Метаморфозы: тень

— Рано! — Бравин закричал, пытаясь предотвратить неизбежное. — Стой!!

Поздно. Его человек нанес смертельный удар, воспользовавшись первым же подвернувшимся моментом. Не обращая внимания на катастрофу, что разворачивалась на поле, не утруждая себя мыслями о том, что будет после. Ударил, почувствовав, что защита Геррика слаба, а лаорские маги потеряли бдительность. Вот только потерять бдительность не значит перестать видеть.

Разъяренный мастер заклинаний сделал единственное, что ему теперь оставалось, — развернулся, одним ударом разорвав щит лаорцев, и отправил их обоих к Свету. Или-или. Или он воспользовался бы мгновением, когда обескураженные, еще толком не понявшие произошедшего заклинатели не ждали удара исподтишка, или пришедшие в себя лаорцы вступили бы в схватку за собственную жизнь. Кто победил бы в ней, с учетом того, что и Круги Косорукого тоже не стали бы просто так дожидаться развязки? Нет. Один удар в спину решал проблему лучше прочих.

Он вновь обернулся к полосе боя, с трудом успевая отразить очередное творение Роркских шаманов. Сил оставалось все меньше — ритуал Призыва не прошел бесследно, а врагов было еще слишком много. Ситуация на поле боя все явственнее отдавала катастрофой…

Итлана смотрела на развороченную ударами площадку, где совсем недавно находился её штаб, и проклинала Свет. И Тьму. И интриганов лаорцев. Но особенно — одного безумного заклинателя, которому она надумалась довериться. Как он мог?

Дочь Энгелара многого не понимала в магических поединках, в конце концов, ей не досталось даже тех крох силы, что оставались у ее отца, — пусть. Вот только неожиданный разворот Бравина, его удар, распахивающий плоть земли и рухнувших навзничь лаорских заклинателей было невозможно не связать воедино. Тьма бы и с ними, и со скрючившимся неподалеку телом жениха — как жили, так и умерли падалью, но как же не вовремя.

Косорукий сделал очередной ход — волна закованных в сталь всадников Рорка разорвала растянутую линию пехоты правее отрядов Флорэля, одним ударом отрезав весь правый фланг. Лаорцы, слишком долго стоявшие без дела, расслабившиеся и растерявшие боевой задор, оказались не готовы. Их командир не успел своевременно закрыть прорыв, а теперь, судорожно пытаясь сделать хоть что-нибудь, бестолково перестраивая порядки, готовился к круговой обороне.

Итлана покачала головой. В то, что правый фланг можно было спасти, она не верила. Чудеса, конечно, бывают, но здесь и чуда будет мало. Вот только если ничего не предпринять, то и центр, и остатки отрядов Эенеля на левом фланге ждёт та же участь. Короткий приказ посеревшему оруженосцу и над полем боя раздался единственно возможный в сложившихся условиях сигнал — отступление. Она верила Флорэлю, он не побежит сломя голову. Эенелю она не доверяла ни на замызганный медяк, но где он теперь, этот лощеный мастер боя? Измотанные лаорцы, потерявшие командиров, держались за ветеранов Берлоги и Маинваллира и начали отходить вместе с ними. А всадникам Рорка было не до их преследования: слишком большая дичь попала в капкан — почти три тысячи пехоты лаорцев, отряды лучников, последний заклинатель Геррика готовились умирать на правом фланге…

Мы снова шли на юг. В этом мире я либо куда-то шел, либо собирался идти, либо боялся, что придут за мной. Жизнь — дорога, лишь смерть — остановка.

Ноги подкашивались, то и дело норовя зацепиться за кочку или случайный камень на разбухшей под весенним солнцем дороге. Рядом плелись сотни таких же измочаленных сражением солдат. Поникшие плечи. Посеревшие от усталости и отчаяния лица. Так мы не могли уйти далеко. Надежда оставалась только на то, что небольшой отряд, оставленный Итланой в арьергарде с единственной целью — организовать запасную линию обороны, справился с поставленной задачей. Всё-таки дева битвы, не особо блеснувшая в битве, оказалась прозорлива. Теперь только хорошо укрепленный лагерь мог спасти наши шкуры. И то на время.

Бравин остался где-то в хвосте отступающего воинства, предполагая, что сможет если не остановить, то, по крайней мере, задержать передовые отряды шаргов. Может быть, главные силы клана Теней застряли далеко за спиной, упиваясь победой — почти половина войск Итланы полегла в этой кровавой мясорубке.

На душе было скверно. Чаши побед, попадавшие до этого в мои руки, были полны горечью потерь и воспоминаниями. Чаша поражения оказалась наполнена до краев обычным дерьмом. А горькое оно или сладкое… Упаси меня боже от того, чтобы его смаковать…

В лагере царил страх. Не траур, не усталость, не горечь потерь — только страх. Хлипкий, наспех возведенный частокол и не слишком глубокие и не столь широкие, как хотелось бы, рвы не могли казаться серьезной защитой, а там, в темноте ночи уже собирались группы преследователей. Их было еще не так много, чтобы помешать дожить до утра, но к рассвету Рорка будет намного больше. Косорукий дособирает добычу, догуляет победу и придет за следующей.

Бравин устало опустился на землю, прямо на сырую прошлогоднюю траву и оперся о тощий ствол неказистого, кривого деревца. Перекрученный ствол пах не весной, а гнилью, но усталость брала свое, а спина просила опоры. Рядом стали рассаживаться остальные — Ллакур, Малый, оставшиеся в живых Карающие, Мор…

Их с каждым днем становилось все меньше…

Вот и сейчас, не вернулся из боя незаметный, умеющий растворяться в толпе и выделяться в бою Пятый, остался рядом с лаорцами, сгинувшими на проклятом судьбой правом фланге.

Второй был ранен, но отказался лежать в походном лазарете, самостоятельно заштопав колотую рану в боку, пришел к своим. Теперь сидел, хлестал брагу из кожаной фляги, будто это не самогон, а вода. Ллакур хмуро косился на подчиненного, но волновало его больше не пьянство, а шансы Карающего встать завтра на ноги — бойцы, пусть даже раненые, были нужны, как воздух.

Третий сидел рядом с другом, периодически забирал у него флягу и прикладывался к горлышку губами, чуть-чуть, за компанию. Во время сражения он был вместе с лаорцами на левом фланге, шел с ними в атаку, сдерживал вместе с ними всадников Рорка. Именно он не дал Эенелю вернуться из боя, отправив мастера битвы туда, где для него самое лучшее место — за горизонт.

Только Ллакур так и не вступил в бой, все время проведя рядом с наследницей трона, страхуя от внезапного прорыва Рорка или измены.

Бравин не стал задавать лишних вопросов. В тесном пространстве лагеря, зажатого рвами и частоколом, легко нарваться на чересчур чуткие уши. Всё, что необходимо, он узнал ещё в дороге…

Воинство Лаориса оказалось обезглавлено, разбито и, если бы не Итлана с повидавшим многое Флорэлем, попросту разбежалось бы. Все старшие офицеры остались там, на поле боя. Геррик с помощником сгинули на центральном холме — это Мор, да и сам Бравин постарались. Оба приближенных заклинателя были перепаханы вместе с землей. С правого фланга не вернулся никто. На левом фланге порезвился Третий, а барр Ткулон… Малый не стал рассказывать детали, просто кивнул и сел на землю жевать свою любимую стружку. Кому-кому, а этому Карающему Бравин верил беспрекословно. Раз кивнул, значит беспокоиться не о чем, барр Ткулон не сможет заявить свои права на командование. Лаорцам некуда оставалось деваться, только примкнуть к поредевшим, но всё ещё верящим в свои силы отрядам Куарана…

Ночь только начала вступать в свои права, а Бравин уже покинул гостеприимное пространство возле небольшого костра и, захватив Малого и Мора-Заморыша, двинулся вперед. Мимо наспех, без всякого плана поставленных палаток, мимо танцующих кругов света костров к ничем не примечательному шатру лекаря Итланы. Должен же быть у такой знатной персоны собственный шатер? Должен. Именно туда и шел мастер заклинаний проверить собственное здоровье. Прихватил с собой охрану в виде Карающего и слугу-человека. Вытереть там чего, поднести-вынести, кто знает, где может пригодиться. А всё остальное? Домыслы, не иначе.

Внутри шатра было тесно. В принципе, какая должность, столько и места. Навстречу из полумрака с низким поклоном шагнул сам хозяин:

— Заждался я Вас, мастер. Еще б чуть-чуть и послал бы слугу, без Вашей помощи не получается ничего.

Извиняющая улыбка, ещё один полупоклон, и жест рукой, предлагающий гостям пройти к лежащему в дальнем от входа углу больному.

— Плох он. Очень плох.

Бравин кивнул Малому и, подтолкнув Мора внутрь, зашел сам. Карающий вышел наружу — в этот раз заклинателю могло не хватить сил на то, чтобы следить за окрестностями.

— Он вообще в сознание не приходил? — Бравин поднял бледную холодную руку больного, замеряя пульс. Слабое, неровное сердцебиение — плохой симптом.

— Не могу ответить точно, мастер. Мог и очнуться, пока меня не было. Раненых же много, не мог ведь я сидеть с ним всё время.

Бравин прервал извинения.

— Ясно. Что ещё можешь рассказать?

Лекарь кивнул и, снизив голос до предела, так что даже находившимся рядом с ним гостям слышно стало еле-еле, продолжил:

— Сначала была высокая температура, я её травяным сбором снял. Потом началась рвота. Тяжелая, в любой момент мог захлебнуться, так что пришлось к нему санитара поставить, — и, предвосхитив вопрос, добавил. — Надёжного, болтать не станет. Да там и не о чем болтать. Так вот, рвало весь вчерашний день, а сегодня, когда отступать начали, еще больше укачало, думал, не доживет до ночи.

— Справился?

— Обижаете, мастер. Сначала корень аира и валерьяны, сдобренный ромашкой, душицей с мятой. Потом, когда чуть полегчало, настой из пырея, льна и ятрышника.

— Паслен добавлял?

— Не рискнул, и без того полегчало. Вот только пульс стал слабеть, и задыхаться он стал. Боюсь, если ничего не сделать, то до утра он не доживёт. Так что, если Вы не поможете…

Бравин кивнул.

— Поможем. Молодец, а теперь погуляй пока. Пошли за госпожой, только не болтай лишнего. Ушей вокруг слишком много…

Дождавшись, когда поклонившийся лекарь вышел из шатра, Бравин бросил:

— Давай, Заморыш. Держи его за плечи, и упаси тебя Свет сделать хоть что-нибудь лишнее. Только если я скажу. Понял? — и, дождавшись ответного кивка, добавил. — Слишком мало у него сейчас резервов. Тахо уходит из тела, если ничего не сделать, не помогут все эти настои и растирания. Надо добавить ему сил, насытить энергией клетки. Боюсь только, что я сейчас не в той форме.

Человек пожал плечами.

— Он вообще мог не дожить до этой ночи. А может, и не дотянуть до утра, так лекарь сказал? Так что мы теряем?

— Ничего, — согласился Бравин. — Ничего. Только Итлану дождемся. Если он умрет, она должна видеть.

— Чтобы потом не обвинять?

— Дурак, — мастер заклинаний зло посмотрел на горбатого. — Чтобы проводить в последний путь.

— Миледи, плохо не то, что у нас мало энергии, плохо то, что мы её не умеем толком применять. С людьми всё проще, триста лет опыта дают о себе знать, а перенос личности Алифи — ритуал неопробованный. Если бы не крайние обстоятельства, я бы за такое вообще не взялся, но сейчас выбирать не приходится. Держи плечи…, — это Бравин уже ко мне обратился. — Да успокойся ты уже!

Меня трясло. Мышцы рук, обнявших расслабленные плечи Глыбы, свело судорогой, пальцы вцепились в чужое тело — не вырвать. Запоздалая волна раскаяния?

— Успокойся, — вновь прошипел Алифи. — Кем бы тебе не приходился этот капитан — поздно. Это тело уже не его, он умер, ушел к Свету и во имя Света. У тебя сейчас простой выбор, или разреветься над ним и дать ему умереть, или помочь мне. Слышишь меня?

Я постарался кивнуть, медленно, через силу заставляя себя разжать сведенные пальцы. Мизинец. Безымянный. Так, будто не палец убираю, а скалы двигаю.

— Быстрее. Всё, — Бравин смахнул мою руку с тела больного. — Ты со мной? Поможешь? Или совсем расклеился?

Раздражение явственно пробивалось в его тихом голосе, вот только что мне было с его раздражения?

Я кивнул и заставил себя ответить:

— Я справлюсь.

Конечно, справлюсь. Иначе зачем вообще отдавали Глыбу этому проклятому Свету?

— Справлюсь.

— Хорошо. Возьмёшь его за плечи, только медленно. Твоя задача — контролировать Тахо. Знаю, что ты этого никогда не делал, но у меня нет времени тебя учить. Я буду медленно вливать в него силу, а ты будешь следить, чтобы она не разорвала его изнутри. Если почувствуешь, что поток слишком силен, тяни энергию на себя. Только медленно. Слышишь? Медленно. Тебе не нужны его кости и мясо на руках. Ты не лекарь, ты — страховка, не более того. Думаю, что справлюсь и без твоей помощи, но сейчас я слишком устал, а рисковать нельзя, — Бравин говорил медленно, так, будто он не мне, даже не Итлане, а себе объяснял. Себя, а не нас уговаривал, что ничего не случится. — Будь моя воля, подождал бы до утра, но, боюсь, он не выдержит. Сейчас ему нужны песня пути и песня цели, а у меня есть только огрызки сил и ты. Ты понял, что от тебя нужно?

Если честно, я не понял ничего или почти ничего. Что это за песни, какое отношение они имеют к моим обязанностям и в чем они, эти обязанности, будут заключаться?

— Держать за плечи, — я постарался вспомнить инструкции. Голос уже почти не дрожал. — Держать за плечи и следить. Ты будешь вливать в него Тахо, а если поток силы начнет разрушать его тело, я должен подстраховать и начать оттягивать на себя излишки. Это я понял. Только причем тут какие-то песни?

— Вот и молодец, — Бравин не обратил внимания на мой последний вопрос.

Он достал переносную курительницу, влил туда жидкости из нескольких захваченных с собой флаконов, одним жестом заставил закипеть полученный раствор. Вдохнул широко раскрывшимися ноздрями неожиданно сильный запах. Я не хотел следовать его примеру, но…

Пахло весной. Зеленой травой. Бегущим ручьем. Пахло древесными почками, дорогой, а еще чуть-чуть цветами. Похоже, яблони? И чуть горьковатой сливы? Но особенно сильно — жизнью. Такой, что захотелось сделать еще один вдох. И еще. Всей грудью. Хотелось засмеяться, несмотря ни на что, и казалось, что именно сейчас — лучший повод. Когда ещё, если не сейчас?

— Спокойнее, Мор. Спокойнее. Следи за Тахо.

Я встряхнулся, запах отступил, хоть и не растворился вовсе.

— Слежу.

Бравин зачерпнул горсть силы, не больше, в склянке с раствором, каплю в огне свечи, чуть-чуть в себе. А потом… Потом он положил правую ладонь на лоб больного, а левую в район солнечного сплетения, и сила потекла, заполняя пространство вокруг тонкой, почти иллюзорной оранжевой пленкой. Под тихий голос заклинателя… Слова были непонятными, странными, но смутно знакомыми, будто я их уже слышал. Давно или не очень, но слышал точно. Что они должны были означать?

Я чуть не пропустил мгновение, когда пленка силы, оседавшая на Глыбе тонкой вуалью, сначала стала стягиваться в узлы, а потом рваться в клочья. Бравин ничего не замечал, войдя в транс, он продолжал напевать странный речитатив, а вуаль Тахо все явственнее превращалась в сеть, тонкие нити грозили обернуться режущими кромками.

Мне не у кого было спрашивать, но стойкая уверенность, что происходит что-то неправильное, заставила меня взяться за работу.

Я положил руку на самый крупный узел силы, и потянул на себя, тихо-тихо, так, будто это не Глыба под руками, а новорожденный младенец. Потом переместил ладонь к следующему участку тела, потом еще и еще. Развязывая узлы, смягчая огненные нити, не обращая внимания на то, что пот ручьями заливает глаза.

Лишь в самом конце я заметил пристальный взгляд девы битвы. Заметил, а потом попросту выбросил из головы…

Город лежал перед его ногами, словно последний ничтожный, просящий не свободы — смерти. Пыльные стены ничем не напоминали белые бастионы Куарана — не тот размер, иная конструкция. И запах иной. Если от укреплений Бабочки Востока, Великого белого города, веяло могуществом и презрением к врагу, то из этих стен наружу плыл запах тревоги, страха и близкой смерти. Мер-То сплюнул под ноги, окинул оценивающим взглядом холм, на котором стоял — пригодится или нет, не ловушка ли, а потом снова стал рассматривать укрепления. И с каждым мгновением у него нарастала не столько уверенность в близкой победе, сколько недоумение. Как можно было строить стены города у подножия такого высокого холма, вместо того, чтобы поставить их прямо здесь? Зачем было оставлять врагам такое удобное место для будущего штурма? Здесь не только камнеметы поставить просто, здесь и наблюдательная площадка — хотел бы лучше — не придумал бы…

Высокое строение то и дело приковывало взгляд Вождя. Никогда прежде он не видел такой тонкой башни, что словно гигантский палец тянулась вверх. Небо проткнуть, что ли, захотели? Дождь они так вызывают, почесывая этим каменным пальцем брюхо тяжелых туч? Щекоткой заставляя демонов до слез смеяться?

Ничего, если срезать этот перст, камнем завалит всю округу, даже три поколения после не отроют. Мер-То ухмыльнулся, потом повернулся к давно ожидающему разрешения обратиться гонцу и спросил коротко:

— Что?

Идущий за кланом стал говорить, так и не подняв взгляда.

— Вождь. Прости недостойного за плохую весть. С Запада движутся отряды северян. Тысячи. Много тысяч. Торопятся. Еще пару лун и они подойдут к этим стенам.

Рорка еще ниже опустил голову, не решаясь посмотреть Мер-То в глаза.

Вождь не стал наказывать черного вестника, не он первый, кто заметил беду, не ему и складывать за это голову. Если первого, мелкого Гхоро с трясущимися руками он зарубил лично, второго, воина Боро, отправили к демонам тафуры, то этот — уже четвертый. А значит — всё правда, и судьба бросила шмат удачи его врагам. Пусть.

— Смотри вниз. Видишь город? Он ждет нас. И мы войдем в него, как нож в овцу. Мы снимем с него шкуру, выпотрошим брюхо и напьемся крови. А тех, кто идет на помощь врагам, мы встретим потом. Скачи к отрядам, что увели племена дальше на Запад и передай приказ. Пусть возвращаются. Завтра клан Заката взломает эти стены и каждый, кто будет рядом с нами, отправится к Демону Ту героем…

Поздно готовить план битвы — нет времени. Только в бой. И пусть небо заплачет кровью…