Стейси положила трубку и откинулась на спинку кресла. На какое-то мгновение она почувствовала воодушевление. У нее появилось занятие, которое разогнало окружающую ее тишину. Но этот подъем быстро сошел на нет, и комната вновь погрузилась в молчание.
Ей должны были скоро доставить телефон с места происшествия. Доусон с Брайантом подробно инструктировали девушку о том, что она должна сделать, на протяжении целых семи с половиной минут.
У Вуд было ощущение, что ее КПД не используется на все сто процентов. Если ее пальцы спокойно лежат на столе, это значит, что она недорабатывает.
Обычно мозг Стейси активно работал в тишине и покое офиса. Девушка даже не замечала этой тишины, потому что ее мозг перепрыгивал с одного задания на следующее, а клавиши, которые она нажимала на компьютере, пытались угнаться за ее мыслями.
И хотя Стейси много времени проводила в одиночестве, пока остальные работали в поле, дни пролетали незаметно, и конец рабочего дня наступал, как правило, неожиданно. И вот сейчас ей уже не хватало постоянных звонков от босса: проверь это, выясни то, проанализируй третье, копни вот здесь… Стейси понимала, что это не было решением Ким, но ей было обидно, что теперь эти звонки поступают кому-то другому.
Констебль тяжело вздохнула и еще раз проверила почту. Ничего нового. Она побарабанила пальцами по столу и осмотрела комнату.
Ее взгляд остановился на зловеще белеющей доске. Стейси уже успела стереть заголовок «Неизвестный череп», намалеванный Брайантом.
Не зная, чем себя занять, она встала и подошла к столу Доусона. То, как он разбирался в этом бардаке, всегда поражало ее. Стол Брайанта тоже был не таким стерильным, как ее собственный, но на нем царил хоть какой-то порядок, соответствующий его методичной натуре. Стол же Кевина походил на поле Армагеддона[36], и девушка больше не могла этого выносить.
Она отодвинула стул и стала сортировать бумаги, раскладывая их по соответствующим папкам. Несколько сухих крошек, высыпавшихся из пачки брошюр, заставили ее закатить глаза.
Уже через десять минут в бумагах царил порядок. Оставался только нижний лоток, в который, как было известно Вуд, Кев складывал бумаги из категории «не знаю, что с ними делать, поэтому оставлю до лучших времен».
Стейси взяла эту пачку и стала ее просматривать. Самое интересное, что ее коллега даже не заметит, что в его бумагах кто-то рылся. Для хитроумного детектива, каковым он себя считал, Доусон был на редкость невнимателен.
Она подняла наполовину заполненную форму о служебных расходах, под которой лежал листок бумаги, исписанный от руки. Темная полоска в верхней части листка говорила о том, что перед ней фотокопия. Внимание Стейси привлекли два слова в самом верху:
«Дорогая мамочка».
Констебль почувствовала тяжесть в желудке. Она поняла, что это предсмертная записка Джастина Рейнольдса. Доусон забрал ее на месте самоубийства и отксерокопировал, чтобы приложить к отчету, а оригинал вернул родственникам.
Эти обыденные слова были написаны так, будто юноша написал их, чтобы напомнить о футбольном матче или попросить купить что-нибудь к чаю. А ведь это были последние слова Джастина, его последние мысли, которые он хотел сообщить маме. Стейси еще не забыла о дисгармонии между его юным лицом и детским беспорядком в комнате и пятнами крови на стенах.
Девушка почувствовала, что обязана выслушать его.
Она опустилась в кресло Доусона и начала читать:
Дорогая мамочка,
Прости меня за все. Прости за то, что я не умею объяснить тебе этого. Что бы ни случилось, что бы ты ни узнала, знай, что ты в этом не виновата. Виноват во всем я – и то, во что я превратился. Я просто не могу жить в мире с самим собой и с тем, что я натворил. Я не такой, как ты обо мне думаешь. Уже не такой. Прости, Ма, прости меня за все.
Возвращая записку в нижний лоток на столе, Стейси не стала обращать внимание на то, что у нее дрожат пальцы.
Это был не их случай – в том деле не было ничего подозрительного.
Мальчик умер, но это не их проблема. Семья была раздавлена, убита горем, сбита с толку, но их это не касается.
Хотя Вуд обратила внимание на некоторое особенности записки.
Первые несколько слов были написаны твердым, аккуратным и уверенным почерком – в написании строчных букв ощущалась сосредоточенность. Но потом буквы становились все больше и неряшливее – было понятно, что ручкой водят эмоции. Последние несколько слов нацарапаны совсем неаккуратно, как квинтэссенция боли, а потом… ничего.
Половина страницы белой пустоты. Принятие смерти.
Стейси постаралась сдержать слезы.
Эту записку она запомнит надолго.