Мёртвая свадьба

Глава третья Блины на завтрак

Красные шаровары Толика наделали шороху по селу. Он и не подумал переодеться, а выдавая себя с головой, так в мокром и потащил вместе с Игорьком полуобморочную Иринку домой.

Всю дорогу та хватала парней за руки и уверяла, что видела… ВИДЕЛА… утопленника. Он посмотрел на неё из воды, улыбнулся и пообещал встретиться снова. Потом Иринка стала нести ерунду, что это её жених и что вместе они будут счастливы. Надо лишь три дня подождать. Три! И всё. Она дождётся. Ей же здесь очень нравится. Вот не хотела ехать, думала – скукотень это их Заонежье, а вышло – загляденье. Останется на все лето. Друзей позовёт. А потом и вообще жить переедет.

Баба Света глянула на их чуднуˊю компанию и сразу всё поняла.

– Я тебя что просила? – потрясла она кулаком, наступая на Толика. – Я о чём с тобой разговаривала, аспид?

– Она сама, – растерялся Толик. – Кто её заставлял в воду лезть?

– А мокрая! Мокрая! Что стоишь? – набросилась она на вторую внучку. – Быстро домой!

Толик сбросил оседающую Иринку на руки Игорьку, отступил за калитку и бочком-бочком рванул по проулку. Надо было поскорее оказаться дома, переодеться и постараться как-то так всё рассказать матери, чтобы она не поверила больше ничьим рассказам.

Он вернулся к месту вечеринки, разогнал задержавшуюся мелкоту, смотал удочки, переоделся – его одежда так и валялась на берегу, по ней всего лишь кто-то несколько раз пробежался, – и отправился домой. С Онежской улицы свернул на огороды, где была безопасная тропа и где мало кто ходил. Дождь сеял, воздух наполнялся электричеством.

Мать стояла в дверях дома и смотрела на дорогу. Изба была полна света. Даже над задним крыльцом горела лампочка, а включали её, только когда кормили вечером кур. Но куры уже были загнаны на ночь, и сейчас ловили явно не их. В распахнутое окно комнаты был виден стол, заваленный тканью. Непривычно молчащая машинка угрожающе подняла лапку. Увидев всё это, Толик понял, что с возвращением стоит обождать. Он отступил под деревья и заборами побежал к дому Коляна. Дождь зачастил. Толик стащил с пугала плащ, натянул на голову противогаз и забился в сарай. Здесь он уселся под скатом крыши, обнялся с удочками и стал перебирать в голове случившееся.

Почему Иринка заорала? С чего ей вздумалось купаться? Кого увидела, если они с Риткой были в другом месте? Почему вдруг все в деревне так всполошились? Ну подумаешь, пошутили. Они и не такое устраивали. Один сгоревший стог сена у Петровых чего стоил.

Надо, конечно, пойти домой. Но там врежут и удочки переломают. Если остаться здесь и прийти домой в ночи – врежут, а удочки… Нет, с удочками он не пойдёт. Спрячет под стропила крыши в сарае. Колян будет не против. А если немного отсидеться да потянуть время, то можно и драки избежать. Мать вечно занята, за машинкой сидит. Позлится, позлится да успокоится. И если никто Толику неудачную шутку с покойником не припомнит, то через неделю можно будет об этом байки травить у костра. Всем станет всё равно.

Из сарая ничего не было видно, зато всё было хорошо слышно. Мать пробежалась по улице, окликая соседей. Пообещала, что уши оборвёт вернувшемуся сыну, и просила, чтобы сразу отправляли его домой, если увидят, – а то ливень вот-вот.

Небо ворчало. Порывы ветра гнули деревья, сеяли морось. Но сумрак разразился не ливнем, а мелким дождём. Вода разом заполнила всё пространство, и даже прорезиненный плащ с пугала не помогал.

Из разговоров на улице Толик понял, что досталось всем, и Игорьку, и Ритке. Недобрую весть принесла Сонька. Она возбуждённо кричала Коляну через забор, что про розыгрыш Толика знают, что его ищут и что он покойник.

Колян выслушал всё это, стоя на крыльце, почесал затылок, утвердил кепку на её законном месте и, как только Сонька помчалась дальше, повернулся к огороду.

– Сидишь? – крикнул он.

Толик завозился в своём схроне, старая резина заскрипела. Колян спрыгнул с крыльца и пошёл, широко переступая клубничные грядки. Кепка на нём успела намокнуть, козырёк провис. В зубах неизменная соломинка.

– А меня отец всё посылает и посылает посмотреть, что с пугалом. Говорит, ветром плащ сорвало. Я думал, что за бред? В жизни не срывало.

– Ага, сорвало, – поддакнул Толик, плотнее кутаясь в одеревеневшую от времени резину.

Всем своим видом ему хотелось показать, какой он несчастный и какие все вокруг виноватые, но любопытство пересилило.

– Чего там? – кивнул он в сторону улицы.

– Тебя мать ищет.

– И пусть ищет. Как всё успокоится, я в окно залезу.

– Волнуется.

Толик уставился на Кольку:

– А с чего все взяли, что это я? Мы с Игорьком, между прочим, её спасли. Она уже тонуть собралась. А потом на себе тащили.

– А разыграл кто?

– Кто? – сунул нос в воротник плаща Толька. – Не знаю кто.

– Так Ритка первая пробежала по домам и рассказала, что ты предложил новеньких напугать. Ещё и историю про мёртвую свадьбу вспомнил.

– А чего Ритка?

Толик глубже закопался в плащ. Он хотел вообще в нём раствориться, чтобы на некоторое время стать невидимым и неслышимым.

– Ей мать вставила. Ритка всех убеждала, что это не она, но зачем-то в костюме осталась.

– А Иринка? – буркнул Толик, понимая, что всё не так хорошо, как ему казалось. Зря спрятался. Надо было сразу домой идти. Его сделали крайним, и теперь придётся оправдываться.

– Я ходил с народом к ним домой. Баба Света кулаками машет, говорит, чтоб близко больше к её дому не подходили. Всё, что нужно, мы уже сделали. Маринка выбегала на крыльцо, рассказывала, что сестра бредит, вроде как температура у неё. В бреду про утопленника твердит и всё хочет на Онегу пойти.

– А какого лешего они купаться полезли? Могли бы с берега смотреть. Как все нормальные люди.

– Маринка рассказывала, что это всё сеструха. Когда Ритка завыла, Иринка её за руку схватила и через кусты ломанулась, а потом сразу в воду полезла и стала тыкать, говоря: «Вот здесь, вот здесь!» Потом вдруг резко наклонилась, говорить стала с кем-то. И бухнулась. Тут и вы с Игорьком подоспели.

Толик мрачно смотрел в сумерки. Хорошая была идея. Потом бы поржали у костра. Непонятно, почему всё так плохо закончилось.

– А делать-то теперь чего? – спросил он, понимая, что трёпки не избежать.

Колян долго грыз соломинку, смотрел, как с козырька кепки капает.

– Может, прощения попросить?

– У кого? – Толик почему-то представил, что в знак прощения его опять погонят на озеро, заставят нырять, доказывая, что никакого утопленника Иринка видеть не могла. Но тут должен непременно вынырнуть обиженный утопленник с претензией, что его так плохо изобразили. Толик попросит прощения, обнимется с ними и клятвенно заверит, что больше никогда так делать не будет.

– У новенькой.

Толик вздрогнул, прогоняя образ братания с потусторонними жителями: в его фантазиях уже и русалки из озера полезли, и морские чудовища.

– Я её пальцем не тронул, – напомнил Толик. – Она сама зачем-то через кусты, а потом нырнула. Ладно бы она нас с Риткой испугалась. Так ведь нет.

– Ну тогда у бабы Светы, – Колян почесал лоб и вновь нахлобучил кепку.

– А у неё-то с чего? Она просила девчонок пригласить, я пригласил. Они сами…

– Тогда зачем ты тут сидишь? Шёл бы домой.

От неожиданного предположения, что он на самом деле и не виноват вовсе, Толик встал.

– Погоди! Мать-то тогда почему злится? – остановил он сам себя.

Колян догрыз соломинку, бросил остаток под ноги.

– Мож, просто потеряла тебя, волнуется? Темно что-то. Обычно об это время светло.

Толик стащил с макушки противогаз. Тот неприятно щёлкал гофрированным хоботом.

– Я тогда пойду, – Толик потянул с себя плащ. – До завтра. Ты фоткаться-то будешь?

– Если не отменят. – Колян забрал противогаз и любовно прижал его к груди.

– С чего отменят-то? Не должны! – замотал головой Толик. Ему нужно было хоть за что-то зацепиться в будущем, чтобы прожить сегодняшний вечер. – Наташа говорила, фотограф уже приехал. И с коровой договорились.

– Так ведь дождь, – показал на небо Колян.

Дверь дома ухнула. На крыльцо вышел Колькин отец, дядя Миша, крупный приземистый мужчина. Толик упал на четвереньки и между грядок пополз к калитке.

– Чего там? – крикнул дядя Миша.

– Свалилось, – поднял на руках тяжеленный плащ Колян.

Толик выскользнул на дорогу.

– И калитку закрой! – приказал дядя Миша. – За обормотом… – добавил он тише.

Дождь начал донимать. Ветер хлёсткой водяной метёлкой охаживал лицо и шею, пробивал сквозь футболку.

По всей деревне свет уже почти не горел. Их с мамой дом тоже стоял тёмным. Толик потоптался на крыльце, подумал и пошёл вкруг избы. Остановился на заднем крыльце. Но и с него сошёл, пробрался к кухне. Все окна были закрыты, но он знал, что одно рассохлось и треснуло, поэтому легко открывается снаружи. Он поддел расщепившуюся планку, и створки охотно поддались нажиму. Прислушался к тишине кухни. Тикали часы, гудела заблудившаяся муха. Перебрался через подоконник, сполз на пол. В комнату не пошёл – мать сразу проснётся, а полез на печку. Места здесь было мало. Освободил пятачок среди коробок и банок, подтянул под себя столетний тулуп, утопил нос в кисло-вонючей шерсти и уснул.

Сон был тревожный. Спать на жёстком Толик не привык, поэтому постоянно ворочался. Из сна в сон он оказывался на озере. Это был знакомый родной берег. Празднично украшенная пристань. Толик был уверен, что готовится какое-то торжественное событие. Что идущие издалека лодки – это кижская регата. А наряженные люди на пристани – местные, собравшиеся танцевать заонежскую кадриль. Но людей в костюмах оказалось слишком много, и были они все какие-то незнакомые. Лодки приближались. На них играла музыка, от бортов развевались ленточки. Все смотрели на эти лодки, но почему-то не радовались. Вдруг поднялся крик. У Толика над ухом сказали: «Так им и надо!» – и он проснулся уже окончательно.

Мать жарила блины. Стоял обалденный запах, вкусно шкворчало масло. Толик приподнялся. За ночь он ухитрился расчистить себе место на печке, раскидав коробки с банками по углам лежанки и растянувшись во всю длину. Ещё и старой телогрейкой сверху прикрылся. Толик почесал в затылке – он, на удивление, выспался.

Стопка блинов на столе звала к себе.

– Слезай, – сухо сказала мать, заметив движение за занавеской.

Толик с наслаждением потянулся – после вчерашнего двойного купания сначала в озере, а потом под дождём хотелось немного размяться.

– Слезай, говорю, – с раздражением повторила мать.

Толик слез. Кеды были ещё мокрые, и он босиком прошлёпал по деревянному полу. За окном серело.

– Садись.

Мать выставила ближе к его краю стола чашку, плеснула кипятка.

Толик посмотрел, как крутятся в водовороте воздушные пузырики.

– Я не виноват, – начал он, но мать перебила его:

– Завтракай.

Это было очень щедрое предложение. Мать обычно спала дольше Толика, завтрак не готовила. Блины – это по-царски. Но странно. Поэтому надо было действовать на опережение.

– Они сами, – начал Толик, поднося чашку ко рту, но мать его опять перебила:

– Значит, так, – она села на угол и положила перед собой руки. На светлой скатерти они показались вдруг большими и тёмными. – Про вчерашнее я слышать не хочу. Это всё показалось. Перед грозой бывает. Девчонка просто заболела – такое тоже бывает. Перекупалась на сиверке и простыла. Ты к ним больше не ходишь.

Толик подавился чаем.

– Так баба Света сама попросила с ними дружить, – напомнил он. – Когда я с фартуком…

– А теперь я тебя прошу этого не делать, – жёстко оборвала его мать.

Посмотрела тяжело. Прям припечатала просьбу к Толикову лбу. Или машинкой вышила. Острой стальной иглой.

Толик оторопел и на всякий случай отставил чашку подальше. Не то чтобы он с матерью никогда по-родственному не разговаривал. Она его постоянно просила то сбегать за тканью в магазин, то по заказчицам разнести готовое, то позвать кого на примерку, а потом пойти погулять часика на два. Но её просьбы никогда не касались лично его. Даже про школу не спрашивала. Ушёл – и ушёл. Пришёл – в магазине кое-что надо.

– Ты меня услышал? – настаивала мать.

– А если я их на улице встречу? – вильнул в сторону от прямого ответа Толик.

– Пройдёшь мимо, словно не знаешь. Но ты их не встретишь.

– Они уезжают? – В душе Толика всколыхнулась радость.

– Им будет сейчас не до прогулок.

«Не уезжают», – мысленно загрустил он.

– Так у нас съёмка сегодня, – вспомнил Толик. – Они могут прийти.

– И не до съёмок. Ты меня услышал, спрашиваю?

Толик кивнул. Он услышал. Он очень хорошо услышал. Но ничего не понял. Мать придвинула тарелку с блинами, и он начал есть их со сметаной и сгущёнкой. Не глядя, забрасывал в рот и, почти не жуя, глотал.

Мать смотрела в окно.

– Чёрт меня дёрнул за этот фартук взяться, – пробормотала она, выстукивая быструю дробь по деревянной поверхности стола. – Как чувствовала…

– Чего? – не понял Толик.

– Ничего! – поднялась мать. – Вон как сиверик задувает. Праздник, наверное, отменят.

Она ушла в комнату, и оттуда сразу раздался стрёкот машинки. Толик тут же перестал есть и уставился в окно. Сиверик дул, порывами проходя по деревьям, серыми волнами прогоняя дождь. Погода стояла ужасная, как раз для сидения в комнате с телефоном в обнимку. Но именно сейчас хотелось оказаться подальше от дома. Чтобы не было вопросов, а было побольше всего понят- ного.

Толик влез в джинсы. Они неприятно обняли коленки, за пару тёплых недель кожа успела привыкнуть к свободе. Носки искать не стал, они были где-то в комнате, а там сейчас работала мать. Сунул ноги в сапоги. Натянул куртку.

Чтобы лишний раз не проходить под своими окнами, Толик побежал огородами. На развилке подумал и направился к дому Ритки. Не сделал и двух шагов, как навстречу ему вырулила сама Ритка с бидоном в руке. Увидев Толика, она замедлила шаг, заводя бидон за спину. Толик тоже притормозил, потому что бидон за спиной значил что угодно. Могло и по кумполу прилететь вместе с молоком. Ритка нервная. Недосып сказывается.

– Ты чего так рано? – кивнул он на руку с бидоном. Обычно все за молоком по вечерам или в обед ходили. Ради утреннего мало кто вставал.

– Вчера взять не успела. Мне оставили.

– А вчера чего?

– Чего? – Ритка не сводила с Толика глаз.

– Ничего не слышала, чем всё закончилось?

– Так дождь. И не выпустили меня. Про молоко только ночью вспомнили. Тебя наказали?

Толик разулыбался и замотал головой.

– Нет. Наоборот, мать блинов с утра нажарила.

Ритка поморщилась, потёрла свободной рукой бок.

– Я теперь только за молоком и в магазин. Ну и с сеструхой.

Она качнула бидоном. С такими маршрутами Ритка явно домой не торопилась.

– Съёмка же, – напомнил Толик.

– Так её отменили. Погоды никакой. Говорят, как солнце выйдет, они и снимут.

– Ты-то откуда знаешь?

– Я костюм утром Наташе относила. Она с фотографом как раз разговаривала. А твой где?

– Кто? – Толик испугался, что пропустил важное – у него была договорённость с фотографом, но он проспал.

– Костюм.

Тут он второй раз испугался, потому что совершенно не помнил, где расстался с костюмом. Он его снял, нёс в руках, но домой пришёл уже без него. Ещё хотел, чтобы мать зашила.

– Чёрт, – похолодел от воспоминаний Толик. – А ты зачем всем рассказала, что это мы разыграли новеньких?

На это Ритка ничего не ответила, а сделала быстрый шаг в сторону, обходя Толика, и побежала по дороге. Толик свернул в другую сторону. Прежде чем что-то предпринимать, надо было разузнать новости. Он сунулся к Соньке, но из окон её дома звучал ор – взрослые с удовольствием ругали друг друга. Слышен был тонкий голосок Соньки: «Не надо! Ну не надо!» Повернул в другую сторону. Сонный Игорёк на крыльце своего дома надевал сапоги.

– Тебя куда? – присел рядом с ним Толик.

– Мать на покос велит съездить, стожки проверить. Говорит, ветер сильный, может раскидать.

– А слышал, что съёмок не будет?

– Да какие уж теперь съёмки, – поморщился Игорёк.

Толик внимательно посмотрел на него. Выглядел приятель помято, словно его сначала хорошенько побили, а потом всю ночь не давали спать.

– Как думаешь, это что вчера с городской было?

– Чего? – хмуро глянул Игорёк.

– Ну, почему она в воду и тонуть сразу?

Игорёк вздохнул. Покосился на огород. Опять вздохнул.

– Плавать не умеет, – произнёс, наконец, он.

– А полезла зачем?

– Так может, она в птицы нырки подалась? Знаешь, есть такая…

Игорёк сошёл с крыльца, накинул капюшон на голову и побрёл к сараю за велосипедом. Говорить об этом ему было неинтересно. Толик проследил за ним взглядом и вдруг почувствовал, что тоже хочет куда-нибудь съездить. На денёк исчезнуть из деревни.