Мерано издали и близи

ГЛАВА 3

После того как Карпов выиграл девятую партию, на его имя пришла телеграмма из Магадана с необычным адресом: «Италия, Багио, Анатолию Карпову». Она, естественно, дошла до адресата (как доходили и такие: «Италия, Карпову»). Описка символична: в сознании многих любителей шахмат матч в Мерано — как бы продолжение поединка, проходившего в горном филиппинском городке. Кто знал до матча о Багио? Кто не знает о нем теперь? Та же судьба ждет, без сомнения, и Мерано: шахматы обладают в наш век способностью воздавать сторицей за внимание и любовь к ним.

Чем был примечателен Мерано раньше? Тем, что в окрестностях его живет один бесстрашный и искусный альпинист, первым в мире поднявшийся без кислородного прибора на высочайшую вершину планеты Джомолунгму. Тем, что здесь добывают мрамор редчайших расцветок, из которого построены первоклассные дворцы не только в Италии. Наконец, славу и Мерано, и всей области Альто Адидже принесли виноградники. Но не меньшую известность завоевал Мерано дружелюбием и гостеприимством, сюда едут с охотой — отдохнуть, полечиться; немало говорит и то обстоятельство, что в одной этой области сосредоточена примерно шестая часть всего гостиничного фонда Италии.

Высказывание мэра Мерано Франца Альбера:

— Обычно гостиницы города предлагают туристам из зарубежных стран и других городов Италии около восьми тысяч мест. И все же нам еще далеко до таких всемирно известных курортов, как австрийский Инсбрук или швейцарский Давос. Мы убедились, что главная причина их популярности в том, что в разное время в них проводились выдающиеся спортивные состязания — зимние олимпиады или чемпионаты мира. Это натолкнуло нас на мысль пригласить в Мерано участников финала чемпионата мира по шахматам. Мерано пришлось выдержать нелегкий спор с другими городами... Мы приобрели хороший опыт организации шахматных встреч на высшем уровне: в городе состоялись матчи претендентов.

На этот раз соперничество городов было не столь острым, как в семьдесят восьмом. Какие доводы выдвинул в защиту своей кандидатуры Мерано в споре с городами, которые во много раз превосходят его числом жителей? Около трех десятков различных организаций (среди них — сберегательные кассы) вложили в организацию состязания и выплату гонорара участникам полтора миллиарда лир. Рядом со сценой выставлен приз победителю — три серебряных круга один в другом... Не был ли приз символичным и, так сказать, запрограммированным на определенного победителя? После двух предыдущих победных шел третий круг борьбы Анатолия Карпова за звание первого мастера Земли.

...В беседах с гроссмейстерами, тренерами, специалистами шахмат я старался узнать их мнение об исходе состязания.

Михаил Таль: «6 : 3» (без долгих раздумий, с улыбкой).

Мирослав Филип (Чехословакия), главный судья матча М. Чибурданидзе — Н. Александрия: «6 : 3» (после длительного молчания, с комментарием: «Я даю этот счет, зная, что Корчной выиграл одну партию, она может придать ему новые силы, и он станет опасным»).

Григорий Руденко: «Ясно, что Толя его прибьет с большим счетом, чем в Багио. Вспомните, сколько первых мест взял в международных турнирах трех последних лет Карпов и сколько раз не брал первых, а то и вторых Корчной в турнирах рангом пониже. Будет разница в три или четыре очка».

Георгий Саркисов, директор Краснодарского шахматного клуба: «Счет 6 : 2 наиболее точно отразит силы, Карпов играет в три раза лучше, сегодня это ясно всем».

Позже из прессы стало известно, что, выступая по датскому телевидению, счет 6 : 2 предрек международный гроссмейстер Бент Ларсен. А другой международный гроссмейстер, Сало Флор, на лекции в Политехническом музее сделал еще более оптимистический прогноз (выражающий существо натуры этого остроумного журналиста) — 6 : 1.

Итальянская пресса, обозревая период после матча в Багио, назвала его годами Карпова. На витрине одного из магазинов Мерано куколка с букетом цветов двигалась по проволоке между портретами чемпиона и претендента, к чемпиону она была обращена лицом.

...Три года прошло, а как удивительно повторилась ситуация. Группа советских шахматных организаторов и журналистов приехала, как и тогда, на счет 3 : 1. Как и тогда, была суббота. Как и тогда, Карпов играл черными. Как и тогда, выиграл. Причем дал партию, которая запомнится ничуть не меньше, чем ставшая знаменитой семнадцатая партия на Филиппинах.

Сперва Корчному надо было защитить пешку в центре. С этой задачей он справился, но тотчас возникли проблемы на ферзевом фланге, где пришлось защищать ладью, вдруг потерявшую всю свою дальнобойную силу и взывавшую о помощи. Для этой цели пришлось отправить в дальнюю экспедицию ферзя. Ладья оказалась прикрытой, но король, что стало с голым королем!

В пресс-центре легкое возбуждение. Грустно смотрит на телеэкран с позицией после тридцать первого хода Сейраван, молодой, симпатичный и, как говорят, не по годам сильный шахматист, надежда Америки. Знаменитый аргентинский гроссмейстер Мигуэль Найдорф (он играл едва ли не со всеми чемпионами мира последнего полувека) и не менее знаменитый как спорщик предлагает пари: десять долларов против пятидесяти, что белые не продержатся и десяти ходов. Флегматично, словно по привычке, протягивает ему руку американский гроссмейстер Арнольд Денкер, пари заключено. У Денкера свой довод: ясного пути реализации позиционного преимущества черных не видно.

Не видно не только гроссмейстерам, склонившимся над партией в пресс-центре. Не видно и в третьем зале, рассчитанном человек на триста, где помогает зрителям разобраться в тонкостях позиции чехословацкий гроссмейстер Властимил Горт; «ходов двенадцать назад» он довольно точно предсказал развитие событий, то и дело обращаясь к дамам и господам с просьбой корректировать его и предлагать свои варианты. «Давайте посмотрим, что можно посоветовать черным». Хода, который обдумывает Карпов и который последует через несколько минут, не видят и здесь.

Ко мне подходит специальный корреспондент «Труда», шахматный судья международной категории Юрий Зарубин и говорит:

— Знаете, похоже, что Корчной спит...

— Интересно поглядеть на него, когда он откроет глаза.

Дело в том, что Карпов сделал ход, который мало кто ждал. Он ушел ферзем в свой собственный лагерь на последнюю клетку вертикали «e». Вот когда задвигались быстро, как в мультфильмах, фигуры на досках в пресс-центре. Торжествующе посмотрел на Денкера Найдорф. Даже флегматичный американский гроссмейстер Роберт Бирн, не отходивший от своей электронной пишущей машинки и с пунктуальной методичностью отстукивавший на ней каждый ход, чтобы тотчас передать его в свою редакцию, оживился и позволил себе спросить:

— Между прочим, что посоветовать белым?

— Дорог хороший совет, — печально отвечает Денкер. Похоже, он признал свое поражение.

В отличие от него, претендент делать это не спешит. Идут его часы, а он не открывает глаз. Сеанс экстрасенса? Говорят же, что за отелем, где живет Корчной, есть небольшая площадка и что будто бы там находятся в эти минуты его парапсихологи, посылающие ему свои «атомные лучи». Когда же посмотрел на доску... взор «являл живую муку». Если бы я не знал его, все, что он сотворил, честное слово, сострадал бы ему, ибо ничего другого человек с таким выражением на лице не заслуживал. Казалось, что Корчной корил себя за то, что вернулся «из небытия» в действительность. Действительность предстала перед ним в виде позиции, рассеченной тяжелыми фигурами черных на две половины. Корчной понял всю мощь тихого на вид отступления ферзя.

В это время к Стину подошел запыхавшийся малый с диктофоном за плечом и спросил:

— Наших слушателей очень интересует... не могли бы вы сказать, есть ли у Корчного надежды на выигрыш и этой партии, и всего матча... редакция попросила меня сегодня же разыскать вас, я только что получил телефонограмму.

— Мне кажется, — ответил, демонстрируя истинно английскую невозмутимость, гроссмейстер, — ваши коллеги могли бы подыскать более подходящее время для такого интервью. — И Стин показал головой на экран телевизора с позицией после тридцать седьмого хода черных.

Корреспондент, выдавший свои симпатии и надежды вопросом, непонимающе уставился на экран, для близира сощурил глаза; я готов был дать руку на отсечение, что он ни черта не смыслил в шахматах, ибо его лицо не выражало ничего.

Теперь Корчной напоминал монахиню, отбивающую поклоны, — так часто наклонялся он к часам для того, чтобы выяснить, сколько осталось у него минут на три последних хода.

Вместе с минутами таяли надежды...

Его заявление: «Я больше не проигрываю» — подвергалось мучительному испытанию.

Начиналась заключительная стадия партии, которую можно было бы назвать «Вторжение». Сороковым ходом Корчной объявляет ладьей шах. Карпов отходит королем, партию можно откладывать. Но у претендента появляется ничтожнейший шанс: через два хода он оставит ладью под боем, и, если Карпов позарится на нее, возможен вечный шах.

Вспоминаю Багио. Там было несколько партий, например двадцать пятая, которую чемпион наверняка выиграл бы, если бы сделал элементарный ход «для откладывания». Вот что писал о ней в книге «В далеком Багио» Анатолий Карпов:

«В стратегическом отношении 25-я партия до определенного момента может считаться, пожалуй, моим лучшим достижением в матче. В результате длительной маневренной борьбы мне удалось переиграть соперника и полностью захватить инициативу. Теперь все интересуются, почему я не выиграл ферзя за ладью и слона на 36-м ходу. Неужели не видел? Конечно, видел и даже понимал, что, отбери я ферзя, остальное будет, как говорят, делом техники, и наверное, несложной. Но я решил, что позиция настолько хороша (а Корчной опять-таки был в цейтноте), что надо как-то выигрывать партию сразу. Потому что если я заберу ферзя, то сначала два хода уйдут на размены, потом он еще два хода автоматически сделает, цейтнот тогда закончится, и мне снова дома придется анализировать отложенную позицию. Вероятно, и впрямь были продолжения, которые вели к чистой победе. Но тут я сделал один „безразличный“ ход королем, потом разменялся пешками и напал ладьей на неприятельскую пешку. До этого хода я сохранял выигрыш, а эта грубейшая ошибка (опять расслабился!) едва не повернула характер борьбы на все 180 градусов. Хорошо еще, что претендент, по инерции, вероятно, сделав после контроля 41-й ход, не до конца воспользовался случайно подвернувшимся ему шансом».

Теперь таких шансов у претендента куда меньше.

Карпов тоже не выказывает желания отложить партию — маленький, но выразительный психологический подтекст таков: белые питают иллюзии: несомненно, видят выигрыш черных и сохраняют маленькую надежду на то, что они его не видят. Сейчас белые сделают единственный ход, защищающий от мата, и тогда последует форсированный выигрыш ферзя.

Поставив противника в безвыходное положение, Карпов не отказал себе в удовольствии бросить на того взгляд. Судя по всему, удовольствие быстро прошло. Даже начинающему шахматисту было ясно, белым надо сдаваться, а человек, претендующий на звание первого шахматиста мира, продолжал сидеть и думать. Так сидел он минуту, вторую, третью, потом порывисто расписался на бланке и на ватных ногах удалился со сцены. Раздались аплодисменты. Карпов дал одну из лучших партий матча. Счет, как и в Багио, стал 4 : 1. Только не после семнадцатой, а после девятой партии.

— Что бормотал во время партии Корчной? — спросили Карпова на дружеской встрече.

— Ругался, — невозмутимо ответил он.

— Выработали ли вы какое-нибудь противоядие против этих выходок?

— Я смотрю на него и улыбаюсь. Он не выносит, когда я улыбаюсь. В таких случаях он окидывает меня испепеляющим взглядом и встает из-за столика. Но я улыбаюсь только тогда, когда он ругается.

Позже, после окончания матча, Карпов скажет:

— Я готовился к борьбе с упорным, опасным, трудным противником, имеющим огромный практический опыт. Он решительно пользуется малейшей ошибкой, малейшим расслаблением со стороны соперника. К этому надо добавить, что в каждом своем сопернике он видит личного врага. Это чувствовал и знаю не только я, но и другие его соперники. Играть с Корчным поэтому не только неприятно, но и трудно. В своей подготовке я все это, конечно, учитывал и легкой жизни за доской против такого противника не ждал.

...Сколько миллионов ценителей шахмат во всем мире уже на следующий день получат возможность проникнуть в замыслы чемпиона, полюбоваться красотой архитектоники девятой партии. Есть великое преимущество у древней игры: с телетайпной скоростью облетает партия планету, ее можно разыгрывать ход за ходом, можно брать ходы назад и спрашивать себя, а где же, на каком ходу грубо ошибся претендент. И вдруг оказывается, что видимых ошибок он не допустил, во всяком случае, комментируя партию, Михаил Таль не отметил вопросительным знаком ни один из его ходов. Зато четыре восклицательных знака стоят рядом с ходами Карпова.

На следующий день после поражения Корчной объявил о созыве очередной пресс-конференции. Народная мудрость резковато, но зато довольно точно сформулировала ситуацию, при которой не следует чирикать. Оправдание Корчным предыдущих поражений давно навязло в зубах. Очевидно, хорошенько поразмыслив и поняв, насколько бесполезны стенания при счете 1 : 4, команда Корчного неожиданно отменила конференцию.

Одно из этих «оправданий» обошло западную прессу еще во время матча в Багио. «Мне трудно на равных играть с Карповым потому, что за ним вся Красная Армия». Не договорил самоизгнанник! За Карповым, членом спортивного клуба армии, давшего миру многих выдающихся мастеров, не только Советская Армия. За ним — страна.

Перед вылетом в Мерано услышал по телефону — отчетливо и ясно — знакомый голос. А это откуда-то из-за Гибралтара по спутниковой связи звонил Юрий Михневич, капитан теплохода «Шота Руставели»:

— Передайте, пожалуйста, Анатолию Евгеньевичу, что, где бы ни находились, будем с нетерпением ждать вестей из Мерано. Пожелайте ему удачи.

Я представил себе сидящего у аппарата и жадно принимающего ходы из Мерано радиста Юру Назарова, кандидата в мастера и чемпиона теплохода. Через несколько минут эти зашифрованные поискуснее, чем в азбуке Морзе, ходы «отпечатаются» на многочисленных досках в кубриках, матросском клубе, офицерских каютах. Сколько моряков, свободных от вахты, сядут чинно и неторопливо за разбор партии, она принесет хорошее настроение, а хорошее настроение, оно так нужно морякам, долгие месяцы оторванным от родных очагов.

Из Краснодара, города, начавшего всесоюзное движение за массовое развитие шахмат, позвонил школьный друг Георгий Саркисов, директор местного шахматного клуба. Знаю, какую роль сыграли в труднейшем его детстве шахматы, как помогли перенести горе, найти себя. И теперь он тоже по-своему старается ответить им. Анатолий Карпов, редактор журнала «64», многое сделал для того, чтобы поддержать почин кубанцев (вспомним среди прочего его большую статью в «Правде»). Удивительно ли, что теперь и кубанцы, как и уральцы, и туляки, и сибиряки, и ленинградцы, и москвичи, считают его своим?

— Передай Карпову, что после победы снова ждем его в гости, — говорит Саркисов. — И еще, если нетрудно, привези для нашего уголка открытку из Мерано с его автографом.

Потоки благожелательности, которые ощущал ежедневно Карпов, несли ему бодрость и оптимизм, умножали ответственность, укрепляли уверенность в победе.

Газета «Темпо»: «При появлении Карпова в зале раздалась самая настоящая овация. В Мерано прибыли советские туристы, которые приветствовали своего чемпиона бурными аплодисментами, как это бывает при открытии съездов партии. Карпов, увидев такую поддержку, слегка улыбнулся. Советские люди испытывают большую уверенность в превосходстве своего чемпиона».

Газета «Джорнале»: «Печальна атмосфера, наблюдаемая в стане Корчного. Вытянутые лица его секундантов и помощников объясняются не только четвертым по счету поражением претендента, но и его игрой».

Газета «Спорт» (Югославия): «Корчной явно не имеет сил оказать достойное сопротивление, не говоря уже о возможности совершить подвиг. Он играет без плана, но питает ничем не оправданные иллюзии, и все его угрозы накануне матча — победить — приобретают сегодня совсем другое значение. Стало ясно, что „Страшный Виктор“... безопасен для чемпиона Анатолия Карпова с его виртуозной, непогрешимой техникой».

* * *

Есть состязания, которые длятся считанные мгновения. В них торжествует характер, способный к взрыву. Десять секунд от старта до финиша... один только вдох... задержанное дыхание... и выдох (или вздох), и трибуна, мимо которой промчались бегуны, свидетельскими своими аплодисментами подтверждает судейский вердикт: состязание окончено, чемпион определен. Триумфатор, вскинув руку, продолжает (теперь уже трусцой) бег мимо трибун, вдогонку за ним устремляются кино-, теле- и радиокорреспонденты, к нему тянутся с микрофонами:

— Вы счастливы?

— Да, я счастлив!

Есть поединки, которые длятся долгие часы.

Марафон или лыжная гонка на семьдесят километров — испытания для немногих, постигших таинство второго дыхания, — стали эталоном выносливости и мужества.

А еще есть состязания, отмеченные высшим напряжением, матчи на первенство мира по шахматам, которые длятся месяцами и которые требуют...

Длинным был бы перечень качеств, издавна ценимых в человеке и приобретших особое значение в наш век всеобщих перегрузок. На первое место в том перечне в одном ряду с талантом справедливо было бы поставить искусство сохранять спокойную уверенность и достоинство, когда дела идут хорошо и когда они идут плохо. Не размагничиваться и не терять лица, продолжать верить в свое умение и в свою волю. Заставлять себя отбрасывать настырно являющуюся мысль — что будет, если проиграю, и помнить, что от воображаемого поражения до поражаемого воображения — дистанция в вершок, не более.

Матчи в Багио и в Мерано за звание чемпиона мира могут быть без всяких натяжек отнесены к разряду одного из самых значительных противоборств, которые знает история шахмат. И спорта вообще.

Качества, проявленные Анатолием Карповым, хорошо говорят молодому человеку, вступающему в жизнь, кому улыбаются покровительница шахмат Каисса и ее близкая родственница Фортуна: торжествовало не просто искусство «дальнего шахматного счета», торжествовали стойкость, самообладание, непреклонность. Можно лишь пожалеть, что их не дано описать с такой же точностью, как записывают шахматную партию.

Анализ партий в Багио, сделанный выдающимися мастерами, новые победы, одержанные чемпионом в международных турнирах, свидетельствовали о закономерности и мудрости «выбора в Багио». Мерано должно было подтвердить ту закономерность. Счет 4 : 1. Победа, желанная провозвестница спокойных ночей, близка.

* * *

В плане поездки нашей группы было написано: Рим — три дня, Мерано — семь (три партии плюс два дня доигрывания), Милан — два. Расписание выдерживалось идеально: нам показали все, что обещали, возили в горы и долины, водили в музеи и храмы, при всем том мы заранее знали, что не вся программа будет выполнена полностью, отнюдь не по вине «Интуриста» и его итальянских коллег (которые, с благодарностью пишу об этом, сделали все, чтобы двенадцать дней, проведенных в Италии, были и познавательными и полезными). Просто потому, что у нас был небольшой опыт Багио. Туда, на край света, мы летели, чтобы посмотреть три обещанные партии. Но претендент, проиграв при нас семнадцатую, исчез из города, заявив, что не хочет доставлять «им» удовольствие. «Им» — это значило «нам». Он взял один за другим два тайм-аута. Теперь права на такую роскошь Корчной уже не имел. Но один тайм-аут он все же взял.

Десятая партия напоминала бесконфликтную пьесу с заранее известным концом, итальянская партия была лишена экспрессии, свойственной итальянскому характеру. В тот вечер подумалось: такую партию вполне можно было бы смотреть дома. Между тем она имела свой подтекст.

В лагере Карпова шла напряженная работа, связанная с поиском инициативы в испанской партии, в открытом ее варианте. Два хода, найденные, всесторонне проверенные и изученные в эти дни, когда внимание претендента было переключено, если так можно выразиться, с Пиренеев на Апеннины, должны были сыграть решающую роль на заключительной стадии матча.

Готовил новое оружие и претендент.

Только оно было из разряда тех, о которых упоминают отчеты не о шахматных состязаниях, а о криминальных разбирательствах.

Десятую, мирную с вида партию Корчной рассматривал как репетицию.

Как это понимать?

После десятой партии чехословацкая газета «Руде право» писала:

«Мы не знаем, что еще можем ожидать от Корчного, не можем себе представить, на что способен этот человек. Пока апогеем были его действия в девятой и десятой партиях. Чемпиону мира во время этих двух партий пришлось пять раз поднимать руку в знак того, что он просит главного судью подойти к игровому столику. В ходе игры Корчной по-русски ругал Карпова».

Чемпион мира, продолжает «Руде право», своим лидерством и особенно своим корректным поведением завоевал много новых поклонников. «Его игра и пребывание в Мерано находятся в резком контрасте с поведением Корчного».

Итак, «мы не знаем, что еще можем ожидать от Корчного, не можем себе представить, на что способен этот человек».

Проигрывая матч, дающий ему «последний жизненный шанс», со счетом 1 : 4 и понимая, что спокойное течение поединка приведет лишь к закономерному финалу, претендент во время двенадцатой партии бросил в лицо чемпиону гнусное, оскорбительное слово. Элементарной реакцией на такое слово во все времена была пощечина, независимо от того, где, при какой аудитории и при каких обстоятельствах нанесено оскорбление. Как наказание наглецу, как мгновенная разрядка, помогающая приглушить боль обиды и очистить от нее душу.

Не шел ли Корчной на пощечину сознательно? Как-никак его ругань услышали в первом, ну еще во втором ряду конгресс-зала. Пощечину увидел бы весь мир. Скорее всего, матч был бы сорван, а Международная шахматная федерация, терзаемая противоречиями, разбилась бы на два непримиримых лагеря (не секрет, что идею раскола уже давно вынашивал претендент), еще неизвестно, кому присудили бы корону. Если Париж стоит мессы, то, может быть, и шахматная корона стоит полученной пощечины — не так ли рассуждал «шахматист номер два»?

Анатолий сдержался. Только побледнел, а большие телевизоры, установленные в залах, показали, как едва заметно заиграли его скулы. Что же было дальше? К столику подошел судья, положил руку на плечо Корчного и отечески ласковым взглядом подкрепил свою просьбу успокоиться. Карпов недоуменно и колко взглянул на арбитра.

Мог ли после этого эпизода спокойно считать за доской чемпион? Если бы мог, был бы не живым и восприимчивым молодым человеком, а бесчувственным роботом. Думаю, не ошибусь, если напишу, что и двенадцатая, и последовавшая за ней партия были худшими его играми.

Не на это ли рассчитывал, не в это ли тайно верил Корчной?

Советская делегация подала решительный протест. Жюри решило: в случае повторения подобной выходки Корчной будет оштрафован на крупную сумму. Однако позднее «инстанция», имеющая на это право, сняла предупреждение, мотивируя свой «ход» нежеланием «заранее определить размер штрафа в случае повторного нарушения». Вполне допускаю, что преследовалась цель — вернуть матч в спокойное русло. Но не значило ли это, что Карпов должен был быть готовым к новой выходке претендента? Любому шахматисту известно, как выбивают из колеи самые маленькие неприятности, шахматы — игра на предугадывание ходов противника — не имеют ничего общего с такого рода предугадыванием. Терпение труднее, чем что-нибудь на свете, переносит несправедливые испытания и имеет свои пределы, давно уже превзойденные и чемпионом, и его товарищами по команде.

Все поведение претендента во время подготовки к состязанию, все его слова, и произнесенные и написанные, были прелюдией к атаке, не имеющей наименования в шахматной терминологии, атаке бесчестной, рассчитанной, против Карпова, его тренеров, его школы, его страны.

И тут нельзя не сказать об одной книге, с которой явился в Мерано претендент.

Газета «Република»: «Корчного в эти дни можно было увидеть в Мерано со свежим оттиском автобиографической книги „Антишахматы“, в которой он рассказывает свою историю о матче с Карповым трехлетней давности. Многие увидели в этой книге нечто вроде фактора психологической подготовки претендента к продолжению поединка».

Как мягко все сказано, однако!

У этого издания, вышедшего на девяти языках тиражом в пятьсот тысяч экземпляров, один только положительный герой — человек кристальной чистоты, яркого таланта и несгибаемого гражданского мужества (предоставляю читателю самостоятельно расставить кавычки над каждым из этих определений). Излишне говорить, что этим героем является сам автор книги. Другие же действующие лица ее, в том числе организаторы матча в Багио, члены судейской коллегии и апелляционного жюри, даже тренер Корчного... слово «прохвост», вертящееся на языке, даст читателю лишь отдаленное представление о тех эпитетах, которыми награждает всех и вся распоясавшийся претендент. Такое произведение могло выйти из-под пера человека, страдающего острой формой мании величия. В рекламах Мерано говорилось о том, что на этом курорте среди прочего можно избавиться от страданий души и навязчивых представлений. Можно было подумать, что пребывание в Мерано, с одной стороны, успокоит, а с другой — отрезвит претендента. Этого не произошло. Все антишахматное поведение находилось в строгой гармонии с позицией автора «Антишахмат».

Корчной, в отличие от всего шахматного мира, имеющего привычку мерить вес мастеров и гроссмейстеров на очки, считает себя первым шахматистом земли. Это значит, он играет совершеннее всех. Раз так, он, естественно, никак не должен был проигрывать в Багио. Но он проигрывал. Значит, есть что-то не то в существующей системе выявления сильнейшего, раз она допустила вмешательство в ход борьбы... потусторонних сил, с которыми (в это хочет заставить поверить читателя претендент) «у советских давно налаженные дружеские контакты и абсолютное взаимопонимание». На что, мол, только не идут эти материалисты, для того чтобы перехитрить бедного претендента и вновь подтвердить преимущество советской шахматной школы, «составляющей предмет их особой гордости».

Вся советская делегация в Багио, если верить «Антишахматам», состояла из одних магов и каратистов. Главным магом был профессор Зухарь, которого Корчной рекомендует как «известного в СССР специалиста в поддержании парапсихологической связи с космонавтами, находящимися далеко от Земли». Догадывайся, читатель, как значителен сам по себе Корчной, раз ради него отключают профессора от столь сверхсерьезного, космического по масштабам занятия. Одно только становится неясным читателю: для чего надо было профессору отрываться от дел и ехать в Багио, если он обладает столь волшебным искусством передачи мысли на расстояния?

Как же, однако, передавались «атомные приказы» Карпову? Ответ не сложен: «Под пышной шевелюрой чемпиона, кстати не так давно выращенной, находятся вживленные в мозг электроды для усиления этой (парапсихологической) связи».

Но сам Корчной не так прост, как думают некоторые. Очень скоро по совету своих друзей из секты «Ананда Марга» он находит сильнодействующее противоядие. При встрече с Зухарем в фойе, перед партией, «я говорю ему пару слов на санскрите. Он, не дойдя до меня, закрывает лицо и голову руками и уходит. Я учусь на волшебника». А учат его «два милейших человека» — Стивен Двайер и Виктория Шеппард, «познавшие суть вещей и суть слов». Но уже из другого источника мы узнаем, что эти два «учителя» были осуждены филиппинским судом за террористическое покушение на первого секретаря посольства Индии в Маниле и временно освобождены из тюрьмы под залог. В ответ на письмо-протест руководителя советской делегации в Багио организаторы матча известили всех официальных лиц: «Мы решили запретить вход на партию Карпов — Корчной лицам, обвиненным в преступной деятельности... Мы сожалеем, что г-н Корчной имел несчастье избрать таких людей, имеющих такие обвинения. Поэтому мы предлагаем обеспечить его лицами с равноценными, если не лучшими способностями, чтобы он успокоил свой ум и укрепил волю к победе, даже если потребуется выписать таких людей из-за границы».

Таких людей, вернее, такого человека тайно выписал сам претендент. Прочитаем, чем он объясняет свой первый выигрыш в Багио. «Дело в том, что к одиннадцатой партии прибыл мой психолог М. Бергинер из Израиля и, никем не узнанный, спокойно занял место в пятом ряду». Естественно, он не сидел просто так, а активно нейтрализовал «таинственные сигналы», посылаемые чемпиону из зала.

Значит, психологу Корчного можно было сидеть в пятом ряду, а психологу Карпова нельзя? Помню скандал, который закатил перед семнадцатой партией в Багио претендент, требуя пересадить в глубину зала профессора Зухаря. Ему пошли навстречу — сегодня оказывается — совершенно зря. Продолжал бы сидеть г-н Бергинер в своем пятом ряду до конца матча, ведь никто не протестовал. Почему же тогда отправил его обратно домой сам претендент? Потому что все многозначительные рассуждения Корчного о вмешательстве парапсихологов в ход матча — сказки для детей дошкольного возраста, в которые сам он не верит. Все это было нужно «не успокоившему свой ум» гроссмейстеру для того, чтобы хоть каким-то образом оправдать поражение, принизить победы Карпова, зародить у непросвещенного читателя подозрения в их честности и закономерности.

Чего стоят, например, такие строки в «Антишахматах», посвященные тридцать второй партии в Багио: «Я подготовил вариант, вернее — новый ход в известном, хотя и не очень легком варианте. Я анализировал его много дней, я рассчитывал на психологический эффект новинки. Каково же было мое удивление, когда Карпов в критический момент ответил не думая. Он знал этот ход, более того, я почувствовал, что он знал — именно это я подготовил сыграть сегодня!» Тут уж Корчной не щадит своего секунданта, высказывая предположение, что это он донес секретный ход до чемпиона. «Я почувствовал себя нехорошо». Будучи предателем по духу, он готов заподозрить в предательстве кого угодно. Тут к месту было бы вспомнить Плутарха, утверждавшего: «Предатели предают прежде всего себя».

А что еще помешало Корчному завоевать в Багио шахматную корону?

«После десятой партии я обнаружил, что на счетчике Гейгера, который я носил с собой на игру, показания поднялись на 30 единиц». Кровь холодеет, когда узнаешь, к каким ухищрениям прибегала советская делегация, чтобы вывести в чемпионы Карпова. Ну а как же тогда сам чемпион? Или для него был скроен специальный антирадиационный костюм? И как другие члены советской делегации — или они сознательно жертвовали собой (ведь радиация в зале не могла не коснуться и их!) ради достижения вышеназванной цели? Корчной об этом умалчивает.

Есть в книге «Антишахматы» такая фотография: выполняя одно из упражнений йогов, претендент стоит на голове. За сценой умильно наблюдают его дружки из «Ананда Марга». Иллюстрация символична: все в книге поставлено с ног на голову, остается только дивиться тому, сколь легковерно откликнулись на книгу некоторые правые газеты, как смаковали факты, рожденные болезненным воображением претендента.

— А что... — говорит итальянский журналист, — зато посмотрите, какой интерес к матчу. Вы помните, как украли «Золотую богиню», главный футбольный приз, перед чемпионатом мира в Англии, какой поднялся шум во всем мире. На самом деле воришку надо было благодарить — лучшую рекламу чемпионату было и не придумать... Кстати, говорили, что та кража была подстроена, опять же с рекламными целями.

Когда-то первая в мире газета родилась недалеко от Мерано, в Венеции, называлась так по имени самой мелкой монеты — газетты. Теперь не те тиражи, да и оперативность не та, но прочитаешь, что пишут некоторые издания о матче, и думаешь, а ведь осталась грош цена.

* * *

В Москве, в Центральном шахматном клубе, смотрим поступившую накануне ночью запись тринадцатой партии. По радио успели объявить, что у Карпова была на двадцать девятом ходу возможность спасти партию шахом конем. Мнения разделяются. Гроссмейстер Юрий Авербах, например, показывает вариант, найденный прямо за доской, в котором белые как будто все же добиваются победы. Но тут же находится эффектное возражение со стороны черных, чуть не форсированно приводящее к ничьей. Чтобы Карпов не нашел его? Быть может, ему снова стало плохо «считаться». Не достиг ли цели выпад Корчного?

Беседую с В. А. Ивониным.

— Как провел Карпов дни после тринадцатой партии? Что было сделано для того, чтобы помочь ему вернуться в форму?

— У нас уже был опыт Багио. Посоветовались, решили, что Анатолию полезно на какой-то срок сменить обстановку, впитать в себя новые впечатления, одним словом, развеяться. Только на этот раз поездка была не столь длинной, как из Багио в Манилу, в Венецию. Необычный город на воде с бесчисленным множеством каналов, со зданиями редкой архитектуры, его соборы, музеи — все это само по себе оставляет яркие впечатления, дает пищу наблюдательному уму. Анатолий был сдержан, о шахматах и самом матче по молчаливому согласию не вспоминали. И эта поездка, и поздравления, которые ждали членов делегации, когда они вернулись в Мерано (к 64-й годовщине Октября окружной комитет Итальянской коммунистической партии прислал Анатолию букет из шестидесяти четырех красных гвоздик), и телерепортаж о праздновании 7 ноября в Москве, передававшийся итальянским телевидением, — думаю, не преувеличу нисколько, если скажу, что все это и настроение Анатолию подняло, и силы ему прибавило.

Предстояла четырнадцатая партия.

Должна была дать, не могла не дать результата напряженная аналитическая работа по усовершенствованию игры белыми в открытом варианте испанской защиты.

* * *

Дискуссия, развернувшаяся в Мерано вокруг этого варианта, представляет несомненный интерес.

Вспомним, до Багио и в нескольких партиях Багио вариант был главным оружием претендента в игре черными. Надо было выбить его из рук. Выбили. Но время идет вперед, не стоят на месте, развиваются — нет предела их развитию — шахматы.

Это благородное поле применения сил и способностей не только игроков и тренеров. Это бескрайнее поле деятельности для тех, кто работает над новыми поколениями электронно-вычислительных машин, кто исследует теорию игр применительно к Большим Играм — жизни, для тех, кто исследует процессы умственной деятельности и кто пробует описать движение мысли и движение души, «когда все идет хорошо» и «когда все идет плохо».

Говорят, что шахматы так же бесконечны и многообразны, как мир. Чтобы сравнение было точным, надо определить, что понимается под словом «мир». Если одна только наша планета, то сравнение будет недостаточно точным. Математики утверждают, что количеством допустимых расстановок маленькая, всего из шестидесяти четырех клеток, доска соперничает с количеством атомов во Вселенной.

Как, когда и какой сделать ход — едва ли не главное жизненное искусство — тоже очень близко шахматам. И разве не от них великая отличительная черта всех незаурядных людей — искусство «выходить из поражения»?

Михаил Таль писал о судьбе открытого варианта: за три только года, прошедших после матча в Багио, «усилиями гроссмейстеров Е. Геллера, А. Юсупова, а также бакинского мастера Сидеиф-заде эта система вновь реабилитирована. Указанное трио является основным поставщиком дебютного материала по всему варианту».

Корчной в своих «мемуарах» предпочитает не вспоминать, что дала ему советская шахматная школа, сколько людей, начиная от шахматного кружка Ленинградского Дома пионеров до сборной страны, помогало ему бескорыстно, как это принято у нас и как это не принято у них (консультанты Корчного получают наличными чуть не за каждую идею), развить шахматный талант. Что был бы Корчной без тех учителей? Но и сегодня он с пристальным вниманием продолжает изучать разработки советских теоретиков, знает, без такой кропотливой учебы за доску с гроссмейстерами не садись. «Я изучил русский язык, чтобы лучше знать теорию», — писал Роберт Фишер. Разве не то же самое могли бы сказать о себе гроссмейстер Бент Ларсен из Дании, гроссмейстер Мигуэль Найдорф из Аргентины, гроссмейстеры Властимил Горт и Мирослав Филип из Чехословакии, гроссмейстер Лайош Портиш из Венгрии и многие-многие другие? Корчному легче, не надо тратить много времени, чтобы вчитываться в текст, природная восприимчивость помогает ему на лету подхватывать идеи, а работоспособность — проверять и развивать их. Не будем принижать его шахматного таланта, звание второго гроссмейстера в мире говорит само за себя. Он силен, победа над таким соперником — тяжелое испытание. Борьба идей. И увы, война нервов.

Итак, вспомним, шестую по счету партию (открытый вариант испанской партии) игравший белыми Карпов проиграл.

В следующей четной партии чемпион вывел на третьем ходу слона на одну лишь клеточку ближе. Казалось бы, какая разница? Но так мог бы подумать разве что наш знакомый детектив со знаком журналистской аккредитации, не «слишком очень хорошо» отличавший ходы ладьи от ходов слона. Вместо испанской партии на сцену выходила партия итальянская, кардинально менявшая всю картину боя и диспозицию противоборствующих сторон. Ничья на восьмидесятом ходу.

И еще раз — в десятой партии — избрал чемпион итальянское начало. И снова белый цвет и право выступки не принесли ему удачи. На этот раз ничья была зафиксирована уже на тридцать втором ходу.

...Не могу со всей определенностью сказать, почему так редко встречал я в Мерано секундантов чемпиона гроссмейстеров Юрия Балашова и Игоря Зайцева, но думаю, что эти крупные теоретики не занимались обзором окрестностей. Анатолию Карпову, его секундантам и консультантам гроссмейстерам Михаилу Талю и Льву Полугаевскому уже на месте, в Мерано, надо было искать варианты, которые доказали бы, что белый цвет — всегда белый цвет, что возможности «испанки» безграничны. Шла работа не только во славу чемпиона, но и во славу шахмат. Быть может, громко прозвучит — и во имя их бессмертия, — но разве не так?

Насколько плодотворно шла работа, насколько удачным оказался сплав?

После матча Анатолий Карпов скажет:

— Я остановил свой выбор именно на этих гроссмейстерах не только потому, что они обладают глубокими теоретическими познаниями и большой практической силой. Принимая во внимание два предыдущих матча с Корчным, который, как особенно показал поединок в Багио, мог прибегнуть не только к шахматным средствам давления, я должен был находиться в обществе единомышленников, в обществе людей, которые симпатичны мне и которым симпатичен я. Убежден, что я оптимально решил эту очень важную проблему, когда комплектовался состав нашей делегации. Насколько могу судить, мой противник эту проблему решить не сумел. Думаю, во многом из-за его личностных качеств. Состав его помощников в ходе матча менялся. А коней, как известно, на переправе не меняют.

Предупредительность, взаимопонимание, готовность делать добро — эти качества, издавна отличавшие единомышленников, приобрели в пору резко обострившейся спортивной конкуренции особый вес.

Маленькая деталь, характеризующая готовность «делать добро».

Среди советских журналистов, приехавших в Багио, был мой знакомый К. Заметили — в последние дни августа он ходил грустным. Одним только ухом услышал Михаил Таль, что сын К. держал приемные экзамены в Московский университет, что оставалось ему сдать последний предмет и что нашему товарищу должны были позвонить и сказать о результате. А ему не звонили. Поздно ночью постучал в номер К. Михаил Таль. Стеснительно извинился за то, что разбудил, и, словно в оправдание, сказал:

— У меня, кажется, была уважительная причина, я пришел поздравить вас. Ваш сын получил пятерку и зачислен...

— Спасибо, дорогой Миша. Но как вы об этом узнали?

— Пока московская стенографистка принимала мой материал, я попросил друзей позвонить к вам домой и вскоре сам по другому телефону говорил с сыном. Они вас не известили потому, что экзамен перенесли на два дня.

Я предоставляю читателю догадываться, сколько теплоты хранит с той поры к славному человеку Талю журналист К.

* * *

Четырнадцатая партия падала на 9 ноября, день рождения Михаила Таля. Я не думаю, что был в советской делегации человек, который не поздравил бы его самым искренним образом. Готовил подарок и Карпов. Только «вручение» его откладывалось на вечер.

Как и три года назад, с четырнадцатой партией связывались особые надежды. Как и в Багио, в ней была применена дебютная новинка. Нельзя сказать со всей определенностью, что никто никогда не играл так: 13. Кe4. Скорее всего, играли, а потом кто-то один решил извлечь этот ход с запыленных полок шахматных архивов и посмотреть со всех сторон, а что, если...

Претенденту предоставлялась возможность самому, уже за доской, находить ходы, которые были многократно просмотрены, проверены, отвергнуты, признаны лучшими в дни подготовки к новой интерпретации открытого варианта.

Претендент и искал. Сколько минут? Счет не на минуты. Тринадцатый ход отнял у него час и еще около двадцати минут. Говоря иными словами, почти половину того, что отпускается партнерам на сорок ходов. На каждый из остальных — до откладывания оставалось лишь по две минуты.

Теперь постараемся ответить на вопрос: насколько продуктивно искал лучшие продолжения Корчной? Этот ответ очевиден: уже через три хода претенденту было впору останавливать часы.

После неудачного отступления черного ферзя карповский конь решил реабилитировать себя за свои с братом прегрешения в шестой и тринадцатой партиях. Он принес себя в жертву, с тем чтобы проложить другим белым фигурам дорогу в неприятельский стан.

Черные решили, что лучше остаться без пешки, чем без короля. После этого можно было опускать занавес. Счет стал 5 : 2. Для окончательной победы требовалось последнее усилие.