Миллион загадок

Удастся ли их сохранить

Все чаще размышляю я вот о чем. Пройдут десятилетия, столетия, тысячелетия, и наша человеческая цивилизация достигнет такого прогресса, который трудно предсказать даже самым смелым фантастам. Но останется ли место на Земле — нашей очень небольшой планете — для миллиона видов насекомых, для девственных лесов, для болот и степей, лишь на фоне которых может творить самый мудрый и самый талантливый селекционер — Природа? Может быть, многим «второстепенным» существам суждено будет ютиться и развиваться (или вырождаться) в садках и лабораторных посудинах или же, увы, бережно храниться в музейных фондах наколотыми на булавки со скорбной этикеткой: «Вымер в такие-то годы»?.

Ну, а вообще — велика ли беда в том, что вымрет тысяча-другая видов каких-то ненужных козявок и мотыльков, не дающих прямой пользы людям? Быть может, частичное истребление жизни на одной из планет — внутреннее дело ее хозяев — людей и не ахти какое уж преступление в масштабах Вселенной?

Но можем ли мы предвидеть, не окажется ли существо, сегодня «бесполезное», ценнейшим материалом для биоников, дизайнеров, медиков, агрономов будущего? Ведь изучать устройство замечательных насекомьих и паучьих инструментов, а тем более поведение и инстинкты насекомых можно лишь на живых объектах. Так что сохранить их для биологов, инженеров и аграрников грядущих эпох — необходимо.

Речь идет не только о прямой сегодняшней или завтрашней пользе. С исчезновением хотя бы одного вида земного животного или растения, самого, казалось бы, невзрачного навсегда обрывается эстафета уникального состояния живой материи, состояния невоспроизводимого и единственного. Ни одна сверхцивилизация никогда не сумеет воссоздать существо, по своей биологической сути близкое организму, а главное, инстинктам одного из миллиона насекомых Земли. Когда я гляжу через специальное смотровое устройство в недра гнезда, где шмелиная или муравьиная мать создает новую семью, и пытаюсь постичь хотя бы частицу того, что вложила природа в это почти разумное таинственное насекомое, — честное слово, — мне кажутся несовершенными и неказистыми лучшие модели мыслящих суперроботов из некоторых фантастических рассказов, а миры, населенные ими вперемежку с нашими потомками-убогими…

И еще: где гарантии того, что во Вселенной есть планеты, столь же богатые жизнью, как наша? Или хотя бы чуть-чуть населенные самыми простыми существами? Ведь по мнению многих бывших сверхоптимистов на Венере должна быть сейчас эра если не динозавров, то, во всяком случае, «первичного бульона», а на Марсе с его зеленоватыми «каналами» жизнь вообще «бить ключом»… Космические аппараты показали: ни на Луне, ни на Венере, ни на Марсе своей органической жизни, подобной земной, не было, нет и не будет — разве что мы ее доставим туда с Земли. Тем более нет ее и на других, дальних от Солнца, планетах солнечной системы.

В этих условиях ценность каждого живого существа, населяющего нашу планету, — независимо от его размеров, полезности или вредности, — возрастает неимоверно, в поистине космических пропорциях.

В общем, очень и очень может быть: наша голубая и зеленая планета — единственная космическая обитель Жизни. Жизнь же на Земле «едина и неделима»: это леса и травы, птицы и люди, мхи и инфузории. И беречь все это нужно как зеницу ока.

Именно о том и сказано в одном мудром документе: «В интересах настоящего и будущих поколений в СССР принимаются необходимые меры для охраны и научно обоснованного, рационального использования земли и ее недр, водных ресурсов, растительного и животного мира, для сохранения в чистоте воздуха и воды, обеспечения воспроизводства природных богатств и улучшения окружающей человека природной среды». Так гласит 18-я статья Основного закона жизни нашего социалистического государства — Конституции СССР, Знать и выполнять этот закон нужно всем.

Отсюда вывод: места, где живут организмы, полезные сейчас или такие, что могут понадобиться в будущем, нужно сохранить как резерваты — своеобразные фонды, откуда для научных исследований можно будет брать все необходимое. Но оправдает ли себя эта мера в отношении насекомых, не фантазия ли это отдельных чудаков-энтомологов, оторвавшихся от жизни?

Всего два примера. Учеными подсчитано, что число важнейших опылителей сельскохозяйственных культур — шмелей — убавилось в ряде центральных областей европейской части СССР в 300 с лишним раз всего лишь за несколько последних десятилетий. О другом примере — разгроме древнейшего огромного поселения мохноногих пчел — я писал в главе «Дазиподы». А ведь всех этих насекомых можно было спасти, и вот что пишет по этому поводу один из крупнейших биологов, Президент Всесоюзного энтомологического общества академик М. С. Гиляров: «Для жизненного цикла многих насекомых-опылителей требуются весьма разнообразные условия. Так, для шмелей и пчел с весны до осени необходимы цветущие растения — источник нектара и пыльцы. Кроме того, необходимы условия для выведения потомства — различные укрытия, необрабатываемые и невытаптываемые участки определенного типа для устройства нор, гнезд и т. д. Личинки многих важных опылителей являются паразитами (мухи-тахины) или хищниками (мухи-журчалки), поэтому для их размножения необходимо достаточное обилие гусениц, тлей и др. Условия для нормального развития многих опылителей можно создать в специальных микрозаповедниках — небольших вкрапленных в культурный ландшафт участках, на которых специальными мероприятиями поддерживается максимальное разнообразие растительности и вообще экологических условий…

Вероятно, в дальнейшем встанет проблема организации специализированных энтомологических заповедников, в которых будут созданы условия для массового развития определенных видов насекомых, необходимых для опыления тех или иных растений. В этом случае проблема охраны фауны уже переходит в производственную задачу. Интересный опыт создания таких микрозаповедников предпринял известный энтузиаст этого дела В. С. Гребенников, организовавший их в Западной Сибири и в Воронежской области» [12].

Микрозаповедники сохранят и те виды насекомых, которые просто украшают наши поля и леса, и те, что стали сегодня редкими. А таких немало: на глазах энтомологов одного-двух последних поколений во многих местах становится «музейными редкостями» ранее вовсе не редкие жук-олень, большой дубовый усач, бабочка Аполлон; быстро идут на убыль даже такие обычные, но красивые бабочки, как адмирал, махаон, перламутровки, жуки-бронзовки и носороги, травяные улитки. Для процветания этих животных достаточно было бы сохранить совсем маленькие уголки природы.

Как не вспомнить еще, раз славного французского натуралиста Жана Анри Фабра! Это ведь он впервые в мире организовал микрозаповедник для охраны насекомых и для наблюдений за ними на совершенно негодной, с точки зрения хозяйственника, пустоши, купив ее уже на склоне лет. Гармас (так называется этот пустырь), давший Фабру бесценный материал для наблюдений, теперь служит местом паломничества туристов со всего света. Не будет преувеличением сказать, что именно здесь, в Гармасе, начала свое становление этология — наука о поведении животных. Площадь же этого сделавшегося знаменитым каменистого «неудобья», находящегося прямо в поселке Сериньян во Франции — менее гектара.

Сколько мелкой живности еще гнездится по оврагам, обрывам балок, обочинам дорог, старым паркам, лесопосадкам, негодным пустырям вроде Гармаса! Немало здесь и любопытных растений. Основное, от чего нужно уберечь эти муравьиные, шмелиные, орхидейные, улиточьи «города» — это вытаптывание и выкашивание растительности, замусоривание. Если это удастся сделать — заповедник будет жить. Очень важно, чтобы участок как можно менее страдал при химобработках соседних полей или садов — для этого лучше всего договориться с агрономом или работниками службы защиты растений.

Какой школе, станции юннатов, колхозу или даже заводу не захочется сейчас быть обладателем или шефом своего заповедника? Небольшой — да свой! В этом и заключается надежная охрана такого «мини»-резервата безо всяких затрат, за исключением разве легкой ограды. О шмелином заказнике под Исилькулем знают все вокруг, многие помогали в его организации и работе. Иначе без помощи общественности — любителей природы, студентов, школьников — создать бы заказник не удалось, как не удалось бы организовать еще несколько участков для охраны насекомых: один в Омской области, два — в Новосибирской, один — в Воронежской и один — в Иркутской (Исилькульский был первым).

А теперь прикиньте, насколько может возрасти площадь охраняемых территорий, если микрозаповедники (охраняемые участки площадью менее 10 гектаров) возникнут хотя бы по одному в каждом районе! Сопоставьте эту цифру с площадью имеющихся макрозаповедников — то есть больших государственных заповедников. Заодно вспомним, что в зоне интенсивного земледелия и градостроительства таких «макро» уже не устроить. И придете к выводу, что эта новая форма охраны природы, очень доступная, будет и очень рациональной.

Сумей же и ты, читатель, юный и взрослый, внести свой, пусть малый, но реальный вклад в это нужное и интересное дело!

Жизнь стоит только защитить — а это так нетрудно! — и она начнет кипеть в поразительном многообразии даже на маленьких «пятачках». Пусть же их будет как можно больше — этих живых музеев под открытым небом, хранилищ живых существ, уголков Природы — хрупкой, сложной, древней.

И во многом еще загадочной…

Исилькуль-Новосибирск, 1964–1979.