Меморанда

11

Когда я проснулся утром, Анотины уже не было. Одежду свою я обнаружил в лаборатории, где и оставил ее вчера. Натягивая штаны, я опасливо поглядывал на электрический стул, содрогаясь при воспоминании о вчерашней боли.

Здесь, как и в лаборатории Белоу, по периметру стояли выстроенные в одну линию длинные столы. Да и вообще эта комната казалась уменьшенной копией той, что осталась в руинах Отличного Города. В полном соответствии с оригиналом на столах громоздились загадочного вида приспособления со змеевидными проводками и игольчатыми отростками. Среди этой коллекции диковинной машинерии тут и там попадались зеркала, свечи, склянки с порошками и огромные банки с разноцветными растворами. При мысли о том, какими адскими способами все это можно использовать, ноги сами понесли меня прочь и привели в столовую.

Там, как я и подозревал, меня уже ждал завтрак: яичница, сосиски и – о чудо! – чашка дымящегося озноба. Пару минут назад, когда я проходил мимо, всего этого великолепия здесь не было. Я даже улыбнулся от удовольствия – очень уж вкусно все это выглядело и пахло. Стоило мне пригубить озноба, как на меня нахлынула ностальгия – как прошлой ночью, когда я отведал «Сладости розовых лепестков». Уплетая сосиски, я вдруг вспомнил, что именно эти яства снились мне сегодня. Это открытие таило в себе немало любопытных выводов, но мне было не до размышлений: я ел. Как и прежде – не ради утоления голода, а единственно повинуясь загадочному чувству долга.

Расправившись с завтраком, я отодвинул тарелку и слизнул последнюю каплю озноба. Напиток вызвал обычный прилив энергии, на которую я привык полагаться еще будучи верным рабом государства, а забытый вкус разбудил тягу к курению. Решив, что надо будет при случае позаимствовать сигарету у Нанли, я стал обдумывать, как это поизящнее сделать, как вдруг осознал, что без толку трачу драгоценное время. Я не без труда припомнил лица моих соседей по Вено и то ужасное положение, в котором они очутились. «Не забывай», – наказал я себе.

Я вернулся в лабораторию. Осматривая выстроившиеся в ряд столы, я гадал, какие математические формулы, философские тайны и щемящие воспоминания хранятся в душах лежащих передо мною предметов.

– Может, вот это и есть химический состав вакцины… – пробормотал я, осторожно дотрагиваясь до золотой вилки с тремя зубцами и короной на черенке. Потом мое внимание привлек стального цвета шар с кулак величиной, что покоился на небольшом постаменте. Взяв сферу в руки, я обнаружил, что, несмотря на массивный вид, она легче бумаги. В качестве объекта изучения шар годился не хуже любого другого предмета, а потому я взял его с собой.

Проходя мимо столовой, я заглянул туда. Посуда уже исчезла. На столе не было ничего, кроме ослепительного солнечного света. Вернувшись в спальню, я, скрестив ноги, уселся на коврик и поднес сияющий шар к глазам. В гладкой поверхности искаженно отразилась моя физиономия с огромным расплывшимся носом.

Я изо всех сил старался направить взгляд сквозь собственное отражение, словно надеялся разглядеть за ним ключ к разгадке истинной сущности предмета. Однако, сколько я ни таращился, так ничего и не увидел, кроме своих зрачков да отраженных в них стальных шариков – каждый с уменьшенной копией моего лица. Обладай мои глаза зоркостью микроскопа, можно было бы исследовать этот оптический фокус до бесконечности. Зрелище было завораживающее: даже убедившись в бесполезности этого метода, я долго еще продолжал пялиться в одну точку, пока глаза не стали разъезжаться в стороны, а голова не заныла от напряжения.

Следующей гениальной идеей было поднести шар к уху. Закрыв глаза, я напряг слух с таким тщанием, с каким не вслушивался даже в слабый пульс новорожденного. Меня окружали мириады звуков острова: шум ветра и рокот далекого океана, щебет мнемонических пташек в лесу… Потом эти звуки уступили место биению крови в висках. Концентрация достигла такой степени, что я слышал все – кроме шара. Тот, казалось, был отлит из абсолютной тишины.

Я потер его ладонями, покатал между ними и поводил вокруг лица. Даже водрузил его на голову в надежде, что символическое значение просочится сквозь череп в результате разницы в давлениях или чего-нибудь в этом роде. Время от времени в мозгу возникали какие-то образы – то мне виделся черный пес Вуд, то хрустальная колонна Верхнего яруса, – но ни одна из этих картин не внушала мне доверия. Вспомнив о Мисриксе, я с тоской спросил себя, суждено ли мне когда-нибудь покинуть мир памяти Белоу.

Я провозился с этим шаром часа полтора: катал и бросал, кричал на него и шептал, постукивал по нему пальцами и бил им себя по лбу. В конце концов терпение мое исчерпалось, и я с размаху запустил им, как мячиком, в стену. Даже это не помогло вытрясти из него истинную сущность. Шар с глухим стуком отскочил от гладкой штукатурки, упал на пол и подкатился ко мне.

Чтобы унять раздражение, я встал и хорошенько потянулся. Затем, решив немного освежиться, подошел к окну, откуда открывался чудесный вид на зеленую лужайку и темную границу леса. Так я стоял некоторое время, любуясь мирным пейзажем. Это зрелище и впрямь успокоило меня, а когда я наконец очнулся от гипнотической безмятежности панорамы, то присел за столик у окна.

«Ну же, Клэй, – уговаривал я себя, – ты должен…» Закончить мысль мне не удалось, так как на столе внезапно материализовалась пачка «Сто к одному» – моих любимых сигарет эпохи процветания Отличного Города. Рядом обнаружились коробок спичек и пепельница. Рука непроизвольно потянулась за сигаретами, и я взял пачку. Зеленый картон упаковки украшала традиционная эмблема – красное колесо фортуны. На обороте, как и полагалось, была изображена Госпожа Удача с повязкой на глазах, револьвером в правой руке и цветком – в левой.

Привычным жестом я вскрыл пачку, вытащил сигарету и закурил. Первый же глоток дыма принес ни с чем не сравнимое наслаждение. Наконец-то я мог как следует сосредоточиться. Стряхнув пепел, я вернулся к созерцанию шара. Теперь, когда он уже не маячил перед глазами, мысли мои несколько отклонились в сторону и в конечном счете сложились в весьма стройную теорию, которая объясняла внезапную материализацию пищи и сигарет.

И то и другое, очевидно, являлось вещами второстепенными. Мнемонический мир был достаточно правдоподобен в том, что касалось важных деталей, однако все предусмотреть невозможно, и предметы незначительные сотворились, так сказать, спонтанно. Как только реальность Меморанды обнаруживала в чем-либо нужду, память просто восполняла пробелы. Пища, сигареты, да и алкоголь, наверное, – все это было не важно. Потому-то и ел я вовсе не из-за того, что чувствовал голод. Только теперь, кстати, я заметил, что с момента появления на острове я ни разу не ходил в туалет. Здесь наверняка и не было предусмотрено отхожих мест – к чему они, если позывов в этом направлении все равно не чувствуешь? В этом мире было немало твердых правил и четко установленных границ. Боль, а возможно, и смерть входили в их число. Но существовала и обширная область «автономии», где память создавала предметы по мере необходимости.

Докуривая вторую сигарету, я стал тихонько хихикать над своими неуклюжими попытками пробиться сквозь скорлупу символики. Пока я пускал клубы дыма, мною начало овладевать неописуемо сильное желание. Воткнув сигарету в пепельницу, я встал со стула и подошел к сверкающему символу разочарования. Потом занес ногу повыше и с размаху ударил по проклятой штуковине пяткой – со всей силой, на какую только был способен. Как ни странно, шар треснул в трех местах, лопнул и превратился в плоский сморщенный диск стального цвета. Отступив на шаг назад, я оценил результаты своих трудов. Что ж, акт вандализма принес некоторое удовлетворение, но не сделал меня умнее.

– Что ты делаешь, Клэй? – раздался у меня за спиной изумленный голос Анотины.

Я вздрогнул от неожиданности и оглянулся: она с озадаченным лицом стояла в дверном проеме.

– Ищу момент, – ответил я с виноватой улыбкой. Она укоризненно покачала головой:

– Предоставь эксперименты мне.

Я кивнул и отвел глаза, смущенный воспоминанием о том, как пялился на нее ночью.

– Идем, пора за работу, – позвала Анотина. Вообразите мое облегчение, когда, вместо того чтобы направиться прямо по коридору, в лабораторию, она свернула в сторону и вышла на открытый воздух. Я поспешил за ней.

Анотина шагала быстро, увлекая меня вверх и вниз по ступеням, через просторные террасы и лабиринты извилистых аллей, увитых цветущим виноградом. Я впервые очутился здесь при дневном свете и только теперь смог оценить замысловатую прелесть мнемонического городка.

Анотина дожидалась меня на верхней площадке короткой лесенки. Сегодня она была в свободном белом платье из легкого муслина, не представлявшего преграды ни для утреннего бриза, ни для моих нескромных взглядов. Убранные назад роскошные темные волосы были заплетены в причудливую косу.

Когда я догнал ее, она спросила:

– Что, вчера пришлось нелегко?

Я подумал, что Анотина намекает на мой бессонный час ночью, но тут же одернул себя, сообразив, что она говорит о своих опытах.

– Простите, что не смог вам помочь, – смущенно пробормотал я.

– Когда я сняла тебя со стула, мне казалось, ты вот-вот испустишь дух, – продолжала Анотина. – Ни у одного экземпляра не было такой жуткой реакции.

– Странно, – искренне удивился я.

Она двинулась дальше, и я догадался, что мы направляемся к лужайке между лесом и террасами городка.

– В тебе есть что-то совершенно особенное, – произнесла Анотина после долгого молчания. – Ты больше похож на меня и моих коллег, чем на те экземпляры, что нам присылали прежде. Не могу сформулировать точнее, но у тебя есть что-то вроде ауры. Как будто ты чувствуешь по-настоящему.

– Так и есть, – признался я.

– Вчера я легла с тобой рядом – на всякий случай, чтобы следить за пульсом и дыханием, – и решила, что снова испытывать тебя стулом было бы жестоко. Меня ведь интересует миг жизни, а не смерти.

Я не удержался от улыбки.

– И потом ты мне приснился, – продолжала Анотина. – А ведь я никогда прежде не видела снов! Вот доктор Адман, сколько я его знаю, все твердит про свою теорию снов. Разумеется, общее представление я о ней составила, но обоснованность его постулатов всегда казалась мне сомнительной, поскольку у меня просто не было подобного опыта. Такого страшного опыта…

Анотина надолго замолчала. Добравшись до леса, мы двинулись вглубь по натоптанной тропке. Теперь я заметил то, чего в первую ночь не разглядел в темноте. Листья, укрывавшие землю и медленно кружившиеся в воздухе, вовсе не были сухими и бурыми вестниками осени. Они опадали с ветвей в пышной зелени лета.

Я остановился, чтобы полюбоваться листопадом, и, изловчившись, поймал один листик.

– Это началось на прошлой неделе, – сообщила наблюдавшая за моими прыжками Анотина. – С островом что-то неладно.

– Нанли говорит, он разрушается, – вставил я.

– Я предпочитаю об этом не думать, – бросила она и двинулась дальше.

– Расскажите, что вам снилось, – попросил я.

– Я видела, как ты сражаешься с чудовищем, – задумчиво ответила она. – Ты боролся за свою жизнь. Мучительное зрелище…

– А что за чудовище? – уточнил я.

– Рогатая тварь с огромными крыльями и острыми клыками. Точь-в-точь как та, что являлась на Меморанду несколько лет назад.

– Так он был здесь на самом деле?

– Еще бы! До чего омерзительное создание… – Анотина зябко повела плечами. – Однажды днем оно вынырнуло прямо из облаков. Все, конечно, перепугались, Нанли с Брисденом стали швырять в него камнями. Даже Вызнайка не осталась в стороне: летала вокруг и кусала его.

– И что же было дальше?

– Нам удалось его прогнать, но сколько дней после этого мы жили в страхе!

– А я? Я победил в вашем сне? – полюбопытствовал я.

– По-моему, проиграл, – еле слышно отвечала Анотина.

Заметив, что пережитое ее угнетает, я оставил дальнейшие расспросы. Тем временем дорожка вильнула за поворот, и мы вышли к зеленой поляне у кромки острова. Здесь нас уже дожидался доктор Адман, в черном костюме и шляпе. Он глядел куда-то вверх, словно изучал тонкие облака, медленно плывущие под солнцем. Правая рука доктора машинально оглаживала бороду, а в левой был зажат кожаный мешочек такого же траурного цвета, что и все его облачение.

Позади доктора возвышалось громадное деревянное сооружение – что-то вроде древней катапульты с массивным маховиком и намотанным на него канатом. Лично у меня вся эта конструкция вызывала стойкие ассоциации с гигантским спиннингом. Канат был пропущен сквозь металлические кольца, закрепленные один за другим на толстой балке, что вздымалась под углом вверх и выступала за край обрыва. На конце балки имелся шкив, через который проходил вышеупомянутый канат, а на его конце болталась плетеная корзина, похожая на гондолу воздушного шара и достаточно просторная, чтобы там могла свободно поместиться лошадь. С противоположной стороны махины имелась изогнутая рукоятка, соединенная с зубчатой передачей.

– Добрый день, – приветствовал нас Адман.

– Вы готовы, доктор? – спросила Анотина.

– Вопрос в том, – возразил Адман, – готов ли мистер Клэй.

Я почувствовал, как к горлу подступает тошнота.

– Еще один эксперимент? – слабым голосом спросил я.

Анотина рассмеялась.

– Ничего страшного, Клэй, – успокоил меня доктор.

– И без непоправимого ущерба? – уточнил я.

– Разве что для твоего самомнения.

– Не беспокойся, – сказала Анотина, – доктор всего лишь хочет, чтобы ты помог ему управиться с инструментами.

– Идем, – сказал Адман. – Анотина, вы будете крутить рычаг. Постарайтесь не сбросить нас в океан.

– Сделаю все, что в моих силах, – пообещала она.

– Ваша уверенность не может не восхищать, – буркнул доктор, направляясь к корзине, что раскачивалась в футе от края обрыва. Осторожно нагнувшись, он отворил дверцу в бортике, доходившем ему до пояса. – Прошу, Клэй, – сказал он и махнул мне, чтобы я забирался внутрь.

Я сделал робкий шаг вперед и остановился.

– Не смотри туда, – посоветовала Анотина.

– А куда мы отправляемся? – спросил я, чувствуя, как слабеют ноги.

– Вниз, конечно! – отрезал доктор. – Куда же еще?

Я закрыл глаза и попытался нащупать борт корзины. Адман тут же схватил меня за руку и втащил внутрь. Ощутив под собой шаткую, ненадежную поверхность, я услышал, как доктор тоже забрался в гондолу и закрыл за собой дверцу.

– Все в порядке, моя дорогая, – крикнул он Анотине. – Поехали!

Раздался чудовищный скрежет, сопровождаемый ритмичным постукиванием механизмов. Корзина слегка накренилась, и я уже попрощался с жизнью, решив, что сейчас выпаду вниз. Не открывая глаз, я вцепился в рукав доктора.

– Что происходит? – пробормотал я.

– Мы отправляемся смотреть сны, – ответил он.