Мелодия души

Глава 23

Эмми тихо сидела рядом с Эшли на кушетке, положив голову ему на плечо. Слегка подвинувшись вперед, он переместил ее голову в сгиб своего локтя так, чтобы она могла видеть его лицо. В ее взгляде светилась глубокая любовь. Но были в нем также покой и удовлетворенность женщины, только что принявшей в лоно семя любящего мужчины.

– Эмми. – Он нежно прикоснулся губами к ее губам. – Мы занимались любовью и прошлой ночью, и сегодня. Вполне возможно, что ты забеременела, но, даже если этого не произошло, мы должны теперь сделать то, что подобает, то, что будет правильно. Ты многому научила меня. Я понял, что есть более важные вещи, чем то, что считает правильным общество.

Она прикоснулась кончиками пальцев к его губам. Ему показалось, что ее улыбка стала немного печальной.

– Я хочу рассказать тебе кое о чем. Наверное, мне следовало бы помалкивать и не перекладывать на себя это бремя.

Но я хочу, чтобы ты знала человека, который в ближайшее время снова сделает тебе предложение и с которым ты будешь связана на всю жизнь, если только не отвергнешь его. Когда-то ты знала меня лучше, чем кто-либо другой. Я уверен, что так оно и было, маленький олененок Но теперь ты меня не знаешь. Ты любишь меня. И наверное, тебе кажется, что любишь достаточно, чтобы выйти за меня замуж. Но ты не знаешь меня, Эмми. Поэтому я должен рассказать тебе все.

– Я знаю тебя, – «произнесла» она, показав рукой на сердце.

Эшли всякий раз испытывал потрясение, когда она произносила слова: медленно, отчетливо, глухим, низким, но, как ни странно, очень приятным голосом.

– Ты очень многого обо мне не знаешь, – возразил он. – Ты не видела меня семь лет, Эмми.

– Нет, нет, нет! – Она приложила ладонь к сердцу. – Я знаю тебя, Ахшли.

Интересно, почему, подумал он, когда он был с Эмми, то едва сдерживал слезы, хотя она могла доставить ему такое счастье, в возможность которого для себя он перестал верить? И это он, который не пролил ни слезинки, когда погибли жена и сын.

– Ладно, расскажи мне, – попросила она с помощью глаз и жестов.

– Не здесь. – Он поднялся. Надо, чтобы она посмотрела правде в глаза. Если ей придется выйти за него замуж, она должна понять, что он заслуживает не любви, а презрения. Он даже не может снова предложить ей выйти за него замуж, если не признается в том, что в его душе существует множество темных закоулков. Она имеет право знать.

Они спустились с холма и подошли к боковой двери дома, не встретив никого по пути, чему он был рад. В доме он замедлил шаг перед дверью, ведущей в комнату Элис.

– Эти комнаты принадлежали ей, – сказал он, плотно закрывая за собой дверь. – Здесь все сталось, как было при ней. Когда она погибла, никто здесь ничего не трогал, потому что я не приказывал очистить комнаты, хотя не раз был готов отдать такое приказание. Вот ее вещи. – Он открыл двустворчатую дверь массивного гарде роба. – Если глубоко вдохнуть, то можно почувствовать запах ее духов.

Эшли поманил ее рукой к двери маленькой гостиной.

– Здесь она сидела, писала письма, шила. Все здесь так изящно и очень напоминает Элис.

Эмили провела рукой по инкрустированной деревянной поверхности небольшого секретера, открыла верхний ящик и вынула из него две овальные рамки, скрепленные посредине. Она слегка наклонилась, разглядывая два портрета. Заглянув через плечо, Эшли замер от удивления.

– Элис, – произнес он. Да, это была Элис, такая же миловидная и жизнерадостная, какой она была до того, как они поженились Эмили взглянула на него, показала на второй портрет, потом на него, словно говоря: Похож на тебя.

На портрете был изображен молодой человек, темноволосый, как Элис, с голубыми глазами. И несомненно, в чем-то похожий на Эшли.

– Это Грегори Керси, – догадался он, – брат Элис.

Эмили положила портреты назад в ящик и осторожно задвинула его. Потом взглянула на Эшли.

– Я ненавидел ее, Эмми, – сказал он. – Мы влюбились друг в друга, когда я был очень болен, а она выхаживала меня. Она еще не оправилась после гибели брата и только начала приспосабливаться к жизни в новой стране.

Мы поженились, не узнав как следует друг друга. Она почувствовала ко мне отвращение и даже не попыталась полюбить. Она без конца мне изменяла. Наверное, я сам был во многом виноват. В том, что брак неудачный, редко бывает виновата одна сторона. Я ее возненавидел. И должно быть, не раз желал ей смерти.

– Нет, – произнесла Эмили.

– Я гнал от себя эту мысль, но больше всего на свете мне хотелось освободиться от нее, вырваться из бесконечного кошмара. Ведь Томас не был моим сыном, – продолжал он – Об этом я не говорил никому, Эмми. Я не позволил бы бросить тень на его память. Я признал его своим сыном. Он носил мое имя. Он был невинным ребенком, и я любил его.

Эмили закрыла глаза и слегка закинула голову. Он ждал, когда она снова посмотрит на него. Когда она взглянула на него, в ее глазах была боль. Зная Эмили, он не сомневался, что ей было больно за него.

– После нашей брачной ночи между мной и Элис никогда ничего не было, – снова заговорил он. – И в ночь пожара я совершил первую супружескую измену, хотя не думаю, что она была бы последней. В любом случае мне нет оправдания. Супружеская измена есть супружеская измена. И моя жена, и этот ребенок, которого я любил, погибли, когда я им изменял.

Эмили побледнела – в лице ни кровинки. Он испугался, что она потеряет сознание, но не бросился, чтобы поддержать ее. Он застыл на месте.

– Ну а теперь скажи, что ты знаешь меня, Эмми, тихо произнес он.

Она снова закрыла глаза и покачнулась, но несколько мгновений спустя торопливо подбежала к нему, обняла и уткнулась лицом в его галстук.

– Я тебя знаю, – произнесла она.

Почему ее слова показались ему отпущением грехов, прощением? У нее нет права прощать его. Ни у кого нет этого права. Возможно, даже у самого Господа, хотя Эшли никогда не просил у него прощения. Ему не было прощения.

Он обнял Эмили, зарылся лицом в ее волосы и разрыдался. И долго не мог успокоиться. Он погрузился в самую пучину отчаяния, но крепко держался за Эмми, понимая, что она – его единственная надежда на прощение и обретение душевного покоя.

Утро было сырым и туманным. Мокрая трава холодила босые ноги. Но Эмили упрямо взбиралась на холм. Она шла, чтобы получить от утра заряд спокойствия.

Она и не подозревала до сих пор, что Эшли находился в таком смятении. Чувство вины тяготило его гораздо больше, чем он говорил. Однако этим утром все представлялось ей не таким уж мрачным. Он не любил Элис, и мысль эта поднимала ей настроение. Все его мучения вызваны не тем, что он оплакивал свою любовь. Он попытался показать ей себя таким, каким сам себя видел – человеком, не заслуживающим прощения. Она вспомнила, как рыдал он в ее объятиях, а она убеждала его, что он все тот же Эшли, каким был семь лет назад.

Только жизнь за это время нанесла ему глубокие раны.

Утро подавало надежду. Надежду для него и для нее.

Она знала, что теперь, когда он снова предложит ей выйти за него замуж, она скажет «да». Они не могли надеяться на безоблачное счастье, но если бы расстались, то оба были бы несчастливы. Она была нужна ему так же, как он нужен ей. Они любили друг друга, и сама жизнь приобретала новый смысл, когда они были вместе.

Вчера вечером, когда они были в гостях у Верни, Эшли был весел. Правда, он старался не оставаться наедине с сэром Генри, но оба были вполне вежливы друг с другом.

С мисс Верни и со всеми остальными он был дружелюбен и обаятелен, как в прежние времена. Возможно, со временем он почувствует, что в Пенсхерсте – его дом, несмотря на то что когда-то здесь жила Элис. И возможно, ей удастся помочь ему в этом. Она глубоко вдохнула свежий влажный воздух. Сегодня утром она начала верить тому, что здесь будет и ее дом. И мысль эта была ей очень приятна.

Призрак Элис больше ее не тревожил.

Она даже майора Каннингема перестала бояться, хотя по-прежнему недолюбливала. Возможно, она была несправедлива к нему. Вчера вечером он попытался поговорить с глазу на глаз, усевшись рядом с ней в стороне от прочих гостей.

– Леди Эмили, – сказал он с выражением искреннего раскаяния на лице, – сможете ли вы когда-нибудь простить меня?

Она не знала, как реагировать на его вопрос. Незаметно оглянувшись вокруг, она с облегчением заметила, что и Эшли, и Люк находятся неподалеку.

– Я вел себя непростительно, – продолжал он, – даже если бы вы оказались той, за кого я вас принял. Я даже не пытаюсь оправдать то, что предложил вам тогда. Могу лишь смиренно просить у вас прощения, не считая себя вправе получить его. Вы меня простите? – Лицо его выражало стыд и искреннее раскаяние. И она кивнула. – Благодарю вас, – сказал он – И примите мои самые добрые пожелания. Эшли мой близкий друг, но не надо быть другом, чтобы заметить, что он по-настоящему любит вас. Могу ли я надеяться, что вы отвечаете ему тем же?

Она не ответила. Это его не касалось.

– Я задаю этот вопрос лишь потому, что от всей души желаю, чтобы он снова был счастлив, а вы – именно та леди, которая сможет сделать его счастливым. Но только не здесь, не в Пенсхерсте. Здесь вас всегда будут преследовать воспоминания о его погибшей жене. Извините, что я вмешиваюсь не в свое дело. Но друзья должны всегда желать друг для друга самого лучшего. Я предложил Эшли купить Пенсхерст.

Мне здесь нравится. Как видите, я в некотором роде лицо заинтересованное. – Он улыбнулся. – Убедите Эшли принять мое предложение. Ради его и вашего счастья. – Он смущенно взглянул на нее, – И моего тоже.

Ей было непросто понимать каждое его слово: он явно не привык разговаривать с глухими. Но основную мысль она, кажется, поняла.

То, что он сказал, ее удивило. Значит, он хочет купить Пенсхерст? Но разве он не армейский офицер? Она надеялась, что Эшли не продаст поместье. Почти с первого взгляда она почувствовала странную привязанность к Пенсхерсту.

Туман местами рассеялся. Эмили ненадолго остановилась, чтобы полюбоваться на реку внизу. Повлажневшая от тумана прядь волос упала на лицо, и она отбросила ее через плечо.

Вдруг совершенно неожиданно ее охватил страх, и она застыла на месте. Сердце у нее замерло.

Она не понимала, откуда исходит этот страх. Heсколько мгновений она была не в состоянии оглянуться, чтобы установить его источник, а когда все же повернула голову, то увидела лишь туман, деревья да склон холма и.., широкую кровоточащую рану на своем предплечье.

Она тупо уставилась на рану, словно это была не ее, а чужая рука. И даже не сразу почувствовала боль. Она оглянулась на ствол дерева за спиной, но, очевидно, плохо соображала, потому что не сразу заметила пулю, глубоко вошедшую в ствол дерева. Взглянув на пулю, она перевела взгляд на рану, кровь из которой капала прямо на юбку.

Ее охватила паника, и, не разбирая дороги, она бросилась вниз с холма, громко крича от ужаса, хотя сама не подозревала, что кричит. Ее гнал страх.

Увидев ее, лакей в холле застыл с раскрытым ртом, но ему не пришлось ничего предпринимать. По лестнице уже торопливо спускался Люк. Он бросился к Эмили, и она повисла на нем, цепляясь руками.

– Полно, полно, успокойся. – Он взял ее за подбородок и поддержал голову, чтобы она понимала то, что он говорит. – Что ты сделала со своей рукой? Она, кажется, сильно кровоточит. Успокойся, Эмили. Я провожу тебя в твою комнату, и мы позаботимся о твоей руке.

Но она снова вцепилась в него, а потом почувствовала, что кто-то обнял ее сзади за плечи, и вскрикнула, не слыша своего крика.

– Она где-то сильно поранила руку, – проговорил Люк. – И что-то ее сильно напугало. У нее шок.

Одна рука стоявшего за ней человека скользнула по спине и подхватила ее под колени, другая обняла за плечи.

Эшли взял ее на руки.

– Постарайся не вырываться из рук, любимая, – сказал он, – иначе я могу уронить тебя. Люк, не позовешь Анну в комнату Эмили? Мы должны решить, нужна ли помощь врача. Успокойся, любимая.

Она все еще стонала. Заметив озабоченное лицо майора Каннингема, она спрятала свое лицо на груди Эшли.

Эшли писал письма у себя в кабинете. Когда он услышал крик, перо его забрызгало страницу чернильными кляксами. Звук леденил душу и напоминал скорее не крик женщины, а вой животного, страдающего от боли. Однако он, еще до того как выбежал в холл, знал, что это голос Эмми.

– Тише, тише, любимая, – приговаривал он, неся ее вверх по лестнице. Его обогнал Люк, который, видимо, торопился привести Анну. Но в этом не было необходимости, потому что она уже бежала им навстречу с верхнего этажа.

– Боже милосердный! – воскликнула она. – Что произошло? Эмми! Что она сделала?

– Она поранила руку, – сказал Люк, – и находится в глубоком шоке. – Он поспешил вперед, чтобы открыть перед ними дверь комнаты Эмили.

Эшли положил ее на кровать, но она снова застонала и вцепилась в него.

– Успокойся, любимая. – Не обращая внимания на брата и Анну, Эшли улегся рядом с Эмили, обнял ее и стал укачивать, что-то приговаривая.

– Эмми, – спросила Анна дрожащим голосом, – что случилось?

Люк велел горничной принести теплой воды, салфетки, обезболивающую мазь и бинты. Как и следовало ожидать, голос его звучал уверенно и спокойно.

Взглянув на руку, сжимающую лацкан его камзола, Эшли заметил, что рана глубокая, с рваными краями. Она все еще кровоточила. Наверное, ей очень больно, подумал он. Однако она, должно быть, не ощущает боли из-за шока.

Он решительно взял ее за подбородок и повернул к себе.

– Эмми, – произнес он. Глаза ее были плотно закрыты. Он поцеловал каждый глаз по очереди, потом поцеловал в губы. – Эмми.

В ее глазах, когда она открыла их, застыл ужас. О Господи, подумал Эшли. Сегодня утром, выглянув в окно, он решил, что плохая погода удержит ее дома. И его не было с ней, когда что-то произошло. – – Тише, любовь моя, – сказал он. – Я никому не дам тебя в обиду. – Почему, подумал он, ему никогда не удается защитить своих женщин?

Она наконец перестала стонать, взглянула на Эшли, потом посмотрела из-за его плеча на свою сестру и Люка.

– Эмми, – проговорила Анна, – о, Эмми, что произошло?

Эшли осторожно высвободился из рук Эмили и остановился в ожидании у кровати. Но истерика не возобновилась. Ее лицо и губы были белы как мел. Когда Анна, расстелив полотенце, уложила на него руку сестры, Эмили поморщилась, но не застонала.

– Рана выглядит страшнее, чем есть на самом деле, – сказал Люк. – Когда мы промоем ее, дорогая, ты сама увидишь, что это не смертельная рана.

Анна осторожно промывала влажной салфеткой рваные края раны.

– Эмми, – спросил Эшли, встретившись с ней взглядом, – ты упала?

Она отрицательно покачала головой.

– Ты оцарапалась? – спросил он. – О дерево? О камень? О стену дома?

Он вдруг подумал, что обычная царапина, пусть даже очень глубокая и вызвавшая сильное кровотечение, никогда не привела бы ее в состояние такого страшного шока.

Только не Эмми.

– Что произошло? – продолжал он. – Ты можешь сказать мне?

Она долго смотрела на него. Потом подняла здоровую руку и, сложив пальцы так, что можно было безошибочно узнать изображение пистолета, нацелила его на противоположное окно.

– Ну и дела, черт возьми! – пробормотал Люк.

– Кто-то стрелял в тебя?

– воскликнул Эшли, побелев как полотно. – Ты видела его, Эмми?

Она покачала головой.

Она не могла слышать выстрел. В таком случае откуда она знает? – подумал Эшли.

– Откуда ты знаешь? – спросил он, заметив, что Анна, оторвавшись от работы, тоже подняла глаза на сестру.

Эмили изображала знаками что-то большое у себя за спиной.

– Дерево? – уточнил он.

Да, дерево. И что-то маленькое и круглое в дереве. Она изобразила это с помощью пальцев.

– Пуля, – тихо произнес Люк. Но она на него не смотрела.

– Пуля? – спросил Эшли.

Да, пуля, попавшая в ствол дерева позади нее. Она прорезала длинную рану в ее руке и чуть не попала в сердце – рана была на левой руке. Кто-то стрелял в Эмми и промахнулся всего на несколько дюймов.

– Но ты ничего не видела? Ни до, ни после того, как это произошло?

– Нет. – Она поморщилась.

Анна, обливаясь слезами, продолжала промывать рану.

Люк сжал ее плечо и потянулся за обезболивающей мазью.

– Отодвинься, дорогая, – сказал он. – Я сам все закончу и перевяжу рану. Думаю, не помешает дать ей немного лауданума.

– Эмми, – проговорил Эшли, – нам нужно знать, что испугало тебя два дня назад. Нам нужно знать, кто хочет причинить тебе зло.

Кто мог хотеть причинить зло Эмми? – спрашивал себя Эшли. Верни? Но зачем? Неужели все-таки Верни убил Грегори Керси? На тех же холмах? Из того же оружия? Но почему Эмми?

Она закрыла глаза и закусила нижнюю губу, отдав себя в распоряжение Люка, который, щедро смазав мазью руку, теперь бинтовал ее.

– Думаю, услуги врача не потребуются, – заметил он. – Надеюсь, после сна шок у нее пройдет. А с расспросами придется подождать, Эш.

Эшли присел на краешек кровати и взял в ладони здоровую руку Эмили. Она открыла глаза и посмотрела на него.

– Тебе больно? – спросил он. – Я скажу, чтобы принесли лауданум. – Она покачала головой. – Но ты останешься в постели и поспишь?

Она кивнула и пожала его руку.

– Ты не должна бояться, – сказал он. – Я позабочусь о том, чтобы с тобой день и ночь кто-нибудь находился.

Пришлю служанку посидеть с тобой.

Он с радостью остался бы с ней сам, но приходилось соблюдать приличия. Интересно, что подумали Люк и Анна, когда он улегся на кровать рядом с Эмми после того как принес ее сюда? И называл ее любимой? Нет, ради Эмми он должен постараться не вызывать у них подозрения. Ведь она снова может отказаться выйти за него замуж.

– Анна останется с тобой, – продолжал Эшли. – Мы с Люком будем дома, и, полагаю, Родерик тоже. Он, наверное, с нетерпением ждет, когда ему расскажут о том, что случилось. Он человек военный и знает, как защитить людей в случае опасности. Кроме того, в доме множество слуг. Так что ты в полной безопасности. Ты этому веришь?

Скажи она сейчас, что не верит, он остался бы с ней, презрев всякие приличия.

Она кивнула.

– Попытайся заснуть, – добавил он, поднося к губам ее руку. – А потом мы поговорим и разберемся во всем, что здесь происходит. Я сделаю все, чтобы тебе никогда больше не пришлось испытать чувство страха, – пообещал он, подумав при этом, что дает, возможно, несколько опрометчивое обещание. – Клянусь тебе, маленький олененок. Клянусь честью.

Она улыбнулась слабой улыбкой впервые с тех пор, как он принес ее на руках сюда, и закрыла глаза.

Люк ждал его у раскрытой двери, которую плотно закрыл за собой, когда оба вышли из комнаты. По коридору, в который выходила дверь комнаты Эмили, ходил встревоженный Родерик Каннингем.