Глава 17

Миры один за другим ржавели и разваливались, и каждый раз ошмётки старого служили колыбелью для нового. Они обволакивали Этингера нестабильной, изменчивой материей — не сны и не галлюцинации, а что-то куда более реальное и осязаемое.

То он барахтался, запутавшись в водорослях, по другую сторону защитного стекла «Миллениума» и, задыхаясь, наблюдал за не замечающими его учёными. То вдруг за тем же самым стеклом оказывался круглый аквариум, в котором плавали скелеты рыб, а Рун смотрел на них из искажённой водной линзой реальности. Он попытался пошевелиться — и не смог, потому что в один миг стал частью трёхмерного слепка, такого же, какие он изучал на работе. Разница состояла только в том, что слепок этот не имел пределов — он заковал в кандалы безвременья всю вселенную. Пустота словно превратилась в прозрачный камень, а Этингер застрял в ней, как насекомое в янтаре. Если движение — жизнь, то историк был на сто процентов мёртв.

Потом из ниоткуда возникла полутёмная комнатка, без окон, пустая, с одним только стулом и столом, и на первом Рун сидел, а ко второму был прикован. Шумела невидимая вентиляция, хотя холодный воздух и так пробирал до дрожи. Лампа над столом то и дело меняла яркость, словно под перепадами напряжения; её мерцание действовало на нервы. Историку это место не понравилось, поэтому он попытался выскользнуть из него усилием воли. Но не смог. Прошло немало времени, прежде чем в его голову закралась мысль, что комната — настоящая, а всё происходящее — взаправду.

Тогда Этингер осмотрелся совсем иначе. Одежда на нём оказалась явно чужая и явно самая обычная — без терморегуляции и прочих удобств. Коммуникатор с руки тоже пропал. Запястья были притянуты к столу стальными обручами на манер скоб — даже чтобы почесать лоб, пришлось изворачиваться. Лодыжки точно так же крепились к ножкам стула.

С некоторым трудом оглянувшись, Рун разглядел за своей спиной дверь. В комнате и в самом деле больше ничего не было — только тени, жмущиеся по углам, да круглая коробка часов. Они висели на стене напротив Руна, массивные, архаичные — секундная стрелка при каждом рывке лязгала, словно билась о железный ограничитель. Часовая и минутная, образуя прямой угол, показывали на двадцать две минуты второго.

Этингер не знал, с какого момента кончилась реальность и начались видения, зато вспомнил недвижимую, точно изваяние, Амину. От этого воспоминания в гортани нещадно зажгло. Рун понятия не имел, где находится даже он сам, но при мысли о том, что пострадала Канзи, захотелось выскочить из собственной кожи.

— Эй! — крикнул он. — Есть тут кто-нибудь?!

Его голос разметался гулом по комнате, но быстро утих под неумолимыми щелчками часов. Те, как назло, тикали медленно, словно время загустело в дёготь.

— Твари, — пробормотал Рун, не дождавшись ответа. — Скоты.

Очень хотелось пить. Слишком туго притянутые запястья ныли, немели ступни, болела шея. Но все эти неудобства терялись на фоне пожара, что полыхал в те минуты у историка внутри. Неизвестность глодала его не хуже пламени, разгулявшегося в средневековом городе, а страх лишь подливал масла в огонь.

«Это Эйдженс. Больше некому. Они как-то узнали о том, что мы причастны к взлому. Синклер нас сдал. Или это его подручные? Я уже давно очнулся, и никто не спешит меня допрашивать. Если меня здесь держат не ради допроса, то для чего? Может, решают, что со мной делать? Что-то там выяснили и теперь высчитывают оптимальный путь к наилучшему для себя исходу. Грёбаные тоталитаристы… Где Амина? Надеюсь, эти мрази обращаются с ней лучше, чем со мной. Она не должна пострадать… Не должна…»

Когда минутная стрелка описала полный круг, Рун начал думать, что о нём попросту забыли. Сначала он пробовал докричаться до похитителей, потом просто звал на помощь. Никто не ответил. Этингеру казалось, что он сидит в этой комнатушке по меньшей мере сутки, а часы показывали только без двадцати три.

Ещё через час Рун пережил приступ паники. Ему вдруг взбрело в голову, что он так и умрёт от голода и жажды, как похороненный заживо. Историк начал рваться изо всех сил, но не смог даже стул сдвинуть с места — тот оказался привинчен к полу, как и стол. Зато руки и ноги заболели сильнее. Это-то его и отрезвило.

Этингер понял, что думать лучше как можно меньше — а то до всякого можно додуматься. Не исключено, что этого похитители от него и добиваются. Он вздохнул поглубже и попытался утихомирить сердцебиение.

«Нет, обо мне не забыли. Никто не забывает людей в допросных. Они придут. Надо только…»

Закончить мысль он не успел, потому что сзади скрипнула дверь.

Вошёл мужчина — тот самый, которого Рун успел увидеть в квартире Амины перед тем как отключиться. Незнакомец принёс ещё один стул и, не обращая никакого внимания на историка, невозмутимо уселся напротив него.

Он весь был словно пластиковый: кожа без морщин и без единой родинки, чистая и бледноватая; острый нос, узкая челюсть, ровный, точно отшлифованный скульптором, подбородок. В тусклом свете лампы это лицо походило на лик какого-то диковинного андроида. Из одежды на мужчине был серый невзрачный костюм, сидевший на его худом теле мешковато, из-за чего напоминал робу.

Незнакомец достал из кармана планшет и, водя по экрану узловатыми пальцами, начал на нём что-то читать.

— Кто вы? — спросил Рун, внимательно разглядывая своего похитителя.

Тот не отреагировал. По его лицу возраст не угадывался совсем, потому что вся его внешность прямо-таки кричала о собственной фиктивности. Следов операций Этингер не заметил, но форма черепа незнакомца явно плохо сочеталась с чертами его лица. Рун был почти уверен, что ни в одной базе данных этого человека не существовало.

— Эй! Не смейте меня игнорировать! — крикнул историк, дёрнувшись в кандалах. — Я вам не животное, чтобы…

— Помолчите, — сказал похититель, не поднимая глаз.

Рун отчётливо уловил в его голосе нотку раздражения и тут же прикусил язык. Ему враз расхотелось спорить и качать права. Он вдруг увидел, насколько безразличен сидящему напротив человеку и понял, что лучше лишний раз его не провоцировать.

Похититель же продолжал невозмутимо читать с планшета. Историка, несмотря на холод, бросило в пот. Он пытался разглядеть, что происходит на экране, но не мог. Часы оглушительно тикали. Пальцы незнакомца бесшумно скользили по экрану. Мерцала лампа.

Это продолжалось около двух минут, после чего андроидоподобный человек — или крайне приближенный к человеку андроид — со вздохом убрал гаджет и достал из другого кармана маленькую коробочку. В ней лежала прозрачная капсула размером с горошину. Похититель закатал рукав, вставил купсулу во вживлённый инъектор, нажал на кнопку. Инъектор мигнул зелёным.

Пластиковое лицо за считанные секунды превратилось железную маску, на которой горели разноцветными микродиодами два искусственных глаза. Под их прямым и острым, как шпага, взглядом Руну стало ещё больше не по себе, хотя неуютнее, казалось, уже некуда.

— Итак, Рун Этингер, — сказал андроидоподобный, идеально интонируя. — Вас, полагаю, интересует, где вы находитесь. Но ещё вас очень интересует, где госпожа Канзи.

В окулярах похитителя светилось вполне живое и очень знакомое: «я всё про тебя знаю». Рун собрался было ответить, но андроидоподобный его опередил:

— Она ближе, чем вы думаете. Госпожа Канзи уже рассказала нам всё о взломе базы «Миллениума» и пыталась взять всю ответственность за него на себя. Крайне трогательно с её стороны пытаться вас выгородить, не так ли?

Этингер подавился словами. Получеловек смотрел ему в глаза, держа паузу.

— Так или иначе, пытаться скрыть от нас что-либо бесполезно, — он развёл руками. — Мы выяснили, что взлом случился с вашей подачи. Более того, после его совершения госпожа Канзи всё вам рассказала. Как видите, у нас уже есть картина вашего сговора, осталось лишь подтвердить её и прояснить кое-какие детали. Сейчас вы станете примерным раскаивающимся преступником и ответите на все мои вопросы. Это понятно?

Лицо похитителя оставалось безэмоциональнее булыжника, зато микродиодные окуляры пожирали Руна заживо.

— А если я не захочу отвечать? — выдавил историк.

— Вы ответите, потому что в противном случае я признаю вас виновным в сговоре с целью промышленного шпионажа. Вас и госпожу Канзи. Можете быть уверены, ничего хорошего вам обоим это не сулит. Итак…

— Погодите-ка, — перебил Рун, у которого от внезапно нахлынувшей смелости губы затряслись, — откуда мне знать, что с ней сейчас всё в порядке? Вдруг вы с ней уже разобрались в своём фирменном стиле?

— Ниоткуда, — ровно ответил андроидоподобный. — Не я на допросе, а вы. И выбора у вас никакого нет.

Дав Руну несколько секунд на осознание сказанного, похититель продолжил:

— Итак, для чего вам понадобился взлом базы данных «Миллениума»?

Этингер думал, что ответить, следя за грохочущей стрелкой часов. Получеловек смотрел на него во все глаза, замерев в полной неподвижности.

За весь разговор он ни разу не моргнул.

— Мы не собирались ничего взламывать. Просто Амина слишком… увлеклась.

— Предположим, — сказал андроидоподобный. — Но что сподвигло её увлечься?

— Арджун Крипалани, — Рун глянул на похитителя исполдобья. У того на лице не дрогнула ни одна мышца. — Мы пытались выяснить, что с ним случилось.

— Зачем?

У андроидоподобного двигалась только челюсть. Микродиоды в его глазах медленно переливались. Этингер догадывался, что каждый его ответ мгновенно анализируется на правдивость — поэтому допросчик и раскрыл окуляры так широко. Он следил за мельчайшими изменениями в мимике и языке тела. А может, видел и того больше.

Рун под его взглядом чувствовал себя стеклянным.

— Потому что с его именем связано несколько снимков, которые заинтересовали меня.

Андроидоподобный помолчал.

— Вы не договариваете.

«Гадство, — подумал Рун, закусив губу. — От него и вправду ничего не скроешь».

— Ещё потому что я стал подозревать корпорацию в его убийстве.

— На каких основаниях?

— На основании своей паранойи, — бросил Этингер в отчаянии. — Такой ответ подойдёт?

Допросчик снова замер на несколько секунд.

— Вполне, — отозвался он наконец. — Иными словами, доказательств у вас не было. Но вы хотели восстановить справедливость, не так ли?

— Хотел.

— Поэтому и последовал взлом?

— Нет. Говорю же, Амина просто увлеклась…

— Это уже несущественно. Вы по-прежнему считаете, что Арджуна Крипалани убила корпорация?

Возникла пауза. Историк смотрел в искусственные глаза получеловека. Тот весь состоял из своего рентгеновского взгляда. Оглушительно тикали часы.

«Живым я отсюда не уйду», — понял Рун, и эта мысль, как ни странно, придала ему храбрости.

— Да, — он вдруг охрип.

— Хотя никаких доказательств по-прежнему нет?

— Нет. Если не считать массу странных обстоятельств, связанных с его смертью.

Андроидоподобный несколько секунд о чём-то размышлял.

— Вам приходилось до взлома «Миллениума» заниматься промышленным шпионажем или экстремистской деятельностью?

— Какая разница? — Этингер нервно усмехнулся. — Разве ответ «нет» что-то изменит?

Он очень устал. Не только от допроса и сидения в статичной позе — вообще от всего. Похищение просто помогло Этингеру понять, что сил у него не осталось ни первых, ни последних. И что лучше бы всё это наконец закончилось.

— Отвечайте на вопрос.

— Не занимался. — Рун подумал немного и добавил: — Если, конечно, не называть экстремизмом попытки докопаться до исторической правды. Сдаётся мне, для ваших нанимателей это вполне аналогично экстремизму.

— Что вы имеете в виду? — шевельнул губами допросчик.

— Именно то, что я сказал, — сказал историк и опёрся на спинку стула. — Ни больше, ни меньше.

По неподвижному лицу андроидоподобного невозможно было прочесть ровным счётом ничего. Даже если бы треклятый недочеловек в этот момент мысленно выносил Руну смертный приговор, в лице его ничего бы не изменилось. Впрочем, историк так вымотался, что ему даже на это стало наплевать.

Этингеру всегда было интересно, что на самом деле произошло с людьми, которые по официальным данным пропали без вести. Теперь он апатично думал о том, что ему выпала исключительная возможность узнать об этом на собственном примере.

— Что вы знаете о человеке по имени Синклер? — спросил андроидоподобный после паузы.

— Что он якобы шпион. И что я — не он. И что Амина — тоже не он.

— Что ещё?

— Догадываюсь, что по его милости я здесь.

— А кто он, не догадываетесь?

— А хоть бы и вы, — пожал плечами Рун. — Понятия не имею. Много у вас ещё вопросов?

— Не очень. Кто ещё имел доступ к данным, которые добыла госпожа Канзи?

— Никто, насколько я знаю. Хотя она говорила что-то про записку с кусочком кода…

— Больше Синклер с вами никак не связывался?

— Я даже не уверен, что записка была от него. И что он вообще существует тоже не уверен… Слушайте, я не имею ни малейшего представления о том, что у вас там происходит за кулисами. Мне это не интересно. Во всяком случае теперь — точно.

Андроидоподобный тоже откинулся на спинку, но как-то механически, словно на шарнирах. Он всё ещё смотрел на Этингера, а тот гадал, дадут ему ещё раз повидаться с Аминой или нет. Почему-то именно теперь ему до смерти захотелось её присутствия. Хотя бы мельком. Хоть просто посмотреть на неё.

— Вы можете быть свободны, — отчеканил получеловек, и кандалы на руках и ногах ошеломлённого историка расстегнулись.

От неожиданности Рун чуть не упал со стула. Растирая онемевшие запястья, он поглядывал на похитителя и всё ждал, что тот засмеётся: подарить надежду на спасение и тут же отнять её — вот так шутка вышла бы! Но андроидоподобный смотрел в пустоту перед собой и молчал — точно его вдруг отключили от питания.

Мелкими шажками, на неслушающихся ногах историк пошёл к двери. На полпути его остановил по-прежнему плавный, идеальный голос допросчика:

— Рун.

Этингер, холодея, обернулся. Андроидоподобный всё ещё смотрел сквозь пространство, словно пытался постичь его основу.

— Вы подписали договор о неразглашении. Очень рекомендую его соблюдать. В противном случае мы встретимся снова.

Совершенно ничего не понимая, Рун снова повернулся к двери. Его отпускают?

Отпускают?!

Нажал на ручку. Потянул.

Часы, в последний раз щёлкнув секундной стрелкой, замолкли. За дверью вместо выхода белела сплошная стена.

— Так вы отсюда не выйдете, — протянул андроидоподобный голосом зажёванной плёнки. — Сейчас…

Пол скакнул вбок и ударил по плечу, став стеной. Открытая дверь оказалась у Руна под ногами, распахнутая, точно ворота ада. Стена за ней, мигнув, исчезла, потом исчез и сам проём, потом растворились в пустоте остальные части комнаты — и вот историк уже остался один на один с ницшеанской бездной, которая властно заглянула прямо в него безглазым всевидящим взором. Взгляд этот выжигал, проедал насквозь; пустая шкурка по имени Рун не могла уже чувствовать, но имела ещё понятие о времени — оно и прекратило страдания Этингера, величественно и вместе с тем бестолково схлопнувшись в точку.

Загрузка...