Мертвая зона

Глава 10 Pitch Black

Ночь с 13 на 14 января 2052 года, Абуджа, Нигерия

Несколько приземистых бунгало, сбитых в плотную группу на задворках туристического центра, были обнесены сетчатым забором; у ворот скучал охранник в черном берете. Сквозь окошки дома Лоренцо, забитые фанерой с «экокондиционерами», едва заметно пробивался свет. Значит, слава богу, хозяин на месте. Прошлой ночью Леха толком не оценил, как удобно, когда фиксер от тебя в дюжине шагов, и чуть что, можно к нему постучаться. Сейчас он только на это и уповал.

Леха вывалился из машины, и Майк сразу поймал его под руку. Встречали как дорогого гостя: мало того, что включили подсветку крыльца, так еще и у двери бунгало стоял, расплывшись в улыбке, хозяин гестхауза, он же дворецкий, он же повар, немолодой чернокожий дядька. Леха подозревал, что никакой он не хозяин, и вообще здесь все не так, как кажется на первый взгляд, ну да и черт с ним. Это несущественно.

Нужен интернет. Немедленно.

Леху сильно знобило.

– Ты иди, а я к Лоренцо на пару минут, – сказал он Майку.

– Конечно, босс, – согласился Майк и вместе с ним повернул к крыльцу фиксера.

– Говорю же – иди…

– Прости, босс, не могу тебя оставить. Тебе нужна помощь.

Леха вздохнул.

Майк постучал в дверь. Подождал немного, постучал снова, подергал ручку. Буркнул: «Момент, босс!», аккуратно прислонил своего подопечного к косяку, проверил, не проявляет ли босс тенденцию съехать по стенке на землю, и взялся за рацию. Минуту-другую нажимал на кнопки и пищал тональным вызовом, помрачнел, оглянулся на Леху, пообещал, что отойдет совсем ненадолго, и исчез за домом.

Леха охотно заснул бы стоя, но сделать это не давал озноб. Мешал сосредоточиться и одновременно мешал спать. В голове была форменная каша. Сквозь нее пробивалась мысль: нужна связь, мне нужна связь с Институтом, я должен передать, что здесь в плену наши люди.

За домом хрустнуло и треснуло. Началась сдержанная беготня внутри, потом распахнулась дверь, из нее выскочил Майк. Леха машинально сунулся мимо него внутрь, но был пойман за жилет.

– Тебе не сюда, босс, – сказал Майк. – Тебе – вон туда.

– Мне к Лоренцо…

– Нет Лоренцо! – прошипел Майк и осекся.

Схватил Леху в охапку и буквально поволок к гестхаузу.

– Удрал? – буркнул Леха, чувствуя, как прямо на ходу впадает в апатию.

Следовало бы наверное впадать в панику и даже истерику, но какой смысл? Обстановка стремительно изменилась с плохой на безнадежную, так что паникой можно пренебречь. Толку-то.

«Уходить надо резко», вспомнил он.

Его сдали с рук на руки хозяину, Майк что-то прорычал тому на йоруба, услышал ответ, помотал головой и умчался. Леха не отказал себе в удовольствии задержаться на крыльце и посмотреть, как «архангел» мечется туда-сюда между домами в сопровождении охранника и Ури. Тьма на дворе была хоть глаз выколи, и зрелище получилось экзотическое: черные люди то возникали из черноты, то пропадали в ней. Потом Лехе это надоело и он позволил увести себя в гостиную.

Как ни странно, у него хватило сил принять душ и проглотить не глядя какую-то еду, обильно запивая водой, чтобы пролезла в обожженное горло. О том, что неплохо бы принять рюмку крепкого для дезинфекции, Леха даже не подумал. Он вообще забыл, что люди пьют алкоголь. Строго говоря, он не очень помнил, чем люди занимаются на этом свете. Ему просто надо было заправить организм топливом прежде чем спрятаться. Укрыться с головой – от проблем и от себя, неудачника.

Что он и сделал. Уполз в спальню, замотался в одеяло, свернулся калачиком – и дрожал, пока не провалился в сон.

Проснулся от ощущения, что на него кто-то пристально смотрит.

В спальне тускло горел ночник, а рядом на кровати сидел призрак Виктории Ройс.

В белом-белом легком платье без рукавов. Бледное осунувшееся лицо, болезненно худые руки, застывший взгляд. Как есть покойница.

Леха не умер от инфаркта только потому что сначала принял женщину за ночной кошмар.

– Ты в порядке? – спросила она. – Вроде получше, да? А ну-ка, водички еще выпей. Тебе сейчас надо много пить.

Леха послушно глотнул из пластиковой бутылки, надеясь, что это не отрава. Нет, свежая чистая вода.

И покойница, несмотря на пугающий вид, говорла с ним тепло, участливо.

– Хочу, чтобы ты знал одну вещь. Я ничего против тебя не имею. Это просто дурацкое стечение обстоятельств. Здесь все – дурацкое стечение обстоятельств.

Леха сел в кровати, инстинктивно отодвинувшись подальше от привидения. Обеими руками потер глаза. Плеснул в лицо из бутылки, промокнул одеялом.

Проклятье, это был не сон, и дважды проклятье: он моментально все вспомнил.

Надо что-то говорить. Что-то решать. Что-то делать.

Как-то использовать момент.

Он же «шпион Института», черт побери. Ему по долгу службы полагается добывать информацию, и ради этого – плести интриги, манипулировать людьми и наводить тень на плетень. Короче, шевелиться, а не сидеть с выражением на лице, забившись в угол кровати. Он должен хотя бы пытаться спасти свою шкуру, раз припекло. От него ждут наверное чего-то такого. Или уже не ждут? В Абудже все спокойно? А вдоль дороги мертвые с косами стоят? И тишина?..

А призрак Виктории Ройс смотрел на Леху взглядом Великой Матери. Взглядом женщины, прозревшей тайны, о которых ты и не подозревал никогда. Они выше твоего понимания.

– Давай уедем, – сказал Леха, сам себе удивляясь.

– Что?..

– Прямо сейчас в машину – и уедем отсюда! Твоя охрана не проблема, я пообещаю им защиту Института, они купятся… Лоренцо Милано сбежал, ты знаешь? Его плотно опекали ребята Бабы, достанется им теперь… Если из города удрал Лоренцо, это знак. Он почуял опасность.

– Какая еруда. Этот вечно пьяный хмырь просто испугался того, что натворил. Если бы еще кому-то было до него дело…

– А что он натворил? – перебил Леха.

– Сделал глупость. Ты не поймешь. Это не в твоей компетенции и не в твоей власти. Ты ничего не можешь изменить. И Милано ничего не мог. Уясни хотя бы такую малость, пожалуйста.

– Ладно, допустим, у вас тут сложно, я не пойму… Но почему бы тебе просто не отдохнуть от Абуджи? Взять и уехать вместе со мной.

– Зачем? – равнодушно спросила она.

– Свобода, – Леха развел руками. – Свобода от всего этого. Тысяча извинений, но ты наверное привыкла, что живешь в кошмаре, и не замечаешь…

– Я знаю, – мягко сказала она. – Но для меня уже все решено. Очень давно.

– А для тех семерых?

Она на миг задумалась, будто не понимая, о ком он.

– Ах, да, твои бывшие коллеги… Нет, это вообще другое. Забудь.

– Не могу. Их надо вытащить отсюда. Давай спасем их вместе. В конце концов, это приключение! А то ты сидишь тут сиднем два года…

Она рассмеялась, и Леха вновь поразился, насколько голос этой женщины не вяжется с ее мертвенным обликом.

– Перестань. Они не твои. И не мои. Их нельзя забрать.

– Хорошо, давай начнем с тебя! Что ты забыла тут? Ты уже сделала для Абуджи столько, что местные должны памятник тебе поставить!

– Памятник! Ой, прекрати, дурачок!

Леха с изумлением, переходящим в нежность, смотрел, как она валится на кровать, заливаясь смехом и потешно дрыгая ногами, будто совсем настоящая живая молодая женщина. Если бы еще эти ноги не были как спички… Что же вы с ней сделали, гады. Гады вы последние. Убить вас мало.

– Памятник… Гениально! – простонала она. – Это то, чего мне не хватало! Ох, ну ты даешь…

Она села и огляделась. Леха галантно протянул ей бутылку воды и край одеяла, чем вызвал новый приступ веселья.

– А ведь не хотела ехать… – пробормотала она, утирая слезы одеялом. – Думала, мало ли, вдруг не обрадуешься… Я из-за тебя чуть жвачкой не подавилась, комик ты чертов!

– Послушай, Вик… – начал Леха и прикусил язык.

– Да-да, не бойся, не убью. Это не мое имя, но нужно же какое-то… Ты не понимаешь – и не обязан понимать, расслабься, короче.

Леха посмотрел на планшет. Время за полночь. Хорошо он поспал. И вроде чувствует себя терпимо. Бежать отсюда, бежать. Если «Мерседес» заряжен полностью, можно доехать до Лагоса к утру даже с учетом плачевного состояния окрестных дорог. Лишь бы охрана поддалась на уговоры и тронулась следом. Вдвоем и без оружия – чертовски рискованно. Шикарная бандитская тачка будет до какого-то момента и пропуском, и защитой, но ровно пока не организуют погоню.

А здесь оставаться нельзя. Леху глодало ощущение, что надвигается беда. Надо быстро всех спасать, начиная с Вик и кончая Пасечником, выводить хороших людей из Абуджи, а это невозможно, если сидеть на месте. Нужно шевелиться, искать шансы, пробовать варианты. Как бы ей объяснить.

А если так и сказать?

И он сказал.

– Забудь. Тебе не выбраться из города, – Вик небрежно отмахнулась. – Абуджа поймала тебя. Смирись и расслабься. Хватит думать о всякой ерунде, просто живи, пока живется.

– Тогда уезжай ты одна. Никто этого не ждет, у тебя получится.

Вик удивленно приподняла бровь.

– Пожалуйста, не говори больше, что я не понимаю! – взмолился Леха.

– Но ты и правда не понимаешь, – сказала она просто и спокойно. – Мне незачем ехать и некуда. Я держусь только на порошках джу-джу. Онкоцентр в Лагосе с трудом верит, что я не умерла до сих пор. Они давали три-четыре месяца. Джу-джу йоруба подарило мне почти два года.

Леха тихонько охнул.

– Конечно, это довольно необычное существование. Но тоже в общем жизнь. Просто такая особенная жизнь. В ней много потаенных смыслов, о каких я раньше и не думала… А ты не догадался, что со мной? Ну, значит, я не так уж страшно выгляжу.

– Извини… – пробормотал Леха.

– За что? Не понял – и не понял, и слава богу. Решил, что я сумасшедшая наркоманка? Это нормально, многие так думают. И боятся меня. И правильно делают. Я сумасшедшая. И я наркоманка, да.

– Перестань… – попросил он тихонько, опуская глаза и проклиная себя за недогадливость.

– А еще я последний «Ландскнехт», – сказала она неожиданно сурово, и Леха почувствовал знакомый прожигающий взгляд. – Хороший «Ландскнехт». Мертвый «Ландскнехт». Я тот самый наемник, что отступил в ад на перегруппировку. Увы, в моем персональном аду оказалось чертовски одиноко. Вот как это бывает на самом деле. Кто бы мог подумать, да? Дьявольски злая ирония.

Леха вздохнул. У него вдруг кончились слова. Вик не нуждалась в сочувствии, не нуждалась в одобрении; ей бы наверное пригодилось немного человеческого тепла – но ведь она его отвергнет. Она играла в мертвую наемницу и заигралась, – и кто ты такой, чтобы мешать ей?

Это ее способ оставаться живой, как ни парадоксально.

– Кто знает… – с трудом выдавил он. Просто чтобы не молчать. – Судьба.

– Скорее повезло. Знаешь, такое везение, когда другой бы сдох, а ты еще помучаешься, хе-хе… Опять стечение обстоятельств. Прихватило меня сразу, как мы приехали в Нигерию. Я пила обезболивающее, надеялась, что быстро закончим – и лягу на обследование. А было уже поздно суетиться и волноваться. Потом на одной деловой встрече у Муделе я как-то совсем расклеилась, он посмотрел – и забеспокоился. У него жена умерла от рака, неоперабельная опухоль… Вывез из города, положил в онкоцентр – и не хотел, чтобы я возвращалась. Но как я не вернусь, тут же наши в обороне, и меня врачи приговорили все равно… Знаешь, странное ощущение – вот сейчас рассказываю, – и будто не о себе. Ты сидишь такой… Как существо с другой планеты. И я себя веду с тобой как нормальная.

– Ты и есть нормальная!

Вик покачала головой.

– Не надейся.

– А на кого тогда надеяться? Ты единственный свободный человек в Абудже.

Вик подняла на него глаза, задумалась, и Леха снова увидел, как теплеют черные угольки.

– Умереть чтобы обрести свободу, да, в этом что-то есть. Неглупо… Но бесполезно. Ты чего так смотришь?

– А ты чего так смотришь?

Она фыркнула.

– Перестань. Не надо притворяться. Тебе меня жалко, а это совсем лишнее. Мертвых не жалеют.

– Вот же ты зануда! – вырвалось у Лехи.

Вик негромко хмыкнула, улыбнулась, почти рассмеялась и вдруг погрустнела.

– Это я должна сожалеть, – сказала она. – И я действительно искренне сочувствую. Не веришь? Нет, мне правда очень жаль. Но ты должен поверить на слово. Расслабься, живи и перестань суетиться. Ничего уже не исправишь. В конце концов, я была неплохим техником. То есть, понимаю, как работают всякие системы. И человеческие в том числе. Если я сейчас начну тебе объяснять, почему все бессмысленно и незачем дергаться, ты станешь упираться и возражать. Это пустой расход энергии. Можно придумать занятие получше.

– Какое? – быстро спросил Леха.

– Понятия не имею. Только не проси меня быть нормальной.

– Ну пойдем гулять тогда, – сказал Леха и полез из кровати.

– Ты в своем уме?

– А что такого? Там прохладно и луна красивая. Наверное.

Ноги вроде бы не подгибались. Вести себя естественно и непринужденно было труднее, чем стоять в полный рост, не шатаясь.

– Я же просила, чтобы ты не просил…

– Пойдем-пойдем, – бормотал Леха, копаясь в рюкзаке. Вместо пакета с чистым бельем попадалось под руку что угодно, ну, как всегда.

– Вообще, – сказала Вик, – ты редкий хам. Не надо так откровенно подчеркивать, что я мертвая.

– И как я это делаю?

– Леди остается леди даже в гробу. Имей, зараза, уважение. Не суй голую задницу даме под нос.

– А что, общие душевые в войсках уже отменили?

– Мы на гражданке, парень.

– Извини, – Леха натянул трусы. – Так лучше?

– По-моему, – задумчиво протянула Вик, – ты пытаешься мной манипулировать.

– Есть маленько, – сказал Леха. – Понимаешь, я вообразил одну картину – и она не отпускает. Как мы садимся в белый «Мерседес» и мчимся по ночной дороге. И луна во-от такая громадная светит нам. Ну красиво же!

– Я ненавижу луну! – выкрикнула Вик.

Леха чуть не выронил джинсы.

Редкий ты придурок, Филимонов. Забыл, чем она под луной занимается? Думаешь, ей весело? Наверное, в процессе – очень даже, иначе фиг бы ее заставили. Нажуется своего порошка джу-джу – и вперед. Но потом, судя по всему, наступает похмелье и становится грустно.

«А я херак его по черепу», вспомнил он.

– Дурак я. Прости.

Леха потерянно уселся рядом, опустив голову.

А она совсем как нормальная женщина уткнулась ему лбом в плечо.

– Это ты меня прости.

– Да тебя-то за что… Сама же говоришь, дурацкое стечение обстоятельств.

– За то, что ничем не могу помочь.

– Еще как можешь. Мне нужен интернет. На крайний случай, обычный телефон. Одолжи «спутник» на полчаса.

– Где я его тебе возьму? В городе с интернетом – глухо. И телефонии как таковой нет, все контакты по радио. Только у Муделе ходит боец с чемоданчиком, прикованным цепочкой к запястью. Гордый такой, будто это ядерный чемоданчик. В каком-то смысле – да, ядерный… Символ власти.

– А как же Лоренцо… – пробормотал Леха.

– Он стукач, ему положено. А рядовому местному жителю за спутниковый модуль руки отрубят. Когда Винер повзрывал коммуникационные вышки, Муделе сначала злился, а потом сообразил, как это здорово, если не будет связи ни у кого кроме него.

– Должен же кто-то…

– Нет. Никто не заинтересован. Им и так хорошо. Отрубать руки конечно обещали, но в реальности – незачем. Я тебе двадцать раз пыталась сказать, но ты не хочешь слышать: в Абудже все отлично. Кому не нравится, те давно ушли из города. Ну, кто не умер. А кто остался, доволен жизнью. Они тут до конфликта старательно играли в западную цивилизацию и были не очень счастливы. И не понимали, в чем проблема. А теперь нет проблем. Можешь назвать этот уклад племенем или общиной… Короче, здесь теперь деревня. Всем ясно, что надо делать, и совершенно не надо думать. Каждый на своем месте, знает свои обязанности, имеет свою долю. «Черные Топоры» следят, чтобы никто не чувствовал себя обиженным. А Йоба хранит Абуджу.

– Почему Йоба-то?! – взмолился Леха. – Кто-нибудь мне объяснит?..

– Ну… Еще одно стечение обстоятельств.

– А у вас тут хоть что-то было по плану?!

Вик задумчиво прикусила губу, даже жевать перестала.

– Знаешь, со дня, когда Барни убил Крукса, наверное нет. По большому счету, все пошло вкривь и вкось еще раньше, когда Круксу предложили деньги за «батарейку». В тот момент нас лишили выбора. Началась игра, кукловод стал дергать за ниточки… Ты же мне не веришь, когда я говорю это!

– Объясни, что случилось – поверю.

– Да ну тебя.

– Как будто меня не дергали за ниточки! Хорошо дергали. Тоже в Африке, в сорок девятом году. Я смогу понять, честное слово.

Она протянула руку и кончиками пальцев осторожно потрогала амулет на его шее.

– Угадала, – сказал Леха и вдруг почувствовал: впервые по-настоящему гордится этим крокодильим зубом. Раньше он носил амулет и демонстрировал его, дурачась, словно незаслуженный приз или какую-нибудь медаль ветерана Куликовской битвы. А сейчас все серьезно.

Может быть потому что на экзотическую побрякушку обратила внимание – и не просто, а с уважением, – Великая Мать.

Он молча шевельнул подбородком: давай, не тяни.

– Ну… Все из-за «батарейки». Мы впервые работали с «батарейкой» на Ближнем Востоке. Догадывались, что станет намного легче, а оказалось просто супер. Пара мегаватт в кармане, и ты – король пустошей. Крукс был готов молиться на «Риддеркрафт». В нашем бизнесе это еще и признание. Уважение. Кому попало не дают такие контракты и такие возможности. Главное – не болтать. Да никто и не болтает. И никаких глупых вопросов со стороны. Все понимают, кто твой заказчик, и все молчат. Зубами скрипят и молчат. Каждый мечтает крошить партизан в их естественной среде обитания, да руки коротки. Логистика, беспощадная сука, хе-хе… А у тебя – получается. И никто не спрашивает, как ты это делаешь. Завидуют молча, засранцы…

Леха кивнул.

Разумеется, завидуют молча. Потому что разевать варежку – себе дороже. Круг допущенных к конкретной информации «как ты это делаешь» критически узок, буквально единицы. Одно слово: «Риддеркрафт». Слово, которое произносят шепотом, а обычно только намекают, чтобы не звучало лишний раз… Хорошо сказано: с «батарейкой» солдаты Крукса стали королями пустошей. Храбрые дизайнеры. К черту иронию, действительно храбрые. Не все частники настолько отчаянные, не каждый бы согласился. Признание? Уважение? Посчитай сначала риски.

«Батарейка» в обозе ЧВК полностью меняет расклад сил, когда надо усмирять партизан в джунглях, бушах и пустынях, на про́клятых землях, – как раз там, где занимались своим ландшафтным дизайном «Ландскнехты», – с безумно растянутыми коммуникациями и почти нулевыми местными ресурсами. Даже на более цивилизованных театрах военных действий топливо занимает от семидесяти процентов траффика любой армии, превращая логистику, беспощадную суку, из кандалов на ногах командира в камень на его шее. А «батарейка» решает все проблемы, делает тебя самым мобильным игроком на поле, хозяином положения. Один вопрос: ты способен защитить ядерный реактор, таская его по задворкам третьего мира? Его там могут не только отбить, но и тупо украсть. Без инфраструктуры это железный ящик весом в несколько тонн: хватай и беги. Отделение тяжелой пехоты вполне в состоянии утащить его на руках. Партизаны не носят бронескафандров, они их вообще не любят, зато уважают тракторы, погрузчики и подъемные краны. Сопрут ящик – и с концами. И не найдешь. У исправной «батарейки» нет заметного теплового следа, она ничего не излучает. Вдобавок, твоя электростанция – неучтенная, и по документам прямо сейчас дает ток мирным людям на другом краю планеты. Ищи ее свищи… Есть мнение, что контролирующие органы закрывают на этот риск глаза, если очень надо для борьбы с терроризмом. Но есть и другое мнение: что «Риддеркрафт» не переживает насчет контролирующих органов.

Об этом шептались в Институте. А о чем не шептались – сумеет ли ЧВК защитить «батарейку» от себя, любимой, если вдруг частникам поступит деловое предложение типа «не сможешь отказаться». Просто в голову не приходило.

Кому-то, значит, пришло…

– И здесь на севере тоже было все четко, – продолжала Вик. – Правда, уже без того восторга – ну, знаешь, привыкли к хорошему… Мы работали как обычно, когда у Крукса случился разговор с Барни и Ларсом на повышенных тонах. Совещались, ничего особенного, потом вдруг начали орать, потом – бац! – и Барни зовет командиров в палатку. Там очень грустный Ларс и очень мертвый Крукс. И Барни говорит: «Джентльмены, поздравляю, мы в жопе. Мой покойный товарищ хотел продать на сторону „батарейку“. Ему предложили выбор: или мы сами кидаем нашего клиента, фиксируем прибыль и разбегаемся богатыми людьми, или нам пришьют геноцид мирного населения, объявят врагами человечества, убийцами детей, и под этим предлогом задавят, уж больно серьезные деньги на кону. Хрен знает, в чем дело. Похоже, кто-то задумал маленькую победоносную войнушку, тихую-тихую, о которой никогда не узнают, и ему нужен для этого нелегальный энергомодуль. А ландшафтные дизайнеры – не нужны… Ну и мы тоже довыпендривались. Нам все завидуют, мы как бельмо в глазу, и каждый хочет на наше место. Поэтому нас с удовольствием принесут в жертву, если станем трепыхаться, понимаете? А я ведь говорил!.. Спасибо, конечно, что предлагают решить дело миром и за деньги. Но я считаю, продавать „батарейку“ – гроб с гарантией. Задавят нас или нет, еще вопрос, а вот „Риддеркрафт“ за такое кидалово всех сотрет в порошок. Единственный шанс уцелеть – быстро избавиться от яблока раздора, вернуть „батарейку“ хозяину. Предлагаю так: бросаем работу, отступаем к ближайшему аэродрому, где может сесть спецборт. Выходим на связь с клиентом, объясняем положение, отправляем ему этот хренов ящик, а дальше уже с чистой совестью прикрываем лавочку. „Риддеркрафт“ сам пускай разбирается, кто такой смелый, что посягнул на его барахло, а мы тихонько завяжем с ландшафтным дизайном – и, вероятно, останемся живы. Крукс хотел рискнуть и взять денег, теперь надо положить Крукса в холодильник. Вопросы есть?» Как тебе история? Веришь? Я сама не верила собственным ушам.

– Ну и кто нашелся такой смелый? Или провокация?

– Еще один проклятый вопрос! Как я его ненавижу! И ведь почти забыла! Жила спокойно, пока тебя не было! Зачем ты сюда приперся?!

– Я не нарочно, я в командировке… – заныл Леха тоном обиженного ребенка, но шутку то ли не поняли, то ли не захотели поддержать. – Извини.

– Да иди ты… Я уверена, что провокация. Я тебе уже говорила, мы все только пешки в сложной многоходовой игре. Но нет доказательств. И Барни не сумел ничего выяснить. Был бы жив Крукс… Барни убил его случайно, защищаясь, когда они повздорили. Отнимал пистолет – и голову прострелил идиоту. Ларс подтвердил, иначе были бы проблемы, у нас такое не приветствуется… Ну, Ларс потом тоже… Стал проблемой. Ладно, черт с ним. Обидно только, что без толку погиб. Очень многие умерли бесполезно. Допустим, ты убиваешь предателя, чтобы он не предавал больше. Это хорошо. Это нормально. Но исправить-то ничего уже нельзя! – почти выкрикнула она. – В смерти нет искупления, понимаешь? Смысл – может быть. Но искупления нет. И грехи твои не спишутся…

Она крепко стиснула руки.

– Короче, все страшно запуталось. Но по факту главный вопрос стоял один – как будем отступать. Кто сделает вид, что он совсем не при делах, и удерет из Нигерии своим ходом через северную границу, – а кому оборонять «батарейку» и отвечать перед клиентом до конца. То есть, люди сразу восприняли положение серьезно. Никто не усомнился, что Барни решил правильно. Никто не обвинил его в трусости. Никто не думал об упущенной выгоде. Все хотели разрулить ситуацию. Но все недоценили кукловода. Вдруг заявился Винер собственной персоной, очень такой загадочный, он вечно задирал нос… Посмотрел на Крукса в холодильнике и сказал Барни: «Твой командир обещал мне тридцать процентов за то что я не замечу, как вы исчезли с „батарейкой“ в неизвестном направлении. С тебя стоило бы слупить побольше, но я понимаю, что ты пережил стресс, и буду снисходителен. Возьму только сорок. Давай, соглашайся, это хорошая цена. Вам в любом случае уходить из бизнеса, вы после такого эпического кидалова теряете лицо… И кто-то должен прикрыть ваши задницы. А я ведь могу захотеть половину или вообще всё!» Барни ударил его в челюсть и взял в плен. «Кибернетике» передали, чтобы не дергалась, и мы начали сворачиваться. Кто хотел, тот удрал на север, а Ларс выдвинулся в Абуджу с небольшим авангардом и задачей охранять аэропорт. Барни уже отовсюду ждал неприятностей и пытался учесть любую мелочь. Он только не предполагал, насколько плохо дело. Ну, когда тебя со всех сторон обложили, и ты во всем виноват – к этому трудно быть готовым…

Она потупилась. Видно было, что ей даже сегодня, по прошествии двух лет, неприятно вспоминать.

– Барни ошибся. Все мы ошиблись. Надо было идти в другую сторону, куда угодно, лишь бы из Нигерии. И сразу наплевать на кодекс ЧВК, не хранить омерту, как принято у частников, а поднимать шум, кричать: нас предали, нас подставили, спасите-помогите… Думаю, был запас в пару дней, когда это удалось бы. Но мы правильные и честные, пошли в Абуджу и потеряли время. «Кибернетика» деликатно, без стрельбы, наступала нам на пятки, а у Барни не хватило духу бросить им под ноги, допустим, отрезанное ухо Винера – хотя стоило бы…

– А в Абудже полный хаос, горят терминалы и куда-то подевалось навигационное оборудование, – подсказал Леха.

– Да и черт с ним. Обошлись бы. Спецборт, который возит «батарейки», это переделанный военный транспортник. Вся разница, что в нем стоит ударопрочная капсула с парашютами и системой мягкой посадки. Тоже ничего оригинального, простая десантная платформа… Спецборт может безопасно сесть без привода, нашлась бы полоса достаточной длины. Не было уже полосы. Ларс, сволочь, взорвал ее.

– Ох ты…

– Барни когда узнал, проклял его, очень эмоционально. Муделе был при этом, они уже познакомились. Через месяц Муделе подарил нам голову Ларса. Сказал, отважные бойцы черной милиции добыли сувенир прямо в расположении «Кибернетики», чуть ли не на глазах у Винера. Но потом однажды мне проболтался, что просто голову купил…

– Сумасшедший дом, – от всей души оценил Леха. – Бедная ты, бедная…

– Не жалей меня. Сумасшедший дом – мой дом, – процедила она с неожиданной злостью. – Я тут вполне на месте. Великая Мать, черт побери.

– Извини.

– Не извиняйся!

– Погоди, насчет аэропорта – но вы же заказывали и принимали боеприпасы… – поспешил сменить тему Леха.

– Нет. Это все Ларс. Он тут несколько дней очень активно орудовал от нашего имени. Готовил себе резервы на случай, если Винер его кинет и придется действовать самостоятельно. Минировал дороги и настраивал ПВО. Боялся, вдруг мы от отчаяния рискнем вывезти «батарейку» на неприметном грузовике без охраны. Или на обычном конвертоплане, куда угодно, лишь бы подальше, а там хоть трава не расти. Но мы тогда еще не отчаялись. А пора было! Пришли в Абуджу – и просто растерялись. Собственный начальник штаба предал, взлетной полосы нет, авиации ноль и уже не прилетит… И вся Нигерия знает, что мы продались исламистам и повернули оружие против законного правительства страны! Это нас вообще добило. Самая внезапная новость, даже круче предательства господина Ларсена, сукина сына… Барни вышел на связь с военными, чтобы опровергнуть весь бред, который вокруг нас накрутили. Ему вежливо ответили, что не хотят с нами разговаривать, но за оккупацию Абуджи мы скоро ответим. И за геноцид мирного населения на севере, естественно. И пообещали, что если сунемся дальше, армия встретит нас танками… Разведка это подтвердила. Ближайший аэропорт в Минне охраняла танковая рота и дивизион самоходок. Мы могли уйти только обратно на север, но оттуда уже подходила «Кибернетика». И проклятая «батарейка», которая раньше была залогом мобильности, теперь сковывала нас. Мы тряслись над этим чертовым реактором и не могли избавиться от него. Взять заказ у «Риддеркрафт» все равно что взять в долг у мафии. А ведь гордились, идиоты, думали, что избранные… Крукс втянул нас в паутину. Влипли.

– А ваш клиент… Не отзывался? Не реагировал?

– Глухо. Не знаю, по каким каналам Барни пробовал выйти на него – не получилось. Мы сутками пытались достучаться хоть до кого-то. Но нас игнорировали. Барни потребовал созвать суд чести ЧВК в прямом эфире. Логично, да – объясниться перед коллегами и прекратить этот кошмар. Пусть заступятся, мы ни в чем не виноваты. Черта с два. Нас прокляли и забыли. Тогда мы психанули и нарушили кодекс, вышли со своей бедой на СМИ, готовые рассказать если не всё, то почти всё. Думали, клюнут на сенсацию. Ага, если бы. Ноль реакции. Любые попытки что-то просто написать в интернете, выложить ролик, хоть на минуту засветить проблему – немедленная модерация и бан. Я, признаться, не могла себе представить, как это возможно. Оказывается, легко. Щелк – и нет тебя. И не было никогда. Вы зовете это Войной Шрёдингера.

– Я… Побывал как раз на такой войне, – сказал Леха. – Недолго.

– Значит, хоть что-то ты понимаешь.

– Помню ощущение, когда впервые с этим сталкиваешься. Искреннее удивление, потом ужас. Под обстрелом не так страшно. Там просто могут убить, и ты этого боишься, а тут – уже убили. Стерли.

– Верно, – она, кажется, впервые поглядела на него как на равного. – Нас стерли из информационного поля. И заперли в городе, где творился полный кошмар, все горело и стреляло. Но ни одной пули в нашу сторону! Как будто мы и для местных не существовали. Тогда Барни пошел с ними знакомиться. Поговорил с Муделе – и вернулся с идеей: построить укрепрайон и сидеть, пока не отзовется «Риддеркрафт». Мне понравилось. У меня возникла мысль, что этот кошмар неспроста, что нас как бы проверяют на прочность. И если выдержим, то станем действительно избранными. А ты говоришь, я не сумасшедшая! – воскликнула она с воодушевлением, расправляя плечи. – Я уже тогда поехала!

– Ты всего лишь пыталась рационализировать происходящее. Это характеризует тебя как абсолютно нормальную.

– Да? – она погрустнела и ссутулилась. – Ладно, расскажу тебе, как я рационализирую… Иногда я мечтаю, чем должна была кончиться по справедливости история «Ландскнехтов». Это невозможно, потому что никакой справедливости нет, одно предательство кругом, но имею я право мечтать, а?.. Будь у меня свой карманный писатель, как у этой идиотки Элис Морган, я бы не выдумывала книжек про войну ради хорошего секса. Я бы заставила его написать о том, как жить по правде! По совести и чести! И в моей книге последним «Ландскнехтом» остался бы настоящий боец. Не брошенная всеми одинокая девчонка по прозвищу Гаджет, а солдат. Пилот шагохода, тяжелый пехотинец, а лучше – тактический разведчик. Такой, знаешь, из бывших спецназовцев. Чтобы руки в крови по колено!.. Почему по колено, что я несу… – Она грустно усмехнулась. – Неважно. Такие руки. Главное, они у него растут откуда надо. И этот воин, он бы жестоко отомстил предателям и кукловодам, всем, кто нас подставил. Убил всех до единого. А потом вернулся сюда, отрубил голову Муделе, поднялся с ней на гору, нассал в рот и кинул в пропасть. Вот как надо. Вот как должно быть.

Такого Леха уже не выдержал. Сполз с кровати и встал перед Вик на колени.

– Знаешь, как звенит в ушах от тишины? – спросила она. – Так звенит мое одиночество.

Это конечно нервное, – подумал Леха. Но или я сейчас ее поцелую, или разревусь.

– Не надо, – сказала она твердо.

Леха поднялся и полез в рюкзак за рубашкой.

Нашел повод отвернуться, потому что глаза у него были мокрые.

– Прости, не хотела. Но иногда накатывает – и сил нет никаких. С тех пор, как ремонтная бригада окончательно впала в нирвану, мне и поговорить-то не с кем. Единственная подружка – и та Йоба. И даже с ней редко видимся. Одичала я, в общем. Ты извини, ладно?..

– Брось. Мы то и дело просим друг у друга прощения.

– Воспитанные, значит.

– Кстати, о воспитании. – Он замер с рукой в рюкзаке. Свежая рубашка, естественно, никак не попадалась. – Я же целый день изо всех сил держался. Ты не представляешь, как трудно русскому человеку говорить «Йоба» и не хохотать.

– Представляю.

– Э-э…

– Это же не я изобрела – Йоба. Я изобрела Йобу! Но не имя.

– Опять стечение обстоятельств? – уныло спросил Леха. – Можно я решу, что мне все это снится?

– Я бы сама не отказалась. И ночью довольно легко поверить. Особенно с порошком джу-джу, у него такие побочные эффекты, все становится легким и прозрачным… И проходит боль. Душевная тоже. Хочешь? – она потянулась куда-то, и Леха впервые заметил, что рядом с ней на кровати лежит небольшой ярко расшитый кисет.

– Нет-нет.

– Да ты попробуй! Сразу перестанешь беспокоиться о всякой ерунде.

– Можно я еще немного побеспокоюсь насчет Йобы? Страшно интересно.

– Ой, скучная история на самом деле. Нашли, собрали, поставили в строй, до сих пор работает. Я не знаю, как здесь оказалась эта пушка. И никто не знает. Мы перевернули арсенал вверх дном, надеясь отыскать хотя бы танковое орудие или старую зенитку. Барни очень волновался – надо было придумать, чем выбивать шагоходы. ПТРК в плотной городской застройке… Сам понимаешь.

– Не попадает в шагоход, если пилот не совсем дурак?

– Именно. На Ближнем Востоке нас пытались достать прямой наводкой из танка, пробивая дома насквозь, и Барни вспомнил этот фокус. Но чем стрелять-то? И вдруг в арсенале лежит такое чудо… Никакой внятной маркировки, зато целый штабель боеприпасов. Снаряды в порядке, заряды сухие. Барни сказал Муделе: хоть пополам разорвись, купи активные головки и привези. Слава богу, сквозь кордоны «Кибернетики» местные ребята не то что гуляли – ездили, даже когда Винер нагнал сюда целую толпу и был уверен, будто город на замке… Ну, я посмотрела по каталогу, это оказался Китай полувековой давности. Как его сюда занесло… Когда-то «Норинко» сделала два экспериментальных образца восьмидюймовой пушки. ТТХ были очень интересные, но дальше прототипов не пошло. Странно, ведь отличная вещь… Это сразу понимаешь, когда она попадает. Она та-ак попадает, доложу я тебе!

– Я видел Разрушителя, – сказал Леха.

И нервно поежился.

– Это ты не видел, что остается от шагохода! Ничего не остается, только парашют в небе. Как правило…

– Восьмидюймовки делали в прошлом веке, чтобы ломать укрепрайоны, – поспешил сменить тему Леха. – Потом характер войн изменился, и решили, что для текущих задач хватит шестидюймовок, а на все остальное – систем залпового огня. Это был общемировой тренд. И ведь не возразишь. Тяжелые орудия прорыва обороны морально устарели. Они действительно тяжелые, неповоротливые…

– Вы просто не умеете их ворочать! – авторитетно заявила Вик. – Увидишь Йобу – оценишь!

– Ловлю на слове… Знаешь, а ведь мне в голову не приходило, что возможна ситуация, когда единственное решение – большая пушка. И вы очень ловко ее применяли. И вам здорово повезло, что она тут валялась.

– Мы были в шоке, когда нашли ее. У китайцев один ствол где-то стоит на колесном лафете, как музейный экспонат, а второй удивительным образом доехал до Абуджи. Наверное если такая огромная железяка пятьдесят лет лежит без движения… Я думаю, ее или украли, или намеренно продали черным, чтобы она не захламляла весь Китай, а Африку не жалко.

– Мне нравится, когда ты шутишь, – сказал Леха. – А в Африку частенько продают такие неожиданные прототипы, что… М-да… Извини, продолжай.

– Опять ты извиняешься! – она рассмеялась, и глаза у нее сейчас были совсем живые.

– Извини, больше не буду.

– Ха-ха… Перестань! Короче, пушку мы достали, но как ее подогнать под наши задачи? Фактически противотанковые. Нужен маневр огнем, а чем ее поворачивать, такую громадину? Пятнадцать тонн! И отдача безумная. Где взять сошник, который можно быстро упереть в землю и так же быстро выдернуть? Но я огляделась по сторонам, прикинула, какое железо есть в наличии, и начертила самоходный лафет – из того, что было. Выглядел он конечно… странно. И вроде идея неглупая, только не веришь, что поедет. Я пока рисовала, хвалила себя за изобретательность, а потом смотрю на проект в целом и думаю: черт побери, доигралась, нельзя пить столько таблеток, это же шизофрения… А у нас главмех Шварцман, русский…

– Ну конечно, – поддакнул Леха.

– Что не так?

– Нет-нет, все нормально. А Лоренцо итальянец. Продолжай.

– Лоренцо – алкоголик! А Шварцман русский, из Бруклина… Он взял мой чертеж и сказал одно слово: Йоба! И замолчал надолго… А потом говорит: надо попробовать.

Леха почесал в затылке. Против ожидания, он не чувствовал себя ни ошарашенным, ни даже сколько-нибудь удивленным. На фоне личной драмы Вик и истории попадания «Ландскнехтов» в безвыходное положение этот идиотизм уже слабо впечатлял. Скорее – дополнял картину общего безумия. Вписывался в нее легко и даже с некоторым изяществом. Когда проблемы нарастают снежным комом, и строго неразрешимые, одна другой смертельнее, финальный аккорд должен выглядеть именно так. Йоба! – и наступает окончательный конец. На торт падает вишенка в формате пудовой гири. С небес спускается богиня войны, любви и возмездия мужикам. Те мужики, что в курсе дела, естественно, спешат удрать, пока она их не полюбила и не отвозмездила; а тебе с немногими мужиками, которые не в теме и поэтому не боятся Йобы, остается только ждать, какая из ваших проблем долбанет раньше. Наивно думая, что Йоба-то не проблема.

А она уже рулит ситуацией, правит железной рукой, ты просто не понял.

Очень знакомо. Ни дать ни взять последние Лехины сутки в Абудже.

Хоть статью пиши в научный журнал: чего может стоить одно неосторожно брошенное слово в условиях конфликта на задворках третьего мира.

– А ведь у нас это слово почти забыли, – сказал Леха. – Оно такое… Олдскул. Вот же вас угораздило… Фантастика.

– Хм. Сейчас я думаю, что иначе и быть не могло. Когда весь мир ополчился против тебя, и все идет через задницу, должно под занавес случиться что-то фантастическое. Самое дурацкое стечение обстоятельств. Уже из разряда невозможных. А тогда… Ну Йоба и Йоба, ты как хочешь назови, главное – сделай! Никто же не думал, чем это кончится… Мы залезли в железнодорожные мастерские и начали там варить. А слово понравилось нашим механикам, все говорили, что оно подходит к моему проекту. Сильное, звонкое слово. И в нем слышалось нечто африканское. Его подхватили, оно зазвучало. Проект Йоба! И мы сначала не понимали, отчего поползли странные слухи, и почему местные занервничали. А от нас уже шарахались. Потом стали просто разбегаться. Я таких перепуганных черных никогда не видела. И ведь это отморозки, которые в шортах и тапочках гоняли тяжелую пехоту!.. Огребли мы неприятностей, в общем. Но Муделе старался их решать. И в конечном счете – разрешил совсем. По-своему, хе-хе…

Она повесила голову.

– Экипаж-то большой? – спросил Леха. Просто чтобы отвлечь человека от невеселых дум.

– Зачем экипаж? – вяло удивилась Вик. – Не хватало еще, чтобы по моему укрепрайону шлялись какие-то… люди! Там полный автомат.

– Раздельное заряжание – и полный автомат?!

– Конечно. Это вполне решаемо, когда нет ограничения по габаритам боевой рубки. У Йобы она – во! – Вик обозначила движение, будто разводит руками. – Надо было ставить рубку в любом случае, чтобы закрыть казенную часть пушки. Ты сам видел, какой тут песок в атмосфере. Угадай, как мы обошлись без воздушных фильтров. Ладно, не угадаешь. В корме у Йобы поддерживается слегка избыточное давление – и поэтому ни песчинки туда не залетит, даже когда она открывает люки. А автоматика… Ничего революционного. Только Муделе здорово попотел, добывая промышленные манипуляторы, их в городе почти не было. А мы уже готовились что-то импровизировать из деталей бронескафов. Конечно, изобретать разные штуки на ходу пришлось все равно. Когда механизировали загрузку боекомплекта, собрали конвейер из обычного эскалатора…

– Действительно, эскалатор, он прямо сам просится… – ошарашенно пробормотал Леха себе под нос. – А экскаватор не догадались прикрутить. Или прикрутили?

– Нет, Йобе никакая помощь не нужна, – сказала Вик, не слушая его. – Я раз в месяц ее выгуливаю, для профилактики, чтобы ходовая часть не застаивалась. Когда все спокойно, ей особо ездить некуда. Она живет рядом с правительственным кварталом, на Шеу Шагари, под «Хилтоном». Точнее, на первом этаже, он высокий, ей удобно. Отличное место. Напротив через дорогу банк, в подвале бронированное хранилище, мы туда спустили «батарейку». На случай бомбардировки, строго по нормативу, к нам никаких претензий… Вывели на улицу концы, и там вся эта банда подзаряжается. Ну что значит вся… В основном дроны-разведчики, они расходуют энергию, у них одна из задач – мелькать между домами, чтобы создавать иллюзию движения зоны. А к стационарным огневым точкам питание идет по отрезкам городской электросети. Все очень просто, как видишь. И очень скучно. Было страшно муторно делать это, а сами по себе технические решения – ничего сверхъестественного. Голая логика и много-много силы воли. Тем составом, какой у нас был, нереально решать такие задачи. Но мы смогли. Пока местные помогали, мы всё могли… Без местных стало туго, особенно когда меня тут донимали «мусорщики» и на них потратилось много тридцаток. Чисто технически поднять короб со снарядами этажей на двадцать пять не проблема для хрупкой девушки, если у нее голова есть. Вот заряжать… Ну извините, слабенькая я. Но мне подарили ремонтную бригаду, и она справилась. А я только питание отключала, чтобы парней роботы не убили. Хм, это было так давно… Уже забыла, когда. И правильно. Нечего людям шляться в зоне. Она для роботов! И Йобушку мою – руками не трогать! И вообще – хватит. Мы больше ничего не можем сделать, нам осталось наблюдать за угасанием процессов…

– Тебе… диссертацию писать надо… – пробормотал Леха тихонько.

«Не загибаться в жопе мира, а ученую степень получать» – чуть не добавил он, но вовремя одумался.

– Чего-о? – сказала Вик, поднимая на него глаза. – Диссертацию? Не смеши. Это ты ученый. А у меня среднее техническое. Я вообще двигателист. И сугубо гражданский человек.

– И зачем вы, девушки, выбираете войну? – тоскливо спросил Леха.

– Платят хорошо, – она встала и подобрала с кровати свой кисет. – А шансов погибнуть на войне сейчас немного. Мне просто не повезло. И, заметь, еще до войны. Кстати, увидишь эту дурищу Морган, скажи ей… – она замолчала.

– Как я ее увижу, сидя тут?

– Хм. Действительно.

– А говорила, тебе не хочется знать, что творится в городе, – не удержался Леха.

– А это из-за тебя, негодяя! Пока ты валялся, я многое узнала. Очень много лишнего. Меня едва не вырвало. Не один ты такой нежный, кого тошнит от всего этого… Не извиняйся! – прикрикнула она. – И не перебивай. Видишь – думаю.

Леха молча застегнул рубашку, взял рюкзак, приторочил к нему сумку с аппаратурой и репортерский жилет.

– Подбрось до аэропорта, – сказал он. – И нечего думать.

– Это могут расценить как попытку спрятаться… – медленно произнесла Вик. – Когда Муделе удаляется предаться размышлениям, на хозяйстве остаются его капитаны. Они сейчас очень взвинчены. Напуганы, говоря по-простому.

– Если я успею отправить сообщение в Институт, пусть делают что хотят, – ляпнул Леха. – Зато совесть будет чистая.

И сам удивился, как естественно прозвучали эти слова.

То ли он совсем перестал бояться, то ли совсем не верил в атаку местных на аэропорт. Скорее второе.

– Герой, да? – Вик поглядела на него оценивающе, чуть склонив голову на бок. – Думаешь, крокодила съел – и можно гулять по Африке, открывая двери ногами?

– Да не ел я его!

– Ну, убил, и на том спасибо. Сам убил хотя бы?.. Наверняка по-дурацки, случайно. А теперь из-за своего упрямства ты всех убьешь в аэропорту, идиот. А потом ООН разбомбит город. Это то, о чем мечтает АТР, верно? Хочешь сыграть им на руку?

– Не драматизируй, пожалуйста. Неужели «Топоры» рискнут напасть на мальтийцев, да еще без санкции Бабы? «Топоры» – системная часть Абуджи, самая цивилизованная, как ни странно, хотя и бандиты. Они тут обеспечивают связность, зачем им ее ломать?

– Это логика белого человека, забудь, она не работает в Абудже, – Вик помотала головой. – Ты не знаешь, чего хотят местные, а узнал бы – опять блевал бы. От изумления. А Орден… Чтобы понимать его значение, надо жить на связи с большим миром. Абуджа два года сама по себе. Люди тут впали в блаженное первобытное состояние и все забыли. И Муделе не исключение. Ему семьдесят лет, у него в голове каша из европейского образования и нигерийского менталитета, приправленная мифами йоруба. Он теоретически добрый, но практически убийца. Я по-твоему страшная фаталистка, да? Расслабься, страшный фаталист здесь один – Муделе Баба. Бойся его. Он непредсказуем. Как и все черные с их дикими заморочками. Не бойся Йобы, она-то предсказуема, славная моя девочка. В Абудже не роботы, а люди страшные! А роботы у меня хорошие…

– Майк… – вспомнил Леха. – Обещал, что я увижу Йобу.

– Конечно увидишь. Думаю, ты не увидишь Майка…

– Он хотя бы жив? – перебил Леха.

– Тебе его жалко? – Вик прищурилась. – Тебе, что, всех жалко? Откуда ты взялся такой?

– Из Москвы. Нет, не жалко, я думаю, он… нас с тобой не пожалел бы.

– Во-от, – протянула Вик. – Начинаешь понимать, добренький мальчик. В Абудже добрых нет. Все злые. И я злая. Сюда приезжают, чтобы творить зло, даже когда прикидываются, будто хотят творить добро. Любой, кто собрался в Абуджу, заранее по умолчанию проклят! И ты тоже здесь испортишься.

– Подбрось до аэропорта, – повторил Леха, взвешивая в руке свой рюкзак. – Пока я не испортился.

– Не успеешь. Скоро все кончится.

– Вик, я тебя очень прошу.

– Да пожалуйста.

Она повернулась и вышла так резко, что Леха не сразу поверил в это. Только что уговаривал – и вдруг уговорил. Или ей стало все равно. Или было все равно с самого начала, просто хотелось поболтать. Да кто ее знает.

Леха быстро огляделся – не забыл ли чего, – и, спотыкаясь, поспешил следом. Он еще недостаточно твердо стоял на ногах. Переоценил себя и недооценил местную выпивку.

На улице оказалось довольно светло: луна пробивалась сквозь пыльное небо. И довольно людно: вокруг «Мерседеса» стояли, лениво жуя, вооруженные парни в беретах; рядом приткнулись два пикапа с пулеметами в кузовах и большой черный джип. То ли парадный эскорт Великой Матери, то ли ее личный конвой; сторожа на калитке золотой клетки.

Вик что-то сказала охране, та засуетилась, разбежалась по машинам, один пикап сразу выкатился за ограду, другой врубил на крыше «люстру», залив двор молочно-белым сиянием. Леха подозревал, что сейчас его прокатят с ветерком, но, увидев, как за руль «Мерседеса» садится Вик, невольно ойкнул. А потом усмехнулся. Поздно волноваться, когда угодил в дурдом.

Саму поездку он почти не запомнил; осталось только ощущение полета в бездну верхом на шаровой молнии. Кортеж врубил прожекторы и помчался внутри огромного полыхающего кокона, ядром которого был «Мерседес», залитый светом «люстры» с пикапа сопровождения. Как объяснила Вик: «Чтобы местные придурки видели, кто едет, и не делали глупостей».

– Тебе-то хоть что-нибудь видно?

Машина, оберегая глаза водителя, поляризовала стекла, включая лобовое, и пейзаж снаружи едва угадывался.

– А я – по приборам!

– Я бы поставил на автоплот, – буркнул Леха.

– Тебе никогда не говорили, что ты невыносимо скучный тип?

Леха нервно зевнул.

– Нет, кто-то говорил, что я должен передать сообщение Элис.

– Ах, она у нас – Элис… Уси-пуси…

– Да не нравится она мне! – воскликнул Леха. – А ей вообще Пасечник нравится! Ой!

«Мерседес» заложил дугу, Леху размазало по двери, в окне мелькнул пикап и остался позади. Обиженно вякнул клаксоном вслед.

– Трудно им со мной, – сказала Вик. – На прямой еще туда-сюда, а в поворотах совсем не могут. Иногда даже кувыркаются… А что за фигня – пас… пасе… Что за фигня, короче? Ну, которая нравится твоей уси-пуси-Элис?

– Это фамилия, – сказал Леха. – Начальника моей группы так зовут, Марвин Пасечник.

– Понятно. Любовный треугольник. Она нравится тебе, он нравится ей…

– Да нет же!!! – рявкнул Леха в полный голос.

– Ты чего так разволновался? – спросила Вик небрежно. – Все в порядке. Видишь – едем. Захотел ехать – и поехали… Исполняем любой твой каприз. Если захочешь пить или есть… Кстати, ты поел?! Ага, молодец. А я тебе нравлюсь?

Лехе понадобилась секунда-другая, чтобы врубиться в перемену темы. Никак он не мог привыкнуть к смысловым прыжкам и непоследовательности Вик. Справедливости ради, в этом крылось свое очарование. Интересно, при жизни Виктория Ройс изъяснялась так же?

«Хочешь есть? Хочешь пить? Хочешь секс? Я – твоя техподдержка!» – вспомнил он, и сразу защемило сердце, так, что едва не схватился за грудь.

При жизни Виктория Ройс была наверное чертовски привлекательна.

И типаж у нее перекликается с Рамоной…

– Ты же не хочешь нравиться, – сказал он.

– А могла бы? Тебе?

– Если бы включила автопилот.

Она не глядя врезала ему наотмашь тыльной стороной ладони. Это наверное должно было означать пощечину, но Вик попала Лехе в скулу, ушибла руку и взвизгнула.

Повезло, что она не носит колец, – подумал Леха.

В машине повисло тягостное молчание. «Мерседес» немного сбавил, пикапы снова заняли положенные места, и почти сразу кортеж начал тормозить. Приехали.

Впереди поперек дороги стоял знакомый бэтээр нигерийской армии, за ним угадывался забор и вдалеке – строения аэропорта. Рядом застыл, как изваяние, бронированный мальтиец с пулеметом наперевес. Военных Леха не разглядел. Трудно заметить черных парней ночью, если они того не хотят. Расползлись небось по канавам, а транспортер взяли на дистанционное управление.

Сам Леха точно сделал бы так. Невелика премудрость – догадаться, что в Абудже чем ты дальше от боевой техники, тем целее будешь.

«Мерседес» замер. Вик сидела за рулем, постукивая по нему пальцами и глядя прямо перед собой.

– Прости меня пожалуйста, – сказал Леха. – Невовремя я пошутил. Не въехал в контекст.

– Перестань. Я все понимаю.

– Ничего ты не понимаешь.

Она рассмеялась и слегка ожила.

– Вернул! Вернул мне реплику, поганец. Ладно, будем считать, что квиты. Ну, пока. Увидимся. Поеду спать.

– Так что передать… для миз Морган?

Вик сразу погрустнела.

– Не знаю, честно, зачем я это делаю… Предположим, у меня нехорошее предчувствие… Скажи, если ее подобьют в зоне и она катапультируется, пусть не думает залечь на месте или бежать назад. Только вперед. Чем глубже, тем безопаснее. Спрячется, переждет бой и потом спокойно выйдет. На восток, к горе.

– Погоди, разве зона не убивает пилотов? Вас же в этом обвиняли…

– Винер первый начал! – крикнула она, срывая голос. У Лехи зазвенело в ушах. – Все из-за него! Мы только отвечали! Мы были вынуждены!

– Тихо, прошу тебя, не надо… Я просто хотел уточнить…

Вик отвернулась, тяжело дыша.

– Ну, уточняй, – процедила она. – Докладываю: зона не убивает белых девушек. Только белых девушек. Ясно? Теперь уходи.

Леха, полностью ошарашенный, потянулся назад за рюкзаком.

– Кажется, я узнал главную тайну Абуджи… Никогда бы не подумал, что она – такая.

– Она умрет вместе с тобой, – сказала Вик сквозь зубы, по-прежнему глядя в сторону.

– Опять я глупо пошутил. Не буду извиняться, ты этого не любишь. До свидания. И спасибо.

Ему не ответили. От «Мерседеса» Леха еле отпрыгнул: тот рванул на разворот, не дождавшись, пока захлопнется дверь.

Кортеж исчез, унося с собой ослепительное зарево, и сразу показалось темно, хоть глаз выколи, несмотря на луну. Леха едва не врезался в мальтийского истукана с пулеметом. Ощупал себя в поисках значка, вспомнил, что тот приколот к жилету, взялся за рюкзак.

– Вы идентифицированы, господин Филимонов, – прогудел истукан. – Добро пожаловать.

– Ох, спасибо… Мне бы… Хм… Думаю, в приемный покой.

– Пройдите на территорию, вас проводят.

Чудом ни разу не споткнувшись, Леха миновал ворота, огляделся и зябко повел плечами: холодно-то как, двадцать два-двадцать три градуса от силы. Решил надеть жилет, сделал еще шаг, запнулся о трещину под ногами, и тут его очень вовремя поймал санитар в белом халате.

Пока они долго шли по аэропорту, глаза привыкли и начали что-то различать, но в приемном покое снова было ярко, здесь электричества не жалели, и Леха зажмурился опять. А когда зрение наконец адаптировалось, с трудом подавил желание грубо и громко выругаться.

На посту рядом с дежурным парамедиком сидел черный клерк в черном костюме со значком АТР.

– А где дежурный врач?

– А вам зачем? – поинтересовался клерк.

– Не твое дело, – ласково ответил Леха, расправляя плечи. Хотел прибавить еще пару слов, но удержался. – Ну?..

– Вам туда, – сказал парамедик.

– Я буду жаловаться, – сказал клерк.

Санитар не оставил подопечного, и слава богу, а то бы тот заплутал. Госпиталь занимал громадный таможенный склад, разбив его на сектора легкими перегородками, – и вроде все логично, да еще и с понятными указателями на стенах, но Леха настолько сдурел от общения с Великой Матерью, что очень туго соображал где право, а где лево.

Дежурный врач играл в шахматы с другим клерком АТР, помордастее, то есть, посолиднее. Оба посмотрели на ночного гостя с живым интересом.

Обложили, – подумал Леха. Круто берется за дело комиссар Дебанги. Но я ведь собирался побыть нынче коварным идиотом? Кажется, пора.

– Доктор Лузье-Корсварен просил меня зайти к нему в любое время, даже если он отдыхает.

– Доктор не оставил распоряжений на ваш счет…

– Это естественно, – надменным тоном перебил Леха и сунул врачу под нос значок Института таким движением, словно предъявил как минимум удостоверение ЦРУ. Нет, лучше КГБ. Мало кто понимает, чем опасно ЦРУ для простого человека, зато все знают, что КГБ убивает направо и налево. Ему, главное, дай повод, а не дашь, он сам придумает – и убьет.

Врач пригляделся к значку и нервно моргнул. Это Леху воодушевило: значит, опытный сотрудник, знающий.

– У нас с доктором свои конфиденциальные дела, – сказал он. – Не волнуйтесь, я лично его разбужу, и если окажется, что напрасно, справедливый гнев рыцаря обрушится исключительно на меня. Никто больше не пострадает.

– Что у вас с лицом?

Леха осторожно потрогал скулу.

– Производственная травма. Не обращайте внимания.

Дежурный усмехнулся и встал; клерк потянулся за ним.

– А вы куда? – хмуро спросил Леха. – Вы оставайтесь на посту. Неровен час больного привезут, а никого нет на месте.

– Можно я сам разберусь?

– Да ты смелый, чувак.

– А ты чего такой смелый, чувак?

Клерк стоял перед Лехой, едва заметно ухмыляясь; они были примерно в равной весовой категории, но этот тип откровенно поигрывал мускулами под легким черным пиджаком, и Леха в который раз подумал, что пора ходить в спортзал.

– А я русский шпион, – заявил Леха. – Мы никого не боимся. Нам в КГБ делают операцию, удаляют кусочек мозга, ответственнный за страх. Если я расскажу, кто оставил мне эту метку, – он моргнул подбитым глазом, – ты обосрешься с перепугу.

– И кто?.. – хором спросили клерк и врач.

И так же хором рассмеялись.

– Великая Мать, – произнес Леха со значением.

Клерк равнодушно пожал плечами. Мол, не страшно вообще.

Врач задумался.

– Ну да, ты же новенький, первый день в городе, – бросил Леха клерку. – Можешь не обсираться. Разрешаю. Ладно, пойдемте. И ты иди, черт с тобой.

Они снова отправились петлять по коридорам; дежурный шел первым, а клерк пыхтел Лехе в затылок. Наконец страдальца прорвало.

– И кто такая Великая Мать?

Леха не успел ничего придумать, ни издевательского, ни хотя бы просто смешного. Его опередил врач.

– Тебе не надо этого знать, – сказал тот, не оборачиваясь. – А то действительно обосрешься. Ну и просто – не положено.

Ай да мальтиец! – восхитился про себя Леха. Тоже небось рыцарь, только маленький еще, но порода чувствуется.

– Да что вы себе позволяете… – начал было клерк.

– Ты не спрашивал, мы не слышали, – отрезал дежурный. – Закрыта тема.

За следующим поворотом оказался закуток с принадлежностями для уборки помещений, где на диване уютно сопел Рыцарь Чести и Преданности, в полной готовности ко всему, только без ботинок. Троица остановилась над ним, врач посмотрел на Леху вопросительно. Тот осторожно потрогал доктора за плечо.

– На что жалуетесь, больной? – буркнул Корсварен по-французски, не просыпаясь.

– На Йобину мать, – по-русски ответил Леха.

Доктор пошевелился и открыл глаза.

– Доброй ночи. Срочно нужна консультация, – сказал Леха. – По мифологии йоруба. Если вы помните наш прошлый разговор…

– Еще бы! – доктор зевнул и сел. – Здравствуйте. А что у вас с лицом?

– Награда от прекрасной дамы. Не смейтесь, я серьезно.

Доктор зевнул снова.

– Простите, – сказал Леха. – Мне очень совестно, но так сложились обстоятельства.

– Не стоит извинений… У нас все в порядке, Вальтер?

– Если не считать того, что госпиталь превратился в концлагерь – за время моего дежурства никаких происшествий.

Клерк засопел, но сдержался.

– Благодарю, тогда возвращайтесь к своим обязанностям. И в следующий раз провожать гостей посылайте санитара.

– Я только хотел удостовериться…

– Похвальное рвение, но несколько излишнее. Спасибо, молодые люди, теперь оставьте нас.

Дежурный явно обиделся. Не на доктора. На Леху. Он наградил его таким взглядом, полным неприкрытой ревности, что Леха подумал: любят здесь Корсварена, очень любят, и это надо учитывать, если не хочешь огрести по шее.

– Ну… И на что жалуетесь? – повторил доктор, когда две оскорбленных невинности скрылись за углом.

– Связи нет, – сказал Леха. – Позарез надо пять минут интернета. Спасите!

– Так подойдите к Дебанги… А-а, понимаю. Конфиденциальная информация. Но у нас тоже… Сами видите. Комиссар попросил отключить раздачу интернета на личные устройства персонала. Опечатал наш роутер. Связь осталась только на дежурных постах, и там сидят эти нелепые соглядатаи Агентства. Самым бесстыдным образом смотрят через плечо. Извиняются, конечно. Но смотрят.

– Комиссар превышает свои полномочия, вам не кажется?

– Нет, – коротко ответил доктор. – К сожалению, не превышает. И он был настолько любезен, что объяснился: это из-за вашей группы.

– Он же сам нас сюда пустил… Ну да. Ясно. Мы удачно подвернулись ему под руку, чтобы устроить шпионскую паранойю и закрутить гайки.

– Интересная версия, – доктор едва заметно улыбнулся.

– Проклятье. А если я вас попрошу об услуге? Пять минут и никакого риска. Вы зайдете на один ничем не примечательный сайт и оставите там комментарий самого невинного свойства. Погодите, доктор… – Леха жестом остановил Корсварена, открывшего было рот. – У нас беда. Семеро научных сотрудников Института в плену у «Черных Топоров». Нужно их вытащить, и очень быстро.

Доктор заметно переменился в лице, и Леха не понял, как это выражение трактовать. В целом он сказал бы, что Корсварен сильно напрягся.

– Но тем более вам надо к Дебанги…

– Понимаете, я ему не верю. Ни одному его слову.

– Это нормально, – сказал доктор, чем окончательно и бесповоротно расположил Леху к себе. – Он функционер ООН, чего вы от него хотите…

– Я? Хочу, чтобы за ним тянулся хвост покороче. – Леха секунду помедлил и пошел ва-банк. – Понимаете, есть основания подозревать, что господин Дебанги в прошлой жизни был оружейным бароном, известным на всю Африку. В этом качестве он трагически погиб, лет десять назад, а теперь возродился в личине комиссара АТР. Нетривиально, да?

– Такое случается, – доктор обеими руками потер глаза. – В последнее время все чаще. ООН сильно изменилась, и ей нужны разные люди для разных задач.

– Ну да, согласен, у Дебанги могут быть самые невообразимые связи на континенте. Но еще и самые невероятные личные интересы. И я не представляю, где кончаются задачи Агентства и начинаются его собственные. Может, я перестраховщик. Но я не дам ему в руки ни единого козыря. А семеро наших в плену у Бабы – даже не козырь, а джокер. Мне не хватит интеллекта представить, как его разыграет комиссар. Я точно знаю одно: Институт в системе координат Дебанги котируется очень низко. Комиссару незачем помогать Институту, а вот устроить многоходовую провокацию, смысла которой мы не поймем, зато окажемся в дерьме по уши – это ему раз плюнуть… В общем, не стоит вовлекать такого сложного человека в наши простые дела. У нас задача предельно ясная: освободить семерых пленников.

– Вы всегда так откровенны с малознакомыми людьми?

– С хорошими людьми, – поправил Леха.

Доктор вздохнул. Потом зевнул.

– Мы – гуманитарная миссия, – сказал он. – Нет у меня полномочий вмешиваться в политику. Тем более, в геополитику. Как частное лицо я наверное сочувствую Институту Шрёдингера. Но как главный врач госпиталя…

– Я же вас не прошу устраивать спасательную операцию! – перебил Леха.

Поймал короткий острый взгляд Корсварена и чуть не хлопнул себя по лбу. Чего-чего, а небольшой спасательный рейд со скромным фейерверком доктор учинил бы с превеликим удовольствием. Это было написано у него на лице крупными четкими буквами.

– Надо только подать сигнал нашим. А если у Дебанги хватит наглости спросить: чего это вы, доктор, мудрили, лазая среди ночи по каким-то невнятным сайтам – вы спокойно и честно ответите: посылал шифровку. И тут его наглость кончится.

Доктор поджал губы.

– Послушайте! – взмолился Леха. – Я же не соврал насчет мифологии йоруба! Пленных было двадцать восемь, осталось семеро! Каждое полнолуние одного из них приносят в жертву Йобе. Еще двое суток – и погибнет следующий! Если мы не отправим шифровку в Институт, это будет на нашей совести. Теперь уже на нашей с вами, потому что вы – в курсе дела. Я хотел через Лоренцо – знаете Лоренцо? – так он удрал из города. Крысы бегут с корабля… Извините, ради бога извините, что втянул вас в это. Но у меня нет выбора.

– И как поступит Институт? – пробормотал доктор, глядя под ноги.

– Не знаю, – честно ответил Леха. – Но мы должны послать сигнал. Тогда у нас будет хотя бы моральное право умыть руки.

– А вы уверены… В смысле – насколько точны ваши данные?

– Я видел пленных своими глазами. Персональная ремонтная бригада Великой Матери. Тяжелое зрелище. Может, я зря это говорю, но они под наркотиками и вряд ли понимают вообще, что с ними творится. Полностью самодостаточные зомби. Но даже если там у всех личность разрушена необратимо – это не снимает с нас ответственности. В полнолуние убьют не жертвенную скотину, а конкретного человека. У него есть имя и номер страховки, он гражданин какой-то страны…

– Вот это меня и беспокоит!

– Доктор, ну вы же не политик! Или я неправ? Вы в данном случае просто скорая помощь.

– Ах, если бы.

Доктор огляделся. Рядом с диваном стояла каталка с бытовой химией и прочими клининговыми прибамбасами. Корсварен взял рулон бумажных полотенец, задумчиво покрутил в руках и протянул Лехе. Достал из кармана халата маркер.

– Был бы я скорой помощью…

Он посмотрел на Леху так красноречиво, что у того отпали последние сомнения насчет спасательных операций. Над доктором висел дамоклов меч политической ответственности, а то бы он тут развел такую неотложную хирургию, что только клочья полетели. Неизвестно, делают ли в КГБ ампутацию страха, а Корсварен производил впечатление человека, у которого вырезана типичная для среднего европейца опаска сказать лишнее слово и кого-нибудь задеть локтем. Он, конечно, старается хорошо себя вести, но случись что, не побоится быть мужчиной. Рыцарь, елки-палки.

Леха благодарно кивнул, взял импровизированные письменные принадлежности и кивнул снова, когда ему указали на диван. Сверяясь с кодовой книгой в планшете, быстро набросал донесение. Корсварен надел ботинки и теперь расхаживал туда-сюда, заложив руки за спину.

– Дичь какая-то! – вырвалось у доктора вдруг.

– Простите?..

– Никогда я к этому не привыкну. Видите ли, дорогой мой, я Африку неплохо знаю, и она в целом на редкость позитивное место. Спокойное и безопасное. У нее просто репутация никуда не годится. А люди тут хорошие. Но если случается катаклизм… Сразу все летит в тартарары и начинается безобразие. Культурный университетский город, столица, и нате вам – человеческие жертвы!.. В этом вы тоже уверены? Точно?

– Мне исполнитель лично жаловался, как ему надоело их убивать, – пробормотал Леха, вычитывая донесение.

– Уму непостижимо!

– Здесь была очень нездоровая обстановка, – Леха, не поднимая глаз, водил пальцем по тексту. Вроде бы все нормально. Подмывало добавить пару слов про «батарейку», но сообщение станет неуклюжим, да и боязно класть такое в интернет даже в самом зашифрованном виде.

– Люди варились в собственном соку, пытались как-то осмыслить происходящее – и скатились в мистицизм, – сказал он. – Спасибо, не в каннибализм. Приплюсуйте наркотики, без них не обошлось…

– Понимаю, но есть же предел человеческой дикости… Хочется пойти к Бабе, взять его за шиворот – добрый католик, защитник веры, спаситель храма! – тряхнуть хорошенько и спросить: дедуля, ты не охренел?!

Корсварен резко остановился и уставился в стену.

– А что, так можно было? – бросил Леха, исправляя запятую на тире.

Сам не понял, зачем ляпнул.

Корсварен молчал. Так сурово, как молчал бы наверное крестоносец, отстраненный от похода в Святую Землю, потому что надо оставить на хозяйстве надежного человека, а ты в Ордене надежней всех, ну и сиди дома, считай по осени цыплят.

«Черт возьми, о чем я, да это же и есть крестоносец! Настоящий! И ему конечно нельзя сделать то, о чем он сейчас размечтался…»

– Не мею права, – прошипел доктор, не оборачиваясь. – И людей у меня… Недостаточно. Вы упомянули исполнителя – и кто это?

– Великая Мать. Она же Виктория Ройс, названная супруга Муделе Бабы, ранее техник боевой группы Крукса и, вероятно, последний оставшийся в живых «Ландскнехт».

Доктор издал неопределенный звук: то ли кашлянул, то ли подавился.

– Прекрасная и глубоко несчастная женщина, – уточнил Леха. – Кажется, я ей понравился, и меня это беспокоит.

– Еще бы!

– Давайте так, – устало произнес Леха, протягивая доктору обрывок полотенца. – Вы отправите сообщение, а потом я вам расскажу все, что сумел выяснить. И чисто по-дружески, и для страховки. Не от имени Института, а от себя лично. Чтобы правда о событиях в Абудже не канула в Лету. Мог бы спросить – не боитесь? – но знаю, вы не боитесь.

Доктор взял донесение и быстро пробежал его глазами.

– Недурственно. Не понимай я, о чем тут речь… Нет, это самообман. Кроме цифры «семь» даже мне не за что зацепиться. Хорошие у вас коды. Сейчас вернусь. И выпьем чаю, я же обещал…

Леха откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.

Он много на себя взял, пообещав раскрыть информацию, добытую в интересах работодателя и по его заданию. Строго говоря, скромный научный сотрудник Филимонов критически превысил свои полномочия. Как бы ни был Институту любопытен Орден, надо сначала получить санкцию на болтовню. Но Леха не кривил душой, сказав, что поступает так ради страховки. И если само решение – говорить или не говорить, и о чем именно, – было эмоциональным, то на выходе оставались жесткая логка и холодный расчет. Научный сотрудник заботился о спасении ценных данных.

Ситуация явно катилась под откос и становилась неуправляемой. Общее безумие усиливалось, оно уже всерьез давило на голову, и Леху не отпускала мысль: скоро так прижмет, что все мы здесь сойдем с ума не хуже Муделе Бабы, а то и позаковыристей. Люди начнут делать глупости, а потом случится бойня, и если кто в ней уцелеет, то наверное доктор. Значит, надо с ним пообщаться откровенно.

Да, чтобы правда о событиях в Абудже не канула в Лету…

Он очнулся, когда его деликатно растолкали.

– Исполнено, – сказал Корсварен. – Пойдемте на кухню, я уже распорядился. И пару таблеток предложу вам. Напрасно вы пили местный алкоголь. И совсем напрасно добавили потом. Не надо делать такое лицо! Я вижу, что добавили! А ведь просил… Что за люди – почему никто не слушает врачей, пока не становится плохо?

– Простите, устал, задремал… – Леха широко зевнул. – Да, выпил! Клянусь, не хотел! Надо было. Оперативная необходимость, компрене ву? Я разрабатывал источник. А источник разработал меня… два раза. До рвоты.

– Шпионские игры! – произнес доктор с выражением. – Ладно, больной, идем лечиться.

– Нет, чай с таблетками потом. Сначала информация.

Доктор пригляделся к больному и кажется понял, что ему попался на редкость упорный экземпляр.

– Ну вот что с вами делать… Тогда… Давайте-ка в капеллу. Если вы ничего не имеете против нетрадиционного использования молельных помещений.

– Там – глухо, да? – догадался Леха, с трудом отрываясь от дивана.

– Единственное место, в котором я полностью уверен. Сам его прозванивал сегодня, можете не беспокоиться. Ну и наш капеллан в прошлом инженер РЭБ, у него ни один несанкционированный электрон сквозь защиту не проскочит.

– Серьезно работаете, прямо на душе потеплело.

– Жизнь такая, мир такой, приходится отвечать на вызовы, – сказал Корсварен, пропуская гостя вперед. – А ведь в детстве мечтал, что стану продавцом мороженого. Хотел нести радость людям скромно и незаметно. А вы?

– Отличная профессия… Да я – что, я же из России. Все русские мальчишки – будущие космонавты. Еще можем воевать с фашизмом. Тоже… Нести радость людям.

– Пассионарная нация, – оценил доктор.

Леха чуть было не съязвил: мол, вашими молитвами, не давала нам Европа засидеться по лавкам. Но Корсварен слишком нравился ему, чтобы издеваться. Да тот и не понял бы наверное, о чем речь.

– У нас просто с национальными символами перекос. Так исторически сложилось. Над этим еще работать и работать… Кстати, о работе. Думал, госпиталь битком набит, и койки в коридорах. А в приемном покое никого – и вообще тишина мертвая. Где больные-то?

– Мы остановили прием еще утром. И вывезли в город всех, кого можно. Сразу как узнали, что едут гости из АТР и тащат за собой боевую технику. По госпиталю объявлен красный уровень, если вы не заметили.

– Н-нет…

– Это хорошо, – сказал доктор. – Значит, порядок.

Капелла оказалась контейнерного типа – тесноватая, но уютная белая коробочка. Леха хотел вести себя воспитанно, однако ноги держали плохо, и он, пробормотав извинения, сразу плюхнулся на скамейку. Корсварен сотворил молитву, с уместной быстротой, но без спешки, и повернулся к нему. Леха засек время.

Короткую версию доклада он отбарабанил за пять минут, уточнения и дополнения заняли еще десять. Почему-то доктора очень заинтересовало поведение Великой Матери; он так и сыпал вопросами – что сказала, как стояла, куда глядела. Отдельно зацепился за ее вспышки ревности. Леха сначала заподозрил, что Корсварен психиатр, а потом решил: наверное с точки зрения начальника госпиталя Вик самый опасный человек в городе. У нее же Йоба. Хорошие девочки не стреляют в красный крест, но чего бы им не стать плохими временно, да ка-ак бахнуть сюда фугасным, чисто по-нигерийски, веселья ради.

Он планировал вывалить мальтийцу все кроме «батарейки», но под конец, глядя в честные глаза доктора, подумал: а какого, собственно, черта. Если не упоминать «батарейку», в рассказе слишком явно слышны умолчания и нестыковки. Они раздражали его самого, – и до чего же учтиво мальтиец делал вид, будто не заметил их… Леха запнулся.

– Что не так? Вы в порядке? – встревожился доктор.

– Да просто обстановка… Так и ждешь реплики: слушаю тебя, сын мой!

– Слушаю тебя, сын мой! – доктор усмехнулся. – Но вы же не религиозны, верно?

– Хм… Мог бы сказать, что религия это устаревшая гуманитарная технология, которая уже давно не оправдывает себя. Она готова к ревизии, более того, она ее заслужила. Проблема в том, что если отнять религию у технологов и отдать народу… – Леха красноречиво ткнул пальцем в стену. За стеной была Абуджа. Доктор понимающе кивнул. – Но мы тут вроде работаем, некогда теоретизировать. Слушайте… отец мой.

И выдал про «батарейку».

Доктор так и сел на лавку. Рухнул мешком, как до этого Леха.

– Это же все объясняет! – выпалил он.

– К сожалению, не упрощает.

– Да, но… Почему я раньше не догадался…

– Не огорчайтесь. Я тоже не догадался. Даже в Институте, где людям деньги платят за разработку версий, если кто и подумал о «батарейке», сам себе не поверил. Это слишком далеко за гранью нормы – тащить реактор на дикие земли, прямо террористам в лапы. Дьявольски эффективно и столь же безумно.

– Дебанги знает, как вы считаете?

– Сомневаюсь. Если у комиссара приказ доломать город под реновацию и ничего больше, зачем ему знать про «батарейку»? Дебанги выгонит группу Морган на разведку, зона ответит, завалит пару машин, убьет кого-нибудь, это будет разрекламировано на весь мир, – ждите через недельку ковровое бомбометание. А вот если поставлена цель лишний раз доказать вредность частных армий и сопутствующих институтов, включая Институт… в преддверии известного вам весеннего саммита… – Леха задумчиво покачал головой. – Нет, не верю. Мне как бывшему маркетологу кажется, что потерять реактор посреди Африки, да еще и отдать его сумасшедшим роботам – слишком крутой сюжет для такой банальной подставы. И сюжет, крайне неудобный для ООН. Организация претендует на роль мирового жандарма и вот-вот ее получит, а тут вдруг окажется, что структуры ООН, отвечающие за ядерную энергетику, ничего не контролируют – ей это надо?..

– Секунду, – доктор посмотрел ему за спину и встал. Леха оглянулся. Дверь капеллы была открыта, там стоял санитар. – Я сейчас.

«Так. Понял. Ничего не делаем. Никак не реагируем. Приняли к сведению» – донеслось до Лехи. Корсварен вернулся и уставился на него сверху вниз, заложив руки за спину и покачиваясь с пятки на носок.

Выражение лица у доктора было сложное.

– Ну, что у нас плохого? – спросил Леха.

– Вы были со мной откровенны, и я в свою очередь…

Леха потянулся за значком.

– Да бросьте, незачем.

– Простите, надо. Это надо было сделать вообще сразу. Так я подтверждаю, что беру на себя обязательства от имени Института. В частности, обязательство сохранять конфиденциальность полученных от вас данных. Если я их разболтаю на сторону, меня накажет Институт. Вот, смотрите.

– Увидел. Где спрятан реактор, вы, конечно, не узнали…

– Ну… – Леха замялся.

Еще полминуты они потратили, соревнуясь в благородстве и желании продемонстрировать несокрушимую добрую волю на пути к единению гуманитарных технологов во имя мира и прогресса. То есть, Корсварен махал руками и говорил: «Да ладно, не надо!», а Леха отвечал: «Нет уж, позвольте! Нет уж, карты на стол!»

– Допустим, есть кое-какие непроверенные данные, – сказал он, когда доктор выдохся. – Я не передал их в Институт, для этого нужна была еще одна шифровка, мне пришлось выбирать приоритеты. Да и побоялся, честно говоря. Такие секреты в интернет не кладут. А в чем проблема?

– Около часа назад в варзону зашел конвертоплан. На бреющем полете, с востока, в обход горы Асо. Очень низко и с глушением. ПВО его пропустила. Такое впечатление, что зона вообще никак не отреагировала. Сейчас он улетел. Предполагаемая точка посадки… – Корсварен достал из-под халата планшет.

– Ставлю ящик ирландского виски против бутылки местного джина, что назову место, – пробормотал Леха озадаченно. – И даже поклянусь этот джин выпить, если проиграю. Все понятно. Элвис покинул здание. Но как?!.. У меня сейчас голова взорвется… И что теперь делать?

– Радоваться. Если вы угадали, ваши шансы остаться в живых сильно вырастут, – сказал доктор. – Итак, место?

– Улица Шеу Шагари, ближайший ориентир – «Хилтон», но на самом деле их интересовал «Зенит Банк». Реактор был в хранилище банка.

– Да, где-то там.

– А при чем тут мои шансы?

– Ну… Могу ошибаться, конечно. И хотел бы ошибиться. Но, судя по тому, как Великая Мать вела себя с вами, у меня сложилось впечатление, что следующая жертва это вы, друг мой.

Леха почувствовал, как внезапно обмяк.

«Ты обязательно увидишь Йобу, босс» – пронеслось в голове.

«Скучать не будешь. Секс, наркотики, рок-н-ролл. До самого что ни на есть конца».

«Муделе одобрил его».

«Я ничего против тебя не имею. Это просто дурацкое стечение обстоятельств».

Ни у кого ничего личного. Стечение обстоятельств, да. Майк, Лоренцо, Вик разными словами намекали ему на одно и то же. Какие милые совестливые люди. То-то фиксер так дергался. Сволочь.

– Спокойствие, только спокойствие, – пробормотал он по-русски. – Я еще не видел Йобу…

– Простите?..

Леха помотал головой. Она с бешеной скоростью анализировала информацию. Да? Нет? Да? Нет? Кому можно верить? Никому. А себе? Нет!

– Разумеется вы ошиблись, – сказал Леха твердо.

И даже сам в это поверил.

И тут перед глазами все поплыло.

Доктор крепко схватил его под руку, оторвал от лавки и куда-то повел. Леха не сопротивлялся. Пришел в чувство уже схлопотав пару уколов и сидя на госпитальной кухне над кружкой с ароматным горячим чаем.

– Как вы умудрились себя довести до такого нервного истощения?! – возмущался доктор.

– Профессия вредная. Я же научный сотрудник. А настоящий ученый, он такой – то холеру выпьет, то радиоактивные элементы голыми руками трогает…

– Не смешно!

Леха зевнул, едва не вывихнув челюсть.

– Зато не страшно. Напугали вы меня изрядно, а я слабенький после оперативной работы… Не все так очевидно, поверьте. Не обязательно приговорен ваш покорный слуга.

– Возможно, теперь я выступаю как перестраховщик, но мне ситуация очень не нравится, – сказал доктор. – Не могу предоставить вам убежище, у меня не хватит личного состава, чтобы послать Бабу подальше, если он пойдет из-за вас на принцип и начнет войну. Я располагаю всего лишь ротой охраны, ну и плюс врачебный персонал конечно, но это на крайний случай…

– Да что вы, в самом деле!

– …а на Дебанги нет надежды, он вас сдаст Бабе как миленький. Ему надо беречь свою персональную жертву, эту бедную девицу. А она полностью зависима от комиссара. Значит, ее шагоходы будут стоять в сторонке и ждать, когда их погонят в варзону на убой. Ну и смотреть, как вас уведут на заклание.

– Доктор! Умоляю, перестаньте!

– Я просто считаю шансы. Защитить вас я не в силах. Но… могу защитить город от вас! Редкая опасная инфекция, строгая изоляция, спешная эвакуация, что скажете? Прямо сейчас запечатаем в мобильный бокс – и полным ходом в Лагос. С документами для инфекционного центра, все серьезно, никто близко к боксу не сунется. Пока Баба хватится, вы будете уже далеко.

– Спасибо большое. Честно, спасибо. Но это лишнее.

– Карантин! – громким шепотом воскликнул доктор.

И просиял.

– Только я сначала выйду за территорию! – быстро сказал Леха.

И засмеялся.

Ему стало легко. Наверное уколы подействовали, но главное – было чертовски приятно, что встретил в таких безумных обстоятельствах такого славного человека. Как бы еще теперь не подставить его. И не дать подставиться самому, а то ишь как радуется.

– Кстати, я действительно сейчас выйду, если позволите. Хочу постоять на улице немножко… Собраться с мыслями. Да-да, перед сном, клянусь вам. Отдышусь и немедленно лягу.

– Пять минут! Я проверю! И не вздумайте ходить к ангарам! Там Дебанги со своими… подручными. И ваши коллеги. И еще наемники. И та девушка. Не сочтите за попытку читать мораль, но мне кажется, это плохая компания для вас нынче ночью. Они наверняка пьют! А вам нельзя.

– Да какое там пьют, уже скоро рассвет, – Леха отмахнулся, вставая, и порадовался, что ноги больше не ватные.

– А я подумаю, что можно сделать наличными силами, – заявил доктор, и Леха понял: тот его не слушает. Рыцарь Чести и Преданности разрабатывает план операции. Совсем не хирургической.

Одна радость: наличными силами доктор вряд ли соберется вытряхнуть душу из Муделе Бабы.

А ведь хочет, и еще как хочет.

За дверью приемного покоя было совсем холодно, градусов двадцать, луна клонилась к земле, а на границе света и тени стоял комиссар Роже Дебанги: руки в карманах, в зубах сигара. Непонятно, замаскировался он сознательно или по привычке, но виднелись в ночи только белая рубашка да горячий красный с золотом огонек на уровне лица. Леха опознал комиссара в основном по силуэту.

– Ты зачем так напугал цээрушника, что тот сбежал? – невнятно прогудел Дебанги вместо приветствия.

– Доброй ночи, – сказал Леха.

– Да задолбал ты. Одни проблемы от тебя. Пришлют теперь резидентом неизвестно кого. А вдруг черного? Как я его найду?.. Сидел здесь белый алкоголик, никому не мешал… Вот нафига было доводить беднягу до паники?!

– Какая паника?! – честно возмутился Леха. – Пить надо меньше! Напугался он, видите ли… Это меня тут все запугивают! И вы первый.

– Глупости. Я совсем наоборот, спасать тебя пришел.

– От чего? – Леха инстинктивно отступил на полшага, а то мало ли.

– От безработицы. Ты не самый умный парень на свете, зато честный, а нам в Агентстве честные ребята пригодятся.

– Зачем? – тупо спросил Леха. Слова «Агентство» и «честный» плохо монтировались в голове.

– Не зачем, а почему. Наших сотрудников все время пытается купить разная сволочь. Это неприемлемо. Планы Агентства должны быть абсолютно устойчивы к коррупции. Реновация территорий не может зависеть от интересов региональных баронов. Собственно, одна из задач реновации – навсегда покончить с ними, с этими олигархами, крестными отцами и бюрократами, возомнившими себя царями. Африка – золотой континент, но его губит коррупция. Довольно!

– Вы это все серьезно говорите… В три часа ночи?

– А что не так?

– Ну… – Леха медлил, отыскивая деликатную формулировку. – У общественности сложилось мнение, что вы сюда приехали доломать Абуджу.

– Срал я на твою общественность, – сказал Дебанги. – А этот бессмысленный город построен с одной-единственной целью: наворовать денег. Больше он ни для чего не нужен.

– Занятно, Лоренцо говорил то же самое.

– Лоренцо цитировал меня! – заявил Дебанги сварливо. – Он услышал это двадцать лет назад, когда был совсем еще пацан, замороченный капиталистической пропагандой. Демократия, толерантность, ценностная политика и всякое такое дерьмо. Ну и, естественно, Абуджа как образец африканского модерна. Он Абуджу просто обожал. Я ему тогда на пальцах объяснил всю бухгалтерию, и мальчик прозрел. Абуджа полвека сосет бюджетные средства, которые нагло кроятся в пропорции семьдесят на тридцать, и сам угадай, сколько остается людям. Конечно мы ее доломаем! Вернем в исходное состояние… Тебе, как моему будущему сотруднику, могу намекнуть: Организация приняла решение по Нигерии, и мы за эту помойку сейчас возьмемся. Какая главная беда Нигерии, доложи-ка мне, умник?

– Отсутствие контроля. На нее всем плевать. Она всех устраивает такая, как есть.

– Верно. Но ты постеснялся сказать то, о чем все знают и молчат: это наплевательское отношение было хорошо проплачено. Больше не будет. Теперь есть контроль. Я пришел, я – контроль! Начинаем с Абуджи – и далее везде. Проектной зоной будет вся Нигерия. Чтобы никакого терроризма, никакой межнациональной розни, никакой дележки нефти, никакой коррупции, никакой вообще херни. Власть – народу! Под моим наблюдением, конечно. Нигерия потенциально – богатейшая страна континента, и мы сделаем из нее конфетку. Витрину реновации.

– Сделаем Африку великой снова, – пробормотал Леха.

– Угадал. Устроим, как было когда-то в Южной Родезии, все аккуратно и по уму, только без белых и китайцев. Белые смогут потом войти в долю на общих основаниях, если захотят, а Китай – нафиг. Ну что, парень, участвуешь? Кого попало не зову, уважай это.

– И начнете вы с того, что разбомбите огромный город? В интересах реновации?

– Я же объяснил. Он тут лишний. От него одни проблемы. Он стоит в неправильном месте и, вдобавок, морально устарел. Мы его в любом случае разобрали бы на кирпичи, а тут еще центр захвачен сумасшедшими роботами. Как прикажешь с ними договариваться? Только бомбить. Нет, конечно, если твой американский босс одним мановением волшебной палочки заставит варзону сдаться… Желательно – не позже, чем завтра… Тогда подумаем, какие еще есть варианты. Но сейчас палочка господина Пасечника совсем не там, где у роботов кнопка, ха-ха…

– Как-то это все… Даже слов не подберу, – сказал Леха.

Слова крутились на языке, но вряд ли те, что понравятся комиссару: «троцкизм» и «волюнтаризм». А еще почему-то «кто был ничем, тот станет всем» и «головокружение от успехов».

– Нехорошо так начинать, – пробормотал он.

– Нет ничего ни плохого, ни хорошего в этом мире. Есть только наше отношение к чему-либо, – философски заметил Дебанги, попыхивая сигарой.

– Можно личный вопрос? Вы… не знали человека по прозвищу Веселый Роджер?

– Что значит имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет, – продекламировал Дебанги ехидно.

– Мне просто кажется… О Веселом Роджере говорили, что он хитрец и отменный тактик. В концерне «Рособоронтех» его вспоминают со смешанными чувствами – и обидно вроде, но глупо не отдать должное. И мне кажется, первое, о чем подумал бы на вашем месте Роджер – а не используют ли его?

– Конечно, используют, – легко согласился Дебанги.

– Чтобы как можно быстрее стереть с лица Земли варзону и уничтожить вместе с ней все улики?

Леха не надеялся, что ему удастся пронять такого опытного манипулятора, привыкшего контролировать свои эмоции. Но Дебанги отвел взгляд и секунду-другую озадаченно смотрел куда-то наискось. Это уже была победа. Леха заставил комиссара задуматься.

И нырнул в дверь приемного покоя так быстро, как только мог.

Пока не взяли на работу в АТР.