Мелодия огня и ветра. Том 1

Глава 10.1 Большой пир огня

Редаут — самое восточное из княжеств — имел уникальный характер. Шестьсот лет назад он был империей, которая покрывала почти весь континент. Но ход истории перекроил карту, и теперь бывшие провинции являлись самостоятельными княжествами с равноправными князьями во главе. Однако хоть Редаут ныне — лишь одно из княжеств, его правители продолжают зваться императорами, а их дети — принцами и принцессами. Это не давало им преимуществ в статусе перед князьями и имело значение только внутри самого Редаута.

Редаут знали как страну вулканов и музыкантов огня. Его горы имели красноватый оттенок, а восточный ветер был горячим и часто приносил пепел из дальних земель, где ещё сохранялись действующие вулканы. Обширные владения включали в себя как плодородные земли с полями и изумрудными лесами, так и засушливые районы с голыми скалами.

Торговцы любили заходить на восток, чтобы привезти оттуда самые лучшие лимоны, апельсины, груши, виноград, вишню и пряные травы. А самые любопытствующие путешественники могли прийти в столицу и издалека среди красной пустоши увидеть Обсидиановый дворец — высокое чёрное строение, созданное ещё в те времена, когда Редаут был могучей империей.

Обсидиановый дворец был старше нынешней столицы — Аматэ. Во времена империи главным был иной город — огромный и процветающий, чьи стены венчали башни из мрамора. Вокруг цвели поля ликорисов, шумели рощи красных клёнов и золотилась на солнце река. Когда империя раскололась, Редаут надолго увяз в войне, особенно с мятежным княжеством Шуйфен, чьи границы врезались глубоко на восток и подбирались к столице.

И по сей день больше всего войн происходит между ними двумя, но тогда Шуйфен ещё был слаб и грозил утратить едва обретённую независимость. Однако новое княжество спасли сами силы мироздания. Дремлющий вулкан пробудился, а занятые войной заклинатели огня и император упустили момент, когда жидкое пламя подобралось к их столице и стёрло с лица земли процветающий город, а его останки накрыло белёсым пеплом.

Один только Обсидиановый дворец уцелел, поскольку стоял в стороне от города. И с тех пор вокруг него красноватая пустошь, словно ожог самой земли. И хотя ныне склоны гор поросли лесами, а внутри вулкана возникло кристально голубое озеро, на этих землях больше не сеяли урожай и не строили городов, будто тень смерти по сей день над ними. Новая столица возникла позже, в стороне от прежней, но была лишь блёклой тенью своей предшественницы, под стать новому княжеству — осколку былой империи.

Но Обсидиановый дворец, словно непоколебимый остов прежних времён, до сих пор служил домом всем императорам Редаута.

Сейчас там жил и правил император Рэйтан, который прославился двумя делами. Первое: он умел играть на множестве музыкальных инструментов, был талантливым заклинателем огня и, по слухам, мог призвать пламя даже щелчком пальцев. Второе: он никогда не был женат, но имел тридцать признанных детей — восемнадцать принцев и двенадцать принцесс.

Жители Редаута знали, что и первое, и второе — правда. Сам Рэйтан был единственным законным сыном прошлого императора. У него не было ни братьев, ни сестёр, несмотря на любвеобильность отца. Говорят, так хотел сам император, чтобы исключить после смерти борьбу за трон.

Почему Рэйтан после восшествия на престол поступил наоборот, никто не знал. Однако уже в первый год правления он объявил, что в Редауте не будет императрицы, и никакие влиятельные семьи не будут посягать на власть через своих дочерей.

Но продолжать свой род Рэйтан не отказывался, а потому призвал во дворец только тех девушек, что были согласны на два условия. Первое: они проведут с императором всего одну ночь и больше никогда его не увидят. Говорят, так Рэйтан исключил любое влияние на себя и долгоиграющие планы жаждущих власти семей. Если за эту ночь девушка не беременела, то уходила из дворца ни с чем. Если ей удавалось зачать, то она оставалась там до родов. И второе условие: после родов она оставляла ребёнка императорскому дому, а сама получала богатое приданое и выходила замуж где-нибудь подальше от столицы.

Уважаемые семьи, конечно, не соглашались с таким раскладом и считали, что императору с подобными условиями не видать ни богатых любовниц, ни детей. Но Рэйтан задумал хитрость и объявил, что происхождение и богатство потенциальной матери императорских детей не имеет значения. С тех пор в Обсидиановый дворец устремились девушки из простых семей, дочери обедневших торговцев и просто те, кто хотел попытать свою удачу на богатое приданое. Конечно, их проверяли на непорочность и здоровье, самых безобразных отсылали прочь, и дворец долгие годы был полон красавиц всех сословий, а потом и детей.

Рэйтана не волновало, кто рождался. Он не занимался детьми и, говорят, в лицо и по имени знал примерно первых семерых-восьмерых. Остальные существовали по принципу «просто есть». Император строго следил лишь за соблюдением своих двух правил. Если девушка пыталась их нарушить, её казнили. Говорят, так умерла мать одного из принцев, когда хотела оставить себе новорождённого сына.

Без матерей дети росли сами по себе. Старших некоторое время воспитывали кормилицы. Младших — старшие. Всем давали образование, мальчиков обучали музыке огня. Но в целом принцы и принцессы были предоставлены сами себе и занимались, чем хотели — лишь бы не мешали и не позорили имя рода. Так в Обсидиановом дворце вырос целый цветник личностей с самыми разными характерами.

Никто из императорских детей никогда не видел свою мать. Жизнь и имя — единственные дары, которые они получали от той, кто в других обстоятельствах стал бы им самым родным человеком на свете. И то матери дозволялось дать имя ребёнку лишь потому, что император не желал заниматься этим сам. Говорят, он даже не знал точно, сколько у него детей.

Рэйтана волновали совсем другие дела. Он совершенствовался как заклинатель сам и нанимал на службу способных музыкантов огня. Другие стихии в императорской семье и при дворе запрещались испокон веков. «В стране вулканов правит огонь» — это всегда было незыблемым правилом.

Если какой-либо придворный заклинал другую стихию, и об этом становилось известно, его отлучали от двора и выселяли из столицы. Но даже это было милосердно, как если бы музыкант иной стихии появился в императорской семье. Такого на усмотрение правителя либо казнили, либо держали в заточении до конца дней, либо с позором изгоняли из семьи, вычеркнув его имя из семейного древа.

Всё потому, что в императорской семье блюли «чистоту стихии» так же свято, как чистоту крови, и горе принцу или принцессе, что посмеет нарушить негласный закон.

К другим своим подданным императоры Редаута не предъявляли столь строгих требований, и музыкантов других стихий можно встретить в княжестве, пусть и редко. Обычно это были самоучки, так как попасть в школу музыкантов в другом княжестве не так просто.

Школы требовали от потенциального ученика или богатого покровителя, или рекомендацию от уважаемого в этой школе человека, или деньги на взятку, чтобы такую рекомендацию добыть. Таким образом бедняки, даже если в их семье рождался талантливый музыкант, не могли отправить ребёнка на обучение, и он без наставников добивался на поприще заклинательства весьма скромных успехов. Таких называли бродячими музыкантами.

Школы огня Редаута, в отличие от других княжеств, последние два поколения принимали всех, кто демонстрировал хоть какие-то способности к заклинанию огня, независимо от достатка. Особенно почётным считалось получить приглашение в столичную школу, где из учеников делали мастеров пламени, пригодных для службы императору. Говорят, обучение там не обходилось без травм и ожогов, а потому в качестве формы ученики носили закрытую одежду, чтобы скрывать свои ошибки. И всё же с годами такая неизбирательность давала свои плоды — по сравнению с другими княжествами, магическая мощь Редаута была неисчислимо больше.

Страна вулканов и музыкантов огня.

Прибыв в столицу, Лань сразу заметила: что-то не так.

— Почему тут так много людей? Куда все идут?

— Так во дворце пир намечается. Вот все и идут за бесплатной едой, вдруг что перепадёт, — ответила Сона.

В дни больших праздников на улице столицы всегда ставили котлы с супом и раскладывали на столах фруктовые пироги и запечённые овощи. Все желающие могли прийти и поесть, и поток бедняков, которые ни разу в жизни не видели таких блюд, устремлялись в город, чтобы отхватить кусочек. Вот только еда заканчивалась быстрее, чем голодные, а потому драка за еду часто грозила превратиться в побоище.

Сона помнила, как мать впервые взяла её на такой праздник, наказав во что бы то ни стало держаться за её юбку. Когда девочку вели через толпу, а большие взрослые тяжело ударяли своими боками, Сона держалась своей маленькой ладошкой за маму изо всех сил. Она уже чуяла впереди запах свежей выпечки, и у неё текли слюнки.

Но чем ближе становился вожделенный аромат, тем плотнее обступала толпа. Сону прижали со всех сторон так, что стало больно. Она заплакала, но услышала над головой ласковое: «Потерпи, уже скоро». И на миг успокоилась, как вдруг впереди кто-то вскрикнул. Началось беспорядочное движение, бормотание, толкотня. Люди стали кричать всё громче, пихаться всё сильнее. Толпа то валилась вперёд, то резко отходила назад, кто-то падал в грязь, кто-то размахивал кулаками.

Сона в тот момент уже не понимала, где находится. Помнила только, что во что бы то ни стало должна держаться за юбку. И она держалась. Запомнила её красный цвет, каждый стежок и заплатку. Но внезапно её ударили по голове локтем и толкнули назад, маленькие руки не удержались и выпустили спасительную ткань. Сону бросало то в одну сторону, то в другую, как в штормящем море. В какой-то момент она оказалась на земле и свернулась калачиком. Кто-то об неё споткнулся и выругался.

Спустя долгое время, когда всё вокруг стихло, Сона открыла глаза. Кровавый закат золотил дорогу. Впереди валялись перевёрнутые столы с едой, а вокруг сидели и лежали люди. Кто-то держался за раны, другие ползали на четвереньках и пытались достать из грязи заветный кусочек съестного. Третьи выкрикивали имена и переворачивали тела.

Сона тоже звала. Размазывая по грязному лицу слёзы, искала глазами красную юбку с тёмными заплатками. И нашла. Край ткани вместе с сжатой в кулак ладонью выглядывал из-под двух тел. Сона пыталась их сдвинуть, но не смогла. Только бессильно пыхтела и плакала. В конце концов она без сил опустилась рядом с матерью и взяла её за руку. А когда разжала её пальцы, обнаружила в ладони кусочек свежего хлеба.

Сона, не помня себя от голода, тут же его съела. Но с солёными слезами и болью в груди на вкус он казался как пепел.

— Какой ужас, — услышала она тогда голос, полный скорби и сочувствия. — Как такое могло случиться?

— Шестая госпожа, будьте осторожны. Здесь всё ещё может быть опасно.

Вдруг тень накрыла Сону. Она обернулась и увидела белокурые волнистые волосы и протянутую белую ладонь.

— А мне с пира что-нибудь перепадёт? — выдернул её из воспоминаний весёлый голос Лань. — Я скучала по местным булочкам. В Долине они как будто из песка сделаны, хоть выплёвывай!

Сона посмотрела на Лань нечитаемым взглядом, но сказала только:

— Вам перепадёт нечто более серьёзное и несъедобное, если опоздаете.

— Ай, да помню я. Бежим!

С каждым шагом Обсидиановый дворец рос перед ними чёрной громадой и казался высокой природной скалой. И только подойдя ближе, можно было разглядеть выдолбленные ступени, колонны, окна, балкончики и перила.

Лань вприпрыжку пересекла круглую площадь из серого камня, в центре которой стоял обсидиановый гномон. Тень указывала, что близок вечерний час. Поодаль в больших чашах горели огни. Боковая дверь была по обыкновению открыта, и Лань с размаху её распахнула и влетела внутрь. Близость дома подстёгивала её бежать со скоростью ветра даже без музыки.

По пути она встретила нескольких людей, которые с удивлением обернулись на неё, но Лань даже не замедлила ход. Пыль дорожных сапог оседала на гладких начищенных полах, занавески взлетали от быстрого бега, ковровые дорожки сминались от скользящих шагов. Лань стрелой промчалась мимо служанки, которая от этого едва не уронила поднос, и остановилась только в просторном зале с множеством дверей.

Высокие стены были увешаны огромными зеркалами, и возле них, оглядывая себя со всех сторон, крутился мальчик лет семи. Он поворачивал узорный пояс то узлом прямо, то вбок. Маленькие глаза-угольки придирчиво оценивали внешний вид. По-детски пухлые пальцы то и дело проверяли, крепко ли привязан к поясу рожок, а лицо выражало серьёзность маленького взрослого.

— Эмин? — позвала Лань.

— Сестра! — обрадовался мальчик и бросился в объятия, маленькие руки крепко обвились вокруг её талии.

Лань прижала брата к себе и поцеловала в макушку. Наобнимавшись, она взяла его подмышки и покрутила. Они называли эту игру «Вертушка».

— Эмин, как ты вырос! И потяжелел!

Под их дружный смех раздался ещё один голос.

— Конечно, вырос. Тебя не было почти полтора года.

На Лань смотрела стройная и высокая, как осенний тополь, молодая женщина с золотыми волнистыми волосами. Её плотно сжатые губы напоминали два коралловых лепестка, брови выгнулись ровными дугами, под веером пушистых ресниц сияли лучистые глаза. Она старалась сохранить строгий вид, но рвущаяся на лицо улыбка выдавала искреннюю радость.

— Виета!

Лань опустила брата, и теперь уже сама бросилась в объятия своего самого дорогого человека. Виета мягко её обняла и уже не стеснялась своей радости. Улыбка расцвела на её лице подобно тёплой весне.

— Да ты и сама выросла. Вы только на неё поглядите: прямо мастер бродячий музыкант, — сказала она.

— Ах, это, — Лань смахнула пыль со своей дорожной одежды и отряхнула Виету.

Та была одета в изысканное бело-золотое платье, а волосы убраны в сложную причёску, напоминающую диадему. На брате тоже был парадный наряд.

— Виета, что случилось? Сона ничего толком не объяснила. Как отец мог меня позвать? Да отсутствуй я хоть пять лет, никто бы ничего не заметил!

— Никто и не заметил. Но два месяца назад император объявил, что устроит пир, где принцы должны показать мастерство музыкантов. И явиться обязан весь двор — и ты тоже. Я уж думала, ты не успеешь.

— Два месяца? Сона, почему ты шла так долго?

Сона при этих словам попятилась назад и опустила глаза.

— Простите, госпожа. В пути я повредила ногу. Пришлось остановиться и долго её лечить.

— Вот как? Но сейчас-то всё порядке? — наклонила голову Лань.

— В порядке.

— Хорошо. Так когда пир?

— Сейчас! Все уже собираются. Вот-вот начнётся приветствие императора. Поэтому приводи себя в порядок и бегом на площадь.

Лань как будто уже не слушала и играла с Эмином в ладошки.

— Сона, помоги ей, — страдальчески вздохнула Виета.

— Да, госпожа.

Сона схватила Лань за руку и бесцеремонно потащила в комнату.

— А которая площадь? Перед дворцом? — крикнула Лань, высовываясь уже из-за двери.

— Нет, которая за западной стеной.

— А, Площадь Трёхсот Дребеденей.

— Ступеней!

На этих словах Лань окончательно втащили в комнату и закрыли дверь. Внутри загремели вёдра и заплескалась вода. Виета снисходительно улыбнулась. Вырасти-то Лань выросла, но осталась всё таким же весёлым и непосредственным ребёнком.

Будучи на восемь лет старше, Виета практически вырастила Лань вместо матери. Они вдвоём и Эмин держались друг за друга как семья. С остальными братьями и сёстрами отношения были разные — от безразличия и формальной вежливости до неприкрытой неприязни и соперничества. Все они жили, как могли.

Снаружи послышалась труба, оглашая скорое начало церемонии.