Мертвые книги в московском тайнике. Документальная история библиотеки Ивана Грозного

6. «И я о том докладывал Воейкову, и оный Воейков приказал быть

у того дела того (Цехаузного.— И. С.) двора архитектору, чтобы итить ходом потайным, показанным прямо подле города (вдоль Александровского сада.— И. С.). И оный господин Воейков приказал для охранения городовой стены, также и Цехаузного двора, как покажет идти архитектору»(15).

Из приведенного отрывка отношения Осипова ясно, что вице-губернатор солидаризировался с архитектором в его «архитекторском запрещении»; вместо того, чтобы изыскать иные, более легкие и менее сложные пути к удалению щебня и других отбросов в процессе работ из тайника наружу. Между тем столь необходимый выход напрашивался сам собой: дверь в южной стене башни, выводившая в Александровский сад, на высоте метров четырех от тогдашнего уровня воды в тайнике. Эта дверь, хотя была, возможно, замурована, но не была засыпана изнутри мусором, как это было уже в мое время, т. е, в 30-е гг. ХХ в.

Таким образом, вина в нелепом «архитектурном запрещении» падает не только на архитектора, но в равной степени и на представителя администрации Москвы Воейкова.

Далее Осипов рассказывает про архитектора что-то несуразное:

7. «И оной архитектор приказал новые столпы пробивать срединою,

а подле стены итить не дал, как тот ход шел, и вышел в материк (!) прямо к городу. А тот вышепоказанный ход, что вышел из круглой башни, теми столпами уничтожен, потому что те двери под город теми новыми столпами заделаны и не дал в том потаенном ходе оный архитектор позволения.

И той пробивке (т. е. «срединою».— И. С.) было полгода и больше, а мне было в том архитекторском запрещении и вице-губернаторском Воейковым непозволении учинилось продолжение не малое, а мне причитали в вину и отказали» (16).

Такова исследовательская трагедия спелеолога-кустаря XVIII в., им самим рассказанная.

В приведенной выдержке вызывают недоумение три обстоятельства. Во-первых, если архитектор запретил Осипову пробивать проход между кремлевской стеной и замуровкой по соображениям техники безопасности, то почему же последнюю он объявил не обязательной при собственной пробивке замуровки «срединою». Во-вторых, если он решился на пробивку, то идти «срединою» было всего менее целесообразно, при таком подходе он не мог попасть ни на лестницу в стене налево, ни в макарьевский ход направо. И действительно, только через полгода работы он вышел в материк прямо к городу (стене). В-третьих, куда и как удалял он из подземелья щебенку и обломки камня, накоплявшиеся в процессе его работы? Но самое удивительное, самое загадочное то, что ни малейших следов подобного рода работы в подземелье нет! Белокаменная замуровка, «столпы» Арсенала перед нами — во всей своей первобытной неприкосновенности. Только в центре ее — четырехугольное углубление 16 Х 8 Х 4 см — след чьей-то в веках попытки пробиться в макарьевский тайник...

И еще более удивительно, что на полугодичную архитекторскую, неведомо где, пробивку Осипов ссылается как на конкретный факт, вызвавший непроизводительную трату драгоценного времени.

Ответственность за чужую вину была несправедливо возложена на исследователя, и многообещающие по своим конечным результатам работы Конона Осипова были недальновидно прекращены, очевидно, по соображениям, главным образом, чтобы кормовые пономарю не шли «туне».

138

Так первая государственная попытка отыскать в Кремле загадочную «поклажу» (архив Грозного) свелась к нулю. И не потому, что исследователь оказался не на высоте, а потому, что светлое дело одолели темные силы.

Пономарь затих. Надолго, на целых десять лет. Время шло. Пришла старость. Тревога и страх томили сердце пономаря: умереть, не отыскав поклажи! И он решился, 13 мая 1734 г. обратился к правительству Анны Ивановны с предложением:

«дать ему повелительный указ, чтобы те помянутые палаты с казною отыскать, дабы напрасно оный интерес не пропал втуне, потому что он, пономарь, уже при старости»(17).

Здесь привлекают внимание три обстоятельства:

а) «палаты с казною». Осипов впервые высказывает суждение о содержимом «сундуков до стропу». По его мнению, они наполнены драгоценностями, могущими очень и очень пригодиться государству. Последнее прямо заинтересовано их отыскать. Отсюда

б) «оный интерес» — государственный интерес. Об общем, государственном интересе, интересе Родины печалуется пономарь, а не о шкурном, личном, как думает А. Зерцалов(18), а за ним и И. Е. Забелин. «Отставной пономарь,— замечает Забелин,— видимо, был человек предприимчивый. В 1718 г, он занимался по подряду в казну изделием каких-то гренадерских медных трубок, которых не успел доделать на 20 пудов»(19);

в) Забелин, опять же вслед за Зерцаловым, ошибочно называет Конона Осипова пономарем «отставным». Между тем в приведенной выдержке Конон Осипов еще в 1734 г. называет себя «пономарем», т. е. состоящим на действительной службе в качестве пономаря церкви Ивана Предтечи на Пресне. Следовательно, основной заработок Осипова был по должности пономаря, а выработка трубок — подсобным, ради которого ему не было смысла выдумывать нелепую сказку о фиктивной поклаже, как то утверждает А. Зерцалов. Осипов просил названное правительство послать его к работе:

«...в самой скорости, чтобы земля теплотою не наполнилась; и к той

работе дать ему из Раскольнической Комиссии арестантов 20 человек беспременно до окончания оного дела и повелено б было оное ему отыскивать в четырех местах. А ежели я что учиню градским стенам какую трату и за то повинен смерти»(20).

Заслушав в тот же день, 13 мая 1734 г., и вторично — 5 июня доношение пономаря, Сенат определил «взять у него доношение на письме: в каких именно местах поклажи имеются». Осипов указал такие места:

«В Кремле-городе: 1) от Тайницких ворот; 2) от Константиновской

Пороховой палаты (близ церкви Константина и Елены.— И. С.); 3) под церковью Иоанна, Спасителя Лестницы; 4) от Ямского приказу попереч дороги до Коллегии иностранных дел (близ Архангельского собора.— И. С.).

А что от которого по которое место имеет быть копка сажень и аршин, того он не знает. А та поклажа в тех местах в двух палатах и стоит в сундуках, а какая именно поклажа, того он не знает. А с прошлого [1]724 г., как он о той поклаже подал поношение в Канцелярию фискальных дел и по указу из Сената велено о том освидетельствовать, он, Конон, по нынешнее время не доносил, чая, что по тому из Сената указу свидетельство исполнится»(21).

Понятие «прошлый» Осипов применяет здесь не в смысле «вчерашний», «предыдущий», а в смысле прошлый вообще, в данном случае, десять лет тому назад (1724 — 1734 гг.). Десять лет тщетно он ждал, что его привлекут к выполнению сенатского указа, который, по его мнению, с течением времени не терял своей силы. Разрешение правительства Анны Ивановны на раскопки в Кремле им было получено. Раскопки он произвел в следующих пунктах:

1. У Тайницких ворот на Житном дворе, подле набережных всех палат.

139

2. На площади против Иностранной коллегии (за Архангельским собором), где погреба каменные нашлись.

3. Против Ивановской колокольни вдоль площади.

4. У цехаузной стены в круглой башне.

5. У Тайницких ворот, близ Рентереи(22).

«И той работы было немало, но токмо поклажи никакой не отыскал»,— докладывал Присутствию Сената сенатский секретарь Семен Молчанов*. Только в двух местах из указанных пяти раскопки Конона Осипова являлись целесообразными и вполне отвечающими своей цели: в Круглой Арсенальной башне и в Тайницких воротах, особенно в первой.

К сожалению, никаких сведений о его работах здесь мы не имеем. В частности, в Арсенальной башне он ничего не сделал. По-видимому, его работы здесь ограничились руководством по засыпке мусором источника, вода которого поднималась все выше и уже сильно стала беспокоить правительство названной царицы. Под его же руководством и по его же инициативе, надо думать, сооружен и колодезный сруб, впервые тогда опущенный на мусорный слой в полтора метра.

Наиболее благодарными оказались его раскопки в Тайницкой башне, где им был открыт тот самый ход, каким прошел в 1682 г. дьяк Макарьев; ход оказался сильно обветшавшим со времени похода Макарьева, он требовал основательного крепления. Нужен был лес. Этим воспользовались приставленные к нему для помощи завистники-дьяки Нестеров и Былинский, чтобы подставить «ножку» пономарю, они отказались доставить необходимый материал. Это было преступлением против правительственного указа и культуры, оставшееся безнаказанным. Ни с какой стороны не был к нему причастен Конон Осиповэта жертва людской зависти, клеветы и невежества.

Об этом трагическом моменте в своей жизни Конон Осипов вещает со спокойствием летописца:

«И дьяки Василий Нестеров, Яков Былинский послали с ним подьячего Петра Чичерина для осмотра того выхода и оной подьячий тот выход осмотрел и донес им, дьякам, что такой выход есть, токмо завален землею.

И дали ему капитана для очистки земли и 10 солдат [...1 и две лестницы обчистили и стала земля валиться сверху, и оный капитан видит, что пошел ход прямойи послал отписку, чтоб дали дьяки таких людей, чтоб подвесть под тое землю доски, чтобы тою землею людей не засыпало.

И дьяки людей не дали и далее идти не велели, и по сю пору не исследовано»(23)

Свидетельство исключительной важности: оно удостоверяет наличие и открытие макарьевского тайника с двух сторон: со стороны Тайницкой башни в 1734 г., со стороны башни Круглой Арсенальной в 1934 г.

Положительно нужно удивляться, почему И. Е. Забелин и Н. С. Щербатов не обратили никакого внимания на эго замечательное место в доношении Конона Осипова: оно неопровержимо верно указывало, откуда надо было начать раскопки в Кремле в 1894 г., чтобы вскоре же и наверняка, в первую голову овладеть царским архивом Грозного, как более доступным. [...1

Непростительная ошибка Забелина не только в том, что он сразу же не направил изыскательские работы Щербатова на Тайницкую башню, а и в том, что он осиповские поисковые в Кремле работы 1734 г. приурочивает к 1724 г., чем производит в головах читателей сумбур и неразбериху.

«Мы видели,— справедливо замечает академик А. И, Соболевский,— что пономарь не нашел искомого сокровища. Из этого не следует, чтобы его во время поисков уже не существовало. Свидетельство дьяка Макарьева достаточно ясно и определенно и не дает повода к сомнениям. Энергия пономаря показывает, что он вполне верил дьяку.

*Архив Министерства юстиции. Дело Правительственного Сената по Монетной канцелярии. Кн. № 4/1718.— П р и м е ч. а в т.

140

Царь Петр не сделал никаких замечаний и не выразил ни малейшего скептицизма по поводу «доношений» пономаря. Это удостоверяет, что в его царствование никаких сундуков не вынималось из подземных палат и не переносилось в другое место. После Петра некому было опустошить эти палаты. Итак, они со своими сундуками должны еще существовать в том или другом виде, засыпанные землей или совсем невредимые, и от нашей энергии и искусства зависит отыскать их.Конечно, возможно, что найдется лишь груда гнилья, но столь же возможно, что роскошные греческие пергаменты и дефтери Батыя окажутся сохранившимися не хуже того, что, повалявшись несколько столетий в сырых монастырских кладовых, дошло, наконец, до нас. Во всяком случае, дело не должно быть оставлено без внимания. Раскопки, произведенные под руководством такого знатока старой Москвы, как И. Е. Забелин, не получат огромных размеров и не потребуют особенно больших издержек,но смогут дать такие результаты, которые теперь нам трудно даже представить»(24).

Пламенные мечты академика-энтузиаста архивный скептик А. Зерцалов расхолаживает и сводит на нет, когда предупреждает в своей статье: «... не доверять рассказу Конона, так как он придумал весь свой заманчивый рассказ о таинственных тайниках, имея в виду заинтересовать им правящие сферы и отклонить от себя взыскание казенного долга»(25).

В обоснование своей собственной выдумки А.Зерцалов приводит соображения: «Трудно допустить, чтобы дьяк Макарьев, знавший о палатах с 1682 г., несмотря на запрет правительницы, стал сообщать об этом посторонним лицам и прежде всего какому-то безвестному пономарю»(26).

В 1735 г. Конон Осипов, по Зерцалову, «попал под амнистию»: недоимка была снята, и он мог передохнуть, наконец, от многолетних, на обмане якобы державшихся, кремлевских работ. Но что мы видим? В июле 1736 г. Осипов опять просил разрешить ему искать знаменитую поклажу, для чего нарядить рабочую силу в шесть человек, выдать две железные кирки, один лом, десять лопат и 50 кульков. Раскопки 1736 г. не состоялись, очевидно, за смертью не менее знаменитого, как и его поклажа, искателя(27).

Широкие круги русской, а тем более зарубежной общественности ХVIII в. были далеки от посвящения их в кремлевские подвиги пономаря с Пресни; все это предприятие было придворной тайной. Со смертью активиста-кладоискателя, кроме архивных, все следы его исчезли, бесследно канули в Лету.

С особой силой память о поклаже ХVIII в. вспыхнула в ученой Москве лишь полтораста лет спустя, когда дело поисков забытой кремлевской поклажи попало в самом начале Х1Х в. в нетвердые руки тогдашнего директора Исторического музея Н. С, Щербатова.

Глава VIII

КАМЕНЬ В ВОДУ

ВНЕЗАПНЫЙ ВИЗИТ.Из Страсбурга неожиданно явился в Москву в 1891 г, доктор Тремер. Своей целью он ставил нечто ошеломившее ученых: отыскать в Московском Кремле библиотеку Грозного! Да не как-нибудь, а как раз путем раскопок, единственно, надо признать, правильным путем. Москва, осо-

141

бенно ученая, не верила глазам своим: иноземный ученый, в Москву, искать, даже раскапывать какую-то мифическую подземную библиотеку Грозного в Кремле!..

Тремер, видимо, тщательно изучил вопрос о библиотеке у себя дома: в Москву он явился со строго, заранее выработанным планом: разыскать в Кремле церковь Лазаря(1), а под ней уже — библиотеку Грозного! Последняя служила основной целью его приезда. Для отвода глаз он объявил, что приехал искать в архивах Москвы недостающую начальную часть рукописи «Илиады» Гомера. Дело в том, что немецкий ученый профессор Маттеи в конце ХVIII столетия оторвал от этой рукописи ровно половину, которую и продал в Лейден. Там она получила название «лейденской». Теперь эта «лейденская» рукопись пришлась слово в слово, строчка в строчку к рукописи, находившейся в Москве.

Московские ученые круги лишь ухмылялись про себя в бороды, много с ним спорили, особенно С. А. Белокуров, но, в общем, отнеслись к нему лояльно и не мешали произвести с высочайшего соизволения, в Кремле раскопки, которые он заблаговременно себе наметил. Подземную церковь Лазаря Тремер нашел, а в ее подвале — бочки со смолой и склад дров Забелина… Дальше не пошел и, разочарованный вконец, уехал. Тем не менее он остался при глубоком внутреннем убеждении, что библиотека Грозного продолжает существовать в неприкосновенном виде в подземельях Кремля. На эту тему он написал статью, носившую характер сенсации, под заглавием «Библиотека Иоанна Грозного»:

«Почти столетие прошло с того времени, как московский профессор Фр. Хр. Маттеи (Маtthaei) открыл ученому миру сокровища Московской Синодальной библиотеки, издав свой обширный каталог греческих рукописей этого замечательного книгохранилища, с тех пор эта библиотека составляет предмет всеобщего внимания специалистов, хотя только немногим из них удавалось проникнуть в ее стены, столь отдаленные от главных центров научной жизни.

Зато не было до сих пор случая, чтоб издалека прибыл в Москву филолог для того, чтобы искать и найти себе главное поле деятельности не в Синодальной библиотеке, а в других книгохранилищах Москвы. [...]

В этом случае дело идет не о таких научных исследованиях, которые заслуживают внимания только небольшого кружка специалистов, а о забытом сокровище, потеря которого должна печалить весь образованный мир и открытие которого обогатило бы Россию новою славой.

ДОГАДКИ И ФАКТЫ.Прежде всего, я позволю себе сказать несколько слов о причинах, побудивших меня с Рейна отправиться на берега Москвы-реки.

Когда летом 1890 г. я читал в Страсбургском университете о гимнах Гомера, мне приходилось обсуждать драгоценную рукопись лейденской библиотеки, происхождение и история которой были совершенно неизвестны. Эта рукопись которая, кроме нескольких песен «Илиады», заключает в себе гимны Гомера в более полном виде, чем всякое иное собрание, была открыта названным

142

профессором московского университета Маттеи в 1777 г. в Москве и копия с нее была тотчас послана им голландскому филологу Рункену (Ruhnken). Последний опубликовал ее в 1780 г., в предположении, что оригинал находится в Московской Синодальной библиотеке. На самом деле оказалось, что профессор Маттеи позже (1786 г.) продал оригинал этой рукописи лейденской библиотеке и при этом заявил, будто сам купил этот оригинал из частной библиотеки коллежского асессора Карташева. Тем не менее заявление Рункена было повторено другими, и в особенности в России твердо установилось мнение, что Маттеи украл упомянутую рукопись из Синодальной библиотеки... [...]

Такое мнение, однако, ошибочно.

Тот же самый Маттеи прислал Г. Гейне, для его издания Гомера 1801 г„ сообщение, что в Московском Государственном архиве Министерства иностранных дел in volio Х1У столетия заключает в себе «Илиаду» с 1-й песни до 434-го стиха УП1 песни. Между тем лейденский кодекс точно так же, как рукопись Х1У столетия и начинается с 435-го стиха той же VIII песни «Илиады», т. е. как раз там, где оканчивается упоминаемая Гейне рукопись архива Мининдел.

Таким образом, вполне точно установлено происхождение лейденской рукописи из Московского архива Мининдел, который, следовательно, отныне входит в круг интересов классических филологов: в самом деле, если лейденская рукопись вышла из этого архива, то филология должна была постараться исследовать, каким образом этот перл древнегреческой литературы смог очутиться в собрании дипломатических актов новейшего времени.

В ответ на этот вопрос я нашел в Dictionair Namismatiguc(2) русского нумизматика Бутковского(3) важные указания.

В этом словаре упоминается о сообщении покойного директора архива князя Оболенского(4), который говорил, что найденная профессором Маттеи рукопись с Гомеровскими гимнами происходит из библиотеки великой княгини Софии Палеолог и что для этой, по тому времени очень обширной библиотеки был в царствование внука Софии Палеолог, Иоанна IV, составлен в 1565 году каталог дерптским пастором Веттерманом.

О том, где Маттеи нашел эту рукопись царской библиотеки, князь Оболенский ничего не сказал, во всяком случае, он, согласно распространенному в России мнению, имел в виду Синодальную библиотеку. Но тех, для которых связь лейденской рукописи с рукописью архива Мининдел была вне всяких сомнений, заметка князя Оболенского должна была прямо озадачить. Если лейденская рукопись вышла, чего князь Оболенский даже не подозревал, из его собственного архива, то архив становился, таким образом, хранилищем сокровищ Иоанна Грозного. Не укрылось ли какое-нибудь из этих сокровищ от внимательного взора Маттеи?

Чтоб убедиться в этом, я отправился в Россию.

В Петербурге я познакомился прежде всего с источником, из которого князь Оболенский почерпнул свои сведения. Этим источником оказалась статья дерптского профессора Клоссиуса, появившаяся в ЖМНП в 1834 г., оставшаяся на западе неизвестной (?) и озаглавленная «Библиотека великого князя Василия IV и царя Иоанна IV». Мы не будем касаться подробностей этой превосходной статьи, так как это завело бы нас слишком далеко, и вкратце напомним из нее только следующие выводы.

Уже великий князь Василий IV имел богословскую библиотеку, которая возбудила удивление Максима Грека; его сын Иоанн IV владел обширным собранием греческих и латинских рукописей, которые дерптский пастор Веттерман рассмотрел между 1565 и 1567 гг.; позже какой-то Anonimus, во всяком случае не упомянутый Веттерман, как предполагает ошибочно Клоссиус, имел продолжительное время в своих руках эти рукописи и перевел из них на русский язык Ливия и Светония. Список Anonimus определяет состав всей библиотеки в 800 рукописей, между которыми такие сочи-

143

нения, как речи и сочинения Licinius Calous, которые в ином месте нигде не находятся, сочинения Цицерона De Republiса, история Тацита и Полибия и другие, вызывают наше величайшее удивление. И эта библиотека хранилась «в тройных сводах близ комнаты царя», она составляла наследственное достояние царя и оставалась там до той минуты, когда своды были вскрыты для осмотра Веттерманом библиотеки, сокрытой в тайнике «сто и более лет».

Так как открытие этого сокровища «распространило бы из России в Европе времена Петрарки, Боккаччио, Филадельфа и Медичи», то Клоссиус производил усердные исследования об их местонахождении, но совершенно безуспешно. Он закончил эти исследования грустным предположением, что библиотека Иоанна погибла во время кремлевского пожара в 1626 г., или при разграблении Кремля поляками в 1611 г., или еще раньше.

Поиски Клоссиуса ограничились библиотеками Синодальной и Александровской Слободы, и со времени отрицательных этих поисков завеса, покрывающая судьбу затерянной библиотеки, никем не приподнималась.

Рассказанная выше история лейденской рукописи давала, казалось бы, новую точку опоры. В архиве Мининдел до сих пор не были произведены поиски, а между тем из него вышла в конце прошлого столетия драгоценная рукопись, равная по важности с теми сокровищами, которыми свидетели ХVI столетия восхищались в царской библиотеке.

В то же время мне удалось установить, что Маттеи имел случай видеть в архиве Мининдел не только обе рукописи Илиады, о которых упоминает Гейне, но также две рукописи на пергаменте четырех евангелистов и Григория Назианского(5) (siс!). Наконец, из разбросанных заметок Маттеи оказалось, что он сам владел собранием греческих рукописей, о происхождении которых он умалчивает.

Ничего не было проще, как предположить, что эти рукописи такого же происхождения, как лейденская рукопись, другими словами, что тщетно разыскиваемая Клоссиусом библиотека, хотя бы только в остатках, хранится в архивах Мининдел.

Такие исследования заставили меня не откладывать поездку в древнерусскую столицу. С большим ожиданием вступил я в залы архива, на ту почву, которая меня должна была приковать к себе в продолжении нескольких месяцев.[…]

Какого же рода были результаты моих поисков в архиве? Действительно, в библиотеке архива я нашел не только рукопись «Илиады», которая некогда составляла вместе с лейденской рукописью одно целое, но с великой радостью и удивлением нашел я здесь значительную библиотеку греческих и латинских рукописей (всего 43 номера).

Мне, однако, очень скоро пришлось убедиться, что ни одна из этих рукописей не может происходить из затерянной и отыскиваемой мною библиотеки царя Иоанна Грозного.

О греческих и латинских рукописях архива я помещу подробные данные в особой статье, которая должна скоро появиться, здесь же достаточно привести тот факт, что все эти рукописи без исключения привезены в Россию лишь после Иоанна 1Ч. Самые драгоценные в научном отношении оказались происходящими из владения иеромонаха Дионисия Янинского, и об этом Дионисии г. Белокуров мог, на основании актов архива, установить, что он умер в Нежине на обратном пути из Москвы в Албанию в 1690 г. и что Посольский приказ принял его наследство на хранение, а затем передал его своему крестнику, нынешнему архиву Мининдел.

На это собрание случайно попал в конце прошлого (ХVIII) столетия Маттеи, и ему удалось присвоить себе часть самого драгоценного сокровища изо всего собрания, именно, теперешнюю лейденскую рукопись. Невероятно, чтобы он сам лично отделил эту рукопись от первой половины,которая и по настоящее время находится в архиве, потому что в таком случае он сам едва ли обратил бы

144

внимание ученых на хранящуюся в архиве рукопись Гомера, что он делает два раза в Ноmеr Гейне(6), где он публично заявляет, что он временно брал эту рукопись из архива. Кроме того, в архиве находятся и в настоящее время многие рукописи, которые носят на себе печать значительного временного запущения (недостает начала или конца, многое разрезано и затем вшито в неподлежащие тетради и так далее). Вследствие стечения неблагоприятных обстоятельств (по всей вероятности, при переводе архива из Посольского приказа на Варварку в 1820 г.), обе части рукописи Гомера отделились, по-видимому, задолго до Маттеи.

Не останавливаясь долго на этой туманной, для наследства Дионисия, во всяком случае, неблагоприятной эпохе, мы с удовольствием обращаемся к тому факту, что в библиотеке, тем не менее сохранилась значительная часть древних рукописей, из которых можно получить порядочную жатву для науки. Но в вопросе, занимающем нас специально, архив оказался не имеющим значения, потому что, как я уже сказал, ожидания найти в нем остатки исчезнувшей царской библиотеки, к сожалению, не оправдались. Точно такие же результаты дали поиски, произведенные мною и в других библиотеках Москвы. Что между Синодальной библиотекой и библиотекой Иоанна IV не существует ни малейшей связи, нужно заявить самым решительным образом. Уже Клоссиус установил это, указав на то, что библиотека Иоанна IV помимо греческих отличалась еврейскими и в особенности латинскими рукописями, тогда как Синодальная библиотека владеет только рукописями греческими и славянскими. К этому нужно прибавить, что в настоящее время лучше, чем во времена Клоссиуса, известно происхождение рукописей Синодальной библиотеки. Эти рукописи, подобно собранию рукописей архива, всецело происходят из более нового привоза рукописей в Россию и поэтому, при разрешении вопроса о судьбе рукописей Иоанна IV, никакого значения не имеют.

Точно так же в библиотеке Успенского собора, которая отличается частию весьма древним составом (Мартынов, Снегирев), напрасно искать остатков царской библиотеки, как напрасно их искать и в библиотеках Сергиева Посада(7). О более новых библиотеках, Университетской и Румянцевского музея, и говорить нечего. Нигде нет и следа потерянных книжных сокровищ царя Иоанна.

Нужно ли поэтому думать, что окончательно потеряна надежда когда-либо отыскать эти сокровища?

Ответ на этот вопрос мы попытаемся дать в следующей статье»(8).

ПРЕДПОЛАГАЕМАЯ СУДЬБА ЦАРСКОЙ БИБЛИОТЕКИ.«Прежде всего приходится поговорить о том положении, которое занимает, русский ученый мир по отношению к библиотеке царя Иоанна, потому что это положение служит объяснением того обстоятельства, что до сих пор со стороны русских не делались поиски этой библиотеки. Первый русский исследователь, упомянувший о библиотеке Иоанна IV, был Карамзин, который говорит о ней в своей превосходной, достойной удивления, Истории Государства Российского (т. 1Х, гл. П, изд. 1844). Он заимствовал свои сведения у двух лифляндских писателей, Арндта и Гадебуша, которые со своей стороны позволили себе неверно объяснять первый источник (Сhroniс Nyenstadt); вот почему у Карамзина находится неверное сообщение, что Веттерман был библиотекарем Иоанна IV, и недоказанное предположение, что собрание рукописей царя Иоанна было привезено, как приданое княжны Софии Палеолог из Рима в Москву. О дальнейшей судьбе библиотеки Карамзин не высказывает никакого мнения.

Второе указание на эту библиотеку я нахожу у Снегирева в Ученых записках Московского университета (1833, с, 693). У него, рядом с сообщением Карамзина, в первый раз высказывается мнение, что обе библиотеки — Василия IV и Иоанна IV, поступили в Патриаршую, ныне Синодальную библиотеку. Это мнение Снегирев пытается поддержать, даже после ознакомления со статьей Клоссиуса, в «Памятниках Московских древностей», 1845 г., с. 179, где

145

в доказательство приводится даже письмо Паисия Лигарида 1663 г., хотя в нем (оно было напечатано в «Собрании государственных грамот», № 118) очевидно говорится только о вновь учрежденной Патриаршей библиотеке.

Мнение Снегирева сделалось всеобщим (Фабрициус «Кремль», с. 323), и в последнее время еще Рычин («Путеводитель», 1890, с. 198), который, впрочем, смешивает Веттермана с Маттеи.

Кто становится на точку зрения Снегирева, тот, конечно, считает совершенно излишним заниматься розысканиями о библиотеке Иоанна IV. Но в конце концов Снегирев сам усомнился в справедливости своих предположений, потому что в книге «Москва», изд. Мартынова, с ХVIII, он заканчивает статью о царской библиотеке словами: «Но участь ее нам доселе неизвестна».

Этими словами Снегирев возвращается на почву фактов. Если действительно верно, что из 800 рукописей Иоанна IV ни одна не перешла в одну из нынешних библиотек, то само собою является вопрос, действительно ли этот обширный и драгоценный клад совсем погиб или, быть может, находится сокрытым по настоящее время в своем тайном помещении? В русских кругах, как я сам в этом убедился, относятся к этому вопросу весьма скептически. Многочисленные разговоры и в особенности беседы с отличным знатоком истории Кремля, тайным советником Забелиным, не оставили во мне на этот счет никакого сомнения. А между тем мне ни от кого не пришлось выслушать вполне убедительный довод в подтверждение такого мнения. Во всяком случае, мои оппоненты должны будут согласиться, что со времени поисков Клоссиуса ничего не было сделано для того, чтобы убедиться в судьбе, постигшей этот затерянный клад.

Археологи, однако, успокоятся не раньше, чем будет вполне доказано, что упоминаемая библиотека действительно уничтожена.

Пока я позволю себе кратко указать на те пункты, которые при разрешении этого спора прежде всего подлежат разрешению. Прежде всего надлежит установить древнее место хранения библиотеки. В этом случае мы располагаем свидетельством очевидца, пастора Веттермана. По его словам, библиотека Иоанна хранилась «как драгоценный клад около покоя в трех двойных сводчатых подвалах» (Drei doppolten dewolben), и о них говорится, что эти подвалы долгое время (в другом месте даже определенно «сто и более лет») не вскрывались и что они были вскрыты для осмотра библиотеки Веттерманом. Под словом «двойные своды» нужно, по мнению архитекторов, понимать тайные палаты с двойным дном («тайники»). Дело идет теперь о важном вопросе, что следует понимать под словом «покой царя» (Gemache des Zaren). Выражение «покой» (Gemache) исключает мысль, что речь идет о парадных залах, в которых происходили торжественные государственные акты, прием послов, придворные торжества и т. п. О Золотой палате, Грановитой палате и других палатах, в которых происходила придворная царская жизнь, таким образом, не приходится говорить.

По словоупотреблению ХVI столетия слово «покой» (Gemache) составляет противоположность слову «зал» и имеет значение безопасного и сокровенного, что заметно и в настоящее время в таких выражениях о высочайших особах, как «они удалились в собственные покои» (Словарь Гримма, IV, с. 136).

Правда, постройка старого дворца царей известна нам не совсем точно, но после неоднократных исследований Забелин установил по крайней мере главное («Домашний быт русских царей», 5.47). Согласно этому «постельные или жилые хоромы великого князя и почетная изба, княжнина половина, находились на том самом месте, где теперь Теремной дворец».

В то время существовал только «нижний подклетный этаж» этого здания, построенный Алевизом «на белокаменных погребах». Нынешний Теремной дворец, построенный, как известно, царем Алексеем Михайловичем,* тоже не являет-

* Михаилом Федоровичем? — П р и меч. а в т.

146

ся новой постройкою, начиная с основания, только верхние этажи были построены вновь, нижний же этаж и подвалы составляют часть прежней постельноq избы прежних великих князей со стенами из белого камня и сводами из белых кирпичей (Снегирев, «Памятники Московских древностей, с. 256). Даже более, при представленной мне возможности осмотреть нижнюю часть постройки, я подумал о том, следует ли постройку фундамента отнести ко времени более раннему, чем постройка Алевиза (1498 г.). По крайней мере установлено что нынешние терема с двух сторон соприкасаются с двумя постройками, которые многим древнее, чем дворец Алевиза: с восточной стороны Грановитая палата (построенная Иоанном III), с западной — две церкви, построенные одна над другою, церковь св. Лазаря (построенная в ХIV столетии) и Рождества Пресвятые Богородицы. Обе эти церкви были введены в план постройки Алевиза таким образом, что — терема Василия IV составили с ними одно целое (Снегирев). По-видимому, сообщение Веттермана о том, что своды с книгами близ покоя Иоанна ГЧ не вскрывались «сто и более лет» вполне согласимо с историей постройки великокняжеского дворца, потому что в эту постройку были введены и более древние постройки. Во всяком случае, можно утверждать, что три книжные сводчатые помещения следует искать где-нибудь в нижнем этаже или в подвалах древних погребов, а так как древние терема сохранились в нижней части новых теремов, то еще не совсем исключена надежда на то, что упомянутые три тайника не погибли, а точно так же противостояли времени, как древняя дворцовая церковь святого Лазаря, которая лежала забытой в нижней части постройки новых погребов, пока она совершенно была открыта при возобновлении дворца в 1837 г.

Забелин полагает, однако, что поиски библиотеки Ивана Грозного в Кремле потому будут тщетны, что такие легко разрушающиеся вещи, как пергамент и бумага, давно были уничтожены во время одного из многочисленных пожаров, которым подвергался Кремль.

Рассмотрим вкратце историю кремлевских пожаров.

Пожар 1571 г, (Забелин, «Быт русских царей», с. 52, Снегирев, «Памятники...», с. 223) в этом случае не имеет значения, потому что Веттерман осматривал библиотеку и раньше этого времени (между 1565 — 1566 гг.), приведение же библиотеки в порядок Анонимом, с чем был связан и перевод Ливия и Светония, потребовало во всяком случае много времени, поэтому библиотека должна была существовать и после 1571 г.

Следует пожар, произведенный в Кремле польским гарнизоном в 1611 г. Но и этот пожар не имеет значения при обсуждении нашего вопроса, так как Кремлевский дворец, в котором находилась главная квартира поляков, совсем не был тронут пожаром. При последовавшем потом разграблении царских сокровищ поляки также не могли наткнуться на нашу библиотеку, так как о разграблении

Кремля мы имеем самый подробный отчет хрониста Буссова(9). Если бы в это время 800 рукописей царя Иоанна попали в руки поляков, то Буссов об этом не умолчал бы.

Рукописи имели в то время высокую ценность, это знали даже турецкие завоеватели Константинополя и это знали еще поляки, хозяйничавшие в 1611 и 1612 гг.

Переходим к пожару 1626 г,, когда в Кремле Вознесенский и Чудов монастыри, «двор государев и патриарший и в приказах каменных всякие дела и казна погорели” (Забелин, с. 56). Еще более печальным является отчет о пожаре в 1737 г., который главным образом коснулся Теремного дворца (Забелин, с. 97).

При упоминании об этих разрушениях защитниками потерянной библиотеки должно овладеть чувство страха. А между тем именно история кремлевских пожаров бросает луч на путь исследователя. Сколь ни ужасны были разрушения, произведенные в царском дворце пожарами 1626 и 1737 гг., но пожар 1547 г. ни в чем не уступает этим катастрофам. Послушаем, что рассказывает Карамзин (История Государства Российского, т. VIII, гл. III, с. 57, изд. 1844).

147

«24 июня (1547) около полудня, в страшную бурю, начался пожар за Неглинною, на Арбатской улице, с церкви Воздвиженья; огонь лился рекой, и вскоре вспыхнул Кремль, Китай, Большой посад, и вскоре вся Москва представила зрелище огромного пылающего костра под тучами густого дыма. Деревянные здания исчезали, каменные распадались, железо рдело как в горниле, медь текла. Царские палаты, казна, сокровища, оружие, иконы, древние хартии, книги, даже мощи святых истлели».

А между тем, приблизительно двадцать лет спустя, царь Иван Грозный приказал открыть три тайника своего сгоревшего дворца, и удивленным взорам Веттермана представилась богатая, отлично сохранившаяся библиотека! Эти тайники должны были поэтому либо отличаться такою массивною постройкой, что огонь не мог им повредить, либо, что считаю вероятным, они находились на такой глубине*, что огонь не был в состоянии проникнуть до них.

При таких обстоятельствах вопрос о судьбе царской библиотеки находится в более благоприятных условиях. То, что избежало гибели в 1547 г., могло пережить и все последовавшие затем пожары. Оно могло, и этой возможности совершенно достаточно, чтобы побудить к деятельным поискам.

В ближайшем соседстве с теми частями дворца, в которых следует искать место хранения библиотеки, в 1837 г., к удивлению современников, была под мусором и бочками с деггем открыта древнейшая часть дворца, а именно, небольшая церковь св. Лазаря, которая была совершенно забыта во время построек и надстроек, следовавших затем.

В пользу предположения о существовании подземных тайников говорит аналогия с приказом, документы и письма которого хранились в Soubferraius vontee (Сб. Московского Главного архива, 1880, с. 6), от повреждений вследствие сырости охранял их отличный песочный грунт кремлевской горы. В этом событии я готов видеть счастливое предзнаменование для дальнейших разысканий на этой почве, которой пришлось пережить столько роковых событий.

Во всяком случае, невозможно успокоиться на той мысли, что Кремль был столько раз опустошаем и что в этих опустошениях погибла и библиотека Иоанна Грозного. Железный зонд должен решить вопрос, действительно ли она погибла или она находится сокрыто под мусором и под постройками, возведенными в течение следующих столетий.

Я счастлив тем, что интересы науки, как это доподлинно известно мне, встречают крепкую защиту со стороны высокопоставленных лиц. С высочайшего соизволения его императорского величества великий князь Сергей Александрович взял исследование Кремлевского дворца в свои руки. Осмотренные в прошлое (1890) лето подвалы в восточной части теремов (стены из белого камня, всегда со сводами из больших кирпичей) оказались отлично сохранившимися частями дворца Алевиза Василия III, но разыскиваемые тайники не могли быть там найдены. При первой зондировке мы напали таким образом не на настоящий пункт, и теперь, после того, как я старался ближе ознакомиться с преданиями тех времен, мне кажется, что это место следует предполагать в ближайшем соседстве с церковью св. Лазаря. Какое неясное представление о расположении занимающих нас построек дают древние источники, видно из описания у Снегирева в «Памятниках Московских древностей» (с. 221). Можно узнать только то, что церковь св. Лазаря, вместе со своею надстройкой (Рождественская церковь), находилась в тесной связи с жилым дворцом великих князей. Об отношении этой церкви к окружающим постройкам Снегирев не мог сделать себе никакого ясного представления вследствие наружных пристроек к церкви. В одном из актов 1626 г. упоминается «каменное дело у Рождества Богородицы и у праведного Лазаря, что у государя на сенях».

Древние источники определенно говорят, что «казна великого князя хранилась под сводами этой церкви» (Лазаря). Как близко предположить, что и три

*На глубине 14 м.— Приме ч. а в т.

148

тайника с книгами находились в соседстве этой древней дворцовой церкви.

С тех пор как великий князь Сергей Александрович, высокий покровитель археологических и исторических наук, руководясь широким взглядом на историю, решил произвести исследование всего Кремля, скрывающего в себе еще столько загадок, и в эту программу внес вопрос, составляющий предмет настоящих рассуждений, с тех пор вопрос об исчезнувшей библиотеке царя Иоанна IV находится под счастливой звездой.

Наука поздравит Россию, если ей удастся найти свой затерянный клад, и она с благодарностью отнесется и к отрицательному результату поисков, если не удастся найти тайное сокровище — библиотеку, потому что тогда и только тогда

вопрос о судьбе сокрытых 800 рукописей умолкнет навсегда(10) .

Статья произвела в ученом мире Москвы эффект камня,

брошенного в стоячую воду; пошли круги, смутились рутинеры,

началась паника.

УЧЕНАЯ ПАНИКА.Страстная статья Тремера побудила И, Е, Забелина опубликовать «поношение» пономаря Конона Осипова ХЧ111 в. в упомянутой путаной статье «Подземные хранилища Московского Кремля», сослужившей роль другого большого камня, брошенного в подземную стоячую воду. В ней Забелин, как отмечено, и нашим и вашим: с одной стороны, царская библиотека сгорела в пожар 1571 г., а царский архив, с другой, уцелел от огня, будучи там же!

Тремеровская статья плюс забелинская — взбаламутили московское ученое море: между учеными началась идейная грызня и мертвые хватки. В поединке сцепились Белокуров с Соболевским, Торжествовал последний:

«Наша статья об архиве и библиотеке московских государей, написанная по поводу мнения г. Белокурова, будто бы царского архива никогда не существовало и будто бы то, что мы называем царским архивом, не что иное, как архив Посольского приказа, вызвала возражение со стороны Белокурова в «Московских ведомостях» от 4 мая, № 121, возражения такого рода, что мы неохотно вступаем в новую беседу с его автором. Дело в том, что г, Белокуров заботится не столько о разъяснении спорного вопроса, сколько о том, чтобы блеснуть познаниями и похвалиться открытиями.„

Оказывается, г. Белокуров с описью царского архива ХVI в. знаком довольно плохо. В описи находится отметка о книгах королей литовских и о грамоте Казимира(11) к митрополиту Ионе (ящик 18): «75 (т. e. в 1567 г.) в Посольскую палату взял Андрей (Щелкалов)». Она, на наш взгляд, вполне разъясняет дело. Если документы были взяты в Посольский приказ и об этом в описи не было отмечено, очевидно, они были не в Посольском приказе, а в каком-то особом хранилище, которого старого названия мы не знаем и которое, конечно, не могло носить названия архива, употребляемого для него нами.

149

Этим мы заканчиваем спор с г. Белокуровым о царском архиве, но не заканчиваем дела о московском тайнике,

Пусть две палаты в этом тайнике, наполненном сверху донизу сундуками, пригрезились обладавшему пылким воображением дьяку царевны Софии, когда он проходил через тайник.

Все же в тайнике времен Софии должно было находиться нечто ценное, Ведь царевна отправила в тайник (не тайник, как таковой: она о нем не знала, не ведала, в подземный Кремль вообще.— И. С.) «дьяка Большой Казны» (тогда еще он не был в этом чине,— И. С.), чиновника для того времени важного, отправила не для того, чтобы он прогулялся по тайнику от Москвы-реки до Неглинной, а за чем-то таким, что хранилось в тайнике и, конечно, недаром хранилось именно в тайнике. Следовательно, если мы не найдем в тайнике библиотеки и архива, мы, пожалуй, найдем что-нибудь еще лучше их...

Место тайника указано пономарем в его доношении царю Петру достаточно определенно.

Дьяк спустился в тайник около Тайницких ворот (самое их название говорит о существовании около них тайника) и вышел в башню при р. Неглинной, у Китай-города, т. е. в башню, находящуюся теперь против Исторического музея.

Итак, тайник шел от одной реки — Москвы-реки к другой-Неглинной, через середину Кремля, проходил близко от дворца и еще ближе от Благовещенского собора, соединенного в ХVI и ХVII вв. с дворцом крытым ходом — «сенями», и, без сомнения, имел сообщение с дворцом или непосредственно, или через собор.

Ввиду этого следовало бы сделать тщательный осмотр подвалов и подполья собора.

Кстати, нам привелося слышать от лица, к археологии совершенно не причастного, будто бы один из сторожей Благовещенского собора недавно спускался под пол собора и вышел из подполья в небольшой коридор, окончившийся запертыми дверями»(12).

Как грибы после дождя, выросла газетная литература о библиотеке Грозного. Ее любовно и заботливо собрал А. В. Орешин и напечатал в Археологических Известиях и Заметках за 1894 г.(13) Там же находим и статью Н. С. Щербатова об осмотре им тайника Круглой Арсенальной башни.

«Последние исследования текущего (1894) года были произведены в Круглой Арсенальной башне. Здесь руководитель исследования получил полное нравственное удовлетворение: убеждение его, почерпнутое из немногих слов показаний пономаря Конона Осипова, что тайник, по которому шел дьяк Макарьев, находится не где-то внутри кремлевской ограды, а в толще самой стены (siс!) вполне же подтвердилось и представление его, на основании тех же данных, о том же, как основан фундамент Арсенала, столбы которого прегражда-

150

ют путь в тайнике стены (siс!). В 1-м надземном этаже башни обнаружен замуравленный выход тайника, отсюда идет довольно крутая лестница вниз, шириной 1 аршин 2 вершка, длиной 11 аршин, на глубину 8 аршин от поверхности земли. Тут сохранились дверные четверти с железными подставами и начинается прямой ход к Никольской башне (siс!) и ответвление вправо, но тут на 5-м аршине длины прямого хода предстал пред исследователями, так сказать, во всем своем досадном неприкосновенном величии 1-й белокаменный столб арсенального фундамента,— столб этот врезывается в стену и загораживает собой весь тайник до самого пола его, где собственно он и основан. Ломать этот столб без особого на то повеления исследователи, конечно, не решились (siс!), да к тому же есть надежда в будущем так или иначе перехватить этот тайник вне Арсенала, причем пробивка столба, надо надеяться, станет излишней. Ответвление хода тоже упирается в столб (sic!). Интересно, куда вел этот поворот тайника? Думается, что тут должна быть лестница (siс!) в толще стены (siс!) башни, по которой открывался доступ в нижний подземный этаж. Подтверждение сей мысли найдем ниже.

В нижний этаж исследователи проникли со стороны Александровского сада, чрез замурованное отверстие, оказавшееся дверью, устроенною в позднейшее время из бойницы (siс!). В этом помещении бывали и прежде: так, например, осматривала его особая комиссия пред коронованием почившего императора Александра III, но описано оно не было, между тем оно этого вполне стоит (siс!). Начать с того, что в нем находится колодезь (siс!) с деревянным сосновым срубом, которому во всяком случае не более 40 — 50 лет (siс!), глубина колодца 5 аршин, вода стояла вровень с полом, заваленным землей и мусором, вода совершенно чистая и без всякого запаха. С левой руки, бойницы, ныне замурованные, выходят к Историческому музею, прямо против входа тоже бойница, выходившая в старину, до постройки Арсенала, в Кремль (siс!) и, наконец, с правой руки — широкий, заваленный землею тоннель — ход по направлению к Троицкой башне. Ширина тайника верхнего этажа равна 1 аршин 4 вершка; этот же ход достигает 2,5 аршина ширины (siс!). Предварительно всяких работ по исследованию пришлось откачать воду из колодца и тем дать возможность сойти воде, заполнявшей собой и самый ход, но оказалось, что пятисильная двойная помпа не в силах была откачать постоянно прибывавшую воду. Также неуспешна была работа десятисильной помпы, работавшей безостановочно, со сменными людьми, целые сутки: вода прибывала в 5 минут на 2,5 вершка. Тем не менее, насколько было возможно, производилась работа по очистке хода. Высота его не определена, так как до пола нельзя было дойти, но очищено было до 4 аршин высоты, а в длину ход очищен на 7 аршин. Тут снова (siс!) белокаменный арсенальный столб, заложенный точно так же, как и в тайнике 1-го этажа. При тщательном осмотре явствует, что тут был отросток (siс!) хода налево — очевидно, на соединение с ответвлением тайника, описанного выше; это предположение (siс!) кажется вполне логичным, ибо соединение этого помещения с тайником должно было существовать.

Для облегчения работы и для выяснения характера родника попробовали повысить сруб (siс!) колодца, для чего старый сруб был обрыт на 2 аршина глубины и обложен сильно утрамбованной хорошей глиной, ею же обложены и вновь нарубленные шесть венцов; но вода не поднялась в срубе, а по-прежнему расходилась кругом и заливала ход. Пробные исследования грунта вокруг колодца показали в свою очередь, что это не более, как насыпь земли и мусора, которою, может быть (siс!), думали заглушить ключ, но, как видим, безуспешно. Как это обстоятельство, так и то, главное, что сруб, во всяком случае, не древний, он размещен не в центре башни, приводит руководителя раскопок к убеждению, что в древности воде предоставлено было все подземелье Круглой башни и что вода эта стекала свободно, найденным (siс!) ходом, снабжая Кремль водои.

Невольно напрашивается вопрос, куда же девается эта масса постепенно

151

вытекающей воды с того дня, как выстроен Арсенал, когда его фундаментные

столбы преградили уготованный для этого стока (яс!) ход... и открыли до-

ступ воде под Арсенал. Не в этом ли обстоятельстве и кроются постоянные

повреждения Арсенала: его трещины, осадки и лопающиеся своды?»(14).

Часть II

ГЛАЗАМИ СПЕЛЕОЛОГА

В КАНУН РЕВОЛЮЦИИ

Глава I Х

ПОДНЯТАЯ НИТЬ

АТАКОВАННЫЙ ТАЙНИК.Скоропостижная смерть царя Александра III над всеми поисково-раскопочными работами в Кремле, казалось, навсегда поставила точку.

Князь Щербатов совершил ту историческую ошибку, относительно которой предостерегал еще Петр I,— «промедление смерти подобно».

Столь же тихо и незаметно, как ХVIII в ХIХ в., перевалил ХIХ в ХХ в., Библиотека Грозного и тогда и теперь казалась решительно вычеркнутой из ученых анналов. Но короткой на этот раз оказалась передышка — 15 лет всего!

Обрезанная смертью Александра III в 1894 г., исследовательская подземная нить была поднята автором в 1909 г. и с тех пор, вплоть до текущего момента, она не прерывалась. Кульминационным пунктом является 1934 г,, когда по инициативе великого Сталина сделано то, чего не могли сделать века: если 200 лет назад в основную магистраль Кремля — макарьевский тайник — ворвался звонарь с Пресни, то в ХХ в.— советский спелеолог. Аристотелевский книжный сейф Софьи Палеолог в подземном Кремле не иголка в сене, в подземной тесноте и темноте ему некуда уйти и негде укрыться, он, так сказать, выведен на свежую воду, будучи атакован со всех сторон. Одно слово — бери плод рукою... За малым остановка — за научной санкцией свыше...

МОСКОВСКИЕ КАТАКОМБЫ. [...]Существует Москва подземная! Я скоро убедился в этом. А в ней — хранилище книг «незнаемых», «мертвых книг» — библиотека Грозного. Перед этим два года в качестве спелеолога я охотился за пещерами в богатой на них Турции (в Турецкой Армении и на Ближнем

152

Востоке). С тех пор пещеры, подземелья, подземные ходы и связанные с ними, подчас жуткие, тайны стали моей родной стихией. Из далекого Назарета, из русско-арабской школы прибыл я в Москву на первый курс новооткрывшегося Археологического института и сразу же погрузился в захватывающий волшебный мир катакомбной Москвы. Исподволь я стал приподнимать в нем вековую завесу, встречая лишь, как Тремер, иронические усмешки в бороду. И чего, каких подземных тайн за нею не стало медленно проплывать передо мной! И среди них звездой первой величины — тайна тайн — библиотека Грозного, затерянная и забытая ушедшими в небытие поколениями где-то в тайниках, в катакомбах священного Кремля. Могла ли найтись для молодого спелеолога проблема, загадка, задача более захватывающая, чем та, что вдруг открылась предо мною, уже, как отмечено, успевшим несколько набить руку на зарубежной спелеологии? Я стал усиленно изучать московские катакомбы, а с ними заодно искать и кремлевский подземный книжный клад. Выступления в виде докладов, журнальных и газетных статей, лекций на подземные темы начинали сильно занимать московскую и, через печать, широкую русскую и даже зарубежную общественность. Но одного голого интереса масс было, конечно, недостаточно: необходимо было базировать новое дело на какую-то твердую научную дисциплину или близкое по духу ученое общество. Из ученых дисциплин ближе других к подземному миру стояли, казалось бы, история, археология и архивоведение, не говоря о спелеологии и геологии.

История о библиотеке, в сущности, ничего нового сказать не могла: она, как Луна вокруг Земли, вращалась вокруг одной только рижской «хроники» Ниенштедта — этого интервью пастора Веттермана, записанного Ниенштедтом с пробелами только тридцать лет спустя. Да и «табу» Белокурова сбивало многих с толку...

Археология как наука никогда еще, можно сказать, не была использована в деле конкретных поисков таинственного книгохранилища в подземельях Кремля, И это неудивительно, так как дипломированные археологи, строго говоря, всегда держались в стороне от — по их терминологии — «легендарной», «мифической», и даже «фантастической» библиотеки Грозного.

Остается архив. Архивные «раскопки» в этой области могут оказать огромную услугу делу, открывая новые горизонты, новые подступы к подземной тайне, Достаточно указать хотя бы на находку в Перновском архиве Веттермановского «списка» библиотеки Грозного, сделанную профессором Дабеловым в 1822 г., а мною в 1913 г.; на открытие в Московском архиве юсти-

153

ции А. Зерцаловым в 1894 г. новых документов, проливающих свет на экономические условия быта пономаря Конона Осипова; на открытие в том же архиве мною в 1913 г. новых документов о библиотеке Грозного, копии с которых были затребованы царским правительством, Сомнений нет, в будущем о катакомбах Москвы и Кремля будут найдены еще новые архивные документы, близкие к сенсационным. И все же это то, да не то; одними архивными документами, без спелеологического заступа верного пути к подземному хранилищу никогда не пробить!,.

— А раскопки,— могут спросить,— Осипова и Щербатова в Кремле?

Это были только любительские поиски в «потемках», «в сонном видении», пусть и с лопатою в руках,— именно макарьевских «сундуков до стропу», а не библиотеки как таковой.

Единственно действенная в этом темном и трудном деле наука — советская спелеология (пещероведение): она одна привела к открытию обширного мира катакомбной Москвы, а с нею заодно и в потенции — «заколдованной» подземной в Кремле библиотеки «мертвых книг». Но спелеология, как тогда, в начале ХХв,, так и сейчас, в его середине, оказывается наукой заоблачной, едва начавшей проникать в сознание широких ученых кругов. Где было искать для себя ученую базу? Археологический институт был занят учебой; археологическое общество П. С. Уваровой(2) — чем угодно, только не спелеологией. Оставалось одно: самому основывать или способствовать основанию ученых обществ и комиссий, хоть сколько-нибудь приближающихся к типу собственно спелеологических.

НЕТОПТАНОЙ ТРОПОЙ.Движимый такого рода учеными заботами, я вошел — будучи уже членом-корреспондентом МАО, а через два года и его действительным членом, членом-учредителем,— 17 декабря 1909 г. в Комиссию по изучению старой Москвы при МАО. Мною руководила тайная надежда — побудить новую комиссию преклонить ухо к еще невнятным ей зовам спелеологии Москвы. И это удалось в значительной мере, тогда как само МАО к этому оставалось совершенно равнодушным и глухим. В двух книжках-сборниках «Старая Москва»,— изящно изданных, были напечатаны два моих спелеологических очерка с иллюстрациями: о подземных ходах Новодевичьего монастыря и о снесенной впоследствии китайгородской стене.

Комиссия «Старая Москва» оказалась на деле чрезвычайно жизнеспособной; она просуществовала целых двадцать лет, пройдя невредимой через все бури и огненные вихри на рубеже двух полярных исторических эпох. За этот красочный период

154

катакомбная Москва нашла свое богатое отражение в протоколах комиссии «Старая Москва». Эти протоколы — сущий клад для будущих спелеологических вторжений в подземную Москву, а также в тайники Кремля, в неустанной погоне за забытым до наших дней книжным сокровищем Грозного... Не погрешая против исторической истины, можно сказать, что комиссия «Старая Москва», хотя и цепко держалась за наземную старую Москву, все же не уставала идти вперед еще не топтанной подземной тропой, движимая неугасимым духом ученой любознательности и спелеологического энтузиазма группы активистов среди своих членов. Последним сплошь и рядом удавалось ставить на заседаниях «старой Москвы» темы о катакомбной Москве и библиотеке Грозного.

Впрочем, доклады о последней ставились всюду, где только это удавалось, Например, в Археологическом институте (в Обществе бывших его слушателей). О моем докладе здесь был помещен в «Утре России» (1. 1Ч, 1911 г.) подробный отзыв А. И. Батуева, который, между прочим, писал: «... среди широкой публики с давних пор ходят легенды о неоткрытых тайниках древних кремлевских дворцовых зданий, где, как в катакомбах, замуравленная, хранится будто бы таинственная библиотека Иоанна Грозного. Третьего дня археолог И. Я, Стеллецкий прочитал в Обществе бывших слушателей Археологического института реферат, в котором сообщил много интересных данных, относящихся к истории кремлевских подземных ходов. Эти данные прошлого, а также некоторые личные наблюдения привели референта к выводу о возможности чрезвычайно ценных открытий при планомерных раскопках и реставрации подземного Кремля».

В августе того же 1911 г., на заседании XV Археологического съезда в Новгороде автором был сделан доклад на тему «Подземная Россия».

«Установив содержание понятия «подземная Россия» — всякого рода подземные сооружения не ритуального характера,— референт И. Я. Стеллецкий отметил обидное равнодушие археологов к такого рода монументальным памятникам русской старины, ввиду, особенно, большой их научной ценности... Референт ближайшею задачею своею ставит накопление фактического материала в указанном направлении, В Москве им открыты подземные ходы близ Новодевичьего и Донского монастырей, тайники в Наугольной Арсенальной и Никольской башнях, сделан свод литературы по вопросу о библиотеке Иоанна Грозного в подземельях Кремля»(3).

С целью стать ближе к подземным тайнам Кремля, я еще

155

в 1909 г,, при содействии профессора Д. Я. Самоквасова, вступил представителем Московского археологического общества в Межведомственную комиссию по разбору и уничтожению документов Московского губернского архива старых дел(4). Так как вязки этого архива были размещены на хранение в ряде башен кремлевских и китайгородских, то, естественно, свободный доступ в эти заповедные сооружения московской древности открывал возможность для предварительных спелеологических изысканий.

Глава Х

ТАЙНЫ АРХИВНЫХ БАШЕН

КЛАД.Служебный доступ в архивные башни Кремля и Китай-города являлся важным этапом в истории поисков путей к кремлевской подземной тайне.

На одном из заседаний указанного Археологического съезда в Новгороде в 1911 г. я выступил с докладом «К десятилетию Комиссии по разбору и уничтожению документов Московского губернского архива старых дел», основанной в ноябре 1899 г. Слова «уничтожение документов» нещадно резали археологическое ухо. Вступая в комиссию, я давал себе зарок не присудить к уничтожению ни одного архивного документа. Позже, однако, я убедился в своей наивности: в башенных архивах было действительно немало хлама (например, пухлые вязки коммерческого суда), которые подлежали «уничтожению», т. е. продаже на рынке в пользу Губернского правления. С моим вступлением в комиссию последняя переменила предмет своих занятий: больше внимания решено было уделять разбору документов исключительно плохой сохранности и опубликованию наиболее ценных из них. Такой подход дал мне возможность сказать много нового о катакомбах Москвы и Кремля, что зафиксировано в протоколах комиссии «Старая Москва».

Для примера приведу один такой, мною опубликованный, документ Губархива старых дел, рассказывающий о приключении с кладом, зарытым в бывшем Чудовом монастыре(1).

Об этом кладе я писал 34 года тому назад в статье в «Утре России» 10.Х1.1911 г., № 33, под заглавием «Клад в Чудовом монастыре»:

«Древние славяне спасались от неприятеля, скрываясь под водой, позднее русские стали от него зарываться под землю. Но, укрываясь сами, люди вынуждены были и прятать средства к существованию. Так возникли подземные жилища и клады.

156

Места старинных подземных убежищ оказались не только надежно сокрытыми от глаз неприятеля, но и совершенно затерянными для потомства. Только в самое последнее время, с пробуждением в обществе интереса к родной старине, памятниками этого рода начинают увлекаться.

Зато в различных слоях общества неизменно существовал, не ослабевая со временем, острый интерес к таинственным кладам (ныне я бы сказал «историческим»). Очевидно, потому, что клады на самом деле не миф, легенды о кладах не раз превращались в реальный факт обогащения «счастливчиков».

Особое обилие кладов выпадало на годины крупных общественных потрясений. Для старой Москвы такими эпохами служили в особенности Смутное время и ныне юбилейный 1812 год.

Последний будет ценен своими результатами: дружные юбилейные усилия ученых прольют, несомненно, обильный документальный свет на многие сокровенные стороны старомосковской жизни. Между прочим, и по вопросу о кладах в Москве.

Перед нами любопытный архивный документ о кладе в Чудовом монастыре. В суматохе почти беспримерного в истории всеобщего бегства с веками насиженных мест жителей огромного города многое, конечно, погибло: было забыто или затеряно. Но немало добра, частного и казенного, было своевременно припрятано людьми практичными и рачительными.

Тогдашний настоятель Чудова монастыря иеромонах Константин, за невозможностью вывезти целиком монастырское достояние, часть его, по старорусскому обычаю, зарыл в монастыре в землю, зарыл в самую последнюю минуту, когда неприятель был уже «на стенах высот кремлевских». Видно, клад был зарыт в надежном месте: находчивый настоятель не выражал опасения за его сохранность и молчал, покуда в Москве сидел неприятель, но стал опасаться за его судьбу, лишь только монастырь перешел под охрану русских.

Константин убедил преосвещенного Августина обратиться вторично к графу Ростопчину(2) с настоятельной просьбой о разрешении ему, Константину, войти в оцепленный войсками Кремль с намерением, между прочим, взять зарытую казенную «заблаговременно, чтобы ее не похитили»... сумму.

По-видимому, проникнув в Кремль, настоятель Чудова монастыря убедился в неприкосновенности от неприятеля клада и теперь торопился спасти его от более завидущих глаз своих соотечественников. О дальнейшей судьбе чудовского клада архивный документ, к сожалению, умалчивает».

157

«ПАТРИАРШАЯ ТЮРЬМА».Под эгидой «архивных башен» я решил полевым образом разгадать загадку «патриаршей тюрьмы».

Тюрьма, о которой речь, это тюрьма патриарха Гермогена в двухъярусном подземелье Чудова монастыря, точнее — под бывшей церковью Чуда Архангела Михаила, построенной митрополитом Алексием в 1365 г. В 1911 г., в связи с юбилейными торжествами памяти патриарха Гермогена, было много кривотолков о тюрьме, в которой погиб от голода знаменитый патриарх-патриот. Я поставил себе целью разрешить «полевым» образом вопросы о патриаршей тюрьме Гермогена, учитывая, что только полевое исследование дает возможность до известной степени познакомиться с характером тех или иных кремлевских сооружений, что могло пригодиться для будущих подземных работ в Кремле на путях к его тайнику.

В моей статье под заглавием «Подземелье патриарха Гермогена в Чудовом монастыре», напечатанной в газете «Утро России» (18. П. 1911 г., № 40), подводится итог подземным изысканиям о патриаршей тюрьме.

По поводу этой статьи и докладов в ученых обществах на означенную тему зафиксированы отклики тогдашней прессы, представляющие ныне исторический интерес.

Например, газета «Правительственный вестник» писала 12.П.1912 г., № 42:

«В заседании Комиссии по исследованию подземных сооружений при Московском обществе по изучению памятников древности были заслушаны доклады И. Я. Стеллецкого «Подземелье патриарха Гермогена в Чудовом монастыре» и Н. А. Александрова(4) «Об исследовании подземных ходов в Москве».

Вопрос о месте заточения патриарха Гермогена в подземелье Чудова монастыря до последнего времени не подвергался обстоятельному историческому обследованию. Принято указывать, как на место заточения патриарха Гермогена, на верхнее подземелье Чудова монастыря. Между тем на основании детального изучения подземелья И. Я. Стеллецкий утверждает, что патриарх Гермоген был заточен не в верхнем, а в нижнем подземелье Чудова монастыря. Из верхнего подземелья в нижнее ведет трехаршинный в глубину коридор; 17-ю ступенями ниже — новое подземелье, оно более высокое, чем верхнее. Своды его поддерживают четыре столба. На высоте 1,5 аршина от земли небольшие, с железными решетками окна. В настоящее время подземелье освещено электричеством. Сравнивая верхнее и нижнее подземелья, докладчик приходит к заключению, что вся обстановка

158

говорит за то, что патриарх Гермоген был заключен именно в нижнем подземелье. Помимо Гермогена, в этом подземелье на протяжении нескольких столетий томился целый ряд духовных лиц, попавших в опалу: епископ тверской Иуда, епископ новгородский Иоанн, отступник от православия митрополит Исидор и др.».

В НЕДРАХ БАШНИ «ТАЙНИК».«Помещения губернского архива старых дел в кремлевских и китайгородских башнях не удовлетворяют в полной мере своему назначению,— читаем в протоколах Новгородского Археологического съезда.— Лучше приспособленными для своей цели являются кремлевские башни — Никольская и Арсенальная; хуже — китайгородский: а) Владимирская и б) Многогранная на Старой площади; в) башня против Воспитательного Дома; г) башня на Москворецкой набережной»(5).

Из кремлевских архивных башен мое самое пристальное внимание привлекала всегда башня подчеркнуто сурового средневековья, угрюмая и одинокая, явно таившая в своих подземельях много исторических тайн и загадок,— башня Наугольная Арсенальная. Проникнуть в нее удалось впервые в 1912 г., и, конечно, не без труда; специально был снят военный развод, охранявший ее входы. Внутри башня оказалась обвитой металлическими стеллажами, с тесно установленными на них, покрытыми «пылью веков», тяжелыми архивными вязками. Доступом к ним служила витая металлическая лестница.

Было известно, что под этой башней существует тайник с источником. Но как пробраться в тайник? Лестница в стене, раньше ведшая в тайник, оказалась вплотную загороженной белокаменным устоем Арсенала, Осмотрев со смотрителем губархива Н. А. Александровым куполообразный свод тайника, нашли в нем дыру, пролом, видимо, старинный, судя по патине, покрывавшей кирпичи пролома. [...] Из пролома торчал верх не старой в своей верхней части приставной лестницы, по которой мы спустились в неведомую мрачную пустоту, с фонарями в руках. [...]

В центре мусорного дна тайника возвышалась пирамидально сложенная [...] груда камней, больше ничего. Только налево — чернело устье огромного сводчатого макарьевского тоннеля, ведущего когда-то под Тайницкую башню [...]. Тогда же кем-то из нас двоих была утеряна в тайнике серебряная монета 20-копеечного достоинства; она была найдена мною при раскопках свыше 20 лет спустя, точнее, в 1933 г.

Первый осмотр описанного тайника происходил, как отмече-

159

но, зимой 1912 г. О результатах осмотра в 1911 и 1912 гг. моим упомянутым спутником по осмотру башни было сделано сообщение на заседании 18.11.1912 г. в Комиссии по исследованию подземных сооружений при Московском обществе по изучению памятников древности. Газеты так откликнулись на это его сообщение:

«В прошлом году г. Александров обнаружил в башне (Арсенальной) подземный ход, уходящий на 11 аршин в толщу стены, Далее ход приводит к колодцу, в настоящее время засыпанному землей и камнями. Весной предположено возобновить работы по исследованию этого колодца. Далее обнаружен провал под часовней возле Никольской башни, обращенной в сторону Исторического музея. В этом месте подземный ход спускается на 17 аршин и идет по направлению к Арсенальной башне и к дому Губернского правления(6), постройка которого относится ко времени Ивана Грозного»(7).

Глава ХI

ПО СТУПЕНЬКАМ ВГЛУБЬ

НОВОЕ ОБЩЕСТВО/Молодая энергия требовала бешеных (ныне я бы сказал «метростроевских») темпов научно-исследовательских работ по отысканию библиотеки Грозного. А на деле она встречала на каждом шагу ученые «баррикады» то в лице Археологического института, то Археологического общества и даже собственного детища — новоявленной комиссии «Старая Москва». Родилась мысль — создать новое, собственное, ученое общество, специально устремленное на изучение катакомб Москвы и Кремля. По этому делу я вошел в контакт с работником Губернского правления В. Г. Способиным. Общество создалось как бы само по себе, удивительно легко и гладко, как говорится — без сучка и задоринки. Названо оно было нами Московским обществом по исследованию памятников древности (между нами было условлено — древностей «подземных»). Не питая вкуса к административным позициям, я уступил соратнику представительство. Для изучения собственно катакомбной Москвы (читай, библиотеки Грозного) при названном Обществе была создана специальная спелеологическая Комиссия по исследованию подземных сооружений, под моим председательством. Я был положительно изумлен тем широким вниманием, какое было проявлено к новорожденному ученому детищу тогдашней широкой общественностью. Газеты всякого рода наперебой печатали о нем сведения, часто перевирая или гиперболизируя.

160

Привожу иллюстрацию.

Первой — через три дня после учредительного собрания Общества — откликнулась газета «Россия» от 14.11.1912 г., № 1917: «В Москве организовалось новое Общество по исследованию древностей, ставящее своей целью изучение подземной Москвы. В первую очередь Обществом будут продолжены уже начатые раскопки в Кремле, на Девичьем поле(1), а затем начнется исследование Китай-города. По имеющимся у учредителей Общества сведениям, сохранились подземные ходы в Богословском переулке,(2) на Большой Дмитровке(3) и под домом князей Юсупо-

Вых(4) — у Красных ворот. Последние ходы вряд ли будут доступны для исследования ввиду отрицательного отношения домовладельцев к раскопкам. Средства на организацию раскопок поступают в большом количестве».

Со всеми положениями отзыва еще можно кое-как согласиться, но с последним никак, ибо без всяких средств Общество вступало в жизнь, охваченное лишь горячим желанием работать собственными руками и головой, и никаких средств на организацию раскопок ниоткуда не поступало даже в малом количестве, если не считать начальницы гимназии, где я преподавал пожертвовавшей сто рублей на приобретение спелеологического бура.

«В Москве,— писало «Русское знамя» от 26.П.1912 г., Nо-46,— организовалось Общество по исследованию памятников древности, основанное бывшими и настоящими слушателями Московского археологического института (на деле я был единственным «бывшим слушателем», а «настоящим» — только В. Г. Способин.— И. С.). Задачей Общества является исследование памятников старины, а также подземных сооружений, для чего образована особая комиссия, Исследование этих сооружений давно является необходимым для выяснения некоторых вопросов нашей старины, в частности, такого кардинального вопроса, как вопрос о месте хранения библиотеки Грозного».

«11-го февраля (1912 г.),— писала в заключение газета,— были произведены выборы правления, в состав которого вошли: председателем В. Г. Способин, товарищем его И. Я. Стеллецкий, секретарем священник П. Д. Синьковский, казначеем А. А. Голубов, членами правления Н. А. Александров и С. И. Смирнов».

«СПБ ведомости» дословно привели сообщение от 26.II,1912 о N 46-го «Русского знамени», подвергнув усекновению лишь выборы правления.

«Правительственный вестник» от 24.II.1912 г., № 44, перепечатал лишь заметку «Русских ведомостей» от 24.II.1912 г, № 43:

161

«Комиссия по исследованию подземных сооружений при Московском обществе по исследованию памятников древности разрабатывает план так называемой подземной Москвы. Древние подземные ходы в Москве образуют целую сеть, мало еще исследованную. Пока обнаружены подземные ходы между Новодевичьим монастырем и мануфактурной фабрикой Альберта Гюбнера(5), под Донским монастырем, Голицынской больницей' и Нескучным садом. Хорошо исследован подземный ход под Боровицкой башней, в которой найдены две ниши, открывающие тоннели к центру Кремля и под Ильинку.

Подземные ходы имеют также башни Тайницкая, Арсенальная и Сухарева. Обнаружены еще другие подземные ходы, по-видимому, стоящие отдельно от общей сети»,

Наконец, комплексная сводная заметка «Нового времени» от 25.II.1912 г., № 12911:

«В Москве организовалось Московское общество по исследованию памятников древности, основанное бывшими и настоящими слушателями Московского археологического института. Задачей общества является исследование памятников старины, а также подземных сооружений, для чего образована особая комиссия.

Исследование этих сооружений является необходимым для выяснения некоторых вопросов нашей старины и, в частности, такого кардинального вопроса, как вопрос о месте хранения библиотеки Иоанна Грозного», [...]

СМЯТЕНИЕ КОНКУРЕНТА.Приведенные отклики столичных (петербургских) газет, особенно «Нового времени», несомненно, произвели впечатление в сферах. Этим объясняется интерес к кремлевской проблеме в последующие годы как со стороны некоторых царских министров, так и Военно-исторического общества, а также та сравнительная легкость, с какою было получено разрешение Кремлевского дворцового управления на исследование не только башен, но и, на этот раз, их подземелий. Сомнений нет: повремени немец с первой мировой войной еще годик-два, и культурный мир уже тогда имел бы к своим услугам бесценное кремлевское книжное сокровище!

Необычайный, широкий и высокий рост интереса к этому последнему, развернувшийся в результате тогдашней бурной «кампании» по отысканию библиотеки Грозного, явно испугал многих и прежде всего основного конкурента — Н. С. Щербатова, фактического производителя раскопок в Кремле в 1894 г. [...] Семейно было решено, что надо действовать решительно: отстоять во что бы то ни стало щербатовский приоритет,

162

а для этого послать в Петербург с докладом о раскопках 1894 г, надежное лицо. Таким лицом был признан князь М. Щербатов. Последний спешно выехал в Петербург и обратился с предложением доклада на указанную тему в президиум Русского Военно-исторического общества.

В результате — «25 февраля 1912 г.,— писал «Русский инвалид» от 1.III.1912 г., № 43,— состоялось очередное заседание Разряда военной археологии и археографии. По оглашении и утверждении протокола предыдущего заседания, князь М. Щербатов ознакомил собрание с результатами исследований тайных ходов Московского Кремля, предпринятых князем Н. Щербатовым в 1894 г.

Московский Кремль, постройка которого приписывается Аристотелю Фиораванти, Ивану и Петру Фрязиным, представляет из себя выдающийся памятник военного зодчества конца ХV в. и тем не менее остается до нашего времени почти не изученным. Это указание касается особенно подземной части Кремля, представляющей громадный интерес не только по выяснению плана подземных ходов, помещений и их назначения, но и решения вопроса, кажущегося легендарным,— о месте нахождения библиотеки Иоанна Грозного. Исследование князя Щербатова показывает чрезвычайную сложность подземных сооружений Кремля, большую трудность не только точного исследования, но и простого проникания в них.

Большинство ходов оказываются замурованными, некоторые перерезаны фундаментами более поздних построек (Арсенал), а некоторые помещения имеют нарушенные своды. Интересное сообщение свое, иллюстрированное диапозитивами, князь Щербатов закончил пожеланием, чтобы работы 1894 г, были продолжены Русским Военно-историческим обществом».

О том, что в результате доклада М. Щербатова в недрах названного Общества производился обмен мнений и даже имели место дискуссии по поводу библиотеки Грозного, можно судить по тому, что вскоре после указанного доклада членом Общества, полковником Печениным мне было предложено сделать доклад о библиотеке Грозного в том же Разряде военной археологии и археографии при Военно-историческом обществе. Предложение мною было охотно принято: я ездил в тогдашний Петербург и сделал в Разряде доклад о современном состоянии вопроса о поисках библиотеки и степени обоснованности надежд на скорое ее отыскание.

«ПРОРАБЫ... НЕ ХОТЯТ».Прошло полгода с момента путешествия М. Щербатова в Петербург с «оборонной» целью. Следстви-

163

ем этого было то, что Москву пуще стала волновать проблема библиотеки Грозного. Когда в Кремле в августе 1913 г. начались земляные работы вокруг Успенского собора в связи с его реставрацией, московская общественность с нетерпением ждала от газет известий об открытии новых подземных ходов. «Русское слово», бывшее всегда весьма чутким на запросы масс, поспешило и тут пойти навстречу пожеланиям москвичей. Москву волновали слухи, будто у стен Успенского собора открыт подземный ход, который ведет к библиотеке Грозного. «Русское слово» писало по этому поводу от 28.VIII.1913 г., № 198:

«Чем служил этот ход, или, вернее, сводчатая галерея,— определить в данный момент невозможно. Однако знатоки Кремля, судя по незначительной высоте хода — всего в половину человеческого роста,— и присутствию на дне его окаменевшего ила*, склонны думать, что он служил каналом для наполнения бывшего теремного живорыбьего садка «тишайшего» царя Алексея Михайловича.

Другие высказывают догадку, что ход ведет к библиотеке Ивана Грозного, скрытой, по преданию, в недрах твердынь Кремля. Кстати, предание о библиотеке Грозного давно волнует археологический мир Москвы. Лет 15 — 20 тому назад князь Н. С. Щербатов, теперешний директор московского Исторического музея, в поисках библиотеки предпринял ряд раскопок. При этом было обнаружено множество подземных ходов, но ни один из них не привел к сокровищнице Грозного, спрятанной подозрительным царем в неведомом тайнике...

Почему-то все находки исследуются крайне поверхностно. Главной целью производителей работ является реставрация Большого Успенского собора. И дальше идти они, по-видимому, не хотят»,

Сетования «Русского слова» вполне законны и понятны. Земляные работы вокруг названного собора «прорабы» вели строго законспирированно, на пушечный выстрел не подпуская археологов и тем более спелеологов. Это мне живо напомнило «архитекторское запрещение» времен Конона Осипова, но здесь оно было еще менее обоснованно. Слухи об упомянутом подземном ходе были крайне волнующи, они не давали спать; ясно представлялась неотложная необходимость спелеологического его обследования до конца. Что дало бы это обследование, мы не можем догадываться, но что оно дало бы нечто неожиданное и,

* На глубину, возможно, другой половины человеческого роста! На это

открытие спелеологи должны обратить исключительное внимание.— П р и м е ч. а в т.

164

возможно, научно ценное,— это несомненно. Но, увы, «прорабы» действительно этого не хотели.

Среда архитекторов-прорабов в то время представляла из себя строго замкнутую касту, куда не допускался ни один археолог, а тем более, повторяю, спелеолог. Прав С. Р.(7) из «Русского слова»: «...на совести тогдашних прорабов крайне загадочный кремлевский подземный ход, безвозвратно погибший для науки по странному капризу самих же ученых»...

Глава ХII

«СЕЗАМ, ОТВОРИСЬ!»

«ЗА ИСКЛЮЧЕНИЕМ...»Выступления (мое и М. Щербатова) о библиотеке Грозного в Русском Военно-историческом обществе в Петербурге не могло, конечно, не привлечь внимания к этому делу со стороны Московского его отделения, действительным членом которого я состоял. Вполне натурально было обратиться в это последнее с ходатайством об исхлопотании права на раскопки в Кремле в поисках библиотеки Грозного.

Московское отделение с готовностью пошло на это. Оно обратилось (за № 837) в дворцовое управление о разрешении для меня осмотра кремлевских стен с их подземельями. Ответ последовал 13 декабря 1912 г. (за № 6015): «Заведующий придворной частью в Москве князь Оболенский разрешил действительному члену Общества И. Я. Стеллецкому произвести с научной целью осмотр кремлевских стен и башен, за исключением подземелий Кремля». Ответ — убийственный, равносильный полному отказу, ибо что такое стены и башни Кремля в отношении к подземной библиотеке без таинственных под ними подземелий, связанных тесно с подземным Кремлем вообще? Оставалось искать иных путей в последний, так как ответ дворцового управления обесценивал и бывшие доступными для меня «архивные» башни Кремля.

Выход, казалось, был найден: Арсенал и его подвалы! Там как раз производились работы по приспособлению части Арсенала под музей 1812 г. Осмотрев подвалы, я выбрал один, выстучал его дно; в одном пункте отчетливо послышался гул пустоты. Вооружившись лопатой, я стал копать (для отвода глаз в часы, когда в подвале находились рабочие). На глубине около метра показался тонкий слой щебня с известкой, а под ним — типичный кирпичный свод, издававший от удара глубокий звук пустой бочки. Был большой соблазн пуститься в авантюру: тайно пробить свод и исследовать подземный Кремль. Однако мысль

165

о дворцовом veto(1) «за исключением...» вернула к благоразу-

мию... Странно, что впоследствии, когда подвалы Арсенала были

в полном моем распоряжении — копай, где хочешь, я не мог

найти этой драгоценной точки. Но придет время, она будет

найдена, при условии, если это потребуется.

К ЦАРЮ С ЧЕЛОБИТНОЙ.Наступил 1913 г,, юбилейный год трехсотлетия династии Романовых. Было опубликовано о разрешении подавать на высочайшее имя прошения о личных нуждах подданных. Мне пришло в голову использовать исторический момент и просить о разрешении того, в чем отказало дворцовое управление. С нетерпением ждал ответа. Долго пришлось его ждать, Наконец, ответ пришел, ошеломив меня своей... неожиданностью,— из Археологической комиссии! Почему? Размышляя над вопросом, приходишь к выводу, что о прошении было доложено царю, но подсказано при этом, что поскольку вопрос научный — передать проект в Археологическую комиссию, на предмет соответствующих действий. Нечто на манер того, что наблюдаем в этой области в наши дни: «Включить в это дело Академию наук СССР!»

ИАК(2), рассмотрев дело, пожелала наперед знать то, что могли дать, может быть, только длительные изыскания и раскопки. Словом, Археологическая комиссия, за подписью товарища председателя академика В. В. Латышева, просила «представить сколько-нибудь точные предположения о месте, где могла сохраняться названная библиотека». Датирован этот исторический документ 2 июня 1913 г., № 890. Вот полный его текст: «Вследствие поданного Вами прошения на высочайшее имя, препровожденного Канцелярией его императорского величества по принятию прошений в Императорскую Археологическую комиссию на зависящее распоряжение, Комиссия имеет честь уведомить Вас, милостивый государь, что проекту разыскания библиотеки царя Иоанна Грозного на средства Государственного казначейства не может быть дано дальнейшего движения впредь до представления Вами сколько-нибудь точных предположений о месте, где могла сохраняться названная библиотека».

Восемь месяцев думал я над тем, отвечать ИАКу или нет. Решил отвечать фельетоном в газету. 1 марта 1914 г, в «Утре России» появилась моя обширная статья «Царь Иван Грозный. К поискам его библиотеки в кремлевских подземельях». В статье давался «более или менее» точный ответ о местонахождении библиотеки: «...между соборами Успенским, Благовещенским и Архангельским, ближе к двум последним». Таким образом, известно «более или менее» точно местонахождение библиотеки,

166

известны и разнообразные пути, к ней ведущие. Остановка лишь за творческой инициативой поисков, что, надо надеяться, не заставит себя ждать, ибо не пристало ХХ веку — веку расцвета археологической науки и культа родной старины — тянуться в хвосте века ХVIII».

Итак, надежда, хоть и еле теплившаяся, что царь Николай II пожелает во славу 300-летия своей фамилии извлечь знаменитое сокровище из недр Кремля и тем прославить свое царствование, угасла не расцветши.[…]

…………………………………………………………………………

Глава Х IV

СЕКРЕТАРЬ ОДНОГО АРХИВА

ВХОД ОТКРЫТ.Тем временем в Московском архиве Министерства юстиции втихомолку шла большая работа по розыску архивных документов о библиотеке Грозного. И небезуспешно: был найден ряд новых документов. Копии с них (у меня, к сожалению, не сохранились) были направлены в Петербург, на имя интересовавшегося этим делом тогдашнего министра юстиции; красноречивое доказательство, что идея неотложного отыскания библиотеки Грозного начинала проникать и даже становиться эффективной в кругах царского правительства. Названный архив это обстоятельство дальновидно учитывал и сделал дальнейшую попытку перейти от архивного документа к археологической лопате, так сказать от Маттеи к Тремеру. Роль последнего он прочил мне. Для этого он вошел с мотивированным заявлением от 10 июня 1914 г. № 354 в Дворцовое управление, прося «разрешить делопроизводителю архива ученому археологу И. Я. Стеллецкому произвести нынешним летом археологический осмотр подземелий в башнях Арсенальной и Тайницкой с целью проверки и пополнения содержащихся в документах архива сведений». В сущности архив юстиции просил о том же, о чем за два года перед этим просило Московское отделение Русского Военно-исторического общества: об осмотре башен Арсенальной и Тайницкой с подземельями, В обоих случаях осмотр был разрешен, но в первом случае — без подземелий, в последнем — с подземельями: огромная эволюция за два года! Чем это объяснить? Думается, только ростом популярности в сферах идеи извлечения из недр Кремля «заколдованного клада» России. Не потому ли положительный ответ Дворцового управления на запрос архива юстиции последовал на этот раз всего десять дней спустя. [...]

«Заведующий придворной частью в Москве и начальник

167

Дворцового управления,— значилось в документе,— разрешил ученому археологу И. Я. Стеллецкому произвести нынешним летом археологический осмотр подземелий в башнях Арсенальной и Тайницкой с целью проверки и пополнения содержащихся в документах архива о них сведений».

По правде, достижение выпало колоссальное: из этих ключевых позиций подземного Кремля я имел в сущности в своем распоряжении ходы и выходы во все его концы, а, стало быть, и к вожделенной библиотеке Грозного!

НАЙДЕН «СПИСОК».Архив юстиции меж тем продолжал самоотверженно углублять и расширять сложное дело отыскания следов библиотеки Ивана Грозного. Деятельно шла и архивная подготовка к ХIV Археологическому съезду в Пскове. Лето 1913 г. я провел в спелеологической командировке от Московского Археологического общества в Прибалтике. Одновременно я имел секретное поручение от своего архива во что бы то ни стало отыскать в Прибалтике Веттермановский список библиотеки Грозного! Задание было блестяще выполнено: однажды, сто лет тому назад найденный список был найден вторично. Это была одна из величайших удач в архивных поисках библиотеки! Скопировав наполовину с трудом разбираемый на немецком языке документ, я взглянул на подпись; первая буква была как будто «W». Веттерман?! Первое мгновение я был ошеломлен. Радостно воскликнув в душе «Эврика!», я поспешно свернул вязку с тем, чтобы вскоре же, еще до Археологического съезда, приехать вновь и сфотографировать драгоценную находку. О сенсационном открытии этом знали только двое: первооткрыватель да профессор Д. В. Цветаев(1), директор Московского архива юстиции.

Впереди предстоял отчет на одном из заседаний Московского Археологического общества о моих спелеологических достижениях в Прибалтике. На отчетном заседании Общества мы выступали с профессором Д. В. Цветаевым, но как бы по молчаливому уговору, о знаменитой находке ни слова! [...]

КАТАСТРОФА.Я торжествовал: глубочайшее внутреннее убеждение говорило мне, что заветный «сейф» человечества с редчайшим книжным сокровищем будет вскрыт! Притом вскоре же после съезда... А оставшийся до съезда отрезок времени целиком ушел на подготовку к съезду. И вдруг, накануне назначенного уже дня отъезда в Псков, разразилась катастрофа — грянула первая мировая война, развязанная кровожадным немецким империализмом. Пришлось горько пожалеть об упущенном

168

драгоценном времени, когда многое можно было успеть на путях к тайне... Единственным утешением служила мысль, всеобщая притом, что война продлится недолго, Увы, тридцать лет минуло, раньше чем я добрался до заветной «последней черты» перед библиотекой Грозного!..

Два года тщетно прождал я в Москве окончания войны. Когда же, казалось, запахло концом, я очутился в 1916 г. добровольцем на Кавказском фронте, с тайным умыслом проделать прифронтовую спелеологическую экспедицию. Шел на все. В случае неудачи — хоть в окопы, только на фронт: ведь окопы-даровые раскопки, способные многое открыть наблюдательному глазу археолога-спелеолога...

Судьба, однако, обернулась лицом. Наместник Кавказа великий князь Н, Н, Романов к моменту моего приезда издал строжайший приказ о регистрации и исследовании памятников древности на фронте! Управление завоеванными областями Турции оказалось в затруднении ввиду отсутствия специалистов. Тут я, с проектом прифронтовой археологической экспедиции, подвернулся весьма кстати. Были отпущены средства, снаряжение, даны полномочия. Я исходил с экспедицией вдоль и поперек самый глухой в Турецкой Армении округ, куда не ступала еще нога археолога, и прошел по фронту от Эрзерума до Трапезунда. Удавшаяся экспедиция эта дала очень много...

Однако мысль об оставленной неразгаданной загадке в Москве не давала покоя. Вихрь мировых событий задержал на годы. Дошли грустные вести: мои библиотека и архив вывезены неизвестно куда. Ни А. В. Луначарский в 1919 г., ни Главнаука в 1924 г. и 1925 г. не смогли их найти. Не найдены они до сих пор. А в архиве описание «списка» библиотеки... Так двойная катастрофа — в порядке мировом и личном — поставила меня в трудное положение подозреваемого иными скептиками чуть не в шантаже и мистификации.

В СОВЕТСКИЕ ДНИ

Глава Х V

НОВАЯ МОСКВА

Другой десяток лет из указанных двадцати принадлежит

Москве новой, советской, куда я вернулся, наконец, накануне

рокового 1924 г., унесшего великого Ленина.

Впечатление от новой Москвы получилось смутное: старая

Москва таяла на глазах, превращаясь с каждым днем в Москву

169

«уходящую»; контуры же новой не всегда были отчетливо ясны. Чувствовал себя без корней, на зыбкой почве, в затруднении – c кого и с чего начать, чтобы оживить, продолжить «старую погудку на новый лад». Одно было ясно: начинать надлежало с азов, с какой-то археологической институции. Первая же такая инстанция дала то, про что можно сказать:

СПЕЛЕОЛОГИЧЕСКИХ «БЛИН».По пословице — «первый блин — комом» «блин» не удивил меня, так как в новой Москве старый лозунг — «Библиотека Грозного» — звучал каким-то скрипучим анахронизмом. Испечь этот «блин» суждено было тогдашней заведующей Отделом по делам музеев(1).

На мою докладную записку она только руками развела, как во время оно царь Алексей Михайлович на послание Паисия Лигарида. Не соблазнило ее и то, что я выражал полную готовность «предоставить как подробные данные по истории библиотеки и вековых ее поисков, так и план и смету расходов при дальнейшем ведении поисковых работ».

Ни к чему не привели и обращения по тому же делу — оба в 1923 г.— в Постпредство УССР при Правительстве СССР. В апреле 1924 г. я зачислился сотрудником Исторического музея, признаться, не без задней мысли — подвигнуть последний на, казалось бы, близкое ему по духу и идее великое культурное дело.

Я вошел с официальным предложением образовать специальную комиссию и добиться для нее разрешения на спелеологических изыскания в кремлевских башнях: Арсенальной и Тайницкой, ставя своей прямой задачей отыскание библиотеки Грозного.

Проект был встречен ледяным холодом и недоуменным молчанием. Тут я впервые ясно осознал, что с археологами мне в этом деле не по пути! Но не было никаких путей и в «сферы»...

СИЛА ПЕЧАТИ.Тогда я решил обратиться к всемогущему, далеко и верно бьющему печатному слову; проще говоря, я направил стопы свои в редакцию «Известий». Тут я действительно нашел внимание и понимание. 21 марта 1924 г.— историческая дата, переломная фаза в истории поисков библиотеки Грозного в советские дни: в этот день в «Известиях» появилось — всколыхнувшее не только Москву! — историческое интервью под лаконичным заголовком «Библиотека Грозного». Взметнулся вихрь. Москва, казалось, вдруг вспомнила о давно

170

забытом: в ней с удвоенной силой вспыхнул интерес к тайне, так ее волновавшей когда-то, к затерянной кремлевской книжной сокровищнице!

«ШУМИХА».Москва жадно насторожилась, ожидая дальнейших информаций. «Известия» пошли ей навстречу: три недели спустя появился фельетон «Загадка Кремля. К спору о библиотеке Грозного». Но, говорят, «аппетит приходит с едой». Москва хотела еще! И через шесть недель в «Известиях» же появился обширный фельетон — «Подземный Кремник». Откликнулась и «Вечерняя Москва», в двух номерах, 81 и 82, от 7 и 8 апреля, пересказом Корнелия Зелинского (Корзелин) «Кремль под землей». Вторила и «Рабочая газета», разразившаяся статьей от 3.III.1924 г, «Подземная Москва» и даже взявшая на себя шефство.

Москва, казалось, бредила Грозным и его таинственным кремлевским кладом. Тогда-то спохватились археологи из Исторического музея, вдруг увидев себя в хвосте событий. Как бы стараясь наверстать упущенное, названный музей под флагом «Старой Москвы» организовал в своих стенах, собрав ученых Москвы 10.VI.1924 г. и Ленинграда 9.VII.1924 г., два бурных диспута о библиотеке Грозного, отродясь не видавшей подобной ученой трепки.

На лекции автора о библиотеке Ивана Грозного в Историческом музее 10 июня 1924 г. собрание ученых Москвы — «столпов истории и археологии»— высказало свое мнение о том, что такое библиотека Грозного и стоит ли вообще ее искать?

Отзывы высказывались положительные и отрицательные; были воздержавшиеся.

ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЕ

Академик А.И. Соболевский. Существование библиотеки Грозного исторический факт. Уже при великом князе Василии Ивановиче о ней велась переписка между гуманистами. Есть указания, что южно-русскими учеными предпринимались специальные паломничества в Москву за теми или иными книгами «книгохранительницы» Грозного. Так, в конце ХVI в, такое путешествие в Москву совершил из Киева иеродиакон Иоаким, а из Молдавии, после кончины Грозного, такое путешествие предпринял диакон Исаия, с целью отыскать в библиотеке Грозного «Житие Феодосия Печерского(2)», которое было вынесено из «большого погреба». Здесь имеем прямое указание на существование «погребов»» большого и малого. Мое мнение, что эти погреба можно и должно отыскать. Это не погреба в собственном, ходячем смысле слова, а подземные, недоступные для огня и сырости каменные палаты, в которых хранятся царский архив и библиотека Грозного.

Дабы извлечь из недр эти бесценные сокровища и использовать их для науки, копать, безусловно, нужно.

К. Трутовский.(упомянул о провале в Кремле) ...желательно было бы знать его размеры. Вообще же, провалы не имеют большого значения.

171

Что касается поляков, то ими ничего не было расхищено в подземном Кремле: Андропов за этим присматривал. Бур, хотя, может быть, и желателен, но, в сущности, на что он? Относительно условий сохранности книг даны указания у Максима Грека. Книги или рукописи в сундуках или ковчегах дошли до нас, надо полагать, в полной сохранности.

Библиотека Грозного, по известиям, помещается в каменных палатах под землей, В ХVI столетии вообще было мало каменных построек, поэтому и копать придется на ограниченном пространстве. Что касается провалов, то покойный Д. Н. Анучин не интересовался ими, считая их ямами для известки. Одну такую яму он наблюдал в течение 30 лет, и яма не дала осадки, значит, по нему, яма была для известки. Мне думается, если библиотеку вообще искать, то — около соборов. Анучин полагал, что библиотеки не найдут, но попутно находки будут ценные.

И.М. Тарабрин(4). Если библиотеку будут искать, то одновременно будут сделаны и другие ценные находки. Достаточно вспомнить случай в 40-х годах, когда были случайно найдены документы ХIV в., исследованные академиком Бередниковым.

Нужно или не нужно копать, это вопрос, который также будет стоять и завтра и послезавтра. Так уж лучше копать сегодня.

Э. С. Батенин-Батый(5). При поисках библиотеки Грозного надо различать в работе две стороны — полевую и кабинетную: что добыто первой, должно быть освещено второй.

Вокруг проблемы поисков библиотеки много шумихи; это — оболочка, которую надо снять... Много возникло шума вокруг тайника на Б. Дмитровке . Мальчик, родившийся в 1907 г., в 1917 г. видел ход, о котором донес только в 1923 г. Тут много сомнительного. Прокопали, ища тайник, на шесть метров, а надо копать на 12.

А. В. Щусев.В вопросе о библиотеке Грозного надо установить, из чего сложены подземные палаты — книгохранилище Грозного. По всем данным, из мячковского камня. Это слабый мелкозернистый известняк, Кладка в подвалах в старину была смешанная: из камня и кирпича, аналогично тому, как строили в Египте. Отсюда налицо — сухость подвалов, хотя специальных предохранителей от сырости не существовало.

Забелин также упоминает о сухости подвалов. Искать библиотеку следует под Благовещенским собором, где он смыкается с прежним зданием приказов. Надо все обшарить. Если что и сохранилось, то лишь там, где строения. Вообще, копать стоит. Пример, Десятинная церковь в Киеве, где сохранился слой грязи великокняжеского периода. Раскопки, безусловно, следует произвести, но для этого нужны силы и средства. Надо, чтобы результаты работ не пропали даром для науки, иначе сомнительно выбрасывать средства.

Необходимы квалифицированные рабочие. Сомнительно, чтобы следовало начинать сложные раскопки. Необходимо произвести обследование подземной Москвы, а также подземелий военных сооружений Кремля. На последние шел не только известняк, но также и песчаник, который притащили на фортификацию.

Если дело поисков будет произведено с комиссией, то инициативу Игнатия Яковлевича можно только приветствовать. Опасений ущерба для гражданских сооружений нет никаких. Несомненно, величайший клад хранится в кремлевских подземных ходах.А потому исследовать подземный Кремль, безусловно, следует. Д, П. Сухов(7) .Обсуждается вопрос: нужно ли копать? Скажу прямо — сколько бы ни стоило — нужно! Задание взято правильное. Необходимо собрать исчерпывающие сведения о подземном Кремле. Существует целый ряд изданий.

Н. Д. Виноградов(8). Мы живем в ХХ в., веке расцвета техники. Никто не упомянул о том, что раньше все бросалось из-за отсутствия технических средств. Например, на Дмитровке: начато хорошо, но брошено слишком рано. Следует буром пройтись по Кремлю, бур ответит на все вопросы.

172

Приступить немедленно к исследованиям не только можно, но и должно.

Собственно о библиотеке Грозного сказать ничего не могу. Подходы Клоссиуса, Забелина и других — будто библиотека Грозного сгорела в пожаре 1571 и 1612 гг.— считаю неправильными. Ведь собственно Кремль в 1571 г. и не горел вовсе, а лишь его окрестности. В летописи упоминаются постройки на случай пожара только подземные. В Саратовской губернии, например, все под землей на случай пожара.

Обследование подземного Кремля необходимо; палаты находятся ориентировочно на глубине б метров. Слой глины не пропускал воды. Камень для подземных палат употреблялся не только мячковский, но и песчаник (Мавзолей Ленина).

ОТРИЦАТЕЛЬНЫЕ

М. К. Любавский. Я буду говорить как историк... Подвальные помещения находились под Благовещенским собором, где хранилась и «казна», Подвал при Иване П1 продолжен по направлению к Москве-реке и получился «Приказ Большой Казны». В ХЧП1 в. здесь была площадь. Поиски библиотеки Грозного довольно-таки бесплодная работа: известно, где палаты находились. Зачем было Грозному прятать библиотеку? Нет основания все вверх дном поднимать... И. Н. Бороздин.Рыть илине рыть — вот в чем вопрос! Трудно ответить нанего. Надо быть практиком и подходить к делу с осторожностью, а это не представляется возможным. Конечно, соображения А. И. Соболевского интересны, но... присоединяюсь к мнению Матвея Кузьмича (Любавского.— И. С.). Решительно протестую против рытья в 12 метров глубиной, [„,]

В сообщении докладчика отмечу ряд промахов. Мы с ним уже не раз скрещивали оружие. Например, по поводу его увлекательного доклада в Московском археологическом обществе о кладоискательстве, о волшебной палочке, своего рода «разрыв-траве»(9).

При анализе библиотеки Грозного возникает ряд вопросов: почему Грозный убил хранителей своей библиотеки? Олеография в изображении Грозного, комплименты ему, трафарет, скупо. Вообще, подход не солидный: «доисторическая» пещера в кладовых(10)!.. Могут дискредитировать сделанные ошибки. Детективный роман. Давно уже ищут, а ничего не находят. Вот куда идут народные денежки... Чтобы всем собором рыть Москву, надо знать, как копать. Вообще, в культурном смысле считаю вредным.

Н. И. Соболев(11). При изучении палат необходимы планы, планы палат около полукруглой анфилады имеются(12). А. И. Соболевский указывает на провалы. Провалы говорят, что подземные помещения существуют. Но копать — преждевременно, денег нет.

И. В. Рыльский.Считаю несвоевременным поднимать почву Кремля. Нет средств. Возможно разрушение памятников. Где собственно надо искать библиотеку Грозного, докладчик не сказал. Почему?

Ее скорее надо искать вне Кремля, а не в Кремле... Покрышкин,(13) собственно, описал все. В сущности, не знаем, откуда начать и куда идти. Боюсь, что отразится на подземных сооружениях. Необходимо ждать, а пока охранять то, что есть.

В. И. Немоловский, Огромное влияние на книги имеет сырость. Все книги в храме Василия Блаженного сопрели. Считаю невозможным найти книги в целости. И. К. Линдеман. «Доколе ты будешь злоупотреблять нашим терпением»,— воскликнул Цицерон... В открытие библиотеки мало верю: не вижу научных к тому оснований. Фельетон «Кремник» — пыль в глаза. Кремль так назван, по Вельтману, позже. Голословно, указаний нет. А есть ли зарегистрированные камеры? Говорит, сам исследовал сундуки(14)(?). Сундуки исследовал и Петр(15) (Снегирев) (?). Докладчик когда-то делал сообщения, а мы ничего не получали от него уже лет 20. Клоссиус и Дабелов, на которых он ссылается, не ученые...

173

(?). Колодец в башне (Арсенальной,— И. С.) — уж не люк ли из которого

потом ходы ведут? Павел Алеппский(16) в ХVII в. отмечает поднятие воды

в башне, так как водные течи испортились, а что там на самом деле, мы не знаем.

Подходы к делу не научные.

М. И.Александровский (17). Благовещенский собор строил Фиораванти. Термин

«кремник» появляется с 1333 г., раньше итальянцев... Сокровища обычно помеща-

ются наверху, почему же библиотека Грозного в подземелье?.. Она целиком

попала в патриаршую библиотеку: все это жевано-пережевано Белокуровым.

Cамый доклад лучше фельетонов докладчика. Мой вывод — искать библиотеку

Грозного незачем!.

М. И. Щел нов(18) (подытоживая прения). Я вынес разочарование от наших

прений. Одни — рыть надо, другие — рыть не надо... Линдеман оставил без ответа

вопрос, так интересующий собрание.

Докладчик — энтузиаст, так обольем же его холодной водой! Между тем

вопрос этот крайне важный. Он сводится к тому, что подземный Париж обследо-

ван, а «Старую Москву» подземная Москва не интересует.

Между тем под Москвой мы найдем больше, чем в любом кургане. Фельетоны докладчика в «Известиях» написаны в духе американских фельетонов. Говорят,

«пренебрег точностью». В действительности этого нет. Роль Игнатия Яковлеви-

ча — тяжелая, неблагодарная. До 17-го года дело с подземной библиотекой

тянулось вяло, до 1924 г. было не до этого. Теперь надо вести с коллективом:

неправильно — одному.

Вопрос о подземной библиотеке Ивана Грозного представляет жгучий

интерес, и мы благодарны Игнатию Яковлевичу за инициативу в этом деле. А дело

может иметь крупные последствия. Дайте возможность быть уверенным, что

комиссия дело поддержит. Легкие исследования, возможно, много дадут. Не-

обходимо только взяться за лопаты учеными руками.

ВОЗДЕРЖАВШИЕС: Н.П. Чулков(19), М, Н. Сперанский(20).

П. Н. Миллер(21). Комиссия не отмахнулась. Она только осторожно подошла. О «холодной воде» здесь нет речи, но неосторожно со всеми известными сведениями обращаться легкомысленно.

РЕЗЮМЕ.Топографических исследовании в подземном Кремле никогда еще произведено не было, но произвести их совершенно необходимо, притом при первой же малейшей к тому возможности. Должна быть образована комиссия, а инициативу должен взять на себя отдел по делам музеев.

ДЕБАТЫ О БИБЛИОТЕКЕ ГРОЗНОГО

МОСКОВСКИХ И ЛЕНИНГРАДСКИХ УЧЕНЫХ

В АУДИТОРИИ ИСТОРИЧЕСКОГО МУЗЕЯ 9 ИЮЛЯ1924 г.

Академик Н. П. Лихачев.Уже более 30 лет, как я принимаю самое оживленное участие в дискуссиях по вопросу о библиотеке Грозного.

Не согласен, что прения должны вестись только о библиотеке Грозного: ведь в Кремле могут быть и тайники и клады (оставляю вопрос о неолите, о котором говорил докладчик).

Приветствую желание исследовать Кремль — холм, который был бором. В его наслоениях имеются клады. Характерна находка в 1840 г. небольшого горшочка с бумажными и пергаментными документами (1382 г.— И. С.). Бумагавыдержала лучше, чем пергамент; чернила выцвели, хранится в архиве Мининдел.

Почва Кремля заслуживает всяческого обследования. 30 лет назад я был

174

увлечен вопросом о библиотеке Грозного. Белокуров является левым отрицателем библиотеки, а я не был крайним левым.

Вопрос должен быть разделен на две части: а) что такое библиотека и б) могла ли она сохраниться и можно ль ее найти в подвалах?

Из доклада выяснился чрезвычайно важный факт, это вопрос о Соllectanea Pernaviensia. Хотя между Дабеловым и анонимом целая пропасть, но нельзя отрицать сплеча: Белокуров погрешил, отрицая все.

Референтом допущены расширения точного смысла того, что говорят историки. Сведения о Софии Палеолог имеются точные: все разработано Пирлингом. Это — бедная невеста с приданым от папы. Эпоха наибольшего искания греческих рукописей — эпоха ее отъезда: каждая рукопись была на счету и библиотека не могла уйти из Рима незамеченной, поскольку была в силе частная собственность. При дворе были греки, которые значение библиотеки могли оценить. Важно определить иконы, прибывшие вместе с Софией Палеолог. Определение собраний ее рукописей — вопрос безнадежный, судя по тому, что видел Максим Грек.

Максим Грек имел у себя книгу «о ереси жидовствующих», из «книгохранительницы царской». От него же исходило требование прислать книгу Григория Богослова с толкованиями

Непреложный закон — греческие рукописи у московских царей были, но отрицаю, что Перновский список составлен точно.

Кто такой Паисий Лигарид? Едва ли не папский агент, личность темная, но ученая. Рукопись «Беседы патриарха Фотия» доселе была известна в одном списке. [...] Рукопись связана с именем Лигарида. Спрашивается, где рукопись написана? Эрнштадт обратился с этим запросом к Лигариду. Лигарид ответил, что «написана она в Москве». В Италии не употребляли бумаги французской; Афон, Греция Турция пользовались бумагой особой, немецкой,

Бумажный знак (23) — головка шута — был общепринят в московских приказах, значит, Лигарид писал свое послание в Москве, где и подал свое прошение.

Это — плюсы, говорящие в пользу библиотеки.

Ниенштедт Веттермана знал лично, и когда он записал рассказ последнего -неизвестно. Об этом существуют различные вариации.

В отношении подвалов, виденных Веттерманом, может идти речь о двух подвалах. Вся обстановка, при которой Веттерман обозревал подвалы с их содержимым, не подлежит никакому сомнению: все здесь историческая правда и достоверность

Бакмейстер, разобравши свидетельства хроники Ниенштедта, считает нх недостоверным сказанием; это предшественник Белокурова.