Мертвые книги в московском тайнике. Документальная история библиотеки Ивана Грозного

И.Я. Стеллецкий

МЕРТВЫЕ

КНИГИ

в московском

ТАЙНИКЕ

Документальная история

библиотеки Грозного

Московский

рабочий

1993

Рецензент — кандидат филологических наук

С. Р. ДОЛГОВА

Послесловие доктора исторических наук

А. А. АМОСОВА

Стеллецкий И.Я.

С79 Мертвые книги в московском тайнике.— М.: Моск. рабочий, 1993.— 270 с.: ил.

Книга видного историка и археолога посвящена легендарной библиотеке Ивана Грозного, историей которой ученый занимался более 40 лет. В начале 30-х годов он вел поисковые работы в подземельях Московского Кремля, которые были прекращены после убийства С. М. Кирова.

В первом томе прослеживается история библиотеки, рассказывается о хранившихся в ней уникальных книгах, во втором описывается начальный этап ее поисков Стеллецким. Отсутствие третьего тома, таинственно исчезнувшего, в определенном смысле восполнено дневниками автора, которые читаются, как приключенческий роман.

Предназначена для массового читателя.

Составление Т.М.Белоусовой

ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

Библиотека Ивана Грозного не один десяток лет привлекает к себе внимание как широкой публики, так и ученых-специалистов. Судьбу библиотеки пытались проследить С. А. Белокуров, Н. П. Лихачев, А, И. Соболевский, Н, Н. Зарубин, М. И. Слуховский, М. Н. Тихомиров, С, О. Шмидт, А. А. Амосов и многие другие. Одни исследователи считали, что она сгорела в пожарах 1547, 1571, 1611 гг. (Н. П. Лихачев, И. Е. Забелин, Фр. Клоссиус). Другие утверждали, что она разграблена поляками в Смутное время. Третьи уверены, что она растворилась в Синодальной и других библиотеках (С. О. Шмидт, М. И. Слуховский), Четвертые — что она хранится и по сей день в кремлевских подземных палатах. К последним принадлежал Игнатий Яковлевич Стеллецкий, неутомимый искатель библиотеки, посвятивший этому делу более сорока лет.

С детства в каждом из нас живет интерес ко всему таинственному, но мало кто посвятил свою жизнь разгадыванию тайн природы и истории, как это сделал Игнатий Яковлевич. Деятельность его была разнообразной, а работоспособность фантастической. Он занимался изучением пещер, подземелий, подземных ходов, крепостных сооружений, средневековых монастырей, Спелеологические, археологические, геологоразведочные экспедиции на Украину, Кавказ и в Среднюю Азию, работа над книгами и статьями, переводы трудов французских спелеологов, съемки в кинофильмах — вот далеко не полный перечень того, чем занимался в своей жизни этот человек. У него было много противников в научном мире, а рецензенты, как правило, считали, что в его трудах больше фантазий, чем научных оснований. Забегая вперед, скажу, что ряд версий, выдвинутых Стеллецким, нашли свое подтверждение уже в наши дни. А в 30е годы об Игнатии Яковлевиче ходило немало невероятных слухов, отголоски которых порой доносятся и до наших дней.

Используя материалы архива Стеллецкого, вот уже сорок лет хранящиеся в Центральном государственном архиве литературы и искусства (ЦГАЛИ), мы попытаемся рассказать о жизни этого необыкновенного человека.

Игнатий Яковлевич Стеллецкий родился 3 февраля 1878 года в селе Григорьевка Александровского уезда Екатеринославской губернии. Отец его Яков Стефанович, имевший звание личного дворянина, был учителем сельской школы, Мать Ульяна Федоровна, урожденная Шульгина, происходила из семьи священника. Через два года после рождения сына Стеллецкие переезжают в Кривой Рог, а затем на Харьковщину. Шести лет Игнатия отдали в церковноприходскую школу, затем была учеба в «бурсе» (Харьковском духовном коллегиуме) и семи-

3

нарии. Учился он охотно. Природа щедро одарила украинского паренька. Он с удовольствием изучал языки и с завидной легкостью писал сочинения, прекрасно рисовал и пел. Игнатий обладал редким даром рассказчика, причем зачастую он удивлял сокурсников историями, подсказанными его богатым воображением, рано научившись читать, он уже не расставался с книгами, и если в детстве он отдавал предпочтение тем, которые повествовали о путешествиях и приключениях, то с годами пришла любовь к Гоголю, Пушкину, Шевченко, Тютчеву. С юношеских лет его интересовала история, загадки подземного мира. Мечтал Игнатий и о дальних странствиях.

После окончания семинарии он поступает в Киевскую духовную академию. Отрывочные сведения об этом периоде жизни есть в мемуарах Стеллецкого. Из них мы узнаем, что хорошее знание греческого языка позволило ему на третьем курсе написать диссертацию для одного из соискателей, Познакомившись с запрещенной в России книгой Н. Нотовича «Тайна жизни Иисуса Христа», Игнатий переводит ее на русский язык. Трудно сказать, откуда об этом стало известно в Париже, но французский издатель Поль Оллендорф предложил ему издать перевод (ранее книга была издана на многих европейских языках), Игнатий Яковлевич вспоминал: «Мог ли я остаться равнодушным, когда помимо всего прочего предложение Оллендорфа сулило и подкрепление скудного студенческого бюджета»*. Духовные власти не разрешили издать перевод, удалось лишь напечатать рецензию на книгу Н. Нотовича. В 1905 году Стеллецкий защитил диссертацию на тему «Преобразование учебных заведений в 60-е годы ХIХ столетия» (до 1941 года труд хранился в рукописном отделе Академии наук Украины). Молодому кандидату богословия предложили на выбор два места службы — Америку и Палестину. Стеллецкий выбирает Восток, С 15 октября 1905 года он начинает работу в Палестинском обществе в качестве учителя истории и географии в русско-арабской семинарии в Назарете. За два года ему удалось побывать в Египте, Сирии, Турции, Греции. Гробница Александра Македонского и библейские пещеры, мозаичная карта Палестины и подземный Иерусалим, иудейские крепости и руины Гадары — все это интересовало Стеллецкого. Работая в семинарии, он учит арабский язык, участвует в раскопках, исследует подземелья и пещеры, пишет 13 статей по истории Востока («Гадары и гадаринские пещеры», «К археологии Иудеи» и др,). Особенно увлекла Игнатия Яковлевича топографическая проверка сказаний об основании христианства. Для решения вопроса о месте рождения Иоанна Предтечи он провел раскопки в Мадебе (неподалеку от Иерихона), результаты которых заинтересовали, в частности, представителя итальянской миссии в Палестине. Но в глубине души Стеллецкий понимал, что для проведения настоящих археологических работ ему не хватает специальных знаний. Оставив службу, он в 1907 году поступает в Московский археологический институт. Его не испугало даже то, что он остался без средств к существованию. Помощь Игнатию Яковле-

*ЦГАЛИ ф, 1823, Оп. 1. Д 1, Л, 233. Далее все сноски на архивные

источники будут относиться к указанному фонду.

4

вичу оказал Д. Я. Самоквасов, возглавлявший Московский архив Министерства юстиции (МАМЮ). В этом архиве Стеллецкий занимался разбором грамот Коллегии экономии.

В период с 1907 по 1910 год Стеллецкий становится действительным членом Императорского русского военно-исторического общества и Императорского московского археологического общества (ИМАО). Он работает в церковно-археологической отделе при Обществе любителей духовного просвещения, в Комиссии по осмотру и изучению памятников церковной старины г. Москвы и Московской епархии, а также занимается благотворительной деятельностью в Совете московских приютов. По заданию Д. Я. Самоквасова и на его средства Стеллецкий проводит раскопки на Украине (Снетин) и в Подмосковье (Дьяково городище). В то же время он не оставляет работы в МАМЮ. «Архив — драгоценное хранилище ключей к бесчисленным тайнам прошлого, Здесь я нашел и ключи к знаменитой своей романтической легендарностью библиотеке Грозного... Я решил найти последнюю а tout prix*, **.»

Решение это было принято не сгоряча. Игнатий Яковлевич кропотливо собрал все материалы, которые имели прямое или косвенное отношение к библиотеке, тщательно их изучил, и только тогда у него появилась твердая убежденность в существовании этого книжного собрания, убежденность, которая не покинула его до самой смерти. Будучи сторонником версии, по которой библиотека спрятана в подземном хранилище, Стеллецкий начинает изучать топографию подземного Кремля. В это же время его внимание привлекает подземная Москва — другая тайна за семью печатями. Еще в бытность свою в Палестине он заметил, что многие древние здания имеют подземелья и подземные ходы. Москва, часто подвергавшаяся нападениям, также должна была иметь подобные «тайники». На свой страх и риск он начинает обследовать подземную часть дома Археологического общества на Берсеневской набережной (дом 20, бывшие палаты Аверкия Кириллова). Во дворе дома при раскопках им была обнаружена белокаменная лестница, ступени которой уходили куда-то под Москву-реку. Но тут вмешалась графиня П. С. Уварова, возглавлявшая ИМАО: «Пока я жива, Вы в доме Археологического общества копать не будете***».

Удрученный неудачей, Стеллецкий понял, что для дальнейших исследований подземной Москвы емунеобходима поддержка какой-то комиссии или общества. В 1909 году он становится одним из учредителей комиссии «Старая Москва». При поддержке комиссии Игнатий Яковлевич нашел и обследовал подземные ходы в Донском и Новодевичьем монастырях и в ряде зданий ХVI — ХVII веков. В Кремль он попадает волей случая лишь на короткое время, проверяя сохранность документов губернского архива старых дел, хранившихся в Арсенальной башне. Уже первое знакомство с подземным Кремлем подтверждает некоторые догадки Стеллецкого.

* Любой ценой (франц.).

** Оп. 1. Д. 1. Л. 84

*** Оп. 1. Д. 82. Л. 96.

5

В это же время происходят перемены и в личной жизни ученого. В 1908 году Стеллецкий обвенчался в Киеве с потомственной дворянкой Анной Васильевной Супруненко. От этого брака родились дочери Любовь (1909) и Злата (1911) и сын Донат (1917).

В 1910 году Стеллецкий защитил диссертацию на тему «Мадебская карта-мозаика Палестины в связи с вопросом о новой «Горней» и получил звание «ученого археолога». В этом же году он участвовал в раскопках в Крыму.

В последующие два года Игнатий Яковлевич неоднократно выезжал в командировки для обследования найденных подземных ходов. Изучал он крепостные сооружения Изборска, Пскова, Новгорода, Выборга. Особое внимание уделял Игнатий Яковлевич пещерным монастырям. На Археологическом съезде в Новгороде, выступая с докладом, Стеллецкий призвал археологов изучать памятники подземной старины. Призыв этот был встречен ироническими улыбками, а археолог И. К. Линдеман был невероятно возмущен предложением Стеллецкого, заявив: «Докладчик дерзает посылать археологов туда, куда раньше лишь каторжников посылали»*. Негативное отношение к подземной старине собратьев по науке не обескуражило Игнатия Яковлевича, он продолжал заниматься подземным миром, только предпочитал теперь работать в одиночку, стал более замкнутым и реже рассказывал о своих находках.

На третьем году существования комиссии «Старая Москва» между ее членами возникли разногласия. Большинство историков считали, что изучать надо Москву наземную, подземная может и подождать. Стеллецкий решает создать новое общество. Его поддержал чиновник губернского правления Н. Г. Способин. Собрав коллектив единомышленников, они объявили о рождении Общества по исследованию памятников древности. При обществе стала существовать Комиссия по изучению подземной старины. Ее-то и возглавил Игнатий Яковлевич. В «Положении о Комиссии...» говорилось: «Комиссия ставит своей задачей выявление и изучение памятников подземной старины, то есть предметов первобытной и бытовой археологии, скрытых в недрах земли временем или волей человека. Но особенно Комиссию интересуют всякого рода древние подземные сооружения, бытовые и военные, сохранившиеся в недрах территории России. В этом отношении во главу изучения ставятся Комиссией связанные с подземными замковые и крепостные сооружения, валы, городища, курганы, всякого рода пещеры, погреба, ямины, оседания и провалы почвы, клады и сопутствующие им явления: кладоискательство и «магический жезл»**»***. С первых же шагов комиссии ей оказал помощь архив Министерства юстиции. От него было направлено письмо министру внутренних дел, тот пообещал помочь в сборе материалов. И в самом деле, вскоре в комиссию стали поступать из разных

* Оп. 1. Д. 1. Л. 86.

** «Магический жезл» — биолокатор. Во время своих путешествий Стеллецкий встречал людей, умевших с помощью «волшебной лозы» отыскивать под землей металл и воду. Он пытался обратить внимание на это явление ИМАО но его подняли на смех.

*** Оп. 3. Д. 154. Л. 5.

6

областей империи сведения, собранные статистическими комитетами, Присылали материалы и губернские архивные комиссии, отдельные исследователи. Иногда информация дополнялась планами, схемами, рисунками, фотографиями. Сведения о подземных ходах Стеллецкий всегда старался проверить лично. В короткий срок был собран обширный материал, который собирались издать в виде сборника, однако сделать это не удалось. Игнатий Яковлевич не забывал и о подземной Москве. После долгих изысканий в архивах он пришел к выводу, что «подземные ходы или тайники Москвы всегда составляли элемент фамильной и государственной тайны и в официальные документы сведения о них не заносились»». Оставалось осматривать здания, где могли быть подземелья, проверять предания, легенды, слухи. Иногда (но очень редко) Стеллецкому удавалось встретить людей, проходивших тем или иным ходом.

Следует сказать, что работа по изучению подземных сооружений древности и по сей день связана с большими трудностями. Исследователя подстерегают обвалы и удушливые газы. Многие подземные ходы заполнены водой или землей. Иные ходы замурованы,

Для расчистки тайников требовались средства и рабочая сила. У Стеллецкого не было ни того, ни другого. Он мог полагаться только на себя, на свой опыт. Вооруженный лишь свечами да заступом, он проникал в неведомые подземелья, и день за днем перед ним открывались тайны подземной Москвы.

В 1912 году в Обществе бывших слушателей Археологического института Стеллецкий прочитал доклад «План подземной Москвы». Согласно этому плану, подземные сооружения под зданиями ХУ1 — ХЧП веков, находящимися в пределах Садового кольца, связаны между собой и с Кремлем сетью подземных лабиринтов. Игнатий Яковлевич считал, что учителями русских зодчих в подземном деле были итальянские архитекторы-строители, творцы Кремля и Китай-города Аристотель Фиораванти, Пьетро Антонио Солари, Алевиз Новый, Петрок Малый. Он высоко ценил талант и мастерство этих людей, создавших уникальные памятники русского зодчества. Стеллецкий утверждал, что подземный и наземный Кремль был построен по плану «мага и чародея» Аристотеля Фиораванти. Зная из летописных источников, что в древние времена посредине Боровицкого холма проходил глубокий овраг, Стеллецкий предполагал, что на дне оврага находились выходы из неолитических пещер, По этой же версии, Фиораванти посредством подземных ходов связал пещеры между собой. Подобное сооружение было встречено Игнатием Яковлевичем в Киеве.

Здесь мы не будем рассказывать о работах Стеллецкого в Кремле в 1914 году, так как этот период описан в «Мертвых книгах...». Скажем только, что в 1914 — 1916 годах Игнатий Яковлевич читает лекции в Московском археологическом институте о подземных древностях и пещерах Востока. В эти же годы он собирает кладовые записи, встречается с кладоискателями, ищет сведения о кладах в архивах. Летом 1916 года он начинает поиски клада польского гетмана

* Оп. 1. Д. 1. Л. 87.

7

Иеремии Вишневецкого в Лубнах (Полтавская губ.) на средства, выделенные городской управой.

В 1912 году Стеллецкий производится в титулярные советники и получает медаль в память 100-летия Отечественной войны 1812 года. В 1913 году он становится коллежским асессором и награждается медалью в память 300-летия дома Романовых. В этом же году он «за отлично усердную службу всемилостивейше награжден орденом Св. Станислава П1 степени при грамоте»*.

Осенью 1916 года Стеллецкого командируют в Управление завоеванными областями Турции в качестве ученого археолога. Наместник Кавказа великий князь Николай Николаевич потребовал от управления тщательной фиксации и бережной охраны памятников на территории, занятой русскими войсками. Для проведения этих работ потребовались специалисты, одним из которых и явился Игнатий Яковлевич. Прибыв в Тифлис (Тбилиси), Стеллецкий разрабатывает план экспедиции Трапезунд — Багдад, получивший поддержку генерал-губернатора М. В, Романовского-Романько и академика Ф. И. Успенского. В связи с Февральской революцией разрешения на проведение экспедиции пришлось ждать полгода. Летом 1917 года небольшой отряд, возглавляемый Стеллецким, в течение трех месяцев прошел от Трапезунда до озера Ван. Наряду со спелеологическими исследованиями и археологическими раскопками проводился поиск полезных ископаемых.

После Октябрьской революции Стеллецкий пытался пробраться в Москву, но гражданская война задержала его на Украине, где он пробыл несколько лет. Надо сказать, что Игнатий Яковлевич был человеком, далеким от политики. Главным в его жизни было любимое дело, которому он отдавал всего себя. Начав раскопки на Зверинце в Киеве, он продолжал их, невзирая на смену властей. Не обращая внимания на белых, красных, зеленых, он спокойно раскапывал скифских курган в степи, исследовал пещеры в Холодном яру, собирал памятники по разрушенным помещичьим усадьбам. В 1918 году его избирают профессором Украинского государственного университета, он читает лекции по археологии. В это же время ведет работу по описанию украинских памятников, хранящихся в русских музеях. В 1919 году по заданию Украинской Академии наук (УАН) Стеллецкий организует сбор памятников искусства и старины. С этои целью его экспедиция проходит по маршрутам Лубны — Золотоноша — Канев, Киев, Лубны, Кременчуг — Харьков. Наиболее ценные экспонаты он передает в УАН. В селах он читает лекции, создает общества по охране памятников и музеи.

В ноябре 1920 года Стеллецкий появляется в Лубнах, где два года назад им был создан музей. При музее открывается филиал УАН. Кроме Игнатия Яковлевича здесь работали профессора Е. Ю. Перфецкий и Н. Н. Павлов-Сильванский. Ими был написан ряд трудов по истории Лубен, устраивались лекции и выставки, проводились экскурсии по окрестностям города.

* Оп.1.Д.4.Л.9об,

8

В 1921 году УАН командирует Стеллецкого в Андрусовку для продолжения поиска останков мамонтов, начатого археологом Андреевым еще в 1916 году. Игнатий Яковлевич раскопал останки нескольких мамонтов, костяк самого крупного был отправлен в Киев и установлен в Институте геологии в 1926 году (во время войны костяк был вывезен в Германию). В 1921 году Стеллецкий попадает в бывшее имение Давыдовых Каменку. Там он находит библиотеку, которой когда-то пользовался Пушкин, в ужасном состоянии. Описав ее, Игнатий Яковлевич передал книги в Чигиринский музей. Им же были произведены раскопки в замке Богдана Хмельницкого в Субботове. Возле апсиды Ильинской церкви археолог нашел полусгоревшие человеческие кости. Он предполагал, что это останки Богдана Хмельницкого, которые пытался сжечь гетман Чарнецкий, но историки отнеслись к этому весьма скептически. Опасаясь, что после его отъезда кости выбросят из музея, Игнатий Яковлевич увозит их с собой. В 30е годы он получает письмо с требованием Комиссии по охране памятников срочно вернуть в субботовский музей взятые им «кости Богдана Хмельницкого».

В 1922 — 1923 годах Игнатий Яковлевич много занимается подземными сооружениями в Лубнах. Построены они были в средние века монахами-бернардинцами и таили немало секретов. Например, подземелье ратуши, стоявшей на горе, имело в укромном уголке подземный колодец, а также ход для бегства. В Лубнах же археолог продолжил работы по поиску клада Вишневецкого. С помощью энтузиастов им было локализовано местонахождение замка польского магната. При раскопках был обнаружен плиточный пол и сгоревший подземный ход со множеством скелетов. Ход вел в овраг к реке Суле. В нем были найдены сабли, перстни, курительные трубки и т. п. Необходимо было дальше расчищать развалины замка в поисках тайников с сокровищами, но против этой работы выступили местные власти. Они закрыли музей. Оставшись не у дел, Стеллецкий принимает решение вернуться в Москву. Сюда он приезжает осенью 1923 года со своей второй женой Марией Михайловной Исаевич.

Еще в 1919 году Стеллецкий узнал о том, что его квартира в Хамовниках реквизирована, а архив и библиотека вывезены в неизвестном направлении. Стеллецкий обращался за помощью в Наркомпрос и уголовный розыск, но поиски ни к чему не привели. Уникальные материалы по подземной старине, истории библиотеки Грозного исчезли бесследно. В сорок пять лет ученому приходилось все начинать заново. Не было жилья, работы, архива, библиотеки, не было и многих друзей, не нашедших общего языка с новой властью и эмигрировавших. Полгода Игнатий Яковлевич преподавал украинский язык в Академии Красной Армии. Затем ему удалось устроиться сверхштатным библиотекарем в Исторический музей. После дискуссии, на которой было принято решение о целесообразности поисков библиотеки Грозного (подробно о ней рассказано в «Мертвых книгах...»), Игнатий Яковлевич вновь начинает собирать материалы о подземном Кремле. Он обращается за помощью к бывшему князю Н. С. Щербатову, который проводил раскопки в Кремле в 1894 году. Но фотографии и записи у Щербатова были изъяты «под честное слово» сотрудниками ЧК, «Зараз десь

9

у ГПУ на почотнiм мiстi на думку Щербатова»*,— язвительно замечает разочарованный Стеллецкий.

Не получив ответа на свои многочисленные обращения в разные организации с просьбой помочь организовать поиски библиотеки Грозного, Стеллецкий пошел на маленькую хитрость. Он заключил договор на написание книги о подземной Москве с Государственным издательством РСФСР (Госиздат), С письмом от издательства исследователь направился в ГПУ, где надеялся получить разрешение на обследование тайников Москвы, а особенно Кремля. Но сотрудник ГПУ сказал: «В Кремль мы Вас не пустим, а вся Москва Ваша... Мы его сами весь ископали»**. Однако фраза «вся Москва Ваша» не соответствовала действительности. Тайник на Большой Дмитровке, например, обследовали сами сотрудники ГПУ, что и привело к нулевым результатам. Здания, занятые правительственными учреждениями, военными организациями, банками и т. п., также были недоступны для спелеолога. Но все же Стеллецкому удалось собрать новый материал по подземной старине. Были найдены и по возможности обследованы подземные ходы в Сухаревой башне, Юсуповском дворце (палаты ХЧП в. в Б, Харитоньевском пер.), Симоновом монастыре. Но чаще всего он встречал ходы, которые требовали расчистки (дом Консистории, церковь Гребневской Божией Матери*** на Мясницкой ул., дом Мейендорфа на ул. Герцена и др.). А в бывшем замке Бирона на Швивой горке**** в подвале имелись свежезаложенные арки, за ними находился ход, предположительно выводящий в район Воробьевых гор.

Минуя рогатки цензуры, Стеллецкий собрал в небольшой сборник материалы по подземной Москве, но издательства отказали ему в публикации под благовидными предлогами.

В 1927 году Игнатий Яковлевич уходит из Исторического музея и много работает в Российском обществе туристов: проводит экскурсии в Москве и Подмосковье, читает лекции в разных городах. Только в Большой аудитории Политехнического музея у него при аншлаге состоялись шесть лекций. Одна из лекций даже транслировалась по радио. А. В. Луначарский шутя называл его своим соперником. Противники Стеллецкого говорили, что его выступления носят характер нездоровой сенсации, на что он резонно отвечал: «Публика Большой аудитории чрезвычайно капризна, один раз не понравилось, в другой никакой пинкертоновщиной не заманишь, да еще в газетах вздуют в хвост и в гриву*****». Темы лекций были различны: пещеры, подземные ходы, библиотека Грозного. Общение со слушателями давало Игнатию Яковлевичу информацию о неизвестных ему подземных ходах и т. п. Так, от очевидцев он узнал о находке при

* Оп. 3. Д. 58. Л. 51 об.

** Там же. Л. 89.

***Памятник ХУ1 в., разобрана в 1926 — 1935 гг,

**** Ныне на этом месте находится высотный дом на Котельнической набережной.

***** Оп. 1, Д, 93. Л. 7 об.

10

ремонте в Яузской больнице подземелья с прикованным к стене скелетом, об иезуитских тайниках в Полоцке, о пещерах близ Ельца и т. п.

В начале 30-х годов начинается сотрудничество Стеллецкого с Московским метрополитеном. Игнатий Яковлевич знал, что при сооружении метро в Париже подземные сооружения древности были использованы наилучшим образом: в них были размещены службы метро, служебные линии и т. п. Он считал, что так будет и в Москве, но этого не случилось, Зная о подземных ходах, расположенных над первоочередной трассой метро, Стеллецкий неоднократно предупреждал о них начальника Метростроя П. П. Ротерта. Как спелеолог, он понимал опасность подобного соседства. Вот что писал он в докладной записке Ротерту в 1933 году о строящемся здании Библиотеки имени Ленина: «Грандиозное здание библиотеки имени Ленина возводится на месте, густо истонченном на известной глубине историческими пустотами. Тоннель первоочередной трассы, который имеет пройти под ним, составляет определенную угрозу архитектурному гиганту, если таинственные пустоты под ним времен Ивана Грозного своевременно не будут учтены и обезврежены»». Несколько позже мы еще вернемся к этому предупреждению Стеллецкого. Как видим, Игнатий Яковлевич пытался реализовать свои знания. Но на душе у него было горько. «Такие чувства остро переживал, пересматривая свои 10-летние бумаги о подземной Москве, собираясь писать очередную докладную записку (П. П. Ротерту) о подземной Москве с тем, конечно, чтобы она не была напечатана. Как никогда, меня охватило раздражение, злость. С какой стати загублен мой научный век? Почему мне долгими годами зажимают рот и я ничего не могу напечатать о своих открытиях, которые, безусловно, наделали бы шум?!**»

Получив согласие Ротерта на создание музея «Подземная Москва», Стеллецкий обращается к рабочим метрополитена с просьбой передавать предметы, найденные при земляных работах в шахтах метро, в музей. К сожалению, рабочие не были в этом заинтересованы, часто они не только не сообщали о своих находках, но и разрушали найденное. «При проходке тоннеля метро через кладбище у башни Кутафьей***, встреченные погребения не могли, конечно, замедлить темпы работ. Я дежурил ночью. Один цельный гроб велел окопать. Пока осматривал другой, первый был растащен крючьями, а череп из него, с волосами, усами, бородой, вызвав огромный интерес, пошел гулять по рукам, пока не исчез бесследно. Этот случай красноречиво говорит за то, что даже личное присутствие исследователя не всегда могло гарантировать сохранность находок. Неудивительно, что погиб редчайший экземпляр захоронения — отлично сохранившийся труп, снежно-белый и мягкий, который легко было проткнуть: вместе с обломками гроба он был вывезен на свалку»****. Игнатий Яковлевич предложил Ротерту назначить награды для находчиков, но откуда взять деньги?

* Оп. 2. Д. 39. Л. 169.

** Оп. 3. Д. 63. Л. 13 об.

*** В ХV — ХVII вв. здесь находилось кладбище при церкви Николы в Сапожках.

**** Оп, 1. Д. 93. Л, 16,

11

Метрополитен не смог выделить даже комнаты для экспонатов музея, и все они размещались в маленькой квартире Стеллецких.

В подвалах бывшего дома Стрешневых (ХVII в.) на территории строящейся Библиотеки имени Ленина Стеллецким были обнаружены ступени каменной лестницы, уходящей под землю. Игнатий Яковлевич приступил к расчистке ступеней, но ночью кто-то специально повредил свод подвала настолько, что работать в нем стало опасно. Этим воспользовались противники Стеллецкого. Группа археологов из Московского отделения Государственной академии истории материальной культуры (МОГАИМК), написала отрицательный отзыв о работе Стеллецкого в метро и, не поставив в известность исследователя, разослала отзыв в разные организации. Но, очевидно, Ротерт больше доверял Стеллецкому, так как не реагировал на отзыв. В дневниковых записях Игнатия Яковлевича есть упоминание о невыносимо тяжелой обстановке вокруг него, о том, что он неоднократно предлагал своим противникам выяснить отношения; «Если приемлем, готов служить и жизнь отдать за науку, если горбат, только могила исправит»*.

В 30-е годы Стеллецкий часто выезжает с геологоразведочными экспедициями, В 1931 году он разыскивает старинные места добычи серебра на Украине. В 1932 году по заданию Союзгеоразведки проводит экспедицию по бассейнам рек Малки, Баксана, Ингури. После этой экспедиции он создает книгу «Золотой Кавказ», которая получила положительный отзыв начальника объединения «Главзолото».

В 1933 году Игнатий Яковлевич пишет письмо Сталину с просьбой разрешить ему начать поиски библиотеки Грозного в Кремле. И он получает это разрешение. Одиннадцать месяцев он ведет раскопки в подземелье Арсенальной башни. «Везде и всюду подземелья временем и людьми приведены в состояние если не полного, то очень большого разрушения. Общей участи не избежал и Кремль, и потому нельзя обольщать себя мыслью, что достаточно открыть один ход и по нему уже легко пройти подо всем Кремлем, если не подо всей Москвой. В действительности путешествие по подземной Москве — скачка с препятствиями, притом весьма существенными, устранение которых потребует усилий, времени и средств. Но все это ничто по сравнению с возможным идеальным результатом: очищенная, реставрированная и освещенная дуговыми фонарями подземная Москва явила бы из себя подземный музей научного и любого интереса**». Стеллецкий мечтал о том, что подземный Кремль станет музеем, он верил, что Сталин разрешит это, как разрешил начать поиски библиотеки. Поскольку читателю еще предстоит познакомиться с дневниковыми записями Стеллецкого, повествующими о работах в Кремле, мы не будем рассказывать о результатах его работы. Отметим только одно: до самой смерти Стеллецкий был уверен, что работы были прекращены из-за «придворных» интриг, в Сталине он не сомневался.

Тридцать пятый год был во многом черным для Игнатия Яковлевича:

*Оп. 1. Д. 1. Л. 22.

**Оп. 2. Д. 29. Л. 105,

12

прекращены работы в Кремле, арестованы многие друзья и знакомые. К тому же на его глазах почти ежедневно шло разрушение тех памятников, которые он пытался сохранить еще до революции. «О, Вы, далекие потомки, поймете ли Вы, как болит археологическое сердце, видя воочию, как разрушаются краса и гордость древнего человеческого творчества, кружевные церкви ХV — ХVII веков, таинственные, с подземными ходами, башни, как, например, Ильинская или Варварская, а вот сейчас даже Сухарева [...]. Ах, нет, не поймете, холодные и безразличные к этому. И счастливые! А нам, свидетелям и работникам двух веков, двух эпох — горе, горе…»*

В конце 30-х годов Стеллецкий был приглашен консультантом по спелеологии в Народный комиссариат обороны. Очевидно, здесь сыграли свою роль предложения Игнатия Яковлевича об использовании пещер для наступательных и оборонительных действий и об использовании подземелий Москвы в качестве газо- и бомбоубежищ. В это же время он работает с академиком А. Е. Ферсманом в спецкомиссии № 2 АН СССР. Неоднократно участвует в съемках художественных и научно-популярных фильмов»**.

В войну Стеллецкие оставались в Москве. Игнатий Яковлевич имел возможность эвакуироваться, но в памяти была свежа утрата архива в 1919 году. Он принял решение остаться и уничтожить бумаги, если немцы возьмут Москву. Военные годы были полны лишений и тяжелого труда. Несмотря на свой возраст (а ему было 63 года), Стеллецкий тушил пожары и зажигательные бомбы на крыше своего дома, по ночам дежурил во дворе. После войны он был награжден медалью «За оборону Москвы». Только в 1943 году о нем вспомнили в Академии наук, и он стал получать литерную продуктовую карточку, а до этого Стеллецкие делили один обед, получаемый в столовой Союза писателей, на двоих, варили суп из лебеды и кашу из «смета»***. Голод привел к дистрофии. Квартира не отапливалась, и жить Стеллецкие перебрались в ванную комнату. В декабре 1941 года, голодный, с распухшими ногами, сидя в промерзшей квартире, Игнатий Яковлевич записывает: «Проверить упоминаемый в летописи «тайник», т. е. подземный ход из Беклемишевской башни к Москве-реке... Пройти из Спасской башни подземным ходом до храма Василия Блаженного, близ которого спуск в большой тоннель под Красную площадь, тоннель весьма загадочного назначения. Пройти из Никольской башни подземным ходом, спускающимся ниже алевизовского рва в район Китая и Белого города****». И еще одна запись в дневнике: «Но после войны, после победы, заветный клад (библиотека Грозного.— Т. Б.) будет найден, порукой в том слово великого Сталина»*****.

*Оп. 3. Д. 63. Л. 10 об.

** Стеллецкий снимался в фильмах «Поезд идет на восток», «Наездник», «Суворов», «Билет в 5-ю зону», был консультантом на съемках фильмов «Пещерные города Московского района», «Москва под землей».

*** Смет — остатки муки и крупы, которые сметали щеточкой с прилавка, его выдавали в кассе взаимопомощи пенсионеров — научных работников.

**** Оп. 2. Д. 4. Л. 38.

***** Оп. 1. Д. 100. Л. 47.

13

Летом 1942 года Стеллецкие получили огород на Шелепихе (по Белорусской дороге). Непосильная физическая работа привела к кровоизлиянию. Игнатий Яковлевич ослеп на один глаз. После лечения у гомеопата зрение восстановилось. Зимой 1943 года его парализовало, и два месяца он пролежал в Остроумовской больнице. Вопреки мрачным прогнозам врачей Стеллецкий встал на ноги. Большой радостью было появление в 1944 году в журнале «Наука и жизнь» его статьи о библиотеке Грозного. Получив много писем от читателей, Игнатий Яковлевич принял решение написать документальную историю библиотеки Грозного. Летом 1945 года он отдыхал в санатории в Риге и обследовал подземелья ратуши. Это была последняя встреча Стеллецкого с подземным миром.

В мае 1947 года — второй паралич. Едва встав на ноги, Стеллецкий начинает работать директором библиотеки на спелеологической станции Московского университета. Но годы и болезни брали свое, порой он с трудом добирался до библиотеки.

О дальнейших событиях мы узнаем из дневниковых записей Марии Михайловны Исаевич,которая была верным другом Стеллецкого до последних дней его жизни. 18 января 1949 года Игнатий Яковлевич упал на улице и потерял сознание. В больнице сказали, что произошло кровоизлияние в третью левую лобовую извилину, ведающую речью. Несколько месяцев он был прикован к постели, ничего не мог делать сам. Из беседы Марии Михайловны Исаевич с лечащим врачом:

— Вы говорите, что он весь живой, что никаких параличей не было и нет. Так почему же он не встает, почему сам не может ни есть, ни пить, ни умываться?

— Потому, что он забыл, как это делается. Он все забыл»*.

10 апреля 1949 года его перевезли домой. Постепенно вернулись все навыки, Стеллецкий стал говорить чисто и ясно, но на каком-то незнакомом языке. Только много позже Мария Михайловна узнала, что Стеллецкий забыл все языки, кроме того, который изучал последним,— арабского. (Такое заболевание носит название афазия.) Постепенно Игнатий Яковлевич привык к своему состоянию. Чужую речь он понимал прекрасно, много читал, но писать не мог ни строчки. Часто он раскладывал на столе свои рукописи, перелистывал, что-то обдумывал, брал ручку, но из-под пера появлялись какие-то «иероглифы». Отчаянию его в такие минуты не было предела, Он расшвыривал тетради, ломал ручки, хватался за голову и, раскачиваясь из стороны в сторону, страшно кричал. Ярость сменялась тихими слезами, Закрыв лицо руками, стыдясь за свою несдержанность, он тихо повторял одно греческое слово: «мойра» — судьба. 11 ноября 1949 года Стеллецкого не стало.

В начале войны Игнатий Яковлевич написал свое первое и последнее завещание. Всего-то богатства было буфет и шкаф, сохранившиеся еще с дореволюционных времен, да полуразвалившийся дом в Лубнах. «Похоронить меня завещаю без кремации, на родной Украине, на Лысой горе, под г. Лубнами, в разрытой скифской могиле и водрузить каменную бабу с надписью: «Спелеолог

* Оп. 3. Д. 169, Л. 70.

14

Стеллецкий. 1878 — 194...»». Похоронен он был на Ваганьковском кладбище, Осенью 1989 года были предприняты попытки отыскать могилу, но безрезультатно. На том месте, где, по словам очевидца, еще в 1981 году находился небольшой холмик с покосившимся крестом, были новые захоронения.

Через две недели после смерти мужа Мария Михайловна передала в дар Центральному государственному архиву литературы и искусства часть документов из архива Стеллецкого. Документальные материалы она передавала сюда до 1978 года. Но есть сведения, что некоторые из них попали в частные руки. Судьба этих документов неизвестна.

Немного хочется сказать о «фантазиях» Стеллецкого, над которыми смеялись специалисты в 30-е годы. Игнатий Яковлевич утверждал, что на Украине есть золото, и неоднократно просил организовать экспедицию по проверке его сведений. Золото на Украине нашли. Стеллецкий считал, что библиотека Ярослава Мудрого спрятана в подземных палатах в Киеве. Из рассказов украинских историков нам известно о находке собрания рукописных книг. при прокладке коллектора на территории правительственных дач под Киевом. Книги хранились в подземной палате. (Теперь книги находятся в Чернобыльской зоне). Стеллецкий предупреждал о возможности постепенного разрушения зданий, под которыми находятся «исторические пустоты» (ходы, остатки старинных построек и т. п.). Трещины были найдены не только в здании Библиотеки имени Ленина, но и в зданиях Большого и Малого театров, Метрополя. Можно было бы долго приводить подобные примеры. Но мы остановимся лишь на одном. Игнатий Яковлевич утверждал, что подземная Москва еще заявит о себе всему миру. В последние годы все чаще появляются статьи, авторы которых пытаются рассказать о подземной Москве. Они с уверенностью заявляют, что в 30е годы были найдены подземные ходы, приводящие из «дворца Юсупова» в Кремль, из храма Христа Спасителя в дом Пашкова и на Боровицкий холм. На самом же деле подземный ход из «дворца Юсупова» не был пройден до конца из-за наличия удушливых газов. Подземелье под храмом Христа Спасителя имело заложенные арки, за которыми, возможно, были ходы, но не к дому Пашкова, а к подземной галерее, обнаруженной Стеллецким на ул. Маршала Шапошникова. Авторы подобных публикаций беззастенчиво используют «осколки» плана подземной Москвы, составленного Стеллецким, но при этом имени Игнатия Яковлевича никто не упоминает. Стеллецкий составлял свой план как на основе фактического материала «у него были сведения о 350 подземных точках»*, на 200 точек был описательный и иллюстративный материал), так и на основе собственных версий, чего современные авторы не учитывают.

В настоящее время изучением подземных сооружений древности в Москве занимается малое государственное предприятие «Фром». При поиске тайников используются материалы архивов, сейсмозондирование, гравиразведка, разведка георадаром, биолокационная съемка, бурение и осмотр скважин телесистемами.

* Оп.З, Д.136. Л.2 об

** Это были не только подземные ходы, но и колодцы, каменоломни, подземелья с заложенными арками, провалы и т. п.

15

Работы ведутся в бывшем доме Пашкова, в Серпуховском и Новодевичьем монастырях. Уже первые исследования в доме Пашкова привели кинтересным находкам. Во дворе дома, в подвале старого флигеля обнаружен колодец, не имеющий аналогов в нашей стране. Диаметр его — 5метров, Выложен он из белокаменных блоков. В настоящее время колодец расчищен на 16 метров от земли и щебня, которыми он был засыпан предположительно в 30е годы ХХ века. После укрепления стен колодца расчистка его будет продолжаться. Считают, что он является развилкой подземных ходов. В соседнем строении в подвале найден «черный ящик» — палаты без входа. Под ними обнаружена белокаменная камера размером 2Х2 метра. Возможно, что это остатки некогда стоявшего здесь дворца великой княгини Софьи Витовтовны (ХV в.). Дальнейшие работы наверняка приведут кновым находкам.

Документальная история библиотеки Ивана Грозного была написана Стеллецким в 1944 — 1948 годах. Состояла она из трех томов, но последний том в ЦГАЛИ СССР передан не был. Местонахождение его неизвестно. Поскольку в фонде Стеллецкого хранятся дневниковые записи о раскопках в Кремле, мы попытались заменить ими недостающий третий том. В 1933 — 1934 годах Игнатий Яковлевич Стеллецкий вел дневник на украинском языке, часто сокращал слова. После его смерти Мария Михайловна Исаевич перевела записи на русский язык. Некоторые слова в рукописи перевода невозможно разобрать.

Из-за бесконечных болезней Игнатий Яковлевич не закончил работу над книгой. Рукопись требовала хотя бы минимальной редакторской обработки, некоторые разделы не имеют прямого отношения к истории библиотеки и ее поиску и потому опущены. Сокращению подлежали главы, где шел повтор той или иной информации (переписка Стеллецкого с читателями, с Академией наук по вопросу поиска библиотеки Грозного). Сокращены также главы, подробно рассказывающие об Иване Грозном, поскольку они состоят из фрагментов трудов известных историков и носят компилятивный характер. В то же время мы сочли нужным дать в книге материалы из приложения ко П тому книги. Этот текст дается петитом. При подготовке книги кизданию были определенные трудности. Автор использовал только опубликованные источники, но при цитировании редко указывал их. В таком случае приходилось проводить поиски цитируемых мест в трудах разных авторов и т. п. Там, где это удалось, сделаны ссылки. Курсив и пометы в тексте принадлежат автору.

В книге использованы фотографии, сделанные Стеллецким при раскопках в Арсенальной башне и церкви Вознесения в Коломенском.

Т. БЕЛОУСОВА

И. Я. Стеллецкий

МЕРТВЫЕ КНИГИ

В МОСКОВСКОМ ТАЙНИКЕ

(Документальная история

библиотеки Грозного)

Старой Москве в память 800-летия

посвящается

ПРЕДИСЛОВИЕ

Проблема таинственных «мертвых книг» в московском тайнике, известных под названием «библиотеки Грозного», издавна привлекала к себе внимание, главным образом западных ученых, особенно же серьезно с начала ХIХ в., с момента открытия в России так называемого «списка» Дабелова(1). Нашу- мевшая за границей статья профессора Клоссиуса(2) об этом открытии в России прошла незамеченной. Вообще, Запад с Америкой вместе проявили гораздо больше веры в историческую конкретность идеи, чем холодные умы русских скептиков-ученых. Большинство последних высказывалось в том смысле, что если подобное книгохранилище и существовало когда-либо, то не сохранилось до нашего времени — сгорело в один из московских пожаров. За его полную сохранность до наших дней отважно ратовал среди русских ученых (в положении «рыцаря печального образа») один только академик А. И. Соболевский(3). [...]

С первого же момента знакомства с этим интереснейшим секретом старой Москвы я понял, что квази-легендарная библиотека конкретно существует в недоступных с виду тайниках Кремля, и что ее, используя спелеологический поисковый метод, вовсе не так уж трудно извлечь.

Находясь уже, пользуясь выражением Конона Осипова(4), «при старости» и изверившись в мачехе-судьбе, десятками лет не допускающей меня путем полевых подземных изысканий открыть не имеющее цены сокровище, я решил использовать долгими годами накопленный материал и написать исчерпывающую книгу о «библиотеке Грозного», в трех томах, с альбомом уникальных фото-снимков.

Знаю, что такая книга, возможно, окажется настольной для будущих поколений спелеологов, искателей «заколдованного клада России» (Тремер)(5), «поклажи» загадочного царя Ивана Грозного, А искать ее будут и правительства и ученые, ибо не искать ее, после всего уже сделанного в этой области, совершенно

невозможно.

Во введении к книге дается очерк аналогичных московским «мертвых книг» древности, начиная с угасших цивилизаций Востока.

Первый том — КОРНИ — обнимет конец ХV и ХVI век, второй - БОРЬБА — с начала ХVII до ХХвека включительно, третий — РАСКОПКИ - очерк подземного Кремля с решением задачи о местонахождении знаменитого аристотелевского подземного сейфа.

19

Сознание, что труд сей может сослужить свою службу России и делу социалистического строительства и что он может внести свою лепту в дело осуществления первой послевоенной пятилетки, поддерживало автора при написании трехтомника. [...]

Для читателя же, мало-мальски заинтересованного этой, имеющей такие глубокие корни, тайной русской истории, скажу, не гиперболизируя: книга представит сущую находку.

Москва. 1946 г.

Автор

ТОМ I

ВВЕДЕНИЕ

КНИЖНЫЕ ПРЕДКИ ЛИБЕРЕИ

Термин «либерея» взят из Ливонской хроники рижского бургомистра Франца Ниенштедта(1). Так последний называл библиотеку, замурованную загадочным царем Грозным в московском тайнике. […].

Московская подземная библиотека не является беспрецедентной в истории. Много библиотек, начиная с библиотек древнего Востока, находились или находятся все еще под землей, или намеренно туда запрятанные, или засыпанные неумолимым Хроносом. Немало подземных библиотек и архивов Востока вскрыто раскопками европейских ученых экспедиций, главным образом в Х I Хв. Большой, думается, интерес представляет сравнить эти таинственные «мертвые книги» Востока с такими же 500-летней давности в московском тайнике.

ММЕРТВЫЕ КНИГИ ВОСТОКА

ТЕЛЬ-АМАРНСКИЙ АРХИВ.Тель-Амарна служила резиденцией фараону Аменхотепу IV(3). Что послужило толчком к важному открытию? Хищнические раскопки феллахов, промышлявших продажей предметов древности. Заступ одного из грабителей ударился о кирпичный свод, издавший звук пустой бочки. Свод был проломан, в отверстие виднелись какие-то ящики, загружавшие большую комнату до сводов. Ящики были набиты глиняными табличками, сплошь испещренными клинописью. Открытое в Тель-Амарне огромное собрание архивных документов […] заключает переписку между влиятельными князьями Передней Азии и египетским двором около 1400-1360 гг. до н. э. [...]

БИБЛИОТЕКА АШШУРБАНИПАЛА. […]Ассиро-вавилонская клинопись достигла апогея своего развития при знаменитом ассирийском царе Ашшурбанипале (669—633 гг. до н. э.). Ашшурбанипал собрал величайшую в древности библиотеку

21

в 20000 табличек. [...] Столицей Ассирии при Ашшурбанипале служила Ниневия. В ней царю принадлежали несколько дворцов. Среди них один старый дворец Сеннахери ба, деда царя (705 — 681 гг. до н. э.). Этот дворец был отведен под клинописную библиотеку, собиравшуюся Ашшурбанипалом много лет. Была ли эта библиотека подземной, трудно сказать. Лейярд(4), производивший ее раскопки, не сообщает никаких данных для суждения о том. [...]

НИППУРСКИЙ АРХИВ.Что такое Ниппур(7). Библейский город Хална (ныне деревня Хуффар) был расположен на реке Ховар (ныне Кабара), в Месопотамии. На берегах Ховара некогда сидели и плакали иудеи, насильно выселенные из родной земли. Эта область в библейские времена называлась «земля Сеннаар». Американцы, вообще падкие до проблем библейской археологии, заинтересовались в 1880 г, Сеннааром и направили туда научно-исследовательскую экспедицию Пенсильванского университета. Таких экспедиций с 1886 г, на протяжении 15 лет было проведено несколько, под руководством профессора Гильпрехта.

Подведя итоги всему проделанному, Гильпрехт пришел к выводу, что наивысшая точка в Ниппуре должна знаменовать библейскую вавилонскую башню, а рядом с нею храм Белаб. К югу от последнего констатирована храмовая библиотека и тут же, несколько вправо от ворот храма,— храмовый архив и сокровищница. Библиотека и архив разрушены эламитами(7) («яфетидами», по терминологии академика Н. Я. Марра) (111 тысячелетие до н. э.).

Раскопками было добыто 60 000 клинописных табличек и среди них фрагмент сказания о потопе (2100 лет до н. э.).

Размещена была эта огромная библиотека в 70 больших комнатах,

Чрезвычайно интересно, что на глубине 36 метров, в доисторическом культурном слое, было обнаружено подземное помещение с «мертвыми книгами» типа московского тайника. […]

ХЕТТСКИЙ АРХИВ. [...]Богатейший архив хеттской клинописи открыт Винклером в 1905 г, в Богазкее. Богазкей - захолустная деревушка в Малой Азии, на месте хеттской столицы Хатти, близ Ангорыв. Раскопками на склонах богазкейского холма Винклер в 1905 — 1906 гг. открыл не только следы «кремля» в виде стен и башен, но и целые россыпи глиняных табличек с клинописью XV —ХIII вв. до н. э. [...]

22

КАИРСКАЯ БИБЛИОТЕКА.Мусульман нередко упрекали в невежестве, и напрасно. Это доказывается ихлюбовью к книге и огромными усилиями по собиранию выдающихся книгохранилищ.

В Египте, во владениях мавров, в Испании, Сирии, Бухаре, Самарканде, как и во многих других городах и государствах, подвластных Корану, принцы и вельможи заводили у себя большие библиотеки.

Среди предшественников Ивана Грозного надо назвать серьезного его соперника в Х в. Аль-Хакема, прозванного АльМостажиер, халифа Коркуанского(9).

Он посылал в Сирию, Египет и Персию своих агентов для описания и покупки драгоценных манускриптов за любые деньги. Дворец-библиотека Аль-Хакема неизменно был открыт настежь для всех ученых и писателей. А библиотека была внушительной — 600 000 книг — в сорока залах! Особо ценными были драгоценные сборники автографов в богатых переплетах. В 1080 г. драгоценная библиотека Аль-Хакема была [...] растащена турецкими солдатами, солдаты тащили книги за недоданное им жалованье.

Правительство задолжало не только солдатам, но и визирю (5000 динариев). На покрытие долга визирь увез себе книг на 25 верблюдах, стоимостью 150000 динариев (около миллиона рублей). Вскоре в бурном течении событий дом визиря со множеством книг был разгромлен. Книги варварски уничтожались. Богатые переплеты шли на обувь для невольников и солдат, а самые книги жгли на кострах, топили в Ниле или спешно расхищали, кому не лень, другие государства.

Остатки гигантской библиотеки были свалены в огромные кучи вне городских стен. Ветры засыпали их пылью и песком, образовав целые насыпи, известные под названием «книжных холмов».

В Дамаске при взятии города в 1358 г. книг оказалось столько, что победители не находили, куда их девать. Частью их свалили в протекающую в городе реку Бараду, запрудив ее, частью — за городом. Образовались насыпи, по которым пехота и конница, как говорят, проходили несколько дней.

Зато уцелевшие «мертвые книги» Востока, попав в научную обработку позднейших представителей науки Запада, помогли нам дешифровать не одну загадку седой старины.

МЕРТВЫЕ КНИГИ ГРЕЦИИ

БИБЛИОТЕКА ПТОЛОМЕЕВ.Судьба библиотеки Птоломеев(10) особенно больна сердцу истинных библиоманов. Одним из

23

основателей ее был Федор Киренаки(11), Птоломеи посылали его скупать книги по всей Греции.

Когда и где в Греции появилась впервые настоящая книга? В Афинах в VI в. до н. э, В V в. до н. э, обычным материалом для письма служили папирус и кожаные свитки, в Италии — льняное полотно. Важным стимулом для развития книжного дела в Греции и Риме послужила Александрийская библиотека(12), предъявившая огромный спрос на переписчиков и папирус. Тогда же были выработаны правила(13). [...] Поля в свитках были обязательны, ограничивался произвол в установлении длины свитков, [...] Длина свитков для наиболее роскошных изданий допускалась до 14 — 16 м. Обычная же длина свитков была принята в 25 см (для папирусных свитков). Уникальным являлся экземпляр в 5 см, содержавший эпиграммы. [...] Гиперболизмом надо признать печатный экземпляр «Илиады», вмещавшийся в ореховой скорлупе.

Свитки из кожи носили название кодексов (содех). Город Пергам усовершенствовал выделку кожи, обрабатывая ее с обеих сторон, откуда название «пергамент». Пергамент можно было удобно сложить и запросто носить в кармане. Кодексы дошли до нас с I в. и до III в. н. э. Для литературных (не деловых) целей кодекс стал применяться, по-видимому, с I в. до н. э. Очень удобен был кодекс в путешествии и уж прямо незаменим для юристов, отсюда и название юридических свитков-«кодексы» (Феодосия, Юстиниана). Кодекс был удобен и как учебник; он же был излюбленной формой рукописей в раннюю христианскую эпоху (книги канонические).

Таким образом, кодекс как бы отождествлялся с новой религией, тогда как папирус оставался традиционным для классической языческой литературы.

С III в. н. э. кодекс стал объектом устремлений для библиоманов, студентов и рядового читателя; тогда как свиток папирусный стал служить большим соблазном для богатых коллекционеров и крупных библиотек. Так как писался он с одной стороны, то и считался дороже кодексов. В IV в. кодекс положительно превалировал, а в V в. победил окончательно.

Форматы кодексов были самые разнообразные, от 4 Х 6 см, до фолиантов в 40 см величиной. Древность, в общем, предпочитала небольшие форматы.

Уже в александрийскую эпоху греки начали украшать свои книги рисунками и иллюстрировать текст. Пергамент оказался лучше приспособленным для иллюстрирования, чем папирус. Сохранилось много пергаментных рукописей, иллюстрации

24

которых относятся к античным образцам. В кодексах еще нередка орнаментовка первой и последней страниц, выделение краской отдельных букв и целых строк. [...]

Переписчиков и каллиграфов при Александрийской библиотеке состояло множество, судя по многочисленности книг, переписанных для этой последней.

Рукопись могла быть какая угодно — могла приобретаться и у «частников», только бы была с именем! Вот почему анонимов и псевдоанонимов тогда появилась бездна, причем подложные произведения уже трудно было отличить от подлинных. Отсюда ведет свое начало «критика», или «искусство судить о книгах». Если рукописи выдерживали критику, их отличали особым эпиграфом.

Книги Александрийской библиотеки попервоначалу собирались только для ученых да для самих Птоломеев (с 323 до 30 гг. до н. э.), не скоро вспомнили о широкой публике и открыли залы для чтения. Александрийская библиотека гигантски выросла при Птоломеях, особенно при Сотере и Филадельфе.

Сотер (306 — 383 гг, до н. э.) собирал свою библиотеку целых 23 года. Особенно охотился он за Менандром, стремясь всячески переманить его к себе, обещая ему все сокровища земные, даже собственного полцарства. [...]

Преемник Сотера, знаменитый Филадельф, превзошел отца. Филадельфу иные приписывают основание первой библиотеки (во дворце) и второй (в храме Сераписа). На это возражают, что первая-де не им основана, а вторая — пополнялась постепенно.

Дворец служил складочным местом для новоприобретенных книг, там их приводили в надлежащий порядок.

Филадельф повелел скупать рукописи по всей Греции, особенно же на Родосе и в Афинах. Кстати, ошибочно утверждение, будто Филадельф приобрел покупкой всю библиотеку Аристотеля (о чем ниже).

Страбон глухо упоминает о переводе при Птоломеях египетских книг на греческий язык. Если верить Синкеллу(14), то Манефон(15) и Эратосфен(16) перевели с египетского на греческий только летописи и больше ничего. Вопрос же о переводе при Филадельфе с еврейского на греческий весьма запутан, хотя указание о прибытии в Египет 72 ученых евреев-толковников и может быть принято. Книгам, бывшим на руках у евреев-частников, нельзя доверять, так как евреи после плена вавилонского заменили свое прежнее письмо ассирийским. Еврей считал верхом счастья в течение всей жизни своей списать собственною рукою священные книги. Поэтому-то невежество и имело случай наводнить дома и базары неправильными и преисполненными

25

ошибок копиями. В результате среди изумительных по изяществу книг трудно было найти хотя бы одну без ошибок. […] Впрочем, в древние времена списки были и того хуже.

С такими-то вот списками евреи и были отведены в Египет, те самые евреи, которые уже давно не знали еврейского языка и не понимали книг священного писания без специального изучения. Здесь они уже говорили по-гречески, а в своем отечестве — на сиро-халдейском языке. Тем не менее предположение, будто по всей Иудее не нашлось 72 ученых евреев, знатоков текста закона(17), не выдерживает критики.

Для получения экземпляра священных книг от 72 толковни-ков Птоломеем Филадельфом было затрачено 50 миллионов руб-лей серебром. Оригинал и перевод были «навечно» положены в Александрийскую библиотеку, о чем в один голос говорят

Ириней(18), Иустин(19) и Златоуст (20). Правда, Тертуллиан (21) нашел в Александрийской библиотеке один еврейский текст, но из этого не следует, что самый перевод погиб во время пожара при Цезаре так как он уже находился в синагогах и суди-лищах. [...]

Именно при Филадельфе комические, трагические, эпические

и другие авторы были тщательно разобраны и приведены

в идеальный порядок.

Какой цифре верить о числе книг Птоломеевои библиотеки?

Надо различать книги так называемые «отобранные» (т. е. подлинные) и смешанные. Евсевий(23), Синкелл и Кедрен(24) упоминают о 100 000 «отобранных», что касается 54 800 Эратосфеновых рукописей, то они составлялись из разбора 200 000 смешанных книг Птоломея Сотера. 400 000 книг,

о которых говорят Сенека(25), Орозии(26) и Манассис(27) — это цифра общего количества книг всех александрийских библиотек. Если прибавить к ним еще 100000 «отобранных», то и получится 500000, о которых говорят Аристей(28), Иосиф Флавий(29) и Зонар.(30)

Подумать только, что это бесценное достояние культурного человечества погибло почти дотла от моря огня! «Пламя Разлилось по городу и обратило в пепел 400 000 книг, которые были по порядку расставлены в ближайшем здании» (Орозий).

БИБЛИОТЕКА АРИСТОТЕЛЯ.Как уже отмечено, ошибочно утверждать, будто Птоломей Филадельф купил всю библиотеку Аристотеля. По завещанию она была передана Теофрасту(31), а потом перешла в руки Нелея Секстийского(32), который увез ее на свою родину. Пытаясь спасти сокровище, последний зарыл его в землю; в земле книги сопрели. Полусгнившие творения Аристотеля путем купли попали в руки

26

человека, который сам их исправил, дополнил и переписал, с собственными комментариями. [...] То же проделал и позднейший обладатель книг Аристотеля, Андроник Родосский(33). Прочитай после того Аристотель свои сочинения, он решительно не узнал бы их. Помнить об этом важно ввиду того высокого пиэтета, каким пользовались творения Аристотеля в средние века.

Итак, Филадельф не мог приобрести не только всей библиотеки, но даже и всех творений самого Аристотеля, уже бывших тогда у Нелея и бессмысленно тлевших в земле.

Словом, на творениях Аристотеля Птоломей Филадельф был безбожно обманут. Ему продали бог весть какие книги в качестве Аристотелевых, и мы их теперь считаем за подлинные. [...]

МЕРТВЫЕ КНИГИ КИЕВСКОЙ РУСИ

ТВОРЕЦ ПЕРВОЙ БИБЛИОТЕКИ.Библиотека Ярослава I в Киеве — вот еще «мертвые книги» в земле. Библиотека эта — темный вопрос в науке, хотя никто не отрицает, что она действительно существовала; ее, как и библиотеку Ивана Грозного, видели иноземцы. Как и эта последняя, она существовала и вдруг — исчезла. Бесследно. Но нет никаких сведений о ее гибели!

Это значит, что библиотека спрятана, и спрятана хитро и надежно, в земле. Значит ли это, что найти ее — «пустое мечтание»? Нет, найти ее можно, при условии... спелеологического метода поисков.

В дни Ярослава велика была честь книге на Киевской Руси, «велика бо польза бывает человеку от учения книжного. И книгами бо кажеми и учими есми пути покаянию и мудрость бо обретаем и воздержание от словес книжный».

Ярослав сел на киевский престол в 1019 г., после победы над Святополком Окаянным на реке Альте, и заслуженно «утер пота со своею дружиною». Теперь он мог всей душой отдаться любимому книжному делу.

Летописец с уважением подчеркивает: «Сам книги читал» и не только читал, но и книги усердно собирал, не останавливаясь перед их куплей за большие деньги. «Много накупил книг, которые читал часто, днем и ночью; собрал много писцов, которые переводили книги с греческого на славянский язык и много переписали книг».

М. Любавский(34) о книголюбии Ярослава пишет: «Сын Владимира Ярослав вышел большим любителем чтения; «...книгам

27

прилежа и почитая е в нощи и в дни»,— говорит о нем летописец. Он набрал много писцов и переводчиков, заставляя их переписывать и переводить книги с греческого на славянское письмо, и сложил их в церкви св. Софии(35), им же созданной». «Сложил в церкви св. Софии»! Вот где ключ к исчезнувшей библиотеке Ярослава! Сложи и запри он ее в каком-нибудь темном закоулке или в укромной забытой палате, каких в соборе много, она, за долгие века ее поисков, конечно, уже давно была бы найдена. Но она не найдена. Доныне. Где же ее спрятал Ярослав в св. Софии? Ответ напрашивается сам собой: а где спрятали свои библиотеки Софья Палеолог и Иван Грозный, желая сохранить их для будущих поколений? В тайниках Кремля. [...1

БИБЛИОТЕКА ПОД ЗЕМЛЕЙ,Посмотрим, нет ли каких сопровождающих явлений, подтверждающих этот вывод. Прежде всего, нет ли в специальной литературе каких-либо указаний на наличие подземелий под Софией Киевской?

Ни археологи, ни архитекторы этим вопросом не интересовались и никогда на эту тему не писали,

Зато слухи, много слухов. Слухи проникали и в печать. Иначе откуда взял свои сведения аноним, писавший в «Северном архиве» (1822 г,, № 1): «Между руинами ХVI в. возвышается церковь св. Софии, сооруженная некогда по греческому образу с невероятными затратами и трудностями. Пол в ней мозаичный*, золото и лазурь сияли в подземных сводах и пределах; в самом здании колонны из порфира, алебастра и мрамора». Здесь здание наземное явно противопоставляется сооружениям подземным.

Подтверждение наличия подземелий под Софией находим в печати.

Автор путеводителя 1918 г, под заглавием «Киев» писал на стр. 71: «Под Софийским собором имеются обширные подземелья, которые ждут исследователя» (Кость Шероцкий),

В «Прибавлениях» к выпуску 24 Известий Археологической Комиссии, стр. 174, находим чрезвычайно интересное сообщение:

«По словам архитектора Д. В. Милеева, ему в 1908 г. рассказывал местный служитель культа, будто лет 50 тому назад (т. е. в 60-х гг. ХIХ столетия) возле северо-западного угла собора образовался глубокий провал почвы. Туда на веревках спускались смельчаки. Они очутились в галерее, выложенной

* Это подтвердилось советскими раскопками внутри храма в предвоенные

годы.— П р и м е ч. а в т.

28

кирпичом. Кирпич совершенно сходен с кирпичом бывшей Десятинной церкви(36). Пройдя довольно далеко по таинственной галерее, разведчики чего-то испугались и поспешно вернулись назад. С тех пор и доныне тайна подземного хода под Софией остается неразгаданной».

Милеев выяснение разгадки откладывал до времени систематических раскопок на площади Софии, но помешала ему в этом его смерть.

Что здесь неправдоподобного? […] Найти самую точку провала не так уж трудно: стоит лишь расчистить на глубину около метра площадь в 20 — 30 м на северо-западном углу храма, и мы неизбежно наткнемся на засыпанный провал. На расчистку его потребуется два-три дня. Самая галерея приведет к ряду сенсаций, с гвоздем в виде библиотеки Ярослава, некогда вдруг исчезнувшей и по которой вздыхают века и поколения […]

Во время раскопок Милеева в ограде Софийского собора в 1909 г. были открыты три деревянных квадратных сооружения Х — ХI вв., а также погреб, служивший складом для стеклянной посуды. [...]

Как-то, в дореволюционное время, будучи проездом в Киеве, я осмотрел подворье храма. В бывшем митрополитанском доме я нашел выступавшие из земли наружу какие-то древние стены. Вблизи находилась так называемая «Теплая церковь». Мне сообщили, что, по преданию, из этой церкви, подо всем садом, проходил подземный ход. Так как ход, видимо, начинался где-то в церкви, то недалеко от нее он не мог залегать слишком глубоко. И я решил перерезать его глубокой траншеей сверху. Таинственный подземный ход явно не мог быть мистификацией. На него указывал еще П. Г. Лебединцев в своей работе «О святой Софии Киевской»(З7).

Нужны были рабочие руки, а следовательно, и некоторые, не мои, конечно, человека дорожного, средства. Я обратился в митрополитанский дом. Митрополит Флавиан любезно отпустил сто рублей. На эти деньги нельзя было развернуться, в границах, к тому же, всего десяти свободных дней. С чего было начать? Манил упомянутый провал на северо-западном углу церковного двора: его можно было найти, но дело грозило затянуться, а я был строго ограничен временем. Решил перерезать лебединцевский подземный ход глубокой траншеей. Начатые раскопки показали, что в короткий срок до цели не добраться. Траншея в митрополитанском саду была брошена, а спешно начата другая, близ юго-западного угла собора, с целью узнать глубину культурного слоя. Глубина его оказалась до 2 м:

29

попадались строительный щебень, куски фресок и остатки поврежденных христианских погребений, Эта разведка показала, что найти провал на северо-западном углу собора, возможно, будет не так-то легко. Я заложил третью траншею, близ железной ограды бывшего Киево-Софийского духовного училища (ныне Исторический архив).

На глубине 3 м траншея обнаружила фундаменты зданий великокняжеской эпохи, [...1 Тогда же (это было летом 1915 г.) я обратил внимание на новооткрытый подземный ход в процессе закладки дома Зивала, вне ограды собора, но неподалеку от нее. Ход был выложен кирпичом. Направление под Софийский собор. Ход был сильно, почти на 2\3 затянут илом. Ход стоило расчистить, чтобы выяснить, не перерезан ли он фундаментами больших зданий на пути к собору. Моим попыткам в этом направлении чинили злостные препятствия немец-домовладелец с архитектором. Все же место входа в тайник домовладельцем позднее было означено в виде ниши в стене вестибюля дома. [...]

Прошел год. В 1916 г. я уехал на Кавказский фронт. В Киеве прошли ливни, подмывшие мой прошлогодний раскоп близ решетки училища. Поблизости от раскопа произошел большой провал: на глубине 3 м оказался погреб. Его обследовал А. Д. Эртель(38) в 1916 г. Результаты мне неизвестны.

В советское время территория св. Софии обращена в заповедник. В 1925 г. раскопки в ограде собора производил профессор В. Г. Ляскоронский. Газеты от 20 октября 1926 г. сообщали, что «обнаружен огромный погреб с многочисленными ходами и выходами: найдено много ценных вещей, древние монеты и цинковая утварь».

Что это за погреб? Не погреб ли это Эртеля близ моего раскопа?

Из сказанного очевидно, что почва в ограде Софийского собора как бы висит на подземных невидимых пустотах.

НА ЗАРЕ ПЕЧАТИ

ПЕРВЫЕ КНИГИ ЕВРОПЫ.Хотя Восток и далеко опередил христианские государства в отношении изобилия и пышности книг, но за всем тем в Европе с неутомимым рвением трудились на пользу наук.

В Оксфорде, Кембридже, Лондоне считалось до 6 тысяч переписчиков книг, а в Париже и Орлеане — до 10 тысяч.

30

Писцы-книгопродавцы стекались отовсюду в университетские города, где сбыт произведений их шел так успешно, как только позволяла медленность подобной работы. Библия, списанная в аббатстве Лорени, считалась чудом скорописи.

Религиозные прения начали снова разгораться, а цены на книги вместе с тем повышаться.

Необходимо было найти средство размножения книг, Такое средство было найдено — книгопечатание! [...]

Как бы то ни было, но в двадцатилетие (1436—1456 гг,) книгопечатание было изобретено, совершенно отвечая нуждам своего времени: католики и протестанты по очереди пользовались этим дивным изобретением как для нападений, так и для защиты, и потому крайне интересно следить за развитием книгопечатания в первое полустолетие по его изобретении, особенно же учитывая, что большая часть инкунабул, о которых ниже, сосредоточена в недоступных для ученого исследования подземных хранилищах Московского Кремля!

Первым открытие искусства печатания книг сделал Лаврентий Костер(39) в Гарлеме, в 1436 г.

Тайну его похитил Фауст(40), скрывшийся в Майнце. Первая книга, напечатанная Фаустом в названном городе в 1442 г., была «А1ехаndreе Gаlli doctrinae»(41). Опыты эти, однако, были далеки от совершенства, и только Гутенбергу(42) и Шефферу(43) суждено было отлить и вырезать подвижные, или так называемые переносные, буквы. Усовершенствованием не замедлили воспользоваться.

Первым вышел в 1457 г. «Ва1marum Codeх»(44). Майнцкая библиотека обладает почти полным собранием печатных произведений типографского искусства. Все эти книги вышли, по большей части, из маленького домика в Майнце, на площади Францисканцев. В этом маленьком домике книгопечатание проявилось во всем своем блеске.

Взятие Майнца Адольфом Наусским(45) нанесло жестокий удар книгопечатанию: работники разбежались кто куда, а сами хозяева-типографщики ушли в другие государства.

Удальрис Ган, Сувейнгейм и Арнольд Паннарис)46) устроили станки свои в самом дворце братьев Петра и Франциска Максимиссов. В 1467 г. они издали там «Цицероновы эпистолы к друзьям». Всего же в продолжение семи лет в Риме было издано 12 757 книг разных авторов.

Рекорд по распространению книгопечатания побила, однако, Венецианская республика, из типографии которой на Апеннинском полуострове вышла первая печатная книга.

Первую греческую книгу — греческую грамматику Констан-

31

тина Ласкариса (47) – напечатал Заро в Милане ы 1476 г.

В Венеции Альдо Мануччи (48) напечатано было несколько

греческих книг. В Венеции за 25 лет (1469 — 1494 гг.) поселилось 174 типографщика и в Венеции же искусство книгопечатания подверглось одному из важнейших преобразований: оно оставило прежние готические буквы, употреблявшиеся германскими типографщиками, и заменило их круглыми, более удобными, которые и вошли вскоре во всеобщее употребление.

Наконец, из венецианских же типографий вышли первые печатные Библии на еврейском языке, набранные теми же самыми буквами, которые раввины Иисус и Моисей употребляли уже в Саггипо (1480 г.).

В первые времена по изобретении книгопечатания за типографским станком занимались просвещеннейшие люди той эпохи, как, например, Мартенс, Какстон(49), Альд, Роберт Этьен(50), Плантен(51) и др. […] Эразм Роттердамский, Димитрий Хал-кондид(52), Афинский(53), Бадий Фландрский(54), Алеандр(55), Навинжеро(56), Бальзони(57) не стыдились в свою очередь приходить в типографии исправлять корректуры и рассуждать о достоинстве шрифтов.

Даже царственные особы всеми силами старались поддержать и возвысить искусство книгопечатания. [...] Папа Сикст IV даровал Енсону(58) звание графа-палантина; Эдуард, король английский, сделал Какстона своим другом; Филипп II дал Христофору Плантену звание королевского архитипографщика, а Франциск I не раз посещал кабинет Ротерта Этьена, когда последний заканчивал исправление своих корректур. [...]

Тем временем майнцкие типографщики неутомимо продолжали заниматься книгопечатанием. Вскоре ими выдана была в свет книга под названием «Gasparini Barzizi pergamensis epistola»(59) (1470); потом явилось «Speculum vitae humanae (60) сочинение Родрига [](61) (1475), и, наконец, напечатана Библия.

Все эти издания имели необыкновенный успех.

Карон, живший в Париже, с итальянского на отечественный язык перевел книгу «L'aiguiion de L'anardivin de saint Воnaventur(62) (1473).

Один из учеников Гутенберга, Иоганн Ментелин, напечатал в Страсбурге в 1473 г. большую энциклопедию Викентия де Бове(63) в 10 томах.

Генрих Бехтермюнце из Майнца издал латино-немецкий словарь, имевший четыре издания сразу. Успех для того времени невероятный.

В Голландии первопечатниками явились в 1472 г. Иоганн

32

Вестфальский и Теодор Мартенс. Первый поселился в здании Лувенского университета и за 24 года напечатал 80 разных творений. Его товарищ Мартенс поселился в Аллосте. […]

Первая печатная книга в Брюсселе вышла в 1476 г. Это была Gnotosalitos (64).

Первая книга в Испании (Валенсия) была напечатана в 1474 r, на испанском языке. Это дидактическая поэма «Lа Conseption de 1a sainte vierge»(65) — труд творческого коллектива 35 поэтов.

Первопечатником в Англии явился, как отмечено, Какстон, овладевший этим искусством в бытность свою в Голландии. Первая книга, напечатанная Какстоном в Вестминстерском аббатстве, была «Нравоучительная шахматная игра», перевод с французского (1475) . Единолично он был переводчиком, типографщиком и издателем. Еще до этого, в бытность свою в Кельне, Какстон напечатал в 1469 г, сочинение Рауля Лефевра «История Троянской войны», Тот же Какстон напечатал «Нравоучительные правила и изречения», переведенные с латинского лордом Расселем. Всего с 1477 по 1490 г., т. е, по смерть Какстона, им было напечатано 64 сочинения, а его преемником, Винкеном де Вордом, за сорок лет — 408, причем Роберт Диксон за тот же срок напечатал 200 различных творений. [...]

Таково было развитие искусства книгопечатания в первое время по его изобретении. [...]

Писцы-переписчики печатание книг признавали ересью, «дьявольским наваждением», противники всего нового и слышать не хотели о введении книгопечатания на Руси. И в то время, когда в других странах печатные книги стали быстро вытеснять рукописные, в Московском государстве в течение целого столетия после изобретения книгопечатания не делалось никаких попыток к заведению типографии,

Между тем в других славянских землях уже принялись за книгопечатание; в 1475 г, появляется в Праге первая книга - Новый Завет на чешском языке готическими буквами, а в 1491 г. в Кракове выходит «Часослов», напечатанный [...] Швайпольтом Феолем, «из немец», «немецкого роду франком», как значится в его послесловии,— первая книга, напечатанная славянскими буквами. Затем в Угрь-Валахии в 1511 г. появляется славянскими же буквами напечатанное Евангелие (от Иоанна).

Все это были славянские книги.

Первая же русская книга вышла из типографского станка в Праге в 1517 г., и этот год в сущности следует считать началом истории русской книги в тесном смысле этого слова. Издателем этой первой печатной русской книги — учебной Псалтыри — был

33

доктор Франциск Скорина(66), известный ученый, астроном и медик того времени, родом из Полоцка. Названная книга-первенец русской печати — отпечатана в четверку, на 142 листах, по 22 строки на странице, с заставкой на первой странице, изображающей посредине герб Скорины.

В композиции рисунков, шрифтов, заставок и начальных букв Скорина руководствовался, между прочим, образцами венецианских и немецких печатных изданий.

Им же, с приложением своего портрета, издана Библия Русская (из 15 книг), «выложенная», как значится на титульном листе, «богу ко чти и людем посполитым к доброму поучению». Текст украшен гравюрами, «абы братие моя, Русь, люди посполитые, чтучи, могли ясней разумети».

Проникли ли первые издания Скорины в древнюю Москву, неизвестно, но что отдельные экземпляры их хранятся среди «мертвых книг» в московском тайнике, это не подлежит сомнению. Что касается юго-западной Руси, там творения Скорины были весьма распространены. Скорина также переводчик Библии на русский язык с церковно-славянского, чешского и латинского текстов. Своими переводами Скорина положил основание литературному языку юго-западной Руси.

В Несвиже (бывшей Минской губернии) Симоном Будным (67) в 1562 г. (за три года до замуровки сейфа Грозного) была отпечатана, между другими, его книга «Оправдание грешного человека» и другие книги, пока не отысканные. Они и не будут отысканы, пока не будет вскрыта таинственная подземная либерея в Москве.

Там же будут найдены [...] еврейские книги. В небольшом городке Бамберге(68) в конце ХV в. напечатано было до 300 еврейских книг. Грозному было из чего стянуть в свою «книгохранительницу», быть может, не один десяток их. [...]

По какой цене ходили тогда книги? Цены на книги вообще стояли высокие, особенно на рисованные манускрипты. В XIV в. средняя стоимость тома — 450 франков, а в 1231 г.— 600 франков. Переписка стоила недорого; в XIV столетии перевод Библии (без материала) в Болонье стоил 80 болонских ливров. В XV в. еще ниже, тогда как стоимость переплета и украшений все поднималась. Дороговизна книг приводила к тому, что в книгохранилищах книги держали на цепях.

Только с XIII в. появляются книги на народных языках и выходят за стены монастырей, церквей и замков.

Латинская книга — это богословский или философский трактат, если не житие святого, хроника или Священное писание. Много латинских книг и драгоценных манускриптов хранилось в XI в. в трех монастырях бенедектинского ордена(69) . Клю-

34

нийском (70), Картезианском(71) и Цистерианском(72). Клюнийское аббатство было особенно богато греческими и латинскими классиками; во всех бенедектинских монастырях находились значительные библиотеки, хотя в древнее время стоило чрезвычайных хлопот обзавестись порядочной библиотекой. [...]

За монастырями нередко тянулись отдельные ученые, греческие и римские, не щадившие ни трудов, ни денег на покупку книг.

При покупке книг тогда (ХIVв.) заключались такие же контракты, как при покупке больших имений. Случалось, что та или другая книга прослывет вредной, еретической, для иных это служило причиной большого горя. […]

ИНКУНАБУЛЫ.Инкунабулами называются редчайшие печатные книги, выпущенные в ХV столетии (до 1501 г.) и являющиеся первенцами печатных изданий.

В Ленинской библиотеке имеется более 600 инкунабул. Значительная часть этих книг попала в Ленинскую библиотеку в годы революции из частных собраний. Среди инкунабул имеются такие, которых не имеют даже самые обширные книгохранилища Европы и Америки. [...]

Публичная библиотека имени Ленина была занята печатанием научно обработанного каталога этих инкунабул. Книга скоро имела поступить в продажу.

КНИЖНАЯ ВИЗАНТИЯ

КНИЖНЫЕ ВИХРИ.Византия, успевшая за тысячелетие своего существования накопить в древности огромные книжные богатства, значительно растеряла их в последующие века, обратившись в конечном счете, можно сказать, в нищую духом. Особенно этому способствовали два исторических книжных погрома, учиненных крестоносцами (ХШ в.) и турками (XIV в.) .

Со времени завоевания Константинополя крестоносцами исчезли многие классические авторы. Монастыри превратились как бы в книжные островки.

Однако монастыри стояли не на должной высоте.

«Любовь к невежеству, ненависть к просвещению были господствующими качествами греческих монастырей; монахи с намерением истребляли богатейшие библиотеки, сохранившиеся с древних времен драгоценные произведения старой литературы» (Гиббон)(73).

«В половине XIV в.,— говорит Галлам(74),— в Греции не осталось ни одного человека, который мог бы понимать Гомера».

35

«Когда Константинополем овладели турки,— говорит Дукас(75),— то греки продавали десять рукописей Платоновых, Аристотелевых, богословских и других за одну мелкую монету». [...]

После падения Константинополя в большом количестве стали передавать на Афон книги и рукописи, уцелевшие от грабежа турок. К числу афонских монастырей, наиболее богатых рукописями, принадлежал и Ватопедский, которому достались собрания книг двух византийских императоров, бывших там монахами,— Андроника Палеолога(76) и Кантакузена(77)' (в этот же монастырь

поступил Максим Грек (78), десять лет питавшийся духовно его библиотекою). [...]

Тем не менее Константинополь оставался еще весьма богат книгами, издавна привлекавшими внимание ученого мира.

Древнейшим из его книжных собраний является огромная библиотека, основанная Константином Великим(79) в новой столице империи, но только при Юлиане получившая свое полное развитие. Именно Юлиан, по Зонару, поспешил собрать в своей библиотеке все произведения греческой и латинской словесности, все памятники древних муз и древней философии. Может быть, Юлиан имеет некоторые права на благодарность потомков тем, что сберег произведения древнего гения в ту эпоху, когда христиане сжигали древние рукописи и истребляли памятники древней скульптуры и всех искусств, украшавших храмы греков.

120 000 рукописей было собрано стараниями Юлиана в публичной библиотеке Константинополя. Эта библиотека, улучшенная стараниями Феодосия Младшего(80), сгорела при Василиске или получила значительные повреждения от пожара, Между драгоценными рукописями, бывшими в ней, летописцы упоминают о какой-то драконовой коже в 120 футов(81) длины, на коей были написаны «творения Гомера и история греков», но ничего больше не поясняют об этой чудесной коже.

Император Зенон возобновил библиотеку.

Число рукописей при Льве Исаврянине(82) простиралось до 36 000. Столица империи раздиралась тогда фанатизмом иконоборцев. Лев, озлобленный на ученых, занимавшихся в библиотеке, за то, что они противились его богохульствам, запер их в ней, окружил здание горючими веществами и предал огню. Древние рукописи стали жертвою богословских раздоров Византии так, как незадолго перед тем жертвою исламизма стала прославленная Александрийская библиотека. [...]

Не только новейшие писатели, но и византийские хроники часто смешивают публичную библиотеку Константинополя с тою, которая заключалась в зданиях Вуколеона (императорского дворца) и называлась царскою, Порфирогенет(83), кажется, был

36

основателем последней, а при Комнинах(84) она получила значительное развитие.

Большие собрания рукописей хранились также у патриархов и во всех монастырях.

Царская библиотека при взятии города крестоносцами, а также за 57 лет господства последних много пострадала от пожаров и грабежа.

Летописец Дукас, свидетель конечного падения Восточной империи, с прискорбием говорит, что турки при разграблении города не знали, куда деваться с добычею «бесчисленного множества книг». [...]

КНИЖНЫЕ ТАЙНЫ СЕРАЛЯ.Однако не все классические творения, ставшие жертвой варваров и огня, были растеряны и уничтожены в ту бурнопламенную эпоху.

Лучшему из турецких султанов, Магомету II(85), приверженцу муз, наук и искусств, впало на сердце собрать и сохранить драгоценные остатки древней книжной культуры Византии, Этот правитель был выше предрассудков и фанатизма своего народа, на целую голову выше своих современников. Он питал искренний пиэтет к книге как таковой. Не от него ли пошло, что турки доныне сохраняют какое-то набожное почтение к книге вообще.

Запад между тем, в лице Николая V(86), зарился на таинственные книги Магомета II. Папа Николай Ч сам был основателем библиотеки, да не какой-нибудь, а Ватиканской, пополнить последнюю из драгоценного книжного развала Византии ему представлялось весьма уместным. Он даже снарядил в 1455 г, специальную комиссию ученых на Восток с этой целью [...]. Особенно он зарился на подлинную еврейскую рукопись евангелиста Матфея, которая, как было слышно, хранилась в книжных собраниях византийских императоров. За нее обещал даже выдать находчику премию первого разряда — десять тысяч венецианских червонцев!

Премия была завидной, и ученые охотники изо всех сил старались отыскать манускрипт. И нашли: он оказался в таинственном серале! Но выцарапать его оттуда не представлялось никакой возможности...

Более того: в серале оказалось такое сокровище, как полные декады Тита Ливия! Сообщением об этом обрадовали Европу три образованных путешественника ХVI в.

Без сомнения, турецкие султаны могли цепко ухватиться за этого бытописателя Древнего Рима (Ливия), так как считали себя преемниками римских кесарей. Ходили даже слухи, что Тит Ливий по повелению султана полностью переводится с арабского на турецкий язык. […]

З7

Герцог Тосканский сулил служителю при серале за похищение этого книжного сокровища... пять тысяч испанских пиастров, а венецианский посол даже вдвое больше — и все напрасно.

В серале же, как оказалось, хранилась значительная часть знаменитой библиотеки венгерского короля Матвея Корвина(87) вывезенная турками из его столицы. Библиотека Корвина славилась исключительно ценным собранием рукописей той эпохи, непревзойденных по их внутреннему достоинству и по внешней отделке. Особенно восхищали (по тщательности отделки) миниатюры и разные украшения в тексте. Этот Матвей Корвин, сын Гумиада(88), возведенный прямо из мрака тюрьмы на отчий трон, [...] был одним из самых страстных библиоманов своего времени. [...]

Ради библиотеки Корвин шел на все жертвы, не щадя никаких средств, Не угнаться за ним было в этом отношении даже Ивану Грозному. В год он расходовал на свою любимую «либерею» 80 000 дукатов (более 400 000 нынешних червонцев). И так целых 24 года! Неудивительно, если она стала ему за это время «в копеечку»: 11000000 рублей на наши деньги!

Само собой разумеется, Корвин содержал в Риме, Флоренции и Венеции целый штат писцов для списывания всякого рода творений древних авторов и щедро награждал дальновидных путешественников, которые догадывались доставить ему какую-нибудь книгу из Константинополя или вообще с Востока. [...].

Весь ХVI и ХVII вв. в Константинополе по рукам турок ходило множество рукописей, наперебой скупавшихся европейцами, особенно если на них стояла султанская виза. Это значило: выкрадены из сераля! Многие из таких манускриптов до второй мировой войны хранились в разных европейских хранилищах.

И еще про сераль ходили слухи, будто там, в числе серальских раритетов, должны находиться также трагедии Эсхила и комедии Менандра, и жизнеописания Плутарха, не дошедшие до нас. И даже целых 40 книг Диодора Сицилийского(89)! Их собственными глазами видел в царской константинопольской библиотеке в последние годы империи Ласкарис. Сомневаться в свидетельстве очевидца нельзя, но что весь Диодор в серале, скепсис более чем уместен.

Фома Палеолог(90) тоже [...] знал цену книгам [...]. Выбирая лично книги из царской и патриаршей библиотек для эвакуации, мог ли он не уложить в ящики, «осыпанные камнями», в первую голову Диодора с его книжными чадами и таким блестящим окружением? [...]

Книжными секретами сераля между тем продолжали интересоваться европейцы. В конце ХVII в. (1685 г.) европейскими

38

посланниками скуплено клейменных султанской печатью манускриптов целых 185; но ни одной книги вышеназванных авторов!

Поведение европейцев возбудило подозрение турецких властей; были приняты меры. Цены на клейменые книги и рукописи неимоверно подскочили. И недаром: султан Ахмет III(91)' [...] построил новое [...] книгохранилище, куда и перенес книги из сераля. [...] Постройка Ахметом книгохранилища породила слухи об открытии в серале потайной библиотеки. Ученая Европа всколыхнулась, многие устремились на новые отважные поиски утерянного. Таинственность, окутывающая у турок все, лишь пуще распаляла их воображение.

В правление Амурата(92) над книжными тайнами сераля, находясь в Константинополе, ломал голову Тодерини. Ему удалось удостовериться, что во внутренних хранилищах сераля, в особых сундуках хранились не только книги на арабском, персидском и турецком языках, но и много книг и рукописей латинских и греческих, в частности вывезенных из Иерусалима. [...] Тодерини составил полный каталог серальской библиотеки, обративший на себя всеобщее внимание. Он это сделал при помощи подкупленного ученого турка, бывшего в молодости серальским пажом и чиновником сераля. Все книги на турецком и арабском языках, в том числе Аристотель и Плиний. Но не одни только эти последние книги были переведены испанскими арабами. Известно, что в академиях Гарун-аль-Рашида(93) имелись почти все лучшие произведения греческой словесности и могли сохраниться, хотя и в переводе, еще и другие, ныне потерянные для потомства книги.

Не все, однако, книги из султанского сераля поступили в Ахметовскую библиотеку: там не оказалось ни одной из рукописей, увезенных турками из Венгрии, но ничто не доказывает, что они были истреблены. Стало быть, искать их надо в Москве. Без малого 50 лет спустя Мустафа III построил другую библиотеку-сейф а 1а Ахмет. О ее содержимом трудно что-либо сказать. Французская республика поручила ученому Виллоазону произвести новые изыскания над заветными тайнами сераля, но — безуспешно.

Англичанам первым была предоставлена честь проникнуть в серальские библиотеки. [...] Султан Селим был выше предрассудков, уважал Европу и ее науку. Лорд Эльгин(94) выхлопотал у Порты(95) в 1801 г. разрешение доктору Карлейлю(96) осмотреть серальские книгохранилища. В отчете очевидца, проникшего под надзором трех турецких законоучителей, мало сказано о библиотечных книгах: присутствие турок не позволило сделать опись, Все же насчитано 1292 книги, все творения арабские, персидские и ни одного греческого или латинского, или еврейского имени.

39

Французский посол Себастьяни настоятельно просился в библиотеки сераля, но Махмуд уклонился от его просьб, хотя из уважения к Наполеону велел отыскать в серале греческие рукописи и отдать их ему; одна оказалась отрывком из Дионисия Галикарнасского(97) (ныне в Парижской библиотеке). [...]

Рукописи, найденные в ограбленном турками дворце византийских императоров, без сомнения, показались султанам предметом высокой цены и могли остаться в недрах сераля без всякого употребления вплоть до нашего времени. Рукописи, найденные в богатых переплетах или, лучше сказать, в футлярах, в каких они обычно хранились у византийцев, иногда в ящиках, осыпанных драгоценными каменьями, могли сделаться предметом суеверного почитания турецких монархов.

Высокая цена книг происходила тогда не от одного только тщания в переписывании, но, как отмечено, еще более от самих материалов, употреблявшихся в них. Гомер [...] в царской библиотеке Византии писан весь золотом. Евангелие было в переплете из литого золота, весом в 200 фунтов(98), и было также осыпано драгоценными каменьями. Многие книги Матвея Корвина были переплетены в золотые доски; по смерти его Медичи(99) требовали от его преемника Владислава(100) 1400 дукатов (около 80000 рублей на наши деньги) за одну Библию и 500 дукатов — за молитвенник. Пусть даже в указанных описях книг, хранящихся в двух библиотеках сераля, не значится греческих книг; из этого не следует, что их там не было и нет. Если их действительно нет, значит, они в Москве!

Но, возможно, что султаны не предназначали их для употребления правоверными, Книги, например, добытые французским послом из сераля, не были показаны ни в одном из списков.

Член французской академии Мишо во время путешествия своего по Востоку в 1830 г. имел поручение от министров Карла Х —сделать новые исследования о серальских библиотеках и рукописях. Политические перевороты Франции, правда, не позволили ему этим делом заняться всерьез, но он остался в глубоком убеждении, что в серале (вернее в Москве,— И. С.) должны храниться любопытнейшие рукописи.

«Может быть, нашей (сто лет тому назад,— И. С.) эпохе, свидетельнице стремлений Турции разоблачиться от восточной таинственности, предназначено, наконец, увидеть потерянные столько веков плоды древнего гения; может быть, воскреснет какой-нибудь писатель Греции или Рима, погребенный в Стамбульском серале» (Базили К.)(101), Несомненно, воскреснет, и не один, а легион, но не в стамбульском серале погребенный, а в московском подземном тайнике! [...]

40

КНИЖНЫЙ ЗАПАД

В ТИХОЙ КЕЛЬЕ.Библиомания современна искусству писать книги. Во все времена существовали страстные любители и собиратели книг в том или ином сословии.

В средние века библиомания заключалась по большей части в монастырских стенах, в тиши монастырских келий. Отрезанный от общества монах прибегал к книгам, тем более, что праздность осуждалась. Поэтому хорошая библиотека составляла славу и гордость монастыря.

Зала, назначенная для хранения книг, всегда обшивалась деревом, чтобы сырость от каменных стен не доходила до пергамента и не причиняла плесени. Зала делилась на несколько частей, отгороженных деревянными перегородками, Книги распределялись по форматам и укладывались лежа, не слишком близко одна от другой, чтобы не могли портиться от тесноты или трения; таким образом, было очень легко узнать и отыскать требуемое сочинение.

Любители книг никогда не отличались исправностью в отдаче книг, и в средние века (как и ныне) очень часто случалось, что занявший книгу забывал возвратить ее в назначенный срок.

Во избежание таких беспорядков были предприняты самые строгие меры: библиотекарю строго-настрого запрещалось давать книги без письменного обязательства заемщика возвратить книгу в определенный срок, и это запрещение распространялось даже на соседние монастыри.

Когда занимавший книгу был совершенно неизвестен библиотекарю, то последний должен был брать от него в залог другую книгу, равной ценности.

Относительно редких и дорогих книг соблюдались еще более строгие правила. Библиотекарь не мог выдавать их без особого разрешения настоятеля. Нет сомнения, что эти правила были общие всем монастырям, потому что они беспрестанно пользовались взаимно своими библиотеками. Те же правила соблюдались еще в ХIV столетии, в то время, когда знаменитый библиоман Ришар де Бюрри (102) написал очаровательную книжечку «Филобиблион»(103). Он говорит в ней, между прочим, что библиотекарь, прежде чем одолжить книгу, должен удостовериться, что в вверенном ему собрании есть другой экземпляр того сочинения; и даже в таком случае не должно выдавать ее, не взяв в залог другой книги равного достоинства.

Все рукописи, изготовлявшиеся в монастыре или вне его были также в ведении библиотекаря, который не мог принять

41

на себя никакого распоряжения, не испросив предварительно разрешения настоятеля.

Экземпляр книги переходил из монастыря в монастырь, и каждое братство, имевшее счастье добыть экземпляр, спешило снять с него список для обогащения собственной своей библиотеки; нередко даже, при ссуде редкого сочинения, поставлялось в условие заемщику, чтобы при возвращении его была приложена к оригиналу верная и хорошая копия. Это было нечто вроде вознаграждения за ссуду.

Богослужебные книги были по большей части в лист, и монахам дозволялось брать их с собою в келью; книги же малого формата, из опасения, чтобы они не затерялись, нельзя было выносить из покоев, То же самое правило распространялось на книги редкие и дорогие.

Больные братья могли получать из библиотеки книги для развлечения; но как скоро в лазарете зажигались лампы, все книги следовало возвратить до следующего утра в библиотеку.

Эти правила существовали даже в самых древних монастырях. В IV столетии, например, устав св. Пахомия(104) предписывал самую тщательную заботливость в сбережении книг. Каждый брат имел свою книгу, а каждый монастырь — свою собственную библиотеку, что вместе составляло очень значительное собрание книг.

Религиозная нетерпимость того времени особенно преследовала все творения язычества. Библиотекарь должен был сличать разные списки одной книги с подлинником, так как церковные законы не допускали в них ни малейшего изменения. Одним словом, на книгохранителя возлагались обязанности, требовавшие точности и познания. Библиотекари не получали содержания, но при капитулах(105) назначалось им иногда денежное вознаграждение за труды: одному, в Х в. — значительные земли; другому, в ХII в. — небольшая ежегодная плата со всех членов братства; третьему, в ХIV в.— 43 шиллинга 4 пенса в год.

Брат-библиотекарь был, по большей части, отчаянный любитель книг. Потомство должно быть очень благодарно этим людям за услуги, которые они оказали литературе средних веков, тем более, что некоторые из них сами были хорошие писатели и летописцы.

Монастырский общий письменный покой состоял из обширной залы со множеством косых столов и скамеек, расставленных так, чтоб в ней могло поместиться как можно более писцов. Один из монахов, который лучше был знаком с переписываемой книгой, сам писал и в то же время диктовал другим; таким образом изготовлялось несколько списков разом и число

42

рукописей умножалось быстрее. Но это случалось редко, а по большей части каждый работал отдельно.

В письменном покое соблюдалась глубокая тишина и молчание. Это правило было написано по всем стенам, для строжайшего соблюдения. [...] В важном сочинении ничтожная описка уже важна; следующие переписчики, желая ее исправить, только увеличивали ее. Поэтому переписывать Священное писание могли только монахи степенных уже лет, и списки их перечитывались и сверялись по два и по три раза. Только таким мерам предосторожности обязаны мы тем, что имеем Свясвященное писание в первоначальной его чистоте. Библия, творения святых отцов и писатели классической древности дошли до нас в верных списках.

Бывали монастыри, в которых кроме нескольких хороших латинских Библий [...] были еврейские рукописи и переводы и несколько экземпляров Евангелия в подлинниках и переводах. Не должно забывать, что переписка Библии требовала искусства и времени и была сопряжена с значительными расходами.

И в самом деле, любо было смотреть на эти толстые томы в тяжелых переплетах с застежками, на эти лоснящиеся пергаментные листы с изящно расписанными картиночками.

Не должно удивляться ценности, которая придавалась в то время Библии, и суммам, которые платились за некоторые списки.

Короли и богатые вельможи ценили Библию как редкую и дорогую вещь. Проклятие и отлучение угрожали тому, кто покушался похитить эту драгоценность. […]

Часть I

ВЕК РЕНЕССАНСА

Царевна София

Глава I

ПОСЛЕДНИЕ

СЕМЬЯ ПАЛЕОЛОГОВ. Последние – это семья царского дома Мануила II Палеолога (1350 – 1425), императора византийского.

Династия Палеологов была живуча и долговечна; она правила

43

Византией без малого 200 лет. Это и неудивительно в империи, которая сама просуществовала свыше тысячи лет.

Византия стоит как-то особняком в истории. Она обладает своим собственным резко выраженным лицом, но лицом застывшим, как бы окаменевшим. У византийцев, по характеристике Гиббона, «безжизненные руки», держащие мертвые богатства предков, «вялые умы», за десять веков ни одного открытия. Их история кажется сухой и бесстрастной, что, однако, не мешало их царскому трону почти постоянно стоять в потоках крови. Единственной, по-видимому, их не меркнувшей страстью была ненависть, ненависть к католической церкви, перенесенная на иностранцев и все западное. Эту свою непримиримость к «латынам» передали они по наследству и русскому народу. [...]

В общем и целом, историю Византии ученые как бы обходили стороной. На это жаловался и такой горячий ее адепт, как Ф. И. Успенский(1), когда предсказывал: «Мы весьма медленно усвояли себе заимствованную культуру, в этом нельзя слагать ответственность на греков. Когда через сто лет (т. е. в 1988 г.— И. С.) будет праздноваться тысячелетие просвещения России христианством, тогда, надеюсь, будут популярней византийские занятия: ученые будут доказывать, что ХХ столетие открыло в Византии клад, обогативший русскую науку, давший ей национальное содержание. В изучении Византии заключаются насущные потребности русской науки и нравственный долг русского народа» [...]

Среди Палеологов находим ряд библиофилов и людей пера. Перу, например, Михаила Палеолога принадлежит автобиография и устав монастыря Димитрия Солунского; Мануилу II Палеологу — подлинное педагогическое сочинение.

Владельцы крупных библиотек, императоры византийские Андроник Палеолог и Кантакузен, посвятив себя Афону, передали ему, как отмечено, и свои собрания книг.

Император Мануил II, отец последнего византийского императора, был большим книголюбом: он не только сохранил отцовское книжное наследие, но и самолично приумножил его.

Свою страсть к книгам Мануил II передал и сыновьям своим, особенно младшему, Фоме Палеологу.

Всего сыновей у Мануила было четверо: двое старших царствовали, Иван VII, женатый на московской княжне Анне и принявший унию на Флорентийском соборе,— 22 года, его брат Константин Х1 (Последний) — всего шесть лет. Он пал смертью героя при защите своей столицы и империи: обезображенный до неузнаваемости труп его (признан по золотым бляхам на порфире) был найден в проломе городской стены.

44

Младшие сыновья — Димитрий и Фома — были всего только удельными князьями (деспотами) в Пелопоннесе (Греция) .

Когда уже совершенно неизбежным представлялось крушение империи и гибель столицы, Фома Палеолог находился в отцовском дворце, без устали работая над подготовкой к эвакуации наиболее ценных реликвий из царской и патриаршей библиотек.

Отобранные им книжные и рукописные раритеты были размещены в добротных ящиках, числом (на основании данных, о которых ниже) до 300 штук.

ПО МОРЯМ, МОРЯМ...Вместе с семейными реликвиями [...] Фома погрузил сундуки-ящики с книгами на корабль и отплыл в свою деспотию. Была тайная надежда отсидеться там. Но тревожно было вокруг: турки с каждым годом придвигались все ближе; шесть лет ящики с книгами оставались нераспакованными.

Неожиданно турки овладели половиной Мореи; надо было опрометью бежать. Это было в 1459 г, Спешно погрузив на корабль семью и книжные ящики, Фома [...] почти без денег, отплыл на о. Корфу, под покровительство венецианцев, зарившихся на Морею, как выгодный для их торговли географический пункт. Оставив затем семью на острове, Фома с грузом ящиков отправился в Рим [...].

Фома Палеолог торжественно вступил в Рим 7 марта 1461 г. Свиту его составляли 70 всадников и 70 пехотинцев. [...] Папский прием состоялся в зале, называемой papagallo. Оттуда кардиналы проводили Фому до его временных покоев.

15 марта папа (это был Пий П)(2) после богослужения вручил Фоме золотую розу: такой чести удостаивались только немногие государи(3). (Роза — маленькое растение с золотыми листьями, украшенными сапфирами.)

В традициях Рима и Ватикана было всегда проявлять участие к чужому несчастью: низложенные государи неизменно встречали там царственное гостеприимство, Поэтому Фома был помещен на папское иждивение в Санто-Спирито [...], Это обширное здание, основанное саксами еще в VIII в., имело церковь, школу и странноприимный дом, Ежемесячная пенсия в 300 золотых была назначена Фоме, лишенному всяких средств. Кардиналы от себя прибавили еще 200. Этого было довольно для скромного образа жизни. Венеция предлагала Фоме вдвое больше, но — безуспешно. [...]

Многие думали о нем, как об императоре будущей Византии,

45

отнятой у турок. Великодушный и щедрый характер Фомы располагал в его пользу соотечественников,

Навсегда покидая свою резиденцию в Патрасе, Фома взял с собой православную реликвию, чтимую городом,— главу св. Андрея. По настоянию папы Пия П он отдал главу Риму: святыня была помещена в соборе св. Петра навсегда. Стечение народа было громадное; старожилы не помнили ничего подобного, Перед храмом кардинал Виссарион(4) произнес свою большую речь, с ним рядом стоял кардинал Исидор(5), старый и больной. Пий II ответил в кратких словах с пожеланием крестового похода.

У Фомы хранились и другие реликвии культа: рука Предтечи и клобук с драгоценными камнями; рука Крестителя была потом продана Сиене за 1000 дукатов. А покамест — император Византии был гол как сокол, До такой степени, что, прибыв с грузом в Рим, послал просить папу о мелочи — расплатиться... с подводчиками! А их было много — целых 70. И все повозки, груженные ящиками. А что в них — никто не знал (Пирлинг(6) выудил этот драгоценный факт из венецианских и флорентийских архивов). Папа послал Фоме для оплаты обозных 700 дукатов.

Очевидцы полагали, что сундуки с царским добром [...]. А на самом деле это были ящики с драгоценным грузом: с книгами и рукописями византийской царской и патриаршей библиотек! Если положим ориентировочно на подводу четыре ящика, а в ящике минимум десять книжных единиц, получим в среднем огромную библиотеку в 2800 греческих и иных книг и рукописей. [".1

Водворившись лично и разместив драгоценные книжные сундуки в отведенном ему, как отмечено, поместительном [...] здании, Фома стал ждать прибытия в Рим из Корфу своей жены и троих детей (Зои, Андрея и Мануила, старшая Елена была уже замужем за сербским королем Лазарем 11).

Однако проходили месяцы, а о семье ни слуху ни духу; Фома уже считал своих детей погребенными на дне морском. Отсюда тоска и тяжелая болезнь, в 7 — 8 дней унесшая его в могилу (2 мая 1465 г.). Иные считали его жертвой чумы. Его останки были погребены в склепе св. Петра. [...]

ДВУЛИКИЙ ЯНУС,Перед смертью Фома избрал кардинала-грека Виссариона душеприказчиком и опекуном своих детей, изъявив, по мнению Ф. И. Успенского, согласие на воспитание их в католическом духе. Дети Фомы прибыли на другой день после смерти отца. Виссарион всячески заботился, чтобы обезопасить детей Фомы от чумы, свирепствовавшей тогда в Риме. По

46

соглашению с папой, он до октября направил их в Синьен, в замок епископа, бывшего секретаря Виссариона.

Относительно воспитания юных Палеологов существует один источник: программа занятий и жизни, составленная Виссарионом 9 августа 1465 г. Сам Виссарион происходил из бедной и незнатной греческой семьи и достиг положения благодаря только своим личным достоинствам и талантам. Пришлось ему жить на Западе: узнал он латинян, цену денег, личных дарований.

Язык программы, данной им педагогу принцев, по имени неизвестному, отличается своей резкостью. [...] Виссарион держал принцев, как говорится, в ежовых рукавицах. Как-то в пути, во время молитвы о папе, принцы покинули церковь. Виссарион поставил им ультиматум: либо следовать его советам, либо покинуть Запад!

Решительным было влияние Виссариона на судьбу Софьи(7), вокруг которой отныне для нас весь исторический интерес.

В каком направлении? По категорическому утверждению академика Ф. И. Успенского, «не может быть сомнения, что после смерти отца в 1465 г. Софья воспитывалась в римском обряде».

Но почему же в таком случае Софья, очертя голову, объявила открыто себя православной, едва вступив на русскую землю?

Названныи академик на этот счет в сильном смущении: «Не должен ли был Виссарион, снаряжая Софью в Москву дать ей секретные наставления о вере» или не был ли план воспитания «фиктивным, мистификацией»? Сам Пирлинг не доходил до такой мысли, хотя, по его словам, «душа великого кардинала целиком обнаруживается в этом документе»(8), т. е. в программе занятий и жизни юных Палеологов,

Выходит, что Янус-Виссарион, научая Софью правилам католической церкви, в то же время внушал ей оставаться преданной вере отцов. Ф. И. Успенский приводит и мотив-«питал надежду на политическое возрождение Византии» с помощью восточного православного царя.

Пирлинг, однако, другого мнения, заявляя категорически: «Зоя была католичкой, явно придерживавшейся римского обряда»(9).

ЖЕНИХ И ЗОИ.Виссарион находил Зою (так она звалась до вступления на русскую землю) достойной ее знаменитых предков, ласковой и прекрасной, умной и осторожной. Он мечтал о царском венце для нее.

Зое было лет 12, но красота ее уже гремела. Для сына Людовико (10)Гонзаги искали невесту. Людовико собрал сведения о ее отце, тот оказался нищим. Жена Людовико решительно

47

выступила против «невесты без копейки». Сам он был того же мнения: не по средствам взять невесту-бесприданницу,

Смерть отца и неудачный крестовый поход папы Пия II мешали пристроить Зою. Тут — темный пункт в истории Палеологов.

В 1466 г. папа Павел II сватал Зою богатому князю Караччиоло(11). Дело ограничилось одним обручением, Почему?

История умалчивает. Фамилия Караччиоло — знаменитейшая в Италии. В Греции она имела обширные владения. Об этой помолвке свидетельствует очевидец обручения.

Третий претендент, сомнительного происхождения, Иаков Лузиньян (12), незаконный сын кипрского короля и гречанки из Патраса. Молодой человек был красив собой, умен и образован, но его умышленно зачислили в воинство Христово, сделали епископом. Первое известие об этом браке идет из Венеции. Папа, Виссарион и другие одобрили этот брак, как политический, но вдруг, в 1467 г., в мае, переговоры были резко прерваны... Почему? Ищите женщину! Явилась соперница, Екатерина Корнаро(13), красавица, которую наперебой изображали Беллини, Тициан, Веронезе, Вдруг флюгер повернулся, потянуло ветром из Москвы. Там великий князь Иван 111, овдовев, высматривал новую жену [...]. Узнал он о царевне греческой веры в Риме, высматривающей жениха. Открыто заслать сватов было как будто не к лицу: лучше сперва узнать, что и как. Для этого нужен был человек доверенный и ловкач на редкость... Такой в Москве отыскался: заурядный на вид Фрязин, Иван Фрязин, иностранец латинской расы, по паспорту — Жан Баттиста Делла Вольпе. На него пал выбор великого князя, его-то последний и решил тайно послать в Рим на смотрины и разведку.