние Игоря Андреевича — это камень на моей душе. Буквально каждую женщину я примеряю к шефу. Но никто не подходит. — Регина обольстительно улыбнулась. — Кроме вас.

— Прям-таки никто? —Я вас уверяю.

— И эта?.. Учительница?! — Ползунова испытующе посмотрела на Регину.

— Ну я же вам рассказывала! Леночка, да о чем вы говорите! Шведов и эта серая школьная мышь... В браке... Бр-р! Да нет. Там все, можно считать, кончилось. Игорь Андреевич даже велел мне ее мужа на хорошую работу устроить. Ой, а с этим мужем!.. — Регина расхохоталась. — Вообще анекдот вышел. Мне для нашего дома мастер нужен был. Электричество провести. Вы же видите, какой у нас разгром... Ремонт, одно слово. Ну вот мне и посоветовали, мол, есть один безработный инженеришка. Дорого не возьмет. Инженер так инженер. Позвонила. Пришел. Все сделал. Игорю Андреевичу, кстати, понравился. Поговорили они... Ну вот, а сейчас выяснилось, что он и есть муж учительницы. Представляете?!

Регина обернулась, услышав за спиной шаги.

— Можно, Регина Васильевна? — В руках у вошедшей женщины была вешалка с роскошным вечерним платьем.

— Наконец-то! — Регина повернулась к Лене. — Та самая модель. Ну как?!

На лице у Ползуновой застыла лениво-недовольная мина.

— Солнышко, покажи-ка модель 94... — не став спорить, распорядилась Регина. — Вы правы. Платье, конечно, красивое, но для вас в нем недостаточно шарма.

— Так, вы думаете, у них все кончено?.. — гнула свое Ползунова.

— У кого?.. У шефа и у этой учителки?! Милая моя! Это дело у меня на контроле. Считайте, что в моем лице вы имеете здесь надежную опору. — Голос Регины обволакивал и успокаивал. — Сегодня безработный инженер должен был посетить российско-итальянское СП. Его возьмут на эту работу, даже если он читать-писать не умеет. Я договорилась. А уж после этого ноги учительницы здесь не будет. Хватит, накокетничала для семьи!..

Маша вернулась домой, плохо понимая, что произошло сегодня. Что вообще происходит. Безусловно было одно — скоро Новый год.

Маша тронула рукой ветку стоявшей посередине комнаты елки. Ее еще не успели нарядить, а иголки уже начинают осыпаться, попадут на ковер. Потом от них не избавишься. И все равно, искусственную елку она не купит никогда. Не любит она искусственное.

Маша присела на корточки, открыла коробку с игрушками, достала оттуда шар и уставилась на свое странное отражение.

Прозвеневший таймер вывел ее из оцепенения. Бросившись на кухню, она успела выключить газ под уже начавшей выкипать кастрюлей, когда в коридоре хлопнула дверь.

— Саш, ты? Голодный? — не оборачиваясь, спросила Маша.

— Еще как! — весело ответил Сергей, входя на кухню. — Привет работникам просвещения!

— А... Это ты... — не скрыла своего разочарования Маша.

— Не рада? — Сергей помрачнел. — Я что-то не понял?

Маша пожала плечами, продолжая возиться с обедом.

— У тебя все в порядке?.. — дежурно спросила она.

— Нормально.

— На бирже был?

— Не был.

Маша с грустью посмотрела на отвернувшегося мужа.

— Я понимаю, что это противно, но надо же устраиваться, — сочувственно проговорила она. — Нельзя же прожить всю жизнь без работы.

Сергей молча смотрел на жену.

— Сереженька! Я не пилю тебя, честное слово... Но... Надо же что-то делать.

— Я уже сделал, — зло ответил Сергей.

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего.

Хлопнув дверью, Сергей вышел из кухни, прошел в комнату, остановился перед елкой.

— Что-нибудь случилось?!

Маша подошла к мужу, коснулась его руки.

— Ничего. — Сергей помолчал. — Я на работу устроился.

— Как — на работу?! — растерялась Маша. — А что же ты молчишь?!

— Я не молчу.

— Так это же здорово!

— Здорово, — почему-то мрачно согласился Сергей.

— А куда?! Ты можешь толком рассказать?!

— В СП. Советско-филиппинское.

— Советско-филиппинское?! — Маша изменилась в лице. — А... А как тебе удалось?

— У твоего мужа, слава Богу, есть не только руки, но и голова, — немного самодовольно произнес Сергей. — Сам на нужных людей вышел, сам впечатление произвел. Все сам, не то что некоторые...

Сергей хвастался, не замечая, что Маша, вдруг резко погрустнев, уже почти не слушала его.

— Я с сегодняшнего дня принят на постоянную работу. Оплата в валюте. Я дал подписку, что согласен на командировки за рубеж. Если, конечно, они будут не чаще одного раза в месяц. Служебную машину обещают к лету, когда оправдаю доверие... И, главное, это как раз моя тематика. Я поговорил с руководителем проекта и, похоже, разбираюсь в этом лучше, чем он... Надо будет только посмотреть кое-какую литературу, журналы за последние полгода...

— А почему ты мне ничего не сказал? — подавленно спросила Маша.

— Ты как будто не рада? — Сергей удивленно смотрел на жену.

— Нет, нет! Как я могу быть не рада! — не слишком искренне воскликнула Маша. — Так почему ты мне так ничего и не сказал. Ну что устраиваться идешь?

— А если бы не взяли? Думаешь, приятно быть неудачником в глазах любимой жены? Я там разговорился с одним в коридоре... Представляешь, они все вместе, всем отделом за счет фирмы в отпуск в Грецию ездили... С женами!..

— А как ты узнал, что им нужен инженер?

— Так. Ну и чем ты теперь недовольна?!

— Я же говорю, я довольна. Я очень довольна. Сергей недоумевающе посмотрел на жену.

— Не похоже. В общем, мне одна знакомая про эту работу сказала. Кстати, надо ей позвонить, поблагодарить. — Он направился к телефону. — Но главное, я же тебе говорю, это деловые люди. Они понимают, что я им принесу прибыль. А что?! Я еще молод, но уже опытен. Работоспособен, но стабилен. Давно женат, но все еще на красавице!

Так и не набрав до конца телефонный номер, Сергей, неуверенно улыбаясь, подошел к Маше.

— Ну что ты? — Он обнял жену за плечи.

— А это... Это точно?!.. — покорно подставив плечи, чуть сжавшись, спросила Маша.

Сергей усмехнулся.

— Ты хотел кому-то позвонить.

— Да! Да, это надо сделать!

Сергей вернулся к телефону, набрал номер.

— Салон Игоря Шведова, — раздался в трубке голос Регины.

— Регина Васильевна?! — Баритон Сергея звучал обворожительно. — А вот и безработный инженер! Добрый день.

Зажав рукой микрофон, Регина обернулась к Ползуновой:

— Наш инженерше! — презрительно бросила она и уже нежно добавила в трубку: — А, это вы, Сергей. Неужели приняли!.. Ну вот видите, как удачно, а вы идти не хотели. Ну-ну-ну... Я очень рада за вас, поверьте...

Снова прикрыв рукой трубку, Регина шепотом прокомментировала происходящее Ползуновой:

— Еще бы его не приняли!.. Как все мужчины, он в восторге от самого себя, — и тут же произнесла в трубку: — Игорю Андреичу привет?! Конечно, передам. Он будет очень рад. Вы ему так понравились!

— Шоколадка с меня. Самая лучшая. С орешками, — заключил разговор Сергей, положил трубку и посмотрел на жену.

— Это решено? Окончательно? — спросила Маша.

— Что это?

— Я про работу.

— Ну конечно, — удивился Сергей. — Завтра на работу. А на той неделе первая командировка. У них кто-то заболел, и лететь мне. В Англию. На три дня всего, правда.

Маша как-то странно посмотрела на мужа, между тем Сергей уже валял дурака.

— Ой, от этих краткосрочных командировок так устаешь всегда... Самолет, отель, все на бегу... — деланно-озабоченно проговорил Сергей, однако, заметив странную Машину реакцию, посерьезнев, добавил: — Ну чего тебе теперь не нравится? Чего?!

Маша молча смотрела себе под ноги.

— Что ты молчишь-то?

— Сергей...

— Ну?! Ну чего ты замолчала?!

— Сереженька!..

— Ты будешь говорить?

— Сергей. Я... Я ухожу.

Он все понял. Он ждал этого. И все-таки с надеждой, не веря в собственные слова, попробовал отшутиться:

— К Сорокину?!.. На урок?

Маша отрицательно покачала головой. Сергей помолчал и вдруг, словно что-то вспомнив, начал суетиться.

— Я же совсем забыл! Мне же надо на загранпаспорт сфотографироваться. Сейчас, я только деньги возьму... Сейчас! Подожди! Вместе выйдем!

Найдя свой кошелек, Сергей, жалко улыбаясь, повернулся к Маше.

— Ну?! Пойдем?! — несмело произнес он.

— Я... Я ухожу к другому мужчине, — с трудом проговорила Маша. — Совсем. Навсегда.

А в доме моделей Регина «входила в контакт» с Ползуновой.

Похоже, у Регины это получалось. По крайней мере, Jleночкину чопорность ей растопить удалось.

— Вы думаете, я ему все-таки понравилась? — несмело переспросила она.

— Шведову?.. Да он без ума от вас! — легко врала «душехранительница».

Регина желала шефу только добра, только добра!

— Вы преувеличиваете, — потупилась Ползунова.

— У него такая манера общения. Он просто вам не показывает. Но я-то его знаю!

— Регина Васильевна, я принесла...

Регина обернулась. В руках появившейся незаметно портнихи было новое платье.

— По-моему, неплохо?.. Регина посмотрела на Ползунову.

— Вы считаете?.. — безвольно произнесла Лена. Она явно была разочарована. — Ну я не знаю. Если вы думаете, что...

— Солнышко, — перебила Регина. — Давай-ка новое попробуем. Синее с золотом.

— Регин Васильна! — возмутилась портниха. — У меня, между прочим, рабочий день час назад закончился.

— Синее. С золотом! — тихо, но остервенело произнесла Регина.

Испуганная девушка поспешила ретироваться. Регина улыбаясь, словно ничего не произошло, спокойно продолжила разговор.

— Надо было мне его вам сразу предложить. Я чего-то не сообразила. Оно вам наверняка пойдет.

— А он... Он вам что-нибудь обо мне говорил? — думая о своем, спросила Лена.

— Говорил? Да он только о вас и говорит все время. Регина подлила Ползуновой кофе.

— А мне показалось, что я его раздражаю.

— Милая моя! Да вы с ума сошли! Вы? Раздражаете?!.. Надо же знать Игоря Андреевича. Чем грубее он с женщиной, тем больше она ему нравится. Это у него что-то вроде защитной реакции. Подсознательное. Ему кажется, что так он обезопасит себя от женских чар. Мужчины! Смешной народ!

— Ой, Регина! Вашими бы устами...

— Моими, моими! Я рада, что вы правильно понимаете мои функции в этом доме.

Регина тихо встала и почему-то на цыпочках подошла к двери.

— Не поняла, — удивилась Лена.

— Все нормально! И не таких под венец водили! — Регина замолчала и в ожидании посмотрела на Ползунову. — Или я неправильно формулирую задачу?!

— Боюсь, что правильно, — тяжело вздохнула Лена.

— Чего уж тут бояться! Но пасаран! — развеселилась «душехранительница». — Сказать по правде, он мне уже намекал, что такая девушка, как вы, — это то, что он искал всю жизнь.

Регина резко распахнула дверь.

Подслушивавшая разговор Семендяева шарахнулась в сторону.

— Чем обязаны? — издевательски поинтересовалась Регина. — Мне казалось, что у тебя фотосъемка...

— Мне к Игорь Андреевичу, — невозмутимо ответила манекенщица.

— Нет его. Не приходил еще.

За спиной у Семендяевой возникла портниха с новым платьем.

— Регина Васильевна, вы это имели в виду?

Не ответив портнихе, Регина обернулась к Ползуновой:

— Леночка, примерьте!

— Это? На Новый год? — снова с сомнением отозвалась сиятельная невеста.

Неторопливо встав, она все же подошла к портнихе, взяла у нее из рук платье и, презрительно фыркнув, скрылась за ширмой.

— Ишь какая! — не реагируя на ледяной взгляд «душехранительницы», процедила ей вслед Семендяева.

Регина хотела что-то сказать, но телефонный звонок отвлек ее.

— Салон Шведова...

— Игорь Андреевич? — показалась из-за ширмы Ползунова.

Регина отрицательно помотала головой.

— Да, Мария Петровна... Нет, еще не приходил... Хорошо, передам, чтобы перезвонил. По какому телефону? Домой? К вам домой? В любое время? Хорошо.

Регина почти швырнула трубку.

— Увы, это не Шведов. Но это даже хорошо. Раз не звонит, значит, не задерживается. — Она подошла к кабинке. Может быть, помочь?

— Нет-нет. Я сама, спасибо, — поблагодарила Ползунова.

— А когда он будет-то? — снова подала голос Семендяева.

— Что случилось?! — прошипела Регина. — Не видишь, кого обслуживаем?!

— Да ладно... — отмахнулась Семендяева.

— Скоро должен появиться... Случилось что-нибудь?

— А чего это вы ей лапшу на уши вешаете, что Игорь Андреич от нее без ума?! Что жениться хочет?!..

— Тихо! — цыкнула Регина, уводя Семендяеву подальше от ширмы.

— Да Шведов же ее на дух не переносит! Я же сама, как он это говорил, слышала!

— Подслушивала, — на этот раз спокойно уточнила Регина.

— Какая разница!

— Интересно, Семендяева, если бы ты родилась с извилинами в мозгу, ноги бы у тебя тоже кривые были?

— Все! — сквозь зубы проговорила манекенщица. — Все козлы... Один Игорь Андреич человек.

— Ну как? — из-за ширмы появилась Ползунова в новом платье.

— Великолепно! — подобострастно глядя на Лену, воскликнула Регина. — Словно на вас сшито!

— Вот. Вот такое хочу! — не сводя глаз с Семендяевой, вдруг уверенно произнесла Ползунова.

Семендяева презрительно усмехнулась.

— Вам нравится это платье? — немного удивилась Регина. — У вас будет такое к Новому году.

— А вот и я! — В дверях стоял Шведов.

Увидев Ползунову, вежливо кивнул, не стараясь, впрочем, скрыть критического выражения лица.

— Здрасьте... — фальшиво улыбнувшись, произнес наконец он и, повернувшись к Регине, поинтересовался: — Какие новости?

— Никаких. — «Душехранительница» кивнула на Семендяеву. — Вот платье подобрали...

— Понятно. Никто мне не звонил?

Стоя на стремянке, Сергей подвешивал к елке игрушки. Делал он это очень медленно, невероятно старательно. Так, словно это была не елка, а минное заграждение и любое неловкое движение грозило взрывом.

Маша стояла внизу, у подножия лестницы. Вынув из картонной коробки игрушку, она освободила ее от ваты и подала наверх мужу. Но Сергей словно не видел этого.

— Но ты же чувствовал! Ты же понимал, что к этому идет! Ты не мог не понимать! Ну что ты молчишь?

Сергей не ответил.

— Ну что? Лучше было бы, если бы я продолжала тебя обманывать?! Да?! Пряталась? Втихаря изменяла тебе? Врала, что была у подруги?! Ездила в отпуск якобы одна и радовалась твоим командировкам?..

И снова Сергей предпочел промолчать.

— Сереженька!.. — На глазах у Маши показались слезы. — Сереженька! Ты можешь делать со мной все что угодно, но... Пойми меня. Я умоляю тебя. Я понимаю, что я причиняю тебе боль, но я не могу. Я не могу без него! Пойми! Это как болезнь!

Психоз какой-то! Но я все время думаю о нем! Все время. Каждую минуту!

Едва не потеряв равновесие, Сергей схватился за поручень стремянки.

— Прости меня, Сергей! Все будет хорошо! У тебя все будет хорошо!

Сергей внимательно посмотрел вниз, но не на жену, а в коробку с игрушками, словно выбирая, какую из них повесить.

— Поверь мне! — продолжала Маша, взяв себя в руки. — Так будет лучше для всех! И для тебя тоже. Ты же молодой мужик! Что ты, себе жену не найдешь, что ли? Еще получше меня. Моложе — уж точно. Вон их сколько по улицам бегает. Даже в мороз все ноги наружу! А ты! Обеспеченный, выездной, с квартирой, к лету машину получишь...

Она вдруг в ужасе обхватила лицо руками:

— Господи... Господи, что же я несу! Сереженька! Ну что я могу сделать?! Что?! Сереженька! Ну мы же всегда понимали друг друга. Ты же сам всегда говорил, что мы не просто любовники, не просто супруги — мы еще и друзья. Так пойми же меня! Давай разойдемся как люди... Ну что ты мне хочешь показать своим молчанием? Что я дрянь?! Что ты не собираешься разговаривать с таким ничтожеством?! Что?!.. Да. Я такая. Я дрянь, а ты не виноват! Пусть все это знают! Ты не виноват!.. И я не виновата. В конце концов, я еще не знаю, кому страшнее! Тебе оставаться одному или мне собственными руками ломать устоявшуюся жизнь!.. Больше всего я боюсь за детей... За Юлю... Ведь она уже совсем взрослая. Как она это переживет. Жить в одном доме с чужим, незнакомым мужчиной. И Сашка, он так тебя любит... Но я не могу. Правда, не могу. Я много раз пыталась с ним расстаться, но...

Судорожно сжав губы, Маша замолчала. Глядя в одну точку, молчал и Сергей.

— Ну что с тобой? — Маша промокнула платком слезы на щеках.

Пытаясь проследить взгляд Сергея, Маша обернулась, увидела лежащий на телевизоре наконечник в форме звезды.

— Это? — с готовностью спросила она и, не дождавшись ответа, подала наконечник мужу.

Но Сергей не взял его. Он по-прежнему словно не видел Машу.

Молча спустившись с лестницы, он подобрал с пола вилку от елочной гирлянды и вставил ее в розетку. Лампочки на елке почему-то не загорелись.

— Ты что, говорить разучился?! — не выдержав, в бешенстве крикнула Маша.

Но Сергей никак не отреагировал. Невозмутимо проверяя гирлянду, он вывинчивал и снова ввинчивал каждую лампочку. Можно было подумать, что работает глухонемой. Только иногда он болезненно морщился, то ли от слов Маши, то ли его несильно било током...

С размаху бросив стеклянный наконечник в коробку, Маша развернулась и пошла в кухню.

Едва она успела поставить на огонь чайник, как раздался звонок. Чуть не опрокинув на себя воду, она схватила трубку.

— Алло! — Звонили Юле. — Нет. Ее нет дома. Она уехала в Киев. На две недели. Пожалуйста. До свидания.

Маша разочарованно положила трубку. Подошла к окну. Постояла немного и снова направилась в комнату. Сергей уже украшал елку «дождем».

— Ты не знаешь, где Саша? Тренировка уже давно должна была закончиться!

— У него сегодня нет тренировки, — заговорил наконец Сергей.

— Почему?..

— Потому что по понедельникам у него тренировок не бывает.

Сергей горько усмехнулся и поспешил отвернуться к елке. На глазах у него были слезы.

Впрочем, Маша не заметила их, очередной телефонный звонок отвлек ее. Он слился со звонком в дверь, но Маша выбрала телефон.

— Сергей, подойди, — беря трубку, проговорила она. — Это, наверное, Саша, ключи забыл.

Когда Сергей открыл дверь, избитый, окровавленный сын упал ему на руки.

Увидев мальчика, Маша издала какой-то нечленораздельный звук и бросилась в прихожую. А из оставшейся лежать на столе трубки все еще доносился растерянный голос Шведова:

— Маша! Маша! Что случилось?!

Глава шестнадцатая. КРЕСТНЫЙ ОТЕЦ

Лампочка, на секунду осветив узкое пространство коридора, слабо щелкнула и погасла. Сергей секунду постоял в темноте. Вытянув руки, нащупал вешалку. Где-то здесь должна лежать его папка с бумагами. И надо же было лампочке перегореть именно сейчас? Ведь, насколько он помнил, служила бессменно около года, а то и больше. И вдруг перегорела. Да, все разваливается в этом доме, все рушится прямо на глазах. Он только покачал головой. Проведя рукой по стене, он дотянулся до тумбочки. Скользнул ладонью по неровной поверхности. «Черт», — он громко выругался. Что-то острое впилось в ладонь. Похоже на занозу. Где же эти бумаги?

Маша, сидя в кресле, уже десять минут терла тряпкой его ручку, сметая невидимую пыль. Ей было очень плохо, хотелось плакать. Только плакать нельзя. Зачем пугать Сашу? Да и что может подумать Сергей? Ей и так стыдно не то что смотреть ему в глаза, но и просто поднимать голову. Обидчику часто гораздо тяжелее, чем обиженному. А она чувствовала себя именно обидчиком, хотя и невольным.

В коридоре Сергей наконец наткнулся на папку, еще раз громко чертыхнулся и застыл на пороге в комнату, рассматривая ушибленное место.

Да, это была действительно заноза, крохотная, не больше игольного ушка. Но боль она причиняла — будь здоров. И она тоже. Сергей посмотрел на Машу. Она сидела, низко опустив голову, сжавшись, словно замерзший ребенок. Посторонний бы подумал, что это он, Сергей, решил уйти. Разве может этакое ангельское создание разрушить его жизнь, жизнь детей, лишить их своей любви... Да что уж там! Он вздохнул, круто развернулся и пошел на кухню.

...Торопливо оглядевшись, Шведов побежал через улицу к телефонам-автоматам. Опытным взглядом он сразу отметил, что оба не работают. Пришлось пройти до угла, постоянно посматривая на оставленную около тротуара машину. Вдруг кому-нибудь взбредет в голову прокатиться в его отсутствие.

Зазвонивший телефон заставил Машу вздрогнуть. Первый же звонок словно бы оглушил ее. Звук просто бил по ушам. Она обхватила голову руками.

Сергей ждал долго. Наконец, не выдержав, он выскочил в комнату и яростно прошептал:

— Ты соображаешь, что делаешь? Ты же Сашу разбудишь! Не отрывая ладоней от лица, Маша заплакала. Заплакала с облегчением. Дверь детской тихо отворилась. Показалось измученное Сашино личико, покрытое желто-зелеными разводами. Он неловко переступил на пороге, почесал живот.

Маша мельком взглянула на сына, быстро вытерла слезы, глубоко вздыхая.

— Я не сплю... — протянул Саша, сам готовый заплакать. Маша на секунду отвернулась, вытирая мокрый подбородок:

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально...

Саша еще раз поглядел на родителей. Казалось, что он переживает за них не меньше, чем они за него. Быстро ступая голыми ногами, он опустив глаза прошел мимо отца, направляясь в туалет.

Маша затравленно посмотрела на Сергея. Он только отвел глаза.

Второй телефонный звонок заставил вздрогнуть не одну Машу. На этот раз Сергей не выдержал и схватил трубку.

— Алло, алло! Говорите...

— Сергей, что же ты так кричишь-то? — Анна Степановна, поморщившись, отнесла трубку от уха. — Да, это я. Ну что? Он заговорил?

Маша смотрела на Сергея снизу вверх, комкая в руке грязную тряпку. Он помолчал.

— Нет, мама, — наконец произнес он.

Анатолий Федорович с беспокойством посмотрел на жену:

— Рассказал что-нибудь?

Анна Степановна, не выпуская трубку, повернулась и отрицательно покачала головой. Наконец после долгой паузы она заговорила:

— Что же делать? Ведь уже неделя прошла! — Анатолий Федорович покачал головой. — Ну хорошо, хорошо. Только я умоляю, если что-нибудь изменится — обязательно сообщите. Ведь мы тоже волнуемся. Я позвоню попозже. — Тяжело вздохнув, она опустила трубку, постояла так несколько секунд, скорбно поджав губы.

— Бедный мальчик, — тихо проговорил Анатолий Федорович.

Анна Степановна грустно покачала головой.

Саша совсем измучился за эти несколько дней. Он ощущал, что в доме что-то неладно, но не мог определить, что именно. Его неприятности, и это не подлежало сомнению, только отсрочили наступление какого-то события, способного изменить их жизнь. Все происходящее подтверждало самые худшие предположения: родители почти не разговаривают друг с другом, отец стал раздражителен, а мама плачет чуть ли не каждый день.

Саша зашел в ванную, привстав на носочки, принялся рассматривать свои синяки. Он почти не расстроился, когда нащупал худенькой рукой еще одну шишку на лбу, не замеченную им прежде. Собственные проблемы его почти не тревожили. Саша знал, что все уладится. Иначе и быть не могло. Он тихо открыл дверь, стараясь не смотреть на родителей, прошел в свою комнату.

Едва только сын скрылся, Маша глубоко вздохнула, пытаясь подавить рыдания. Ей это не удалось, и уже через минуту она тихо плакала, пытаясь вытереть слезы мокрой ладонью. Сергей молча постоял. Ему было тяжело смотреть на эту сцену, но и сказать он ничего не мог. Чувствовал, что получится фальшиво. Медленно развернувшись, он отправился на кухню.

Кто-то позвонил в дверь. Сергей вернулся в комнату, вопросительно посмотрел на Машу.

— Я не знаю... Я никого не жду... — пробормотала она, пытаясь успокоиться. Позвонили еще раз. Сергей решительно отправился в коридор. Повернув ключ, с силой дернул на себя дверь.

На пороге, улыбаясь, стояла Катя. Рядом с ней — современно одетый мужчина с искусственной бородой, накладным красным носом и такой же красной шапкой.

Сергей мрачно взглянул на гостей и отошел от двери, пропуская их в темный коридор.

— Привет, братик! — радостно закричала Катя.

— Хенде хох! — заорал Дед Мороз — Гоша. — Лос-лос! Батья! Курка, яйки есть?! Найн?! Тогда держи, — он протянул огромный украшенный цветком из шелковой ленты сверток. — Спецрейсом из Мюнхена. Наш простой немецкий Санта Клаус передает вам подарки с неметчины!

Сергей лениво потянулся за пакетом, повертел его в руках:

— Я даже не знал, что ты в Германии...

— Может быть, ты еще не знал, но наши доблестные дивизии стоят там аж с сорок пятого года. — Гоша торопливо стянул с себя шапку и маску, засунул их в карман пальто, быстро разделся. — Гуманитарная помощь нам обеспечена, браток. Эй, слушай, свет зажги, да! — Гоша пощелкал выключателем, не дождавшись никакого эффекта, нащупал Катю, помог ей снять куртку. — Судя по всему, семейный праздник Новый год в последний раз был встречен с мамочкой и папочкой в расположении доблестных оккупационных... или освободительных... Короче, краснознаменных войск. — Он пригладил волосы. — Внутрь пускают?

Сергей протянул руку, приглашая гостей пройти в комнату. Гоша подхватил Катю под руку. У самой двери навстречу им вышла Маша. Она растерянно оглядела их:

— О, братик... Катя?

Гоша схватил Машу за плечо, притянул к себе, чмокнул в щеку, потом прижал к груди.

— Ты что? Пьяный?! — удивилась Маша.

Катя схватила Гошу за руку и потянула к выходу:

— Нас не ждали, нам не рады, — и тут же рассмеялась: — Ты что, Маш? Мы вам мешаем?

— Рады, только тихо! Сашка лег спать, — опустив голову, проговорил Сергей.

— А Юлька из Эстонии вернулась? — поинтересовалась Катя.

— Через пять дней, — коротко ответил Сергей.

Гоша развернулся и, отстранив Катю, зашагал на кухню. Первым делом он по-хозяйски проверил холодильник:

— Швепса — нет. Гамбургеров не завезли... А чего это вы такие невеселые?

В коридоре Катя почти обиженно поинтересовалась у Маши:

— Почему ты не удивилась, что мы пришли вместе?

— Я удивилась, — спокойно сказала Маша.

— Ну так интересуйся! Интересуйся! Спрашивай — что, мы теперь опять всегда вдвоем?

— Вы опять вдвоем? — тихо повторила она.

— Втроем, — Катя надула губы и сразу же погрустнела: — Клару мы пока не бросили.

Маша покачала головой каким-то своим мыслям и потянула Катю на кухню.

Звонко шумела вода. Сергей набирал воду в чайник.

—Чай будете? — без особого энтузиазма поинтересовался он. Гоша сунул руки в карманы, вызывающе посмотрел на него:

— Лучше чего-нибудь сладкого. Ваши кислые рожи закусить.

— Что-нибудь случилось? — Катя с тревогой смотрела то на Машу, то на Сергея.

— А мама тебе не рассказывала? — Сергею не хотелось слишком много говорить, но он прекрасно понимал, что в этой ситуации не избежать расспросов. Катя отрицательно покачала головой. Маша хотела что-то сказать, но неожиданно всхлипнула, смутилась и выскочила из кухни.

— Вы поругались? — осторожно поинтересовалась Катя. Гоша посерьезнел:

— Хорошо проводите время, — он уселся за стол. — Ну, рассказывай.

— А чего рассказывать-то... — Сергей неопределенно пожал плечами.

Катя засуетилась, поднялась:

— Может, мне к ней сходить?

— Сиди, — властно сказал Гоша. — Успокоится — сама придет. Сестру мою не знаешь? Ну что? — он повернулся к Сергею. — Ты так и будешь молчать?

— Сашку избили, — без предисловий выдавил тот.

— Ну да?! Странно! С мальчишками обычно такого не бывает, — насмешливо протянул Гоша.

— Да нет, это не ребячьи драки. Похоже, все гораздо серьезнее.

— Что значит серьезней? Сергей помолчал.

— Не знаю. Не знаю... Он ничего не рассказывает. Неделю уже из дома не выходит. Все праздники в постели пролежал. Не ест, не пьет. Говорит, горло болит.

Катя встала:

— Я все-таки пойду к ней, — она торопливо вышла из кухни.

— И что ты по этому поводу думаешь? — серьезно спросил Гоша. Сергей пожал плечами:

— Он кого-то очень боится. Кого-то, кто звонит сюда и вешает трубку.

Маша тихо поплакала в комнате, пеняя себе, что не смогла сдержаться. Села на диван и, почти успокоившись, задумалась. А подумать было о чем.

Катя осторожно заглянула в комнату. Увидев, что обстановка вполне сносная, вошла, села рядом с Машей. Та посмотрела на нее, и опять из глаз невольно полились слезы. Катя положила руку ей на плечо:

— С мальчишками ведь всегда так! Обойдется!

— Это мне в наказанье! За Шведова! — уверенно проговорила Маша.

— Господи! Чушь какая! Шведов-то тут при чем? — Катя даже встала от удивления.

— В наказанье. В наказанье, — упорно повторяла та, уставившись в одну точку.

В комнату вошли мужчины. Они тихо, но бурно продолжали начатый на кухне разговор.

— Только не надо, если спит, — просил Сергей.

Гоша в ответ только ухмыльнулся. Придержав Сергея рукой, подошел к Сашиной комнате и приоткрыл дверь:

— Племянник, привет!

Маша вопросительно посмотрела на мужа. Тот только пожал плечами:

— Он говорит, что такие вещи родителям не рассказывают.

— А ему расскажет. — Похоже, у нее не было никакой надежды.

— Запросто, — вступилась Катя. — У него гаишник через две минуты разговора чуть ли не в брата превращается. А тут родная кровь...

Маша обреченно смотрела прямо перед собой.

Катя невольно подметила, что дело тут не только в сыне. Но расспросы решила отложить. Зачем торопиться? Может быть, сама расскажет.

— Господи, — молитвенно прошептала Маша. Губы ее шевелились, хотя голоса слышно не было.

Анна Степановна и Анатолий Федорович пили чай. В кухне стояла напряженная тишина. Горсть конфет, положенная прямо на салфетку, осталась нетронутой. «Сашке их хватило бы на десять минут, — невольно пришло в голову Анне Степановне. — Господи, что же это такое? За что так нашего мальчика?»

— Я не понимаю. Почему не обратились в милицию, не подняли общественность! — В ее голосе чувствовалась горечь. — Я бы уже была в школе, на родительском комитете.

— Аня, о чем ты говоришь? — удивился Анатолий Федорович. — Сейчас совершенно другое время! И если Саша просит, чтобы не звонили в милицию, значит, нельзя звонить.

— Он ребенок и не понимает, что говорит. — Казалось, что она сейчас заплачет.

Анатолий Федорович вздохнул, отставил чашку, какой уж тут аппетит:

— Но это, к сожалению, единственное, что он вообще говорит. Аня, ведь ему каждый день ходить в эту школу. По этой улице. Через этот двор. Мало ли что может с ним произойти!

— Вот из-за таких, как ты, и растет преступность! — не выдержала Анна Степановна. — Вместо того чтобы всем миром бороться с этим хулиганьем, вы откупаетесь и поощряете их на следующие выходки...

Анатолий Федорович усмехнулся, поставил чашку в раковину и молча пошел из кухни. На пороге он обернулся:

— Твоя вера в милицию наивна и трогательна. Но даже если они захотят — невозможно поставить по милиционеру на каждом углу, в каждом подъезде, рядом с каждым школьником...

— Жалко, Юльки нет, — крикнула ему вслед Анна Степановна. — Уж она-то меня бы поддержала.

Катя и Маша по-прежнему молча сидели напротив друг друга. Сергей пристроился на стуле около стены. Было похоже, что он не хочет ни сидеть рядом с Машей, ни говорить с ней. А может, он просто не знал о чем. Все самое главное было сказано, и добавить к этому было нечего.

Он встал. Подошел к двери, за которой уже полчаса назад скрылся Гоша. Застыл, пытаясь расслышать, о чем там идет речь. Но тут дверь распахнулась. На пороге явился сияющий Гоша. Невольная улыбка появилась и на заплаканном Машином лице.

— Нехорошо, батенька! Нехорошо! — весело закричал он, притворно хмурясь. — Непедагогично это, подслушивать. Хотя педагог у нас, конечно, она, — он повернулся к Маше. — Но TBI, — Гоша уперся пальцем Сергею в грудь, — муж педагога.

Гоша прикрыл дверь в Сашину комнату. Торжественно застыл, ожидая нетерпеливых вопросов.

— Ну что он?! — первой не выдержала Маша.

— Кто — он? — Гоша явно был в ударе, но, видя, что всем не до шуток, сдался: — Ах он! Все нормально, только кушать очень хочет, а вы ему не даете.

Игорь Андреевич третий день не мог найти себе места. Сначала он думал, что все происходящее — вполне закономерно. Ведь не девочка она, а замужняя женщина, которая ради него, Шведова, хочет бросить мужа, с которым прожила больше пятнадцати лет. Ему это было не так-то просто понять. Он не был женат, у него не было детей, и поэтому он вел себя как подросток.

Игорь Андреевич жутко ревновал и раздражался по пустякам. Хотя вряд ли можно было назвать пустяками то, что выводило его из себя больше всего: он уже два дня звонил Маше, но она либо бросала трубку, либо вообще не подходила. Это полбеды — могло быть так, что ей неудобно было говорить. Больше всего тревожило, что она за эти дни ни разу не позвонила, хотя наверняка знала, что он переживает.

Шведов медленно зашел в приемную. Регина сидела за столом, записывая что-то в большую бухгалтерскую книгу.

— Мне никто не звонил? — Он тщетно попытался замаскировать раздражение.

Регина подняла удивленное лицо:

— Нет...

Ему хотелось выйти, уединиться в своем кабинете, подумать о том, что происходит и как к этому относиться, но, поймав на себе выжидающий взгляд секретарши, невольно остановился и задал вопрос:

— Регина, я тебя не спрашивал, предполагая, что все в порядке. Но сейчас у меня возникли сомнения. Что там с этим инженером?

Регина слегка замешкалась, соображая. Наконец, догадавшись, о ком идет речь, все же решила уточнить:

— Каким? Мужем Марии Петровны?

— А что у нас, много инженеров? — Шведов раздражался все больше и больше.

— Ой, даже наоборот, — Регина уже предвкушала эффект, который должно произвести на него заготовленное сообщение. — Помните, к нам приходил мастер?

Шведов недоуменно посмотрел на Регину.

— Свет делал, — с радостью уточнила она. — Когда у нас щит перегорел. Помните, он вам еще понравился!

— Ну, — нетерпеливо перебил Шведов.

— Так вот, оказывается, он и есть ее муж.

— Он — ее муж?! — Шведов сначала удивился, но спустя мгновение понял, что удивляться здесь нечему. В его жизни были и более странные совпадения. Он поправил галстук: — И что? — Это было сказано таким тоном, словно ему не в первый раз приходилось иметь дело с чужими мужьями, да еще знакомиться с ними и пить коньяк.

— Все как вы велели: принят, обласкан, назначен, утвержден. — Регина наблюдала за шефом с любопытством опытного биолога, рассматривавшего редкое растение. — Скоро будет отправлен... Все по высшему разряду...

— Вы проверяли? — Шведов чувствовал, что секретарша, поняв, где у него слабое место, нарушает сложившийся деловой стиль общения, и делает это с наглостью кошки, спокойно запрыгивающей на стол в присутствии хозяина, сломавшего ногу.

— Нет, но он мне сам звонил, да и там никогда не подводили...

— Так проверьте! — взорвался Шведов.

У Маши немного отлегло от сердца, когда Гоша смог разговорить сына. Хоть одной проблемой меньше, а то жизнь грозила для нее превратиться в ад.

Она торопливо разогревала для него обед, соображая, что еще можно сообразить вкусненького. Тут Маша вдруг впервые поймала себя на мысли, что жалеет Сашку не просто как своего сына, а как человека, мужчину, попавшего в передрягу. Она почти не слышала сидящих за ее спиной Сергея, Катю и Гошу. Целиком отдавшись своим мыслям и чувствам, она ощущала странное, почти мазохистское удовольствие.

— Излагаю коротко и в понятных вам выражениях, — объяснял Гоша. — В городе Москве, столице нашей Родины, в районе вашего дома, водится некое бандитское формирование. Не чувствуя в себе сил продолжать грабить мирное население, они решили укрепить свои ряды за счет вашего сына.

Маша невольно прислушалась к разговору.

— Ты попроще не можешь? — нервно спросил Сергей.

— По-моему, я их раздражаю, — пожаловался Кате Гоша. — И это в тот момент, когда я уже сорвал ребенку голодовку и почти вытащил его из дерьма.

— Гош! Им не до шуток, — Катя была явно не на его стороне. Гоше ничего не оставалось, как подчиниться большинству.

— Ну хорошо, хотя можно было бы догадаться, что раз я шучу, значит, все не так уж страшно. В общем, есть тут у вас какая-то шпана. Их осенило, что если вся скапливающаяся у Марь Петровны, — он театрально поклонился Маше, — информация будет в их руках — лучшей квартирной наводки им не найти.

Маша всплеснула руками.

— А что ты удивляешься? — Он кинул на нее ленивый взгляд опытного медвежатника. — У тебя обширная частная педагогическая практика. Голландцы встречаются? Да?

— Ну и что? — все еще не понимала Маша.

— Ничего, — Гоша устал объяснять такие элементарные вещи, — но из твоих разговоров, записей с назначенными уроками... в общем, из этого можно понять, у кого что дорогого в доме, кто и когда отсутствует. Скажем, пришла ты с урока. Саша у тебя спрашивает — а что, мол, так рано, мамуля? А ты подробно объясняешь, что твой голландец сегодня торопился. У него билеты в Большой театр.

— Но Саша-то здесь при чем? — Методом дедукции Маша явно не владела. И это уже не подлежало сомнению.

— А Саша должен был своим приятелям быстренько позвонить и сообщить — квартира голландца вечером пуста.

— О Господи! — Она опять всплеснула руками.

— И он... — выдавил из себя Сергей, — звонил?

— Говорит, что нет.

— Говорит? — почему-то удивилась Маша.

— Не звонил, не звонил, — успокоил Гоша, — поэтому его и избили.

— Молодец! — прокричала Катя.

— Но почему же он нам-то ничего не рассказал? — спросила Маша.

— Думаешь, это легко, рассказывать такие вещи родителям? — прищурился Гоша. — Да и что вам рассказывать? Ходите оба как в воду опущенные. Даже ребенок испугался, что добьет вас своими проблемами.

— Но раз он боится выходить из дома, значит, они продолжают ему угрожать, — тихо предположил Сергей, стараясь ни на кого не смотреть.

Маша лихорадочно искала выход.

— Надо срочно сообщить в милицию! — выпалила она.

— Ив ООН, — саркастически добавила Катя.

Гоша посмотрел на нее восхищенно. В который раз он убеждается, что они очень похожи и даже мыслят одинаково.

— Совки! Что с них возьмешь! — улыбаясь протянул Гоша, чувствуя, что Катя с ним солидарна.

— Прекрати свои идиотские шуточки! — возмутилась Маша.

— Лучше газ выключи, — кивнул он на выкипающий суп. Маша кинулась к плите. Гоша посмотрел на часы:

— У меня тут неподалеку... Хотя плохо дело. Уже минут на двадцать опаздываю. — Он встал.

— Куда опаздываешь? — поинтересовалась Катя.

— У меня сейчас будет встреча. — Гоша явно не хотел раскрывать своих секретов. — С одним человеком. Неприятным, — он усмехнулся. — Нам с разными людьми общаться приходится. В общем, я поговорю с ним, чтобы от парня отстали.

— Может быть, надо заплатить? — спохватился Сергей. Гоша расплылся в улыбке, похлопывая его по плечу:

— Чувствуется, что человек в СП устроился.

— Да перестань ты, — Маша была очень обеспокоена.

— Там другие счеты, — резко перешел на серьезный, даже властный тон Гоша. — Все. Пошел.

— А я? — обиженно протянула Катя. Он чмокнул ее в щеку:

— Я скоро за тобой вернусь. Все будет о'кей.

Когда Гоша вышел, Маша и Сергей растерянно переглянулись. Но тут снова в дверном проеме появился Гоша:

— Племяннику обещано, что вопросами его донимать не будут.

— Но... — попыталась возразить Маша.

— Ничего не произошло, — он нетерпеливо перебил ее, на ходу застегивая длинное модное пальто. — Понятно? — ответом было молчание. — Понятно?!

— Понятно-понятно... — невнятно пробормотал Сергей. Маша торопливо кивнула.

— То-то! — нарочито грозно бросил на ходу Гоша.

— Только бы у него все получилось, — молитвенно сложив Руки, прошептала Маша.

Катя, опомнившись, выскочила вслед за Гошей:

— Гоша, Гошенька! А это не опасно?

— Очень опасно. — Ответ прозвучал иронично, но ласково. — Ну так что? Мне теперь никуда не ходить? По улице ходить тоже опасно, может кирпич на голову упасть, или морда моя кому-нибудь не понравится. — Он помолчал. — Ну, не волнуйся. Пока. — За ним захлопнулась входная дверь.

Катя молча вернулась в кухню. Выключила огонь под сковородкой.

— Суп у тебя уже почти выкипел. Теперь каша подгорает. Маша, похоже, даже не обратила на это внимания:

— Я уже ничего не соображаю. — Она в задумчивости достала с полки тарелки. — Дай мне поднос, я ему в комнату отнесу, — обратилась она к Сергею.

Сергей потянулся за подносом. В этот момент тихо, словно тень, из-за двери появился Саша. Маша бросилась к нему, прижала к себе, словно боясь, что он исчезнет, поцеловала.

— Иди в постель, мой золотой, — зашептала она, поправляя ему волосы, падающие на зеленовато-желтую шишку на лбу. — Я тебе все принесу.

— Я и здесь могу, — тихо ответил сын. В нем уже не было молчаливой угрюмости, которая так напугала Машу.

— Маш, вы с Катей идите. Мы сами поедим, — Сергей пытался говорить как можно бодрее и непринужденнее.

— Куда идти? — ошарашенно спросила она.

— Ну, в комнату. Мы поедим. Я тоже чего-то проголодался.

Катя первой поняла маневр брата. Она взяла Машу под руку и потянула к выходу.

— Пойдем-пойдем, — зашептала она Маше.

— Куда ты меня тащишь?! — попыталась высвободиться та.

— Пойдем...

Катя чуть ли не силой впихнула Машу в комнату:

— Что ты упираешься? Дай им поговорить по-мужски. И вообще, успокойся! Раз Гоша взялся задело, значит, все будет в порядке.

— Ты думаешь? — с надеждой поинтересовалась Маша. Катя уверенно кивнула. — Я хочу знать, о чем они говорят. — Маша встала, направилась к двери. Катя схватила ее за руку:

— Сядь, сядь! Ты все испортишь! Ты слишком возбуждена! Маша послушно опустилась в кресло:

— Это я... Я во всем виновата. Вместо того чтобы воспитывать сына...

— Кстати, что у вас с ним?

—Это я виновата... Это мне наказание... — Погруженная в свои мысли, она даже не расслышала вопроса. Катя помахала рукой перед ее глазами:

— Эй! Приди в себя!

— Ты что. — Маша, словно очнувшись, оттолкнула руку. — Что ты делаешь?

— Включилась. Слава Богу!

— Что ты от меня хочешь?

— Я спрашиваю: что у вас со Шведовым?

— Ничего...

—А поконкретнее?

Маша помолчала, быстро вытерла выступившие на глазах слезы:

— В тот день, когда я сказала Сереже, что ухожу... случилось это...

— Н-да... Невесело. — Катя покачала головой. — Ну и что же теперь делать будете?

— Не знаю. Ничего. Что теперь можно сделать? Он уже неделю звонит сюда. Я вешаю трубку.

— И вся любовь?

Маша не ответила, только еще раз смахнула слезу.

— Но Шведов-то в чем виноват?! — спросила Катя.

— Кать, как ты не понимаешь? Ведь с сыном плохо!

— Все ясно.

Маша еще раз посмотрела в сторону двери:

— Посмотри, чего они там так долго делают!

Катя в задумчивости встала, медленно побрела на кухню. Маша всхлипнула, дав себе волю. Прижала к глазам мокрый от слез платок.

Анна Степановна сидела в одиночестве на кухне. Вот уже полчаса она то снимала трубку, то вешала ее обратно на рычаг.

Наконец она решилась, твердо набрала номер. Но не прозвучал еще ответный гудок, как на пороге показался Анатолий Федорович. Анна Степановна торопливо бросила трубку.

— Ты куда звонила? — Анатолий Федорович застыл на пороге в грозной позе.

— А?! Нет. Тебе показалось. — Она отвернулась к окну.

— Я же видел. Ты только что положила трубку.

— Я знаешь что подумала... Может, нам связаться с этим молодым человеком... С Зубковым...

— Каким еще Зубковым, — Анатолий Федорович сделал вид, что не помнит, кто это такой.

Анна Степановна усмехнулась:

— Ну, который с папкой... Следователь... Ты что, не помнишь?

— Он-то тут при чем, — недовольно пробасил он, вспоминая всю эту неприятную историю.

— Ну, все-таки в милиции человек работает. И в то же время как бы неофициально...

— Да с какой стати он будет этим заниматься?

— Не знаю, — Анна Степановна неопределенно пожала плечами. — Мне показалось, что он такой сердечный молодой человек...

— Сердечный... — Анатолий Федорович присел на табуретку, нахмурился. — Я тебе в прошлый раз, с папкой, говорил: в милицию не обращаться — обратилась. Теперь — опять!

— Но надо же что-то делать! Чего мы ждем?! — возмущенно сказала она.

Анатолий Федорович не знал, что возразить. Он помолчал, недовольно барабаня пальцами по столу.

— Так и будешь молчать?

— Я тебя очень прошу: не надо обращаться к Зубкову, — неожиданно мягко проговорил Анатолий Федорович. — К кому угодно, но только не к нему.

— Но почему?

— Я не хочу больше его видеть. Он мне неприятен.

Анна Степановна удивленно посмотрела на мужа. Анатолий Федорович вдруг покраснел:

— В конце концов, имею я право! — закричал он, ударив ладонью по столу. Анна Степановна посмотрела на него с вызовом:

— Право на что?

Не ответив, Анатолий Федорович резко встал и, чуть не опрокинув табуретку, быстро вышел.

Никакая, даже самая легкая работа не шла на ум Шведову. Он и не предполагал, что окажется таким сентиментальным. Катая по столу карандаш, он не отрываясь смотрел в окно и с ужасом думал, что если не придет в себя, то такую потерю времени ему вряд ли удастся восполнить. Придется отказаться от нескольких контрактов. Да еще объявить девочкам, что отменяется тур в Италию. Для него эта поездка мало что значит, а они готовились к ней почти полгода. И все из-за того, что старого дурака Шведова, похоже, бросили или, как говорит нынешняя молодежь, послали.

«И хотя это не ново, но половину оставшихся мне лет отдал бы, только чтобы увидеться с ней, поговорить», — мелькнуло у него в голове.

Тихо вошла Регина.

— Игорь Андреевич, я дозвонилась, — опасливо проговорила она. Недавний разговор не прошел даром. — Там все в порядке. Он действительно принят и уже проработал неделю.

— Хорошо. Спасибо. Я все понял, — сказал Шведов, даже не подняв головы.

Как только Регина вышла, он встал, обошел стол и, немного подумав, потянулся к телефону.

Как только зазвонил телефон, Маша не раздумывая схватила трубку:

— Алло! Гоша! — закричала она.

— Маша! Маша! Это я! Ну наконец-то, — на том конце провода послышался радостный голос Шведова. — Маша, куда ты пропала? Я даже не смог поздравить тебя с Новым годом! Алло! Почему ты молчишь, Маша...

Маша, в растерянности посмотрев на трубку, аккуратно положила ее на место. Из кухни появилась Катя:

— Звонили? — спросила она возбужденно. — Не Гоша?

Маша ничего не ответила. Катя посмотрела на нее удивленно. Телефон снова зазвонил. Маша даже не пошевелилась.

— Ты что?! Обалдела, что ли! — Катя не могла ничего I понять. Ей пришлось подойти самой. — Алло! — Она медленно повернулась к Маше, вопросительно посмотрела на нее. — Да. Нет. Ее нет дома. Не знаю когда. — Она положила трубку. — И как у вас будет дальше?

— Ну что у них? — не обращая внимания на вопрос, спросила Маша.

— Ничего. Питаются, смеются даже. — Кате не хотелось отходить от темы Шведова.

— Только бы у Гоши все получилось. Только бы у Гоши все... — монотонно повторила Маша.

— Слушай, — перебила ее Катя, — а ты думаешь, что Сергей тебя простит?

Маша равнодушно пожала плечами. Из кухни показались Сергей и Саша. Сергей, обхватив сына за плечи, довел его до комнаты, потрепал по голове, присел перед ним на корточки:

— К матчу разбужу, — он поцеловал его в щеку.

Маша молча смотрела, как Саша заходит в комнату. Повернулась к мужу и, стараясь не смотреть ему в глаза, спросила:

— Он что-нибудь сказал?

— А я ничего не спрашивал, — спокойно ответил тот.

— Тебе что, наплевать на него?! Я специально вас вдвоем оставила, думала, ты что-нибудь узнаешь! — сорвалась она.

— Тише, — поморщился Сергей.

— Что — тише?! Что — тише?

— Ну, все сказала?..

Маша подавленно замолчала, уже раскаиваясь в том, что кричала. Отошла от него, опустила голову. Раздался телефонный звонок, четвертый раз за час. Маша напряглась.

— Возьмешь? — Катя со значением посмотрела на нее. Не дождавшись ответа, сняла трубку. — Вас слушают. Вы не туда попали, — отбарабанила она, не узнав сначала Гошин голос. — Ой, это ты! —закричала она сообразив.—Я не узнала! Как у тебя? Все в порядке?

— Это Гоша? — Маша встрепенулась, кинулась к Кате. — Дай сюда! — она почти вырвала трубку. — Алло! Гоша! Ты уже поговорил?!

— Манюня, не психуй! — Глухой Гошин голос звучал весело. — Все о'кей! Правда, немного серьезней, чем я предполагал, но дело уже сделано.

— Что значит — серьезней?

— Не морочь себе голову, — отозвался Гоша.

— Георгий! — потребовала Маша. — С кем ты говорил о Саше?!

Гоша помялся, пробурчал недовольно:

— Маня, я все равно тебе ничего не скажу. Главное — хорошо, что вы в милицию обратиться не успели.

— Гоша, я боюсь. — Она прислонилась к стене.

— Перестань. Действительно уже все в порядке. И пусть отправляется гулять. Его никто не тронет. Кстати, погода исключительная!

— Это точно? — Маша пропустила мимо ушей Гошино лирическое отступление.

— Ты про погоду или что не тронут?.. Ну не тронут, не тронут. Но для надежности пусть выходит с завтрашнего дня. Все. Пока. Дай-ка Катерину.

Маша, слабо сказав что-то вроде «пока», протянула трубку Кате.

— Алло! Гош! С тобой все в порядке?..

— Я не с ворами и не с убийцами дело имею, — обиделся Гоша. — Ас деловыми людьми. — И добавил иронично: — Мафии у нас, конечно, нет. Но все повязаны.

Катя рассмеялась и, весело глянув на кислых Машу и Сергея, сказала:

— В ресторан? Не, не хочу... А вот казино — это другое дело.

Сергей прошелся по комнате. Ему очень хотелось узнать, что сказал Гоша, но он не знал, как начать разговор, а Маша молчала, словно не догадывалась, каково ему. Он помялся, почесал зачем-то затылок и, усевшись с шумом на диван, выпалил:

— Он договорился?

Маша неопределенно пожала плечами:

— Вроде бы...

«Вот ведь какая... — со злостью подумал Сергей. — Словно не она, а я пустил ее жизнь под откос. Хоть бы сейчас повела себя по-человечески...» Он сжал кулаки, чтобы чуть-чуть прийти в себя, успокоиться. Очень хотелось курить, но он боялся, что если уйдет, то начать разговор будет еще сложнее.

— Вроде или договорился? — медленно проговорил Сергей.

— Говорит, что договорился, — нехотя ответила Маша.

— Целую, — проворковала Катя и положила трубку. — Он говорит, чтобы ты перестала психовать. Все действительно в порядке. Саше уже ничего не грозит. И вообще, надо поскорее позабыть обо всем.

Маша провела рукой по спутавшимся волосам, выбившимся из хвостика:

— Кать, почему я должна верить, что теперь все будет в порядке? Кто такой, в конце концов, Гоша, чтобы решать такие вопросы! Он кто? Бандит? Уголовник? А может быть, он что-то от нас скрывает? Например, что он и есть крестный отец!

Катя с улыбкой, как на тяжело больную, посмотрела на Машу, усмехнулась:

— Он твой брат. Тебе этого недостаточно? — Она помолчала, глядя на нее все с той же скептической улыбкой опытного хирурга, рассматривающего прыщ. — Неужели ты думаешь, что можно иметь свой магазин и никого не знать в этом мире?

— О Господи! — испугалась Маша. — Он что, общается с уголовниками?

— Ну вот, тебе только не хватало еще и за Гошу волноваться. — Катя быстро подошла к ней, поцеловала. — За него я и сама поволнуюсь! — Она поцеловала и Сергея. — Все! Я побежала! Гоша с товарищем ждут меня на улице. — Она выскочила в коридор, там что-то с грохотом упало на пол. Держа в руке куртку, Катя выскочила из коридора: — Ну и темень у вас! Я сейчас чуть инвалидом не осталась! — Она натянула куртку. — Мы идем в казино! Не кисните! — И, послав им воздушный поцелуй, она выскочила из комнаты. Входная дверь хлопнула, и все стихло.

Маша и Сергей неподвижно сидели на противоположных сторонах дивана. Ни она, ни он не решались начать разговор, чувствуя, что им нелегко будет сегодня провести вдвоем вечер.

— Ты думаешь, обойдется? — наконец сказала Маша.

— Я верю Гоше — коротко ответил Сергей.

— Господи, Господи, Господи!.. — тяжело вздохнула Маша.

Опять тишину квартиры нарушил телефонный звонок.

Маша, сидящая рядом, вздрогнула так, что Сергей заметил это по диванным пружинам. Он удивленно посмотрел на жену, потом на телефон. Догадавшись, в чем дело, подошел:

-Да...

Игорь Андреевич вот уже пятнадцать минут тщетно пытался отвлечься от своих мыслей. Спустившись в зал, он вызвал двух манекенщиц, попросил их надеть новые модели. Попытался докричаться до светотехника, но тщетно. Послал на поиски Регину.

Сидя один в полутемном зале, пытался сконцентрироваться на работе, и это ему почти удалось, но как только в зале зажегся свет и на подиум вышли две девочки-близняшки, понял, что может только смотреть и создавать видимость работы. Ни одной стоящей мысли... Словно заноза сидит в мозгу. Нет, надо разобраться, надо выяснить, в чем дело. Эта неопределенность давила сильнее, чем обида. В конце концов, он не мальчик и вполне способен справляться со своими чувствами, если это потребуется. Посидев для вида еще минут двадцать, он прервал репетицию и, поблагодарив всех присутствующих, быстро вышел.

Регина многозначительно посмотрела ему вслед. Она, привыкшая видеть жизнь своего босса не только с внешней стороны, догадывалась, какая буря была сейчас в душе этого полуседого, странноватого, но несомненно очень талантливого человека... Прикрикнув на техника и отпустив девочек, она уверенной походкой хозяйки вышла из зала.

Едва зайдя в кабинет, Шведов без проволочек подошел к телефону, набрал номер. Долгие гудки отвлекали, мешали ему сочинять на ходу фразы, которые обязательно нужно было успеть сказать, прежде чем она бросит трубку. Вот наконец ответили... Шведов уже было открыл рот, но услышал мужской голос.

— Говорите. Вас слушают, — спокойно проговорил ее муж.

Шведов попытался представить себе того инженера, вспомнить его голос. Но у него ничего не получалось. Свободной ладонью он сжал лоб и быстро положил трубку.

Сергей без слов тоже положил трубку. Он постоял немного, подошел к Маше. Робко положил сначала руку на плечо, присел рядом. Она посмотрела на него с удивлением. Такое родное лицо... Он не выдержал, притянул Машу, прижал ее голову к себе. Она сидела холодная и неподвижная. Ему стало горько. Отпустив ее, Сергей встал, быстро оделся и, хлопнув дверью, выбежал на улицу...

Глава семнадцатая. СЕМЕЙНЫЙ ДЕТЕКТИВ

В последнее время Анатолий Федорович все вечера просиживал перед телевизором. Раньше, насколько он помнил, его нельзя было удержать на одном месте больше часа. Деятельный характер не позволял засиживаться. Теперь это успокаивало. Вот и сейчас, сидя на диване, он почти не обращал внимания на происходящее на экране. Шел какой-то документальный фильм. Серые улицы сменялись темными сырыми подвалами, озлобленные лица в очередях — равнодушными физиономиями чиновников. Что-что, а такие программы он не любил.

Анатолий Федорович встал. Старые диванные пружины выпрямились со звуком, напоминающим вздох облегчения. Размял затекшие ноги, поморщился. Да, с каждым годом здоровье уходило все быстрее и быстрее. Теперь он уже с завистью вспоминал себя каких-нибудь полгода назад. Тогда у него еще не так болели ноги и не было этой раздражающей, колющей боли в пояснице, которая постоянно напоминала о старости.

Он пошел на кухню, поставил на плиту чайник. На улице начинало темнеть. Прямо напротив окна медленно зажегся фонарь. Надтреснутое стекло засветилось сначала бледнофиолетовым, а затем серебристо-розовым светом. Где-то во дворе надрывно залаяли собаки.

Двумя руками сняв с огня полный чайник, он наполнил чашку и медленно сделал глоток. «Вот и состарились мы с Аннушкой, — подумал Анатолий Федорович. — Опустел дом. Дети выросли, а скоро и внуки обзаведутся семьями. Того и гляди, положат в ящик и понесут на кладбище». Ему стало совсем грустно. Скорее бы пришла Аня. Она как-то легче все переносит. Правду говорят, что мужчине требуется гораздо большая поддержка, чем женщине, особенно в старости.

Тишина начала давить на него. Анатолий Федорович взял чашку и быстро пошел в комнату. На экране он увидел длинный коридор, стены которого были покрашены бледно-зеленой краской, облупившейся в некоторых местах. У стены стояла узкая лавка, вероятно предназначенная для посетителей. Несколько ироничный голос за кадром рассказывал:

«Вот здесь он и умер... На этой самой скамейке в районном собесе. Некогда могущественный начальник, хозяин нашего города, а ныне обыкновенный пенсионер обыкновенного значения. Что ж, такова судьба этого поколения людей, отдавших жизнь ложной идее».

Крупным планом показали фотографию. «Бог ты мой, да ведь это...» — Анатолий Федорович застыл в дверях. Изображение исчезло, побежали титры. Диктор что-то проговорила сквозь немного неестественную улыбку. На экране замелькали какие-то лица, картинки.

Анатолий Федорович прислонился к косяку. Вот это да... Умер... «Отдавших жизнь ложной идее»... Тоща этот человек думал, что его идея никак не может быть ложной. Наоборот, он полагал, что Анатолий Федорович встал на неправильный путь, и очень жестоко покарал его, выгнав из партии. Тоща это было очень страшно.

Только какая сейчас между ними разница? Никакой. Оба, оказывается, «отдали жизнь ложной идее». Одной и той же, только видели они ее по-разному.

Анатолий Федорович немного приглушил звук телевизора. Сделал несколько осторожных шагов, словно что-то обдумывая. Поставил чашку на телевизор. Потом опять взял, отнес на кухню. И, наконец решившись, снял трубку телефона и, мельком взглянув на листочек с цифрами, набрал номер:

— Алло, алло! Это милиция? Вас беспокоит Кузнецов... Анатолий Федорович. Попросите, пожалуйста, следователя Зубкова.

Уже открывая входную дверь, Анна Степановна услышала голоса, раздающиеся из комнаты. Она узнала Машу, Сергея и Катю. Быстро скинула сапоги, повесила пальто, торопливо поправила юбку. В комнате были еще Гоша, Зубков и Юлька. В центре стола сидел в своем лучшем костюме, при галстуке и даже при боевых орденах Анатолий Федорович.

— Аня, здравствуй. — Он проговорил это торжественно, словно на собрании. — Извини, что не предупредил, но у нас, как видишь, гости. Это я их пригласил.

Уставшая, немного бледная, Анна Степановна улыбнулась, засуетилась, поправляя выбившиеся из прически волосы.

— Здравствуйте, здравствуйте, мои хорошие. Толя, что же ты меня не предупредил? Я же с дежурства, совершенно не подготовилась. Даже угощения, наверное, никакого нет. Печенье хоть осталось?

— Ба, опять ты в своем репертуаре. Проще надо быть. К тому же с пустыми руками люди сейчас в гости не ходят, тем более такие интеллигентные, как мы, — протянула Юля, не отрываясь от какой-то потертой газеты.

Катя, какая-то немного грустная сегодня, улыбнулась, подошла к Анне Степановне, тронула за рукав:

— Мам, мы все купили. Юля, пойдем на кухню, похозяйничаем.

Заодно уступи место бабушке, а то смотри — мужчины делают вид, что это их не касается. Сергей поспешно встал:

— Садись, мама.

— Сиди, сиди, Сереженька. Я здесь пристроюсь, рядом с Михаилом Васильевичем. Мишенька, вы позволите?

Хотя Анна Степановна и пыталась скрыть беспокойство, но оно нет-нет да и проявлялось в напряженной улыбке, немного неестественной позе, в какой она опустилась рядом с Зубковым. А как иначе? Раньше они с мужем всегда вместе решали, когда пригласить детей, чем угостить. Но в последнее время встречи стали довольно редки: кто работает, кто учится. И вдруг такая неожиданность. Да еще Анатолий Федорович сидит такой серьезный, словно Рокфеллер, собравшийся оглашать завещание. Что он придумал?

Единственным человеком, который мог хоть как-то прояснить это темное дело, был Зубков. Ведь не зря Анатолий Федорович пригласил следователя на семейный вечер.

— Что случилось, Михаил Васильевич? — спросила она у замершего рядом следователя. Как-то сразу оживившись, Зубков развернулся к ней всем корпусом и зашептал:

— Все нормально, Анна Степановна. Не волнуйтесь. — Было видно, что он чувствует себя здесь лишним. Но, не имея возможности уйти, старается держаться как можно более непринужденно.

— Это все из-за папки? — сделала предположение Анна Степановна.

Зубков кивнул.

Наконец Анатолий Федорович, хранивший до сих пор молчание, выпрямился в своем кресле, обвел взглядом всех присутствующих. Такие родные, давно знакомые лица. Сейчас они смотрят на него с ожиданием и легким недоумением. Поймут ли?

— Давненько мы не собирались вот так вот, все вместе... Почему так редко стали общаться?

— Наверное, потому что жизнь сейчас нелегкая, Анатолий Федорович, — ответила за всех Маша.

— Согласен, Мария. Только когда она была легкая? В тридцатые годы? В войну? Во времена застоя, как теперь говорят? — Все смотрели на него с интересом, пытаясь понять, о чем дальше пойдет разговор. Только Сергей стоял у окна и, казалось, думал о чем-то своем.

Гоша зашевелился на своем стуле, заерзал:

— Отстаете, Анатолий Федорович. Теперь говорят не «застоя», а «застолья». Хорошее время было. Можно было не работать, а делать вид. Сейчас за это деньги уже не платят.

— И застолье, Гоша, было, все было... — Анатолий Федорович замолчал на мгновение и, словно прочитав мысли собравшихся, продолжил: — Вот вы на меня смотрите и думаете: что за блажь такая пришла старику созвать вас сегодня к себе да еще пригласить товарища из милиции? Кстати, кто с ним не знаком, представляю: Зубков Михаил Васильевич.

Зубков опять оживился, кивнул тем, кого не знал, и, не кстати порозовев, добавил:

— Можно просто Миша. Я ведь здесь неофициально.

— Пап, это прямо детектив какой-то. — Сергей отошел от окна, сунул руки в карманы брюк, прошелся по комнате. — Если ты сейчас не объяснишь, в чем дело, я подумаю, что какой-то негодяй свистнул фамильные драгоценности или оттяпал через суд родовое поместье.

— Какие уж тут драгоценности... Разве они когда-то у нас были? Недавно я передачу смотрел о человеке, который умер в собесе. И подумал, что ведь тоже могу вот так...

Все зашевелились. Стало ясно, какие невеселые мысли заставили старика собрать родственников.

— Что вы, Анатолий Федорович. Вы у нас еще... ого-го! — сказала Маша.

— Только прошу тебя, Мария, не надо сегодня никакой фальши даже от чистого сердца. Для меня это, может быть, последний шанс высказать все, что на сердце накипело за последние годы, а вы, хотите не хотите, будете слушать, потому что вам, как у Агаты Кристи, — Анатолий Федорович обернулся к Сергею, — интересно, чем все кончится и почему здесь Михаил Васильевич, или просто Миша. — На лице Анатолия Федоровича появилась хитрая улыбка.

Аромат начинавшего поджариваться мяса становился все более настойчивым. Гоша, встав со стула, сделал несколько шагов в сторону двери. Взял из шкафа первую попавшуюся на глаза книгу, перелистнул страницу и осторожно попытался выйти, но столкнулся в дверях с разрумянившимися Юлькой и Катей.

— Скоро все будет готово, — затараторила с порога Юля. — Дедунь, так на чем мы остановились? Можешь мне не пересказывать, на кухне прекрасно слышно.

Маша подошла к Сергею и, вяло взглянув в окно, прошептала:

— Господи, детектив какой-то затеял. А у меня завтра контрольная и три балбеса.

Сергей незаметно кивнул:

— У меня компьютер горит и на днях приезжают французы.

Юля порхала около стола, расставляя тарелки:

— Дед, продолжай, пожалуйста. Мне очень интересно. — Она поставила последнюю тарелку, поправила скатерть и уселась напротив Анатолия Федоровича.

— Спасибо, внучка. Тебе и буду говорить, а остальные хотят — прислушаются, хотят — нет... Так вот, я сейчас обыкновенный пенсионер, как сострил один журналист, обыкновенного значения. На Манеж не хожу, к «Белому дому» тоже. А митинг, он у меня здесь идет, — он положил руку на грудь, — непрекращающийся, бурный митинг. Одни ораторы во мне кричат: да здравствует демократия, реформы, племя младое и незнакомое, таких, как моя внучка, которые совсем в иные ценности будут верить, чем мы... А другие: караул, товарищи, что с нами сделали, с целым поколением? Я не беру сейчас левых или правых, замшелых догматиков или интеллигентов, а просто все тридцать пять миллионов граждан России, которых называют пенсионерами! Что с нами сделали?! — Анатолий Федорович, возбужденный от горячих слов, оглядел присутствующих, останавливаясь на каждом лице.

—Да, пенсионеров безумно жалко, — заговорила Маша. — Но ведь у вас сейчас неплохая пенсия, Анатолий Федорович. У нас учителя меньше получают. Или возьмите врачей, медсестер. Скажите, Анна Степановна.

— Да что там говорить...

— Прости, мама. А вы думаете, мы процветаем? — вступила в разговор молчавшая до сих пор Катя. — Как бы не так! Я все-таки мастер высшей категории, с дипломом гримера. Ко мне раньше клиенты за месяц вперед записывались, а теперь что? Жены мужей стригут, мужья — любовниц, все приватизировались, выручки хре...

— Катя! — одернула Анна Степановна.

— Извините. Ну а ты, братик, зазнался, как в фирму поступил? Кстати, по блату, наверное?

Маша, задетая резкими словами, исподлобья взглянула на Катю:

— Оставь этот тон. Ты все-таки из интеллигентной семьи. А фирма, что ж... У них сейчас одни только перспективы. Между прочим, надо иметь немалую смелость, чтобы в наше неопределенное время работать в частной фирме. Чуть что — останешься без работы.

— Да что вы в самом деле... — поморщился Сергей. — К чему все это...

Но тут вступил Зубков, слушавший до сих пор с профессиональным вниманием.

— По-моему, сейчас процветают одни банкиры и спекулянты, — сказал он, сухо кашлянув.

Катя пристально посмотрела на него, медленно перевела взгляд на Гошу и усмехнулась. Зубков опустил голову и опять порозовел.

— Наконец-то! — Гоша все еще держал в руках книгу и по-клоунски кланялся, откидывая далеко назад руки. — Все уставились на акулу капитализма, которая затесалась среди честных тружеников. Только, увы, братцы, я не банкир и не спекулянт, а простой трудяга бизнесмен, который вместе с трудягами фермерами и прочими частными собственниками пытается вытащить вас из болота. А вы...

— Ну давайте же деда слушать, он ведь о другом! — не выдержала Юля.

— Да, я о другом, не о материальном, — отозвался Анатолий Федорович. — В конце концов, к голоду, холоду и даже крови мы уже привыкли... Я сын репрессированного. Отца расстреляли, мать в ссылку, рос в детдоме. И что же: вырос нормальным советским человеком, гомо советикус, как сейчас говорят. В комсомол вступил с третьего раза, на стройке вкалывал, физкультурником был, «Марш энтузиастов» пел...

— А «Где так вольно дышит человек... » пели? — ехидно вставил Гоша.

— Пел, Гоша, пел... И между прочим, от души. Я этого не стыжусь, потому что моя это биография, и другой у меня не будет. Правда, по ночам в подушку по родителям плакал, но ведь они у меня были коммунистами и воспитали сына таким же энтузиастом, что и сами. Конечно, задумывался: а за что их? А других за что?

За столом воцарилась тишина. Гоша уже несколько раз бросал тревожные взгляды в сторону кухни, с тихим свистом втягивая носом воздух. Он уже давно бросил книгу и оставил надежду выйти из комнаты незамеченным. Нет, конечно, можно было выйти, может быть, сейчас никто ничего и не сказал бы, но потом придется вынести поток бесконечных упреков в черствости. Это он знал точно. И поэтому решил не рисковать.

— Ох Боже, сколько мы уже слышали этих исповедей, — нарушила молчание Маша. — Ну к чему липший раз мучить себя, Анатолий Федорович? Все ведь уже кончилось.

— Да, отец, ну к чему это? — обрадованно поддакнул Сергей, надеясь, что скоро все закончится. — Давай, знаешь...

— Нет, вы меня послушайте, — прервал Анатолий Федорович, — иначе не будет финала как у Агаты Кристи. Ага, испугались, любопытно все-таки, что там приберег старик на конец своей повести? А сыщик зачем здесь сидит? То-то.

— Сейчас он про войну начнет, — тихо простонал Гоша.

Анатолий Федорович негромко рассмеялся:

— Правильно, мальчик, угадал: про нее. Скучно, да? Но я тут коротко. Добровольцем пошел, был связистом, ранен, ну и так далее.

— А что же про ордена не говоришь, пап? — спросила Катя.

— Это которыми на Арбате торгуют? Нет, не буду. Главное, знал почему воюю, кто враг и за что умру, если не повезет. Нашим бы ребятам это сегодня знать...

— Мясо... — вяло сказал Гоша.

— Что-что? — не понял Анатолий Федорович.

— Ничего особенного. Просто, судя по всему, на кухне горит мясо.

Юля, вскрикнув, опрометью кинулась на кухню, откуда действительно начал доноситься запах гари. За ней побежала и Катя. Через секунду послышалась громкая возня, грохот сковороды.

— Ну вот, сейчас еще и сгорим все... вместе с мясом, орденами, воспоминаниями и прочей требухой. — В голосе Гоши чувствовалось торжество.

— Праздничный ужин отменяется, — грустно известила Юля, стоя на пороге комнаты. — К желающим отведать пустых салатов просьба поднять руки. Что, нет желающих? Баба с возу — коню легче.

Казалось, Анна Степановна, задумавшись, не обратила особого внимания на происшедшее. Она вздохнула и тихо заговорила:

— Иногда к нам в больницу привозят ребят из этих... «горячих точек». Мне один паренек раз и говорит: «В меня, бабушка, наш, русский, стрелял. За деньги, подлец, из меня инвалида сделал».

— Кстати, я с Аней, Анной Степановной, тоже в госпитале познакомился, — заулыбался Анатолий Федорович. — После войны, когда осколочек доставали. Она была, как сейчас, медсестрой. А ваш покорный слуга был студентом четвертого курса истфака областного пединститута, МОПИ сокращенно.

Зубков, воспользовавшись отсутствием Кати, смущавшей его не просто своим взглядом или словами, но даже и просто присутствием, достал неизвестно зачем блокнот и ручку, положил аккуратно на стол и вклинился в разговор:

— Вопрос по ходу дела можно, Анатолий Федорович? Папочки свои вы давно начали собирать?

— А-а... К делу перейти не терпится, Михаил Васильевич? Скоро дойдем, но сначала я про себя в конце пятидесятых — начале шестидесятых расскажу, потому что без них этих самых папочек не понять.

Гоша наклонился к Маше:

— Сейчас про Сталина начнет, спорим?

— Кузен, помолчи, — мягко улыбнулась она.

— Да, Сталин... — продолжил Анатолий Федорович. Гоша тихо прыснул. — Он для одной части моего поколения как крест, а для другой — до сих пор знамя. Хотя вообще-то и для них крест. Я иногда по ночам просыпаюсь и думаю, думаю: как же это могло случиться, что человек моего отца убил, мать в ссылке старухой сделал, а я все это знал и все равно ему верил и даже любил. Ей-богу, любил! — Он достал из кармана смятую бумажку. — Я это в день его смерти написал, между прочим в первый и последний раз в жизни в рифму. — Анатолий Федорович отнес бумажку подальше от глаз, прищурился. — «Умер Сталин, руке непослушно перо, кровью пишутся эти слова, а в залитых слезами глазах — лицо, дорогое лицо вождя. Кем он был нам: учителем, другом, отцом? Он был всем. Он как будто бы сам был сиянием жизни, ее творцом, идеалом всем честным сердцам. Помнишь, друг, его имя шептала тебе, над кроваткой склонившись, мать. Помнишь, имя его произнес твой отец перед тем, как ушел умирать. Шли года, ты учился, работал, любил твою родину, твой комсомол, ты... »

— Анатолий Федорович, миленький, ну не надо, — первой не выдержала Маша, зажимая ладонями уши. Гоша сотрясался в приступе бесшумного хохота.

— Хорошо, не надо. Скверные стихи, верно. — Он бережно спрятал бумажку в карман.

— А мне понравилось, — заступился Зубков. — Рифма, может, и так себе, а душа есть, и это самое главное. И про отца и мать — здорово. Я вот на митингах работаю, так там всякого про этого Сталина наслушался. Коммики — те все про порядок, а демроссы про лагеря. А что, разве не может быть порядка без лагерей? В Штатах может, в Люксембурге может, а у нас — нет?

— Мы все с вами согласны. — Маша уже устала и очень хотела домой.

— Вот Екатерина Анатольевна, по-моему, не согласна, — пробормотал Зубков.

— Я просто не понимаю, зачем ты... вы здесь. — Катя была вне себе: сначала это сгоревшее под ее чутким руководством мясо, а теперь — пытающийся заигрывать Зубков.

— Он пришел по моему приглашению, — в свою очередь заступился Анатолий Федорович. — И прошу моего гостя не обижать. А про Двадцатый съезд на митингах еще говорят Михаил Васильевич?

— Нет, забыли все давно.

— А я вот не забыл. Ведь он всю жизнь мою перевернул, Двадцатый. Я был рядовым членом партии: на фронте вступил. А после Двадцатого — я тогда уже в институте истории работал — мы все, кто помоложе, стали называть себя его детьми. Это время было самым счастливым в моей жизни. Аня, помнишь?

— А то нет. На крыльях тогда летал.

— Все летали. Ведь то, что произошло тогда со мной и с моими друзьями, было чудом! Мы себя вдруг... коммунистами почувствовали. Не рядовыми той сталинской гвардии, а мыслящими, умными, гуманными коммунистами. Евтушенку цитировали, Окуджаву пели.

Маша задумчиво продекламировала:

— «И комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной...»

— Да-да, это была наша любимая, — подхватил Анатолий Федорович. — Такое настроение было. И не помню уже, у кого возникла эта идея: написать новую историю партии — объективную, честную, правдивую до мелочей. Чтобы ни одно, как говорится, достижение не пропало, — а я и сейчас считаю, что они были, — но и чтоб вся правда как на ладони. В общем, лозунг был такой: «ничего не охаивать, но и ничего не утаивать!»

Гоша только покачал головой, Сергей попытался скрыть улыбку. Анатолий Федорович встал, сделал несколько шагов, нервно потер руки:

— Но я же говорю, что мы в чудо верили. И пошли к начальству, и оно нас поддержало, хотя все было прежнее, сталинское. Но чего у них не отнимешь, так это то, что если был приказ верить в чудо, то они становились во фрунт и гаркали: «Есть!»

— М-да, а теперь становятся во фрунт и гаркают: «Нет!» — все засмеялись над Гошиной шуткой.

— Дед, ну все понятно: вас обманули, книгу вашу запретили, да еще, наверное, в антисоветчине обвинили, — сделала предположение Юля.

— Обвинили одного руководителя нашей группы Наума Пташникова, его тоща из партии выгнали.

— А его, — Анна Степановна кивнула на мужа, — в шестьдесят восьмом, за Чехословакию. У них тоща партсобрание было, я ему говорила, чтобы не ходил, а он не послушался и проголосовал там против.

— Не против, Аня. Не делай из меня героя. Я всего лишь воздержался. Но и этого было достаточно. Кстати, вот жизнь: человек, который тогда меня выгонял из партии и института, — это тот самый, что в собесе помер. А мне, представляете, его жалко.

— Ну и зря, — холодно проговорил Гоша.

— Сострадание, Гоша, не бывает зря или не зря.

Юля слушала Анатолия Федоровича с неподдельным интересом, положив голову на сложенные на столе руки.

— Дед, а что было потом? — спросила она.

— А потом началось застолье, которого у нас сегодня, увы, уже не будет, — опять влез Гоша.

Катя недовольно посмотрела на него:

— Сиди со своим застольем. — И добавила тихо, наклонившись к самому Гошиному уху: — Сегодня, наверное, он скажет, кто взял эту самую папку. Не зря же здесь Зубков.

— Так что же было потом, дед? — переспросила Юля. — Ты стал диссидентом?

— Я? — Анатолий Федорович покачал головой. — Нет, я в школу ушел и тянул там до пенсии. А диссиденты... Не собирался об этом вспоминать. Тяжело и стыдно. Но, наверное, придется. В начале семидесятых повадился я каждое пятое декабря в день сталинской конституции на площадь Пушкина ходить. Там собирались они, диссиденты во главе с Андреем Сахаровым и Петром Григоренко.

Юля приподняла брови:

— И что они делали?

— А ничего. Только ровно в шесть снимали шапки. Ну, это был как бы салют тем их товарищам, кто сидел в лагерях и тюрьмах, и еще протест против нарушений прав человека, записанных, кстати, в этой самой конституции.

— Ну и протест... Кепочку снял — и привет, — пожал плечами Гоша. — Мы в августе у «Белого дома» тоже собирались, так там не только кепки приподнимали.

— Ты не прав, Гоша, — возразил Анатолий Федорович, — та кепочка стоила ничуть не меньше. Представь: кругом гебисты, милиция и эти... с повязками.

— Дружинники, что ли? — подсказал Сергей.

— Черт их знает. Но от них исходила какая-то животная ненависть и злоба к этой кучке диссидентов. А Андрей Дмитриевич снимал шапку, и снег падал на его голову. Ну а я стоял поодаль и смотрел. Мне хотелось подойти к ним, встать рядом, но я не смел. Боялся. А Наум Пташников был среди них. У него тоже двое детей. И так продолжалось несколько лет. Я смотрел, а они стояли с непокрытыми головами под улюлюканье дружинников. Один раз я набрался смелости и подошел к Андрею Дмитриевичу. Он был окружен людьми. Я протиснулся, схватил его руку и пожал. Он сказал, не знаю, мне или кому-то еще: «Если вы хотите позвонить мне, то мой телефон такой-то». Я тогда записал, но так и не позвонил ни разу. — Анатолий Федорович умолк. Посидел как-то уже совсем по-стариковски ссутулившись. — Ну а потом пришел Горбачев, и я снова воспрянул. Конечно, уже не было прежней молодости, энергии, да и здоровье стало пошаливать. Но у меня ведь были мои папки, а в них документы, которые я скопил за долгие годы! И я решил, вот выйду на пенсию и осуществлю нашу старую идею: напишу правдивую, честную историю партии. Пусть на глобальную силенок уже не хватит, но хотя бы для таких, как моя внучка.

— А Наум Пташников? — поинтересовалась Юля.

— Он уехал... Да почти все из той нашей группы к тому времени или уехали, или умерли, а кое-кто сделал карьеру, в ЦК уже работал. В общем, я стал готовиться к этой книге, составил план, сделал черновые наброски, писал заявки. На это ушло два года. А потом начал ходить по издательствам. Прихожу в одно, другое, мне говорят: «Извините, но нас эта тема уже не интересует». Понимаете, не «нельзя», не «еще не время», как раньше, а просто «не интересует» — и все. «Как же так, — говорю, ведь молодежь должна это знать!» «А молодежь, — отвечают, — сейчас другими вещами интересуется. Да и бумага стала дорожать». А одна дама прочитала мою заявку и сказала: «Знаете, все лагеря и расстрелы нам уже надоели. Хочется чего-то свеженького». Да что эта дама... Я своему сыну хотел кое-что почитать, а он: «Прости, отец, но меня уже не волнует, что сказал Бухарин Сталину и что ответил Ленин Троцкому, у меня свои проблемы».

Катя одобрительно рассмеялась. Анна Степановна дернула ее за рукав. Сергей стушевался, развел руками:

— Отец, я...

— Не оправдывайся, Сергей. Я никого не обвиняю. Я просто констатирую: все, чем я жил все эти годы, во что верил, за что страдал, если угодно, все это оказалось никому не нужно. Финиш. Как у Чехова в «Дяде Ване»: у меня пропала жизнь. И если бы только я один — тридцать пять миллионов ваших дедов и отцов, бабушек и матерей из-за этого мучаются. Да, вы жалеете нас, повышаете нам пенсии, походя гладите нас по головке, спеша по своим делам, но. вы не понимаете и никогда не поймете, что у нас творится на душе.

Все притихли. Теперь даже Гоше было не до смеха. Зубков не поднимая глаз теребил блокнот. Катя задумалась, опустив голову. Маша и Сергей посмотрели друг на друга, и в глазах у них были одни и те же мысли. Ведь действительно привыкли, что где-то там живут старики. Тихо живут, спокойно. Иногда позванивают, тревожат глупыми расспросами о здоровье, о делах. Изредка просят помочь, но чаще все делают сами. Ничтожной пенсии едва хватает на продукты. Но кто же против, если надо помочь деньгами? А вот выслушать, понять так, как хотелось бы, чтобы поняли тебя самого, — это уж увольте. Но и с этим мирятся добрые старички. Но до поры. Пока не закипит в душе отчаяние.

— А папка, которую у меня якобы украли, вот она. — Анатолий Федорович взобрался на стул, достал со шкафа пыльную синюю папку. Спустился, с трудом сгибая ноги. Зубков даже на месте застыл с открытым ртом, выпустил из рук блокнот. Гоша легонько присвистнул. — В один из дней, когда кошки скребли на душе, как сейчас, я взял первую попавшуюся и спрятал, а Анне Степановне сказал, что она пропала. Сам не знаю почему. Ну а Анна Степановна сразу в милицию звонить, и все такое. Хотел остановить, а потом махнул рукой... Не могу это объяснить. Могу только извиниться перед милицией и лично перед вами, товарищ следователь. Если мало, оштрафуйте, или что там еще полагается в тех случаях, когда душа у человека не на месте.

Анатолий Федорович в полном молчании подошел к окну, постоял.

— Спасибо... Извините... — раздался его сдавленный голос.

Он резко повернулся и, щурясь, словно от яркого света, быстро пошел в свой кабинетик. Юля, оттолкнув сидящую рядом Катю, бросилась за ним:

— Дед, дед..

— Юля, погоди! — Анна Степановна схватила ее за руку. — Погоди, не сейчас. Ему надо побыть одному.

Юля посмотрела на Анну Степановну, словно не понимая, чего от нее хотят, вырвала руку и выбежала из комнаты. Наступило оживление. Никто не ожидал такой развязки. Никто даже и не относился к этому разговору серьезно до тех пор, пока Анатолий Федорович не достал эту злополучную папку. Да и смотреть на слезы старика было нелегко. Маша встала, начала было собирать не убранные еще тарелки, но остановилась, помялась на одном месте и пошла вслед за Юлькой. Зубков сидел неподвижно, уставившись в стол, и чувствовал себя одураченным и лишним в этой семье, где все без исключения, как ему казалось, относились к нему не просто недоброжелательно, но даже враждебно. А почему? Потому что он так увлекся этим делом о пропавшей папке, а оказалось, что его просто надули, провели, как детсадовского мальчишку.

— М-да, — протянул Гоша. Он встал, подошел к Кате: — Ты чего сидишь? Дочь, называется...

— Если ты сейчас же не заткнешься, я надаю тебе пощечин, — взорвалась она и выскочила из комнаты.

Анна Степановна сидела все в той же позе. Казалось, она сейчас заплачет. Сергей обнял ее за плечи, она положила свои уже сухонькие, но все еще красивые, с длинными тонкими пальцами ладони на его большие и сильные.

— Мам, чего ты загрустила? Все образуется. Все будет хорошо. Наступит лето, и мы все вместе поедем куда-нибудь отдыхать. Проведем целый месяц на природе, успокоимся, забудем про все неприятности. Только Гошу брать не будем, — добавил он после недолгой паузы, — а то он нам все испортит. — Гоша вздохнул и вышел.

— Почти такими же словами я утешала тебя в детстве, когда ты приходил чуть не плача с улицы. Ведь мальчишки такие драчуны. Ты помнишь? — Анна Степановна пристально посмотрела на его небритое лицо, на небольшой шрам около губ, оставшийся еще с детства. Сергей заметил ее взгляд. Потер подбородок:

— Да, сегодня некогда было даже побриться, сидел за компьютером всю ночь. Срочная работа. — Он закурил около окна.

В комнате стало тихо. Слышно было, как в кабинете ктото, скорее всего Маша, говорит что-то ласково, но очень настойчиво. Зубков зашевелился и хриплым голосом проговорил:

— Надо шифровку поискать, Анна Степановна. Она смутилась, вздохнула, не зная, что ответить:

— Не ищите. Выдумала я все это.

Зубков совсем растерялся. Он захлопал глазами, встал, потом опять сел, почесал голову:

— Ничего не понимаю. То есть как? Что выдумали?

— Ну, про симпатические чернила, доллары, Швейцарский банк и так далее.

Похоже, Зубков начал выходить из себя. Он замахнулся кулаком, чтобы ударить им по столу, но вовремя опомнился и выдохнул:

— Знаете, у вас несомненный талант. Только зачем все это было пробовать на мне! Какая нужда была придумывать?

— Была, значит. Вижу, неохота вам этим делом заниматься, уходить собираетесь, даже не выслушав как следует. Ну и... Извините, ради Бога. — Анна Степановна отвела глаза.

— Это... — Зубков не знал, что и сказать, только водил глазами и разводил руки.

Гоша и Катя молча сидели на кухне. Чайник со свистком подавал слабые сигналы бедствия. Гоша покосился на плиту, потом на Катю и кивнул в сторону чайника.

— Чего? — грубо спросила она.

— Чайничек того... закипел, выключить бы надо.

— Сам, что ли, не можешь аль ослаб?

— Так я же вроде гость, если чего не путаю. Катя мрачно сняла чайник с плиты:

— Чай пить будешь, гость?

— А то как же? Мне по статусу гостя положено — чай пить, и никто об этом даже спрашивать не должен.

Катя достала из шкафчика пакет с печеньем, карамельки в плоском блюдечке. Взяла тарелку, хотела переложить печенье, посмотрела на Гошу и, посчитав, видимо, что для него можно не стараться и не пачкать лишний раз посуду, выложила пригоршню печенья прямо на конфеты. Она медленно развернула конфету, повертела ею перед Гошиным носом. Он сморщился и отвернулся. Настроение явно не располагало к шуткам.

— Мой фатер тоже себя потерянным считает.

— А он-то что? Не старый еще, за границей служит. — Катя с аппетитом хрустнула карамелью. Гоша с тоской посмотрел на нее и усмехнулся.

— Все за армию переживает. И за себя в ней, конечно. Их скоро оттуда будут с музыкой провожать, а жить где? Я пока не то что им, себе не могу квартиру купить.

Катя округлила глаза и заглянула ему в лицо.

— Бе-е-дненький, — фальшиво пожалела она. — Только зачем тебе квартира, Гошенька?

В комнате Анна Степановна все думала, что бы такое сказать Зубкову, чтобы он не обижался, чтобы понял — бывают в жизни пожилого человека ситуации, когда он готов на любое чудачество, лишь бы разогнать тоску. Ведь хороший он мальчик, этот Миша.

— Хорошо, я пойду, — Зубков встал. Одернул пиджак. Анна Степановна тоже встала, виновато улыбнулась:

— Михаил Васильевич, может, чайку попьете с нами?

— Я уже попил у вас чайку, Анна Степановна. На всю жизнь запомню этот чаек.

— Вы уходите, Михаил? — Сергей тоже подошел к Зубкову и сейчас рассматривал его с какой-то жалостью, словно перед ним был не следователь, а мальчишка, схлопотавший клюшкой по голове.

— Обиделся он на нас, — покачала головой Анна Степановна.

— И правильно сделал. Сколько хлопот человеку доставили.

— Дело не в хлопотах, — Зубков уже успокоился. На лице его не было ни злости, ни обиды, только какая-то досада или разочарование. — Я просто думал, что дело интересное попалось. Надоели все эти грабежи, рэкет, митинги... Ладно, пойду.

Катя, услышав голос Зубкова, вышла в коридор. Гоша нехотя поднялся следом.

— Миша, куда же вы? Смотрите, сколько тут интересных, да что там... просто неотразимых женщин. — Она игриво заулыбалась. — Или вас только преступники волнуют?

— Почему же, я такой же человек... — Зубков топтался на месте. Было видно, что ему, с одной стороны, хочется поскорее уйти, а с другой, — остаться. Вся эта внутренняя борьба была прекрасно видна на его лице. Гоша презрительно скривил губы.

— Нет, я серьезно. И даже влюбиться способны? — не унималась Катя, несмотря на умоляющие взгляды Анны Степановны.

— Представьте себе, Екатерина Анатольевна.

— Нет, не могу. Не пред-став-ля-ю!

— Ну чего ты смущаешь молодого человека? — попыталась вступиться Анна Степановна.

— Меня не так-то легко смутить, — парировал Зубков с довольным и немного глупым видом. И добавил многозначительно: — Кое-кто это знает.

— Пойдемте-ка лучше чай пить, — предложил Гоша.

Зубков безропотно зашагал обратно в комнату. Развеселившаяся Катя, напевая что-то, побежала в кухню за чайником и чашками.

Анна Степановна, довольная тем, что все уладилось, потихоньку зашла в кабинетик к мужу. Анатолий Федорович сидел на тахте, тихий и печальный. Анна Степановна подсела к нему, взяла его руку в свою. Он поднял голову, посмотрел ей в лицо. «А ведь глаза у него нисколько не изменились, точно такие же, как в молодости, — подумала Анна Степановна. — То же самое выражение».

Тем временем в комнате Катя, Сергей и Зубков слушали Гошу, изредка пытаясь вставить свои реплики. Но Гоша жестоко обрывал их, не давая закончить мысль.

— Почему у нас столько несчастных кругом? Потому, что народ у нас целиком зависит от политики. — Гоша грозно поглядел на окружающих. — Такого же ни в одной цивилизованной стране нет! Там президенты приходят и уходят, а люди себе живут, свой бизнес делают. И иногда даже не знают, кто у них президент.

— Ну не скажи. В Штатах Буша сменили, потому что он не ту политику вел, — вставил Зубков.

— Так там политика, Миша, — это совсем другое, чем у нас. Там налоги, уровень жизни, безработица, а здесь — «долой», «да здравствует», «светлое будущее», «диктатура».

Катя помешала остывающий чай, отпила глоток, посмотрела на Гошу:

— Ты насчет безработицы у моего брата спроси. Он уже это проходил. Как тебе понравилось, Сергей, без работы сидеть?

N Сергей на секунду задумался и засмеялся:

— А ты знаешь... кажется, да.

— Вот тебе раз, — ахнула Катя.

— Нет, конечно, противно ощущать себя безработным, — попытался успокоить ее Сергей, — но свободным — хорошо. Раньше вся моя жизнь была запрограммирована: инженер, старший, замзавлаб, и так до пенсии. А тут вдруг понял, что могу мастерскую открыть, или на бирже играть, или... в кандидаты в парламент себя выставить.

Зубков отнесся ко всему очень серьезно:

— А что, я бы за тебя голосовал: ты мужик, по-моему, серьезный. — В его голосе не было и тени иронии.

Катя не знала, что и подумать: сам чуть ли не каждый вечер звонил, жаловался, что устал ничего не делать, что чувствует себя беременной женщиной, досрочно ушедшей в декрет, а теперь делает такие признания.

— Так, может, обратно в безработные подашься со своей фирмы? — съязвила она.

— Нет, пока не хочу, — засмеялся Сергей. — Но не боюсь этого.

— А почему? — наклонился к нему Гоша. — Потому что понимаешь теперь, как здорово ни от кого не зависеть. — Он многозначительно потряс пальцем. — А наши предки всю дорогу зависели от кого-то: от Сталина, от Хрущева, Брежнева, от завмагов, от связей...

— От стукачей, — подсказал Сергей.

В комнату тихо вошла Юля. Она с удивлением посмотрела на странную компанию, подошла к отцу и зашептала на ухо:

— Иди к маме, — она кивнула на дверь, ведущую в коридор.

— А что?

— Ну иди...

Сергей нехотя поднялся.

— ...от дураков... — продолжал начатую игру Гоша.

— ...от начальства... — весело подхватил Зубков.

— ...от ЖЭКа... — выкрикнула Катя.

Маша сидела в коридоре, на тумбочке под вешалкой, почти незаметная в полутьме. Пряди волос падали на опущенное лицо. В руке дымилась сигарета.

— Маш, ты чего? — Сергей присел возле нее на корточки, положил руку на ее колено. Они жили вместе уже пятнадцать лет, но все равно иногда он чувствовал себя рядом с ней всего лишь незнакомцем, которому жутко хочется назначить свидание очаровательной девушке, от которой все сходят с ума.

— Так, есть о чем подумать...

— О доме моделей, например. — Ему очень хотелось, чтобы она рассмеялась и сказала, что все это лишь чудачество, погоня за красивой жизнью, которой у них никогда не было, или что все это ему лишь приснилось. Но она взглянула на него так, как смотрят только из окна уходящего поезда, и пролепетала:

— Глупенький ты у меня муж...

В комнате со все возрастающим азартом продолжалась начатая игра.

— ...от дефицита... — вопил Гоша.

— ...от взяток и спекулянтов... — подхватывал Зубков.

— От женщин! — Катя почти визжала. — Все зависело и будет зависеть от нас!

Анатолий Федорович и Анна Степановна сидели в той же позе на тахте, взявшись за руки. Анна Степановна думала, что все же хороших они нарожали и вырастили детей и внуков. Все такие добрые. И хотя Катя немного взбалмошная, а Сергей часто опускает руки, но это ничего. Это не страшно. Главное, что сердца у них хорошие.

Анатолий Федорович тем временем тоже думал о детях. Но немного по-другому. Ему было неудобно за упреки и за представление, которое он им сегодня устроил. Он не знал, как вести себя теперь с ними. Он твердо был уверен, что получится совсем по-другому: посидим, мол, поговорим, посмеемся. Скажет он об этой папке. Ложь начинала уже тяготить. А дело само собой дошло до упреков, почти до слез.

Тихо приоткрылась дверь. В кабинетик заглянула Юля.

— Ба, там два салата. И еще торт. Мы про него с Катей совсем забыли. Может, поедим?

— Конечно, чего ты спрашиваешь? Сейчас я тебе помогу.

— Не надо. Мне помогут. — Она покосилась на деда. — А проигрыватель включить можно? А то что-то музыки хочется.

— А почему нельзя? Хочется — включайте. — Анна Степановна старалась говорить как можно более непринужденно.

— Спасибо, — Юля поцеловала Анатолия Федоровича. — Дед, я тебя очень люблю. — И тут же выбежала.

М-да, наломал я дров, — медленно проговорил Анатолий Федорович.

— Я тоже наломала. — Анна Степановна посмотрела на него с улыбкой.

— А ты-то чего? — Анатолий Федорович тоже невольно улыбнулся.

— Да так... Ладно, все, слава Богу, кончилось.

— Кончилась история с папкой, а жизнь-то продолжается. — Он тяжело вздохнул. — Как жить дальше?

— У тебя все-таки склонность все драматизировать, Толя. — Анна Степановна сжала его руку. — Что значит как? Работай, пиши свою книгу.

— Да зачем? Для кого?

— Пиши для себя, а там будет видно. — И, помолчав, добавила: — Ты что думаешь, я со всем согласна, что ты там наговорил? Нет, я просто при молодежи не хотела с тобой спорить.

— С чем же это ты не согласна? — Анатолий Федорович взглянул на нее из-под бровей.

— Во-первых, что у тебя и тридцати пяти миллионов пропала жизнь, — она загнула один палец. — Это для пьесы хорошо, а вообще — чушь. Люди работали, воевали с фашистами, рожали детей, наконец, — и все это зря? Ты же просто клевещешь на нашу историю. А еще историк!

— А ты прямо как на партсобрании заговорила. — Анатолий Федорович и сам чувствовал, что жена права, но сдаваться без боя — не в его правилах.

— Я в отличие от тебя там не сидела. Все больше с больными или с детьми. А во-вторых, зачем ты на себя клевещешь? Почему ты ничего не рассказал о школе, двадцать лет коту под хвост, да? И как тебя ребята любили, скольких ты в люди вывел? И это ты называешь пропащей жизнью?

— Ну, то другое...

— То настоящее, Толя. — С Анной Степановной было бесполезно спорить. Она говорила с такой уверенностью, что Анатолий Федорович не мог ничего возразить. Хотя возразить было нечего. — А своих детей мы плохо воспитали? Честными людьми выросли, порядочными. Это тоже другое?

— Как ты не поймешь, у меня душа за идею болит, — выдвинул последний аргумент Анатолий Федорович. — Что с идеей стало?

— Ничего не стало. А если бы и стало, что теперь — ложиться и умирать? Или заедать жизнь молодым? Им сейчас труднее, даже чем нам. Им новую жизнь обустраивать надо. А старики, вроде тебя, вместо того чтобы помочь, где делом, где советом, — ведь не глупые же вы люди! — все ноют и ноют: «Вот вы все не так делаете, вот мы были, вот все вернуть назад надо...»

— Я этого не говорил, — предупредил Анатолий Федорович.

— Говорил по сути, — настаивала Анна Степановна.

— И по сути не говорил, — протестовал он.

В соседней комнате вовсю уже шли танцы. «Катюха, давай, давай», — кричал Гоша. Переливчато смеялся, видимо уже забыв про нанесенную обиду, Зубков. Юлька кричала, что сейчас она влезет на шею к Гоше и посмотрит, сколько он сможет в таком положении протанцевать. Катя, перекрыв музыку, предупредила, что после этого Гоша, как джентльмен, будет обязан жениться на Юльке. А так как Юльке замуж еще рано, то делать этого не стоит.

А старики Кузнецовы все еще сидели и спорили. Но шум за Дверью заглушал их голоса.

Глава восемнадцатая. НЭЦКЭ

В школьной учительской у каждого был свой стол. Хранить в нем ценные вещи было безумием, но оставить до завтра стопку проверенных тетрадей — святое дело. И без того сумка неподъемная.

Стараясь успеть расправиться с сочинением, Маша не вслушивалась в непрерывное бормотание Антонины Павловны.

Антонина Павловна подкрашивала глаза у зеркала. Осуждая подобное проявление легкомыслия у своих учениц, она очень старательно подводила уголки глаз. Говорить ей это не мешало. Даже наоборот, она радовалась своему умению делать несколько дел сразу.

— Я не знаю! По-моему, это становится неприличным! То есть это всегда было неприлично, но сейчас... Это переходит все границы! Ну нельзя! Нельзя с таким животом ходить на уроки!

Маша всегда осуждала подобную категоричность, к тому же считала рождение ребенка праздником в любом возрасте. Поэтому ответила примирительно:

— Но девочке осталось всего полгода до конца школы.

— Ничего себе девочка! Мать-героиня! Да какие полгода?! Трех месяцев не пройдет, как она родит! — Антонина Павловна очень не любила, когда с ней не соглашаются. — Я, конечно, понимаю, что Костикова подруга вашей дочери!..

— Господи, Антонина Павловна! Да это-то тут при чем?

— А при том, милочка, что я бы на вашем месте еще десять раз подумала бы — позволять ли им общаться!

— Они взрослые люди. — Маша попробовала уйти от разговора.

— Взрослые люди сейчас не рожают. — Долгая работа в школе научила Антонину Павловну формулировать мысли коротко и ясно. Иногда это даже получалось эффектно. — Взрослые люди ждут, когда жизнь легче станет. Нечего нищих плодить!

Маше было что ответить, но она не успела. Дверь открылась, и на пороге появился Игорь Андреевич Шведов. В первый момент Маша остолбенела: так не вязалось присутствие элегантного, высокого, красивого Игоря с убогой обстановкой учительской. Но когда Игорь заговорил...

.— Мария Петровна, к вам можно?

Маша вскочила, растерянно посмотрела на Антонину Павловну, на Шведова, снова на Антонину Павловну. Наконец, с трудом взяв себя в руки, смогла ответить:

— Игорь Андреевич... Очень хорошо, что вы пришли! Как раз проверяю тетрадь вашего сына. — И с этими словами Маша увела модельера прочь из учительской. Картина, надо сказать, печальная...

Антонина Павловна даже не подозрительно, а сочувственно посмотрела им вслед. Убедившись, что дверь захлопнулась, подошла к столу, за которым Маша проверяла тетради. Повернула открытую тетрадь обложкой вверх. Фамилия на ней, вопреки утверждениям Маши, что она проверяла тетрадь сына импозантного «визитера», фамилия на тетради оказалась женская.

В коридоре Маша завела Шведова за угол и только собралась с духом... Но он ее опередил:

— Будешь опять ругаться, что я сюда пришел?

Маша разом потеряла решительность. И ответила обреченно:

— Я знала, что это рано или поздно произойдет.

Игорь наоборот излучал оптимизм. Даже пытался шутить.

— И что сейчас? Рано?.. Или поздно?!

Маша не могла сказать ничего внятного. Она только гладила лацканы его пиджака, сшитого по моде следующего года, и повторяла беззвучно:

— Игорь... Игорь... Игорь...

— Почему ты прячешься от меня? Что случилось? — Игорь нежно обнял Машу за плечи.

— Я виновата...

— Ты можешь объяснить, что происходит?.. — Как человек дела Шведов предпочитал ясность во взаимоотношениях. Но добиться ясности от плачущей женщины невозможно.

— Как хорошо, что ты все-таки пришел.

А дома у Маши шли сборы в дальнюю дорогу. Юля сломил; сопротивление большого семейного чемодана, и тот покорно давал укладывать в себя джентльменский набор современного делового человека.

Но, даже доверяя дочери, Сергей не мог удержаться от замечаний.

— Аккуратней, аккуратней!

— Ну пап! Ничего с твоей водкой не будет.

— Это не просто водка! — деланно возмутился Сергей. — Это русский сувенир! Представительский подарок на переговорах!

— Лучше бы ты его на что-нибудь поменял. — Юля гордилась своей практичностью.

— Ну конечно. Приехать в Англию на три дня и ходить менять водку на колготки.

— Не на колготки, а на лосины! — пришел черед возмутиться Юле.

— Да привезу я тебе твои лосины! Не нервничай. И лосины... — Сергею показалось, что можно скаламбурить, — и оленины, и медвежатины... Лучше скажи, где мать?

— Вообще, должна уже быть. Она же знает, когда у тебя рейс.

Сергей в растерянности остановился перед раскрытой дверцей шкафа, на которой висели его галстуки. Все пять Причем первый — это еще тот, подаренный отцом на выпускной вечер в школе. Пока он работал в лаборатории НИИ, ему в голову не могло прийти ходить на работу в галстуке. Теперь не так. Сергей поднял голову и встретился взглядом с дочерью.

— Какие брать?

— Все. — Юля не церемонилась. — И еще купи там. Нормальный.

— А эти, конечно, ненормальные!..

Но дочь не хотела конфликтов и, ловко сунув галстуки в чемодан, перевела разговор на другую тему:

— Тебе с собой завтрак сделать?

— В самолете покормят. Не надо.

От дальнейших уточнений отвлек звонок в дверь.

— О! Мать!

Сергей радостно пошел открывать. Но на пороге стоял улыбающийся Гоша.

— Гоша?.. — Сергей не смог скрыть удивления.

— Привет, родственничек. — Кажется, Гоша улыбался всегда, даже во сне. — Вот пришел проводить. Не прогонишь? Я ненадолго. Англия — это, конечно, неплохо, но Франция, старик, круче! Мне есть с чем сравнивать!

— Ну как я мог тогда поехать. Ты же помнишь, что тогда с Сашкой происходило... — Даже вспоминая, Сергей помрачнел и покачал головой.

— Помню-помню... Потому и пришел.

— Что случилось?! — Что-то в улыбающемся Гоше показалось Сергею тревожным.

— Да ты не волнуйся, не волнуйся. — Гоша уверенно прошел в комнату. — Это я так!

Трудный для них обоих разговор Маша решила продолжить на улице. Тетради подождут. Да и любопытные коллеги не располагали к откровенности. А вот на улице... Иллюзия одиночества.

Маша собралась с силами и решила высказать Игорю все, что передумала за эти дни.

— Ты можешь сколько угодно убеждать меня в обратном, но я знаю... Я знаю совершенно точно. Все, что произошло с Сашей, это расплата за мой грех. За нашу с тобой связь.

— Но это же чушь! Я не верю в мистику!

— Игорь, не надо. Это так. Я знаю, что это так.

— Просто какое-то национальное бедствие — делать из себя мучеников! — От возмущения Шведов даже заговорил громче чем обычно. — Почему ты думаешь, что, если ты будешь несчастлива, окружающим тебя людям будет хорошо?!

— Игорь... — Маша не хотела делать ему больно, но выхода не было.

— Ну что — Игорь?! Что — Игорь! — Шведов не хотел поверить в еще не сказанное, но уже очевидное.

— Игорь... Все кончено...

— Ничего не кончено!

— Игорь... Я прошу тебя...

— Но тебе же хорошо со мной! Ты же не сможешь без меня! — Шведов сам не заметил, как остановился и схватил Машу за плечи.

Маша тоже остановилась. Она стояла рядом с ним и не могла ни смотреть на него, ни говорить. Игорь скорее почувствовал, чем услышал:

— Я смогу. Я буду пытаться. Я смогу...

Так и стояли они посреди тротуара. То ли обнявшись, то ли отталкивая друг друга.

Мимо быстро прошла женщина. Оглянулась. Внимательно посмотрела. Усмехнулась. Еще бы не усмехнуться Антонине Павловне, глядя на эту парочку!

В квартире Кузнецовых Гоша свой. И сборы Сергея ни на минуту не прерывались из-за прихода родственника. Если Сергей и нервничал, то не из-за туманной просьбы молодого коммерсанта, а из-за отсутствия Маши, ставшей последнее время особенно дорогой.

В очередной раз посмотрев на часы, Сергей не сдержался:

— Черт! Где же Машка?!

Юлька в ответ только развела руками. Затянув ремень на чемодане и похлопав себя по карману с документами, Сергей вспомнил о Гоше.

— Ну? Ты долго будешь темнить со своей просьбой?

— О чем ты говоришь! Я? Темнить? У меня к тебе самый что ни на есть пустячок.

— Ну давай-давай! Знаю я тебя! Что-нибудь привезти?

— Привезти?! Ты — мне?! — Гоша изобразил обиду. — Хозяину коммерческого магазина? Ты сошел с ума.

— А что тоща? — растерялся Сергей.

— Передай посылочку. Пожалуйста.

— Гош! Под завязку... — Для наглядности Сергей даже пнул ногой чемодан.

— Не волнуйся! — Гоша не переставал улыбаться. — Маленькая. Легенькая.

— Не... Ну просто у меня чемодан и так килограммов двадцать пять. Там образцы всякие для переговоров...

— Успокойся. Я же говорю, легенькая.

— А то меня тут один тип просил две буханки «Бородинского» хлеба отвезти...

— К тебе подойдут в аэропорту... — Гоша не был настроен выслушивать истории из эмигрантской жизни.

— В Лондоне?

— Нет! В Шереметьево!.. — Улыбка стала ироничной. — Естественно, в Лондоне. В Хитроу.

-Ну?

— Что — ну? Баранки гну. Отдашь вот это. Далеко не клади, чтобы не рыться. Лучше всего в карман.

Гоша достал из кармана коробочку. Маленькую, аккуратненькую... В таких обычно драгоценности лежат. Приоткрыл. Показал содержимое Сергею.

Сергей вздрогнул.

— Что это?

— А ты не видишь?! Статуэтка. Маленькая. Аккуратненькая. Ну чего ты? Чего ты испугался-то? Не золото, не бриллианты. Даже не марихуана.

— Не... — Сергей отрицательно закачал головой. — Гош, я пас. Я это не повезу.

— Да перестань! Чего ты боишься?! Это костяшка обыкновенная. Чуть дороже пластмассовой штамповки.

— Ты, конечно, всегда считал меня полным идиотом... Я даже не спорил с тобой. Но... Недо такой же степени! Я не хуже тебя знаю, что такое нэцкэ.

— Ну отнимут у тебя ее, в крайнем случае! Серега, чего ты психуешь?! Что еще может быть?!

— А что обо мне мои сослуживцы подумают?.. Гош, я столько искал эту работу... Не обижайся. Я очень тебя прошу. А?.. Ну что хочешь проси... Может, я лучше все-таки тебе чего-нибудь привезу? Ну чего ты хочешь?

— Биг-Бен. — Гоша любим, и не только родственниками, за умение шутить в любых ситуациях.

— О! Отлично! Найму транспортный самолет и прямо всю башенку... Чтоб ни кирпичик не потерялся... — Сергей с готовностью подхватил шутку. — Идет?..

Гоша отрицательно покачал головой, но сказать ничего не Успел. Вошла Юля.

— Пап! Я все сделала.

— Отлично!.. — Сергей чмокнул дочь в макушку. — Слушай, куда мама подевалась?.. Она ничего тебе не говорила?

Юля отрицательно помотала головой.

— Странно. — Сергей посмотрел на Гошу в поисках поддержки, но тот только показал глазами на статуэтку. Сергей понял, что неприятный разговор еще не закончен. — Ну ладно, Юля. Мы сейчас!

Юля понимающе состроила глазки Гоше и ушла. Не надеясь, что получится, Сергей все-таки попробовал вернуться к шутке.

— Ну что?! Про Биг-Бен договорились?! — Он и сам заметил, что получилось несколько наигранно.

— Я тебя пугать не хотел. — Гоша впервые перестал улыбаться. И это было страшнее, чем слова, им сказанные. — Но если с тобой иначе нельзя...

Сергей оторопел. Машинально похлопал себя по карману , в десятый раз убедился в наличии документов, билета, денег и... Тяжело опустился в кресло.

А Гоша мрачно продолжал.

— Не моя это просьба. — Сергей вопросительно поднял глаза на родственника. — Помнишь, я с человеком встречался? По поводу Саши?

— Ну?

— Ну ква. — Все-таки это был Гоша. Сергея эта попытка пошутить в неподходящий момент разозлила.

— Да говори же ты!

— Его это просьба. Его. — Гоша отвернулся и отошел к окну.

Сергей растерянно вскочил. Хотелось немедленно что-то предпринять. Куда-то бежать. Что-то делать. Еще и Машки нет! Даже посоветоваться не с кем!

Открылась дверь. Вошла Юля. Не заметив, что с отцом, сказала:

— Пап! Они позвонили, что «рафик» выехал. Сергей взорвался:

— Уйди! Уйди! У нас серьезный разговор!

— Ну и пожалуйста! — Юля обиделась и ушла.

— И что прикажешь делать? — Едва дождавшись Юлиного ухода, Сергей набросился на Гошу.

— Я уже все сказал! — Гоша улыбнулся. — Да ладно тебе, ладно... Ничего страшного. Не наркотики же!

Сергей, словно загипнотизированный, проводил взглядом коробочку, которую Гоша медленно опустил ему в карман.

— Вас, командированных, между прочим, вообще почти не досматривают. — Гоша стал прежним, улыбающимся, веселым, неотразимо обаятельным. — Да не кисни ты! Все будет о'кей! Я тебе обещаю!

Сергей провел рукой по карману с коробочкой. Перевел взгляд на Гошу. От его улыбки стало чуть спокойнее. Открылась дверь, вошла Маша. Гоша среагировал первым.

— Ну, наконец-то! Ты даешь, сестричка! — Подойдя к Маше, он сделал вид, что не заметил размазанной косметики, и поцеловал сестру. — А мы думали, ты уже не успеешь! Видишь, как твой супруг расстраивается!

Не ответив Гоше, Маша подошла к Сергею. Сказала тихо, едва слышно:

— Извини.

Следом за матерью в комнату попыталась войти Юля, но Гоша перехватил ее и увел обратно.

— Пошли, племянница, пошли... Дай родителям попрощаться. Расскажи лучше, как там Киев? Ест сало в шоколаде?

Юлька охотно подхватила:

— Одно слово, заграница...

Когда дверь закрылась, Маша подняла глаза на мужа. Не заметить его состояние было невозможно. Не понять причину тоже. Но Маша спросила:

— Что с тобой?

— Почему ты так поздно? Что-нибудь случилось? — Сергей старался говорить спокойно.

— А! Эта Антонина Павловна! Ханжа, каких свет не видывал! — Маше не хотелось говорить правду. И она привычно сконструировала нечто правдоподобное.

— Ты опять с ним встречалась? — Если бы не отъезд, он бы ни за что не спросил ее вот так в лоб. Но скоро самолет. Они Долго не увидятся. Надо знать правду.

— Я сказала ему, что между нами все кончено. — Маша решила «сжечь» мосты. Тем более что сказать это мужу было приятно и легко. Куда легче, чем сделать...

— Это правда? — Сергей боялся поверить в столь счастливый поворот событий. Маша уже была готова уверить его в своей искренности, но в комнату ворвалась Юля.

— Папа! Машина пришла!

Маше не хотелось так сразу после важного разговора расставаться с мужем. Подсознательно она рассчитывала подзарядиться от него уверенностью в правильности своих действий. Поэтому она сказала:

— Сергей, я провожу тебя!

Он очень этого хотел. Может быть, даже больше чем ехать в эту командировку. Но он не принадлежал самому себе. Были еще коллеги, начальство, принятые в их фирме правила...

— Нет. К сожалению, нет, не надо... Неудобно. — Словно боясь передумать, Сергей вышел в другую комнату. Взял чемодан. Невольно поморщился — тяжелый. — Гош, посмотри, большой перегруз?

— Нормально-нормально. — Гоша даже не дотронулся до чемодана, но постарался успокоить. — Подумаешь, лишняя пара килограммов! Командированные — не туристы по приглашениям. Им все можно. — И улыбчивый родственник многозначительно подмигнул Сергею.

Уже надев пальто, шарф и даже шапку, Сергей обернулся к стоящей в прихожей семье. Не хватало только Сашки и родителей. А так все были в сборе. Первой к нему подошла Юлька. Повисла на шее. Сергей обнял дочь и все старался встретиться глазами с Машей, старался, но не получалось. Подошел Гоша. Пожал руку. Теперь Маша. Сергей подошел к ней. Взял за руки. Посмотрел в глаза. Маша понимала, что именно он хочет услышать, и готова была это сказать, но произнесла почему-то другое:

— Может быть, я все-таки провожу тебя, Сергей?

— Нет. — Сергей расстроился, почти обиделся. Он ждал, хотел услышать другое. Потому и сам теперь говорил сухо и холодно. — Неудобно.

Сергей взял чемодан, открыл входную дверь, обернулся и, глядя на Машу, неожиданно спросил:

— Правда — все?!

Вместо ответа Маша только кивнула, прикрыв глаза. Сергей бросил чемодан, вернулся к ней, схватил, прижал к себе, поцеловал и, уже не оглядываясь, выскочил за дверь. Спохватившаяся Юля крикнула вслед:

— А посидеть на дорожку?! — Но было уже поздно. — Ну вот, теперь пути не будет, — со старческим брюзжанием продолжила Юлька.

А Маша уже в который раз за этот день плакала.

Квартира Кузнецовых-старших была такая же современная, как они. Внучка Юля считала их образцовомыслящими стариками. То есть представителями этого века, а не предыдущего. Вот и дом, в котором они жили, внучка отнесла бы к той же категории «в меру старый». Поэтому лестница в подъезде была. Не то что в этих новомодных, где два лифта, и все. Впрочем, лестница — это хорошо и для тех, кому негде поговорить. Анатолия Федоровича всегда ужасно раздражало, когда он видел огромное количество окурков на ступеньках.

Вот и сейчас на лестнице двое курили. Один был явно постарше и одет побогаче. Он и внушал что-то подобострастно слушающему подростку.

— Значит, так, Дуб. Через десять минут после того, как я войду, звонишь в дверь и говоришь, что еле-еле меня нашел. Что пришел с работы отец, мать ему обо мне рассказала. Он устроил ей скандал и послал тебя за мной.

Называвшийся Дубом паренек был действительно туповат.

— А зачем так сложно, Биг-Мак?..

— Ну ты и вправду дуб. Нам с тобой марки у старика забрать надо?

Дуб кивнул.

— Для этого его из дому выманить придется? — Терпеливо продолжал Биг-Мак. — Придется. Как это сделать? Пообещать выгодное дело. А как убедить, что дело выгодное? Надо, чтоб ажиотаж был. Чтоб на всех не хватало. Вот ты мне ажиотаж и устроишь. Теперь понял?

— Понял.

— А чего тогда невеселый?

— Не погорим? — Кажется, парень был не только туповат, но и трусоват.

— Что ты нервный такой?! Они тебя в лицо знают? Нет. Всех соседей в этом доме знать невозможно. Будем считать, что ты из другого подъезда. На-ка вот, покури. Как раз одна сигарета тебе на десять минут.

— А марки того стоят?

— Это, милый мой Дуб, не твоя забота.

— Слушай, Биг-Мак, нам же велели Сашку не трогать...

— А кто его трогает? Он тебе еще месяц назад хвастался, что у деда марок на миллионы. — Биг-Мак прищурился. — Или ты мне наврал?

— Не-е... Все так и было, я его на «слабо» поймал...

— Ну тогда все в порядке. В общем, через десять минут после того, как я зайду. О'кей?!

Дуб обреченно кивнул.

Шведов сидел за своим столом и пытался работать. Он давно приучил себя к тому, что личные неурядицы не должны сказываться на работе. Приучить-то приучил. А вот как это выполнять?! Как работать после дневного разговора с Машей?!

Опять кто-то стучит. Вечно Регина не может сама справиться с текучкой!

— Да! Войдите! — Голос прозвучал резко и зло.

— Игорь Андреевич, извините, я не вовремя? — Вошла веселая, возбужденная Юля.

— Юленька, как я рад! Откуда? Выглядите хорошо! — Шведов действительно обрадовался, увидев девочку. Юлино появление позволяло не работать и поговорить о Маше. А он как раз этого и хотел.

— Из-за границы! Из Киева! Между прочим, на показах там была... Кое-что успела зарисовать, так что считайте меня своим резидентом.

— Кем?

— Ну разведчиком, агентом, промышленным шпионом...

— Юля, мороженое хотите?

— А какое? — Юля вспомнила советы Костиковой и решила немного пококетничать.

— Любимое, шоколадное! — Игорь Андреевич гордился умением помнить чужие вкусы, поэтому настроение окончательно исправилось, и он уже совсем бодро сказал в селектор: — Регина, сделайте нам, пожалуйста, кофе и шоколадное мороженое.

За это время Юля успела вынуть из папки эскизы и разложила их на столе.

— Игорь Андреевич, мне нужно с вами посоветоваться. — Юля старалась повернуться к Шведову в профиль. Костикова говорила, что так она лучше выглядит. — Мне мама звонила... Из Рейкьявика... Спрашивала, что будет в следующем сезоне...

Хорошее настроение Шведова быстро переросло в желание что-то сделать.

— Юля, нам надо серьезно поговорить.

— Да, Игорь Андреевич... — Девочка тут же забыла о ракурсах и стала нормальной и живой.

— Ваша мама никогда не была в Рейкьявике. Она также никогда не была в Париже, Нью-Йорке и Берлине. Она вообще никогда не была за границей.

— Да, но... — Юля была готова заплакать. Теперь она уже думала не о профиле, а о том, как бы поскорее сбежать от позора.

— Дело в том, что я знаю вашу маму. Я бы даже сказал, что очень хорошо знаю Марию Петровну Кузнецову.

Анатолий Федорович и Анна Степановна смотрели телевизор. Само по себе это еще ни о чем не говорит. Потому что Анатолий Федорович смотрел телевизор непрерывно и стараясь почаще менять каналы. Таким образом он был в курсе всех новостей политической жизни во всем мире. Кроме того, он еще читал газеты. Сегодня был особый случай. Они смотрели телевизор вместе. Шел концерт из Колонного зала Дома союзов. Совсем как раньше...

Звонок в дверь нарушил эту идиллию. Анатолий Федорович, которому уже поднадоел концерт, встал.

— Я открою.

Как всегда пренебрегая правилами безопасности, предписывающими спрашивать «кто там», Анатолий Федорович открыл дверь.

Перед ним стоял симпатичный молодой человек с бумажкой в руках. Заглянув в эту бумажку, молодой человек поднял глаза на хозяина дома.

— Здравствуйте, Анатолий Федорович!

Анатолий Федорович никогда не видел этого юношу и поэтому не смог скрыть удивления.

— Здравствуйте, молодой человек. Вы ко мне?!

— Позволите войти?

Анатолий Федорович посторонился, пропуская Биг-Мака в прихожую. Биг-Мак быстро осмотрел прихожую. Все правильно. Именно в таких домах и бывают неожиданные удачи. Откуда знать старику, что одна из его марок за последние сорок лет выросла в цене в миллион раз!

— Еще раз здравствуйте. Я из инвестиционной компании «Каравелла». Вы с Анной Степановной свои ваучеры еще никуда не вложили?

Анатолий Федорович отрицательно покачал голвой.

— Замечательно! Вот проспект нашей фирмы. — Биг-Мак выудил из кейса и передал старику листок бумаги. — Но, если позволите, я бы хотел рассказать вам обо всем не спеша. У вас есть несколько минут?

— Постойте, молодой человек, я не совсем понимаю. За что такое внимание?

— Да честно говоря, я уже почти весь ваш дом обошел. Кто-то сразу свои ваучеры продать хочет. Но вы же не из таких. Сразу видно, вы человек предусмотрительный, вы лучше вложите во что-нибудь солидное, продавать не станете.

— Что продавать?

— Ваучер. Приватизационный чек. Наша компания «Каравелла» разместит их наивыгоднейшим образом и возьмет минимальные комиссионные. Семьсот процентов годовых вас устроит? Причем все будет оформлено завтра же, конкретно на вас с супругой, безо всяких очередей, и «время пошло».

— Что значит, на меня? — Анатолий Федорович старался разобраться в неожиданном предложении.

— Вы придете, — Биг-Мак вынул толстую тетрадь, пролистал ее, — в одиннадцать тридцать с супругой... Да! И обязательно с паспортами. Наш адрес — улица Мясницкая, тринадцать. Извините, но другое время завтра занято. Мы выделяем каждому клиенту полчаса, и вам не придется ждать, клерк немедленно оформит именные квитанции на получение дивидендов. Извините, мы еще не успели отпечатать настоящие акции — Россия, что возьмешь... — Биг-Мак очень тщательно проработал подробности и действительно боялся чтонибудь забыть. — Принесете и оставите у нас ваучеры, но взамен получите самые надежные гарантии и постоянный доход!

Биг-Мак мог говорить еще долго, но раздался звонок в дверь. Анатолий Федорович открыл.

На пороге возник запыхавшийся Дуб. Не успев перевести дух, Дуб заговорил.

— Этот... Из «Каравеллы»... У вас?

— У меня, а что? — Анатолий Федорович посторонился, пропуская мальчика в прихожую.

— Слава Богу! А то моя мать его выгнала, а сейчас батя пришел, а она ему рассказала, а он ее как... Ну и меня тоже... Говорит, без него не возвращайся, чтоб на завтра да на утро...

Концерт прервали выпуском новостей, и Анна Степановна заинтересовалась долгим отсутствием мужа.

— Толя, кто там опять?

— Все в порядке, Анечка, это ко мне.

Дуб не дал договорить хозяину дома. Впрочем, он его и не интересовал. Для него существовал только Биг-Мак.

— Пойдемте к нам, а то отец... А то мне... Это мать...

— Нет, ты, Пономарев, меня к себе больше не затащишь. Да и время на завтра у меня уже кончилось. Я вот только что с товарищем Кузнецовым договорился на одиннадцать тридцать. — Биг-Мак повернулся к Анатолию Федоровичу, словно призывая его в свидетели. — Да?! Мы уже договорились?

Но Дуб, как хороший ученик, твердил одно и то же.

— А отец... А мать... А он мне...

— Итак, Анатолий Федорович, — Биг-Мак решил не обращать внимания на запыхавшегося подростка. — Вот вам наш адрес, ждем завтра в...

— А как же я?! — Дуб уже орал.

— Сказал же, нет больше на завтра. — Биг-Мак был непреклонен.

— Да мне ж отец не поверит! Скажет, что я вообще никуда не ходил. В подъезде курил!.. Да он мне!..

— Слушайте, молодой человек, — Анатолий Федорович решил вмешаться. — Как вас зовут?

— Би... То есть Николай. — Чуть не прокололся Биг-Мак.

— Так вот, Николай, давайте, мы придем послезавтра, а завтра освободите для Пономаревых.

— А вам что, безразлично? Это же целый день пропадет. Я же вас задним числом оформить не смогу!.. Вы потеряете почти два процента... Это минимум шестьсот рублей...

— Ничего, переживу. — Старик снисходительно улыбнулся. — Как у вас послезавтра?

— Сейчас посмотрю. — Биг-Мак внимательно пролистал тетрадь. — Давайте в то же время. Подойдет?

— Вполне.

— Записываю. Послезавтра в одиннадцать тридцать — Кузнецовы.

— Ас нами как? С Пономаревыми? Может, зайдете? Отец там...

— Не поверите, Анатолий Федорович, но это еще не самый страшный случай! Хорошо, пошли к твоему отцу! До свидания, Анатолий Федорович. Всего наилучшего, ждем вас послезавтра. Не подведите меня...

— Приду-приду. Мы с супругой будем ровно в одиннадцать.

— В одиннадцать тридцать...

— Мы любим прийти чуть пораньше.

Юля и Шведов сидели на очень удобном диване, за низким журнальным столиком. Кофе в чашках остыл, мороженое в блюдцах растаяло. Разговор шел уже давно. У Юли мокрые, красные от слез глаза. Шведов говорил, глядя не на нее, а в свою пустую кофейную чашку.

— Юленька, пойми меня. Я не знал, что ты за человек. Это не имело значения с точки зрения моего к тебе отношения. Но было важно, как ты отнесешься ко мне. Поэтому я узнал, где ты учишься. Приехал к директору училища и попросил дать возможность набрать практиканток-стажеров. Ты бы видела, как он обрадовался! Честно говоря, идея не моя. Это Регина придумала. Она вообще мастерица на выдумки. Я ей, конечно, в целом ситуацию не объясняю. Только отдельные фрагменты. И она дает изумительные тактические советы. — Игорь Андреевич усмехнулся подвернувшемуся каламбуру. — Иногда, правда, не очень тактичные. Мне и в голову не могло прийти, что ты так превратно меня поймешь... Я очень люблю твою маму. И вот даже решился попросить твоей помощи. Ты уже взрослая, все понимаешь. Конечно, я не претендую на то, чтобы ты считала меня своим отцом. Это было бы смешно. Но поверь, для меня ты дочь. — Шведов посмотрел на Юлю, надеясь понять, что она по этому поводу думает, но не нашел ее глаз, девочка внимательно изучала узоры на ковре под столом. Помолчав, Игорь Андреевич продолжил: — Маме сейчас очень трудно. Она хочет уйти ко мне, но не знает, как к этому отнесешься ты, Саша... Помоги, Юлька... Не мне, маме помоги... Давай поможем ей быть счастливой...

Юля молчала. Она не могла говорить. И не только из-за слез. Просто было очень тяжело. И обидно.

В квартире Кузнецовых зазвонил телефон. Маша не ждала звонка, но трубку взяла быстро. Почему-то показалось, что это звонит Шведов. Поэтому и произнесла чуть более официально, чем обычно.

— Я слушаю.

На том конце голос тоже был официальный.

— Гражданка Кузнецова?

— Да?.. Маша даже не успела удивиться.

— Старший инспектор Муравник. Передаю трубку вашему мужу. — Голос был не просто официальный, а сухой и строгий. Так обычно говорит директор школы с прогульщиками.

После него особенно приятно было услышать родной Сережкин бас. Родной, но какой-то неузнаваемый!

— Маша?.. Маша, это я!

— Что случилось?! Ты где?! — Маша еще не успела толком испугаться, но тревога уже пришла.

Ответ Сергея развеял надежды на приятный розыгрыш.

— Я в Шереметьево. Я арестован.