Месть венецианки

2

— Ты должен убить его! — приказал Чезаре. — И ты убьешь его собственной рукой, если Лукреция не сможет сама этого сделать.

— Я не убийца, герцог! Для этого вам лучше подыскать кого-нибудь из ваших испанцев, — твердо ответил Джузеппе.

Он поднял голову и посмотрел в глаза Борджиа. Но тот лишь громко хохотал.

Герцог был невысок ростом, однако мускулист и гибок, и он стал злым гением Италии и вдохновителем всех наветов и заговоров, для устроения которых не брезговал ничем — будь то кинжал, яд или открытая война.

Незаконнорожденный сын испанца папы Александра VI, Чезаре Борджиа в двадцать три года получил кардинальскую шапку из рук собственного отца, что было лишь скромным началом карьеры этого жестокого честолюбца. Уже тогда он посягнул на лавры своего знаменитого тезки Юлия Цезаря, задумав добиться императорской короны Италии. Первым на его пути пал старший брат, красавец Джованни, герцог Гандийский. Его тело, пронзенное девятью ударами шпаги, нашли темной ночью в водах Тибра. Затем последовали другие жертвы. Чезаре успешно шел к намеченной цели, с хитростью используя взаимные ненависть и соперничество мелких итальянских правителей.

— Я ненавижу вас, герцог! Ненавижу за то, что полюбил вашу сестру. Ненавижу за то, что во имя этого чувства вы вынуждаете меня совершить преступление!

С отчаянием и надеждой Фьезоле искал взглядом свою Лукрецию, но тщетно. И тогда, осмелев, он выкрикнул прямо в лицо Борджиа:

— Будьте прокляты вы и весь ваш кровожадный род! Однажды вы ошибетесь, и ваш яд обратится против вас же…

— Наглец! Ты пожалеешь о своих словах. Весь Рим и Тоскана узнают, что ты тайком пробрался в спальню самой красивой женщины Италии и силой…

Чезаре смотрел на любовника своей прелестной сестрицы, задумчиво пощипывая редкую бородку, так не шедшую к его женственно-нежному лицу. Но спокойствие герцога было обманчивым. Стоило взглянуть в его дикие, угольно-черные глаза, как всякие надежды на мирное соглашение мгновенно рассеивались.

— Чезаре! — вскрикнула Лукреция. — Ты не сделаешь этого! — Юная красавица с рассыпавшимися по плечам белокурыми локонами и темно-синими глазами ворвалась в комнату и бросилась в ногам герцога.

— Кого ты защищаешь? — возмутился Чезаре. — Человека, который посягал на твою честь, на честь моей сестры?! Он будет повешен на рыночной площади или же навеки прикован к галерной скамье… Но и тебе достанется, сестрица. Все узнают, что ты, так долго изображавшая из себя святую Марию, просто бесстыжая девка!

Герцог поглядел на сестру, рыдавшую у его ног, и неожиданно усмехнулся:

— Какой позор! В дом Чезаре Борджиа, великого герцога Романьи, сына папы, проникает негодяй и совершает грех прелюбодейства с его сестрой! Что я, по-твоему, должен сделать с наглецом? Может, отпустить его? А? Пусть он сам раструбит по всей Италии, как безнаказанно тискал твои прелести?! — Герцог схватил сестру за подбородок и пристально посмотрел ей в глаза. — Отвечай, шлюха! Ты этого хочешь?

Джузеппе рванулся было на помощь возлюбленной, но Борджиа опередил его, красноречиво положив руку на рукоятку длинного кинжала дамасской стали.

— Чезаре! — взмолилась девушка. — Мы любим друг друга, клянусь святым Крестом! Позволь мне хоть раз сделать выбор самой. По любви, а не по твоей воле.

— По любви? Разве тебе известно, что такое любовь? В те годы, когда другие девицы забавлялись с куклами, ты…

— Прошу тебя, не надо! Только не при Джузеппе!

— Отчего же? Пусть этот оборванец знает, какова на самом деле его невинная овечка.

Сгорая от стыда, Лукреция обхватила голову руками и зажмурила глаза.

— А знаешь, какой ты у нее по счету? — Борджиа повернулся к Джузеппе и насмешливо посмотрел на него. — Боюсь, что нет. Ей не было еще и тринадцати, когда она, не желая дожидаться свадьбы, согрешила с женихом, славным испанским грандом. Какому честному дворянину по душе такой скандал? Пришлось искать замену. Вторым был Альфонсо, — он убрал руку от ее лица. — Помнишь? Тот кастильский рыцарь, спасший жизнь нашему батюшке в бою с маврами? Он тоже был очень доволен твоей сговорчивостью…

— О нет! Это ложь, грязная ложь! — простонала Лукреция, не имея сил защищаться. — Ты сам приводил их ко мне в монастырь. Ты подкупал мать-настоятельницу, чтобы нас оставляли наедине в уединенных местах святой обители. Как я могла ослушаться мать Августину, которой только и доверяла?!

Глаза Фьезоле потемнели от бессильной ярости. Он чувствовал, что кулаки его непроизвольно сжимаются, тело застыло в напряжении. Услышанное повергло его в ужас.

— …Следующим был герцог Джованни Сфорца, — с невозмутимым видом продолжал Борджиа. — Этому удалось довести невесту до венца, но после женитьбы бедняга не часто наслаждался приятным обществом своей ветреной женушки, изменявшей ему… с чернокожими рабами-маврами!

— Ты — чудовище! Ты и твой… наш отец! Вы играли мной, как красивой игрушкой, а когда игра вам надоедала, просто отбирали меня у очередного, увлекшегося мной гранда.

Но Борджиа не было никакого дела до страданий сестры.

— Четвертым оказался бастард Салернский, этот выскочка с герцогским титулом. Ему удалось тебя обрюхатить, но счастливчик успел вовремя отправиться в мир иной, чтобы не видеть, как ты ему изменяешь.

— Ложь! Он по-настоящему любил меня. А ты и наш милый папочка… вы убили его!

— И ты не стала этому препятствовать, не так ли? Ну же, отвечай! — Герцог с кривой усмешкой ждал ответа.

Не в силах защищаться, Лукреция разрыдалась. Затем резко подняла голову и устремила ненавидящий взор на брата.

— Все эти годы ты помыкал мной, пока не сделал из меня послушную игрушку, способную по твоей прихоти пойти на преступление. Это ты виноват во всем, Чезаре! Ты — негодяй и развратник! Ты первым посягнул на меня, ты первым опорочил меня. За тобой последовали другие. Одни мне нравились, другие — нет, но тебя… тебя я только ненавидела! Помнишь, как в ту ночь, после моего первого причастия, ты тайно пробрался в мою спальню… как сильной братской рукой содрал с меня сорочку, как осквернял своими пьяными ласками мое девичье тело, как…

— Молчать! — взревел Борджиа и сильной пощечиной отбросил сестру в дальний угол.

— Ты был первым, первым! Я ненавижу тебя…

Лукреция перешла на шепот. Ее слова едва можно было расслышать.

— Джузеппе, прости. Я не хотела рассказывать тебе всего… Это так грязно, так омерзительно. Ты стал моей единственной настоящей любовью. Не дай ему воспользоваться мной еще раз, прошу тебя!

Голос Лукреции затих, и Фьезоле ужаснулся, увидев, как она, обезумев, подползла к ногам Борджиа и обхватила их руками.

— Прошу тебя, Чезаре, если ты еще любишь меня! Прошу, не трогай Джузеппе. Он честен и благороден, он — настоящий дворянин, он… хочет обвенчаться со мной!

В ее словах было столько надежды, столько смирения, что они тронули бы даже самого закоренелого злодея. Но только не отпрыска папы Александра VI.

— Что?! Обвенчаться? Ты променяешь герцогский герб с королевской короной на жалкую эмблему с чертополохом или зайцем какого-то вассала? Джузеппе Фьезоле! Да кто он такой? У него за душой ни гроша, его земли разграблены французами! И ты вообразила, что я соглашусь на этот постыдный союз?

— Ошибаетесь, герцог! Пусть мы бедны, но Фьезоле не уступают в благородстве ни одному из именитых родов.

— Кому нужны ваши дворянские грамоты? Да это просто клочки бумаги с выцветшими чернилами! Вы, Фьезоле — выскочки, и ваше место на конюшне.

Джузеппе в ярости бросился на герцога, но в это мгновение в комнату ввалились испанские солдаты и схватили несчастного.

— В башню его! В кандалы! — приказал Борджиа, приводя в порядок свой костюм.

— Ты не сделаешь этого! Джузеппе защищал свою честь от твоих оскорблений, — попыталась вступиться за возлюбленного Лукреция.

— А как я, по-твоему, должен защитить свою и твою честь от посягательств плебея? Драться с ним? Да надо мной будет потешаться весь Рим! Есть, правда, и другой способ… Можно поставить его пред Духовным Трибуналом. А еще лучше — отправить к самому Великому Инквизитору. Там его будут судить как шпиона, насильника и слугу дьявола. Ты этого хочешь?

Лукреция молчала, ожидая худшего.

— Послушай, крошка. Слезами ты не поможешь ни ему, ни себе. Ни вам.

— Нам? — слабым голосом переспросила Лукреция.

— Вам. Скажи на милость, чего ты добиваешься? Свободы? Думаю, этот… как его там… Фьезоле лишь удобный предлог для тебя, чтобы сбежать!

— Может, ты прав. Может, я не люблю его. Но Джузеппе честен, благороден, красив. А главное — он беден, а значит, далек от всяких интриг.

— И это возбуждает тебя? Никогда не поверю. Просто, сестрица, этот малый нужен нам обоим.

Лукреция молчала, лихорадочно соображая, как бы подороже продать Фьезоле и самой выкрутиться из неприятного положения. Не зря же она была дочерью своего отца — Родриго Борджиа [1], который был не особенно щепетилен в вопросах чести.

— Каковы твои условия? — медленно и с расстановкой проговорила она.

Чезаре посмотрел на упрямо сжатые прелестные губы сестры и усмехнулся.

— Вижу, мы поняли друг друга. Так-то лучше, Луче. Вот возьми зеркало и погляди, на кого ты стала похожа. Негоже портить свое нежное личико слезами из-за того, кто не стоит и твоего мизинчика.

Девушка привела в порядок волосы и утерла слезы, мысленно готовясь к сражению с братом. Вызов был брошен, пусть в самой невинной форме. «Крошка Луче» [2], так в детстве прозвал ее Чезаре за чудесные волосы теплого золотистого света. Забавное ласковое прозвище вспоминалось всякий раз, когда старший братец хотел от нее чего-то добиться. Так было и в ту ужасную ночь…

— Ты не ослышалась, крошка. Если вы оба сделаете то, о чем я попросил вас час назад, я дам согласие на твой брак с этим плебеем и даже отпущу вас из Рима.

— Я не верю ни одному твоему обещанию! — не выдержала Лукреция и что есть силы швырнула на пол зеркало.

Звон разбитого стекла привел ее в чувство и заставил в испуге покоситься на брата.

— По твоей милости я стала соучастницей грязных интриг! Я никогда ни в чем тебе не отказывала. Завлекала, соблазняла, подсыпала ядовитые порошки, подливала душистые смеси, чтобы поутру обнаружить возле себя холодный труп твоего врага…. и моего очередного возлюбленного! Я делала все, что ты требовал, но… не получала ничего взамен!

— Не получала ничего взамен? Врешь, сестрица! Не ты ли стонала от наслаждения в объятиях всех этих честных католиков? Не ты ли опустошала их кошельки, словно голодная тигрица нору крольчат? Что же еще тебе нужно, крошка?

— Да, я всегда была твоей рабыней, покорной и безропотной. Но сейчас мне нужно другое. В обмен на услугу, о которой ты меня просишь, я хочу получить свободу!

— Я мог бы тебе отказать, Луче. Достаточно того, что ты носишь титул самой прекрасной женщины Италии. Судьба вознесла тебя слишком высоко, до самого папского престола! Но я готов согласиться на твои условия, потому что твоя помощь нужна мне сейчас, как никогда раньше.

Чезаре в упор смотрел на сестру.

— Но помни, дитя мое, ты пожалеешь, если вздумаешь играть против меня. Пока ты не вышла замуж, твой господин — я. Ты — что-то вроде наследства, которое отец оставил мне, и, будь уверена, я сумею продать тебя по дорогой цене!

— Я согласна сделать все в обмен на свободу. Но мне нужны гарантии. Я по-прежнему не верю тебе.

Лукреция пристально посмотрела на Чезаре. Тот пожал плечами.

— Я готов поклясться на святом Писании.

— Боюсь, что нет. Я же знаю, что для тебя нет ничего святого!

— Я устал от твоих нравоучений, Лукреция. Говори, ты согласна или нет?

Лукреция готова была уже ответить утвердительно, но все же смолчала. Она слишком хорошо знала брата. Всякий раз после уступки Чезаре она надеялась, что это — последнее его условие. Но он был безжалостен и коварен, а она была тайным и весьма удобным орудием убийства.

— Отвечай же, ты согласна? — грозно сдвинул брови Чезаре.

Лукреция вздрогнула. Тон герцога не предвещал ничего хорошего.

— Да, — едва слышно пролепетала она.

— Но не забудь, что твое согласие — это еще не все. Без твоего любовника тебе никак не обойтись. Так что иди и поговори с ним. Ведь он послушается тебя, не правда ли?

Поцеловав на прощание холодную руку сестры, Чезаре Борджиа двинулся к двери. Уже на пороге он обернулся и с усмешкой сказал:

— Теперь я понял, сестрица, что ты никогда не любила этого Фьезоле. Ты так же холодна, как и твои пальчики. Но это даже к лучшему. Ты — такая же змея, как все Борджиа, а потому тебе никогда не покинуть нашего логова.

Не помня себя, Лукреция схватила первый попавшийся под руку предмет, оказавшийся вазой тонкой китайской работы, и с силой швырнула в брата. Но дверь захлопнулась раньше, чем разлетелось вдребезги фарфоровое произведение искусства.