Мертвый шар

1

Участок затих в напряженном ожидании. Ждали чиновники, уткнувшись в бумажки и прислушиваясь к каждому шороху из дальнего угла присутственной части. Ждал старший городовой Семенов, отдыхая на лавочке во дворе и подкармливая воробьев кусками колбасы. Даже Желудь был в напряжении, гулял по кабинету как тигр в клетке, хотя какой из пристава тигр, так, барбос облезлый. Все ждали, что прикажет коллежский секретарь. Но Ванзаров, как нарочно, впал в спячку. Только карандашом шуршал по листку. Больше ничего ему не оставалось. Родион сделал огромную ставку, и теперь оставалось просто терпеливо ждать.

Дверь участка чуть не слетела из петель. Курочкин вбежал, как видно, из последних сил и, хватая воздух, прохрипел:

– Нашел!

– Где?!

– В чайной на Демидовом…

– Детали – по дороге!

И Родион выскочил так стремительно, что падающий карандаш еще не приземлился на пол, а он уже был за порогом. Ну, может, чуть медленней.

Чайные заведения столицы обладали волшебной способностью: чем дальше располагались от Невского, тем крепче был чаек. Вблизи роскошного проспекта еще подавали заварку с кипятком, а дальше цвет слабел, зато градус повышался. Фокус этот заметили после того, как вышел указ, запрещающий разливать в чайных водку. Но разве откажется умный хозяин от прибыли? Какие законы, когда народ жаждет. Постоянным посетителям, проверенным и надежным, а также всем другим чаек подавался в обычных чайниках, да только забирал он так, что соленая закуска была как раз кстати.

В таком вот теплом местечке чаевничали Колька Лык да Ванька Шило. Чайничек только начали, а потому настроение у приятелей было уже приподнятое, но еще не боевое. Не созрели, значит, для подвигов. Чокнувшись чашками, бродяги приняли чайку, закрашенного заваркой, как вдруг обнаружили за столом гостя. Был он незван, незнаком и по виду чужак – круглый да чистенький. Такого ножиком пырнуть в глухом месте да кошелек отобрать – одно удовольствие. Сам в руки идет, дурачок.

– Чего тебе, мил-человек? – щурясь на добычу, спросил Лык.

– Дыхало закрой, фраер малахольный, – ласково ответил плотный юнец. – Здесь я вопросы задаю.

Лык с Шилом обменялись взглядами: вроде еще трезвые и этакое чудо не кажется. То есть на самом деле оно. То есть двух отважных молодцов вот так, за здорово живешь, оскорбил какой-то прыщ. Что за птица чудесная?

– Ты чьих будешь, парнишка? – мирно спросил Шило, все-таки поумнее приятеля.

– Из тех, кого ты, гайменник, бояться будешь.

– Ну, говори, раз такой прыткий. – Лык подправил под руку финку в голенище. Чтоб легче вышла.

– Вы, мазурики, второго дня нищенку обидели?

– Тебе-то что за печаль? – Теперь и Шило изготовил ножик.

– Мне печали нет, а вот Обух и весь мир очень ее уважали. Трекнулись?

Тут Лык с Шилом насторожились. Грозное имя прозвучало. Паленым запахло.

– Мы-то при чем? – без лихости спросил Шило.

– На кого руку подняли, ироды? Это же Марфушенька, блаженная, что в Казанской части обитала. Весь мир ее уважал, она счастье приносила, а вы, звери лютые, глаз у нее вырвали. Отчего бедная в тот же день и преставилась. Как Обух об этом прознает, что с вами будет, фраеры?

Пояснений не требовалось. Лык да Шило быстро сообразили, что теперь земля под ногами будет у них гореть, нет им спасения нигде, везде достанут, а потому – крышка. Обидеть того, кто находился под защитой Обуха, – это не банк ограбить, суда и адвокатов не будет. Спасаться надо, но как? Сами собой финки юркнули в сапоги, парнишки засуетились.

– Слышь, добрый человек, ты не спеши, – мирно попросил Лык.

– Да уж, откушай чайку нашего, – поддакнул Шило. – Может, уговор сложим.

– Чай с вами пить нечего, а уговор будет один. – Юнец сурово замолчал и усами передернул, тоже очень даже сурово. Ну, показалось так напуганным бродягам.

– С нашим удовольствием, – за обоих согласился Шило.

– Выкладывайте, кто и зачем надоумил вырвать у Марфуши глаз. За это сдам вас, фраеров, не Обуху, а местному приставу.

– За что же приставу? – встрял Лык.

– Да хоть за канарейку, что у тебя за пазухой сидит, – уверенно, как знал, сказал гость страшный. Тут Лык и Шило порешили, что мучитель видит насквозь одежды, совсем, значит, беда. Эх, такого в компаньоны – цены бы не было в карточной игре, всех бы разули.

– Ты, это, барин… лады… согласны, – поспешил Шило.

– Только вола мне не водить.

– Как можно, барин. – Шило весь изошел тяжким вздохом. – Так дело было. Под утро в лакши перекидывались…

– Где?

– В чайной на Крестовском, ну, Лык и спустил кровь.

– Кому?

– Да мне же. Захотел отыграться, а сары нету. Видит в окно: нищенка бредет. Говорит, давай, мол, на ее глаз поставлю. Это у него фокус такой: собаке или кошке глаз вырезать, на киче обучили. Я принял. Кинули, он продул. Говорю: давай глаз. Пошли, значит, за ней. Лык прихватил ее в охапку и ножиком ковырнул. Она даже не пикнула. Лык дает мне глаз, все, долга нет. Жалко ее стало, глаз в ладонь положил и отпустил. Она не поняла ничего. Пошла куда глаза глядят. Это все Лык…

– Ух ты гад, – прошипел соучастник. – Сам-то ржал да глаз подкидывал.

– Ты уж, барин, не сказывай Обуху, не ведали мы, – совсем пригорюнился Шило.

Никакой жалости стальное сердце не испытало. Бессмысленная жестокость не лечится: раз попала в организм – спасения не будет. Последняя деталь, не дававшая покоя, стоявшая поперек логики, наконец нашла объяснение. Все просто и на удивление буднично: глаз был вырван по нелепой случайности. Как тут не поверить в рок даже рациональному уму.

Однако размышления не мешали закончить дело. В чайной появился Семенов, местный пристав с двумя городовыми, и Курочкин, который за ними бегал. Лык с Шилом были скручены, признались в краже золотых часов и отправились в участок. Получив благодарность от пристава, Ванзаров честно передал эту честь филеру, который не только подслушал разговор уголовников, но и приметил, как они любовались крадеными часами. На чем полицейская операция победоносно завершилась.

Родиону же осталось последнее – выяснить отношения с роком. Уж больно неприятный субъект, хуже Лыка с Шилом.

2

Чем дольше слушал доклад Оскар Игнатьевич, тем безнадежней портилось настроение. Надо же было вляпаться в такую историю. Дружеская услуга, за которую надеялся получить секрет победного удара, обернулась чудовищной грязью, кошмаром, с которым непонятно что делать. Порученец его блеснул талантами, нечего сказать. Нет чтобы выяснить про глаз и письма да тихонько свернуть на безобидные, а то и шутливые выводы. Влез в такие дебри, что оторопь берет. Хорошо, что дело не заведено, ни одной бумажки не составлено, ни один протокол не подписан. А слово в полиции недорого стоит: вылетело – и нет его. Может, удастся по-тихому замять.

Больше всего сердила неумолимость логики. Факт лепился к факту стеной, не пролезть, не сковырнуть, не опровергнуть. И откуда у юнца, мальчишки почти, такая прыть. Другой бы чиновник облек в приятную для начальства форму, использовал сослагательное наклонение, а то и предположения, чтоб не так резко. А этот рубит сплеча, будто не сомневается в своем праве. Нет, все-таки большой умница, только приструнить – цены не будет.

– Все, что удалось выяснить, безусловно, любопытно, хоть и не внушает уверенности, – с вальяжностью, доступной только начальству, сказал полковник. – На любое ваше утверждение можно посмотреть по-иному. Не так категорично. Согласны?

Коллежский секретарь не возражал. Напротив, сидел по стойке «смирно», если такое можно представить.

– Вот и чудесно, – на душе у Вендорфа полегчало. Мальчишка все же разумный, на рожон не полезет. – Значит, уверены, что были совершены убийства?

– Так точно, – отчеканил Родион.

– И знаете, кто их совершил?

Имя было названо прямо и без колебаний. Полковник словно глотнул прокисшее варенье: сморщился, заурчал и чуть не плюнул. Но пожалел персидский ковер. Хуже такого открытия ничего не могло быть. Теперь наверняка придется забыть о великолепном ударе. Какой тут удар, непонятно, как в глаза смотреть и делать вид, что ничего не знаешь. Нет, все-таки не вылезти сухим из болота.

– Вы совершенно уверены?

– Есть факты и логика.

– Ну это бросьте! – Вендорф даже голос повысил. – Нет такого факта, который нельзя толковать по-разному. А уж в таком щепетильном деле особенно. Понимаете?

Мальчишка не возражал. Что придало уверенности. Полковник предложил сесть и попробовал взять самую ласковую ноту:

– У вас, Родион Георгиевич, впереди великолепная карьера. Без сомнений, обладаете массой положительных качеств. Я бы сказал, талантами. Но в нашей службе любой талант надо еще правильно приложить. Не сделать ошибок, особенно в начале пути. Понимаете?

– Так точно.

– А чтобы не сделать ошибок, надо прислушиваться к мнению старших. Они не только чинами отличаются, но имеют опыт и знают жизнь. В некоторых вопросах надо иметь холодную голову, какую в юности иметь невозможно. Горячность молодых надо остужать старшим.

– Так точно.

– В таком случае хочу спросить напрямик: как намереваетесь использовать информацию?

– Никак, – коротко ответил Родион. – Несчастные случаи оформлены официально.

Оскар Игнатьевич приятно поразился такому благоразумию не по годам. А мальчишке стоит протекцию составить, перспективный чиновник.

– Рад, что так быстро и правильно понимаете. Надеюсь, не надо пояснять, что все сказанное остается внутри этого кабинета. Никому из ваших сослуживцев непозволительно знать подробности.

– Слушаюсь: никто из сослуживцев.

– А вся эта история должна остаться в доме семейства Бородиных.

– Именно так.

– Вы меня искренне порадовали. – Полковник встал из-за стола и подал руку. – Отныне можете рассчитывать на мое покровительство.

Родион сухо поблагодарил и спросил, может ли быть свободен.

– Конечно, голубчик, всего доброго. – Повеселевший Вендорф даже улыбнулся. – Куда сейчас направляетесь?

– У меня назначена партия в бильярд с господином Бородиным.

Юноша поклонился и вышел.

Полковник ощутил странное беспокойство: так ли уж послушен господин Ванзаров, как делает вид? Не замышляет ли, гаденыш, умную пакость? Не дай бог, начнет искать справедливости – беды не оберешься. Очень вероятной показалась такая перспектива. Нет, зря ему доверился.

3

В ранний час на Вознесенском проспекте прохожих мало. Да и те спешат по делам. Не обращают внимания на барышень, что неторопливо прогуливаются, выставляя красоту напоказ. Девицам остается надеяться на счастливый случай. И такой как раз подкатил на пролетке.

Спрыгнула дама, вида довольно страшного – глаз под пиратской повязкой, лицо корявое, хуже коряги, – и поманила пальчиком миловидное создание с пухлыми щечками. Девочка выслушала предложение с сомнением: все-таки женщина торговалась. Но ее заверили, что все будет исключительно в рамках приличий, никаких изысков. Тем более цена двойная. Вынув купюры, одноглазая предложила деньги вперед. Сомнения растаяли. Голубоглазая пышка залезла в пролетку.

Ехали недалеко, к меблированным комнатам Лукина на Гороховой улице. Поднялись на третий этаж. Барышня постучала и сама открыла дверь нумера, пропуская гостью вперед. Девица оправила рюшки лифа, приободрилась и вошла. Дверь за ней захлопнулась, как мышеловка.

За столом сидел невысокий господин и только смотрел, не предложил сесть или выпить. Девочка видела размытый абрис лица, потому что давно носила очки. Но с ее профессией стекла на носу – непозволительная роскошь. Клиентов не будет. Вильнув бедрами, смело шагнула вперед и сладким голоском спросила:

– Что грустный, красавчик, повеселимся?

Красавчик помалкивал. Нехорошо как-то молчал. Только дышал тяжело, будто воздуха не хватало или бежал издалека. Барышне это не понравилось, не ведут себя так клиенты, чего доброго, попала на извращенца, какими стращали подружки. Пышка прищурилась, пытаясь разобрать, кто перед ней.

– Папенька? – вскрикнула она. – Вы откуда?

– Здравствуй, Афинушка. Вот приехал узнать, чем доченька занимается.

Фрейлейн фон Рейн, караулившая в коридоре, разобрала отдельные голоса. Спокойной беседы не получилось. Скандал был страшный, с воплями, криками и бросанием стульев. В дверь заколотили кулачки.

– Откройте! – в истерике вопил девичий голосок. – Немедленно откройте! Помогите! Полиция!

На этот клич Ирма не могла не отозваться. Дверь распахнулась с треском. На пороге стояла зареванная Афина, за ней виднелся Москвин. Доктор явно переменился: вместо милого и добродушного выражения – злобная гримаса, губы тряслись, струйкой текла слюна. Мирный старичок оборотился рассвирепевшим пауком.

– Назад, я кому приказал!

Афина кинулась к Ирме, будто ища защиты, но попала в мертвый захват.

– Умоляю! Не отдавайте меня ему! – взмолилась она. – Это страшный человек! Замучил меня своей любовью. Не отец, а зверь. Он не мог видеть со мной ни одного молодого человека. Мы встречались раз, и больше я их не видела. Я боялась, что он их убивает. Сбежала в столицу, перестала писать, но и тут меня нашли… Это кошмар!

– Афина, я приказал вернуться! – заорал славный доктор. – Я прокляну тебя!

– Вы видите! – в ужасе проговорила любимая дочка. – Он и меня убьет. Это проклятье, а не отцовская любовь. Пощадите, отпустите меня…

Москвин приближался. Лицо, искаженное яростью, побагровело, руки тряслись. Любящий отец был страшен. Словно скинул маску.

Ирма ослабила хватку. Афина выпорхнула:

– Благодарю вас. Вы не знаете, что такое любовь одинокого отца. Лучше быть бланкеткой, чем погибать от беспредельной отцовской любви!

– Уходите скорей!

– Афина! – завопил Москвин, но ноги подвели, он еле двигался.

Девочка бежала по лестнице так, словно за ней гнался бешеный бык.

А на пути влюбленного отца встала берлинская полиция. Что поделать, иногда доброе дело приходится исправлять силой. Сделал доброе дело – исправь его.

Доктор Москвин еще долго извергал проклятья, грозил карами и высокопоставленными друзьями, пока не затих.

4

Бильярдная страсть, как и всякая другая, не дает покоя. Требует отдаться целиком. Каждую свободную минуту забирает. Неудивительно, что в трудовой полдень бильярдная зала «Hotel de France» была занята на треть. Господа, имевшие счастливую возможность гонять шары, предавались забаве с исключительной серьезностью. Шутка ли – положить красивый триплет или абриколь. Это вам не с барышней под ручку гулять, тут думать надо и руку иметь твердую.

Появление звезды пирамиды было встречено почтительным гулом. Никто, однако, кий не бросил и за автографом не подошел. Да и звезда, признаться, несколько померкла. Бородин опускался на глазах. С небритым подбородком, без галстука, в несвежей сорочке, Бородин производил впечатление проигравшегося в пух и прах. Его соперник, напротив, блистал воротничком и начищенными ботинками. Юноша был спокоен и невозмутим. Взяв кий не глядя и даже не начистив мелом, Нил Нилыч лениво спросил:

– Сами разобьете?

– Прежде хочу спросить. – Родион тщательно полировал кусочком мела наконечник. – Как называется партия, когда один играет против двоих?

– «На короля»

– А если один против троих?

– Такого нет. Вчетвером можно играть, правила пирамиды позволяют.

– А впятером?

– Ванзаров, у меня голова раскалывается и без ваших глупостей. Разбивать будете?

– Предоставлю вам. На что играем?

– С вами? – презрительно ухмыльнулась звезда. – Ну, хотите по пятерке? Или много? Так и быть, давайте по трешке. И даю вам фору, скажем… тридцать очков.

– У меня другое предложение. – Кий в руках юного чиновника совершал резвые толчки. – Ставка будет такой: кто выигрывает, рассказывает правду. Сыграем на правду. Без форы. Чем не ставка?

Не поняв, шутил ли парнишка, Бородин хмыкнул:

– Только имейте в виду: с моей стороны это жульничество.

– Там видно будет, разбивайте.

Приняв стойку, Нил саданул по битку, не целясь. Пирамида разлетелась широко. Три шара встали на удар, почти мертвыми.

– Ну, попробуйте, – покровительственно предложил мастер.

И Родион попробовал. Неожиданно правильно взял прицел и легко положил первого. За ним второго, а потом и третьего.

– Это вы так играть не умеете? – протрезвев, спросил Нил.

– Чему не научишься в жизни, когда хочешь превзойти старшего брата, – ответил Ванзаров, закладывая изящный дуплет.

Такой поворот Нила изрядно обрадовал. Приятно иметь дело с противником, достойным твоей победы. В ней мастер не сомневался даже после четвертого шара подряд. Подумаешь, повезло мальчишке, шары-то детские.

Бородин был уверен и после пятого шара.

И после шестого, положенного от борта, все еще улыбался.

После седьмого улыбаться перестал.

Когда восьмой грохнулся в корзину, удивленно крякнул.

Девятый был встречен сумрачным взглядом. Оно и понятно: надежды почти не осталось.

Десятый лег гвоздем в гроб его победы.

Одиннадцатый прыгнул в лузу с такой силой, что, казалось, стол дрогнул. Дальше Нил присутствовал только в роли зрителя.

Двенадцатый закатился наглым штосом.

Тринадцатый пролетел стол во всю длину, что умеют не все мастера.

Четырнадцатый был положен карамболем. На столе остался «заяц» – последний несыгранный шар. Кий милостиво лег к борту.

Нил Нилыч буквально потерял дар речи. Такого разгрома – всухую, когда партия поднята со стола одним подходом, – давно не помнил. Ну, может, в начале карьеры. Что же получается: его, гения русской пирамиды, разделал под орех непонятно кто. Хорошо, что зрителей не было, такой позор не пережить.

– Требую продолжить!

– Извольте расплатиться за эту, – ответил Ванзаров.

– Ах да! Конечно. – Нил полез за кошельком и замер. – Но, позвольте…

– Правда. Именно эту плату требую.

– Но вы же сами должны… – Бородин запнулся.

– Разве отказываюсь? Фаэтон при вас? Очень хорошо. Правда требует публики. Особенно такая. Поехали к вам в гости.

5

Из гостиной доносился неясный шум, будто-то кто-то звал на помощь. Бородин, хоть в растрепанных чувствах, встрепенулся и бросился в дом.

На пороге своей спальни лежала Филомена Платоновна. Привалившись на бок и бессильно вытянув руки, она казалась беспомощной рыбкой, выброшенной штормом. Бушевало изрядно: прическа растрепалась, но одежда чудом сохранила пристойный вид. Дама была жива и громко стонала. Посмотрев на вошедших, еле проговорила:

– Какое счастье, Нилушка… И Ванзаров с тобой… Помогите…

– Матушка! – Любящий сын бросился на выручку, подскочил, нежно приподнял и на себе перенес в кресло. Ванзаров участия не принимал, а только спросил:

– Что тут случилось?

Филомена Платоновна еще дышала тяжело, на руках были заметны ярко-красные следы, как от ногтей.

– Аглая… Совершенно помутилась рассудком… Ворвалась в комнату, стала обвинять, что я не люблю Нила. Потом набросилась. Отбивалась, как могла, но наши силы неравны, я прикована к стулу, у нее сильные руки. Уже стала готовиться к смерти, молилась, чтобы безумная пощадила Нила, раз никого не пощадила…

– Аглая призналась в убийствах? – спросил Родион.

– Бросила мне: «Я рассчиталась со всеми за мои муки, теперь настал твой черед».

– Что же дальше?

– Нельзя ли отложить допрос? – рявкнул Бородин. – Не видите, в каком состоянии матушка? Имейте хоть каплю такта.

– Вы позволите? – вежливо спросил Родион.

Госпожа Бородина согласно кивнула:

– Не горячись, Нилушка, это долг господина Ванзарова. Аглая швырнула меня на пол, поволокла прочь. Вцепилась в дверь, она стала царапать руки…

Родион осмотрелся:

– Куда же подевалась Аглая Николаевна?

– Не знаю… Какой-то шум отвлек… Бросила меня, убежала… Я подождала и стала звать на помощь…

– Сколько ее нет?

– Трудно сказать, быть может, с полчаса.

Дверь в спальню няни была широко распахнута. Стоило ступить на порог – открывалось малоприятное зрелище: старуха висела на простыне, свернутой в жгут, конец закинут на гардинный крюк. Туфли не доставали до пола, под телом виднелся клочок бумаги. Корявым почерком было написано: «Погубила всех и не жалею о том. Моя вина, одна я во всем виновата, злодейка. Ванзаров меня разоблачил. Совесть мучает, жить не хочу. Прощайте. Ваша Аглая». На руках повешенной не обнаружилось следов битвы, видно, умело защищалась. Но на правом виске расплылся багровый синяк. Тело еще не остыло, висит действительно меньше часа. В припадке аффекта сначала хотела убить Филомену Платоновну, но в больных мозгах перемкнуло, и она наложила руки на себя. Что ж, всякое бывает.

Вернувшись в гостиную, Родион застал мадам Бородину на любимом троне с колесиками и сферами Зодиака. Она успела поправить волосы, как и любая женщина. Нил бережно отирал кровавые следы, за что был награжден нежной материнской улыбкой.

– Аглая Николаевна повесилась.

– Туда ей и дорога, – прорычал заботливый сын. – Что наделала, ведьма…

– Няня любила вас, как родного, Нил Нилыч.

– И как отплатила за нашу доброту? Поднять руку на маменьку!

– Не надо так, Нилушка, – Филомена Платоновна поцеловала сыновью руку. – Аглая всегда была со странностями. Мы привыкли к ним. Но теперь все кончено. Скоро вернутся слуги, мы заживем как прежде, и весь этот кошмар забудется. Я окружу тебя заботой, мой милый…

– Там записка, в которой Аглая делает признание…

– Я так и знал! – вскричал Нил. – Она погубила Варвару и Липу! Бедные Тонька и Орест! Змея коварная! Эту правду хотели мне рассказать?

– Забыли Марфушу, – напомнил Родион.

– Ну, уж это наверняка ее рук дело. Больше некому. Значит, призналась перед смертью, не захотела с такими грехами уйти. Спасибо и на этом. Ты права, матушка, как хорошо, что весь этот кошмар кончился. Не сердитесь за мою резкость, Родион Георгиевич, вы старались честно, не ваша вина, что не вышло. Кто мог догадаться о таком коварстве! И столько лет жила под нашим кровом. Ох, словно гора с плеч свалилась… А еще глаз, негодная, подкинула, чтобы пугать меня. Но и конец достойный, по заслугам.

– Не такой конец я ожидал, – сказал Родион, самовольно усаживаясь в кресло. – Трудно предугадать семейный рок. Моя вина…

6

К вечеру бильярдная зала «Hotel de France» гудела. Любители и мастера раскатать шары, разбившись на группы, ангажировали столы русской пирамиды. Впрочем, и французский карамболь не пустовал. На зеленом сукне, задвинутом в дальний угол, нелюбимый завсегдатаями, выстроился треугольник белых шаров. Зрителей вокруг не нашлось, даже маркера, да и пара, кажется, не нуждалась в чужом внимании. Уже с полчаса драгоценного времени потратили на болтовню.

– И это все? Ради этого надо было вытаскивать меня в бильярдную?

Дама поигрывала кием, как тевтонский рыцарь мечом. Барышня была недовольна и даже рассержена: обещали захватывающую интригу, а подсунули сумасшедшую. Тоже в своем роде нетерпеливый характер.

– Это жульничество, – добавила она. – Раскрыли преступление с помощью самого же убийцы, который к тому же повесился. За это не узнаете мой секрет.

Ванзаров неторопливо покатал ладошкой красный биток.

– Напомните, фрейлейн фон Рейн, кто считается родоначальником криминального жанра в литературе?

Неожиданный вопрос не застал врасплох.

– Эдгар По, конечно, «Убийство на улице Морг». Какое имеет отношение…

– Смею утверждать, что криминальный жанр старше на много веков. Первую криминальную историю изложил бессмертный Софокл в своей великой трагедии «Эдип-царь», или «Царь Эдип», как уж переводчику будет угодно.

– Вы шутите?

– Только факты. – Родион был серьезен до чрезвычайности. Даже усы распушились всерьез, вот как. – В трагедии есть страшное преступление: убит старый царь, есть настоящее расследование, есть интрига и поимка преступника. Но самое главное – есть рок, который тяготеет над семейством Эдипа. Должен признаться: я пересмотрел свое отношение к року. Есть вещи, которые выходят за границы логики и вообще нашего понимания.

Оценив изящную тираду, одноглазая барышня строгим тоном спросила:

– Долго будете мучить и ходить вокруг да около?

– Именно так из меня душу и вытягивали…

– Из вас? Ни за что не поверю. А кто? – не удержалась Ирма от чисто женского любопытства.

– Тот господин, что вам так не понравился.

– Этот надутый индюк? Этот наглый мужлан с бутоньеркой? Этот… – видимо, в русском языке, которым владела наполовину немка, не хватило подходящих образов.

– Зря вы так. Аполлон Григорьевич – гений криминалистики. А гению можно простить многое. По секрету: вы ему тоже сильно не понравились.

– Вот как? – оскорбилась одноглазая, но все-таки женщина. – Не больно-то интересует мнение всяких господ, от которых воняет неизвестно чем.

– Вам хорошо, уехали, и дела нет. А меня Лебедев теперь точно съест живьем. – Родион исторгнул из самой души тяжкий вздох. – Да и Курочкин надуется. Очень господа эти любопытные, обязательно желали знать, чем закончится дело. Пришлось даже наврать им. Ну, ничего. К счастью, вы не мой сослуживец. Имеете право знать.

7

– Я обещал, что все сказанное не выйдет за пределы семьи, – сказал Ванзаров, разглядывая под бильярдным столом пятно, так и не убранное, и каменную кладку над ним. – И слово сдержу.

– Неужели еще остались тайны после всего случившегося?

Бородин скептически усмехнулся. Но Филомена Платоновна погрозила сыну пальчиком:

– Нилушка, нельзя быть невежливым. Родион Георгиевич хочет угостить нас забавной историей. Будем ему благодарны.

Нил только плечами повел: дескать, мне все равно.

– Эта история была бы забавна, если бы не была так печальна.

– Пугайте, пугайте, только это и умеете. – Бородин удобно устроился в кресле. – Считайте, что наступил зимний вечер, пылает камин и вы травите страшные байки. Но мы не боимся, потому что конец нам известен.

– Никогда не знаешь, чем закончится трагедия про семейный рок.

– Что, поверили в рок?

– Как ни странно, пришлось. – Родион светски улыбнулся. – Постараюсь не утомить вас. Начнем с бильярдного матча. Неизвестная дама ставит у пяти разных букмекеров пять тысяч на заведомо более слабого соперника. Всем известна взаимная ненависть Незнамовой и Нечаевой. Матч вызывает бешеный интерес. В честности поединка никто не сомневается. Потому что не знают, откуда деньги. А это важно: две тысячи сняты со счета госпожи Нечаевой, три – сбережения няни. Аглая все продумала. Хотела, чтобы девочки сорвали банк и получили двадцать пять тысяч. С такими деньгами могли бы начать новую жизнь. Где угодно. Все бы получилось. Но в решающий миг Варвара повернула замысел. Почему? Во-первых, потому, что была беременна. Но главное: перед началом Нил Нилыч сделал щедрый подарок, явно указывающий на его особо теплое отношение. И Варвара рискнула, то есть выиграла. Потеряла две тысячи, чтобы получить все: мужа, новую фамилию, дом и состояние. Куш того стоил. Бедная девочка не знала, что против нее играет более сильный противник.

– С чего вы взяли, что Липа и Варвара собирались уехать? – спросил Нил, явно начавший нервничать. – Допускаю, что Аглая могла состряпать аферу, но зачем им уезжать? Они же мои невесты… были?

– Барышни носили маски ваших невест, – ответил Ванзаров. – Ни о какой женитьбе вы не думали. Это же так логично. Если бы действительно собирались осчастливить кого-то из них, не стали бы пропихивать Варвару в газету, а Липу на сцену. Это была часть платы за спектакль, который разыгрывался перед госпожой Бородиной. Другая часть шла на духи и оплату меблированных комнат. Придумано неплохо: привести в дом невесток, показать их фотографии на фоне бильярдных столов, до умиления одинаковые, сообщить, что одна бывшая бланкетка, но теперь исправилась и выступает на сцене. А другая бывшая проститутка, но теперь публикует бильярдные задачки.

– Зачем мне это? – глухо спросил Нил.

– Как еще хороший мальчик может досадить своей матушке, которая всю жизнь держит его в тисках своей любви? Только медленно жарить на сковородке: вот возьму и женюсь на бывшей проститутке, не на одной, так на другой. Какую выберешь, матушка? Филомена Платоновна вас раскусила. И сыграла умно: приняла обеих «невесток» как родных, предоставив выбирать вам. Такого поворота вы не ожидали и, кажется, растерялись.

– Это Аглая сообщила?

– Нет, логика. Аглая Николаевна принимает участие совсем по иной причине. Не задумывались, Нил Нилыч, почему при каждом визите Липы или Варвары няня находила любой предлог, чтобы уйти из дома? А вас отговаривала от женитьбы глупыми и непонятными страшилками. Вспомните, так было.

Бородин промолчал.

– Здесь начинается самая трудная и печальная часть нашей истории…

– Нил, у меня разболелась голова, отвези меня, – приказала Филомена Платоновна.

– Прошу вас, останьтесь, – искренне попросил Родион. – Не узнаете самого интересного.

– Маменька, давайте послушаем.

И госпожа Бородина осталась на месте. А Родион продолжил:

– Благодарю… Так почему же Аглая пряталась от Липы и Варвары? Да потому, что каждая знала ее как Глафиру Платоновну – добрую родственницу и опекуншу, помогавшую, чем может. Одной – тридцать два года, другой – семнадцать лет.

– Не может быть! – выдохнул Нил. – Это невероятно!

– К сожалению, это правда. Следует задать простой вопрос: зачем было Аглае так яростно мешать вашему счастливому браку? Зачем пускаться в финансовую авантюру и даже подбрасывать вам страшные письма? Разоблачение? Девушки стали бы любить ее больше, открыв в ней вашу няню. Подробности их биографии в публичном доме Ардашевой. Вы же не скрывали, что знаете об их желтых билетах. Тогда в чем причина страха Аглаи? О каком роке она проговорилась?

– Нил, увези меня! – закричала Филомена Платоновна.

Но любящий сын только отмахнулся.

– Чтобы ответить на этот вопрос, надо вернуться немного назад. И здесь на сцену, это выражение в нашей истории очень уместно, выходит безумная нищенка Марфуша, пригретая из жалости. Кто же она такая, что Аглая приводит ее в дом? – Родион сделал паузу, чтобы дать зрителям прочувствовать атмосферу. Атмосфера созрела, то есть накалилась до нужного градуса. – Она, Нил Нилыч, ваша сестра, которая умерла якобы до вашего рождения. Сядьте, пожалуйста, это далеко не все. В фамильном склепе похоронена кукла Ки-Ки. А живая Марфа Ниловна Бородина получила фамилию Нежданова, сиротское отчество Ивановна и воспитывалась в публичном доме Ардашевой. Хотя должна была зваться Марфой Аристофановной Кивиади. По закону и настоящему отцу.

– Маменька, – еще не веря до конца, простонал Нил.

– Это ложь, – спокойно ответила Филомена Платоновна.

– Съездите на Смоленское кладбище и поройтесь в склепе, – сказал Ванзаров. – А лучше спросите Ардашеву. Знает вкусы и потребности почетного и давнего клиента.

– Умоляю, давайте не при матушке!

– Вернемся к Марфуше. В четырнадцать лет ее отдали мужчине. В пятнадцать она родила, но лишилась рассудка. Содержать безумную Аглая не могла и отдала ее в мир, иными словами, к профессиональным нищим. Марфуше там жилось хорошо. Была в почете. Прошло много лет. Как-то раз, встретив ее на улице, Аглая решила искупить грех и взяла Марфушу к себе. Риска никакого: от пережитых мучений лицо нестарой женщины сплошь покрылось морщинами.

– Допустим. Но какое отношение Марфуша имеет к моим невестам?

– Самое прямое. Ребенок, который якобы родился мертвым, не думал умирать, и в Обуховскую больницу его не подбрасывали. Я лично проверил по отчетам: не было в 1863 году похожего случая. Так куда же он делся? Все туда же – в публичный дом Ардашевой. Была крещена Олимпиадой, получила отчество Ивановна и фамилию Незнамова.

Снова тяжкий стон, и Нил схватился за голову.

– Судьба Липы куда легче, – словно не замечая, продолжал Ванзаров. – Отданная в четырнадцать лет мужчине, она забеременела, родила мертвого ребенка, но умом не тронулась, а ушла от Ардашевой в бланкетки. Долгие годы приносила букетик на могилку, как бы случайно находящуюся рядом с фамильным склепом Бородиных. Только зря слезы лила. И этот ребенок остался жив. Более того, вырос в прелестную девушку Варвару Ивановну Нечаеву, сиротку и проститутку. Нил Нилыч, за водкой еще успеете, будет повод. Сядьте. Благодарю. Чтобы покончить с биографической частью, скажу: Варвара стала женщиной в четырнадцать лет, как это принято в заведении Ардашевой, но счастливо не забеременела. Подозреваю, Аглая Николаевна наконец нашла способ. Через год Варвара разругалась с хозяйкой, а няня помогла ей снять угол, из которого Варвара переехала в меблированные комнаты. Чтобы окончательно прояснить, почему Аглая так боролась с вашей шалостью, осталась одна деталь: глаз в варенье.

– Ну, наконец-то! Думал, забыли про него, – сказал Бородин.

– Он появляется на сцене, уж простите – все же разыгрываем трагедию в античном стиле, в свой черед. Итак, Аглая узнала, каких невест привел ее обожаемый Нилушка, но сказать всю правду не может. А барышни играли честно: не объяснили своей дорогой родственнице, что участвуют в розыгрыше маменьки. Им наверняка нравилось, как Аглая испугалась и стала отговаривать от этой партии. Женская слабость – подразнить. Что остается Аглае? Подговорить девиц на бильярдную аферу, пообещать легкие деньги и побег, а вас напугать дурацкими письмами со словами, вырезанными из «Эдипа-царя». Наступает утро рокового, не иначе, дня. В окно спальни Аглая видит, как бредет Марфуша. Лицо залито кровью. Не зная, что подумать, она выскакивает из спальни. В руке Марфуши – вырванный глаз. Чтобы не будить дом, Аглая ведет нищенку в баню, та по дороге оставляет кровавую «ягодку» на приготовленной для варки малине. Аглая вытирает Марфуше лицо, грязная тряпица наверняка засунута под полок. Но и платье забрызгано. Аглая бежит в дом и выбирает старое платье Филомены Платоновны. Помните, Нил Нилыч, вы удивились, что нищенка вышла из бани в новом? Аглая ее переодела. Но впопыхах забыла про глаз. Тонька нашла его – начался скандал. Беда в том, что ваша прекрасная няня слишком много читала пьес. Она решила, что глаз – предупреждение, знак, что ее тайна раскрыта. Она не могла знать, что это всего лишь нелепая случайность. Глаз Марфуше вырвали негодяи, игравшие на него в карты. Никакого рока и предзнаменования. Но Аглая думала по-другому. Надо ее простить: уж слишком много роковых совпадений выпало на ее долю.

– Ладно с глазом, – прервал Бородин. – Но, по вашей логике, получается, что не подари я Варваре кий…

– Многие бы остались живы, – подхватил Родион. – Барышни заработали бы денег и бежали с ними в ту же ночь, а Тонька и Орест уцелели бы. Что же касается Марфуши и ее глаза…

– Не желаю слушать эти бредни, – заявила Филомена Платоновна. – Если не увезешь меня, я сама уползу.

– Вы останетесь здесь! – с холодной угрозой проговорил Нил.

– Что касается глаза, то все дело в маленькой червоточинке, ведьминой отметине. Она передается среди членов одной семьи, родственников, как захочет природа. В этот раз ее каприз состоял в том, чтобы метка передавалась от вашей бабушки к внучке.

Бородин растерянно потряс головой:

– Ничего не понимаю…

– В таком случае вынужден спросить: кто привел вас в шестнадцать лет в публичный дом Ардашевой?

Нил ничуть не смутился:

– Отца уже не было, и дядя умер. Но у Бородиных так принято: в шестнадцать лет мальчик должен стать мужчиной. Аглая взяла это на себя.

– Сама подобрала вам барышню?

– Нет, что вы… Только привезла. Дальше я выбирал.

– Ардашева захотела услужить, привела свежую девственницу для потомка знатной семьи? Чтобы привадить богатого клиента?

Бородин не ответил.

– Вот здесь и начинается рок, необъяснимый и нелогичный.

– Не понимаю вас.

– Отметина перешла от вашей бабушки Марфы Ивановны к ее внучке, тоже Марфе – Ниловне, или Ивановне, или Аристофановне, как хотите, но все равно – Марфуше. А через поколение – к ее внучке Варваре, названной Нечаевой.

Вдалеке прогрохотала телега, где-то стукнула незапертая рама. В гостиной повисла необычная тишина, когда боятся вздохнуть. Родион первым прервал молчание:

– Правда, которую так хотели узнать, Нил Нилыч, такова. Ваша страсть к четырнадцатилетним девственницам наказала вас. От своей сестры родили девочку, а когда она выросла – вступили и с ней в связь, со своей дочерью, прижитой от сестры. Липа забеременела Варварой. Через шестнадцать лет, когда встретили Незнамову в бильярдной зале, не захотели узнать. А Липе было все равно. Но и вторую дочь вы растлили в четырнадцать лет. Обрюхатили чуть позже. Накануне матча Варвара носила вашего ребенка. Быть может, и Липа снова понесла от вас. Для них вы и отец, и брат, и любовник одновременно. Только мужем официально стать не успели. Рок ли это, судьба или высшее возмездие, но, приходя к Ардашевой за новыми девочками, получали своих дочерей. Не зная того, Полина Павловна угощала вас вашими детьми. Вы превзошли Эдипа. Он прижил со своей матерью детей, не зная, что она его мать. А вы насиловали сестру и двоих детей, не догадываясь об этом. Вот что открыл глаз в варенье.

8

Ирма погрузилась в молчание, даже кий чуть не выскользнул.

– Не понимаю, – наконец сказала она.

Ванзаров поклонился:

– Все, что пожелает фрейлейн…

– Для чего Аглае понадобилось убивать всех? Где же тут ваша хваленая логика?

– Представьте, что на бильярдном столе, – Родион услужливо показал на шары, – одновременно играется пять партий. Не впятером, а именно пять одновременно.

– Такое невозможно.

– В русской пирамиде – безусловно. Но в жизни все возможно. Давайте считать. Первую партию играл Нил, чтобы позлить матушку. Нести ярмо родительской любви – это тяжкий крест. Вот он и не выдержал.

– Вторую – барышни?

– Ненавидели Бородина, но играли за его деньги. Третью составила лично Варвара.

– Четвертую наверняка Аглая?

– Делала, что могла, сверх сил. Старалась спасти всех. Бородина – от его же детей. Липу и Варвару – от него. Она все знала и пыталась, не говоря никому, всех защитить и победить рок. Заодно собирала под крыло отпрысков Бородина. Думаю, Тонька и Орест тоже были от Нила, иначе зачем держать в доме таких нерадивых слуг. Самая верная и добрая женщина, каких встречал. Ну, кроме моей матушки. Разыгрывала передо мной деревенскую бабу, сама же умна и начитанна, у нее был актерский талант, излишний для такого дела. Меня решила наивно отпугнуть, чтобы не докопался до тайны ее обожаемого Нилушки. Между нами, редкостного мерзавца под маской чемпиона. Пытался врать, что хотел искупить вину за разврат несовершеннолетних. При этом продолжал ездить к Ардашевой. Не заслужил он любовь такой женщины, как Аглая, не заслужил ее жертвы. Но что поделать! Аглая дурацкие письма посылала, а вот Липа действовала куда проще: наняла убийцу, чтобы отомстить за разрушенную мечту. Скажу больше: под маской злобной старухи скрывалось любящее, преданное и самое честное сердце.

– И ради своей любви столько их, несчастных, сгубила?

Родион хоть улыбнулся во все усы, но улыбка вышла печальной:

– Разве я сказал такое?

9

– Не слушай его, Нил, это все ложь. Я, твоя мать, приказываю тебе: верь мне, – голос Филомены Платоновны завораживал. Хотелось стать послушным мальчиком, склонить голову. – Его специально подослали твои враги или завистники. Сейчас он уйдет навсегда, а мы заживем как прежде…

– Нет, маменька, как прежде не будет, – проговорил Нил задумчиво. – Я не смогу как прежде. Не смогу делать вид, что обожаю и слушаюсь вас. Как давно я вас ненавижу. Вы испортили мне жизнь своею любовью. Вынужден с проститутками играть, чтобы избавляться от кошмара, в который превратили мою жизнь. Жениться не позволили. Сколько раз умолял…

– Ты все сказал? – строго спросила госпожа Бородина. – Сможешь издеваться над беспомощной матерью сколько угодно. Только без посторонних. Господин Ванзаров, вы сказали слишком много. Больше не желаю видеть вас в нашем доме и не задерживаю. Человек, обливший грязью почтенную семью, заслуживает только презрения.

– Ты забыла своего ребенка! Свою дочь! – закричал Нил. – Как же ты могла с этим жить?! Ты и меня не любила! Ты издевалась надо мной. Я был для тебя не сын, раб!

– Нил, успокойся…

– Нет, так просто нельзя. Я должен что-то сделать… Эх, нет больше нянюшки… Единственная душа, которая меня любила… Такое натворила…

– Разве я сказал, что Аглая Николаевна убивала? – тихо спросил Родион.

Словно потеряв способность понимать простые вещи, Бородин переспросил.

– Никогда не говорил, что Аглая Николаевна – убийца, – повторил Ванзаров.

– Так это несчастные случаи?

– Спросите об этом Филомену Платоновну.

Госпожа Бородина скрестила руки на груди, само воплощение гордости:

– Как смеете обвинять меня – инвалида?

– Разве вас обвинили? Вот факты. Марфуша и Орест погибли от удара в висок круглым тупым предметом. Таким, как один из шаров на вашем троне, вечно меняющем положение созвездий Зодиака. Причем крутится только один. Почему? Потому, что его вытаскивали и забывали ставить в прежнее положение. Вот и опять на нем новый символ, кажется, Дева. А до этого торчал Стрелец. Отличное орудие убийства – прочное, тяжелое, на мореном дубе незаметны следы крови. При этом всегда под рукой. Но вот беда: кровь невозможно смыть или затереть до конца. Хотите – проверит криминалист Лебедев. И найдет.

Филомена Платоновна искренне засмеялась:

– Какая глупость… Нил, и ты этому веришь?

Но сын не слышал ее.

– Дальше! – закричал он.

– Вот еще странность: Варвару и Липу погубили привычки, о которых беседовали с милейшей матушкой. От кого Варвара приняла бы духи, как не от матери будущего мужа? Все один к одному: перед матчем – кий от Бородина, вечером, после победы, – духи от Филомены Платоновны, принесенные кухаркой. Девушка была на седьмом небе: значит, сделала правильный выбор, когда выиграла партию. А бедной Липе выпало подавиться кием, который придержала верная рука Ореста, – у него на руке остались следы женских ногтей. Не нужны ноги, чтобы отправить Тоньку с гостинцем, а лакею пообещать кое-что по завещанию, если он придержит кий, когда Незнамова покажет свой коронный номер. Красивый удар шаром.

– Но ведь Тонька отравилась от… – оборвал себя Нил.

– Нет, не от любви к вам. Ее задушили. Мышьяк всыпали в рот уже мертвой. Иначе кухарка рассказала бы, как носила подарок Варваре. А для Марфуши и силы не требовалось – удар деревянной сферой Зодиака. Звезданули от души.

Выдержка госпожи Бородиной была закаленной.

– Для чего мне все это? – спросила без тени испуга.

– Узнав про глаз, решили, что кто-то хочет вас шантажировать старой тайной, – ответил Родион. – Схватили Марфушу и стали требовать правды. Бедная дурочка спела песенку про ягодку, чем вконец разозлила. Вы и ударили. Марфуша умерла, оставалось изобразить несчастный случай с падением на львиную лапу. Тогда подозрение пало на «невест»: кто-то из них. Этого допустить нельзя. К тому же извести девиц все равно необходимо, ведь власть над сыном ускользала. Особенно опасной казалась Варвара. Тем более сын делает ей дорогой подарок – кий. В ней почуяли угрозу и решили начать с нее. Дальше шар за шаром: после Нечаевой – Тонька. А после Липы – Орест. Аглая сразу поняла, кто убил Марфушу, а про смерть Ореста знала наверняка. Но покрывала вас из любви и преданности. Но вы ее не пожалели. Сначала подкинули «Судебную медицину», чтобы навести подозрение. А сегодня расправились собственными руками, когда няня решила сказать правду. У матушки сильные руки, так ведь, Нил Нилыч?

Он не ответил, и Родион продолжил:

– Как поверить, что невысокая старушка подпрыгнула чуть не до потолка, чтобы повеситься, но при этом забыла про стул или табуретку? Как поверить, что в лютой схватке пострадала только ваша прическа, но не одежда? Как поверить, если руки расцарапаны только у вас? Наверное, опять в ход пошла сфера Зодиака? Отработанный прием – удар в висок. Затем петля из простыни и «прощальная» записка. Кстати, уже ошибка: обе самоубийцы писали в одном стиле, а ведь такие разные характеры. Аглая точно бы «деревенский» стиль себе не позволила даже в состоянии аффекта. Дальше совсем просто: вытереть сферу, вернуть на место, растрепать волосы, расцарапать руки, услышать шум подъезжающего фиакра и лечь на пороге. Вы очень умная женщина, из вас вышел бы великий преступник, только за деталями не следите. Не прочитали целиком Эммерта. Иначе так бы не оплошали.

– Господин сыщик, вы глупец, – сказала Филомена Платоновна. – Я не могу сдвинуться с места. Как же добралась до Марфуши, Тоньки или Ореста? Как я могла убить Аглаю? Нил, теперь ты понимаешь, что он водит тебя за нос?

Бородин пребывал в глубокой растерянности:

– Действительно, как?

– Что может держать сына крепче, чем забота: несчастная мать, не способная передвигаться без помощи, – ответил Родион. – Ее надо опекать, возить по комнатам, быть рядом. И не расстраивать, ведь у нее больные ноги. Стимуляция любви оказалась великолепной маскировкой для убийства: можно подумать на кого угодно, только не на госпожу Бородину. Наверняка ноги отнялись при появлении очередной невесты. Великолепная идея: тихо пройти ночью, задушить подушкой, насыпать в рот мышьяк, кинуть фальшивую записку и вернуться обратно. Даже Аглая не слышала. Но и здесь не учли мелких деталей. Например, варенья.

– Какое варенье? Что за глупость? – возмутилась дама.

– Варенье, которое было пролито у двери Тоньки. Пробираясь ночью к спальне кухарки, забыли о луже и задели ее подолом – край был испачкан. Мне пришлось изображать неловкое падение, чтобы проверить, у кого остался след. Нашелся только на вашем платье. Труднее всего было согласиться с логикой, которая сразу указывала на вас. Я думал, замешан Нил, потом – Нил и Аглая. Потом одна Аглая. Но варенье – куда его денешь? Особенно в сочетании с дубовой сферой и жуткой халтурой в инсценировке несчастных случаев. Хотя к смерти Ореста вы кое-чему научились: удар пришелся в нужный висок, не то что с Марфушей. Итог один: вы можете ходить ничуть не хуже нас. Чем и пользовались. Аглая Николаевна наверняка это знала…

– Как вы смеете?

– А что, маменька, – Нил вскочил, – сейчас проверим.

Подбежав к бильярдному столу, схватил кий и наставил на веко:

– Эдип, говорите? Ну так спасай своего слепого царька, матушка!

Все случилось слишком неожиданно. Родион замешкался и опоздал. Деревянный ствол пронзил глазницу. Бородин заорал, но дернул рычагом. На зеленое сукно прыгнуло что-то белесое с красными прожилками. Шарик перевернулся к лузе и встал на самом краю – отличный мертвый шар, упадет – только тронь.

От боли Нил потерял сознание и медленно сползал на руках. Ванзарову не хватало сил удерживать. Из черной глазницы хлестала кровь.

– Да помогите же!

С деревянного трона Филомена Платоновна восстала медленно и величественно.

– Оставьте его, – голос не дрогнул. – Теперь он мой, только мой. Мой маленький, обожаемый сынок… Мама с тобой, она тебя никому не отдаст… И никто нам больше не нужен… Правда, Нилушка?.. Что бы ни совершил он – это моя кровь. И моя вина… Как и все прочее… Уходите, оставьте нас…

10

Наклейка покрылась густым слоем мела. Словно не замечая, Ирма терла и терла.

– Для чего понадобилось так мучить своего сына? Что за ужасная страна! Недаром у вас родились монстры Достоевского.

– Страна обычная, как все, – ответил Ванзаров. – И страсти везде одинаковы.

– Заставить страдать свое дитя! Разве это страсть?

– Филомена Платоновна слишком любила сына. Нет ничего страшнее безотчетной материнской любви, уж поверьте мне. Такая любовь на все способна, ни перед чем не остановится, она – самый страшный рок. Рок и проклятье. В семействе Бородиных любовь сварила густое варенье, в котором захлебнулись все. Но разве бедняжка Афина Москвина не страдала и не бежала от того же? А мы так удачно возвратили ее отцу.

– Что же теперь будет делать звезда бильярда?

– Нил сам себя наказал. Не тем, что глаз вырвал, а жизнью с матерью в одном доме. Куда же ему деваться от такой любви.

– Будем считать, вы победили. – Барышня фон Рейн дружелюбно улыбнулась, чего с пиратской повязкой делать не рекомендуется. – Задавайте свой вопрос.

Ванзаров молодецки расправил ус:

– Без вашего неоценимого участия у меня ничего бы не вышло. В раскрытии этого дела ваша помощь бесценна. Мне остались лишь мелкие детали.

Ирма нервно теребила рукав кофточки. Надо же: берлинский сыщик, а застенчивая.

– А про глаз ваш и так знаю…

Фрейлейн немедленно оскорбилась. Ну, конечно, не очень любят дамы, когда угадывают их тайны.

– Ну, смотрите! Если ошибетесь – мне фора в два шара.

– Как прикажете… Злодейскую пулю или нож отметаем сразу. – Родион изобразил глубокую задумчивость. – Остается бильярд. Да, точно: вам неудачно попали в глаз шаром. Или кием.

– Как узнали? Отправили запрос в берлинский комиссариат?

– Вот еще! У вас на левом указательном пальце мозоль, как от кия. Значит… Следовательно… – Юный чиновник полиции не выдержал и засмеялся: – Все, сдаюсь, просто угадал. Вы меня переоцениваете.

– А вы меня недооцениваете, – сказала Ирма и подняла повязку. – В нашей службе полезно становиться невидимым. Что проще: снял маску, изменил прическу – и пожалуйста, невидимка. Никто не узнает.

– Это верно: никогда не знаешь, что скрывает персона. Пока не сорвешь маску. Спасибо за урок, госпожа фон Рейн.

Целый и невредимый глаз смотрел дерзко и ехидно. И не такой уж водянистый, довольно милый глазик. И сама барышня стала куда симпатичней. По спине чиновника полиции даже пробежал легкий озноб. Но воли ему не дали. А вот фору дать пришлось.

Сыграли пять партий. В трех Родион незаметно поддался, все же дама, но оставил за собой контровую. А затем предложил поехать в гости к его матушке, где ждет отменное варенье. Госпожа фон Рейн с радостью согласилась. Только Ванзаров просил вернуть пиратскую нашлепку, объяснив, что так куда оригинальней, а матушка его страсть как обожает оригинальных персон. Представив, какой фурор произведет берлинская коллега, Родион мстительно облизнулся.

Простим ему маленькую шалость. После схватки с роком полагалось немножко пошалить для успокоения души и стального сердца. Что может быть лучше, чем заявиться с дамой страшнее не придумаешь. Обещал же матушке привести ту, на которой захочет жениться? Вот пусть и обрадуется. Потом.

Правильно говорит про него Лебедев: жулик. И коварный тип.

Да, что-то совсем заболтались. Пора и нам за варенье.