Мертвый штиль: Женщина из захолустья. Дядюшка Сагамор и его девочки. Мертвый штиль

DEAD CALM

Глава 1

Закончив дела на палубе, Ингрэм спустился вниз и лег спать. Проснулся он на рассвете, то есть менее чем через четыре часа. Открыв глаза, он повернул голову и в полумраке каюты увидел спавшую на противоположной койке жену. На Рей была надета короткая хлопчатобумажная пижама без рукавов. Обхватив обеими руками подушку и разметав по ней свои рыжевато-русые волосы, она лежала на животе, повернувшись лицом к мужу. Даже во сне ее ноги были слегка расставлены и согнуты в коленях, как на палубе во время качки. За все это время она ни разу не выразила мужу своего недовольства, если не считать резкого словца, отпущенного ею в тот момент, когда чуть было не обожглась у плиты. А ведь от долгого пребывания в море, подумал Ингрэм, некоторые становятся очень раздражительными. Бесконечное скольжение по воде, частая качка, шум работающего двигателя, а также постоянное перекатывание предметов в ящиках и шкафчиках быстро выводит их из себя. Однако все эти неудобства Рей воспринимала вполне спокойно. Как сказала она, они проводили медовый месяц, никуда не спешили, и их уединенность от остального мира измерялась в миллионах квадратных миль.

Самого Ингрэма все шумы на яхте нисколько не беспокоили, и тем не менее каждый отдельный звук этой привычной для него какофонии скрипов, толчков и шорохов улавливался им, профильтровывался в его сознании, критически оценивался, и по любому отклонению в них от привычной нормы он мог судить о неполадках на судне. В этот ранний час на палубе все было тихо, ничто на ней не стучало и не хлопало — все было надежно закреплено и зафиксировано. Из камбуза доносилось дребезжание стоявшего на плитке чайника, на полке, висевшей над мойкой, тихо позвякивала посуда, а в ящике стола перекатывался карандаш. Яхта при покачивании на воде слегка поскрипывала, но это было вполне нормально. Если судно жесткое, то оно разрушилось бы при любом состоянии моря, как врезавшийся в стену автомобиль.

Часы пробили четыре раза. Ингрэм сладко потянулся. «В шесть утра уже станет совсем жарко, — подумал он, — а на море по-прежнему мертвый штиль. Слава Богу, что нам еще вчера удалось покинуть этот «цитрусовый рай». Дувший в течение шести часов легкий бриз должен был отнести их яхту по крайней мере еще миль на двадцать пять.

Он слез с койки и, осторожно ступая, чтобы не разбудить Рей, прошел на камбуз и поставил воду для кофе. Затем он снял пижаму, взял полотенце и, поднявшись по лесенке, вошел в рубку. Вся палуба была в утренней росе. Ее крупные капли покрывали латунную крышку нактоуза, а подушки, которые он вчера вечером перевернул, были мокрыми, словно на них лил дождь. Облако, появившееся в восточной части горизонта, окрасилось в ярко-оранжевый цвет. Стало совсем светло. Как и накануне вечером, ни малейшего ветерка. Поверхность воды в Тихом океане оставалась по-прежнему гладкой, словно зеркало, и только откуда-то издалека, со стороны Южного Гемпшира, бежала одинокая волна.

Стоя голым в рубке, Ингрэм в силу привычки бросил взгляд на нактоуз компаса. Их слегка покачивавшаяся на воде яхта в настоящий момент держала курс 290 и была почти на траверзе набегавшей волны. Он повернул голову и посмотрел вперед. Все вокруг было спокойно. Наступило утро, и оно, с ветром или без ветра, казалось ему идеальным. Как все-таки прекрасна жизнь, подумал Ингрэм. Он находился там, где хотел, в море, на приличной яхте вместе со своей Рей. Девятнадцать дней назад они покинули Панамский канал и, не придерживаясь никакого графика, взяли курс на Таити и острова, лежавшие к югу от него. Их плавание проходило вдали от мирской суеты. «Совсем забыл, вода в чайнике с минуту на минуту должна закипеть», — подумал Ингрэм. Спустившись в люк, он отключил топовый фонарь, затем вернулся на палубу и опустил за борт находившуюся под шлюпкой лесенку. Переступив через леер, он нырнул в воду. Всплыв на поверхность, Ингрэм энергично заработал руками и ногами. Обогнув судно, он отплыл от борта футов на пятьдесят, перевернулся на спину и влюбленными глазами уставился на яхту.

Дубовый каркас его двухмачтового «Сарацина», общая длина которого составляла сорок футов, а по ватерлинии — тридцать два фута, был обшит досками из красного дерева. Построили его менее десяти лет назад на верфи в Новой Англии. Яхта не была ни скоростной, ни крупногабаритной и не отличалась изысканностью линий, как некоторые, но палуба ее всегда оставалась достаточно сухой, а благодаря тому, что имела короткий свес кормы и глубокое погружение нижней части форштевня, не была подвержена сильному удару волн. Да, она специально предназначена для плавания по глубоководью, глядя на «Сарацин», подумал Ингрэм. Судно развивало довольно приличную скорость, и на нем можно было выбраться из любой, даже очень сложной, ситуации на море.

Он подплыл к яхте, поднялся на борт и убрал лестницу. Зайдя в рубку, Ингрэм энергично растерся полотенцем, а затем повязал его на бедрах. Он был крупным мужчиной, уже немолодым, сорока четырех лет, с мелкими чертами лица и серыми глазами. Его черные волосы, густо посеребренные на висках, пять дней назад скверно подстригла жена. Лицо, мускулистые плечи и спину покрывал ровный тропический загар. По его левому бедру до ахиллесова сухожилия тянулась светлая, лишенная волосяного покрова полоска. То был шрам, оставшийся ему в память о взрыве и пожаре, возникшем на судоверфи в Пуэрто-Рико, где он некоторое время работал. С тех пор хромота прошла, а вот шрам так и остался.

Решив одеться и приготовить кофе, Ингрэм поставил ногу на лестницу и перед тем, как спуститься вниз, посмотрел на линию горизонта. Ни одного облачка, которое могло послужить предвестником хоть небольшого ветерка, он так и не увидел. Здесь же, в поясе экватора, мертвый штиль на море мог быстро смениться настоящим штормом. Неожиданно Ингрэм остановил глаза и вернул свой взгляд на ту часть линии горизонта, которая виднелась над правым бортом судна. Он, кажется, что-то заметил. Да, действительно, там, у самой линии горизонта, виднелось крохотное пятнышко, которое, исчезнув, вскоре появилось вновь. Не сводя с него глаз, Ингрэм спустился в люк, снял с крючка большой, с пятидесятикратным увеличением, бинокль и посмотрел в него. Пятнышком на краю горизонта оказалось судно.

На таком расстоянии даже с помощью бинокля ему удалось определить лишь то, что оно двухмачтовое и с убранными парусами. Посмотрев на нактоуз, он установил, что оно лежит на курсе около 310 градусов. Ингрэм вновь посмотрел в бинокль, но так и не смог определить, есть ли кто-либо на его палубе или нет. Кроме того, яхта появлялась на линии горизонта, только когда ее поднимала набегавшая волна. Рей захотела бы на нее взглянуть, подумал Ингрэм, поскольку эта яхта оказалась первым плавучим средством, которое встретилось им с того момента, как они почти три недели назад покинули Панаму. Ну да ладно, она посмотрит на нее после завтрака. При таком штиле эта яхта все равно никуда не денется.

Он спустился вниз, надел шорты цвета хаки и тапочки. Вода в чайнике уже кипела. Отмерив молотого кофе, Ингрэм залил его крутым кипятком. Пока тот просачивался через бумажный фильтр, он, постучав ногтем по стеклу барометра, проверил его показания. При постукивании стрелка прибора, застывшая на 29,91, даже не шелохнулась. Эта цифра, время измерения давления и запись: «Штиль, ясно, ветер умеренный, слабая рябь»…

Рей перевернулась на спину, села и сладко зевнула. Закинув назад густую копну волос, она улыбнулась и произнесла:

— Привет, шкипер.

Ингрэм присел на краешек койки и поцеловал жену:

— Привет, красавица.

— После сна все красавицы, — шутливо отмахнувшись от него рукой, возразила Рей. — Спросонья у всех помятый вид и такой затуманенный взгляд, которого не смогут придать ни в одном косметическом кабинете. Хм… Я только что видела такой прекрасный сон.

— И что же тебе снилось? — спросил Ингрэм.

— Пресная вода. Огромная, размером с Род-Айленд, ванна с пресной водой, в которой растворили двести фунтов ароматизирующей соли…

— Тебе так этого не хватает?

Рей пощупала руками его еще влажные волосы.

— Глупости все это, — сказала она. — Да кому захочется быть чистой вдовой, если есть возможность стать женой грязного моряка?

— Слушай, супруга, выбирай слова. Я только что искупался в Тихом океане.

— Хорошо. Тогда с семи утра я перехожу на изысканный английский. В таком случае я грязная жена чистого матроса.

— Так-то оно вернее, мисс Макгрязнуля. А как на счет чашечки кофе?

— С удовольствием, — ответила Рей.

Она свесила с койки свои красивые длинные ноги, поднялась и исчезла в передней части яхты. Через несколько минут Рей вернулась умытая и причесанная, села на койку и перекинула ногу на ногу. Ингрэм протянул жене кружку с кофе и затянулся сигаретой.

— Мы здесь не одни, — сообщил он.

— Хочешь сказать, что еще кто-то пользуется нашим океаном?

Ингрэм кивнул.

— Я только что ее видел, — ответил он.

— Кого? Где?

— В трех-четырех милях от нас к северо-востоку. Очень похоже на яхту. Ял или кеч.

— Как ты полагаешь, куда они направляются?

— Пока никуда, — улыбнувшись, ответил Ингрэм. — Они, как и мы, стоят на месте.

— Вот если бы мы могли вместе с ними разом свистнуть ветра…

— Но и в штиль мы все-таки движемся. Этой ночью нас отнесло еще миль на двадцать — тридцать. Так что и при полном безветрии мы через несколько дней должны подойти к Трейдам.

— Да мне, собственно говоря, все равно. Ты не подумай, что я жалуюсь. У тех, кто на заштиленной яхте, есть свои преимущества.

— Интересно, какие же? Я вижу только одно.

— Так оно одно и есть: никому не нужно стоять за ее штурвалом.

— А мне казалось, что ты любишь порулить.

— Да, люблю, — лукаво улыбаясь, ответила Рей. — И все, больше на этот счет никаких комментариев.

— О, да ты суровая женщина. Слушай, я хочу после завтрака на несколько минут включить двигатель. Пусть просохнет. Так что, если хочешь, мы сможем подплыть к той яхте и поприветствовать своих соседей. Может быть, тебе захочется с ними поболтать или занять чашку сахара.

— Да, конечно. Но до этого мне бы хотелось немного поплавать. Как ты думаешь, никто меня с той яхты не увидит?

— Ну, если только у них на борту телескоп с Маунт-Паломар. Да, но ты можешь надеть купальник.

Рей фыркнула.

— Плавать в купальнике? — переспросила она. — Да это уже излишество.

После того как они позавтракали и помыли посуду, Ингрэм вернулся в рубку. Взошедшее над горизонтом солнце золотило гладь океана. К этому времени их «Сарацин» развернуло, но Ингрэм с помощью компаса определил его направление и с помощью бинокля без труда установил местонахождение соседней яхты. Теперь она находилась справа по борту от «Сарацина».

— Где она? — спросила подошедшая к Ингрэму жена.

На Рей был махровый халат, в руке она держала полотенце. Он протянул ей бинокль и указал, куда ей нужно смотреть.

— Ага… — водя биноклем, произнесла Рей. — Вот она. Она такая маленькая или только кажется такой?

— Кажется. Это из-за большого расстояния между нами.

— Да, уж очень она от нас далеко, — улыбнувшись, заметила Рей. — Я даже не вижу, есть ли кто на ней.

Вернув бинокль мужу, она спустила за борт лестницу и сбросила с себя халат. Перешагнув через бортовой леер, женщина немного постояла, а затем нырнула в воду. Появившись на поверхности, тряхнула головой, чтобы убрать прилипшие к лицу волосы. Пока жена плавала, Ингрэм ходил вдоль борта и проверял, нет ли поблизости акул. Каждый раз, когда она оказывалась в воде, его охватывало чувство беспокойства. Это только в фильмах показывают, что акулы всегда плавают, демонстрируя над водой спинной плавник.

— Далеко от лестницы не отплывай, — предупредил он жену.

— Хорошо, не буду, — пообещала Рей.

Проплыв несколько раз вдоль борта яхты, она схватилась руками за поручни лестницы и нащупала ногой ступеньку.

— Подожди, — остановил ее Ингрэм.

Он быстро спустился вниз, взял соусник и, налив в него пресной воды, вернулся на палубу. Рей, ничего не понимая, с удивлением смотрела за его действиями. Подойдя к борту, Ингрэм опустился на одно колено и, чтобы смыть с волос морскую соль, тонкой струйкой вылил на голову жены воду из соусника. Звонко смеясь, она поднялась по лестнице, обняла его и поцеловала.

— Это потому, что я тебя люблю, — сказал Ингрэм, такой же мокрый, как и вышедшая из воды жена.

Рей вновь поцеловала его и, уткнувшись лицом ему в шею, снова рассмеялась:

— Я вспомнила о той женщине, для которой был выстроен Тадж-Махал.

— Почему?

— Могу поклясться, что ее муж никогда не выливал ей на голову целую кварту пресной воды.

— Да, но он, наверное, осыпал ее голову изумрудами.

— Вот паршивец, — оттолкнув его, сказала Рей. — Пойду-ка я лучше оденусь. А то вдруг там у них на яхте все-таки есть сильный бинокль.

Ингрэм ушел в рубку, а она обтерлась полотенцем, обмотала им голову и спустилась вниз. Пульт управления двигателем яхты размещался в рубке. Включив зажигание, Ингрэм повернул рукоятку стартера. Двигатель завелся с третьего или с четвертого захода. Сначала он кашлянул, а затем ритмично затарахтел. Продержав его несколько минут на холостом ходу для разогрева, Ингрэм нажал на рычаг и взял в руки штурвал. Сделав разворот, он направил «Сарацин» в сторону видневшегося на горизонте судна. Теплый ветерок приятно холодил ему лицо. Теперь, когда яхта была на ходу, ее уже не покачивало, как раньше. Ингрэм поднес к глазам бинокль. Отыскав судно, он повернул «Сарацин» на несколько градусов вправо и сверился с курсом. 3,15 было в самый раз.

— Дорогая, — окликнул он супругу, — будешь подниматься, захвати для меня сигарету.

— Слушаюсь, шкипер. Только не гони яхту. Если они нас пригласят, то я должна быть одета и при макияже.

— У тебя для этого будет время. Мы подплывем к ним через полчаса, не раньше.

Она вышла на палубу через пять минут, одетая в «бермуды» и белую блузку. Ее все еще влажные после купания волосы были зачесаны назад и перетянуты ленточкой, на губах — помада. Рей прикурила сигарету, передала ее мужу и, подавшись корпусом вперед, стала вглядываться в увеличивающуюся на глазах яхту. При движении судна ее раскачивало, но она, упираясь босыми ногами в дощатый настил, легко сохраняла равновесие.

— И все равно нельзя сказать, есть ли кто на палубе или нет, — заметила Рей.

— Она от нас все еще далеко, — ответил Ингрэм. — Возможно, что там все еще спят.

— А это что? — не отрывая глаз от бинокля, удивленно произнесла Рей. — Мне кажется, что между нами и той яхтой что-то находится.

— Что это?

— Не знаю. Я видела на воде какое-то пятнышко. Сейчас оно исчезло… Нет, подожди, оно снова появилось.

— Может, это черепаха?

— Да нет. Оно больше, чем черепаха. Хочешь — посмотри сам.

Ингрэм вошел в рубку, а Рей, взяв в руки штурвал, повела яхту.

— А на воде почти мертвый штиль, — заметила она. — Этот предмет на воде я видела дважды, и мне показалось, что он на одной линии с той яхтой и нами.

Ингрэм поставил колено на сиденье, взял у Рей бинокль и, чтобы мачты «Сарацина» не мешали обзору, наклонился вправо. Поймав в окулярах бинокля судно, он принялся разглядывать его. «Да, это двухмачтовая яхта, — подумал он, — и немного больше нашего «Сарацина». Никого на ее палубе увидеть ему так и не удалось. Судно, слегка покачиваясь, стояло почти на траверзе к набегавшей волне. Опустив немного бинокль, Ингрэм стал искать на воде предмет, который заметила жена.

— Ну что, видишь? — спросила Рей.

— Пока нет.

Наконец он заметил его. На таком большом расстоянии этот предмет выглядел всего лишь маленьким пятнышком. Каждый раз, когда на него набегала волна, оно ненадолго появлялось, а затем исчезало.

— Все, я его увидел, — сказал Ингрэм. — А вот что это — никак не разберу… Нет, подожди… Это шлюпка.

— Пустая?

— Нет. В ней кто-то есть.

— Странное место для катания на шлюпке.

Ингрэм, разглядывая в бинокль лодку, нахмурился.

— Похоже, что она движется нам навстречу. Должно быть, нас увидели, — сказал он.

— Странно, почему они решили воспользоваться лодкой, — глядя мужу в затылок, заметила Рей. — Они что, не могли подплыть к нам на своей яхте?

— Не знаю, — ответил Ингрэм. — Может быть, она в неисправности?

Через несколько минут расстояние между «Сарацином» и шлюпкой сократилось настолько, что ее можно было видеть и невооруженным глазом. Сидевший в ней мужчина изо всех сил налегал на весла. Периодически оборачиваясь, гребец проверял, не сбился ли он с курса. Ингрэм никак не мог понять, почему он, заметив, что «Сарацин» идет ему навстречу, не остановился и не стал ждать подхода яхты, а продолжает усиленно грести. Судя по всему, он, не сбавляя скорости, проплыл уже более мили. Сидевшим в лодке оказался молодой мужчина в желтом спасательном жилете, но без головного убора.

Когда расстояние между ними достигло ста ярдов, Ингрэм отключил двигатель. В наступившей тишине стало слышно, как поскрипывали уключины приближавшейся к ним шлюпки. «Сарацин», замедляя ход, наконец остановился. Мужчина в лодке повернул голову и молча посмотрел на яхту. Шлюпка грозила на полном ходу врезаться носом в «Сарацин». Выскочивший из рубки Ингрэм подбежал к борту, перегнулся через перила и, ухватившись руками за нос шлюпки, попытался ее развернуть. Однако избежать удара ему так и не удалось — шлюпка боком ткнулась в яхту. Мужчина, сидевший в ней, отпустил весла. Одно из них стало скользить по борту «Сарацина», но Ингрэм, ловко подхватив весло, забросил его в шлюпку и спокойным голосом произнес:

— Все хорошо. Спешить уже не надо.

Мужчина пристально посмотрел на него, губы его дрогнули, но ни единого звука из себя он так и не выдавил. Ингрэм обошел пиллерс леера и подал мужчине руку. Тот, схватившись одной рукой за локоть Ингрэма, а другой — за пиллерс, прыгнул на палубу, едва не перевернув шлюпку. Сбив с ног Ингрэма, который плюхнулся задом на комингс, мужчина вцепился в опоясывавший рубку поручень. Взгляд Ингрэма упал на его руку. Внимание его привлекла не столько распухшая на ней глубокая царапина, сколько побелевшие от усилия пальцы, которыми незнакомец держался за поручень.

«Изголодался? — подумал Ингрэм. — Да нет, обессиленный от голода человек так бы резво не прыгнул. Скорее всего, его мучает жажда».

— Принеси воды, — попросил он жену. — Только не очень много.

Но Рей, упредив его просьбу, уже спускалась в каюту. Держась одной рукой за леер, а другой — за поручень рубки, мужчина медленно двинулся в носовую часть палубы. Ингрэм, готовый в любую секунду поддержать его, последовал за ним. Тот вошел в кокпит, плюхнулся на сиденье. Подрагивая плечами, он обвел взглядом море и, уронив на грудь голову, прикрыл лицо руками.

Поднявшаяся на палубу Рей принесла алюминиевую кружку, наполовину наполненную водой. Ингрэм взял ее и тронул мужчину за плечо.

— Выпейте воды, — сказал он. — Только маленькими глотками, а через несколько минут вам дадут еще.

Тот поднял голову и рассеянно посмотрел на Ингрэма, затем на Рей. В его глазах появилось удивление, словно он впервые увидел их. Как ни странно, но мужчина не производил впечатление человека, долгое время страдавшего от жажды: губы его не потрескались и оставались по-прежнему розовыми, язык не распух. Несмотря на золотистую бороду, он выглядел очень молодо. Его красивое, покрытое загаром узкое лицо не выглядело изможденным, хотя покрасневшие серые глаза явно свидетельствовали о том, что он долгое время не спал. Помимо спасательного жилета на нем были белые тапочки и защитного цвета шорты. Судя по всему, крепкого сложения мужчина оказался не только очень молод, на вид ему можно было дать чуть больше двадцати лет, но и находился в отличном физическом состоянии.

— О, спасибо. Огромное вам спасибо, — индифферентным голосом произнес он, взял кружку и, отпив из нее воды, поставил рядом с собой на сиденье.

Ингрэм, к своему великому удивлению, заметил, что в кружке осталась вода. Мужчина провел рукой по лицу и смущенно улыбнулся.

— Боже, как я рад вас видеть, — сказал он, а затем, словно мальчик, неожиданно вспомнивший о хороших манерах, быстро добавил: — Меня зовут Хью Уоринер.

— Джон Ингрэм, — представился Ингрэм, протягивая ему руку. — А это моя жена, Рей.

Уоринер попытался подняться, но Рей протестующе замотала головой и улыбнулась.

— Нет-нет, — сказала она, — сидите. Вам нужен отдых.

— Что с вами произошло? — спросил его Ингрэм.

Уоринер устало махнул рукой в сторону покачивавшейся на волнах яхты.

— Она тонет, — ответил он. — Ее уже несколько дней заливает водой, и я не думал, что она продержится на плаву до утра.

— А что с ней случилось?

— Не знаю, — ответил молодой человек. — Такое впечатление, что она везде протекает. Целую неделю я откачивал из нее насосом воду, но безрезультатно. Последние два дня я вообще от него не отходил. А этой ночью заливать ее стало еще сильнее.

Ингрэм молча кивнул. Судя по всему, судно осело, и щелей, через которые стала прибывать вода, прибавилось.

— Я уже думал, что мне приходит конец, — продолжил Уоринер, — но тут на горизонте появились вы. Затем я испугался, что поднимется ветер и вы, не заметив меня, пройдете мимо. Я дважды стрелял из ракетницы, но все без толку. Потом я понял, что вы из-за яркого солнца не смогли увидеть моих сигналов.

— Вероятно, в тот момент мы завтракали в каюте, — предположил Ингрэм. — А двигатель на вашей яхте сейчас под водой?

— Да. Но он уже давно не работает. Я пытался связаться с вами по радио, но так как вы меня не видели, то и радиоприемник свой не включали. Таким образом, мне ничего не оставалось, как добраться к вам на шлюпке. В любой момент мог подуть ветер, и вы тогда, подняв паруса, уплыли бы, — сказал Уоринер и, вздохнув, вновь провел по лицу рукой. — Как я счастлив, что вы меня все же заметили.

— Да, увидели мы вас чисто случайно, — улыбнувшись, произнес Ингрэм и снова завел двигатель. — Надо как можно скорее подплыть к вашей яхте. Сколько еще людей осталось на ее борту?

— Там уже никого нет, — ответил молодой мужчина. — Я был на яхте один.

— Один? — удивленно переспросил Ингрэм и невольно посмотрел на видневшееся вдали судно.

Даже на таком расстоянии было видно, что оно больше их «Сарацина».

— И вы в одиночку пытались пересечь Тихий океан? — спросил он.

— Нет. Когда мы отплыли из Санта-Барбары, нас на яхте было четверо… — дрогнувшим голосом произнес Уоринер и, уставившись на свои руки, тихо добавил: — Моя жена и еще одна супружеская пара умерли десять дней назад.

Глава 2

— О, какой ужас! — воскликнула Рей и чуть было не произнесла «Бедный мальчик!», но вовремя сдержалась.

Как-никак, Уоринер был ростом под метр девяносто и всего лет на шесть или восемь моложе ее. Но, глядя на красивого моложавого человека, стойко державшегося после перенесенного им горя, Рей испытывала к нему нечто вроде материнского чувства и естественное желание пожалеть и хоть как-то успокоить его.

— Как же это произошло? — спросила она и тут же добавила: — Подождите, об этом можно поговорить и позже. Хотите чего-нибудь поесть? Или, может быть, принести еще воды?

— Нет, большое спасибо, миссис Ингрэм. Я ничего не хочу, — ответил Уоринер. — Но вот если угостите сигаретой, то я не откажусь.

— Да-да, конечно.

Рей достала из кармана шорт пачку сигарет и зажигалку и протянула их Уоринеру.

— Почему вы не снимаете спасательный жилет? — спросила она. — Здесь и без него так жарко.

— О да… конечно же, — оглядывая себя, рассеянно произнес молодой человек и начал расстегивать жилет. — Я совсем про него забыл.

Сняв спасательный жилет, он положил его рядом с собой на сиденье.

Ингрэм прикурил потухшую сигару и выбросил спичку за борт.

— Так что с вами произошло? — спросил он.

— Какое-то пищевое отравление, — сказал Уоринер, хмуро поглядывая на дымок сигареты, про которую совсем забыл. — Все они умерли в один день. Один за другим в течение четырех часов. Это было ужасно… — Он удрученно покачал головой и продолжил свой рассказ тем же ровным, бесстрастным голосом: — Нет, с этим ничто не сравнится. Один в открытом океане с тремя больными, которым предстояло умереть. У всех были одни и те же симптомы. А я, зная, что вслед за первым умрут и остальные, даже не смог им помочь. Жена моя оказалась последней. Умерла она на закате дня. Самое страшное, что я был абсолютно здоров. Я смотрел на умирающих как сквозь стеклянную стену, через которую невозможно было пробиться.

Рей подошла к Уоринеру и положила руку ему на плечо.

— Я очень сожалею, — сказала она. — Не надо больше об этом говорить. Вам нужно отдохнуть. Может быть, поспите?

— Спасибо, — поблагодарил ее Уоринер, — но со мной все в порядке. Первые два дня после их смерти я места себе не находил, но потом взял себя в руки. Только тогда я заметил, что яхта протекает. Я стал откачивать воду насосом, но с каждым днем на ее откачку мне требовалось все больше и больше времени. Вскоре воды набралось столько, что единственным моим желанием стало удержать яхту на плаву. Если бы не оно, я бы, наверное, сошел с ума.

— А вы знаете, чем они отравились? — спросил его Ингрэм.

Уоринер в ответ кивнул.

— Единственно, чем они могли отравиться, — это консервированным лососем, — сказал он. — Рыба, судя по всему, оказалась испорченной. Сам я ее не ел — не люблю лосось.

— А что, банка была давно открыта?

— Нет. Всего за несколько минут до еды. Но это были не промышленные консервы. Лосось законсервировали Расс и Эстель. Это та самая супружеская пара, которая путешествовала вместе с нами. Дело в том, что Расс каждый год на неделю уезжал на реку Колумбия. Там он покупал у чинуков копченую рыбу, а свежую, им выловленную, Эстель консервировала. Расс всегда утверждал, что лосось, законсервированный ею, намного вкуснее того, что продается в магазинах. Когда мы отправились в Папеэте, они взяли с собой четыре или пять таких банок прошлогодней консервации. Десять дней назад, если мне не изменяет память, а я за последние дни совсем потерял счет времени, пришел черед Эстель готовить обед, Все изнывали от жары, и никто из нас особенно есть не хотел. Эстель случайно вспомнила про консервы с лососем и решила приготовить из него салат. Она смешала его с нарезанным луком, маринованными огурцами и добавила майонез. К ее лососевому салату я даже не притронулся, поскольку всегда считал, что лосось — еда для кошек. Поэтому я перекусил только сандвичами.

— И никто не почувствовал, что рыба испорченная? — сам не зная почему, спросил Ингрэм, который хорошо понимал, что трагедия, разыгравшаяся десять дней назад, уже свершившийся факт. — Возможно, банка была вздутой?

— Если и так, то Эстель этого не заметила. Честно говоря, перед тем, как готовить салат, она пропустила три рюмки рома. И мы, кстати, тоже. Если лосось и испортился, то запах его наверняка перебивал репчатый лук. Обедать мы сели около семи часов вечера. На следующее утро, после шести, Расс вышел на палубу, я как раз в то время стоял у штурвала, и сказал, что Эстель тошнит и у нее расстройство желудка. Он спросил, не знаю ли я, где лежат таблетки, которыми запасаются все туристы. Я передал ему штурвал и пошел искать лекарство. Я думал, что таблетки могут лежать в медицинском ящичке, который находился в центральной части яхты. Проходя мимо каюты друзей, я слышал, как рвало Эстель. Когда она выглянула в коридор, вид у нее был ужасный: лицо белое и в поту. Увидев, что это не Расс, Эстель замахала на меня руками, чтобы я отвернулся, и быстро скрылась в каюте. Я нашел таблетки, взял стакан с водой и, подойдя к их двери, позвал Эстель. Она сказала, что я могу войти. Я дал ей одну таблетку. Эстель проглотила ее, но все равно прозой должала тереть рукой лицо и трясти головой. «Боже, это от рома, — сказала Эстель. — Должно быть, у меня на него замедленная реакция». Голос ее звучал как-то смешно. Такое впечатление, что в горле у нее что-то застряло.

Я спросил, действительно ли это у нее от рома, а она ответила: «Не знаю. Ты у меня расплываешься в глазах, и я никак не могу сфокусировать на тебе зрение». Затем она вытянула перед собой руку и, посмотрев на нее, произнесла: «О Боже! Это же рука Пикассо. На ней семь пальцев…»

— Что? — прервал Уоринера Ингрэм и нахмурился. — Подождите… Когда двоится в глазах, то это… Я где-то об этом читал то ли слышал…

— То это при ботулизме, — подсказала ему Рей.

— Да, верно, — подтвердил Уоринер. — Так вы думаете, что они отравились не лососем?

— Нет, скорее всего, лососем, — ответила Рей. — Ботулизм — это один из самых опасных видов пищевого отравления. Дело в том, что при нем яд поражает нервную систему. Я где-то читала о ботулизме статью. Вот только других симптомов его я не помню. Но там точно говорилось, что у отравившегося двоится в глазах, ему трудно говорить и глотать.

— А вы знаете, какое при этом лечение? — спросил Уоринер. — У нас с собой было много хороших лекарств, и я перепробовал все, что только пришло мне в голову. Но ничто им не помогло. Вот если бы я знал, чем их спасти…

Рей покачала головой.

— Не думайте об этом, — сказала она. — При ботулизме мог бы помочь разве что особый антитоксин, но его в аптечках первой медицинской помощи ни у кого нет. Так что, будь вы даже врачом, вы бы все равно ничего не сделали.

— О нет, я бы сделал все, чтобы хоть немного облегчить их страдания, — возразил молодой человек. — Эстель, как я уже говорил, выглядела ужасно, но в тот момент я еще не осознавал, насколько она серьезно больна. Думаю, что и она этого не понимала. Неожиданно яхту нашу несколько раз сильно качнуло, и я услышал, как захлопали паруса. Решив, что после двух дней мертвого штиля наконец-то подул ветер, я поднялся на палубу. Расса за штурвалом не было — он стоял, перегнувшись через перила, и блевал за борт. Увидев меня, он сказал, что тоже отравился. Даже тогда я еще не знал, что это так серьезно. Думал, что это простое несварение, обычная проблема туристов. Я сказал ему, где лежат таблетки, посоветовал лечь в постель и, если он почувствует себя лучше, сменить меня часов в восемь. Расс покинул палубу. Дул устойчивый западный ветер, и мы плыли со скоростью не менее четырех узлов в час. Наше отклонение от заданного курса постепенно уменьшалось, и мне совсем не хотелось передавать штурвал Рассу. Поэтому, когда он в восемь часов меня не сменил, я даже обрадовался. Где-то в половине девятого на лестнице послышались шаги, и я подумал, что это кто-то из заболевших решил подышать свежим воздухом. Однако это была Лилиан, моя жена. Она принесла две чашки кофе, одну — для меня, другую — для себя. Мы пили кофе, когда она вдруг, схватившись за живот, согнулась пополам и побежала в каюту. Отойти от штурвала я не мог: наш «Орфей» настолько капризное судно, что даже на спокойной воде оставить его без управления нельзя. Спустив паруса, я направился вниз, чтобы проверить, как себя чувствуют остальные. Расс и Эстель лежали на койках, и, когда я вошел к ним, они даже не повернули головы. Расс стал жаловаться мне, что плохо видит и ему трудно говорить. У Лилиан таких симптомов пока не было — ее только тошнило и лихорадило. И тут мне стало по-настоящему страшно: я с больными в открытом океане, а медицинской помощи ждать неоткуда. Мы решили, что они отравились лососем, поскольку я был единственным, кто его не ел. Я достал из аптечки медицинский справочник в надежде найти в нем рекомендации на случай отравления. Однако того, что мне было нужно, я в нем не нашел. В справочнике говорилось, что делать при отравлении щелоком, йодом и другой ерундой, как лечить ожоги, приводить потерявших сознание в чувство, накладывать шины.

К десяти часам у Лилиан появились те же самые симптомы болезни. В глазах у нее двоилось, она с трудом говорила и глотала. Ветер на море стих, и в каютах стало жарко, как в печке. Расс и Эстель уже задыхались. Отчаявшись найти нужное лекарство, я попытался вывести их на палубу, но они настолько ослабли, что не могли передвигаться. Оставить же штурвал, чтобы вынести их наверх, я не мог. Зачем-то я распустил паруса. Это было глупо, потому что установилось полное безветрие. Но тогда меня охватила такая паника, что не знал, что делаю. Я давал заболевшим таблетки туриста, аспирин, обезболивающее и уже не помню, что еще. К полудню ни Расс, ни Эстель глотать уже не могли. Оба даже не говорили. Они только лежали на койках и давились от удушья.

Расс умер в начале четвертого. Я и не думал, как это жутко — смотреть на задыхающихся в душной каюте людей и чувствовать свое полное бессилие. Когда Расс перестал дышать, меня обуял страх: его смерть означала, что для Эстель и Лилиан спасения уже нет. Эстель к тому времени лежала без сознания и о смерти мужа, естественно, не знала. Лилиан находилась еще в сознании, но уже задыхалась. Она оставалась в нашей каюте и о кончине Расса тоже не знала.

Не прошло и часа, как умерла и Эстель. Остаток того дня стал для меня полным кошмаром. Помню, как Лилиан спросила меня о самочувствии наших друзей. Я сказал ей, что пойду и выясню. Постояв в каюте, в которой лежали два трупа, я вернулся к жене и сообщил, что Рассу и Эстель стало гораздо лучше. Заверив ее, что и она скоро пойдет на поправку, я выбежал в коридор: боялся, что она увидит мое лицо. Последний раз я молился, когда был еще ребенком, и конечно же забыл, как это делается. Полагая, что с палубы мои молитвы быстрее дойдут до Бога, я выбежал наверх и обратился к Нему с такими словами: «Ты уже и так забрал две жизни. Так оставь хотя бы третью!»

Лилиан умерла в начале седьмого. Когда она перестала дышать, наступила такая пронзительная тишина, что у меня заболели барабанные перепонки. Когда я выбежал на палубу, солнце уже садилось. Небо в западной части горизонта окрасилось в ярко-красный цвет, и вода в океане стала похожа на кровь…

Уоринер уронил голову на грудь и прикрыл ладонями лицо.

На глазах у Рей выступили слезы.

— Я вам сочувствую, — сказал Ингрэм.

«Все это выглядит как-то по театральному, — подумал он и тут же устыдился своей черствости. — Да, случись такое со мной, еще неизвестно, как бы я себя повел».

Ему захотелось к своей тривиальной фразе «я вам сочувствую» добавить еще какие-то теплые слова, но он их так и не нашел. Нет, облегчить душевные страдания ему поможет только время, подумал Ингрэм и завел двигатель.

— Пока яхта окончательно не затонула, заберем с нее все, что можно, — сказал он.

Уоринер помотал головой.

— Ничего ценного на ней уже не осталось, — ответил он. — Там все повреждено водой: радио, секстант, хронометр — все…

— А одежда?

— И она тоже. А потом, я не уверен, что смогу снова ступить на ее борт. Понимаете, что я сейчас чувствую? И это не только из-за того, что на ней умерли моя жена и двое друзей. Все они остались внизу, а я даже не смог их по-человечески похоронить. Представляете, на что они теперь похожи?

Ингрэм в ответ понимающе кивнул. Лицо Уоринера исказила душевная боль.

— Ни гробов, ни музыки, ни цветов… — продолжил он. — Тело своей жены я тащил по лестнице на веревке…

— Остановитесь! — вскричала Рей. — Не растравляйте больше свою душу!

— Я вас прекрасно понимаю, — сказал Ингрэм. — Если вы объясните мне, где находятся ценные вещи, то можете остаться здесь.

— Но я же говорил вам, что ничего ценного на яхте нет!

— Да, но мы должны забрать ваш паспорт, — заметил Ингрэм. — А кроме того, все оставшиеся на ней деньги. Когда приплывем в Папеэте, они вам потребуются. Иначе как же вы вернетесь домой? Потом, там остался корабельный журнал, документы на яхту…

Уоринер вздрогнул:

— Журнал, документы, паспорт и деньги превратились в ненужный хлам, который лежит под водой на глубине трех футов. А возможно, что я их вместе с водой выкачал за борт.

— Понятно, — сказал Ингрэм. — Но здесь еще один момент. Ваша яхта застрахована?

— Джон! — воскликнула Рей.

Что-то в голосе жены заставило его обернуться.

— Мне кажется, что ведем мы себя не как гостеприимные хозяева, — уже спокойно продолжила Рей, но по ее глазам было видно, что она раздражена. — Прежде всего мистеру Уоринеру надо как следует выспаться. Так что я иду вниз, чтобы приготовить ему постель. Дорогой, а ты поможешь мне передвинуть мешки с парусами.

Рей подошла к люку и стала спускаться по лестнице. Ингрэм молча последовал за ней. Глядя ей в спину, он чувствовал, что жена напряжена. Они прошли в носовую часть яхты, где находилось небольшое помещение, приспособленное ими под кладовку. В ней вдоль стен, сходившихся под углом друг к другу, стояли две кровати. Здесь хранились коробки с продуктами, нераскрытые банки с краской и лаком, мотки каната. На самих же кроватях лежали мешки с запасными парусами. Бортовые иллюминаторы, через которые струился слабый свет, не открывались, и воздух в комнате циркулировал только с помощью вентилятора.

Закрыв за собой дверь. Рей вплотную подошла к мужу.

— Джон Ингрэм, — громко прошептала она, — я тебя не узнаю. Мне стыдно за тебя. Никогда не думала, что ты такой бесчувственный. Неужели ты не видишь, что парень на грани нервного срыва? Ради Бога, перестань задавать ему вопросы, а лучше убеди его заснуть.

— Хорошо, дорогая. Конечно же я вижу, что он не в себе. Но мы все же должны попытаться спасти хоть какие-то его вещи.

— Он не хочет возвращаться на яхту. Ты это понял?

— Но ему не придется этого делать. Я же сказал ему, что на яхту схожу сам.

— А зачем? Ведь он внятно объяснил нам, что ничего ценного на ней не осталось.

— Знаю. Но не думаю, что все уничтожено водой. Одежда, например. А потом, он сам себе противоречит.

— Что ты имеешь в виду?

— Вспомни про радио. Он заявил, что оно повреждено водой, а перед этим говорил, что пытался по нему с нами связаться.

Рей тяжело вздохнула:

— Почему мужчины все понимают дословно? Ты что, думаешь, он машина? Джон, дорогой, он в один день потерял жену и двух своих друзей, затем десять дней провел абсолютно один на тонущей яхте. Да он, вероятно, за всю неделю и глаз не сомкнул. Да я на его месте и имя свое бы забыла.

— Ну хорошо… — начал Ингрэм.

— Тс-с… Не так громко, — прервала его Рей.

— Хорошо. Но почему он не хочет забрать документы на яхту? Ты мне это можешь объяснить? Если их судно застраховано, то он потратит уйму времени, чтобы доказать, что оно затонуло. У него не будет ни корабельного журнала, ни свидетелей, которые могли бы подтвердить, как все было на самом деле. Он покинул яхту в тихую погоду, когда на море был мертвый штиль. С меня же потребуют расписаться под заявлением, в котором будет говориться, что я видел, как она пошла на дно. А могу ли я утверждать то, чего не видел? Я же не был на ее борту и не знаю, насколько ее залило водой.

— Но он сам сказал, что яхта должна была затонуть к полудню. А из-за штиля мы стояли на месте, и если бы она пошла на дно, то мы бы это увидели. Ну ладно, хватит спорить. Пусть он хоть немного поспит!

— Да, конечно. Ему это сейчас просто необходимо.

Все еще чувствуя раздражение, Ингрэм сложил мешки с парусами на одну койку и стянул их веревками. Затем он поднялся на палубу. При его появлении Уоринер с биноклем в руках тут же опустился на сиденье. Похоже, что он только что наблюдал за своей яхтой. Солнце золотило его светлые волосы. Ранее коротко подстриженные, они за время путешествия успели отрасти и теперь прикрывали ему уши. «Красивый парень, — глядя на Уоринера, подумал Ингрэм. — Может быть, именно поэтому он и не внушает мне доверия?»

— Вы спрашивали, застрахована яхта или нет, — сказал Уоринер. — Так она не застрахована. Видите ли, мы с женой решили, что для такого малого риска страховой взнос слишком велик. А кроме того, если бы она затонула, то и мы бы вряд ли спаслись.

— А она что, очень старая?

— Да. Ей более двадцати лет. Я думаю, что при ее покупке нас здорово обманули.

— Но разве ее не освидетельствовали?

— Ну конечно, освидетельствовали, но не профессионалы. Это сделал один мой друг, который разбирается в яхтах.

Ингрэм кивнул, но от дальнейших комментариев воздержался. В данной ситуации говорить Уоринеру о том, что они с женой, покупая старую яхту, не прибегли к совету опытного специалиста и тем самым совершили большую глупость, было бы издевкой.

— А вы не знаете, что явилось причиной такой сильной течи? — спросил он. — Может быть, штормовая погода?

Уоринер покачал головой:

— В шторм мы попадали, но это было давно. Кроме того, шквалистый ветер дул совсем недолго. Так что прохудилась наша яхта потому, что была старая.

— Вы сказали, что отплыли из Калифорнии в Папеэте? — спросил Ингрэм. — Выходит, вас отнесло далеко на восток и экватор вы пересекли почти в тысяче миль к западу отсюда?

— Мы двигались поэтапно. Сначала к побережью Мексики в Ла-Пас, а затем в направлении острова Клиппертон, — ответил Уоринер и сделал попытку улыбнуться. — Послушайте, я очень сожалею, что доставляю вам так много хлопот, заставляю вас думать над тем, что вам совсем не нужно.

— Ну что вы, — ответил Ингрэм, чувствуя некоторую неловкость. — Мы очень рады, что смогли вам помочь.

Он впервые слышал, чтобы спасенный на море человек извинялся перед своими спасителями. Ингрэм вновь попытался понять, что же ему не нравится в этом молодом человеке, но ответа на мучивший вопрос так и не нашел.

Уоринер промолчал, а Ингрэм поднес к глазам бинокль и стал разглядывать тонущую яхту. Теперь она была настолько близко, что было видно, что находится на ее палубе. Однако он не мог понять, погрузилась ли она в воду еще больше или же все еще находится в прежнем состоянии. И нос ее, и корма возвышались над поверхностью моря, но было видно, что помещения, расположенные под палубой, затоплены водой, а судя по тому, как она тяжело качалась на волнах, воды в ней накопилось много. В низкой рубке, размещавшейся посередине судна, вместо иллюминаторов были окна. По своим очертаниям яхта больше напоминала парусник с двигателем. С низкой посадкой, внутренними помещениями, в каждом из которых можно было бы устроить коктейль для многочисленной компании, трудное в управлении и, несмотря на большие паруса, чертовски медленное. Скорее всего, она была построена для того, кто пользовался парусами, только когда кончалось топливо. Как бы то ни было, но Уоринер вложил в нее не менее тридцати тысяч долларов, и видеть, как тонет такое дорогое судно, было весьма печально.

— Однако на воде она устойчива, — не опуская бинокля, заметил Ингрэм. — Вы уверены, что спасти ее уже нельзя? Может быть, нам стоит поработать насосом и ведрами? Ну хотя бы выкачать из нее воду до уровня, когда можно было бы обнаружить, где она протекает?

Уоринер покачал головой.

— Это бесполезно, — ответил он. — Я всю прошедшую ночь откачивал из нее воду. И что же? За семь часов уровень воды уменьшился всего лишь дюймов на шесть.

Ингрэм, оторвав от бинокля глаза, посмотрел на него, а затем вновь продолжил разглядывать яхту. Уоринер ему определенно не нравился. Что-то в нем настораживало Ингрэма, а вот что конкретно, понять он никак не мог. Кому, как не Уоринеру, знать, сколько в его яхту налилось воды, и, может быть, зная, что ее не спасти, он уже не волновался о ней. Ведь, даже откачав из нее воду и заделав щели, он все равно не смог бы доплыть на ней до берега, поскольку управлять таким огромным судном одному человеку не под силу.

Глава 3

Солнце стало припекать еще сильнее. Ингрэм оглядел линию горизонта, надеясь увидеть на море хоть какое-нибудь темное пятно, которое бы известило о приближающемся ветре. Рей поднялась на палубу и, подойдя к Уоринеру, сказала:

— Ваша постель готова, мистер Уоринер. Постарайтесь хорошенько выспаться.

— Зовите меня Хью, — с улыбкой попросил он. — Даже не знаю, как вас и благодарить.

— Ну что вы. Не стоит благодарностей. Вам необходимо отдохнуть.

— Не сейчас. Не знаю почему, но спать мне совсем не хочется.

Рей кивнула.

— Да, все понятно. Вы слишком долго находились в стрессовом состоянии. Но я знаю, как вам помочь, — сказала она и покинула палубу.

Через минуту женщина вернулась, держа в руках начатую бутылку виски. Она налила спиртное в стоявшую рядом с Уоринером кружку.

— Этого как раз достаточно, чтобы вам полегчало, — сказала Рей.

Уоринер отпил виски и взял протянутую ему сигарету.

— Сейчас вы расслабитесь, а когда почувствуете, что сможете передвигаться, спускайтесь вниз и ложитесь.

— Спасибо, — поблагодарил ее молодой мужчина. — Вы очень добры.

Рей бросила за борт пустую бутылку и, прислонившись к рубке, закурила. Бутылка из-под виски с легким плеском ушла на четверть в воду и, покачиваясь на волне, стала наполняться морской водой. Вскоре на поверхности осталось торчать только ее горлышко. Ингрэм с безразличным видом наблюдал за тонущей бутылкой. Неожиданно он услышал, как о борт их «Сарацина» бьется шлюпка Уоринера. Места для нее на их яхте не было, а тащить ее за собой на буксире они конечно же не могли. Ингрэм оглянулся на Уоринера и уже собирался сказать ему, что со шлюпкой им придется расстаться, но что-то в лице молодого парня насторожило его.

Застывшим взглядом Уоринер смотрел мимо него на воду, и когда Ингрэм обернулся и посмотрел за борт, то ничего, кроме тонущей бутылки, не увидел. Набежавшая волна качнула ее, и бутылка, выпустив пузырьки воздуха, пошла на дно. Ничего не понимая, Ингрэм вновь посмотрел на Уоринера. Тот, поднявшись, уцепился руками за леер так, что костяшки его пальцев побелели, перегнулся через борт и уставился на медленно уходившую под воду бутылку. В прозрачной, словно воздух, морской воде, пронизанной яркими лучами солнца, ее было хорошо видно. Лоб Уоринера покрылся крупными каплями пота. Он стиснул зубы, как будто пытался сдержать крик. А бутылка тем временем опускалась все ниже и ниже. От поверхности воды ее отделяли уже шесть футов, затем десять, пятнадцать. Однако ее все еще хорошо было видно. Как только она исчезла, Уоринер закрыл глаза. Ингрэму не стоило труда догадаться, что представлял себе парень, глядя на уходившую на дно обыкновенную бутылку. Когда Уоринер вновь открыл глаза, Ингрэм увидел в них ужас.

Он уже собирался спросить парня, что с ним происходит, но, поймав на себе осуждающий взгляд жены, промолчал. Они оба посмотрели на море, а Уоринер отошел от борта и сел на прежнее место. Почему он так испуган, подумал Ингрэм и вспомнил, как тот, подплыв к ним на шлюпке, мертвой хваткой вцепился в поручни «Сарацина» и перепрыгнул на его борт.

— Скоро подует ветер! — неожиданно крикнула Рей.

Море у южной части горизонта стало быстро темнеть. Ингрэм бросился к грот-мачте, а Рей, пробежав к носу яхты, стала освобождать кливер. За долгие месяцы совместной практики они стали отличной командой.

Как только они ощутили первое дуновение ветерка, Рей заняла место у штурвала. Грот-шкот наполнился ветром, и «Сарацин» медленно двинулся с места. Как только яхта набрала скорость, Ингрэм, оглядевшись, кивнул жене, и та, круто повернув штурвал вправо, направила парусник в юго-восточном направлении, в сторону Таити.

На какое-то время Ингрэм совсем забыл про Уоринера. Закрепив грот-шток, он собрался заняться кливером, но тут увидел, что Уоринер его уже опередил.

— А бизань? — спросил парень.

Ингрэм в ответ кивнул.

— Возможно, ветер скоро и стихнет, — сказал он, — но яхту мы все равно приведем в полную готовность. Так что займемся и бизанью.

Уоринер улыбнулся. Казалось, что он полностью оправился от пережитого страха. Они вместе подняли бизань и расправили парус. Ингрэм наклонился и посмотрел на нактоуз.

— Мы можем сделать 235? — спросил он жену.

— Запросто. Сейчас мы идем строго по ветру, — ответила Рей и повернула штурвал чуть вправо. — Вот мы уже достигли 230… теперь 233… а вот и 235.

Ингрэм, задрав голову, посмотрел на парус и немного ослабил канат. «Сарацин» слегка клюнул носом и начал набирать скорость.

— Места на яхте для вашей шлюпки нет, — сказал Ингрэм. — Так что нам придется ее бросить.

— Да, конечно, — согласился Уоринер.

Ингрэм отвязал от пиллерса фалинь, смотал его и, бросив на дно шлюпки, оттолкнул лодку от борта «Сарацина». Та закачалась на волнах и через несколько минут превратилась в маленькое пятнышко на поверхности бескрайнего океана.

— Если ветер не стихнет, то я могу сменить вас на ночь, — сказал Уоринер женщине. — Если вы, конечно, не возражаете.

— Да не беспокойтесь вы об этом, — ответила ему Рей. — Вам надо пару дней хорошо отдохнуть. Когда проснетесь, мы вас накормим.

— Там, внизу, довольно жарко, — предупредил Ингрэм, — но вы можете открыть дверь и включить вентилятор.

Уоринер кивнул и подошел к лестнице. Прежде чем скрыться в люке, он бросил последний взгляд на свою тонущую яхту. Ингрэм посмотрел на жену и увидел в ее глазах слезы. Присев на корточки, он заглянул в люк. Уоринер шел по коридору в носовую часть яхты. Теперь, если они будут говорить с Рей нормальным голосом, то парень их не услышит.

— Ну, что ты об этом думаешь? — подойдя к жене поближе, спросил Ингрэм.

— Ты имеешь в виду то, как Он смотрел на тонущую бутылку? — переспросила Рей.

— Да.

Она покачала головой:

— Не знаю. Но горе и полная изоляция делают с человеком странные вещи.

— Да, но это была всего лишь пустая бутылка…

— Судя по всему, он смотрел на нее, а видел совсем другое, — ответила Рей, не отрывая глаз от компаса. — А как хоронят на море?

— Слава Богу, никогда этого не видел. Читал, что умерших заворачивают в брезент, привязывают к ногам груз и бросают в море. А что?

— Я не уверена, но… — произнесла Рей и беспомощно развела руками.

— Кажется, я знаю, о чем ты подумала, — сказал Ингрэм. — Но здесь я с тобой не соглашусь. Уоринер жадно смотрел на тонущую бутылку, представляя себе на ее месте завернутый в брезент труп. Зачем он это делал? Он что, мазохист? Ты видела, какие у него при этом были глаза? Нет, у этого парня явно итого с психикой.

— Да, наверное, — задумчиво кивнула в ответ Рей. — Но остаться одному на тонущей яхте после того, что случилось…

Она смолкла. Ветер начал понемногу стихать. Паруса повисли, и «Сарацин», проплыв по инерций еще несколько ярдов, стал сбавлять скорость. Затем ветер подул с прежней силой, но только для того, чтобы через пятнадцать минут окончательно стихнуть. «Сарацин» остановился и закачался на волнах. Ингрэм, все еще испытывая раздражение и недовольство собой, поскольку не знал, чем это раздражение вызвано, взял бинокль и посмотрел на тонущую яхту.

— Я хочу на ней побывать, — решительно сказал он.

— Зачем? — подняв на него глаза, спросила Рей.

— Не знаю. Но в этой истории для меня много непонятного. Во-первых, я не уверен, что яхта действительно потонет. А во-вторых, чтобы решиться на плавание в открытом океане, надо быть настоящим моряком. А какой настоящий моряк, едва завидев на горизонте чужое судно, сразу же бросит свое собственное? Любой на месте Уоринера сделал бы все, чтобы его спасти, а он даже не обратился к нам за помощью.

— Ты думаешь, что яхта не потонет?

— Я вижу, что она все еще на плаву, — продолжая разглядывать в бинокль яхту Уоринера, ответил Ингрэм.

Сколько он на нее ни смотрел, никаких изменений в ее положении он так и не заметил: яхта оставалась в воде на том же уровне, что и прежде. Однако это еще ничего не значило. На то, чтобы ей затонуть, могли уйти часы или даже дни.

— Он сказал, застрахована она или нет? — спросила Рей.

— Говорил, что нет.

— Тогда непонятно, как можно бросить в открытом океане такую дорогую яхту.

Ингрэм нахмурился.

— Да, но я не это имел в виду, — сказал он. — Если она и в самом деле такая дырявая, то ему одному воды из нее не откачать. Даже с помощью насоса. А потом, в одиночку с таким огромным судном Уоринер все равно бы не справился. Поэтому неудивительно, что он ее покинул. Да, он должен был бросить ее, но совсем не так. У меня подозрение, что Уоринер не хочет, чтобы на его яхте кто-то побывал.

— Но почему?

— Пока не знаю. Если рассуждать трезво, то некоторые его поступки мне трудно понять. Ты обратила внимание, что Уоринер вел себя пассивно до тех пор, пока наш «Сарацин» не тронулся с места и мы не избавились от его шлюпки?

— Но это могло быть простым совпадением.

— Конечно могло.

— Так ты намерен отправиться на его яхту на нашей шлюпке? — спросила Рей.

— Нет, — ответил Ингрэм и посмотрел назад, пытаясь увидеть брошенную лодку Уоринера.

Она качалась на волнах в нескольких сотнях ярдов от «Сарацина».

— Никаких проблем, — продолжил Ингрэм. — При первом же ветре мы подплывем к ней.

На волнах их яхту постепенно разворачивало, и вскоре ее нос уже смотрел на юго-восток. Ингрэм поднялся и поднес к глазам бинокль. Море с южной стороны вновь потемнело. Он взглянул на часы. Прошло почти полчаса, как Уоринер покинул палубу. Спустившись вниз, Ингрэм прошел по коридору и заглянул в каюту, где должен был спать Уоринер. Тот лежал на койке лицом вверх и тяжело дышал. Глаза его были закрыты.

Ингрэм вернулся в рубку в тот момент, когда снова подул ветер. Дул он с юга, как раз в направлении тонущей яхты, находившейся в полутора милях от «Сарацина». Посередине между ними качалась на волнах брошенная шлюпка Уоринера. «Сарацин» медленно двинулся вперед. Ингрэм снял с крыши рубки длинный багор и повернулся лицом к ветру. Дай Бог, чтобы он подольше не кончался, подумал он. Море до самого горизонта было темным и в мелкой ряби. Ингрэм подошел к рубке и с порога тихо спросил Рей:

— Видишь шлюпку?

— Вижу, — кивнув, ответила она. — Она появляется на гребне волны, а потом исчезает.

— Отлично. Мы подойдем к ней правым бортом.

Прошло пять минут. Ветер то дул, то стихал. До шлюпки уже оставалось менее пятидесяти ярдов. Ингрэм рукой показал Рей, чтобы та приняла немного влево, а сам, взяв в руки багор, замер у правого борта. Через несколько секунд шлюпка оказалась от Ингрэма футах в десяти, и он, зацепив ее багром, притянул к борту и ухватился за фалинь. Дальше лодка уже заскользила по воде на буксире.

— Отлично сработано, — улыбнувшись, сказал он жене.

Теперь они плыли напрямую к тонущей яхте. Потравив грота шкот и бизань, Ингрэм направил бинокль на яхту Уоринера. Она лежала на воде, повернувшись носом на запад, перпендикулярно гонимой ветром волне.

— Еще немного вправо, — сказал он Рей. — Подойдем к ней кормой ярдов на сто и ляжем в дрейф.

Ветер постепенно стихал, и скорость «Сарацина» неуклонно продолжала падать. Наконец ветер прекратился, поверхность моря стала гладкой, словно зеркало, паруса яхты повисли. Затем ветер снова подул и наполнил паруса «Сарацина». Теперь до тонущего судна оставалось уже менее полумили.

— Не нравится мне она, — произнесла Рей. — Уж больно тяжело покачивается.

— Все нормально. В ней просто много воды, — ответил Ингрэм.

— Ты уверен, что, ступая на нее, ты не рискуешь?

— Абсолютно. Не бойся, она подо мной не перевернется. У нее для этого слишком большой киль. А если и перевернется, то не сразу.

— Ну а если в этот момент ты окажешься внизу? Тебя же там может что-то задержать.

— Если почувствую, что она неустойчива на воде, то вниз я не полезу. Это я пойму, как только окажусь на ней.

Когда ветер вновь затих, «Сарацин» и яхту разделяло более двухсот ярдов. «Сарацин» прошел по инерции еще немного и, остановившись, стал покачиваться на волнах. Ингрэм сердитым взглядом смерил расстояние до яхты, затем внимательно осмотрел море вплоть до самого горизонта.

— Гладкое, как лысая башка, — недовольно пробурчал он и выбрал шкоты паруса. — А добраться до тонущей яхты мне все равно надо.

— Может, включить двигатель? — спросила Рей.

— Нет, Уоринер может проснуться.

— Сомневаюсь, — сказала Рей. — А какая разница, проснется он или нет?

Ингрэм задумался, а потом, пожав плечами, ответил:

— Мне совсем не хочется оставлять тебя с этим малым. А вдруг он не спит?

— Боже, что же в том страшного?

— Не знаю. Я понимаю, что глупо его в чем-то обвинять, но кое-что в нем вызывает у меня подозрение. Мы слишком мало о нем знаем.

— Какой же ты мнительный!

— Возможно, ты и права, но все-таки лучше, если он будет спать, — проворчал Ингрэм.

Он отвязал фалинь шлюпки и подтянул ее к борту «Сарацина». Прежде чем залезть в нее, он вновь оглядел море. В случае ветра оставлять Рей управлять яхтой было опасно: одна она с парусами бы не справилась. Однако на горизонте все было чисто, и ничто не предвещало ветра.

— Если вдруг снова подует ветер, — продолжил он, — постарайся развернуть «Сарацин». Я долго не задержусь.

— Хорошо. Будь осторожен.

— Да, конечно.

— Подожди. А ты не хочешь надеть спасательный жилет Уоринера? Он лежит все там же, на сиденье.

— Зачем? — улыбнувшись, спросил Ингрэм.

Он был уверен, что при таком спокойном море ему ничто не грозит. Непонятно, зачем только Уоринер надел его. Когда яхта, покачиваясь на волнах, в очередной раз накренилась в сторону шлюпки, Ингрэм спрыгнул в нее и оттолкнулся от борта.

Лодка отошла от «Сарацина» и плавно заскользила по воде. Ингрэм взялся за весла и, щурясь от солнечных бликов, погреб в сторону тонущей яхты. Подплыв к ней ближе, он увидел, что паруса ее небрежно свернуты, а на палубе в беспорядке разбросаны канаты. Главный гик опирался на шпангоут, но бизань раскачивалась из стороны в сторону и ударяла по парусам. Да, яхта ушла в воду не меньше, чем на шесть дюймов ниже ватерлинии, подумал Ингрэм. И качается она тяжеловато. Ему стало жалко ее. Впрочем, он всегда ощущал это чувство, когда видел попавшее в беду плавучее средство. Ингрэм слегка изменил направление шлюпки, чтобы проплыть мимо кормы яхты и взобраться на нее с правого борта. Название яхты и ее порт приписки были написаны большими черными буквами на выкрашенном белой краской транце:

ОРФЕЙ

САНТА-БАРБАРА

Находясь в двадцати ярдах от кормы, Ингрэм услышал глухой удар внутри яхты, а затем еще один. Судя по всему, какой-нибудь ящик, плавая в ней, колотится о стенки. Подобравшись к правому борту, он ухватился за пиллерс, подтянулся и залез на палубу. Оказался он почти в центре яхты, прямо напротив рубки. Привязывая шлюпку, Ингрэм услышал, как в судне плещется вода. Ему стало как-то не по себе. Задерживаться здесь не стоит, подумал он.

От бизань-мачты в сторону кормы палуба имела небольшой подъем и была огорожена низкими перилами. В середине кормы, очевидно над задней кабиной, находился световой фонарь. Он был закрыт и заперт изнутри. Пошатываясь, Ингрэм подошел к рубке и, заглянув в нее, увидел четыре ведущие вниз ступеньки. Воды в рубке не было. На ее полу валялись морские карты, исписанные листы бумаги и карандаши, упавшие со стоявшего справа стола. Ингрэм спустился по ступенькам и огляделся. Вдоль левой стены рубки и у стола стояли табуретки с сиденьем из белого пластика. На полках над столом находились радиотелефон и радиоприбор для определения курса.

В задней стене по обеим сторонам от, лестницы располагались две небольшие двери. Одна из них была открыта. Подойдя к ней, Ингрэм увидел лестницу, спускавшуюся в залитую водой каюту. В каюте были мойка, плитка, холодильник, несколько шкафов и стол с придвинутыми к нему двумя кожаными канапе. На Ингрэма повеяло сырой гнилью и затхлостью. При покачивании яхты вода, заполнившая каюту фута на два, волнами набегала на мебель и, ударясь о нее, брызгами взлетала к потолку. Под водой по полу перекатывались банки с консервированными продуктами, плавала одежда и книги. В дальнем конце каюты находилась дверь, которая, вероятно, вела в туалет, а слева от нее — занавешенный шторой проход в соседнюю каюту. Ингрэм спустился по лестнице, прошел по воде и, заглянув за штору, увидел две койки. Между ними плескалась вода. Все было так, как и говорил Уоринер. «Что же тогда я разыскиваю?» — подумал Ингрэм и поспешил назад в рубку.

В ее окне он увидел грациозно покачивавшийся на волнах «Сарацин», который, как и прежде, находился в двухстах ярдах от «Орфея». При виде его на душе у Ингрэма сразу полегчало.

Дверь в помещение под кормой была подперта двумя досками. Ингрэм освободил дверь и уже собирался положить доски на стол, но тут его взгляд упал на лежавший на столе судовой журнал. Он в задумчивости сдвинул брови. Почему Уоринер солгал про журнал? Он же сказал, что все судовые записи, радиотелефон, хронометр и секстант уничтожены водой. Но они не были даже подмоченными. Почему Уоринер при затоплении яхты не перенес деньги и паспорт в рубку, в которой и сейчас было сухо? Любой нормальный человек в подобной ситуации в первую очередь позаботился бы именно о них. Может быть, они лежат в одном из ящиков стола? Хорошо, это он проверит чуть позже.

Ингрэм распахнул дверь и, заглянув в каюту, увидел в правом от него углу на койке, как ему показалось, совершенно голую женщину-брюнетку. Упираясь подбородком в согнутые колени, она испуганно жалась к спинке кровати. Прикрыв рот рукой, женщина смотрела на Ингрэма круглыми от ужаса глазами. Выражение страха на ее лице неожиданно сменилось удивлением, и она закричала:

— Стой! Это не он!

И в это мгновение в большом зеркале между койками Ингрэм увидел отражение обнаженного по пояс здоровяка. Мужчина стоял позади Ингрэма, слева от лестницы. На его широкое, покрытое щетиной лицо из раны на голове струйкой текла кровь. В занесенной руке он держал какой-то деревянный предмет, очевидно доску от ящика, который уже собирался обрушить на голову Ингрэма. Однако крик женщины остановил его. Неожиданно яхту качнуло, мужчина, не удержавшись на ногах, упал и забарахтался в воде. Не поднимаясь из воды, он сел на пол и, проведя рукой по окровавленному лицу, с горькой усмешкой произнес:

— Добро пожаловать в Долину Счастья. А где этот панамериканский псих?

— Выходите наверх! — сказал Ингрэм. — Я сейчас вернусь.

Он выбежал на палубу, спрыгнул в шлюпку и дрожащими руками отвязал фалинь. Сделав два мощных гребка веслами, Ингрэм оказался возле кормы «Орфея», откуда был уже виден «Сарацин». Яхта стояла на прежнем месте, только слегка развернулась.

Рей в ее рубке была одна.

Ингрэм облегченно вздохнул и налег на весла. Проступивший на лице пот начал щипать ему глаза. Он греб изо всех сил, отчаянно повторяя про себя: «Все в порядке. Все в порядке. Этот сумасшедший сукин сын все еще спит».

Он находился в ста пятидесяти ярдах от «Сарацина», когда услышал тарахтящие звуки: Рей, включив стартер, собиралась подобрать его.

Глава 4

Ингрэм попытался подать ей знак. Рискуя перевернуть шлюпку, он поднялся во весь рост и замахал руками. Однако Рей, склонившись над панелью управления, на мужа не смотрела. Стартер вновь затарахтел, и на этот раз двигатель яхты завелся. По спине Ингрэма пробежали мурашки. Он сел, схватил весла и, злясь на себя, снова начал грести. Посмотрев на него в бинокль, Рей выскочила из рубки, пробежала по палубе и остановилась у борта яхты. Поняв, что его раннее возвращение вызвано чем-то непредвиденным, она во что бы то ни стало хотела ему помочь. Расстояние между ними теперь составляло ярдов сто и продолжало неуклонно сокращаться. «Все будет хорошо», — работая веслами, успокаивал себя Ингрэм.

Когда он в очередной раз обернулся и посмотрел на яхту, внутри у него похолодело: слева от мачты, у самого настила палубы, появилась копна золотистых волос. То была голова Уоринера. Остановившись на ступеньке лестницы, он смотрел на корму.

Ингрэму показалось, что все вокруг него застыло и стало очень четким: корпус яхты, направленной к нему носом, низкая волна под ее форштевнем, паруса, ослепительно белые на фоне голубого неба, и лицо Рей, стоявшей перед рубкой. До «Сарацина» оставалось семьдесят пять ярдов, когда голова Уоринера стала медленно поворачиваться. Теперь все решали секунды, и самое страшное для Ингрэма было то, что помочь Рей он уже никак не мог.

Возможно, ничего ужасного и не произойдет. Может быть, Уоринер просто забыл о тех двоих, запертых им в каюте. А если он действительно спал, то спросонья не сразу поймет, что к чему.

Уоринер повернул голову и, увидев на воде шлюпку с Ингрэмом, а за ней — свою тонущую яхту, выбежал на палубу и кинулся к рубке.

Несколько секунд «Сарацин», замедляя ход, плыл с отключенной передачей, а затем его двигатель взревел. «В какую сторону повернет Уоринер?» — подумал Ингрэм. Рискуя потерять скорость, он обернулся и увидел, что яхта, до которой ему осталось рукой подать, делает правый разворот. Ингрэм налег на левое весло и развернул шлюпку почти под прямым углом к борту «Сарацина».

Теперь яхта оказалась слева от него. Он видел, как Рей попыталась дотянуться до ключа зажигания, но Уоринер, стоявший за штурвалом, грубо оттолкнул ее. Женщина упала на колени, затем быстро поднялась и бросилась на Уоринера. Ингрэм греб с такой силой, что прогибались весла. Глаза его заливало потом. Двигатель «Сарацина» уже работал на полную мощность, и нос яхты поворачивался быстрее, чем плыла шлюпка. Однако корма набиравшего скорость «Сарацина» надвигалась на Ингрэма. До нее уже оставалось двадцать ярдов… пятнадцать… Две борющиеся фигуры в рубке неожиданно распались. Уоринер занес над головой сжатую в кулак руку и ударил Рей. Ингрэм увидел, как упала его жена и, распластавшись на палубе, словно прося помощи, вытянула перед собой руку. Десять ярдов… четыре… три… Теперь «Сарацин» сделал полный разворот и начал уходить от сидевшего в лодке Ингрэма. Тот сделал последний отчаянный гребок, поднялся и, пытаясь уцепиться за огораживающие корму перила, прыгнул. Шлюпку отбросило назад, и Ингрэм, не дотянувшись до перил фута на два, упал в воду.

Он оказался в опасной близости от вращавшегося винта и мог потерять руку. К счастью, бурлящим потоком его отбросило от кормы, и, когда он всплыл на поверхность, «Сарацин» был от него уже в десяти ярдах. Набежавшая волна приподняла нос яхты, корма ее накренилась, и Ингрэм увидел лежавшую на палубе Рей. Ее волосы на фоне отдраенных добела досок выглядели абсолютно черными.

— Прыгай! — крикнул он ей. — Прыгай с яхты!

Но Рей даже не пошевелилась.

Впервые, будучи в море, Ингрэм совсем потерял голову. В надежде догнать удалявшуюся от него яхту он отчаянно заработал руками и ногами. Наконец поняв, что «Сарацин» ему не догнать, Ингрэм поднял над водой голову и, набрав полные легкие воздуха, крикнул:

— Прыгай, Рей! Прыгай!

Но Рей оставалась неподвижной. Она или была серьезно ранена, или потеряла сознание.

Шлюпка находилась позади Ингрэма. Оба ее весла плавали на воде. Ингрэм подобрал их, забросил в лодку, а затем забрался в нее и сам. Он никогда еще не испытывал такого страха, как сейчас. Его всего трясло, и единственное, что хотелось ему в эту минуту, — так это вцепиться в глотку Уоринера и задушить его.

Развернув шлюпку, Ингрэм поплыл назад, к находившемуся от него в двухстах ярдах «Орфею». Работая веслами, он думал только о том, что делать дальше. «Сарацин» удалялся, но Ингрэм все еще видел лежавшую на его корме жену.

Он повернул голову и посмотрел на тонущую яхту. Мужчина и женщина стояли на палубе и молча наблюдали за ним. После нескольких мощных гребков веслами шлюпка ударилась носом в борт «Орфея». Ни мужчина, ни женщина даже не пошевелились, чтобы принять от Ингрэма фалинь. Ингрэм, сложив весла на дно лодки, взял фалинь и, взобравшись на палубу яхты, привязал шлюпку к пиллерсу.

— У вас есть бинокль? — спросил он.

— Вы думаете, что вам удастся его догнать? — усмехнулся мужчина.

Ингрэм едва не врезал ему по лицу. И сдержался он вовсе не потому, что тот уже был ранен, — просто это было бы пустой тратой времени.

— Вам бинокль? — переспросил мужчина и указал большим пальцем на рубку. — Он там. На гвозде за дверью.

А женщина тем временем уже спускалась в рубку. Вскоре она появилась на палубе, держа в руке бинокль. Не глядя на нее, Ингрэм молча взял из ее рук бинокль и поднес его к глазам. «Сарацин» шел все тем же курсом. Отрегулировав фокус, Ингрэм увидел стоявшего за штурвалом Уоринера. Рей по-прежнему лежала на корме. Может быть, он забыл о ее существовании, подумал Ингрэм. Хотя кто знает, что творится в голове этого сумасшедшего ублюдка.

— У вас есть запасной компас? — не отнимая от глаз бинокля, спросил он. — Лодочный компас или какой-нибудь подобный прибор?

— Есть. В рубке, — ответил мужчина.

— Принесите, — приказал Ингрэм. — И положите его в шлюпку. Затем наложите азимутное кольцо на рулевой компас и непрерывно определяйте курс той яхты.

— Это еще для чего? — спросил мужчина.

Ингрэм опустил бинокль и впервые внимательно посмотрел на здоровяка.

— Делай, что я тебе сказал, сукин сын! — взорвался он. — И быстро! На той яхте моя жена. Когда этот подонок выбросит ее за борт, то я должен знать, где это произойдет. Если не буду знать, каким курсом идет яхта, то жену свою не найду.

— Хорошо, приятель, сейчас все сделаю, — пообещал мужчина.

Ингрэм вновь приставил к глазам бинокль и навел его на «Сарацин». Яхта находилась от них уже в полумиле, но он, хотя и нечетко, все еще мог видеть лежавшую на корме Рей.

— Да перестать ты! Делай, что он тебе сказал, — услышал Ингрэм голос женщины. — Найди компас, а я разыщу азимутное кольцо.

Ингрэм стоял неподвижно и смотрел на удаляющуюся яхту. Борясь с клокотавшей в нем яростью, он прокручивал все варианты развития событий. Ведь могло случиться так, что свою яхту, это маленькое белое пятнышко, уходившее за горизонт, он видит в последний раз. Это то, чего не должно было случиться. Ингрэм хорошо понимал, что стоит ему потерять над собой контроль, и шансов догнать яхту и спасти Рей у него не останется.

Судя по тому, что Рей не шевелилась, она все еще была без сознания. Если Уоринер выбросит ее за борт в таком состоянии, то она непременно утонет. Чем дольше он будет медлить, тем больше шансов, что Рей придет в сознание. С другой стороны, чем позже Уоринер решится сбросить Рей в воду, тем труднее будет отыскать ее. На шлюпку надежды никакой — на ней по волнам быстро не поплывешь. А Ингрэм должен был видеть, когда его жена окажется за бортом.

Когда разобрать, что творится на палубе «Сарацина», стало невозможно, Ингрэм залез на крышу рубки и, чтобы не свалиться с нее, широко расставил ноги. Он услышал, как под ним в корпусе «Орфея» плещется вода. «Если не удастся откачать воду и заделать все щели, то мы вместе с ней пойдем на дно», — подумал Ингрэм.

— Курс 240 градусов, — крикнула ему женщина.

— Спасибо, — не оглядываясь, поблагодарил ее Ингрэм.

Качаясь вместе с судном, он уже с трудом ловил в окуляры бинокля свою яхту. Чтобы отплыть так далеко, Уоринер должен был запустить двигатель почти на полную мощность. Рей, как сумел разглядеть Ингрэм, находилась все еще на корме. Через несколько минут «Сарацин» должен был уже скрыться за горизонтом.

— Никаких изменений. Курс пока 240, — доложила женщина.

— Отлично.

Минуты текли одна за другой. Ингрэм уже потерял ориентацию во времени. Он стоял на крыше рубки и старался ровно держать бинокль. Солнце пекло ему голову, а по его лицу струйками бежал пот. Корму он уже не видел, но по положению судна мог твердо сказать, что курса его Уоринер не поменял. «Сарацин» продолжал двигаться в юго-западном направлении.

— Все еще 240.

Ингрэм ощутил свою полную беспомощность. Теперь, даже зная, в каком месте Уоринер выбросит Рей, он все равно не успеет подобрать ее, потому что расстояние между ними слишком большое. А если Уоринер хоть немного изменит курс, то шанс разыскать ее в океане и вовсе исчезнет.

— Пока этого достаточно, — сказал он женщине. — Двигатель вашей яхты тоже затопило? Я имею в виду — он не работает?

— Да, он под водой, — ответила она. — А к тому же и топлива нет. Мы его полностью израсходовали.

Ингрэм провел биноклем по краю горизонта. «Да, чтобы сдвинуть эту цистерну с водой, потребуется штормовой ветер», — подумал он. Поверхность океана была гладкой и лоснящейся, словно масло. «Сарацин» уже скрылся из виду. От злости за свою беспомощность Ингрэм едва не выругался. В эту минуту он был готов проломить биноклем крышу рубки. Немного успокоившись, он слез на палубу и обратился к стоявшему рядом с женщиной мужчине:

— Как долго вы откачивали воду?

— За последние две недели ее с каждым днем прибывало все больше и больше, — ответил тот.

— А справиться с ней или установить места протечки вы так и не смогли?

— Нет, не смогли. Она, похоже, течет по всем швам. Поначалу мы откачивали воду два-три часа в день, затем — шесть, а за последние тридцать шесть часов мы от насоса не отходили. Так длилось до сегодняшнего дня. А на восходе солнца этот кретин ударил меня чем-то тяжелым по голове и запер нас в каюте…

— Хватит, — оборвал его Ингрэм. — Времени выслушивать историю твоей жизни у нас не осталось. Как твоя рана?

Мужчина пожал плечами:

— Ничего. Еще поживу. Во всяком случае до того, когда начнем тонуть.

— Его голову необходимо осмотреть, — сказал Ингрэм женщине. — Отведите его вниз, промойте рану и обработайте ее каким-нибудь антисептиком. Если потребуется наложить швы, срежьте ему волосы и позовите меня. Но только в том случае, если у вас есть хирургическая игла и нитки. И еще, захватите с собой пару ведер и две веревки футов по восемь — десять.

— Это еще для чего? — спросил мужчина.

Ингрэм резко обернулся:

— Каждый раз, когда я прошу что-то сделать, ты задаешь мне глупые вопросы. Чтобы я их от тебя больше не слышал. Понял?

— Слушай, не надо сотрясать воздух, — усмехнулся мужчина. — А не то свалишься за борт. Капитана Блада будешь изображать на своей яхте.

— Закончил?! — гневно сверкая глазами, спросил его Ингрэм.

— Пока да. А что?

— А вот то. Ты упомянул мою яхту? — Ингрэм кивнул в сторону горизонта, за линией которого недавно скрылся «Сарацин». — Он там. На ней моя жена, если только ваш маньяк не выбросил ее за борт. Не знаю, кем он вам доводится, меня это не волнует. Но он перебрался к нам с вашей яхты. Так что давай относиться друг к другу с пониманием. Мы догоним его, даже если нам придется для этого бежать по воде или выпить из вашей дырявой посудины всю воду. Времени уговаривать тебя сделать то или это у меня нет. Поэтому не задавай глупых вопросов. Я сейчас на взводе, так что не испытывай мое терпение. Понял?

Ни страха, ни ненависти в глазах мужчины не появилось. Он продолжал смотреть на Ингрэма с легкой усмешкой.

— Звучит более чем убедительно, — заметил он. — Если ты знаешь, что делать в этой ситуации, то командуй. Только учти, у меня на глупые приказы аллергия.

— Хорошо, — ответил Ингрэм. — Что с радио?

— Капут.

— А с приемником то же самое?

— Да. И то и другое питалось от основного аккумулятора.

— А почему, когда начала прибывать вода, вы не перенесли его наверх?

— Он к тому времени уже разрядился, а для генератора топлива не осталось.

«Ни электричества, ни радио, ни света», — с горечью подумал Ингрэм.

— Хорошо. Иди займись своей раной, — сказал он. — Только на весь день не исчезай.

Мужчина и женщина спустились вниз, а Ингрэм подошел к насосу, стоявшему позади рубки. Помпа имела рычаг, который в обычных условиях прикрывался откидной доской. Сейчас доска была откинута, и рычаг насоса торчал над поверхностью палубного настила. «Судя по всему, Уоринер, когда нас увидел, в одиночку откачивал воду», — подумал Ингрэм. Однако вместо того, чтобы позвать остальных, он ударил своего приятеля и запер его вместе с женщиной в каюте. Но почему он это сделал? Времени на то, чтобы разбираться с мотивациями психопата, не было, и Ингрэм, схватившись обеими руками за рычаг, начал качать воду. Он сразу понял, что насос мощный. Никаких признаков того, что агрегат в неисправности, не было. Ингрэм услышал, как за борт ровной струей потекла вода.

Он вспомнил о Рей и тут же заставил себя выбросить из головы все мрачные мысли. В противном случае он мог бы сойти с ума. «Черт возьми, где эти двое? Они что, до конца лета пробудут внизу?» — подумал он и тут же понял, что с момента их ухода прошло всего-то минут пять. Вскоре они появились с большими ведрами. Одно из них, судя по всему, было помойным. Мужчина принес еще и веревку. Крови на его лице уже не было. Голову от солнца ему прикрывала помятая соломенная шляпа.

— Рану зашивать не потребовалось, — доложил он.

— Отлично. Тогда покачай-ка воду, — распорядился Ингрэм.

— Яволь, майн фюрер, — ответил мужчина и, взявшись за ручку насоса, начал откачивать воду.

Ингрэм отошел к рубке и смерил его презрительным взглядом. Он что, клоун или идиот? Хотя какая разница…

Азимутное кольцо все еще было на компасе. Когда набежавшая волна приподняла яхту, Ингрэм увидел у самого горизонта белую точку. Это было все, что осталось от основного паруса «Сарацина». Он сверил его курс. Оказалось 242 градуса. Уоринер, очевидно, решил направления не менять. Но разве от этого что-либо зависело? Самое страшное, что, имея дело с ненормальным, никогда не догадаешься, что он задумал.

Вентиляционное окошко над каютой, располагавшейся под кормой, сверху было закрыто на стальную шпильку. Ингрэм вывернул ее, откинул оконную раму и заглянул вниз. Окно находилось по центру каюты, как раз между двумя стоявшими в ней койками. Мужчина, не отрываясь от помпы, и женщина, стоявшая рядом с ним, молча наблюдали за его действиями. Ингрэм взял веревку, привязал ее к ведру и бросил его вниз. Зачерпнув полное ведро воды, он поднял его и вылил воду за борт. Можно было так же работать и дальше, но ему мешал гик основного паруса, проходившего над окошком. Тогда Ингрэм отвязал его, отвел в сторону и скрыжевал. Теперь воду можно было черпать, упираясь ногами в края вентиляционного окошка. Он снова бросил ведро, зачерпнул воду и, подняв его, выплеснул воду за борт.

— Вот и отлично, — сказал Ингрэм мужчине. — Теперь уже намного удобнее. Пусть твоя жена встанет к насосу, а мы будем черпать воду ведрами.

Мужчина низко поклонился женщине и кивнул ей на насос.

— Памела, моя маленькая помощница… — начал он.

— Перестань паясничать, — оборвала его женщина и, подойдя к насосу, принялась качать воду.

Ингрэм был удивлен их коротким диалогом. Кем же они друг другу доводятся? А впрочем, какое ему до этого дело?

— Ведром с веревкой работать умеешь? — передав ведро мужчине, спросил он.

— Ну, воду из ботинок мне выливать приходилось, — ответил тот. — Не хочу хвастаться, но…

— Тогда приступай, — оборвал его Ингрэм.

Мужчина бросил вниз ведро. В него набралось около пинты воды, и, качнувшись, оно приняло вертикальное положение. Дергая за веревку из стороны в сторону, он гонял ведро по воде до тех пор, пока оно не затонуло. Вытащив его, мужчина выплеснул из него воду.

— Нет, так не пойдет, — сказал Ингрэм. — Смотри, как это делается.

И он показал ему, как всего одним движением набрать полное ведро.

— Так что за минуту можно вычерпать пять или шесть ведер воды.

— Ты думаешь, это нам поможет?

— Не знаю, — резко ответил Ингрэм. — Но одним насосом вы уже откачивали. И что же? Если, работая втроем, воду из яхты не откачаем, то можешь надевать плавки. До ближайшего берега тысяча двести миль.

— Не пугай меня так. Ты сказал, тысяча двести миль или двенадцать тысяч?

Ничего ему не ответив, Ингрэм взял в руки другое ведро. Между рубкой и опорой грот-мачты находилось еще одно окно. Рама его держалась на задрайках. Он поддел их ногой и, открыв окно, понял, что стоит над большой каютой. Она, как и предыдущая, была затоплена… Не долго думая, Ингрэм бросил вниз ведро, поднял его за веревку и выплеснул воду за борт. Гик грот-мачты мешал Ингрэму, и он, чтобы не задеть его, был вынужден пригибаться. Работать было не только неудобно, но и утомительно. В таком положении спина Ингрэма долго бы не выдержала.

«Бросил… зачерпнул… вытянул… вылил…» — повторял он про себя, считая количество вылитых в море ведер. На одно ведро уходило девять секунд. Таким образом, получалось округленно шесть ведер в минуту и минута между каждым ведром. Каждое ведро вмещало десять кварт, или двадцать фунтов, воды. Шесть тонн воды в час. Это примерно половина того, что перекачивала помпа. Вскоре они должны были убедиться, напрасны их усилия или нет. Долго втроем они работать не могли. Кому-то должен был потребоваться отдых, а в случае ветра один из них должен был встать к штурвалу.

Вылив очередное ведро в море, Ингрэм распрямился и посмотрел на юго-запад. «Сарацина» он там не увидел: яхта уже скрылась за линией горизонта. Он освободил фал грота, сделал петлю на том, что осталось от веревки, которую принес мужчина. Конец ее, длиною около четырех футов, Ингрэм оставил свободным. Затем он прикрепил петлю к концу фала и повесил себе на шею бинокль.

— Вы мне оба сейчас понадобитесь. Это ненадолго, — сказал Ингрэм и, когда они подошли к нему, спросил: — Сможете подтянуть меня к вершине мачты?

— Конечно, — ответил мужчина и, задрав голову, посмотрел на качавшийся на фоне синего неба рангоут. — Тебя поднять проще, чем меня.

— А почему не меня? — спросила женщина. — Я же из нас троих самая легкая.

Ингрэм покачал головой.

— Это дело не из легких, — ответил он. — Если выпустите из рук мачту, она ударит вас прежде, чем мы успеем вас спустить.

Ему и самому не очень нравилась эта затея: «Орфей» качался на волнах, а люди, которым он вверял свою жизнь, были ему совсем незнакомы. Но другого выхода не было, он должен был рисковать. Ингрэм отвязал фал рангоута.

— Тяните медленно, — предупредил он. — Поднимать будете меня до поперечин мачты. Когда остановиться, я вам крикну.

Взобравшись на гик, Ингрэм вставил ноги в петлю, зацепил концом веревки мачту и привязал его к скобе.

— А теперь тяните, — приказал он.

Фал под его весом натянулся, и Ингрэм короткими рывками пошел вверх. Первые двадцать футов подъема дались ему довольно легко, но чем выше он поднимался, тем сильнее ему приходилось сгибаться. Наконец Ингрэм достиг перпендикулярных мачте поперечин. Это была самая опасная часть подъема. Теперь, чтобы продвигаться дальше, ему предстояло быстро развязать веревку, служившую страховкой, перекинуть ее через поперечины и снова связать.

— Стоп! — крикнул Ингрэм.

Обхватив ногами мачту и держась за нее одной рукой, он свободной рукой развязал узел на страховке. Теперь, стоило ему сорваться с раскачивающейся мачты, он упал бы на палубу и разбился. А мачта тем временем качалась, словно маятник. Зависнув на секунду над левым бортом яхты, она пошла вправо. Дойдя до крайней точки траектории, резко остановилась, а затем пошла обратно. Руки и ноги Ингрэма были мокрыми от пота, и он едва держался на гладком стволе мачты. Он поменял руки, схватил правой рукой свободно свисавший конец веревки и перекинул его через перекладины. Затем, ухватившись правой рукой за мачту, левой прикрепил конец веревки к скобе.

— Теперь тяните! — крикнул Ингрэм. — Только медленно. И не больше, чем на два фута.

Когда поперечина мачты оказалась на уровне его живота, он перекинул через нее сначала одну ногу, потом другую.

— Отлично. Поднимайте дальше.

Когда до мачтового фонаря осталось три фута, Ингрэм снова крикнул вниз:

— Достаточно. Закрепите фал.

Он надеялся, что хоть один из стоявших внизу знал, как это сделать.

«Да, тому, кто страдает высотной болезнью, здесь делать нечего», — подумал Ингрэм. Это было похоже на скачки на дикой лошади, совершавшей прыжки на сорок футов. Ингрэм взял бинокль и глянул вниз. Там, в шестидесяти футах от него, была палуба. Большую часть времени он находился над водой и пролетал над яхтой только в тот момент, когда та принимала вертикальное положение. Каждый раз, достигая крайней точки качания, мачта грозила сбросить с себя Ингрэма.

Обхватив обеими руками мачту, он поднес к глазам бинокль. Поначалу, не увидев на горизонте «Сарацина», Ингрэм с ужасом подумал, что опоздал, и, только завидев наконец маленькую белую точку, с облегчением вздохнул.

— Если фал надежно закреплен, то кто-нибудь из вас сообщите мне курс! — крикнул Ингрэм.

— Но нам ее отсюда не видно, — крикнул в ответ мужчина.

— Нет, не ее, а наш. Я хочу знать, по какому курсу лежит «Орфей»?

Женщина прошла на корму и, просунув голову в рубку, посмотрела на нактоуз.

— Двести девяносто, — крикнула она Ингрэму.

Ингрэм посмотрел на палубу и визуально определил угол, под которым находился нос яхты. Угол примерно в четыре румба, решил он. Итак, 290 минус 45, получается 245. Выходило, что «Сарацин» следовал практически тем же курсом. Судя по всему, Уоринер вел яхту на Маркизские острова.

Если бы он хотел ввести их в заблуждение, то изменил бы направление, едва скрывшись за горизонтом. Времени с того момента, как «Орфей» с его голыми мачтами стал для него невидим, прошло вполне достаточно. Каким бы тяжело душевнобольным Уоринер ни был, полным идиотом назвать его трудно. Взять, к примеру, так ловко придуманную историю о ботулизме.

Ингрэм вновь приставил к глазам бинокль. Маленькая белая точка на горизонте исчезла, затем появилась снова. На яхте ли Рей? Или то, чего больше всего он боялся, уже случилось? Ингрэм закрыл глаза и мысленно помолился. Когда он снова открыл глаза, то «Сарацина» на линии горизонта уже не было. Он окинул взглядом море на несколько миль вперед и, не обнаружив на нем никаких признаков надвигающегося ветра, ощутил душевную боль. Непроизвольно Ингрэм глянул на часы. Они показывали девять пятьдесят.

Глава 5

Далеко, вдоль северной части горизонта, бушевал шквалистый ветер, а над «Орфеем», покачивающимся на воде, воздух был неподвижен. Жарко пекло солнце. Пот, стекавший с Ингрэма, не высыхал, а образовывал на его теле липкую пленку. У него было такое ощущение, будто по нему ползают насекомые. Пот проникал в уже промокшие до нитки шорты, бежал по ногам и попадал в тапочки. Согнувшись под гиком, он продолжал черпать ведром воду.

Бросил, поднял, вылил — и так без остановки. Мужчина, стоя на корме, с методичностью машины делал то же самое. Женщина откачивала воду насосом. Шум ровной струи воды, лившейся за борт, доносился до Ингрэма. Прошел час и десять минут, как он спустился с мачты. За все это время они вылили из яхты от девяти до десяти тонн воды, а ведра с водой, которые они поднимали, приходили наверх все еще полными. Перед тем как приступить к работе, Ингрэм даже не стал замерять уровень воды в каюте: в этом необходимости не было. В такой ситуации выбора для них троих просто не существовало: либо они в течение нескольких часов откачают из яхты воду, либо вместе с ней пойдут на дно. Если уровень воды в каютах повышался или оставался на прежнем уровне, шансов на спасение у них не оставалось. Если они прервутся на сон или все трое свалятся от изнеможения, «Орфей» непременно затонет.

Ингрэма начала мучить жажда. Тягучая слюна в его рту приобрела медный привкус. «Интересно, осталась ли у них пресная вода?» — подумал он и тут же вспомнил, что Уоринер, когда оказался на их яхте, совсем не хотел пить. Распрямив спину, Ингрэм посмотрел на корму. Женщина уже устала. Это было видно по застывшему выражению ее лица. У мужчины, хотя он и не жаловался, после ранения явно болела голова. В глазах его, помимо насмешливого удивления, с которым он воспринимал происходящее, застыла боль.

Ингрэм прошел на корму и взялся за рукоять насоса.

— Прервитесь и выпейте что-нибудь. Что толку в том, если вы потеряете сознание, — сказал он женщине и повернулся к мужчине: — И вы тоже.

— Я принесу воды, — сказала женщина и спустилась в каюту.

Ингрэм склонился над помпой. Вскоре женщина вернулась, держа в рука соусник, чашку и пачку сигарет. Поставив воду на крышу рубки, она достала сигарету и села, спустив ноги в люк рубки. На палубе укрыться от палящего солнца было негде, а внутри яхты наверняка стояла жуткая духота. Мужчина взял соусник и сел, опустив ноги в вентиляционное окошко каюты. Выпив воду, Ингрэм, подталкиваемый страстным желанием что-то делать, чтобы не думать о самом страшном, снова взялся за насос.

— Дорогая, сигареткой не угостишь? — спросил мужчина.

Женщина, даже не взглянув на него, молча протянула ему пачку сигарет.

— Сколько горючего осталось на вашей яхте? — затянувшись сигаретой, спросил Ингрэма мужчина.

— При нормальной скорости его, наверное, хватит на сто пятьдесят миль, — не отрываясь от насоса, ответил Ингрэм, — но, судя по тому, как быстро рванул отсюда этот сумасшедший, только на половину пути. Если, конечно, он до этого не сожжет двигатель.

— Допустим, сто миль он протянет, — сказал мужчина, — но даже и в этом случае найти его в океане будет нелегко.

— Да, трудно, — согласился Ингрэм, — но другого выхода нет. Придется прочесать порядка тридцати тысяч квадратных миль.

— Это не муху ловить в стакане воды. Я уже не говорю о том, что даже при отсутствии горючего он не остановится. Если подует ветер, он пойдет на парусах. «Ветер дует одинаково как на подлеца, так и на того, кто сердцем чист». Шекспир. Или это Салмон П. Чейз?

— Я же сказал, что другого выхода у нас нет, — резко ответил Ингрэм. — Направление его нам известно, и я могу с полной уверенностью сказать, что плывет он на Маркизские острова. Чтобы в этом убедиться, я и поднимался на мачту. Если удастся откачать из «Орфея» воду, то почему бы нам не последовать за Уоринером? Но если у тебя есть предложение получше, я его внимательно выслушаю.

Мужчина пожал плечами.

— Ну, ты только не кипятись, — сказал он. — Я просто оцениваю наши шансы. Разве это плохо?

— Нет, — ответил Ингрэм и уже собирался заметить, что Уоринеру придется на время оставлять штурвал, чтобы отдохнуть, но сдержался.

Мужчина пристально посмотрел на него.

— Вас на яхте было только двое? — словно прочитав его мысли, спросил он.

В ответ Ингрэм молча кивнул.

— Конечно, никогда не знаешь, что может выкинуть сумасшедший, но у вашей жены есть шанс, — сказал мужчина. — Этот подонок обожает слушать женские крики.

Ингрэм мог бы ухватиться за этот слабый лучик надежды, но он был не из тех, кто легко поддается самовнушению.

— Он что, прибудет в порт со свидетелем на борту? — спросил он.

— Наш Золотой Мальчик не так опасен, как кажется. Во всяком случае, жену твою он не изнасилует. О сексе Уоринер может не вспоминать по нескольку суток. Но если у твоей жены красивая грудь, то он вприглядку сонанирует в бумажную салфетку и на этом успокоится.

— Заткнешься ты когда-нибудь или нет? — буркнула женщина.

Ингрэм с любопытством посмотрел на нее. Как ни странно, но он впервые с того момента, как увидел ее сидевшей на койке в каюте, удостоил ее пристального взгляда. Со времени пребывания на борту «Орфея» Ингрэм относился к ней и мужчине как к средству, с помощью которого можно было бы спасти тонущую яхту и пуститься на ней вдогонку за своим «Сарацином».

Женщине было около сорока или даже все сорок. Несмотря на растрепанную прическу, усталое и вспотевшее лицо, выглядела она довольно симпатичной. Волосы ее были иссиня-черные, с седой прядью, а надменно смотревшие глаза — карими. Короткие землисто-серого цвета шорты и майка на ее загорелом теле выглядели почти белоснежными. В иных условиях Ингрэм конечно же обратил бы внимание на длинные стройные ноги женщины, но сейчас его интересовало только одно: в состоянии ли она снова встать к насосу. Странно, почему они так враждебны по отношению друг к другу? Какая кошка пробежала между ними? А о чем сейчас думает Уоринер? Наверное, вспоминает, как Рей защищала его. Похоже, что у него страсть к женщинам, которые старше его. А Рей тридцать пять. И тут Ингрэм впервые вспомнил, что на «Орфее» было четверо пассажиров.

— А что произошло с миссис Уоринер? — поинтересовался он.

Мужчина ухмыльнулся.

— Только то, что может произойти с женщиной, решившейся стать женой нашего Хью, — ответил он.

Женщина выпустила изо рта табачный дым и задумчиво посмотрела на Ингрэма.

— Не будем вводить вас в заблуждение, — произнесла она. — Дело в том, что я и есть миссис Уоринер. Я — жена этого питекантропуса эректуса.

Ингрэм не сказал ни слова, но женщина, увидев на его лице удивление, вяло улыбнулась и добавила:

— Да-да, я его жена.

— Наша мамочка обожает испорченных мальчиков, — иронично заметил мужчина.

Да, людей с таким характером, как у него, бьют, и довольно часто, подумал Ингрэм. И это несмотря на его физические данные.

Ингрэм назвал себя и добавил:

— Мы направлялись из Флориды в Папеэте.

— Рада с вами познакомиться, мистер Ингрэм, — сказала миссис Уоринер. — Извините за обстановку, в которой это произошло. А этот критически настроенный тип — мистер Белью. Если бы вы знали причину, по которой тронулся мой муж, вам бы все стало ясно.

Где четвертый член развеселой компании, для Ингрэма продолжало оставаться загадкой.

— А где же миссис Белью? — спросил он.

— Эстель утонула, — ответила она. — А возможно, что ее съела акула, когда…

— Или ей в голову угодили хоккейной шайбой, — прервал ее Белью. — А может быть, ее задавил пьяный водитель, сидевший за рулем спортивной машины.

Он сделал последнюю затяжку и бросил окурок в окно каюты, из которой еще недавно черпал воду.

— Мальчик Хью убил ее, — добавил мужчина.

— Это неправда! — довольно спокойно возразила женщина, но в ее глазах Ингрэм заметил негодующий блеск.

— Да-да, конечно. Извини, я ошибся, — с ехидцей в голосе произнес Белью и посмотрел на Ингрэма. — Наш дорогой Хью и мухи никогда не обидит. Он тихий, спокойный мальчик. Просто не знаю, что бы мы без него делали.

— Дурак! — теряя терпение, воскликнула миссис Уоринер. — Он правильно сделал, что врезал тебе по башке. Да за то, что ты сделал…

— Перестаньте! — прикрикнул на них Ингрэм. — Нашли время ругаться. Ну-ка, за работу!

Презрительно поглядывая на Белью, женщина подошла к насосу. Мужчина поднялся и, взяв в руки ведро, добавил напоследок:

— А когда Хью бьет эту старую мерзкую акулу, он всегда приговаривает: «Вот тебе. Ты это заслужила!»

Лицо миссис Уоринер побелело от гнева. Она двинулась на Белью, но Ингрэм схватил ее за руку и подвел обратно к насосу.

— Заткнись! — гаркнул он на мужчину. — Чем болтать, лучше воду черпай!

Белью смерил его взглядом, потом пожал плечами и произнес:

— Вот здесь ты, дружище, наверное, прав. Идти на дно вместе с яхтой мне бы не хотелось.

Ингрэм вернулся на свое место и начал яростно вычерпывать из каюты воду. Он понимал, что нельзя терять ни минуты. Что же это за сумасшедший дом? Яхта тонет, эти болваны грызутся друг с другом, как собаки, а он должен их разнимать и еще уговаривать. Нет, черт возьми, он заставит их работать до тех пор, пока они не высунут языки.

Так что же все-таки стало с Эстель Белью, четвертым членом экипажа? Поначалу Ингрэм и не собирался о ней вспоминать, но мысли о ней помогали ему не думать о судьбе Рей. Неужели и в самом деле неизвестно, что случилось с миссис Белью? Почему ее муж говорит, что Уоринер убил ее, а миссис Уоринер утверждает, что она стала жертвой несчастного случая? Несомненно, сам Уоринер, покинув «Орфей», чего-то опасался. Страх, гнавший молодого человека, и довел его до грани безумия. Так от кого он бежал? Только от Белью? Двадцать шесть дней пребывания на яхте с этим словесным садистом могли бы кого угодно вывести из терпения. Но тогда почему они решились на столь долгое совместное плавание, да еще на такой старой яхте? Должно быть, раньше они были друзьями, интересы которых никогда не пересекались. Они наверняка не знали, что значит вместе пробыть несколько недель на маленьком судне.

Рассуждая о пассажирах «Орфея», Ингрэм то и дело мысленно возвращался к мучившим его вопросам. К вопросам, на которые не было ответов. Что предпримет Хью Уоринер? Если он и впрямь сумасшедший, можно ли предугадать его действия? Убьет ли он Рей или выбросит ее за борт, потому что она свидетельница того, как он, угнав «Сарацин», оставил на тонущей яхте трех человек? А если Уоринер думает, что убил Белью? Скорее всего, он напал на своего приятеля сзади. Ударил его по голове, и тот, потеряв сознание, упал в воду. Поэтому Уоринер может посчитать себя убийцей. А Эстель? Возможно, что он виновен и в ее гибели. В таком случае возврата к прежней жизни у него нет, и ему не нужны живые свидетели его преступлений. Однако так мог думать здравомыслящий человек, а никак не психопат. И все-таки Уоринер, придумав столь душещипательную историю об отравлении трех членов своей команды, доказал, что он не такой уж и дурак. Кроме того, чтобы не быть разоблаченным, он усиленно отговаривал Ингрэма лезть на тонущую яхту. Так что едва ли Уоринер сумасшедший. Хотя кто знает, ведь и у психически ненормальных людей бывают порой проблески сознания. Возможно, временами он осознавал, что делает, а потом полностью отключался.

Ну и что из этого следует? Рей физически слабее Уоринера: он крепкого телосложения, молод, а она — женщина, к тому же без оружия. Ингрэм вздрогнул. Двустволка! Да-да, двустволка, которую он захватил с собой в плавание! Купил ее для охоты в Австралии и Новой Зеландии. Но она внизу, в каюте, и к тому же разобрана. Ствол и приклад, завернутые в промасленные шкуры, хранятся отдельно, в ящике стола. Но Рей обращаться с огнестрельным оружием не умеет. Сможет ли она собрать и зарядить ее? Какие могут быть вопросы? Конечно же нет. И вообще, смогла бы Рей выстрелить в человека? А если бы выстрелила и убила, то что было бы с ней потом? Весь остаток жизни ее мучили бы кошмары. Она с криками просыпалась бы по ночам. Все, хватит, приказал себе Ингрэм, довольно рассуждать о том, что может произойти без твоего ведома. Давай, черпай воду. Не может же она заливать яхту быстрее, чем ее откачивают. Должна же эта вода хоть когда-то кончиться.

Не прошло и получаса, как одновременно произошло два важных события. Первое: появились признаки того, что вода в каютах убывает. Это стало ясно по тому, как покачивался на волнах «Орфей», а кроме того, ведро при опускании иногда задевало пол и приходило наверх заполненным меньше, чем наполовину. Теперь уровень воды в яхте меньше фута, думал Ингрэм. Так что работы осталось этак часа на полтора. И второе событие: наконец-то подул ветер.

Ингрэм так усердно черпал воду, что понял это только тогда, когда лицом ощутил легкую прохладу. Распрямившись, он огляделся. Ветер дул с запада. В пределах видимости вся поверхность моря потемнела и покрылась мелкой рябью.

— Ветер! — крикнула миссис Уоринер.

— Да, — отозвался Ингрэм. — Продолжайте качать. К штурвалу встанете через минуту.

Он бросил ведро и, моля Бога, чтобы ветер не прекратился, принялся судорожно отвязывать гик грота. Освободив конец гика, он приподнял его, прицепил гардель к верхушке паруса, а затем, подняв парус, с помощью лебедки натянул его.

— У вас есть брезентовое полотнище? — спросил Ингрэм.

Он пока еще не представлял себе, как трудно будет на таком ветру сделать из большого куска брезента еще один парус. Но со вторым парусом «Орфей» поплыл бы хоть и не намного, но все же быстрее.

— Да, есть, — ответила миссис Уоринер. — А еще у нас есть большой нейлоновый спинакер. Он в рундуке. Вам показать?

— Нет, я сам найду.

В носовой части яхты располагался люк. Ингрэм открыл его и, сбежав по лестнице вниз, оказался по щиколотку в воде. Здесь было очень душно и влажно. За лестницей находилась дверь. Он открыл ее и вошел в рундук. Слева от него в коробе лежало шесть или восемь больших мешков. Вытаскивая мешки, Ингрэм смотрел на их маркировку. Судя по ней, в них лежали запасные гроты, бизани, кливера, трисели, спинакер.

«К такому богатому снаряжению да нормальную яхту!» — перебирая мешки, подумал Ингрэм.

Он вытащил один мешок наверх, отволок его на нос яхты и принялся разматывать меньший кливер. Ветер дул ему в залитое потом лицо. «Орфей», все еще покачиваясь, едва заметно разворачивался по ветру. Зафиксировав брезентовое полотнище на опоре, Ингрэм прикрепил к ее верхушке гардель и поднял его. Не зная, в каком положении находится парус, он поднял валявшуюся на палубе веревку, привязал ее к шкотовому углу, обвел веревку вокруг вантов и, обмотав ею блок, подсоединил к стоявшей рядом с рубкой лебедке. Во время правого крена яхты ветер раздул ее грот, брезентовое полотнище расправилось и дернуло за ванты. «Орфей» двинулся вперед. Когда судно начало слушаться руля, Ингрэм круто повернул штурвал, и яхта стала медленно разворачиваться по ветру. Он взглянул на компас, чтобы сверить курс. Он составлял 220 градусов. Повернув штурвал вправо, Ингрэм уравновесил паруса, но больше 225 градусов выжать из них не смог. Но и это было неплохо: расхождение в показателях курса «Орфея» и «Сарацина» оказалось совсем небольшим.

— Теперь вы встаете за штурвал, а Белью займет ваше место у насоса, — обратился он к миссис Уоринер.

Женщина взяла в руки штурвал, а Белью, впервые без комментариев, направился к насосу. Ингрэм расправил и поднял бизань. Ветер крепчал, и на волнах начали появляться белые барашки. Развив бурную активность, Ингрэм на время забыл о мучившем его страхе, но теперь, когда «Орфей» наконец-то заскользил по воде, страх за жизнь Рей и дикая злоба на Уоринера вновь обуяли его. Смогут ли они догнать «Сарацин»? При таком ветре он должен был давать не менее четырех узлов, в то время как их дырявый гроб двигался со скоростью чуть более минимальной, при которой слушался управления.

— Позвольте мне ненадолго снова встать за штурвал, — сказал Ингрэм женщине.

Он хотел проверить, не слишком ли круто они идут и не заполаскивают ли при этом паруса.

Миссис Уоринер отошла от штурвала. Взяв его в руки, Ингрэм повернул яхту на десять градусов влево, потравил паруса, но ничего ровным счетом не изменилось. «Орфей» продолжал двигаться с прежней скоростью и, как убедился Ингрэм, увеличивать ее не собирался. Яхта была похожа на загнанное животное, которое ни о чем, кроме отдыха, не помышляло.

На многое Ингрэм и не рассчитывал, но такое поведение яхты повергло его в уныние. Даже управляя ветром, за сутки преодолеть пятьдесят миль все равно бы не удалось.

Поняв, что все его попытки придать судну большую скорость тщетны, Ингрэм направил его по прежнему курсу и передал штурвал миссис Уоринер. Подойдя к краю палубы, он глянул за борт и увидел, что обшивка яхты ниже ватерлинии покрыта зелеными водорослями. «От судна с двадцатью тоннами воды внутри и такими густыми зарослями на днище трудно было ожидать чего-либо другого», — подумал Ингрэм. Удивительно, что оно еще как-то передвигается.

— Когда «Орфей» в последний раз выходил в плавание? — спросил он миссис Уоринер.

— Около восьми месяцев назад, — ответила она. — Во время покупки.

Что ж, другого ответа Ингрэм и не ожидал. Так что удивляться тому, что произошло со старой яхтой в открытом море, не следовало. Ингрэм зашел в рубку, вытащил из валявшегося на столе хлама карту Тихого океана и развернул ее. Если хозяева яхты и не знали, куда плыли, то наверняка помнили, из какого порта отчалили. Координаты последней стоянки «Орфея» должны были быть занесены в судовой журнал, но Ингрэм записям этих людей не доверял. Он вспомнил об отличном ориентире, трех звездах, замеченных им накануне вечером. Они располагались над морем в двадцати пяти милях по курсу в 235 градусов. Таковым было положение «Сарацина» на рассвете, в тот момент, когда Ингрэм заметил «Орфей». Тогда тонущая яхта находилась от них милях в пяти, лежа по курсу в 315 градусов.

Ингрэм нарисовал на карте карандашом крест: 4,20° южной широты и 123,30° западной долготы. Маркизские острова находились приблизительно в тысяче двухстах милях к юго-западу от них, а Галапагосские — более чем в двух тысячах милях за ними. Ближе других участков суши не было. Поэтому шансов на то, что они могут встретить проплывающее мимо судно, практически не существовало.

А можно ли вообще догнать «Сарацин», даже зная, каким курсом он идет? Вряд ли, подумал Ингрэм. «Сарацин» уже давно скрылся за горизонтом и теперь делает шесть узлов. Когда же горючее на нем кончится, он на одних только парусах пойдет с более высокой скоростью, чем «Орфей».

— Ветер попутный, — доложила миссис Уоринер.

Ингрэм вернулся на палубу. Ветер уже поменялся на северо-восточный, и теперь их яхта двигалась немного южнее.

— Мы ляжем на другой галс, — сказал Ингрэм.

Он отвязал брезентовое полотно, развернул парус вокруг опоры и завел его за ванты правого борта, затем накренил полотно на левый галс. Теперь курс «Орфея» составил 275 градусов, что было на 35 градусов западнее того, что требовалось. Через несколько минут ветер сменился, яхта развернулась и легла на желаемые 245 градусов. Внезапно ветер стих, а затем снова подул, но уже с северо-запада. Ингрэму вновь пришлось поменять положение брезентового полотна. Прошло еще десять минут, и ветер стих окончательно. «Орфей» по инерции проскользил по воде еще несколько футов и, остановившись, тяжело закачался на волнах.

Ингрэм оглядел горизонт. Во всех направлениях поверхность океана была ровной и гладкой, словно стальная пластина.

Итак, они преодолели меньше мили, а часы Ингрэма показывали двенадцать десять.

Лицо ее горело, а голова лежала на чем-то жестком, что поднималось и опускалось, ходило то в одну сторону, то в другую. Ее мутило. Подобное ощущение она испытывала всего один раз, когда перебрала спиртного. Откуда-то издалека до нее доносился шум работающего двигателя, на который накладывался чей-то поющий голос. Это была старая и когда-то очень популярная сентиментальная песенка. Она не слышала ее уже много лет, но сразу узнала. Как же она называется? Ах да, «Очаровательная девушка». Она перевернулась и через закрытые веки почувствовала над собой яркий источник света. Конечно, это могло быть только солнце. Она открыла глаза и тут же зажмурилась от боли. Неподалеку от себя она успела заметить загорелые плечи мужчины и его отливающую золотом голову. В этот момент голова мужчины, продолжавшего напевать песенку, повернулась, и на нее глянули озабоченные глаза Хью Уоринера. Поняв, что она очнулась, парень улыбнулся. Это была обаятельная и полная нежности улыбка. Она попыталась закричать или пошевелиться, но ни того, ни другого сделать не смогла.

Песня на полуслове оборвалась.

— Вот видите, с вами все в порядке, — сказал Уоринер. — Ну, теперь-то вы жалеете, что заставили меня сделать вам больно?

Глава 6

Поняв, что Джона рядом нет, Рей испытала отчаянный ужас.

— Где мы? Куда вы ведете яхту? — закричала она. — Мы должны вернуться назад!

Но Уоринер даже ухом не повел. Рей попыталась приподняться, но у нее сразу же закружилась голова. Ее затошнило. Она на мгновение закрыла глаза, а когда вновь открыла их, Уоринер уже отвернулся от нее и теперь смотрел на компас. Он сидел за штурвалом неподалеку от ее ног. Не оборачиваясь, парень протянул руку и схватил ее за левую коленку. Не сильно и не грубо, словно пытаясь только успокоить или удостовериться, что она никуда не исчезла.

Рей поджала ноги и попыталась отползти. Но ползти ей было некуда — она лежала на самом краю палубы, отрезанная от штурвала, от выключателя зажигания двигателя и от остальной части палубы. Чтобы добраться до них, надо было сначала проползти мимо Уоринера.

Рука парня соскользнула с колена Рей и, нежно касаясь ее ноги, дошла до ступни.

— У вас такие красивые ноги, — заметил он, снова обернувшись. — Это большая редкость. Женщины, особенно европейки, совсем не следят за своими ногами.

Рей сковал страх.

— Дело в том, что я часто задавал себе вопрос: «А не уехал ли Гоген в Полинезию только из-за того, что ему надоели ноги европейских манекенщиц?» — продолжал Уоринер, таинственно посмотрев на Рей. — Конечно, это глупо. Такое можно говорить разве что болванам на каком-нибудь коктейле.

«Боже, как же мне теперь с ним справиться?» — подумала Рей.

— Послушайте! — сказала она и села, ухватившись рукой за спасательный леер. — Мы должны вернуться! Вы что, не понимаете? Поверните скорее обратно. Вот так.

И Рей описала рукой дугу, словно объясняя глухонемому, в какую сторону ему следует повернуть штурвал. Поняв, что словами от него ничего не добиться, она закричала:

— Тогда это сделаю я! Дайте мне штурвал!

— Нет, — сурово произнес Уоринер, и улыбка исчезла с его лица.

Он недовольно пожал плечами и вновь уставился на нактоуз.

Рей в испуге оглянулась, но тонущей яхты не увидела. Приглядевшись, она заметила у самого горизонта маленькую точку. Шлюпку же на таком большом расстоянии увидеть было невозможно. Что стало с Джоном? Рей знала только одно: на борту «Сарацина» его не было. А они с Уоринером уже отплыли от того места, где она в последний раз видела мужа, почти на три мили. Более того, с каждой минутой расстояние это продолжало увеличиваться. Теперь спасти Джона могла только она. Рей схватила Уоринера за плечо.

— Плывем обратно! — потребовала она. — Мы должны вернуться!

Уоринер смахнул с плеча ее руку.

— Миссис Ингрэм, прошу вас, ведите себя благоразумно, — раздраженно произнес он. — Вы что, опять собираетесь кричать?

— О Боже! — воскликнула Рей.

Она попыталась успокоиться, так как поняла, что криками от Уоринера ничего не добиться.

— Я веду себя не благоразумно? Вы что, не понимаете, что там остался мой муж? Мы не можем бросить его в открытом море. Он же погибнет.

— Нет, он не погибнет, — отмахнулся от нее Уоринер.

— Но ведь ваша яхта тонет и…

— Может быть, и не потонет. Во всяком случае, он хотел на ней побывать. Не так ли? Так что это его собственная ошибка. — Парень посмотрел на Рей так, словно она не понимала очевидного, и задумчиво продолжил: — Вся моя беда в том, что я слишком доверчив. Я не понимаю, что движет людьми, пока они не окажутся в безвыходном положении.

Теперь Рей окончательно убедилась в том, что разговаривать с Уоринером бесполезно. Он не понимал ее, как она не понимала его. Тогда что же остается? Попытаться отобрать у него штурвал? Даже в состоянии крайнего отчаяния она понимала, что этого ей сделать не удастся. Если она вновь спровоцирует Уоринера, то на этот раз он может даже убить ее или выбросить за борт. Не смерть пугала Рей, ее страшило то, что, погибнув, она уже ничем не сможет помочь Джону. Ведь она для него оставалась последней надеждой на спасение. Нет, надо действовать иначе, подумала женщина. А как? Ответ неожиданно пришел сам собой: если она не в силах повернуть яхту, то надо ее хотя бы остановить. На море мертвый штиль, а с отключенным двигателем «Сарацин» может простоять без движения несколько часов или даже весь остаток дня. Вот если бы ей удалось вывести из строя двигатель, то Джон смог бы догнать их. Двигатель, однако, располагался внизу, под палубой, и, чтобы добраться до него, ей необходимо спуститься по лестнице. Но позволит ли ей Уоринер сделать это?

Рей перевернулась, поднялась на колени и, схватившись за спасательный леер, поползла по палубе.

— Меня… меня тошнит, — выдавила она из себя. — Я хочу перебраться в носовую часть.

— А почему бы не сделать это вон туда? — указав рукой за борт, спросил Уоринер.

— Не хочу, чтобы кто-то видел, как меня рвет, — ответила Рей.

— А, ну да, — сочувственно произнес он. — Простите, я как-то об этом не подумал.

Она не понимала всей рискованности задуманного ею до тех пор, пока не оказалась на середине лестницы. «Боже мой, — подумала Рей, — неужели и я теряю чувство реальности?» Элементарный человеческий инстинкт самосохранения уже не срабатывал, и она действовала подобно заведенной машине. Возможно, что Уоринер вовсе и не намеревался причинять зла ни ей, ни ее мужу. Просто они оба оказались на его пути. Парень не угрожал ей и не пытался ограничить ее в перемещении.

С того места, где находился Уоринер, он не мог видеть, что творится в каютах яхты, и Рей, спустившись по лестнице, исчезла из его поля зрения. Двигатель судна располагался под рубкой, в отсеке, отгороженном съемной панелью. Рей уже собиралась поднять ее, когда неожиданно поняла, что не знает, как поступить дальше. Идея повредить двигатель сама по себе была удачной, но о том, как это сделать и что предпринять потом, Рей не имела ни малейшего понятия.

Как только двигатель яхты заглохнет, Уоринер тотчас поспешит вниз, чтобы выяснить, что же случилось. Если ему удастся быстро устранить неисправность, то Джон догнать их не сможет. Прежде чем он поймет, что «Сарацин» остановился, пройдет некоторое время, а на то, чтобы подплыть к ним на шлюпке, ему потребуется не менее часа. Более того, ей надо было придумать, где спрятаться от Уоринера, — найти надежное укрытие, в которое он бы не смог проникнуть. Дверь в основную каюту изнутри не закрывалась. Тогда, может быть, передняя каюта? Ну нет, дверь в нее слишком хлипкая. Уоринеру ничего не стоит одним ударом выбить ее. Тогда кладовая. Дверь в нее более крепкая, да и запирается изнутри на задвижку. А кроме того, ее можно будет забаррикадировать хранившимися в ней ящиками с продуктами и тяжелыми мешками.

Надо спешить, скомандовала себе Рей. Она подняла панель. Громкий шум работавшего двигателя напугал ее. Рей побоялась, что его может услышать Уоринер, и испуганно посмотрела на ступеньки лестницы. Однако тень на них не появилась. Уоринер продолжал сидеть прямо над ней и, судя по всему, изменения в уровне шума двигателя так и не заметил. В машинном отделении было темно. Прямо над входом в него находился выключатель. Рей включила свет и вошла внутрь.

Двигатель вот уже как полчаса работал почти при полной нагрузке. Помимо жуткого шума и дыма, здесь еще сильно пахло горящим маслом. Рей вновь затошнило. Двигатель находился в центре. Справа располагались аккумуляторы зажигания и освещения, а слева — металлический рундук с запчастями и инструментом.

Рей внимательно осматривала двигатель, пытаясь найти на нем самый уязвимый узел. Хотя она и была в свое время заядлой автогонщицей, а кроме того, владела мастерской по ремонту европейских машин, о бензиновых двигателях она знала едва ли намного больше, чем обычная женщина. Но она помнила, что прервать их работу можно, отключив подачу горючего или искры зажигания. На маленькой медной трубочке, соединявшей топливный бак с двигателем, находился клапан. Его можно было перекрыть, но это вопроса никак не решало. Рей могла бы разбить молотком эту линию подачи топлива, но горючее вылилось бы из бака, и тогда яхта превратилась бы в бомбу замедленного действия. А что, если отсоединить электрические провода? Этот вариант был лучшим, но не идеальным: Уоринер справился бы с этой проблемой менее чем за час. Взгляд Рей упал на распределитель зажигания. Ответ был найден: разбить его, и двигатель навечно выйдет из строя.

И тут ей в голову пришла более удачная идея. Почему не снять колпачок с того места, откуда выходят провода? Она могла бы взять его с собой и запереться в кладовке. Без него двигатель работать не сможет, а когда Джон вернется на яхту, он его поставит обратно. Она видела, как он снимал колпачок, чтобы почистить контакты, и была уверена, что сможет его удалить. Для этого требовалось лишь потянуть за эти пять проводков и освободить два боковых зажима. Да, но на это уйдет больше времени, чем на удар молотком. А еще ей надо было успеть добежать до кладовки и запереться. Если она этого не сделает, то Уоринер, спустившись вниз, поймает ее и отберет колпачок. Рей замерла в нерешительности, но через мгновение улыбнулась: выход найден!

Сколько раз предупреждал ее Джон, чтобы она ничего не ставила на ступеньки лестницы. Тот, кто спускается по ним, не видит, что у него под ногами. Наступив на тарелку или блюдце, оставленные на ступеньке, человек обязательно поскользнется и упадет. Рей быстро прошла в каюту, сняла с полки над мойкой три кастрюли и, выйдя в коридор, поставила их в ряд на второй снизу ступеньке. «Сарацин» шел плавно, и свалиться с лестницы кастрюли не могли.

Рей низко пригнула голову и вошла в машинное отделение. При движении яхты в ограниченном пространстве между металлическим рундуком, двигателем и низким потолком отсека сохранить равновесие было трудно. Шум двигателя давил ей на барабанные перепонки, а от резкого запаха масла усиливалась тошнота. Рей медленно повернулась лицом к двигателю.

Ну, пора, сказала она себе и выдернула из колпачка средний провод. Двигатель мгновенно затих. Рей начала судорожно выдергивать остальные проводки. Она уже тянулась к четвертому проводу, когда «Сарацин» резко качнуло влево. Потеряв равновесие, Рей завалилась на двигатель и левым предплечьем уперлась в горячий выхлопной патрубок. От неожиданной боли ее вырвало. И тут над ее головой раздались торопливые шаги.

Рей поняла, что опоздала, но без колпачка убежать от Уоринера она не могла: другого шанса остановить яхту у нее уже не было. Она ухватила последний проводок, и тут новый приступ тошноты подступил к ее горлу. Изрыгая рвоту, Рей выдернула проводок и разжала боковые зажимы. Схватив колпачок, она кинулась в коридор. Просунув голову под панель, Рей увидела на лестнице справа от себя голые ноги Уоринера. Путь к отступлению был ей отрезан. Она опоздала всего на несколько секунд.

Правая нога Уоринера наступила на край кастрюли, та выскользнула, и он, сопровождаемый грохотом металлической посуды, упал. Рей уже выбралась из машинного отсека. Теперь, если ей удастся проскочить мимо Уоринера, прежде чем он успеет подняться на наги, она спасена. Зажав в ладони колпачок, женщина рванулась вперед. Когда она пробегала мимо лежавшего у лестницы Уоринера, он поймал ее за лодыжку. Она резко дернула ногой, освободилась, но, потеряв равновесие, ударилась о койку. Уоринер перекатился на живот и начал подниматься.

Отскочив от койки, Рей ворвалась в кладовую и захлопнула за собой дверь. Но запереться на задвижку она не успела: от удара Уоринера дверь приоткрылась. Рей надавила на нее плечом, ее ноги заскользили по полу. Еще минута, и Уоринер ворвется в кладовую. Она оглянулась и увидела позади себя на койке большие мешки с брезентом. Уперевшись в них правой ногой, Рей распрямила левую ногу. Сил отодвинуть назад крепкого парня у нее, естественно, не было, но в щель, образовавшуюся в двери, пролезть он не мог. Она услышала, как заскользили по полу ноги давившего в дверь Уоринера. Прошла минута. Рей чувствовала, что слабеет. В колене появилась дрожь.

Колпачок распределителя зажигания по-прежнему находился в ее руке, и теперь она думала, как бы от него избавиться. Куда его спрятать? Нет, это не пройдет. Уоринер знает, что колпачок у нее, и, ворвавшись в кладовку, непременно найдет его. Но колпачок из пластмассы, и, если она с силой ударит его обо что-нибудь твердое, он должен расколоться. Рей переложила колпачок в правую руку и изо всех сил бросила его об пол. Отскочив под небольшим углом, он попал в мешок, пролетел под принявшим почти горизонтальное положение телом Рей, ударился о дверной косяк и завертелся возле приоткрытой двери. Так что, просунув в щель руку, Уоринер наверняка дотянулся бы до него.

А Уоринер тем временем молча давил в дверь. Было слышно только его тяжелое дыхание, шарканье обутых в тапочки ног и плеск воды, ударявшейся в борт «Сарацина». Молчание Уоринера действовало на Рей устрашающе. Силы ее были на исходе.

Не выдержав напряжения, женщина отскочила влево. Дверь резко распахнулась, и Уоринер, пролетев мимо Рей, потерял равновесие и завалился на пол между двумя койками. Она подобрала колпачок, выбежала из кладовки и, проскочив через каюту, кинулась к лестнице. Когда голова и плечи ее были уже на уровне палубы, Рей завела руку, что выбросить колпачок за борт. И в этот момент Уоринер схватил ее за ноги. Рей выронила колпачок, и он, прокатившись по палубе, оказался на полу рубки. С трудом вырвавшись из рук Уоринера, она преодолела две последние ступеньки и, выбежав наверх, бросилась в рубку. Когда Уоринер всем телом сзади навалился на нее, колпачок уже был в ее руке. Упав на сиденье, Рей плотно прижала руку с колпачком к бедру.

Как ни странно, но Уоринер даже не попытался разжать ей кулак. Вместо этого он схватил ее за горло и начал душить. Рей втянула голову в плечи и прижала к груди подбородок. Уоринер приподнял ее, перевернул на спину и снова вцепился в шею. Она принялась бить его коленом в живот и хлестать по лицу рукой. Но и это его не останавливало — он продолжал сжимать пальцы на ее горле. Она видела над собой его искаженное в злобе лицо и горящие ненавистью глаза. От страха Рей закрыла глаза.

Она уже ничего не слышала, кроме тихих гортанных звуков, издаваемых Уоринером, и скрипа пластикового сиденья. Дышать ей становилось все труднее и труднее. Через закрытые веки Рей ощущала яркий солнечный свет, приобретавший красноватый оттенок. Высвободив руку, она, уже теряя сознание, наугад бросила колпачок распределителя. Поскольку звука катящегося по палубе предмета не последовало, Рей решила, что колпачок перелетел за борт.

Неожиданно Уоринер разжал на ее горле пальцы, и Рей вновь задышала. Открыв глаза, она увидела перегнувшегося через нее Уоринера. Обеими руками он держался за бортовой леер и смотрел на воду. Лица его она не видела. Она осторожно вылезла из-под него. Но он даже не пошевелился. Изготовившись бежать к люку, Рей оглянулась, чтобы проверить, не смотрит ли на нее Уоринер, и тут увидела на его лице страдальческое выражение. Она перевела взгляд на предмет, в который он вглядывался, и все поняла.

То был колпачок распределителя зажигания. Упав рядом с бортом яхты, он медленно погружался в пронизанную яркими лучами солнца и прозрачную, словно джин, морскую воду. В глазах Уоринера застыл ужас, подобный тому, с которым он раньше смотрел на тонущую бутылку. Вдруг его лицо исказила жуткая гримаса. Он закричал, упал на пол и прижался лицом к сиденью.

Увидев это, Рей остолбенела. Вцепившись руками в комингс, Уоринер, мотая головой, закричал:

— Нет! Нет! Нет! Я этого не делал! Я этого не хотел! Она сама виновата!

Сотрясаясь всем телом, он зарыдал.

Выйдя наконец из оцепенения, Рей бросилась к люку, на ватных ногах сбежала по лестнице и, очутившись в кладовке, заперлась на задвижку. Она достала из-под коек ящики с продуктами, забаррикадировала ими дверь, затем подтащила туда же мешки. Последний, шестой мешок с парусами Рей подперла железной койкой. От нервного и физического напряжения она вся тряслась и обливалась потом. Упав на койку, Рей поняла, что сил у нее больше не осталось. После удара, нанесенного Уоринером, щека ее опухла и сильно болела, а на руке после касания о горячий патрубок образовалось красное пятно. Страх за жизнь Джона не покидала ее. Сама же она, пусть и временно, находилась в безопасности: топора, которым Уоринер мог бы проломить дверь, на их яхте не было, а без его помощи добраться до Рей он вряд ли бы смог. Пока на море штиль, яхта с места не сдвинется, подумала она и облегченно вздохнула. Теперь ей оставалось только ждать.

А «Сарацин» тем временем продолжал плавно покачиваться на волнах. За дверью все было тихо. Слышался только скрип корпуса судна да позвякивание посуды. Немного успокоившись, Рей попыталась понять, что происходит с Уоринером. Несомненно, он сумасшедший. Как же она этого сразу не поняла? Ведь Джон не зря говорил, что этот парень вызывает у него подозрение. Вот если бы она проявила осторожность и не завела двигатель… Но что теперь сожалеть о том, чего не вернешь? И что заставило Джона так поспешно покинуть тонущую яхту? Может быть, он увидел там раненых или больных? Тогда почему он сел в шлюпку один? Подожди-ка, сказала себе Рей, ты, кажется, близка к разгадке. То, что обнаружил на яхте. Джон, должно было служить доказательством лжи Уоринера, а также того, что он не в своем уме или очень опасен. А вернуться на «Сарацин» Джон спешил потому, что опасался за ее, Рей, жизнь. Да, и все-таки что же он мог увидеть на тонущей яхте?

«Уоринер пытался меня убить, — продолжала размышлять Рей. — Так что не исключено, что он уже кого-то убил. А гонялся он за мной не потому, что хотел отобрать колпачок. Он даже не знал, что колпачок у меня. Уоринер хотел задушить меня за то, что мне каким-то образом удалось отключить двигатель. А тот ужас в его глазах, когда он смотрел на тонущий колпачок?.. Ведь он даже не понял, что это такое. Как и в случае с бутылкой из-под виски, Уоринер, глядя на него, представлял себе нечто другое».

«Я этого не делал!.. Я этого не хотел!..»

Эти фразы, брошенные им, — попытка оправдаться или вопли испуганного насмерть человека? Кто знает? Но история об отравлении, рассказанная им, явная ложь. Вероятно, на яхте разыгралась трагедия не менее страшная, чем та, которую описал Уоринер. Возможно даже, что он ее виновник.

Рей прислушалась. Из-за двери послышались шаги Уоринера. Она села, прижалась к спинке койки и стала ждать сильнейшего удара в дверь. «А вдруг дверь не выдержит?» — с ужасом подумала женщина и, чтобы не впасть в истерику, сдавила пальцами виски.

Раздался осторожный стук в дверь.

— Миссис Ингрэм, — жалобно произнес Уоринер.

«А ты, мамочка, похоже, сходишь с ума, — услышав его робкий голос, подумала Рей. — Сможет ли человек с таким голосом тебя обидеть? Боже, да что с тобой происходит? Так ведь недолго и рассудка лишиться».

Уоринер снова постучал:

— Миссис Ингрэм, простите меня! Я вовсе этого не хотел! Поверьте мне! Я… я разозлился, потому что мне показалось, что и вы против меня. Но вы не такая. Правда? Вы не можете быть такой. Вы же как Эстель. Как только я вас увидел, как только услышал ваш голос, то сразу понял, что вы совсем как она. Миссис Ингрэм, как ваше имя?

Рей не отрываясь смотрела на дверь. В горле у нее пересохло.

— Миссис Ингрэм!

Ей показалось, что он плачет.

— Ну хорошо, — раздраженно произнес он через минуту. — Я вижу, что вы снова ведете себя неразумно. Что ж, в этом вы сами виноваты.

Он повернул ручку и толкнул дверь. Увидев, что она не поддалась, он забарабанил по ней кулаками.

Рей с ужасом смотрела на дрожавшую дверную задвижку. Но та оказалась на редкость прочной.

— Но и вы хотели меня убить. Не так ли? — прокричал Уоринер и отошел от двери.

По его шагам Рей поняла, что он ходит по каюте. Вскоре раздался стук. Что делает Уоринер, догадаться было невозможно. Во всяком случае, попытку взломать дверь кладовки он пока не предпринимал.

«Заметил ли Джон, что мы остановились?» — подумала Рей. Если заметил, то он наверняка уже на пути к «Сарацину». Она взглянула на часы. Было без двадцати пяти десять. Да, через час или даже меньше Джон будет здесь. А вдруг с ним произошло что-то непредвиденное? Последний раз она видела мужа перед тем, как Уоринер ударил ее. Тогда он спешил к ней и греб изо всех сил. Нет, надо верить, что с Джоном все в порядке, сказала себе Рей. Иначе можно просто сойти с ума и стать такой как Уоринер. Она знала, что Джон в морском деле далеко не новичок и может справиться с любыми неприятностями. Это вселяло в ее сердце надежду. Если же Джон выбился из сил, то он мог бы повернуть обратно и высадиться на терпящую крушение яхту. И если она и в самом деле тонет, то он сделает все, чтобы залатать ее дыры.

Ход мыслей Рей прервал какой-то странный шум. Женщина удивленно оглядела кладовку и тут поняла, что это заработал стартер. «Неужели Уоринер проверил двигатель? — подумала она. — Если да, то заметил ли он, что колпачок распределителя исчез?»

Двигатель ожил и равномерно зарокотал. Лязгнула муфта сцепления, и «Сарацин» тронулся с места.

Рей уронила голову на грудь, закрыла лицо руками и чуть было не заревела от отчаяния. Она даже и не подумала заглянуть в ящик с запчастями, чтобы проверить, нет ли в нем запасного колпачка! А ведь она должна была это предусмотреть! Двигателем занимался Джон, и он всегда говорил ей: «Хочешь, чтобы на яхте все было в порядке, — не забывай о запчастях».

Глава 7

Первая лодка появилась у него, когда ему исполнилось двенадцать. После этого большую часть времени, за исключением двух лет учебы в Техасском университете, в который он поступил по окончании Второй мировой войны, Ингрэм провел на воде. Повзрослев, он стал профессиональным моряком. В Мексике Ингрэм был капитаном буксировщика, в шести странах и на трех океанах участвовал в спасательных работах, совершал на своей яхте чартерные рейсы, а полтора года назад еще работал на судоверфи в Пуэрто-Рико. Он имел дело со взрывами и пожарами, не раз попадал в шторм, но никогда еще не оказывался в такой ситуации, как сейчас.

Время было без пятнадцати минут три. В маске для подводного плавания Ингрэм находился под водой, в десяти футах от поверхности. Он обследовал левую часть днища «Орфея». То, что Ингрэм увидел, повергло его в ужас. В таком плачевном состоянии «Орфей» до ближайшего порта никогда не дойдет, и все усилия вычерпать из него воду бесполезны, подумал он, разглядывая обшивку. С помощью насоса и ведер можно только на час-два отсрочить его кончину.

После того как прекратился ветер, они вновь принялись откачивать воду. Двадцать минут назад, после часа непрерывной работы, им удалось понизить ее уровень в основной каюте до шести дюймов. Ведра приходили наверх наполненными меньше чем наполовину. Тогда Ингрэм объявил перерыв и начал задавать вопросы. Не повреждалась ли яхта плавающими предметами? Например, бревнами, подводными камнями или чем-либо подобным? Правда, вероятность этого в Тихом океане практически нулевая, но должно же было быть хоть какое-то объяснение такой сильной протечки.

Отвечала по большей части миссис Уоринер.

— Нет, — уверенно сказала она. — Мы ни на что не натыкались. Но если и наткнулись, то не заметили этого.

— А когда шли с включенным двигателем, необычной вибрации не ощущали?

Если была повреждена лопасть винта или погнулся вал, то вода могла просачиваться через сальник.

— Нет, все было нормально, — замотав головой, ответила миссис Уоринер. — Кроме того, в последнее время, а это более двух недель, двигатель на «Орфее» не работал.

— Пытаясь найти остров Клиппертон, мы израсходовали все топливо, — уточнил Белью. — Наш принц Хью, Великий Навигатор, знал, где находится остров, но его, как назло, словно кто-то постоянно от нас отодвигал.

Женщина холодно посмотрела на него, но, видимо сильно устав, решила промолчать.

— А как с погодными условиями? — спросил Ингрэм.

Оказалось, что и погода здесь ни при чем. Во всяком случае, те штормы, в которые они попадали, для нормальной яхты критическими не были. Через два дня после того, как «Орфей» вышел из Ла-Паса, подул сильный ветер, и они двадцать четыре часа не смыкали глаз: так и дежурили вчетвером на палубе. Пару дней их трепал порывистый ветер, сильнее того, в который они попали две недели назад, когда пытались найти остров Клиппертон. Тогда им показалось, что они проплыли мимо него.

— И после этого вы заметили, что яхта дала течь? — спросил Ингрэм.

Миссис Уоринер кивнула.

— Да, — подтвердила она. — Но поначалу сильной течи не наблюдалось. А потом с каждым днем воды становилось все больше и больше. А где-то три дня назад ситуация стала хуже некуда: вода залила каюту.

— А какая тогда стояла погода?

Женщина задумалась.

— Если мне не изменяет память, дул легкий ветерок, — сказала она. — Но накануне был сильный, порывистый ветер, и «Орфей» испытал килевую качку. Однако продолжалось это совсем недолго.

Ингрэм молча кивнул и повернулся к Белью.

— Когда отдышишься, берись за насос, — сказал он. — А я осмотрю наружную обшивку. Через полчаса сменю тебя.

Проходя через рубку, Ингрэм подумал о Рей, и страх за ее жизнь вновь овладел им. Страх, затаившийся в подсознании, — это такая вещь, которая, как ни борись, все равно даст о себе знать. Он может легко парализовать волю и разрушить человеческую личность. «Какие у Рей шансы остаться живой? — думал Ингрэм. — И вообще, существуют ли они? Не раскисай, возьми себя в руки, — приказал он себе. — Лучше делай для ее спасения то, что можешь, а о том, что сделать не можешь, не думай».

Пройдя по каютам, Ингрэм первым делом проверил то, что могло быть наиболее вероятным источником пополнения воды, — все трубы, проходившие по корпусу яхты ниже ватерлинии. Осмотреть он их не мог, так как они находились под водой. Ощупывая их руками, Ингрэм рассчитывал обнаружить не мелкие трещины, а огромные дыры. Однако трубы оказались в полном порядке: ни одна из них не была повреждена. Тогда он пролез в машинное отделение, где на уровне успевших проржаветь цилиндров огромного двигателя с мощностью в двести лошадиных сил плескалась вода. Ощупав подводной патрубок системы охлаждения, а также все трубки, подходившие к двигателю, Ингрэм убедился в их полной исправности. Значит, протекает сам корпус, и одному Богу известно, где именно, подумал он. Изнутри обнаружить течь можно было, лишь полностью удалив из яхты воду.

Но откачать ее всю с помощью только одного насоса — ведра стали бесполезными, поскольку зачерпывали меньше половины своего объема, — было невозможно. Вот если бы на судне оказался пожарный топор или ломик, то можно было бы проломить полы в каютах и черпать воду от самого днища.

Наконец глаза Ингрэма привыкли к темноте, и он провел взглядом по корпусу яхты. Судно оказалась с двойной внутренней обшивкой и диагональными швами. Он достал нож и стал наугад тыкать им в деревянные планки. В третью по счету планку лезвие ножа вошло словно в масло. По спине Ингрэма пробежали мурашки. Он начал обследовать все участки обшивки, до которых могла дотянуться рука, в том числе и те, что находились под водой. Вскоре он убедился, что огромные площади внутренней обшивки яхты и даже ее обрешетка поражены сухой гнилью.

Вернувшись на палубу, он поинтересовался у миссис Уоринер, есть ли у них маска для подводного плавания. Та ответила, что есть, и сказала, где ее найти. Надев маску, Ингрэм разулся, перебросил через левый борт конец веревки, по которой намеревался подняться на яхту, и прыгнул в воду.

«Сколько же она продержится на плаву?» — подумал он, разглядывая корпус ниже ватерлинии. Предсказать это было невозможно — слишком многое здесь зависело от погоды. При первом же порывистом ветре «Орфей» должен был камнем пойти на дно. В трех местах на изгибе покрытого водорослями днища Ингрэм заметил отошедшие от корпуса концы обшивных реек. Шипы, которыми они крепились к обрешетке днища, исчезли, и швы между досками раскрылись. Отплыв на безопасное расстояние от зловеще нависшей над ним яхты, Ингрэм всплыл на поверхность. Затем, обогнув ее нос, обследовал правый борт и убедился, что там ситуация еще хуже: Ингрэм насчитал шесть отошедших от обрешетки реек. Он вернулся на судно.

Увидев его, Белью отошел от насоса. Миссис Уоринер также приблизилась к нему.

— Что-нибудь обнаружили? — спросила женщина.

— Да, — ответил Ингрэм. — Не знаю, сколько эта старушка еще продержится, но до Маркизских островов она точно не дойдет.

— Что с «Орфеем»? — спросил Белью.

— Яхта поражена сухой гнилью. Она разъела внутреннюю обшивку и часть обрешетки. Эта такая болезнь дерева, которая возникает из-за плохой вентиляции. Стоит ей появиться, и она распространяется по древесине, словно оспа. Думаю, что, когда вы покупали яхту, на ней уже имелись небольшие очаги болезни, а ваш знакомый, который ее осматривал, этого не заметил. А теперь сухая гниль на всем днище. В такой ситуации даже крепкая внешняя обшивка отстанет от корпуса. Ни металлические заклепки, ни тем более деревянные штифты в прогнившей обрешетке не удержатся. А штормовая погода только усугубила положение. Нисколько не сомневаюсь, что то же самое произошло и с внутренней обшивкой. Так что чем дольше яхта качается на волнах, тем больше швов вскрывается на ее корпусе.

— Мы можем что-нибудь сделать? — спросила миссис Уоринер.

— Нет. Нам не остается ничего другого, как только откачивать воду.

Миссис Уоринер села на приступок палубы, прикурила сигарету и, задув спичку, бросила ее за борт.

— Извините, мистер Ингрэм. Я очень сожалею, — сказала она.

— О чем? — удивился погруженный в свои мысли Ингрэм.

Он лихорадочно перебирал возможные варианты спасения.

— О том, что уготовили вам такой печальный конец, — ответила она. — Нам следовало вывесить на «Орфее» карантинный флаг.

Белью непроизвольно бросил взгляд на бившуюся о борт яхты шлюпку. Ингрэм заметил это, но ничего не сказал, лишь как бы в ответ молча помотал головой: доплыть до берега на двухместной восьмифутовой шлюпке было нереально. Все равно что на велосипеде.

— Да, глупо на нее рассчитывать, — пожав плечами, произнес Белью, и его глаза сразу стали серьезными. — Жаль, что вам так и не удастся довести до конца свое дело.

— Кому? — вновь переспросил Ингрэм.

— Конечно же вам. У вас неясности с женой. Да и мне бы не мешало встретиться с мальчиком Хью. Хотя бы на пару минут, — ответил Белью и, сжав мощные кулаки, показал, что бы он сделал с Уоринером.

Миссис Уоринер только поморщилась и отвернулась. Ингрэму стало жалко ее.

— Пустое все это, — резко сказал он Белью. — Чем болтать, лучше воду качай.

Мужчина молча направился к насосу. Глядя на его бычью шею и широкие плечи, Ингрэм подумал: «А ведь такой бугай кому угодно свернет шею и даже не крякнет. Хорошо, что я с самого начала приструнил его».

Трудно сказать, почему Белью стал его слушаться и что у него на уме. Он производил впечатление человека, которого лучше не задевать. Возможно, он выполнял указания Ингрэма, поняв, что тот лучше его разбирается в морском деле и что, подчиняясь ему, можно спасти свою жизнь.

Присев возле рубки, Ингрэм начал надевать тапочки. С его мокрой головы все еще продолжала стекать морская вода. Поджав к подбородку колени, миссис Уоринер задумчиво смотрела на него и курила.

— Что за человек ваша жена? — спросила она Ингрэма.

— А что такое? — недовольно буркнул он.

Вопрос женщины ему не понравился. С какой это стати он должен обсуждать Рей с чужими людьми?

— Дело в том, что если она правильно поведет себя с Хью, то он ей зла не причинит.

— Хотелось бы верить, — ответил Ингрэм. — Получается, что вы сами не знали, как с ним обращаться. Когда я открыл дверь каюты, вы были насмерть напуганы.

Миссис Уоринер доверительно посмотрела на него:

— Просто были другие обстоятельства. Хью решил, что мы задумали его убить. Да и боялась я вовсе не за себя.

Ингрэм кивнул, вспомнив, как Белью чуть было не ударил его по голове деревяшкой. Похоже, что каюта, в которой он их обнаружил, принадлежала Уоринерам. Если сам Уоринер, когда заметил на горизонте «Сарацин», откачивал помпой воду, то почему в его каюте находился Белью? Возможно, что он сначала оглушил своего соперника, а потом затащил его в каюту и запер. Ингрэм пожал плечами. «Господи, мне-то до этого какое дело?» — подумал он.

— Ваша жена легко впадает в панику? — спросила миссис Уоринер.

— Да нет, — ответил Ингрэм. — Не думаю, что она слабонервная особа. Знаете, она не кисейная барышня и не пугливая старая дева. Ей тридцать пять, и до того, как стать моей женой, она дважды была замужем. Так что она знает, что такое мужчины, и ее ими не запугать. Правда, ей никогда не доводилось иметь дело с психами, но она занималась таким видом спорта, который требует мужества. Кроме того, моя жена — женщина достаточно умная, хладнокровная и находчивая. Когда ваш муж грубо оттолкнул ее от штурвала, она набросилась на него с кулаками. Конечно, действовала она чисто рефлекторно. Ведь все произошло так быстро. Так что если она жива… — голос Ингрэма дрогнул, и он резко дернул за шнурки тапочка, — если она жива, — продолжил Ингрэм, — то теперь поняла, что перечить такому господину нельзя.

— А на вашей яхте есть оружие?

— Да. Ружье.

Миссис Уоринер слегка поежилась и посмотрела на кончик дымящейся сигареты.

— И ваша жена смогла бы выстрелить? — робко спросила она.

— Не знаю, — ответил Ингрэм. — Любой на ее месте конечно бы выстрелил. Разве не так?

— А ей известно, что наш «Орфей» затонет?

— Она знает, что его заливает водой. Об этом нам сообщил ваш супруг. Вот только сейчас, я думаю, она не уверена, верить его словам или нет.

— Да, но полной уверенности в том, что наша яхта не потонет, у нее нет. Естественно, что она думает о худшем варианте: мой муж угнал вашу яхту, оставив вас на тонущем судне, — сказала миссис Уоринер, помолчала немного, а потом спросила: — Вы давно в браке?

— Почти четыре месяца. На яхте мы проводили медовый месяц.

Миссис Уоринер кивнула:

— Единственно, что я как женщина, так же проводившая медовый месяц, могу вам сказать: наступит такой момент, когда ваша жена перестанет трезво рассуждать — сработает инстинкт самосохранения. А он намного сильнее рассудка.

— Но о ружье она может и не вспомнить, — заметил Ингрэм. — А потом, я не уверен, что она сможет его собрать и зарядить.

— Но вдруг она задумает припугнуть им моего мужа? Вспомнит какой-нибудь детективный фильм и наставит на Хью ружье.

— Да, не зная, как из него стрелять, лучше бы она этого не делала, — резко произнес Ингрэм, дав понять, что разговор окончен.

Он поднялся и заглянул в люк каюты. Уровень воды в ней оказался выше, чем полчаса назад.

— Отдохни пару часиков, — предложил он Белью. — Теперь покачаю я. Мы не можем работать все сразу. А, кроме того, я хочу проверить, на сколько поднимется вода, если качать одним насосом. Так что спускайтесь вместе с миссис Уоринер вниз и попытайтесь уснуть. Вам необходимо отдохнуть.

— Хорошо, — согласился Белью.

Он отправился было вниз по лестнице, но остановился и спросил Ингрэма:

— Как же ему удалось вас так наколоть?

Ингрэм вкратце рассказал, как Уоринер приплыл на «Сарацин» и поведал свою жуткую историю об отравлении консервированной рыбой.

— Особенно меня насторожило то, что он не хотел возвращаться на «Орфей». Более того, он никак не хотел, чтобы я осмотрел яхту. Оснований подозревать его в чем-то нехорошем у меня не было, поэтому я особо и не настаивал. К тому же я совсем не хотел оставлять жену с незнакомым человеком. Только когда Уоринер лег спать, я все-таки решил забраться на вашу яхту. Но он, судя по всему, так и не заснул. А вы не знали, что Уоринера на «Орфее» нет?

— Нет, не знали, — ответил Белью. — Услышав шаги, мы решили, что это ходит Хью. После того как Уоринер меня ударил и запер нас в каюте, мы уже ничего не могли знать, тем более что он увидел вашу яхту. Ну и стервец же он! Как бы мне хотелось встретиться с ним!

— Ты хоть знаешь, почему он тебя ударил? — словно хлестнув плетью, спросила мисс Уоринер.

— А что, крошка, разве были другие причины? — произнес Белью и зашагал по лестнице.

Ингрэм удивленно посмотрел на женщину и начал качать воду. Миссис Уоринер осталась. Она повернулась к Ингрэму:

— Мне совсем не хочется спать. Вы не против, если мы поговорим?

— Пожалуйста, — ответил он.

Женщина сделала глубокую затяжку и уставилась на дымящуюся сигарету.

— Мне понятно, почему вы не хотите говорить о вашей жене, но мне бы очень хотелось знать, какая она. Представив ее себе, я бы могла предсказать, что произойдет на вашей яхте в течение нескольких часов. Вы сказали, что ей тридцать пять? Тогда она зрелая женщина. И наверное, симпатичная?

— Да, — ответил Ингрэм. — Она очень симпатичная.

Миссис Уоринер улыбнулась, но тут же погрустнела.

— Глупо задавать подобные вопросы молодоженам, — сказала она. — Жена ваша блондинка или брюнетка?

— Блондинка, — не отрываясь от насоса, ответил Ингрэм. — Или что-то вроде этого. Волосы у нее смешанного цвета: золотистого и рыжевато-коричневого. Можно сказать, что она светлая шатенка. Глаза — цвета морской волны, высокие скулы, очень стройная фигура, красивый загар. У нее одухотворенное, интеллигентное лицо, а ее выдержке и самообладанию можно позавидовать. Легко сдерживает эмоции, обладает чувством юмора. Если она решила стать моей женой, то последнее ей было просто необходимо.

— Ну, не надо на себя наговаривать, — сказала женщина. — У нее есть дети?

— Нет. То есть был сын, но он умер. От полиомиелита.

— Сожалею. Ребенок от первого брака?

— Нет, от второго. Первый брак у нее был несерьезным. Вышла она замуж во время войны. То есть Второй мировой…

— Спасибо за уточнение, — прервала Ингрэма миссис Уоринер, — но мне известно, о какой войне может идти речь. Продолжайте.

— Ей тогда еще и семнадцати-то не исполнилось, а он служил штурманом в военно-воздушных силах США. После войны муж вернулся обратно в свой медицинский колледж, а она стала работать. Жили они в сборном домике из гофрированного железа. Можете представить себе, что это такое. Они были слишком молоды для брака. Как я понял, муж особого рвения к учебе не проявлял и по всем предметам нахватал «хвостов». На этой почве начались ссоры. Долго это продолжаться не могло, и она уехала в Техас. Потом они оформили развод. Второе ее замужество — случай совсем иной. Развода не было: второй ее супруг погиб в авиакатастрофе.

— А сколько бы сейчас было ее сыну?

— Около двенадцати.

— Дети к ней тянутся?

— Не знаю, — ответил Ингрэм. — С ними ее я никогда не видел.

— Она человек чуткий, доброжелательный, способный к состраданию?

Заметив в глазах миссис Уоринер боль, Ингрэм понял, к чему она клонит.

— Жена очень чувствует чужую боль и всегда готова прийти на помощь. Вот только не знаю, проявит ли она все эти качества к вашему мужу после того, как он ее ударил.

— Не волнуйтесь, Хью быстро поймет, что она за человек. Он как рентгеновский аппарат. Только для этого ему нужно немного времени. А ваша супруга, если она такая умная, наверняка сумеет найти с ним общий язык. Вот только бы она не запаниковала.

— А почему он решил, что его задумали убить?

— Хью считает меня и Белью любовниками. Он уверен, что мы хотели избавиться от него и Эстель.

Миссис Уоринер даже не попыталась отвести от Ингрэма взгляд, и, когда произнесла эту фразу, глаза ее были абсолютно бесстрастными.

— Как ни печально, но основания для таких подозрений у него были, — продолжила она. — И в этом моя вина. Правда, еще недавно я во всех наших бедах винила Белью, но это только потому, что была сильно зла на него. Я, наверное, не меньше его виновна в том, что произошло с Хью.

Как ни трудно было Ингрэму в это поверить, но сидевшая напротив него женщина начинала вызывать у него симпатию. Ну что в том плохого, если она так откровенно говорит с ним о своих отношениях с мужчинами? Судя по всему, Уоринер ударил Белью из-за ревности.

— Послушайте, ваш муж достаточно взрослый или по крайней мере должен быть таким…

— Вся беда в том, — прервала его миссис Уоринер, — что ему не везло с теми женщинами, которые его привлекают и которых привлекает он. И что-либо изменить теперь уже слишком поздно.

— А что такое?

Женщина не ответила, и Ингрэму показалось, что она не расслышала его вопроса.

— Хороший вопрос, — после долгого молчания произнесла наконец миссис Уоринер, — и я на него вам отвечу. То, что произошло с Хью, я бы назвала трагедией. Объяснить это очень трудно, но я все же попытаюсь. Чтобы понять, почему с ним произошел нервный срыв, надо заглянуть в его прошлое. Представьте себе, мистер Ингрэм, такую ситуацию: Хью заподозрил, что Белью мой любовник, и решил, что мы оба настроены к нему враждебно. Он почувствовал себя очень одиноко. Рядом с ним не оказалось той женщины, на чьи колени он мог бы положить голову и которая смогла бы его утешить: сказать ему, что критики не правы, что банк просто забыл перевести деньги на его счет, что врач ошибся с диагнозом и что преподаватель, поставивший ему «неуд», предвзято к нему относится.

— Да, но он же не ребенок, а взрослый мужчина, — заметил Ингрэм.

— Верно. Пока вы ребенок, никакие проблемы вам не беспокоят: о вас заботятся родители и все вопросы за вас решают они. С годами против жизненных невзгод вы приобретаете нечто вроде иммунитета. Хотя иммунитетом это назвать трудно, скорее, вы приобретаете способность самому решать свои проблемы. А с Хью этого не произошло. И вот впервые за свои двадцать восемь лет он оказался с Тихим океаном фактически один на один. Даже без спасательного пояса, роль которого всю его жизнь играла его мать. Она для него — все. Он полностью зависел от своей матери и верил в нее как в Бога.

— Вы не слишком сгущаете краски? — спросил Ингрэм.

— Нет, не думаю. — Женщина задумчиво посмотрела на сверкающую гладь океана, розовевшего в лучах заходящего солнца. — Да, — произнесла она, — если знаешь, на что идешь, надо быть более ответственным. Я же Хью просто-напросто упустила.

Глава 8

Миссис Уоринер замолчала. Как же ей описать Хью человеку, который видел его только в состоянии нервного срыва, явившегося результатом боязни одиночества, издевок со стороны Белью и ее неправильного обращения с ним? Как заставить поверить, что за красивой внешностью «пляжного мальчика» скрывается ум, обаяние, чуткость и большой талант.

Как ни странно, но, когда она менее года назад встретилась со своим будущим мужем, он жил на яхте. Знакомство их состоялось на острове Родос, неподалеку от побережья Турции. То есть на другом конце света. Его ослепительно белая и, судя по всему, очень дорогая яхта, ходившая под панамским флагом, часто бросала якорь в заливе, напротив стоявшего там две тысячи лет Колосса. Хью жил на яхте один и занимался тем, что писал картины.

Но яхта была не его, а друга, который разрешил ему временно пожить на ней. С обезоруживающей откровенностью ребенка Хью при первой же встрече признался, что его волнуют женщины старше его по возрасту. Однако поздно, да, слишком поздно она узнала, что другом, одолжившим ему яхту, была как раз такая женщина — проживавшая в Риме очень богатая разведенная американка, которая относилась к красавцу Хью как к альфонсу.

Она видела в нем талантливого, но слишком красивого парня, испорченного покровительством женщин, этаких «суррогатных матерей», которые, заботясь о нем, тащили его в постель. Поняв слабую струнку его характера, она сделала для себя еще одно открытие: Хью оказался не таким уж и юным, не двадцатилетним мальчиком, как думала она, а двадцатисемилетним мужчиной. Но к тому времени она была в него по уши влюблена.

Ей же в то время было уже сорок. Она развелась с мужем почти два года назад. Грусть и печаль, вызванные одиночеством, прошли, и она ощущала только пустоту и желание вновь найти любимого человека. Она приехала в Европу. Общительная и обаятельная, она имела много друзей в Лондоне, Париже, на Антибах, во Флоренции и Бог знает где еще. Но она к ним не поехала, а отправилась из Афин сначала в Стамбул. Вернувшись в Афины, она посетила Корфу, исходила пешком Додеканес. Короче говоря, искала то, чего сама себе толком не представляла. На Родос она приехала в середине июля и намеревалась остаться там на четыре дня. Она встретила Хью, и эти четыре дня превратились в неделю, затем в две. В итоге пребывание ее на Родосе затянулось на месяц.

— Он художник, — рассказывала миссис Уоринер. — Причем хороший. Будь у Хью шанс, он стал бы великим. И не его вина, что женщины не давали ему покоя и…

— Если я вас правильно понял, — перебил ее Ингрэм, — сам он ни в чем не виноват.

Миссис Уоринер кивнула. Лицо ее при этом было мрачным.

— Если все упрощать, то можно сказать, что да. Но для этого есть свои причины.

— Не подумайте, что я вас осуждаю, но вы относитесь к нему уж слишком покровительственно.

— И все-таки не Хью виноват в своих слабостях, — возразила миссис Уоринер. — Таким сделало его окружение, причем началось это в самом детстве. За последние семнадцать лет с отцом своим он встречался всего один раз, да и то мимолетно. Хоть Хью мне об этом и не говорил, но я подозреваю, что он его просто ненавидит или Даже боится. Возможно, что в этом виновата мать Хью. Он говорил мне, что отец его очень грубый и жестокий человек. Однако можно ли верить только одной стороне, участвующей в семейном конфликте? Отец его был, а может быть, и сейчас является редактором и владельцем выпускаемой в Миссисипи небольшой ежедневной газеты. По словам Хью, истинным увлечением отца были пьянки, азартные игры, падшие женщины да охота на куропаток. К этому надо добавить и его страсть дразнить сына за то, что тому больше нравилось рисовать животных, а не стрелять в них. Могу поверить, что так оно и было. Добавьте сюда обожавшую его до безумия мать, эту озлобившуюся на бывшего мужа женщину. Семья распалась, когда Хью было двенадцать. Развод отец с матерью оформили позже. Мать, у которой своих денег было немного, увезла мальчика в Швейцарию. В Лозанне он поступил в частную школу, но все время жил на вилле, которую мать специально сняла, чтобы всегда быть с ним. Снова замуж она не вышла. Так что можете представить себе, какая опека была уготована мальчику. Хью и шага один сделать не мог. И конечно же постоянное сюсюканье, чередовавшееся с упреками вроде: «Ну как же ты сможешь оставить своего «мамсика» после того, что она для тебя сделала?» Закончив школу в Швейцарии, он два года проучился в Сорбонне, а затем там же, в Париже, начал, изучать искусство. Хью по-прежнему жил с матерью. Умерла она лет пять или шесть назад. Денег сыну оставила совсем немного, а он себя как художник пока еще не зарекомендовал. Но… — На губах миссис Уоринер появилась горькая улыбка. Вздохнув, она продолжила: — В то время в Европе было немало женщин средних лет, которые страстно желали помочь молодому бедствующему художнику, да еще такому красивому, с хорошими манерами и абсолютно свободному. — Миссис Уоринер махнула рукой, словно сердясь на себя. — Простите, — сказала она, — вы же хотели узнать, что здесь произошло. Как я уже говорила, объяснить это довольно сложно. К счастью, вы теперь знаете, как устроен наш «Орфей». Поэтому задача моя упрощается. Так вот, мы с Хью занимали каюту под кормой, а мистер и миссис Белью — в носовой части яхты…

— Да, но сначала объясните мне, кто такой Белью, — прервал ее Ингрэм. — Он что, ваш друг или живет неподалеку от вас в Санта-Барбаре?

— Но я живу не в Санта-Барбаре, а в Сан-Франциско, — заметила женщина. — Из Санта-Барбары мы выплыли, купив там «Орфей».

Миссис Уоринер вытряхнула из пачки сигарету и протянула ее стоявшему у насоса Ингрэму.

— Нет, спасибо, — поблагодарил он.

— Вы не курите?

— Курю, но только сигары, — ответил Ингрэм и ощутил острое желание закурить. — Так кто такой Белью?

— Писатель, — ответила миссис Уоринер и, увидев изумление на лице собеседника, улыбнулась: — Нет, он совсем не писатель вроде Пруста или Генри Джеймса. Он печатается в специальных журналах. Пишет о рыбной ловле и охоте.

— Постойте-ка, — нахмурив в раздумье брови, произнес Ингрэм. — Белью? Рассел Белью? Кажется, я читал некоторые его статьи. Да-да, о ловле рыбы-меч и о том, как он охотился в Мексике на диких баранов. Насколько я помню, его статьи сопровождались прекрасными фотографиями.

— Снимала его жена. Она была фотохудожником.

Ингрэм оторвался от помпы и, пройдя мимо миссис Уоринер, заглянул в люк. Несмотря на то что воду он откачивал не прерываясь, уровень ее в каюте все время поднимался. Когда Ингрэм вернулся к насосу, лицо его было сумрачным.

Женщина прикурила очередную сигарету и легонько дунула на пламя спички.

— Стало еще больше? — спросила она.

— Да, — ответил Ингрэм.

«Хладнокровия ей не занимать, — подумал он. — Да и Белью тоже. Слава Богу, что они не паникуют. Иначе что бы я делал один с двумя неврастениками на борту? Правда, неизвестно, как они поведут себя в дальнейшем. Но ведь и я за себя не могу поручиться».

— Но мы же можем продолжить черпать воду ведрами. Не так ли?

— Конечно.

— И как долго это продлится?

— Не знаю. Единственно, в чем я теперь уверен, — что лучше от этого не станет. Чем дольше будет качаться на волнах яхта, тем больше воды в ней будет. А при сильном порывистом ветре, как я уже вам говорил, «Орфей» может рассыпаться как карточный домик. Но забудем о ветре — мы против него бессильны. Будем считать, что яхта продержится неделю…

Ингрэм запнулся.

Миссис Уоринер вопросительно посмотрела на него.

— Что же вы замолчали? — спросила она.

«Какой смысл что-то скрывать от нее?» — подумал Ингрэм.

— Даже если мы продержимся на плаву еще неделю, нам все равно рассчитывать не на что. Ни к вечеру, ни к следующему утру воды в яхте не уменьшится, а на то, что в этот район океана заплывет какое-нибудь судно, рассчитывать бесполезно. Даже в том случае, если нас запеленгуют радаром, никто не поймет, что мы терпим бедствие. Так что единственно, на кого мы можем надеяться, — так это на Рей. Но это при условии, что она еще на «Сарацине» и что ей удастся найти общий язык с вашим мужем. Не исключено, что она сможет уговорить его повернуть обратно. Если такое произойдет — мы спасены. Второй вариант: ей каким-то образом удастся самой встать за штурвал. Вдруг Хью заснет или…

Ингрэм снова умолк, поняв, что зашел слишком далеко.

Миссис Уоринер кивнула. Выражение ее лица при этом не изменилось.

— …или ваша жена убьет его, — произнесла она.

«Если она смогла об этом сказать, то почему я не могу?» — подумал Ингрэм и спокойно продолжил:

— Совершенно верно. Однако, взяв в руки штурвал, Рей едва ли нас разыщет. Они уже от нас далеко, и жена для того, чтобы нас найти, должна постоянно следить за курсом «Сарацина». А кроме того, знать его скорость. Более того, через сто миль у них кончится горючее, и Рей придется ждать ветра. На это у нее может уйти несколько дней. На таком расстоянии от нас суммарная ошибка в курсе, которым яхта будет двигаться назад, окажется настолько велика, что, проплыв двадцать миль, Рей едва ли поймет, где находится.

Даже встретив проходящее судно, она не сумеет организовать наши поиски. У нас есть радиотелефон, но с его рабочим диапазоном до ближайшего берега не дозвониться, как, впрочем, и связаться с другими судами: они воспринимают сигналы бедствия на частоте в пятьсот килогерц, а не на телефонных частотах.

Итак, если ей все же удастся нас найти, то произойдет это не раньше, чем через двенадцать часов. Ну, может быть, чуть раньше. Если же они отплыли еще дальше, то шансов у нас практически нет. На яхте имеются сигнальные ракеты?

— Нет, — ответила миссис Уоринер. — Мы думали, что их у нас много, но когда искали, то не нашли.

— А как насчет масляных ламп? Если этой ночью Рей окажется поблизости, она сможет их заметить.

— У нас есть маяки. Большие и высокие.

— Отлично. Маяки подойдут. Мы оставим грот поднятым и прикрепим два маяка к вантам. Их мигание видно за несколько миль.

— Умно. А я про них как-то и не подумала.

— Это старый прием, который используется при плохой видимости или на оживленных маршрутах. Завидев такие сигналы, капитаны кораблей понимают, что что-то случилось, и дают команду тревоги. В любом случае приятно сознавать, что они на тебя не наткнутся и не потопят.

— Я очень рада… — начала было миссис Уоринер и вдруг замолкла.

— Чему?

— Я чуть было не допустила бестактность, — сказала она. — Хотела сказать, что я рада, что вы оказались на нашей яхте. Я вас могу сменить? Давайте я покачаю.

— А вы правда не хотите спать?

— Нет.

— Хорошо. Тогда вставайте на мое место, а я буду черпать воду ведром.

Ингрэм подошел к люку и, прежде чем бросить в него ведро, посмотрел на небо. На северо-востоке над горизонтом нависали мрачные тучи. Хоть они и были далеко, но выглядели все равно зловеще. Придется за ними понаблюдать, подумал Ингрэм.

От вибрации работавшего на полную мощь двигателя «Сарацин» трясло. Двигаясь вперед, яхта выписывала на воде длинные зигзаги. Здесь, в маленькой кладовке, было душно. Рей Ингрэм ощущала жажду, и ее мучила тошнота. Она сидела на койке, уставившись на забаррикадированную дверь. Ей уже чудилось, что и она сама сошла с ума. Неужели этому кошмару предшествовало райское блаженство, которое она испытывала всего несколько часов назад? Когда на бескрайних просторах океана они с Джоном были одни. Когда она, тридцатипятилетняя женщина, словно ребенок, обнаженной плавала возле «Сарацина», а после купания, чтобы смыть соленую воду с ее головы, Джон поливал ее из соусника. Неужели с того момента прошло всего три часа? Рей машинально взглянула на часы. Они показывали без десяти минут десять. С того момента, как Уоринеру удалось вновь включить двигатель, прошло четверть часа.

Рей пыталась заставить себя действовать. Сейчас ей ничто не грозило, но Уоринер в любую минуту мог повторить попытку взломать дверь. Она понимала, что, пока штурвал в его руках, он с палубы не уйдет. А еще она убедилась в том, что Уоринер становится агрессивным, когда наталкивается на непонимание, а тем более на сопротивление. Но это не так уж и важно, подумала Рей, главное — это хоть как-то остановить его. Теперь вывести из строя двигатель было невозможно: молотком, стук которого еще недавно раздавался на яхте, Уоринер, как догадалась она, забил вход в машинное отделение. Так что, не поднимая шума, на который бы он моментально отреагировал, Рей подобраться к двигателю не могла. Сумасшедший этот Уоринер или нет, но он все же сообразил, как обезопасить себя от возможных неприятностей. Это же проще, чем запереть Рей в кладовке, дверь которой открывалась вовнутрь помещения. Кроме того, снаружи на ней не было ни задвижки, ни крючка.

Ну и что ей оставалось делать? Единственно, как она могла остановить двигатель, — так это с панели управления, которая находилась напротив стоявшего за штурвалом Уоринера. Но постойте-ка, подумала Рей. Прошло пятнадцать минут, как Уоринер вновь завел двигатель, а другое судно, как он его там назвал, да, «Орфей», к этому времени еще больше осело в воду. И, судя по работе двигателя, «Сарацин» мчится на предельной скорости. Так что, остановив яхту, она ничего не добьется, поскольку та уже давно скрылась за горизонтом и Джон ее не видит.

Затем Рей поняла, что это не единственная ее проблема и вопрос, который предстояло ей решить, еще более серьезный: ей, чтобы найти дорогу назад, во что бы то ни стало надлежало фиксировать курс «Сарацина».

От этой мысли по ее спине пробежали мурашки.

«Вот окажется у меня в руках штурвал, и я поверну яхту. Но куда? В какую сторону?» Она, к своему ужасу, осознала, что не имеет ни малейшего понятия, в каком направлении все это время шел «Сарацин». Следовало каким-то образом выяснить направление, в котором «Сарацин» ушел от «Орфея», и в дальнейшем строго его фиксировать. Но как это сделать?

Ответ пришел неожиданно и почти сразу. В одном из ящиков под койкой, стоявшей в большой каюте, хранился запасной компас. Небольшой, установленный в деревянной коробке на кардановом подвесе. Рей спрыгнула с койки и начала освобождать дверь. Оттащив в сторону мешки с парусами и ящики с продуктами, она отодвинула задвижку, осторожно открыла дверь и выглянула в каюту. Каюта была пуста.

На все у Рей ушло не больше минуты. Она на цыпочках подбежала к мойке, тонкой струйкой налила в чашку воду и, прополоскав рот, напилась. Попутно она заметила, что была права в своих догадках относительно заколоченного входа в машинное отделение: поднимающаяся панель, служившая дверью, была забита гвоздями. Не сводя глаз с верхнего люка, Рей пошарила рукой под койкой и нашла ящик, в котором лежал запасной компас. Вытащив его, она достала из стола карандаш и блокнот и поспешно вернулась в кладовку.

Женщина уже закрывала за собой дверь, когда ее осенила новая идея. Если ей удалось незаметно проникнуть в каюту, то почему бы не попробовать воспользоваться и радиоаппаратом? Если она все сделает тихо, то Уоринер ее не заметит. Ну конечно! Ради этого стоит рискнуть!

Уоринер говорил, что радиоаппарат на «Орфее» поврежден водой и не работает. Но он также сказал, что пытался по нему выйти на связь с «Сарацином». Где же правда? Если аппарат в порядке, то Джон наверняка включил его и ждет сигнала. Сгорая от нетерпения осуществить задуманное, Рей положила на койку компас и, чтобы он не свалился, подперла его подушкой. Затем выскользнула в каюту и тихо затворила за собой дверь.

Радиоаппарат, состоявший из передатчика и приемника, стоял на прикрепленных к стене кронштейнах над правой от нее койкой. Уоринеру за штурвалом он был не виден, поэтому Рей, включив радиоустройство, могла бы наблюдать за лестницей и, заметив на ней тень Уоринера, вовремя убежать в кладовку. В радиоаппарате также имелся динамик с рычажком для его отключения. Нажав на этот рычажок, Рей вырубила динамик, включила приемник и настроила его на частоту 2638 килогерц, одну из частот, на которых переговариваются в море.

С опаской поглядывая на лестницу, она сняла телефонную трубку, и передатчик тут же включился. Тихо зажужжал преобразователь частоты. Из-за шума двигателя Уоринер услышать его никак не мог.

Рей приложила трубку к уху и повернула рукоятку настройки звука. Не услышав ничего, кроме атмосферных помех, она настроилась на частоту 2738 килогерц. И снова неудача: результат оказался тем же. Тогда Рей нажала на кнопку телефона и включила автоматическую настройку антенны.

— «Сарацин» «Орфею», — прошептала она в микрофон.

Ничего другого говорить было не нужно, так как Джон, услышав ее голос, сразу бы понял, кто это.

— Яхта «Сарацин» вызывает «Орфей». Прием.

Отпустив кнопку телефона, Рей прислушалась. В трубке вновь послышались шумы. Она подождала тридцать секунд, сорок, но ответа не последовало. Если Джон слушал эфир, значит, он был на другой частоте. Возможно, что радиоустройство на борту «Орфея» работало только на одной частоте. Рей снова включила настройку антенны.

— «Сарацин» «Орфею». «Сарацин» «Орфею», — зашептала она в телефон. — Яхта «Сарацин» вызывает «Орфей». Ответьте на любой частоте. Прием.

Вслушиваясь в шумы, раздававшиеся в телефоне, Рей стала крутить ручку настройки частот. Она дважды прошлась по двум полосам частот, но никто ей так и не ответил. Ничего не оставалось, как положить телефонную трубку на место, отключить приемник и вернуться обратно в кладовку. Попытка связаться с Джоном по радио не удалась.

Глава 9

Однако у нее был еще компас. Она взяла с койки коробку, сняла с нее крышку и стала искать, куда бы поставить компас. Его следовало расположить строго перпендикулярно осевой линии яхты и жестко закрепить. «Приставлю к перегородке», — подумала Рей. Да, справа от двери и подальше, чтобы можно было снова забаррикадироваться. Она поставила деревянную коробку с компасом в угол, прижав ее тыльной стороной к перегородке, и задумалась над тем, чем бы ее подпереть. Ящики с продуктами не годились: лежавшие в них консервные банки были металлическими. Лучше всего для этого подходил мешок. Закончив с установкой компаса, Рей присела рядом с ним на корточки и стала следить за картушкой. Поначалу она показала 227 градусов, затем 228… 229… 228… 227… 226… 226… 225… 224… 223… 224… 225… 226… 226… За пару-тройку минут показания компаса колебались в интервале от 220 до 231 градуса, а большую часть времени они были в диапазоне от 223 до 229 градусов. Так что курс, которым Уоринер вел яхту, вероятно, равнялся 226 градусам. Рей посмотрела на часы и записала в блокнот: «10.14 утра, курс — 226 градусов, расч. скорость — 6 узлов».

«Отлично!» — подумала она. Теперь ей предстояло постоянно следить за компасом и проверять, не поменялся ли курс «Сарацина». Уверенности в том, что курс в 226 градусов, определенный ею, абсолютно правильный, у нее не было. Он мог отличаться от истинного на двадцать или даже на тридцать градусов. Джон в свое время учил ее, как работать с компасом, объяснял ей загадочную природу магнетизма. Компас в рубке был откорректирован профессиональным настройщиком, который вставил в его нактоуз магнитные пластинки, исключавшие возникновение ошибок в показаниях прибора, вызываемых собственным магнетизмом яхты, исходящим главным образом от ее киля и двигателя. Компас, который был у Рей, такого приспособления не имел. Но это не имело никакого значения, так как он был неподвижен и ориентирован строго по осевой линии судна. Теперь, если бы Рей удалось завладеть штурвалом, она задала бы «Сарацину» курс в 226 градусов по своему компасу, а затем повела бы яхту, ориентируясь на тот, что находился на палубе. Однако отыскать дорогу назад было бы нелегко: чтобы вывести среднюю арифметическую величину ошибки в направлении движения, ей пришлось бы долго петлять. Как бы то ни было, но шанс разыскать в океане «Орфей» у Рей имелся. Но это при том условии, что «Сарацин» отплыл не слишком далеко.

Радуясь тому, что ей удалось осуществить главное, Рей забыла об остальных своих проблемах. Теперь же она о них вспомнила. Сев на мешок, она задумалась.

Если ей повезет, она сможет завладеть штурвалом. При условии, что расстояние до тонущей яхты будет не слишком большим…

Да, но как же нейтрализовать Уоринера?

Попытаться убедить его повернуть обратно? Так это она уже предпринимала и убедилась в тщетности своих попыток. Силой отобрать у него штурвал? И думать об этом нечего. Только пустая трата времени. Судя по всему, Уоринер рассматривал любое несогласие с ним или непокорность как угрозу собственной жизни. Так что идти на конфликт с ним бесполезно: при следующей попытке оказать ему сопротивление Уоринер наверняка убьет ее. Через пять минут он бы раскаялся в содеянном, возможно, даже стал бы плакать над ее трупом. Но какой от этого толк? Мертвой она бы уже не смогла спасти Джона. Поэтому все, на что могла решиться Рей в этой ситуации, должно было заканчиваться успехом с первой попытки.

Она понимала, что Уоринеру в конце концов потребуется отдых. Во время сна его можно было бы связать, а затем развернуть яхту и, отыскав тонущий «Орфей», снять с него Джона. Ухватившись за эту идею, словно утопающий за соломинку, Рей стала оценивать возможности ее реализации. Прежде всего, подумала она, невозможно связать крепкого мужчину только потому, что тот спит: едва она прикоснется к Уоринеру, он сразу проснется. Поэтому она должна ударить его по голове чем-то тяжелым. Но Рей никогда не приходилось оглушать человека, и она не знала, как рассчитать силу удара, чтобы он, потеряв сознание, при этом не скончался. Если удар будет слабым или не по месту, Уоринер, проснувшись, наверняка задушит ее. Не следовало забывать и о том, что вход в машинное отделение заколочен. Уоринер хоть и забил дверь гвоздями, но наверняка опасался, что она вновь попытается вывести двигатель из строя. Значит, чтобы обезопасить себя, он постарается не спать или перед тем, как заснуть, заколотит люк. В результате подняться на палубу она уже не сможет.

Но была и еще одна причина, по которой мог сорваться ее план: Уоринер ни за что не заснет до тех пор, пока они не окажутся настолько далеко от «Орфея», что спасти Джона будет невозможно. Каким бы сумасшедшим ни был Уоринер, он будет вести яхту, пока не кончится горючее. Рей ничего не знала о поведении ненормальных людей, но слышала, что обычный человек в состоянии повышенного возбуждения, сильного стресса или патологического страха может не спать очень долго. Так что, пока двигатель яхты работает, Уоринер от штурвала не отойдет.

Сколько же на яхте осталось горючего? При крейсерской скорости «Сарацина» его должно было хватить миль на двести. Когда они отплывали из Панамы, бак с горючим был полон. Джон включал двигатель хоть и каждый день, но ненадолго: только для того, чтобы подзарядить аккумуляторы и предотвратить порчу двигателя в условиях повышенной влажности тропиков. Предположим, что двигатель за девятнадцать дней плавания проработал в общей сложности десять часов. При умеренной скорости, на которой Джон вел яхту, они с включенным двигателем проплыли миль сорок пять — пятьдесят. Но Уоринер гонит «Сарацин» почти на полных оборотах, и горючего при этом расходуется несоизмеримо больше. Она не знает, на сколько именно, но Джон как-то сказал ей, что начиная с какого-то значения скорости ее повышение на один узел увеличивает расход горючего почти в два раза. Итак, при шести узлах его должно хватить на пятнадцать — восемнадцать часов работы двигателя. Уоринер завладел «Сарацином» в девять часов утра… Получается, что горючее полностью израсходуется где-то между двенадцатью и тремя часами ночи. К этому времени они с Уоринером окажутся от тонущего «Орфея» на расстоянии от девяноста до тысячи ста миль.

И что тогда?

Ответ был один. Очевидный и безжалостный: она Джона уже не найдет.

Предположим, что Уоринер к тому времени настолько устанет, что, позабыв запереть ее, уснет в рубке, а ей удастся оглушить его и связать. Однако горючего, чтобы повернуть яхту, у нее уже не будет. При таком штиле, который длится последние две недели, добраться до «Орфея» можно будет не раньше, чем через три или четыре дня. И это еще не самое страшное. Хуже всего, что обратного пути она не найдет — в навигации Рей была не слишком сильна.

Плыть заданным курсом при работающем двигателе — это одно, а петлять в океане, ориентируясь на записи, которые она делала в блокноте, и полагаться только на подводные течения — совсем другое. С такой задачей мог бы справиться разве что опытный штурман, способный ориентироваться по небесным светилам. Джон этому ее учил, и Рей знала, как пользоваться навигационными таблицами, но работать с секстантом толком не умела. Хотя, конечно, она могла бы справиться и с этой задачей, если бы ей был виден берег. И еще одна проблема стояла перед Рей: она могла пройти мимо тонущей яхты более чем в четырех милях и не заметить ее.

К тому же под действием подводных течений и легкого волнения океана «Орфей», пусть даже и частично затопленный, через три-четыре дня сменит свое местоположение.

Помнила Рей и о том, что «Орфей» продолжает тонуть. Это было заметно по тому, как он тяжело покачивался на волнах. В яхте полно воды, да и радио на ней, судя по всему, вышло из строя.

Уже сегодня на закате солнца они уйдут от «Орфея» так далеко, что отыскать его в океане станет невозможно. «Сарацин», все время продолжая движение, каждые десять минут будет уходить от «Орфея» примерно на милю…

Да, после захода солнца спасти Джона не удастся, снова подумала Рей и представила себе мужа одного в открытом океане. Она видела, как над его головой сгущаются сумерки, видела его напряженное лицо, морщинки под глазами, каждой из которых она еще недавно нежно касалась кончиками пальцев, его серые широко открытые глаза, которые смотрели на нее иронично и удивленно, но чаще всего ласково. В них нет страха перед неотвратимой смертью, скорее — печаль или сожаление. Он молча борется с волнами. Спасательного жилета на нем нет. «Если ты тонешь, а шансов на то, что тебя подберет проходящее судно, никаких нет, — сказал он ей как-то, — то лучше его и не надевать».

Неожиданно Рей затрясло. Она упала навзничь на мешки и, зажав рукой рот, чтобы ее не услышал Уоринер, горько зарыдала. Немного успокоившись, она вспомнила, как счастливы они были с Джоном вдвоем на «Сарацине», когда им обоим казалось, что никого, кроме них, в этом мире не существует. Незачем думать о том, что произойдет на закате, решила она. Так ведь можно и ума лишиться. Надо действовать!

Рей поднялась, оттащила от двери мешки, легко отодвинула ящики с консервами, словно они были пустыми, и взяла в руки свайку, замеченную ею среди мотков веревки. Женщина уже собралась было отодвинуть задвижку, но тут, к счастью, разум ее возобладал над эмоциями. Она устало закрыла глаза и уткнулась лбом в перегородку.

Да, у нее остался последний шанс, и упустить его она не могла. Уоринер был молод и наверняка обладал хорошей реакцией. Так что, как бы быстро и неожиданно она ни подкралась к молодому парню, он все равно сумел бы себя защитить. Более того, после этого он убил бы ее. А некоторое время спустя погиб бы и Джон. «Боже, ну почему я такая беспомощная! — подумала Рей. — Ведь должен же быть способ, как остановить этого Уоринера! Просто обязан быть!»

И тут она вспомнила про ружье.

Но чем могла ей помочь двустволка, лежавшая в каюте, в ящике под койкой, в разобранном виде — каждая часть завернута в отдельную промасленную тряпочку? После того как Джон принес ружье на яхту, он никогда его не собирал, только время от времени проверял, не заржавело ли оно. С двустволкой он намеревался охотиться то ли в Австралии, то ли в Новой Зеландии. В том же, ящике хранились и две коробки с патронами…

И зачем только эта бредовая идея пришла ей на ум? Что толку в том, что она попытается испугать Уоринера огнестрельным оружием? Ведь сумасшедший ничего не боится.

Женщина открыла глаза, и ее взгляд упал на свайку, которую она все еще сжимала в руке. Железяка была длиной чуть больше фута и из хорошей стали. Толстый ее конец плавно сходил на конус, так что свайка могла служить классическим холодным оружием. Из рассказов о море, которые Рей читала, она знала о пиратах XIX века, водивших свои парусники вокруг мыса Горн. Нет, ударить Уоринера, когда тот будет лицом к ней, ей не удастся. Удар свайкой она может нанести ему только сзади.

Но как это сделать? Конечно, как Уоринер отреагирует на удар, предсказать невозможно, но, если она выйдет на палубу с пустыми руками, он, скорее всего, первым на нее не нападет. При условии, конечно, что она не станет ему перечить, а тем более добиваться чего-то силой. Надо только дождаться момента, когда парень повернется к ней спиной. Но сделает ли он это после того, как она вывела из строя двигатель? Нет, вряд ли. Теперь он должен быть с ней предельно осторожен. Как бы то ни было, ей следовало сначала показаться ему на глаза и посмотреть, как он на это отреагирует.

Кроме того, оказавшись у него за спиной, она могла бы незаметно посмотреть на нактоуз и увидеть, каким курсом идет яхта. В дальнейшем это ей бы здорово помогло.

Да, но прежде, чем появиться на палубе, надо было спрятать на себе свайку. И Рей стала экспериментировать с железякой. Вытащив из «бермуд» подол блузки, она засунула свайку за пояс и прижала ее к левому бедру. Но в этом месте короткие брюки слишком плотно прилегали к ее телу и выдавали спрятанное под ними оружие. В таком виде предстать перед Уоринером она, естественно, не могла. Тогда Рей сместила железяку к животу. Та, пройдя в нейлоновые трусики, закрепилась в паху. Теперь она была незаметна, но тут женщина поняла, что допустила ошибку. Оказалось, что она засунула свайку в брюки толстым концом вниз, а следовало это сделать наоборот. Тогда она смогла бы быстрее извлечь ее и лучше нанести удар.

Сдерживая дыхание, Рей отодвинула задвижку и открыла дверь. Пройдя через каюту, она поднялась на нижнюю ступеньку лестницы и выглянула из люка. Ее голова располагалась ниже уровня рубки, но она все же сумела увидеть Уоринера. Правда, не всего, а только голову и голые плечи. Парень сидел за штурвалом и пристально смотрел на нактоуз.

Выше подниматься Рей не стала: она хотела увидеть, как отреагирует на ее появление Уоринер. С того места, на котором она находилась сейчас, ей в случае чего удалось бы снова укрыться в кладовке. Так что Рей решила держать Уоринера, как хищного зверя, на безопасном для себя расстоянии. Она смотрела на него и удивлялась тому, что этот с виду интеллигентный парень, с хорошими манерами и необычайно красивый, способен на убийство. Его облик никак не соответствовал тому, на что он был способен. И в этом самое страшное, подумала Рей. С бандитом или закоренелым убийцей хоть на миг можно найти общий язык, но как разговаривать с сумасшедшим, в голове которого творится неизвестно что?

Наконец Уоринер поднял глаза и, заметив Рей, улыбнулся. Улыбка была приятной. Он что-то произнес, но Рей из-за шума двигателя слов не расслышала. «Возможно, что его улыбка — уловка, на которую он пошел, чтобы выманить меня на палубу», — подумала Рей. Тем не менее придется рисковать. Она поднялась по лестнице. Руку, прижимавшую свайку, она старалась не напрягать, чтобы держаться как можно естественней. Поверхность моря за бортом оставалась все такой же блестящей, словно зеркало. Солнечные блики на воде ослепили Рей, и она зажмурилась. Привыкнув к яркому свету, она открыла глаза и, медленно ступая, направилась вдоль правого борта к корме. Взгляд ее был устремлен на горизонт, словно она пыталась увидеть на нем другую яхту. Только не торопиться, сказала себе Рей. Остановись, потом сделай один шаг, затем, медленно, другой. И никаких улыбочек — это будет выглядеть слишком глупо…

— Нет, сядьте вон там, — неожиданно произнес Уоринер и указал рукой на скамью, располагавшуюся по правому борту яхты. — Там я вас смогу видеть.

По тону его голоса или жесту трудно было понять, насторожен он или нет. Однако колебания Рей длились всего пару секунд. Она понимала, что момент для нанесения удара еще не настал, а не подчиниться его требованию нельзя.

— Зачем? — спросила Рей и, опустив левую руку, села на указанное место.

Оно располагалось всего в двух-трех футах от штурвала и нактоуза.

— Потому что мне нравится смотреть на ваше лицо, — ответил Уоринер и, чтобы лучше разглядеть Рей, подался корпусом вперед и слегка повернул голову влево. — Вы даже не знаете, что, когда на меня смотрите, становитесь похожей на выглядывающую из грота робкую наяду. Хотя нет. Наяды были греческими нимфами, а в чертах вашего лица все же больше скандинавского.

— Да, отчасти, — сумела выдавить из себя Рей, так и не поняв, заключался ли вопрос в его словах или нет.

— О да, вы определенно похожи на жительницу Скандинавского полуострова. Очень возможно, что незагоревшие участки вашего тела белы как снег, — сказал Уоринер и снова улыбнулся, как бы желая заверить Рей, что в обсуждении цвета ее интимных частей тела ничего неприличного нет. — Да, но мы заговорили о вашем лице. У вас потрясающее строение черепа. Знаете, что вы и в восемьдесят лет будете красивой? Я говорю это вам как профессионал. Ведь я же художник, а художники прежде, чем нарисовать чей-то портрет, изучают форму лицевой части черепа модели. У вас высокие скулы и раскосые глаза. А это — характерный показатель расы. Многие признали бы в вас славянку или татарку, но для меня эти черты чисто скандинавские. Жителям стран, расположенных вблизи Полярного круга, они могли достаться от выходцев из Западной или Центральной Азии…

Если бы Уоринер сейчас отвернулся от Рей, она не смогла бы ударить его, потому что просто бы не дотянулась. «Боже, за что мне такие испытания, — подумала она. — Я, цивилизованная женщина XX века, сижу с запрятанной в брюках свайкой, с которой возле мыса Горн не одно столетие назад промышляли пираты, и обсуждаю цвет своего тела, черты лица и строение черепа с человеком, отправившим моего мужа на верную гибель! Сколько же это будет длиться и где мне взять терпение, чтобы все это выдержать? Неужели мои мучения будут продолжаться до захода солнца? К тому времени я уже и сама сойду с ума».

Рей смотрела на Уоринера и пыталась отогнать от себя мрачные мысли. Она не чувствовала ни усталости, ни обреченности, ни даже страха. Теперь женщина знала, что, как только наступит удобный момент, она, не колеблясь, выхватит спрятанную под одеждой свайку и ударит ею безумца. Остановить его ничем невозможно, и, если она этого не сделает, Джон погибнет.

Тут, однако, ее неожиданно охватили сомнения, подобные тем, которые испытывает ребенок, пришедший в кондитерскую всего с пятнадцатью центами. Сумеет ли она, ударив Уоринера, оглушить его? Не дрогнет ли при этом ее рука? Сможет ли она, спасая мужа, покуситься на жизнь другого человека?

Глава 10

Когда Уоринер был спокоен и не проявлял признаков агрессивности, причинить ему зла Рей просто не могла. Сейчас она видела тихого молодого человека, который вежливо открыл бы перед ней дверь, уступил бы в автобусе место, а на коктейле подал бы бокал с шампанским. Нетрудно было догадаться, что этот воспитанный и образованный человек, будучи в нормальном состоянии, обидеть другого не способен. Тогда почему ей не попробовать найти к нему подход и убедить его, что он поступает плохо?

Возможно, что прежде она вела себя с ним не так, как следовало. Предпринимала попытки переубедить его, но делала это слишком грубо. Ведь она же сама была в истерике, кричала на него, явно давая ему понять, что он не в своем уме. Теперь Рей понимала, что допустила ошибку, исправить которую уже нельзя.

«Нет, все же я попробую еще раз, — подумала она. — Но на этот раз буду очень осторожна. Сначала мне надо установить с ним хоть какой-то дружеский контакт и только потом заговорить о главном. Так с чего же начать? Попросить Уоринера рассказать о себе? Нет, не годится. Он конечно же вспомнит о том, что произошло с ним на «Орфее», и снова станет невменяемым. Тогда, не касаясь всего, что связано с морем, расспросить о прошлом. Поговорить о живописи, хотя я в ней не очень-то и разбираюсь, рассказать ему о себе. Да, именно так я и сделаю», — решила Рей. Если все пойдет нормально, то Уоринер признает в ней прежде всего женщину, дружелюбно настроенную и способную к сопереживанию. Тогда, возможно, ей удастся проникнуть в его подсознание, понять, что движет его поступками, и направить их в нужном направлении. Боже, только бы найти с ним контакт, только бы найти…

— Это слишком затертое слово, но оно здесь вполне уместно, — донесся до нее голос Уоринера. — В этом я нисколько не сомневаюсь.

Рей, погруженная в свои мысли, не поняла, о чем это он. Может быть, продолжает говорить о ее лице?

— Простите, не поняла: вы это о чем? — спросила она.

— О сочувствии, — ответил Уоринер. — Бывает, что встречаются люди, с которыми можно говорить часами, хотя ты их до этого совсем не знал. Вы — одна из них. Это я понял, как только вас увидел. Поверьте, это не из-за вашей удивительной сексуальной привлекательности, которой вам не занимать.

Он улыбнулся, взглянул на компас и, наклонившись к штурвалу, снова посмотрел на нее.

— Я чувствовал, что мы понравимся друг другу, — продолжил Уоринер. — Я знал, что мы сможем говорить и понимать друг друга без переводчика. Кстати, я даже не знаю вашего имени.

— Меня зовут Рей, — сказала она и подумала: ну что ж, прекрасное начало. Уоринер сам взял инициативу в свои руки.

Рей достала из правого кармана «бермуд» пачку сигарет и зажигалку, вынула сигарету и попыталась прикурить. Однако сделать этого ей не удалось: яхта шла со скоростью в шесть узлов, и пламя зажигалки трижды задувало сильным ветром.

— Позвольте вам помочь, — предложил Уоринер.

Он достал из пачки две сигареты, прикурил одну, передал ее Рей, а вторую закурил сам.

«Боже, это же с его стороны шаг на сближение, за которым должны последовать и другие, — подумала она. — А может быть, я просто ничего не понимаю в современной психиатрии? Ведь психиатры всю свою жизнь тратят на то, чтобы разобраться, почему люди сходят с ума и как их снова вернуть в нормальное состояние». Как бы то ни было, но в общении с этим психически неустойчивым молодым человеком она вела себя правильно.

«Сарацин», взбираясь на длинную пологую волну, задрал нос и закачался.

Уоринер, в волосах которого играло яркое солнце, продолжал изучать лицо Рей. При этом его большие серые глаза смотрели на нее так доброжелательно, что ей захотелось забыть, что видела она в них, когда Уоринер душил ее.

— Спасибо, Хью, — приняв от него сигарету, поблагодарила она.

— Не стоит, мадам, — произнес он по-французски.

— Извините, но я по-французски не говорю, — сказала Рей и хотела добавить, что муж учил ее испанскому, но промолчала.

«Пока мы не наведем с ним мосты, лучше о Джоне не упоминать», — подумала она.

— Я уловил в вашем голосе южный акцент. Откуда вы?

— Из Техаса, — ответила Рей.

— А… понятно. Нефтяной штат. Там все богачи.

Рей помотала головой.

— Нет, — сказала она. — В каждом штате есть свои бедняки. Далеко не все, кто живет в Техасе, имеют собственные скважины.

— Вот видите, я же говорил, что мы понравимся друг другу. А я из Миссисипи. Родился там, — сказал Уоринер и добавил, что школу он окончил в Швейцарии и большую часть своей жизни провел в Европе.

— А ваши родители? — спросила Рей. — Они все еще живут в Миссисипи?

— Нет, — ответил он. — Моя мать умерла шесть лет назад.

— Очень сожалею. А отец? Он жив?

Рей была потрясена, как быстро изменилось выражение его лица.

— Нет! То есть я хотел сказать, что не знаю! — сверкая от возбуждения глазами, воскликнул Уоринер и, тут же успокоившись, добавил: — Я не видел отца много лет. Он все еще живет в Миссисипи, но мы с ним не переписываемся.

Рей перевела дух. «Судя по всему, я задела его больное место, — подумала она. — Но как и чем? По крайней мере, теперь ясно, что отца Уоринера на борту «Орфея» нет. Надо сделать вид, что я не заметила его бурной реакции, и сменить тему разговора».

Но Уоринер был уже абсолютно безмятежен.

— Не обращайте на меня внимания, — улыбаясь, произнес он. — А вы мне про себя ничего еще не рассказали. Ничего о вас не знаю, кроме того, что вы из Техаса, который, как вы со мной согласитесь, весь изрыт нефтяными скважинами. Предприимчивые там люди. Когда астронавты высадятся на Луну, то наверняка обнаружат на ней техасца, который уже успел купить ее, полностью кондиционировать и открыть там нефтяное месторождение. Но для начала я мог бы сам кое-что о вас рассказать. Например, что вы не единственный ребенок у родителей, что либо у вас в детстве был прекрасный дантист, либо ваши прародители имели очень хорошие зубы. Кроме того, у вас добрая душа, и вы способны понять чужое горе. Вы импульсивны, а социальное положение вас волнует мало или же не значит ничего. Все это, конечно, легко по вам определить, но кое о чем я все же догадался. Вот так-то. А теперь скажите мне, что искал леопард на склонах Килиманджаро? — Уоринер широко расставил руки, словно хотел охватить все пространство над Тихим океаном. — Он искал место для парковки или же слушал музыку?

Леопард умер, подумала Рей, испуганная столь быстрым изменением в его сознании. Она и представить себе не могла, что он может уйти от реального мира настолько далеко. Надо ему подыграть, решила она и ответила:

— Он слушал музыку. Возможно, не очень хорошую, может быть, незатейливую, сентиментальную мелодию. Но при этом что-то там видел.

— Что? — спросил он. — Самарканд? Тропу, исчезающую в тумане? Не край же Вселенной видел леопард с горы, потому что краев у нее нет.

— Нет, он видел другого леопарда, который слушал ту же музыку, что и он, — ответила Рей. — Второй леопард был красивым, с густым мягким мехом. Он, как и первый леопард, обожал музыку из мультфильмов про Микки Мауса и слушал ее в самых неподходящих для этого местах.

Рассказывать о себе незнакомому человеку ей было неприятно — это все равно что заполнять анкету Кинсли с вопросами о личной жизни или раздеваться на публике. Тем не менее Рей ничего не оставалось, как пересилить себя и продолжить разговор. Ведь от этого зависела жизнь ее мужа.

Женщина затянулась сигаретой. «Как-никак, — но рассказ о себе позволит Уоринеру лучше меня узнать», — подумала она.

— Примерно год назад, вечером в гостиницу Майами, в которой я жила, пришел один мужчина, — начала Рей. — Сурового вида и очень самоуверенный. Он слегка прихрамывал. Мне он сразу не понравился, и я ему тоже. Это я поняла, потому что в общении со мной он вел себя надменно. Тем не менее я верила в его искренность, а в тот момент это было совсем немаловажно. А верила я ему, поскольку считала, что человек, который с тобой не соглашается и совершенно безразличен к тому, какое впечатление он производит на окружающих, почти всегда честен.

Причиной, по которой мы оба оказались в Майами, послужила моя яхта. Большая двухмачтовая шхуна под названием «Драгун». Она принадлежала мне. Дружеские отношения у нас с ним не сложились с самого начала. Скорее всего, из-за серьезных разногласий по поводу шхуны. Для меня она была всего лишь частью моей собственности. Как земельный надел или акции. Владелицей ее я стала в результате несчастного случая и за два года побывала на ее борту всего лишь раз. Для него же судно, хорошее судно, было чем-то другим. Но самым важным на тот момент являлось то, что шхуна моя была украдена, а в ее краже полиция заподозрила этого мужчину. Его вызвали в полицейский участок, допросили, а потом отпустили, так как никаких доказательств вины не нашли. Как мне потом сообщили полицейские, он доставил им много неприятных минут: мужчина оказался не из тех, кто мог спокойно слушать, когда его называют вором.

Но будет, наверное, правильнее сразу рассказать вам, как мне досталась эта яхта. Тогда о подобных вещах я ничего не знала. Я была вдовой. Не столько богатой, сколько одинокой. У нас с мужем оказался долгий и счастливый брак. Муж был спокойным, мягким человеком. Обладал завидным хладнокровием и обожал рисковать. Звали его Крис Осборн, а занимался он торговлей недвижимостью. За свои сорок пять он несколько раз то богател, то разорялся. Перед тем как нам пожениться, я служила у него секретарем. Пока длился наш брак, я так толком и не могла понять, богаты мы или погрязли в долгах. Но не это меня тревожило. Без детей…

Рей не хотела упоминать о своем умершем сыне, поскольку для столь молодого человека, каким был Уоринер, дети вряд ли что-либо значили.

— Без детей, — продолжила она, — которым можно было бы оставить наследство, я не хотела копить деньги, которые мне были совсем не нужны. Мы с мужем были счастливы, а это я считала главным в жизни. Единственное, что меня огорчало, так это его частые командировки. Я очень скучала, не знала, чем себя занять, а участвовать в разного рода социальных мероприятиях не хотела. Я до того, как выйти замуж, работала, а членами благотворительных обществ были женщины из богатых семей. Они получили образование в дорогих школах и всегда могли дать понять, кто я такая. Унижения я бы не потерпела. Поэтому я открыла свое дело. Решилась на это только для того, чтобы на время отсутствия мужа чем-то себя занять.

Три года назад Крис погиб. Он летел в Лаббок, чтобы осмотреть заинтересовавшую его ферму, на которой разводили крупный рогатый скот. Во время сильной грозы самолет потерял управление и разбился. Я не буду утомлять вас разговорами о том, как тяжело быть вдовой, у которой одна радость в жизни — телефон. Думаю, вы и без того поймете, в каком положении я оказалась. На то, чтобы поправить дела погибшего мужа, у меня ушло два года. Мне самой пришлось разбираться в вопросах финансирования начатых им проектов, решать проблемы с Управлением по налогообложению. Это было очень сложно, но я сделала все, что могла.

Да, но вернемся все же к «Драгуну». Крис, как и я, в яхтах не разбирался. Он получил ее в качестве частичного платежа за контракт, заключенный во Флориде, и намеревался позже продать. После гибели мужа я два года решала финансовые проблемы, а яхта со сторожем на борту все это время стояла на якоре в Ки-Весте. Едва я подала объявление о ее продаже, как ее украли. Выяснилось, что какие-то люди, встретив сторожа на берегу, напоили его до бесчувствия и ночью угнали яхту. Мне позвонили в Хьюстон, и я тут же вылетела на место кражи. У полицейских оказались только две зацепки, позволившие заниматься расследованием. Первая — это шлюпка с «Драгуна», подобранная в море рыбаками неподалеку от местечка Грейт-Багама-Бэнк, расположенного к юго-востоку от Майами, а вторая — тот, на кого в первую очередь пало подозрение.

Сторож яхты сообщил, что за несколько дней до угона «Драгуна» на его борту побывал мужчина, который внимательно осмотрел яхту и сказал, что хотел бы ее купить. Сторож вспомнил его имя и фамилию. Полицейские незамедлительно предприняли поиски и взяли мужчину в гостинице. Они выяснили у него, кто он такой. Оказалось, что он долгое время был капитаном чартерной яхты на Багамах, проработал на судоверфи в Пуэрто-Рико, пока там не произошел мощный взрыв. В результате этого взрыва судоверфь почти полностью сгорела, а мужчина получил серьезные ожоги. Он объяснил, почему интересовался яхтой. Сказал, что его, специалиста по яхтам, в качестве консультанта нанял некий бизнесмен, президент крупной фармацевтической фирмы, пожелавшей приобрести судно для своих сотрудников. Отпустив мужчину, полицейские вскоре выяснили, что ни фармацевтической фирмы, ни ее президента, на которых он ссылался, не существует. Более того, сам «специалист», вернувшись из полицейского участка, тут же выписался из гостиницы. Словом, все говорило о том, что он один из тех, кто участвовал в краже «Драгуна». Единственное, в чем не была уверена полиция, — так это то, является ли он членом воровской шайки или же сам стал жертвой бандитов.

Удивительно, но сразу после допроса в полиции этот мужчина пришел ко мне в гостиницу, назвал свое имя, Джон Ингрэм, и сказал, что намерен разыскать мою яхту. Я пообещала ему заплатить, но он от денег отказался. И довольно резко. Сказал, что разыщет «Драгун» бесплатно. Я была рада принять его помощь, хотя он был мне весьма несимпатичен. Я тоже упрямая и не люблю, когда мне предлагают услуги в такой неуважительной форме.

Но я поняла, что он обязательно разыщет «Драгун», пусть даже для этого ему придется процедить ситечком весь Атлантический океан. Ошибка воров заключалась в том, что в качестве специалиста по яхтам они привлекли именно его, Джона Ингрэма, а не кого-то другого.

У него было подозрение, что яхта находится неподалеку от того места, где обнаружили шлюпку. Тогда мы взяли в Нассау напрокат гидроплан, обследовали район с воздуха и в конце концов нашли «Драгун» на песчаном перекате возле Грейт-Багама-Бэнк, в ста пятидесяти милях юго-восточнее Майами. Пилот посадил гидроплан возле яхты, мы поднялись на нее и застали там двух похитителей. Они пытались перевезти на «Драгуне» оружие в одну из стран Центральной Америки, но из-за шторма были вынуждены укрыться на побережье.

Джон отобрал у них яхту, один без буксира провел ее по мелководью, вывел в море и доставил в Майами. Если бы я все это время не была рядом с ним, то ни за что не поверила бы, что это сделал он. Я смотрела на него широко открытыми глазами и удивлялась его мастерству и сноровке. Задолго до того, как мы приплыли во Флориду, я поняла, что Джон мне далеко не безразличен. Я с ужасом смотрела, как Джон, причалив к берегу, сошел на пристань и сказал: «Ну вот, миссис Осборн, получайте свою проклятую яхту». Затем он повернулся и зашагал прочь. Я не отрываясь смотрела ему в спину, но он так и не обернулся. Тогда я точно знала, что, если он обернется, я не выдержу и брошусь к нему.

Понимаю, что нельзя вот так влюбиться в человека, с которым знакома всего пять дней. Но тем не менее это случилось. Наверное, это стало возможным благодаря необычной ситуации, в которую мы оба попали. Возможно, также и потому, что я каждую минуту была с ним, наблюдала за его действиями. А он оказался совсем не высокомерным и не упрямым. Просто очень гордым и очень одиноким. Он же понимал, что похитители яхты его хитро использовали. Из-за своей хромоты и одиночества Джон чувствовал себя ущербным и пытался это скрыть.

Оказалось, что и он полюбил меня. Приплыв в Майами, Джон не уехал. Ему потребовалось некоторое время, чтобы окончательно разобраться во мне, убедиться, что я не какая-то там богачка, вознамерившаяся подцепить себя очередного любовника, а просто женщина, у которой денег не больше, чем у него самого. Джон тогда заметил, что я видела его только в привычных для него условиях, а потому в других, то есть живя и работая на суше, он покажется мне малопримечательной личностью. Я понимала, что без меня он будет несчастлив. Еще до того, как он признался мне в любви, я уже была готова бросить все и бежать за ним на край света. Ничто в прежней жизни меня не связывало. Я влюбилась в него так же сильно, как и он в меня. Что же до нашей совместной жизни, то я смотрела на нее проще, чем он. Я знала, что с Джоном мне будет хорошо везде. Такова история моего знакомства с Джоном. Как «мыльная опера», сентиментальная и, наверное, очень банальная. Но я вас об этом предупреждала.

Через полгода после того, как я закончила дела в Хьюстоне и распродала все вещи, которые не хотела брать с собой в новую жизнь, мы поженились. Я также продала «Драгун», поскольку яхта была слишком большая для двоих, а потом мы купили «Сарапин». Со временем мы собирались заняться чартерными перевозками на Багамах или в Вест-Индии. Но это что касается будущего, а сейчас у нас с Джоном медовый месяц. Мы плыли с ним на Таити. Конечно, можно было бы лететь самолетом, но мы предпочли добираться туда морем. Мы не знаем, сколько продлится наше плавание и куда мы отправимся после Таити. Возможно, повернем обратно. Меня это вовсе не волнует. Для меня наш океанский вояж, можно сказать, осуществившиеся девичьи сны или бегство от бренного мира. Ведь кому же хочется все время слушать один и тот же барабан? А я люблю слушать свои. Те, которые впервые услышала вечером на своей яхте возле Грейт-Багама-Бэнк. Тогда я поняла, что и Джон слушает их. С той минуты их удары звучат в моих ушах. Я услышала их и сегодня на рассвете, за тысячу миль от земли, когда муж разбудил меня, заводя хронометр. Слышала я их в сотнях других мест, в разное время и в любую погоду. И всегда вместе с ним. Если же я больше их не услышу, то не захочу жить.

Женщина замолкла и, чтобы успокоиться, глубоко вздохнула. Если Уоринер не откликнется сейчас на ее рассказ, то не сделает этого уже никогда, подумала она и спокойным голосом произнесла:

— Хью, не пора ли повернуть назад?

У Уоринера, все это время с интересом наблюдавшего за ее лицом, дрогнули ресницы.

— Назад? — тихо переспросил он.

— Да. Чтобы подобрать Джона.

— То есть вернуться на то место?

— Да. Хью, мы должны это сделать. Вы же это понимаете не хуже меня…

Уоринер помотал головой.

— Нет, мы не можем вернуться назад, — твердо сказал он.

Рей почувствовала, что внутри у нее все напряглось. Только не кричать на него. Только бы не потерять голову, твердила она себе.

— Хью, пожалуйста…

Но можно ли, видя, что тебя не понимают, удержаться и не повысить голос? Как убедить этого идиота повернуть обратно?

— Хью, мы должны это сделать. И немедленно, иначе будет слишком поздно.

— Нет, — ответил Хью с нарастающим раздражением в голосе.

Рей с ужасом заметила, как поменялась его интонация.

— Хью, там мой муж. Я люблю его. Неужели вы думаете, что я смогла бы оставить его на тонущем судне? Да и вы тоже его не оставите. Вы на такое не способны. Если вы это сделаете, то как после этого сможете жить?

— Когда вам что-то нужно, вы всегда впадаете в истерику? Успокойтесь, ваш муж не утонет.

— Но ваша яхта тонет!

— Почему вы это все время повторяете?

— Вы сами сказали, что она тонет. Вы же сами это сказали.

— Я? — с искренним удивлением произнес Уоринер и, словно для него ничего более важного не существовало, посмотрел на нактоуз. — Не знаю, как я мог это сказать.

— Но если она не тонет, то почему вы покинули ее и приплыли к нам?.

— Почему? — резко спросил он и зло посмотрел на Рей. — Да потому, что они пытались меня убить.

Рей поняла, что стоит на краю пропасти, а отступать некуда. Пока она не выяснит причину нежелания Уоринера повернуть обратно, умолять его бесполезно.

— Кто пытался вас убить? — спросила она.

— Они оба, — ответил Уоринер, и тут его лицо стало как у воина, только что одержавшего победу. — Но я их перехитрил. Теперь им меня ни за что не поймать. Даже с помощью вашего мужа.

«Так вот оно что, — подумала Рей. — Мы сделали с Уоринером полный круг, и нас вновь разделяет та же пропасть. Слава Богу, что он не стал агрессивным. Если остаться с ним и продолжить разговор, может быть, удастся узнать, что произошло на «Орфее».

Свайка, спрятанная под одеждой, все еще была угрожающе холодной.

— Хью, вас никто не собирается убивать, — мягко сказала Рей.

— Что?

— Я сказала, что никто не хочет причинить вам зло.

Глаза Уоринера стали злыми.

— Вы хотите сказать, что это я вообразил?

Она поняла, в какую ловушку попала, и постаралась из нее выбраться:

— Совсем нет. Я хотела сказать, что вы, должно быть, ошиблись, что-то не поняли.

— Нет! Я знаю, что вы имели в виду. Вы думаете, что у меня с головой не все в порядке. Не так ли?

— Ну конечно же нет.

— Да-да, вы это имели в виду. Вы такая же, как и они. Сначала ваш муж решил, что я ненормальный, а теперь и вы! Бедняжка Хью подвержен галлюцинациям! — Должно быть, имитируя кого-то, Уоринер перешел на фальцет: — Хью, дорогой, тебе это просто показалось. Да-да, любимый мой, показалось.

— Хью! Перестаньте! — крикнула Рей.

Она надеялась, что командный тон ее голоса сможет вывести Уоринера из его состояния.

Уоринер крепче сжал в руках штурвал. По его глазам было видно, что он начинает злиться.

— А я-то уже подумал, что вам можно верить. Мне казалось, что вы такая же, как и Эстель.

Рей с ужасом наблюдала за ним. Это женское имя, Эстель, что-то для него значило и явно приводило в состояние повышенной возбудимости. Уоринер вцепился руками в штурвал, словно хотел его встряхнуть. На его горле выступили сухожилия, мускулы на руках и плечах напряглись. Он издал вопль, будто у него внутри что-то оборвалось. У Рей по спине пробежали мурашки. Прижавшись грудью к штурвалу, Уоринер закричал:

— Они убили ее! Они пытались убить нас обоих! А вы хотите им в этом помочь? О, я знал, что вы с ними заодно!

Он приподнялся с сиденья.

Сейчас ударить Уоринера свайкой для Рей было бы равноценно самоубийству: удар пришелся бы по его вытянутой руке. Если бы она бросилась бежать, то он наверняка кинулся бы за ней и догнал.

Рей, боясь пошевелиться, смотрела на парня и с ужасом ждала, что будет дальше. Ей казалось, что время остановилось. Наконец Уоринер плюхнулся на сиденье.

— Они ее убили! Они ее убили! — пронзительно прокричал он и уставился глазами на штурвал.

Рей поняла, что он совершенно забыл про нее. Губы его продолжали безмолвно шевелиться, а под глазом задергался нерв. Она не знала, что будет дальше, но решила подождать еще полминуты. Когда полминуты истекли, Рей медленно поднялась. Ноги ее дрожали. Уоринер на нее даже не посмотрел. Прижимая рукой свайку, она подошла к люку и стала спускаться по лестнице. Как только она оказалась в каюте, у нее подкосились ноги, и она упала на койку. Перевернувшись на спину, она тревожно посмотрела на люк. В него падал ровный свет, и при покачивании «Сарацина» солнечные лучи лизали ступеньки лестницы. Сквозь рокот двигателя Рей слышала, а может быть, просто чувствовала, как громко бьется ее сердце.

Она лежала на своей, правой, койке, на которой они с Джоном занимались любовью. Над ней висел радиотелефон. Дозвониться до мужа и попросить его о помощи Рей не могла. Под койкой в одном из стоявших там ящиков лежало ружье. На этот раз она вспомнила о нем уже без содрогания.

Рей спрыгнула на пол, пробежала по каюте и, влетев в кладовку, заперлась на задвижку.

На ее часах было одиннадцать десять. Подняв глаза, она обвела взглядом носовой отсек «Сарацина». Теперь эта каюта, приспособленная под кладовку, казалась уже не ее убежищем, а обыкновенным чуланом. Да она и выглядела как чулан.

Глава 11

Итак, у Рей оставалось семь часов, в течение которых ей предстояло принять окончательное решение. Убить Уоринера она не решилась бы, а за семь часов ожидания просто лишилась бы рассудка.

И что тогда?

Ответ был предельно ясен, но она, желая убедиться, все ли ею предусмотрено, решила еще раз разобраться в ситуации. Рей была спокойна, мозг ее работал четко. Она оказалась сильнее, чем предполагала. Но это была только прелюдия. Само представление еще не началось, думала она. Развязка его предвещала трагедию.

Рей могла убить Уоринера, выстрелив в него из револьвера. Однако, промахнувшись, она погубила бы и себя, и Джона. Ни того ни другого она допустить не могла. У нее оставался лишь один вариант — ждать. Но кто на ее месте смог бы выдержать семь часов адского напряжения? Ее нервная система дала бы сбой, как электроприбор при коротком замыкании. Свернувшись калачиком, она лежала бы на койке, сдувала с одеяла пылинки и ничего для спасения Джона не предпринимала?!

Нет. Могло случиться и по-другому. Впав в истерику, Рей могла бы выбежать на палубу и напасть на Уоринера. Со свайкой или даже без нее. Результат таких действий можно легко предугадать.

«Все-таки мне придется убить Уоринера, — подумала она. — И сделать это надо, пока я еще не сошла с ума».

Нет, не годится. Рей села на мешок и сжала в ладонях голову. Неужели ничего нельзя сделать, как только убить парня? Ведь должен же быть какой-то другой выход!

Ну где же он? Хорошо, начнем все с самого начала и по порядку. Чем же оглушить Уоринера? Теперь он насторожен, и ей не удастся подобраться к нему сзади. И снова та же ситуация: она сможет нанести только один удар, и если он не достигнет цели, то они с Джоном погибнут.

А если снова заговорить с Уоринером и попытаться переубедить его? И это после того, что с ним произошло? Да. Вести с ним долгий разговор обо всем на свете, за исключением одной темы. При одном упоминании о возврате назад он становится неуправляемым.

А вдруг Джон не погибнет? Вдруг «Орфей» вовсе не тонет? Так или иначе, убедиться в этом невозможно. Она же сама видела яхту, и по всем признакам в ней было много воды. И радио на «Орфее» не работало. Да и двигатель тоже. Иначе Джон кинулся бы за ними вдогонку. Выходит, что яхта действительно тонет. Даже если она и не погибнет в ближайшие несколько часов, Джон все равно не сможет выкачать из нее воду и залатать щели. Уоринер обмолвился, что на ее борту остались люди. Но их на палубе видно не было. Выходит, что они либо существуют в его воспаленном мозгу, либо он их убил.

«Попробую еще раз связаться с Джоном по радио», — подумала Рей. Она отперла дверь и, прижимая к телу свайку, вышла из кладовки.

Включив радио, она настроилась сначала на одну, а затем на другую частоту. На ее вызов по-прежнему никто не отвечал. В трубке слышался только треск атмосферных помех. Через двадцать минут Рей окончательно потеряла надежду связаться с Джоном и поняла, что только тянет время. Выключив радиоаппарат, она вернулась в кладовку, сняла с компаса показания курса и записала в блокноте: «11.40 утра, курс — 226 градусов».

Все выглядело аккуратно и очень деловито. Во всяком случае, у нее была иллюзия, что она хоть что-то делает.

Она, казалось, успокоилась, но через секунду перед ее глазами всплыла картина: над морем закат, а в воде — барахтающийся Джон. Он тонет. Рей уткнулась лицом в лежавший на коленях блокнот и зажмурилась. Затем она открыла глаза, так как с закрытыми глазами ей стало еще страшнее. И тут картина, словно слайд в автоматическом проекторе, сменилась другой. Рей увидела то, что может произойти, если она выстрелит в Уоринера.

Она никогда ни в кого не стреляла, хотя ее отец и два старших брата были заядлыми охотниками. Естественно, ей доводилось видеть подстреленную с близкого расстояния дичь. Она представила себе, как после ее выстрела будет выглядеть Уоринер, и тут же к ее горлу подступила тошнота.

А как же семь часов?

Может быть, просто припугнуть его? Наставить на него двустволку, как это делается в телевизионных фильмах, и сказать: «Ну, Хью, разворачивай яхту и плыви назад». Но можно ли напугать оружием человека и заставить его подчиниться, если он уже напуган? Этого Рей не знала, а чтобы узнать, ей надо было попробовать это сделать.

Но сможет ли она испугать Уоринера так сильно, что он забудет прежний страх? Возможно. Хотя только на время. Будет ли ее угроза применить оружие страшнее того, что он испытал на «Орфее»? Нет. Конечно же нет. Страшнее всегда выглядит то, чего не видишь. Он может просто не обратить внимания на двустволку или, придя в ярость, накинуться на нее.

Однако этот способ воздействия на Уоринера нельзя было сбрасывать со счетов. Даже если у нее был один шанс из тысячи. Решившись припугнуть его, Рей в случае сопротивления должна была бы нажать на спусковой крючок. А к этому она не была готова.

Но почему? Разве не сам Уоринер поставил ее в безвыходное положение?

С правовой точки зрения она имела полное право убить его. После состоялся бы суд, на котором Рей подробно рассказала бы об обстоятельствах совершенного ею убийства. И это все. В итоге ее бы оправдали. Но потом по ночам Рей просыпалась бы с криками, и до последнего дня жизни ее мучил бы один и тот же вопрос: а все ли она сделала для того, чтобы избежать преступления?

Если бы не последствия трагического акта, все было бы для Рей гораздо проще. Она не задумываясь осуществила бы его. Почему бы нет? Ведь жертвуют же некоторые своей жизнью ради спасения других. И все-таки любое убийство отвратительно, пусть даже оно вызвано желанием спасти любимого человека.

После долгих раздумий Рей наконец поняла, что, взвешивая все «за» и «против», себя она ни в чем не убедит. В своих душевных терзаниях она лишь бессмысленно тратила драгоценное время.

И вообще, сможет ли она собрать двустволку? Джон никогда не показывал ей, как это делается, а отец обучал ее обращению с оружием почти двадцать лет назад. Возможно, что ружье Джона иной модели, чем было у отца. Ведь огнестрельное оружие, как и автомобили, год от года меняется.

Но двустволка Джона проста по конструкции.

А может быть, это ей только казалось? Она же никогда не интересовалась ею.

В том случае, если она не сможет ее собрать, все решится само собой, и она не будет мучиться.

Рей опустилась на колени и вытащила из-под койки ящик. В нем лежали всего два свертка из мягкой овечьей шкуры: один продолговатый, а другой — короче и объемистее. Она взяла их и унесла с собой в кладовку. Закрыв дверь, положила оба свертка на кровать и принялась развязывать на них тесемки.

В продолговатом свертке находился только двойной ствол: две соединенные между собой трубки. В пузатом же свертке были две детали: приклад с предохранительной скобой и спусковыми крючкам и, как она поняла, ложе. Как эти две части соединялись со стволом, Рей понятия не имела.

На тыльном конце ствола имелся выступ, который, судя по всему, должен был входить в металлическую часть приклада. Женщина взяла ствол и приклад и попыталась их соединить. У нее получилось. Теперь они составляли единое целое.

Оставалась третья деталь, ложе.

Она казалась Рей лишней. Возможно, чего-то не хватает, подумала она. Ложе должно находиться под стволом, вот здесь, но оно ничем к нему не прикрепится. Рей возилась с ружьем без особой надежды на успех, как вдруг что-то щелкнуло, и ложе жестко зафиксировалось в прикладе. Рей в ужасе уставилась на двустволку. Все три детали, как по волшебству, оказались в сборе!

В третий раз за последние десять минут Лилиан Уоринер про себя отметила, что Ингрэм посматривает на северо-восток. Там по-прежнему бушевал шквал. Однако никаких разительных перемен в его течении она не замечала: все те же пронзаемые молниями фиолетовые тучи, а ниже их — стена дождя. Они казались ей не больше и не ближе, чем были четверть часа назад. Женщина перевела взгляд на Ингрэма. Судя по тому, как он пристально вглядывался в горизонт, его что-то особенно тревожило. Но он молчал и упрямо черпал ведром воду. Его серые глаза ничего не выражали.

«Если шквал до нас дойдет, — подумала миссис Уоринер, — то Ингрэм не станет бегать кругами по палубе и заламывать руки. На погоду же не повлияешь. Единственное, что мы сможем сделать, — так это снять паруса. Наверняка он пошлет меня разбудить Белью. Отослав этого свиноподобного ублюдка, Ингрэм поступил как Дон Кихот».

Ей нравился этот мужчина. И чем дальше, тем больше. Это заставляло ее острее чувствовать свою вину. Миссис Уоринер наблюдала за Ингрэмом и удивлялась сама себе. Ведь ей казалось, что, разочаровавшись в Белью, она ни на одного мужчину уже и не взглянет. Там, на суше, Белью был совсем другим, и не ее вина, что на яхте он повел себя как скотина. Кто же знал, что после нескольких дней плавания их огромная яхта станет такой тесной. Судя по всему, у человека, помещенного в ограниченное пространство, в голове начинаются завихрения, и он становится подобным кипящему котлу.

И что в результате? Они с Белью, выпустив пар, обрекли на гибель не только себя, но еще и двух незнакомых им людей, чья единственная вина заключалась в том, что они оказались с ними в одном океане. Лилиан понимала, что во всем виновата только она, что жуткой ценой расплачивается за свою несбыточную мечту стать счастливой, за те несколько минут, что вела себя как последняя сука, за несчастный случай. Однако в том, что произошел несчастный случай, ее вины нет, потому что в тот момент она спала, а изменила мужу только потому, что Белью оказался опытным соблазнителем. Да, они вели себя так, что Хью…

Лилиан задумалась. Нет, во всем виновата только она, и не надо искать себе оправданий, которых быть не может. Она неправильно вела себя с мужем: слишком многого от него требовала, а к тому, что подсказывал ей разум, даже не прислушивалась.

Если бы она знала, что у Хью на почве ревности произойдет нервный срыв, она бы не стала доводить дело до скандала, а просто от него ушла. Сознание собственной вины мучило Лилиан, потому что она действительно любила этого мальчика.

Миссис Уоринер подняла глаза. Ингрэм уже перестал черпать воду и готовился снимать грот. Она вновь посмотрела на горизонт, где бушевал шквал.

— Приближается?

— Не могу сказать, — ответил Ингрэм, — но какой смысл без толку трепать паруса?

— Вам помочь?

— Нет, спасибо. Лучше покачайте воду. Или немного отдохните.

Хоть руки и плечи ее онемели, женщина кивнула.

— Нет. Я совсем не устала, — сказала она и подошла к насосу.

«Если бы я только вовремя ушла от Хью», — вновь подумала она.

Убрав грот и бизань, Ингрэм посмотрел на часы. Было три пятьдесят пополудни. Солнце, хотя уже и прошло точку зенита, палило нещадно. От страшной духоты было трудно дышать. Все говорило о том, что на них надвигается шторм. Слышно было, как за борт «Орфея» ровной струей течет откачиваемая насосом вода и плещется вода в его корпусе. Теперь небо в северо-восточной части горизонта совсем почернело. При ярком солнце оно, как и полагалось, выглядело зловеще. Пока существовала вероятность того, что шторм пройдет севернее и их не заденет, Ингрэм будить Белью не хотел. Пусть он хорошенько выспится. Если удастся удержать «Орфей» на плаву, всем им предстоит бессонная ночь.

Усталость уже давила на него. Хотя после завтрака прошло много времени, Ингрэм голода не ощущал. Даже если на борту яхты и осталась хоть какая-то провизия, есть было все равно некогда. Он взял бинокль и взобрался на рубку. Внимательно осмотрел юго-западную часть горизонта, но так ничего и не увидел. Опустил бинокль. Миссис Уоринер вопрошающе посмотрела на него. Он покачал головой. Женщина понимающе кивнула и продолжила качать воду. Глаза ее по-прежнему оставались бесстрастными.

Спустившись на палубу, Ингрэм заглянул в вентиляционный люк каюты, располагавшейся под кормой. Несмотря на все их труды, воды в ней нисколько не убавилось, подумал он и, взяв в руки ведро, обернулся к миссис Уоринер. По лицу женщины было видно, что силы ее на исходе. «Да пошла эта вода ко всем чертям! Не губить же из-за нее человека», — подумал Ингрэм. Отшвырнув ведро, он подошел к миссис Уоринер и поднял с пола ее пачку сигарет и зажигалку.

— Давайте я немного поработаю, — сказал Ингрэм. — А вы пока перекурите.

Он достал сигарету, вставил ее в рот уставшей женщины и чиркнул зажигалкой.

Лилиан нехотя подчинилась.

— А вы сами разве не устали? — спросила она. — Вы же совсем не отдыхали.

— Но нельзя же работать до изнеможения. А пока вы отдыхаете, может быть, расскажете, что у вас здесь произошло? Но если вам неприятно об этом вспоминать, то не надо.

Миссис Уоринер села на палубу лицом к Ингрэму.

— Да, в этом приятного мало. Но раз уж мы втянули вас в эту жуткую историю, то слушайте, — сказала она и выпустила изо рта табачный дым. — Чтобы понять, почему Хью вдруг решил, что мы хотим его убить, вам надо знать, что этому предшествовало и что мы из себя представляем. Хотя бы приблизительно. Видите ли, Хью, как я вам уже говорила, человек, которого всю жизнь кто-нибудь да опекал. Для того чтобы стать самостоятельным, возможностей у него не было. Миссис Белью была довольно открытым человеком, мягким и очень жалостливым. Сам Белью конечно же свинья, заносчивая и бесчувственная скотина.

Ингрэм оторвался от насоса.

— А об этом обязательно рассказывать? — спросил он.

Женщина задумалась. У нее всегда было слабое представление о терапевтической пользе катарсиса или исповеди, а битье в грудь и крики о признании своей вины она считала более вульгарными, чем эксгибиционизм. Совершила грех — так и живи с ним. И не надо никого в него посвящать. Но с другой стороны, если ты поставила другого на край гибели, то по крайней мере объясни ему, почему и как это произошло.

— Вы же хотели все понять, — резко ответила миссис Уоринер. — Разве не так? Я никогда не питала особой любви к эвфемизмам и привыкла все называть своими именами. Если я ответственна за жизнь другого человека, то я от него ничего не скрываю.

— Понимаю. Но я никак не могу поверить, что вы могли сделать что-то плохое.

— Спасибо, мистер Ингрэм. Вы очень добры. Однако вы не знаете, что здесь произошло.

— Да, пока не знаю, — сказал Ингрэм и продолжил качать воду. — Но, судя по всему, ваш муж боялся не только вас и Белью. Скажите, почему его так пугала вода?

— Да потому, что он считал, что мы его утопим.

Ингрэм покачал головой.

— Нет, здесь не все так просто, — произнес Ингрэм и рассказал, какими глазами смотрел Хью на тонущую бутылку.

— Все правильно, — кивнув, ответила женщина и, помолчав несколько секунд, продолжила: — Не уверена, что я смогу вам все объяснить, но думаю, что страх быть утопленным довел Хью до настоящей фобии. Вы конечно же знаете, что такое акрофобия?

— Да. Это боязнь высоты. Но она ничего общего не имеет с боязнью воды.

— Знаю. Но в нашем случае, видимо, имеет, — ответила миссис Уоринер и кивнула на море. — Когда вы смотрите вон туда, то ничего, кроме бескрайней глади, не видите. Под нами двухмильная толща воды, но мы, даже плавая в ней, об этом не думаем. Не думаем даже тогда, когда нам сводит ногу. Нет никакой разницы в том, где тонуть, на глубине в семь футов или в семь миль. Вы осознаете только, что вы в воде. Думаю, что Хью видит себя в воде и представляет дно, которое находится под ним на расстоянии нескольких тысяч футов. Вот вам и акрофобия. Как я уже говорила, это только мое предположение. Но как еще объяснить тот ужас, который каждый раз испытывает Хью, когда видит какой-нибудь тонущий предмет? Для него этот предмет не тонет — он падает. И как всем, кто страдает акрофобией, ему кажется, что он тоже падает с этим предметом.

Ингрэм, не совсем уверенный в правоте слов миссис Уоринер, покачал головой.

— Да, но ваш муж не всегда же был таким? — спросил он.

— О нет. Хью — отличный пловец. К тому же еще и аквалангист. Впервые такое случилось с ним лишь десять дней назад. И все из-за того, что мы ему сделали. Поэтому вы должны понять, что произошло до этого и какая на нашей яхте возникла ситуация. Для краткости можно сказать, что здесь произошел взрыв. Хочу отметить, что никто из нас толком не знал, как управлять яхтой. Представляете себе: четверо в океане и ни у одного нет навыков мореплавания?

— Да, это ровно в четыре раза хуже, чем если бы на вашей яхте был всего один человек, — заметил Ингрэм. — И что же, никто из вас так и не взял управление судном на себя?

— Нет. После того как все у нас пошло наперекосяк, Хью, как законный владелец «Орфея» и единственный из нас, кто хоть что-то понимал в яхтах, должен был стать старшим. Но разве способен он хоть кем-то командовать, спорить и брать на себя ответственность, если всю свою сознательную жизнь только и занимался тем, что ублажал опекавших его любовниц? У меня было незавидное положение влюбленной женщины, которая каждый день видит деградацию своего избранника, а поделать ничего не может и в конце концов совершает что-нибудь такое глупое и жестокое, о чем забыть невозможно. Не подумайте, что я собираюсь перед вами оправдываться. Так вот, слушайте, как все это произошло.

Глава 12

— Хью не давала покоя слава Гогена. Он мечтал уехать в Полинезию, чтобы, как и тот, сбежав от мирской суеты, поселиться на острове. Ему хотелось вести такой же образ жизни и создавать такие же шедевры. Мы вступили с ним в брак почти год назад, и произошло это в Европе. Хотя по поводу его затеи у меня и были большие сомнения, но я тем не менее дала себя убедить. Я всегда считала, что от так называемой «цивилизации» уже никуда не убежать. XX век не XIX, так что от нее не скрыться. Я была уверена, что, приехав в Папеэте, мы увидим там те же автоматические музыкальные автоматы, те же реактивные самолеты, которые способны доставить вас в любую точку света, услышим те же разговоры об атомной бомбе и в конце концов, ощутив потребность в красивой жизни, начнем делать всевозможные покупки. Кроме того, я сильно сомневалась, что там мы сможем продать нашу яхту. Однако мне хотелось, чтобы меня переубедили. Это, естественно, и произошло. Вы наверняка догадываетесь о некоторых причинах, побудивших меня согласиться с предложением Хью, но для ясности картины я все же о них вам расскажу. Я значительно старше Хью и, когда мы с ним встретилась, была вдовой, и довольно богатой. Как он выглядит, вы видели сами. Так что ситуация, казалось бы, сложилась предельно банальная. Но на самом деле все было совсем не так. Хью женился на мне вовсе не из-за денег. Мы действительно любили друг друга. Меня совсем не волновало, что думали о нас окружающие, и я хотела, чтобы Хью воспринимали таким, каким он был, а не каким казался. У меня есть небольшая, но очень хорошая коллекция картин, и я способна отличить талантливого художника от посредственного. Так вот, увидев работы Хью, я поняла, что он очень талантлив, и захотела ему помочь. Единственно, что я могла для него сделать, — это уберечь от назойливых опекунш от искусства.

Махнув рукой, миссис Уоринер на мгновение прервала свой рассказ:

— Но хватит об этом. Хью накупил множество книг о яхтах, о том, какие они, как ими управлять, и все их проштудировал. Для него было очень полезно совершить морскую поездку, и для этого мы наняли яхту и двух профессиональных моряков. Мы решили совершить круиз по Западному Средиземноморью, из Канн до Балеарских островов. Прошлой зимой мы вернулись в Штаты, купили «Орфей» и стали готовиться к путешествию по морю. Но уже к самостоятельному.

Женщина мечтательно улыбнулась.

— Тогда нас, я думаю, и подставили. Вы наверняка знаете, что делают игроки-мошенники, чтобы повысить ставки. Они дают новенькому возможность пару раз выиграть, а потом раздевают до нитки. Поездка из Санта-Барбары до Ла-Паса далась нам удивительно легко. Яхта вела себя отлично, погода стояла идеальная, Хью управлял «Орфеем» с полным знанием особенностей навигации, а в общении с супружеской парой, моими старыми друзьями, никаких трений не возникало. На пути следования мы заходили в Сан-Диего и Энсенаду. Все шло превосходно до тех пор, пока мы не прибыли в Ла-Пас. Супружеской паре из-за болезни пришлось покинуть нашу яхту и улететь в Сан-Франциско. Мы бросили якорь в порту Ла-Пас и задержались там почти на три месяца.

— И все это время вы жили на яхте? — спросил Ингрэм.

— Нет. На несколько недель мы улетели обратно в Калифорнию, а когда вернулись, часть времени прожили в гостинице. А что такое?

— Я думаю, что именно тогда и начала развиваться на вашей яхте сухая гниль. Если бы вы из Санта-Барбары сразу же направились в Папеэте, то вы туда, возможно, и добрались бы. Но за те три месяца, что ваш «Орфей» простоял в Ла-Пасе, болезнь древесины сделала свое дело.

Миссис Уоринер согласно кивнула.

— Да, — сказала она. — Но мы были вынуждены оставаться на берегу. «Орфей» — слишком большая яхта, и мы с Хью с ней бы просто не справились. Я обзвонила своих друзей, которые могли бы составить нам компанию, но все они из-за своей занятости плыть с нами отказались. Тогда мы написали брокеру, через которого приобрели яхту, и он прислал нам профессионального моряка по фамилии то ли Гровер, то ли Гловер. Но тот оказался не тем, с кем можно было бы отправиться в круиз. Этот моряк прилетел из Тиджуана мертвецки пьяным. Из этого состояния он не выходил все пять дней, что пробыл с нами в Ла-Пасе. И это несмотря на то, что мы ни разу не видели его пьющим. Возможно, что с медицинской точки зрения и интересно было бы понаблюдать за ним, посмотреть, сможет ли он на время путешествия воздержаться от алкоголя, но подвергать себя риску мы не захотели. Расплатившись с моряком, мы посадили его на самолет и отправили обратно. Мы уже собирались продать «Орфей», вылететь в Папеэте и, купив другую яхту, нанять экипаж из местных. Но тут в небольшом отеле мы познакомились с супругами Белью. Белью собирал материал для статьи о ловле крупной рыбы в Калифорнийском заливе. За две недели мы с ними очень сдружились и предложили плыть с нами.

Как позже выяснилось, это было большой ошибкой, которая и привела к трагическим последствиям. Стоит ли говорить, что Белью на берегу был совсем другим? Попав на яхту, он в конце концов проявил себя сполна. Правда, и миссис Уоринер это особо подчеркнула, все они вели себя неподобающим образом. Белью оказался человеком, с которым, за неимением более близких друзей, приятно посидеть на берегу в кафе, попить ледяного коктейля из высоких бокалов. Он вел очень активный образ жизни, повсюду ездил и мог рассказать много интересных историй. Причем без хвастовства. Он играл на гитаре и пел фольклорные песни на манер Берла Айвза. У Хью также был хороший голос, и они с Белью часто пели вместе. Они дважды или трижды устраивали маленькие концерты-экспромты для обслуживающего персонала гостиницы. Белью был крупным, мужественного вида мужчиной и выигрышно смотрелся на фоне красавчика Хью. Так что не понравиться миссис Уоринер он просто не мог. Тем более что Белью чем-то напоминал ей первого мужа. Только позже возникли такие ситуации, в которых можно было полнее узнать его. Выяснилось, что он жесток и нетерпим к любым проявлениям слабости.

С другой стороны, именно в море Белью мог почувствовать себя уязвленным. Ведь он говорил, что ничего не понимает в мореплавании, а с морем его связывает только рыбная ловля, в которой он большой специалист; что далеко в море он никогда не ходил и рыбу ловил на больших судах. А Хью, сидя с ним за одним столиком, рассказывал о том, как он один успешно провел яхту от Санта-Барбары до Ла-Паса. Возможно, что этими рассказами Хью задевал мужское самолюбие Белью.

Миссис Белью миссис Уоринер понравилась. Во всяком случае поначалу. Эстель была тихой, застенчивой женщиной лет сорока, с головой ушедшей в свою работу. Особой привлекательностью она не обладала и в отношении красавца Хью никаких тайных намерений не имела. Как сказала Лилиан, «живя с этим волосатым деспотом, Эстель накопила в себе огромный запас таких чувств, как нежность и сострадание». Поэтому неудивительно, что все эти чувства миссис Белью выплеснула на Хью, который в них остро нуждался. Ему нужна была мать или тот, кто мог бы его защитить. От морской стихии и от постоянно издевавшегося над ним Белью.

— А почему ему захотелось совершить совместную поездку? — спросил Ингрэм. — Я имею в виду Белью.

— Я даже не помню, кто первым предложил ее, — ответила миссис Уоринер. — Знаете, это была одна из тех идей, которые появляются совсем неожиданно. Тогда мы сидели в баре вчетвером и уже успели пропустить по паре-тройке коктейлей. А произошло это где-то на десятый день нашего знакомства. К тому времени Белью уже собрал весь интересующий его материал о рыбной ловле в Ла-Пасе и был уверен, что сможет написать репортаж и о нашей поездке. Я даже сказала ему, что мы с удовольствием оплатим им авиабилеты на обратный самолет. Да и путешествие наше должно было продлиться всего-то месяц.

Она горько улыбнулась и произнесла:

— Из Ла-Паса мы отплыли двадцать шесть дней назад…

А через неделю пребывания на яхте у них начались первые проблемы. Сильным ветром на «Орфее» порвало один парус, а второй сорвало с мачты и унесло в море. Швы на настиле палубы разошлись, и, когда ее заливало водой, все, что находилось внизу, намокало. Они проскочили мимо острова Клиппертон, поскольку Хью, по-видимому, ошибся курсом. В поисках злополучного острова, который, кстати, был необитаем, они израсходовали больше половины запасов горючего. Вскоре между ними начались ссоры. После того как Хью в третий раз пообещал всем, что остров вот-вот появится на горизонте, а тот так и не появился, попытки отыскать его были прекращены. «Орфей» заливало все сильнее, и с каждым днем все больше приходилось работать насосом.

А затем на яхте возникла ситуация, характерная для их случая: пробыв некоторое время в ограниченном пространстве, они стали раздражать друг друга. Белью начал язвить, повышать голос и в конце концов превратился в невыносимое существо. Он уже открыто издевался над Хью за его неспособность найти остров, говорил, что тот никудышный навигатор. А Хью вместо того, чтобы дать ему должный отпор, надувался и уходил в себя. Эстель, женщина чуткая и жалостливая, пыталась защитить парня от нападок мужа. Первое время Лилиан одергивала Белью, но потом решила, что это не выход: Хью, как мужчина, должен был сам поставить наглеца на место. Поняв, что помощи от жены ему больше не будет, Хью стал искать защиты у Эстель. После очередной издевки он искал общения с миссис Белью, а та, словно мать, как могла, утешала его.

— Конечно, меня это приводило в ярость, — продолжала миссис Уоринер. — Получалось, что я какой-то бессердечный монстр, который совсем не жалеет бедного мальчика. Естественно, Эстель руководили доброта и сострадание, но она никак не могла понять одного: Хью никогда не нес ответственности за свои поступки и не мог за себя постоять потому, что за него все это делали женщины. Таким образом, Эстель занималась тем, что продолжала портить Хью, а я пыталась помочь ему совсем иначе: заставить его быть мужчиной и постоять за себя. Видя, как он с обиженным видом отходит от Белью и направляется за утешениями к его жене, я была готова запереться в каюте и рыдать. В конце концов я повела себя с Эстель точно так же, как Белью с Хью: стала цепляться к ней по поводу и без повода.

Такого поведения Хью я долго вытерпеть не могла. Не могла больше видеть его жалким и неспособным постоять за себя. Не могла видеть, как другая женщина утешает его. Короче, я возненавидела их обоих. Себя тоже. В какой-то момент меня просто взорвало, и я решилась на отчаянный поступок. Стала в открытую флиртовать с Белью.

— Да, прием довольно старый, — заметил Ингрэм.

— Но довольно редкий для взрослых людей. Еще реже он приводит к трагическим последствиям. Произошло это однажды вечером в конце второй недели путешествия.

После ужина все поднялись на палубу. Миссис Уоринер встала за штурвал. Она дала возможность Хью, пока еще был виден горизонт, понаблюдать за горевшими в сумерках звездами и нанести их на карту. За ней, развалившись в шезлонге, сидел Белью, а Эстель одна на корме смотрела на угасающий закат. У Хью с определением местоположения по звездам ничего не получалось. Три линии, проведенные им на карте, не пересекались. Либо он ошибся в цифрах, либо в названиях звезд. Хью долго перепроверял их, но ошибку свою так и не нашел. Со звездной картой в руках он вышел на палубу. К тому времени взошла луна, и звезды на небе настолько потускнели, что определить их стало невозможно.

— Ну, как дела, Магеллан? — ехидно спросил его Белью. — Мы хоть в том же океане или уже нет?

Лилиан вся напряглась.

Хью ничего не ответил и уткнулся в карту. У Лилиан от жалости к нему сжалось сердце. Ей очень захотелось помочь Хью. «А собственно говоря, почему я должна ему помогать? — подумала она. — Он что, не может велеть этому идиоту заткнуться?»

— Вот что вам скажу, командор, — продолжил Белью. — Если вдруг окажется, что мы возле Грили, штат Колорадо, то у меня там приятель, владелец бара…

Лилиан закрыла глаза. Боже, Хью, да сделай ты хоть что-нибудь!

И он сделал: словно обиженный ребенок швырнул карту звездного неба на пол.

— Хью, — поспешно произнесла миссис Уоринер, — дай-ка я посмотрю. Может, смогу чем-то помочь…

Даже не посмотрев на нее, Хью развернулся и направился к миссис Белью. Закусив от обиды губу, Лилиан смотрела на стоявших рядом Хью и Эстель и едва сдерживала слезы.

Ей захотелось сделать всем больно, в том числе и себе.

— Расс, по-моему, мы здесь абсолютно лишние, — нарочито громко произнесла она. — Тебе так не кажется? В таком случае принеси нам что-нибудь выпить, и я помогу тебе решить все твои проблемы.

Хью и Эстель даже не шелохнулись, когда услышали смех Лилиан, а затем пение Белью.

Наблюдая за мужем и Эстель, не обращавшими на них внимание, Лилиан была готова броситься за борт. Она убрала руку Белью, залезшую ей под лифчик, поднялась и, спустившись в каюту, заперлась. В ту ночь Хью не пришел. Вероятно, он спал на палубе.

— Вот такая ситуация сложилась на нашей яхте, — вздохнула миссис Уоринер. — Так что все было подготовлено к тому, чтобы разразилась трагедия или хотя бы скандал. Тем не менее два дня спустя произошел всего лишь несчастный случай.

Я попытаюсь рассказать вам о нем со всеми известными мне подробностями. Ведь в тот момент все мы находились в разных местах. Из тех, кто мог бы дать этому случаю более-менее трезвую оценку, осталось только двое. Я и Белью. Многое из того, что произошло, я проспала. Было два часа дня. Паруса на «Орфее» висели, так как на море вот уже больше часа стоял мертвый штиль. За штурвалом находился Белью. Он ждал, когда подует ветер. Эстель лежала в передней каюте и читала книгу, а мы с Хью были в задней каюте, что под кормой. Чтобы не усугублять напряженность обстановки, я притворилась спящей.

Вскоре Хью вышел из каюты и поднялся на палубу. Белью, естественно, находился наверху. Ни тот ни другой не произнесли ни слова. Хью подошел к самому краю борта и, посмотрев на воду, увидел группу дельфинов. Они уже второй день сопровождали нас. Но это были не обычные дельфины, морские свиньи, а белобочки.

— Знаю таких, — кивнув, сказал Ингрэм. — Очень красивые существа и под водой смотрятся как языки пламени. Мексиканцы называют их «дорадо», что означает «золотой» или «позолоченный». Эти дельфины очень любят подплывать под суда.

— Да-да, те самые. И тут Хью вспомнил, что Эстель хотела сфотографировать их, когда на море будет штиль. Ничего не сказав Белью, он спустился вниз, прошел в салон, окликнул Эстель, которая лежала в каюте, отгороженной от салона шторами, и сообщил ей о дельфинах. Она ответила, что, как только наденет купальник, сразу же поднимется наверх. Белью, естественно, их разговора не слышал. Выйдя на палубу, Хью прошел на корму и спустился в нашу каюту. Там он надел плавки и, захватив с собой маску и трубку, вернулся на палубу. Белью за штурвалом уже не было. Он спустился в салон, чтобы сделать себе сандвич, и о том, что Хью вернулся, знать не мог. Вам известно расположение кают на «Орфее», и вы легче поймете, как все здесь происходило.

Ингрэм в знак подтверждения кивнул. Он понимал, что трагедия, о которой собиралась рассказать ему женщина, начинает приобретать формы.

— Через пару минут, — продолжила миссис Уоринер, — на палубе появилась Эстель. Наверх она поднялась по лестнице, которая вела из их каюты сразу на палубу. На ней был купальник, а в руках — трубка, маска и фотоаппарат. Свой обычный фотоаппарат с тридцатипятимиллиметровой пленкой она поместила в водонепроницаемый пакет из прозрачного пластика, туго завязала и повесила себе на шею. Хью перекинул лестницу через правый борт, и они с Эстель осторожно, чтобы не спугнуть дельфинов, спустились по ней в воду.

Поскольку все на яхте время от времени купались в океане, у нас было заведено правило: решил поплавать — поставь об этом в известность того, кто мог бы за тобой последить. Но Хью, судя по всему, был уверен, что Белью, покинув палубу, ушел к себе в каюту, и Эстель перед тем, как подняться наверх, обо всем его предупредила. Эстель же, не видевшая мужа, который в тот момент находился в салоне, думала, что раз Хью оказался на палубе раньше нее, то это сделал он.

Надев маски и вставив в рот трубки для дыхания, они начали подбираться к косяку дельфинов. Белью, вышедший на палубу, может быть, и посмотрел на воду, но, вероятно, их не заметил.

Я увидела Хью только через шесть часов. Он бредил, говорил несвязно. Из его рассказа я кое-как поняла, что они с Эстель пробыли в воде всего минут десять и отплыли от яхты не далее, чем на сто ярдов. Приблизившись к группе дельфинов, они нырнули: она — чтобы сделать снимки, а он — просто посмотреть. Первым всплыл Хью, и его тотчас охватила непонятная тревога. Он обернулся и, увидев, что «Орфей» от них уходит, дико закричал. Но Белью его не услышал.

Как я уже говорила, было два часа дня. Я проснулась где-то в половине четвертого и по углу наклона яхты и ее плавному скольжению поняла, что мы плывем. Хью в каюте не было, но я не придала этому никакого значения. Через несколько минут я встала, оделась, умылась и прошла в салон, чтобы приготовить себя чаю. В десять минут пятого я с чашкой в руке поднялась на палубу. Белью, естественно, находился у штурвала. Мы шли правым галсом и делали на таком ветру около двух узлов.

Когда я присела рядом с Белью, он только хмыкнул. Спустя минуту он насмешливо спросил меня:

— Ты позвала нашего великого Магеллана или сама вместо него встанешь за штурвал?

И только тогда до меня дошло, что Хью на глаза мне не попадался. Я подскочила, расплескав чай, и кинулась вниз. Поскольку ни на палубе, ни в салоне Хью не было, я решила, что он, воспользовавшись отсутствием Белью, зашел к Эстель. Прибежав в салон, я окликнула его, но никто мне не ответил. Я раздернула шторы и увидела, что каюта супругов Белью пуста. Тогда я проверила нашу каюту, но и в ней никого не застала.

Миссис Уоринер с криком выбежала на палубу и только тут обнаружила, что с правого борта яхты свисает лестница. А тем временем «Орфей» все набирал и набирал скорость.

— Когда? Сколько прошло времени? — закричала она Белью. — Ты, слепой дурак, упрямый осел, разве не видел, что они за бортом? Ты же их погубил!

— Заткнись! — резко ответил ей Белью. — Они же мне ничего не сказали.

— Ты должен был их видеть! Ты же находился на палубе! — кричала Лилиан, понимая, что, ругаясь с этим идиотом, лишь теряет драгоценное время.

Им ничего не оставалось, как, исходя из показаний курса, которым они шли с того момента, как подул ветер, рассчитать обратный курс и расстояние, на которое они отплыли. И то и другое было нелегким делом. Ветер несколько раз менялся, и Белью приходилось дважды менять направление движения. Скорость яхты также менялась от одного узла до трех с половиной. Значения приборов Белью не фиксировал. Он намеревался вывести средние величины и занести их в судовой журнал после сдачи смены.

Тогда Лилиан взяла в руки штурвал и, развернув «Орфей», повела яхту наугад. А Белью тем временем занялся расчетами. Минут через десять он уже приблизительно знал, сколько им плыть назад и в каком направлении.

У миссис Уоринер вновь появилась надежда, поскольку прошло только два часа, а ее муж и миссис Белью были отличными пловцами. Она знала, что Хью мог легко продержаться на воде четыре часа, а за это время они обязательно их подберут. Если только не собьются с курса.

И как назло ветер начал стихать. Затем он подул с новой силой, но через три-четыре минуты окончательно прекратился. Включить двигатель они не могли: все горючее на «Орфее» было уже израсходовано. Теперь яхта лишь слегка покачивалась на воде. Тогда они решили добираться на шлюпке. Белью хотел сам сесть в лодку, мотивируя это тем, что гребет быстрее, но Лилиан запротестовала. Она спустилась в шлюпку и налегла на весла. Отплыв от «Орфея» ярдов на двести, женщина поняла, что не знает, в каком направлении дальше двигаться. Тогда она вернулась к яхте, взяла у Белью компас и, зажав его между ног, снова пустилась в плавание. Однако можно ли отыскать людей в море, сидя в шлюпке? Конечно же нет. Из-за низкой посадки ни людей с лодки, ни саму лодку заметить практически невозможно.

Когда зашло солнце и стало смеркаться, миссис Уоринер была от «Орфея» уже на довольно приличном расстоянии. Она встала и несколько раз громко окликнула Хью. Вокруг ничего, кроме мерцающего света мачтового фонаря, который предусмотрительно зажег для нее Белью, Лилиан не увидела. Поняв, что искать мужа и Эстель бесполезно, она развернула шлюпку и поплыла обратно. Поднявшись на борт «Орфея», Лилиан спустилась к себе в каюту и, не зажигая света, упала на койку. Она смотрела в темноту и старалась не думать о том, что чувствовали Хью и Эстель, оказавшиеся во власти океана в тысяче милях от берега, когда видели удалявшуюся от них яхту. Спустя некоторое время к ней зашел Белью. Он попытался с ней заговорить, но она, погруженная в свои мысли, даже не поняла, что он сказал. Постояв немного, Белью отправился в переднюю каюту.

Через полтора часа она услышала над собой его громкий топот, а затем крик: «Я что-то слышал!» Лилиан пулей вылетела на палубу. На яхте горели центральный фонарь грот-мачты и фонари на ее перекладинах. Однако из-за разряженных аккумуляторных батарей свет их был чуть ярче, чем от стеариновых свечек. Тогда Лилиан сбегала в рубку, принесла ручной электрический фонарь и поводила его лучом по воде. Она тоже услышала звук. То был слабый стон. Но он доносился не с поверхности воды, а с палубы. Направив фонарь на звук, она увидела Хью. Прижавшись щекой к деревянному настилу, он лежал в футе от грот-мачты, крепко обхватив ее обеими руками. Плечи его тряслись, а из горла неслись какие-то нечеловеческие звуки. Первое, что бросилось в глаза перепуганной насмерть женщине, — это рана на тыльной стороне его правой ладони. Она была голубоватого цвета, открытая, но уже не кровоточащая. Хью взобрался на яхту один. Эстель поблизости не оказалось.

— Хью провел в воде шесть часов, — продолжала миссис Уоринер, — но, каким обессиленным он ни был, нам с большим трудом удалось оторвать его руки от мачты. Мы с Белью отнесли Хью в каюту и положили на койку. Когда он открыл глаза, взгляд у него поначалу был совершенно бессмысленным. Чуть позже он начал нас узнавать. А потом Хью повел себя очень странно: он спрыгнул с койки, в страхе забился в угол каюты и стал вопить. Из его несвязных слов я с трудом поняла, о чем он кричал: Хью решил, что мы с Белью задумали от него избавиться. Мы оставили его в покое. Белью ушел, а я легла и притворилась спящей, так как понимала, что у Хью, пробывшего долгое время в воде, началась истерика. Он еще долго визжал, вспоминая о какой-то акуле.

В конце концов Белью крепко зажал его в своих лапищах, а я ввела обезумевшему от страха Хью дозу морфия. Он сопротивлялся, а когда почувствовал укол, закричал словно бешеный.

После этого он никого из нас к себе больше не подпускал. Спал Хью, если, конечно, спал, в кладовке, забаррикадировав изнутри дверь. Спустя некоторое время он стал выглядеть вполне нормально. Ничего иррационального в его поступках не было, но он постоянно молчал. Стоило ему подойти к бортовым перилам, как на его лице сразу же появлялся ужас, и он тут же за что-нибудь цеплялся руками. В эти минуты Хью напоминал человека, страдающего акрофобией, который повис над землей на высоте в несколько тысяч футов. Мы с Белью попытались расспросить его про Эстель, но он снова сделался бешеным и закричал об акуле. После этого я уговорила Белью больше его не спрашивать.

Прошло три дня, и только тогда я узнала от Хью, что на них с Эстель напала акула. Он был еще в маске. Нырнув в воду, Хью ударил кулаком акулу по морде и постарался от нее отплыть. Вот откуда на его руке взялась рана. Поскольку Хью ушел на глубину, акула оставила его и напала на Эстель, которая находилась на поверхности. Она напополам перекусила ее. Помочь миссис Белью Хью ничем не мог. Выбравшись из окрашенной кровью воды, он поплыл к яхте. Но ужас, который он при этом пережил, сделал свое дело. Мало того, что на его глазах погибла Эстель, так он еще решил, что мы с Белью оставили их специально.

Получается, что Белью прав, подумал Ингрэм. Он уже хотел спросить миссис Уоринер, верит ли она тому, о чем им поведал ее муж, но вовремя понял бессмысленность такого вопроса. Если она и в самом деле верила, то только потому, что боялась правды. Ей, как никому другому, лучше было знать, от чего бежал ее муж. Но если она сделала свой выбор и взяла вину за случившееся на себя, то спорить здесь и вовсе не о чем. Кроме того, сейчас более важным было решить вопрос с их выживанием, а не заниматься выяснением правды. Психиатр, возможно, и разобрался бы в мотивах поведения этой женщины, но Ингрэм о психиатрии имел весьма скудные познания. Сейчас они находились на тонущем судне, и он, думая о Рей, делал все, чтобы не поддаться панике. В конце концов причина, по которой миссис Уоринер винила во всем себя, вероятно, не так уж и важна. Скорее всего, она корила себя за то, что так и не смогла перевоспитать Хью и сделать из него настоящего мужчину. Она заботилась и опекала мужа, как мать ребенка, который по ее недосмотру залез в пруд с золотыми рыбками и утонул.

Возможно также, что Хью действительно думал или сумел убедить себя, что жена и Белью нарочно оставили их на погибель. Естественно, что у него, пробывшего в море шесть часов, да еще и в темноте, мог появиться страх воды. Но Уоринер, когда смотрел на тонущую бутылку, боялся не воды. В тот момент он видел перед собой Эстель. Единственное, что было непонятно Ингрэму, — так это то, почему Хью, убив Эстель, через маску наблюдал за ее трупом.

Да, он видел рану на руке Уоринера. Но так поранить себя, ударив по шершавой морде акулы, невозможно. То была глубокая рана, оставленная либо зубами человека, либо осколком стекла маски для ныряния.

Скорее всего, Эстель, начав тонуть, в панике попыталась вцепиться в Хью, а тот ударом кулака от нее отбился. Убив миссис Белью, Уоринер мог бы легко оправдаться. Он мог сказать, что, оглушив вцепившуюся в него Эстель, он положил ее на спину и поплыл вместе с ней за «Орфеем» и что потом она у него выскользнула, а поймать он ее уже не сумел. Однако Хью к такой уловке прибегать не стал и свою вину в гибели женщины полностью отрицал. Он придумал историю с акулой, в которую не верил, но должен был поверить. В противном случае он впервые в жизни столкнулся бы с такой серьезной проблемой, как ответственность за чужую жизнь.

У Эстель на шее висел фотоаппарат. Но не облегченный, который специально предназначен для подводных съемок, а тяжелый, тридцатипятимиллиметровый. Он и в самом деле мог потянуть на дно потерявшую сознание хрупкую женщину, но не так быстро, чтобы Хью не смог ее поймать. Во всяком случае, до того момента, как в легкие Эстель набралась вода. А Хью определенно наблюдал за ней.

Нет, подумал Ингрэм, это совсем не обязательно. Возможно, что Уоринер только представлял себе, как она идет ко дну. Как бы то ни было, но можно легко себе вообразить ужас, овладевший Уоринером. Он видел, как опускается в морскую бездну тело женщины, которая по-доброму относилась к нему и которую он, спасая свою жизнь, в панике убил.

«Боже, о чем это я? — подумал Ингрэм. — Надо решать, что делать дальше».

Тем временем подул порывистый ветер, на море появилась рябь, и «Орфей» затрясло. Ингрэм посмотрел на северо-восток, где нависли тяжелые тучи, и увидел, что в двух милях от их яхты стеной идет дождь.

— Похоже, что самое время звать Белью, — сказал он.

Глава 13

Рей даже не помнила, как оказалась на лестнице. Она стояла на ступеньке и смотрела на залитое солнцем море. Впереди, в десяти футах от себя, она видела отливавшую золотом голову Уоринера, склонившуюся над нактоузом. Стараясь заглушить шум работавшего двигателя, Рей пронзительно закричала:

— Поворачивай обратно! Ради всего святого поворачивай яхту! Иначе произойдет что-то ужасное! Прошу, не заставляй меня этого делать! Пожалуйста!

Ответа не последовало. Уоринер молча глянул на нее, словно на уронившего поднос официанта, и снова уткнулся в компас. Рей, не зная, как поступить дальше, убежала обратно в кладовку, ухватилась одной рукой за железную койку, а другой — провела сначала по лицу, а потом по волосам. Она никак не могла понять, что у нее дрожало, лицо или рука. «Так предупредила я Уоринера или мне это только почудилось? — подумала Рей. — Нет, я все-таки была наверху, потому что дверь не только не заперта на задвижку, но, судя по ее хлопанью, еще и открыта».

Двустволка Джона все еще лежала на той койке, на которую она ее бросила. Собранная из отдельных частей, она теперь представляла собой грозное оружие. Рей отвела от нее глаза и посмотрела на часы. Было без четверти час. Время бежало так быстро, что она его не замечала. От тонущей яхты «Сарацин» находился уже в двадцати милях, а к заходу солнца, когда это расстояние достигнет пятидесяти, она окончательно сойдет с ума. Рей чувствовала, как у нее трясется подбородок. Женщина уже в который раз обвела взглядом тесную каюту, но ничего, кроме стен своей ловушки, из которой был только один выход, так и не увидела. Она только что попробовала запугать Уоринера, но у нее и этого не получилось. Хью оказался непробиваемым…

Неожиданно отчаяние и ярость, душившие Рей, прошли, и она стала удивительно спокойной. «Если я не спасу Джона, то он погибнет, — в который раз подумала она. — А у меня есть средство, как спасти его».

Поначалу ей показалось, что двигатель затих. Она прислушалась. Нет, он продолжал работать, но шум его уже доносился как будто бы издалека. В голове ее от прилива крови звенело, как после хинина. Ей казалось, что она находится под огромным стеклянным колпаком, который не только защищает ее от всех внешних звуков, но и не дает мыслить. Под этим колпаком ей очень холодно и душно.

Рей сделала шаг вперед и взяла с койки двустволку. Как ни странно, но у нее было такое чувство, что она знала, как с ней обращаться, и не раз из нее стреляла. Где-то глубоко в подсознании она уже смирилась с мыслью о том, что без ружья ей никак не обойтись. Рей прижала к плечу приклад и нажала на спусковой крючок. Однако выстрела не последовало. Но она не удивилась, так как знала, что у двустволки есть предохранительный механизм, предотвращающий самопроизвольный выстрел. Рей принялась осматривать ружье и сразу же его нашла — маленькую удлиненную кнопку на казенной части ствола. Рей надавила на нее, но та не поддалась. Тогда Рей попыталась сдвинуть ее, и эта попытка ей удалась: кнопка сместилась вперед на четверть дюйма. Рей нажала на спусковые крючки и услышала, как поочередно раздались два тихих щелчка.

Теперь ей оставалось только разыскать патроны. Нисколько не колеблясь, Рей прошла в заднюю каюту и, присев перед выдвинутым из-под койки ящиком, увидела в нем две коробки с патронами. Они были завернуты в полиэтиленовую пленку. В целях защиты от влаги на пленку был нанесен двойной или тройной слой лака. Для того чтобы вскрыть пленку, Рей требовался нож. В этот ящик помимо одежды, двустволки и патронов они уложили все, что представляло интерес для таможни: ее сигареты, сигары Джона, лекарства, поскольку некоторые из них содержали наркотические вещества, несколько бутылок виски и две или три бутылки рома.

Взяв из кухонного шкафчика нож, Рей подошла к ящику. Распоров ножом пленку, она открыла коробку, достала из нее два патрона и задвинула ящик под койку. Затем, вернувшись в кладовку, зарядила ружье, положила его на мешок и стянула с койки одеяло. Им после выстрела Рей намеревалась прикрыть труп Уоринера. После этого она, словно шедший на пламя пожарный, взяла одеяло за углы и, отвернувшись, развернула его. И тут ей стало страшно. Нет, надо идти, приказала она себе.

Рей перекинула через руку одеяло, взяла с мешка двустволку и вышла из кладовки. В голове ее так шумело, что она едва слышала рокот двигателя. Ноги ее были ватными, колени дрожали. Она шла, словно по темному тоннелю, и ничего, кроме залитой солнцем лестницы, перед собой не видела. Поднявшись на нижнюю ступеньку, Рей выглянула из люка.

Поверх комингса ей была видна только голова сидевшего за штурвалом Уоринера. Он смотрел на компас, губы его шевелились. Из-за шума в голове и рокота двигателя Рей не могла понять, говорит он или нет.

И тут Хью поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза. При этом выражение его лица нисколько не изменилось. «Увидел ли он меня?» — подумала Рей. Продолжая шевелить губами, Уоринер вновь уставился на компас.

«Сейчас! Сейчас!» — прокричал ей внутренний голос.

Она бросила на лестницу одеяло и, сняв предохранитель с двустволки, просунула ее в люк. Положив ствол ружья на комингс, прижала приклад к плечу. Затем закрыла левый глаз и поймала в прицел голову Уоринера. Он находился от нее футах в десяти. И в этот момент Рей почувствовала, что ей не хватает воздуха. Она просунула онемевший указательный палец в предохранительную скобу и прижала его к спусковому крючку. Теперь единственное, что ей оставалась сделать, — так это пересилить себя и нажать на спусковой крючок.

Рей закрыла глаза и опустила голову. Ей захотелось, чтобы кто-то помог ей сделать этот последний шаг. Но она была одна, и помощи ждать было не от кого. Открыв глаза, она увидела в прицеле все ту же красивую и такую ненавистную ей голову Уоринера. Рей вновь попыталась заставить себя нажать на спусковой крючок, но сделать этого так и не смогла. Поставив предохранитель в прежнее положение, она взяла двустволку, сошла со ступенек и в изнеможении опустилась на пол. Она не могла даже заплакать: ни слез, ни сил, чтобы разрыдаться, у нее уже не осталось.

Просидев у лестницы несколько минут, Рей поднялась, взяла двустволку и одеяло и прошла с ними в кладовку. Разрядив ружье, она бросила его на койку, а два патрона положила обратно в коробку. Ей стало до очевидности ясно, что убить Уоринера она не в состоянии. Даже ради спасения Джона она не могла хладнокровно застрелить человека, который сам не ведал, что творил.

«А может быть, я все же ошибаюсь? — подумала женщина. — Сейчас час дня, у меня в запасе еще пять часов…»

Рей чувствовала страшную усталость и полную опустошенность. Ей требовался отдых. Она присела на край койки и тут вспомнила, как, роясь в ящике в поисках патронов, на мгновение застыла в нерешительности. Чем же это было вызвано? Что такое особенное могло в тот момент привлечь ее внимание?

Должно быть, то, что она увидела в ящике. Ну конечно же аптечка! Но почему именно она? Может быть, потому, что лекарства, находившиеся в ней, имели прямое отношение к истории об отравлении, которую рассказал Уоринер? Нет, не поэтому. Хотя подождите. Да, наркотики! Это на лекарства, содержащие их, обратила она внимание. Конечно же в аптечке был морфин и шприц с иголками для подкожных инъекций. Ну и как они могли ей помочь? Вряд ли Уоринер позволит сделать ему укол снотворного или хотя бы успокаивающего. Нет, инъекция не годилась. Но там были и другие лекарства. Рей распрямилась и расправила плечи. Да, кодеин! Таблетки кодеина находились в пузырьке.

Вбежав в каюту, Рей вытащила ящик. Аптечка представляла собой деревянную коробку, закрывавшуюся на крючок. Откинув крышку, Рей стала судорожно рыться в аптечке. Перебрав бутылочки, пластиковые ампулы и маленькие картонные коробочки с аспирином, болеутоляющими средствами, йодом, ореомицином, спиртом, хирургическими иголками и нитками для наложения швов, она наконец нашла то, что искала. Это был небольшой пузырек с заткнутым ватой горлышком и завинчивающейся крышечкой. Вынув его из коробки, Рей прочитала приклеенную на нем инструкцию по применению: «При болях — одна таблетка, вторая — не ранее чем через шесть часов».

Всего в пузырьке было таблеток пятнадцать — двадцать. От одной, подумала Рей, Уоринер станет сонным. Хотя все зависит от индивидуальных особенностей его организма.

Она не знала, какова доза летального исхода. Наверное, больше четырех или пяти таблеток. Такая доза должна была свалить даже такого крепкого, молодого мужчину, как Уоринер. Но Рей вовсе не собиралась его убивать. Пусть даже таким безболезненным способом. Однако, приняв слишком малую для себя дозу, Уоринер мог и не заснуть. А это еще хуже, чем не давать ему ничего. С одной таблетки кодеина он мог прийти в еще более возбужденное состояние. «В таком случае дам ему три, — решила Рей. — Лучше перестраховаться». Да, но как заставить Уоринера принять их?

Добавить в еду или в питье? Наверное, в еду. Так он не почувствует вкуса таблеток. Она может их мелко истолочь, всыпать порошок в консервированную ветчину или во что-нибудь еще, где много специй, и сделать для Уоринера сандвич. «Нет, — подумала Рей. — Теперь все, что я ему предложу, вызовет у него подозрение. Он хоть и ведет себя иррационально, но все же не дурак».

Она немного подумала и впервые за последние четыре часа улыбнулась: ответ найден!

Рей задвинула ящик под койку и поспешила на камбуз. Поставив пузырек с таблетками на полку для сушки посуды, которая находилась рядом с мойкой, она взяла с нее высокий стакан, а из ящика — две чайные ложки. Затем положила таблетку в одну ложку, а другой изо всех сил надавила на нее. Высыпав порошок в стакан, Рей потянулась за пузырьком. Неожиданно «Сарацин» начал делать левый поворот, правый борт яхты накренился, и стакан с пузырьком заскользили по гладкой поверхности. Она успела схватить только стакан. Пузырек же упал на пол и покатился. Из него посыпались таблетки. Рей быстро поставила стакан в мойку, поймала пузырек и, опустившись на колени возле лестницы, стала собирать рассыпавшиеся по полу таблетки. И тут над ее головой раздался вопль спускавшегося по лестнице Уоринера. Женщина вскочила и побежала в кладовку. Но она опоздала. Когда она проскакивала в дверной проем, Уоринер был уже за ее спиной. Так что дверь за собой закрыть Рей не успела. Попав в ловушку, она обернулась и, увидев искаженное гримасой лицо Уоринера, едва не бросилась на него с кулаками.

— Это была акула! — закричал он и, схватив ее руки, больно сжал их. — Это была акула!

Паника, охватившая Рей, прошла, когда она поняла, что Уоринер ворвался к ней не для того, чтобы убить, а чтобы найти у нее поддержку. Сейчас он остро нуждался в ее помощи, в теплом слове, которое могло бы его успокоить. Если ему не перечить, а дать то, за чем он пришел, то он из этого состояния выйдет, подумала Рей. И тут она вспомнила, что держит пузырек с таблетками в руке. Быстро опустив руку, Рей прижала пузырек к бедру.

— Неужели вы не понимаете, что это была акула?! — вновь крикнул ей Уоринер.

В этот момент шедший на полной скорости «Сарацин» резко повернуло вправо. Не удержавшись на ногах, они оба упали. Миссис Ингрэм завалилась на койку, а Уоринер — на пол. Едва Рей приняла сидячее положение, как Хью поднялся на колени, обхватил ее ноги и уткнулся в них лицом. Плечи его тряслись. Левая рука Рей оказалась свободной, а правую, в которой она держала пузырек, Уоринер крепко прижимал к ее ноге.

— Да, Хью, конечно, это была акула, — сказала она и нежно погладила его по голове.

Уоринер поднял глаза и посмотрел на Рей. Ничего зловещего для себя она в них не увидела. Более того, они смотрели на нее умоляюще. В эту минуту Уоринер был похож на перепуганного ребенка.

— То была огромная молотоголовая акула длиной более двенадцати футов! — выпалил он. — Я пытался прогнать ее. Хотел спасти Эстель. Я ударил… я ударил ее по морде, но Эстель была на поверхности и изо всех сил била по воде руки и ногами. Ей следовало бы нырнуть. Если бы она оказалась на той же глубине, что и я… Вы же знаете, да и все знают, что акулы на тех, кто находится под водой, не нападают. Это было ужасно. Она перекусила ее пополам, и вся вода стала красной от крови…

Рей не знала, о чем это он, но прекрасно понимала, чего он хочет. Уоринер хотел реабилитировать себя, убедить ее, что ни в чем не виноват. Сейчас перед ней был не агрессивный молодой парень, а мальчик, затеявший во дворе драку или нечаянно разбивший футбольным мячом окно какой-то там миссис Крамер.

Рей снова провела ладонью по его волосам.

— Да, Хью, это не ваша оплошность, — мягко сказала она. — Конечно, это было жутко, но вы сделали все, что было в ваших силах.

Уоринер ослабил тиски, в которых сжимал ноги Рей, и только тогда она смогла высвободить правую руку. Пока он смотрел ей в глаза, женщина спрятала пузырек с таблетками в карман «бермуд» и облегченно вздохнула: Уоринер пузырька не заметил.

— Так вы мне верите? — с надеждой в голосе спросил он.

— Конечно верю, — ответила Рей.

— Я знал, что вы мне поверите. Да, чувствовал это, — сказал Уоринер и, словно в знак благодарности, вновь обхватил ее ноги и положил свою голову ей на колени. — Вы в самом деле не оставите меня? Это так ужасно… — произнес он уже вполне нормальным голосом и неожиданно замолк.

Рей опустила глаза и увидела, что Уоринер смотрит на койку, на которой она сидела. И тут она поняла, что он смотрит на двустволку. По ее спине пробежали мурашки. Он долго не отводил взгляд от ружья, а потом прошептал:

— Вы собирались меня убить.

— Нет, Хью. Нет. Послушайте меня. Оно же не заряжено.

Но Уоринер даже не шелохнулся.

— И вы тоже хотите меня убить, — теперь совершенно другим голосом произнес он.

Изогнувшись, Уоринер дотянулся до ружья, взял его за ствол и потянул на себя. Рей застыла. Бежать ей было некуда. За эти четыре часа она впервые была в одном шаге от победы над Уоринером и так обидно ему проиграла. Да, она сильно устала и не могла учесть всех мелочей.

С диким криком Хью вскочил на ноги и с размаху ударил двустволкой по стене кладовки. Ружейное ложе раскололось, и его осколки пролетели над головой Рей. Когда Хью взмахнул двустволкой, чтобы вновь ею ударить, Рей спрыгнула с койки и низко пригнула голову. Второй удар Уоринера пришелся по спинке металлической койки. Нанеся по кровати еще несколько ударов, он швырнул искореженную двустволку в заднюю каюту. Было слышно, как она, проскользив по полу, задела лестницу и, отскочив от нее, обо что-то ударилась. И в этот момент Уоринер, поворачиваясь, потерял равновесие — «Сарацин», который вновь изменил курс, резко качнуло. Уоринер ударился о перегородку рядом с дверью и опустился на мешок, который подпирал компас. Увидев, что он упал, Рей быстро поползла к двери. Но выскочить из кладовки она не успела: Хью одним толчком поднялся на ноги и встал на ее пути. Ей ничего не оставалось, как снова сесть на койку. Только не нападать на него, в страхе твердила она себе. Только не пытаться бежать. В этом маньяке скрывается душа потерянного и перепуганного насмерть ребенка. Ведь ему же ничего не стоило убить меня прикладом двустволки. Но тем не менее он этого не сделал.

Уставившись на Рей бешеными глазами, Уоринер сделал шаг вперед, остановился, а затем развернулся. Когда он склонился над мешком, Рей сразу поняла почему. Да, падая на мешок, Хью успел заметить компас и блокнот с ее записями. Подняв с пола компас, он с диким криком бросил его в стену. Деревянная коробка с треском разлетелась, зазвенели осколки разбитого стекла, а на стене расплылось спиртовое пятно.

Прежде чем Уоринер посмотрел на Рей, она тихо произнесла:

— Хью, иди ко мне.

И когда он уставился на нее своими застывшими глазами, она похлопала себя по коленям, на которых совсем недавно лежала его голова.

— Нет! — закричал Уоринер. — Вы хотите убить меня!

Он сжал кулаки, а потом, растопырив пальцы, шагнул к ней и остановился. Рей увидела, что Хью держит руки на уровне ее шеи. Поскольку в его движениях уверенности не было, она не чувствовала страха и продолжала смотреть на него ясными глазами.

— Не глупи, Хью, — сказала Рей. — Ты же знаешь, что ничего плохого я тебе не сделаю.

Женщина не знала, чем все это закончится, но голос у нее был хотя и твердым, но по-матерински ласковым и полным сострадания.

— Иди сюда, дорогой, — вновь похлопав по своим коленям, сказала она.

Уоринер кинулся к ней, упал на колени и, прижавшись лицом к ее ногам, зарыдал.

Рей почувствовала страшную усталость, но все же нашла в себе силы погладить парня по голове.

А двигатель яхты тем временем продолжал работать. «Сарацин» уже в который раз подняло волной, нос его развернулся, и он вновь изменил курс.

«На этот раз мне повезло», — подумала Рей. Ну конечно же причиной его гнева стала двустволка. Она знала, что теперь может держать над Уоринером контроль и что бояться его нечего. Конечно, уговорить Хью повернуть яхту обратно она не могла, здесь ей должен был помочь кодеин.

Вспомнив про разбитый компас, Рей посмотрела на противоположную стену кладовки, влажную от спирта. «Ну что ж, и с этой проблемой как-нибудь справлюсь, — подумала она. — Но чуть позже». Впервые после четырех часов импровизаций и хождения по лезвию бритвы у Рей появилась уверенность, что она все сможет.

Глава 14

Расселу Белью вновь снилось, что он делает загон для лося. Открыв глаза, он увидел перед собой Лилиан, которая тыкала в его плечо линейкой. Она смотрела на него, как на насекомое в привокзальном туалете. «Что еще нужно от меня этой герцогине калифорнийской? — первое, что подумал Белью. — Чтобы я поколотил ее, как это сегодня утром сделал Хью? Этот лютик золотистый надавал бы ей еще тумаков, если бы не заметил на горизонте яхту и не сбежал на нее».

— Что, мадам? — спросил Белью.

— Ингрэм попросил тебя разбудить, — ответила миссис Уоринер.

Ее тыканье линейкой доставляло ему удовольствие. Он повел рукой по бедру Лилиан и крепко сжал его.

— Тебе следовало бы взять палку, да подлиннее, — произнес Белью.

— И поувесистей, — ответила женщина. Она даже не сделала попытки отойти от койки или ударить его линейкой. — Ну, так ты встаешь?

Белью сел и свесил с койки ноги.

— Что теперь хочет этот сорвиголова? — спросил он.

— На нас движется шторм.

— И что?

— А то, что птичке пора улетать, а крылышки у нее подрезаны.

— Тоже мне, нашла время шутить.

— Какие уж тут могут быть шутки, — улыбнувшись одними глазами, произнесла Лилиан и, убрав со своего бедра руку Белью, поспешила наверх.

Потрясающая баба эта герцогиня, подумал Белью. Тверда как скала. Не то что ее хлюпик, за которого она вышла замуж. Правда, и она была в шоке, когда поняла, что здесь произошло.

В десять минут шестого Рассел Белью поднялся на палубу.

Вскоре небо заволокли черные тучи, подул сильный, порывистый ветер. Когда начался тропический ливень, миссис Уоринер и Белью спрятались в рубке, а Ингрэм остался качать насосом воду. Волосы промокшей до нитки женщины облепили ее лицо. Белью также был с непокрытой головой — при первом порыве ветра его широкополую шляпу сорвало и унесло в море. Люк рубки, как и те два, из которых они черпали ведрами воду, был закрыт. Шлюпку, на которой приплыл Ингрэм, пришлось поднять на палубу и крепко привязать. Теперь всем троим ничего не оставалось, как только качать насосом воду и уповать на Бога.

Из-за сплошной стены дождя видимость на море составляла всего несколько ярдов. Так что, куда движется шторм и какое пространство он захватил, точно определить было невозможно. Но Ингрэму, наблюдавшему за дождем, казалось, что тучи идут на север. Однако опасался он не ветра — его пугало то, что море, куда ни посмотри, выглядело абсолютно одинаково.

С юга на их яхту накатывались высокие волны, и она, с ее малой высотой надводного борта, лениво им сопротивлялась. «Орфей» то кренился набок, то входил в килевую качку. Его палубу то и дело заливало водой. Судно напоминало огромное смертельно раненное животное.

«Каким же чудовищным нагрузкам должен подвергаться ее киль!» — прислушиваясь к скрипу деревянной обшивки яхты, подумал Ингрэм. Прикрывая рукой лицо, он качал воду и думал о болтах, которыми крепились установленный на яхте двигатель и ее киль. Выдержат ли они? Не сломаются ли под такой огромной нагрузкой?

Однако болты не полетели, а через двадцать минут погода стала улучшаться. Выглянуло солнце, стих ветер. Как ни удивительно, но «Орфей» пока оставался на плаву. К шести часам, когда солнце повисло над линией горизонта, море успокоилось, и палубу яхты перестало заливать водой.

Открыв люк, Ингрэм заглянул в каюту и по уровню воды в ней сразу понял, что шансов продержаться до утра у них практически нет.

Было без двадцати два.

Всего пять минут назад Уоринер, неожиданно поднявшись с колен, выбежал на палубу и занял место за штурвалом. Теперь «Сарацин» шел плавно и прежним курсом. Рей стояла у мойки и давила чайной ложкой последнюю из трех таблеток кодеина. Пузырек с оставшимися таблетками она закрыла и поставила на полку. Прятать его в ящик она не стала: кодеин мог ей снова понадобиться, и пузырек с таблетками должен был находиться под рукой.

Высыпав порошок в стакан, Рей задумалась над проблемой, с которой ей придется столкнуться. Идея усыпить Уоринера и самой повести яхту была вполне осуществима. Но какой от нее толк, если, взяв в руки штурвал, она не будет знать, куда плыть?

Курс в 226 градусов, который Рей вывела с помощью запасного компаса, уже ничего не значил. Этот компас разбит, и показания рулевого компаса уже не с чем было сравнивать. Более того, подсчитанный ею курс мог отличаться от реального градусов на двадцать — тридцать, ведь после того, как она сделала записи в блокноте, они проплыли еще по меньшей мере миль двадцать пять. Теперь Рей должна была каким-то образом выяснить, как Уоринер вел яхту. Но каким образом это сделать? Подняться на палубу и тайком от него посмотреть на показания нактоуза? Нет, этого сделать не удастся, потому что нактоуз с боков закрыт, а разглядеть его можно только с сиденья рулевого. Уоринер стразу же насторожится, если она попытается встать за его спиной. Он ей этого не позволит сделать. Кроме того, он может вновь прийти в ярость, и тогда ее план усыпить его с помощью кодеина рухнет. Нет, рисковать она не могла, поскольку главной ее целью было завладеть штурвалом. И тут ее осенило. Солнце! Оно уже давно прошло точку зенита, и теперь на палубе лежали длинные тени. Расчеты, к которым намеревалась прибегнуть Рей, не были бы абсолютно точными, только приблизительными, но и этого могло оказаться достаточно, чтобы найти дорогу назад.

Рей насыпала в стакан с толчеными таблетками сахарный песок, добавила несколько ложек воды, взболтала и выжала туда целый лимон. Затем, открыв холодильник, взяла из морозильной камеры два кубика льда и, бросив их в стакан, долила воды. Она мешала напиток до тех пор, пока осадок на дне запотевшего стакана полностью не растворился.

Уоринер, с девяти часов утра сидевший под жарким солнцем, еще ничего не пил. Так что он вряд ли отказался бы от холодного напитка. Тем более что Рей перед тем, как предложить ему стакан, была готова демонстративно из него отпить. Немного кодеина ей вреда не причинило бы.

Держа в руке стакан, она поднялась на залитую солнцем палубу. Уоринер настороженно посмотрел на Рей, но, когда она села на приступок кормы рядом с бизань-мачтой, сразу же успокоился. Он молчал, а она в надежде увидеть другую яхту, смотрела на горизонт и тоже хранила молчание.

Солнце пекло ей в левое плечо, а это означало, что «Сарацин» движется в юго-западном направлении. Рей немного отпила из стакана. «Похоже., что Уоринер ведет яхту на Маркизские острова или на Таити, — подумала она. — Это надо учесть. Хотя вряд ли он знает, как туда добраться».

Приняв задумчивый вид, женщина медленно прошлась по шпигату вдоль левого борта до самого края палубы, куда падала тень от бизань-мачты.

«Сарацин», встречая на своем пути тяжелые волны, делал зигзаги. При этом тень от мачты смещалась то в одну сторону, то в другую фута на два или чуть больше. Уловив момент, когда движение яхты выровнялось, Рей отметила про себя расположение тени: конец ее — в трех дюймах от спасательного пиллерса, а начало — на корме. Взяв в руки штурвал, ей останется только привязать к этой линии тень от бизань-мачты, свериться с показаниями компаса и вывести обратную величину. «Боже, когда же Уоринер клюнет на приманку?» — подумала Рей.

Она посмотрела на корму и, заметив, что Уоринер впился глазами в стакан, поднесла его к губам. Отпив немного лимонада, она поставила стакан на рубку и полезла в карман за сигаретами. От плавающих в нем кубиков льда стакан был запотевшим, и не видеть этого Уоринер просто не мог. Ну сколько же еще он будет терпеть? Едва Рей это подумала, как раздался голос Уоринера:

— Что вы пьете?

— Лимонад, — ответила женщина.

— О-о!

Она взяла в рот сигарету и сунула пачку в карман. Ничего, пусть подождет. Пусть сам попросит.

Увидев, что Уоринер вновь посмотрел на стакан, она поняла, что выиграла. Теперь ей оставалось только ждать. Если он попросит принести ему другой стакан, то она приготовит точно такой же напиток. Но Рей была уверена, что Хью выберет самый простой вариант.

— Ваш лимонад выглядит весьма соблазнительно, — произнес он.

— Хотите, я принесу вам такой же? — спросила Рей.

В глазах Уоринера забегали хитринки. «Да, мамочка была добра ко мне, когда я нуждался в ее ласке. Но как она поведет себя сейчас? Может, решила меня отравить? Нет, меня на мякине не проведешь».

— А почему бы вам не дать мне свой стакан? — спросил он. — А себе лимонад приготовите в другом.

— Но я из него уже пила, — заметила женщина.

— Это не важно, — хитро улыбаясь, ответил Уоринер и протянул к Рей руку.

Рей пожала плечами, отдала ему стакан с лимонадом и направилась к люку. Спускаясь по лестнице, она обернулась:

— Может быть, хотите еще?

— Нет, этого вполне достаточно, — продолжая улыбаться, ответил Хью. — И огромное вам спасибо.

Рей спустилась по лестнице и быстрым шагом направилась в кладовку. У Хью все сомнения в отношении лимонада развеялись, думала она. Как скоро на него подействует кодеин? Наверное, в течение пяти — десяти минут. Но как только Уоринер почувствует, что его клонит в сон, он сразу же поймет причину и станет очень опасным до тех пор, пока не свалится с ног. Так что лучше отсидеться в кладовке. Хотя, приняв три таблетки кодеина, Уоринер вряд ли сможет так далеко пройти. А что, если он надумает запереть люк? Тогда придется молотком и свайкой взломать его, чтобы выбраться наверх.

Рей взяла моток мягкой веревки, на которой можно было бы легко вязать узлы, и нож, которым она вскрывала коробку с патронами. Тихонько приоткрыв дверь, она просунула голову в образовавшуюся щель и стала наблюдать за лестницей. Прошла минута, вторая, десятая. «Сарацин» продолжал идти вперед, и, судя по всему, все тем же курсом. Неужели Уоринер что-то заподозрил и лимонад не выпил? Рей могла поклясться, что необычного привкуса у напитка не было. Вкус кодеина полностью отбивали лимон и сахар.

В этот самый момент «Сарацин» дал крен и стал поворачиваться. Одновременно с поворотом яхты раздался жуткий крик, заглушивший громкий рокот двигателя. Вслед за этим в открытый люк влетел стакан и, ударившись о стену, на которой находился радиопередатчик, рассыпался на мелкие осколки. Яхту затрясло, и она вновь поменяла курс.

Рей, не отрываясь, наблюдала за люком. Прошла почти минута, но ничего ровным счетом так и не произошло. Если, конечно, не считать, что за это время «Сарацин» успел сделать очередной поворот и пойти по крутой дуге. Рей поняла, почему яхта так вела себя: пытаясь подняться, Уоринер повернул штурвал, встал на ноги, а потом завалился на него.

Она пробежала по каюте, поднялась на первую ступеньку лестницы и, выглянув на палубу, остолбенела. И в самом деле, Уоринер завалился на штурвал, тщетно пытаясь подняться. Неожиданно его лицо исказила страшная гримаса, и он дико закричал. Собрав последние силы, Уоринер дотянулся до приборной доски, отключил двигатель и кинул ключ зажигания за борт. Вслед за ключом в море полетела латунная крышка нактоуза. Затем Рей увидела, что Уоринер вцепился в компас. Руки и плечи его напряглись, сухожилия на шее натянулись. Сорвав с карданового подвеса компас, он поднял его, чтобы бросить в море, но неожиданно упал на сиденье и ударился головой об узкий бортик. Компас выпал из его рук, покатился по палубе. В этот момент яхта накренилась, и компас, перевалившись через борт, упал в воду. Проплыв по инерции еще несколько ярдов, «Сарацин» остановился. Воцарилась зловещая тишина. Рей в ужасе вцепилась в поручень лестницы и пожалела, что вовремя не застрелила Уоринера. Теперь на яхте не осталось ни одного компаса.

Оправившись от пережитого потрясения, миссис Ингрэм поднялась на палубу и направилась к лежавшему Уоринеру. Она была настроена решительно, ничто больше не могло ее остановить. Как плыть назад в открытом море, она не знала. Но этот вопрос ей предстояло решить чуть позже — первым делом следовало обезопасить себя от Уоринера. Она не была уверена, что его надо обязательно связать, поскольку в состоянии сна он мог пробыть от восьми до десяти часов. Ей оставалось надеяться только на счастливый случай. Она понимала, что, если в течение ближайших пяти часов не увидит проходящее мимо судно, все ее надежды рухнут. Сейчас, пережив самые страшные часы в своей жизни, виновником чего явился Уоринер, Рей, если бы у нее была такая возможность, залила бы его бетоном по самую шею.

С ножом и веревкой в руках она стояла возле Уоринера, и в глазах ее полыхала ненависть.

С того момента, как парень упал, он уже не шевелился. Рей с опаской коснулась его рукой и поняла, что бояться больше нечего. Он лежал перед штурвалом, и никакой возможности подвинуть его не было. Хью весил примерно фунтов сто восемьдесят-сто девяносто, и, чтобы оттащить его в сторону, потребовался бы профессиональный штангист. Но это не важно — Рей могла бы дотянуться до штурвала с левого сиденья или управлять яхтой стоя. Самое главное, что ей надо было действовать быстро.

Она отрезала кусок веревки длиной около двенадцати футов, сложила вместе ладони Уоринера и обмотала веревкой запястья. Затем, просунув веревку между руками, туго стянула ее и завязала узел, а конец веревки привязала к пиллерсу. После этого она связала ему ноги, привязав веревку к основанию нактоуза. Теперь Хью никакой опасности для нее не представлял.

Поднявшись с колен, Рей вытерла платком покрытое потом лицо и взглянула на часы. Они показывали двадцать минут третьего. Ей предстояло рассчитать время, расстояние и, что самое трудное, определить обратный курс. И все это она должна была сделать немедля. В первую очередь Рей решила заняться двигателем. Она не могла выносить тишины — та действовала на нее устрашающе. Вообще-то Рей не любила громкого шума, который обычно производил Джон, но сейчас под тарахтение двигателя ей было бы легче думать.

«Сарацин» плавно покачивался на волнах. Океан, искрившийся в лучах яркого солнца, да самой линии горизонта был спокойным. Будь рядом Джон, Рей радовалась бы этому тихому безмолвию, но сейчас она была готова завыть.

Опустившись на колени, женщина заглянула под приборную доску и увидела проводки, тянувшиеся к амперметру и выключателю зажигания. Зажав пальцами два проводка, Рей вырвала их из приборной доски. Затем, зачистив концы ножом, скрутила их, поставила рычаг на приборной доске в нейтральное положение и нажала на кнопку стартера. Как только двигатель затарахтел, Рей с помощью дросселя отрегулировала его на холостые обороты.

«Все, с двигателем вопрос решен, — облегченно вздохнув, подумала она, — а теперь…»

Теперь ее единственным помощником оставалось солнце. Через четыре часа оно должно было скрыться за горизонтом. Еще раньше его могли закрыть плотные облака или грозовые тучи.

Перед тем как «Сарацин», потеряв управление, несколько раз менял курс, Рей стояла на палубе лицом к корме, и солнце находилось по диагонали от ее левого плеча. Значит, чтобы яхта шла прежним курсом, оно должно было находиться на том же месте. Но этого совсем недостаточно, с горечью подумала Рей. Может быть большая погрешность. Существовал, правда, другой, более надежный вариант.

А что, если взять за ориентир тень от бизань-мачты? Она же заметила, где та находилась. В таком случае можно наложить тень от бизань-мачты на две отмеченные ею точки и получить обратный курс.

Рей подняла с палубы остатки веревки и двинулась вдоль спасательного троса, проходившего по левому борту.

Так, первая точка — в трех дюймах от второго пиллерса, если считать от кормы. Вот здесь.

Прикрепив к этому месту один конец веревки, Рей подошла к бизань-мачте и привязала к ней другой. Чтобы лучше видеть натянутую веревку, женщина сделала на ней многослойную навивку.

Теперь все, что от нее зависело, она сделала. Ей оставалось только уповать на то, что Уоринер, разбив запасной компас, не поменял курс. Как ни мал был шанс найти обратную дорогу, Рей все же надеялась разыскать «Орфей». А его в океане она могла заметить только тогда, когда расстояние между ними сократится до четырех миль.

Устроившись на левом сиденье, Рей включила сцепление, поставила рычаг дросселя в положение, в котором он находился при Уоринере, и круто повернула штурвал. Отсюда ей хорошо была видна веревка. Она разворачивала «Сарацин» до тех пор, пока тень от бизань-мачты не легла на веревку. Выровняв движение яхты, Рей посмотрела на часы. Было без двадцати пяти три.

«Сколько миль разделяет наши яхты и сколько потребуется времени, чтобы их преодолеть?» — подумала она. Уоринер отключил двигатель и выбросил ключ в начале третьего. Выходит, что мы находились в пути пять часов. Уоринер оставлял штурвал «Сарацина» ненадолго — только находясь внизу. В его отсутствие яхта произвольно меняла курс. Предположим, что его не было на палубе полтора часа. Это составит от двадцати пяти до двадцати семи миль. При той же скорости я смогу вернуться на прежнее место часов в семь. Закат к тому времени догорит, но будет еще довольно светло. Однако после семи бороздить океан придется уже в потемках.

Итак, она должна найти «Орфей», пока светло. В противном случае Джона она уже никогда не увидит. Если она не подоспеет к семи, «Орфей» затонет. То же самое произойдет, если обратный курс, который она определила, окажется ошибочным. Не имея компаса, Рей поправить курс не могла. Нет, лучше об этом не думать, сказала она себе. Надо только без устали следить за тенью бизань-мачты и молиться Богу, чтобы постоянно светило солнце.

В начале четвертого Рей увидела темное облако. Оно появилось с северной стороны. Ей стало понятно, что там, где-то за горизонтом, бушует шторм. Попасть в него на яхте с поднятыми парусами для Рей было равносильно самоубийству. Их следовало прежде либо свернуть, либо спустить. Но и на несколько минут останавливать «Сарацин» Рей не хотела. Ей казалось, что шторм движется в западном направлении, хотя и совсем близко от нее. Она надеялась, что он ее не заденет. Тем не менее все же следовало спустить паруса, поскольку грот и кливер мешали видеть море. В начале пятого, когда солнце скрылось за набежавшей на него тучей, Рей остановила «Сарацин», спустила на яхте паруса и вновь включила двигатель.

За все это время Уоринер даже не пошевелился. Рей начала опасаться, что три таблетки кодеина, которые она подсыпала в лимонад, оказались для него смертельными. Протянув руку, она прощупала на его шее пульс. Он бился слабо, но ровно.

В половине пятого Рей спустилась в каюту за биноклем. Она думала так: если «Орфей» поймал ветер, то Джон обязательно кинется за ними вдогонку. Вернувшись на палубу, она в который раз стала осматривать линию горизонта. Однако по-прежнему ничего, кроме моря и неба, не увидела.

Двигатель «Сарацина» работал на полных оборотах, но Рей, с волнением посматривающей на часы, казалось, что они стоят на месте.

Пять часов. Пять тридцать. Шторм, бушевавший впереди, уходил на запад. Рваные тучи то и дело закрывали солнце. В эти минуты Рей, продолжая вести яхту, смотрела на небо и пыталась определить его положение. Время от времени она подносила к глазам бинокль и обследовала горизонт. Картина не менялась: все та же бескрайняя ширь океана да нависшие над горизонтом тучи.

К шести часам боль в груди стала почти невыносимой.

Шесть тридцать. Солнце вышло из-за тучи. Теперь, уменьшившись в диаметре и приобретя красноватый оттенок, оно почти касалось линии горизонта. Тень, падавшая на палубу от бизань-мачты, окончательно исчезла.

Рей, держась правой рукой за штурвал, поднесла к глазам бинокль и посмотрела вперед.

Там далеко на фоне ярко-синего неба зависли кучевые облака. Их рваные края, ранее позолоченные солнцем, порозовели и теперь начинали приобретать малиновый оттенок. Солнце уже опустилось за горизонт, и были видны только его восходящие к небу лучи. Глядя на эту красоту, Рей вспомнила, как на Багамах, Средиземноморье и в Панаме она вместе с Джоном любовалась закатами.

Переключив двигатель на холостой ход, она взобралась на укосину грот-мачты. Поднеся к глазам бинокль, медленно провела им вдоль линии горизонта, от восточной части, уже потемневшей, до еще пламенеющей западной. И на этот раз «Орфей» она не увидела. А было уже пять минут восьмого.

Глава 15

Когда Ингрэм заглянул через люк в салон «Орфея», лицо его помрачнело. «Сколько же можно себя обманывать?» — подумал он.

В течение получаса он и Белью вычерпывали воду ведрами, а миссис Уоринер работала насосом, но ее в каютах так и не уменьшилось. Хуже того — уровень воды поднялся на несколько дюймов. Похоже, что во время шторма вся внешняя обшивка яхты отлетела.

Развернувшись, он внимательно посмотрел на юго-запад, а потом на часы. Они показывали без десяти семь. Он бросил ведро и, подойдя к Белью и миссис Уоринер, произнес:

— Прервемся на минуту.

Белью вопросительно посмотрел на него. Лилиан распрямилась и смахнула волосы с изможденного лица.

— Хотите сказать, что воды стало меньше? — спросила она.

Ингрэм покачал головой.

— Нет, — ответил он. — Мы просто-напросто не успеваем ее откачивать. Так что четверть часа роли не играет. А пока окончательно не стемнело, я хотел бы снова забраться на мачту и посмотреть вокруг.

Ингрэм повесил на шею бинокль, соединил строп с основным фалом и, взобравшись на укосину, вставил ноги в петлю. Затем он завел страховочную веревку за ствол мачты и громко произнес:

— Поднимайте!

После шторма море еще не успокоилось, и «Орфей» качало на волнах сильнее, чем прежде. Однако Ингрэму все же удалось забраться на перекладины мачты без каких-либо проблем.

— Достаточно! — поднявшись до уровня фонаря, крикнул он Белью и Лилиан. — Теперь закрепите веревку.

Обхватив ногами раскачивающуюся мачту, Ингрэм огляделся. На востоке небо уже стало темнеть, тогда как на западе оно все еще ярко пламенело. Такой красотой невозможно было не восхититься. При виде заката Ингрэм вспомнил о самых счастливых минутах в его жизни и помрачнел. Он был рад, что забрался на мачту, где никто не мог увидеть его лицо.

Ингрэм поднес к глазам бинокль и обследовал линию горизонта от юго-запада до востока. Ничего, отметил он про себя. Ровным счетом ничего…

Где она сейчас? Жива ли?

Бинокль в руке Ингрэма задрожал. Опустив его, он закрыл глаза. Через пару секунд щемящая боль в его груди прошла. Ингрэм вновь очень медленно повел биноклем вдоль линии горизонта и замер. Проглотив застрявший в горле комок, он попытался повернуть бинокль назад, на запад, где море окрасилось в темно-красный цвет, но не смог.

«Черт возьми! Неужели мне для этого надо кого-то звать?» — негодуя на себя, подумал Ингрэм и поднес к глазам бинокль.

То была мачта яхты.

«Орфей» стал крениться, и мачта из окуляров бинокля исчезла. Наконец Ингрэм снова поймал линию горизонта и сдвинул бинокль на дюйм вправо. Вот она! На фоне яркого заката мачта выглядела штрихом, проведенным остро заточенным карандашом. Чтобы бинокль не дрожал в его руке, Ингрэм крепче прижался к мачте «Орфея». Теперь он смог разглядеть и вторую, более короткую мачту.

— Опускайте! — крикнул Ингрэм.

Спускаясь с мачты, он уже знал, что делать.

В лучах заката лица молча стоявших внизу Белью и миссис Уоринер были ярко-красными. Опустившись на укосину, Ингрэм спрыгнул на палубу.

— Там яхта, — начал было он, но смолк под градом вопросов. — Подождите! Дайте же мне закончить! С нее нас могут не заметить, и тогда она пройдет мимо. Я видел только ее мачты. Яхта держит курс на север и идет западнее нас. Так что ближе она к нам едва ли подойдет.

— А мы не можем подать ей сигнал? — спросила миссис Уоринер.

— Можем. Но для этого нам придется поджечь «Орфей».

— Поджечь? — с отчаянием в голосе переспросила она. — А наш сигнал заметят?

— Думаю, что да.

— Вы так думаете? — встрял в их разговор Белью. — Это уже хорошо.

— Заткнись! — гаркнул на него Ингрэм. — Так что у нас есть отличный шанс. Сейчас мы от той яхты к востоку, а через пятнадцать минут за нами станет совсем темно. Кроме того, над нами облака, которые отразят свет.

— А если нас все же не увидят? Что тогда? — спросил Белью. — Только не утруждайте себя объяснениями. Дайте мне самому догадаться. Значит, так. Мы берем такси до отеля «Макальпин» и…

— Мы сделаем то, что в наших силах, — прервав его, холодно произнес Ингрэм. — Мы тонем. Уровень воды каждые полчаса повышается примерно на три дюйма. И это несмотря на то, что мы втроем одновременно ее откачиваем. Так что даже до полуночи нам не продержаться. Поэтому вам решать, миссис Уоринер. Ведь вы владелица яхты.

— Какие тут могут быть разговоры, — ледяным голосом произнесла Лилиан. — Конечно же поджечь.

Белью недоуменно пожал плечами.

— Тогда чего же мы ждем? — спросил он.

— А «Орфей» загорится? — спросила миссис Уоринер. — Ведь все, что находилось внизу, промокло, а то, что над палубой, после шторма отсырело.

— Тогда разведем костер в рубке, — ответил Ингрэм. — У вас совсем не осталось горючего?

— Ни капли.

— А на чем работает ваша плитка? На сжиженном газе или керосине?

— На керосине. В кладовке должно было остаться несколько банок.

— Отлично. А как насчет лакокрасочного материала? Я имею в виду скипидар, олифу, растворитель.

— Должны быть.

— Прекрасно, — сказал Ингрэм. — Итак, забирайте свои паспорта, деньги и судовой журнал. Ничего другого вы захватить с собой не сможете. Документы и деньги упакуйте во что-нибудь непромокаемое. Вылейте из шлюпки воду, положите в нее карманные фонарики и держите ее наготове. Наденьте спасательные жилеты. После это мне потребуется ваша помощь.

Не дожидаясь вопросов, Ингрэм круто развернулся и побежал в рубку. Схватив с полки карманный фонарик, он спустился по лестнице. Вода в салоне и передней каюте доходила ему до середины бедер. Добравшись до кладовки, он с трудом открыл дверь и вошел внутрь. Открыв стоявший в ней рундук, Ингрэм из-за темноты ничего в нем не увидел. Тогда он включил фонарик, направил его луч на рундук и положил зажженный фонарик на мешок с парусами. На верхней полке металлического шкафа лежали инструменты и малярные кисти. Сняв с полки топор с короткой рукояткой, он засунул его за ремень. На нижней полке, затопленной водой, покачивались ведра и прямоугольные банки емкостью в один галлон.

В ведрах должна была находиться краска, поэтому Ингрэм даже не стал их проверять. Банок оказалось штук двенадцать. Все без наклеек, поэтому, что в них, определить было невозможно. Но это Ингрэма совсем не волновало. Собрав банки в охапку, он, поднявшись по лестнице салона наверх, высыпал их на палубу.

На миссис Уоринер и Белью, который, наклонив шлюпку, выливал из нее воду, были спасательные жилеты.

Закат уже догорал, и над морем постепенно сгущались сумерки.

Взяв две банки, Ингрэм подошел к стоявшему на корме Белью.

— Ну, что теперь? — спросил тот.

— Теперь надо спустить лодку на воду, — ответил Ингрэм.

Разбив топором окно рубки, он бросил в него обе банки.

Миссис Уоринер уложила в шлюпку два фонарика и завернутые в промасленную шкуру документы и отошла в сторону. Подняв с палубы компас, который выпал из лодки, когда Белью ее переворачивал, Ингрэм сунул его обратно в шлюпку.

— Берись за нос, а я возьмусь за корму, — сказал он Белью.

Они приподняли лодку и, когда борт «Орфея» в очередной раз наклонился, мягко опустили ее на воду. Шлюпка плавно закачалась на набежавшей волне.

Передав миссис Уоринер носовой фалинь лодки, Ингрэм приказал:

— Оставайтесь на корме и ждите. Следите, чтобы борт яхты не перевернул шлюпку. — Затем он обратился к Белью: — Притащи из кладовки два паруса. Не важно каких. Положишь их возле грот-мачты. Потом принесешь все банки. Они стоят возле переднего люка.

— И куда их поставить?

— Перед кокпитом.

Ингрэм спустился в рубку, разбил топором ее второе окно и, вытащив из стола ящики, принялся рубить их на мелкие щепки. Затем он разорвал на полоски карты и диаграммы, уложил горкой на столе, а сверху прикрыл щепками от ящиков. Банку Ингрэм открыл с помощью все того же топора и тут же почувствовал едкий запах растворителя. Он вылил его на бумагу и щепки и взял вторую банку. В ней оказался керосин. Поплескав его на стены, стол и пол, Ингрэм подхватил со стола карту, достал из кармана зажигалку и чиркнул ею. Но она оказалась намокшей и дала пламя только с пятой попытки. Держа карту за угол, Ингрэм поднес к ней зажженную зажигалку; ее тут же объяло пламя. Бросив горящую бумагу на стол, он выбежал из рубки.

Возле грот-мачты уже лежали мешки с парусами, а сам Белью, таская банки, взад-вперед бегал по палубе.

Ингрэм перерезал ножом тесемки на укосине, которыми к ней крепился грот-парус, и, освободив строп, привязал фал к верхней части паруса. Распоров мешки, он вытащил из них запасные паруса, растянул их вдоль палубы и, положив один на другой, связал веревкой посередине. Эту огромную груду брезентового полотна Ингрэм подтащил к грот-мачте, а веревку привязал к фалу выше серьги. Когда мимо него с последней партией банок проходил Белью, он взял у него две и по очереди вскрыл их топором. Первая банка оказалась с олифой. Ее Ингрэм вылил на связанные между собой паруса. Во второй банке был керосин. Часть его Ингрэм вылил туда же, а остаток плеснул на парус, висевший на грот-мачте.

Из окон рубки, в которой завывал огонь, уже валил густой сизый дым.

— Помоги мне с фалом, — попросил Ингрэм Белью.

Они взялись за фал, потянули за него, и парус грот-мачты вместе с привязанными к нему запасными парусами пополз вверх. С них на палубу стали падать капли олифы и керосина.

— Да, для такого торжественного случая больше подошел бы бензин, — усмехнулся Белью.

— Если огонь перекинется на палубу, сразу садись в шлюпку, — сказал ему Ингрэм.

— Дружище, меня об этом можно было бы и не предупреждать. Это я только с виду такой тупой.

Закрепив фал, они побежали на корму.

Языки пламени, вырываясь из разбитых окон рубки, уже начали лизать ее крышу.

— Быстро в шлюпку, — приказал Ингрэм и кивнул в сторону Белью. — Ты спускаешься первым. Возьмешь весла.

Мужчина влез в лодку и, чтобы она не отплыла, ухватился обеими руками за борт яхты. Второй в шлюпку, но уже с помощью Ингрэма, спустилась миссис Уоринер.

— А вы разве не с нами? — удивленно спросила она.

— Лодка троих не выдержит, — ответил Ингрэм. — Опрокинется.

— Но у вас даже спасательного жилета нет, — запротестовала женщина. — Так что…

— Он мне не нужен, — прервал ее Ингрэм. — Отплывите на безопасное расстояние и ждите меня. Я хочу, чтобы огонь охватил всю яхту разом. Так что отплывайте. И чем дальше, тем лучше.

Сказав это, он помахал им рукой. Белью взял в руки весла и стал грести. Шлюпка, покачиваясь на волнах, отплыла от борта. Вскоре густеющая темнота поглотила ее.

Ингрэм подошел к восьми оставшимся банкам и начал поочередно вскрывать их топором. Первую, с тяжелым покрывным лаком, он отбросил в сторону. Упав рядом с грот-мачтой, она, расплескивая содержимое, покатилась по палубе. В следующей находился керосин. Ее Ингрэм бросил в другую сторону. Теперь скипидар. Банка с ним полетела в том же направлении, что и лак. Следующим был растворитель. По сравнению с предыдущими жидкостями он был самым летучим и легко воспламенялся. Банку с ним, чтобы она, не дай Бог, не опрокинулась, Ингрэм поставил на сиденье кокпита и зажал в коленях. Затем последовала олифа. Ее он бросил в сторону носовой части «Орфея».

Помещение рубки было объято пламенем. Ингрэм лицом ощущал его жар.

Лак, разлившийся у основания грот-мачты, начал вздуваться пузырями. Ингрэму надо было спешить: крыша рубки должна была вот-вот вспыхнуть.

Обнаружив в последней банке растворитель, он отшвырнул топор, взял банку, зажатую в коленях, и побежал на корму. Запрыгнув на нее, Ингрэм развернулся и кинул банку в окно рубки. Та была еще в воздухе, когда за ней последовала другая. Не дожидаясь взрыва, Ингрэм с разбегу нырнул в воду.

Когда шлюпка отплыла от «Орфея» на тридцать ярдов, Лилиан Уоринер обернулась и посмотрела на свою яхту. «Боже, и зачем только Ты свел нас в одном океане?» — подумала она, увидев бегущего по корме Ингрэма.

Он еще не успел войти в воду, как над рубкой с громким треском взметнулся огромный оранжевый шар. Паруса, подвешенные на грот-мачте, мгновенно вспыхнули. Над «Орфеем» в небо взметнулся гигантский огненный столб, и от него на расстоянии четверти мили стало светло как днем.

Подплыв к товарищам по несчастью, Ингрэм схватился одной рукой за планшир, а другой — снял тапочки и забросил их в шлюпку. И в этот момент лодку подняло волной.

— У вашей шлюпки невысокий надводный борт, — заметил он. — Но я думаю, что если вы будете сидеть в ней спокойно и не дергаться, то она не перевернется. Если все же окажетесь в воде, то учтите, что карманные фонарики важнее, чем деньги и документы. Поэтому постарайтесь, чтобы они не намокли. Хотя бы один из них. А дольше оставаться нам здесь незачем. Так что давайте двигаться на запад.

Белью обернулся, чтобы посмотреть на затухающий закат.

— Я ничего не вижу, — сказал он. — Свет от пламени над «Орфеем» слепит мне глаза.

— Поставьте компас строго перпендикулярно осевой линии шлюпки, зажмите его в ногах, — сказал женщине Ингрэм. — А чтобы Белью мог его видеть, светите на него фонариком.

Как только миссис Уоринер сделала так, как ей велели, Белью налег на весла и медленно повел шлюпку вперед. Ингрэм, держась одной рукой за транец, работал в воде одними ногами. Когда они проплыли сто ярдов, он обернулся на объятый пламенем «Орфей» и подумал: «Это похоже на ад». Паруса на яхте успели сгореть, но теперь огонь полыхал от носа до кормы, и его отблески в небе были видны в радиусе нескольких миль.

— Как вы думаете, успеет ли ваша супруга найти нас прежде, чем сгорит «Орфей»? — спросила миссис Уоринер.

— Нет, — ответил Ингрэм. — Минут через двадцать его надводная часть догорит, и он затонет. А ей добираться до нас еще час-полтора. Но это не важно. Главное, что она наверняка заметила огонь и, сверив по компасу курс, движется в правильном направлении.

Миссис Уоринер ничего на это не сказала.

Чем дальше отплывала шлюпка от «Орфея», тем сильнее над ней сгущались сумерки. Ингрэм ждал, что миссис Уоринер в последний раз взглянет на свою яхту, но она так и не обернулась. Сжимая в ногах компас, она сидела в лодке, низко опустив голову. «Наверное, плачет, глядя на нее, — подумал Ингрэм. — А если это и так, то об этом никто, кроме нее, не узнает».

Он знал, что их обоих терзает один и тот же вопрос: что они увидят на «Сарацине», когда поднимутся на его борт?

Вспомнив о своей двустволке, Ингрэм непроизвольно поежился.

Рей вновь включила двигатель на полные обороты. Она должна была вести «Сарацин» на максимальной скорости как можно дольше. Море встречало ее зловещей тишиной. Женщина знала, что, заглушив двигатель, она распишется в своем полном бессилии найти «Орфей», а уверенности в том, что ей удастся это пережить, у нее не было.

Часы показывали двадцать минут восьмого. Море пока еще просматривалось, а по бледно-розовой полоске над линией горизонта Рей могла определить, где находится запад. Однако минут через десять и море, и небо должна была поглотить темнота.

Рей стояла, держа штурвал одной рукой, и смотрела на север. Теперь в сгустившихся сумерках она едва различала очертания светлой головы и загорелых плеч лежавшего рядом Уоринера.

Неожиданно угловым зрением женщина уловила мерцающий вдали свет. Повернув голову, она увидела на восточной линии горизонта крохотный язычок пламени.

Боясь поверить своим глазам, Рей несколько секунд растерянно смотрела на него. Навернувшиеся слезы на какое-то мгновение ослепили ее. И в ту же секунду чувство растерянности у Рей прошло, прошло так же внезапно, как и появилось. Теперь она была готова кричать от радости.

Круто повернув руль, женщина взяла курс на восток. «Сколько же еще мне плыть?» — подумала она.

Поскольку «Орфей» невозможно было разглядеть в бинокль, значит, он находился за линией горизонта. А это шесть — восемь, а может быть, и все десять миль от нее. Но Джон на фоне заката должен был заметить «Сарацин». Он специально поджег яхту, чтобы подать ей сигнал. Единственно возможный и наверняка последний. Заметить «Сарацин» Джон мог, только взобравшись на мачту. Так что он должен быть не один. Но это сейчас не так уж и важно. Главное, что у нее теперь есть ориентир.

Через несколько минут язычок пламени исчез, но отблески его в небе остались. Рей стало не по себе. Сколько еще будет гореть «Орфей»? Если он находится от «Сарацина» даже в восьми милях, то добираться ей до него еще почти полтора часа. Сейчас она знает, что он от нее на востоке. Но чем это может ей помочь? Небо на западе станет черным, и ориентацию на море она потеряет. Остается одно: ориентироваться по звездам или созвездиям, которые она сможет определить. К несчастью, небо над тем местом, где горел «Орфей», стало заволакиваться облаками.

Рей непроизвольно посмотрела на север и вдруг вспомнила, что, поскольку они южнее экватора, Полярная звезда находится за горизонтом.

Она в отчаянии оглянулась назад, и тут вопрос отпал сам собой. Венера! Она только что появилась из-за облака, и дай только Бог, чтобы небо окончательно прояснилось. После того как солнце ушло за горизонт, прошло часа три.

Рей уже не так тревожно вглядывалась в темноту. Через двадцать минут над горизонтом в облаках вновь появилось розоватое пятнышко. Она выровняла по нему курс. Однако пятнышко начало постепенно таять. С того момента, как Рей увидела его, прошло тридцать пять минут. И тут пятнышко, словно пламя задутой свечи, неожиданно погасло. Это означало, что «Орфей» затонул.

Позади нее по-прежнему ярко светилась Венера. Вести яхту и постоянно оборачиваться было неудобно. Но не это тревожило Рей — курс, который выбирала она, ориентируясь по Венере, абсолютно точным оказаться не мог. Глядя на планету, ей, чтобы совместить ее с топом бизань-мачты, все время приходилось поворачивать «Сарацин» то в одну сторону, то в другую.

Оставив на минуту штурвал, Рей спустилась в люк и включила мигалки. В этот момент на Венеру наплыло облако. Когда она снова появилась, Рей поняла, что слишком сильно отклонилась: потеряв ориентир, круто ушла на юг.

Выровняв курс, Рей снова стала вглядываться в темноту в надежде заметить хоть какой-нибудь тусклый огонек. По ее расчетам, она должна была находиться от того места, где затонул «Орфей», милях в двух или трех. Со всех сторон ее окружала темнота.

Вскоре Венера потускнела, а потом и вовсе исчезла. Небо на западе постепенно заволакивали облака, а звезды над головой Рей проглядывали все реже и реже. Она понимала, что теряет последние ориентиры.

Через две минуты ориентироваться в открытом океане она больше не могла. У нее возникло такое ощущение, будто она находится на дне глубокого колодца.

Рей перевела двигатель на холостые обороты. Проплыв по инерции несколько ярдов, «Сарацин» остановился и плавно закачался на волнах. Двигаться дальше уже не имело никакого смысла. Кроме того, с каждым ярдом погрешность в курсе могла только увеличиваться.

Разъединив провода под приборной доской, Рей заглушила двигатель. Его громкий рокот помешал бы ей услышать голос Джона. Взобравшись на укосину грот-мачты, она огляделась, но ничего не увидела и криков о помощи не услышала. Спрыгнув на палубу, она сбегала вниз за сигнальной ракетницей.

Глава 16

По мигавшим в темноте огонькам Рей поняла, что Джон уже недалеко, максимум в четверти мили от «Сарацина». Предположив, что он может оказаться не в шлюпке, а в воде, она оставила на время штурвал и спустила за борт лестницу. На обратном пути у нее подкосились ноги и она чуть не упала. Ей было трудно дышать, сердце в груди стучало, словно молот.

Рей так пристально глядела на два маленьких огонька, как если бы хотела своим взглядом рассеять вокруг них темноту.

Осталось не более двухсот ярдов, подумала Рей и зажгла фонари на перекладинах мачт. Море вокруг яхты осветилось в радиусе ярдов тридцати. Заметив, что огоньки пропали, она в панике заметалась по палубе. Неожиданно огоньки вспыхнули вновь. Но уже в пятидесяти ярдах от яхты, прямо на ее траверзе. Вскоре послышался скрип уключин. Джон на шлюпке, подумала Рей.

Перегнувшись через борт, она разглядела на воде лодку и двух сидевших в ней людей. Того, кто греб веслами, Рей приняла за мужа. А на корме, судя по хрупкому силуэту, сидела женщина. Нет, на веслах вовсе не Джон. Этот мужчина крупнее его и совсем незнакомый. А где же тогда Джон?

И тут за кормой шлюпки в воде она увидела голову мужчины. Мужчина поднял руку и помахал ей. Ощутив боль в диафрагме, Рей вцепилась руками в спасательный трос и медленно осела. Она не могла ни поднять головы, ни выдохнуть.

— Я поднимусь на яхту первым, — сказал Ингрэм миссис Уоринер, видя, что произошло с женой.

А Лилиан тем временем с тревогой вглядывалась в «Сарацин». Ей казалось, что в кокпите за миссис Ингрэм кто-то лежит.

— Да, конечно, — дрогнувшим голосом произнесла она. — Спасибо.

Ингрэм подплыл к борту яхты и по спущенной в воду лестнице поднялся на нее.

Рей уже сидела прямо и, если не считать на ее лице огромного синяка, выглядела вполне нормально. Рядом с ней лежало тело Уоринера. Если бы Ингрэм не заметил, что руки и ноги Хью связаны веревками, он бы решил, что тот мертв.

— Он все здесь раскурочил. Он разбил… Он разбил… — пролепетала Рей и подняла руку, чтобы указать мужу на то, что натворил Уоринер.

Но Ингрэм уже заметил, что крышка с нактоуза сорвана, а вместо него зияет дыра. Выходит, что Рей сумела разыскать их, не пользуясь навигационными приборами. Ингрэм хотел что-то сказать, но у него неожиданно защипало в глазах и запершило в горле. Не поворачиваясь к сидевшим в шлюпке Лилиан и Белью, он, приглашая их подняться на яхту, махнул рукой и помог жене подняться. Рей в сопровождении Джона спустилась по лестнице в темную каюту. Она не могла ни говорить, ни даже расплакаться. Она чувствовала себя до предела опустошенной. Единственное, на что у нее хватило сил, — это обхватить обеими руками шею мужа и прижаться к его груди. Ингрэм, крепко обняв жену, закачался с ней из стороны в сторону.

— Боже мой… Боже мой, — уткнувшись лбом ему в шею, дрожащим голосом прошептала она.

От физического и нервного напряжения Рей настолько устала, что уже не понимала, что с ней происходит. Сладкая дремота волной накатила на нее. Закрыв глаза, она почувствовала, как сильные руки подняли ее, плавно понесли и положили на койку. Перед тем как забыться во сне, она услышала откуда-то издалека чей-то тихий шепот:

— Ты сегодня обедал?

— Нет, — ответил Ингрэм, проглотил подступивший к горлу комок и вытер глаза. — Как-то вылетело из головы.

Он снова поцеловал ее и понял, что она уже спит. Ингрэм вытащил из-под Рей руки и осторожно, едва касаясь ее шеи, проверил пульс. Даже убедившись, что пульс у нее ровный, руки своей он, не зная почему, не убрал. Наверное, потому, что ему очень нравилось чувствовать, что его жена жива и невредима.

Ингрэм поднялся и включил в каюте свет. Он хотел взять салфетку, чтобы вытереть Рей лицо, и тут его взгляд упал на валявшийся у лестницы искореженный ствол ружья. Увидев, что стало с его двустволкой, Ингрэм тяжело вздохнул и сокрушенно покачал головой.

При звуке голосов, раздавшихся над его головой, Рей едва шевельнулась.

— Оставь его в покое! — услышал он раздраженный шепот.

Следом раздался звонкий шлепок. Но и он не разбудил Рей. После того, что Рей пережила, она имеет право хоть на несколько минут забыться, подумал Ингрэм. Он представил себе, что происходит на палубе, и сразу же почувствовал себя старым и очень уставшим. Но другого выхода для него не было. Он должен был вмешаться.

Взбежав на палубу, Ингрэм увидел поднимающуюся на ноги миссис Уоринер. За ней на узкой полоске палубы стоял Белью. Мыском ботинка он пытался повернуть голову Уоринера лицом вверх и при этом приговаривал:

— Просыпайся, просыпайся, наш старый мальчик Хью. Посмотри, кто к тебе пришел. Ну проснись же.

— Все, хватит! Оставь его в покое! — приказал Белью Ингрэм.

Белью обернулся и вызывающе посмотрел на него.

— Полегче, сорвиголова, — сквозь зубы процедил он. — Ты получил назад свою яхту. Так что умерь-ка пыл. Теперь Уоринер мой.

— Да, ты прав. Я вернул себе яхту, и мне командовать на ней. Ты слышал, что я тебе сказал? Оставь Уоринера в покое!

Ингрэму было ясно, что Белью его приказа ни за что не исполнит. Назревала драка. Но в этот момент миссис Уоринер, на щеке которой после пощечины Белью розовело пятно, ледяным голосом угрожающе произнесла:

— Предупреждаю тебя. Не трогай его.

Белью сел на буртик кокпита и постучал пальцем по коленке Лилиан.

— Только не дави на меня, — сказал он. — Я уже рассчитался. С тобой и твоим школьным медалистом.

Веселенькое приключение — оказаться в тысяче двухстах милях от берега на сорокафутовой яхте с тремя психопатами, подумал Ингрэм.

— С меня хватит, — вдруг фыркнул Белью.

Ингрэм понял, что обстановка разрядилась. По крайней мере на то время, пока Уоринер спит или находится без сознания.

— Скажите, как миссис Ингрэм? — спросила женщина. — Она ранена?

— Как я понял, нет, — ответил Ингрэм. — Но она за этот день столько пережила, что очень ослабла. Она сюда сейчас выйдет.

Он уже повернулся, чтобы спуститься в каюту и взглянуть на жену, как Белью остановил его своим вопросом:

— Как же ей удалось связать этого мерзавца?

— Откуда мне знать? — резко ответил ему Ингрэм. — Надеюсь, что, не видев жену целый день, я имею право хоть немного побыть с ней!

Ингрэм замолчал, так как понял, что выходит из себя.

— Конечно, конечно, — ехидно произнес Белью. — Я понимаю, что вы, возможно, озабочены самочувствием своей супруги. А мне о своей заботиться теперь не надо. Я знаю, где она.

Ингрэм готов был вцепиться ему в глотку. «А как бы я себя повел, если бы на месте его жены оказалась Рей?» — подумал он. В такой ситуации злиться на Белью — это все равно что злиться на океан за то, что она в нем утонула.

— Слушай, Белью, — сказал Ингрэм. — Неужели я не понимаю, как тебе тяжело? Но Эстель уже не вернуть. Ты же делаешь себе только хуже…

— Что вы имеете в виду? — прервав его, настороженно спросила миссис Уоринер.

Она все поняла, но признаться в этом не хочет, подумал Ингрэм.

В этот момент над люком показалась голова Рей. Ингрэму так и не удалось побыть с ней наедине, рассказать, кто эти люди и что им предстоит дальше делать. Получалось, что в течение следующих двадцати — двадцати пяти дней они с Рей побыть вдвоем, без посторонних, уже не смогут. Понимая, что изменить ничего нельзя, он подавил в себе гнев. Ситуация на яхте сложилась слишком взрывоопасная, чтобы плакаться об испорченном медовом месяце.

Ингрэм бросился к Рей, помог ей подняться на палубу и усадил возле рубки.

— Дорогая, с тобой все в порядке? — спросил он.

Рей устало улыбнулась.

— Да, милый, — ответила она. — Только небольшая слабость.

— Познакомься, — сказал ей Ингрэм. — Это миссис Уоринер и мистер Белью.

— Привет, — произнес Белью.

Миссис Уоринер наклонилась и пожала руку Рей.

— Спасибо вам, — сказала она. — И примите мои извинения.

— Не стоит извиняться, — ответила Рей. — Все уже позади, и… Джон! Запасной компас! Он ведь и его разбил! Теперь мы остались без компаса.

— Да, я так и понял, — кивнул Ингрэм. — Но ничего страшного, у нас в лодке лежит один.

Пока он доставал компас, Лилиан и Белью отключили на мачтах фонари и вынули из свертка свои документы. Затем Ингрэм отвязал фалинь шлюпки, оттолкнул ее от борта «Сарацина» и, спустившись вниз, положил компас в ящик. Теперь все их надежды были связаны с этим прибором, и его следовало беречь как зеницу ока. Без него они бы навсегда исчезли в океане.

Поднявшись на палубу, Ингрэм присел возле жены.

— Дорогая, — обратился он к ней, — если можешь, расскажи нам, что здесь произошло. Как тебе удалось связать Уоринера?

— С помощью кодеина, — ответила Рей. — Я дала ему три таблетки из нашей аптечки. Подмешала в лимонад. Думаю, что часов шесть он проспит.

Ингрэм подошел к Уоринеру и, хотя был уверен, что Лилиан это уже сделала, прощупал у него пульс. Он хотел сам убедиться, что Хью жив. Остальные молча смотрели за его действиями. Пульс у спавшего Уоринера был ровным.

— С ним все в порядке, — сказал Ингрэм и вернулся к жене.

Завершив свой рассказ, Рей посмотрела на миссис Уоринер:

— Не знаю, что бы с нами произошло, если бы ваш муж не искорежил ружье, а я не дала бы ему кодеин.

Миссис Уоринер коснулась ее руки:

— Я все понимаю, дорогая. Забудьте об этом и давайте благодарить Бога, что все так благополучно закончилось.

— Девочки, — обратился к ним Белью, — не распускайте нюни. А нашей драгоценной мамочке печалиться не о чем — ее маленький сынок даже не ранен. Так что завтра посмотрим, кого он первой из вас убьет.

Рей вздрогнула и испуганно посмотрела на мужа.

— Что произошло с Хью? — тревожно спросила она. — Я никак не могла понять, о чем он говорил. Все время вспоминал какую-то акулу.

Ингрэм открыл было рот, но Белью опередил его:

— Ничего особенного мальчик не сделал, — разведя руки, ответил он. — Просто убил мою жену, а сегодня утром ударил меня по голове и, чтобы мы пошли на дно вместе с яхтой, запер нас с Лилиан в каюте. Потом он удрал. Но кто же будет возражать против таких маленьких шалостей мальчугана, если они делают его счастливым?

— Хью Эстель не убивал! — хлестко выпалила миссис Уоринер. — Лучше расскажи Ингрэмам, почему он нас запер?

— Минутку, минутку! Подождите! — прервав их словесную перепалку, воскликнул Ингрэм. — Рей многое выстрадала по вине Хью и имеет право знать, что между вами произошло.

Изложив вкратце всю предысторию жене, он снова обратился к Лилиан и Белью:

— Итак, послушайте меня. После того что с вами произошло на «Орфее», я не думаю, что сейчас самое время выяснять отношения. Мы находимся от ближайшего берега более чем в тысяче милях, и еще неизвестно, доплывем мы до Трейдов или нет. Если нам, конечно, повезет, мы доберемся до них только дней через двадцать, а то и больше. Нас на яхте пятеро, а условия проживания на ней рассчитаны только на двоих. Так что мы на нашем «Сарацине» как сельди в бочке. Я уж не говорю о том, что один из нас психопат, и очень опасный. Его придется держать связанным и постоянно следить, чтобы он никого из нас не убил или не наложил на себя руки.

— Да-а, — произнес Белью. — Ну и ситуация! Тогда нам ничего другого не остается, как держать Хью в клетке.

— Думаю, ты хочешь его убить, — продолжал Ингрэм. — В присутствии трех свидетелей… А что сделаешь потом? Убьешь и нас?

— Я не собираюсь его убивать. Вы что, думаете, я такой дурак? Нет, я хочу лишить его возможности двигаться и…

— Может быть, ты все-таки подождешь, когда я закончу? — разозлился Ингрэм. — Возможно, что после этого ты придумаешь еще что-нибудь веселенькое. Только имей в виду, что в этом случае мы вряд ли доберемся до берега. Еды у нас достаточно, а вот питьевую воду нам придется экономить. Но это еще не все. Я единственный из вас, кто может довести яхту до берега. Единственный, кто знает, как обращаться с навигационными приборами и ориентироваться по звездам. А еще я хочу сказать, что не собираюсь смотреть, как ты будешь выбивать дурь из ненормального, который сам не знает, что делает.

— Боже, и вы за него? — усмехнувшись, произнес Белью.

— Я просил меня не перебивать, — осадил его Ингрэм. — Для того чтобы бить больного, надо быть самому ненормальным. Я уже сказал, что мы этого не потерпим. Ты, конечно, можешь зверски избить и меня, но тогда я не смогу управлять яхтой. Но ты не такой дурак, чтобы сделать это. Во всяком случае, до того, как свихнешься и решишь, что сам способен вести «Сарацин».

И вот еще что. Об этом ты наверняка не подумал. Хью до смерти боится тебя, и, если ты его хоть пальцем тронешь, он окончательно сдвинется. А тебе вряд ли захочется все эти двадцать пять дней пробыть на одной яхте с умалишенным. Кроме того, «Сарацин» — не плавучий госпиталь, поэтому, если ты изувечишь Хью, он едва ли выживет. А ты хотел бы, совершив убийство, отвечать перед законом? Сомневаюсь. На несчастный случай такое не спишешь.

— А вы считаете убийство моей жены несчастным случаем?

— Боже мой, Белью! Хью же был смертельно напуган! И ты хочешь забить его до смерти только потому, что он испугался?

— Капитан Ингрэм!

На этот раз это была миссис Уоринер. Ингрэм повернулся к ней лицом.

— Белью прав, — с горечью в голосе произнес он. — И вам это известно. Не знаю почему, но вину за все произошедшее с вашим мужем вы почему-то берете на себя. Но Хью сдвинулся вовсе не из-за того, что решил, что вы с Белью задумали от него избавиться. Это вы придумали, чтобы скрыть истинную причину его помешательства. Не спорю, он боялся Белью, и сейчас его страх перед ним станет в сто крат сильнее. Но кто из нормальных людей, пообщавшись с вами хотя бы час, мог бы поверить в эту дурацкую историю? Поэтому вот что я вам скажу: ваш муж испытал шок еще до того, как ему в голову пришла эта бредовая…

— Подождите! — прервала его миссис Уоринер. — Вы же всего не знаете. Как вы думаете, почему мы с Белью оказались в одной каюте? Так вот, Хью ударил его и запер нас потому что, спустившись вниз, увидел омерзительную сцену: эта гнусная свинья пыталась забраться ко мне в постель. Что мог при этом подумать Хью? Если у него и были в отношении нас какие-то сомнения, то они моментально развеялись. А я шума не подняла. Посчитала, что лучше быть изнасилованной. Если бы Хью прибежал мне на помощь, то Белью до смерти избил бы его.

Ингрэм презрительно посмотрел на Белью и подумал: не надо его провоцировать, а то он и так уже как разъяренный зверь. Пусть они оба выпустят пар.

— Ее пытались изнасиловать! — выкрикнул Белью. — Ха! Может быть, ты еще скажешь, что я пришел к тебе за своим долгом? Да я вовсе не собирался тебя насиловать! Мальчик Хью вбежал в каюту с дубинкой! Ее он подобрал на палубе, когда увидел другую яхту.

«Вот сукин сын! — подумал Ингрэм. — Какой же он все-таки грязный подонок!»

— А почему вы решили, что Хью убил вашу жену? — спросила Рей. — Ведь вы же не видели, как это произошло.

Ингрэм схватил ее за руку и осуждающе покачал головой. Однако ее слова Белью пропустил мимо ушей.

По крайней мере теперь Ингрэм понял, почему женщина взяла всю вину на себя.

— Послушайте, — сказал он, — это ничего не меняет. Хью запер вас потому, что уже был невменяемым. А стал он таким, потому что не мог согласиться с тем, что по его вине погибла Эстель.

«Не слишком ли я резко это сказал? — мелькнуло в его голове. — Не взорвется ли Белью? Едва ли. Он же все прекрасно понимает. Если он и готов разорвать Уоринера на части, то на меня он не накинется. Я же здесь ни при чем. Так что единственно, в ком бы следовало разобраться, — так это в Лилиан».

Хоть Ингрэм и не являлся психоаналитиком и выступать в этой роли ему было не совсем приятно, он все же понимал, что ее одержимость в отстаивании своей виновности не менее опасна, чем желание Белью отомстить. Особенно она была опасна для самой миссис Уоринер. Она, не думая о себе, могла в любую минуту сорваться, схватить первое, что попадется ей под руку, наброситься на Белью и убить его.

«Впрочем, что мне за дело до их душевных тонкостей? — подумал Ингрэм. — Оставлю их, и пусть они перебьют друг друга. Почему я должен защищать Уоринера? Только потому, что он слабак? Ведь это он заставил страдать Рей. Более того, она из-за него могла погибнуть. Ну а как же миссис Уоринер? Она-то ни в чем не виновата. Зачем ей страдать из-за подонка Белью и неуравновешенного мужа? Нет, в таком состоянии оставить ее нельзя».

— Миссис Уоринер, послушайте меня, — вялым голосом начал Ингрэм. — Вы ни в чем не виноваты. Взяв всю вину на себя, вы мужу своему не поможете. У меня с головой пока все в порядке. Поэтому вот что я вам скажу. Думаю, что, если мы правильно поведем себя с Хью, он поймет, что никакая опасность от нас не исходит, и снова станет нормальным. Я совсем не уверен, что причиной сдвига в его сознании послужило чувство вины. Полагаю, что он стал таким только потому, что ему не верят. А такое может случиться с каждым. И ты, Белью, об этом знаешь. Ты…

— Нет, добрячок, не знаю, — прервал его Белью. — Я просто говорю, что такой, как этот мальчик Хью, с легкостью мог убить мою жену. Вот так-то. А с тобой, добрячок, на эту тему не хочу больше спорить! Лучше напиши об этом книгу!

Белью явно выходил из себя. Все попытки Ингрэма образумить его оказались напрасными. Он, как злая собака, с цепи мог сорваться в любую минуту.

«Пока Уоринер спит, надо убрать его с палубы. И сделать это как можно быстрее, — думал Ингрэм. — Пока он спит, проблем с ним не будет. Если удастся перетащить его вниз, то, возможно, эту ночь мы еще как-то переживем. А там, глядишь, к утру Белью успокоится. Но вытащить Уоринера из-за штурвала и спустить в каюту — задача не из легких».

Ингрэм уже хотел попросить Белью помочь ему, но тут вспомнил золотое правило: не отдавай приказов, если знаешь, что их не выполнят.

— Думаю, что лучшее место для Хью в передней каюте, — обратился он к миссис Уоринер. — Мы же, сменяя друг друга, можем спать на двух койках в большой каюте. Или, кто желает, в люльке на палубе. Так что, если вы возьмете вашего мужа за ноги, мы сможем отнести его вниз.

— Да-да, конечно, — ответила Лилиан.

— Нет, — рявкнул Белью. — Ни с места.

— Что? — удивленно произнесла миссис Уоринер.

— Твой лютик золотистый останется здесь, — сказал Белью и толкнул ее ногой в живот.

Лилиан упала.

«Да, тут словами не поможешь, — смерив Белью холодным взглядом, подумал Ингрэм. — Есть только один выход».

Он вскочил и, вложив в кулак всю свою силу, ударил наглеца в скулу. У Ингрэма был только один шанс нанести удар, и этот удар должен был быть сокрушающим. Но, уже коснувшись костяшками пальцев скулы Белью, он понял, что проиграл. Белью, уходя от удара, с поразительной для его габаритов легкостью отскочил в сторону и ударил его своим огромным кулаком в солнечное сплетение. Ингрэма пронзила страшная боль, и тут он получил второй удар, но уже в область сердца. Его отбросило на бизань-мачту, и, пока он стоял, вжавшись в нее спиной, Белью успел дважды ударить его в живот. Перед глазами у Ингрэма поплыли круги. Его затошнило. Он услышал, как за его спиной закричала Рей. Вскочив на ноги, миссис Уоринер кинулась к Белью. Но Ингрэм опередил ее. Оттолкнувшись от бизань-мачты, он левой рукой отразил очередной удар Белью и нанес ему удар справа. «Сарацин» качнуло на воде, Белью зашатался, и Ингрэм нанес ему третий удар. Белью начал падать спиной на сиденье кокпита. Ингрэм в этот момент продемонстрировал неплохой свинг, но, не удержавшись на ногах, завалился на Белью. Падая, он задел локтем лицо Уоринера. Тот зашевелился и захрипел.

Белью одной рукой зажал шею Ингрэма в замок, а пальцами другой попытался надавить ему на глаза. Но Ингрэм сумел увернуться. Он прижался лицом к его горлу, высвободил правую руку и, сдавив ладонью нос Белью, задрал его так, что он стал плоским. Оттолкнув от себя Ингрэма, Белью обеими ногами ударил его в грудь. Отлетев, Ингрэм ударился головой о бизань-мачту и опустился на колени. Краем глаза он увидел появившуюся из люка Рей. В поднятой руке она держала искореженный ствол его ружья. Подбежав к Белью, Рей замахнулась. Но он с ловкостью кошки извернулся, схватил ее за руку и резко дернул. Рей стала падать. Вырвав у нее ствол, Белью бросил его за борт и, оттолкнув от себя Рей, двинулся на поднявшегося с колен Ингрэма. Глаза у него были злыми, как у волка, а на губах, по которым текла кровь, играла надменная улыбка. Ингрэм попытался применить очередной свинг, но получил в голову сильнейший удар и завалился в кокпит.

Хотя сознание Ингрэм и не потерял, но подняться не мог. Его страшно мутило, а перед глазами все плыло. Он оттолкнулся руками от пола, но тут яхту качнуло, и Ингрэм вновь упал и устало закрыл глаза. Когда он их снова открыл, то в нескольких дюймах от себя увидел две ноги в белых брезентовых тапочках. Ингрэм смотрел на них с таким же интересом, с каким маленький ребенок разглядывает свой пупок. Затем откуда-то издалека за его спиной раздался крик. Тапочки исчезли. Ингрэм этому нисколько не удивился.

Наконец в голове у него окончательно прояснилось. Он попытался подняться, но снова упал. На этот раз на спину. Повернув голову в сторону штурвала, Ингрэм увидел сидевшего на полу Хью, а рядом с ним зловеще улыбающегося Белью.

— Нет, папочка! Папочка! Нет! Нет! Нет! — закричал Уоринер.

Ингрэма вырвало. Чувствуя тепло своей блевотины, он уперся руками в пол и снова попытался подняться. Неожиданно откуда-то появилась миссис Уоринер. Бросившись на Белью, она вцепилась ему в плечи. Тот легким поворотом корпуса сбросил женщину с плеч и, развернувшись, нанес ей пощечину. Миссис Уоринер закачалась и упала на ноги Ингрэма.

— Давай вставай, мальчик Хью, гроза акул, — произнес Белью и, схватив Уоринера за плечи, рывком поднял его с пола.

Судя по шевелению его губ, он что-то добавил, но Ингрэм этого не услышал: слова Белью заглушил душераздирающий крик миссис Уоринер. От ее крика у Ингрэма по спине пробежали мурашки, а на голове зашевелились волосы. Хью, скакнув вперед, сбросил со своих ног перерезанную Белью веревку. Затем он оборвал веревку, которой был привязан к пиллерсу, и напряг мускулы рук. Путы на его запястьях лопнули. В этот момент Белью обхватил Хью за талию и, оторвав его от палубы, встал на узкую полоску между кокпитом и бортовым поручнем.

Миссис Уоринер бросилась к Белью. Ингрэм перевернулся и встал на колени. Увидев под собой воду, Хью истошно закричал и обвил Белью руками и ногами. Глаза его от страха стали стеклянными. Ингрэм сумел подняться, но тут же упал на сиденье. Правый борт «Сарацина» наклонился, и Белью вместе с Хью стали заваливаться. Они уже были почти в горизонтальном положении, когда подбежавшая к ним миссис Уоринер обхватила одной рукой шею Белью. Через секунду этот клубок из трех человеческих тел перевалился за борт и рухнул в море.

Глава 17

— Фонарик! — крикнул Ингрэм поднимавшейся с пола жене, оттолкнулся руками от сиденья, поднял его крышку и достал маску.

Подскочив к краю палубы, он посмотрел вниз, но никого не увидел. Судя по всему, Белью, несмотря на свои физические данные, никак не мог высвободиться от каталептических объятий Хью, а миссис Уоринер, пытаясь расцепить двух мужчин, потеряла сознание.

Не долго думая Ингрэм надел маску и прыгнул за борт. Оказавшись под водой, он огляделся, но из-за кромешной темноты так ничего и не увидел. Дальше от него, куда падал свет от фонарей яхты, толща воды была несколько светлее, а здесь у самого борта «Сарацина» она была черной как смола. Перед тем как яхту вновь подняло на волне, Ингрэм успел нырнуть дважды, но безрезультатно. «Неужели их затянуло под яхту?» — подумал он и, снова нырнув, стал шарить в воде руками.

Коснувшись корпуса покачивавшегося на волнах «Сарацина», Ингрэм понял, что находится от него в опасной близости. Его охватила паника: потеряв ориентацию в воде, он мог заплыть под днище яхты и получить удар по голове, от которого потерял бы сознание. Отчаянно работая руками и ногами, Ингрэм отплыл вправо и уже пошел вверх, когда услышал глухие удары. Они колотят руками по корпусу, подумал он. И тут ему прямо в лицо ударил яркий свет. Всплыв на поверхность, он увидел стоявшую на краю борта Рей. В руке она держала включенный карманный фонарик.

— Они под «Сарацином», — крикнул Ингрэм. — Попробуй посветить под кормовой подзор.

Перебежав на корму, Рей перегнулась через борт и, вытянув руку с фонариком, направила луч под углом к поверхности воды. Ингрэм снова нырнул и подплыл к изгибу днища, но ничего, кроме освещенного светом руля под яхтой, не увидел. Дальше до самого носа судна было темно. «Сарацин» приподняло на волне, потом опустило и стало кренить вправо. И тут Ингрэм с ужасом увидел, как на него надвигается огромная черная масса. Он вытянул руку вверх и, коснувшись поросшего водорослями корпуса яхты, оттолкнулся от него. Резкая боль пронзила ему ладонь: отталкиваясь от днища, он порезался о прилипшую к ней острую ракушку. Когда судно стало заваливаться на левый бок, Ингрэм поднырнул под него и поводил руками. И тут он увидел Уоринера и Белью.

Они находились почти под ним. Их шедшие на дно тела медленно относило под корму. Руки и ноги Хью по-прежнему обхватывали Белью, ни один из них не шевелился. Над их головами тянулась вверх темная змейка, похожая на струйку дыма. То была кровь.

Ингрэм пошел на спуск, хотя понимал, что зря это делает. Ему уже не хватало воздуха, а Белью с Уоринером находились под ним футах в пятнадцати. К тому же их относило от него подводным течением. «А где же миссис Уоринер?» — подумал Ингрэм. Наверняка где-то над ними. Он должен ее найти.

Неожиданно его рука прошлась по чему-то мягкому. То были волосы Лилиан. Ингрэм вцепился в них рукой и под углом быстро пошел на подъем.

Он чувствовал в груди сильное жжение. «Удастся ли мне выйти на поверхность? — мелькнуло в его голове. — Надо быть круглым идиотом, чтобы заплыть под днище яхты, да еще на такую глубину. Ведь прежде всего я должен думать о Рей».

За секунду до того, как потерять сознание, Ингрэм вырвался на поверхность и, широко открыв рот, жадно глотнул воздуха.

Он находился под кормовым подзором в опасной близости от винта. Стараясь держать миссис Уоринер лицом вверх, Ингрэм поплыл к правому борту. Поняв, что Рей его заметила, он прокричал ей:

— Остальные слишком глубоко! Им уже ничем не помочь! Лестницу!

Рей исчезла, и через секунду прямо напротив него с правого борта опустилась лестница. Таща за собой по воде обмякшее тело женщины, Ингрэм подплыл к яхте. После побоев он чувствовал себя абсолютно разбитым и уставшим. Теперь его волновало только одно: сможет ли он поднять миссис Уоринер на яхту. Дорога была каждая секунда — женщина уже несколько минут находилась без сознания.

Ингрэм поднырнул под миссис Уоринер. Дождавшись, когда яхту качнуло вправо, он ухватился за поручни и нащупал согнутой ногой ступеньку. Распрямляя колено, он подцепил плечом ее бездыханное тело и, подняв его из воды, перевалил за борт. Лицо миссис Уоринер было скрыто под прилипшими волосами, а из порезов, оставленных ракушками на ее руках и ногах, текла кровь. Других ран или ушибов она, похоже, избежала.

Перевернув ее лицом вниз, Ингрэм начал делать искусственное дыхание. Изо рта миссис Уоринер хлынула вода. Прошла минута, другая, третья, а она никаких признаков жизни не подавала. Ингрэм уже готов был перевернуть ее и применить метод искусственного дыхания «рот в рот», как вдруг услышал тихий хрип. Миссис Уоринер пыталась дышать!

Неожиданно ее вырвало, а потом снова из ее рта полилась вода. Ингрэм едва успел отступить назад. Дыхание женщины стало равномерным. Через несколько минут она открыла глаза и повела взглядом. Поначалу он был у нее рассеянным, но потом стал осмысленным. Вдруг миссис Уоринер закричала и, сорвавшись с сиденья, кинулась к борту. Но Ингрэм был к этому готов. Он схватил ее, оттащил от края яхты. Лилиан, продолжая визжать, сопротивлялась, затем силы оставили ее, и она упала. Прижавшись лицом к деревянному настилу палубы, женщина зарыдала.

Рей появилась на палубе со стаканом. Усадив миссис Уоринер между собой, они силой заставили ее выпить его содержимое, а затем осторожно положили ее голову на мягкое сиденье кокпита. Через несколько минут она перестала рыдать и успокоилась. Теперь Лилиан лежала неподвижно.

— Что ты ей дала? — спросил Ингрэм жену.

— Таблетку кодеина, — ответила Рей.

Дрожащей рукой она извлекла из кармана сигарету, та тут же проскользнула между ее пальцев и упала на пол. Рей нагнулась за ней, но пошатнулась и опустилась на свободное сиденье кокпита. Ингрэм поднял сигарету, и она от его влажных пальцев тут же намокла. Он посмотрел на нее, смял и выбросил за борт.

Рей и Ингрэм молча переглянулись.

— Возможно, не ударь я его, он бы… — виновато поморщившись, тихо произнес Ингрэм.

Рей испуганно посмотрела на него.

— Да перестань! — надрывно крикнула она. — И никогда это не говори. Белью все равно бы утонул, и ты это прекрасно знаешь. Ты спас миссис Уоринер. Не так ли?

— Наверное, ты права.

Рей провела ладонью по лицу, затем опустила руку и посмотрела на нее. Рука тряслась. Рей сжала ее в кулак, а потом разжала.

— Надеюсь, что мне удастся не думать о том, что произошло, и не слышать… не слышать… — Голос ее дрожал, она проглотила подступивший к горлу комок. — На то, чтобы отнести ее в переднюю каюту, надеть сухую пижаму, обмотать голову сухим полотенцем, у нас уйдет много времени. Затем мне надо будет принять таблетку кодеина. Если я этого не сделаю, то ты всю ночь не заснешь от моих стонов. Пошли.

Ингрэм проснулся перед рассветом. Все тело его ныло, а брюшные мышцы болели так, будто его переехал грузовик. Он повернул голову и посмотрел на спавшую на противоположной койке Рей. На ней была та же, с короткими рукавами, пижама, в которой он видел ее вчера утром. Она лежала, разметав густые русые волосы, руки ее обнимали подушку. Жена выглядела бы точно так же, как и накануне, если бы не припухлость на ее щеке, оставшаяся после удара Уоринера. Почти у самых ног Уоринера, тихонько дребезжа, скользил по плитке чайник и ударялся о металлические прутки-ограничители. В сушке, установленной над мойкой, время от времени позвякивали тарелки. Скрипело дерево яхты. Было жарко. И ни ветерка. Мертвый штиль.

Свесив с койки ноги, Ингрэм вспомнил, что отныне на яхте голым или в одном полотенце появиться нельзя. Он натянул на себя шорты цвета хаки. Стоило ему вновь взглянуть на Рей, как взгляд его сразу же подобрел. Стараясь не шуметь, он налил воду в чайник, поставив его на плитку, поднялся на палубу. Похоже, что сегодня та же погода, что и вчера, подумал он. Палуба и все, что находилось на ней, поблескивало утренней росой, а поверхность воды, если бы не легкое волнение на море, была бы абсолютно гладкой.

Стало совсем светло, и края разрозненных облаков уже начали розоветь. С ветром, без ветра, но это было утро, и вокруг царила такая красота. Жизнь прекрасна! Неожиданно Ингрэм подумал о Белью и Уоринере, лежащих теперь на дне океана, в кромешной темноте. Он молча чертыхнулся и заставил себя думать о другом. Он знал, что воспоминания о них в покое его все равно не оставят. Они будут приходить к нему многие годы в самые неподходящие моменты и без предупреждения. И каждый раз его будет мучить один и тот же вопрос: все ли он сделал для того, чтобы этого не произошло?

Нет, ничто не могло бы предотвратить их гибели. Он сделал все, что было в его силах, и действовал единственно верным образом. Если бы Ингрэм не подрался с Белью, тот почувствовал бы себя хозяином положения, и шанса спасти всех у Ингрэма не осталось бы. Потерявшему власть ее уже не вернуть. А если бы Ингрэм позволил Белью командовать на своей яхте, тот все равно убил бы Хью. А потом погибла бы и миссис Уоринер.

Ингрэм оглядел линию горизонта в надежде увидеть признаки надвигающегося ветра и, не увидев их, спустился в каюту. Он занес в судовой журнал данные о погоде и завел хронометр. Как только он залил в чашку с кофе кипяток, послышалось сонное бормотание Рей. Поставив чайник на плиту, Ингрэм на цыпочках подошел к ее постели. Рей во сне покрутила головой и тихо застонала. Ингрэм опустился перед женой на колени, обнял за плечи и стал шептать ей на ухо нежные слова. Неожиданно Рей дернулась в его объятиях, вскрикнула и проснулась. В ее широко раскрытых глазах застыл ужас, постепенно сменившийся недоумением. Успокоившись, Рей попросила:

— Обними меня покрепче.

— Это у тебя со временем пройдет, — сказал ей Ингрэм. — Кошмары перестанут тебя мучить.

Рей кивнула:

— Да, я знаю. Но они могут долго продолжаться. А об остальном позаботишься ты. Боже, зачем только он кричал: «Папочка! Папочка! Папочка!»

У нее затрясся подбородок, и она, чтобы не стучали зубы, сжала челюсти. На ее глаза навернулись слезы.

— Он пытался тебя убить, — сказал Ингрэм. — Это тебя хоть немного успокаивает?

— Нет.

— Я так и думал, — сказал он и, немного помолчав, продолжил: — Пока не доберемся до Папеэте, мы недолго будем оставаться наедине. Так вот, пользуясь моментом, хочу тебе сказать, что я люблю тебя.

— О-о!

— Что значит это твое «о-о»?

— Это значит, что твое «я люблю тебя» действует на меня успокаивающе, — ответила Рей и улыбнулась.

Ингрэм наклонился и на ухо прошептал ей:

— Ты единственная и неповторимая. То, что сделала ты, никто другой сделать бы не смог.

— Не говори мне об этом. Лучше снова скажи, что любишь меня.

— Я люблю тебя, — повторил Ингрэм и кивнул на дверь передней каюты. — Пока буду наливать тебе кофе, загляни к ней. Проверь, все ли с ней в порядке.

Соскочив с койки, Рей подбежала к двери соседней каюты, осторожно приоткрыла ее и заглянула внутрь.

— Спит, — затворив дверь, прошептала она.

После того как Рей оделась и привела себя в порядок, они поднялись на палубу. Выпив кофе, Ингрэм закурил сигару. Любуясь восходом солнца, он и Рей не проронили ни слова.

Спустившись вниз за компасом, он открыл ящик и тут увидел входившую в переднюю каюту миссис Уоринер. Ингрэм высунулся из люка и кивком подозвал жену.

— Дай ей что-нибудь из одежды, расческу и все, что потребуется, чтобы привести себя в порядок, — тихо сказал он. — А я приготовлю для нее кофе и буду ждать вас наверху.

Через несколько минут женщины поднялись на палубу. Лилиан появилась в халате Рей из льняной полосатой ткани. Волосы ее были аккуратно причесаны, на губах лежал едва заметный слой помады, а под глазами с потухшим взором — темные круги. Когда она садилась на сиденье кокпита и принимала от Ингрэма чашку, движения ее были замедленными. Она поздоровалась с ним и поблагодарила его за кофе чисто рефлекторно, а это при ее теперешнем состоянии свидетельствовало о хороших манерах. Будь миссис Уоринер в стельку пьяной или истекающей кровью, она все равно бы их не утратила. Она держалась достойно и попыток броситься в море уже не предпринимала.

Отхлебнув из чашки кофе, Лилиан взяла протянутую ей Рей сигарету.

— Спасибо, — тихо сказала она и перевела взгляд на Ингрэма: — Спасибо за то, что вы спасли меня вчера.

Оба «спасибо» женщина произнесла в одной тональности, словно сигарета и ее собственная жизнь представляли для нее одинаковую ценность.

Ингрэм терпеливо ждал, когда она выпьет кофе. Он надеялся, что тонизирующий напиток придаст ей силы. Ему очень не хотелось расспрашивать ее, но он чувствовал, что должен это сделать.

— Вы слышали, что кричал Хью? — явно намеренно резко задал он свой первый вопрос.

Рей с удивлением посмотрела на мужа.

— Да, — не меняя интонации, ответила миссис Уоринер, и в ее глазах промелькнула боль.

— Не в моей привычке терзать людей, — продолжил Ингрэм. — Но на этот раз любопытство сильней меня. Если вы слышали крики Хью, то должны понять, что он вбежал не к вам в каюту, не вас с Белью запер на тонущей яхте, а своего отца.

— Да-да. Подождите-ка, — прервала его Рей. — Почему я об этом забыла?

И она рассказала, как странно отреагировал Хью на ее вопрос, жив ли его отец.

— Ну вот, все верно, — кивнул Ингрэм. — Так что, миссис Уоринер, ваш муж вас ни в чем не винил. Ни в вашей якобы измене с Белью, ни в том, что вы оставили его и Эстель на съедение акулам. Получается, что я был абсолютно прав, когда говорил, что Хью стал психически неустойчивым и перестал понимать, что делает, еще до того, как вы отправились в путешествие. В Белью он видел своего отца. Как обращался с ним отец, мы теперь вряд ли узнаем, но то, что он сделал ему, крепко засело у него в подсознании. — Он развел руками и продолжил дознание: — Почему вы сразу не заметили, что Хью ведет себя странно из-за издевок Белью? Миссис Уоринер, вы мне очень симпатичны. Поэтому я не хочу, чтобы вы всю жизнь мучались от сознания своей вины. Теперь-то вы поняли, что Хью погиб вовсе не из-за вас? Если нет, то я уже не вижу смысла вас переубеждать. Тогда я умываю руки и занимаюсь только яхтой. Я должен благополучно довести ее до берега. У меня будет много работы, и я уже не смогу отвлечься на ваши проблемы. Вы взрослый, разумный человек. Если хотите и дальше терзать себя ощущением вины перед мужем, то, пожалуйста, терзайте. Но если вы хотите помочь нам на яхте, будем очень рады. Я понятно выразился?

Миссис Уоринер кивнула. В ее глазах блеснули огоньки и сразу же погасли.

— Понятнее некуда, — ответила женщина и посмотрела на Рей. — Миссис Ингрэм, у вас чудесный супруг. Он мне нравится.

— А я его обожаю, — с гордостью в голосе сказала Рей.

Миссис Уоринер выбросила окурок сигареты за борт и решительно поднялась.

— Так с чего мне начать? — спросила она. — Приготовить завтрак или помыть посуду?

Ингрэм с облегчением вздохнул.

— Это решать вам с Рей, — сказал он, — а я начну с компаса. Если мне удастся каким-то образом вставить его в нактоуз, мы развернемся и, пока солнце на восходе, постараемся наверстать упущенное. Для этого нам потребуются азимутные таблицы, часы и…

Он замолчал, встал и посмотрел поверх правого борта «Сарацина».

— Что там? — тревожно спросила его Рей.

— Ветер.

Рей тоже поднялась, и они все трое, словно по команде, стали вглядываться в северную часть горизонта.

Там, вдали, они увидели покрытую рябью темную полоску воды, верный признак надвигающегося ветра. Сегодня или завтра, самое позднее — послезавтра, их «Сарацин» должен был подойти к Трейдам.

Послесловие

Имя американского писателя Чарльза Вильямса хорошо известно любителям остросюжетной литературы во всем мире. Секрет его популярности заключается отчасти в том, что герои его книг в большинстве своем обыкновенные люди, но волей автора им приходится решать нестандартные проблемы, полагаясь только лишь на собственные силы. К примеру, привлекательный во всех отношениях молодой человек, тяжело переживающий гибель пассажиров потерпевшего кораблекрушение прогулочного судна, среди которых была и его горячо любимая жена, в «Мертвом штиле» («Dead Calm»); торговец подержанными автомобилями, разрывающийся между добропорядочной девушкой и опытной потаскушкой в «Нет ведьмы яростнее» («Hell Hath No Fury»); потрясающе красивая Кэти Данбер — падший ангел и умная стерва в одном лице в «Цель оправдывает средства» («Nothing in Her Way»); девушка, жертва загадочного преступления, с улыбкой поджигающая свой дом в «Дыхании смерти» («Touch of Death»). Для Вильямса важно не только как его герои поступают в той или иной ситуации, но и почему они ведут себя именно таким образом. Несколькими штрихами он приоткрывает завесу над их прошлой жизнью, лежащей за рамками книги, и это, безусловно, обогащает детективную канву сюжета и наполняет ее глубоким психологическим содержанием.

Вероятно, не будет ошибкой предположение, что, изобретая сюжеты своих новых произведений, Вильямс руководствуется старинной французской пословицей «cherchez la femme» — «ищите женщину», поскольку, как правило, интрига его романов закручивается вокруг какой-нибудь длинноногой и ясноглазой особы. Но порой и человеку, от имени которого ведется повествование, приходится что-то скрывать. В этом случае напряжение только возрастает. Таков незыблемый закон жанра: читатель хочет узнать, кто же все-таки совершил преступление и как дальше будут разворачиваться события, но если он догадывается об этом с первых страниц, дальнейшие перипетии сюжета теряют смысл. Вильямс редко акцентирует внимание на самом ходе расследования, но зато он мастерски создает ситуации, когда сразу несколько персонажей находятся под подозрением и лишь какой-то малозначительный на первый взгляд факт выдает настоящего преступника. К слову сказать, Вильямсу прекрасно удаются образы негодяев всех мастей, вызывающие у читателя самую широкую гамму чувств — от простой антипатии до ненависти и омерзения.

Тонким романтизмом проникнуты произведения Вильямса, в которых действие происходит на море. Разыгравшаяся стихия и козни людей требуют от главных героев предельного напряжения усилий, чтобы выжить и по заслугам наказать виновников своих злоключений. Несомненной удачей является роман «Скорпионий риф» («Scorpion Reef»), его образная чувственность, неожиданные повороты сюжета и убедительность изложения продолжают традицию Джозефа Конрада[8]. Главный герой двух других морских триллеров — «На мели» («Aground») и «Мертвый штиль» — шкипер Джон Ингрэм чем-то напоминает отца Эрика Ромстеда, героя написанного ранее «Человека на поводке» («Man on a Leash»), сурового и бесстрашного норвежца, вставшего на пути у наркодельцов.

В качестве фона для своих произведений Вильямс нередко выбирает захолустные городки юга США, в которых происходят загадочные убийства, неожиданно пропадают без вести уважаемые граждане или появляются мошенники, готовые обобрать простодушных провинциалов. Роман «Девушка из большого города» («Big City Girl») повествует о прожженных негодяях, которые с легкостью манипулируют наивным героем и неискушенной в превратностях жизни героиней. Романам Вильямса нельзя отказать в занимательности, даже самые избитые сюжеты он подает так, что хочется дочитать книгу до конца. В каждом его романе есть некая «изюминка», которая делает их оригинальными и запоминающимися.

В 80-х годах, уже после смерти Чарльза Вильямса, по мотивам двух его романов были сняты кинофильмы. Это последний фильм Франсуа Трюффо «Скорей бы воскресенье!», сценарий которого мэтр французского кино написал сам на основе «Длинной субботней ночи» («The Long Saturday Night»). Экранизация «Мертвого штиля» с Сэмом Нейли в главной роли, предпринятая Орсоном Уэллсом, также была благосклонно принята критикой и зрителями.

В своем творчестве Вильямс всегда старался избегать стереотипных решений. Справедливости ради необходимо отметить, что он никогда не считался первоклассным писателем остросюжетного жанра. Отчасти это происходит из-за того, что художественный уровень различных его произведений очень неровен, книги последних лет не идут ни в какое сравнение с его ранними работами. Кроме того, критики ставили Вильямсу в упрек откровенное пренебрежение общепринятыми нормами морали, поскольку фабула многих его произведений имеет весьма двусмысленную нравственную подоплеку. Например, в «Бриллиантовом бикини» («The Diamond Bikini») злостные налогонеплательщики и самогонщики вызывают явную симпатию, тогда как представители власти выставлены в смешном и неприглядном свете.

Вильямс любит и умеет удивлять. Как правило, действие в его романах развивается довольно медленно, в начале повествование даже кажется несколько затянутым, но затем стремительно набирает темп, и под конец на читателя обрушивается лавина невероятных — и в то же время вполне реальных и оправданных в контексте данного романа — событий. У Вильямса нет романов-близнецов. Его перу принадлежит «Глубокое синее море» («And the Deep Blue Sea»), в котором многочисленная группа террористов берет в заложники пассажиров судна с горючим грузом на борту, и «Человек в бегах» («Man on the Run»), где основная коллизия сюжета строится на непростых взаимоотношениях беглеца от несправедливого правосудия и хозяина дома, в котором тот нашел приют. Одним словом, никогда не угадаешь, что скрывается под обложкой книги, автор которой замечательный американский писатель Чарльз Вильямс.

Библиография произведений Чарльза Вильямса

Hill Girl

Big City Girl

River Girl

Hell Hath No Fury

Nothing in Her Way

A Touch of Death

Go Home, Stranger

Scorpion Reef

The Big Bite

The Diamond Bikini

Girl Out Back

Man on the Run

Talk of the Town

All the Way

Uncle Sagamore and His Girls

Aground

The Sailcloth Shroud

Nude on Thin Ice

The Long Saturday Night

Dead Calm

The Wrong Venus

And the Deep Blue Sea

Man on a Leash

And Share Alike

Flight to Nowhere

Мертвая яхта

Нет ведьмы яростней

Клеймо подозрения

Слабые женские руки

Дыхание смерти

Большой обманщик

Человек в бегах

Бетонный фламинго

Глубокое синее море

Бриллиантовое бикини

Промедление смерти подобно

Человек на поводке

Девушка с холмов

Парусиновый саван

На мели

Девушка из большого города

Страх на побережье

Искренне ваш…

МАСТЕРА ОСТРОСЮЖЕТНОГО ДЕТЕКТИВА

ЧАРЛЬЗ ВИЛЬЯМС

ЖЕНЩИНА ИЗ ЗАХОЛУСТЬЯ

ДЯДЮШКА САГАМОР И ЕГО ДЕВОЧКИ

МЕРТВЫЙ ШТИЛЬ

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.