Мэвис и супершпионы

Глава 3

Взглянув с балкончика на площадь, я увидела у тротуара красную машину. Она дожидалась меня. Мы с Питом договорились встретиться утром в одиннадцать, и теперь я с удовольствием убедилась, что мистер Брук слов на ветер не бросает. Он стоял возле машины и смотрел на мой балкончик. Синий спортивный пиджак, белоснежная рубашка и небрежно повязанный шейный платок — Пит Брук был просто великолепен. Брюнет с голубыми глазами — мечта многих девушек. Надо ли говорить, что сердечко мое забилось часто-часто, и я, как птичка, выпорхнула из отеля прямо к «альфа-ромео». Пит оглядел меня с головы до ног и причмокнул, выражая восторг. Еще бы! Мой брючный костюм какой-то известной фирмы был ярко-оранжевым, как апельсин. Пиджак выгодно подчеркивал бюст, а брюки туго обтягивали бедра. Когда я потряхивала своими локонами, длинные блестящие серьги так приятно колыхались в моих ушах, что я чувствовала себя самой красивой девушкой в Риме. Боюсь, что так оно и было на самом деле.

Я уселась рядом с Питом, и «альфа-ромео» влилась в поток машин.

— Как спалось? — спросил Пит, чудовищными усилиями протискиваясь между автомобилями и даже обгоняя их.

— В общем, неплохо. Но я должна вам сказать: вечером, когда мы ужинали в ресторане, полиция обыскала мой номер.

— Вот как?

— Портье извинился, хотя он тут ни при чем.

— Как он объяснил обыск?

— Сказал, что в соседнем номере горничная обнаружила труп, а поскольку меня в это время в отеле не было, то полиция, проверив мои апартаменты, успокоилась и больше мной не интересуется.

— Хм... Как видите, я не промахнулся с идеей поужинать в ресторане. — Брук бросил на меня торжествующий взгляд. — Ну, а теперь — о деле, — он посерьезнел. — Не говорите графине ничего лишнего. Она убеждена, что я — повеса, прожигатель жизни...

— Все поняла. А как вы представите ей меня? Мэвис Зейдлиц, частный детектив? Девушка из Лос-Анджелеса?

Пит задумался. Он глядел на дорогу и покусывал нижнюю губу.

— Ладно, говорите ей все, что хотите, только скажите, что я сыта по горло приключениями в духе сицилийской мафии.

Мой спутник пробормотал нечто невразумительное. Он мастерски вел машину. Езда успокаивала, и я положилась на судьбу: будь что будет.

Неожиданно Пит свернул в узкую улочку, где не было тротуара, пешеходы жались к стенам домов и только чудом увертывались от машин.

Прищурив глаза, Пит сказал:

— Графине скажем следующее: вы, Мэвис, — моя давняя приятельница, которая приехала в Рим в отпуск.

Намекну, что вы — девушка находчивая, легкая в общении, веселая, любит приключения... Ну, а то, что вы еще и очаровательны, графиня увидит сама, глаза у нее есть. После этого, я думаю, она поймет, что вы можете стать украшением компании, и пригласит вас на Капри. Надо же ей кем-то потчевать своих гостей. Так что вы вполне сойдете за оригинальный калифорнийский пудинг.

— С чем его едят? — фыркнула я. — Мне кажется, ваша графиня решит, что я авантюристка. А авантюристки, в основном, ищут легких заработков...

— Но вслух она скажет, что вы обаятельны до неприличия. Я уверен! Графиня будет рада принять в своем доме такую американскую штучку, — заверил Брук.

— Бог с ней, с этой вашей графиней. Пусть старая обезьяна думает, что хочет. Ее мнение меня не интересует.

— Старая обезьяна? — От удивления брови Пита взлетели вверх. — Очень смелое заявление. Вы даже не видели фотографии графини...

— Я и без фотографии очень хорошо ее представляю: важная, чопорная, надутая величием...

— Хм...

Левой рукой Пит достал портсигар, ногтем открыл его и даже умудрился достать сигарету. Правая рука крепко сжимала руль. Пит предложил сигарету мне, но я отказалась: от никотина сужаются сосуды и портится цвет лица. А мое лицо — моя визитная карточка.

— Жаль, что вы не можете оценить вкус этого табака!

Пит щелкнул зажигалкой.

— А что такого в вашем табаке?

— Эти сигареты изготовляет вручную один старичок с Олдбенд-стрит. Кстати, по моей собственной технологии. Минимум вреда, максимум удовольствия.

— Знаете, Пит, хотела бы я выйти замуж за человека, который любил бы меня так, как вы любите себя.

— Мэвис, а вы ко всем своим достоинствам еще и остроумны! — И он хлопнул меня по бедру, как будто оно стало его собственностью.

Я отодвинулась.

— Но-но!

— Не дуйтесь, Мэвис. Мы ведь партнеры.

— Партнеры по принуждению, если говорить обо мне.

Я искоса взглянула на Пита и пожалела, что нагрубила ему. Его профиль был таким красивым, что у меня засосало под ложечкой.

— Пит, извините, если мой вопрос покажется вам бестактным... Вы женаты?

С замиранием сердца ожидала я ответа.

— Женат? — он криво усмехнулся. — Моя жена — мое дело, моя профессия. Я ясно говорю?

Мне пришлось сдержать себя, иначе бы я замурлыкала. В мыслях я уже представляла, как будет развиваться наш роман, а заигрывать с женатыми — не в моих правилах. Меня устраивало даже то, что Пит считал свою работу лучшей из «жен» и, по-видимому, не собирался обзаводиться семьей. Я тоже не лезу в этот капкан раньше времени (девушке перепадает больше удовольствий, чем замужней даме).

Пит поколесил по лабиринту узеньких улочек и остановил машину на какой-то площади, размеры которой были вполне сопоставимы с моей спальней в Лос-Анджелесе. Выйдя из автомобиля, мы подошли к высокой стене, там оказалась маленькая дверца, через которую мы попали во внутренний дворик, уставленный статуями римских патрициев. Статуи напоминали мне скучных чопорных гостей, лениво перекидывающихся ничего не значащими фразами. В центре дворика журчал фонтан.

Я огляделась и поняла, что дворик образовался из-за того, что кто-то выстроил особняк в виде скобы, с трех сторон ограждающей пространство от нескромных взглядов. На месте четвертой стороны высилась стена, сквозь которую мы прошли.

Окна особняка были большими — от пола до потолка. Я заметила, что веселье в разгаре...

Черноволосая элегантная леди вышла из дома и поспешила к нам.

— Пит! Каро амиго[3]! Как я рада тебя видеть! — быстро-быстро заговорила она.

— Карла, твоему цвету лица могут позавидовать все беззаботные женщины мира! — ответил Пит, широко улыбаясь.

Он поцеловал брюнетку отнюдь не по-дружески, а, я бы сказала, страстно. Черт побери! Я вспомнила, как и что экскурсовод рассказывал о развратниках времен Римской империи. Неужели эти времена возвращаются?

Пит, наверное, почувствовал мой недобрый взгляд, оторвался от брюнетки, повернулся и улыбнулся мне:

— Познакомься, Мэвис. Это хозяйка дома графиня Риенци.

Потом повернулся к графине.

— Карла, позволь представить тебе мою добрую приятельницу из Америки Мэвис Зейдлиц.

— Добро пожаловать, — сказала брюнетка. Она улыбалась мне краешками губ, а сама внимательно оглядывала мою фигуру.

Честно скажу: я делала то же самое. Я была неправа, когда за глаза назвала эту особу старой обезьяной. Это была дама того золотого возраста, который называют элегантным. Красивые блестящие черные волосы обрамляли мраморное лицо и ниспадали на плечи. Неожиданно для брюнетки у графини были зеленые глаза — я, во всяком случае, еще не встречала такого сочетания. Прямой нос римлянки и широкий рот, который кто-то назвал бы чувственным, а мне он казался безобразным, — все это говорило о своеобразии натуры. Дама была необычна. Ее наряд состоял из зеленых шелковых брюк, расширявшихся книзу, и блузки, которая, как я успела рассмотреть представляла комбинацию двух широких платков, узлом завязанных под высокой грудью.

Мне не показалось, что мы понравились друг другу с первого взгляда.

— Ну что, войдем в дом? — улыбнулась графиня. — Пара человек вас, несомненно, заинтересует. А остальные... Так себе, гарнир.

Она говорила по-английски безупречно. Я невольно позавидовала ей, ее дому, образованности, раскованности, знакомствам, связям... Почему же мне в этой жизни перепадает так мало?!

Графиня провела нас в комнату, которая была наполнена светом и радостью, как бокал шампанским. Моя зависть крепла. Кстати, едва я подумала о шампанском, как невесть откуда появился дворецкий с подносом, уставленным бокалами. Пит взял мартини, я — шампанское, и мы, пригубив, пошли следом за хозяйкой дальше.

— Хочу познакомить вас со своими друзьями. — Голос графини звенел серебряными колокольчиками. — Знакомьтесь — Амальфи. — Она коснулась лысого мужчины лет сорока пяти с хвостиком. Потом подошла к худой женщине. — Памела Уоринг. Высокородная Памела.

Эта Памела была еще молода, лет тридцать, не более, но уже успела высохнуть и потрескаться. Несмотря на обилие солнца и тепла, она напялила на себя шерстяной костюм. Не причесанная и не накрашенная, она производила отталкивающее впечатление. А может, я слишком привередлива? Но что делать, если мистер Амальфи толст и лыс как колено, а мисс Уоринг — тоща и сухопара?

И только я перевела свой взгляд на гостей, как графиня изящно просунула руку под локоть Пита и утащила его, что-то воркуя на ухо. Я злобно посмотрела вслед этой парочке.

Не зная, о чем говорят в этом обществе, я решила не рисковать и осторожно произнесла:

— Как в Риме тепло!

— Не то слово, — Высокородная Памела еще больше сморщилась. — Отвратительно жарко.

— Позвольте облегчить ваши страдания! — сказал лысый толстячок каким-то музыкальным голоском, как из оперетки.

Он вытянул руку, помахал кистью — и тут же в руке оказался маленький изящный веер. Мистер Амальфи протянул его мне.

— Трюкачество, — процедила Высокородная и отвернулась.

Толстячок расстроился. Мне захотелось даже погладить его по блестящей лысине.

— Как это у вас получилось? — спросила я, сделав круглые глаза.

— Ловкость рук! Одним словом иллюзия.

Он посмотрел на меня так, что и я была вынуждена заглянуть в эти темные непроницаемые глаза. И обнаружила там такие глубины и такие тайны, что чуть не утонула.

— Вы — иллюзионист? — тихо спросила я.

— Ну, если исходить из того, что вся наша жизнь — сплошная иллюзия, то да.

— Наша жизнь — один кошмар! — закаркала Высокородная.

Иллюзионист щелкнул пальцами, веер исчез. Я смотрела на мистера Амальфи во все глаза. Заметив это, он усмехнулся, допил мартини, подбросил бокал и — бокал исчез. Это было невероятно! Бокал словно растворился в воздухе!

— Гениально, — прошептала я.

Толстячок спрятал руки в карманы и застенчиво улыбнулся. Ему льстило мое восхищение. Но, как я поняла, больше всего ему сейчас хотелось поразить Высокородную (высокомерную!) Памелу.

— Ну, что скажете? — он посмотрел на нее.

— Ваш возраст... Разве это совместимо с грубым ремеслом балаганщика? Вы не мальчишка, чтобы увлекаться фокусами! — фыркнула она. — И вообще могли бы... я думаю...

Амальфи напрягся и пристально посмотрел на Памелу. Мисс Уоринг замолчала, моргнула раз, другой. Вдруг ее глаза превратились в стеклянные шарики.

— Мистер Амальфи всегда прав, — негромко произнес толстячок.

— Мистер Амальфи всегда прав, — каким-то безжизненным голосом повторила Памела.

— Как вас зовут?

— Памела Уоринг. Высокородная Памела.

— Неправда. Это не ваше имя, — вкрадчиво сказал иллюзионист. — На самом деле вас зовут Джина Наполитана.

— Я — Джина Наполитана.

— Вы — кинозвезда. Вы очень красивы. У вас безупречный бюст и длинные ноги. И еще у вас вздорный характер.

Высокородная выпятила то, что, видимо, считала грудью, и широко расставила костлявые ноги.

— Вы любите мартини, — продолжал нашептывать Амальфи. — Вы сейчас выпьете пару бокалов, после чего искупаетесь в фонтане. У вас нет купальника. Но это ничего не меняет. Ваше тело прекрасно, его нельзя скрывать.

— Его нельзя скрывать! — торжествующе воскликнула Памела Уоринг.

Я с нарастающим любопытством наблюдала это и думала, что же будет дальше.

Амальфи сложил ладони вместе и сказал громко:

— Стоп. Забудьте все, что я говорил, кроме мартини. И только после того, как допьете второй бокал, вспомните, что вы Джина Наполитана — и сделаете в точности все, что я сказал.

— Да, сделаю, — Памела горделиво вздернула подбородок.

Амальфи щелкнул пальцами.

Глаза Высокородной широко раскрылись. Памела стала озираться.

— Извините, а где мой бокал? — спросила она. Я заметила, что к мисс Уоринг вернулся ее неприятный каркающий голос. — Где дворецкий? Когда нужен, он куда-то исчезает. Мерзавец!

Высокородная быстрым шагом удалилась, а я, взглянув на иллюзиониста, увидела, что тот презрительно усмехается.

— Вы... уверены? Она будет купаться в фонтане?

— Будет! — самодовольно ответил он. — Я не кровожаден, но эту даму надо проучить. Мне не нравятся ее манеры.

— Значит, вы настоящий гип...

Я чуть не сказала «гиппопотам». Толстяк понял это и рассмеялся.

— Я был когда-то иллюзионистом! Я придумал кое-какие занятные фокусы, но фокусы — это очень сложный жанр. Мне удается заставить предметы исчезать и появляться не так часто, как того хотелось бы.

— Что-то не исчезало?

— Не что-то, а кто-то. Наоборот! Одна дама в закрытом ящике. Она исчезла и больше не появилась. Ее не могут найти до сих пор. Даже муж не может найти. Вот так, моя дорогая!

Он заглянул через мое плечо, как будто позади меня таилось нечто несусветное. Я вздрогнула и в испуге тоже посмотрела за спину. Естественно, там ничего не было. Но когда я вернула голову в исходное положение, то обнаружила, что мистер Амальфи держит в руке невесть откуда появившийся бокал.

— Действительно, где же дворецкий? — сказал Амальфи недовольно. — Пойду проведаю Высокородную Памелу, а заодно узнаю, налили ли ей мартини.

Он зашагал прочь. Я осталась в одиночестве, но скучать мне не дали: кто-то подкрался и постучал пальцем в спину, как в дверь. Я обернулась и обомлела: передо мной стоял Марти. Марти-убийца из Центральной бригады. Он нагло смотрел на меня и кривил рожу в противной ухмылке. Я чуть не запустила своим бокалом в эти голубенькие поросячьи глазки, но вовремя спохватилась: ведь я нахожусь в чужом доме среди высокопоставленных гостей.

— Как вы здесь оказались? — замирая, спросила я.

— Тесен мир, — промурлыкал коротышка.

У меня от его голоса по спине прокатилась легкая судорога.

— Убирайтесь! И немедленно! Не ждите, когда я позову полицию.

— А как ты здесь оказалась, бамбина? — Марти прищурил свои небесные глазки, и мне захотелось исчезнуть, испариться, перенестись в какое-нибудь другое место, хоть к черту на сковороду.

— Меня пригласили. Мой друг...

— Вот и меня пригласили.

— Вижу, вы уже познакомились, — раздался голос графини.

Она стояла рядом с нами и мило улыбалась. Я оглянулась. Пит как сквозь землю провалился.

— Нет, мы не знакомы, — учтиво сказал гангстер. — Только обменялись любезностями.

— Это Мэвис Зейдлиц, — графиня слегка коснулась моей руки. — А это, Мэвис, наш «мастер острот», как мы его называем, то есть мастер острого ножа — Марти Гудмен. Марти — большой талант. Видели бы вы, как он мечет ножи, рисует ими «картины»... Мне хочется, чтобы вы стали друзьями.

Я обратила внимание, что графиня смотрит на меня куда приветливее, чем в первый раз. Она прямо-таки лучилась от счастья — так ей нравилось общаться с Мэвис Зейдлиц.

— Пит рассказал мне о вас, дорогая. Вы просто находка для нас! Я прошу... Нет, я требую, чтобы вы приняли мое приглашение. Поедем, Мэвис!

Я невинно осведомилась:

— Куда?

— На Капри, естественно! Разве Пит не сказал вам, что мы отправляемся туда завтра?

— Ну... завтра... у меня могут быть дела... — запинаясь, промямлила я.

— Пит все уладит, дорогая! Возьмите с собой купальник и вечернее платье. Мы проведем неделю на острове, и вы не пожалеете. Это будет удивительный отпуск, мисс Зейдлиц, поверьте! Отдых в кругу избранных!

— А кто входит в этот круг? — задала я бестактный вопрос и покосилась на Марти.

— Мистер Амальфи, мисс Уоринг, наш Марти и еще несколько человек, которых вы не знаете. Будет особый гость, — графиня понизила голос. — Не могу пока назвать его имени.

— И все же... мне как-то боязно отправляться на этот остров...

Признаюсь, я говорила чистую правду: узнав, что на Капри едет убийца Марти, я запаниковала.

— Нет-нет, решено! Вы едете! — Графиня крепко сжала мою руку и удалилась.

Я посмотрела ей вслед. Ягодицы, обтянутые зеленым шелком, двигались, как части хорошо смазанного механизма. Внезапно я поняла, что угодила в ситуацию, механики которой не знаю, что я — всего лишь маленький винтик или пружинка и что выхода у меня нет.

— Ты бывала на Капри? — вкрадчиво спросил коротышка. — Нет? О, это то место, где многие хотели бы быть похороненными. Прекрасное место.

Он не стал дожидаться ответной реплики и, насвистывая, пошел прочь. Я стояла, вцепившись в бокал, как в спасительный трос, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

Пита нигде не было видно. Зато появилась Памела, изрядно подвыпившая. Она пила мартини частыми глотками.

— Что же вы не пьете, мисс? — удивилась Высокородная. — Мартини со льдом просто прелесть. Я пью уже второй бокал.

— Вы умеете плавать? — спросила я с беспокойством.

— То есть вы хотите узнать, посещаю ли я пляжи или бассейны? — Памела вздернула подбородок. — Фи! Не вижу надобности! И вообще, демонстрация полуобнаженного тела — пошлость. Смешанные пляжи, где мужчины и женщины рассматривают друг друга, бултыхаются в воде, жарятся на солнце, — это постыдное занятие, которое может завести наше общество в такие...

Мне надоело слушать ее бредни, и я перебила:

— В скором времени вы измените свое мнение, и весьма кардинально.

Памела поперхнулась и вытаращила глаза. Как воспитанная дама, она тут же перевела разговор на другое.

— Карла уведомила меня, что вы тоже едете на Капри. Это так?

— Еду, если не умру, — чистосердечно призналась я.

— Шутите? Но где-то вы правы: мы все подвержены опасности. Девушке надо остерегаться мужчин, особенно южан. Однажды один такой молодчик ущипнул меня за... за турпюр.

Я поразилась: неужели лихие «щипуны» позарились и на этот мешок с костями? И предположила:

— Видимо, ваш молодчик был слепым.

— Нет, но он им стал, когда я применила старый прием «ун моментино».

— "Ун моментино"?

— Еще в гимназии нас научили: если мужчина хочет сделать что-то неприличное, надо расставить широко указательный и средний пальцы, напрячь их и ткнуть ими обидчика в оба глаза. Вот так!

Памела Уоринг показала и залпом опустошила бокал.

— Дворецкий... Он опять где-то гуляет. Какая наглость! Гости должны гоняться за прислугой! Я всегда говорила Карле, чтобы она не брала на работу иностранцев. У меня был горький опыт: моя горничная-француженка просто спала на ходу. А что она носила! Платья с таким декольте, что там невозможно было спрятать даже горошину. Причем под платьем — никакого белья. Вы меня понимаете? Ну где же дворецкий?

Высокородная ушла.

У меня появилось такое чувство, что я нахожусь на вокзале. Или в театре, где идет пьеса про вокзал. Кто-то приходил, уходил, произносил реплики, трогал меня за руку... Театр абсурда. Вдруг возник Пит под ручку с сероглазой девицей, которая была на полголовы выше меня. Крашеная платиновая блондинка. Волосы завиты, а на лице нарисовано все: брови, глаза, губы, румянец... Одним словом, передо мной была декорация. Впрочем, скрепя сердце могу предположить, что мужчинам платиновая красотка могла нравиться. У этих бабников бывает такой испорченный вкус...

— Мэвис, знакомьтесь, — произнес Пит. — Это — Джекки Крюгер.

Джекки выгнула бровь дугой и изрекла свое «хэлло!» так, как это делает, по ее мнению, настоящая американка.

— Ну как, Мэвис, едем на Капри? — Джекки была очень непосредственна и сразу перевела меня в ранг старых знакомых. — Представляю, как мы там порезвимся! — Она захохотала.

— Порезвимся. Особенно с коротышкой Марти! — Поджав губы, я бросила на Пита красноречивый взгляд.

— Марти? — Пит пожал плечами. — Кто это?

— Пит! Вы уже все забыли?.. Коротышка... светлые волосы... голубые глазки... Ну!

— Не могу припомнить. Марти... А фамилия?

Он или издевался надо мной, или действительно выкинул из головы всю историю, которая произошла в отеле.

— О, я знаю, о ком вы говорите, — вмешалась Джекки. — Марта Гудмен, артист. Мальчик что надо! На Капри мы обязательно подпоим его, и тогда он продемонстрирует нам свое искусство!

— Какое искусство? — я опешила.

— Марти Гудмен — метатель ножей, «мастер кровавых холстов», оригинальная личность. Его не жалует полиция, но полицию мы пошлем в задницу. В прошлый раз никто не соглашался стать его партнершей, но так как я выпила много шампанского, мне море было по колено. Марти поставил меня к стене, отошел футов на двадцать и начал метать ножи. Я застыла, как статуя, представляете? Ножи вонзались в четверти дюйма от меня. А? Каково? Просто чудо! Марти — великий мастер. Он «нарисовал» мой контур.

— Да? — Я поежилась. — Думаю, что мне надо вернуться в отель. Что-то знобит.

Как ни странно, Пит меня поддержал:

— Поедем, Мэвис. Карла занята с гостями, а нам здесь уже нечего делать. Пока, Джекки!

— Увидимся на Капри! — Платиновая блондинка подмигнула мне.

Мы с Питом пересекли дворик. Пит уже приоткрыл дверцу в стене, как вдруг за нашими спинами раздались громкие звуки: то ли крик, то ли пение.

— Что это? — Пит не удержался и оглянулся.

Я тоже повернула голову и увидела Высокородную Памелу Уоринг. Распевая, она решительным шагом шла к фонтану. Памела не только пела, но и раздевалась. Она уже сбросила свой шерстяной костюм, сняла комбинацию и оказалась в дурацких панталонах и допотопном лифчике, который не застегивается, а надевается через голову. Белье имело тот грязновато-бежевый цвет, который так обожают «порядочные женщины» (лично я предпочитаю белый, розовый, голубой и сексуальный черный цвета).

Костистое бледное тело в бородавках производило столь мерзкое впечатление, что меня даже замутило. Я выскочила через дверцу на улицу и прижалась к стене, глубоко дыша. Пит захлопнул дверцу и смущенно взглянул на меня.

— Что это с мисс Уоринг?

— Это не она. Это кинозвезда Джина Наполитана демонстрирует свое умопомрачительно красивое тело. — И добавила, помолчав: — Слава богу, что мы ушли прежде, чем Памела сняла панталоны...