Мгновение

Глава 10

Если накануне Этингер думал, что не сможет больше прийти в «Миллениум», то к утру эта проблема решилась сама собой. После блаженного бездумья возвращение к реальности стало настоящей пыткой — из-за страха и бессилия перед ним. Рун припомнил свой полночный бред и с содроганием подумал, что тот не так уж далёк от истины. Флагстад уже вполне может быть мёртв, а на его место вот-вот сядет какой-нибудь Лебронн… Корпорация «Эйдженс» теперь виделась Этингеру гигантской бессердечной машиной и своим безнаказанным могуществом внушала более чем неприятный трепет, если не сказать — ужас.

И всё же именно этот глубинный страх заставил историка подняться, затолкать себя в одежду и выйти из дома. Потом парализующий страх помешал ему свернуть на единственном перекрёстке между отелем и фермой, не дав сбежать на ближайшую станцию скоростного монорельса. Едкий, как кислота, страх вытравил на лице Руна вежливую улыбку, когда тот кивками приветствовал до судорог надоевших ему сотрудников исследовательского центра. Наконец, коварный страх усадил своего носителя в кресло смотровой и заставил думать о рутине, а сам на время удалился — словно опасаясь свести жертву с ума раньше срока и тем самым испортить всю забаву.

Рун проработал несколько часов, несмотря на острое ощущение бессмысленной траты времени. Ему казалось, что проект летит ко всем чертям: исследование откровенно застряло, никаких перспективных идей давно не было и не предвиделось, из-за чего верхушка корпорации уже начала пересматривать целесообразность дальнейшей поддержки «Хроноса». Что уж говорить обо всех этих внутренних расследованиях, убийствах и арестах, которые окончательно ввергли «Миллениум» в хаос? Если даже руководитель арестован по подозрению в шпионаже, то какие у проекта вообще могут быть перспективы?

И всё же историк работал, потому что для него смерть «Хроноса» означала спасение. Он поймал себя на том, что больше не волнуется за судьбу проекта. С самого начала было ясно, что «устройство реверсивного воссоздания пространства» своей потенциальной угрозой человечеству сравнимо с гигатонной термоядерной бомбой (в буквальном смысле — тоже), но Руну хватило и тех неприятностей, что случились ещё до окончания работ над «Хроносом». Историк разочаровался, перегорел; возможность заглянуть в самое что ни на есть реальное прошлое уже не волновала так, как раньше, вдохновение иссякло. Теперь он мог думать только о том, как выбраться из промышленно-политической передряги, в которую угодил.

С большим сожалением Рун пришёл к мысли, что не готов ради фантастической мечты пожертвовать своей жизнью или благополучием. Он был готов бросить всё в любой момент. Конечно, просто встать и уйти было нельзя, но оставался другой, менее рискованный и более неприятный вариант.

«Создавать видимость работы и ждать. Тогда рано или поздно проект либо вопреки всему завершится, либо закроется — в любом случае без моей помощи. Если учесть вчерашние события, ждать придётся совсем недолго».

Рассуждая таким образом, историк пошёл на обед. Дошагал до лифта, спустился на этаж столовой, вышел… и нос к носу столкнулся с Йонасом Флагстадом.

Физик был вполне жив. Эта новость стала для Руна настолько внезапной, что на какое-то время отняла способность думать. Глава проекта выглядел уставшим — ещё более уставшим, чем всегда — но спокойным. Тяжёлый взгляд скользнул по историку и вдруг задержался на его лице.

— Герр Этингер, у вас всё в порядке?

Голос Флагстада заставил Руна вздрогнуть. Этингер вдруг осознал, что таращится на физика, как на привидение, и смешался.

— Я… э-э-э… всё хорошо, спасибо. Извините.

Историк спешно и даже немного нервно обогнул руководителя и направился дальше по коридору.

— Рун, — донеслось сзади, — подождите.

Этингеру не оставалось ничего, кроме как остановиться и обернуться.

— Я поговорил о вашей инициативе с руководством, — сказал, приближаясь, Флагстад. — Мне ответили в том смысле, что у вас всё же есть одна попытка показать состоятельность своего плана. Поэтому выберите несколько точек пространства-времени, которые вы хотели бы увидеть, и расположите их в приоритетном порядке. Список пришлите мне. Если эти слепки пройдут цензуру, первый из них вы получите уже завтра.

— А сколько всего будет слепков? — спросил Этингер, просто чтобы спросить что-нибудь.

— Я бы на вашем месте не рассчитывал больше, чем на три, — Флагстад ещё раз пристально посмотрел историку в глаза и повернулся, чтобы уйти. — Всего хорошего.

— Спасибо. И вам, — пробормотал Рун в спину руководителю, и понял: вряд ли тот услышал.

По дороге в столовую Этингер пытался логически определить, какое из событий ему привиделось: вчерашний арест Флагстада или встреча, которая состоялась только что? Выходило, что ни то, ни другое. Однако эти эпизоды ни в какую не хотели стыковаться между собой, и родившийся диссонанс не на шутку дезориентировал историка.

Лишь сев за стол и уловив разговор между двумя другими сотрудниками, ведущийся вполголоса, Рун смог худо-бедно увязать противоречивые факты в нечто осмысленное.

Оказалось, арест руководителя не остался незамеченным сотрудниками, поэтому сегодняшнее его появление обсуждалось с самого утра. По слухам, служба безопасности получила анонимную наводку на Флагстада, и, обыскав его домашний мэйнфрейм, обнаружила тщательно спрятанный архив с редкими и строго запрещёнными хакерскими эксплоитами. Его немедля заподозрили во взломе, которого он, конечно, не совершал, но выяснилось это только когда эксперты подтвердили: найденным набором программных средств взломать систему «Миллениума» невозможно. Сам Флагстад говорил, что не то что не скачивал эти эксплоиты, но даже не знает как ими пользоваться. Спецслужба копнула глубже. Через пару часов в виртуальном пространстве обнаружился цифровой след, который вёл от компьютера физика к прокси-серверу с наивысшей степенью анонимности. Тогда-то учёного и отпустили — правда, случилось это уже утром.

Разумеется, Флагстада пытались подставить, и пусть замысел не удался, злоумышленник так и остался неизвестным. Рун тут же подумал на Амину, но быстро отбросил эту мысль — эксплоиты подбросили после взлома, когда за Канзи уже следили в оба глаза, и у неё не было возможности даже прогноз погоды посмотреть без ведома «Эйдженс».

Эта информация сильно пошатнула небоскрёб умозаключений, который Рун воздвиг на почве своей паранойи. Получалось, что либо у Амины был сообщник, либо она вообще не имела отношения к шпионажу — а с Этингером всю дорогу была честна.

От этой мысли Руна захлестнул жгучий стыд. Вешая на айтишницу таблички с надписями «шпионка», «манипуляторша», «лгунья», он даже как-то не особо сомневался в своей правоте — в плохое ведь верится легче. Теперь же, когда совесть довольно ощутимо хлестнула Этингера по лицу, он словно увидел себя со стороны — жалкого, порабощённого собственными выдумками, шарахающегося от каждой тени. «Прямо как один из психов, о которых я недавно вспоминал, — с усмешкой подумал Рун. — Вместо правила „ни с кем не сближайся“, стоило установить другое: „руководствуйся фактами, а не домыслами“. Оно хотя бы не входит в лексикон любителей шапочек из фольги».

Иронизируя над собой таким образом, историк не заметил, как вышел из столовой и на очередное приветствие незнакомого коллеги ответил искренней улыбкой. Легче задышалось; в голове сам собой выстроился дальнейший план действий. Рун всё ещё испытывал тревогу, но в то же время понимал, что его дела не настолько плохи, как совсем недавно рисовало ему воспалённое воображение.

Он вернулся в свой кабинет и тщательно отобрал слепки, которые очень хотел бы изучить. Их получилось одиннадцать — на случай, если какую-то часть всё же завернёт цензура. Рун приоритизировал список так, чтобы из любых трёх слепков можно было извлечь максимум пользы, и отправил его Флагстаду. На это ушло без малого два часа. Потом столько же времени историк потратил на сочинение отчёта по своей работе за последнюю неделю — чтобы было что предъявить, если вдруг затребуют результаты. Закончив, Этингер покинул смотровую и направился к выходу. В вестибюле он остановился и, сделав вид, что решил почитать новости на коммуникаторе, уселся в кресло.

Ждать пришлось долго — больше часа. Сотрудники, жившие вне комплекса, потянулись домой. Рун тайком поглядывал на них и тут же снова утыкался в голограмму коммуникатора. На него тоже странно смотрели, но в этом скорее была заслуга техники позапрошлого поколения, чем необычного поведения — люди с имплантами могли вовсе остановиться прямо посреди улицы, глядя в пустоту, пока осмысливали последнюю скачанную информацию или отвечали на ментальный «звонок».

Наконец, спустя полсотни человек и два десятка прочитанных статей, из лифта вышла та, кого Рун в действительности ждал. Амина заметила старого знакомого, но, очевидно, решила не отрывать его от занятия — хоть оно и было насквозь притворным. Этингер дождался, пока она выйдет, встал, потянулся и тоже пошёл к двери.

На улице он окликнул айтишницу; та обернулась и подождала, пока Рун её нагонит. Он точно знал, что говорить и как говорить — их разговор был расписан по пунктам. Однако когда он приблизился и столкнулся с выжидающим взглядом тёмных глаз, случилось странное: слова, которые историк вращал в голове во время сидения в вестибюле, вдруг завязались узлом и застряли где-то на пути к голосовым связкам. Пауза грозила стать неловкой, поэтому Этингер решил сказать хоть что-то.

— Уже домой? — ляпнул он и тут же дал себе мысленный подзатыльник за столь очевидный вопрос.

— Нет, — будничным тоном отозвалась Канзи. — Топиться.

Рун улыбнулся шутке и несколько расслабился.

— Что-то случилось?

— Случилось «надоело». Устала я, Руннигер.

— Да, есть такое.

Они, не сговариваясь, прогулочным шагом двинулись к мосту.

— Правила работы после взлома ужесточили, — продолжала Амина тем же ленивым тоном. — Формальностей стало больше на порядок. Ещё эта слежка повсюду… напрягает.

Этингер с опаской оглянулся на здание фермы, от которого они отошли недостаточно далеко для таких разговоров.

— Не переживай, — сказала Канзи, уловив это его движение. — Они знают, что мы знаем о слежке. Это вполне логично. Только так они могут убедиться в нашей непричастности.

Рун снова усмехнулся, распробовав иронию. Он только сейчас восстановил в голове план разговора и незамедлительно озвучил первый пункт:

— Слышала? Говорят, в «Миллениуме» работает шпион.

— Да-а-а, и то, что им чуть не стал наш руководитель — тоже. Из-за него-то и переполох такой.

— Есть идеи, кто это может быть? — историк спрятал настороженность за очередной улыбкой.

Амина повернулась к нему и задумчиво прищурилась.

— Неужели, ты?

— Я?! — опешил Рун и добавил осуждающе: — Очень смешно!

— Да ладно тебе, — отмахнулась хакерша. — Сам небось тоже на меня подумал.

«Это потому что ты сама мне призналась, что хакнула „Миллениум“!» — чуть было не выкрикнул историк, но вовремя понял, что его заносит, и попытался говорить так же безучастно, как собеседница.

— Мне есть чем оправдаться, — заметил он сдержанно. — Ведь шпион обладает исключительными знаниями в твоей профессии, раз смог взломать нашу базу.

На этот раз Амина посмотрела на него так, что Рун понял: не опасайся она слежки, прибила бы наглеца на месте.

— Какое счастье, что я не единственный айти-специалист в Солнечной, — почти прошипела она, но тут же её лицо приобрело лукавое выражение. — Вот мне очень не нравится, что из-за какого-то гада за мной везде следят. Поскорее бы они его поймали.

— Это точно, — вздохнул Этингер.

Он прекрасно понимал, что поимка Синклера не решит их проблем, потому что тот легко докажет, что не взламывал «Миллениум», и охота за хакером продолжится.

— Если они не поймают его в ближайшее время, я скажу службе безопасности, что это ты шпион. А то уже никаких сил нет.

Этингер медленно повернулся, как бы говоря: «Я не ослышался?»

— Когда я успел тебе так надоесть?

— Вчера, когда вёл себя как бука, — Канзи скорчила злую рожицу. — А сегодня сам намекаешь на то, что шпион!

Она показала Руну язык, и тот, глядя на неё, подумал: «Бестия. Как есть бестия».

— Дорогуша, — сказал он с самой сальной улыбкой, на какую был способен, — даже если бы это было правдой — а это не так — у меня будет больше шансов обличить тебя в шпионаже. Хотя бы потому, что я — гуманитарий.

— Да ну тебя, — Амина разочарованно отмахнулась. — Бука.

Какое-то время они шли молча.

— За вчерашнее извини, — сказал Рун совершенно серьёзно. — На меня тоже всё это давит, и…

— А, не объясняй. Я понимаю. Как-то не особо получается радоваться жизни, когда не можешь остаться наедине с собой ни на минуту.

Этингер с благодарностью кивнул и не стал продолжать.

День клонился к закату, так что тени Руна и Амины походили на силуэты двух тощих инопланетян — один длиннее другого. Установившаяся вечерняя тишь располагала к неспешной прогулке, навевая благостную истому, но у историка была ещё одна причина не торопиться домой. Она шла рядом с Этингером, не ускоряя шага, и задумчиво глядела на гипертрофированную походку своего тёмного продолжения. Рун смотрел на неё и думал: кем бы она ни была, это не имеет значения. Ведь она — такая, именно такая, здесь и сейчас. Настоящая. А всё остальное — какая разница?

— Хочу на орбитальный курорт, — вдруг сказала Амина. — На месяцок. А лучше — на два, чтобы с запасом.

— Я слышал, после него очень трудно возвращаться на Землю.

— Это уж точно.

— Ты там была?

— Пару раз.

Рун присвистнул.

— Неплохо же ты зарабатываешь.

Канзи вяло улыбнулась и развела руками — мол, чем богаты, тем и рады.

— И почему же так тяжело лететь домой? — спросил Рун с искренним любопытством.

Он никогда не покидал Землю.

— А потому что не хочется. Ты туда прилетаешь, как в будущее. Или даже нет — как будто в другое измерение, — Амина помолчала, тщательно подбирая слова. — Как в другой мир, где всё было, есть и будет хорошо, правильно, приятно. Никуда не хочется спешить, да и незачем — повсюду светло, тепло, красиво. Его не зря называют «Эдем», там и вправду сущий рай. Но самое удивительное — это наблюдать Землю со стороны. Постепенно тебя перестаёт волновать то, что на ней происходит или происходило, ты как будто находишься в стороне от человечества и просто наблюдаешь за всем извне. Там ты понимаешь, что Земля — это парящий в пустоте Бог, который создал и по сей день поддерживает жизнь целого мира. Ты смотришь на Бога и чувствуешь, что являешься его частью.

Канзи повернулась к спутнику и с досадливым прищуром спросила:

— Звучит как бред, да?

— Немного, — согласился Рун.

— А вот там так не кажется. Наоборот, к этой мысли приходишь легко и естественно, так что если ты побывал на орбитальном курорте и ни на секунду не ощутил привкуса безвременья — что-то с тобой не так.

— Прямо какая-то лёгкая версия нирваны.

— О, не лёгкая, поверь! Там тебя ублажают до полного отсутствия желаний. Сам понимаешь, возвращаться на бренную Землю и лишаться блаженного всеосвобождения не хочется никому. Многие достаточно богатые люди там попросту селятся.

— Если всё так, как ты говоришь, то я бы тоже не отказался там побывать, — сказал Рун. — Хотя, наверное, моя память испортит половину впечатления.

Канзи задержала взгляд на его лице и вдруг выпалила:

— День, когда мы познакомились!

— Пятое сентября 2242 года, — без запинки ответил Рун, принимая игру. — Понедельник. Утром шёл дождь, к обеду он превратился в промозглую морось. Я выглянул в окно и увидел, как ты заходишь в кампус. На тебе был укороченный комбинезон моды 2150-х и, почему-то, римские сандалии. За тобой шёл гружёный андроид-носильщик и волочился смазливый второкурсник.

— В чём дело, забыл его имя? — улыбнулась Амина.

— Мэтт Уоренсби. Не забыл, просто менее интересного человека представить трудно. Если бы не специфичная внешность, выделить его из толпы было бы невозможно ни по какому признаку.

— Ха-ха, точно! Прицепился ко мне прямо на въезде — хотел познакомиться. Мне стало тоскливо уже через полминуты!

— Это потому что он не говорил, а гундел. А ещё мне иногда казалось, что у него нет ни одной своей мысли. Он был неутомимый рассказчик вчерашних новостей, бородатых шуток и популярных медийных афоризмов. Как только появлялась новая мода — он тут же начинал ей следовать.

— Да-да! Чёрт возьми, он у меня сейчас как живой перед глазами возник! — Канзи звонко рассмеялась. — Если бы ты не сказал, в жизни бы его не вспомнила! Но ты подожди. Вопрос же был про наше знакомство, я всё ещё…

— Вечер того же дня, — продолжил Рун, прокручивая в голове тот день как киноплёнку. — Половина кампуса собралась в патио. Бирмингемский «первый ужин». Ты была среди семидесяти шести новых студентов. Сине-чёрное платье. Чёрные широкие браслеты. Туфли на среднем каблуке. Причёска «неуклюжая домохозяйка»…

— Эй!

— Прости, но так и было!

— Ла-адно. Может и так. Я тогда ещё не очень-то походила на женщину.

— Но ты была хороша. Я помню, как от тебя досталось Вебстеру — не знаю только, за что.

— Да… Он был под кайфом, кажется. Сказал мне что-то хамское.

— Ты ударила его в лицо. Кулаком. Бедняга сломал «хрустальную пирамиду» при падении.

— Два старших брата. Что поделаешь!

— Ну и нравы у вас в семье!

— Салим занимался классическим боксом. Он поставил мне удар, — Амина гаденько ухмыльнулась, пристально поглядев на Руна. — Где про знакомство?

— После потасовки тебя попросили уйти, — кивнул Рун. — Ты с жутко недовольным видом направилась к выходу и по пути врезалась в меня плечом. Разумеется, не извинилась и даже будто бы не заметила.

— Твоя голова походила на полыхающий факел, тебя нельзя было не заметить. Наверное, я просто была очень зла, а ты стоял на дороге.

— Я после твоей выходки тоже разозлился. Мне и так в тот вечер много что не нравилось, а эта грубость стала последней каплей. Мы с моей тогдашней приятельницей прогулялись полчасика и уже затемно вернулись в кампус.

— Приятельницей, значит? Я думала, вы пара.

— Эммм, нет. У нас были слишком похожие вкусы на девушек.

— Хм, — Канзи непонимающе нахмурилась, но через уже секунду просветлела: — А-а-а!

— Да. Она жила в другом крыле, поэтому до своего этажа я добрался уже в одиночестве. Вот там-то мы и познакомились. Ты сидела в коридоре, прямо напротив своей двери, в том же платье, потому что замок…

— Проклятая охранная система записала меня в нарушители, поэтому дверь в мою комнату закрылась наглухо. А ты, проходя мимо, пробормотал что-то вроде «мгновенная карма»!

— О, так ты и сама помнишь?

— А то! От второго удара по лицу меня удержал только страх вылететь из гимназии!

Рун внутренне задыхался от смеха — он прекрасно помнил перекошенное лицо пятнадцатилетней Канзи и помнил, как торжествовал, увидев эту гримасу.

— И всё же вместо битья ты окликнула меня и попросила о помощи, — Этингер посерьёзнел. — Попросила так искренне, что мне сразу стало не до обид.

— О, Рунни, ты так романтичен, — проворковала Канзи.

Она точно пыталась свести всё в шутку, но в её долгом открытом взгляде явственно читалось приятное удивление.

— Просто не смог отказать героине вечера, — улыбнулся Рун. — Ты просидела в моей комнате до тех пор, пока охрана, наконец, не сняла блокировку двери. Мы мило пообщались.

— Да, — покивала Амина. — Даже странно, что между нами не получилось особой дружбы.

— А я могу сказать, почему не получилось, — Этингер с видом знатока посмотрел на спутницу. — Потому что в тот вечер ты была слишком измотана, чтобы острить и доставать меня, зато в последующие дни наверстала упущенное с лихвой.

Он ожидал очередной колкости в ответ, но Канзи вдруг вздохнула и сказала:

— Наверное, ты прав. Я почувствовала себя увереннее. И хотя я была тебе благодарна, не сумела эту благодарность как следует выразить. Юность, она такая юность… О, да мы уже пришли!

В самом деле — за разговором Этингер даже не заметил, как они оказались у крыльца дома-отеля. На улице уже стемнело и заметно посвежело, но ни он, ни она не обращали на это никакого внимания.

— Спасибо, Рун, — с улыбкой сказала Амина. — Ты поднял мне настроение.

— Это взаимно, — историк остановился перед дверью и впустил хакершу первой. — Спокойной ночи?

— Да… хотя, нет. Нужно всё-таки поужинать и ещё перенастроить домРоботника. Расписание сбилось, два дня уже забываю с этим разобраться. Но тебе приятных снов!

Амина махнула рукой и вошла в лифт, а Рун, глупо улыбаясь самому себе, пошёл в свою квартиру.

Он знал наверняка: сегодня ночью он будет спать, как младенец.