16 декабря 1944 г. — 16 января 1945 г.
Утром 16 декабря я почувствовал, что нуждаюсь в отдыхе. Поэтому я решил полететь на моем легком самолете «Майлз» в Эйндховен, сесть на какой-нибудь площадке возле гольф-клуба и сыграть несколько лунок. В здании клуба размещался штаб военно-воздушной группы, поддерживавшей 2-ю армию, а водителем машины оперативного центра армии был Дей Риз, известный профессиональный игрок в гольф. Я хорошо знал Риза, и мы были добрыми друзьями; мы вместе прошли кампанию в пустыне. В мирной жизни он профессионально занимался гольфом в клубе Хиндхед, после войны и до переезда в Саут-Хертс он давал уроки моему сыну Дэвиду. Это был приятнейший человек. Тогда я не мог себе представить, что он станет лучшим профессиональным игроком Соединенного Королевства.
Я спросил, не сможет ли Риз встретиться со мной, когда я прилечу, и захватить с собой пару клюшек. Все получилось прекрасно, и мы начали играть. Но вскоре нашу игру прервало сообщение о том, что утром немцы атаковали фронт 1-й американской армии, и там складывается неясная ситуация. Я попрощался с Ризом и сразу вылетел в свой тактический штаб в Зонховене.
Удар пришелся главным образом на ту часть фронта 1-й армии в Арденнах, которую удерживал немногочисленный 8-й корпус под командованием Миддлтона, и в линии американской обороны образовалось большое вклинение.
Думаю, что чем меньше я буду говорить об этом сражении, тем лучше, так как, по-моему, все, что я скажу, почти обязательно будет приниматься в штыки. Все те, с кем я был связан во время сражения, уже вышли в отставку — Бредли, Ходжес, Симпсон, [326] Риджуэй, Коллинз, Джероу. Паттона нет в живых. Так что я ограничусь упоминанием о том, что казалось мне самым главным в то время.
Ситуация быстро ухудшалась, и в конце концов 12-я группа армий Бредли оказалась расколотой надвое. Его штаб находился в Люксембурге, откуда он не мог контролировать северную половину группы армий. Я, благодаря моей команде офицеров связи, имел возможность пристально наблюдать за ситуацией. И я принял меры для обеспечения безопасности правого фланга и правой части тыла 21-й группы армий независимо от хода событий.
В 10.30 утра 20 декабря Эйзенхауэр позвонил мне из своего штаба и приказал немедленно принять командование всеми американскими силами на северном фланге клина. Этим приказом под мое командование передавались две американские армии: 9-я (Симпсон), непосредственно справа от меня, и 1-я (Ходжес), справа от 9-й.
1-я армия вела отчаянные бои.
Отдав распоряжения Демпси и Крерару, прибывшим на совещание в 11.00, в поддень я отбыл в штаб 1-й армии, где приказал Симпсону дожидаться меня. Я отметил крайнюю дезорганизацию на северном фланге клина. В состав 9-й армии входили два корпуса и три дивизии; в 1-й армии насчитывалось три корпуса и пятнадцать дивизий. Ни один командующий не видел Бредли или кого-то из старших офицеров его штаба с самого начала сражения, и никаких директив относительно того, что им надлежало делать, не поступало.
Первым делом следовало рассматривать сражение на северном фланге как единое целое, чтобы обеспечить безопасность жизненно важных участков, и создать резервы для контрнаступления.
Я приступил к осуществлению этих мероприятий.
Я передал британские войска под командование 9-й армии, чтобы они сражались вместе с американцами, и возложил на эту армию заботу о части фронта 1-й армии. Я разместил британские войска в тылу 1-й и 9-й армий в качестве резервных, пока не будет создан американский резерв. Медленно, но верно мы овладевали ситуацией и наконец сумели ее стабилизировать. [327]
Бредли принял аналогичные меры в отношении 3-й армии на южном фланге.
Должен упомянуть об одной своей шутке, которая не показалась смешной в Уайтхолле. В военном министерстве, естественно, волновались, и я послал начальнику Имперского генерального штаба телеграмму с описанием всех событий и отчетом о моих действиях. Последняя фраза была такая: «На сей раз мы не можем уходить через Дюнкерк, потому что он все еще в руках у немцев».
Мою телеграмму передали премьер-министру, но эту фразу отрезали!
Можно сказать, что сражение закончилось в середине января. 14 января я направил генералу Бредли такую телеграмму:
«Мой дорогой Брэд, судя по всему, сражение на «выступе» приближается к финалу, и, когда все придет в порядок, полагаю, что Ваши армии вернутся под Ваше командование. 1. Мне хотелось бы сказать две вещи. Первое. Для меня было великой честью командовать такими великолепными войсками. Второе. Они блестяще сражались. 2. Мне было очень приятно работать с Ходжесом и Симпсоном; оба отлично сделали свое дело. Командующие корпусами 1-й армии (Джероу, Коллинз, Риджуэй) были просто великолепны; поразительно, что в одной армии собралось столько прекрасных командиров. 3. Все те, кто действовал на северном фланге выступа, хотели бы сказать о восхищении, которое вызвало у них проведение операций на южном фланге. Если бы вам не удалось выстоять у Бастони, вся ситуация могла стать чрезвычайно опасной. 4. Самые добрые пожелания Вам и генералу Паттону. Искренне Ваш, Б. Л. Монтгомери».
16 января я смог сказать, что сражение закончилось. Эйзенхауэр приказал мне вернуть 1-ю армию Бредли 17 января, тогда [328] как 9-я армия оставалась под моим командованием. 16 января я направил Эйзенхауэру телеграмму следующего содержания:
«С огромным удовольствием сообщаю Вам, что задача, которую Вы поручили мне в Арденнах, выполнена. 1-я и 3-я армии соединились в Уффализе и продвигаются на восток. Таким образом, можно сказать, что мы одержали тактическую победу на выступе. Завтра, согласно Вашему приказу, я возвращаю 1-ю армию Бредли. Хотелось бы отметить, как приятно было руководить такой великолепной армией и как прекрасно она действовала».
Я часто вспоминаю одну характерную историю того времени, связанную с генералом Хорроксом и его 30-м корпусом. Я приказал 2-й армии разместить 30-й корпус за Маасом в районе между Лувеном и Намюром. В его задачу входило противодействие попыткам немцев форсировать Маас. Я поехал к Хорроксу, чтобы убедиться, что он правильно понимает поставленную задачу. Он, как обычно, был полон энтузиазма и выдвигал грандиозные идеи: он позволит немцам перейти реку, а потом окончательно разгромит их на поле Ватерлоо, благо оно находилось недалеко! Я сказал Демпси, что Хоррокс ни под каким видом не должен пропустить немцев за реку.
Должен также отметить, что 1 января немцы нанесли мощные удары по нашим аэродромам в Голландии и Бельгии. Мой самолет, переданный мне Эйзенхауэром на Сицилии в августе 1943 года, в обмен на «Летающую крепость», был разбит вдребезги. Эйзенхауэр тут же заменил его, и это так меня тронуло, что 6 января я направил ему такую радиограмму:
«М-424. Лично Эйзенхауэру от Монтгомери. Мой дорогой Айк, я получил новый «С-47», который Вы так любезно мне предоставили, и, насколько я понимаю, Вы прислали мне тот самолет, который предназначался Вам. Такая искренняя доброта глубоко тронула меня, и я выражаю Вам самую глубокую, самую сердечную благодарность. Если я могу что-то сделать для Вас, чтобы облегчить возложенное на Вас тяжелейшее бремя, знайте — Вам [329] достаточно лишь скомандовать. И будьте уверены — я всегда буду твердо поддерживать Вас во всех Ваших начинаниях».
Закончу эту главу отчетом о моей пресс-конференции по итогам сражения, проведенной 7 января. В те дни меня волновали нападки на Эйзенхауэра, появившиеся в британской прессе. Поэтому я направил премьер-министру письмо, в котором писал, что предполагаю рассказать британским и американским корреспондентам всю историю сражения. Я покажу, что вся команда союзников откликнулась на призыв и что именно командная работа спасла нас в опасной ситуации. Я предложил, что после этого обращусь к ним с призывом способствовать солидарности союзников. Никому не может быть позволено совершать действия, способные подорвать командный дух. Именно командная работа помогает пережить опасные времена. Именно командная работа позволяет выигрывать сражения. А выигранные сражения ведут к победе в войне.
Премьер-министр принял мое предложение и назвал его бесценным.
Я провел эту пресс-конференцию. О ней ходило много разговоров, а многие из опубликованных цитат были вырваны из контекста. Никто никогда не опубликовал полный текст тезисов, по которым я выступал и которые позже были переданы прессе. Вот эти тезисы:
«1. Цель выступления. Я попросил вас приехать сегодня сюда, чтобы сообщить вам некоторые сведения, которые могут оказаться полезными для вас, а также чтобы попросить вас об определенной помощи. 2. История прошедшего сражения. Рундштедт атаковал нас 16 декабря; ему удалось добиться тактической внезапности. Он глубоко вклинился в центр 1-й американской армии и расколол американские силы надвое. Ситуация могла стать угрожающей; немцы нанесли удар по слабому месту и продвигались к Маасу. 3. Как только я понял, что происходит, я лично принял некоторые меры, чтобы исключить переход немцев через Маас, даже если они сумеют прорваться к реке. И я произвел определенные маневры, чтобы выстроить сбалансированную диспозицию [330] перед лицом угрозы со стороны противника; на тот момент эти меры носили характер предосторожности, т. е. я опережал ход событий. 4. Затем ситуация стала ухудшаться. Однако вся команда союзников сплотилась, чтобы встретить опасность; национальные соображения были отброшены; генерал Эйзенхауэр назначил меня командующим всем Северным фронтом. Я использовал все имевшиеся силы Британской группы армий; эти силы вводились в игру очень постепенно и таким образом, чтобы не создавать препятствий для американских коммуникаций. В конце концов они всей мощью вступили в бой, и сегодня британские дивизии ведут ожесточенные сражения на правом фланге 1-й армии США. Итак, вы можете видеть, что британские войска сражаются на обоих флангах американских сил, на долю которых пришелся тяжелый удар. Это прекрасно иллюстрирует дух союзничества. 5. Само сражение проходило очень интересно. Думаю, что оно стало одним из самых интересных и хитроумных сражений, которыми я когда-либо руководил, причем ставки в нем были очень высоки. Первым делом следовало «отсечь» противника от наших слабых и жизненно важных участков. После успешного решения этой задачи нам предстояло «выдавить его», т. е. блокировать и убедиться в том, что он не может добраться туда, куда хотел, а также в том, что он медленно, но верно отходит от этих мест. Итак, мы его «отсекли», а потом и «выдавили». Теперь мы «добиваем» противника, и по его дивизиям наносятся мощные удары на земле и с воздуха. Вы не должны представлять себе дело таким образом, будто сражение уже завершилось; оно еще далеко не закончено, и многое еще предстоит сделать. Это сражение чем-то напоминало битву, начавшуюся 31 августа 1942 года, когда Роммель предпринял последнюю попытку захватить Египет и был «выдавлен» оттуда 8-й армией. Хотя на самом деле все сражения разные, поскольку призваны решать разные задачи. 6. Чего пытался добиться Рундштедт? Точно сказать этого не может никто. [331] Единственную подсказку мы можем получить из послания, направленного им солдатам перед началом сражения; в нем он говорит, что осталось предпринять последнее крупное усилие, и тогда они выиграют войну, что от этого все зависит, что все они должны «выложиться». На карте вы можете видеть, чего он достиг; этим нельзя выиграть войну; похоже, он медленно, но верно теряет все; ему, вероятно, пришлось наскрести для выполнения этой задачи последние имевшиеся у его резервы, и он добился немногого. Следует признать, что он нанес нам мощный удар и действительно отбросил нас назад; но мы оправились; после первых успехов ему не удалось добиться никакого существенного преимущества. Тем самым он потерпел неудачу в своем стратегическом плане, если только истинная задача не была меньше, чем он сообщал своим людям. Теперь он вынужден вести оборонительные наземные бои, и ему противостоят силы, сбалансированные таким образом, чтобы использовать упущенную им инициативу. Второй причиной его поражения стало то, что его военно-воздушные силы, все еще способные к быстрым действиям, не могут защитить его армию; наибольший ужас в эту армию вселяет наша тактическая авиация. 7. Теперь, когда все уже сделано и сказано, я остаюсь уверенным в том, что Рундштедт потерпел неудачу главным образом благодаря прекрасным боевым качествам американских солдат и командной работе союзников. 8. Я впервые увидел американского солдата в деле на Сицилии, и уже тогда у меня сложилось очень хорошее впечатление о нем. Я снова увидел его в Италии. И в этой кампании я смог увидеть, как он воюет. Я хочу воспользоваться этой возможностью, чтобы публично воздать ему должное. Это отважный воин, не сгибающийся под огнем, обладающий в бою той выносливостью, которая отличает первоклассного солдата; все эти качества наилучшим образом проявились в прошедшем сражении. [332] Моя военная карьера прошла среди британских солдат, и я глубоко полюбил их; теперь же у меня появилось чувство большой симпатии и восхищения в отношении американских солдат. Я салютую мужественным американским бойцам; о лучших солдатах нельзя и мечтать. Сейчас у меня появилась возможность много наблюдать за американскими солдатами; я попытался представить себя самого почти что американским солдатом, чтобы не совершить какого-то неподобающего поступка или как-то не обидеть их. Мне вручили американское удостоверение личности: таким образом, меня признали членом армии США, мои отпечатки пальцев были занесены в картотеку военного министерства в Вашингтоне — а это гораздо лучше, чем если бы их занесли в картотеку Скотленд-Ярда! 9. И теперь я подхожу к последнему пункту. Именно командная работа помогает пережить опасные времена. Именно командная работа позволяет выигрывать сражения. А выигранные сражения ведут к победе в войне. Я хочу призвать к солидарности союзников на этом жизненно важном этапе войны; и вы можете оказать нам огромную помощь. Никто не должен позволить себе сделать что-либо, способное подорвать дух товарищества в нашей команде союзников; если вы попытаетесь нападать на капитана этой команды, на вас ляжет ответственность за потерю доверия, которая может усилиться и принести самые катастрофические результаты. Я хочу сказать, что любой, кто пытается уничтожить командный дух среди союзников, безусловно, играет на руку врагу. 10. Позвольте сказать вам, что капитаном нашей команды является Эйзенхауэр. Я абсолютно предан Айку, мы с ним — очень добрые друзья. Меня чрезвычайно огорчает, когда я вижу неприязненные статьи о нем в британских газетах; он несет огромную ношу, он нуждается в нашей полнейшей поддержке, он имеет право ожидать ее, и все мы должны сделать так, чтобы он получил ее. Итак, я хотел бы попросить всех вас оказать помощь в прекращении подобных нападок; давайте все сплотимся вокруг капитана и этим поможем выиграть матч. [333] Никто не возражает против здоровой и конструктивной критики, она приносит нам только пользу. Но давайте положим конец деструктивной критике, нацеленной на подрыв солидарности союзников, на разрушение нашего командного духа и тем самым на помощь врагу».
Вероятно, ошибкой было вообще проводить такую пресс-конференцию в ситуации столь болезненного обострения чувств, но к тому же противник сумел ловко извратить смысл сказанного мною. Честер Уилмот («Битва за Европу», с. 611) объяснял, что материалы о пресс-конференции, отправленные им на Би-би-си, были перехвачены немецкой радиостанцией, «переписаны с целью придания им антиамериканского оттенка, а затем переданы по радио Арнема, находившемуся в то время в руках Геббельса. Эта передача, отслеженная штабом Бредли, была ошибочно принята за трансляцию Би-би-си, и именно этот искаженный текст и положил начало всей шумихе».
Независимо от того, извратили сказанное мною или нет, теперь я считаю, что вообще не должен был давать эту пресс-конференцию. Поскольку часть американских генералов была настроена резко против меня, любое мое слово было обречено считаться ложью. Поэтому мне не следовало ничего говорить. Кроме того, что бы я ни сказал (а мои слова еще и исказили), в целом я производил впечатление очень уверенного в себе человека. В отличие от весьма подавленного американского командования я мог показаться (особенно чувствительному человеку) этаким триумфатором — не столько над немцами, сколько над американцами. Это был совершенно неверный образ. Но ведь я также назвал сражение «интересным». Вряд ли следовало ожидать от плохо знавших меня людей, что они разделят мой профессиональный интерес к военному искусству, и вполне естественно, что такая терминология их обескуражила; они испытывали слишком большую боль, чтобы рассматривать это сражение как «интересное» с объективной точки зрения. По сути дела, мне следовало не только не проводить пресс-конференцию, но и постараться проявить еще большую осторожность. Все происшедшее показывает, что мне следовало держать язык за зубами. [334]
Пресс-конференции, проводимые с самыми «благими намерениями», только «мостят дорогу в ад».
А ведь при этом я не сказал, что в Арденнском сражении союзникам основательно намяли бока, что американцы потеряли почти 80 000 человек и что ничего этого не случилось бы, если бы мы разумно вели кампанию после великой победы в Нормандии или хотя бы обеспечили тактическое равновесие в диспозиции наземных войск при планировании зимней кампании. Более того, из-за этого ненужного сражения мы потеряли почти шесть недель — со всеми политическими последствиями, обозначившимися по мере приближения конца войны. [335]