Мифология Британских островов

Глава 7 НЕМНОГО О ФЕЙРИ: ВВЕДЕНИЕ В ПРЕДМЕТ

Разновидности фейри. — Происхождение фейри. — Их облик. — Их жилища. — Волшебная страна. — Время в Волшебной стране. — Ремесла фейри. — Забавы и развлечения. — Мораль фейри. — Недостатки людей, осуждаемые фейри. — Болезни, насылаемые фейри. — Чары, дающие власть над фейри. — Фейри и смерть.

Фольклор Британских островов в значительной своей части состоит из преданий о фейри, как англичане, шотландцы, ирландцы и валлийцы называют сверхъестественных существ. К фейри относятся эльфы и дини ши, Туата Де Дананн и Тилвит Тег, Благий и Неблагий Дворы и многие другие.

Фейри можно разделить на несколько родов. Бывают фейри добрые и злые, героические, бродячие, прирученные и одинокие. К героическим фейри принадлежат те благородные рыцари и прекрасные дамы, о которых повествуют автор «Мабиногиона», сэр Томас Мэлори и сочинители куртуазных романов. Типичный пример такого фейри — молодой Тэмлейн, герой одноименной баллады.

Бродячие фейри — едва ли не самая многочисленная группа (кстати сказать, героические фейри, по большому счету, тоже относятся к бродячим). Они самые разные по росту, по обличью и по характеру, от злобных и кровожадных слуа до крошечных пикси, засыпающих в чашечках цветков.

Одинокие фейри — те, кто злобен по натуре и предпочитает общению одиночество. Единственное исключение составляют брауни. Одинокие фейри отличаются от бродячих еще и тем, что предпочитают одежду красного цвета, тогда как бродячие носят зеленые куртки. Помимо брауни, к бродячим фейри относятся лепрехуны, пуки, бэнши, фир дарриг, глейстиги, брэги, дуэргары и накилеви (естественно, этот список далеко не полон).

К прирученным фейри принадлежат те, кто оторвался от своих собратьев и «прилепился» к людям — те же брауни, детские боуги, жирни и другие.

Согласно одной теории, фейри — падшие ангелы; по другой — это вовсе не ангелы, а самые настоящие бесы. Существует также гипотеза, что это вставшие из могил мертвецы. Представляется, что большинство фейри относится — по терминологии Д.К. Зеленина — к заложным покойникам и лишь некоторые — скажем, Туата Де Дананн или сиды — имеют божественное происхождение. Некоторые полагают, что фейри на самом деле — духи умерших.

Всех без исключения фейри отличает нечеловеческая, неземная красота, омраченная, однако, каким-нибудь уродством. Скажем, женщины-элле — писаные красавицы, но если зайти со спины, выяснится, что затылки у них — полые. Шотландские глейстиги носят длинные одежды, чтобы скрыть свои козлиные копыта. Шетландские хромушки хромы. Иными словами, фейри всегда можно отличить от человека по какому-либо телесному недостатку. У некоторых всего одна ноздря или один глаз, у других вообще нет носа, у третьих из ртов торчат клыки, у четвертых ноги и руки с перепонками, у пятых такие длинные груди, что их приходится закидывать за спину.

Что касается одежды, большинство фейри предпочитает наряды зеленых тонов. Многие, впрочем, отдают предпочтение красному; кое-кто — к примеру, дини ши — носит зеленые куртки и красные шапки. Некоторые фейри — те же шелковинки или тилвит тег — выбирают белый цвет. На острове Мэн иные фейри отдают предпочтение голубому; встречаются и такие, которые носят наряды серых или черных тонов, но это бывает крайне редко. Наряд фейри обычно составляют зеленая куртка, темные штаны и красная шапка или шляпа, иногда — с пером совы. Так одеваются почти все бродячие фейри. У одиноких фейри красные не только шапки, но и куртки. Эти два цвета — любимые у фейри. Встречаются и такие фейри, которые предпочитают одеяния изо мха или палой листвы — и даже из склеенных росой паутинок.

Роста фейри разного, среди них можно встретить и коротышек, и высоких. Главный признак, по которому можно отличить фейри от человека, — заостренные кверху уши. Наметанный глаз заметит и другие особенности: перепончатые лапы или вывернутые задом наперед ступни, носы без ноздрей, раскосые глаза или торчащий из-под одежды хвост.

Чаще всего фейри селятся в холмах. Эти холмы называются «ноу» и делятся как бы на две части — наружную («шийн») и внутреннюю («бру» или «тулмен»). Шийн представляет собой пещеру, а бру — залу с потолком, который опирается на колонны. В бру обычно проживают сразу несколько семейств фейри, а в тулменах обитают фейри-одиночки. Иногда можно увидеть вход в бру. Чаще всего такое случается в канун того или иного праздника — скажем, на Ламмас-тайд (7 августа). А вот на Холлан-тайд (11 ноября) к холмам лучше вовсе не приближаться: в ночь на 11 ноября фейри путешествуют между холмами по своим дорогам и тропинкам, раскинутым точно паутина. Вход в бру можно увидеть и в другое время, для этого нужно в полнолуние обойти вокруг холма девять раз — ни больше ни меньше. И тогда взгляду предстанет то, что происходит внутри. Между прочим, на холмах, о которых известно, что в них обитают фейри, не следует строить жилые дома, церкви или замки, ибо фейри могут перенести эти строения на другое место.

Волшебная Страна — это страна, в которой обитают фейри. Порой она является взорам людей как призрачный, окутанный туманами остров в морской дали. У этого острова множество названий — Остров Блаженных, Хай-Бресейл (или Ги-Бразил), а самое известное — Инис Авалон или просто Авалон. На острове Авалон покоится легендарный король Артур, перенесенный туда тремя чародейками после кровавого сражения, в котором он получил смертельную рану. В Уэльсе Волшебную Страну называют Тир-Нан-Ог, или Страна Вечной Юности, но то уже не остров, а некая земля, лежащая за морем на западе, или Тирфо Туинн — Земля-под-Волнами. В Волшебную Страну ведут тайные пути. Считается, что ходы в Волшебную Страну можно найти на дне моря и в глубине горных озер, а также в холмах — недаром фейри иногда величают «народом холмов».

Время в Волшебной Стране иное, чем в мире людей. Один день там равен нескольким годам, если не десяткам лет здесь. Иногда бывает и наоборот.

Сказка гласит, что некий молодой пастух вступил в хоровод фейри — и очутился в прекрасном дворце, где провел в довольстве и радости много лет. Ему ни в чем не препятствовали, запрещали только пить из фонтана, в котором плавали золотые и серебряные рыбки.

Фейри. Книжная заставка.

Однажды он не утерпел и нарушил запрет, зачерпнув воды из фонтана. И тут же дворец исчез, а пастух оказался на склоне холма среди своих овец. С того мгновения, как он вступил в хоровод фейри, прошло от силы пять минут.

Но все-таки гораздо чаще время в Волшебной Стране как бы замедляется, и примеров тому не счесть. Ирландская сага «Плавание Брана, сына Фебала» рассказывает о воине Бране, который достиг Эмайн-Махи — Острова Женщин. Однажды Бран услышал чудесную музыку: мелодия была столь сладостной, что убаюкала героя, а проснувшись, он увидел рядом с собой на земле яблоневую ветвь, усыпанную цветами. Когда Бран вернулся домой, ему явилась женщина в диковинных одеждах и запела песню об острове Эмайн, где нет ни зимы, ни горя, ни нужды, где скачут на раздолье кони бога Мананнана и царят радость и веселье. В той песне были такие слова:

Женщина пригласила Брана на этот остров и вдруг исчезла. С ней исчезла и яблоневая ветвь. Сожалея о пропаже, Бран велел снарядить флот и на следующее утро двинулся в путь. Вскоре Бран увидел остров Эмайн и провел там, как ему казалось, всего один год. Потом его спутники начали тосковать по родному Эрину; сильнее других рвался домой Нехтан, сын Коллбрена. Бран поддался на уговоры, но пообещал своей возлюбленной, правительнице Острова Женщин, что скоро возвратится. Флот Брана благополучно достиг Ирландии и стал вблизи берега; герой назвал местным жителям свое имя и услышал в ответ, что Брана, сына Фе-бала, давным-давно нет в живых, что он, как гласят древние сказания, столетия назад ушел в море. Нетерпеливый Нехтан прыгнул за борт и вброд добрался до суши, но едва он ступил на землю, как на глазах у потрясенных спутников превратился в дряхлого старца, а затем рассыпался в прах. Тогда Бран велел поворачивать обратно, и больше его в Ирландии не встречали.

Фейри — замечательные мастера. Причем они не только работают сами, но и учат своему ремеслу людей. Фейри славятся как искусные кузнецы. Прежде всего это относится к карликам, которые выковали множество сокровищ и оружия. Правда, тут возникает вопрос, как они могли это сделать — ведь никто из фейри не способен даже прикоснуться к железу. Лепрехуны все время тачают башмаки, но испокон веку возятся с одним и тем же башмаком, так что результата их трудов еще никто не видел. В шахтах и копях трудятся кобольды и стуканцы. Вдобавок фейри замечательно справляются с домашней работой (правда, можно ли домашнюю работу называть ремеслом?).

У каждого рода фейри свои забавы и развлечения. Бродячие фейри в основном предаются тем же занятиям, что и люди. Героические фейри, такие как Благий Двор или дини ши, проводят время в аристократических усладах — танцуют, музицируют, охотятся, устраивают верховые прогулки. Кроме того, они постоянно воюют друг с другом и с людьми. Едва залечив раны, полученные в битве, фейри отправляются на охоту. Добрые фейри охотятся со своими белыми красноухими собаками на оленей; а злые охотятся на людей, собирают человеческие души. Они мчатся по небу с таким звуком, словно то кричат перелетные птицы; у лошадей слуа глаза пышут огнем. Кроме того, фейри занимаются спортом — в частности, играют в мяч. У них популярны футбол и травяной хоккей, а также шахматы. Между прочим, они великие шахматисты, и большинство гроссмейстеров-людей не годится им и в подметки.

Предание гласит, что у ирландского короля Эохайда была красавица-жена Этайн. Ее красота настолько поразила Мидера, одного из правителей Туата Де Дананн, что он твердо решил забрать Этайн себе. Однажды он появился во дворце Эохайда и предложил тому три партии в шахматы. Эохайд согласился. Тот, кто выигрывал партию, получал что хотел. Первые две партии выиграл Эохайд, который потребовал от Мидера табун лошадей и исполнения трех желаний. А в третьей партии победил Мидер и попросил у Эохайда его жену. Эохайд отказался; тогда Мидер попросил разрешения хотя бы обнять ее и поцеловать. На это Эохайд согласился, но с условием: приходи в конце месяца. Когда срок приблизился, он собрал в чертоге своих воинов и велел, как только Мидер войдет, запереть все двери, чтобы тот не мог похитить Этайн. Мидер увидел, что очутился в ловушке; одной рукой он обнажил меч, второй подхватил Этайн, они пронеслись сквозь крышу и двумя лебедями устремились прочь. История на этом не кончается. Эохайд тосковал по жене и потому напал на Волшебную Страну и вернул себе Этайн. Но Туата Де Дананн разгневались на него и сурово отомстили ему и его потомкам.

Вдобавок фейри — замечательные музыканты. Некоторые из них передают свой дар смертным. В частности, знаменитые шотландские волынщики Маккриммоны научились этому искусству как раз от фейри. Самая приятная, сладостная и опасная для смертных мелодия — напев эльфийского короля. Под этот напев танцуют даже камни и деревья. Если человек научится этой мелодии, он пропал: очарование музыки настолько велико, что его не нарушить ничем, разве что волынщик сможет сыграть мелодию задом наперед или скрипачу кто-нибудь перережет струны его скрипки.

Выше уже было сказано, что фейри более или менее определенно делятся на добрых и злых.

Добрые довольно дружелюбно относятся к людям и потому редко позволяют себе всякие нечестные поступки, хотя и не прочь поозорничать. А вот злые — дело другое: они никогда не упустят случая обмануть человека.

Именно злые фейри похищают человеческий скот и крадут детей, вместо которых оставляют подменышей. Иногда они велят людям убивать себе подобных; но их можно провести, вместо человека убив корову или лошадь. Фейри ничего не заподозрят, а смерть животного на время утолит их кровожадность. Впрочем, добрые фейри тоже могут при случае похитить скот или выкрасть младенца из колыбели. Зачастую добрые и злые фейри ходят вместе, и стоит обидеть одних, как другие тут же принимаются за них мстить. В общем и целом все фейри живут по присловью: «Что твое, то мое, а что мое — никому не отдам». Правда, среди всех фейри выделяются тилвит тег — это благородные создания, всегда готовые помочь человеку, который им по нраву, и поступающие всегда предельно честно: если что-то берут, то обязательно отдают что-либо взамен. Что касается лжи, тут следует помнить, что фейри, даже злые, не лгут — они всего-навсего лукавят; говорят правду, но так, что не всякий поймет истинный смысл слов.

У фейри существуют свои понятия о чести, которых они строго придерживаются. Тех людей, которые не соблюдают этих правил, фейри строго карают. Прежде всего, они следят за соблюдением тайны, ибо им есть что таить, и жестоко наказывают тех, кто пытается за ними шпионить. Люди, которые похваляются своими заслугами перед фейри, частенько заболевают, у них на теле появляются эльфийские метки, их разбивает паралич. А те, кто пытается украсть сокровища фейри, рискуют жизнью. Фейри терпеть не могут скупердяйства, грубости и невежливости; кроме того, они недолюбливают мрачных типов, тогда как человек веселый вправе рассчитывать на радушный прием. Если в доме чистота и порядок, фейри обязательно наградят чем-нибудь его хозяйку. А нерях и лентяек они не преминут проучить. Заодно достается тем мужьям, которые бьют своих жен, и любителям сквернословить.

Как правило, фейри довольно дружелюбно относятся к людям. Но если их оскорбить, пускай даже непреднамеренно, они мстят. Чаще всего их месть заключается в том, что они насылают болезни.

Самая известная болезнь такого рода — паралич или, как его именуют в народе, удар. Фейри наводят паралич на свою жертву, а потом похищают человека, оставляя взамен подменыша либо деревянную колоду, заколдованную таким образом, чтобы ее приняли за труп.

Этот паралич еще называют «эльфийским ударом» или «эльфийским выстрелом». По признанию ведьмы Изобель Гоуди, она собственными глазами видела, как эльфийская ребятня затачивает наконечники стрел; Р. Роббинс сообщает: «С помощью другого заговора ведьмы могли превращаться в животных… Иногда они стреляли эльфийскими стрелами, которые, как видела Гоуди, точили маленькие мальчики-эльфы, чтобы калечить или убивать людей». Потом эльфы передавали стрелы ведьмам, чтобы те поражали ими людей и домашний скот.

Среди прочих хворей, насылаемых фейри, можно упомянуть ревматизм, защемление позвонков и все прочие болезни, уродующие плоть. Этими болезнями страдают те, кто сильно обидел фейри. За меньшие провинности людей «награждают» мурашками, сыпью или синяками по всему телу. Считается, что туберкулез — тоже дело рук фейри, что они причастны к переутомлению, рвоте, поносу. Если у женщины бесплодие или если у человека завелись вши, и тут наверняка не обошлось без фейри (или, на худой конец, без ведьмы, действующей по их наущению).

От фейри достается не только людям, но и домашнему скоту. Падеж в стаде начинается оттого, что фейри похищают животных, убивают их и съедают — причем чаще всего они пожирают не плоть, но суть домашней скотины, а люди о том и не подозревают, ибо в хлеву остаются телесные оболочки — так называемые «фойсон».

Подобно демонам, фейри можно подчинить себе чарами и заклинаниями. Существуют специальные заклинания, вызывающие фейри и прогоняющие их, обращения за помощью и просьбы о совете. Вот некоторые из них.

Взять сосуд венецианского стекла размером три на три фута, в течение трех недель, по средам или по пятницам, опускать этот сосуд в кровь белой курицы, затем вымыть святой водой и окурить; после чего взять три прута с орехового куста не старше года от роду, очистить от коры, сделать с одного бока плоскими, написать на них имена фейри, которых хотите вызвать, по три раза каждое, и зарыть прутья под каким-либо из чудесных холмов; в среду перед призыванием и в пятницу после оного извлечь прутья и произнести имена фейри в урочный час, отмеченный благосклонностью планет; тот, кто призывает фейри, должен быть чист душой и телом, встать ему следует лицом на восток. Если соблюдены все условия, фейри появится в том самом сосуде.

Заклинаю вас, духи, семь сестер, имена которых — Лилия, Рестилия, Фока, Фола, Африга, Джулия, Венулия, заклинаю вас именем Иисуса Христа и его святой Матери — отныне ни вам, ни кому другому не позволено являться здесь без разрешения имярек; ни днем, ни ночью, ни поодиночке, ни вместе.

В фольклоре германских народов довольно часто встречается сюжет, носящий название «чудесных похорон». Между тем в сказках и преданиях повторяется, что фейри не умирают — по крайней мере, от старости (их можно лишь убить или смертельно ранить). Представляется, что прежде чем рассуждать о том, смертны ли фейри, следует задаться другим вопросом: а есть ли у них бессмертная душа? Ведь если душа у них есть, они и вправду бессмертны, как бессмертны люди — милостью неба. Если же души у фейри нет, можно предположить, что они бессмертны только физически — то есть умирают не от старости, а от смертельных ран. Иными словами, в таком случае их душа сродни душе животных. Скорее всего, бессмертной души у фейри нет. У них нет души — и нет загробной жизни. Тем не менее они бессмертны. Умирая — точнее, погибая в мире людей, фейри возвращаются в Волшебную Страну, где продолжают жить как ни в чем не бывало (нет никаких сведений о том, что в Волшебной Стране кто-либо когда-либо умирал — наоборот, везде говорится, что смерти в нее путь заказан). Однако порой они настолько устают от жизни, что начинают мечтать о смерти, которая избавила бы их от тягот бытия. А чтобы умереть, фейри нужно обрести бессмертную душу, подобную человеческой…

Что же касается похоронных процессий фейри, встреча с ними предвещает человеку беду.

Предание гласит, что как-то поздно вечером двое мужчин возвращались домой. Дорога шла мимо кладбища; в тот самый миг, когда они поравнялись с кладбищенскими воротами, часы на колокольне пробили полночь. Затем наступила тишина, которую вдруг нарушил погребальный звон. Колокол ударил двадцать шесть раз — ровно столько, сколько было лет одному из мужчин. И показалась диковинная процессия: сотни крошечных существ двигались по дороге, несли гроб с откинутой крышкой, в воздухе плыла невыразимо грустная мелодия. Когда гроб поравнялся с ними, старший из мужчин заглянул внутрь. Лежавший в гробу был как две капли воды похож на его спутника. Юноша, услышав об этом, решил спросить у фейри, сколько ему осталось жить. Никто не ответил, процессия вскоре скрылась, а мужчины благополучно добрались до дома. Месяц спустя юноша сломал себе шею и умер.

Глава 8 БРИТТСКИЕ ГОБЛИНЫ: НИЗШАЯ МИФОЛОГИЯ БРИТТОВ[44]

Достоинства сказки. — Вера в фейри. — Святой Коллен и Гвинн ап Нудд. — Авалон. — Разновидности фейри. — Эллилон. — Эллилдан. — Коблинай. — Озерные фейри. — Горные фейри. — Подменыши. — Тилвит Тег. — Музыка фейри. — Ведьмины круги. — Защита от проказ фейри. — Чудесные дары. — Происхождение валлийских фейри.

Сколь бы ни расходились мнения ученых мужей в отношении других областей фольклора, в вопросе о фейри они единодушны: истории о фейри — пережиток древней мифологии. Такое единодушие и должно царить в царстве, хранящем светлые воспоминания о самом поэтическом времени жизни, детстве человечества, когда скепсис еще не занял место неведения. Этот скепсис — порождение знания, несравненно более ценного, чем изгнанная им вера, однако мало кто из современных людей втайне не сожалеет, что научный подход лишил нас старой веры в фейри. Есть некое очарование в убеждении, что «давным-давно» мир был не столь практичен, как ныне, не столь будничен и полон обыденности и не так подвержен действию неумолимых законов гравитации, оптики и им подобных. Какой драматичной была тогда жизнь! Сколько в ней было поэзии, мечты и радости!

Но, достигнув зрелых, мудрых лет и лишившись сказки, мы можем отчасти утешиться, обратившись к сказочной мифологии. Пусть любимые нами истории старины «неправда» — но они и не праздные выдумки. Существование сказки имеет добротное оправдание, и мы вправе относиться к ней с уважением. Остряк, заметивший, что «в общем и целом сказка обеспечивает развлечение охотникам, решившимся безрассудно проследить ее до места и времени рождения», высказал под видом шутки вполне серьезную мысль. Раз уж нельзя больше мириться со счастливым неведением, любители сказок могут утешиться тем, что нет нужды выбрасывать сказку в мусорную корзину вместе с кучей старого хлама; напротив, старые герои, пройдя суровое испытание в тигле строгой науки, стали еще привлекательнее.

Случайный наблюдатель может предположить, что вера в фейри в Британии почти исчезла в наши дни даже среди простого народа, однако это не так. Хотя даже люди образованные и постоянно проживающие в Британии могут в этом отношении оказаться не более осведомлены, чем случайные наблюдатели. Лишь немногие из них, те, кто особо интересовался этим предметом, представляют, насколько живы еще народные верования, в то время как большинство образованных британцев вообще не имеют мнения по этому вопросу и, пожалуй, удивятся, что вопрос этот еще может возникнуть. В 1858 г. ученый автор статьи в «Археологических чтениях» заявлял, что «ныне можно пересечь страну от края до края и ни разу не подивиться и не позабавиться теми народными легендами или сказочными историями, которые некогда передавались от отцов к детям». Однако в том же издании восемнадцать лет спустя находим статью Джона Уолтера Люкиса (президента Кардиффского общества естествознания), в которой о кромлехах, волшебных холмах бру и древних стоянках в графстве Гламорган говорится: «С ними всегда связаны рассказы о фейри и призраках, причем в правдивости некоторых местные жители полностью убеждены, и кажется, что чем нелепее история и ее герои, тем больше в них верят». Наблюдения подтверждают утверждение последнего свидетеля. Образованные европейцы, как правило, убеждены, что подобные верования полностью исчезли в их стране или, по крайней мере, в той области, где они живут. Если что-то в этом роде и могло остаться в наш просвещенный век, то, по их мнению, «где-нибудь на севере», если сами они живут на юге, или на юге, по убеждению северян. А в целом они относят эти верования к веку минувшему, или к средневековью, а то и ко временам короля Артура. Ректор Мертира, человек пожилой, относит эти верования ко временам своей юности. «Я настолько стар, — писал он в письме, датированном январем 1877 г., — что еще помню времена, сорок или пятьдесят лет назад, когда этим историям полностью верили». Сдается мне, люди образованные в любом веке считали эти истории достоянием прошлого. Чосер думал об этом почти пять столетий назад, когда писал (в «Рассказе батской ткачихи» из «Кентерберийских рассказов»):

Драйден на двести лет позже подхватывает, говоря о фейри:

И в новые времена другие авторы повторяют друг за другом: «Теперь уж не то, а вот еще не так давно…» Истина, вероятно, в том, что стоит только погрузиться в народную жизнь, особенно в жизнь наших поселян, как без труда обнаружишь те же старые поверья, что и пятьсот лет назад.

В артуровскую эпоху и до нее жители Южного Уэльса почитали страной фейри Северный Уэльс. В народном воображении эта далекая страна представала излюбленным обиталищем великанов, чудовищ, колдунов и других волшебных созданий. Оттуда и являлись фейри погостить на солнечных землях юга. Главным мудрецом этой волшебной страны был великан, любивший посидеть на горной вершине и созерцавший звезды. Правил в той стране волшебный король Гвидион, обладавший умением обращать себя в любой мыслимый и немыслимый образ. Крестьяне, жившие на берегах Дифеда, видели вдали, за синими волнами моря, зыбкие очертания горных вершин, пронзающих облака, — величественных и суровых стражей колдовской страны. Оттуда, с родины бурь, прилетали к ним грозовые облака, там загорались в зимние ночи огненные знамена северного сияния, оттуда уходили в черную звездную высь дороги королей фейри. Эти картины то и дело встречаются в «Мабиногионе», этом великолепном собрании волшебных сказаний Уэльса.

Позднее означенного времени предания помещали страну фейри в долине Нит в Гламорганшире. Один крутой и скалистый утес, известный как Крайги-Динас, приобрел особую известность как твердыня волшебного народа. В его пещерах и расщелинах много веков жили фейри, он служил оплотом последним жителям Британии. Нечего и говорить, что еще живы люди, которые помнят встречи с фейри у Крайги-Динас, хотя они, конечно, станут уверять, что нынче Малого Народца там не увидишь. По общему мнению, фейри сбежали от методистов и прочих ревнителей веры: в самом деле, судя по множеству рассказов, фейри, когда их еще встречали по всей Британии, проявляли единодушную неприязнь к проповедникам. Надо сказать, что с той же сердечной неприязнью относились они и к трезвенникам.

Правителем фейри, их защитником и покровителем был некий Гвинн ап Нудд. Он же правил всеми гоблинами. Его имя часто встречается в древних валлийских сказаниях. Бард четырнадцатого столетия, который, следуя за фейри, оказался темной ночью на торфяном болоте, называл его «рыбным прудом Гвинна ап Нудда, дворцом гоблинов и их соплеменников». Связь этого легендарного персонажа с долиной Нит в Уэльсе становится явной, если заметить, что имя Нудд в Уэльсе произносится не иначе как Нит. Что касается королевы, у гоблинов таковой, кажется, нет. Тем не менее филологи производят имя Моргана от Мор Гвин, Белой дамы; и в связи с этим нельзя не упомянуть о встречающемся в Уэльсе женском имени Морганна.

Легенда о святом Коллене, в которой фигурирует Гвинн ап Нудд, рисует последнего королем не только фейри, но и Аннона (ада или страны теней).

Коллен жил смиренным отшельником в горной пещере. Однажды он услышал, как двое людей беседуют о Гвинне ап Нуде, называя того королем этих двух царств. Коллен велел болтунам убираться и не упоминать дьявола. Но король страны фейри прогневался на эти слова и решил проучить Коллена. Святого пригласили на встречу с королем в полдень на вершине холма. Он долго отказывался, однако в конце концов явился, не забыв прихватить с собой сосуд со святой водой. «И, придя туда, увидел прекраснейший замок, окруженный стройными рядами воинов, и было там множество менестрелей, и самый воздух звенел песнями и музыкой, и в седлах скакунов восседали прекраснейшие юноши, и окружали его девы, стройные, с легкой поступью, в расцвете молодости, и было все вокруг величественно и прекрасно, как подобает двору славнейшего монарха. И на стене замка увидел святой рыцаря, пригласившего его войти, ибо король ожидает его к трапезе. И Коллен вошел в замок и предстал перед королем, сидевшем на золотом троне. Тот с почетом приветствовал Коллена и предложил ему отведать яств, уверяя, что помимо того, что видит он на столе, имеется в достатке любых лакомств и напитков, каких пожелает душа, и все готово для пира, достойного оказать честь и гостеприимство столь премудрому господину.

“Я не ем листьев”, — отвечал Коллен.

“Видел ли ты когда-либо одеяния роскошнее, чем одежды моих придворных из алого и голубого бархата?” — вопросил король.

“Самая подходящая для них одежда”, — отвечал Коллен.

“Чем же?” — спросил король.

И тогда ответил Коллен:

“Красная половина означает огонь ада, а голубая — его холод”.

И с этими словами Коллен достал свой сосуд и обрызгал все вокруг святой водой. И тогда скрылись с глаз и замок, и войско, и юноши, и девы, и скакуны, и менестрели, и пиршественный стол, будто и не было ничего, кроме зеленой травы на вершине холма».

Третьим обиталищем фейри британцы называют Авалон артуровских легенд. Зеленые луга средь моря, острова, называемые в «Валлийских Триадах» Гверддонау Ллон, иначе — Зеленые острова посреди моря: «Случилось на острове Придейн три знаменитых исчезновения. Первым исчез Гавран и его люди, каковые отправились на поиски Зеленых островов посреди моря, и больше о них никогда не слыхали».

С этими островами поныне связано множество удивительных преданий.

Верили, что там находят пристанище души друидов, недостаточно святые, чтобы попасть на небеса христиан, и не настолько злые, чтобы мучиться в Анноне. Для них нашлось место в этом романтическом варианте языческого рая.

В пятом веке эти зачарованные острова посетил король Британии Гавран; со всем семейством он отплыл по неведомым волнам, и с тех пор их больше не видели. Его странствие увековечено в «Триадах» упоминанием о «трех исчезнувших». Остальные двое — Мерддин и Мадог. Мерддин уплыл на стеклянном корабле; Мадог отправился на поиски Америки и не вернулся, оба исчезли навеки.

На этих романтических берегах моряки еще рассказывают о зеленых волшебных островах, лежащих в Ирландском проливе к западу от Пемброкшира. Порой они ненадолго открываются взгляду смертных, но вдруг исчезают из вида.

Ходит рассказ о моряках, которые побывали на берегах острова фейри — и поняли, куда их занесло, только когда остров исчез на глазах охваченных трепетом матросов; не погрузился в волны, не уплыл, а просто вдруг исчез.

Говорят, фейри с этих островов нередко появляются на ярмарках в Милфордхейвене и Лагарне. Они делают покупки, не произнося ни слова, выкладывают деньги и скрываются, но всегда приобретают товар за ту самую цену, за которую продавец рассчитывал его сторговать. Иногда они невидимы, но люди с «двойным» зрением могут их приметить.

Не раз и не два люди ясно видели Зеленые острова недалеко от большой земли, и большинство полагает, что там полным-полно фейри. Говорят, что те попадают с островов на наши берега и обратно по подземной галерее, проложенной под морским дном.

Одинокий мыс, на котором лежит Пемброкшир, оставался для остальных британцев страной тайн долгое время после того, как в 1113 г. на нем поселились «варварские пришельцы с Севера». Завеса тайны покрывала омываемый морскими волнами мыс, жители которого говорят не по-английски и не по-французски, а на какой-то невразумительной тарабарщине. Мифология на этой странной земле слилась с христианством, и порой не знаешь, кому больше удивляться — язычникам или священникам, столь неправдоподобны изобилующие чудесами истории первых и проповеди вторых.

Фейри, как создания воображения, неподвластны твердым и неизменным правилам точных наук, где законы неизменны, а если и изменяются, то сами исключения подчиняются точным правилам. Сравнительной мифологии, если она желает быть принятой в строгое общество точных наук, приходится держаться скромно. Все, чего может добиться автор, посвятивший себя этому предмету, — упорядочить изложение для удобства ученого собрата, которому приходится обращаться за справками и заниматься сравнением, и при этом не заставить скучать обычного читателя.

Томас Кейтли разделяет героев скандинавских народных преданий на четыре класса:

1. Эльфы.

2. Гномы и тролли.

3. Ниссе.

4. Некке и морской народ.

Всякому интересовавшемуся скандинавским фольклором тут же станет ясно, насколько относительно это деление, однако оно, быть может, не менее удобно, чем любое другое. Придерживаясь не слишком строгой аналогии, можно разделить британских (точнее, бриттских) фейри на пять классов:

1. Эллилон, или эльфы.

2. Коблинай, или фейри рудников.

3. Бубаход, или домашние фейри.

4. Гуараггед Аннон, или фейри озер и ручьев.

5. Гвиллион, или горные фейри.

Современное название фейри — Тилвит Тег, то есть Чудесный Народ или Чудесное Семейство. Иногда их называют длиннее: Тилвит Тег ини-Коед, Чудесное Семейство лесов, или Тилвит Тег и-Мун, Чудесный народ копей.

Их видят танцующими в лунном свете на бархате трав, облаченными в легкие воздушные одежды голубого, зеленого, белого или алого цвета — в отношении цвета одежд описания часто расходятся. Говорят, что смертному, заслужившему их благосклонность, достается благословение фейри, и потому называют их еще Бендит-и-Мамай, или «Матушкино Благословение».

Фейри гневаются, если назвать их обидной кличкой, зато тех, кто говорит о них лестно, могут вознаградить.

Изучающему мифологию фейри этот факт говорит о многом, так как подобное верование прослеживается по всей земле до начала человеческой истории, зародившейся среди заоблачных вершин Центральной Азии. Греки поминали фурий под именем эвменид, то есть «милостивых»; горцы в романах сэра Вальтера Скотта почтительно именуют виселицу «королевскими помочами», даяки называют оспу не иначе как «вождем»; для лапландцев медведь — «мохнатый старик»; в Аннаме тигра зовут «дедушкой»; и, кажется, правило говорить о покойниках только хорошее происходит от боязливого почтения к могуществу душ умерших.

Эллилон — крошечные эльфы, обитающие в долинах и рощах. Они больше всего напоминают эльфов из сочинений английских поэтов XVI–XVII столетий, будь то Эдмунд Спенсер, Филип Сидни, Джон Драйден или Уильям Шекспир. По-видимому, и английское слово «эльф» происходит от валлийского «эл» — дух, или «элф» — стихия, элементал. В языке валлийцев множество слов такого рода, обозначающих неуловимое, ускользающее, духовное, дьявольское, ангельское или относящееся к миру гоблинов.

Слово «эллилон» (мн. ч. от «эллил»), несомненно, состоит в родстве с древнееврейским «Эллилим» как по значению, так и по происхождению слова. Поэт Дэвид аб Гвилим, шутливо описывая свои блуждания в тумане в 1340 г., пишет:

И сейчас крестьянин, припозднившийся с ярмарки или рынка, высматривает эллилов в лощинах и расщелинах.

Еда эллилов на валлийском называется «масло фейри» и «эльфова снедь» — «именин твилит тег» и «бвид эллилон»: последнее название относится к поганкам, а первое — к маслянистому веществу, которое иногда находят в глубине известняковых расщелин, куда спускаются в поисках свинцовых жил. Перчатками (мениг эллилон) эллилам служат колокольчики наперстянки, листья которой содержат сильное седативное вещество. У них есть и королева — не королева всех фейри, подобно королю Гвинну ап Нудду, а только королева эллилов, та самая, о которой шекспировский Меркуцио говорит, что

Надо сказать, Шекспир широко и с большим знанием дела использовал валлийский фольклор. Кейтли в своей «Мифологии фейри» упрекает Барда за неточное представление английских суеверий, связанных с фейри, но к валлийским верованиям этот упрек не относится. Именно от валлийцев Шекспир перенял образ королевы Маб. Это имя на валлийском означает маленького ребенка, а еще встречается как корень во множестве слов, обозначающих младенческое, детское: любовь к детям — мабгар, котенок — мабгат, детский лепет — мабиат и т. п. Наиболее достопримечательным представляется слово «мабиноги», ед. ч. от «мабиногион» — старинные романтические истории для детей.

На одной ферме в Гламорганшире жил Роули Пуг, известный всей округе своим невезением. За что бы он ни взялся, все шло вкривь и вкось: у всех соседей хороший урожай, а ему едва хватало прокормиться; крыша текла, сколько он ее ни латал; стены в доме покрывались плесенью от сырости, хотя у других было сухо, и, в довершение несчастий, жена у него болела и не справлялась с хозяйством. Наконец он потерял надежду и совсем было решил продать ферму и уехать попытать счастья на чужбине. И вот сидел как-то Роули, пригорюнившись, на каменной изгороди у своей лачуги, и вдруг подошел к нему маленький человечек и спросил, что случилось. Роули уставился на него в изумлении, а эллил усмехнулся и говорит: «Ладно-ладно, молчи, знаю все сам. Ты в беде и подумываешь уехать. Но я дам тебе совет, и уезжать не придется. Скажи только своей жене, чтоб не гасила свечу, ложась в постель, а больше ничего не говори».

Тут эллил щелкнул каблуками и пропал. Нечего и говорить, фермер выполнил его наказ, и с того дня дела его пошли на лад. Каждую ночь его жена, Китти Джонс (до недавних пор женщине в Уэльсе и после замужества дозволялось носить девичье имя), ставила свечу, выметала очаг и отправлялась спать, и каждую ночь фейри за нее пекли хлеб и варили эль, стирали и убирали, а порой даже приносили с собой инструмент и материал для починки одежды. Фермер стал ходить в чистом, ел свежий хлеб, пил добрый эль и чувствовал себя так, будто заново родился. И работа у него спорилась, за что бы он ни взялся, все шло на лад: урожай хорош, в стойле чисто, скотина лоснится, ни у кого во всем приходе не было таких жирных свиней. Так продолжалось три года. Но как-то раз Китти вбила себе в голову, что надо подсмотреть, как фейри делают за нее всю работу. Любопытство победило осторожность, и ночью, пока муженек спокойно похрапывал, женщина поднялась и выглянула в щелочку двери. Тут и увидела она веселую семейку эллилов, которые трудились как сумасшедшие да еще успевали смеяться и приплясывать. Китти не выдержала и тоже рассмеялась. Заслышав ее голос, все эллилы растаяли, как туман на ветру, и комната осталась пустой. Они не вернулись, но все же фермер успел разбогатеть и никогда больше не знал неудач.

Фермер и эллил. Из книги У. Сайкса «British Goblins».

Изучающий сравнительный фольклор сразу заметит сходство этой истории со многими другими. Заметит он и родство этого предания с рассказами о бубаход, или домашних фейри. Это постоянный камень преткновения в подобных научных исследованиях. Идея Баринг-Гоулда о том, что все домашние сказки произрастают из первобытных корней (подобно словам), как ни удачны приводимые им примеры, постоянно сталкивается с препятствиями такого рода. Легенда о Роули Пуге напоминает сходные истории о гриммовских «witthelmaenner». Германские «hausmaenner» — те же домашние эльфы, иногда проказливые, иногда полезные, но всегда ожидающие материального вознаграждения за свои услуги, как и те английские гоблины, о которых Мильтон в «L’Allegro» говорит, что они трудятся,

Чтоб заработать кринку сливок.

Эллилдан — разновидность эльфов, в точности соответствующая «блуждающим огонькам», скандинавским «ликтгубе» или бретонским «санд йан и тад». Валлийское слово «дан» означает огонь, а может обозначать и приманку. Образовавшееся сложное слово обозначает манящий огонек эльфа. Бретонские «Санд йан и тад» — манящие огненные фейри, которые носят на кончиках пальцев пять огоньков, вращающихся, как колесики прялки. Негры в южных областях Америки наделили блуждающие огоньки ужасными чертами собственного изобретения. Они называют огоньки «Джек-с-фонариком» и представляют их уродливыми человечками пяти футов ростом, пучеглазыми, с огромным ртом и телом, покрытым длинными волосами. Передвигаются они будто бы скачками, как огромный кузнечик. Эти ужасные духи сильнее самого сильного человека и быстрее самой быстрой лошади. Они заводят жертв в болото и топят в трясине.

Как все родственные им гоблины, эллилдан, разумеется, показываются в болотистых местах. Они пляской заманивают запоздалого путника в трясину. Впрочем, как заметил один остроумный валлиец, «бедные эльфы теперь захирели и помирают с голоду, и огоньки их навеки погасли, потому что фермеры осушили болота, и где в тростниках прятались выпи да кулики, теперь растут ячмень и картошка».

Пука — другое название эллилдан, как английский Пак — другое имя блуждающего огонька. В обоих случаях короткое имя звучит более поэтично и больше распространено. Имя Пак первоначально относилось к целому семейству английских фейри, и до сих пор мало кто из эльфов пользуется у нас большей популярностью, чем Пак, несмотря на все его проказы. Отчасти этой популярностью он обязан поэтам, особенно Шекспиру. Отдадим должное Барду за его подробное и достоверное изложение фольклора: это особенно интересно ввиду обвинений, предъявленных ему за неточность в изложении английских преданий.

Пука. Из книги У. Сайкса «British Goblins».

В Уэльсе существует легенда, что Шекспир узнал о валлийских фейри от своего друга Ричарда Прайса, сына сэра Джона Прайса, аббата Брекона. Говорят даже, что действие «Сна в летнюю ночь» первоначально разыгрывалось в романтическом Глене-Клидах, в Бреконшире, — фантазия столь же легкая и воздушная, как сам Пак. (Судя по письму поэта Кэмпбелла, считалось, что Шекспир лично посещал волшебную долину. «Не далее как вчера, — писал Кэмпбелл, — я узнал, что существует вероятность — почти уверенность, — что Шекспир навещал друзей в том самом городе [Брекон в Уэльсе], где родилась миссис Сидон, и там он нашел глен, известный под названием “Долина Пака", главного действующего лица действия “Сна в летнюю ночь”».) Как бы то ни было, Кум-Пукка существует на самом деле; и до того как в этой долине построили металлургический завод, гоблинов там водилось больше, чем, как говорят в народе, благочестия в голове у методиста. В Уэльсе есть и другие местности со сходными названиями, и проказы Пака хорошо помнят местные старожилы. Все разнообразие проделок, приписанных ему народной фантазией, выражено Шекспиром в словах, вложенных Бардом в уста самого Пака:

Пука. Из книги У. Сайкса «British Goblins».

Однако в своем подлинном облике Пука выглядит забавным эльфом. Известно, что валлийский крестьянин, которого попросили описать внешность Пуки, изобразил угольком следующее существо:

Самая известная история о Пуке заключается в том, что некий фермер, возвращаясь домой после работы или с ярмарки, увидел перед собой огонек. Присмотревшись, он различил маленькую темную фигурку, державшую над головой фонарик или свечу. Он долго гнался за огоньком и вдруг очутился на краю страшной пропасти. Из глубины доносился рев бурного потока. В тот же миг гоблин с фонариком перепрыгнул через расщелину, на другой стороне поднял фонарик высоко над головой, потом с громким злорадным хохотом задул огонек и исчез в холмах, оставив фермера в темноте на краю обрыва. Фермер в итоге добрался до дома, но какого страха он натерпелся — этого не передать словами.

Под общим названием «коблинай» известны фейри, обитающие в шахтах, каменоломнях и в пещерах Уэльса. Коблинай соответствуют классическим гномам. Слова «коблин» имеет два значения: «стуканец» и «дух, демон». Не отсюда ли происходит слово «гоблин»?

Под этим названием валлийские шахтеры знают маленьких фейри, которые обитают в шахтах и указывают легким постукиванием или шорохом местонахождение богатых рудных жил. Эти фейри обитают в тех местах, где лежат подземные богатства, а также в пещерах и укромных горных ущельях. Говорят, что коблинай ростом в пол-ярда и очень уродливы на вид, зато добродушны и дружелюбны к горнякам. Наряд их напоминает одежду шахтера, и они носят с собой маленькую кирку, молоток и фонарик. Они усердно трудятся, нагружая руду в ведра, бегают по трекам, крутят крошечные лебедки и стучат как сумасшедшие, но толку от их работы нет. Если горняк болтает о них попусту, они со злости швыряют в него камни, но и от камней этих никому вреда не бывает. Однако горняки стараются не раздражать коблинай, потому что их появление приносит удачу.

Шахтеры, вероятно, не суевернее прочих людей: многие из них с возмущением отрицали, что им вообще свойственны суеверия, но поверить в данном случае означало бы поставить шахтеров вровень с непогрешимым Божеством.

Некоторое время назад в «Освестри адвертизер» сообщалось, что «на угольной шахте курьером наняли женщину, и поскольку она выполняла свои обязанности рано утром, то встречалась множеству шахтеров, идущих на работу. Некоторые из них искренне уверены, что встретить женщину поутру — дурная примета; в итоге они, не сумев добиться ее увольнения другими средствами, объявили управляющему, что не выйдут на работу, пока женщину не уволят». Это было в июне 1874 г. В 1878 г. в газетах сообщали о рабочих каменоломни в Пенрине, отказывавшихся работать в праздник Вознесения. «Отказ этот происходит не от религиозных чувств, но от старого и распространенного суеверия, что, если выйти на работу в день Вознесения, неизбежно случится несчастье. Несколько лет назад управляющие убедили рабочих пренебречь приметой — и каждый год случались несчастья, что вполне объяснимо, учитывая объем работ и опасный характер труда горняков. Однако в этом году рабочие единодушно отказались работать».

Не приходится удивляться суеверию горняков. Их жизнь проходит в темных шахтах глубоко под зеленой поверхностью земли, среди каменных стен, на которые от шахтерских фонариков падают уродливые тени. Неудивительно, что воображение (а современные валлийцы, потомки бриттов, обладают чрезвычайно живым воображением) создает из этих теней причудливые образы гномов и коблинай, призраков и фейри. Заслышав таинственное постукивание, которое, как наверняка известно, производится не людьми, и найдя на месте, где слышались необъяснимые звуки, богатые жилы металлов, поколеблются самые упорные скептики. Наука поясняет, что стук этот может происходить от капель воды, стекающих по трещинам в пустоты горной породы, и в самом деле указывать на присутствие металлов.

Пока Пристли не сумел поймать и загнать в бутылку демона, существующего в форме углекислого газа, товарищи шахтеров, насмерть пораженных в недрах земли невидимым врагом, приписывали случившееся проискам сверхъестественных сил. Столкнувшись с тем, что теперь называется взрывом рудничного газа, который калечил и убивал людей, выжившие не сомневались в том, что столкнулись со злым подземным духом. Отсюда и возникла вера — ныне, возможно, почти исчезнувшая — в подземных василисков, убивающих взглядом. Когда стало ясно, что шахтеров убивает воздух, которым они дышат, а не то, что они видят; когда химия отняла у царства фейри рудничный газ, вера в василисков и огненных духов лишилась пищи. Объяснение существования «стуканцов» появилось совсем недавно и, пожалуй, менее наглядно и убедительно.

Коблинай — карлики; появляются они в разных местах, но народная фантазия убеждена, что прежде всего обитают они в копях или пещерах. Их жилища скрыты от взглядов смертных. Если кто встречается с ними в горах или копях — значит, коблинай на время покинули свои убежища, столь же призрачные, как они сами.

Существует по крайней мере одно описание их тайного убежища, открывшегося глазам человека. Я нашел его собрании валлийских легенд, изданных преп. Эдмундом Джонсом.

Предание говорит, что некий Уильям Эванс из Хафодафела рано утром шел по склону Маячной горы и увидел угольные копи фейри, в которых деловито трудились маленькие человечки. Одни рубили уголь, другие насыпали его в мешки, третьи навьючивали эти мешки на лошадей и т. д., и все это происходило в полной тишине. Уильям подивился такому зрелищу, тем более что он прекрасно знал, что в этом месте не было никаких копей. О нем сообщается, что Эванс — человек «известный своей правдивостью» и, более того, «солидный человек, который не опустится до выдумок».

В тех же хрониках находим свидетельства, что коблинай могут порой забредать далеко от дома в свободное от трудов время.

Эгберт Вильямс, «благочестивый молодой джентльмен, в то время еще учившийся в школе», как-то играл на поле, называемом Кае-Калед, в приходе Бодфари, со своей сестрой и двумя ее подружками. От перелаза через изгородь у Ланевид они заметили компанию из полутора десятков коблинай, кружившихся в бешеной пляске. Человечки плясали посреди поля, примерно в семидесяти ярдах от детей, и танцевали что-то вроде «морриса», только быстрее и задорнее. Одеты он были в красное, как английские солдаты, а на головах у них были красные платочки в желтый горошек. Надо сказать, что ростом они были почти с обычного человека, а все же выглядели гномами, и иначе как гномами их и назвать было нельзя.

Коблинай в шахте. Из книги У. Сайкса «British Goblins».

Вскоре один из плясунов отделился от круга и направился к компании, стоявшей у перелаза. Дети испугались и полезли через изгородь. Барбара Джонс перелезла первой, за ней — ее сестра, а когда Эгберт помогал своей сестренке подняться по ступенькам, то, оглянувшись, увидел коблинай совсем рядом. Едва он успел сам перескочить на другую сторону, как коблинай уже положил свои мохнатые руки на жерди изгороди и, перегнувшись через нее, очень сердито поглядел вслед убегающим детям. Лицо его от злости сделалось цвета темной меди. Ребята добежали до дома и позвали взрослых, но когда те выбежали на поле, коблинай уже исчезли.

Родичи коблинай встречаются и в других странах. В Германии это «вихтляйн», маленькие длиннобородые человечки ростом меньше локтя, обитающие в копях южных земель страны. Богемцы называют их «хаусшмидтляйн», маленькие домашние кузнецы, потому что они порой стучат своими молоточками, словно молотом по наковальне. Правда, они не пользуются таким уважением, как в Уэльсе, потому что, как считается, встреча с ними предвещает смерть или несчастье. Смерть шахтера предсказывают три отчетливых удара, а в предчувствии других бед эти фейри поднимают такой шум и стук, словно заняты работой. Особенно досаждают немецким горнякам кобольды, которые устраивают всяческие каверзы и сводят на нет всю работу. Они бывают весьма опасны, особенно когда ими пренебрегают или оскорбят чем-либо, но порой проявляют и доброжелательность к рабочим, которые им по нраву. Когда кто-то из рабочих натыкается на особенно богатую жилу, его товарищи говорят, что дух копей навел его на богатство.

В мифологии фейри явно заметна связь горных фейри с гномами, которые испокон веков считались жителями гор. «Господь, — говорится в предисловии к немецкой народной книге “Хельденбух”, — сотворил гномов, потому что в горах никто не жил и пропадали зря залежи серебра, и золота, и драгоценных камней, и жемчуга». С древности до наших дней рассказы о горных фейри сходны. Едва ли хоть одна северная сага обходится без гномов, и эхо этих преданий отзывается громом в расщелинах гор Кэтскилл, когда гномы Хендрика Гудзона играют в кегли.

Бубахи — добродушные гоблины, которые всегда готовы помочь работящей служанке, если она заслужит их благосклонность способом, описанным в старинных легендах.

Служанка должна подмести кухню, развести в очаге огонь, поставить на беленый очаг маслобойку со сливками и мисочку свежих сливок для бубахов. Потом можно ложиться спать. Утром (если повезет) служанка найдет мисочку пустой, а сливки — сбитыми так крепко, что ей остается только разок-другой встряхнуть маслобойку и вынуть ком масла. Подобно эллилам, с которыми они так похожи, бубахи недолюбливают протестантов и терпеть не могут трезвенников.

В одном поместье в Кардиганшире гостил проповедник, предпочитавший доброму элю длинную молитву. Бубахи же любят, когда люди собираются у комелька с кувшином эля и длинной трубкой, вот домашний бубах и принялся изводить проповедника. Только тот за молитву, а бубах выдернет из-под локтя скамеечку для молитвы, так что молящийся ткнется носом в пол, или примется греметь сковородками, или заставит всех собак поднять вой. А то пугает мальчишек, ухмыляясь им через оконное стекло, или доводит до слез служанок. Дошло до того, что он осмелился напасть на священника, когда тот гулял по полю. Вот что рассказывает сам проповедник:

«Я шел, читая свой молитвенник, и вдруг меня охватил страх и колени задрожали. Какая-то тень подкралась ко мне сзади, а когда я обернулся ей навстречу… Это был я сам! Мое лицо, моя одежда, и даже молитвенник. Я только взглянул — и упал без чувств». Таким, бесчувственным, его и нашли.

Это испытание оказалось последней каплей для священника, который счел его предупреждением, что пора покинуть эти места. Так что на следующий день он оседлал коня и уехал. Соседский мальчишка, правдивость которого, как любого мальчишки, неоспорима, рассказывал потом, что видел, как бубах вскочил на коня позади священника. И лошадь понеслась, как молния, сверкая глазами, а проповедник оглянулся — и увидел ухмыляющегося во весь рот бубаха.

Как и боуги с хобгоблинами, бубах сочетает в своем характере черты домашнего фейри и устрашающего призрака. В обеих ипостасях он довольно смешон, но во второй может быть и опасен. Попасть ему в лапы — совсем нешуточное дело, потому что он способен таскать людей по воздуху. Для этой цели иной раз используют бубахов беспокойные духи, которые не могут уснуть, тревожась о зарытых ими кладах. Найдя человека, который согласится откопать сокровище, такой дух привлекает бубаха, чтобы перенести смертного в тайное место.

Во Франции этого забавного фейри называют «гобелен». Матери пугают им детей: «Гобелен тебя унесет, гобелен тебя съест!» Английское слово «хобгоблин», вероятно, происходит от валлийского «хоб» (прыгать) и «коблин» (гоблин) и обозначает скачущего гоблина, то есть пуку, которого народные предания часто смешивают с бубахом; для современного англичанина это слово превратилось в обозначение хоба, то есть домового.

Мальчик-с-пальчик. Иллюстрация из книги XVIII в.

Слово «бубах», как и английское «боуги», считается родственным славянскому «бог» и, по профессору Фиску, обозначает верховное существо. «Древняя форма этих эпитетов обнаруживается в древнеарийском “бхага”, которое переходит в неизменной форме в ведический санскрит и напоминает о себе в эпитете фригийского Зевса “Багайос”. Первоначально слово могло обозначать ясное солнце или полуденное небо, освещенное солнечными лучами».

Итак, то самое имя, которое для ведического поэта, перса времен Ксеркса или современного русского обозначает верховное божество, в английском стало обозначением смешного и уродливого духа, состоящего в близком родстве с карикатурным северным бесом, о котором Роберт Саути не мог думать без смеха.

Гуараггед Аннон (букв. «девы нижнего мира») — волшебные девы, живущие под водой. В Гуараггед Аннон нет ничего рыбьего, и они не живут в море. Их дом — реки и озера, особенно дикие и пустынные горные озера. Эти романтические места окружены бесчисленными преданиями, к которым обратимся ниже. В царстве фейри они словно посредники между Срединным миром людей и нижним миром Аннона, призрачным королевством, где правит Гвинн ап Нудд, король фейри. Эти подводные царства населены фейри Плант Аннон, и горцы Уэльса верят, что Гуарагедд Аннон до сих пор иногда посещают наш мир. Единственное упоминание о валлийских морских девах содержится в описании Дрэйтоном битвы при Азенкуре. Морская дева упоминается среди гербов валлийских рыцарей:

Среди многих обителей волшебных дев в Уэльсе — озеро Кримлин близ деревушки Бритон-Ферри. Рассказывают, что в его водах скрывается затонувший город, в стенах которого устроили свои волшебные жилища Гуараггед Аннон. Кое-кто уверяет, что видел под темной водой башни прекрасных замков и слышал доносившийся из глубины звон колоколов. Вот как случилось, что здесь поселились волшебные девы:

«Давным-давно, в незапамятные времена, святой Патрик из Ирландии решил навестить валлийского святого Дэвида, просто чтоб спросить: “Сит ир йи чви?” (Как дела?).

Прогуливались они по берегу озера, дружески беседуя о божественном, но тут кто-кто из местных жителей узнал святого Патрика и принялся бранить его за то, что он, мол, променял землю кимвров на Эрин. Такую дерзость, разумеется, нельзя было оставить безнаказанной, и святой Патрик превратил сквернословов в рыб, но только женщины вместо рыб превратились в фейри.

Еще говорят, что солнце, разгневавшись на непочтительность к святому человеку, посылает свои живительные лучи на темные воды этого озера всего одну неделю в году».

Эту легенду со всеми волшебными подробностями относят и к другим озерам, в том числе и к озеру Линн-Бар-фог близ Абердови, города, колокола которого воспеты в бессмертной песне.

Из Линн-Барфог пришли на землю волшебные коровы с подводных пастбищ Гуараггед Аннон. Вот легенда о происхождении валлийских черных коров, как ее рассказывают в Кармартеншире:

«В прежние времена в окрестностях Линн-Барфог, озера, лежащего в холмах у Абердови, жили волшебные девы. Они, бывало, прогуливались в сумерки по берегу в зеленых одеждах и с белыми, как молоко, псами. Собаки эти пасли стада таких же белых коров, которых называли Гуартеги-лин, то есть озерные телки. Как-то старику фермеру из Диссиманта посчастливилось поймать одну из этих волшебных коров, приблудившуюся к его стаду. С того дня фермер начал богатеть. Таких телят, такого молока, масла и сыра, как от белой коровы, никто в Уэльсе не видывал, да и не увидит больше. Слава о Фуух Гифеллиорн (так звали корову) разошлась по всей округе. Бедный фермер стал богачом, хозяином огромного стада. Но однажды ему взбрело на ум, что волшебная корова стареет и пора откармливать ее на мясо.

Недобрый замысел удался на диво. Никогда с тех самых пор, как придумали говядину, не было на земле такой тучной коровы. Настал день забоя, и соседи сошлись посмотреть, как будут делить небывало жирную тушу. Фермер уже подсчитывал прибыль от продажи мяса, а мясник засучил рукава. Корова жалобно мычала и умоляюще смотрела на хозяина, но он все равно связал ее, а мясник поднял молоток и, размахнувшись, ударил ей прямо между глаз. И тут — гляди-ка! — по окрестным холмам разнесся громкий крик, молоток мясника прошел сквозь голову чудесной коровы и зашиб девять зевак, стоявших рядом, а сам мясник завертелся волчком, потеряв опору. И тут пораженные соседи увидали женщину в зеленом платье, которая появилась на утесе высоко над озером и громко позвала:

И тут встрепенулась и бросилась домой не только чудесная корова, но и все ее потомство до третьего и четвертого колена исчезло в воздухе над холмами, и никто их больше не видал. Всего одна корова осталась у фермера, и та из молочно-белой стала черной, как ворон. Фермер в отчаянии утопился в озере, а его черная корова стала родоначальницей нынешней валлийской черной породы».

Легенда о Меддигон Меддфай также повествует о чудесном скоте, а заодно вводит в свод преданий о чудесных женах. Слово «меддигон» означает «врач»; легенда объясняет, откуда на земле бриттов взялись лекари.

Фермер из прихода Меддфай купил на ближнем рынке ягнят и пустил их пастись у озера Линн-и-Фан-Фах у Черной горы. Когда бы он ни пришел проведать ягнят, перед ним появлялись три прекрасные девы, выходившие из озера прогуляться по берегу. Он не раз пытался догнать и поймать их, но всегда безуспешно: чаровницы ускользали в воду, поддразнивая его такими словами:

Что в буквальном переводе означает:

А в более поэтическом изложении может значить:

Однажды фермер нашел на берегу кусок мокрого озерного хлеба. Он схватил его и тут же проглотил. На следующий день ему посчастливилось поймать дев на берегу. Он провел с ними немало времени и наконец набрался храбрости предложить одной из них выйти за него замуж. Та ответила, что согласится, если он сумеет назавтра отличить ее от сестер. Молодому фермеру это условие показалось очень трудным: девушки были так похожи, что он не мог найти в них никакого различия. Однако он сумел заметить оторвавшийся ремешок на сандалии своей избранницы и по этой примете узнал ее на следующий день. Дева сдержала слово и, покинув озеро, отправилась с юношей на ферму. Прежде чем уйти, она вызвала из озера и увела с собой семь коров, двух волов и быка. Молодая жена предупредила, что останется с фермером до тех пор, пока он не ударит ее три раза без вины. Несколько лет они прожили мирно, жена родила фермеру трех сыновей, которые впоследствии стали знаменитыми Меддигон Меддфай. Но однажды, собираясь на ярмарку, фермер попросил жену придержать лошадь. Она согласилась, но замешкалась, и он шутливо ударил ее по руке перчаткой — три раза.

Этого оказалось вполне достаточно, чтобы дева сочла договор нарушенным. Она ушла от фермера, захватив с собой семь коров, двух волов и быка. Волы в тот час как раз пахали поле, но немедленно явились на ее зов и утащили соху за собой в озеро. Борозда, которую они пропахали до берега, сохранилась по сей день. Позже озерная дева явилась своим сыновьям в долине Кум-Меддигон и подарила им волшебную шкатулку, в которой лежали снадобья чудесной силы, с помощью которых сыновья и прославились как искусные лекари. Звали их Кадоган, Груффид и Эмион, а имя фермера было Риваллон. Риваллон и его сыновья с вышеназванными именами были врачами Рис Крига, лорда Диневора, сына последнего валлийского правителя. Все это случилось около 1230 г.

Озерная дева Гуарагедд Аннон. Из книги У. Сайкса «British Goblins».

Другая, более поздняя и подробная версия этого предания гласит, что влюбленный фермер услыхал об озерной деве, которая катается по озеру на золотой лодочке с золотыми веслами. У нее длинные золотые волосы, а лицо бледное и грустное. И так ему захотелось взглянуть на эту деву, что в канун Нового года он пришел на берег озера и стал ждать наступления первого часа. Когда урочный час наступил, фермер и в самом деле увидел деву в золотой лодочке, которая тихонько гребла по озеру от берега к берегу. Он долго не отрывал от нее зачарованного взгляда, а звезды тем временем уже померкли, луна скрылась за утесом, и близился холодный серый рассвет. И тут прекрасная дева стала удаляться. Охваченный страстью, боясь потерять ее навсегда, юноша крикнул: «Постой, останься! Будь моей женой!» Но дева только тихонько вскрикнула и исчезла. Ночь за ночью молодой фермер проводил на берегу озера, но дева больше не появлялась. Юноша забыл себя, похудел и иссох, лицо его стало воплощением грусти и отчаяния. Пошел он просить совета у жившего в горах провидца, и тот сказал, что завоевать сердце девы можно, принеся ей в дар хлеб и сыр. Получив этот совет, который вполне соответствовал образу мыслей валлийца, фермер завел обычай бросать в волны озера караваи хлеба с сыром. Начал он в канун Иванова дня и продолжал приносить угощение из ночи в ночь, но никто не отвечал на его жертву. Однако юноша возлагал большие надежды на канун Нового года. Наконец долгожданная ночь пришла. Одевшись в лучшее платье, он захватил семь больших караваев белого хлеба и круг отличного сыра и отправился к озеру. Там он дождался полуночи и медленно и торжественно опустил в воду один за другим семь караваев, а следом со вздохом отправил сыр. И настойчивость его наконец была вознаграждена. Появился волшебный челн, прекрасная дева приблизилась к суше, вышла на берег и согласилась взять юношу в мужья. Был заключен упомянутый выше договор относительно рукоприкладства; в приданое девушка привела волшебную скотину. Они прожили вместе четыре года, и вот однажды пригласили их на крестины. Посреди обряда дева вдруг расплакалась. Муж сердито поглядел на нее и спросил, что стряслось. Жена отвечала: «Бедный малютка входит в мир греха и печали, горести ожидают его, как же мне не плакать?» Тогда муж раздраженно оттолкнул ее. «Предупреждаю тебя, муж мой, — сказала дева, — ты ударил меня первый раз». Прошло сколько-то времени, и позвали их на похороны того ребенка, на крестинах которого они когда-то побывали. Вопреки всему дева смеялась, пела и плясала. Муж снова разгневался, но озерная дева отвечала на его вопрос: «Милый крошка избежал горестей, ожидавших его, и теперь вечно будет невинен и счастлив. Как же мне не радоваться?» И снова муж оттолкнул ее, и снова она предупредила его: мол, ты ударил меня уже дважды. Вскоре позвали их на свадьбу. Невеста была молода и хороша собой, а жених — дряхлый беззубый старый скряга. Посреди венчания дева заплакала и на вопрос мужа ответила: «Правда венчается со старостью из жадности, а не из любви. Лету и зиме не бывать в ладу — дьявольский это союз». Разозлившись, муж оттолкнул ее от себя в третий — и последний — раз. Жена взглянула на него с нежной любовью и упреком и сказала: «Три раза ты ударил — прощай, муж!» — и скрылась. Он никогда больше не видал ни ее, ни скота, который она принесла в приданое.

Сочетание мифа с упоминанием церковных обрядов, как и введение в эту историю сыра, вполне соответствуют духу Уэльса. Удивительно, насколько часто упоминается сыр в камбрийском фольклоре: едва ли не все фейри едят сыр, и даже в «Мабиногионе» наряду с прекрасными дамами, отважными рыцарями и поэтическими чудесами фигурирует сыр. Уместно, пожалуй, снова вспомнить о Шекспире. Его Фальстаф говорит:

Хлеб в жертву водным духам приносят в сказаниях многих стран, но сыру подобная честь оказана, насколько известно, лишь в Уэльсе.

Поучительной кажется следующая легенда, которая в нескольких сходных вариантах рассказывается в окрестностях десятка различных горных озер.

В древние времена, когда бритты еще не примирились со своими врагами саксами, в скале над озером в первое утро нового года открывалась маленькая дверца. Если любопытный и решительный смертный осмеливался войти в эту дверь, то по тайному ходу попадал на островок посреди озера. Там он находил чудесный сад, где росли самые прекрасные плоды и цветы и гуляли Гуараггед Аннон, красота которых могла сравниться только с добротой и гостеприимством, с каким встречали они полюбившегося им пришельца. Они собирали плоды и цветы для своих гостей, развлекали их дивной музыкой, открывали тайны будущего и приглашали оставаться, сколько им вздумается. «Однако, — говорили они, — остров наш тайный, и ничего из того, что растет здесь, нельзя уносить за его пределы». Пока этому предупреждению повиновались, все шло хорошо. Но однажды среди гостей затесался злонравный бритт, который, рассчитывая поживиться волшебным соком, спрятал в карман подаренный ему цветок и уже готов был покинуть остров. Только воровство не довело его до добра. Едва он ступил на берег, как цветок исчез, а сам он упал замертво. Но Гуараггед Аннон ничего не сказали остальным. Они проводили гостей приветливо, как обычно, и, как обычно, дверь за ними закрылась. Но фейри не простили обиды, и хотя они, конечно, по-прежнему живут в волшебном саду посреди озера, дверь с тех пор остается закрытой.

В каждой из этих легенд изучающий сравнительный фольклор увидит под позднейшими наслоениями следы древней мифологии. Несомненно, водяные девы во всех странах были некогда плывущими по небу облаками или горным туманом. Они преобразовались в волшебные сказочные создания индоевропейского фольклора, из которых наиболее известны ундины, мелюзины, Навсикая и классические Музы.

Тающие в лучах восходящего солнца или от утреннего бриза темные облака создали миф о людях Ардудуи. Эти люди похищали девушек в долине Клуйд и были убиты настигшими их отцами и братьями девушек. Девушки между тем бросились в озеро, которое с тех пор зовется Озеро Дев, или Линн-и-Морвинион.

В другой легенде речной туман над Кинвалом превращается в дух предательницы, давным-давно погибшей в озере. Она вступила в сговор с северными морскими пиратами (океанскими штормами), чтобы помочь им отобрать земли у правителя кимвров. Ее удалось победить при помощи мудрого волшебника (солнца), и изменница бежала вверх по реке к озеру, где и утонула вместе со своими служанками.

Поверье, связанное с морскими девами, в Уэльсе, кажется, не встречается, по крайней мере, никто не рассказывает сказок о коварных девах, которые заманивают под воду женщин и детей или молодых женихов, как германская Лорелея. Но несколько валлийских семей числят среди своих предков Гуараггед Аннон. Распространенное валлийское имя Морган иногда трактуется как Рожденный морем. Действительно, «мор» по-валлийски значит «море», а «ган» — «рождение». Интересно заметить, что в нижней Бретани морских дев называют Мари Морган. Однако истории о смертных, взявших в жены водяных дев, широко распространены, и хотя в каждой местности они разукрашиваются различными подробностями, их сходство в сильно удаленных друг от друга землях явно указывает на общий доисторический источник. В Уэльсе, где много мрачных, пустынных и все же прекрасных горных озер; где на многих озерах еще сохранились следы свайных поселений былого; и где хлеб и сыр так же обычны, как эль и свечи, легенды отразили эти местные особенности.

На островах Фаро, где каждому с детства знакомы тюлени, существует предание о превращении волшебной жены в тюленя. Она каждую ночь выходит на берег и, сбросив звериную шкуру, танцует со своими подругами. Смертный похищает тюленью шкуру, и на рассвете, когда другие девы возвращаются в море, одна вынуждена остаться и стать его женой. Рано или поздно он оскорбляет жену, и та, вернув себе тюленью шкуру, скрывается в море.

В Китае существует поверье о духах, которые купаются в колодце в облике прекрасной женщины. Заставший врасплох одну из дев хозяин колодца уговаривает ее выйти за него замуж, и она остается с ним на девять лет, после чего, несмотря на любовь к мужу и двум детям, «улетает на облаке».

Смертный и морская дева. Из книги У. Сайкса «British Goblins».

Гвиллионы — страшные фейри, в женском обличье бродящие по безлюдным склонам валлийских гор и сбивающие путников с дороги. Они разделяют некоторые черты образа Гекаты из греческой мифологии, которая повелевала бурями и имела облик ужасной старухи. Валлийское слово «гвилл» может означать мрак, тень, сумерки, старуху, ведьму, фейри или гоблина, но особенно часто используется для обозначения тех мрачных и зловредных горных духов, которые так непохожи на эллилов, часто доброжелательных к людям.

У гвиллионов есть и другое, более распространенное имя — подобно тому как эллилов чаще представляют проказником Пукой, так и гвиллионов обычно представляют Горной старухой.

Эдмунд Джонс подробно описывает Горную старуху, обитающую на горе Ланхидол в Монмутшире. Она напоминает старую нищенку в четырехугольной продолговатой шляпе и одежде цвета пепла, с передником, закинутым за плечо. В руках у нее горшок или деревянный подойник, в каком бедняки носят молоко. Она всегда показывается впереди путника и часто восклицает «Воу ап!» Это восклицание — англизированная форма валлийского междометия, выражающего отчаяние: «Вуб!» или «Ву-буб!»

Человек, увидевший этот призрак, будь то ночью или в туманный день, наверняка заблудится, как бы хорошо ни знал он дорогу. Иногда слышен только крик старухи «Воу ап!», а саму ее не видно. Иногда местные жители, выйдя ночью за углем или водой, слышат ее крик совсем рядом, и тут же этот крик доносится с дальних гор, словно с другого конца округа.

Горные фейри. Из книги У. Сайкса «British Goblins».

Путники, потерявшие дорогу и завидевшие перед собой Горную старуху, обычно спешат вперед, пытаясь догнать ее, так как думают, что это обычная женщина из плоти и крови, и рассчитывают разузнать у нее дорогу, но догнать ее невозможно, и сама она не оглядывается, так что никто никогда не видел ее лица.

Роберт Уильямс из Лангаттока, «человек солидный и известный своей правдивостью», рассказал такую историю:

«Однажды ночью шел я через Черную гору и увидел впереди какую-то старуху. В тот же миг я понял, что сбился с пути. Не зная, что вижу призрак, я окликнул старуху и попросил подождать, а не получив ответа, решил, что она глухая. Тогда я ускорил шаг, думая нагнать ее, но чем быстрее бежал, тем больше отставал, чему очень удивился, не понимая причины. Вскоре я заметил, что спотыкаюсь о болотные кочки, отчего еще больше рассердился, и тут послышался жуткий хриплый старческий хохот. Тогда-то я и заподозрил, что имею дело с Горной старухой. Тут мне зачем-то понадобилось достать нож — и старуха немедленно исчезла». После этого мистер Уильямс окончательно уверился в своем подозрении, потому что все валлийские фейри и гоблины боятся ножа.

Другой рассказ повествует о том, как Джон ап Джон из Кум-Келина вышел как-то утром до рассвета, чтобы поспеть на ярмарку в Карлеон. Поднимаясь на гору Милфре, он услыхал за спиной крик, словно бы с Брин-Маур (это отрог Черной горы в Бреконшире). Потом крики послышались слева, на Булхи-Луин, что было уже ближе, и его охватил великий страх, потому что голос казался не человеческим. Когда же Джон поднялся выше, то услышал крик прямо впереди, на поле Гилфах, и понял, что это Горная старуха хочет сбить его с пути. Вскоре за спиной у него послышался шум телеги и известный всем крик Горной старухи: «Воу ап!» Он отлично знал, что телега этим путем проехать не может, а потому ужасно перепугался и бросился наземь, в надежде что призрак пройдет мимо. Когда шум стих вдали, он поднялся. Уже слышался утренний птичий гомон, блеяли овцы, так что страх его совсем прошел.

И это, как рассказывает Э. Джонс, случилось не с «низким, безнравственным человеком», а с «человеком честным, мирным и знающим и в придачу недурным собой».

Изгнание нечистой силы посредством ножа является чисто валлийским поверьем, хотя в Европе широко распространена примета, что подарить другу нож или ножницы значит обрезать дружбу. Я столкнулся с этим поверьем и в Америке: однажды друг-издатель в Индианаполисе подарил мне очень красивый карманный нож, однако потребовал за него плату в один цент, уверяя, что без этой предосторожности мы станем врагами. В Китае с ножами тоже связано особое волшебство, нож убийцы считается бесценным сокровищем.

В Уэльсе, по словам Джонса, гвиллионы часто заходят в дома местных жителей, особенно в ненастную погоду, и хозяева радушно принимают их, отнюдь не из любви, но опасаясь бед, которые может навлечь обиженный гвиллион. Им подносят свежую воду и особенно остерегаются, чтобы в углу у очага, где сидит фейри, не оказалось ножа или иного режущего орудия. «Потому что с теми, кто об этом не позаботится, часто случается беда». Отогнать фейри на горной тропе — одно дело, но под крышей своего дома их лучше встречать гостеприимно.

Существует множество описаний изгнания фейри при помощи ножа. Некий Айвен Томас, проходя ночью через гору Бедвеллти, близ долины Эбви-Фаур, где стоял его дом, увидел вокруг себя множество фейри, кружившихся в причудливом танце. Еще он услыхал звуки рожка, словно мимо проезжали невидимые охотники. Он было испугался, но припомнил, что гвиллионов можно отогнать, вытащив нож. Едва он достал из кармана нож, фейри исчезли. Этот Айвен Томас был «старый джентльмен настолько безупречной честности, что однажды свидетельствовал против самого себя, хотя мог пострадать, и кое-кто уговаривал его не делать этого, и все же он сказал правду, хотя бы и себе во вред».

Отыскивая источник этого поверья, не обнаружим ли мы меч Артура, Экскалибур? Если это предположение верно, мы опять оказываемся в Древнем мире.

Джонс говорит, что Горная старуха с 1800 г. (по крайней мере в южном Уэльсе) перестала появляться, так как ее отпугивает свет церкви, и живет она теперь в горных копях или, говоря словами проповедника, «в угольных копях и пещерах».

Среди легенд о происхождении гвиллионов одна связывает их с козами. Козы в Уэльсе в особом почете, потому что им приписывается мистический разум. Считается, что они в добрых отношениях с Тилвит Тег и знают больше, чем можно сказать по их виду. В обычае Тилвит Тег каждую пятницу ночью расчесывать козлиные бороды, чтобы они нарядными встретили воскресенье.

О связи гвиллионов с козами рассказывается в легенде о козе Кадваладра.

У Кадваладра была красавица-коза по имени Дженни. Хозяин очень ее любил, и она, как видно, отвечала ему тем же. Но однажды козой словно бес овладел — она бросилась в горы, и Кадваладр побежал за ней в тревоге и досаде. Но скотина никак не давалась ему в руки. Наконец валлийская кровь в нем вскипела, он швырнул в козу камень и сбил ее с обрыва, так что она с жалобным меканьем сорвалась вниз. Кадваладр спустился по скалам на дно расщелины. Коза умирала, но была еще жива и лизнула ему руку. Бедняга так растрогался, что ударился в слезы и сидел на земле, положив голову любимицы себе на колени. Взошла луна, а он все сидел так и вдруг заметил, что коза превратилась в прекрасную молодую женщину. «Ах, Кадваладр, — сказала красавица, — наконец-то я нашла тебя». Надо сказать, что Кадваладр был женат, и это обстоятельство его весьма смущало, однако же когда коза-дева поднялась и, поставив ножку в черной туфельке на кончик лунного луча, протянула ему руку, он вложил свою ладонь в ее и последовал за ней. Вскоре они оказались на вершине самой высокой горы в Уэльсе, и их окружили призрачные козы с темными рожками. Один козел казался королем среди них, и его голос покрывал козье меканье, как некогда колокола Кармартена заглушали все городские колокола. Этот козел бросился на Кадваладра и боднул его рогами в живот, сбив с утеса, как тот недавно сбил свою бедную козочку. Очнувшись после падения, Кадваладр увидел, что светит солнце, над головой у него щебетали птицы. Больше он никогда не видал ни своей козы, ни фейри, в которую она превратилась.

Считается, что Тилвит Тег без ума от миловидных детишек. Отсюда множество преданий о младенцах, выкраденных из колыбелей, и о Плентин ньюид (подмененных детях). Плентин ньюид выглядит поначалу в точности как украденный ребенок, но это сходство быстро исчезает. Он становится уродлив лицом, усыхает, начинает капризничать, вопить, кусается, дерется и становится несчастьем для своей бедной матери. Иногда он вырастает идиотом, но чаще проявляет сверхъестественную мудрость, невероятную не только в смертном ребенке, но недоступную и старцам. Правдивейший Э. Джонс повествует о том, как он своими глазами видел Плентин ньюид, оставленного вместо сына Эдмунда Джона Уильяма из Монмутшира. Джонс пишет: «Я сам видел его. В его внешности и особенно в движениях было нечто дьявольское. Он издавал очень неприятный визг, который сильно пугал непривычного человека, но в прочем был безвреден. Кожа у него была темного, коричневатого оттенка». Этот подменыш прожил дольше, чем обычно жили подобные дети в Уэльсе в те времена (жестокое обращение, которому подвергались такие дети со стороны невежественных родителей, было отнюдь не редкостью), и достиг возраста десяти или двенадцати лет. Вообще отношение невежественных людей к подменышам очень жестокое и весьма напоминает отношение к ведьмам. Под предлогом проверки — настоящий это ребенок или подменыш — малыша держали на решетке над огнем или купали в отваре наперстянки, отчего ребенок умирал.

Следует заметить, что это суеверие свойственно отнюдь не только валлийцам. Не говоря о том, что детоубийство, как и убийство, не имеет национальности, подобное обращение с подменышами практикуется во всех европейских странах, либо для выявления нечеловеческой природы ребенка, либо, надо признать, чтобы изгнать «беса» и тем принудить фейри возвратить украденное дитя.

В Дании матери, истопив печь, кладут ребенка на хлебную лопату, притворяясь, будто хотят кинуть его в огонь, или бьют палкой, или бросают в воду. Те же способы применяют в Швеции. В Ирландии используют лопату.

Мартин Лютер говорит о подменышах в своей «Colloquia Mensalia». Великий реформатор объявляет герцогу Ангальтскому, что будь он правителем страны, он бы «поощрял убийство и бросал их в реку Молдау». Он призывает людей взывать к Господу с молитвой об изгнании беса: Бог «исполнит просьбу, и через год подменыш умрет».

Лютер также упоминает, что подменыши испытывают волчий голод и «едят за двух пахарей, смеются и радуются, когда в доме случится горе, но плачут и печалятся, когда все идет хорошо».

Подменыш. Иллюстрация из книги XVIII в.

В историях о подменышах, которые распространены в Уэльсе, сохраняется память о необычайно скудной кормежке как способе изгнать Плентин ньюид. М. Уиллмарк слышал в Уэльсе рассказ, который, по его мнению, в точности совпадает с бретонской легендой. В гламорганском предании подменыш бормочет про себя старческим голосом: «Видел я желудь, из которого вырос дуб, видел яйцо, из которого народилась белая курица, но этакого никогда не видал». Уиллмарк находит примечательным, что эти слова по-валлийски звучат почти так же, как в бретонской балладе, и отсюда делает вывод, что и рассказ и стишок старше седьмого века, когда произошло разделение бриттов Уэльса и Арморики. А вот сама легенда.

Дева Мария посоветовала матери, у которой украли младенца и оставили вместо него подменыша, приготовить обед для десяти работников в яичной скорлупе; мол, тогда подменыш заговорит. Мать исполнила совет. Подменыш спросил, что она делает, а потом воскликнул: «Обед на десятерых, матушка, в яичной скорлупе?» — после чего пробормотал вышеприведенную фразу («Видел я желудь…» и т. д.), а мать ответила: «Ты слишком много видел, сынок, за то и будешь бит». С этими словами она принялась колотить его, подменыш завопил, появились фейри и забрали его, оставив похищенного ребенка сладко спящим в колыбели. Проснувшись, тот сказал: «Ах, матушка, как долго я спал!»

Подобные истории рассказывают не только о Плентин ньюид, но и о домашних фейри, которые, как в нижеследующем примере, случается, приглашают разделить с ними кров множество своих шумливых друзей и знакомых.

Фермер по имени Дэви Дал ночами не спал из-за шума, который поднимали фейри. Тогда он обратился к мудрецу из Тайара, и тот научил жену Дэви, что делать. Как раз было время жать ячмень; чтобы сжать большое поле, пришлось позвать пятнадцать человек жнецов. «Приготовлю-ка я обед для пятнадцати жнецов, которые придут завтра жать», — сказала вслух жена Дэви. «Приготовь, — громко, чтобы слышали фейри, ответил фермер, — да смотри, чтобы еды хватило, потому что после тяжелой работы все будут голодны». Когда солнце стало клониться к закату, женщина принялась готовить сытное угощение. Поймала воробья, нашпиговала, как гуся, и запекла в печи. Потом насыпала соль в ореховую скорлупку и поставила на стол, вместе с воробьем и крошечным кусочком хлеба, чтобы жнецы могли подкрепиться. И когда фейри увидели такой скудный обед, то сказали: «Пора отсюда уходить, потому что, увы, наши хозяева совсем обеднели. Кто до нынешнего дня знал такую нужду, чтобы подавать воробья на обед пятнадцати жнецам после тяжелой работы?» Той же ночью они ушли. А Дэви и его семья с тех пор жили спокойно.

Случалось, валлийских фейри ловили на месте преступления, когда они пытались похитить детей. Если мать защищала своего ребенка достаточно энергично, фейри уходили с пустыми руками. Дейзи Уолтер, жена Абеля Уолтера из Эбви-Фаур, однажды ночью, когда ее мужа не было дома, проснулась и обнаружила, что ребенка рядом с ней нет. Она в ужасе стала искать его и нашарила малыша на полке над кроватью — дальше фейри не успели его утащить. А Джанет Фрэнсис из той же долины однажды ночью в постели почувствовала, что маленького сына вырывают у нее из рук. Она с криком вцепилась в ребенка, и, как она рассказывала: «Мы с Богом их одолели». Сын миссис Фрэнсис благополучно вырос и стал знаменитым проповедником.

Существуют особые способы изгнать фейри и уберечь младенца. Самым действенным из них по всему Уэльсу считается благочестивый образ жизни. Для изгнания фейри годится любое упоминание имени Божьего, но этого недостаточно, чтобы уберечься на будущее. Чтобы охранить ребенка, в колыбель кладут нож или каминные щипцы. Но лучшей защитой служит крещение, ведь фейри обычно похищают некрещеных младенцев. Также и в Германии, во Фрисланде, для защиты от фейри под подушку ребенку кладут Библию. В Тюрингии неодолимой защитой считаются повешенные на стене отцовские штаны. Солидным ученым в голову не придет столь нелепый способ защиты, но для знатока фольклора эти забавные подробности весьма показательны. Схожее поверье встречается и в Шотландии, и даже в Китае, где отцовские штаны вешают на край колыбели, так чтобы пояс свисал ниже штанин. На штаны прикалывают листок красной бумаги, на котором пишут четыре слова, заклинающие все дурные силы войти в штаны, а не в ребенка.

В близком родстве с рассказами о подменышах— истории о взрослых или детях постарше, которых увели к себе Тилвит Тег. Валлийских преданий на эту тему не счесть, и они относятся не только к последним двум столетиям, но и к средневековью. Среди британских гоблинов славятся фейри, увековеченные в легенде об Элидоре. Этот рассказ был записан на латыни Гиральдом Камбрийским, валлийцем, родившемся в замке Пемброк, искренним поклонником всего валлийского, в том числе и собственной персоны. Он был, безусловно, человеком талантливым и весьма ученым. В 1188 г. он объехал Уэльс, по делам готовившегося тогда крестового похода, после чего и написал свою книгу — дивную картину обычаев и преданий Уэльса двенадцатого столетия.

История Элидора разворачивается в долине Нита, уже упоминавшейся как средоточие страны фейри. Элидор, когда ему было двенадцать лет, «спасаясь от суровых наставников», убежал из школы «и укрылся в гроте под речным берегом». Там он просидел без еды два дня, а потом «перед ним появились два маленьких человечка и сказали: “Если ты пойдешь с нами, мы приведем тебя в страну радости и забав”. Элидор согласился и «последовал за своими проводниками по темной подземной тропе, которая привела в прекрасную страну, где, однако, было сумрачно и не светило солнце. Все дни в той стране были пасмурными, а ночи — беспросветно черными. Мальчика представили королю той страны, и он был принят ко двору. Испытав Элидора, король приставил его к своему сыну. Люди той страны были малы ростом, но хорошо сложены и красивы. Они были светлокожи и носили длинные волосы. Были у них и кони, и охотничьи псы — по их росту. Они не ели ни мяса, ни рыбы, а питались только молоком, подкрашенным шафраном. Каждый раз, возвращаясь из нашего мира, они порицали наше честолюбие, неверность и непостоянство, сами же были верными в любви и почитали правду. Мальчик часто выходил в наш мир, иногда той же дорогой, какой пришел, иногда другими. Сперва его провожали, позже он стал выходить один. Он открылся только своей матери, которой рассказывал обо всем, что видел. Она попросила сына принести ей золота, которое в той стране водилось в изобилии, и он, играя с принцем, украл у того золотой мячик. Элидор поспешил отнести добычу матери, но уйти незамеченным ему не удалось; на пороге отцовского дома он споткнулся и выронил мячик, и два человечка тут же подхватили его и удалились, всем своим видом выказывая презрение. Мальчик целый год пытался вернуться в Волшебную страну, но ему больше не удалось отыскать подземный ход».

Крестьяне Пемброкшира рассказывают историю Шуи Рис, в точности соответствующую средневековой легенде по духу, хотя и отличающуюся во многих подробностях.

Шуи была высокой и красивой семнадцатилетней девушкой. Кожа у нее была, как слоновая кость, глаза — темного бархата, а волосы вились черными кудрями. Но, будучи дочерью бедняка-фермера, она проводила дни отнюдь не в праздности; в числе ее обязанностей было пригонять коров на дойку. Она часто забывала о деле, отвлекаясь, чтобы нарвать по дороге цветов, половить бабочек или для иных забав, и ей часто доставалось за забывчивость; люди даже поговаривали, что матушка слишком строга с девушкой и что постоянная ругань до добра не доведет. В конце концов, говорили они, девочка ничего плохого не делает. И вот однажды, когда Шуи в очередной раз вернулась домой только к ночи, оставив коров без присмотра, госпожа Рис задала дочери знатную взбучку.

— Я не виновата, мама, — проговорила Шуи, — это все Тилвит Тег.

Хозяйка подивилась, но поверила — она отлично знала, что в лесах Кардигана часто видели Тилвит Тег. Шуи сперва стеснялась говорить о фейри, но в конце концов призналась, что это были маленькие человечки в зеленой одежде. Они танцевали вокруг нее, играя на крошечных арфах, и говорили на языке, таком красивом, что не повторить. Она не понимала ни слова и все же легко догадывалась, что у них на уме.

С тех пор Шуи часто опаздывала домой, но никто не упрекал ее из страха обидеть фейри. А однажды девушка и вовсе не вернулась домой. Обыскали весь лес, но девушки не было и следа. С той поры никто не видал ее в Кардигане. Мать ждала Шуи в полях на Тернос испридион, то есть в три ночи, когда фейри свободно выходят в наш мир, но Шуи так и не вернулась. Ходили нелепые слухи, что ее видели в большом городе в чужой земле — то ли в Париже, то ли в Лондоне, кто знает? Впрочем, это нисколько не опровергает мрачную уверенность местных жителей в том, что девушку похитили фейри: ведь те могли перенести ее в эти знаменитые центры праздной и грешной жизни так же легко, как в любое другое место.

Шуи Рис и Тилвит Тег. Из книги У. Сайкса «British Goblins».

Танцы и музыка составляют важную часть историй этого рода. Валлийских фейри чаще всего видят танцующими. Они стараются увлечь смертных в свой хоровод, и если человек не сумеет устоять, вероятнее всего, его долго не увидят среди друзей. Так, фейри увлекли в свой круг некоего Эдмунда Уильяма Риса, и он вернулся в свой дом только к концу года, причем на нем лица не было. Однако он плохо помнил, что с ним случилось, и только твердил, что танцевал. Так обычно и бывает в подобных случаях. Люди то ли не могут, то ли не смеют рассказать о своем приключении. В большинстве подобных историй герой умирает в тот же миг, как освобождается от власти фейри. Иногда он просто рассыпается в прах — внезапно и драматично. Следующая история, хорошо известная в Кармартеншире, выразительно описывает подобный случай.

Некий фермер, выйдя рано утром, чтобы привести лошадей с выгона, услышал музыку арф. Он стал искать, откуда исходит музыка, и увидел хоровод фейри, весело пляшущих на лугу. Он решил потанцевать с ними и познакомиться поближе и вступил в круг фейри. Никогда еще принятое решение не исполнялось так основательно, ибо, раз начав плясать, он не мог остановиться долгие годы. Может, он и теперь бы плясал, не случись одному человеку проходить так близко от круга фейри, что он приметил танцующего фермера. «Спаси Господь, что за веселье! Эй, приятель, с чего, во имя неба, ты так расплясался?» Этот вопрос, в котором упоминалось имя Божье, разрушил наложенные на фермера чары, и он воскликнул, словно спросонья: «Куда подевались лошади?!» С этими словами он шагнул за круг фейри и тут же рухнул наземь и рассыпался в прах.

В Матхарвене существует предание, связанное с лесом, называемым Фидив-Ивен (тисовый лес), который называется так по волшебному тису, растущему точно в середине леса. Под этим деревом есть круг фейри, называемый «Танцевальная площадка гоблинов». В этом лесу несколько кругов фейри, но с тем, что расположен под тисом, связана легенда: много лет назад пошли два работника с фермы поработать в Тисовом лесу. Звали их Тум и Лаго. Вскоре после полудня на землю лег такой густой туман, что парни решили, будто солнце заходит, и собрались возвращаться домой. Однако, проходя мимо тиса, что рос посреди леса, они вдруг заметили, что еще совсем светло, поняли, что домой слишком рано, и легли вздремнуть под деревом. Долго ли, коротко ли, Тум проснулся и увидел, что приятель его исчез. Он удивился, но потом подумал, что Лаго ушел в деревню по делу, о котором они говорили, прежде чем уснуть. Так что Тум пошел домой и на все расспросы о Лаго отвечал: «Пошел в деревню к сапожнику». Но Лаго не объявился и на следующее утро, и тогда Тума подвергли суровому допросу. Тут он признался, что они заснули под тисом и что с того времени он Лаго не видел. Обыскали весь лес и всю округу, и наконец Тум пошел к «кифарвидду», то есть колдуну, которых в те времена было полным-полно. Колдун дал ему такой совет: «Пойди на то самое место, где вы спали. Иди туда ровно через год с тех пор, как пропал твой друг. Дождись того же часа дня, но, смотри, не вступай в круг фейри. Встань на краю зеленого круга и увидишь, как парень выйдет плясать со множеством гоблинов. Когда он окажется так близко, что ты сможешь до него дотянуться, хватай его и поскорей тащи». Тум послушался совета, увидел Лаго, танцевавшего с Тилвит Тег, примерился — и выдернул того наружу. «Как же ты отощал и побледнел! — воскликнул Тум.

— Ты, наверно, голодный?» — «Нет, — отвечал Лаго, — а если и голодный, то разве у меня в кисете не лежат еще остатки обеда, который я не доел перед сном?» Но, заглянув в кисет, он ничего там не нашел. «Ну, пора и домой», — сказал он со вздохом, даже не догадываясь, что прошел целый год. Был он худым, как скелет, и как только попробовал еду, тут же рассыпался в прах.

Еще одно любопытное предание повествует, как рано утром в понедельник после Пасхи жители приходов Пенкаррег и Кайо сошлись, чтобы сыграть в футбол, и увидели большую компанию танцующих Тилвит Тег. Парней тоже было немало, так что они не испугались, а подходили все ближе к крошечному племени, которое, завидев их, перебралось на другое место. Парни направились туда, а пляшущие фейри вдруг оказались на прежнем месте. Тогда футболисты разделились и начали окружать их, но фейри стали невидимыми и больше никогда там не показывались.

Не во всех легендах этого рода остается неизвестным, что происходит в кругу фейри. В истории Тюдура из Ланголлена, записанной несколькими валлийскими авторами, приключения героя описаны с живыми подробностями. Место действия этой легенды — лощина близ Ланголлена, на склоне горы на полпути от развалин замка Динас-Бран. Эта лощина по сей день носит название Нантир-Эллилон. Предание говорит, что она получила свое название таким образом. Некий юноша по имени Тюдур ап Эйнон Глофф пас хозяйских овец в этой лощине. Однажды летней ночью, когда Тюдур со своей курчавой паствой уже готов был спускаться с гор, перед ним на камне вдруг появился «маленький человечек в брюках из мха и со скрипочкой под мышкой». Такого малюсенького человечка и вообразить трудно. Плащ у него был из березового листка, на голове шлем из цветка утесника, а на ногах башмачки из жучиных крылышек. Он тронул пальцами струны, и от этой музыки волосы на голове у Тюдура встали дыбом. «Нос дах, нос дах», — сказал человечек, что означает: «Добрый вечер, добрый вечер». «Ак и чвитау», — ответил Тюдур, что в свою очередь — означает: «И тебе того же». Тогда маленький человечек сказал: «Ты любишь танцевать, Тюдур, но ты еще не видел лучших танцоров в Уэльсе, а сам я музыкант». Молвил Тюдур: «Где же твоя арфа? Разве могут валлийцы танцевать без арфы?» — «О! — сказал человечек. — На своей скрипке я могу сыграть лучше, чем на арфе». — «Ты называешь скрипкой ту деревянную ложку со струнами, что у тебя под мышкой?» — спросил Тюдур, который прежде не видел скрипки. И тут он увидел, как десятки крошечных духов собираются со всех сторон к месту, где они стояли. Кто был в белой одежде, кто в голубой, кто в розовой, а у некоторых в руках были светлячки вместо факелов. И так легко они ступали, что не помяли ни травинки, ни цветка, и каждый кланялся Тюдуру, а девушки делали реверансы, и Тюдур снял шапочку и кланялся в ответ. Тут маленький менестрель провел смычком по струнам — и полилась музыка, такая чудесная, что Тюдур застыл, словно зачарованный. Заслышав сладостный напев, Тилвит Тег пустились в пляс. Никогда не видел Тюдур танцоров, которые могли бы сравниться с ними. Ноги у него так и просились в пляс, но он не решался присоединиться к танцующим, «потому что думал про себя, что плясать ночью, на склоне горы, неизвестно с кем и, может быть, под скрипку дьявола — не самый верный путь на небеса». Однако долго противиться колдовскому искушению он не смог: уж очень веселые коленца откалывали эллилы. «А ну, давай! — выкрикнул он, подбрасывая в воздух шапку. — Играй, старый дьявол! Серы тебе в глотку!» Не успел он промолвить этих слов, как все кругом переменилось. С головы менестреля слетела цветочная шапочка, а под ней прорезалась пара козлиных рожек. Лицо сделалось чернее сажи, из-под плаща высунулся длинный хвост, а вместо башмачков из жучиных крылышек показались раздвоенные копытца. На сердце Тюдура легла тяжесть, зато ноги так и летали. В груди его был ужас, а в пятках — словно бес сидел, заставляя их двигаться. А во что превратились фейри! Кто стал козлом, кто собакой, кто кошкой, а кто принял облик лисицы! Никогда еще столь странная компания не окружала смертного. Танец стал таким бешеным, что Тюдур уже не различал танцоров. Они кружились вокруг него огненным колесом. А Тюдур все танцевал. Он не мог остановиться, дьявольская скрипка завладела им, а козлорогий все играл, и Тюдур кружился, как ни старался освободиться.

Хоровод фейри. Средневековый рисунок.

На следующее утро хозяин поднялся в горы искать своих пропавших овец и пастуха. Овцы спокойно паслись у подножия Фрона, но вообразите изумление хозяина, когда, поднявшись выше, он увидел Тюдура, который кружился, как бешеный, посреди круглой лощины, что с тех пор зовется Нантир-Эллилон. Благочестивая молитва хозяина прогнала наваждение, и Тюдур вернулся домой в Ланголлен, где и рассказал о своем приключении, в котором раскаивался много лет.

Нет надобности отмечать сходство этих рассказов со знаменитыми легендами других стран: оно очевидно для каждого читателя, интересующегося фольклором.

Для остальных достаточно указать, что это сходство существует и дает дополнительное подтверждение общему происхождению подобных преданий в отдаленном прошлом. Аналогичные легенды, как нетрудно заметить, известны и во Франции и в Германии. Приведем еще одно предание о Тилвит Тег.

Некая работница из Уэльса, которая жила со своими родителями, отправилась однажды на ярмарку работников. Там к ней подошел «джентльмен очень благородный с виду, весь в черном, и спросил, не наймется ли она к нему в служанки и в няньки к его детям. Он предложил такое жалованье, что она сразу согласилось, и тот господин сказал, что отвезет ее к себе домой, но только с завязанными глазами. Завязав служанке глаза, он усадил ее на лошадь позади себя, и они поскакали. Скакали долго, но наконец сошли с коня, и новый хозяин взял девушку за руку и повел куда-то, все еще не снимая повязки. Когда же платок сняли, служанка увидела зрелище, какого не видывала прежде: прекрасный замок, переливавшийся цветами, которых она и сосчитать не могла, множество детей, прекрасных, как ангелочки, и кругом красивые господа и дамы. Детей хозяин поручил ее заботам и дал ей коробочку с мазью, чтобы смазывать им глаза. В то же время он строго наказал ей всегда мыть руки после этой мази и ни в коем случае не допускать, чтобы хоть капля попала в глаза ей самой. Девушка честно соблюдала этот запрет и какое-то время жила очень счастливо, хотя иногда дивилась, почему во дворце всегда горят свечи и почему, как ни прекрасен дворец, все эти дамы и господа никогда его не покидают: никто, кроме хозяина, не уезжал из дворца.

Однажды утром, когда служанка смазывала детям глаза, у нее вдруг зачесался глаз и, забыв приказ, она коснулась уголка глаза пальцем, смазанным мазью. В тот же миг она вдруг заметила вокруг себя страшные языки пламени; дамы и господа походили на чертей, а дети превратились в ужасных дьяволят, хотя другим глазом по-прежнему видела все таким же великолепным и прекрасным, как раньше. Девушка сумела совладать с собой и не выдать своей тревоги. При первой же возможности она попросила у хозяина разрешения навестить друзей. Он сказал, что отвезет ее, но она опять должна будет завязать себе глаза. И вот хозяин посадил девушку на коня и отвез домой. Говорят, она прожила под родным кровом много лет и, уж конечно, постаралась не возвращаться на службу, но много-много времени спустя увидела на рынке своего бывшего хозяина, который воровал с прилавков. Не подумав, она воскликнула: “Здравствуйте, хозяин! Как детки?” Хозяин в ответ спросил, каким глазом она его видит. Девушка честно ответила, что левым; в тот же миг она ослепла на левый глаз».

Более древняя легенда сохранились в истории Талиесина. Гвион Бах открыл глаза, когда капля варева из чудесного котла Керидвен упала ему на палец и он сунул этот палец в рот.

Кармартенские предания называют среди тех, кто прожил какое-то время с фейри, человека, который перевел на валлийский «Странствия паломника» Джона Беньяна. Его звали Лаго ап Деви, и жил он в приходе Ланлавдог. Он частенько надолго уезжал из дома, и окрестные крестьяне верили, что Лаго «вышел как-то ночью посмотреть на звезды, как было у него заведено (поскольку он интересовался астрологией), а между тем мимо проходили фейри (обитавшие в соседней роще) и увели его с собой. Он прожил у них семь лет. Когда он вернулся, многие спрашивали его, где он пропадал, но он всегда уклонялся от ответа».

Для изучающего фольклор в легендах этого рода открывается широкое поле для сравнений. Кажется, такие истории происходят по всему миру, так что собиратели фольклора из разных стран часто заявляли, что открыли «оригинал», на котором основана история Рипа ван Винкля. К чести американского гения, которого я не могу не упомянуть, ни одна из этих легенд не достигла такой известности, какую Вашингтон Ирвинг принес нашей литературе, а Джозеф Джефферсон — нашей сцене. Скорее всего, Ирвинг черпал вдохновение у братьев Гримм, и горы Кэтскилл обязаны своей романтической славой немецкому Гарцу. Однако легенд, в которых герой проводит среди сверхъестественных существ, казалось бы, недолгое время, возвращается и находит, что дома все изменилось, — великое множество. В Греции рассказывают о поэте Эпимениде, который в поисках пропавшей овцы забрел в пещеру и проспал там сорок семь лет. Хорошо известны также гэльские и тевтонские легенды. Более того, схожие предания находим в Китае и в Японии.

В Японии рассказывают о молодом рыбаке, который вышел на лодке в океан. Богиня моря пригласила его в свой подводный дворец. Погостив три дня, он захотел навестить стариков родителей. При расставании богиня дала ему золотую шкатулку с ключом, но заклинала никогда ее не открывать. Вернувшись в деревню, юноша нашел, что все там переменилось, и не мог отыскать и следа своих родителей, пока одна старуха не вспомнила, что когда-то слышала их имена. Наконец он набрел на их могилы. Решив, что его околдовали, юноша открыл шкатулку. Из нее поднялся белый туман, вдохнув который юноша упал наземь. Волосы его поседели, фигура потеряла юношескую гибкость, и через несколько мгновений он умер от старости.

Китайская легенда повествует о двух друзьях, которые бродили по ущельям своих родных гор в поисках целебных трав и наткнулись на волшебный мост, который стерегли две девы неземной красоты. Те пригласили их в волшебную страну, лежавшую за мостом, и, приняв приглашение, юноши полюбили дев и провели недолгое, но блаженное время среди волшебного народа. Наконец им захотелось навестить земные дома, и их отпустили. Они обнаружили, что за время их отсутствия на земле сменилось семь поколений, а сами они превратились в столетних старцев.

В редких случаях жертву Тилвит Тег зачаровывают не танцем, а музыкой. В Уэльсе широко распространены предания, в которых до наших дней сохранилась волшебная красота первобытных мифов. Например, известна прекрасная легенда о птицах богини Рианнон, которые пели так сладостно, что рыцари, заслушавшись, могли простоять недвижимо не год и не два. Эта история упоминается в мабиноги «Бранвен, дочь Лера» и на первый взгляд кажется средневековой легендой; однако не будем забывать, что анонимные авторы «Мабиногиона» не сочиняли, но перерабатывали древние предания, бессчетные века передававшиеся изустно от отца к сыну. Камбрийские поэты более раннего времени часто упоминают птиц Рианнон, о них говорится и в валлийских «Триадах».

Рассказ «Мабиногиона» таков. Всего семеро воинов остались в живых после битвы с ирландцами; умирающий от ран вождь попросил, чтобы ему, после того как он умрет, отрубили голову, отвезли ее в Лондон и похоронили лицом к Франции. Исполняя наказ вождя, воины отправились в Лондон и по пути испытали немало приключений. В Харлехе они остановились на отдых и сели поесть и напиться. «И прилетели три птицы и запели, и из всех песен, слышанных ими, ни одна не могла сравниться с этой. И птицы были далеко в море, но как будто рядом, и все время пели. И так для них прошли семь лет».

Валлийские фейри обычно играют на арфе, что нетипично для фольклора других стран. Иногда в валлийских преданиях упоминается скрипка, но при ближайшем рассмотрении оказывается, что на ней играет плененный смертный, а Тилвит Тег предпочитают арфу. В особо важных случаях звучит рожок, один или два раза слышны звуки волынки, но, несомненно, играющий на ней фейри забрел в Уэльс из Шотландии или из других дальних земель. На вершине Краги-Динас тысячи белых фейри танцуют под музыку множества арф. В лощине Кум-Пергум Тилвит Тег играют на арфах за струями водопада, а когда они идут горами, звук их арф слышен все слабее.

Люди, утверждавшие, что слышали музыку Тилвит Тег, описывали ее по-разному, но, как правило, довольно неопределенно: как сладостную неуловимую гармонию. Как говорит шекспировский Калибан,

… этот остров полон шумов И звуков, нежных, радостных, невнятных Порой. Сотни громких инструментов Доносятся до слуха. То вдруг голос —

Некий Морган Гвилим, видевший фейри у водопада Силепста и слышавший, как замирает вдали их музыка, сумел припомнить только последние такты, которые, по его словам, звучали так:

Эдмунд Дэниел из Арайла, «человек честный и правдивый», рассказывал Э. Джонсу, что часто видел фейри, которые после заката проходили через Кефн-Бах от Церковной долины к Хафодафелу. Они вприпрыжку шагали по воздуху, словно по невидимой извивающейся тропе.

Многим в той местности доводилось видеть и слышать фейри, причем иногда тех встречали несколько человек одновременно. Они чаще появляются ночью, нежели днем, и чаще утром или вечером, чем к полудню. Многие слышали их музыку и говорили, что она звучит негромко и приятно, но почему-то никто не может запомнить мелодии.

В легенде о Лоло ап Хью, самой распространенной среди валлийских сказок, утверждается, что известная мелодия «Прощай, Нед Паг» создана фейри.

Как-то туманным вечером, в канун Хэллоуина, скрипач Лоло ап Хью решился открыть тайну пещеры. Захватив с собой сколько мог унести хлеба и сыра и семь фунтов свечей, он рискнул войти в пещеру. Обратно он не вернулся, но много-много лет спустя, опять же в канун Хэллоуина, старый пастух, проходя мимо этого — как он выразился — «чертова омута на суше», услышал обрывки мелодии, отдающиеся эхом от скал вокруг пещеры. Он вслушался, и звуки постепенно слились в подобие мотива, какого пастух никогда не слыхал. Таким неровным был ритм, так повторялись нестройные, стонущие аккорды, словно играл злой дух. И тут в устье пещеры появилась хорошо знакомая старому пастуху фигура. Видна она была смутно, но старик сразу узнал Лоло ап Хью. Тот выплясывал безумные коленца под музыку собственной скрипки, а на груди у него болтался фонарик. «Вдруг луна ярко осветила желтое устье пещеры, и пастух на мгновение явственно увидел несчастного. Лицо его было белее мрамора, а глаза смотрели неподвижно, и голова болталась на плечах, словно отделенная от шеи. Руки водили смычком будто сами собой, без малейшего участия воли хозяина». Мгновение скрипач стоял на самой кромке пещеры, а потом, продолжая играть и приплясывать, исчез, словно растворившись в воздухе. Пастух рассказывал, что он не ушел, как ходят живые люди по собственной воле, а «был втянут в пещеру, как дым из трубы или рассветный туман». Проходили годы, несчастного скрипача не только перестали искать и оплакивать, но и почти забыли, а старый пастух еще жил в приходе довольно далеко от зловещих холмов. Однажды в холодный декабрьский день он с другими селянами отправился в церковь, и вдруг из-за алтаря послышалась музыка. Вся паства пришла в замешательство. Звуки пронеслись через церковь и медленно замерли вдали, слившись с воем ветра, свистевшего между колонн. Пастух сразу узнал мотив, который играл Лоло в устье колдовской пещеры. И по сей день тот, кто подойдет к пещере в Хэллоуин и приблизит ухо к камню, услышит мелодию «Прощай, Нед Паг» («Фаурвел Нед Паг») так же явственно, как слышится шум прибоя в морской раковине.

Говорят, что бывает в високосные годы ночь, когда звезда стоит прямо против устья пещеры, и тогда в ней видны бедняга Лоло и его товарищи по несчастью.

Эта легенда предлагает другой вариант «волшебной флейты». Здесь играют на скрипке, причем и жертва и музыкант — во власти фейри. Приношение хлеба, сыра и свечей — глубоко народная традиция.

FFARWEL NED PUGH

В Северном Уэльсе есть знаменитая пещера, которая, говорят, от входа на склоне холма тянется до самого Морда, к тысяче других потоков, на много лиг под горами, низинами и плоскогорьями, под почти забытыми источниками, питавшими в незапамятные времена Сихарт, крепость Глиндурдуи и замок Чирк. Предание говорит, что того человека, который отойдет хотя бы на пять шагов от устья пещеры, затянет вглубь и он пропадет навеки. Крестьяне, живущие в окрестностях этой пещеры, все еще чтят это предание: что вокруг опасного места «трава растет высоко и густо, как в диких прериях Америки или в предгорьях Альп, еще не тронутых человеком».

И люди, и животные боятся этого места. Однажды лисица, за которой гналась по пятам свора собак, повернула обратно, чтобы не приближаться к пещере, причем «шерсть у нее от ужаса встала дыбом, будто тронутая изморозью», и метнулась прямо в гущу собак, «будто что угодно земное — даже земная смерть — была легче, чем сверхъестественные тайны». Собаки же, гнавшие лисицу, не тронули хищницу, потому что от ее шерсти пахло фосфором и она светилась.

Более того, некий Элиас ап Айвен, который однажды ночью забрел к границе запретного места, был так напуган тем, что увидел и услышал там, что вернулся домой совершенно трезвым «единственный раз за двадцать лет, когда его видели трезвым, утром, днем или ночью». По его собственным словам, «тень его шла перед ним, тень, которая той ночью кружилась вокруг него, как охотничий пес».

Круги на зеленой траве, которые обычно называют «ведьминскими кольцами» или «кругами фейри», часто встречаются в Уэльсе, и до наших дней от них предпочитают держаться подальше. Крестьяне больше не верят, что в этих кругах можно увидеть танцующих фейри или что на каждого, кто ступит в такой круг, упадет шапка-невидимка, однако все еще убеждены, что круги эти вытоптаны нечистой силой и что с тем, кто вторгнется в заветные пределы, случится несчастье.

Один старик из Петерсон-Эли говорил, что хорошо запомнил, как мать наказывала ему держаться подальше от кругов фейри. Этот совет произвел на него такое впечатление, что он за всю жизнь ни разу не ступил в такой круг. Кроме того, он признавался, что никогда не проходил под лестницей, потому что пройти под лестницей — не к добру. Подобных суеверий великое множество, и они распространены по всему миру. Кажется, поверье о кругах фейри относится к тому же разряду, поскольку речь идет о ныне существующих в Уэльсе поверьях.

Выше неоднократно встречались ссылки на Э. Джонса, он же «пророк Джонс». Без него невозможно представить валлийскую фольклористику, поэтому стоит поподробнее рассказать о нем, прежде чем обратиться к его свидетельствам относительно кругов фейри.

Эдмунд Джонс — протестантский священник, прославившийся в Монмутшире в начале девятнадцатого столетия ревностным благочестием и одновременно — твердой верой в фейри и всех прочих гоблинов. Он много лет служил пастором протестантской общины Эбензера близ Понтипула и жил по соседству с этой церковью в местечке Транч. Он написал и опубликовал две книги — «Описание прихода Аберструт» и «О явлениях духов в графстве Монмут и в княжестве Уэльс». Большинство авторов, занимавшихся валлийскими поверьями, однако цитировали, как правило, «из вторых рук», поскольку обе книги давно стали библиографической редкостью. Т. Кейтли, приводя цитату из «Явлений», ошибочно называет автора «Эдвард Джонс из Тиарха» и относит издание ко второй половине восемнадцатого века, ссылаясь при этом на Т. Крокера, который сам никогда не видел этой книги, а лишь слышал о ней от своего приятеля. В библиотеке Британского музея книг Джонса нет, зато они есть в библиотеке Суонси.

Автора этих любопытных трудов прозвали пророком за его пророческий дар. По словам одного валлийца из Монмутшира, в приходе все знали, что Джонс способен предсказывать. Например, когда к нему обращались с просьбой произнести проповедь в тот или иной день, он, бывало, отвечал: «В этот день не могу. Будет проливной дождь, и никто не придет». Он отдавал последний грош бедняку и говорил жене: «Завтра в девять часов Бог пошлет вестника с едой и одеждой» — и это сбывалось. Он всей душой верил в реальность валлийских фейри и с презрительным негодованием относился к тем, кто осмеливался усомниться в их существовании. Для него эти духи были неотъемлемой частью христианской веры, а неверующих он клеймил как отступников и саддукеев.

По мнению Джонса, о кругах фейри говорится в Библии. («Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находит» — Мф 12:43.) Фейри танцуют в кругах на сухой траве, а в Писании сказано, что духи зла ходят в пустыне.

Фейри предпочитают дубы, в особенности плодоносящие, отчасти потому, что они раскидистее, отчасти же потому, что во времена друидов с этими деревьями были связаны особые суеверия. Прежде срубить плодоносящий дуб на лужайке фейри было опасным делом. «Говорят, что многие, решившись на это, умирали от мучительной боли, которую ничем нельзя было облегчить, и так умер один из моих предков, но теперь люди стали просвещеннее, и вера их глубже, и эта опасность им не грозит».

Некий Уильям Дженкинс долго был учителем при церкви Трефетин в Монмутшире. Он обычно поздно возвращался домой и часто видел фейри, танцующих под дубом за два или три луга от церкви. Чаще всего он видел их вечером пятницы. Однажды он подошел и осмотрел землю под тем дубом. Он увидел вытоптанный фейри красноватый круг, «какие часто бывают под плодоносными дубами и которые зовутся “Бренин-брен”».

Чаще всего фейри появляются перед нечетным количеством людей, например перед одним человеком, или тремя, или пятью, и т. д., и чаще перед мужчинами, чем перед женщинами. Томас Уильям Эдмунд из Хафодафела, «честный и богобоязненный человек, который часто видел их», утверждал, что обычно перед компанией фейри идет самый высокий из них. Кроме того, они часто шумят и болтают на ходу, но слов не разобрать.

Лошадь играет важную роль в валлийских преданиях о фейри. Не только потому, что верхом на лошадиных скелетах, как считается, ездят ведьмы, но и потому, что лошадиный дух подвижен и летуч. Валлийские фейри, кажется, очень любят ездить верхом. Старуха из долины Нит рассказывала, как передает Т. Кейтли, что видела сотни фейри, ехавших по четыре в ряд на маленьких белых лошадках, не более собаки ростом. Это случилось в сумерках, и конница фейри прошла совсем рядом, не дальше четверти мили. Другая старушка уверяла, что ее отец часто видел фейри, скакавших по воздуху на маленьких белых лошадках, но никогда не видел, чтобы они спускались на землю. Когда они скакали мимо, он слышал в воздухе музыку фейри.

Среди крестьян Гламоргана есть предание о битве фейри на горе между Мертиром и Абердаром. По преданию, маленькие воины бились верхом. Там сошлись два войска, и одно было на молочно-белых конях, кони же под другим были чернее воронова крыла. Они яростно сшиблись, и мечи их блестели в воздухе, как лезвия карманных ножей. Армия на белых конях выиграла битву и заставила черных отступить. Потом все скрылось в легком тумане.

В сельских областях Уэльса фейри обычно приписывают владение почти всеми полезными животными. Валлийский фольклор, как современный, так и средневековый, полон преданий, связанных с домашним скотом: овцами, лошадьми, козами, домашней птицей и пр. К легендам этого рода относится рассказ о чудесной кобыле Терниона, которая жеребилась каждый год в первый день мая, но всякий раз жеребенок убегал прочь, и никто не знал, куда он девается; равно как история о Ихайн Баног, могучем быке, который изгнал чудовище из заколдованного озера и мычанием раскалывал камни; история о ягнятах святой Меллангел, которые прежде были зайцами, спрятавшимися от испуга под подол прекрасной святой; о волшебном стаде Гураггед Аннон; о чудесных овцах из Сефн Ричдир, которые возникли из-под земли и скрылись в небе; и даже о волшебной свинье, которую косари из Бедвеллти видели летящей по воздуху.

Круги фейри на полях. Современная фотография.

Валлийские горные бараны бегают, как олени, и скачут через расщелины, как дикие козы, что же касается валлийских свиней, кажется, они чаще всех других животных упоминаются в романтических сказаниях Уэльса, поэтому рассказ преподобного Роджера Роджерса из прихода Бедвелти звучит для валлийца не так абсурдно, как для жителей других мест.

Преподобный рассказывает о странном зрелище, представшем пред взорами двух дочерей Льюиса Томаса Дженкинса, о которых говорится, что это добродетельные и достойные молодые женщины, а отец их — состоятельный фригольдер; а свидетелями зрелища были не только они, но и работник и служанка, а также соседи Элизабет Дэвид и Эдмунд Роджер. Эти шестеро свидетелей косили сено на лугу и вдруг увидели компанию фейри, возникших из-под земли в виде стада овец. Это произошло примерно в четверти мили от них, над холмом Сефн Ричдир. Стадо фейри скоро скрылось из виду, растворившись в воздухе. Позднее в тот же день люди снова увидели тех же фейри, но при этом кому-то фейри вновь показались овцами, кому-то гончими, свиньями и даже голыми младенцами. По этому поводу преподобный Роджерс замечает: «Сыны безрассудства напрасно отказываются верить словам столь многих свидетелей».

Валлийские овцы, как уверяют, — единственные животные, которые едят траву, растущую в кругах фейри; все прочие животные избегают этих мест, но овцы охотно пасутся в них, чем и объясняется превосходство валлийской баранины над бараниной других стран. Пророк Джонс рассказывает об овчарне фейри, которую видел своими глазами — обстоятельство, заслуживающее внимания, поскольку не в обычае мистера Джонса было встречаться с гоблинами лично. Он верит в них всей душой, но видят их, как правило, друзья или знакомые. Следовательно, данный случай совершенно исключителен. Вот его рассказ: «Если кто-либо думает, что я слишком легковерен на сей счет и говорю о том, чего не видел сам, то я должен заверить таковых, что они ошибаются. Я был еще ребенком, когда, рано утром, после восхода, направляясь из Хафодафела в дом моего отца в Пени-Ллвине, на верхнем краю луга Каер-Сефн… я увидел подобие овчарни, обращенной входом на юг… а рядом множество народу. Одни сидели, другие входили и выходили, склоняя голову под притолокой двери… Мне запомнилась красивая женщина в шляпе с высокой тульей, которая была красивее остальных и к которой, как мне показалось, остальные относились с почтением. До сих пор перед моим мысленным взором возникает ее белое лицо и прекрасная фигура… На шее у мужчин были белые платки… Я подивился, что моя тетка, шедшая впереди меня, не смотрит в их сторону, хотя мы проходили совсем близко. Но я не решался заговорить, пока мы не отошли подальше, и только тогда рассказал тете, что видел, а она удивилась и сказала, что мне это привиделось… В том месте не было овчарни. Там, правда, виднелись развалины какого-то небольшого строения, скорее всего, овчарни, но такие древние, что камни вросли в землю и покрылись травой».

Этот рассказ издавна воспринимается верящими в валлийских фейри как доказательство, но далеко не безоговорочное. Признавая, что преподобный Эдмунд Джонс, протестантский священник, был честным джентльменом, стремящимся всегда говорить правду, все же позволим себе предположить, что мальчик мог, как все мальчики, и присочинить: увидев, скажем, группу цыган, он, вполне возможно, сочинил, как это часто делают дети, волшебную сказку. Психологам хорошо известно явление, когда человек, часто рассказывающий выдуманную историю, сам начинает верить в нее.

Возможно, то обстоятельство, что пророк Джонс так редко видел фейри своими глазами и знал о них в основном по рассказам, объясняется его благочестием, проявлявшемся в каждом слове и поступке. Уже упоминалось, что благочестие помогает избавиться от фейри. Более обыденные способы экзорцизма, например вытаскивание при встрече с фейри ножа с черной рукоятью или выворачивание одежды наизнанку, отвергались пророком как простонародные, но исследователю сравнительной фольклористики не следует пренебрегать ими. Последний из упомянутых способов, кстати сказать, распространен среди негров южных штатов Америки. Однако более возвышенные способы экзорцизма не менее интересны. К таковым относится произнесение имени Божьего. Крик петуха упоминается в связи с историей Спасителя. Джонс приводит множество рассказов, аналогичных следующему.

Рис Джон Россер, уроженец Хенди в приходе Ланхидел, весьма религиозный молодой человек, вышел однажды ранним утром покормить быка в стойле. Накормив быка, он прилег отдохнуть на сено и вдруг услышал приближающиеся звуки музыки; вскоре в стойло вошла большая компания фейри. Они были одеты в полосатые одежды, одна ярче другой, и танцевали под музыку. Джон затаился в надежде, что фейри не заметят его, но одна из фейри, женщина, высмотрела его. У нее была подушечка с кисточками по углам, и она подложила ее под голову молодому человеку. Через некоторое время совсем рядом прокричал петух, и фейри явно забеспокоились. Подушечку из-под головы Джона поспешно выдернули, и фейри исчезли.

Духи тьмы не любят пения петуха, потому что оно возвещает приближение дня, а они предпочитают тьму — свету… И не раз замечали, что фейри не выносят имени Божьего.

Другой валлийский проповедник (который решительно расходится с Джонсом во взглядах) замечает: «Петух оказывает немалую службу потомкам Адама; его пронзительный крик на рассвете легко прогоняет всех духов, гоблинов, призраков, эльфов, бук и привидений обратно в страну фантазий, где они обитают, дабы дневной свет не открыл их пустой иллюзорности и не навлек на них позора и упреков».

Шекспир вводит это поверье в «Гамлета»:

Тилвит Тег и олимпийские боги. Из книги У. Сайкса «British Goblins».

Поверье, что духи бегут при крике петуха, — чрезвычайно древнее. О нем упоминает, в частности, христианский поэт Пруденций (IV в.). Что касается изгнания злых духов с помощью имени Божьего, вера в этот способ жива до сих пор во всех странах, где еще верят в духов. Всем, кто интересовался этим предметом, известно, сколько беспокойства причиняют злые духи на спиритических сеансах. Покойный мистер Фитцхью Ладлоу однажды поведал о попытках изгнать дурного духа, завладевшего женщиной-медиумом. Ее пытались заставить произнести имя Христа, однако она запиналась и никак не могла справиться с этой задачей, в конце концов вышла из транса, так и не назвав святого имени, — злой дух бежал. Это было в Нью-Йорке в 1867 г. Наряду со многими другими людьми, отрицающими свою веру в спиритизм, мистер Ладлоу был немало впечатлен этим явлением.

Для изучающего сравнительную фольклористику подобные случаи, независимо от того, связаны ли они с фейри или со спиритизмом, принадлежат к одному классу. Такие имена, как Иегова, Всемогущий, Всевышний и т. п., были первоначально средством избежать произнесения имени ужасного и мстительного Бога иудейской теологии. Легко увидеть связь этого явления со способностью священного имени изгонять злых духов, к каковым обычно относят фейри. Отсюда же, вероятно, и ужас перед упоминанием имени Божьего всуе у пуритан Англии и Америки. Имя дьявола так же часто заменяется эвфемизмами, причем многие из них, например «Старик», не оскорбительны для слуха называемого. До недавнего времени имя дьявола, произносимое всуе, считалось богохульством.

В народе против вторжения фейри часто используется изгородь из «эйтина», или колючего утесника. Считается, что такая изгородь для фейри непреодолима.

Обычным средством избавиться от фейри считается переезд; волшебный народ не терпит, когда дом переходит в другие руки.

Рассказывают о фермере из Мерионета, которого так замучили проказы бубахов, что он решился на переезд. Но прежде он посоветовался со знахаркой из Доджелли, которая уверяла, что с тем же успехом можно просто притвориться, что переезжаешь. Нужно только убедить всех, что собираешься за границу, в Англию: собрать скотину и добро и отъехать на день пути от дома. Фейри наверняка уйдут из оставленного хозяевами жилища и тем более не останутся на земле урожденного кимвра, который вздумал перебраться в «землю саксов». Но когда они уйдут, домой необходимо возвращаться другой дорогой, чтобы окончательно сбить бубахов с толку. Фермер сделал, как ему посоветовали, и отправился в путь, гоня перед собой стадо; за тележкой с домашним скарбом брели жена и дети. Когда он добрался до брода Риди-Фен, навстречу им попался сосед. Он воскликнул: «Привет, Деви, никак уезжаешь насовсем?» Не успел фермер ответить, как из подойника, что лежал на тележке, раздался тонкий голосок: «Да-да, перебираемся в Англию, там у нас будет новый дом». Это говорил бубах, который переезжал вместе с домашним добром. Надежды фермера расстаться с фейри лопнули. Добрый человек со вздохом поворотил лошадей и той же дорогой поехал к дому.

Знаменитый Пука с фермы Труин в приходе Минидислуин явился туда из своего прежнего дома в Пантигассеге в кувшине с закваской. Один из работников с фермы пошел с кувшином в Пантигассег, и когда ему наливали закваску, все услышали голос Пуки: «Пука уезжает в этом кувшине с закваской. Больше вы его не увидите». С тех пор в Пантигассеге его и след простыл.

В другой истории говорится, что служанка уронила клубок пряжи с холма, у подножия которого были два рыбных пруда, между Хафодир-Инис и Понтипулом, а Пука сказал: «Влезу в этот клубок и отправлюсь в Труин, а сюда не вернусь», и клубок тут же выкатился с холма в долину, поднялся на холм на другой стороне и бодро поскакал по гребню к новому дому.

«А ведь это, малый, волшебное золото — увидишь!» — говорит старый пастух в «Зимней сказке», и мудро добавляет: «Бери его и прячь! Домой, домой, ближайшей дорогой! Нам повезло, только никому ни слова! Дьявол с ними, с овцами. Домой, малый, домой!»[51]

Здесь присутствует «ядро» валлийского поверья. Деньги фейри не хуже настоящих, пока нашедший хранит в тайне их происхождение, но стоит ему проболтаться об источнике своего богатства — деньги исчезнут. Иногда — в случае если деньги уже потрачены — дурные последствия болтливости ограничиваются тем, что дары прекращаются. То же относится и к другим подаркам от фейри. В бреконширской легенде рассказывается, как Тилвит Тег одаривали крестьянина караваями хлеба, которые на следующее утро превращались в поганки, — чтобы избежать превращения, следовало есть хлеб в молчании в полной темноте. История Гитто Баха, известная в Уэльсе, живописует этот случай.

Гитто Бах, сын фермера из Гламорганшира, часто забирался на вершину горы, присматривая за отцовскими овцами. Возвращаясь, он показывал братьям и сестрам кусочки удивительно белой бумаги, похожие на монету в одну крону, на которых были напечатаны какие-то буквы. Он говорил, что получил их от детей, с которыми играл на горе. Однажды он не вернулся домой, и два года о нем ничего не знали. Между тем другие дети время от времени находили в горах те же бумажки. Однажды утром мать Гитто отворила дверь — и вот он, бродяга, в той же одежде, в какой ушел два года назад. Под мышкой у него был узелок. «Где же ты пропадал все это время, сынок?» — спросила мать. «Да ведь я только вчера ушел, — отвечал Гитто. — Смотри, какой чудесный наряд подарили мне дети в горах за то, что я потанцевал с ними под музыку их арфы». Тут он развязал свой узелок и показал красивое платье, но оно было бумажным, как и те волшебные кроны.

Обычно проболтавшиеся лишаются благосклонности фейри. Есть легенда о человеке, который часто встречал фейри на мосту в Англси и пользовался их щедростью. Каждое утро, выгоняя отцовских коров на пастбище, он видел фейри, а когда они исчезали, находил на камне моста Симуннод монету в четыре пенса. У мальчика так часто водились деньги, что отец его заподозрил неладное и как-то в субботний день стал выспрашивать, откуда тот их берет. Разумеется, мальчик признался, что получает деньги от фейри, и конечно, сколько ни ходил потом по мосту, он ни разу не нашел монетки и не видал больше обиженных Тилвит Тег. Открыв тайну, он лишился их благосклонности.

Джонс рассказывает схожую историю о молодой женщине по имени Энн Фрэнсис из прихода Бассалег. Выйдя однажды ночью в рощу неподалеку от дома, она услышала приятную музыку и увидела танцующих в траве фейри. Девушка принесла им ведро воды, решив, что они наверняка захотят пить. На следующую ночь, когда она снова пришла на то же место, ей дали шиллинг, «и так продолжалось несколько ночей, пока у нее не скопился двадцать один шиллинг». Однако ее мать случайно нашла деньги и стала допрашивать, откуда те взялись, подозревая, что девушка их украла. Сперва дочь молчала, но когда мать «обошлась с ней очень строго» (пригрозила побить?), она призналась, что получила деньги от фейри. После этого фейри больше ей ничего не дарили. Пророк Джонс добавляет: «Я слышал, что и в других местах люди получали от фейри деньги, иногда серебряные шестипенсовики, а чаще медные монеты. Сами они делать деньги не могут, стало быть, это монеты, потерянные или спрятанные людьми». Такой эвгемеризм (бытовое объяснение чуда) необычен для Джонса, который любит все чудесное.

Урок щедрости преподается в легенде о Хафод Луиддог, хотя, отметим, о сохранении тайны в ней не говорится ни слова. Речь о пастухе, который жил у Кум-Дили и каждое лето переселялся в хижину у Зеленого озера (Линн-Глас) вместе со своим стадом. Однажды утром он проснулся и увидел рядом с собой красавицу, которая пеленала младенца. Пеленок у нее не хватало, и он отдал ей свою старую рубаху, чтобы укутать малыша. Женщина поблагодарила его и ушла. С тех пор каждую ночь пастух находил в старом деревянном башмаке серебряную монету. Это счастье продолжалось долгие годы, и пастух Мейриг стал богачом. Он женился на красивой девушке и перебрался жить в Хафод Луиддог. Отсюда пошло его богатство, отсюда и название, потому что Луиддог означает «богатство». И никакой злой дух не мог повредить его семье и потомкам, которым покровительствовали Бендит-и-Мамай.

При знакомстве с подобными легендами естественно возникает мысль, что распространение этих поверий было на руку разбойникам, которые хотели скрыть происхождение нечестно нажитых денег. С другой стороны, те же поверья, несомненно, способствовали воспитанию таких добродетелей, как щедрость и гостеприимство. Если кому-то фейри оказывают такие услуги, напрашивается объяснение, что человек проявил к духам доброту, как правило, не подозревая, с кем имеет дело. Подобным же образом поощрялась чистоплотность в молодых девушках и служанках: поверье, что фейри оставляют монеты только на чисто выметенных каминных полках, явно свидетельствует об этом. Чтобы добиться благосклонности Тилвит Тег, надо было также оставлять на ночь ведра полными воды. Тогда фейри являлись в полночь, веселились до рассвета под хорошо известную песенку «Ториад и Дидд», или «Рассвет», и исчезали, оставив монетку на каминной полке. Обещанная награда, конечно же, появлялась не всегда, но всегда оставалась надежда, что рано или поздно она появится, — чем воспитывалось, кстати, и терпение.

Подобные поверья широко распространены среди арийских народов. Можно вспомнить сказку из «Арабских ночей» о старом разбойнике, чьи деньги превратились в листья. В шведском фольклоре волшебные деньги, доставшиеся крестьянину, превращаются в камешки или раскаляются и обжигают пальцы, а когда владелец роняет их, уходят в землю.

Относительно происхождения Тилвит Тег существуют две распространенные теории: одна поэтически-религиозного свойства, другая — практического. Обе одинаково далеки от истины — происхождение фейри следует искать в первобытной мифологии; однако не упомянуть о них сколько-нибудь подробно означало бы оставить нерассмотренным весьма важный элемент валлийского фольклора.

К реалистической теории происхождения Тилвит Тег следует отнестись с уважением, поскольку среди ее сторонников люди культурные и разумные. Эта теория подразумевает, что первыми фейри были обычные люди и что позднейшие суеверия — эхо историй, рассказывавшихся о реальных происшествиях. В качестве квазидоказательства этой теории приводится хорошо подтвержденное предание о расе существ, которые в середине шестнадцатого столетия обитали в дебрях Великого темного леса (Коеди-Дугоед маур) в Мерионетшире. Их называли Рыжими фейри. Они жили в землянках, отличались ярко-рыжими волосами и сильными длинными руками и воровали по ночам овец и другой скот. В некоторых хижинах в приходе Кэммес все еще можно увидеть серпы, которые кладут рядом с дверью, чтобы отгонять этих жутких тварей. Однажды в канун Рождества доблестный рыцарь по имени Оуэн во главе отряда воинов напал на Рыжих фейри и обнаружил, что это существа из плоти и крови. Он повесил сотни пленников, но пощадил женщин, одна из которых умоляла оставить жизнь ее сыну. Рыцарь не внял ее мольбам, и тогда она обнажила грудь и вскричала: «Эта грудь вскормила и других сыновей, которые еще омоют руки в твоей крови, барон Оуэн!» Вскоре после того барона подстерегли в засаде сыновья той фейри и омыли руки в его крови, исполнив угрозу своей матери. По сей день то место зовется Лидиарти-Барун (Баронские ворота) и любой в тех местах готов поведать эту историю.

Конечно, с точки зрения здравого смысла нелепо возводить происхождение фейри к шайке разбойников. Разумеется, им было выгодно поддерживать веру в свои якобы сверхъестественные способности.

Так называемого Пуку из Труина, обитавшего на ферме в приходе Минидислуин, иногда приводят в качестве еще одного примера случая, когда фейри оказывается вполне телесным существом; если это и правда, это, конечно, не доказывает ничего, кроме использования древнего суеверия опальным валлийским дворянином. Существует предание об «ир Арглуид Хоуэлл», или лорде Хоуэлле. Утверждается, что этот лорд, выступив против английского короля, потерпел поражение и вынужден был скрываться и что крестьяне в Пантигассе и на ферме Труин из любви к своему лорду укрыли его и распространяли слухи, что это их домашний фейри, бубах. Рассказывают, что он часто подавал голос из своей комнаты над гостиной, говорил тоненьким голоском в щелку между досками пола. Однажды слуги похвалялись друг перед другом белизной и изяществом своих рук, и тут послышался голосок фейри: «Руки Пуки всех изящней и белей». Слуги попросили бубаха показать руку, и доски потолка тут же раздвинулись и в щель просунулась рука, маленькая и белая, с большим золотым кольцом на мизинце.

В качестве курьеза интересна реалистическая теория происхождения Тилвит Тег, выдвинутая в конце XVIII в. несколькими авторами, в числе которых преподобный Р. Робертс, автор «Oollectanea Cambrica». По этой гипотезе, древние фейри были друидами, скрывавшимися от своих преследователей, а если не друидами, то просто людьми, имевшими основания скрываться под землей и осмеливавшимися показываться только ночью. «Аборигены, скрывавшиеся от захватчиков», — догадывается д-р Гатри, в то время как мистер Робертс предполагает, что «поскольку ирландцы часто вторгались в Уэльс с враждебными намерениями, то вполне возможно, что маленькие группы жителей Эрина, отстав от своих и не находя способа вернуться, скрывались, спасаясь от местных жителей, в пещерах, а по ночам высылали своих детей наружу, одев их в фантастические наряды, раздобыть еды и размяться».

Однако против этой идеи выдвигались возражения, и наиболее популярной была именно теория друидов.

Мистер Робертс говорит: «Фейри появлялись и появляются слишком уж обыденно, слишком уж систематично, чтобы объяснять эти факты действиями некоей группы беглецов. Тут видна продуманная политика, долженствующая предотвратить разоблачение и вызвать страх перед неведомой силой и восхищение ее благодеяниями». Соответственно предание отмечает, что попытки разоблачения навлекали на любопытных несчастья. Шекспировский Фальстаф говорит:

Нельзя препятствовать их приходу или уходу; на ночь им оставляли кринку молока на очаге, а в ответ они оставляли в подарок немного денег, если дом содержался в чистоте; если же нет — наказывали за небрежность. Поскольку их появление, как считалось, предвещало смерть, люди вынуждены были терпеть злые шутки фейри.

Одевались они обычно в зеленую одежду, помогающую остаться незамеченными. Детям своим, которые могли бы выдать места их обитания, они, по-видимому, позволяли подниматься на поверхность только ночью и танцевать в лунном свете. Эти танцы, напоминающие пляски вокруг «майского шеста», обычно велись под деревом, растущим на возвышенности, главным образом на курганах, под которыми, возможно, скрывались жилища этих людей или входы в них.

Старшие, вероятно, отваживались показываться среди обычных людей и днем, если же их узнавали, безопасность им обеспечивала вера в неизбежную месть за раскрытие тайны.

Если по каким-либо причинам сообщество оскудевало, они, вполне может статься, похищали чужих детей и подменяли хилых младенцев здоровыми. Похищенные дети, успевшие выйти из младенчества, воспитывались в подземных жилищах. Им, по-видимому, давали дурманящие вещества и уносили подальше от родного дома. Так как им позволяли выходить на поверхность только ночью, они могли путать день и ночь, и, вероятно, им не открывали истины, пока это не становилось безопасно.

Распространенность этой системы доказывает, что в стране существовала группа людей, отделившаяся от прочих ее жителей и либо желавшая, либо вынужденная жить и встречаться тайно. Их ритуалы, в особенности танцы вокруг дерева, возможно дуба Гекаты, так же как их любовь к правдивости и честности, подтверждают происхождение от друидов. Это предположение выглядит убедительным, поскольку история свидетельствует, что друиды, преследуемые римлянами и христианами, использовали подобные средства, чтобы спасти себя и свои семьи, причем им это удавалось, поскольку в стране было тогда много лесов и мало жителей. Причем, возможно, они скрывались гораздо дольше, чем принято считать.

Можно заметить, что в качестве одного из доказательств этой любопытной системы рассуждений приводится обычай фейри одеваться в зеленое. Внимание на это обстоятельство обращаем не ради донкихотской попытки бороться с выводами теории, но как на интересную особенность вопроса о фейри в целом. Валлийские фейри описываются в подробностях вплоть до цвета костюма, что не слишком обычно для волшебных сказок. В легенде о Сварливом доме о Тилвит Тег говорится как о старых эльфах в голубых нарядах. Напрашивается связь с голубым цветом неба. Указывается также, что сакральные одеяния друидов были голубого цвета. Идея голубых нарядов должна принадлежать северным частям Уэльса. В Кардиганшире, в преданиях о холме Моиддин, где часто показывались фейри, они всегда появляются в зеленых одеждах и исключительно в зеленый месяц май. В Гламорганшире знают гоблина по имени Зеленая дама Каэрфилли, цвет одежды которой ясен из имени. Она обитает в руинах замка Каэрфилли и показывается ночью, в зеленом одеянии, причем умеет обращаться в плющ, смешиваясь с плющом, обвивающим стены замка. Кажется, более изощренного способа прятаться еще не было изобретено.

Фейри в Пемброкшире, напротив, одеваются в варварски-алые одежды и алые же шапочки, перья которых колеблются на ветру во время плясок. Однако встречались и фейри, одетые в белое, причем в современных историях белый, кажется, стал излюбленным цветом фейри, особенно когда Тилвит Тег принаряжаются для праздника. Это разнообразие цветов проистекает, разумеется, из живости фантазии валлийцев и, возможно, относится скорее к современным представлениям о «подходящих цветах нарядов», нежели к древнейшим традициям.

Белый, в представлении валлийцев, — самый подходящий цвет для прекрасного создания, танцующего в лунном свете на бархатистой лужайке. Самым распространенным именем для красивой девушки в Уэльсе в наши дни, как и во многие века до того, остается Гвенни, уменьшительное от Гвеннилиан (или, в английском варианте, Гвендолин) — имени, означающего попросту белое полотно; и белый наряд, излюбленный фейри, несомненно, подразумевает одежду из белого полотна. Эта материя, в наши дни вполне обычная, в прошлом высоко ценилась. В «Мабиногионе» при описании сказочной пышности княжеских замков подробно перечисляются ткани, шелка, бархат, золотое кружева и самоцветы. Йорк в своем отчете о племенах Уэльса упоминает, что полотно было настолько редким в царствование Карла Седьмого Французского, «что ее величество королева может похвастать только двумя полотняными сорочками».

Здесь, очевидно, указывается первая причина, по которой фейри одеваются в белое; и древнее отношение к белизне в Уэльсе сохраняется по сей день. Валлийские крестьяне, сами одетые в грубую и темную одежду, считают белый исключительно праздничным цветом, а другие цвета оставляют простым фейри, вроде бубаха и ему подобных.

Так что бубах обычно одет в коричневое, часто мохнат, а у коблинай лица, как и одежда, темные или цвета меди.

Местная легенда о происхождении фейри смешивает обыденное и духовное таким образом: «Во времена нашего Спасителя жила одна женщина, которой судьба послала едва ли не два десятка ребятишек… и, увидев, что к ее хижине подходит наш святой Господь, она застыдилась своей многодетности и не захотела, чтоб Он увидал всех ее детей, поэтому она попрятала половину детишек по углам, а когда после Его ухода стала их искать, то не нашла. Их никогда больше не видели, и думают, что Господь наказал ее за то, что она спрятала своих детей, и отобрал их у матери, и еще говорят, что от ее потомства и пошел род фейри».

Простые люди Уэльса, однако, предпочитают поэтикорелигиозную теорию. А именно: в народе верят, что Тилвит Тег — души умерших, не настолько грешные, чтобы попасть в ад, и недостаточно праведные для рая. Они обречены оставаться на земле и жить в тайных укрытиях до Судного дня, когда для них откроется рай. Между тем им приходится либо без конца трудиться, либо без конца забавляться, но труды их бесплодны, а забавы не приносят радости.

Вариантом этого общего поверья является убеждение, что души эти принадлежат древним друидам: особенно интересно представление, намекающее на длительность «епитимьи» друидов и напоминающее легенду о Вечном Жиде.

Это поверье относится главным образом к коблинай, то есть к обитателям пещер и копей.

Другое предание производит фейри от злых духов еще более древних — тех самых, которых сбросили с небес вместе с сатаной, но они не попали в ад, а упали на землю, где им и дозволено мыкаться до Страшного Суда. Подробности этой теории объясняют, почему фейри в наши дни появляются так редко: они удерживаются от злодейств, чувствуя приближение Судного дня и надеясь на примирение с небесами.

Пророк Джонс объясняет повышенную активность фейри в Уэльсе, прибегая к поэтико-религиозной теории в изысканной форме.

Заметив, что в Монмутшире находятся люди настолько невежественные, что считают фейри счастливыми духами, потому что у тех водятся танцы и музыка, он доказывает в весьма пылких выражениях, что Тилвит Тег на самом деле «бестелесные души людей, живших и умерших, не познав благодати и спасения, как язычники и им подобные, чье наказание потому гораздо менее сурово, чем наказание грешников, знавших средство к спасению.

Почему в Уэльсе фейри являются чаще, чем в других странах? На это можно ответить, что, утеряв свет истинной религии в восьмом и девятом веке от Рождества Христова и приняв вместо нее папство, Уэльс погрузился во тьму, и духи тьмы осмелели до дерзости; люди же, как уже говорилось, в великом невежестве принимают оных духов за стайки детей, пляшущих и поющих на лужайках, и считают их счастливыми… и открывают им свои дома… Валлийцы завели тесное знакомство с фейри в царствование Генриха Четвертого, и зло возросло с суровыми законами этого правителя, запрещавшими, среди прочего, учить детей, отчего страна погрузились во тьму невежества. А эти жестокие законы были вызваны восстанием Оуэна Гландура и валлийцами, которые поддержали его в безумной надежде избавиться от ига саксов, не покаявшись прежде в своих грехах».

Оставив в стороне эти местные объяснения, можно с уверенностью сказать, что фольклор, относящийся к фейри в Уэльсе, как и в других странах, коренится в древней мифологии: это сверкающие осколки тех чудесных созвездий, которые сияют во мгле первобытных времен, великие и величественные, как само великое Неведомое, питавшее варварскую фантазию. С помощью современной научных исследований «эти века, которые мифы населили героическими тенями», стали к нам ближе, и скромные валлийские Тилвит Тег могут через столетия и эпохи пожать руки олимпийским богам.

Глава 9 СРЕДИННОЕ КОРОЛЕВСТВО: НИЗШАЯ МИФОЛОГИЯ ГЭЛОВ[54]

Историчность преданий. — Сиды, или ши. — Ведьмы. — Эльфы. — Лепрехуны. — Волшебные деревья. — Пука. — Проделки гэльских фейри. — Волшебный ветер. — Тропы фейри. — Бродячие огоньки. — Зачарованные места. — Проклятия фейри. — История Бидди Эрли.

Везде и всегда люди утверждали, что видели или вступали в физический контакт со сверхъестественными существами. Не было еще ни в древности, ни в наши дни общества, высокоцивилизованного или крайне отсталого, которое не хранило бы знаний или веры в сверхъестественные существа. И хотя рассказы о таких существах очень разнятся между собой, от народа к народу, от эпохи к эпохе, различия эти в целом поверхностны, и между такими случаями существует глубокое изначальное единство.

В Ирландии и Шотландии мир ши (сидов), то есть мир эльфов, фей и прочих существ, которые относятся к стихиям, не являются и никогда не были людьми, называют Срединным королевством; вполне удовлетворительный и выразительный термин. В древние времена и почти до нашего века этот мир — мир фейри сельские жители считали таким же реальным, как и обычный материальный мир, окружавший их. Но сегодня, хотя вера в сверхъестественное все еще живет в народе, старинные знания об устройстве, упорядоченной иерархии классов и каст, что составляют мир духов, почти утрачены. На деле очень часто призраков, которые есть по сути заблудшие человеческие духи, грубо и бестактно валят в одну кучу с самыми разными лепрехунами, клуриканами, пука, тюленьим народом, мерроу (merrow), демонами и остальными, как будто это одно и то же.

Откуда взялись древние рассказы о богах и героях, о людях и духах и о том, какой порядок царит в мире духов? Они передаются из уст в уста. Все традиционные предания — не более чем повторяющиеся пересказы того, что случалось с людьми в далеком прошлом. Те из этих преданий, что дожили до наших дней и наилучшим образом согласуются с материальным миром, который окружает нас, послужили источниками исторических сведений. Другие же истории, те, что труднее встроить в обычный порядок вещей, очень часто отметаются, их считают пустой игрой воображения. Некоторые истории и из первой и из второй категорий вполне могли повествовать о древних героях, чьи великие свершения с течением лет обрастали легендами. Со временем великие боги кельтских мифов безнадежно смешались с некоторыми героями древности, которые таким образом оказались на положении полубогов.

Так же дело обстояло и в гэльских областях: семья всегда была хранилищем устных исторических преданий. Когда, окончив дневные труды, семья — родовая семья, некогда значительно более многочисленная, чем наши сегодняшние семьи, включая дядьев, тетушек, двоюродных братьев и сестер, — собиралась у огня, и когда голод был утолен, и когда подступали сумерки, кто-нибудь из старших, а может быть, бродячий бард, начинал рассказывать и петь старинные предания. Дети жадно слушали его, буквально впитывая в себя каждое слово, чтобы в свою очередь передать их своим детям, когда придет время.

При той сложной системе, которая существовала у кельтов, рассказы о героях и их подвигах мгновенно входили в репертуар профессиональных бардов, и те художественно их приукрашивали, согласно строгим канонам зачастую растягивая их до невероятных размеров. И именно в процессе подобной художественной переработки обычно в этих рассказах появлялись всяческие преувеличения.

Но барды специализировались на героических сагах, повествованиях о богах и героях, потому что именно такие легенды больше всего интересовали самых разных людей и вызывали неизменное внимание слушателей. Рассказы о домашней жизни и о встречах с духами были для бардов бесполезны, потому что не являлись чем-то необычным; такие встречи случались ежедневно и с самыми обычными людьми. За некоторым исключением эти прозаические истории оставались на долю стариков, которым не было необходимости заглядывать глубоко в прошлое и которые рассказывали только то, что знали они сами, либо то, что было известно их родителям.

Уильям Батлер Йейтс писал в 1893 году в предисловии к своим «Ирландским народным сказкам»: «Предание передавали из поколения в поколение с такой точностью, что длинная история о Дейрдре, которая была записана в начале этого века, буквально слово в слово совпадала с древним манускриптом, хранящемся в Дублинском королевском обществе. И только в одном месте они не совпадали, но здесь ошибся, скорее, манускрипт — переписчик пропустил один абзац. Но такая точность свойственна скорее народным сказаниям и историям бардов, чем волшебным легендам — у последних как раз существует множество вариантов».

По тому же самому поводу профессор Джексон сказал: «Рассказ о Дейрдре, записанный в Барра Кармайклом, и история о жизни Кухулина, которую он же записал в Саут-Уист, местами до невероятности совпадают с ирландскими манускриптами, которые можно датировать девятым веком, хотя никто не знает, сколько эти предания до этого существовали в устной форме». Профессор Деларджи еще рассказывает о Керри-шанахи (shanachie), или рассказчике, который когда-то в молодости услышал большой кусок печатного варианта истории о Диармайде и Грайне; пятьдесят лет спустя профессор записал эту историю с его слов, и она совпадала с услышанным почти слово в слово.

Теперь что касается тех рассказов, которые явно повествуют о реальных исторических событиях, пусть в них для большего эффекта и добавили чудес и магии. И мы можем в наше время наблюдать, как они возникают и начинают увеличиваться в объеме. Их представляют в каждом городе, в каждой деревне нашей страны, на каждой деревенской вечеринке с танцами, начиная с того беспокойного времени, которое теперь эвфемистически называют «горестные годы». В таких песнях превозносятся деяния местных и общенациональных героев и описание их доблести с каждым пересказом только набирает блеск. Но с течением времени, когда между теми далекими временами и настоящим моментом появляется все больше других событий, такие истории вызывают все меньше интереса. Певцы и рассказчики прошлого уже умерли, а те, кто сегодня хранит и рассказывает эти захватывающие повествования, ничего не знают о тех славных и бурных временах, так что они просто механически пересказывают то, что заучили наизусть.

И даже когда в последнее время к этим историям что-то добавляют, происходит это в рамках разумного. И чрезвычайно редко в такие истории попадают какие-либо магические или мистические детали. Но в древности, когда материальный мир и мир духов были так тесно переплетены в умах людей, дело обстояло совсем по-другому. Если казалось, что подвигам древних героев не хватает чудес, добавить их ничего не стоило. А когда чудес уже было достаточно, следующий шаг был еще проще: герои поднимались до положения полубогов и получали постоянные места в языческом пантеоне. Когда такая трансформация имела место, их человеческие поступки тоже превращались в потрясающие магические свершения или невероятные чудеса, и такие истории позднее, должно быть, рассматривались как в высшей степени апокрифические, хотя за ними всегда стояли правдивые реальные события. Распутать этот клубок правды и вымысла — увлекательная задача и даже долг историка. То, что люди постепенно занимали важные места в мире богов, — явление древнее и повсеместное. Языческие римляне обожествляли своих императоров.

Тот факт, что в разных странах можно найти одни и те же сюжеты, совсем не обязательно значит, что все они — просто полные гипербол пересказы одного и того же события. Например, одни и те же сюжеты можно встретить в Древней Греции, в Индии и в других странах, но все они, независимо друг от друга, основываются на местных событиях и удовлетворяют неким извечным потребностям человека.

Конечно, нужно признать, что некоторые из подобных историй все-таки восходят изначально к какой-нибудь одной древней легенде, переделанной таким образом, чтобы она лучше подходила к местным событиям, и то же самое относится к откровенным аллегориям.

Поклонение божествам. Резьба на ларце. Ок. 650 г.

А кроме этих исторических рассказов есть еще и совершенно особенные кельтские религиозные предания, в древнейших из них говорится о великих языческих богах и богинях и о том, как они поступали со смертными и друг с другом. Позже эти рассказы почти полностью слились с рассказами о ранних христианских святых, их деяниях и чудесах, которые они свершали. Этих языческих богов, великих кельтских ши, следует классифицировать с осторожностью, потому что каждый из них олицетворяет собой какой-нибудь идеал или аспект бесконечного бытия.

К отдельному классу следует отнести рассказы об обычных людях и их взаимоотношениях, об извечной борьбе между умными и глупцами, добрыми и злыми, старыми и молодыми; все это проливает свет на обычаи и порядки прошлых веков; на такие истории можно в большей степени положиться как на верное свидетельство об ушедших временах. Слушая их, понимаешь, как неизменна по сути своей природа человека, как мало она зависит от времени, места, народа, к которому принадлежит человек, или климата, в котором он рос.

И наконец мы добрались до рассказов о встречах людей с незначительными духами, Маленьким народцем из Ольстера, или с Юга, с кельтскими ши-ог, и самыми разными мелкими духами стихий, которые относятся примерно к тому же уровню в иерархии мира духов. Этих духов можно назвать плебеями Срединного королевства. Существуют и более низкие слои этого величественного и интересного общества. И среди них, в свою очередь, тоже можно усмотреть определенную градацию.

Перед тем как двинуться дальше, нам стоило бы последовать мудрому совету Сократа и подобрать точные определения, особенно к тому, что мы называем фейри. Этимологический словарь Скита рассказывает нам, что в древние времена это слово значило совсем не существо, а «заклятие, наложенное феей», а само слово «фея» [fay] восходит к латинскому имени богини судьбы. Но так или иначе в течение многих веков слово «фейри» означало некоего духа. Но сейчас нам предстоит определить, какого именно духа. Трудности возникают по той причине, что термин «волшебный народ» используется повсеместно и несколько небрежно, по отношению к любым потусторонним существам и ко всем без исключения мелким духам. Но такое использование слова «фейри» (fairy) в качестве родового термина хоть и очень удобно, однако неточно и неоправданно.

Самый лучший способ проверить, имеем ли мы дело с феями или нет, основывается на поверье, принятом по всей Европе с античных времен до наших дней, что люди и феи могут заключать смешанные браки и рождать детей и что феи могут успешно существовать в мире людей, а люди — в мире фей. Существует бесчисленное множество кельтских рассказов о женщине-фее, которая выходила замуж за человека, рождала ему детей и растила их, а также о людях, которые проводили жизнь среди «обитателей холмов». Аласдейр Макгрегор в своей книге о шотландском фольклоре «Торфяной огонь» приводит немало рассказов о тюленьих женщинах, которые сбрасывали свои платья с рыбьими хвостами и выходили на берег, чтобы выйти замуж за человека, рожали детей, но через много лет, исполненных ностальгической тоски, в конце концов море притягивало их обратно, обычно в тот момент, когда они случайно находили свое старое платье с рыбьим хвостом. Подобные истории распространены по всем Гебридам и по северному и западному побережью Ирландии. Истории о похищении человеческих детей и о подменышах, которых оставляют взамен, тоже встречаются повсеместно.

В целом, я считаю, в разряд фей следует включить тюлений народ, лепрехунов, клуриканов, бэнши, и хотя английские и шотландские пикси, брауни, глейстиг, гномы, гоблины и пука тоже могут претендовать, но для удобства моей классификации я предлагаю их исключить, даже рискуя задеть их чувства.

О феях и эльфах чаще всего упоминают в Средние века, и до восемнадцатого века по всей Европе люди рассказывали о тех, что живут в холмах, где у них, по слухам, есть прекрасные дворцы и самые разнообразные и удивительные вещи, и были эти жители холмов хрупкого телосложения. Все это неплохо соотносится с ирландскими ши, потому что их гэльское название на самом деле означает «народ, живущий в холмах». Чтобы выразиться точнее — это были Слуа ши, хозяева, или жители, холмов, потому что ши, похоже, является просто родительным падежом от (Siogh) — холм или небольшая гора. Надо отметить, что в Англии их тоже называют «народом холмов». Немаловажно также, что в некоторых районах Доунгола их называют «Слуа Беата» — «хозяева жизни», что, на мой взгляд, точно указывает на то, что их считают не умершими, не призраками захороненных в могильниках и курганах в древности, но живым народом, более того, народом, обладающим вечной жизнью. Только позже эти холмы стали ассоциироваться с могильными холмами и курганами, и многие пришли к выводу, что ши — это призраки или просто воспоминания о тех, кто давным-давно хоронил в этих холмах своих умерших. Несмотря на важность, которую многие фольклористы придают этой интерпретации, она может быть не более чем предположением, причем, вполне возможно, — ошибочным, потому что единственное свидетельство в этой области наталкивает на совершенно иные выводы. На это свидетельство, несомненно, можно положиться: на каждом суде над ведьмами, в котором были упомянуты феи, живущие под землей, они неизменно жили в естественном холме, а не в могильнике. И те, кто знал фейри, не считали их ни призраками из курганов, ни древними людскими народами.

Несмотря на происхождение слова «ши», великие боги ирландского языческого пантеона жили на высоте — на вершинах гор или просто в воздухе. Они не были привязаны к земле в отличие от меньших духов, которых мы теперь зовем феями и которые определенно к земле привязаны и существуют в единстве с другими духами земли.

Сегодня слово «фея» полностью рассталось со своим средневековым значением — могучий дух с внешностью человека, к которому следует относиться с уважением, а может быть, и с опаской, и сегодня относится к изящному хрупкому человечку с крылышками, словно бабочка порхающему с цветка на цветок или выделывающему балетные па с волшебной палочкой со звездой на конце. Традиционные феи бывают иногда красивыми, но очень редко — маленькими и хрупкими; значительно чаще в рассказах о встречах с такими существами они похожи на карликов.

Согласно рассказам, духи земли бывают очень разными, от внушающих ужас отвратительных чудовищ, омерзительных на вид и злобных по сути, до проказливых и дерзких хулиганов, очаровательных, веселых, милых, грустных и задумчивых; и высшие из них в большинстве своем относятся к феям. Самые маленькие создания, ростом всего в несколько дюймов, похожи на эльфов или на чертей и обычно дружелюбны, хотя и проказливы. Эти существа поражают своим разнообразием, а их проделки тесно связаны с их природой и непрестанно вторгаются в обычную жизнь людей. Они умудряются досаждать людям даже тогда, когда сами на глаза не показываются. Из рассказов очевидцев становится ясно, что подобных существ можно классифицировать еще и по их поступкам.

В отличие от представлений прошлых веков сегодня, в тех редких случаях, когда сельский житель задумывается над этим, его отношение к феям и эльфам имеет прочную христианскую основу. Теперь уже почти никто не спорит с мнением, что феи, эльфы и прочие подобные существа — это ангелы, упавшие с небес, но очень немногие из них отдалились от неба настолько, чтобы полностью предаться злу, а те, что пали окончательно, обязаны являться людям внешне такими исчадиями ада, какими они по сути и являются, и именно поэтому нашим глазам представляются иногда такие ужасающие картины. Все эти существа оказались между адом и раем и теперь обречены жить на земле, среди людей, которые ее населяют. Лучшие из них, Волшебный народ, развлекаются и предаются веселью, просто чтобы не скучать, и копируют поступки и жизнь людей как можно точнее, потому что завидуют им. Но все их забавы, веселье и шутки пронизаны неизбывной тоской, потому что они навсегда утратили небо, а мы еще можем его обрести. Христианами открыта дорога веры, а феи и эльфы не видят для себя пути назад.

Джеймс Стивенс в своем «Золотом горшке» классифицирует многих из этих существ с достойной восхищения ясностью и в соответствии с древними языческими канонами. Он перечисляет их всех, как высших, так и низших, как будто они все — члены неделимой семьи, но он при этом пропускает самых злых и враждебных. Конечно, хотя разница между Великими ши и маленькими, любящими землю клуриканами и лепрехунами просто огромна, совершенно невозможно провести между ними четкую границу, потому что разные типы духов слишком плавно переходят один в другой.

Самая подробная информация об эльфах и феях, в отличие от остальных духов, и довольно много сведений о мире демонов приходят к нам из шестнадцатого и семнадцатого столетий, потому что то было время большой охоты на ведьм. Фей и эльфов, так же как и демонов, тесно связывали с ведьмами, особенно в Шотландии, Франции и Швеции. Большая часть этих сведений юридического происхождения отличается интересными подробностями и снабжена многочисленными примечаниями. Во всех случаях фейри описывают как могущественных существ, которые живут в хорошо организованных сообществах, под управлением короля и королевы. Обычно они ростом с человека или немного выше, приятной внешности, мужчины красивы, женщины миловидны. И все держатся с утонченным достоинством.

В первом из своих знаменитых признаний 13 апреля 1662 года хорошенькая рыжая шотландская ведьмочка Изобель Гоуди, образованная женщина из хорошей семьи, свидетельствовала: «Я была в холмах Доуни-Хиллз, и мне там дали еды больше, чем я могла съесть. И Королева Фей одета красиво в белое льняное белье и в белое с коричневым платье; а Король Фей тоже нарядно одет, он красивый и широколицый. И там, внизу, ревели и визжали волшебные быки, они напугали меня».

В суде над Жанной Д’Арк фей тоже описывают как человекоподобных существ. Ведущий биограф Жанны писал: «Что касается фей, жители Дореми выставляют им много даров, потому что они имеют власть над судьбами людей».

В 1597 году в Абердине дочь Изобель Стратакуин на суде над ней за ведовство говорила, что «…все свои способности она унаследовала от матери, а ее мать научилась им от эльфа, который возлежал с ней».

В том же году Эндрю Мэн на суде по тому же обвинению говорил о Королеве Эльфов. Несколько лет спустя на Оркнейских островах Джанет Девиер была уверена, что отдала ребенка феям из соседнего холма, которых она называла «добрыми соседями» и с которыми она, по ее собственному признанию, не раз вела задушевные разговоры вот уже более двадцати лет. И еще: в 1664 году Джанет Моррисон была обвинена том, что лечила травами дочь некоего Макферсона, которую околдовали феи, наслав на нее очень неестественную болезнь.

Все мелкие духи, о которых упоминали в те времена, были совсем другими и зачастую служили ведьмам. В слуги к ведьмам попадали обычно злые духи, принимавшие вид животных или даже насекомых; они поселялись с ведьмой, чтобы помогать ей в ее кознях против соседей.

Ясно, что многие из таких «духов» были не более чем любимыми домашними животными бедных одиноких старых женщин, которым некого было любить среди людей и которые потому изливали свои чувства на животных. Конечно, старушка, которая назовет своего черного кота Сатаной, сама напрашивается на неприятности, но такие милые и привычные имена, как Жадюга, Гризель, Робин, Тайфин, Титти и Пайджин, — совершенно безвредны и напоминают о старых добрых временах. И тем не менее есть и другие мелкие духи, которые тоже замечательно вписываются в принятую традицию, ведь маленькие домашние духи-помощники были известны и в те давние времена, когда лары и пенаты римлян еще жили и здравствовали. И какая разница между ними и шотландскими брауни или сегодняшними ирландскими клуриканами? Но в суровые христианские времена шестнадцатого и семнадцатого веков всех этих бесенят и священник, и пастор называли демонами, посланными из ада на погибель нам.

Феи и эльфы, которых можно увидеть в Ирландии и Шотландии сегодня, придерживаются традиции и бывают ростом и с шести-семилетнего ребенка, и с очень высокого мужчину или женщину. Похоже, существует еще множество дружелюбных духов, больших и маленьких, которые в силах не только позабавить нас, но даже злить и преследовать.

Уильям Батлер Йейтс в своих увлекательных «Кельтских сумерках» рассказывает про «Пэдди Флинна, невысокого старичка с ясным взглядом, который жил в однокомнатной хибарке с дырявой крышей в деревне Баллисодейр, которая, по его собственным словам, самое чудное (это он имел в виду волшебное) место во всем графстве Слиго». Однажды Йейтс спросил старика, случалось ли тому видеть фей. И получил немедленный ответ:

— Вы хотите сказать, не докучают ли они мне?

А позже он упоминает еще одну пожилую женщину, которая не верила ни в ад, ни в привидений, но добавляла с убежденностью:

— Но существуют феи, и маленькие лепрехуны, и водяные лошади, и падшие ангелы.

Йейтс делает вывод, что «человек может сомневаться в чем угодно, но он никогда не станет сомневаться в существовании фей», потому что, как кто-то ему сказал, «они не боятся доводов рассудка».

Так давайте посмотрим, что это за феи и эльфы, чем они занимаются сейчас и по-прежнему ли они «докучают» нам, как метко выразился Пэдди Флинн, а если докучают, то каким именно образом. И самое главное — давайте почитаем об их проделках без предубеждения.

Ирландия — это страна, где тихая реальность существования фей и эльфов до сих пор принимается как неотъемлемая часть повседневной жизни.

Пока крестьянин обрабатывает поля и болота тихим летним вечером и мирно шагает потом в сумерках домой, пока он в кромешной тьме выходит из дома в пристройки присмотреть, чтобы всем его скотинкам было тепло и уютно, когда зимние вьюги воют в ветвях деревьев над головой и пока девушки доят коров, умелыми руками сцеживая из вымени все до капли, и присматривают за торфяным огнем в открытых очагах, мы все еще будем близки к тем силам, что живут и пульсируют в природе; и в нашей стране олицетворением этих сил являются прежде всего ши, или, как их называют в Англии, феи.

Для начала нашего путешествия по стране эльфов и фей давайте послушаем рассказы о них самих, о «колдовском народе» или «благородном народе», как часто называли их Йейтс и его друзья, потому что так принято в Слайго, и не только там. Нам часто случается слышать о волшебных деревьях и крепостях, населенных феями, и здесь, в ирландской глубинке, они буквально на каждом шагу, но как же сами фейри, таинственный народ, давший им свое имя? Это действительно благородный народ, если с ними не ссориться, но берегитесь, если вы чем-нибудь их сильно оскорбите! По сути своей они — сельские существа, очень любят дикую природу, тонко чувствуют красоту и духовную ценность любого божьего творения. Они любят и сельских жителей, когда те живут в истинной гармонии с природой, с них они часто собирают необременительную и дружественную дань — молоко, масло, мед, хлеб или еще что-то, что дает земля, но они огорчаются, когда человек несет с собой разрушение, и гневаются, если человек не уважает святыни предков, что, увы, случается все чаще и чаще. Они предаются танцам и пению, пирам и любви, и во многом их радости схожи с человеческими, но во всем их веселье глубокой таинственной нотой присутствует неизбывная печаль. О некоторых вещах они знают больше, чем любой из людей, но не обо всем, даже больше того: некоторые из младших духов — но это не относится к настоящим феям и эльфам, к благородному народу, — бывают порой глупы и низменны. Однако не стоит что-либо утверждать наверняка, ведь мы так мало знаем об этом народе.

Главным источником нашего знания являются, как это и должно быть, деревенские предания; да и в конце концов, что такое предания, как не собрание личного опыта людей, который передавался из уст в уста у семейного очага, от отца к сыну и от матери к дочери, из поколения в поколение? Вот некоторые из этих историй.

Полковник Джордан родился в одной из старейших семей в Коннахте и живет в доме, издавна принадлежавшем его семье. В то время, когда это произошло, младшей дочери полковника было лет шесть или семь, а старшей — около десяти лет. Его жена, англичанка, не очень хорошо себя чувствовала, и поэтому ее племянница, очаровательная девушка восемнадцати лет по имени Нора, приехала, чтобы помочь тете с детьми. Она жила с ними уже довольно долго, и вот однажды, когда она одевалась к ужину, а малышка, которая спала с ней в одной комнате, с интересом наблюдала из своей колыбели за этим процессом, случилось первое из происшествий.

Нора поставила лампу на туалетный столик перед закрытым ставнями окном и смотрела в зеркало, доводя до совершенства свою прическу, как вдруг девочка неожиданно позвала ее:

— Нора, Нора, в комнате кто-то есть. Что он здесь делает?

Услышав это, Нора быстро обернулась и оказалась лицом к лицу с человечком около четырех футов ростом. Он стоял у детской кроватки, в девяти или десяти футах от Норы, и был такой же живой и настоящий, как любой другой. Она ошеломленно смотрела на него во все глаза, а он смотрел на нее в ответ со спокойным и равнодушным интересом. Но уже в следующее мгновение человечек пропал и в комнате все стало по-прежнему.

Это не могло быть игрой ее воображения, потому что малышка в кроватке села и заявила, что человечек куда-то ушел, как будто в этом не было ничего необычного. Казалось, она ни в малейшей степени не встревожена увиденным и не считает его достойным какого-то особенного внимания, да и сама Нора к собственному удивлению не почувствовала ни беспокойства, ни волнения. Можно было бы ожидать, что это событие своей сверхъестественностью напугало бы ее, но тихий человечек был просто воплощением безобидности.

Нора успела хорошо его рассмотреть за то непродолжительное время, пока они стояли друг напротив друга, и позже могла очень подробно его описать. Он был хотя и очень маленький, но сложен пропорционально и одет так, как одевались в нашей стране лет сто назад. На нем была зеленая шляпа без полей, из тех, что называют цветочным горшком, облегающий зеленый фрак, желтоватый жилет и галстук, и все это чистое, аккуратное, в хорошем состоянии. Он был чисто выбрит, глаза голубые, волосы темно-русые.

Нора закончила одеваться, уложила девочку спать и спустилась вниз с намерением при первой возможности попросить у полковника объяснений. После обеда ей удалось отвести его в сторонку, и он с глубоким интересом выслушал ее рассказ, потому что для него все это было внове. Так как его жена была слаба здоровьем и не особенно сочувствовала всему ирландскому, он заставил Нору пообещать, что она ничего никому не скажет об этом случае, но будет держать ухо востро и сообщит ему, если увидит еще что-нибудь.

А полковник решил пока сам навести некоторые справки, но, несмотря на все его усилия, ничего нового он не узнал, и только три недели спустя случилось еще одно происшествие. Нора как раз собиралась возвращаться в Англию.

Они обедали немного раньше обычного, чтобы девушка еще, не торопясь, успела на поезд, и вся семья собралась в столовой. Полковник сидел во главе стола, Нора — справа от него, жена — напротив, по сторонам — дети, а две служанки приносили и уносили тарелки.

Вдруг Нора повернулась к полковнику и тихо ему сказала:

— Он здесь. Он стоит прямо за вами.

Полковник помедлили немного, чтобы не привлекать внимание, а потом быстро обернулся и как раз успел заметить, как маленький человечек исчезал. Он стоял как раз за стулом полковника, но его никто не видел, а служанки, проходя, несколько раз чуть его не задели. Больше ничего особенного не случилось, и через полчаса Нора уехала, чтобы никогда не возвращаться. А полковник продолжил свои исследования, у него никак не выходило из головы это сверхъестественное явление, но ни малейших результатов он не получил.

Несколько месяцев спустя ему понадобилось посетить удаленную часть своего поместья, которая называлась Туромин, и он отправился туда в своей двуколке сразу после полудня. И, будучи там, он вспомнил про одного старика, которому уже почти стукнуло девяносто и который проработал в Большом доме всю жизнь, у его отца, а до этого — у его деда. Закончив с делами, полковник отправился к домику старика, сел напротив него у очага и рассказал свою таинственную историю. Старый Майкл помолчал несколько минут, его мысли блуждали далеко в прошлом и перед глазами оживали картинки из тех лет, что уже не вернутся, а потом медленно вынул трубку изо рта.

— Странная история, мастер Генри, нечего сказать, очень странная, только я, может быть, вам и постраннее расскажу, — и неспешно, часто отвлекаясь на случайные воспоминания, он рассказал, как еще совсем мальчишкой, лет в восемнадцать, его привели в Большой дом на сезонную работу, а ночи он тогда проводил на сеновале.

Однажды погожим летним вечером закончив дневные труды, он стоял, прислонившись к воротам, которые вели на поле перед домом, курил трубку и уже совсем собирался пойти на кухню и поужинать картошкой с пахтой, как вдруг заметил на поле, в десяти шагах от себя, маленького человечка. И хотя тот появился из ниоткуда, он был такой настоящий, такой реальный, что Майкл никогда ни на минуту не сомневался в том, что это действительно человек.

Затем старик по памяти живо описал человечка, и он оказался в точности таким, какого описывала Нора и какого видел сам полковник.

Все еще стоя у ворот, Майкл вынул трубку изо рта и по-ирландски пожелал человечку доброго вечера. Однако человечек не ответил. Тогда Майкл повторил это громче, потом почти крикнул, а не получив ответа, попробовал по-английски. Когда и это не сработало, Майкл разозлился и развесисто обругал человечка по-ирландски, и только тогда тот обернулся, посмотрел ему прямо в лицо и пропал с глаз долой.

Потеряв от удивления дар речи, Майкл несколько минут глядел в пустоту, а потом скоренько направился на кухню. Там за едой он рассказал о своем приключении, но оно не вызвало особого интереса у остальных, за примечательным исключением — одна из девушек, служанка, покачав головой, вышла из комнаты, но на пороге оглянулась и бросила через плечо:

— Маленький такой человечек? Ну да, я его частенько вижу.

А несколько дней спустя Майкл вернулся в Туромин и никогда больше об этих делах не слышал.

Следующая история произошла в графстве Карлоу, где находится большая гора Маунт-Лейнстер, она возвышается в месте, которое на всю округу слывет волшебным, говорят, эльфы и феи там так и кишат. Согласно древним преданиям, они всегда водились на склонах горы, на холмах у ее подножия и в каменистых, поросших кустарником полях, которые простираются вокруг нее, и обладали в этих местах особым могуществом.

Одна умная женщина — сейчас она работает в Дублине сиделкой — родилась и выросла в этом романтичном месте. Ее родня владеет довольно крупной фермой у небольшой деревушки Кранах, что находится в трех милях от ближайшего городка, Борриса. Когда ей было около девяти лет, ей довелось увидеть эльфа при очень интересных обстоятельствах, и этот случай она не забыла за все эти годы и сегодня помнит его так же четко, как и в тот вечер, когда он произошел, а было это тридцать пять лет назад.

Это случилось в ноябре, она как раз отправилась в поле, чтобы пригнать домой отцовских коров. Эта забота часто выпадала на ее долю, когда братья были чем-то заняты. Ей нужно было пройти достаточно далеко по узким и извилистым тропинкам, где местами лежала непроходимая грязь, на поле у подножия горы, поросшее редкой жесткой травой, где паслись их коровы. Тропинка заканчивалась у поля, которое окружал высокий поросший травой вал, а за ним — широкая и глубокая канава. Было четыре или пять часов вечера, когда она добралась до ворот, и слегка моросило. Синие осенние сумерки уже начинали собираться в ямах и низинах этой холмистой местности. Но было еще достаточно светло, до темноты было еще далеко и можно было ясно видеть предметы в пятидесяти ярдах от себя и больше.

Придя на поле, она открыла ворота, отступила и пропустила коров. Обычно к этому времени они уже толпились у ворот, желая поскорее покинуть холод, сырость и скудную осеннюю траву и вернуться в тепло и уют коровника. Но сейчас у ворот стояли только четыре коровы, остальные сгрудились в двадцати ярдах от них. Пропустив первых, она вошла на поле, чтобы выгнать остальных трех; они тут же направились к ней, и она отступила к канаве, чтобы их пропустить. Первой шла серая телка, ее любимица, она была уже в шагах четырех от девочки, как вдруг в дальнем конце поля появился эльф. Он выглядел юным и бодрым и шел быстро, будто спешил куда-то, хотя и не со всех ног. Он прошел перед коровами, очень близко, и корова тряхнула головой, попытавшись боднуть его. На это он обернулся, посмотрел на нее дружелюбно и по-хозяйски и легко похлопал ее по носу ивовым или вербным прутиком, который нес в правой руке.

Потом быстро, но внимательно посмотрел на девочку, почти задел ее, проходя мимо, а потом взобрался по краю канавы и исчез, скользнув прямо в земляной вал. Он ушел сквозь землю, казалось, с такой же легкостью, с какой человек проходит сквозь дым от костра.

И хотя было немного туманно и моросил дождь, девочка хорошо рассмотрела незнакомца. Ростом он был около четырех с половиной футов, на голове — черная шапка, впереди поля загнуты наверх, вроде зюйдвестки, но аккуратнее, из более тонкого материала и плотнее сидевшая на голове, ярко-красная куртка, застегнутая на все пуговицы, и желтые клетчатые штаны, которые были ему, кажется, маловаты. Прутик он, скорее всего, сорвал недавно, потому что на конце оставалось еще несколько свежих зеленых листьев.

Естественно, девочка была удивлена и взволнована, и не только его видом, но и тем, как он исчез. Коровы уже вышли на тропинку, и она осталась на поле одна, так что ей оставалось только закрыть ворота и гнать стадо домой. Дома за чаем она рассказала о своем приключении, но особого сочувствия у родителей не встретила, а братья над ней посмеялись. Несмотря на все насмешки, она никогда ни на минуту не сомневалась в реальности увиденного.

Очень похожий случай выпал на долю доктора родом из Фоксфорда, небольшого городка на берегу реки Мой в графстве Майо; в этой реке ловятся лучшие в нашей стране лососи. В летнюю жару городские мальчишки купались в большой заводи на реке, недалеко от живописных порогов. Но так как некоторые из старших мальчиков слишком увлекались шумными играми и нередко толкали мальчиков помладше в середину заводи, где они не доставали ногами до дна, мой знакомый, ему тогда было девять лет, и еще один мальчик, может быть, на год старше, избегали их и ходили купаться в небольшую заводь, которую они обнаружили на реке, стекавшей с гор Окс к востоку от города. У подножия холмов на холмистом лугу, где было полно валунов, кустов утесника и искривленных ветром терновых деревьев, находился пруд, где в самом глубоком месте мальчикам было по плечи. Его почти закрывали заросли колючей сливы, так что мальчикам он подходил идеально.

Однажды ближе к вечеру мальчики вволю накупались, а потом гонялись друг за другом по берегу, пока не высохли. Они оделись и зашагали к дому, наслаждаясь хорошей погодой.

Не успели они пересечь луг, как мой знакомый заметил, что кто-то маленький юркнул за валун слева. Он сказал об этом спутнику, который предположил, что это воронье пугало крутится на ветру. Но мой друг бы уверен, что это было живое существо, и, поддавшись собственному любопытству, он пошел к этому валуну, чтобы все выяснить. И каково же было удивление мальчиков, когда, обогнув валун, они увидели маленького человечка ростом около четырех футов. Волос его из-под шляпы не было видно, на нем была черная куртка без воротника из какой-то хорошей блестящей ткани. Лицо у него было широкое, чисто выбритое, если не считать кудрявых темных бакенбард с проседью, которые соединялись на подбородке в аккуратную бороду.

Человечек стоял прямо перед ними и чрезвычайно дружелюбно улыбался. Улыбка у него была добродушная, обезоруживающая, он мальчикам понравился, но все же они испугались, потому что им было ясно, что он из волшебного народца, лепрехун, житель другого мира, незнакомец, от которого надо бежать как от огня. Так что, оправившись от первого изумления, которое на несколько минут приковало их к месту, мальчики со всех ног бросились прочь, будто за ними гнался сам дьявол. Они бежали, пока совсем не выбились из сил, пока холмы не остались далеко позади и пока они сами не оказались в безопасности, в городе, среди людей.

Далее рассказ пойдет о совсем другом существе. Его можно было бы назвать скорее призраком, чем духом стихий, но, принимая во внимание все обстоятельства, все-таки осмелимся утверждать, что они никогда не были людьми, но полностью принадлежат миру эльфов и фей. На сей раз рассказчик — мистер Гоурэн, сегодня он — процветающий дублинский лавочник, но родом из Оффали. Этот случай произошел в 1901 году, когда ему было десять лет.

Семья мистера Гоурэна жила тогда в маленьком провинциальном городке Эденберри. Однажды в мае, когда цвели примулы и все в природе говорило о приближающемся лете, он и его школьный приятель, восьмилетний Джек Гули, отправились на прогулу около четырех часов пополудни. С ними пошли две девочки девяти лет — старшая сестра Джека Мэри и ее подружка Мэгги Грэхан, все вместе они гуляли по дороге, ведущей на север, в Маллингар. Дети прошли примерно милю, девочки отстали и свернули направо на тропинку, которая довольно круто поднималась вверх к холму Клонмиллан-Хилл. Там была ферма, где жили тетя и дядя Мэри и где девочкам обязательно дали бы поесть и передохнуть. Им велели принести оттуда домой пахты, нужно было печь хлеб.

Про Клонмиллан-Хилл давно говорили, что там водятся духи, и не только малые ши-ог, но и Великие ши. Несколько лет назад кто-то распахал небольшое Кольцо фей (когда грибы растут кольцом), а может быть, форт, отчего в округе пошли толки, большинство осудили эту выходку как бессмысленный и опасный вандализм. Несколько лет спустя этот человек неожиданно умер. Ферма находилась на склоне холма, на полдороге к вершине, но на дальнем склоне, и дорога к ней сначала шла все прямо и прямо, а потом поворачивала налево, к дому.

Девочки и половины пути не прошли, когда мальчики, которые не успели еще далеко уйти по Маллингарской дороге, услышали их крики. Парнишки оглянулись и увидели, что девочки остановились и завороженно смотрят в поле справа от себя. А через мгновение девочки развернулись и со всех ног припустили обратно. Добежав до дороги, девочки подошли к воротам того же поля уже с другой стороны и опять стали смотреть за ограду. А затем принялись взволнованно размахивать руками и звать мальчиков. Те были уже в тридцати или сорока ярдах, но быстро пробежали отделявшее их расстояние, и не подозревая, какое поразительное зрелище их ожидает.

Когда они присоединились к девочкам у ворот и заглянули на поле, то к своему величайшему удивлению увидели примерно в сорока ярдах несколько темных силуэтов в рост человека, которые стояли, образуя круг диаметром около десяти ярдов. Черные плащи или покрывала укрывали их с головой и ниспадали до самой земли, а может быть, и уходили под землю, потому что там, где они касались травы, не было видно ни складки, ни промежутка. Фигуры стояли так плотно, что касались друг друга плечами, и невозможно было разглядеть, что находится в центре круга. Они были неподвижны, даже складки их одежд не колыхались на ветру. Головы они держали прямо. Мистер Гоурэн настаивает, что плащи у них были не из шерсти, а из какой-то более тонкой материи. Причем даже не из шелка, потому что не поблескивали на солнце.

Еще одна удивительная деталь — центр круга, который образовывали неизвестные, был закрыт черной тканью примерно на уровне их плеч, а на этом постаменте возвышался ящик, или, хотя в тот момент детям это и не пришло в голову, гроб — и он тоже был покрыт этой загадочной черной тканью, она плотно облегала ящик, позволяя хорошо разглядеть его очертания. Крышка ящика возвышалась примерно на фут над головами незнакомцев. А на крышке этого ящика лежала старая ирландская волынка. Мистер Гоурэн до сих пор отчетливо помнит эту картину и может даже описать, как именно эта волынка лежала. У нее было три басовых трубки, каждая около трех футов в длину, и одна из этих трубок лежала как раз в его сторону. Мех и мундштук свисали с другой стороны ящика. Трубки были необычной формы и толщиной в руку взрослого мужчины.

Несколько минут дети неотрывно смотрели на это любопытное зрелище, а потом заметили Дэна Джексона, владельца поля, и его восемнадцатилетнего сына, которые шли с дальнего поля, отделенного от этого неширокой канавой. Казалось, они направляются к этим странным фигурам, но потом стало ясно, что они не замечают ничего необычного, и, пройдя в шести футах от загадочной группы, взрослые как ни в чем не бывало подошли к воротам.

Испугавшись, что им станут задавать неприятные вопросы, и встревоженные увиденным, дети припустили в сторону города, как только мужчины приблизились к воротам. Но мальчики, которые были все же смелее девочек, через несколько шагов опять взглянули за ограду. Они шли уже вдоль соседнего поля, так что им пришлось смотреть сквозь две ограды, но они нашли просвет между досками и разглядели, что непонятные фигуры все еще неподвижно стоят, но сам круг отодвинулся ярдов на десять дальше и был теперь ближе к канаве между двумя полями, как раз там, где недавно прошел хозяин поля со своим сыном.

Кто были эти жутковатые неподвижные фигуры и что означала эта волынка на задрапированном сундуке? Девочки в первый раз увидели их выше на холме и вскрикнули. Они в страхе бросились к дороге — и застали там ту же картину, перед ними оказались определенно те же самые фигуры, только на другом поле.

Другие люди в округе тоже видели нечто подобное, но такое случалось раз в несколько лет. И рассказы об этом все еще ходят по соседству. Но только много лет спустя, уже юношей, мистер Гоурэн услышал от своего дяди, что тот тоже видел эти странные фигуры, за несколько лет до того, как они явились детям. Местные жители считают их не привидениями, а духами, обитателями холмов, и, кажется, они правы. Полагали даже, что они принадлежат к эльфийскому войску, может быть, даже слуги Бэла, великого кельтского божества, в честь которого жгут костры в мае (правильнее называть его Белтейн), и что они оплакивают смерть какого-нибудь необычного кельтского волынщика, который знал эльфийские напевы и играл для волшебного народа. Как бы там ни было, их разумнее счесть фейри, чем привидениями.

Известен похожий случай, он произошел с одним моим знакомым лет двадцать назад, недалеко от моего дома. Знакомого этого зовут Майкл Шихи, и в то время он учился торговле и бухгалтерии, потому что собирался занять пост менеджера в одном магазине. Январь выдался морозным, и Шихи с одним другом работали допоздна над годовыми отчетами в небольшом городке под названием Килтимах. Наконец, ближе к полуночи, они закрыли свои бухгалтерские книги и отправились домой, куда надо было пройти четыре мили пешком; до самых ворот Киллидена им было по пути. Молодые люди бодро шагали вдвоем светлой и холодной ночью и вскоре пересекли мост, за которым начинались земли Киллидена. Как раз там, где начинаются земли арендаторов, сразу за демоническим деревом (описанным в следующей главе), от дороги ответвляется дорога поменьше, широкой петлей обегает вокруг поместья и в конце концов приводит к воротам, от которых тянется аллея. Но, приблизившись к этой точке, мужчины застыли как вкопанные, исполненные недоумения и ужаса, потому что как раз на перекрестке заметили три странные неподвижные фигуры.

Эти трое выглядели действительно необычно, они были высокого роста и одеты во все черное. Незнакомцы стояли близко друг от друга, небольшим кругом или треугольником, лицом друг к другу, опустив руки по сторонам туловища и склонив головы, будто в сильном горе или глубокой задумчивости.

Помешкав немного, молодые люди собрали в кулак всю свою смелость и прошли мимо этих мрачных фигур, но постарались держаться от них как можно дальше, по самой обочине дороги. А затем они поспешили дальше и расстались у ворот в поместье. Потом друг пошел прямо, а Шихи — его семья на протяжении нескольких поколений была одними из самых уважаемых арендаторов нашего поместья — пошел как можно быстрее по алее мимо конюшен, затем по задней аллее и вышел на дорогу, которая вела к его дому.

Подойдя к воротам на эту дорогу, он в страхе замер, потому что за ними на дороге стояли те же самые загадочные фигуры, которые он только что видел. Они не поспели бы туда с места их прошлой встречи даже бегом, но все же они стояли перед ним в тех же странных позах. Это была единственная дорога домой, и потому Шихи опять, стараясь держаться от них как можно дальше, пробежал мимо и понесся к дому со всех ног.

По-моему, самое потрясающее в этом рассказе как раз то, что раньше никто этих фигур не видел, насколько мне известно. Ближе всего к этому событию одна история, которую рассказал старый Мартин Бреннан, вот уже много лет как покойный, когда я был еще ребенком. В те благоприятные дни он был главным садовником Большого дома и я всегда был его любимцем. Он рассказал мне, как однажды летним вечером, когда он работал снаружи — на одном из полей недалеко от Лис Арден, известной эльфийской крепости, — он поднял глаза вверх и увидел на земляном валу десятка два или больше эльфов, все ростом с человека. Их женщины были по большей части молоды и красивы. У каждой на голове было покрывало. Мужчины были в красных и коричневых камзолах, некоторые без шляпы, с взъерошенными волосами, другие в небрежно сдвинутых колпаках. Но у всех у них, и у мужчин и у женщин, взгляды были такие пронзительные, что, казалось, даже оттуда, на расстоянии шестидесяти ярдов, они видят Мартина насквозь. В общем, он предпочел оставить в покое кусты, которые косил, и отправиться на ближайшую ферму в поисках людского общества.

Одна из самых очаровательных историй подобного рода произошла в Англии, с миссис С. Вудс и ее сыном в июне 1952 года.

Они с сыном приехали тогда в Нью-Эббот. Ей в первый раз довелось провести отпуск в Девоншире; стояла прекрасная теплая погода. Болота завораживали ее, и хотя она знала, что многие считают их мрачными, холодными и пустынными, ей они казались живыми, и она проводила на болотах много времени. В тот день, о котором идет речь, миссис Вудс было на редкость жарко; они с сыном взошли на вершину Хейтора, но ей почему-то захотелось спуститься и вновь подняться на него одной. Сын прилег под большой валун на вершине и предостерег ее не сходить с тропинки, чтобы не угодить в трясину. Миссис Вудс пообещала быть осторожной и отправилась в путь. Спуститься вниз не составило особого труда, хотя руки у нее обгорели на солнце, но дорога обратно на вершину отняла у нее некоторое время. И каждый раз, как ей попадался большой камень, она присаживалась отдохнуть. Дорожка была с двух сторон выложена крупными булыжниками через равные промежутки вверх по крутому склону, а на вершине виднелись два очень больших камня.

Миссис Вудс оставалось пройти только четверть пути обратно на вершину, как вдруг она увидела невысокого человечка. Он стоял, прислонившись к одному из этих валунов. Человечек сделал шаг вперед и, казалось, наблюдал за ней, прикрыв глаза от солнца рукой. Он был всего в пяти или шести ярдах от первого из тех валунов, каких множество на Хейторе. Миссис Вудс внимательно вглядывалась в него в некотором замешательстве. Она немного испугалась, потому что по дороге как раз размышляла, правда ли, что некогда в этих болотах жили люди и действительно ли они устанавливали гробы своих любимых на крупных валунах, а если так, то не в обиде ли этот человечек на нее за то, что она отдыхала на этих священных камнях.

Миссис Вудс всмотрелась в даль в поисках сына и задумалась, стоит ли ей продолжать путь. Наконец она все-таки решилась и была уже ярдах в сорока от человечка, когда он неожиданно развернулся, нырнул под булыжник и пропал с глаз. И тем не менее женщина подальше обошла это место, чтобы он вдруг не вздумал на нее прыгнуть, и благополучно добралась до вершины, к своему сыну. Он, конечно же, только рассмеялся, когда она рассказала ему эту историю. Но миссис Вудс все-таки уговорила сына спуститься с ней вместе и посмотреть, не встретится ли им опять тот же человечек. И они направились туда, где она его встретила. За валуном не было ни норы, ни трещины, ни кустов, только низенькая травка, так что спрятаться человечку было негде.

— Это не было кратким видением, — рассказывает миссис Вудс, — я довольно долго смотрела, как он там стоял, и никак не могла понять, что это. Сначала я не разглядела, что это человечек, мне показалось, что это какой-то зверек, и только когда подошла ближе, а потом остановилась, я сказала себе: «Это никакой не зверек, это человек в коричневом костюме». Я не сомневалась в этом ни тогда, ни сейчас.

Она описывала человечка очень подробно. Он был одет в свободную коричневую рубаху, подпоясанную веревкой или чем-то вроде этого. Рубаха доходила ему почти до колен, и ноги его тоже были покрыты какой-то коричневой тканью. На голове у него была простая коричневая шапка, а может быть, у него просто были коричневые волосы. Он был, похоже, около четырех футов ростом и скорее пожилой, чем молодой.

А еще одна недавняя «встреча» с эльфами произошла с одной очаровательной и умной девушкой, которая живет в графстве Уиклоу. В июне 1951 года они с сестрой, еще подростками, шли по тихой сельской дороге, как вдруг прямо перед ними откуда ни возьмись появился маленький человечек. Он стоял в нескольких футов от старого тернового дерева, которое росло на невысоком валу вдоль дороги. Человечек спокойно, но очень внимательно смотрел на них; девочки остановились в крайнем изумлении и только хлопали глазами в ответ. Он был двух или трех футов ростом, одет весь в черное, с черной шляпой на голове и был скорее молод, чем стар. Одна девочка сказала другой:

— Боже, сохрани, это же эльф.

А другая ответила:

— Боже, спаси нас, так оно и есть.

Они перепугались, дрожащими руками открыли ворота, около которых как раз стояли, и побежали в поле. Как хорошо воспитанные деревенские девочки, они машинально закрыли за собой ворота, а человечек все это время внимательно за ними наблюдал. Затем они помчались со всех ног прочь, но через некоторое время оглянулись посмотреть, видно ли еще этого человечка. Его видно не было, но вместо этого они разглядели нечто любопытное, по форме и размеру больше всего похожее на обычные жестяные кухонные часы, которые кто-то пристроил на перекладине ворот. Девочки продолжили путь, стремясь скорее попасть под защиту родного дома.

Интересно отметить, что сначала сестры не испугались, а только очень удивились, и только несколько мгновений спустя, когда они осознали, что столкнулись со сверхъестественным существом, любопытство сменилось страхом. И еще этот занятный предмет на воротах. Он не мог не иметь какой-то связи с эльфом, но я ума не приложу, что это и каким образом он относится ко всему происшествию. И хотя в тот момент уже было почти десять часов вечера, но было еще достаточно светло и девочки все отлично видели в начинающихся сумерках.

Еще раньше моя знакомая видела эльфа в лесу недалеко от дома, но тот был одет в ярко-красный камзол. И в том же лесу ей как-то случилось услышать музыку эльфов, кто-то красиво играл на флейте какую-то веселую мелодию. Прямо сейчас, когда я пишу эти строчки, передо мной лежит письменный рассказ об этом происшествии, подписанный ею лично.

Народные поверья полностью поддерживают некоторые современные исследования, согласно которым кроме лесных духов существуют еще и домашние, и, если обратить внимание на то, что они носят древние имена, становится понятно, что существуют они испокон веков. Так, например, в Ирландии есть клуриканы, маленькие домашние духи, которые сидят в камине около крюка для котелка и присматривают за кухней, а иногда даже прибираются там по ночам.

Вот случай, который, несомненно, относится к ним. Это произошло, как ни странно, в Вондсворте, районе на окраине Лондона. Девочка, которую мы назовем Викки, даже в том юном возрасте была страстно увлечена танцами. Она уже начала учиться танцевать и теперь повторяла выученные движения и придумывала новые танцы каждую свободную минуту. А в то время у них гостил друг семьи, доктор Хамильтон. Малыши звали его Хамперум, потому что правильно выговорить его имя они не могли. Доктор Хамильтон был хороший пианист и очень любил детей. Однажды вечером зайдя в гостиную, он нашел там Викки, она старательно разучивала танцевальные па. Чтобы ее поддержать, он сел к пианино и сыграл музыку, под которую ей легко было бы танцевать известные ей танцы или просто импровизировать от души. На девочке было коротенькое белое платьице, и доктор Хамильтон был очарован тем, как передвигаются по ковру ее маленькие ножки, с какой естественной и скромной грацией она движется, как ритмично кружит по комнате ее худенькая фигурка. Но через некоторое время ему все же пришлось уйти по своим делам, и он оставил малышку одну.

Но Вики совсем не огорчилась и продолжила старательно заниматься в одиночестве. Потом она устала, остановилась и, стоя у пианино, оглядела комнату. Было начало лета, и, хотя горничные положили в камин уголь, огонь еще не разжигали и разожгут только к вечеру, когда станет прохладно. А может, и вообще обойдутся без огня. Но когда девочка взглянула в камин, который находился в дальнем конце комнаты, она преисполнилась восхищения и слегка испугалась, увидев, что на круглых кусках каменного угля, сложив ноги по-портновски, сидит маленький человечек с довольным лицом. Он прекрасно помещался в камине и, казалось, был раза в два ниже обычного ребенка.

Викки сразу подумала: «О, Хамперлум принес мне куколку, как мило! Я такой еще никогда не видела».

Она медленно на цыпочках пересекла комнату. Но когда малышка подошла уже к самой каминной решетке и протянула ручки, чтобы взять чудесный подарок с поблескивающих угольев, она внезапно замерла, как околдованная. Человечек, одетый в зеленый костюмчик и с зеленой шапкой на голове, улыбнулся ей и несколько раз кивнул головой — она в жизни не видала такой дружелюбной и приятной улыбки. Но, сделав этот дружественный жест, он вдруг совершенно неожиданно исчез.

Сначала бедная Викки чуть не расплакалась от обиды и разочарования, а потом немного успокоилась, потому что у нее возникло чувство, что человечек все еще где-то рядом и настроен все так же дружелюбно. Девочка сразу же полюбила его всем сердцем. Она так никому о нем и не рассказала, держала в тайне ото всех и считала своим любимым секретом. И только повзрослев, Викки рассказала об этом случае нескольким близким друзьям. Думаю, в заключение лучше всего будет процитировать слова самой Викки, которыми она закончила свое письмо: «У меня и сейчас перед глазами как живой стоит этот человечек. Я точно знаю, что это был маленький пикси, причем это был хороший пикси, потому что он меня порадовал».

Вот несколько примеров из первых рук о том, как с духами и эльфами сталкивались люди разумные, на которых можно положиться, и за единственным исключением все эти люди живы до сих пор и готовы в любой момент подтвердить правдивость своих слов. Эльфы и феи — это романтические и дружелюбные существа, которые просто делают нашу жизнь интереснее. Некоторые из древних отцов церкви учили, что все эти существа — падшие ангелы, но пали они в разной степени, некоторые непоправимо погрузились в пучину зла, некоторые — совсем немного отдалились от неба. Очевидно, этот милый и безобидный народец — из тех ангелов, что будто и не покидали неба.

За исключением рэтов, данов и лиссов (raths, duns and lisses) — легендарных крепостей эльфов и фей, — ничто в Ирландии не ассоциируется так с диковинным народцем, как определенные виды деревьев. Стоит только отправиться подальше от большого города, как сразу же наткнешься на какой-нибудь одинокий терновый куст посреди поля. И вам сразу же скажут, что этот терновый куст находится под защитой фей; однако с этим деревом связано слишком много широко распространенных недоразумений и неточных обобщений, которые проникли в рассказы и местный фольклор, если в дело вмешиваются люди, недостаточно близкие к земле и ее жителям, чтобы отличить правду от вымысла.

Так, например, считается, что только боярышник является священным деревом эльфов и фей и что любой куст боярышника, что растет сам по себе посреди поля, уже будет «волшебным деревом». Более того, многие люди включают в эту категорию все боярышники, даже те, что растут в живой изгороди, если только они достаточно крепкие и древние на вид; но боярышник, хоть и очень популярен у волшебного народа, никоим образом не обладает монополией на волшебное покровительство и делит эту честь с некоторыми другими породами деревьев. В Ирландии его соперниками являются, в порядке убывания, орешник, терн, бузина, ива, ольха, ясень, падуб, береза, дуб (особенно кривые и изогнутые горные дубы), ракита и сосна, а также, по известным мне как минимум двум случаям, — рябина или горный ясень, несмотря на то что вообще-то о них обычно упоминают в связи с белой магией. А кроме всего перечисленного, нужно уделить важное место и амброзии пыльнолистой, с ее золотистыми цветами, хотя это и не дерево, а скорее куст. А в Шотландии почитают еще можжевельник и плющ, но в Ирландии я о них не слышал.

Орешник, один из самых важных деревьев, почитается с древних времен. И истоки этого почтения следует искать в древней ирландской мифологии. В те времена лесной орех символизировал собой знание, как сейчас — райское яблоко. Так что неудивительно, что считается, будто древние ирландские боги и духи до сих пор уважают его и заботятся о нем. Что касается остальных деревьев, то феи и эльфы балуют терн, потому что это одно из самых очаровательных деревьев ирландской провинции, особенно ранней весной, когда облака ярких белых цветов так резко контрастируют с его черными ветвями, на которых еще не распустились листья; а крепость его ветвей вошла в поговорку.

Волшебный холм. Средневековый рисунок.

Бузина, которую зачастую считают просто сорной травой, тоже обладает массой полезных качеств и достойна всяческого уважения. И вправду сказать, ее листья, ягоды и так далее больше используются в народной медицине, чем любое другое растение или дерево. А еще из бузинных ягод получается славное вино, и зимой они просто манна небесная для небесных созданий, которых так любят эльфы и феи, — для птиц. Ива тоже издавна служит человеку — она дает нам корзины и короба и помогает укрывать крыши тростником и соломой, да и сами эльфы и феи — мастера плести из ивовых прутьев. Ольха — одно из тех деревьев, на которых по весне появляются сережки, она лучше всего противостоит воде и гниению, и в старину жители озер очень зависели от нее. В волшебном мире фей и эльфов ее защищают чудесные белые кони, которые выходят из озер и речных заводей.

Теперь — дуб, терновник и ясень. Нужно ли говорить еще что-нибудь, ведь Киплинг очень хорошо знал тот мир, о котором написал в «Паке из Страны Холмов». Но когда они вот так собраны вместе, то связаны скорее с колдовством и ведьмами, чем с феями и эльфами. Береза и ракита сами по себе красивые деревья, и когда они вырастают в подходящем месте, случается, феи берут их под свою защиту. Шотландская сосна, с ее красивыми голубоватыми иглами, что так гармонично сочетаются с ее пурпурной корой, всегда радует глаз, и одиноко стоящее, открытое всем ветрам дерево или несколько деревьев могут послужить феям приютом. Рябина — тоже красивое дерево, и я никак не могу понять, каким образом она приобрела репутацию врага волшебного народа; многие века ее использовали, чтобы защитить себя от ведьм и их заклятий, да и вообще от любых духов. И тем не менее мне известно, что в Норт-Клейр есть одна рябина, которую местные жители считают волшебным деревом. И стоит упомянуть еще несколько рябин, которые растут рядом друг с другом на восточном склоне гор Голти, — существует поверье, что около них обитают очень зловредные демоны.

Феи и эльфы довольно прихотливы в выборе любимых деревьев, и каждый раз очень большое значение имеет, где именно растет то или иное дерево. Упало ли семя в землю естественным путем или было посажено намеренно сверхъестественным путем специально для нужд волшебного народа — никто из смертных сказать не сможет, да и каким бы ни был ответ на этот вопрос, он не имеет особого значения. Но тем не менее существует немало знаков, которые помогут заинтересованному человеку понять, а в некоторых случаях и недвусмысленно укажут, которое из деревьев действительно пользуется благосклонностью эльфов и фей, но последнее слово все равно остается за местными преданиями. Если любое из вышеперечисленных деревьев вырастет внутри или, более того, на валу, окружающем рэт или дан (rath or dun), можно с большой долей уверенности сказать, что оно находится под защитой волшебного народа.

Если дерево растет внутри волшебного круга (fairy ring), можно также смело поручиться, что оно имеет для фейри определенную важность, и то же самое относится к терну или боярышнику, орешнику, бузине, падубу или раките, которые растут очень близко к такому кольцу или на каменистом лугу с жесткой травой, у большого валуна или источника — это даже еще более верный знак. Одинокий терновник, растущий на заброшенном каменистом лугу или на крутом склоне, скорее окажется под защитой, чем, скажем, тот же терновник, но на гладком и ухоженном поле. Конечно, одно то, что юное растение преодолело опасности, которыми грозит ему пасущийся скот, жара и мороз, засуха и наводнение, плуг и лопата, тоже может говорит о некоей волшебной помощи — но совсем не обязательно, и маленький народец интересуется далеко не всеми одинокими деревьями на земляных валах и в заброшенных полях.

Существует семь эльфийских крепостей недалеко друг от друга. Одна из них — Лис Арден — представляет собой идеальный круг, расположенный на вершине крутого холма, где растет густая березовая рощица, которую видно издалека, и молва об этой крепости разошлась повсюду. Рафтери, слепой ирландский поэт, пел о ней и еще об одной крепости, недалеко от которой он жил, — о крепости Ард Рай. На северной стороне земляного вала, окружавшего крепость, росло терновое дерево, и сама природа придала ему причудливую форму: ветви начинались в четырех футах от земли и росли горизонтально, аккуратно, ровным кругом, так что дерево со стороны напоминало точильный камень в четыре фута высотой и более фута толщиной. Эльфы и феи, несомненно, проявляли к нему большой интерес.

Один из жителей решил что это маленькое дерево прекрасно украсит парадный вход в его дом. Но когда он попробовал его пересадить, то натолкнулся на непредвиденные препятствия — ни один из местных не соглашался прикасаться к дереву. Не обращая внимания на все дурные предсказания, он мужественно взялся за дело и самостоятельно пересадил терновник.

Это случилось в 1854 году, и с самого начала деревце успешно прижилось на новом месте и до сих пор прекрасно себя чувствует. Уж не знаю, можно ли назвать это случайным совпадением или нет, но следующие несколько лет дела у этого человека пошли не очень хорошо, и в результате череды ничем больше не объяснимых неудач он потерял много скота и денег. Были и другие события, которые народ приписывал истории с деревом. И сейчас в округе бытует стойкое мнение, что терновник следует пересадить обратно на исконное место. Но сомнительно, чтобы такое мероприятие прошло удачно, принимая во внимание почтенный возраст дерева.

За последние несколько лет на ветвях этого дерева поселились крапивники и малиновки — а обе эти птицы считаются любимцами волшебного народа, — они растят там своих птенцов с жизнерадостным нахальством. А пару лет назад малиновки окончательно вытеснили крапивников, и последние имели дерзость свить гнездо в кустах жасмина, что тянутся по козырьку в нескольких дюймах выше входной двери. И теперь если кто-нибудь вздумает задержаться на пороге, а тем более закурить там, родители-крапивники начнут порхать вокруг эльфийского дерева и невысокой садовой стены по другую сторону двери, возмущенно щебеча и чирикая, пока у человека недостанет такта отойти в сторону.

На склонах Лис Ардена растут еще три почтенных дерева, которые достоверно принадлежат феям и эльфам; а под старым развесистым дубом у подножия холма, по слухам, несколько раз в год в определенные дни собираются и танцуют эльфы и феи.

Не только феям и эльфам принадлежат наши деревья, бывает, что их присваивают себе более зловредные и опасные существа — духи стихий и демоны, которые несут страх и боль тем, кто навлекает на себя их неудовольствие, либо тем, кто по глупости приближается к ним слишком близко.

Есть дерево, которое растет в особенно зловещем месте. На самом деле там три дерева — два терновника и бузина, но они выглядят единым целым, потому что их прямые стволы растут на расстоянии не более двух дюймов друг от друга, почти соприкасаясь, а ветви плотно переплелись в одну общую крону. Вокруг этих стволов растут несколько кустов шиповника, которые пронизывают крону деревьев и добавляют свои мелкие и острые, как зубы, шипы к и без того колючим ветвям, так что проникнуть в глубину этих зарослей могут только мыши да маленькие птички. Это дерево растет в ложбине на неплодородном поле, футах в тридцати от узкой сельской дороги, так что, проходя мимо, обязательно бросаешь на него взгляд.

Его оберегают три злобных демона, которые после наступления темноты бродят по этому отрезку дороги. Ходят зловещие рассказы о запоздалых путниках, которых так сильно хватали здесь за руки, что отметины держались еще несколько дней, или же им слышался нечеловеческий смех, от которого кровь стыла в жилах, или злобное шипение, будто рядом притаилась огромная кошка, а иногда им даже являлись в темноте смутные фигуры самого чудовищного вида.

Вот два рассказа о том, как злые демоны селились на терновых деревьях, растущих неподалеку от оживленной дороги. К югу от дороги, которая идет от Килтимаха на запад, мимо кладбища, в сторону Балла, растут два терновых дерева, и об этих деревьях идет дурная слава. Первое из них растет на земляном валу, чуть более чем в двухстах ярдов от города, а второе — значительно дальше, в поле, сразу за валом.

Около пятидесяти лет назад нашим приходом управлял, причем довольно своевольно, некий человек с твердым характером и выдающимися способностями. Его звали отец Дэнис О’Хара, он искренне любил бедных и сделал им немало добра, но из-за своих резких и несколько насильственных методов ему не раз случалось наносить обиды и трепать людям нервы. В 1908 году мистер Бартон, деловой человек, живший недалеко от города вот уже несколько лет, по разным поводам несколько раз столкнулся с отцом О’Хара и в целом уже чувствовал к нему довольно сильную неприязнь. Мистер Бартон умел говорить прямо и резко, если задеть его за живое.

Однажды вечером мистер Бартон долго и обстоятельно обсуждал в городе свои беды, причем говорил пылко и с жаром, а потом, выпив еще стаканчик «на посошок» направился домой. Ему нужно было пройти около мили, потому что дом, где он жил, находился за кладбищем на дороге в Балла, но очень скоро он встретил знакомого и остановился поболтать. Стоял погожий летний вечер, погода была безветренная, и ни один лист не шевелился на деревьях, пока они стояли и разговаривали под первым из деревьев, о котором я говорил. Очень скоро разговор зашел о личных огорчениях мистера Бартона и тот очень прямо высказал все, что он думал о достойном священнике. Но, не добившись от своего знакомого сочувствия, которого, по мнению мистера Бартона, он заслуживал, он наконец пришел в негодование и в конце концов воскликнул:

— Да хоть бы сам дьявол пришел и унес его к себе в ад!

И в тот же миг ветви терновника над их головами зашелестели, как от внезапного порыва ветра, мужчины обернулись и увидели, что дерево клонится почти до земли и страшно раскачивается под напором урагана, который с ревом трепал его ветви, и тем не менее они сами не почувствовали даже малейшего ветерка, и воздух был все так же тих и неподвижен. Как только мужчины поняли, как непостижимо то, чему они только что стали свидетелями, они тут же поспешили распрощаться, и мистер Бартон направился домой, а его друг — в город.

В другой раз он отправился с другом на прогулку и через какое-то время они остановились поговорить. И вдруг мистер Бартон почувствовал сильную, всепоглощающую враждебность, которая, казалось, обволакивала его со всех сторон. Он резко обернулся в ту сторону, откуда, по его ощущениям, исходила эта злоба, и понял, что она истекает из огромного терновника, который навис над ними.

Враждебность, ощущение страшного, опасного зла, как он это описывает, охватило его так неумолимо, что он был не в силах заговорить, не в силах даже пошевелиться. Несколько минут он пребывал в беспомощном ужасе, а потом его друг, который тоже был несколько молчалив, вдруг схватил его за руку и, пробормотав: «пойдем», вытащил его на середину дороги и быстро зашагал в сторону города. Некоторое время они шли молча, а потом его друг наконец выпалил:

— Не знаю, может, я и чепуху несу, но на меня повеяло чем-то жутким от того дерева, у которого мы стояли. Я просто не мог этого терпеть, поэтому увел тебя оттуда так неожиданно.

Эльфы и феи защищают свои деревья и зачастую грозят страшными бедами тем, кто таким деревьям вредит или просто слишком близко к ним приближается. И говорят еще, что если несколько терновых деревьев, особенно если их три, растут близко друг от друга, то с ними опасно связываться, если не показать так или иначе, что признаешь их собственностью фей. И тем более если эти несколько деревьев растут так, что образуют угол, вроде латинских букв L или V.

Вот один из случаев, когда человек получил подобное предупреждение. Небольшая дорога бежит мимо дома Джона Солона от дороги к полям его фермы на земле Киллиден, с двух сторон вдоль нее тянется поросший травой земляной вал. Однажды сорок лет назад Джон решил расширить дорогу около своего дома и начал срывать часть земляного вала. Почти ровно напротив дома на валу росло — и растет до сих пор — небольшое терновое дерево. Все шло хорошо, и Джон отвозил в сторону полные тележки земли, пока не дошел до этого дерева. И тут он вдруг почувствовал себя очень больным и ему пришлось бросить работу, но в тот момент он не задумался, что это может быть как-то связано с деревом. Через пару дней он полностью выздоровел и снова принялся за работу, начав с другой стороны участка, который хотел расширить. Через некоторое время он опять добрался до дерева, уже с другой стороны. И снова почувствовал себя плохо и вынужден был бросить работу. И так случалось еще два или три раза, пока он не сообразил, что всему причиной было то, что он собирался побеспокоить терновое деревце. Как только он это понял, Джон тут же оставил дерево в покое и никому другому не позволял его трогать. Дерево, которое к тому времени было уже старым, но еще не очень большим, начало расти и с тех пор стало значительно больше.

Уничтожение дерева, действительно принадлежащего феям, рассматривается как смертельно опасный проступок, и люди рассказывают немало историй о том, как кого-то за такое настигало скорое возмездие, хотя бывали случаи, что от «святотатства» до неизбежной расплаты проходило несколько лет. Интересно, являются ли подобные случаи просто совпадениями, или между ними действительно есть причинно-следственная связь.

Дело было все в том же городе Килтимахе, и случилось это в 1920 году, примерно в то время, когда выдающийся священник отец Дэнис О’Хара как раз руководил паствой в своем приходе в искреннем стремлении к ее духовному и материальному благополучию. Ему уже давно казалось, что необходимо больше делать для больных, и в конце концов он решил, что надо построить на благо живущим по соседству больницу. Он обратился к правительству и получил значительную субсидию, а потом смог без труда собрать недостающие деньги среди склонных к благотворительности членов своей паствы.

С характерной для него энергией он принялся за работу с намерением без промедления привести свой проект к удачному завершению. И вот уже был уже принят и одобрен архитектурный проект, выбрано место будущей больницы — к востоку от города, где на собранные деньги было куплено поле.

До этого момента все шло легко и гладко, без единой значительной задержки, но вот теперь все изменилось, потому что так случилось, что на купленном поле росли два одиноких терновых дерева, которые принадлежали местным феям, и как бы архитектор со священником ни старались, невозможно было уместить маленькую больницу на этом поле, не срубив одного из этих деревьев. Ни священник, ни архитектор не собирались потворствовать «этим глупым сказкам», и потому больницу разместили в наиболее удобной части луга, таким образом, что одно из деревьев предстояло срубить. Но, к собственному отвращению, отцу Дэнису, несмотря на все уважение, авторитет и любовь, которыми он пользовался в округе, никак не удавалось найти кого-нибудь, кто срубил бы дерево. Все, к кому он обращался, либо отделывались отговорками, либо прямо отказывались. Наконец он уговорил человека, который жил неподалеку от города, недалеко от будущей больницы. Это был приличный, порядочный человек. Он брался за любую случайную работу и всегда рад был помочь.

Однажды вечером, выпив несколько порций, чтобы придать себе смелости, он срубил дерево и направился по главной улице города к дому священника, чтобы сказать, что работу он выполнил. Городские парни прокричали ему вслед, смеясь, чтобы он поостерегся. Спокойно и уверенно он сказал им в ответ:

— Я вернусь, не бойтесь, и к черту ваших эльфов и фей!

Но увы, в ту же ночь с ним случился удар, от которого он так и не оправился. Около года он ходил, ковыляя, опираясь на костыли, по своему домику, без всякой надежды на выздоровление, а потом умер. Так что он действительно вернулся в город в конце концов — в гробу, по дороге к кладбищу, которое находилось по ту сторону города.

Работы же продолжались, и больница была в конце концов построена. Но так и не открылась. Самые разные препятствия возникали буквально ниоткуда, и, несмотря на все усилия, саму мысль об этой больнице пришлось оставить. Дом этот с тех пор служил казармами для гражданской полиции. А второе дерево так и осталось расти на этом поле.

Так проходит слава земная.

Трудно точно определить, что такое Пука, или даже просто дать этому духу подходящее название; самые разные эксперты используют разные варианты его имени, описывают его внешность и поведение по-разному. Но очень похоже, что этот дух характерен именно для Ирландии, но появляется он в самых разных обличьях, в зависимости от места, времени и даже от того, кому именно он является, — так что нам остается только удивляться. Предания о нем распространены довольно широко, и он возникает в старинных рассказах в самых разных видах: в обличье пони, осла, собаки, лошади, быка, козла или даже орла. Но какую форму он ни принимает, он обязательно будет непроглядно черный и с огненными глазами, хотя последнее не всегда заметно с первого взгляда. Но, кем бы он ни являлся, Пука всегда принимает вид животного. Нам ни разу не приходилось слышать, чтобы он прикинулся человеком. Утверждают также, что существует родство между Пукой и английским Паком. В ирландском языке это имя определенно происходит от слова «puc», что значит «козел».

Пука известен по всей Ирландии; хотя он и добрый английский Пак носят схожие имена, в самом их характере наблюдается некоторые кардинальные отличия — ирландский Пука значительно жестче и грубее дружелюбного английского Пака, второй в худшем случае устраивает уморительные проделки, в то время как первый может, если захочет, напугать и даже причинить серьезный вред, и его поведение совсем не так забавно, как веселые проказы Пака. В «Словаре фразеологии и мифологии» Брюэра Пука описан как злой и зачастую смертоносный дух, но это — клевета на бедного ирландского духа. Конечно, Пука может быть достаточно жесток и своенравен, но, согласно рассказам, если с ним обращаться дружелюбно и уважительно, он и сам будет достаточно дружелюбен и может даже помочь в трудную минуту.

Многочисленные рассказы о Пуке, которые собрали и опубликовали Дуглас Хайд и Уильям Йейтс, больше похожи на детские сказки, основанные, возможно, на очень и очень давних событиях, которые с тех пор обросли до неузнаваемости выдуманными подробностями, чтобы детям, собравшимся вечерком у очага, было интересно эту историю слушать. Рассказы вроде «Пука и волынщик», переведенные с ирландского Хайдом, явно относятся именно к этой категории. В этой истории Пука предстает в виде осла, тесно связан с феями и разговаривает, как человек. Еще в этой истории золотые монеты, которые получает волынщик, утром превращаются в сухие листья. Такое превращение характерно, скорее, для рассказов про ведьм, которые были распространены по всей Европе в Средние века и относятся, по всей вероятности, к глубокой древности.

В рассказе о Пуке из Килдара в «Ирландских народных сказках» под редакцией Йейтса Пука опять появляется в виде осла, но на этот раз осла очень удобного — он по ночам делает всю работу на кухне. Это больше похоже на дружелюбного клурикана или на шотландского брауни или глейстига, и ни капли не похоже на настоящего Пуку, так что это тоже не более чем детская сказка.

Иногда он появлялся в виде крепкого черного пони с косматой гривой и, что очень важно в тех случаях, когда его морду вообще удается разглядеть, с горящими глазами. Именно таким он обычно является в Ольстере, и хотя в историях, которые рассказывают по всей Ирландии, он тоже появляется именно в этом виде, мне никогда не попадалось подобного рассказа из первых рук. За пределами Ольстера все, кто утверждал, что своими глазами видели Пуку, описывали его как черного пса с очень странным хвостом — толстым у основания и быстро сходящим на нет к концу.

В виде пони Пука любит подстеречь запоздалого путника и предложить подвезти его до дома. А потом диким и устрашающим галопом по горам и по долам занести неведомо куда и сбросить в конце концов в канаву далеко от места назначения. В собачьем обличье он обычно более миролюбив, хотя может и напугать.

Пука — это ирландский дух, хорошо известный в Англии под именем Пака. В Ирландии в его характере причудливым образом перемешиваются веселье и зловредность, а его похождения дают сюжеты бесчисленным рассказам и легендам. Он часто является в виде черного пса или иногда осла. Он, судя по всему, нередко появляется в рэтах и лиссах (rath, liss), так как в стране множество старых фортов, которые называются Лиссафука или Рэт Фука. Самым известным из них является Пулафука, что в горах Уиклоу, где река Лиффи преодолевает пороги и прелестным водопадом падает в большую заводь.

А еще Пука любит дохнуть на ягоды черники в Ноябрьский вечер, как называют Хэллоуин, и потому в это время людям нельзя их есть.

Вот несколько рассказов из первых рук о том, как людям приходилось встречаться со свирепым черным псом.

Мистеру Мартину, который успешно работал чиновником на Востоке, пока не вышел на пенсию после войны, довелось пережить на редкость удивительную встречу с Пука. Его отец, отставной полковник регулярной армии, жил в старом доме в графстве Дерри, а он сам в то время готовился получить степень в дублинском колледже Святой Троицы. Было это в 1928 году, он учился в колледже последний год и готовился в июне сдавать выпускные экзамены. На Пасху он приехал на несколько дней домой. Весна в том году выдалась сухая и теплая, и вода в реке неподалеку от его дома стояла очень низко.

Однажды солнечным днем мистер Мартин отправился к реке поудить форель. Он стоял на сухом песчаном берегу и закидывал удочку в неглубокую заводь. И вдруг ему непреодолимо захотелось посмотреть направо вдоль реки. Обзор ему открывался небольшой, потому что ярдов через сто река резко поворачивала и там к самой воде спускалась ограда соседнего поля. И тут на реке показалось большое животное, которое плыло в его сторону. Сначала он никак не мог разглядеть, кто это — собака, пантера или что-нибудь еще, но даже издалека почувствовал угрозу, исходящую от этого животного, и, не теряя времени, отшвырнул удочку и бросился к ближайшему дереву — это был молодой ясень, и взобрался на него так высоко, что дерево опасно согнулось под его весом.

А неведомый зверь все плыл и плыл, разбрызгивая воду лапами, и, проплывая мимо, поднял голову и посмотрел на мистера Мартина глазами, в которых светился почти человеческий ум, и оскалил зубы, то ли с угрозой, то ли с насмешкой. У мистера Мартина мурашки побежали по спине, когда он смотрел в эти ужасающие красные глаза, они казались горящими углями, вставленными в глазницы этой чудовищной морды. И тем не менее он все еще думал, что это какое-то дикое и кровожадное животное, сбежавшее, вероятно, из бродячего цирка.

Зверь вскоре скрылся за поворотом реки, и, решив, что он уже далеко, мистер Мартин спустился со своего ненадежного убежища, подобрал удочку и помчался к дому. Отца не было дома, но мистер Мартин схватил дробовик, зарядил его самыми крупными патронами и отправился на поиски зверя, сочтя, что пока тот на свободе, опасность угрожает всем, живущим по соседству. Но он потерпел неудачу. Все, кого он расспрашивал, даже те, кто должен был попасться зверю по пути, утверждали, что не видели ничего такого.

Наконец мистер Мартин вернулся домой и рассказал отцу о своем приключении. Оба они долго ломали голову над тем, что бы это могло быть. На следующее утро он вернулся в колледж Святой Троицы и забыл обо всем. Вскоре после возвращения однажды вечером он открыл новую пачку сигарет, выбросил карточку, которая была вложена в пачку, а потом достал себе сигарету. Но в этот момент что-то показалось ему знакомым и он быстро поднял карточку с земли. И вот на этой карточке он и увидел очень живой портрет того самого зверя. Это была одна из тех карточек с ирландскими географическими названиями, на ней был изображен Пулафука и знаменитый водопад на заднем плане. А на первом плане был нарисован сам Пука — огромный черный пес.

До того как мистер Мартин увидел эту карточку, он и не подозревал, что это что-то потустороннее, но теперь он начал подробнее расспрашивать соседей и вскоре добыл немало интересных сведений. Зверь этот, как оказалось, по соседству неплохо известен, и ходило немало историй о том, как его видели в разное время. Обычно он стоял у реки у моста, но чаще всего в сумерках. А еще ему рассказали, что прошло уже больше пятидесяти лет с тех пор, как кто бы то ни было утверждал, что видел Пука при дневном свете. Больше мистер Мартин почти ничего не узнал, потому что вскоре ему предложили пост за границей и он уехал на восток.

Эот случилось с девушкой, чьи родители фермерствовали в трех милях от Баллахадерина в графстве Роскоммон, жарким летним днем, в шесть часов, лет шесть назад, ей тогда было шестнадцать. Она стояла на лугу за домом и вдруг заметила огромного черного пса ростом ей по плечо, который шел мимо примерно в трех или четырех ярдах от нее. Проходя, он обернулся к ней, скорее с интересом, чем враждебно, но ей показалось, что в его глазах светился почти человеческий разум. Ей и в голову не пришло, что это что-то сверхъестественное, даже не испугалась, пока пес не дошел до железных ворот, которые вели на соседнее поле примерно в двадцати ярдах от него. И тут к своему ужасу она увидела, как он спокойно и даже не замешкавшись прошел прямо сквозь закрытые ворота, как будто это было не железо, а туман.

Какое-то время она была не в силах двинуться с места, и волосы у нее на затылке просто встали дыбом. Затем она взяла себя в руки, повернулась и с криком побежала домой к матери. Но там ее встретили без особого сочувствия, потому что когда мать наконец разобрала, что она там лопочет, запыхавшись от быстрого бега, она резко велела девушке не вести себя как дурочка. А так как дочь настаивала, что говорит чистую правду, мать тут же и отстегала ее хорошенько. Это научило девушку впредь держать свои мысли при себе и вести себя сдержаннее, и только самые близкие друзья, которым она доверяет, слышали эту историю.

Один школьный учитель свидетельствует, что тоже видел Пуку, но с тех пор прошло уже немало лет. Тогда он был еще молод. Он жил в то время на севере Голуэя в городке под названием Баллипак, и было это в 1913 году. Однажды он отправился далеко за город, возвращался обратно на велосипеде уже в сумерках и вдруг заметил, что за ним следом идет огромный черный пес. Собака прыжками бежала за велосипедом и смотрела на него так, что он почувствовал себя неуютно, хотя даже сейчас не в силах объяснить, почему именно. Он продолжал ехать и нервничал все сильнее и сильнее, нервы у него были на пределе, и наконец, к невероятному его облегчению, пес остановился и оставил его в покое. И хотя мой учитель был очень напуган, он все-таки не счел это событие чем-то сверхъестественным; но когда он добрался до дома и рассказал человеку, у которого гостил, о своей встрече с «большой черной собакой», ему помогли увидеть все в несколько ином свете, и новое объяснение показалось ему даже более убедительным.

Эту «собаку» в округе хорошо знали, потому что она часто являлась именно здесь, и люди старались не ходить в тех местах в темноте в одиночку. Немало мужчин и женщин видели этого пса, и некоторым он являлся только на мгновение, а потом скрывался с глаз, как и не было его вовсе. Но до сих пор он еще никому не причинил вреда.

А этот Пука часто появляется на поросших падубом и чахлыми дубами западных берегах озера Лох-Конн, а особенно — на красивой извилистой дороге, что идет от Лох-Конн к Лох-Куллен, на юг. Эти дикие и очень красивые места — просто идеальные декорации для появления таких романтических существ, как Пука, лепрехуны, клуриканы и другие ши-ог, всяческого малого народца, чьи жизни тесно связаны с жизнью самой земли. Не считая одиноко и голо стоящего Нефина, который возвышается мистически и величественно более чем на две тысячи футов над окружающей его равниной, эти края, пусть и прекрасные и свободные, не обладают ни великолепием, ни внушающей ужас величественностью, необходимой для великих кланов настоящих Сидов (ши) или для их богов и богинь природы, которые правят землей из своих таинственных пределов.

Некий старик — сегодня ему должно быть далеко за семьдесят, — который родился и вырос между двумя озерами, рассказал, что хорошо помнит, как во времена его молодости никто в одиночку после полуночи не решался ходить через Понтонный мост, разделявший эти два озера, из-за большого черного пса, который появлялся на этом мосту, на дороге и в местности к западу от него. Его можно было увидеть в самое разное время после двенадцати часов ночи, он выскакивал из кустов и злобно смотрел на припозднившегося путника, но старик, после того как шестьдесят лет назад переселился в город в нескольких милях от этого места и будучи человеком нелюбопытным, больше ничего о нем с тех пор не слышал.

Около двадцати пяти лет назад этого Пуку видели чуть западнее отеля «Понтонный мост». Дело было так: высокообразованная, известная и очень уважаемая повсюду в той части Майо леди прогуливалась по дороге не очень поздно вечером в компании своего сеттера и вдруг заметила на дороге какой-то черный предмет, он лежал прямо посередине дороги ярдах в двадцати впереди. Сначала она подумала, что это осел, но потом разглядела, что это очень большой черный пес. Пес посмотрел на нее, медленно подошел к краю дороги, сошел с нее на короткую траву пополам с вереском и тут неожиданно исчез. Можно, конечно, сказать, что она просто потеряла его из виду, но куда он мог деться? Ему совершенно некуда было спрятаться. И особо стоит отметить также поведение ее собственной собаки. Это был не особенно агрессивный пес, но достаточно смелый, чтобы постоять за себя, столкнувшись с чужой собакой. Он бегал широкими кругами вокруг моей знакомой, и в тот момент, когда она увидела Пука на дороге, сеттер был от нее примерно на таком же расстоянии, но слева; он что-то вынюхивал в траве. Он заметил Пука, когда тот встал на лапы, но вместо того, чтобы проявить интерес, какой обычно одна собака проявляет к другой, сеттер тут же бросился к хозяйке, явно напуганный. Поджав хвост и дрожа, прижался он к ее ногам и так стоял, пока Пука не исчез у края дороги. Как только это случилось, сеттер тут же успокоился и опять начал что-то вынюхивать, будто ничего и не случилось. Леди не сомневается, что это местный Пука попался ей навстречу, и поведение ее собаки только подтверждает такое предположение.

В 1952 году Марго Райан, очаровательная и умная девушка, встретила Пуку при обстоятельствах, которые можно назвать типичными. Это случилось за один или два дня до летнего солнцестояния, и хотя была почти полночь — по летнему времени, конечно, астрономически — 10:30, но было вполне светло.

Она несла домой большой бидон пахты с соседней фермы и шла по спокойной сельской дороге уже недалеко от собственного дома, который находится в графстве Уиклоу недалеко от Редкросс. Шла она шла в тишине сельской ночи, тишине, какую городские люди и люди, живущие в странах, где повсюду полно всякой техники, и представить себе не могут. И вдруг услышала за спиной мягкие шаги, и тут иссиня-черный пес появился у нее из-за спины и спокойно побежал рядом с ней. Через некоторое время, так как он показался ей мирным и дружелюбным, девушка протянула руку и погладила его, не глядя. Но ничего не почувствовала, ее рука упала в пустоту, как будто она просто промахнулась. Марго попробовала еще раз и опять не смогла до него дотронуться.

Это озадачило Марго, и она оглянулась на пса. Он шел рядом с ней, живой и настоящий, только теперь чуть левее, подальше от нее, так, что она не могла до него дотянуться. Через минуту он опять подошел к ней поближе, и девушка снова попыталась его погладить, и у нее опять ничего не получилось. Это ее немного напугало, и она обернулась к нему лицом к лицу, но тогда он пробежал немного вперед и двигался теперь в нескольких футах впереди нее по самой середине дороги еще около пятидесяти ярдов, потом остановился, повернул голову налево и буквально растворился в воздухе прямо на ее глазах. Он не убежал, а просто исчез с того места, где стоял посреди дороги. А кроме того, в том месте вдоль дороги по обеим сторонам шла канава и земляной вал, без единого просвета, куда могла бы шмыгнуть собака.

И тогда Марго ясно осознала, что пес был довольно высокий, так что она просто не могла не достать его рукой, когда пыталась погладить, ее рука действительно прошла сквозь него, как сквозь туман.

И тогда ее волнение переросло в настоящий страх, и она поспешила домой, стараясь только не расплескать пахту. Семья встретила ее рассказ сочувственно и с интересом, потому что они хорошо знали, что все это вполне реально.

Этот Пука был, судя по всему, вполне дружелюбный, потому что он не пытался ее потревожить, а просто хотел ненадолго составить ей компанию. Он вел себя точно так же, как те, что описаны выше, из Баллигара и из «Понтонного моста».

Эти несколько рассказов из первых рук о встрече с Пука представляют интерес по нескольким соображениям. Например, из них можно заключить, что он может появляться в самой разной местности, он свободно себя чувствует и у текучей воды рек, и у спокойной воды озер, и в лесу, и на лугу, на оживленной дороге, и появление новомодных автомобилей никаких изменений не принесло. А кроме того, он является как в ночной тьме, так и при ярком дневном свете, и в сумерках, как молодым, так и старым.

В английской и шотландской мифологии, а также на континенте черный пес, хотя обычно не очень больших размеров, часто появляется как спутник ведьмы или слуга местного черта. Но эти зловредные духи не имеют никакого отношения к псу-Пуке, так же как и добрый английский Пак никак не связан с черной магией. Нет, Пука — существо самостоятельное и самодостаточное, с определенной долей патриотизма. Мы в Ирландии предпочитаем думать, что это — добрый кельтский зверь. И нам кажется, что его связи или родственные отношения с духами других земель — очень отдаленные, если вообще существуют.

Нам всем случалось называть озорного ребенка бесенком, но давайте посмотрим, что на самом деле могут натворить те, чьим именем мы пользуемся, — настоящие бесы и духи. Здесь только несколько примеров, хотя отдельные случаи, описанные в других главах, такие, как рассказы о чудесном охотнике и блуждающей земле, могли бы вполне оказаться в этой главе. О нижеследующих примерах можно сказать только, что в двух случаях причиной озорства послужило то, что люди без спроса проникали на территорию, которую феи считали своей, а остальные — просто веселые шутки.

Серьезным деревенским жителям, которые прекрасно знают, как должен вести себя хороший сосед, прекрасно известно, что, если живешь в местности, населенной духами, или даже просто останавливаешься там переночевать в пути, нужно обязательно принести небольшой дар невидимому миру, окружающему тебя, перед тем как ложиться спать. А потому мудрая хозяйка оставит глоток молока, или мисочку каши, или кусочек печенья у очага или даже снаружи, у дверей, перед тем как идти в кровать.

Происшествие, которое мы собираемся вам описать, произошло в 1938 году. У почтенной четы Коулманов был фургончик, и каждый раз, как выдавалась такая возможность, они отправлялись колесить по стране и с беззаботностью, свойственной туристам, останавливались на ночь где придется. В тот раз они возвращались с западного побережья в Дублин и проезжали графство Лейтрим. Стоял август, вечер был погожий, и они ехали не торопясь по проселочной дороге, высматривая местечко, где можно было бы остановиться на ночь, и в конце концов затормозили у поросшей травой обочины у ворот, за которыми виднелось довольно болотистое поле, оно полого спускалось к ручью, где путники собирались набрать воды.

У них был очень удобный фургончик, в задней части которого они устроили конуру для двух черных коккер-спаниелей. Обычно Коулманы оставляли дверь конуры открытой, чтобы собаки могли предупредить их о любом нежданном посетителе, приблизившемся к фургончику в ночи. Собаки очень любили этот пост и обычно спали бок о бок, положив головы на порог конуры и свесив передние лапы. И оттуда их глаза, уши и носы мгновенно заметили бы что-то подозрительное в округе.

Как только они как следует поставили машину, мистер Коулман взял ведро и отправился на поле в поисках воды, пока его жена хлопотала на кухне и готовила постели. Было почти десять вечера, но все еще довольно светло, а воздух так тих и недвижен, что эту неподвижность, казалось, невозможно было потревожить. Мистер Коулман еще не вернулся с поля, когда его жена увидела невдалеке пожилую женщину, на голове у нее был платок, как его обычно носят жители западной Ирландии. Женщина прошла мимо мистера Коулмана, потом открыла ворота. Приблизившись к миссис Коулман, она обернулась и сказала очень спокойно и вежливо:

— Добрый вечер.

— Добрый вечер, — ответила миссис Коулман.

— Вы собираетесь здесь ночевать? — спросила женщина и, получив утвердительный ответ, добавила: — Тогда нужно оставить что-нибудь местным духам.

И с этими словами она тихо удалилась.

Если бы незнакомка сказала это все со смехом или настаивала бы, миссис Коулман решила бы, что это какая-то местная шутка или деревенский розыгрыш, но ничего подобного. В тоне незнакомки была такая спокойная, естественная уверенность, и именно потому ее слова произвели такое сильное впечатление. Но миссис Коулман ждали более приземленные и насущные дела, поэтому она выбросила из головы предостережение и занялась приготовлением ужина. Позже, перед тем как совсем ложиться, она решила найти место похолоднее и поставить туда масло, так как погода была жаркая. Миссис Коулман в тот день купила большой кусок масла и теперь развернула его и положила в миску. Там было два или три фунта, и миска оказалась полной до краев, моя знакомая хорошо помнит, как разгладила масло ножом вровень с краями миски. Потом она поставила миску на дорогу под ту часть машины, где уже улеглись на ночь собаки. Миссис Коулман накрыла миску перевернутой тарелкой, а сверху положила тяжелый камень, чтобы ни ветер, ни дождь, ни какая-нибудь мелкая зверюшка до масла не добрались.

На следующее утро, собирая к завтраку, она вышла из машины за маслом и обнаружила миску и тарелку нетронутыми, точь-в-точь, как она оставила их вечером. Она выбросила камень в канаву и уверенно отнесла миску в кухоньку и только тогда сняла тарелку. Как только она это сделала, то с удивлением обнаружила, что две трети масла исчезли, причем самым поразительным образом: одна половина миски была совершенно пуста, причем казалось, что кто-то разделил масло пополам ножом, а со второй половины сняли верхушку, причем ее явно выгребали чем-то тупым и мягким — будто слизали огромным языком или зачерпнули маленькой рукой.

Кто и как мог взять масло? Эта тайна до сих пор остается покрытой мраком. Как мог человек или крупное животное добраться до миски, не потревожив собак? И если бы человек, взрослый или ребенок, добрался бы до масла, он бы забрал всю миску. Между краем миски и дном фургона оставалось слишком мало места, чтобы можно было вынуть масло на месте, а если бы и было, то все равно это отняло бы много времени и в темноте невозможно было бы проделать это бесшумно, не разбудив собак. Нет. Человек определенно взял бы всю миску. Либо забрал бы ее себе, либо выбросил бы потом пустую миску подальше. Если ему нужно было только масло, почему он не взял все масло, а оставил часть на дне? И вообще, зачем предпринимать нелепый и бессмысленный риск, ставить миску на место, накрывать ее тарелкой, а не выбросить ее в канаву?

Немыслимо, чтобы ее забрал человек; а животное не смогло бы водворить на место тарелку и камень. Путем элементарного исключения мы опять приходим к феям, потому что, со слов прохожей незнакомки, эта местность принадлежала им, да и выглядела она соответственно. А кроме того, именно такими шутками они и промышляют.

Это случилось с Мери Солон из Киллидена, и произошло это шестьдесят лет назад, когда ей было всего восемь лет. Ее родители являли собой редкий пример старого доброго характера и добродетели, какие встретишь теперь только на страницах викторианского романа. Они были почтенными арендаторами в поместье Киллиден, и их уважали и почитали все местные жители.

Джона Солона нельзя было не запомнить. Был он высокий, крепкого телосложения, держался прямо, у него была густая золотистая борода и бакенбарды и мудрые, строгие, но очень добрые глаза. В его семье царила настоящая дисциплина, которая иногда насаждалась довольно сурово, о чем напоминал хлыст, висевший на гвозде у камина. Но все делалось по справедливости, с любовью и пониманием, так что все члены этой замечательной семьи могли служить примером не только хороших манер, но и кристальной честности и правдивости и взаимной привязанности; все это и сейчас встречается среди старшего поколения.

В поместье было три Джона Солона, и у каждого — большая семья, но никакой путаницы не возникало, потому что к именам добавляли удачные прозвища. Во-первых, был чернобородый и добродушный Джон Солон. Он был бейлифом, поэтому его звали либо Джон Бейлиф, либо Черный Джон, а его жену и детей — Пэдди Бейлиф, Мери Бейлиф и так далее, или Пэдди Черного Джона, Мери Черного Джона и тому подобное. Дальше, вниз по извилистой дороге, которая соединяла эти небольшие дома, жил другой Солон. Этот Джон Солон, и почти вся его семья отличалась чудесными золотистыми волосами, которые в некоторых случаях бывали слегка рыжеватыми. Их звали Бой Солонами, и это «бой» (boy) происходило от гэльского (buidh), которое звучит как «буи» (bwee) и означает «желтый». А через два или три поля жили Рыжие Солоны, которые, как вы, должно быть, уже догадались, отличались огненными волосами и неизменно синими глазами. Все эти три семьи состояли в родстве и жили в мире и согласии.

Однажды вечером в конце ноября, когда Анна-Мария Бейлиф, старшая дочь Черного Джона, которой тогда было лет восемнадцать или девятнадцать, была в гостях у Бой Солонов — она принесла какую-то весть от родителей и осталась на дружескую беседу. Обнаружилось, что у Боев почти не осталось молока, и Анна-Мария вызвалась сходить к Рыжему Джону Солону с кувшином и принести от него молока; его корова недавно отелилась, так что молока у них было вдосталь. Она взяла с собой малышку Мери, просто так, чтобы составить компанию, и малышка с радостью согласилась, потому что ей не часто удавалось оказаться на улице так поздно. Было уже около восьми часов, но все еще довольно светло, потому что луна только взошла, и до полнолуния оставались считанные дни, а легкие облака, спешившие по небу, скорее подчеркивали свет, чем затемняли его.

Стояла прекрасная погода и было так светло, что на обратном пути они свернули с тропинки и пошли напрямик через два небольших поля, принадлежавших их соседу по имени Лэван. Эти места были им хорошо знакомы, они всю жизнь играли здесь и знали каждый камень в округе. Идти было недалеко, дома разделяли не больше трехсот ярдов, если идти по дорожке, а через поля, наверное, не больше двухсот пятидесяти.

Наполнив кувшин молоком, они чинно направились домой, Анна-Мария в правой руке несла кувшин, а левой держала за руку Мери. Они без приключений пересекли первое поле и перебрались через разваливающуюся каменную ограду там, где она была пониже, на второе поле. Но когда они шли по второму полю, Мери с большим трудом поспевала за своей взрослой спутницей, потому что поле было картофельное, с грядками в три фута шириной, которые разделяли борозды в фут глубиной. Ботва была в самом соку, толстые зеленые стебли плотно переплетались друг с другом и доставали девочке почти до колена. Ей только позже пришло в голову, что это очень странно — почему это вдруг ботва все еще зеленая, если уже конец ноября и по всем законам природы она еще три месяца назад должна была пожухнуть.

Анна-Мария легко шагала вперед, а бедняжке Мери все труднее и труднее было от нее не отставать и даже просто держаться на ногах, она спотыкалась и прыгала с грядки на грядку. И вскоре, к ее великому огорчению, ее спутница, вместо того чтобы помочь ей преодолеть наиболее трудные участки пути, стала ругать ее за то, что она скачет, а не идет нормально. Но маленькая девочка продолжала прыгать, и терпение ее кузины лопнуло.

— Если ты сейчас же не прекратишь и не будешь идти спокойно, когда я тебя прошу, я расскажу твоему отцу, когда мы вернемся, а ты знаешь, он не любит, когда маленькие девочки шалят. Я уже расплескала много молока из-за того, что ты меня дергаешь.

— Но я ничего не могу поделать, — совершенно искренне отвечала Мери, — мне приходится прыгать, чтобы взбираться на грядки, и у меня ноги все время застревают в картофельной ботве.

— Мери, ты уже во второй раз говоришь эту глупость. Нехорошо притворяться, что здесь растет картошка, когда ты прекрасно знаешь, что никакой картошки здесь нет.

— Но, Анна-Мария, здесь есть картошка. Разве ты не видишь? Смотри, вот же она, у меня под ногами.

— Мери, честное слово, я и не знала, что ты такая непослушная и рассказываешь такие небылицы не стесняясь. Я точно скажу твоему отцу, когда вернемся.

И она тряхнула девочку и в сердцах зашагала домой, а Мери продолжала спотыкаться и прыгать. А что ей оставалось делать? Но через несколько минут они уже добрались до края поля, перелезли через земляной вал, вышли на дорогу и молча направились домой, потому что Анна-Мария все еще сердилась на девочку за то, что так намеренно, как ей казалось, плохо себя вела.

Итак, Джону Солону сообщили об упрямстве его дочери, но, несмотря ни на что, она настаивала, что на том поле, через которое они шли, действительно росла картошка, а потому она просто вынуждена была прыгать через борозды. Вот тут ее отец сразу понял, что что-то есть загадочное в этих противоречивых рассказах. А кроме того, он знал, что на том поле никогда не росло никакой картошки. Он поставил Мери перед собой, положил руки ей на плечи и велел смотреть ему прямо в глаза и сказать ему снова, что она рассказывала правду. Он смотрел в ее искренние и честные глаза и без колебаний поверил, что она говорит от чистого сердца.

Он отправил ее спать, поцеловав на сон грядущий и сказав добрые слова, а потом обернулся к Анне-Марии и рассказал, какое решение пришло ему в голову. На следующее утро поле завтрака он опять заговорил об этой истории, и опять Мери слово в слово повторила то, что рассказывала накануне. Тогда Джон взял ее за руку и отвел на поле, о котором шла речь. Он перенес малышку через ограду и обошел с ней все поле, внимательно рассматривая его при свете дня. Вот оно, у нее под ногами, самый обычный пастуший луг, на котором уже много лет ничего не сеяли и не сажали. Девочка этому удивилась и одновременно не удивилась, потому что теперь она осознала, что, сколько она себя помнила, на этом поле никогда не росло картошки. Но накануне вечером картошка там точно была, и Мери все еще не сомневалась в этом и не сомневается до сих пор, потому что, несмотря на то что с того дня прошло столько лет, память о том удивительном случае все так же жива в ее памяти, и переплетенные картофельные стебли, грядки и борозды до сих пор стоят у нее перед глазами.

Что же все это значит? Да ничего особенного. Просто шутка, которую озорные духи сыграли с маленькой девочкой, чье сердце и глаза были открыты тайному. Это была довольно злая шутка, но все-таки безобидная и дружелюбная, достойная скорее беззаботного смеха, чем злости, а злиться в любом случае бесполезно, когда сталкиваешься с «малым народцем».

Микки О’Махони принадлежит аккуратная ферма и около пятнадцати акров земли, а его милый одноэтажный дом с соломенной крышей стоит на самом берегу большого озера в графстве Майо. Добраться до него можно только или на веслах, или по широкой тропе с высокими земляными валами по обеим сторонам, которая отходит от ближайшей дороги. Тропа эта заканчивается прямо у его двора, который довольно круто спускается от нее, пока через десять футов не утыкается в высокую защитную каменную стену, выстроенную на галечном берегу озера. Во время сильного западного ветра или паводка, когда озеро поднимается после долгих дождей, становится понятно, насколько необходима эта стена.

Микки — убежденный холостяк и живет один, если не считать его собаку и животных на ферме, о которых он постоянно заботится. Но вместе с тем это великолепный образец сельского жителя, таким крестьянином мог бы гордиться любой народ — предельно честный, умный и уверенный в своих силах.

Тропа, перед тем как закончиться у двора Микки, проходит мимо десятка других домов, ближайший из находится за две — три сотни ярдов от его собственного дома. Последние пять или шесть домов берут воду из одного родника, который бьет из земли посередине небольшого луга на соседней с Миком ферме. Это необычный родник, в некотором роде неожиданный. Можно перейти через поле, так и не заметив в земле ямы с крутыми краями, пока она не окажется прямо у вас под ногами, она фута два глубиной и пять футов в поперечнике, со всех сторон нависает глинистый берег, поросший стриженой травой. Это прозрачное озерцо чистой воды, родник с журчанием бьет из сплошной скалы, которая составляет его дно и края. А потом он веселым ручейком стекает вниз к озеру, таким же прозрачным, как и озерцо, и не больше фута шириной. Перед родником есть широкий камень, на который можно встать, чтобы набрать воды, он всего на три дюйма поднимается над уровнем воды, а ручеек огибает этот камень и падает вниз маленьким водопадом. И конечно, сразу за этим камнем, нависая над ним, растет неизбежное сучковатое древнее терновое дерево, какие так любят эльфы. Вода в том источнике удивительно вкусна.

Однажды вечером, в октябре 1957 года, у Микки телилась корова. Как рачительный хозяин, Микки остался со своей коровой, пока новорожденный не оказался уже вне опасности, присмотрел за матерью и дитем и уложил их аккуратно на чистую подстилку.

Вернувшись домой, он заметил, что был уже третий час пополуночи, Микки очень устал и ему неимоверно хотелось выпить большую чашку крепкого горячего сладкого чаю. Так что, вместо того чтобы ложиться, он отгреб пепел с тлеющих углей, которым предусмотрительно прикрыл их раньше, подбросил в огонь торфа, и вскоре в очаге уже пылал жаркий огонь. Но когда он захотел наполнить чайник и подвесить его над огнем, то обнаружил, что в ведре почти не осталось воды. Это его не особенно огорчило, потому что ночь была тихая, и ему даже приглянулась мысль прогуляться до родника. Итак, он радостно отправился за водой с ведром в одной руке и лампой-молнией в другой, оставив дом в свое отсутствие под присмотром собаки.

Было не слишком темно, и хотя луны не было, небо было усеяно звездами, и ни единое облако не скрывало их света, так что лампа не была ему необходима, он взял ее скорее для пущего удобства. Он прошел по тропе до грубых каменных ступеней, которые были врыты в высокий земляной вал, окружавший поле, перешел по ним в поле и направился прямиком к роднику. Он встал на плоский камень у воды, поставил фонарь рядом, а потом двумя руками опустил ведро в воду и вынул его почти полным. Потом, взяв ведро в левую руку, нагнулся и правой потянулся за фонарем, но в этот момент фонарь пнули или выбили у него прямо из руки. Но Микки успел протянуть руку и схватить его до того, как стекло коснулось воды.

Однако фонарь успел сильно разогреться и Микки пришлось быстро поставить его на камень. Он поставил ведро и рассмотрел фонарь, чтобы убедиться, что тот не пострадал, и подкрутил фитиль поярче. Все это произошло так быстро, что он даже не задумался, как это случилось.

Когда Микки повернулся за ведром, он обнаружил, что, пока ловил фонарь, расплескал почти всю воду. Тогда он опять поставил фонарь на камень и снова опустил ведро в ручей. Как и в прошлый раз, он вытащил почти полное ведро, переложил его в левую руку и правой потянулся за фонарем. Но не успел он прикоснуться к фонарю, как его опять кто-то сильно пнул, и он улетел прямиком в воду. Теперь Микки не успел его поймать, фонарь погрузился в холодную воду, и раскаленное стекло разлетелось на тысячи осколков, но, что хуже всего, все масло вытекло из лампы в воду, так что теперь ее нельзя было пить.

Микки постоял немного, постепенно осознавая, что не может придумать никакого рационального объяснения этим событиям. И вдруг совсем рядом послышалось тихое озорное хихиканье. Микки огляделся с раздражением.

— Ах это вы, негодяи, — пробормотал он, — уж вы-то мастаки на такие штуки.

С этими словами он снял куртку, закатал правый рукав и, запустив руку в воду, достал пострадавший фонарь. При этом он крепко держал куртку другой рукой, потому что вполне разумно не хотел, чтобы над ним еще раз так пошутили. Затем, поставив фонарь между ступнями и придерживая его, он накинул куртку, несмотря на то что рука у него была мокрая и грязная, взял ведро в левую руку, лампу в правую и направился к дорожке. Не прошел он и половину пути, как сзади снова раздался смешок. Микки развернулся и гневно оглядел пустое пространство вокруг, а затем совсем выйдя из себя, яростно сказал:

— Клянусь небесами, хотел бы я вас поймать, вы розги просите, малявки, и уж я бы вас отхлестал за милую душу.

Немного облегчив свою душу, он направился домой, где выпил кружку крепкого горячего чая с сахаром. Это его почти успокоило, хотя, когда он собрался спать, было уже четыре часа утра. И хотя Микки очень устал, он не мог заснуть, потому что почувствовал укол совести — довольно несправедливо, как мне кажется, но я на своем опыте знаю, что совесть — очень несправедливый собеседник.

Его мучили мысли о несчастных соседях, об их семьях, а у некоторых были еще и маленькие дети — утром они отправятся набрать чистой свежей воды на весь день и обнаружат, что она загрязнена парафиновым маслом, — и они не смогут пить чай, а может быть, и готовить еду. И наконец, совесть, этот настойчивый задира, взяла верх, и в результате через час после рассвета, около семи утра, Микки встал, взял еще одно ведро, тряпку и направился к роднику. Он энергично принялся за дело и досуха вычерпал озерцо. Затем аккуратно собрал все осколки, завернул их в бумагу и тщательно протер тряпкой каменное дно, пока не убедился, что масла там совсем не осталось. Тогда он встал и долго смотрел, как в озерцо набегает свежая вода. Когда ее было уже больше половины, он попробовал воду на вкус, чтобы убедиться, что все в порядке. Убедившись в этом, он направился домой и попытался возместить утраченный отдых.

Микки мудро подождал несколько месяцев, прежде чем рассказал об этом случае, и то только надежным друзьям. Он ждал, пока пройдет достаточно времени и соседям не почудится в воде привкус лампового масла. Он не держит никакого зла на местный «малый народец», более того, считает их шутку скорее знаком расположения.

В начале июня 1947 года одна художница, мисс И. М., жила тогда в Коннемара и рисовала пейзажи этой обдуваемой всеми ветрами, но красивой местности. И с этой целью она однажды погрузила свой велосипед, свои рисовальные принадлежности и саму себя на автобус из Раундстона в Мэм Кросс. Не доезжая до Мэм Кросс, мисс И. М. покинула автобус в пустынном месте в трех милях к западу от него. Она свернула с шоссе и поехала по узким проселочным дорогам, внимательно оглядывая окрестности.

Она не проехала и пары миль, как вдруг увидела как раз такое место, какое искала. Это был невысокий холм ярдах в пятидесяти от дороги, и девушка была уверена, что с него ей откроется приятный вид на окрестные поля. Перед тем как отправиться в путь, она погрузила на свой велосипед все, что, по ее представлению, могло ей понадобиться, и на взгляд строгого критика она была теперь похожа на Белого Рыцаря из «Алисы в Зазеркалье», потому что к раме у нее был привязан мольберт, коробка с красками, кисти и тому подобное лежали в корзине на руле, а складной стул, плащ-дождевик и остальное, включая коробку с ленчем, она укрепила на багажнике. Так как в тех местах удобства ценили больше, чем внешнюю привлекательность, большой холст — 24 на 20 дюймов — она прикрепила на спину, как те объявления, которые носит человек-реклама.

Выбрав место, она спешилась, положила велосипед на траву и стала распаковывать вещи, которые ей были нужны. Дорогу отделяла только неглубокая пустая канава, через которую легко было просто перешагнуть. А потом оставалось пройти пару перчей до того самого холма, который ей так понравился. Прихватив холст, моя знакомая направилась в ту сторону и вскоре нашла подходящее место, примерно на полпути к вершине холма. Она положила холст на землю, чтобы отметить место, внимательно следя, чтобы чистая белая лицевая сторона оказалась наверху. Из-за того, что дело происходило на склоне холма, холст лежал под углом градусов в тридцать к дороге.

Девушка отправилась за остальными вещами, но перед тем как перешагнуть через канаву, она оглянулась, чтобы убедиться, что место, где она оставила холст, ей действительно нравится. Холст лежал на том же месте, туго натянутый на своей раме, он буквально искрился, его девственную белизну подчеркивал яркий солнечный свет и короткая жесткая зеленая трава, на которой он лежал. Девушка еще раз одобрила место, продолжила свой путь к дороге, набрала в руки свертков и повернула обратно. Она подняла глаза, чтобы сориентироваться в направлении, но холста не было. Она замерла в крайнем удивлении, но сколько бы она ни искала глазами, не было видно ничего похожего на ее драгоценный холст. Перед ней простирался склон, поросший невысокой травой, и нигде не было ни щели, ни ямы, куда можно было бы спрятать что бы то ни было. Его не мог унести ветер, потому что ветра не было и в помине, и нигде не видно было ни человека, ни животного, которое могло бы его передвинуть.

Уверенная, что совершила какую-то глупую ошибку, мисс И. М. быстро поднялась на холм и положила вещи туда, где, по ее представлениям, она оставила холст. А потом начала тщательно систематически обыскивать окрестности в поисках холста, осматривая каждую пядь земли. Но тщетно. Ее взору открывался полный обзор на все четыре стороны, и даже самый маленький и неприметный предмет не ускользнул бы от ее внимания, а уж тем более большой и яркий холст. Через некоторое время она поднялась на вершину холма, с тем чтобы в последний раз оглядеться по сторонам, но это было бесполезно, и она была сбита с толку и уже, что вполне понятно, начинала злиться.

Чем дольше она смотрела по сторонам, тем больше приходила в недоумение. Это было совершено бессмысленно, но факт оставался фактом: холста нигде не было. Мисс И. М. — умная и рассудительная девушка, и то, что происходящее не вязалось с логикой и здравым смыслом, раздражало ее даже больше, чем то, что она впустую потратила время и усилия. Но тем не менее делать было нечего, и спустя некоторое время девушка неохотно повернула опять в сторону велосипеда, расстелила на поросшей травой обочине клеенку и устроилась пообедать и выкурила сигарету в приятном безделье. У нее еще оставалось пара часов, перед тем как надо было собираться и отправляться к главной дороге, чтобы успеть на обратный автобус.

Полчаса спустя, лежа на траве и глядя в глубокую синеву летнего неба, мисс И. М. оглянулась на холм. В следующее мгновение она отбросила сигарету в сторону и уселась, глядя, раскрыв рот от удивления, на свой холст, который все так же ярко сиял на солнце. Он лежал прямо перед ней, как раз там, где она его оставила. В происходящем уже появилось что-то сверхъестественное, а не досадное, поэтому она встала и довольно осторожно направилась к холму.

К этому времени день уже клонился к вечеру и тени стали удлиняться, но было еще совершенно светло и видно все было не хуже, чем тогда, когда она только что приехала. Еще мгновение — и вот она уже стоит на склоне холма, глядя сверху вниз на блудный холст, который лежал точно там, где она его оставила, в шести футах от того места, где она сложила остальные вещи. Несколько несмело она взяла его в руки и осмотрела с обеих сторон, очень внимательно. Но на нем не было никаких отметин, которые наводили бы на мысль, что с ним что-то приключалось или что его вообще передвигали, — ни царапин, ни пятен. Девушка была вынуждена признать, что он такой же чистый, аккуратный и послушный, как и обычно. Но солнце уже стояло низко над горизонтом, и поздно было начинать рисовать, так что ей оставалось только возвращаться на дорогу и собирать вещи. Она взяла холст под мышку и направилась вниз, но резко остановилась, не пройдя и десяти шагов. Ей преподали урок, и одного раза ей было достаточно, а оставив вещи без присмотра она просто напрашивалась на новую, возможно, более неприятную шутку. С усталым вздохом мисс И. М. вернулась, повесила холст через плечо, набрала полные руки свертков, убедилась, что ничего не забыла, и отнесла все на дорогу.

Там она укрепила все на велосипеде, уселась на него сама и поехала обратно к дороге, по которой ходил автобус. У нее еще было время, а потому она поехала по тропинке, пока не наткнулась на уютный белый дом, крытый соломой, и заглянула туда на минутку поболтать и спросить поточнее про свой автобус. Хозяйка приняла ее с той доброжелательностью, с какой западные селянки относятся к прохожим, и когда мисс И. М. рассказала о своем приключении, женщина рассмеялась мягко и с пониманием.

— А… — сказала она, — чего же еще ожидать? Это же эльфов холм.

Волшебный ветер — это любопытный феномен. Он кажется очень похожим на странных «Пыльных дьяволов», которых можно увидеть на Востоке. Там в жаркие периоды в сухих и песчаных районах поднимаются небольшие смерчи, которые поднимают пыль высоко в воздух быстро вращающейся спиралью, передвигаются по земле с разной скоростью и иногда принимают самые фантастические формы. Эти причудливые столбы пыли порой расширяются кверху и становятся похожи на гигантские фигуры, которые угрожающе размахивают руками. С большим облегчением видишь через некоторое время, как они оседают и уходят в землю. И некоторые выглядят вполне устрашающе, и понятно, почему такое зрелище наводит людей на мысли о великанах и джиннах.

Ирландский вариант этого феномена имел место недавно, в 1955 году, когда миссис Фицджеральд из Турлох-Парка, что недалеко от Каслбара, вышла однажды после обеда в большой сад, окруженный каменной стеной. Этот сад находится немного в отдалении от дома, и идти к нему нужно через поле, которое носит романтичное имя Гортнафуллах — или, по-английски, Кровавое Поле. В тот год поле оставили под траву, и его недавно косили. Сено увязали в стожки, которые мы в Ирландии называем «lapcock», — маленькие неплотные свертки сена, размером примерно с пуф в гостиной. В тот день погода стояла очень жаркая, воздух был неподвижен, и только дальние деревья подрагивали в раскаленном мареве.

Миссис Фицджеральд неторопливо шла по полю и вдруг увидела, к своему великому удивлению, как несколько стожков поднялись в воздух футов на десять и, быстро вращаясь вокруг себя, весело поплыли ярдов пятьдесят, перелетели через забор и скрылись на соседнем поле. Вращаясь, стожки быстро разлетелись на отдельные клочки сена. Но все-таки для подобных поразительных выходок не было никаких причин, потому что воздух был совершенно неподвижен, ни намека на ветерок. Вообще-то такие вихри возникают, только когда в целом нет поперечного движения воздуха, и даже находясь почти вплотную к ним, не чувствуешь никакого ветра.

Такое может вдруг случиться в тихой ирландской сельской местности, но это такая редкость и выглядит так невероятно, что подобное с легкостью отождествляют с эльфами, феями и тому подобным. Да и поразительно было бы, если бы этого не происходило — в Индии, например, «Пыльных дьяволов» приписывают джиннам. Эти два явления, несомненно, родственны и возникают благодаря одним и тем же законам физики. Но, хоть и принимая естественные объяснения, не стоит слепо объяснять все необычные явления одним и тем же способом, потому что некоторые не так легко постичь, если присмотреться к ним повнимательнее. Вот, например, такой случай.

За несколько лет до войны в графстве Лонгфорд шесть или семь человек — мужчина, женщина и несколько подростков — трудолюбиво косили сено на длинном и узком лугу, один конец которого был значительно выше другого. Это поле оставили под сено в первый раз, и теперь, скосив сено, люди собирали его в довольно большие плотные стога по шесть и больше футов в высоту. В более высокой части поля они нашли большой плоский камень, всего на несколько дюймов выше травы, который послужил замечательной сухой и твердой основой для одного из стогов.

Час или два спустя они работали в нижней части поля, один из детей воскликнул предостерегающе. Они быстро подняли головы и увидели, как стог, который они сложили на камне, поднялся в воздух на несколько футов в воздух, пролетел пару десятков ярдов и аккуратно приземлился на траву в новом месте. Они смотрели в недоумении, потом подошли поближе. И точно, стог спокойно стоял на траве, так же аккуратно перевязанный. На камне не осталось ни травинки. Они мудро оставили его на новом месте, рассудив, что у фей были на этот камень свои планы, а потому его лучше не трогать. Трудно приписать такое обычному вихрю.

Примерно в 1904 году юный Брайан С. был занят в саду однажды летним днем. Было около трех часов, он косил крапиву у конюшен, и вдруг до него из-за деревьев донеслись звуки музыки и танцев, оттуда, где на пригорке в дальнем конце сада стоял старый садовый домик. Это его озадачило, потому что к тому времени домик уже почти развалился. В нем было только две комнаты, одна над другой, а дверей и окон уже в помине не было. Лестница тоже пропала, от нее осталось только первые четыре или пять ступенек, но крыша и пол второго этажа были достаточно крепкими. Услышав музыку, Брайан пришел к заключению, что какие-то парни из деревни веселятся, когда все порядочные люди работают, и, что хуже того, у них хватило нахальства бездельничать под самыми окнами Большого дома. Пока он шел между деревьев, звуки музыки и топот ног танцующих становились все громче, и он слышал веселый смех и обрывки разговоров. Он уже понял, что поймал их, потому что убегать им было некуда. Вот он вошел в дверной проем, взбежал по лестнице, быстро подтянулся на руках и запрыгнул в комнату наверху — и обнаружил, что она совершенно пуста. Там и мыши негде было бы спрятаться и никто не смог бы ускользнуть через маленькие оконца.

Серьезно напуганный, Брайан быстро ретировался, и, спускаясь по лестнице, он увидел в дверной проем Лис Арден, знаменитую крепость, где издавна обитали феи и эльфы, она была меньше чем в четверти мили от того места, и тогда он все понял. А кроме того, не прошел он и двадцати шагов от домика, как музыка, танцы, радостный смех и говор множества голосов возобновились, теперь будто в насмешку, даже громче, чем прежде.

Брайан все еще жив и здоров и очень хорошо помнит этот любопытный случай.

В Ирландии на каждом шагу встречаются места, посвященные фейри. Названия мест показывают, с какой древности тянутся эти предания. Излюбленные места их обитания — холмы и пригорки. На тех же пригорках когда-то стояли селения или обнесенные частоколами крепости древних ирландцев, и часто их принимают за жилища волшебного народа. Но фейри вовсе не привязаны ко всем этим ратам, дунам и лиссам и часто избирают для себя скалистые взгорья, каменистые лощины или безлюдные рощи. Там их и видят, когда они выходят заняться делами своего поселения. Фейри часто путешествуют с места на место по собственным тропам, невидимым для глаз человека, но горе тому, кто затеет постройку на их тропе и помешает им свободно переезжать, куда вздумается.

Все это отлично известно каждому сельскому жителю в Ирландии, и ничуть не кажется им удивительным. В 1932 году восемнадцатилетняя девушка жила в служанках в Большом доме. Как-то под вечер у нее не было работы, и она с другими девушками сидела у пруда неподалеку от главных ворот поместья. Вдруг на дороге послышался звон подков. Девушка вскочила с места, сказав подружкам, что должна бежать в дом, потому что едут «знатные гости» и понадобится ее помощь.

Но она не успела отбежать далеко, когда на дороге показались восемь всадников, мужчин и молодых женщин, в ярких одеждах, с цветными седлами и сбруей. Девушки сидели на дамских седлах, мужчины — на мужских, и все смеялись и весело болтали. Не дальше чем в сорока ярдах от нее они свернули направо на травянистую обочину, пересекли луг и скрылись в склоне небольшого поросшего терном холма фейри. Они проехали сквозь землю прямо на конях, так же непринужденно, как люди въехали бы в ворота конюшни. Тут девушка пожала плечами и вернулась к подружкам. На вопрос, почему вернулась, она ответила: «А никакие не знатные гости. Просто компания фейри явилась в тот холмик».

Путешествуют фейри не только верхом — на волшебных или обычных конях. Если путь недалек, они, разумеется, ходят пешком, но на дальнее расстояние, по общему мнению, передвигаются посредством «буачаллан буй», или желтого крестовника. Так что, заметив на траве вырванный с корнем и небрежно брошенный стебель крестовника, можно заподозрить, что на нем ездили фейри, особенно если стебель высокий и мощный. Говорят, фейри ездят на крестовнике, как ведьмы на помеле. На счастье наших волшебных друзей, в Ирландии этот красивый сорняк встречается повсюду. Думается, хороший хозяин, который очистит свой участок от сорняков, вызовет их неодобрение.

Если к их тропам относятся без должного уважения, может случиться беда. Вот две истории.

Микки Лангану так надоели бродившие вокруг дома утки, куры и гуси (и собственные, и соседские), что он решил перебраться жить на окраину деревни, где у него был участок земли под названием Пайрк Руа.

Не сказав никому ни слова, Микки рано утром вышел из дому и, дойдя до Пайрк Руа, быстро выбрал место на пригорке, откуда открывался чудесный вид на гору Нефин и отрог горы Окс. Рядом протекал ручей, а чуть поодаль был древний источник. До ближайшего соседа — не меньше четверти мили. Больше не придется гонять гусей, уток и кур. Микки внимательно осмотрелся, высматривая холмы фейри. Выбранное место не лежало на прямых линиях, соединяющих волшебные жилища, так что новый дом не помешает хозяевам совершать свои ночные экскурсии.

Все, казалось, было в порядке. Микки отметил будущий фундамент камнями, окропил землю святой водой и начал рыть яму для фундамента. Через несколько часов проходивший по дороге сосед окликнул его: «Байл о диа орт, ае кад. Та ту а денем, а Микель?»

Микки объяснил, что делает, но сосед предостерег его: он слыхал, что место здесь непригодное. Отчего он не спросит совета у мудрой женщины, Майред ни Хайн, что живет у Свинфорда? Но у Микки нрав был не сахар, так что он только фыркнул и вернулся к работе.

— Право, — пробормотал он себе под нос, — у тебя, Том Валш, всегда найдется предлог не работать.

Том, однако, как видно, разболтал новость. Скоро явилась жена Микки Китти, захватив с собой завтрак для мужа как оправдание своему приходу.

— Микки, Микки, агхра, что ты делаешь?

Микки и ей объяснил и снова услышал совет обратиться к Майред ни Хайн. До полудня к нему пришли еще несколько соседей, все с тем же непрошеным советом. Вернувшись домой к обеду, он застал Кити в окружении нескольких старух. Бедняжка была в слезах. Этого Микки уже не вынес. Он запряг старого мула и отправился в Корра на Колл к Майред. Добрая женщина пообещала вскоре навестить его и сдержала слово. Один взгляд на выбранное место, и Майред вынесла окончательный приговор.

— Не здесь, Микки, не здесь, — сказала она, и заветной мечте Микки пришел конец.

Падди Байн выстроил дом, не спросив совета ни у кого, ни у мудрых, ни у глупых. Вскоре после того как он с молодой женой Бидди Каллан поселился в этом доме, на том его конце, что выходил на проселочную дорогу, начались неприятные чудеса. Иногда ночью казалось, что дом вот-вот рухнет. Падди посоветовался со своими родителями и с родителями жены. Совместная конференция двух родительских пар привела к тому, что Падди отправился в Корра на Колл к Майред ни Хейн. В назначенный срок та пришла и, осмотрев дом, объявила, что угол, который выходит к дороге, придется снести. Этот угол стоял на пути доброго народа. Падди тут же позвал Падди Китли, местного каменщика, и очень быстро один из углов дома был срезан. Потомки Падди все еще живут в том же доме, и никаких неприятностей с тех пор там не случалось. Но известно, что иногда яростный порыв ветра проносится мимо нового угла даже в самую тихую погоду.

Может быть, существенно то обстоятельство, что дом Падди Байна стоит ближе других к злосчастному участку, выбранному за несколько лет до того Микки Ланганом.

Люди благоразумные не так торопливы, как Микки Ланган и Падди Байн, и обычно, если имеется хоть малейшее сомнение в благосклонности фейри, на выбранном участке выворачивают кусок дерна и оставляют на ночь. Если утром дерновина оказывается уложенной на место, значит, фейри не согласны и надо искать другое место. Если же дерн лежит как лежал, можно начинать работу.

Важно всегда помнить, что дом ни в коем случае не должен смотреть на запад, если только та сторона не огорожена, то есть там нет палисадника или двора. Но повернуть дом к полю или к дороге, проходящей с запада, смертельно опасно. Вот типичный случай.

Около 1935 года доктор О’Келли из Баллибанка столкнулся с примечательной серией заболеваний. Его вызвал Майкл О’Хаган, человек, живший в удобном каменном домике недалеко от города. Заболел его старший сын, однако доктор О’Келли, осмотрев больного, не нашел причины недомогания. Мальчику становилось все хуже и хуже, и через несколько дней он умер. Потом та же таинственная болезнь постигла следующего сына. Доктор О’Келли обратился за советом к коллегам, но безуспешно: и этот ребенок умер. Заболел следующий сын — тот же печальный исход. Вскоре занемог и четвертый ребенок, а все доктора были по-прежнему бессильны. Наконец заболел пятый сын, мальчик лет шести или семи. Ему было очень плохо. Навестив его как-то вечером, врач нашел, что он даже в худшем состоянии, чем были другие, и наверняка умрет ночью.

Доктор О’Келли жил в городе в солидном доме с большим садом перед подъездом. Утром, заканчивая одеваться, он увидел, как к дому подходит Майкл О’Хаган. Доктор поспешил ему навстречу, зная, что услышит о смерти несчастного ребенка, но, к его изумлению, известие оказалось совершено иным: «Доктор, можете больше не приходить! Мальчик выздоровел, и смертей больше не будет». Это поразительное известие требовало объяснения, и доктор его получил.

Оказывается, накануне вечером, после его ухода, отчаявшийся отец, видя полное бессилие официальной медицины спасти детей, отправился к знахарке, преемнице знаменитой Майред ни Хайн, которая немедленно пришла к нему домой. Причину беды она увидела с первого взгляда. За несколько месяцев до того Майкл О’Хаган пристроил к домику лишнюю комнату, совершив при этом две гибельных ошибки. Прежде всего, пристройка была у западной стены дома и выходила на запад. И хуже того, она смотрела в открытое поле, а не во двор и не в сад. Затем, пристройка оказалась на прямой линии между двумя холмами фейри. Знахарка сказала, что стоит ему снести пристройку, и ребенок поправится, но если он этого не сделает, то мальчик завтра умрет, а за ним неизбежно умрет шестой, последний сын.

Так что Майкл О‘Хаган немедленно взялся за дело и трудился всю ночь. Он закончил работу на рассвете и, войдя в дом, с радостью увидел, что сынишка спит крепким здоровым сном и румянец уже возвращается на его щеки. Через несколько часов ребенок проснулся, здоровый и бодрый, хотя был еще слаб и истощен. Счастливый отец бросился к доктору поделиться радостной новостью.

Эта история известна не только по рассказу доктора. О ней знают все соседи: они присутствовали на похоронах, потом видели снесенную пристройку и полностью оправившегося малыша.

Как нам известно, блуждающие огни, обычно величиной с футбольный мяч, перелетают над болотом с кочки на кочку, так что издалека создается впечатление, будто кто-то идет с фонарем. Иногда, особенно сильно ударившись о кочку, шар разбивается на множество меньших огоньков величиной с мячи для гольфа. Они в свою очередь начинают скакать по кочкам, но вскоре распыляются и исчезают.

Однажды некий ирландец шел по длинной тропе через болото. Тропа была ему хорошо известна, и он не опасался потерять ее звездной ночью, хотя фонаря при нем не было. Вдруг он увидел блуждающий огонек, скачущий ему навстречу. Вскоре светящийся шар оказался так близко, что путешественник пнул его ногой и разбил на множество мелких шариков, которые заплясали вокруг, но вскоре, удалившись ярдов на двадцать, исчезли. Однако несколько пузырьков прилипли к его брюкам, и он, опасаясь обжечься, стряхнул их рукой. Свет тут же погас, а рука не ощутила никакого тепла.

В другой раз он шел домой около десяти часов вечера по недавно замощенной дороге от Понтуна к Лазердауну. Ему показалось, что впереди горит одинокая фара припаркованной у обочины машины, однако, подойдя ближе, он увидел, что над дорогой на высоте около восемнадцати дюймов стелется яркое туманное сияние. Оно скрывало только асфальт и не распространялось на травянистые обочины и канавы по сторонам. Свечение не колебалось, и он долго стоял, глядя на него и недоумевая, что делать. В западной части Ирландии на все случаи жизни существует общее правило: «Если что-то не работает — пни его хорошенько», и путешественник поступил в соответствии с этим правилом. Отдернув ногу, он заметил, что к брючине пристало множество «пузырьков» света, но их легко удалось смахнуть. Попробовал снова — с тем же результатом. Тогда, набравшись храбрости, он быстро прошел сквозь свечение, на другой стороне стряхнул с себя прицепившиеся огоньки и благополучно добрался до дома.

В наших местах можно наблюдать самое разнообразное свечение. Проходя по болоту, путник иногда замечает яркую флуоресценцию на кончиках обувных гвоздей, на обитых железом носках или каблуках сапог. Часто светится по ночам древесина, особенно березовая. Один фермер рассказывал, как вышел ночью за дровами к поленнице и, открыв дверь дровяного сарая, мог различить каждую деталь в свете, исходящем от поленьев.

Бродячий огонек. Рисунок XVI в.

Многие ирландцы, разумеется, связывают блуждающие огни исключительно с фейри. В ответ на объяснения о болотном газе они указывают, что огоньки иногда проявляют почти человеческий разум.

В окрестностях Ратмора, между Трали и Килларни, есть любопытный холм-городище с тремя террасами вместо обычной насыпи и рва. Он стоит на берегу реки Мэйн и образует неполный круг, потому что примерно треть его срезана береговым обрывом. Когда-то круг явно замыкался, но с течением времени осыпался, и восстановить его прежнюю форму уже невозможно. Следующий откос полностью уцелел, образуя крутую высокую стену, а внутренний круг — примерно десяти футов в поперечнике, с площадкой на вершине и не более двух футов в высоту. Терраса между двумя внутренними откосами около двенадцати футов шириной.

Лет пятьдесят назад, солнечным июльским деньком, владелец земли фермер О’Силливан косил луг вокруг городища. Он, как и в прошлые годы, был раздосадован тем, что не мог заставить двух коней, запряженных в косилку, работать на узкой полоске между двумя откосами. Это было тем более обидно, что трава там росла густая и сочная, а косить ее косой было бы немалой работой: невыкошенный участок по кругу был довольно велик. Поглядывая на маленький пригорок, он размышлял, как просто все было бы, не торчи он здесь. Потом он вспомнил своих сильных, крепких сыновей, парней восемнадцати и двадцати двух лет от роду, и подумал, что им ничего не стоит сровнять горушку. На соседнем поле была большая впадина, откуда, возможно, брали землю для насыпи городища, и ее как раз неплохо было бы засыпать.

Он решился и на следующий день, не откладывая, послал сыновей с лошадью и тележкой скопать пригорок. Они охотно взялись за дело и успели отвезти и высыпать в яму две или три тележки земли, а потом присели передохнуть и выкурить по трубке. Важно помнить, что лошадь и тележка были совсем рядом с ними.

День был теплый и солнечный, но на холме дул ветерок, так что, разжигая трубки, парни повернулись спиной к ветру и нагнулись, сложив ладони чашечкой. Чтобы затянуться и хорошенько раскурить трубки, потребовалось не больше полуминуты. Потом они выпрямились и остолбенели в ужасе и изумлении. Тележка по-прежнему стояла рядом, но лошадь исчезла, а оглобли упирались в землю. Лошадь же преспокойно щипала траву чуть поодаль. Всем известно, с каким шумом двигается телега, запряженная лошадью, как звенят цепи, скрипят оси, хлопает упряжь, фыркает и топает копытами лошадь. Здесь же все произошло без малейшего звука, который мог бы предупредить братьев о невероятном зрелище, представшем перед ними.

От такого нежданного вмешательства невидимого мира нельзя было отмахнуться, и оба парня нисколько не сомневались, что оно означает. То было ясное, но, к счастью, мягкое и доброжелательное предостережение оставить городище в покое и не нарушать покой несомненно обитавших там фейри. Нечего и говорить, что через несколько минут парни уже мчались к дому вместе с лошадью и телегой. Они рассказали обо всем отцу, и он, видя искренность и отчаяние сыновей, поверил в правдивость их рассказа. Тот пригорок и по сей день стоит нетронутым, и особо любопытные могут на него полюбоваться.

«Фоидин Серчрайн», «заколдованные места» или, как их иногда называют, «одинокие дерновины», издавна хорошо известны в Ирландии. Такие ловушки для неосторожных (или для каждого, кто забредет в такое место) встречаются и в других странах. В Ирландии они не опасны для жизни, хотя и причиняют немало неприятностей. Фейри иногда накладывают заклятие на определенное место, чаще всего на лужайку или поляну, и тот, кто ступит на нее, тут же собьется с дороги и не сможет уйти с этого места, пока фейри не наскучит забава и они не распахнут невидимые ворота.

Считается также, что можно снять заклятие, вывернув свою одежду и надев ее наизнанку. Если идут вместе двое или несколько человек и им кажется, что предводитель заплутал, словно бы попал на заколдованное место, можно спросить его по-ирландски: «Вил ту серт?» (Ты уверен?) Если он ответит: «Нил йосагам» (Не знаю) и добавит: «Тайм а гол аму» (Кажется, я заблудился), нужно быстро ответить: «Спаси тебя господь» и перекреститься. Утверждается, что говорить надо обязательно по-ирландски, иначе не поможет.

Вот два подлинных происшествия. В обоих случаях жертвы заколдованного места точно знали, где находятся, но часами не могли выбраться оттуда.

Преподобный мистер Харрис был приходским священником в местечке, которое официально принадлежит к округу Лейтрим, но фактически прихватывает и Слиго, и Роскоммон, поскольку находится у границы всех трех округов. Когда-то на этом месте стояла кузница, которая считалась принадлежащей сообща всем трем графствам. Ко времени этого происшествия мистер Харрис прожил в местечке уже не один год и заслужил общую любовь и уважение. Следует отметить, что мистер Харрис, хотя и был полон человеческой симпатии и понимания, сам был человеком практичным, деловым и очень энергичным, вовсе не склонным к мечтательности и романтике воздушных замков фейри.

В день середины лета 1916 года его пригласили к больному прихожанину, который жил в нескольких милях по дороге. Через холмы шла тропинка, которая была на четыре мили короче. Священник хорошо знал эту живописную тропинку и часто ею пользовался. Дело было чудесным летним вечером, и он решил, что приятнее прогуляться по полям, чем возиться, запрягая лошадь. Около десяти часов он вышел из дому, сказав жене, что вернется вскоре после полуночи, и уверенно зашагал по знакомой дороге.

Через три четверти мили от дома он вышел на поле в семь акров шириной, посреди которого рос старый могучий терн. В округе верили, что это дерево принадлежит фейри. Тропа проходила через поле, и в изгороди были устроены деревянные ворота из пяти перекладин, такой ширины, чтобы могла свободно проехать телега. На другой стороне через изгородь вел перелаз. Сама изгородь представляла собой плотную непроницаемую стену колючего кустарника, перед которой был прокопан ровик.

Мистер Харрис прошел в ворота и закрыл их за собой, как заведено у сельских жителей, после чего он беззаботно зашагал к перелазу. Но, пройдя через поле, он с изумлением обнаружил, что никакого перелаза там нет, а потом заметил, что и тропа исчезла. Решив, что в задумчивости сбился с тропы, священник пошел вдоль изгороди, отыскивая перелаз. Было довольно светло, и он внимательно осматривал изгородь, но нигде не видел ни перелаза, ни тропы. К этому времени он начал понимать, что происходит нечто сверхъестественное, однако не ощутил ни малейшего страха, а только веселую досаду. Во всем этом не чувствовалось никакой враждебности или злого умысла, и где-то за спиной ему почти мерещилось проказливое хихиканье.

Поняв, что перелаза не найти, мистер Харрис решил вернуться к воротам и пойти другой дорогой, но тут его ожидал еще больший сюрприз — ворота и тропа к ним тоже пропали! Он ошеломленно огляделся. Вокруг него расстилалось поле и темнела в сумраке плотная стена живой изгороди. Посреди поля раскинуло корявые ветки дерево фейри, но нигде не видать было ни тропы, ни ворот, ни перелаза. Все это казалось совершенной и фантастической нелепицей, но приходилось признать, что он застрял. Однако священник отказался смириться с поражением и принялся систематически обходить изгородь, тщательно осматривая каждый фут в поисках просвета. Через некоторое время он вернулся к исходной точке в полном недоумении. Теперь уже не оставалось сомнений, что выход исчез!

Трудно сказать, сколько времени это продолжалось, но, вероятно, пару часов, и все это время мистер Харрис неутомимо продолжал поиски выхода из тупика. Внезапно чары рассеялись, и мистер Харрис тут же обнаружил и ворота и перелаз там, где им и полагалось быть. Оказалось, что он стоит у самого перелаза. Шутке конец, фейри позабавились, и он мог теперь спокойно продолжать путь. Однако мистер Харрис не забыл, что его ждет больной прихожанин, а между тем на лежащих перед ним холмах могли поджидать другие шутники-фейри. Он решил, что осторожность — лучшая сторона мудрости, и вернулся к домику. Было уже поздно выводить дрожки, так что он взял велосипед и поехал по дороге. Семимильный крюк по дороге показался ему короче, чем прямая тропка через владения фейри.

Это поле, с воротами, перелазом и терновником, можно видеть и по сей день, если кто-нибудь рискнет пройти через него в Иванов день, ночь на Бельтайн или в иной день, когда резвятся фейри.

В 1935 году одной почтенной женщине, которая жила тогда в нашем доме в Майо, понадобилась вторая помощница по хозяйству. Ей удалось найти очень славную, разумную и спокойную девятнадцатилетнюю девушку, Б. М., из уважаемой и состоятельной семьи мелких фермеров, живших в деревушке Милих, в трех-четырех милях севернее. Эта девушка никогда еще не покидала дома и теперь, под заботливым присмотром моей тетушки, продолжала вести спокойную и размеренную жизнь. Ее познакомили с несколькими местными фермерами — все бывшие арендаторы и друзья нашей семьи, которые поддерживали нас уже много поколений. Только к ним она и ходила в гости. Среди этих избранных было весьма почтенное семейство домоправительницы тетушки, под непосредственным началом которой и состояла девушка.

Как-то в субботу, прожив в Большом доме уже шесть или семь недель, девушка получила свободный вечер и решила провести его в семье домоправительницы Солон. Был теплый солнечный день, а девушка затосковала по дому и задумала взобраться по дороге на Лиз Арден, знаменитый холм-городище фейри, который стоял всего в четверти мили от дома и почти по дороге к Солонам. С этой возвышенности видна была Милихская Круглая башня. Вернуться ей надо было задолго до темноты, к семи часам, чтобы поспеть к ужину. Но в семь часов она не вернулась, не вернулась и в восемь, и за ней послали на ферму. Посланец скоро вернулся с тревожной вестью, что девушки там не было. Вскоре то же известие пришло от остальных соседей.

Тут уже забеспокоились всерьез. К тому времени совсем стемнело, и несколько поисковых партий с фонарями отправились прочесывать округу. Искали долго и тщательно и только к полуночи стали возвращаться, оставив бесполезные поиски.

Всего через несколько минут после возвращения последней группы сама Б. М. вошла в открытую дверь и, бессильно опустившись на скамеечку, расплакалась. Было ясно, что бедняжка совершенно измучена и перепугана, но тепло кухонного очага и чашка горячего чая скоро излечили молодую и крепкую девушку.

Рассказ ее поразил всех, и соседи разинув рты слушали повесть о ее приключениях. Ее напевный сельский говорок завладел кухней.

Оказывается, по дороге к Солонам она, как и собиралась, свернула налево через поле, к подножию Лиз Арден. Девушка благополучно поднялась по крутому склону, перелезла вал, перебралась через ров и вошла в буковую рощицу, что росла на вершине. Был чудесный солнечный день, и она стояла и любовалась в просвет между стволами на далекую гору Немфин, гордо возвышавшуюся на северо-западе. Потом ее взгляд обратился ближе к дому, и она увидела на севере Круглую башню без крыши, под которой прошло ее детство в Милихе. Собственного дома она разглядеть не сумела, но видневшиеся вдалеке перелески, луга и холмы задевали струны ее сердца. Она постояла еще, глядя на них, потом опустила взгляд к уютным фермам и домикам под холмом, в один из которых и собиралась в гости. Она проследила глазами извилистую темную тропинку, которая выходила на дорогу к ферме.

К этому времени девушка немного продрогла. Было начало лета, но ее тонкое новое платье из красного переливчатого шелка, присланного родственниками из Америки, не защищало от прохладного ветерка, дующего на вершине. Она весело побежала к проходу через вал — и тут случилось нечто невероятное. Девушка едва шагнула в проход и вдруг почувствовала странный толчок, исходивший скорее изнутри ее, от напряжения мышц, нежели извне. Не успела она осознать, что происходит, как уже быстро шла в противоположном направлении, прямо в рощу.

Она прошла еще несколько шагов, прежде чем сумела заставить себя остановиться и развернуться. Ей пока не приходила мысль ни о чем сверхъестественном. Она просто посмеялась над своей глупой ошибкой и снова направилась в проход. Но, едва она шагнула к нему, повторилось то же самое. На этот раз она поразилась и начала побаиваться.

Девушка постояла несколько секунд, оглядываясь вокруг и отгоняя нарастающий в груди ужас. Но при виде спокойной мирной рощицы, окружавшей ее, и солнечных веселых полей под холмом паника оставила ее, так что она вскинула голову и бодро зашагала вперед, на сей раз направляясь к тому месту, где перелезла через вал, поднимаясь на холм. Она решила вернуться тем же путем, и это казалось очень легко, потому что ров был неглубок, а вал — невысок. Но тут ее ожидал новый удар: она словно наткнулась на невидимую стену. Было ли это только ее воображение или там действительно существовало невидимое препятствие, она не знает и по сей день, но факт оставался фактом: вдоль вала тянулась линия, через которую она не могла ни перейти, ни даже протянуть руку.

Девушка пошла вдоль рва, оставляя его по правую руку, и все громче всхлипывала, снова и снова тщетно пытаясь перейти колдовскую черту. Она пыталась укрепить себя молитвой, но и молитва не помогала. Сколько-то она прошла вдоль рва, спотыкаясь о кочки и корни, потом остановилась и пошла назад, к месту, где поднималась. Она твердо ощущала, что нельзя ни присесть, ни прилечь, ни выказывать слабости перед той невидимой силой, которая удерживала ее. Она должна была все время двигаться и оставаться настороже, готовая при первой возможности броситься бежать, не то с ней случится беда пострашнее.

Она больше не ощущала вокруг себя спокойного дружелюбия окружающей природы и все сильнее чувствовала враждебность, исходящую из точки в северо-западном краю вала. Эта враждебность и раздражение нарастало, захлестывая ее, как сердитый горный поток. Совершенно не понимая этого чувства, она все же старалась держаться как можно дальше оттуда, на юго-восточной стороне, поближе к месту, где вошла.

Наконец солнце закатилось и спустились сумерки, которые слишком быстро перешли в темноту безлунной ночи: полную, непроницаемую тьму, которая хорошо знакома сельским жителям. Девушка металась вдоль рва, как дикий зверь в клетке, снова и снова пытаясь нащупать проход в колдовской стене. Холод и усталость усугубили ее отчаяние, но наконец она увидела мелькающие вдали огни фонарей. Огни приближались, и вскоре она разглядела фигуры троих или четверых людей. Когда они приблизились, она громко закричала, окликая их в лихорадочной надежде. Они подходили все ближе, и девушка слышала их крики и надеялась, что они отвечают ей. Они поднялись на холм и пошли вдоль вала, размахивая фонарями и то и дело выкрикивая ее имя. В какой-то момент они были всего в двадцати — тридцати шагах от нее. К этому времени девушка стояла на виду у них у самого рва и отчаянно кричала, но они прошли мимо, не видя и не слыша ее сквозь разделявшую их невидимую стену. И вот они ушли, оставив ее позади, по-прежнему беспомощную в своей невидимой тюрьме.

Было уже так темно, что двигаться приходилось ощупью, и когда спасители ушли, ей оставалось только продолжать неустанно обшаривать сухой ров в поисках выхода. Время в этой тьме тянулось бесконечно, и однообразная тишина только дважды нарушалась далекими криками людей, разыскивавших ее с фонарями.

Наконец появилась еще одна группа, которая проходила у подножия холма, возвращаясь к дому. Люди были слишком далеко, чтобы услышать крик, и девушка с тоской проводила их взглядом и тут вдруг осознала, что невидимая преграда исчезла. Она мигом перебралась через вал и остановилась на темном склоне, исполненная благодарности к небесам. Она наконец была свободна, но еще не чувствовала себя в безопасности, поэтому не теряя времени побежала вслед огням. Спотыкаясь в темноте, девушка не сумела догнать людей. Никто не слышал ее криков, так что она бросила кричать и сосредоточилась на том, чтобы отыскать тропинку у подножия холма. Выбравшись на тропу, она, как легко догадаться, стремглав бросилась к дому.

Ни один разумный человек, слушая ее, не усомнился бы в ее правдивости. Ее подробно расспрашивали, но она ни разу не сбилась даже в мелочах. В тот день она не побывала ни у кого из соседей — эту возможность многократно проверяли. Не было сомнений в ее физическом истощении, неизбежном для того, кто провел много часов на ногах в ужасе и отчаянии. Ее платье оставалось чистым и неизмятым, что еще раз доказывало, что она нигде не спала и не отдыхала.

Еще один забавный случай с заколдованным местом произошел на поле, которое разделяло два домика поместья Килладен. Один дом принадлежал Джону Солону, а в другом жила Нэнси Каннингхем. Иногда у нее гостил ее племянник, Мик Валш.

Мик, который любил пропустить глоточек при случае, хотя вовсе не был пьяницей, по разным причинам был в округе предметом шуток, хотя относились к нему неплохо, потому что он был добрым и безобидным человеком.

Однажды вечером у Джона случилась веселая вечеринка без капли выпивки. Разошлись рано, около десяти, и Мик, который тоже был в компании, пошел через поле к дому Нэнси. Далеко за полночь семью Джона разбудил громкий стук в дверь. Наконец дверь распахнулась, и в дом ввалился Мик. Он представлял собой жалкое зрелище — вся одежда вывернута наизнанку и насквозь промокла. Бедняга дрожал от холода и усталости и едва мог говорить. Быстро раздули огонь и налили ему горячего питья, а он скорчился на табуретке над пылающим торфом.

Только теперь Мик начал отвечать на настойчивые расспросы. Он рассказал, как шел по пустынному полю и зашел далеко, прежде чем заметил, что место совсем незнакомое. Тут он поспешно снял пальто и вывернул наизнанку. К несчастью, и надетое наизнанку пальто ничуть не помогло, и куда бы он ни пошел, всюду натыкался на незнакомую и непроходимую изгородь.

Наконец он сдался и притулился у откоса, ожидая спасения. Сколько он там пролежал, он сам не знал, но ему казалось, что целую вечность, судя по тому, как он продрог и как затекли у него ноги. Он едва сумел встать, чтобы еще раз попробовать выбраться. На этот раз все пошло хорошо, и он скоро оказался перед тем самым домом, из которого вышел, так что он вернулся просить приюта и помощи. Бедняга нисколько не был пьян, да и выпить было нечего. Можно только догадываться, что творилось у него с головой, но у Солона он казался вполне вменяемым, хотя был измучен умственно и физически, что кажется вполне объяснимым при таких обстоятельствах.

Однако соседи, вместо того чтобы посочувствовать его горю, только посмеялись над беднягой, и «Мик со своими фейри» надолго вошли в пословицу.

Любимой забавой мальчишек в сельской местности была в старину браконьерская ловля форели ночью на реке Гвистион. Для этого кусок торфа обмакивали в парафин и надежно насаживали на вилы или другую палку, какая попадалась под руку. Потом, выбрав на реке подходящее местечко, торф зажигали и держали пылающий факел над водой, а мальчишки бродили по воде в тени, высматривая рыбу. Ослепленную и ошалелую от света рыбину легко удавалось заострожить и выкинуть на берег. Но тайну сохранить не удавалось, потому что горящий факел был виден издали и выдавал браконьеров «плотогонам», как называли речную охрану.

В этой опасности и заключалась главная привлекательность охоты, на которую иначе смотрели бы как на скучную обязанность. Подростки, застигнутые «плотогонами», мгновенно тушили факел в воде и разбегались по темным полям, чтобы снова собраться в условленном месте и за ужином похвастать своими приключениями. Если удавалось поймать форель, ее приносили с собой и честно делили на всех.

Однажды мальчишка, который жил за несколько миль оттуда и гостил у местных родственников, не явился на место встречи. Места он знал хорошо и, должно быть, наступил на «одинокую дерновину», потому что его отыскали только через несколько часов, приткнувшимся у откоса и совершенно не понимающим, где он и как сюда попал. Как только его обнаружили, парень пришел в себя, словно появление людей прогнало опутавшие его чары.

У самой границы Килладена, на том же берегу реки, есть холм фейри, называемый Лизмирран, под которым приютились школа и несколько домиков. Название означает «холм, на котором теряют дорогу», из чего видно, что поверье о заколдованных местах распространено по всей округе.

Конечно, не приходится обвинять в особом цинизме человека, который заметит, что «заколдованное место» может оказаться посланным самим небом оправданием для запоздавших домой гуляк. Однако на деле пострадавшими чаще оказываются не выпивохи, а достойные, рассудительные, трезвые люди. Как видно, с точки зрения фейри, только с такими шутка и выходит по-настоящему забавной.

«Феар гортах», или «голодная трава», — определенно неприятное явление. В одних местах оно широко распространено, в других встречается редко. Полагаю, это зависит от настроя местных фейри, хотя мне случалось слышать мнение, что фейри тут вовсе ни при чем, а просто голодная трава вырастает на месте, где опустили по дороге на кладбище покойника без гроба. Другие, причем таких большинство, отрицают это утверждение чуть ли не как безбожное и твердо винят исключительно фейри.

Заклятие, безусловно, вредоносно, хотя действие его кратковременно и легко излечивается сытным обедом. Иногда оно прочно связано с определенной местностью. У старого поместья Ормсби в Баллиморе, в нескольких милях к западу от Килтимага, был участок дороги, на котором людей, едущих в город, настолько часто поражал колдовской голод, что женщина, жившая в придорожном домике, всегда держала наготове миску овсянки, и ее добрая забота спасла немало страдальцев. Чаще всего «голодная трава» поражает людей в Майский праздник.

В годы, когда лорд Абердин был лордом-лейтенантом Ирландии и жил в доме вице-правителей в Феникс-парке, их соседка, мисс Эмма Макманус, подружилась с леди Абердин и сотрудничала с ней во многих благотворительных предприятиях. Среди прочего мисс Эмма задумала устроить сельскохозяйственную выставку в Килледене, где мы тогда жили. Это была первая такая выставка в округе Майо, и она вызвала значительный интерес, так что мисс Эмма надеялась, что другие последуют ее примеру. Дело было в 1912 году, и в начале лета она организовала комитет местных торговцев и фермеров, которые помогали ей в проведении выставки.

Мистер Майкл Марфи, самый крупный торговец и наиболее уважаемый гражданин городка Килтимаг, был избран почетным казначеем. Он энергично приступил к исполнению своих обязанностей. Ему было тогда сорок восемь лет, и он находился в расцвете сил. Стояла прекрасная теплая погода, и мисс Макманус часто устраивала заседания комитета в крепком двухкомнатном каменном садовом домике. Он стоял на пригорке в большом саду, и вокруг росли большие буки, давшие приют множеству лесных голубей, рыжих белок, поползней и другим очаровательным лесным жителям.

В день, о котором пойдет речь, она назначила заседание комитета на восемь часов вечера в садовом домике. Присутствовали не только мисс Макманус и гостившая у нее подруга, но и дамы — инструкторы по птицеводству и агрономии; казначей, мистер Марфи; мистер Макниколас, почетный секретарь и директор местной школы, и еще двое или трое местных жителей в том же роде. Мистер Марфи, после позднего и долгого чаепития с закусками у себя дома, выехал в половине восьмого и не торопясь проехал на велосипеде три мили до Килледена. Заседание, как обычно, шло неспешным порядком и закончилось в десять, после чего тетушка угостила всех чаем со множеством булочек и бутербродов.

Мистер Марфи и мистер Макниколас вышли вместе и расстались у ворот парка, разойдясь в разные стороны. Но не проехал мистер Марфи и тридцати ярдов, как его одолел страшный голод. Голод, казалось, как живое существо, набросился на него из лощины справа от дороги и с каждым ярдом пути становился все сильнее, грызя и терзая его внутренности мучительными судорогами. Добравшись до моста через реку, мистер Марфи так ослаб и измучился, что не мог уже крутить педали. Он остановился и, едва не свалившись с велосипеда, кое-как добрался до перил моста, чтобы, прислонившись к ним, передохнуть немного. Затем он отправился в запомнившийся ему на всю жизнь путь к дому. От моста до города дорога на протяжении двух с половиной миль плавно поднимается в гору, и он шел по ней, опираясь на руль велосипеда и катя его рядом с собой, чтобы не упасть.

Наконец он добрался до главной улицы городка, добрел до двери своего дома и, уронив велосипед, ввалился внутрь, громко требуя еды. Он вошел в столовую и упал ничком на коврик у камина. Встревоженные домочадцы бросились к нему и подали большой каравай свежевыпеченного хлеба и блюдце масла. Несчастный не стал терять времени, разрезая хлеб, и на глазах потрясенных родственников отрывал большие куски и пожирал их всухомятку, даже без масла, пока не съел все до последней крошки.

Только теперь к нему вернулись силы, и он, все еще с трудом держась на ногах, поднялся и занял свое обычное место за столом. Голод еще не отступил, так что он принялся за дело и прикончил миску омлета с картошкой и ветчиной. Наконец он удовлетворил свой таинственный и неодолимый голод и поведал семейству о своем приключении. Теперь он начал задумываться о последствиях. Он никогда не отличался хорошим пищеварением и, проглотив почти не жуя каравай горячего хлеба, наверняка должен был поплатиться ужасной ночью несварением и коликами. Однако его уже одолевал сон, так что мистер Марфи отправился в постель. Как ни странно, он тут же крепко заснул, спокойно проспал всю ночь и проснулся на следующее утро свежим и бодрым как никогда.

Этот колдовской голод— таинственное явление, хорошо известное в Ирландии. Он нападает на человека внезапно, где-нибудь в пустынной местности и настолько мучителен, что ему невозможно сопротивляться. Но он проходит со временем и не оставляет после себя никаких дурных последствий. В данном случае мистеру Марфи пришлось поглотить чудовищное количество пищи, считая домашний чай, щедрое угощение мисс Макманус и все, что он съел, добравшись до дому.

Этот случай произошел в конце шестидесятых годов прошлого века. Как-то летним вечером несколько молодых людей задумали устроить вечеринку в садовом домике, который стоял в дальнем конце сада. Здесь они могли шуметь и веселиться сколько угодно, не беспокоя домашних.

Был расцвет лета, и молодежь, пригласив друзей-ровесников из соседних домов, трудилась весь день, готовя угощение. Они делали все сами, не отвлекая работников и служанок от обычной работы. В свой срок все было готово, и после ужина началось веселье.

Вскоре после полуночи, когда пришло время расходиться по домам, хозяин дома решил пройтись проведать молодежь, заодно разыграв с ними шутку, колотя в дверь и окна и прикинувшись привидением или духом. Высоко в небе стояла почти полная луна, но ветерок гнал по небу легкие облака, и они то и дело затеняли лунный свет.

Хозяин взял трость и вышел в старый заросший сад, пройдя по дальней аллее мимо конюшен. В полной темноте он прошел под большим каменным дубом и, миновав высокие буки, вышел из-под деревьев на полпути к домику. Слева от него росла густая рощица лавра, а справа лежала небольшая поляна, за которой начинался яблоневый сад. Под раскидистыми ветвями старых яблонь было совершенно темно.

Когда он проходил по полянке, в лаврах послышался шорох сухих листьев и оттуда выскочило большое животное, пробежав направо, к яблоням. Оно напоминало лису с длинным пушистым хвостом, но размерам было ближе к волку, чем к лисе. Когда животное выскочило на поляну, ирландец хлопнул в ладоши и выкрикнул: «Кыш!» Зверь мгновенно поднялся на задние лапы и повернулся к нему. Существо было ростом с человека или даже выше, но к своему ужасу хозяин дома увидел, что у него нет головы. Между тем он чувствовал, что зверь смотрит на него, излучая ненависть, жестокость и злобу.

Казалось, целую вечность простоял так человек, глядя туда, где должны были бы располагаться глаза этого создания. Он совершенно отчетливо видел сквозь невидимую голову стволы яблонь, но знал, что голова там и что из ее глазниц изливается на него злобная ненависть.

Наконец он собрался с силами и, подняв руку, сотворил крестное знамение, призвав все небесные силы себе на помощь. Тварь тут же снова упала на четыре лапы, метнулась в темноту под яблонями и исчезла там. Человеку этого хватило, и хотя он был далеко не трус, однако решил, что нынче неподходящая ночь, чтобы разыгрывать привидение. Так что он повернулся и пошел домой, выбрав более длинную, но зато более светлую переднюю аллею. Он не счел нужным тревожить веселую компанию, потому что десяток молодых ребят и девушек, возвращающихся домой со смехом и фонарями, распугают любых духов.

Четырнадцатилетний мальчик приехал домой из школы в Англии на рождественские каникулы. Он играл в прятки со старшим братом. Игра шла на площадке, ограниченной зданиям конюшен, в которых располагался коровник, амбары, сеновал и тому подобное. Дело было к вечеру, но еще не стемнело. Мальчик, на цыпочках пробравшись в амбар, услыхал вдруг топот и фырканье из конюшни внизу. В те времена над яслями в каждом конце конюшни устраивали люки, в которые было легко сбрасывать сено.

Быстро пробежав к люку над конюшней, в которой слышался шум, ребенок рывком откинул крышку, рассчитывая застать там брата. Прежде чем спрыгнуть вниз, он просунул в люк голову. К своему изумлению он увидел двух перепуганных лошадей, которые дрожали и фыркали от страха, пятясь от кормушек, лежавших на дальнем от мальчика конце конюшни и, быть может, к счастью для него, под другим люком. Он удивленно взглянул туда и увидел не далее чем в двенадцати футах от себя нечто наполнившее его ужасом. Он всю жизнь не мог забыть этого зрелища. Там скорчилась злобная фигура с пылающими глазами, которые светились красным, как горячие угли. Существо свернулось в плотный комок и казалось не выше роста мальчика, присевшего на корточки. Ребенок запомнил только этот ужасный взгляд, скорчившееся в дальнем углу яслей тело и руку — человеческую руку, но какую страшную! Она вцепилась в край кормушки и была грязного серовато-коричневого цвета. Пальцы были — кожа и кости, а заканчивались не человеческими ногтями, но кривыми острыми когтями.

Мальчик, задыхаясь, несколько секунд не мог отвести взгляда. Потом он отскочил обратно в амбар, захлопнул люк и помчался в дом, криком предупреждая брата. К счастью, брат вышел на первый же оклик, и они оба убежали.

Несколько лет назад на кладбище на окраине Дублина произошел любопытный случай. Происшествие может показаться незначительным, но оно явно относится к сфере сверхъестественного и настолько хорошо подтверждено свидетельствами, что его стоит упомянуть. Случилось это зимой 1935 года. Кладбищем заведовала миссис Дин, женщина лет пятидесяти пяти, муж которой был полным инвалидом. Мать ее в то время также слегла с тяжелой болезнью. Она умирала. Сама миссис Дин была довольно чудаковатой женщиной. Она отличалась прямотой и искренностью и была легка на язык, может быть, даже слишком легка. Как-то ясной морозной январской ночью, когда полная луна освещала белую от инея землю, так что было светло как днем, к матери миссис Дин заглянул доктор Селларс. Он привел с собой помощницу — молодую сиделку мисс Шарп.

Пока сиделка в спальне занималась пациенткой, доктор болтал с миссис Дин, которую давно знал. Но когда он из вежливости спросил миссис Дин, как она сама поживает, то услышал в ответ, что у нее в последнее время много хлопот. Она ткнула пальцем в сторону кладбища и добавила: «Многовато их стало. Я поначалу не против была, чтоб они немного побезобразничали, но кое-кто никак не угомонится. Хорошо еще, что Х. У. (она назвала известного, состоятельного и влиятельного горожанина, скончавшегося за десять лет до того) в крепком склепе лежит, а то бы он хуже всех шкодничал».

Доктор не раз слышал от нее странные вещи, но это превзошло все прежние причуды, и он немало развеселился. Тут как раз вышла сиделка и доложила, что пациентка готова. Доктор собрался пройти в спальню, но прежде повторил сиделке слова миссис Дин. Девушка не так хорошо знала эту даму, и на нее эти слова произвели большое впечатление. Однако врачебный долг прежде всего, и они занялись больной. Через несколько минут они сделали все, что нужно, и собирались уходить. Доктор, натягивая пальто, беззлобно подшучивал над рассказом миссис Дин, но она твердо стояла на своем и не сдавалась. Пожелав ей доброй ночи, доктор повернулся к входной двери. Едва он коснулся ручки, дверь содрогнулась от страшного удара и едва не слетела с петель. Доктор тут же распахнул дверь, но снаружи все было тихо и спокойно. Яркая луна освещала кладбище. Доктор распахнул дверь так быстро, что у стучавшего не было ни малейшей возможности спрятаться или убежать.

Внимательно осмотревшись в поисках стучавшего и никого не обнаружив, доктор занялся дверью. Он ожидал найти на ней глубокую вмятину, но, к своему удивлению, не нашел ни царапины. Он вернулся в дом и увидел потрясенную девушку и торжествующую миссис Дин.

«Что я вам говорила, доктор? Вот так все время и не дают мне покоя». Доктор решил, что такое дело требуется хорошенько обдумать, и ушел домой, не сказав ни слова. Однако он позаботился утром осмотреть дверь при ярком свете и без спешки, причем еще раз убедился, что на ней не осталось ни царапины.

Остров Блик Спайк расположен точно посреди бухты Корк и защищает узкий выход в море, поэтому островок всегда считался важной точкой в обороне этого знаменитого морского порта. На нем размещены мощные артиллерийские батареи, несколько укрепленных каменных казарм и вспомогательные здания, необходимые для размещенного здесь гарнизона. Большую часть года этот голый клочок земли продувается холодными ветрами, и, если бы не его важность с военной точки зрения, вряд ли кто-нибудь согласился бы там жить. Однако остров обитаем, и у его обитателей маловато развлечений. До изобретения радио они, надо полагать, слишком часто были погружены в собственные мысли, а мысли, навеваемые этой мрачной землей, были невеселыми.

Для тех, кто обладает чувствительностью к подобным вещам, этот остров представляется более подходящим пристанищем для беспокойных душ и диких демонов, чем для нормальных, добрых людей. Много трагедий произошло здесь в былые годы: убийства и самоубийства, навеянные отчаянием одиночества или спиртным, а может быть, злыми духами, которые ненавидят людей, нарушивших их уединение.

Эти духи еще живут там, несмотря на двухвековое соседство человеческих существ, что и доказывает история, поведанная миссис Айлин Гэнли, очаровательной и одаренной леди, хорошо известной в общественной жизни Дублина.

Создание, которое она видела, относится, несомненно, к низшему и ужасному разряду стихийных духов, которые полны враждебности к смертным, и встреча с ним могла оказаться несчастной и даже гибельной для чувствительной маленькой девочки, перед которой он предстал во всей своей темной злобе. Если бы глаза их встретились, ее сердце могло остановиться.

Легко представить себе эту сцену. Маленькая девочка весело бежит вприпрыжку, занятая простыми и светлыми детскими мыслями. Она торопится выполнить поручение отца. Светит яркое теплое солнце — и вдруг над ней склоняется холодный ужас. Вот ее собственный рассказ.

Это случилось в 1914 году. Мне было тогда шесть лет. Мы жили на острове Спайк — мой отец, хотя и был ирландцем родом из Типерери, служил в британской армии. Мы прожили там много лет. Отец, мать, два моих старших брата и я составляли очень счастливую семью. Мы, дети, играли и бродили по всему острову, и всюду нас встречали приветливыми улыбками. Мой отец был очень чувствителен к духовным явлениям, что причиняло ему много неудобств. Он ненавидел свою чувствительность и никогда не развивал свой дар. Он считал, что шутить с ним опасно, и был очень встревожен, когда я, еще совсем маленькой, начала предсказывать будущее.

Никто никогда не учил меня предсказывать будущее. Сперва я делала это, чтобы оживить вечеринку, но скоро обнаружила, что попадаю в точку, даже когда предсказываю своим «жертвам» события их будущего, о которых никак не могла знать. Они совершенно серьезно считали мои пророчества лежащими за пределами возможного и в конечном счете обычно обвиняли в случившемся меня же. Прогнозы сбывались так часто, что я уже не могла относиться к ним как к случайному совпадению.

Я упоминаю об этом, чтобы объяснить, что я отчасти унаследовала дар отца.

Событие, о котором я хочу рассказать, относится, несомненно, к событиям духовной жизни. По сей день я так ясно вижу эту картину, что могла бы нарисовать ее.

Кроме того, готова поклясться, что до того дня я не слышала никаких рассказов о том месте, о котором пойдет речь; следовательно, я не была «настроена», а даже если бы и была, чудесный солнечный полдень должен был отогнать все мрачные фантазии.

Отец всегда сам давал мне уроки и каждый день в полдень посылал меня встретить паром с большой земли, из Коба, чтобы взять для него газеты, а заодно прогуляться на свежем воздухе.

Дом, где мы жили, стоял в полумиле от причала у самого моря. Дорога шла вдоль берега, так что море было у меня справа, а холмы острова — слева.

Мне надо было пройти мимо маленькой часовни, потом миновать белый домик миссис Рейли, которая брала у нас белье в стирку. За ее домиком, но дальше от моря, стояло несколько армейских зданий из красного кирпича, а дальше — дом доктора.

От нас до дома доктора было не больше ста пятидесяти ярдов, и тропинка к причалу проходила между морем и садом с узловатыми старыми деревьями — помнится, я всегда называла их «деревья Артура Рэкхема», потому что они были очень похожи на картинку в моей книжке сказок, где зловещего вида деревья словно смотрели на тебя.

Дом и сад окружала стена ярдов пять высотой — и тропинка шла прямо под ней, так что я могла бы коснуться стены рукой.

Тот день, о котором я говорю, был чудный солнечный денек поздней весны или начала лета — я отлично помню, что поля были покрыты блестящей сурепкой. Я вышла из дома, занятая мыслями о том, что рассказал мне на уроке отец, — что в полдень тень оказывается прямо под тобой, — и первые двадцать — тридцать ярдов от дома я прыгала, пытаясь обойти солнце и перескочить собственную тень. И конечно, убедилась, что отец прав.

Я была поглощена этим занятием и смотрела больше на землю. Случайно подняв взгляд, я увидела, что до угла докторского сада не больше пяти ярдов. Что-то выглядывало из-за стены, уходившей в сторону Коба. Я пробежала еще несколько шагов, прежде чем поняла, что это, и приросла к земле от страха. До него оставалось не больше десяти шагов, и я отчетливо видела его.

Это существо, должно быть, было очень высоким, потому что оно стояло за стеной, и я видела его до пояса — а ведь в стене было пять футов. Оно немного напоминало человека — то есть у него была голова, плечи и руки. Кисти рук скрывались за стеной, и я их не видела.

Если не считать двух черных провалов на месте глаз, оно было сплошь одного цвета — такого лоснящегося желтого. Таким бывает только блеск подтаявшего на солнце масла.

Стена тянулась параллельно дороге, слева от меня, так что это существо смотрело мимо меня — через тропинку, на море и лежавший на том берегу Коб.

Не знаю, долго ли я простояла, застыв в ужасе и глядя на эту тварь, но вдруг она начала медленно поворачивать ко мне голову!

Все еще окаменев, я услышала внутренний голос: «Если оно посмотрит на тебя, Айлин, ты умрешь».

Ноги у меня словно прикованы были к земле тяжелым грузом, но я все же сумела повернуться и бросилась бежать. Я бежала к домику миссис Рейли, до которого было пятнадцать ярдов.

Следующее, что я помню, — моя голова лежит на коленях у миссис Рейли, и она брызжет мне в лицо водой. Я вся дрожала от ужаса. «Ой, миссис Рейли! — вскричала я. — Там, в саду у доктора, что-то ужасное!»

Миссис Рейли погладила меня по голове: «Ты не первая и не последняя видела его, Айлин».

К счастью, я никогда больше не видела его, но позже я узнала, что на острове всем было известно — в саду доктора обитает призрак: не только виденное мной существо, которое, вероятно, было стихийным духом, но и призрак старика, убившего свою молодую жену.

Несколько лет назад я получила разрешение побывать на острове — но, прежде чем продолжать, должна заметить, что, несмотря на тот случай, мои старшие братья, которые оба уже умерли, и я сама всегда считали годы, проведенные на острове, лучшим временем в жизни.

Как я уже сказала, я получила официальное разрешение (оно теперь необходимо) посетить остров. Меня сопровождал очаровательный молодой лейтенант ирландской армии. Мы поднялись к крепости, осмотрели старый ров, в котором мои родители любили играть в теннис, посетили печальное маленькое кладбище, где хоронили осужденных, с его трогательными безымянными зелеными холмиками. Во время прогулки нам пришлось пройти и мимо дома доктора.

«Вы не поверите, лейтенант Фитцджеральд, — заметила я, касаясь стены, — но на этом самом месте я видела призрака».

Я ожидала услышать в ответ добродушную насмешку, однако он отвечал совершенно серьезно: «Меня это не удивляет. У нас в крепости тоже есть призрак. Я сам его видел».

Оказалось, что перед самым моим визитом один из часовых дал выстрел по воротам крепости и получил страшный нагоняй за то, что без причин поднял тревогу. Часовой упорно утверждал, что видел, как из стены кирпичного здания справа от ворот вышел человек в форме британской армии. Но выстрелил он не потому, что увидел британскую форму, его заставило выстрелить чувство ужаса, всепоглощающего ужаса.

Было очевидно, что часовой не в себе, поэтому на следующую ночь лейтенант сам остался на посту вместе с часовым. Повторилось то же самое: показался британский солдат, лейтенант Фитцджеральд выстрелил в него, но фигура продолжала двигаться к ним, хотя любой человек на его месте был бы убит. Призрак растаял в нескольких ярдах перед ними.

На следующую ночь — не знаю, имеет ли это значение — все здание было уничтожено пожаром. Отчего он начался, неизвестно. Призрака с тех пор не видели.

Бидди Эрли, великая «знахарка» девятнадцатого века из графства Клар, — одна из наиболее интересных личностей в западной Ирландии за последнее время. Даже сейчас, спустя семьдесят лет после ее смерти, в провинции Коннакт рассказывают легенды о ней и ее деяниях.

Часто зимними вечерами на западе, когда сосед-другой заглянет выкурить трубочку и поболтать с друзьями, семья собирается у очага и подкидывает побольше торфа, чтобы огонь горел погорячее. И когда яркое пламя изгонит из дома холод шторма, прилетевшего с Атлантики и ревущего в голых вершинах деревьев за окном, а приятный аромат торфа поманит всех поближе к очагу, всем нальют по чашке горячего чая. И пока подвешенный на треножнике котелок с картошкой кипит и весело булькает над огнем, люди откинутся на спинки стульев и пойдут рассказы. Рассказчики сменяют друг друга так же легко, как переходит из рук в руки опустевшая чашка, которую передают хозяйке, чтобы она подлила нового чаю.

И скоро старики — и старухи тоже — заговорят о старине, когда они были детьми или веселыми парнями и девчатами, и припомнят старые истории, которые слыхали тогда.

И тут, если кто-то произнесет имя Бидди Эрли, все примолкнут, кое-кто с беспокойством оглянется на дверь, дети теснее прижмутся к матерям и, быть может, тихий шепот «упаси нас, господи», коснется слуха так же мягко, как опадает в очаге серый пепел сгоревшего торфа.

Но вскоре разговор польется снова, потому что о ней можно порассказать немало, и все замрут в ожидании рассказа. И понемногу начнет разворачиваться предание. Может быть, старик, вынув трубку изо рта, выдует облачко синего дыма в темноту над притолокой и начнет: «Я отлично помню то время. Я сам еще мальчонкой был, когда старый Майкл О’Брайен наезжал к нам с мельницы О’Каллагана, что в графстве Клар, а Бидди Эрли там и жила, по соседству, в Фикле. Он был сапожник и работал у нас месяца по три-четыре. По большей части упряжь чинил. Он-то ее хорошо знал, много о ней слышал и не позволил бы сказать о ней дурного слова. Он был старик властный, вот как. И многое мог о ней рассказать, да и сам видал немало». И тут пойдут рассказы, и каждый будут обсуждать и раскусывать, покуда кто другой не переведет разговор на новый, не менее интересный предмет.

Нелегко вынести справедливое и точное суждение о жизни Бидди Эрли, потому что фигура ее очень противоречива и, как часто бывает в таких случаях, ее могущественные и сплоченные враги сделали все, что могли, чтобы очернить и приуменьшить ее славу. К счастью для правдивого историка, после ее смерти они успокоились и не преследовали ее так ретиво, как на протяжении ее долгой жизни.

Этот рассказ о ней собран из многих источников. Сюда относятся неимоверно старые жители ее деревни, а также ее правнучки — очаровательные и получившие прекрасное образование леди, которые работают сейчас в Дублине.

А также враждебная к ней и весьма противоречивая статья, опубликованная в 1879 году, через шесть лет после ее смерти, и устные предания. Однако наилучшим источником информации оказались старики, которые в молодости слышали рассказы из первых рук от ее современников и друзей. Эти рассказы излучают аромат подлинности каждым словом и удивительно соответствуют друг другу, хотя услышаны в разных местах и даже в разных графствах.

Бидди Эрли родилась в последний год восемнадцатого столетия в крошечной деревушке Фикл в восточной части Клара. Там она прожила всю жизнь, которую никак нельзя назвать лишенной событий, до 1873 года, когда она была призвана к предкам. В молодости Бидди была красивой, здоровой и рослой деревенской девушкой и отлично справлялась с любым делом. Она умела доить и сбивать масло, готовить на уличном очаге, присматривать за домашней птицей и чуять дождь или перемену погоды. С любым делом она справлялась не хуже других деревенских женщин, а часто и лучше. Она обладала сильным и прямым характером, хотя была несколько порывиста, и одарена живым природным умом, усиленным необычайно острой наблюдательностью.

Ее родным языком был ирландский, однако в первом браке она немного выучилась английскому. Позже она могла довольно свободно объясняться на «языке галлов», как тогда называли англичан. С раннего детства в ней были заметны признаки одержимости. Она говорила о встречах и даже играх с духами с той же легкостью, как другие дети рассказывают об игре со щенком или котенком. Когда она подросла и почувствовала настороженность, с какой более ортодоксальные люди относятся к тем, кто слишком близок к невидимому миру фейри, — хотя сами они не сомневаются в их существовании и порой рассказывают о встречах с ними, — она стала держаться особняком или, по крайней мере, держала при себе свои встречи и приключения с фейри.

Она очень рано узнала дикие травы, их целебные и магические свойства. Земляной народец научил ее использовать травы для колдовства и борьбы с чарами. Поначалу она редко пользовалась этими знаниями, разве что для защиты и при нужде, чтобы лечить родственников и домашних животных. Мало-помалу она начала оказывать услуги друзьям и соседям и лечить их скотину, при условии, что была о них хорошего мнения. Она была очень разборчива и помогала не всякому.

Ее слава целительницы, или «белой» ведьмы, разошлась широко, так что все больше и больше народу приходило к ней за помощью. Сначала соседи, за ними жители ближайших приходов и, наконец, люди со всей западной Ирландии.

Однако задолго до того, как ее известность разнеслась столь широко, началась война между ней и церковью, которая продолжалась всю ее жизнь. Местный приходской священник с возмущением выслушивал рассказы о ее могуществе. Бидди стала для него источником серьезного беспокойства. Она нарушила спокойное течение жизни прихода, где до того он был непререкаемым авторитетом. Священник с раздражением заметил, что его мнение теперь часто пропускали мимо ушей, а его паства обратилась к неграмотной крестьянке с какими-то неясного происхождения оккультными способностями. «Ее сила не от бога», — объявлял он всем и каждому.

Бидди всегда пренебрегала исполнением обрядов, требуемых католической церковью, и смолоду мало считалась с ее авторитетом. Однако она обладала сильной тягой к семейной жизни, три раза выходила замуж, каждый раз венчаясь в церкви. Первый раз она вступила в брак около двадцати пяти лет. Ее муж был простым работником, и от него у Бидди было двое сыновей и дочь. В это время она еще была известна только ближайшим соседям. Она прожила в этом браке лет десять и вскоре после смерти первого мужа снова вышла замуж, но через пять или шесть лет опять овдовела. Впоследствии она в третий, и последний, раз вышла замуж и опять пережила своего мужа. Во втором и третьем браке детей у нее не было.

Ко времени второго замужества она была уже широко известна как знахарка и целительница, но только много лет спустя, после третьего брака, позволила себе превратиться в настоящую ведьму. Она отрицала церковь и ее могущество, отважно и вполне успешно противопоставляя ей собственную силу: силу, исходящую от таинственных — и часто ужасных и злобных — невидимых стихийных сил природы. На ее стороне было очень практичное и действенное оружие, которым она пользовалась, пока не почувствовала приближение смерти.

Этим оружием были успешные исцеления, в которых не приходилось сомневаться, — она умела лечить, и лечила и людей, и скот, и культурные растения, а это было не под силу ни приходскому священнику, ни епископу, ни другим чинам ирландской церковной иерархии. Для них это было нелегкое испытание. Если у кого-то заболевал родственник или домашнее животное и нужна была срочная помощь, люди шли к Бидди, зная, что только она может спасти больного. Что бы ни говорил и ни делал приходской священник, он не мог заставить прихожан отвернуться от нее, хотя бы для виду, потому что церковь ничего не могла предложить взамен.

Интересна история ее целительства, предсказаний и развития ее оккультных способностей. Эту историю можно условно разделить на два периода, первый из которых охватывает ее жизнь до появления пресловутой Голубой бутылки. Второй период продолжался с получения ею бутылки до смерти в 1873 году. Первая часть жизни Бидди в основном повторяет обычную историю знахарок, каких и сейчас много в Ирландии. В это время она пользовалась травами и другими средствами, которые открыл ей земляной народец, а при желании могла исцелять и волшебным прикосновением своих магнетических пальцев. И разумеется, как все крестьянки тех дней, она владела знаниями и умениями, переходившими в семье из поколения в поколение. Сельские традиции знахарства сильно различаются в зависимости от обычаев и семьи, и иногда трудно отличить их от настоящего колдовства, потому что одно неощутимо переходит в другое. Бидди, с ее умом и искусством, очень удачно использовала древние знания, так что ее репутация колдуньи только укреплялась.

Как большинство людей, занимающихся магическим целительством, Бидди Эрли не брала платы. Это правило в отношении магического целительства существовало почти во все времена и во всех странах. Если лекарю платить, его искусство скоро становится профессией и низводится до уровня многочисленных шарлатанов и мошенников. Целитель скоро теряет силу, и ему ничего не остается, как самому обратиться к мошенничеству.

Бидди строго соблюдала это правило и потому всю жизнь оставалась небогата. Однако она охотно принимала подарки и никогда не стеснялась открыто и ясно дать понять, какого именно подарка ожидает. Она питала слабость к спиртному, и, если не по прямому требованию, то явно с ее одобрения, подарки, кроме съестных припасов, часто представляли собой дешевое виски или местный самогон — потин.

Но она, бесспорно, приносила много пользы своими травами и тратила немало времени и сил на их заготовку. Бидди сама собирала травы, и никто в точности не знал, как она ими пользуется. Она знала, где искать то или иное дикорастущее растение, и направлялась прямо к тому месту у канавы, в роще или на склоне холма, где можно было сорвать нужный ей лист или цветок. Действительно ли она собирала травы в определенный час дня или ночи, в соответствии с временем года и фазой луны? Этого никто не знает, но сама она иногда намекала, что дело обстоит именно так. Как бы то ни было, в должный срок настой или отвар бывал готов, и она вручала его клиенту с подробными указаниями к применению.

Ее жизнь и скромные приключения текли по этому накатанному руслу, пока не явилась Голубая бутылка, поднявшая ее деяния до высот, где их уже невозможно было не заметить или отделаться недоверчивыми насмешками.

Ее старший сын, которому в ту пору было лет девятнадцать, был хорошо знаком с земляным народцем, хотя и не обладал сверхъестественными способностями своей матери. Это был нормальный, здоровый и крепкий парень, разделявший простую жизнь и интерес к спорту обычных деревенских ребят. В ирландский хоккей на траве он играл едва ли не лучше всех в округе и этим искусством прославился среди молодежи.

Летним вечером парень возвращался из деревни, лежавшей в шести или семи милях от дома, и решил пройти напрямик через поля. До дому оставалась еще пара миль, когда он заметил у тропинки, шедшей вдоль откоса над низинным лугом, где прежде было болото, компанию фейри с клюшками в руках. Они тоже заметили парня и радостно окликнули его. Как видно, они не могли начать игру, потому что в одной команде не хватало игрока, и позвали его сыграть с ними. Парень торопился домой и сперва отговаривался, но фейри так упрашивали, что наконец он согласился и ловко спрыгнул с тропинки на поле.

Игра была долгой и упорной, однако молодой Эрли играл как никогда в жизни и в конце концов принес победу своей команде. Он снова выбрался на тропу, торопясь поспеть домой, но его задержали, и через минуту несколько фейри подошли и вручили ему большую пустую бутыль голубого стекла, без пробки. Сквозь бутылку было хорошо видно насквозь. «Это тебе от нас в благодарность, — сказали они. — Отнеси ее домой и отдай матери».

«Но что она будет с ней делать? — удивленно спросил парень. — Что ей сказать?»

«Ничего не говори. Просто отдай ей. Она сама знает», — с этими словами они нырнули в крутой откос и скрылись под землей, как в обычае у земляного народа.

Обескураженный парень отправился домой и молча вручил матери бутылку. Она приняла ее с безмолвным удивлением и повертела в руках, рассматривая с явным любопытством. Потом она громко вскрикнула — отнюдь не взывая к господу, — потому что увидела, что бутыль постепенно заполняется каким-то туманом. Через несколько секунд она различила в молочной глубине туманных вихрей фигуры, знаки и предвестья, отлично ей знакомые.

Эта бутылка стала ее талисманом. В сомнении Бидди всегда обращалась к ней. Если бутыль оставалась обычной прозрачной бутылкой голубого стекла, она отсылала просителя и не соглашалась помочь ему. Если же бутылка заполнялась туманом, Бидди знала, что вправе попытаться сделать для него, что сумеет. И когда, пытаясь оказать помощь, она понимала, что ее сил недостаточно, она пристально вглядывалась в туманную глубину бутылки и находила там указания, что делать.

И с помощью бутылки, и без нее Бидди обладала редкостной способностью предсказывать будущее. Многие посетители бывали обескуражены, когда она, не дожидаясь вопроса, до мельчайших подробностей описывала, что случится с ними в последующие недели или месяцы. Ее предсказания неизменно сбывались.

Жила она в маленькой хижине на голом и продуваемом ветром холме примерно в двухстах ярдах к северу от дороги от Туллы к Фикле. Маленькое озерцо Лох Килгаррон лежало примерно в четверти мили к северо-востоку, а еще милей восточнее стояла деревня Фикл. Холм круто поднимался над дорогой, но становился пологим перед домом Бидди, который, таким образом, с дороги виден не был. Дорожка, ведшая от дороги, наискосок прорезала склон, затем круто поворачивала наверху и шла прямо к дверям. Развалины домика сохранились, и к нему часто совершают паломничество любопытствующие туристы.

В отличие от большинства других провидцев Бидди иногда соглашалась предсказывать результаты скачек, если была в настроении и клиент приходился ей по душе. По слухам, ее предсказания оказывались удивительно точным.

Рассказывают, что однажды должна была состояться большая неофициальная гонка, или «флаппер», по другую сторону холма не более чем в трех милях по прямой от дома Бидди. Приезжий из соседнего округа собирался выставить на эти скачки двух лошадей. Он много слышал о Бидди и ее умении предсказывать будущее и узнавать победителя скачек, но только смеялся, считая это чепухой.

Проезжая с друзьями по дороге мимо ее дома, он вдруг решил испытать ее так называемые «пророческие способности» и поймать ее на шарлатанстве. Не долго думая он перешел к делу и, чтобы не давать ей подсказки, спешился и в сопровождении двух приятелей пешком поднялся по дорожке. Они постучались и услышали позволение войти. Трое мужчин вошли в комнатушку с земляным полом. Бидди, сидевшая у очага в самодельном деревянном кресле, вопросительно взглянула на них.

«Бог в дом», — сказал приезжий, произнося обычное ирландское приветствие в незнакомом доме.

Не потрудившись ответить как полагалось, Бидди перебила его и с обычной для нее резкостью перешла прямо к делу.

«Так ты хочешь знать, которая лошадь победит, — сказала она, упомянув скачку, в которой должны были участвовать обе лошади. — Ты думаешь, что победит гнедая, — продолжала она, — но ты ошибаешься. Победит рыжая, и много выиграет».

Это было поразительно, потому что, не считая обычного приветствия, никто из них еще не сказал ни слова. Однако Бидди знала, зачем они пришли, ответила на незаданный вопрос, причем ответила прямо, не пытаясь выведать у него что-нибудь встречными вопросами.

Она не видела, да и не могла видеть лошадей: они остались внизу, на дороге; тем более не могла она знать, какой лошади предстоит бежать в какой скачке. В общем, это была поразительная демонстрация ее способностей. Однако приезжий остался довольно равнодушен, поскольку хорошо знал — или, как выяснилось, думал, что знает, — что ее предсказание далеко от истины. Он решил, что скоро выставит ее лживой пророчицей, потому что гнедая лошадь была явно сильнее рыжей.

Вечером он возвращался домой поумневшим, но дорого заплатив за науку. Он много поставил на гнедую, но она бежала лениво, и рыжая легко выиграла скачку, на радость местным жителям, которые ставили на нее, и в посрамление хозяину.

Несколько лет спустя приходской священник решил лично заняться этим делом и раз и навсегда положить конец колдовским штучкам Бидди. Он сделал все что мог, порицая ее на проповедях и внушая прихожанам даже близко к ней не подходить, и привлек даже епископа, который тоже разоблачал ее. Однако все было впустую. Бидди преспокойно продолжала свое.

По большей части она делала добрые дела, помогая ближним и дальним, попавшим в беду. Однако надо признать, что ей случалось наносить врагам искусные и внушительные колдовские удары, хотя удары эти, кажется, никогда не бывали смертельными. Особенно доставалось тем, кто приходил к ней за помощью, а потом предательски обращался против нее, чтобы заслужить благоволение ее могущественных противников. Да и язычок у нее был не сахар; она ругалась и проклинала с необычайным искусством, особенно когда была «немножко выпивши».

И вот как-то ясным вечером приходской священник оседлал лошадку и подъехал к ее хижине, разрываясь от кипевшего в его груди праведного гнева. Он спешился, привязал лошадь к подходящему столбику и сердито зашагал по дорожке к домику. Едва постучав, он ворвался в дом и застал Бидди на обычном месте, в кресле у очага. Она казалась ничуть не удивленной и не встревоженной его появлением. Она приветствовала его по-ирландски с безукоризненной вежливостью, но это только разожгло гнев достойного отца.

«Ты будешь не так рада видеть меня, Бидди Эрли, к тому времени, как выслушаешь все, что я собираюсь тебе сказать!» — огрызнулся он. Затем он уселся и напрямик высказал ей все, что думал о ней самой, о ее поведении и о тех духах, в общении с которыми она признавалась. Под конец он живо описал, что ожидает ее в этой и в будущей жизни, если она в скором времени не исправится.

Бидди слушала его сперва совершенно спокойно и даже с юмором, но понемногу стала перебивать священника и даже возражать ему так же горячо. Наконец он вынужден был замолчать, потому что выбился из сил, и, пустив в нее последнюю угрозу, затопал обратно к своей лошади. В его ушах еще звенели прощальные слова Бидди. Она имела наглость посоветовать ему быть поосторожнее на обратном пути. Священник скоро обнаружил, что это были не пустые слова. Его смирная кобылка оказалась в игривом настроении, и он не без труда взобрался в седло. Но, как выяснилось, это было только начало его бед. Теперь лошадь отказывалась двинуться с места. Дурное настроение доброго отца, испорченное беседой с Бидди, выплеснулось теперь на заупрямившуюся ни с того ни с сего любимицу. Он задал ей хорошую трепку, но чем сильнее он хлестал лошадь, тем упрямее она отказывалась сделать хоть шаг. Можно было подумать, что перед лошадью вдруг выросла невидимая стена.

Наконец, не выдержав ударов, кобыла встала на дыбы, сбросив всадника на дорогу. Весь в синяках, он встал на ноги и поплелся к лошадке, которая стояла теперь совершенно смирно, хотя была вся в мыле и дрожала от пережитого. Священник подхватил поводья и стал трепать и оглаживать кобылку, чтобы немного успокоить. Затем он попытался повести ее под уздцы — и снова потерпел поражение: лошадь стояла как вкопанная. Наконец ему пришлось оставить безнадежную борьбу и, вернувшись к Бидди, просить ее освободить лошадь.

Бидди, увидев его растрепанным и перепачканным в пыли, искренне обеспокоилась. Она призналась, что удерживала лошадь, но заверила его, что и не думала, что та сбросит наездника или причинит ему какой-либо телесный ущерб. Горячо извинившись, она сказала, что чары уже сняты и что он может спокойно ехать домой. В самом деле, вернувшись к лошади, священник убедился, что Бидди сдержала слово, и поехал домой, притихший и задумавшийся.

Есть другой, сильно приукрашенный вариант этого рассказа, который еще ходит в Майо. Думаю, красочные детали добавлялись, по мере того как история переходила из прихода в приход. В этом варианте к Бидди во всем величии, с каретой и свитой, является епископ, дабы обрушить грозу на ее голову. Однако он оказывается в пыли перед непобедимой леди, а его лошадь пятится от нее назад, пока карета не оказывается в канаве. Разумеется, эта театральная сцена совершенно невероятна: почтенный ирландский епископ не разъезжает по стране, чтобы вступать в единоборство с мелкими грешниками.

Любопытно, что поединок между Бидди и приходским священником посеял зерно взаимного уважения, которое дало всходы несколько лет спустя, когда Бидди почувствовала приближение смерти. Она сразу поняла, что эта болезнь станет для нее последней, и послала за своим старым врагом, приходским священником, который с готовностью откликнулся на ее зов. Несколько дней спустя она мирно отошла, снова принятая в лоно церкви, против которой так долго бунтовала.

Однако перед смертью, еще прежде чем послать за священником, Бидди приказала домашним взять прославленную к тому времени Голубую бутылку и забросить ее в Лох Килгаррон, пригрозив страшной местью духов, если это не будет исполнено. Это было сделано, однако она не сказала, что нельзя вытащить бутыль после ее смерти, так что место, куда упала бутылка, хорошенько отметили. Бидди еще не схоронили, а уже нашлись отчаянные головы, которые принялись нырять за бутылкой. Но найти ее не удалось. До сих пор иногда повторяются попытки разыскать ее, но все они остаются безуспешными. Около года назад разнесся слух, что бутыль найдена, но он оказался ложным. Так что знаменитая Голубая бутылка все еще спокойно лежит на дне озерца.

Глава 10 ХЭЛЛОУИН: МЕЖДУ МИРОВ, МЕЖДУ ВРЕМЕН[55]

Самайн. — Христианизация языческих праздников. — День Иного Мира. — Ведьмы. — Костры друидов. — «Сжигание ведьмы». — Ряжение. — Игрища и развлечения. — Ворожба и гадание. — Рецепты.

Посреди стола — тыква: верхушка аккуратно срезана, мякоть вычищена, в кожуре прорезаны отверстия — глаза и рот, искривленный ухмылкой; в тыкву вставлена зажженная свеча, пламя дрожит и мерцает, из-за чего кажется, будто глаза светятся… Нет, здесь нужно более точное слово, более мощное: сверкают, пламенеют, пышут огнем. Вокруг — люди в диковинных, пугающих, где-то даже омерзительных масках; кривые носы, оскаленные пасти, окровавленные клыки… Однако никому почему-то не страшно, кто-то если и взвизгнет порой, то не от ужаса, а так, ради удовольствия. Это — Хэллоуин.

Этот праздник в его современном варианте пришел к нам из Америки. И посему неудивительно, что пришел он, если можно так выразиться, выхолощенным. Руководствуясь соображениями пресловутой политкорректности, американцы «оскопили» Хэллоуин, превратили его в некое подобие рождественских Святок. Между тем Хэллоуин — один из древнейших языческих праздников, отмечался он повсюду, где обитали кельтские племена, и носил название Самайн (точнее, Савайн).

В календаре друидов было четыре важнейших праздника — Имболк (1 февраля), Белтайн (1 мая), Лугназад (1 августа) и Самайн (1 ноября). В Самайн кельты праздновали наступление Нового года и приход зимы, а еще поминали умерших и приносили жертвы им и владыке загробного мира (у ирландцев это Дагда, у галлов Суцелл). Празднество длилось три дня подряд, с 31 октября по 2 ноября; считалось, что в эти дни духи всех умерших в минувшем году возвращаются в мир живых, чтобы найти себе новые тела. Кроме того, в эти дни исчезала граница между мирами, повседневный и потусторонний миры на недолгий срок сливались в единое целое, нарушая все законы времени и пространства, и обитатели обоих миров оказывались в непосредственной близости друг от друга, что называется, сталкивались нос к носу. Чтобы обезопасить себя от встреч с фейри (обитателями потустороннего мира), люди разводили костры из дуба и принимали иные меры предосторожности: носили амулеты, переодевались в мужское (женщины) и женское (мужчины) платье, мазали лица сажей, дабы остаться неузнанными, и так далее. Впрочем, некоторые пытались умилостивить фейри и духов умерших и приносили им жертвы разнообразной снедью.

С Самайном связаны все наиболее значительные события кельтской мифологии. Согласно ирландской саге «Битва при Маг Туиред», в Самайн произошло свидание бога Дагды и богини Морриган, обещавшей Племенам богини Дану помощь против фоморов: «Глен Этин, что на севере, было жилище Дагда. Условился он встретить там женщину через год в пору Самайна перед битвой. К югу от тех мест текла река Униус, что в Коннахте, и заметил Дагда на той реке у Коранд моющуюся женщину, что стояла одной ногой у Аллод Эхе на южном берегу, а другой ногой у Лоскуйн на северном. Девять распущенных прядей волос спадали с ее головы. Заговорил с ней Дагда, и они соединились. Супружеским Ложем стало зваться то место отныне, а имя женщины, о которой мы поведали, было Морриган. И объявила она Дагда, что ступят на землю фоморы у Маг Скене и что пусть по зову Дагда все искусные люди Ирландии встретят ее у брода Униус. Сама же она отправится к Скетне и сокрушит Индеха, сына Де Домнан, иссушив кровь в его сердце и отняв почки доблести».

В Самайн, по той же саге, Туата Де Дананн строят планы, как им победить фоморов, да и сами события саги разворачиваются в течение годичного цикла, от одного Самайна до другого.

Кстати сказать, противопоставление Самайна и Белтана как двух «полюсов» года было столь характерно для кельтской традиции, что даже в христианском тексте «Teanga bithnua» («Вечный язык») протяженность времени характеризуется именно этими «метками»: «В море есть остров с золотым песком, и есть другое море, которое поднимается от Белтана до Самайна и опускается от Самайна до Белтана, то есть половину года прибывает и половину года убывает. Животные этого моря и киты кричат, пока оно поднимается, и молчат, пока оно опускается».

С распространением христианства языческие праздники и обряды были объявлены бесовскими игрищами, однако, несмотря на все старания священников новой веры, проповедовавших словом, огнем и мечом, некоторые празднества упорно не желали «потесниться». И тогда церковь приняла мудрое решение: эти дни стали считаться христианскими праздниками. Так произошло и с Самайном: Папа Римский распорядился считать этот день Днем Всех Святых (англ. Halloween — от «Hallow», что означает «святой»). Надо сказать, что Самайн-Хэллоуин в отличие от многих других языческих праздников оказался «на редкость живучим» и сохранился до наших дней, пусть и в «упрощенной форме». Первоначальная дата праздника в христианском календаре — 21 февраля (начало римских Фералий), а в 835 году папа Григорий перенес его на 1 ноября. В праздник Всех Святых поминают канонизированных блаженных, а 2 ноября молятся за упокоение душ правоверных усопших. В европейских странах верили (и верят до сих пор), что души покойных посещают в эти дни родной дом.

Итак, праздник длился три дня: на день перед Самайном приходился последний день старого года, следующий день после Самайна был первым днем года нового. Вот почему это празднество иначе называлось «днем меж двух годов» и как таковое считалось магическим временем, тем паче что на него обычно выпадала «темная луна» (та фаза, когда луна на небе не видна). Мифы гласят, что именно в Самайн Туата Де Дананн, или Племена Богини Дану (ирландские боги), победили своих заклятых врагов фоморов, что в этот день валлийский бог мертвых Пуйл одолел в поединке похитителя своей супруги и на землю пала зима.

Любопытно, что в Англии отмечают не столько Хэллоуин, сколько День Гая Фокса (5 ноября). Это имя носил глава так называемого «Порохового заговора» 1605 года — человек, пытавшийся взорвать английский парламент. Фокс был схвачен и казнен, и с тех пор каждый год его чучело сжигают на костре и устраивают фейерверки. Ночь с 4 на 5 ноября зовется Ночью Озорства: в эту ночь детям разрешается проказничать сколько и над кем им вздумается — достается и соседям, и знакомым, а больше всего родителям. Впрочем, Хэллоуин в Англии тоже празднуют, и нередко случается так, что праздник растягивается на целую неделю — с конца октября по 5 ноября.

На Хэллоуин приходят не только души покойных. Начинает давать о себе знать «тот свет» (мир, недоступный нашему восприятию). Его обитатели выходят наружу из своих подземных обиталищ (сидов или бругов). Горе человеку, встретившемуся на их пути: ему грозит быть унесенным в загробный мир злобными слуа — летучими фейри, ноги которых никогда не касаются земли. Стихи Вальтера Скотта помогают нам ощутить волшебство Хэллоуина:

Шотландские матери до сих пор предупреждают своих малышей:

Существует поверье, будто люди, унесенные в Волшебную страну, могут через год и один день вернуться домой, но магическое заклинание действует только в ночь Хэллоуина. Баллада «Тэмлейн» рассказывает о Дженет, вернувшей таким путем похищенного возлюбленного.

Сэр Вальтер Скотт рассказывает в «Письмах о колдовстве и демонологии» о фермере, жену которого забрали в Волшебную страну. Она явилась мужу и сказала, какое заклинание поможет ее вернуть. Фермер запомнил ее слова и в ночь Хэллоуина встал возле утесника, дожидаясь предводителя эльфов. Но, увы, звон волшебных колокольчиков сбил его с толку, и не успел он опомниться и сказать заклинание, как эльфы пролетели мимо, а фермер навсегда потерял жену.

В ночь Хэллоуина совершается великий «шабаш» или тайное собрание ведьм. Рассказывают, что по наступлению темноты можно увидеть мчащихся к месту сборища ведьм и колдунов. Летят вихрем — кто на помеле, кто в решете, а вон и эльфы в яичных скорлупках. Превратив на эту ночь кошек в лошадей, галопом несутся всадники на черных как уголь скакунах.

А вот фрагмент обрядовой песни, которую поют в Гэллоуэе:

Любимым местом ведьминских сборищ, кроме потаенного болота или берега моря, было церковное кладбище, рядом с участком, где в древности хоронили язычников. Приходит на память рассказ о фермере Дугласе Тэме О’Шентере, отчаянном пьянице, больше всего боявшемся своей сварливой жены. Чтобы оправдаться в ее глазах, он сочинил рассказ о чертях и ведьмах. Тэм якобы оседлал старую кобылу Мэгги, и вот что он увидел на старом кладбище:

Из поэмы видно, насколько сильно во времена Бернса верили в чертовщину шотландские крестьяне.

В древности праздник Самайн сопровождали оргии. И в более поздние времена последователи культа ведьм не отставали от своих предшественников — устраивали «шабаши». Из письменных свидетельств видно, что сохранение этих традиций, пусть и в смягченной форме, вызывало у пресвитерианской церкви большую тревогу.

Друиды поклонялись солнцу как главному божеству, поклонялись и огню, рожденному небесным светилом. В праздник Белтайн разжигали на рассвете большие костры на горных вершинах. То же самое совершали с наступлением темноты в Самайн. Костры на Самайн должны были отпугивать темные силы. Дни становились короче, солнечная сила иссякала, поэтому оживала всякая нечисть. В Средние века зло стали связывать с «ведьмами». В Абердине и в наше время, прежде чем зажечь костер, произносят магическое заклинание: «Подбрось-ка торфу, чтобы ведьма сгорела!» (Огонь добывали трением, с помощью двух деревянных дощечек. Костер считали верным средством против колдовства, так как верили, что летающих по воздуху ведьм пожирает очищающее пламя.) Когда огонь разгорался, парни постарше следили, чтобы он не угас, в то время как младшие плясали вокруг костра или бежали сквозь дым с криками: «Огня! Огня! Сожгите ведьм!» Высоко и далеко летели горящие головешки, сжигая нечистую силу и очищая поля. Как только угасала последняя искра, раздавался крик: «Спасайся, кто может!», и все пускались врассыпную.

Старинная традиция «Сжигание ведьмы» была заведена при королеве Виктории. Как явствует из письменных источников, «возле замка Балморал, напротив главного входа, разжигали огромный костер. Собирались члены клана, одетые в традиционную одежду. По сигналу, с оркестром во главе, они шли к дворцу. Костер при их приближении должен был разгореться в полную силу. Наибольший интерес вызывала при этом тележка с чучелом в виде безобразной старухи или ведьмы, которую называли Шэнди Дэнн[59]. За тележкой, пригнувшись, следовал человек, поддерживая чучело, чтобы оно не упало. Играли волынки. Процессия, завидев замок, ускоряла шаг и пускалась бегом, а потом, в десяти ярдах от костра, внезапно останавливалась. В полной тишине оглашался приговор, согласно которому ведьму надлежало сжечь на костре, защитников у нее не было, ну а дьявол не в счет. Под громкие крики, свист и гудение волынок тележку с чучелом переворачивали вверх колесами и бросали в огонь. Предосторожность не мешала — вдруг ведьма улизнет в последний момент. Раздавались радостные возгласы, звучал издевательский смех. Одежда Шэнди Дэнн потрескивала в огне.

Обитатели замка наслаждались увлекательным зрелищем, а больше всех радовалась обряду сама императрица».

«Сжигание ведьмы» — обряд, сохранившийся с античных времен. Говорят, его практиковали в древнем Вавилоне[60].

Обряд этот, поначалу торжественный, превратился в любимое развлечение. Каждая община старалась превзойти соседей. Задолго до праздника начинали собирать обломанные бревна, бочки из-под смолы, торфяные брикеты, вереск, утесник, сухой папоротник, словом, все, что может гореть. Приносили и складывали все в одно место. Высота сложенного горючего не уступала стогу сена. В более поздние времена огонь добывали кремнем, а потом и современными спичками.

Много столетий назад зажглись костры Хэллоуина, и цепочка эта не прервалась до наших дней. В шестидесятых годах девятнадцатого столетия эдинбургский шериф по пути из Данкелда в Эберфельди насчитал на горных вершинах тридцать костров. Вокруг них танцевали люди. Из одной точки Бьюкена можно было увидеть одновременно от шестидесяти до восьмидесяти костров. Вот и в двадцатом столетии мы все еще видим их в отдаленных районах Шотландии.

«За несколько лет до войны (1914–1918), — пишет корреспондент шотландской газеты, — прохладным осенним вечером, в глухом горном районе, старый учитель поведал мне, что история Шотландии гораздо древнее, чем это записано в школьных учебниках. 31 октября мы сидели с ним возле здания школы и смотрели на долину. Восходящая луна осветила силуэты горных вершин. Яркие точки расцветили уходящие в бесконечность темные горы. То были костры, прямые наследники костров, которые древние друиды зажигали каждый год».

Шли годы, и костры постепенно спустились с горных вершин. Их стали устраивать в деревне, рядом с колоколами.

Обычай ходить вокруг ферм и полей с зажженными от костра Хэллоуина факелами соблюдался в стране вплоть до восемнадцатого столетия, а в отдаленных местах и того дольше. Зародился ритуал с целью повышения плодородия скота. Сейчас о нем напоминают фейерверки.

И в Хэллоуэй, и в Хогманей[61] на улицах появляются ряженые. Правда, по воплощению своему они значительно отличаются друг от друга. Ряженые Хогманея, или Святочные мальчики, изображают двенадцать апостолов (с течением времени появились и другие персонажи) и разыгрывают представление «The Goloshan». Представление это, хотя и санкционированное христианской церковью, произошло от языческих ludus, то есть игрищ. И все же в ряженых Хэллоуина нет ничего, даже условно, христианского.

Предполагают, что обряд этот пришел от друидов. В тот день они надевали маски и изображали духов, причем цель была сугубо практическая: хотели, чтобы духи мертвых не узнали их и не причинили бы им вреда. В наше время страшные маски и фантастическое одеяние ряженых олицетворяют темные силы, которые, как когда-то верили их предки, выходили в ночь Хэллоуина. Духи и привидения; ведьмы и колдуньи; уриски, брауни, гномы и тролли, короче, нечисть потустороннего мира.

Некоторые ряженые, вместо того чтобы надевать маску, просто чернят лицо. Так делали когда-то и друиды: в целях самозащиты мазали лицо углями праздничного костра.

В старину ряженые ходили по всей стране, начиная с Холируда[62] (где в 1585 году было зарегистрировано их появление) и заканчивая отдаленными островами.

Хотя в некоторых областях Шотландии юноши и девушки все еще переодеваются ряжеными, обряд этот перешел детям. Радуются мелкие торговцы из глухих переулков: в эти дни у них раскупают памфлеты и «страшные личины» (маски). С наступлением сумерек одетые в диковинную одежду маленькие фигурки в страшных масках выходят из дома с зажженными фонарями-тыквами или факелами, сделанными из капустных кочерыжек. Собираются в небольшие группы и идут по деревенской улице, распевая традиционные песенки:

или

Самые озорные стучат капустной кочерыжкой в ставню и убегают.

Расхрабрившись оттого, что их не узнать, перебегают они от двери к двери и кричат: «Помогите, пожалуйста, ряженым!» — и их оделяют яблоками, орехами и медными монетами[63]. Завершив обход домов, ряженые танцуют вокруг костров, перепрыгивают через пламя, чернят лицо углями, «чтобы отпугнуть ведьм». Затем все идут домой на праздничный ужин, и праздник переносится в большую теплую кухню.

В разных местах обряды отличаются какими-то деталями. В некоторых городах школьники приходят в лучшие магазины за яблоками, орехами и другими вкусными продуктами.

В Хэллоуин, надев маски, малыши и подростки ходят по домам, разыгрывая взрослых, в подражание злым духам, которых когда-то очень боялись их предки.

А знаменитая тыква, кстати сказать, значительно более позднее, американское изобретение. Древние кельты отпугивали злых духов «головами», вырезанными из репы. Но переселенцы, очутившись в Америке, быстро выяснили, что тыква гораздо удобнее: вычищать ее легче, да и выглядит она внушительнее; посему о репе уже давно никто не вспоминает. Тыква должна быть большой — чем больше, тем лучше. Следует срезать ее верхнюю часть (приблизительно одну четвертую диаметра) и аккуратно извлечь мякоть, оставив лишь немного на «дне», чтобы было куда вставить свечу. Затем в кожуре тыквы прорезаются глаза и рот, после чего внутрь ставится свеча. «Тыквенную голову» кладут на стол или подвешивают к потолку.

Любимое занятие — стучать в двери и пускать в дом дым. В Морее эту проказу называют «сжигание Рики Мера».

Нужно взять кочан или капустную кочерыжку, выдолбить полость и сунуть внутрь бечевку. (Это так называемый «Мер». Слово «Рики» означает «дымный».) Подойти к месту действия, поджечь с одного конца бечевку, просунуть этот конец в замочную скважину, сильно дунуть с другой стороны, и в дом повалит струя дыма.

Когда это занятие наскучит, можно вскарабкаться на крышу и заткнуть трубу торфом, дым вернется к хозяевам. Желательно иметь наготове веревку, чтобы вовремя спуститься.

Взять две веревки: длинную и короткую. Воткнуть булавку в кончик длинной веревки и приблизительно в дюйме от булавки привязать короткую веревку. Затем другим концом короткой веревки обвязать маленький камень или пуговицу. Вколоть булавку в наличник окна, взять свободный конец длинной веревки и занять удобную позицию на некотором расстоянии от окна. Тихонько потянуть к себе веревку и немедленно ее ослабить. С каждым разом камень или пуговица будут стучать по окну. Если хозяева захотят выяснить причину стука и выйдут на улицу, нужно сильно дернуть веревку, и булавка соскочит. Как только хозяева уйдут в дом, можно повторить все с начала.

Два мальчика подкрадываются к окну. Один стучит в окно рукой, а другой разбивает о стену дома бутылку. Хозяева бросаются к окну, полагая, что им разбили стекло.

По части предзнаменований и тайных знаков Хэллоуин превзошел Белтайн, и немудрено: ведь в канун Нового года так хочется заглянуть в будущее. В оккультную ночь «пелена, скрывающая от нас судьбу», истончается почти до прозрачности, и тайны, спрятанные в утробе времени, могут открыться, особенно тем из нас, кто обладает «даром предвидения». В старину верили, что ребенок, рожденный в ночь Хэллоуина, наделен таким даром: он «видит» вещи, недоступные простым смертным.

К гаданию не так еще давно подходили со всей серьезностью и даже страхом. В качестве подсобного материала использовали зерно, овощи, фрукты и сельскохозяйственные орудия, а это указывает на тесную связь Хэллоуина с праздником урожая. Большое значение придавали яблокам и лесным орехам. Городские запасы таким ритуалам явно не соответствовали. Много лет назад восьмидесятилетний моряк рассказывал автору этой книги о том, что в Глазго во времена его детства груженная яблоками маленькая флотилия шлюпов — их было около десятка — с Нормандских островов ходила до конца октября вверх по течению реки Клайд. Дети из бедных городских районов собирались на пристани, пока шла разгрузка, и дрались из-за подпорченных яблок, которые бросали им моряки.

Сбор орехов тоже считался развлечением. Автор книги вспоминает, как много лет назад ей привелось побывать в орешнике возле источника, где загадывают желания. Было это на острове Скай, и дети в этом месте собирали орехи в канун Хэллоуина. Старая местная жительница вспоминала, как она, будучи школьницей, каждый год принимала участие в сборе орехов. Дети приходили с корзинами, мешками и даже передники загибали наверх и прострачивали: получались большие карманы. До вершины горы, поросшей орешником, надо было пройти милю. Природные леса покрывали крутые склоны большой лощины.

«Карабкаясь вверх, — пишет она, — нельзя было не остановиться и не залюбоваться красотой октябрьского леса. Даже падающие орехи и хлопотливые белки не могли отвлечь от волшебного зрелища. Вокруг, внизу и далеко впереди, там, где дымка заволакивала ущелье, по обеим сторонам лощины переливались осенними красками леса. Бледно-желтые тополя, золотые березы, оранжевые каштаны, красновато-коричневые буки и дубы, пламенеющие рябины, словно малиновые облака, на фоне более спокойных оттенков, словно радостное цветное восклицание. Общее впечатление дополнял неумолчный шум большого водопада».

Под ясным голубым небом поднимались они на вершину горы и, углубившись в густой лес, пригибали ветви, с которых свисали самые крупные и зрелые орехи.

«Надо ли говорить, — продолжает она, — что за весь год не было лучше дня, чем тот, что мы проводили в орешнике».

Для древних кельтов лесной орех — «магическое дерево, которое любят волшебники». Он являлся для них источником и символом мудрости, а яблоня — талисманом, с помощью которого избранные смертные могли увидеть потусторонний мир и предсказать будущее. Серебряная ветвь (яблоня) в кельтской мифологии — это, по сути, эквивалент Золотой ветви (омелы) классической мифологии.

Сохранились два главных яблочных обряда: обряд воды и обряд огня.

Первый обряд, по всей видимости, достался нам от друидов и символизировал прохождение через воду до острова Авалон, Яблочной страны, земли бессмертных. В балладе Пограничья Томас Рифмач[64] встречает королеву фей неподалеку от Эрсилдона, возле дерева Эйлдон, и, поднявшись на ее волшебную гору, они «путешествуют вместе на шум воды» к Земле фей.

То есть королева фей наделила его даром предсказания. Многие предсказания, приписываемые Томасу Рифмачу, сбылись. Одно из них:

произошло во время битвы при Баннокберне[66]. (Breid = хлеб = баннок — лепешка из пресного теста)

Но, пожалуй, самое известное предсказание касается семьи Хейга:

Слывшие отличными воинами, Хейги более семи столетий жили в Бемерсайде (приграничная часть Шотландии). Вместе с Уолласом и Брюсом воевали на полях Оттерберна и Флоддена. Представитель славного семейства Хейгов в Первую мировую войну вел армию к победе. В 1921 году в результате сбора пожертвований поместье было выкуплено и передано в дар фельдмаршалу графу Хейгу и перешло к сыну после его смерти.

Обряд воды превратился в популярную ныне забаву «Достань яблочко». Лучше всего проводить его в кухне с кафельным полом. Посреди комнаты устанавливают большую деревянную лохань с водой и бросают в нее красивые краснобокие яблоки. Организатор игры берет в руку палку и гоняет ею яблоки так, чтобы они постоянно находились в движении. Все по очереди встают на колени возле лохани (если требуется, повязывают на шею полотенце, чтобы защитить одежду) и пытаются без помощи рук схватить яблоко зубами. Сделать это весьма непросто: яблоко весело проплывает мимо. Если после трех попыток это не удается, очередь переходит к следующему игроку, пока все не попытают счастья.

Если же вы поймаете яблоко, то, разумеется, можете его съесть, правда, чаще всего его оставляют, чтобы воспользоваться им во время гадания.

Существует и альтернативный способ добычи яблока. Это специально для тех, кто бережет платье или прическу.

Ставят стул спинкой к лохани. Игрок с вилкой в зубах опирается на сиденье коленями. Когда яблоки проплывают мимо, он улучает момент и втыкает вилку в намеченную цель, если, конечно, это ему удается.

В лохань иногда бросают серебряную монету. Она, разумеется, немедленно тонет. Тот, кому удается поднять ее губами (зубами цеплять нельзя), будет счастлив в деньгах. Монета ему и достается.

Нужно подвесить к потолку на шнурке маленький деревянный стержень и закрепить на одном его конце зажженную свечу (обычно для этого используют елочную свечку), а на другом конце — яблоко. Затем раскрутить стержень. Все по очереди подпрыгивают, стараясь откусить яблоко и не поджечь при этом волосы. Руками трогать ничего нельзя.

В наше время зажженную свечу не используют, просто подвешивают на шнуре яблоко к стропилу или крюку в потолке, и оно качается из стороны в сторону.

Иногда вместо яблока подвешивают лепешку, обмазанную патокой. Маленьким мальчикам это очень нравится.

С приближением полуночи следует взять яблоко и пойти одному в комнату. Разрезать яблоко на девять частей. Встать спиной к зеркалу, съесть восемь кусков. Девятый кусок бросить через левое плечо и через это же плечо быстро посмотреть назад. В зеркале должно проявиться лицо будущей жены (или мужа).

Взять два лесных ореха и положить их с краю горящей топки или на раскаленные угли. Назвать один орех своим именем, а другой — именем любимой или любимого. Можно произнести имена вслух, а можно и мысленно. Если вы не подходите друг другу, орехи начнут подскакивать и дымиться, и один, «неверный», орех отскочит в сторону. А если вы подходящая пара, орехи будут спокойно лежать рядом.

Поставить на стол друг за другом три блюдца или плошки (маленькие миски с ручками). В одну плошку налить чистую воду, в другую — грязную (обычно в воду добавляют немного сажи), третью оставить пустой. Человеку, которому гадают, завязывают глаза и подводят к столу. Он должен опустить левую руку в одну из трех плошек. Если это будет плошка с чистой водой, он женится на девице, а если опустит руку в грязную воду, женится на вдове или на нецеломудренной женщине. Пустая плошка означает, что он останется холостяком. Процедура повторятся трижды, при этом плошки каждый раз ставятся в другом порядке.

Талисманы прячут в каком-то блюде. Блюдо это проносят по комнате, и каждый берет себе из него полную ложку. В горной Шотландии — это овсяная каша со сливками. В низменной части страны подают сдобренные маслом, подвергнутые ферментации отходы овсяных зерен. В наши дни подают обычно горшок с «чемпит тэттиз» — картофельным пюре, а иногда «клаути дамплинг» (крем-суфле) — его предпочитают дети. На светских вечеринках талисманы кладут в начинку пирога. Тот, кому достанется кольцо, первый женится или выйдет замуж. Монета предвещает богатство, пуговица — холостую жизнь, наперсток — девушка не выйдет замуж, вилочка[67] — осуществление заветной мечты, игрушечная подкова — удачу и т. д.

Гадание на яйцах требует от гадалки некоторой сноровки. Для этого нужно яйцо, только что снесенное молодой курицей, большой хрустальный фужер с родниковой водой, налитой на четверть объема. Гадалка с обоих концов яйца делает два больших отверстия либо осторожно стучит яйцом по кромке бокала и выпускает в воду белок. Молодой человек или девушка, желающие узнать свою судьбу, закрывают ладонью бокал и не отпускают руку в течение минуты. За это время тяжелые фракции белка осядут на дно, а легкие поднимутся на поверхность воды и образуют пятно причудливой формы. Умение «прочесть бокал» состоит в способности гадалки найти сходство между образовавшимся рисунком и рукотворными предметами. Это своего рода иероглифы, предвещающие судьбу человека. Церковный шпиль, к примеру, означает, что человек станет священником; корабль на якоре — что он будет моряком; плуг или вспаханное поле — значит, фермер; иголка и нитка — портной и т. д. Для девочки такие пятна предвещают род занятий будущего мужа. Пейзаж — жизнь в сельской местности, шпили высоких зданий — городская жизнь. Кольцо, само собой, замужество, а саван — смерть.

Вариант гадания: капнуть в бокал с водой немного белка, зачерпнуть ложкой, взять в рот (глотать нельзя) и пойти на улицу. Первое имя, которое услышишь, — имя твоего суженого.

Рука об руку, зажмурившись или завязав глаза, девушки идут в темноте в огород и выдергивают капустные ростки, которые попадутся под руки. На Оркнейских островах девушки идут в огород и вытаскивают первый росток, на который наступят ногой. В Файфе капустные ростки приносят домой. Смотрят на размер — большой или маленький, крепкий или тонкий — и на его форму — прямой или кривой, — все это указывает на внешность будущего супруга. Пробуют на вкус — сладкий или горький, — от этого зависит характер суженого. Если к корню прилипло много земли, это сулит хорошее приданое. Узлы под землей означают, что в браке не будет детей. После осмотра ростки кладут возле входной двери, и христианское имя первого мужчины или женщины, вошедших в дом, предсказывает имя будущего мужа или жены.

Многие школы и колледжи празднуют этот праздник в своих стенах. Автор книги с ностальгией вспоминает о студенческих годах, проведенных в колледже Королевы Маргариты. Гости, желающие сохранить анонимность, приходили в масках и хранили молчание, чтобы их не узнали по голосу. Мы очень завидовали студентам из театрального колледжа, ведь у них был доступ к великолепному гардеробу. Когда все было готово, входили в большую полутемную комнату, освобожденную от лишней мебели (пианино, разумеется, оставалось на месте), и три раза обходили помещение по часовой стрелке. Друиды считали, что ради удачи надо передвигаться по ходу движения солнца. (Против часовой стрелки ходят ведьмы, и такое передвижение приводит к беде.) Походя старались выяснить, кто скрывается под той или иной личиной. По сигналу маски снимались, и все радостно смеялись, узнавая друг друга. Прежде всего «ловили яблочко», затем следовали страшные истории, сопровождаемые мрачной музыкой. После ужина танцы: рил, стратспей, джига. Доминировали шотландские народные танцы. Домой шли при свете луны или при ее рукотворном эквиваленте.

В Глазго нашлись энтузиасты, сумевшие возродить атмосферу старинного праздника. Встречаются они в доме пастора шотландской церкви. Это красивое здание построено в шестнадцатом столетии. Стены, сложенные из необработанного камня, стропила, на которых время запечатлело свои следы, — все это создает идеальную обстановку. В очаге пылает огонь. Комнату освещают свечи да фонари-тыквы, свисающие со стропил. Глаза искусно вырезанных масок смотрят на присутствующих. Церемония, как всегда, начинается с вылавливания яблок и каления орехов. Затем в комнату входят ряженые. Они забавляют компанию рассказами, песнями и танцами. Среди них и талантливый актер, изображающий Старого Ника. Он сидит в темном углу и играет на волынке или дудке.

Много лет назад мне довелось побывать на празднике в Инвернессе. Запомнился он тем, что церемониями там руководил «друид». В полутемную комнату вошла высокая белая фигура. Один конец пледа переброшен через плечо, другой — охватил бедра. Длинная белая борода, на седой голове венок из дубовых листьев. В левой руке фонарь из тыквы, светившийся, как луна, а в правой — белый жезл друида (прут орешника, очищенный от коры). В центре комнаты стояла большая деревянная лохань, наполовину заполненная водой. В нее бросали яблоки. (В некоторых районах Шотландии существует обычай: каждый присутствующий берет яблоко, обходит за друидом по часовой стрелке лохань, а потом бросает яблоко в воду.) Яблочный обряд совершают в первую очередь: ведь если вам удалось выловить яблоко, в эту ночь вы сможете заглянуть в свое будущее.

Своим волшебным прутом друид гонял в лохани яблоки. Потом, вслед за волынщиком, в комнату вошли две старые женщины в передниках и шалях. Вдвоем они несли за ручки маленькую маслобойку, наполненную свежими густыми сливками. Совершив обход комнаты (по часовой стрелке), поставили маслобойку на стол и, напевая веселую песенку на гэльском языке, стали ритмичными движениями взбивать сливки, пока не добились нужной консистенции. Пользовались они при этом мешалками, в основании которых — маленький деревянный крест с надетым на него кольцом из коровьей шерсти. Закончив взбивание, бросили в сливки несколько горстей чуть подсушенной овсяной муки. (Это придает сливкам приятный ореховый привкус.) Затем в полученную массу положили талисманы. Гости по очереди подходили попытать счастье с ложкой и блюдцем.

Все эти забавы — слабые отголоски мрачных ритуалов прошедшей эпохи, когда предки наши, празднуя наступление нового года, приносили жертвоприношение и проходили очищение огнем. Они совершали обряды, способствовавшие плодовитости скота, и поминали умерших родственников.

Существуют письменные свидетельства о том, что в царствование Иакова VI ведьмы на суде в Норт-Берике признались: «Танцевали на церковном кладбище. Джелли Дункан играл на трубе, Джон Файан в маске вел хоровод; за ним шла Агнес Сэмпсон с дочерьми… всего семь человек». Танцуя, они пели. До нас дошли лишь две строчки, которые цитирует в своих «Криминальных процессах» Т. Питкерн:

А ну, сплетницы, марш вперед, выходите, сплетницы;

Не пойдете, так пойду сама!

Если девушка выстирает свою ночную сорочку и, никому не сказав ни слова, повесит ее сушиться на стул, то ночью она, если не заснет, увидит своего будущего супруга, который придет забрать сорочку.

Если юноша проползет под ветвями черной смородины, он увидит тень девушки, на которой ему предстоит жениться.

Если выйти на перекресток и прислушаться к ветру, узнаешь о важнейших событиях в ближайшие двенадцать месяцев.

У каждого праздника свои блюда. Хэллоуин немыслим без сдобренной маслом и подслащенной медом овсяной каши. И в Самайн, и в Хэллоуин на столе пресные лепешки. При этом используют муку нового урожая, а выпекают их на священных дровах. Затем обмазывают заварным кремом, приготовленным из яиц, сливок и меда, после чего слегка поджаривают на освященных углях.

Овсянку, которую Бернс поминает в своем «Хэллоуине», сменило картофельное пюре. В нем-то и прячут талисманы.

В Хайленде той же цели служат взбитые сливки. Детям нравится, когда талисманы спрятаны в пироге или в сливочном суфле.

Без яблочного пирога вы Хэллоуин не отметите. Популярны и имбирные пряники, особенно на больших ярмарках в Эдинбурге.

Вымойте хорошие яблоки, снимите кожуру, выньте сердцевину. Нарежьте яблоки ломтиками. Затем кожуру и сердцевину положите в кастрюлю, залейте водой и поставьте варить на медленный огонь, примерно на полчаса. Процедите и охладите.

Смешайте сахарный песок с небольшим количеством натертой лимонной цедры, щепоткой мускатного ореха, корицей (или гвоздикой) и щепоткой соли.

В круглую форму для выпечки уложите яблоки слоями. Каждый слой покройте сахарной смесью. Полейте все сверху холодным яблочным отваром. Приготовьте легкое тесто, раскатайте пласт толщиною до 0, 4 дюйма и накройте им яблоки, оставив в середине отверстие. Вылепите из теста фигурки в виде яблочных листьев и выложите их по периметру пирога. Намажьте поверхность взбитым яйцом или молоком.

Поставьте в горячую духовку. Когда верх пирога зарумянится, снизьте температуру. На выпечку понадобится около часа. Подайте к пирогу сливки или сливочный крем.

Сварите в мундире отборную картошку, откиньте. Хорошенько высушите, быстро снимите шкурку и протрите через сито. Масса должна быть очень легкая и сухая. Положите картофель в кастрюлю и добавьте масло или маргарин из расчета: 1 унция масла на фунт картофеля и четверть пинты очень горячего (но не кипящего) молока.

Прибавьте перец и соль (по желанию) и столовую ложку сливок. Постоянно мешайте и взбивайте массу, пока картофель не станет пышным, легким и маслянистым.

В обществе, стоящем на более высокой социальной ступени, талисманы обычно прячут в пирог.

Подготовьте белый сдобный пирог, ароматизированный соком лимона или апельсина. Прежде чем поставить его в духовку, вложите внутрь завернутые в промасленную бумагу предметы, предсказывающие будущее. После того как пирог испечется и остынет, покройте его апельсиновой глазурью и шоколадным кремом, нарисуйте силуэты сов, летучих мышей, ведьм на метлах, котов с выгнутыми спинами. (Оранжевый и черный — основные цвета Хэллоуина.) Более изысканными пирогами торгуют в высококлассных кондитерских.

Просейте через волосяное сито полфунта сахара и на умеренном огне при постоянном помешивании растопите в тяжелой низкой сковороде, пока жидкость не приобретет цвет кофе.

Подготовьте яблоки: аккуратно отделите от одного конца цветочную почку, а от другого — черенок. Старайтесь не повредить кожицу, вставьте на место черенка маленькую деревянную палочку примерно в 2–3 дюйма длиной. Опускайте яблоки по одному в горячую карамель и тут же выкладывайте на смазанное маслом блюдо: пусть затвердеют.

Во время еды удобно держать такое карамельное яблоко за палочку.

6 унций просеянной муки

6 унций масла

8 унций сахарного песку

4 яйца

1 чайная ложка ванильного сахара или 1/2 чайной ложки миндальной эссенции

Растопите масло на водяной бане и поставьте остыть. Сполосните кастрюльку очень горячей водой и оберните основание отжатым полотенцем, вынутым из очень горячей воды. Разбейте в кастрюлю яйца и положите сахарный песок. Взбивайте миксером в течение 5 минут. Смесь должна дважды увеличиться в объеме. Муку и масло добавляйте постепенно, осторожно перемешивая, чтобы в массу по возможности попало меньше воздуха. Всыпьте ванильный сахар и вылейте смесь в круглую форму диаметром 9 дюймов. Духовка должна быть предварительно нагрета до 350°F. Готовность определяйте спицей: когда пирог будет готов, спица выйдет сухая. Снимите разъемную форму и дайте пирогу остыть.

Пока ваш торт в духовке, положите в чугунную сковороду 8 унций сахара и 6 унций очищенных, но с кожицей лесных орехов. Поджарьте их на умеренном огне, постоянно помешивая, пока сахар не приобретет золотистый цвет.

Вылейте смесь на мраморную доску или на стол с эмалированной поверхностью, предварительно смазанный небольшим количеством салатного масла. Возьмите 4 столовые ложки смеси и пропустите через кофемолку. Остальные орехи небрежно нарубите. Сделайте масляную глазурь (чтобы хватило на два коржа), добавьте ванилин и смолотые орехи. Остывший пирог разрежьте по горизонтали на три коржа. Намажьте два слоя глазурью и соедините. Проследите, чтобы края у торта были ровными. Обмажьте верх и края торта горячим абрикосовым джемом и посыпьте толстым слоем нарубленных орехов.

8 унций просеянной муки

8 унций смолотых лесных орехов

12 унций сахарной пудры

3 унции масла

1 яйцо

1 яичный желток

1 чайная ложка воды

Растопите масло на водяной бане. Поставьте остыть. Снимите с орехов скорлупу, а кожицу оставьте. Расколите орехи пополам и смелите в кофемолке или кухонном комбайне. Добавьте яйцо и песок и хорошенько размешайте. Положите муку, а под конец — охлажденное масло. Замесите тесто и раскатайте пласт толщиной 3/4 дюйма. Вырежьте круглое или овальное печенье. На каждом печенье сделайте крошечное отверстие, смажьте поверхность разведенным водой яичным желтком. Выпекайте от 12 до 15 минут при температуре 300°F.

У вас должно получиться от 18 до 24 штук печенья.

12 унций муки (или половина муки и половина хлебных крошек)

6 унций разрезанного околопочечного говяжьего жира

6 унций влажного сахара

4 унции смородины, коринки, сабзы

4 унции кишмиша

2 чайные ложки порошка корицы

1 яйцо (не обязательно)

Жирное молоко или густая простокваша

Смешайте в миске сухие ингредиенты. Влейте жирное молоко, замесите тесто. Оно должно получиться довольно густым. В кипящую воду опустите салфетку, отожмите и вложите в припудренную мукой большую кастрюлю. Затем перенесите тесто в салфетку ложкой. (Кастрюля придаст ему круглую форму.) Поднимите концы салфетки, чтобы складки ровно распределились, и крепко перевяжите их бечевкой, оставив внутри место для расстойки (примерно четверть от общего объема). Поставьте на дно большой кастрюли старую толстостенную тарелку. Перенесите на нее салфетку с тестом и налейте кипящую воду, чтобы покрыло. Кастрюлю плотно закройте крышкой, добавляя по мере необходимости воду. Тесто должно кипеть примерно три часа.

Развяжите и осторожно выложите тесто на нагретую тарелку. Снимайте салфетку осторожно: не повредите «кожицу». Посыпьте сверху сахарной пудрой. Подавать с горячим заварным кремом.

Специи можете варьировать в зависимости от предпочтений. Овсяную муку можно заменить хлебными крошками. Вместо молока неплохо использовать эль, в тесто добавить яйцо, а специи не употреблять вовсе.

В Хайленде у фермеров, имеющих корову, блюдо это пользуется большой популярностью. На праздник Хэллоуина его подают вместо картофельного пюре. Взбейте жидкие сливки, подсластите, постепенно добавьте ром или ванилин (можно обойтись и без него), всыпьте слегка поджаренную овсянку. Она придаст блюду ореховый аромат. Смесь не должна быть очень густой.

Приготовить мясной рулет, придать ему форму трупа — ноги вместе, руки сложены на груди — и запекать до готовности. Перед тем как подавать на стол, капнуть на грудь «мертвеца» немного кетчупа. Эмоции гостей гарантированы.

4 куриных грудинки

1 чашка муки панировочные сухари оливки салат-латук

Разрезать куриные грудки так, чтобы получилось пять «пальцев» (оставшееся мясо будет изображать ладонь), обвалять их в муке, залить взбитым яйцом, посыпать панировочными сухарями и запекать до готовности, после чего сделать из разделенных пополам оливок «ногти». Подавать к столу на листьях салата.

Заключение

Вопреки распространенному мнению, миф — отнюдь не рассказ о чудесах эпохи «детства человечества». Миф — универсальная категория человеческой психики и человеческой культуры, и, как любая универсалия, он находится вне времени, а потому сопровождает человека на всем протяжении эволюции Homo Sapiens. С течением веков и тысячелетий меняется лишь «ощущение мифа»: в одни периоды времени миф, оттесняемый рациональной действительностью, словно пребывает в латентном состоянии, в другие же актуализируется, «возникает из небытия» и возвращает себе статус «идеологии мироздания».

Европа в целом достаточно быстро — с исторической точки зрения, разумеется, — отказалась от «жизни в мифе», исцелилась, если воспользоваться образом Макса Мюллера, от «болезни языка», под которой основоположник сравнительного религиоведения понимал мифологию. Во Франции, Германии, Италии уже в Средневековье воцарился рационализм, влияние которого только усиливалось с течением времени. Архаическая традиция сохранилась лишь на «окраинах Ойкумены» — на славянском востоке, на германо-скандинавском севере и в синтетической культуре Британских островов.

Для обитателей Британских островов — вероятно, в силу островной обособленности от континентального рационализма — привычно жить в мифе. Британский миф лишь единожды, и то ненадолго, переходил в латентное состояние — в эпоху Просвещения с его культом Рацио, породившим образ Джона Буля. Когда же краткое господство этого культа сменилось торжеством романтизма, произошел возврат традиции и миф актуализировался вновь и надежно «закрепился» в британском социуме. И несмотря на буйство постмодернизма и всевозможные культурные деконструкции, осуществленные XX столетием, этот миф продолжает бытовать и сегодня.

Возможно, именно в «проявленном бытовании» британского мифа и заключается причина непреходящей популярности на английской почве художественных повествований, основанных на мифопоэтической традиции. Это и многочисленные произведения, посвященные королю Артуру и рыцарям Круглого стола, и «фольклорные» романы о Робин Гуде, Томасе Рифмаче, Тэме О‘Шэнтере, и, безусловно, культовое сочинение XX века — эпопея Дж. Р. Р. Толкина «Властелин Колец». Как писал английский историк Т.Б. Маколей, «сама земля напоена здесь мифологией, и, сколько бы ни старались, исчерпать последнюю невозможно».

Певец британского духа Редьярд Киплинг отчеканил «проявленный миф» Британии в хрестоматийных строчках: