Message: Чусовая

О Чусовой русские услышали в конце XIV века. В 1395 году в Москве составляли некий документ, характеризующий восточные земли государства. В работе над документом принимал участие будущий святой Стефан Пермский, который тогда вёл проповедническую деятельность на реке Вычегде. Пером Стефана и было впервые начертано это таинственное слово — «Чусовая»…

Но русских хозяев у Чусовой в XIV веке ещё не было. Хозяевами суждено было стать роду Строгановых, который тогда только набирал силу.

Родоначальником рода, по легенде, опровергнутой ещё Карамзиным, являлся современник Дмитрия Донского и участник Куликовской битвы Спиридон. Он был татарином, но принял христианство. За это, изловив, татары казнили его — «состругали» саблями мясо с костей. Так и родилась фамилия Строгановы.

Воевода Перми Великой был не прочь сбыть с рук земли ниже Соликамска — труднодоступные и некрещёные. Аника заручился его поддержкой, добыл лжесвидетельства о том, что земли эти пустые, незаселённые, и направил Ивану Грозному челобитную с просьбой отдать эти земли его сыновьям — Якову, Григорию и Семёну. Анике Фёдоровичу было тогда уже 60 лет.

4 апреля 1558 года Иван Грозный дал Жалованную грамоту на пермские земли от 88-й версты по Каме ниже Перми Великой до «Чюсовой реки». Хозяином этих земель был назван Григорий Строганов. Он стал первым владельцем пермских имений Строгановых. Царь обязал Григория на своих землях добывать соль и металлы, а для «бережения от ногайских людей и иных орд» — «горотки ставити». Строганов мог набирать себе любых «неписьменных и нетяглых» людей. И их, и Строганова мог судить только царь, то есть строгановская вотчина становилась «самостоятельным субъектом федерации». Она имела площадь в 3 760 000 га. Строганов мог вести самостоятельную политику по отношению к Сибири и на 20 лет освобождался от всех налогов. По семейному утверждению, на своих новых землях Строгановы сразу отменяли крепостное право.

Оставив Сольвычегодск младшему сыну Семёну, Аника с Григорием и Яковом выехали на Каму. Старость не брала Анику — человека энергичного, жадного, одновременно и доброго, и жестокого, охваченного страстями и вместе с тем богобоязненного, очень напоминавшего характером самого Ивана Грозного (по легенде, Аника утопил в Каме свою дочь, желавшую выйти замуж без отцовского благословения).

В 1558 году на Каме вблизи маленького пермского городища Канкор (его ещё иначе называли Кергедан) Строгановы начали строительство своего первого городка — «плацдарма» для освоения пермских земель. Это было опаснейшее дело — заводить промыслы в диких пермских землях. Дело, которое человеку одному не по плечу. Здесь нужна и божья подмога. И в 1560 году рядом с другим пермским городищем, Пыскором, Строгановы возводят монастырь. Пыскорский монастырь стал вторым на Урале — после Чердынского, основанного в 1472 году. Вроде бы Господь благоволил Строгановым, и в 1564 году они рубят свою крепость-«столицу»: Орёл-городок.

Но пока топоры холопов стучали на Каме, Строгановы активно внедрялись во внутриполитическую жизнь государства. В 1566 году, разобравшись, «куда ветер дует», Строгановы вступили в опричнину и передали ей все свои земли.

Это была игра ва-банк, ведь переменчивый нравом царь мог запросто забрать земли, а безродных хозяев посадить на кол. Но Строгановы сумели сорвать куш. В 1568 году в благодарность за поддержку опричнины Иван Грозный оставил отданные земли в ведении Строгановых, а Якову Строганову дал Жалованную грамоту на всю Чусовую от устья до верховьев и земли по Каме от устья Чусовой до Ласьвинского бора. Жалованная грамота гласит: «Я оже будет так… аз Царь и Великий князь Иван Васильевич всеа Русии Якова Аникеева сына Строганова по его челобитью, пожаловал, велел ему на том пустом месте на Чюсовой реке… у соленого промыслу, где они ныне расол нашли, крепости поделати, и городок поставити, и городовой наряд скорострельный, пушечки и затинные пищали и ручные учинити, и пушкарей, и пищальников, и кузнецов, и плотников, и воротников устроити, и сторожи держать собою для бережения от ногайских людей и от иных орд, и около бы того городка у соленого промыслу варницы и дворы ставити по обе стороны Чюсовые реке, и по речкам, и по озёрам, и до вершин… лес сечи, и пашни пахати, и пожити розчищати, и рыбными угодьи и иными всякими владети, и людей неписьменных и нетяглых называти, а нашей бы казне в том убытка не было…» По этой Жалованной грамоте Строгановы приобрели ещё 4 516 000 га земель.

В том же 1568 году окрылённый удачей Яков Аникеевич строит на Чусовой первое русское поселение — (Нижний) Чусовской Городок. Крепость его была спланирована по образцу Орла-городка. Образовался (Нижне) Чусовской округ владений, в котором к 1579 году (к переписи дьяка Ивана Яхонтова) уже было: слобода (Чусовской Городок), 16 починков, 5 деревень и монастырский починок; а в 1623 году (перепись дьяка Михаила Кайсарова) — 17 починков, 10 деревень и 2 пустоши (пустые деревни).

И в том же богатом на события году Аника Фёдорович отошёл от дел и постригся в монахи в Пыскорском монастыре Однако новоиспечённый монах Иосааф (Досифей) отличался на редкость властным и неуживчивым нравом. В пух и прах рассорившись с настоятелем Варлаамом, он забрал подарки и уехал жить в Сольвычегодск к сыну Семёну.

Аника Фёдорович умер через два года — в 1570 году. А Яков Строганов в это время уже заглядывался на столь же богатую, как Чусовая, реку Сылву. Демонстрируя фамильную дальновидность, неподалёку от её устья он построил Сылвенский острожек (ныне село Троица). А заодно при устье реки Яйвы поставил и Яйвинский острожек (остатки которого были найдены только на рубеже XXI века).

В 1572 году на Каме бушевал бунт черемисов (удмуртов), подстрекаемых сибирским ханом Кучумом. Строгановы приняли активное участие в подавлении мятежа и за это получили от царя право набирать охочих людей в казаки и самим изготовлять порох. Строгановское владение превратилось почти в государство — со своим войском, со своим вооружением, со своей внешней политикой, с правом крещения инородцев. Разве что денег своих Строгановы не чеканили — но для торга с Югрой и Сибирью деньги и не были нужны: обмен шёл натуральный. Только от Строгановых зависело, как станет жить их земля: превратится в «карманную» империю, обслуживающую лишь интересы хозяев, или останется «под рукой Белого царя».

Страшным для царя был 1573 год. В припадке гнева Грозный нанёс своему сыну смертельный удар посохом в висок. Этому роковому удару попытался помешать Борис Годунов. В бешенстве Грозный так отходил Годунова тем же посохом, что Годунов очутился при смерти. Со смертного одра его подняли Григорий и Яков Строгановы — целители, лекари, травники. И за это опомнившийся царь присвоил им новое, небывалое (ими же изобретённое) звание — «именитые люди».

Кроме того, в 1754 году Грозный дал Строгановым Жалованную грамоту на земли «меж Сибирью и Ногай, Тахчеи и Тобол» (в других источниках приводится иная форма слова — не «Ногай» а «Начат». Что обозначают эти слова — до сих пор неясно). Грозный остался верен себе, и каждый его подарок был опаснее наказания. Вот и теперь новая Жалованная грамота оказалась попросту провокацией Строгановых на конфликт с сибирским ханом Кучумом. В грамоте было сказано: «…да и в самом царстве сибирском покорение оного под Российскую державу иметь старание».

Земли «меж Сибирью и Ногай…» пойдёт завоёвывать Ермак.

ДЕРЕВНЯ КАМЕНКА

Деревня находится на левом берегу Чусовой в 14 км ниже Коуровки. Каменка — одно из старейших поселений на Чусовой.

20 июля 1573 года сибирский царевич хан Маметкул обрушился с набегом на строгановский Чусовской Городок. Городок сумел выстоять, хотя земли по Чусовой были разорены. И для предупреждения о новых набегах Строгановы выносят высоко вверх по Чусовой свой форпост, сторожевую заставу — Каменку. Её поставили в устье небольшой речки Каменки, длина которой всего 15 км. В 1574 году Каменский острожек был крайним восточным пунктом фактических владений Строгановых. Неизвестно, подвергалась ли Каменка осадам сибирцев. Главное — она уцелела, явила собою пример того, что на Чусовой можно жить. И вслед за ней, под её прикрытием на Чусовой появляются новые селения, далеко «оторвавшиеся» от строгановских крепостей.

В 1703 году в Слободе начала активно действовать первая на Чусовой пристань — Уткинская. Поначалу она вполне справлялась с потоком грузов. Но уральские заводы росли в числе, и для сплава их продукции требовалось всё большее количество барок, которых Уткинская пристань построить уже не могла. Появилась необходимость во второй пристани. В 1723 году приказчику Уткинской Слободы шведу Алексею Шедалю было поручено найти место для строительства лесопильной мельницы, и он указал на устье речки Каменки. Реку в устье перегородили плотиной «высотой 9 сажен и длиной 60 сажен» (то есть высотой больше 15 м и длиной больше 100 м). Образовался пруд шириной около 300 м и длиной более полукилометра. В 1726 году на пруду уже была построена и пристань. К пристани была приписана (Старо-) Уткинская «лесная дача», откуда брали лес на строительство барок.

Каменка была большой казённой пристанью с прудом, с плотиной со шлюзом и лесопильной мельницей с водяным колесом к двум пилам. За сутки мельница распиливала 60 сажен бревен. Доски шли на большие плотбища у себя и на Уткинской пристани. На Чусовой очень уважали бурлаков из Каменки; их ласково называли «камешки». В путеводителях советского времени долго бытовало утверждение, что отсюда с караваном плыл Д. Н. Мамин-Сибиряк, описавший сплав в очерке «Бойцы». На самом деле Мамин-Сибиряк отплывал с Усть-Уткинской пристани, которую почему-то назвал «Каменка».

Со строительством железной дороги пристань Каменка к 1899 году прекратила своё существование. О плачевном положении дел писал промышленник Н. Г. Стрижов: «Ныне с проведением железных дорог сплав казённых грузов по р. Чусовой прекратился, поэтому прекратилась и постройка барок, пильная мельница при деревне Каменке упразднилась, а плотина при ней брошена без всякого призора и теперь пришла в полное разрушение». Стрижов просил у горного начальства разрешения построить на плотине Каменки небольшой чугуноплавильный завод, который «послужит к улучшению материального благосостояния местных жителей деревни Каменки и села Нижнего, имевших прежде заработок от пильной мельницы, судостроения и перевозок для чусовских казённых и купеческих грузов на чусовские пристани, но теперь за упразднением всего этого лишившихся этого заработка и пришедших в крайнюю бедность». Но горное начальство не поддержало стремление Стрижова, и завода в Каменке не случилось. Каменка так и осталась деревней без промышленности.

Каменка расположена на обоих берегах пруда. С Чусовой видно лишь несколько домиков, а их здесь — более сотни. Никакой промышленности, никаких школ, больниц, магазинов в Каменке нет. В советское время здесь были сплошь садовые участки, теперь — дачи. Среди скромных домиков возвышаются краснокирпичные айсберги «новых русских». Автобус ходит в Первоуральск и Трёку.

Из исторических памятников в Каменке — кроме пруда и высокой плотины — деревянное двухэтажное здание конторы пристанского и лесопильного хозяйства. Оно обшито тёсом. Задняя часть словно «врезана» в склон горы, и здесь видна старинная кладка из бутового камня. В советское время в здании располагались сначала дом отдыха, потом — турбаза «Утёс». Сейчас нет ни дома отдыха, ни турбазы. Здание полузаброшено. Рядом с ним ещё одна постройка тех же времён — полукирпичный-полукаменный амбар. Амбар заперт и тоже заброшен. Над ржавыми крышами амбара и конторы на склоне камня Каменского стоит обелиск односельчанам, погибшим в Великую Отечественную войну.

Ещё подальше, на вершине камня Каменского, в зарослях крапивы и малины возвышаются загадочные деревянные постройки: четыре крепостные башни, тын и недостроенная деревянная церковь. Они уже выцвели, перекосились, обветшали и готовы рухнуть. Это декорации для художественных фильмов «Семён Дежнёв» и «Похищение чародея». Они построены в 80-х годах XX века. Руины на скале выглядят очень живописно. Так и представляется здесь старинный острожек Каменка 1574 года. Камень Каменский с руинами изображён на картине екатеринбургского художника Александра Мицника «На Чусовой» (2004).

В 1577 году умерли старшие братья Строгановы Григорий и Яков. Место Григория занял его 18-летний сын Никита. Яков же завещал свои владения сыну Максиму (ему 20 лет) и брату Семёну: у Максима — правый, «сибирский» берег Чусовой (который назывался «Усолошная» сторона), у Семёна — левый берег Чусовой и нижняя часть Сылвы. А в 1578 году закончилась 20-летняя льгота, и люди начали бежать со строгановских земель: податей стали брать много, а защиты от татар не имелось.

Семён Аникеевич пытался спасти своё положение тем, что подал Грозному челобитную на реку Сылву: новые земли — новые льготы. В 1579 году царь даровал Семёну Строганову Жалованную грамоту на реки Сылву, Ирень и Бабку. Положение Семёна было спасено. Никита Строганов владел Камой и Орлом-городком; он тоже не очень страдал от набегов. Хуже всего пришлось Максиму Яковлевичу.

На семейном совете Строгановы принялись сообща искать выход из создавшегося положения. Одна голова — хорошо, а три — лучше некуда. И эти три головы нашли-таки гениальный выход. 6 апреля — по строгановской легенде — Максим отправил грамоту пяти волжским разбойным атаманам: Ермаку Тимофеевичу, Ивану Юрьеву (Кольцо), Якову Михайлову, Никите Пану и Матвею Мещеряку. Строгановы пригласили их к себе на службу.

Поразительно! План сработал! В конце июня на камский створ против Орла-городка выплыла флотилия стругов под разбойными парусами. Четыре атамана (кроме Ивана Кольцо) пришли к Строгановым. С самым уважаемым из атаманов — Ермаком Максим Яковлевич начал разрабатывать план «сибирского взятия».

1580–1584-е годы — годы похода Ермака. Максим Строганов финансировал его экспедицию, а потом поневоле и экспедицию отряда Ивана Кольцо, подоспевшего позже. Вслед Ермаку Максим выслал вышитое золотом знамя — символ своей веры в звезду Ермака. Но Ермак поступил не так, как того хотелось Максиму Яковлевичу: отбив у татар земли «меж Сибирью и Ногай, Тахчеи и Тобол», он этими землями «поклонился царю», а не отдал их Строганову. Зато всё-таки была снята угроза татарских набегов.

Так начал работать строгановский принцип, который позднее будет в виде девиза латынью написан на их гербе: «Terram opes patriae — sibi nomen» — «Земные богатства Отечеству — себе имя». Это был трудный принцип, и не всякий мог его выполнить. Тот же Семён Аникеевич в 1586 году во время мятежа был убит своими же холопами.

Иван Грозный, конечно, не думал, чьей кровью оплачена Сибирь, но зато и не забыл, на чьи деньги. Поэтому сибирские земли, завоёванные Ермаком, а затем отданные в казну, в 1597 году он компенсировал Максиму Яковлевичу землями по Каме до устья реки Очёр. Это было последнее его благодеяние для славного рода Строгановых. В 1598 году он умер, и престол занял Борис Годунов, который вскоре наложил на «именитых людей» опалу и отнял все владения. Впрочем, когда трон под Годуновым зашатался, Годунов поспешил вернуть отобранное, чтобы не наживать врагов, которых у него и без Строгановых было в достатке.

В XVI веке в Прикамье сформировался Торговый дом Строгановых со всеми присущими ему и в будущем свойствами: огромными землевладениями, собственной «внешней политикой», кровно связанной с общероссийскими интересами, разнообразным «бизнесом» — солеварением и солеторговлей в первую очередь, с пушным торгом и торгом «рыбьим клыком» (моржовой костью), с производством и торгом металлами. Строгановы всячески расширяли рынки сбыта: посылали охочих людей на поиски северного морского пути или для этой же цели финансировали иностранные экспедиции (например, экспедицию англичанина Джильса Флетчера), искали путь в Китай (например, отправили в путешествие татарина Кудаула, а потом голландца Оливье Брюнеля). Повсюду, где появлялись Строгановы, появлялись и храмы — даже каменные. В Сольвычегодске в 1562 году Аника Фёдорович начал строительство Благовещенского собора — великолепного памятника древнерусской архитектуры.

Строгановы собрали замечательную библиотеку, хранившуюся в Пыскорском монастыре: в ней были Апостол и Заблудовское евангелие Ивана Фёдорова и Петра Мстиславца 1569 года печати. В строгановских вотчинах появились замечательные церковные композиторы — Степан Голыш и Иван Лукошков. Строгановы организуют у себя большие художественные артели и промыслы — резьбы по дереву и кости, финифти, филиграни, скани, лицевого шитья. Сами будучи иконописцами- любителями, братья Строгановы заводят у себя «иконные горницы», где работают мастера из народа, и в этих «иконных горницах» рождается знаменитое «строгановское письмо». До наших дней дошли имена этих иконописцев XVI века: Прокопий Ширин, Степан Хромой, Истома и Никифор Савины, Богдан Соболев (подписная икона Никифора Савина «Отечество» экспонируется в Третьяковской галерее). В строгановском Орле-городке разворачивается действие первого русского светского романа — «Повесть о Савве Грудцыне» (1666–1668 годы). Автор романа явно не бывал в Орле, но сам факт выбора этого населённого пункта говорит о его авторитете.

Конечно, Строгановы XVI века — никакие не «либералы и меценаты». Они — дельцы и махровые крепостники. Но они были умными хозяевами, эксплуатировали не одну лишь физическую силу человека. Они понимали, что талант и разум могут давать гораздо больший прибыток, чем грубый и тупой труд.

В XVII век Строгановы входят как богатейшие и заслуженные люди Русского государства. Их род и Торговый дом процветают. Государство дарует Строгановым почётное право защищать восточные рубежи, и Строгановы с честью выполняют свой долг. В 1606 году на Каме Никита Григорьевич основывает слободу Новое Усолье (теперь город Усолье в Пермской области), будущий центр строгановских имений. На речке Очёр он ставит острожек Очёр (ныне город, райцентр Пермской области).

По окончании Смуты (когда они сначала поддержали Шуйского, а потом Пожарского) Строгановы дарят казне 500 000 рублей на восстановление государства и столько же — городу Смоленску. В 1614 году Максим Яковлевич получает Жалованную грамоту на реки Обву, Иньву и Косьву. В 1616 году его сыновья Иван и Максим основывают Верхнечусовской Городок у новых соляных промыслов (хотя у некоторых историков есть мнение, что Верхний Чусовской Городок был основан почти одновременно с Нижним ещё до похода Ермака). Образуется Верхнегородковый округ имений, в котором в 1623 году учтены 31 деревня, 12 починков и 11 пустошей. В том же 1616 году умер Никита Григорьевич, а в 1624 году умирает Максим Яковлевич — последний из организаторов похода Ермака.

В 1633 году царь Михаил Фёдорович напрямую обращается к Строгановым с просьбой на государственные нужды помочь деньгами «по их соизволению, токмо неоскудно и не пощадя себя, как прежде всего давали». В благодарность за эту помощь царь Алексей Михайлович законом Соборного уложения (1649 год) обязал штрафовать на немалые суммы всех, кто мог оскорбить Строгановых, обращаясь к ним без «-вича» в отчестве.

Авторитет Строгановых стал так высок, что в 1649 году Фёдор Строганов — «именитый», но не знатный — женится на княжне Барятинской. Последним «именитым человеком» в роду был Григорий Дмитриевич Строганов (1656–1715). С 1686 года он владел всеми строгановскими имениями единолично. Пётр I пожаловал ему реки Весляну и Лолог, село Кишерть, Зырянские и Ленвенские соляные промыслы. Г. Д. Строганов владел 45 тысячами крестьян (и 33 тысячами беглых) и первым браком был женат на княжне Мещерской. До 1757 года его имение оставалось неделимым.

Святой Трифон Вятский — единственный святой, живший и действовавший на Чусовой. Однако святителем чусовских земель его считать нельзя, так как Строгановы еще в 1565 году получили право самостоятельного обращения в христианство нерусского населения своих вотчин.

По-настоящему Трифона Вятского звали Трофимом. Он родился в деревне Малая Немнюшка возле большого села Мезень на Русском Севере в 1550 году. Он был младшим сыном в большой крестьянской семье. Вскоре после его рождения его отец умер. Главенство в семье получили старшие сыновья. Они-то и решили поженить младшего брата, когда ему исполнилось 18 лет. Испугавшись насильственной женитьбы, Трофим бежал из дома.

Он долго странствовал по северу. В 1571 году он поселился в Орле-городке на Каме, в «столице» Аники Строганова. Здесь почти год Трофим подвизался на церковной паперти, собирая милостыню. Однажды, встретив его на заснеженной тропе над обрывом камского берега, строгановские приказчики ради потехи столкнули его вниз (Трифона не раз скидывали с различных гор). Трофим упал и был полностью погребён сугробом. Приказчики испугались, что он погибнет, спустились и вытащили его из снега. Они попросили прощения и тотчас же его получили. Причём им показалось, что от Трофима даже исходит какое-то тепло. Об этом случае приказчики рассказали Якову Аникеевичу Строганову.

В это время на руках у Якова Аникеевича умирал его единственный сын Максим (ему тогда было 15 лет) — будущий организатор похода Ермака. Братья Строгановы, сами знатоки-травники, не могли вылечить Максима. Яков попросил Трофима помолиться за здоровье сына. Трофим исполнил его просьбу — и Максим пошёл на поправку. За это Яков Аникеевич составил 22-летнему нищеброду протекцию в «собственный» Пыскорский монастырь, находившийся неподалёку от Орла- городка. Через некоторое время Трофим явился в обитель. Настоятель монастыря Варлаам, который обратил в монашество и самого Анику Строганова, постриг бродягу в монахи под именем Трифон.

Трифон со рвением принял монашеские послушания. Вскоре его уже поставили пономарём, но он ещё и носил дрова, сучил свечи, ходил за больными, был поваром и хлебопёком. Однако, желая ещё больших тягот, Трифон по ночам выходил из кельи, голый по пояс, и стоял, читая молитвы и отдавая себя на съедение гнусу. Такой образ жизни, естественно, подорвал его здоровье. Трифон слёг. В бреду ему явился Николай Чудотворец. Трифон выздоровел и обрёл дар пророчества — а вместе с ним и зависть монашеской братии.

Не желая раздора среди братии, Трифон ушёл из монастыря на 150 вёрст вниз по Каме и остановился на Гляденовской горе. На это место ему указал «чудесный голос», и сюда его пять вёрст против течения речки Мулянки пронесли волны. Здесь он построил келью (выкопал пещеру) и стал жить в «пустыни». Здесь же ему открылся тайный смысл Писания. Гляденовская гора почти две тысячи лет была святилищем местных жителей. Здесь росла гигантская священная ель — «идоложертвенное дерево». Трифон разорил святилище и срубил ель. На её пне, по преданию, могли развернуться сани.

Местным жителям, конечно, не понравилась деятельность Трифона. Особо негодовали старейшина остяков Зевендук (его историческое имя — Малой Урак-бей Сиюндюк, бей Маметкулов), остяцкий князь Амбал и вогульский князь Бебяк. Они даже ходили в Сылвенский острожек спрашивать у строгановского приказчика, можно ли им убить Трифона (приказчик не разрешил). В это лето на Каме бушевал черемисский бунт, в подавлении которого принимали участие и Строгановы. Восставшие черемисы шли вверх по Каме на строгановские земли. Остяки и вогулы побоялись, что Трифон укажет черемисам их жилища, и явились убить Трифона. Но келья и монах оказались для них невидимы.

ДЕРЕВНЯ ЗАРЕЧНАЯ

Заречная — деревушка в два десятка домиков в Пригородном районе Свердловской области. Она стоит в устье маленькой речки Бабёнка. По речке деревня Заречная до середины XX века называлась Бабёнки (так она названа и у Мамина-Сибиряка). Название «Бабёнки» — русифицированное «Бебяки», то есть, люди рода Бебяка. Вогульское имя Бебяк зафиксировано среди имён чусовских манси; Бебяком звали и вогульского князька — гонителя святого Трифона. Бабёнки были одной из последних деревень чусовских вогулов. В 1773 году здесь побывал академик И. Георги и нашёл манси уже совсем обруселыми. Принадлежала деревня Строгановым. По документам она известна своим рудознатцем Иваном Новосёловым, который в 1737 году «объявил» казне два месторождения горнового камня в бассейне Чусовой. В документах деревня названа «Бабёнкова».

Ныне жизнь в Заречной тяжёлая. Работать здесь можно только на небольшой ферме; магазина, больницы, почты, школы нет. Плохая дорога идёт в сторону посёлка Кын, до которого около 10 км; теперь, наверное, эта дорога и ни к чему, ведь Кын — в другом «субъекте Российской Федерации». Вторая, тоже плохая дорога ведёт в Нижнюю Ослянку (8 км) и на 4-м км бродом связана с Верхней Ослянкой.

Вскоре Трифона разыскал строгановский приказчик Третьяк Моисеев. У Строгановых на варницах иссякли колодцы с рассолом, и требовалось заступничество подвижника. Трифон вернулся в Пыскорский монастырь, и от его молитвы колодцы вновь дали рассол. Иноки покаялись перед Трифоном, и Трифон остался в монастыре. Он совершил несколько исцелений, и это стало привлекать к нему слишком много просителей. В поисках уединения Трифон обратился к Строгановым, и те позволили ему поселиться на Чусовой в вотчине спасённого им Максима Яковлевича Строганова.

Трифон выбрал место на горе на правом берегу Чусовой. По преданию, в этой горе жил злой дух, а потому людям на эту гору хода не было. Но Трифона легенда не остановила (а может, наоборот, даже и спровоцировала). Впоследствии рядом вырос Верхний Чусовской Городок. От Трифоновой кельи и пошёл Успенский монастырь, третий (после Чердынского и Пыскорского) на Урале. Датой его основания считается всё тот же 1572 год.

На этом месте Трифон прожил около 9 лет (в источниках и Житии — разночтения). Среди местных жителей он прославился исцелениями, и поток паломников к нему с каждым годом возрастал. Для них Трифон построил часовню, в которой находился особо почитаемый образ святой Софии, а потом — церковь Успения Божьей Матери. По легенде, от молитвы Трифона в 1573 году сибирский царевич Маметкул повернул прочь, не дойдя четыре версты до Чусовского Городка. Видимо, Трифон служил молебен для уходящей в Сибирь дружины Ермака. Но судьба не давала Трифону покоя.

Расчищая огнём землю под пахоту, он недоглядел, и огонь уничтожил весь запас дров для соляных варниц. Разъярённые крестьяне сбросили Трифона с горы. Якобы на том месте, где он упал (или откуда его сбросили), сейчас стоит Успенская церковь села Успенка. Но Трифон после падения остался жив. Увидев это, крестьяне погнались за ним. Трифон заскочил в лодку и оттолкнулся от берега. С лодки и прозвучало проклятие Трифона жителям села Успенка: «Место свято, люди кляты!» (Жителей села и сейчас иногда называют «проклянёнышами».) С божьей помощью Трифон без весла и паруса переплыл Чусовую и причалил к берегу Чусовского (Нижнего) Городка.

Но Максим Строганов за спалённые дрова не помиловал Трифона, а — «гневом зело окоснев» — велел посадить его на цепь в яму. Трифон тотчас предрёк Строганову, что и самому ему скоро сидеть так же. И действительно: через четыре дня явились московские гонцы и посадили Максима Яковлевича на цепь рядом с Трифоном.

Максим, оказавшись рядом с Трифоном, тотчас велел снять с подвижника кандалы, а у Трифона попросил помолиться об его освобождении, но — покинуть его вотчины навсегда. И Трифон, получив свободу, вынужден был уйти с Чусовой. После себя он оставил на Чусовой своего ученика Иоанна. А Максим сидел в оковах, видимо, до лета 1583 года, пока в Москву не явилось знаменитое Ермаково посольство Ивана Кольцо, чтобы царю «Сибирью поклониться». Царь в награду простил вcex: и казаков, и Максима Строганова.

Канонизация преподобного Трифона Вятского состоялась 2 августа 1690 года.

Трифон Вятский принадлежит к частому на Руси типу вечно беспокойных людей, людей мятущихся, отважных и сильных духом. Нашёл ли он истину, которую искал, — неизвестно, но покоя обрести таким людям не суждено. Он мог стать великим путешественником, как Афанасий Никитин, или великим разбойником, как Стенька Разин, или народным героем, как Ермак. Волею судьбы он стал монахом, но и в монашестве он достиг вершины, поэтому русская церковь почитает его святым.

«…Роду безвестного, но душою великой», — сказал о Ермаке русский историк Карамзин.

И вправду, рода он был безвестного. До его появления у Строгановых мы о нём ничего не знаем. Черепановская летопись утверждает, что дед Ермака Афанасий Григорьевич Аленин был суздалец, пособник муромских разбойников, и умер в тюрьме. Сын Афанасия Григорьевича Тимофей, спасаясь от гнева властей, ушёл жить в дальние строгановские вотчины на реку Чусовую, а внук — Василий, будущий атаман, — водил строгановские струги по Каме и Волге. (Впрочем, может быть, Ермака звали и не Василий. Называют и другие имена — Ермолай, Герман, Ермил, Еремей и тому подобное.) Но по какой-то причине Василию Аленину пришлось круто переменить жизнь, бежать с Чусовой — и он становится атаманом волжских разбойников по прозвищу Ермак.

«Ермаком» назывался артельный котёл. По преданию, атаман приказывал после набега всё награбленное складывать в котёл, а потом делить на всех поровну — за это и получил такое прозвище. Там, на Волге, Ермак и сошёлся со своими будущими сподвижниками — казацкими атаманами Иваном Кольцо, Богданом Брязгой, Никитой Паном, Саввой Болдырем, Черкасом Александровым, Матвеем Мещеряком, Яковом Михайловым.

Волжская вольница долго испытывала терпение Ивана Грозного, и наконец это терпение лопнуло. Казаки бесшабашно разграбили и перебили ногайское посольство, подкараулив его возле устья реки Самары. С посольством был посланник Пелепелицын, который сумел спастись чудом. Но царь в досаде «сорвал сердце» на злосчастном Пелепелицыне и сослал его воеводой в глухую Чердынь. Всех казаков, участвовавших в той резне, Иван Грозный скопом заочно приговорил к смерти. (Впрочем, имя Ермака тогда не было названо.) Чтобы покарать казаков, царь послал на Волгу орлёные полки грозного воеводы Ивана Мурашкина. По Волге поплыли плоты с виселицами, на которых качались изловленные казаки.

В это время строгановским городкам страшные бедствия причиняли набеги сибирских татар и их данников — вогульских князей.

Первым для чусовской вотчины Строгановых стал набег татарского мирзы Бегбелия (в других источниках он пелымский князь Бегбелей Ахтаков или Агтаков). Свой первый набег он совершил в 1572 году. «…Нечаянно подошёл под Чусовской Строгановский городок и оттоль, учиняя нападение на Сылвенский острожек и прочие и селения и деревни, и многие выжег и разорил и убиение учинил», — писал в 1761 году строгановский историк П. С. Икосов.

В 1573 году на Чусовую пришёл «царевич Маметкул» — племянник сибирского хана Кучума. Чусовской Городок он взять побоялся (по легенде, его отогнала молитва Трифона Вятского), не дошёл до него четырёх вёрст, но разорил всю округу. По некоторым источникам, в этом же году свой набег повторил «злокозненный дьявол, злой и безбожный вогульский мурза Бегбелей Агтаков». Возможно, это был один набег, когда данник-вогул Бегбелий «проторенным путём» привёл на Чусовую своего хозяина-татарина.

О 1581 годе строгановская летопись сообщает: «…злочестивый и безбожный царь пелымский ярости многие наполнился, но и паки зверострашием объят бысть и умысли злохитрое коварство в сердцы своём… подозва с собою буйственных и храбрых и сильных мурз и уланов Сибирской же земли со множеством вой, он же злый по неволи взя с собою сылвенских и косвинских и иренских и инвенских и обвинских татар и остяков и вогулич и вотяков и башкирцов множество, и прииде с вой своими яряся на пермские городы…» Это был набег пелымского князя Алегирима (Аблыгерима).

Грандиозным был набег пелымского князя Кихека в 1582 году. Кихек разорил Чусовской Городок, Сылвенский и Яйвинский острожки, Пыскорский монастырь, Соликамск и Чердынь и даже совсем далёкий Кай-городок на Каме. Устоял лишь Орёл-городок, где на стенах отважно сражались Семён, Максим и Никита Строгановы: «…и мужественно и единомышленно стояху в великом ото окаянных притужании и бьяхуся крепко и мужественно…» Источники говорят ещё и о набеге то ли пелымского князя, то ли татарского мурзы Алея, который тоже случился в 1582 году, в сентябре.

Строгановы, безусловно, нуждались в войске, чтобы оборонять свои селения. Но откуда было взять это войско? По легенде, 6 апреля 1579 года Строгановы отправили письмо пяти волжским атаманам, приглашая их с дружинами к себе на службу: «..людей с писанием и з дары многие послаша к ним, дабы шли к ним в вотчины их, в Чусовские городки и в острошки на спомогание им», — гласит строгановская история. Казакам тяжко приходилось под ударами царских стрельцов. И вскоре четыре атамана (кроме Ивана Кольцо) с ватагами пришли к Строгановым на Каму в Орёл-городок.

Главой Торгового дома Строгановых в то время был 23- летний Максим Яковлевич (его дядя Семён Аникеевич был по делам в Москве). И молодой Строганов с Ермаком разработали беспримерный по отваге план покорения Сибири и придумали способ его осуществления — речную войну на стругах.

1 сентября 1580 года дружина Ермака на 40 (примерно) стругах вышла в поход из Орла-городка. В дружине были казаки, охочие люди, даже пленные рыцари — всего 300 (по другим источникам — 540, 800 или 900) человек. Максим Строганов щедро снабдил казаков пушками, пищалями, порохом, провиантом. Незадолго до начала похода Максим убедился в боеспособности Ермаковой дружины, когда дружина отбила новый набег сибирцев, возглавляемых мурзой Бегбелием.

Путь в Сибирь был сложный, и ныне каждый историк вычерчивает его по-своему. Но все соглашаются с тем, что путь этот пролегал из Камы в Чусовую и далее — вверх по Чусовой.

БОЕЦ КРАСНЫЙ

На Чусовой это вторая скала с таким названием. Боец стоит на правом берегу через полкилометра после устье реки Койвы. Боец сложен мощными пластами; пласты скошены — вниз слева направо. Высота бойца 40 м. Правый склон луговой, левый — лесной. Скала покрыта пятнами красноватых лишайников, за что и получила своё название, хотя возможно, что боец назван «красным» просто за свою красоту. У подножия бьёт карстовый источник, особенно мощный после сильного и продолжительного дождя. Боец изображен на картине П. П. Верещагина (1834–1886) «Река Чусовая. Камень Красный» (Пермская художественная галерея). По легенде, у Красного камня Ермакова дружина впервые увидела вогула. Вот как это описано в повести Н. Коняева «Легенда о Ермаке»: «Только у Красного камня встретили людей. Тяжёлые лесные кручи, отражаясь в реке, обычно темнили воду, а здесь, под Красным камнем, вода была тревожно-красной, как кровь, и напротив, на каменистой отмели, горел костёр. Вогулич с луком за плечами смотрел из-под руки на приближающиеся струги. Но когда казаки пристали к берегу, нигде сыскать вогулича не смогли…» Насчёт кроваво-красной воды — это преувеличение. За камнем Красным протекает речка Красновка, отделяющая этот камень от следующего — Таша.

Из Чусовой дружина Ермака свернула на речку Серебряную. В верховьях Серебряной, там, откуда можно совершить волок на речки бассейна Оби, Ермак сделал зимовку. Место этой зимовки называется Кокуй-городок.

Уральский поэт Юрий Конецкий в поэме «Ертаульный струг» так описывает путь Ермака:

Весной 1582 года, оставив струги в Кокуй-городке, казаки перенесли грузы на ручей Журавлик, построили плоты и на них по Журавлику и по речке Баранче сплавились до реки Тагил. Там на Медведь-камне (15–17 км от современного города Нижний Тагил) казаки устроили плотбище. На плотбище они построили себе новые струги. Проплыв на стругах по Тагилу, они вышли в Туру.

Не много в мировой истории деяний, которые по дерзновенности могут сравниться с походом Ермака. Весной и летом 1582 года дружина Ермака прорывалась к сердцу Сибири — к кучумовой «столице» городу Искеру (Кашлыку или «городу Сибир»). На лесных берегах они приступами брали Епанчин городок, Чинги-Туру (Тюмень), Тарханный городок. Жестоко бились у Берёзового и Караульного яров. У Бабасанских юрт против Ермака выступил — и был разбит — главный военачальник Кучума, его племянник царевич Маметкул (Магомет- Кули). В конце лета казаки взяли Карачин-городок, и Ермак дал своим воинам передышку.

Казаки понимали, что они слишком глубоко вторглись в неведомые земли. Но ведь главная сокровищница — Искер — была ещё не вскрыта! Буйный атаман Иван Кольцо ратовал за то, чтобы рвануться к Искеру. Осторожный Никита Пан предлагал довольствоваться синицей в руках и отступить за Каменные горы обратно. Атаманы едва не изрубили друг друга саблями. Простые казаки ждали решения атаманов. Тянулось «казачье сидение». Ермак молчал. И в результате «сидение» продолжалось 40 дней, после чего поворачивать обратно было уже поздно — не успеть до ледостава. На это и рассчитывал Ермак. Теперь у казаков оставался только один путь — вперед, на взятие столицы Кучума. В октябре 1582 года под Чувашским мысом разразилась решающая битва. Разгромленные татары бежали с поля боя. Перед дружиной Ермака, безвольно раскрыв ворота, стоял пустой Искер.

Ермак занял Искер. Зимой 1582 года ему по доброй воле принесли присягу («шерть») местные князьки: остяцкий Баяр, вогульские Суклём и Шибердей. Но хан Кучум не смирился с поражением. Ермак успел отправить в Москву «посольство» во главе с Иваном Кольцо, чтобы принести в дар царю завоёванную казаками Сибирь, и Искер обложил осадой царевич Маметкул. Осада длилась три месяца. Но казакам не занимать было воинской ловкости, и в феврале они ухитрились взять в плен военачальника осаждающих! Татарские полчища отступили, обезглавленные.

Лето 1583 года ознаменовалось дальним походом ермаковского атамана Богдана Брязги на нижнюю Обь. Сибирь и добром, и мечом принуждалась к покорности московскому государю. Горстка казаков завоевала для державы огромные просторы, а вот сам государь не спешил с подмогой. Только осенью в Искер пришёл отряд князя Семёна Болховского — и какой?.. Малочисленный, больной, без припасов, без пороха! Лишняя обуза, а не помощь. И Ермак опять успел послать в Москву новое «посольство» (теперь — атамана Черкаса Александрова), прежде чем татары вновь осадили Искер.

Вторая осада была куда тяжелее первой. В схватке у ворот погиб Богдан Брязга; обманом татары завлекли в ловушку и убили Никиту Пана. Умер князь Волховский. А затем татары выманили из крепости и убили Ивана Кольцо. В ярости казаки разметали татарский стан, зарубив главного советника Кучума — «думного татарина» Карачу (точнее, мурзу Кадыр- Алибека, а «карача» значит главный советник, визирь). Татары снова бежали.

Лето 1584 года прошло уже сравнительно мирно. Казаки Доказали, что они непобедимы и Кучум не вернётся. Местные князья принесли Ермаку присягу и дали первый добровольный ясак. Но 1 августа Ермак получил письмо, в котором говорилось, что в устье реки Вагай (приток Иртыша) татары Держат в плену бухарских купцов. Ермак с небольшим отрядом отправился на выручку, но вместо купцов его поджидала западня. Ночью татары напали на спящих казаков. В бою, отступая, раненый Ермак бросился в волны Иртыша, чтобы доплыть до струга, и утонул. Это случилось 5 августа 1584 года.

Во главе казаков встал последний из атаманов — Матвей Мещеряк. Он решил выводить остатки дружины из Сибири. И в пути измученные казаки встретили отряд воеводы Ивана Мансурова, который шёл в Искер им на смену. Сибирь отныне и навсегда стала русской.

Больше 400 лет прошло со времени похода Ермака, а значение этого похода не уменьшается. Поход Ермака увеличил размеры России в 4 раза, присоединил к России Сибирь, открыл русским дорогу в Азию вплоть до Тихого океана. Недаром Ломоносов говорил, что могущество России «Сибирью прирастать будет».

Но — мало того. Ермак стал выразителем народных надежд на справедливость, на щедрую и хлебородную землю, свободную от гнёта. Ермак дал народу пример высочайшего мужества, стойкости, гражданственности. Он служил Отечеству, сумев подняться над своими личными интересами, над интересами своих казаков, когда не позволил им уйти с добычей на Русь, а заставил беречь завоёванную землю. Он сумел подняться над интересами своих нанимателей Строгановых, когда «поклонился Сибирью» не им, а царю. Поэтому Ермак стал фигурой более народной и легендарной, чем исторической и социальной. Безвестный, он вышел из легенды и, как в легенду, ушёл в воды Иртыша.

Начало похода Ермака окутано туманом. Ничего толком не известно — ни путь его дружины, ни время этого пути.

Следуя устоявшейся традиции, автор не может удержаться от презентации своей версии маршрута Ермака по Чусовой и её притокам. Аргументировать (то есть вступать в спор) автор не станет, ограничившись лишь изложением конечного варианта.

Начнём с апокрифического утверждения, что Ермак дорогу в Сибирь не искал. Чего её искать, если и так все дороги известны? Урал — не Гималаи, не так уж и сложно перевалить с одного склона хребта на другой. Русские издревле ходили в Приобье — начиная с новгородских ушкуйников XII века Улеба и Гюряты Роговича и заканчивая уже упомянутыми казнёнными послами от Грозного к хану Кучуму. Вогулы и пермяки везде, где можно, протоптали тропы через Урал — по Сылве, Усьве, Межевой Утке, Серебряной. Пути эти выводили на Чусовую ниже Каменского острожка постройки 1574 года (за 6 лет до похода Ермака); следовательно, западные «концы» трансуральских маршрутов были на уже освоенной строгановской земле — и были знакомы русским поселенцам. Ермак не искал какой-то новой дороги.

Дело в том, что местные жители плавали по речкам и переволакивали через водоразделы свои лёгкие лодки из кожи или коры, а Ермак шёл на больших, тяжело гружённых стругах. И поэтому он не плутал, а один за другим пробовал разные маршруты: какой из них подойдёт для его флота? Забегая вперёд, можно сказать, что не подошёл никакой.

Свой путь «навстречь солнца» Ермак начал 1 сентября 1580 года. От весны 1579 года, когда Строгановы послали письмо волжским атаманам, прошло почти полтора года. Это время было потрачено и на переговоры со Строгановыми, и на формирование войска, на заготовку припасов, строительство стругов. Наверняка были разосланы разведчики, которые опросили местных жителей о дорогах в Сибирь, — разведчиков тоже нужно было дождаться. Да ещё и пришлось сразиться с мирзой Бегбелием. В общем, казакам было чем заняться. Вряд ли Строгановы вколотили бы в экспедицию Ермака огромные средства, если бы пришлось кинуть её в уральские урманы наудачу, наобум.

Итак, 1 сентября 1580 года дружина Ермака вышла из Орла-городка на Каме, сплыла вниз по течению, завернула в устье Чусовой и дальше, почти сразу, поворотила из Чусовой на Сылву. Почему? Кунгурская летопись исчерпывающе поясняет: проводники «обмишулились». Можно, конечно, «грех» на проводников свалить, но дружина-то и сам Ермак куда смотрели? Угребли вверх на 200 вёрст, миновав Сылвенский острожек, и всё сообразить не могли, что плывут по Сылве, а не по Чусовой? Глупости.

На Верхней Сылве, на острове находился один из главных торгов Среднего Урала. Сейчас русская деревня напротив этого острова так и называется — Торговище. Подступы к торгу прикрывало городище на горе Городище (возле неё ныне посёлок Ключи Суксунского района Пермской области). Топонимика сохранила память о Ермаке в названии близлежащей деревеньки — Хуторы Ермаковы. Вот эту-то дорогу на «торговище» и «испытывал» Ермак: можно ли его дружине по ней пройти в Зауралье? Оказалось — нельзя. И пришлось поворачивать обратно.

Спуститься к Сылвенскому острожку или к Чусовским Городкам до ледостава дружина не успела. Кто-то, видимо, ушёл в крепости пешком по снегам, а кто-то остался караулить вмороженные в лёд струги. Караульщики оборудовали для зимовки заброшенное остяцкое городище (VIII–IX веков) на Ледяной горе (ныне она в черте города Кушура). Кому любопытно, тот своими глазами может увидеть длинный насыпной вал между двумя карстовыми воронками и оплывшую траншею крепостного рва. Это городище так и называют: Ермаково. А под городищем у подножия скального обрыва расположен вход в знаменитую Кунгурскую пещеру. В XIX веке в пещере в гроте Бриллиантовый (он совсем рядом со входом) обнаружили два пушечных ядра. Может быть, в пещере спрятали пушки, которые не по силам было втащить на гору? Сейчас эти ядра хранятся в Государственном Историческом музее в Москве. Пятью километрами выше по течению на берегу Сылвы громоздится скала, которая называется Ермак. Скала очень удобна для сторожевого дозора, оберегающего покой городища.

Весной 1581 года дружина вновь собралась на стругах и пришла в Чусовской Городок. Возможно, молебен уходящему в поход войску служил Трифон Вятский. Из Чусовского Городка Ермак пошёл вверх по течению Чусовой. Поэтому годом начала Ермакова похода можно считать и 1580-й, и 1581-й.

Следующей рекой, которую «испытал» Ермак, стала Усьва.

Похоже, что легенда имеет под собой историческую основу. Святилище на камне Усьвинские Столбы действительно было почитаемым местом. Само название хребта — Басеги (родовое пермское имя Басег) — свидетельствует о некой «священности» гор забытого бога Басега. Наверняка на святилище и на священные горы вели торные пути — и с западного склона Урала, и с восточного. Но главное, что археология открыла для нас место какой-то битвы русских со здешними жителями, произошедшей, как гласят источники, в 1579 году. Место этой битвы находится в устье маленькой речки, притока Усьвы. Речка называется Побоище.

Однако Усьва не подошла для дружины Ермака. Дружина вернулась на Чусовую.

БОЕЦ ШАЙТАН

На Чусовой это третья скала с таким названием. Этот Шайтан находится на правом берегу реки в 15 км ниже устья Койвы. Боец состоит из трёх утёсов — косо поставленных вертикальных плит высотой до 20 м. Вокруг утёсов на склоне берега — лес. В утёсах есть шесть небольших пещерок, длина которых не превышает 15 метров. В одной из них были найдены палеозоологические остатки (попросту — кости животных) и фрагменты керамики. По преданию, возле камня Шайтан вогулы впервые услышали ружейный выстрел, когда здесь проплывала дружина Ермака, и посчитали, что это дело рук шайтана. От этого якобы и пошло название утёса. На склоне горы — десяток могил кладбища исчезнувшей деревни Шайтанка. В 1991 году Шайтан был объявлен ландшафтным памятником природы; здесь произрастает 80 видов растений, 4 из которых занесены в Красную Книгу.

Третьей попыткой стала река Межевая Утка (тогда просто Утка). Согласно легенде, Ермак, наученный горьким опытом, уже не повёл по ней всю дружину, а послал разведывательный — «ертаульный» — струг. Струг вернулся с известием, что и Утка слишком мелкая. Дружина опять вышла на Чусовую.

Наверное, Ермак понял, что глубокой реки ему не найти. И дружина сплыла по Чусовой вниз, к устью речки Серебряной. Вверх по Серебряной Ермак и совершил рывок к водораздельным высотам. Академик П. С. Паллас пересказывает легенду, что на мелких местах казаки вбивали поперёк реки сваи и натягивали на них просмолённые паруса, создавая тем самым запруду. По подпору воды струги могли немного продвинуться вверх на плаву.

И всё равно (даже на танках) дружина продвигалась очень медленно. Миновали и лето, и осень; приближался ледостав. Нужно было делать новую зимовку. И для неё выбрали поляну возле устья ручья Кокуй. Здесь был построен Кокуй-городок.

РЕКА СЕРЕБРЯНАЯ

Длина реки 160 км. Историческое название реки утрачено, а местные жители называют её просто Серебрянкой. Исследователь XVIII века И. Г. Георги считал, что Серебряной реку назвал сам Ермак. Академик Г.Ф. Миллер в «Истории Сибири» пояснял, что названа она так по «серебристой прозрачности воды». Хотя возможно и другое объяснение. По берегам реки рудознатцам издавна были известны платиновые россыпи. Платину в старину принимали за вид серебра и называли «серебрец». Возможно, от этого и произошло название.

Наиболее известна Серебряная благодаря походу Ермака. В поэме А. Маркова «Ермак» говорится:

Ермак поднимался здесь на стругах осенью 1581 года. На зимовку казаки встали в устье речки Кокуй, левого притока Серебряной. Там, на Кокуй-городке, и сейчас ещё можно найти едва различимые следы земляных сооружений и археологических раскопок.

Один из наиболее значимых периодов истории Серебряной — это 1583–1597 годы. В эти годы Серебряная являлась Государевой дорогой в Сибирь. Объявлена таковой она была после того, как царь убедился в победоносности похода Ермака. По этой дороге Ермаку шло подкрепление князя Волховского, от Ермака — «посольство» Черкаса Александрова; этой дорогой возвращались уцелевшие ратники Ермака под началом атамана Матвея Мещеряка, и этой дорогой им на смену шла дружина Ивана Мансурова. Именно этой дорогой уходили в Сибирь многие и многие казацкие отряды, за какое-то десятилетие освоившие гигантские земли по Оби. В 1587 году здесь прошёл воевода Данила Чулков, основавший город Тобольск. В 1588 году — казаки, основавшие на месте городища Чинги-Тура город Тюмень. В 1594 году — воевода Елецкий, основавший крепость Тару. В 1595 году — казаки, основавшие Обдорск. В 1596 году — атаман Фёдор Дьяков, открывший путь в Мангазею (город Мангазею, что просуществовал с 1601 по 1672 год, построил воевода М. Шаховской). И это ещё не полный перечень. Может быть, многочисленные находки русских артефактов (среди которых особенно волнуют обломки старинных стругов и ладей) по Серебряной и в междуречье Кокуя и Баранчи относятся не к Ермаку, а к этим дружинам землепроходцев?.. Но в 1597 году соликамский посадский житель Артемий Бабинов проложил новый, более короткий и лёгкий путь в Сибирь (Бабиновский тракт от Соликамска до Верхотурья), и Серебряная лишилась звания Государевой дороги.

Первая общеизвестная «карта» Серебряной (точнее, просто её изображение) — на знаменитом Большом Чертеже, не дошедшем до наших дней (составлен к 1600 году). В «Книге Большому Чертежу» (1627) сказано: «В Каму же пала река Чюсовая, а в Чюсовую в горах пала речка Серебреная. А от речки Серебреные потекла из горы река Талга (Тагил) в реку Туру».

В 1672–1673 годах на Серебряной (и на других реках Среднего Урала — Исети, Усьве) работали поисковые партии экспедиции воеводы Якова Хитрово. Хитрово искал серебряные руды, но нигде их не нашёл. Интересно, что в рукописных документах этой экспедиции горы Камень или Каменный Пояс впервые называются Уральскими горами или Уралом. Так что приоритет Татищева в употреблении слова «Урал» оказывается под вопросом.

В XIX веке на Серебряной работали рудники Журавлинский, Кокуй, Рудная Рассоха, Песчаный и Клыктан.

Поэт А. Марков был прав: Серебряная — река трудная. Начинается она на границе Европы и Азии у горы Подпора. Истоки Туры, на которую так стремился Ермак, всего в 2 км от истоков Серебряной. В верховьях Серебряная — речка быстрая. В районе горы Кырма Серебряная нарушена драгой, добывавшей золото и платину. 10 км она течёт среди гравийных насыпей. Насыпи кончаются лишь у небольшого пруда, где Серебряная перегорожена плотиной.

В 10 км ниже плотины — посёлок Кедровка. На его окраине стоит красивый чугунный столб «Европа-Азия», отлитый в 1868 году на Баранчинском заводе. Столб выполнен в виде часовни с куполом-главой, а по углам на столбиках-башенках ещё четыре маленькие главки. Столб обнесён оградой. Высота этого памятника — около 3,5 м. На фасаде написано: «Въ память переезда черезъ Уралъ Его Императорскаго величества Государя Великаго князя Владимира Александровича 3 августа 1868 года». На противоположной стороне другая надпись: «Отъ золотопромышленниковъ Севернаго Урала». Раньше купол венчал двуглавый орёл. Впрочем, сведения об этом вполне реальном, ныне существующем памятнике довольно противоречивы. Например, в 1899 году П. Земятченский (участник экспедиции Д. Менделеева) описывал его так: «На гребне Урала стоит чугунная часовня, построенная в память посещения этой местности Великим князем Михаилом Александровичем. Четыре молодых кедра, посаженные кругом неё, имеют самый несчастный вид; хвои ощипаны, ветви и верхушки поломаны. Место обагрено человеческой кровью (все большие дороги Урала ею политы). Прежде для присмотра за часовней была построена изба, в которой жил сторож. Молва, что при постройке часовни под её фундамент были положены „золотые", была причиной его гибели». Ныне, естественно, памятник никем не охраняется и полностью доступен для творчества вандалов.

Кедровка — посёлок лесозаготовителей и золотодобытчиков. В его окрестностях Серебряная снова изуродована драгой Исовского прииска; здесь действует участок старательской артели «Кедровая». Пески Серебряной перемываются уже по второму разу. А. Черноскутов и Ю. Шинкаренко в книге «Малахитовая шкатулка. В поисках новых ключей» с горечью пишут: «Не узнать теперь Серебрянки в верховьях. Всюду образовались запруды, старицы, песчаные намывы. Золото помешало сохранить эту реку незамутнённой, оставить её на века живой исторической серебряной нитью, ведущей первопроходцев за Урал». Серебряная сильно петляет; на ней много прижимов, порогов, перекатов. В 8 км ниже Кедровки Серебряная вновь разливается прудом перед очередной дамбой.

В обход дамбы в красной глине прорыт обводной канал. Его длина около полукилометра с общим падением высоты в 30 м (то есть в среднем по 6 см на 1 м, но встречаются «ступени» с падением в 3 м высоты). Через 4 км после канала слева в Серебряную впадает речка Кокуй, на устье которой и находится Кокуй-городок. Ещё через 4 км справа впадает речка Журавлик. Скорость течения Серебряной остаётся довольно высокой — 6–7 км/час. Вода мутная, а вовсе не «серебряная». По реке плывут вырванные деревья, ветки, мусор. Там, где русло уходит в мёртвый лес, встречаются лесные завалы. Только через 20 км после Кедровки Серебряная входит в своё русло: здесь в неё с правой стороны впадает речка Луковка (в путеводителях — Муковка). После Луковки Серебряная успокаивается, расчищается, становится светлой; появляются первые невысокие скалы.

Через 10 км после впадения Луковки, на 80-м км от истока, Серебряная протекает сквозь посёлок Серебрянка — бывший Серебрянский железоделательный и якорный завод. Он перековывал на железо привозной чугун и изготовлял рудобойные, плющильные и прочие молоты (ударная часть молота называлась «якорь»). Завод был основан графом П. И. Шуваловым около 1760 года на том месте, где Серебряную пересекает Гороблагодатский тракт (Кушва — Верхняя Ослянка). В 1763 году завод был передан в казну — и так и оставался всегда казённым. Закрыт завод был во второй половине XX века. Реку в посёлке Серебрянка перегораживает полуразрушенная заводская плотина, которая всё ещё удерживает пруд. По Гороблагодатскому тракту на Серебрянский завод в 1841 году прибыл английский геолог, первооткрыватель Пермского периода Родерик Импи Мэрчисон. От завода он поплыл вниз по Серебряной на лодке. Река в тот год обмелела, и для Мэрчисона спустили воду из заводского пруда. Но «трудная, как наказанье» Серебряная и здесь взяла своё: недалеко от устья лодка Мэрчисона перевернулась.

Ниже Серебрянского завода река делается более спокойной, но остаётся по-прежнему извилистой и мелкой. Скорость течения падает до 5–6 км/час. Скал мало. В XVIII и XIX веках от Серебрянского завода тоже шёл «малый сплав» «железных караванов», а в XX веке — молевой сплав. В самом устье Серебряной стояла деревня Усть-Серебрянка (или Леснята), ныне исчезнувшая. На её месте — покосы и подсобное хозяйство воинской части.

На стрелке Серебряной и Чусовой в 1982 году туристы из города Лысьва установили памятный деревянный крест с табличкой. На табличке вырезано: «Отсюда по реке Серебрянке ЕРМАК — Повольский Василий Тимофеевич — 4–5 сентября начал свой поход на Сибирь. 1581 г.». Устье Серебряной — охраняемый историко-природный комплекс. Статус ООПТ был присвоен этой территории в 1980 году. Здесь произрастают 2 вида растений, занесённых в Красную Книгу.

Перезимовав в Кокуй-городке, весной 1582 года казаки перетащили грузы на ручей Журавлик. Легендарный нижнетагильский сказитель XVIII века Кирша Данилов в своей песне о Ермаке говорил: «…по Серебряной пошли, до Жаровли дошли…» «Жаровля» — это и есть ручей Журавлик. Струги были брошены на Кокуе. На Журавлике казаки сбили плоты и на них сплыли по Журавлику и по речке Баранче в реку Тагил. Плоты причалили под Медведь-камнем. Здесь дружина устроила плотбище. Построив новые струги, казаки по Тагилу выплыли в Тобол — и дальше на просторы Сибири.

И судьба, и личность Ермака — удивительное явление в истории и поэзии России. Здесь конкретные события превратились в народный эпос, а наука, сколько ни бьётся, не может загнать его обратно из поэтической стихии в скорлупу фактов, не может песню превратить в канцелярский документ. И потому поиски следов Ермака оказываются не просто археологическими изысканиями, а каким-то возвышенным «действом», исполненным благоговения и символического смысла.

По здравому размышлению, вряд ли сейчас можно найти хоть какой-нибудь артефакт Ермакова похода. Но — хочется, хочется… Верится в удачу.

На Чусовой много мест, связанных с именем Ермака, но издавна самым притягательным местом был Кокуй-городок на Серебряной и территория гипотетического волока.

Кокуй-городок изучают начиная с XVIII века. Ещё на картах Семёна Ремезова — наивных, неумелых, — на месте Кокуй-городка были нарисованы ладьи и сделана подпись: «Лежат суда Ермаковы». Строгановский историк П. С. Икосов тоже рассказывал об истлевающих на Кокуе стругах, сквозь которые проросли деревья. В 1733 году академик Г. Ф. Миллер, автор «Истории Сибири», обнаружил на Кокуе полусгнившие остатки «стоячего тына». Горный инженер Никифор Клеопин описывал Кокуй-городок, каким он увидел его в 1738 году: «…осматривали при устье Кокуя-речки, впадающей в Серебрянку по течению её с левой стороны, место, по объявлению работников, где зимовал Ермак, когда шёл (из Камы вверх по Чусовой реке и из неё по Серебрянке, оттуда ж перешед сухим путём до речки Бараньей, впадающей в Тагил-реку) для взятья Сибири. По осмотру видно, что он стоял в крепком месте между речек в мысу, и от свободной стороны было два рва, кои ныне значат шириною не меньше трёх аршин, глубиною одного с полуаршина. Внутрь их по всему мысу великий ельник и березник вырос. Тут же копаны бывали ямы, знатно, для каких поклаж». В советское время Кокуй-городок раскапывали археологи; резюме их оказалось довольно сухо: «остатки земляных укреплений». Ныне простому туристу Кокуй-городок, пожалуй, и не найти: он зарос прибрежной урёмой, а где не зарос — там заболочен.

Для легко воодушевляющихся людей более продуктивны поиски на верховых болотах. Оттуда, из этой глухомани, время от времени приходят будоражащие воображение известия. Например, возле села Гари в 70-е годы XX века была обнаружена часть струга из колотых брёвен, скреплённых без гвоздей; она была длиною несколько метров. Примерно в то же время и в тех же местах — в верховьях реки Журавлик на Утином болоте, из которого вытекает река Межевая Утка, — жители посёлка Дальний видели исторгнутые трясиной два больших челна, носы которых были сделаны в форме голов животных. Вытащить находки на сушу колхозники не догадались, а археологи не успели: болота поглотили всё обратно.

Интересные находки русских артефактов XVI века сделаны на реке Актай (правый приток Баранчи); обломки русской керамики того же времени археологи отыскали на Межевой Утке. Но разумнее предположить, что эти вещи и эти лодки принадлежали всё-таки не Ермаковой дружине, а многочисленным казацким отрядам, которые уходили на покорение Сибири по Государевой дороге… Скорее, от ратников Ермака остались обрывки кольчуг и наконечники стрел, найденные при раскопках в урочище Побоище на Усьве.

Путешественники по Чусовой в возрасте до двенадцати лет непоколебимо убеждены, что мечи и сокровища Ермаковой дружины до сих пор спрятаны в пещере бойца Ермак: дайте им, путешественникам, верёвку подлиннее и лопату покрепче — и они всё достанут. А умные дяди-эзотерики вроде А. Асова с его книгой «Тайны русского народа» раскроют вам все тайны русского народа (включая и тайны Ермака) по топонимике, когда название бойца Олений, по их версии, на самом деле звучит «Аленин».

БОЕЦ ЕРМАК

Знаменитый камень-боец Ермак находится на правом берегу Чусовой на 22 км ниже деревни Верхняя Ослянка. Это отвесный утёс высотой 38 м и длиной около 70 м. Он покрыт пятнами рыжего лишайника. Сверху боец зарос редким хвойным лесом. У его подножия — узкая бровка, затопляемая в половодье. На Ермаке с доледниковых времён сохранились колонии степной флоры, поэтому он объявлен геолого-ботаническим памятником природы. Перед Ермаком в Чусовую впадает речка Ермаковка.

В центре скалы, на высоте 21 м, виднеется вход в пещеру. Пещера небольшая: грот 3 на 4 м с расходящимися направо и налево слепыми щелями около 3 м глубины; входное отверстие высотой около 3 м. И пещеру, и поляну у камня народная молва называет местом зимовки Ермака. Археологи действительно нашли на поляне русские бытовые вещи и железные изделия XVI века, а в пещере обнаружили фрагменты русского вооружения того времени. Но ни пещера, ни поляна не могли быть местом зимовки: дружине Ермака там незачем было зимовать, да и негде. Возможно, на поляне была краткосрочная стоянка, а в пещере — временная кладовая.

Камень Ермак упоминается в знаменитом сборнике «Древних российских стихотворений, собранных Киршей Даниловым»:

Пещеру камня Ермак из учёных первым обследовал в 1773 году академик И. Г. Георги. В «Хозяйственном описании Пермской губернии» Н.Попова (1804 год) о камне Ермак сказано: «…при вершине видно круглое отверстие около 2 аршин в поперешнике в так называемую Ермакову пещеру, в которой, как баснословят, Ермак Тимофеев скрывал свои сокровища… Некогда отважные смельчаки лазили в сей страшный вертеп по верёвке искать Ермаковых сокровищ…»

Мамин-Сибиряк в «Бойцах» говорил о камне Ермак: «Это отвесная скала в 25 саженей высоты и 30 ширины. В 10 саженях от воды чернеет отверстие большой пещеры, как амбразура бастиона. Попасть в эту пещеру можно только сверху, спустившись по верёвке. По рассказам, эта пещера разделяется на множество отдельных гротов, а по преданию, в ней зимовал со своей дружиной Ермак. Последнее совсем невероятно, потому что Ермаку не было никакого расчёта проводить зиму здесь, да ещё в пещере, когда до Чусовских Городков от Ермака-камня всего наберётся каких-нибудь полтораста вёрст. В настоящее время Ермак-камень имеет интерес только в акустическом отношении; резонанс здесь получается замечательный, и скала отражает каждый звук несколько раз. Бурлаки каждый раз, проплывая мимо Ермака, непременно крикнут: „Ермак! Ермак!.." Гром эха повторяет слово, и бурлаки глубоко убеждены, что это отвечает сам Ермак, который вообще был порядочный колдун и волхит, то есть волхв».

С Маминым-Сибиряком согласен известный краевед XIX века Н. К. Чупин, который в «Географическом и статистическом словаре Пермской губернии» пишет: «Полагаю, что пребывание Ермака в этой пещере есть просто миф. Какая была нужда Ермаку прятаться от вогулов, не имевших огненного бою, когда он шёл с порядочной и хорошо вооруженной ратью…»

Бурлаки считали Ермак неопасным бойцом, но относились с уважением — как к памяти народного героя. Проплывая мимо, они кричали: «Ермак, дай на табак!» Если эхо откликалось — если камень «отговаривался», — то это было хорошей приметой. Об этом в 1875 году писал и журналист В. И. Немирович-Данченко: «Вот на одном утёсе зачернела зияющая пасть пещеры, которыми обильны окружающие Чусовую скалы, и дружный возглас: „Ура, Ермак!" — вырвется разом из широких могучих грудей русских бурлаков и рабочих, а в ответ ему из глубины пещеры, из расщелин соседних скал эхо гулко отвечает то же приветствие. Если вы спросите, что означает этот возглас, то найдёте туманное объяснение, гласящее, что живущий в этой пещере дух великого завоевателя Сибири и его дружины может быть недружелюбным к каравану и его спутникам в случае недостаточного к нему почтения».

В 1959 году филологи УрГУ записали от жителя посёлка Висим забавный вариант легенды о камне Ермак: «Ермак жил в камне, пещера в нём. Он в этой пещере-то и жил. Барки с чугуном он перевёртывал, топил. У него была цепь и листвяной столб. Через Чусовую цепь перекидывал, к листвяному столбу привязывал. Этой цепью барки-то и перевернёт! Когда застигли его, он, как был в кольчуге тяжёлой, бросился сверху в Чусовую. Выплыть не смог».

Камень Ермак символически изображён на полиптихе художника П. Шардакова, который находится в музее Ермака в Школе олимпийского резерва «Огонёк» в городе Чусовом. Без подготовки лезть в Ермакову пещеру нельзя — не раз туристы срывались и разбивались насмерть. В камне есть и вторая пещерка (так называемая Ермак-2) глубиной 5 м.

Боец Ермак — на Чусовой самая известная скала, связанная с именем Ермака. Самая известная, но не единственная. На имя Ермака эхом отзываются и другие скалы. Отзывается вся Чусовая.

В середине XIX века писатель П. Мельников-Печерский в «Дорожных записках на пути из Тамбовской губернии в Сибирь» отмечал: «Ермак живёт в памяти жителей Пермской губернии; много преданий и песен о нём сохраняется до сих пор. В сёлах и у всякого зажиточного крестьянина, у всякого священника вы встретите портрет Ермака, рисованный большей частью на железе. Ермак изображён на этих портретах в кольчуге, иногда в шишаке, с золотой медалью на груди». Ермак олицетворял собой мечты народа о справедливости, о счастье, олицетворял народное возмездие и народную вольницу — разбойников. Другие разбойники на Чусовой звались «ермачки».

Мимо Ермака не смог пройти даже такой «сухой» академический труд, как обзор «Россия. Полное географическое описание нашего отечества» (1914). Обзор говорит: «Вверх по Чусовой плыл туда Ермак со своей дружиной, и нигде не осталось столько следов его смелых предприятий, как здесь: почти каждое урочище по Чусовой связано с ним какой-нибудь легендой и носит или его имя, или имя одного из его удальцов».

На Чусовой история Ермака — сама по себе целая народная эпопея в преданиях и легендах. Известный пермский учёный, профессор Г. Н. Чагин отмечает: «С точки зрения исторической значимости наибольший интерес представляют предания, бытовавшие по р. Чусовой. Здесь проходил путь дружины Ермака в Сибирь, и поэтому население хранит в памяти не отдельные факты, как в других местах, а развёрнутые повествования из жизни Ермака. В этом районе экспедицией Уральского университета в 1959 г. было записано и в 1961 г. опубликовано 46 преданий о Ермаке».

Хотя ныне, когда исконная народная культура вымирает, даже старушки, наверное, уже не споют песню о Ермаке. А ведь в старину для чусовлян Ермак был не просто легендарным героем, а чуть ли не титаном, державшим «историческое небо». Он был фигурой всеисторической, вневременной, поэтому в некоторых преданиях он даже не уходил в Сибирь, а жил и разбойничал на Чусовой, грабил пароходы. Чусовляне и Ермакова сподвижника Ивана Кольцо тоже считали своим.

Сейчас уродливо искажается отношение к Ермаку. Для татар он — оккупант (как будто сами татары в Сибири не были оккупантами); для «западников» — конкистадор, «русский Кортес»; для «неангажированных историков» — разбойник, об которого ненароком переломилась история. Можно, конечно, судить и так… Но ведь в древности не Иван Грозный с Борисом Годуновым ели землю с могилы Ермака, а «покорённые» им татары. И русская культура отозвалась на образ Ермака однозначно: что «верхи» Пушкин собирался писать о Ермаке историческую драму; что «низы» — песню о Ермаке сложил народный сказитель Кирша Данилов. Православная церковь причислила погибших казаков Ермака к лику местночтимых святых.

Скульптура Ермака поставлена в ряд с другими скульптурами величайших деятелей русской истории на памятнике «Тысячелетие России» в Великом Новгороде. В Гражданскую войну адмирал Колчак изъял хранившееся у омских казаков знамя Ермака, вышитое строгановскими златошвеями, чтобы под этим знаменем вступить в Москву. Да, каждый волен относиться к Ермаку как ему угодно. Но нация в целом уже высказала своё отношение — «срезонировала» благодарностью. Так, в сказе Бажова «Ермаковы лебеди» Алёнушка Ребячья Радость говорит Василию Аленину: «Худому про тебя не поверю. Ясным ты мне к сердцу припал, ясным ты навек останешься».

Этот небольшой сказ словно светится изнутри чистотой лебединых крыльев. История бажовская, в общем-то, простая: они полюбили, их разлучили, они умерли. В сказе нет ни разбойничьей вольницы, ни сражений с ногайцами, никто там никого не бросает в набежавшую волну. Но в обнажённой ясности этой истории такая пронзительная боль за человека! Сказ Бажова — словно бы уральское «Слово о полку Игореве». Конечно, «Слово» и этот сказ ничуть не схожи — ни сюжетом, ни языком. Но они сливаются воедино глубинным чувством высокой трагедии человеческой жизни на земле.

В сказе Бажова Ермака провели в Сибирь лебеди, которых когда-то ещё птенцами спас и выходил маленький Вася Аленин. И поневоле встаёт вопрос: что это такое — «лебеди Ермака»? Почему они провели в Сибирь именно его, а не какого другого удалого атамана? Бажов подсказывает: лебеди — это память. Но не просто как сохраняемый объём информации. И даже не качественно новое его состояние — утилитарный опыт. Это память — как русская духовная память. Память о тех людях, которые жили до тебя, и о тех, кто живёт вместе с тобой, и о земле, которая одна для всех. Не строгановские деньги стали причиной похода Ермака в Сибирь, не жажда добычи и не страх перед царскими карами. Причиной стал гнев. Ведь весь XVI век татары жгли и рушили русские городки на Западном Урале. Один только город Чердынь, ни разу не сдавшись, выдержал десять осад. Этот гнев, эта память повели крошечную русскую дружину в океан сибирских лесов. Но русская духовная память — это и память о тех, кто ещё будет жить на этой земле. И она, эта память, заставила Ермака встать на берегу Иртыша накрепко и стоять до последней крови, до гибели. И Ермак как носитель русской духовной памяти о будущем самой судьбой был предопределён в легенду.

В России не так уж и много памятников Ермаку. Самый известный из них — стела на Чукманском мысу в Тобольске, установленная в 1839 году по инициативе царствующего дома и по проекту А. Брюллова. В Кунгуре на Сылве на четырёхгранном столбе установлен металлический струг — правда, это памятник без подписи. В Орле-городке на Каме тоже стоит обветшавший деревянный памятник.

В Нижнечусовских Городках издревле стоял памятник Ермаку — деревянная часовня. О ней местный старожил рассказывал: «На каждой стене снаружи висела доска-картина. На одной — люди и лодки, на другой — люди и кони, на двух других всё выветрилось. Находилась эта часовня на церковной площади, напротив школы… Часовню эту в 1936 году комсомольцы сломали. На дрова. В школе и сожгли. Говорили им мужики, что это памятник Ермаку. Подрались даже. А они: „Какой это памятник? Это часовня! Да ещё около школы!" Так и сломали…» В 1990 году по инициативе краеведа Натальи Никулиной на месте часовни была установлена памятная доска с надписью: «Здесь стоял Ермак, когда его благословляли в поход против сибирских ханов 1 сентября 1581 г.». Уже сложилась традиция каждый год проводить возле неё сельский праздник в день начала похода Ермака — 1 сентября.

И ещё есть памятник Ермаку при музее Ермака.

МУЗЕЙ ИСТОРИИ РЕКИ ЧУСОВОЙ

Музей истории реки Чусовой находится при Школе олимпийского резерва «Огонёк» на окраине города Чусового в 3 км от реки. На железной дороге ему соответствует станция Ермак — первая после станции Чусовская в сторону Горнозаводска и Нижнего Тагила.

Спортивная школа «Огонёк» была создана в городе Чусовом в конце 50-х годов XX века как центр развития зимних (лыжных и санных) видов спорта. Когда в 80-х годах Всесоюзным спорткомитетом было принято решение о проведении зимней Спартакиады народов СССР в городе Чусовом, «Огоньку» был присвоен статус Школы олимпийского резерва. Тогда же началось строительство нынешнего комплекса на маленькой речке Архиповке, где имелись хорошие горные склоны с перепадом высот в 110 м.

На склоне Арининой горы были проложены трассы для фристайла и могула, горнолыжная трасса, санный жёлоб длиной 1150 м — тобогган. Были построены трамплины и подъёмники. Под горой вырос посёлок из красивых домов в «швейцарском» стиле. «Огонёк» активно работает и сейчас: здесь платные трассы, пункты проката, три маленькие гостиницы, кафе, автостоянка. «Огонёк» — любимое место зимнего отдыха и развлечений у состоятельных людей из Нижнего Тагила, Горнозаводска, Чусового, Лысьвы и Перми.

Школа «Огонёк» воспитала множество мастеров спорта, известных спортсменов, чемпионов. Самый прославленный её выпускник — Сергей Щуплецов. В 1995 году он выиграл кубок мира по фристайлу на зимней Олимпиаде в Альбервилле, но через несколько дней погиб в автомобильной катастрофе.

В 80-х годах школой руководил Леонард Дмитриевич Постников — почётный житель города Чусового, заслуженный тренер РСФСР, заслуженный деятель культуры России. Это ему пришла в голову идея организовать при школе музей, который ныне превратился в целый комплекс музеев «истории реки Чусовой». Виктор Астафьев называл Леонарда Постникова «талантом и подвижником», а критик Валентин Курбатов добродушно иронизировал, что Постников работает «на беду тамошней, не знающей, куда от него деваться, культуре».

Всё началось с того, что на «Огонёк» из деревушки Шалыги привезли остов деревянной Свято-Георгиевской церкви XVI века. Вслед за этой церковью на «Огонёк» начали свозить другие интересные постройки; Постников стал собирать этнографические материалы и раритеты; появились первые реконструкции-«новоделы». Сейчас в комплекс входят музей школы «Огонёк» с многочисленными фотографиями спортсменов и кубками; Музей писателей Урала; Музей Александра Грина. Здесь же этнографические музеи: деревенская лавка, крестьянский дом, дом богатого промышленника Третьякова (постройки 1876 года), деревенская баня, деревенская кузница. Имеются охотничий приют, ветряная мельница, водяная мельница (с речки Боярки, притока Чусовой), действующая церковь, настоящие карусели 50-х годов, театр-музей русской деревянной игрушки, амбар, звонница, колодец с колесом-воротом, пруд, в котором вместо лебедей пока что плавают обычные гуси. Почти перегородив речку Архиповку, в воде лежит струг, построенный в натуральную величину. В комплексе много памятников: памятник А. Грину — фрагмент старинной железной конструкции с Архангело-Пашийского завода; памятник жертвам ГУЛАГа — валун, оплетённый огромной колючей проволокой; пушка — памятник Гражданской войне; памятник поэту- футуристу и авиатору В. Каменскому — макет аэроплана. Поставлены памятные кресты: крест Сергею Щуплецову, крест с кружкой для сбора средств на восстановление Свято-Георгиевской церкви; целая рощица крестов чусовлянам, погибшим на чеченских войнах. В комплексе находится и домик самого Л. Д. Постникова.

Судьба музея непростая. Его до сих пор «не признают»; много раз его пытались закрыть, упразднить, передать для забав «новым русским». Л. Д. Постников даже объявлял голодовку. По недосмотру сторожа сгорела Свято-Георгиевская церковь, с которой всё и начиналось. Л. Д. Постникова, директора «Огонька», вынудили уйти с работы. Власти не дали перевезти в музей домик, который построил для себя и своей семьи Виктор Астафьев, пока он жил в Чусовом; этот домик был срочно музеефицирован «на муниципальном балансе». Об этом сам В. Астафьев в 1997 году писал в письме: «С музеем, домиком моим чусовским, дело движется, но так ли своеобычно: избушку обносят литой оградой, как Летний сад в Петербурге, и никто не хочет понимать неуместности этакой роскоши, и сам уж музей, наверное, ни к чему. Как представлю, чего в нём нагородят — оторопь берёт, одно и утешение, что я этого не увижу».

Но Музей Леонарда Постникова всё равно живёт и привлекает всё больше посетителей. Добровольные жертвователи дарят музею свои реликвии и раритеты; находятся спонсоры. С Л. Д. Постниковым дружат, переписываются и встречаются многие деятели культуры и искусства России. Музей насчитывает уже десятки тысяч экспонатов, но всё-таки остаётся самодеятельным. У него нет серьёзной научной базы; он разрастается стихийно. Впрочем, такая «хаотичность» создаёт ощущение «живого», органичного, развивающегося и обновляющегося музея. Сочетание подлинников и «новоделов» постепенно приближает музей истории реки Чусовой к типу «развлекательного музея», широко распространённому в Западной Европе и Америке.

А самым известным объектом комплекса является музей Ермака. Он размещается в небольшой деревянной церкви с куполом и колоколенкой над притвором (церковь — «новодел»). Экспозиция его увлекательна, но небогата: макет Чусовского Городка; копия Жалованной грамоты Грозного Строгановым на всю Чусовую; реконструкции вооружения и доспехов — кольчуга и шлем, мечи, бердыши, пушки. Место иконостаса занимает большой полиптих (многочастная картина) художника П. Шардакова, посвящённый походу Ермака. Полиптих написан в манере, подражающей древнерусской миниатюре и палехской школе художественного письма. Напротив входа в музей — памятник Ермаку в виде стилизованной часовни.

Весь комплекс занимает сравнительно небольшую территорию: он очень сжат, даже порою тесен. Но это создаёт ощущение удивительной «плотности» истории и культуры, когда за большим православным крестом вдруг открываются карусели, а во дворике могуче рубленного кержацкого дома вдруг обнаруживается облупленный памятник Ленину. Стиснутый крутым склоном Арининой горы и крутым склоном высокой железнодорожной насыпи, городок музея на фоне высоких заснеженных елей выглядит исключительно живописно, экзотично и сказочно.

Поход Ермака не закончится никогда. И это особенно ясно понимаешь на Чусовой, где всегда чудится, что вот-вот — и мелькнёт за дальним поворотом снежный отблеск лебединого крыла. И потому люди приходят на берег Чусовой, не веря в гибель своего атамана, и, как Алёнушка Ребячья Радость, молча ждут, глядя на восток, откуда течёт ночная тьма: не зажжётся ли над чусовской волной, как звезда, огонёк паруса? А если долго, верно ждать и слушать, то долетает из-за горизонта, из вечности, протяжный клич Ермаковых лебедей:

— Клип-анг! Клип-анг!

«Дескать, будь спокоен — не забудем, не забудем!»

Ермак словно бы сбил замок с ворот Сибири, и после его похода русские хлынули на Урал и в Зауралье. Земли эти считались — и были — вольными.

В Русском государстве была принята своя колонизационная политика с хорошо разработанной технологией освоения новых земель. Основой заселения, «гнёздами» русского крестьянства были крепости-слободы. В XVII веке за Уралом появилось около 80 русских слобод, среди них и знаменитые впоследствии Невьянская, Тагильская, Ирбитская, Мурзинская… Возникли и монастыри: Верхотурский и Далматовский. «Слободская» система колонизации была столь прочна, что в 1681 году повинность поставлять хлеб с Урала в Сибирь была с натуральной переведена на денежную, а в 1685 году вообще была отменена поставка хлеба из Центральной России на Урал и в Зауралье. На Чусовой памятью об этом историческом этапе осталось нынешнее село Слобода — некогда Чусовская или Уткинская (Утяцкая) слобода.

Церковная реформа патриарха Никона 1655 года «развалила» русский народ пополам. Те, кто не принял нововведений патриарха, кто сохранил верность старому обряду, стали называться старообрядцами — староверами, раскольниками. Вряд ли простым крестьянам так неукоснительно важно было соблюдение всех традиций церковных обрядов — хотя, конечно, всё равно было важно. Но важнее было другое: в форме церковного неповиновения можно было выразить недовольство всем государственным крепостническим строем России. Ф. Энгельс писал: «Всякая борьба против феодализма должна была тогда принимать религиозное облачение, направляться в первую очередь против церкви».

Одной из форм протеста было бегство крестьян на «дикие», «вольные» земли. В России появилось несколько центров старообрядчества: в Поморье — Соловецкие острова, на севере — город Повенец, в Поволжье — реки Иргиз и Керженец, на Южном Урале — река Яик (ныне Урал), на Северном Урале — реки Конда и Берёзовая. В Западной Сибири таким центром стал Авраамиев остров на Бахметьевских болотах.

Раскол не был однороден. Одни раскольники запрещали себе осёдлый образ жизни, другие чурались какого бы то ни было контакта с «никонианцами», третьи просто не признавали церковных таинств, икон, храмов, священников. У каждого раскольничьего «толка» была своя бытовая, производственная, торговая мораль. Составляя представление о раскольниках, не стоит огульно сбрасывать со счёта и мнение официальных священнослужителей. Например, кунгурский священник Евгений Золотов в XIX веке писал: «К сожалению, вместе с христианством в Сибири и прилегающих к ней некоторых местностях Пермского края явились разные расколоучители, чародеи, сумасброды и „лихие бабы", которые прельщали простой народ ворожбой, колдовством и т. п., и многие православные христиане уклонялись к бесовским прелестям и пьянству, а отцов духовных и приходских священников не слушали и за увещание их укоряли и бесчестили».

Непримиримые раскольники уходили дальше — в Сибирь, где они искали счастливую страну Беловодье и «блаженные острова Макарийские». «Вменяемые» раскольники оставались на Чусовой и Сылве. Они укрывались в «рассединах земных» — тайных, труднодоступных местах: в глухих лесах, на болотах, под высокими горами. Строгановы принимали раскольников охотно: непьющие, трудолюбивые, «социально уязвимые» староверы были отличными и нетребовательными работниками.

В XVII веке на Чусовой были основаны многие селения, существующие и поныне: в 1617 году появилась деревня Мартьяново, в 1623 году — деревня Камасино (ныне в черте города Чусового), в 1651 году — Уткинская Слобода (ныне село Слобода), в 1680 году — деревня Чусовая (ныне село Курганово) и так далее.

СЕЛО СЛОБОДА

Слобода — крупное село в Первоуральском районе Свердловской области в 3 км ниже посёлка Коуровка. Основная (историческая) его часть находится на большом мысу, образованном Чусовой. Чусовая здесь описывает петлю длиной около 4 км, а ширина перешейка — всего 150–200 метров. Напротив центра села по левому берегу в Чусовую впадает речка Утка. В этой части села Чусовую пересекает подвесной мост на опорах. В Слободе есть магазины и почта.

Основание Слободы относится к 1651 году. (Учебник «История Урала» (2004) годом основания Чусовской Уткинской Слободы называет 1656-й.) До этого времени здесь стояли юрты остяков; отсюда шёл волок на зауральские реки. Русские «оседлали» этот волок, построив небольшую крепость на мысу. Селение сначала называлось Чусовской Слободой, потом — Уткинской Слободой.

Известно, что во время башкирского восстания 1663 года на Чусовскую слободу совершил нападение отряд башкир.

Заселяли Слободу в основном раскольники. В начале 80-х годов XVII века рядом со Слободой появилась «пустынь»: здесь укрывались беглые крестьяне, посадские люди, драгуны, беломестные казаки, разный «гулящий народ». Во главе пустыни стояли проповедники Фёдор Иноземцев, Авраамий Венгерский и Иванище Кондинский. После Московского церковного собора и стрелецких восстаний 1681 года население пустыни начало волноваться. В 1682 году в Слободу были посланы царские войска, чтобы силой принудить жителей «целовать крест» новым царям Ивану и Петру (будущему Петру I). Из Слободы гонец помчался в Пустозёрск к протопопу Аввакуму, и Аввакум благословил «гарь». В 1682 году раскольники подожгли Слободу, предпочитая присяге «огненную купель». Заживо сгорели 104 человека.

Через Уткинскую Слободу проходил строгановский «тайный тракт», по которому купцы везли в Сибирь товары и соль в обход таможен. В 1720 году по «тайному тракту» проехал и В. Н. Татищев.

В 1692 году Слободу посетили Избрант Идес и Адам Бранд, возглавлявшие государево посольство в Китай (1692–1695 годы). Они поднялись к Слободе от Камы вверх по течению и дальше на телегах отправились в Аятскую Слободу. Оба они в своих дорожных записках упоминают Уткинскую Слободу. Идес пишет: «7 июня мы благополучно прибыли в Уткинский острог. Это пограничное укрепление построено против башкирских и уфимских татар». Бранд более подробен: «1 июня мы прибыли наконец в город Утка. Он достаточно хорошо укреплён деревянными стенами и орудиями, чтобы отразить небольшое нападение неприятеля, но сам он мал, в нём не более двадцати жилых домов, и всё же он считается слободой, или местечком».

В 1703 году в устье речки Утки началось строительство первой на Чусовой казённой Уткинской пристани (впрочем, своего пруда эта пристань не имела). В том же 1703 году отсюда отправился в путь первый «железный караван» с продукцией Каменского завода. Отныне пристань заработала на полную мощность. Главными поставщиками грузов для неё были казённые предприятия — Невьянский (поначалу), Полевской, Северский, Сысертский и Каменский заводы; монетный двор, механическая и гранильная фабрики из Екатеринбурга. Вскоре излишек груза пришлось даже отправлять на другие, «вспомогательные» пристани — на Курьинскую и Каменскую. Материал для барок на Уткинское плотбище поставлялся с четырёх «пильных мельниц» (лесопилок) — Кунгурской, Каменской, Илимской и Новоуткинской. В 1812 году пристань работала до поздней осени и отправила более полумиллиона пудов грузов; так же самоотверженно пристань работала и во время Крымской войны 1854–1855 годов.

В 1805 году Слобода, как волостной центр, получила главное своё украшение — каменную Георгиевскую церковь на скале над Чусовой. Эта церковь действует и поныне. Построена она в стиле провинциального классицизма.

К началу XX века напротив Слободы появились две деревни — Кузино и Маёвка, ныне слившиеся со Слободой. По деревне Кузино получила название узловая железнодорожная станция, где сходятся Главная и Западно-Уральская железные дороги, и большой посёлок городского типа. От Слободы до Кузино 6 км.

Когда сплав «железных караванов» прекратился, Слобода стала обычным селом. Населения в ней около 800 человек. Жители сейчас работают в отделении колхоза, на свинотоварной ферме или ходят на работу в Коуровку, Новоуткинск или Кузино.

Хотя раскольники и «скрывались от мира», при заступничестве Строгановых, хозяев Чусовой, им практически ничего не грозило, даже если их селения выявляли власти. А в XVI и XVII веках на Чусовой прошло несколько переписей населения:

1579 год — перепись дьяка Ивана Яхонтова;

1623 год — перепись дьяка Михаила Кайсарова;

1642 год — перепись дьяка Фёдора Чемезова;

1647 год — перепись Прокопия Елизарова;

1678 год — перепись князя Фёдора Бельского.

Чусовая постепенно оказалась одним из раскольничьих центров Руси. Здесь появилось множество скитов, почитаемых мест, подвижников, старцев, святых.

Переписи населения продолжались и в XVIII веке:

1701 год — перепись Козьмы Цызарева;

1721 год — «петровская» перепись;

1742–1747 годы — перепись князя Солнцева-Засекина;

1761–1764 годы.

Урал, в общем, был привлекателен для раскольников. Священник Шайтанских заводов А. Топорков в книге «О Васильево-Шайтанском заводе» (1892) пишет: «Распространению раскола сильно способствовали заводские приказчики — приверженцы древнего благочестия. Они, по словам старожилов, помогали своим единомышленникам деньгами, скотом и вещами, угнетая в то же время православных. Материальная приманка отторгла, действительно, многих от православия…» Сибирский историк П. А. Словцов отмечает, что в середине XVIII века треть населения Урала составляли раскольники. На Чусовой главным раскольничьим «регионом» были Весёлые горы.

ВЕСЁЛЫЕ ГОРЫ

Верховья реки Сулём от среднего течения реки Межевая Утка отделяет горный массив Весёлые горы (или Весёлки). Северная граница этого массива приходится на речку Чауж. Название можно понимать и как «красивые», «веселящие глаз», и как убежище разбойников — «гулящих», «весёлых» людей. Весёлые горы — это горы Острая, Сидорова, Шайтан, Рябиновая, Оборотная, Сухарная, Аблей, Дикая (719 м), Негасимая, Юрьев Камень, Вахромихa, Красный Столб, Чауж, Приказчица, Зольники, Широкая (746 м), Осиновая, Баклушины, Карасьи Горы и другие. Длина основного массива около 30 км. Мелкие горные речки Весёлок принадлежат сразу двум великим речным бассейнам России — обскому (бассейн Тагила) и волжскому (бассейн Чусовой). По их водоразделу через вершины Белой (712 м), Поперечной (617 м), Кирюшкина Камня, Билимбая (723 м), Голой (738 м), Старика- Камня (755 м) проходит граница Европы и Азии. На Весёлках есть и горные («висячие») болота.

Вершины гор представляют собою скалистые останцы — шиханы. Со склонов сползают вниз каменные россыпи — курумники. Коренной лес поднимается до высоты 600 м, а дальше — редколесье и криволесье, карликовые берёзки, ели, сосны и кедры. Снеговой покров здесь образуется в конце сентября, а последние сугробы исчезают только к началу июня. Животный мир небогат — медведи, лоси, волки, зайцы, изредка — рысь.

Исследования Весёлых гор проводились с XVIII века. В 1770 году здесь побывал академик П. С. Паллас. В начале XIX века на Весёлках были обнаружены платиновые россыпи. В 1829 году их осматривал и измерял высоту Белой горы А. фон Гумбольдт. В 1890 году район был кратко описан геологом А. Краснопольским, а в 1904 году геологическую карту северной части Весёлок составил геолог Н. Высоцкий. Мамин-Сибиряк описывал Весёлые горы так: «Ближайшая гора, тянувшаяся невысокой грядой, называлась Путиной горой, за ней зелёной островерхой шапкой поднималась красавица Шульпиха, вправо от неё виднелось Седло, ещё правее — Осиновая и т. д. Из-за этих гор чуть-чуть синела вершина самой высокой горы — Белой». Недостаточная изученность гор привела к тому, что сейчас уже и не известно, где находятся упоминаемые раскольниками горы Мохнатенькая, Кузина, Яшкин Камень, Палачова и некоторые другие. Известно, что в конце XIX века под горой Шульпихой был платиновый прииск. Ныне статусом геоморфологического памятника регионального значения обладают горы Старик-Камень и Белая, но Белая, видимо, будет лишена статуса, так как здесь планируется строительство спортивного комплекса.

Похоже, что Весёлые горы — какое-то «эзотерически» отмеченное место, потому что здесь было и вогульское святилище («Старик-Камень» — калька с вогульского названия, так вогулы называли свои священные горы; около этой горы найдено стойбище манси), и гора Шайтан, и Шайтанское болото, а речек Шайтанок здесь краевед Н. К. Чупин насчитал целых пять. Название находящегося неподалёку Шуралинского завода происходит от имени мелкого местного беса — «шурале».

С XVII века на Весёлых горах стали тайно селиться в скитах и «пустынях» беглые староверы-раскольники. Многие названия гор сохранили свою «раскольничью» принадлежность — Спор, Кресты, Дворики, Гермон, Петра-Павла. За два века Весёлые горы обрели своих почитаемых в народе «подвижников» и святые места — могилы старцев. Таких могил было несколько десятков, но особо почитались шесть — иноков-схимников Гермона, Максима, Иовы, Гурия, Григория и Павла. Сами раскольники о жизни своих праведников, собственно, ничего и не знали, довольствуясь мнением, что, дескать, святые — и всё. Известно, что Григорий был иконописец, писал иконы, сидя на каменистой Потной горке поблизости, и умер в 1731 году. Гермон умер в 50-х годах XVIII века (и, видимо, похоронен в районе горы Герман). Инок Максим был автором крупного исторического сочинения «Описание о предках наших» и инициатором старообрядческого собора (съезда) в Невьянске в 1777 году; он умер в 1782 году. Павел предсказал свою смерть и по неизвестной причине был убит в начале XIX века (его могила у подошвы Старика-Камня особо почиталась). К могилам старцев вели тайные дороги из Верхне- и Нижнетагильского заводов, Невьянска, Черноисточинска, Староуткинска. В начале XX века с прекращением гонений тайные дороги стали явными. Раскольники выходили из «расседин». На могиле отца Павла был установлен мраморный памятник, было определено время поминовений — с 25 по 30 июня, а земля под могилами была передана в вечное владение Верхнетагильскому старообрядческому обществу. Началось массовое паломничество раскольников на Весёлые горы с молебнами на могилах, первый день которых назывался Днём радостной встречи, а последний — Днём грустного расставания. Сейчас, разумеется, от могил не осталось следа, а дорог не найти.

Мамин-Сибиряк очень высоко оценивал «раскольничий компонент» в истории Урала. «Мы уже говорили выше, что колонизация Урала почти исключительно обязана раскольникам и что почти все уральские заводы выстроены раскольничьими руками. Заметим здесь одну особенность, именно, что раскол прочно утвердился главным образом на частных владельческих заводах, а на казённых преобладает православное население. Все частные заводчики открыто покровительствовали старой вере, отчасти по тайному сочувствию, как Демидовы, Баташёвы, Мосоловы и другие, а главным образом потому, что заводская рабочая сила сложилась из раскольников, — она стянулась на Урал из-под Москвы, с Олонца, Тулы и нижегородского "раменья"…По всему Уралу гнездились сотни тайных приютов и укромных уголков, по которым разрасталось гонимое древлее благочестие. Рядом с часовнями, скитами и потаёнными моленными созданы были десятки раскольничьих школ и школок, а наставницы учили детей по частным домам „четью, петью и старому правилу"».

Раскольникам жилось не просто. «Горнозаводская цивилизация» постепенно подминала их под себя. В начале царствования Петра I государь дал раскольникам послабление: прекратил преследования, обложив староверов двойным налогом (потому раскольников называли «двоеданами»). Но после того, как раскольники Урала и Сибири подняли «Тарский бунт», с сенатского указа от 16 июля 1722 года опять начались репрессии. Пётр издал Указ о «поголовном» учёте людей, в котором, в частности, сказано: «По всем епархиям, во всех градских и уездных приходах, священникам учинить имянные прихожанам своим всякого звания мужеска и женска полу людям книги, в которых как православных, так и раскольников означать по домам изъяснительно…»

После репрессий 1722 года началось массовое бегство старообрядцев с Керженца на Урал и в Сибирь. С тех времён уральские раскольники получили прозвище «кержаки». На речке Кын до сих пор стоит крохотная деревушка Кержаковка.

Учебник «История Урала» рассказывает: «В 1735–1737 гг. по инициативе В. Н. Татищева на Урале была предпринята широкомасштабная военно-полицейская акция по сыску беглых раскольников, в результате которой оказались разорёнными десятки их лесных убежищ, арестованы сотни старообрядческих старцев и стариц. Такая политика властей встретила серьёзное сопротивление со стороны А.Демидова, П. Осокина и других заводчиков, лишавшихся хотя и незаконных, но весьма существенных источников рабочей силы. Они устроили побеги многим старцам. Арестованных старообрядцев власти разослали по урало-сибирским монастырям, а также поместили в специально выстроенном для этой цели в Екатеринбурге остроге и использовали их в каторжных работах на казённых заводах».

В середине XVIII века на раскольников обрушился тобольский митрополит Сильвестр. В начале 60-х годов была создана Екатеринбургская комиссия по борьбе с расколом, и её деятельность вызвала «Ирюмскую гарь», когда сожглись 150 человек. Раскольники поддержали восстание Пугачёва, потому что Пугачёв обещал даровать им «крест и бороду», и после подавления восстания царские репрессии не могли обойти раскольничьи скиты. В ответ — в 1782–1783 годах — был новый всплеск раскольничьих бунтов.

Раскольники терпели всяческие притеснения. Если власти находили в лесах их скиты, то сжигали все постройки и порою вскрывали могилы. Даже деревянные храмы на Руси строить было запрещено (поэтому практически нет памятников деревянного культового зодчества конца XVIII–XIX веков), потому что на каменные храмы у раскольников попросту не хватало денег. На селения раскольников неудержимо наступали горные заводы: леса вырубались, «людишки» закрепощались. Особенно лютовали Демидовы. Например, когда началось строительство Висимо-Шайтанского завода (1742 год), раскольники сожгли все свои селения по реке Межевая Утка и ушли с реки.

Раскол становился всё более неоднородным. Раскольничьи течения — «толки» — «размазались» широчайшим спектром особенностей: от экзотических и почти языческих «глухих нетовцев» и «дырников», изуверов-скопцов и разнузданных хлыстов до соглашательского единоверчества. Бажов применительно к Полевскому заводу в сказе «Две ящерки» писал: «По нашим заводам, известно, все одного закону. У тагильских вон мне случалось бывать, так у этих вер-то не пересчитать, а у нас и слыхом не слыхали, чтобы кто по какой другой вере ходил. Одним словом, подогнано». На Чусовой в основном был распространён часовенный толк.

Давление на раскольников со стороны власти снижалось очень постепенно. В 1783 году указом Священного Синода было отменено двойное налогообложение. В том же указе елейно-казённым языком разъясняется, как православным священникам нужно общаться с раскольниками: «…не скоростию и не строгостию или принуждением, но апостольским учением и увещанием и усердным настоянием, со всякою кротостию, терпением и человеколюбием и пастырскою любовию, с доводами из Св. Писания, а в случае и несклонности их, не только насилия и притеснения, паче же истязания не чинить, но и в нраве грубым… отнюдь не показывать…»

В 1788 году на Среднем Урале действовала специальная церковная миссия, которая пыталась возвратить раскольников в лоно православной церкви. Миссионерам даже удалось «образумить» одного из столпов уральского раскола знаменитого ревнителя Якова Толстикова.

В связи с приведением в соответствие границ епархий с границами губерний в 1799 году из Вятской и Великопермской епархии была выделена Пермская и Екатеринбургская с епископской кафедрой в Перми. На Чусовой близость церковной власти усилила борьбу с расколом. В 1800 году в России была учреждена Единоверческая церковь — «компромиссный» вариант между православной и старообрядческой церквями. Через единоверие государство потихоньку «вытягивало» прихожан из раскола.

Тяжёлые для раскольников Урала времена начались с 1831 года, когда епископом Пермским был поставлен Аркадий, рьяный гонитель раскола. Он возглавлял кафедру около 20 лет. По официальным данным, за время его деятельности на Урале было присоединено к православию около 30 тысяч человек, а к единоверию — около 70 тысяч. Было построено 56 единоверческих церквей и 450 часовен. Были закрыты почти все раскольничьи часовни и молельни, а скиты разорены. В 1834 году особенно шумно волновались раскольники на Сылве. Впрочем, в 1837 году правительство восстановило духовное звание «раскольник», то есть признало раскольническое священство. А в 1885 году из Пермской епархии была выделена Екатеринбургская. В 1888 году в России был введён институт епархиальных миссионеров.

Мифом является утверждение о каких-то особенно крепких нравственных устоях раскольников (особенно — позднего периода). Хотя, конечно, в некоторых толках семейные и родовые ценности ставились превыше всего, но в целом раскольники, проживавшие бок о бок с «никонианцами», не сильно отличались от них в воздержании от «традиционных» пороков — лени, воровства, пьянства и распутства. Например, уже упомянутый шайтанский священник А. Топорков пишет: «…у раскольников браки, не закреплённые в церкви и не записанные, по закону 1874 г., в волостном правлении в известную книгу, расторгаются чрезвычайно легко: через неделю, много через месяц, новобрачный опять холостой, а "молодая", смотря по возрасту, поступает в разряд невест или вдов. И сами раскольники говорят, что супружества, совершаемые только по благословению родителей, некрепки».

С течением времени раскольничество теряло свой бунтарский пафос и маргинальность, постепенно социализировалось, пока полностью не утратило «протестную функцию». Впрочем, респектабельным оно тоже не стало. В «народных массах» старообрядчество питалось уже в основном вульгарной догматикой и мифотворчеством невежественных проповедников. Тот же А. Топорков пишет: «В „цветнике", найденном мною у одного шайтанского раскольника, есть такие довольно странные сказания. „Слышах от некоторого старца про «аминь». Егда Господь наш И. Хр. в начале сотворения твари, за гордость повеле архангелу Михаилу свергнути с небес сатанаила в преисподню бездну и сотвори тако по Господню велению. И бысть небо яко дирявато и прейде архангел и рече: Господи! како затворю небо? И повеле ему Господь сотворити молитву: «Господи И. Хр., сыне божий помилуй нас и рещи — аминь». И ста небо по прежнему твёрдо. Такова есть сила Божия — Аминь". Старообрядцы всем таким нелепым сказаниям твёрдо верят».

В 1905 году старообрядчество было официально признано государством и уравнялось в правах со всеми конфессиями. Территории компактного проживания раскольников получили статус «божелесья». «Легализовались» святыни. Юридически были признаны старообрядческие общества. Перед раскольничеством как перед особой ветвью православия открывались исторические перспективы… Но все эти перспективы перечеркнула революция.