Милый, единственный, инопланетный

— А ты кто? — спросил я на всякий случай.

— Дагестанец. Меня, кстати, Руслан зовут. Руслан Керимов. Хоть это тебе и неинтересно.

Я равнодушно пожал плечами. Ну, Руслан и Руслан…

— У тебя, я смотрю, тоже в этой группе друзей нет? Правда же, тут ни одного нормального пацана?

— Мне с ними скучно и непонятно, — признался я.

— Я у вас первый день только, но мне уже тоже с ними скучно и непонятно. Слушай, а давай с тобой дружить? Ты мне будешь братом.

Необычные речи мальчика всё больше и больше сбивали меня с толку.

— Как я могу быть твоим братом? Моя мама — она ведь не твоя мама.

— Да блин, ты правда странный какой-то… Брат — это просто так говорится. Значит, очень хороший и близкий друг, который никогда не бросит и не предаст.

Я снова кинул на него испытывающий взгляд искоса, а затем проверил на всякий случай:

— Ты меня никогда не бросишь и не предашь?

Руслан отозвался:

— Никогда. Если мы поклялись в дружбе, то слово нельзя нарушать даже под страхом смерти!

— Хорошо, — согласился я, не совсем, впрочем, поняв про “страх смерти”. — Тогда я тоже не нарушу слово.

— Ну что, здравствуй, брат? Давай лапу! — он протянул мне ладошку с растопыренной пятернёй. Я покачал головой.

— Мне не нравится, когда меня трогают. Это обязательно?

— Вообще-то, настоящие мужчины всегда обмениваются рукожо… рукопажо… ру-ко-по-жа-ти-ем, — старательно выговорил он. — Но если тебе прям сильно не нравится…

— Сильно, — подтвердил я. — Терпеть этого не могу.

— Ладно, я понял. А я не люблю, когда меня называют Русланчиком или Русиком, чуркой и черномазым. Просто Руслан, а ещё лучше — Рус. Запомнишь?

— Не любишь, когда тебя называют Русланчиком или Русиком, чуркой и черномазым. Просто Руслан, а ещё лучше — Рус, — повторил я слово в слово.

— Ни фига себе! Вот это память у тебя. Ты, кстати, вот что… если кто-то тебя станет снова щекотать или бить, или ещё чего, сразу мне говори. Я им всем морды расквашу. До конца жизни забудут, как к тебе приставать!

— Хорошо, — подумав, согласился я. Было бы и в самом деле неплохо избавиться от назойливого внимания товарищей по саду. — Я тебе скажу.

Появившись в моей жизни в тот самый день, Рус так в ней и остался.

Иногда я просто не замечал его присутствия, он, как и мама, умел оставаться незаметным и ненавязчивым, что я очень ценил. Но он всегда и неизменно был рядом, всё с той же детской готовностью “расквасить” за меня любую “морду”.

21

ПРОШЛОЕ

Лиза, октябрь 1994 года

Вопреки Лизиным надеждам и робким ожиданиям, на осеннем балу всё сразу же пошло не так, как она себе намечтала.

Во-первых, Олег не пришёл. Точнее, в конце концов он всё-таки появился, но к тому моменту настроение Лизы уже упало до критически низкой отметки, весь свет сделался ей не мил, её не радовали ни дискотека, ни новое платье, которое действительно ей очень шло, ни комплименты мальчишек-одноклассников, ни то, как они наперебой приглашали её на “медляки”. Ей не нужны были другие, она ждала только Тошина… Даже Тимка, честно пытающийся развеселить подругу, не снискал в этом успеха — настолько равнодушной и отстранённой выглядела Лиза.

В итоге, когда она потеряла последнюю надежду, практически впала в отчаяние и уже собиралась сбежать потихоньку домой, Олег и появился в актовом зале. Правда, он был не один, а с дамой своего сердца Динкой Старцевой, но парочка выглядела так, словно они только что подрались, а потом, собравшись впопыхах, прибежали в школу. Лица обоих казались злыми и отчуждёнными: хоть Олег с Динкой и пришли вместе, но при этом не смотрели друг на друга и не держались за руки.

Лизу, признаться, данное обстоятельство только порадовало — она терпеть не могла эту целлулоидную куклу Динку с глупо вытаращенными синими глазами и золотистыми локонами, которая могла говорить только о парнях да тряпках. Лиза, конечно, ревновала и завидовала, мечтая оказаться на её месте, но ничего не могла с собой поделать. Впрочем, лицо Тошина выглядело таким расстроенным, что радость Лизы несколько померкла, а сердце болезненно сжалось. Судя по всему, они ещё не окончательно выяснили отношения, потому что, оказавшись в центре дискотеки, Олег снова примирительным жестом положил руку Динке на плечо и горячо заговорил, убеждая подругу в чём-то, чего Лиза не могла расслышать из-за расстояния и грохочущей музыки.

Старцева была не на шутку рассержена. Зло прищурившись, она выкрикнула что-то Тошину в лицо, пытаясь сбросить его руку, а когда он попробовал силой притянуть девушку к себе и обнять, вдруг размахнулась и со всей дури залепила ему пощёчину.

Как назло, именно в эту самую секунду музыка стихла, и оглушительный звон ладони, впечатавшейся в щёку, услышали, кажется, все присутствующие. Лиза невольно ахнула. Как можно было ударить Олега по лицу?! По его прекрасному, красивому, благородному лицу?! Эта Старцева совсем берегов не видит…

Олег схватился за щёку. Было видно, что он изо всех сил сдерживает себя, чтобы не ответить Динке тем же.

— Да пошла ты, — прошипел он ей в лицо. — Строишь из себя королеву… Надоело бегать за тобой, не хочешь нормально общаться — ну и хрен с тобой! Достала ты меня, Старцева, поняла?!

— А уж как ты меня достал, придурок! — истерично выкрикнула Динка.

— Только смотри, коленки не обдери, когда приползёшь ко мне просить прощения, — парировал Тошин.

— Да кому ты на фиг сдался, урод?!

— А ты кому сдалась, овца кривоногая?!

— Что-о-о? — лицо Старцевой пошло красными пятнами.

— Да что слышала!..

Кое-кто из нечаянных свидетелей этой сцены не смог сдержать злорадных смешков: несмотря на модельный рост, тонкую талию и оформившуюся грудь, ноги у Динки и впрямь были немного “иксовыми”.

Не в силах вынести всю глубину своего унижения, Старцева бросилась вон из актового зала. Лиза наблюдала за этой сценой с ужасом и потрясением. К Олегу тут же подошли друзья, стали его успокаивать и хлопать по спине, а затем, приобняв за плечи, потянули куда-то за собой, подальше от любопытных глаз. Лиза и сама не отказалась бы составить им компанию — утешить Тошина ласковым словом, но, разумеется, её с собой никто не звал, и она снова упала духом.

В зал Олег вернулся где-то полчаса спустя. Лиза была уверена, что его давно уже нет в школе, поэтому сердечко её моментально взмыло от радости. От эмоциональных качелей, которые она испытывала на этом осеннем балу, голова буквально шла кругом.

Тошин выглядел успокоенным и повеселевшим — очевидно, приятели смогли его отлично взбодрить. Он сделал несколько шагов и остановился посреди зала, словно соображая, что ему дальше предпринять — потрястись с другими ребятами в ритме музыки или постоять у стеночки, дружески потрепаться с одноклассниками. В тот же момент заиграл очередной “медляк”, и это решило дело: Тошин с живым интересом огляделся по сторонам, выискивая себе подходящую партнёршу для танца.

Все девчонки затаили дыхание и внутренне подобрались, расправив плечи, выпрямив спины и выпятив грудь, втайне рассчитывая на приглашение от первого красавчика школы. Лиза же не успела толком ни помечтать, ни испугаться, ни обрадоваться, когда Олег вдруг оказался рядом с ней и подмигнул:

— Потанцуем, Лизюкова?..

Она плыла в его объятиях под завистливые взгляды одноклассниц и не верила в то, что всё происходящее с ней — реальность. Её не смущал даже явственный запах алкоголя, который она уловила. Видимо, ребята пропустили под шумок рюмашку-другую, контрабандой пронеся спиртное на школьную вечеринку…

— У тебя всё хорошо? — нерешительно спросила Лиза, практически прижавшись губами к его уху и замирая от чувства острого хрупкого счастья. Брови Тошина чуть приподнялись.

— Да, а почему ты спрашиваешь?

— Ну… вы же с Диной поссорились…

— А, это… — он махнул рукой. Уголок его рта дрогнул в презрительной усмешке. — Достала она меня, честно. Даже думать о ней больше не хочу.

— А что случилось? — набравшись наглости, спросила Лиза.

— Да ревнует меня к каждой юбке, представляешь?! Вот и сегодня застала у меня дома соседку, студентку-первокурсницу, и разоралась. А соседка правда пришла просто соли одолжить, веришь?

— Верю, — выдохнула Лиза влюблённо.

— Ну вот. А Динка не поверила. Говорит, какая такая соль, если у неё халат короткий, ничего не прикрывает, и вообще… Короче, довела, — он с досадой поморщился. — Не выношу ревнивых баб. Бесят!..

Лиза с тревогой завертела головой, проверяя, не вернулась ли Старцева в зал. Не хотелось бы становиться жертвой её болезненной ревности…

— Ты чего, Динку боишься? — догадался Олег и улыбнулся. — Да не переживай, к тебе бы она точно ревновать не стала!

Лизе стало обидно. Неужели она настолько непривлекательна?.. Поняв свою оплошность, Тошин торопливо добавил:

— Я в том смысле, что… ну, мы же с первого класса все вместе учимся. Знаем друг друга как облупленных. Она к тебе привыкла. А на самом деле… на самом деле ты просто классная! — добавил он, убедительно тараща глаза. — И очень красивая… правда.

Лиза замерла от этого неожиданного признания. Ноги у неё подкосились, и если бы Олег не держал её сейчас за талию — точно упала бы к его ногам. Так бывает? Правда? Любовь всей её жизни, Олег Тошин, только что сказал, что считает её красивой?!

Тем временем он поднял руку и коснулся Лизиного лица, очерчивая контур нежных девичьих губ.

— Ты целовалась когда-нибудь? — спросил он с любопытством. Лиза зажмурилась и отрицательно замотала головой.

— Хочешь, научу? — спросил он игриво. Лиза распахнула глаза, а затем, гордо и независимо, как ей казалось, вскинув подбородок, смело ответила:

— Хочу!

22

НАШИ ДНИ

Марина, сентябрь 2019

— Значит, так, — Лёлька окидывает меня критическим взором. — Сегодня тебе надо выглядеть не овцой на заклании, а победительницей по жизни, роковой красоткой и разбивательницей сердец! Все молодые люди в клубе должны умирать от желания целовать именно тебя, а не какую-то другую девушку.

Мы сидим в моей комнате, забравшись с ногами на кровать, пьём свежезаваренный травяной чай и жуём бабушкино печенье; в ногах у меня раскинулся толстый и лохматый кот Веник и бесцеремонно храпит, всем своим видом демонстрируя презрение к глупым бабским разговорам.

— Может, сразу напишем мне на лбу красной помадой: “KISS ME”? — скептически интересуюсь я, слизывая с губ крошки. Лёлька задумывается.

— Красная помада… Бинго! Ты умница. Считается, что именно ярко-красный цвет вызывает у противоположного пола наибольшее влечение. Тащи косметичку, будем тебя красить!

— Да у меня и нет красной помады, наверное… — сомневаюсь я. — Предпочитаю более сдержанные оттенки.

— Никакой сдержанности! Никакой скромности! Никакого стеснения, будем красить тебя ярко-ярко!

— Как проститутку? — ехидно уточняю я.

— Как свободную, красивую, счастливую девушку, у которой вся жизнь впереди! Ты не просто идёшь в клуб — ты идёшь в клуб целоваться и отрываться!

— Девочки, — в дверь комнаты деликатно стучится бабуля, — ужин скоро будет готов. Вы сейчас покушаете или подождёте, когда Маринушкины родители с работы вернутся, и тогда уж все вместе сядем за стол?

Лёлька отрицательно мотает головой:

— Спасибо, Евдокия Тимофеевна, но мы с Мариной сегодня идём на вечеринку, так что ужинать не будем.

— Не будете?! — ахает бабушка.

— Не будем?! — эхом возмущаюсь и я.

— Что, любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда? — поддевает меня подруга. — Ты должна быть лёгким, порхающим мотыльком, а не беременной бегемотихой! — затем она поворачивается к бабушке и поясняет:

— Знаю я вас, Евдокия Тимофеевна, у вас же всегда и первое, и второе, и компот… Подумайте сами, неужели Наташа Ростова нажиралась до отвала перед своим первым балом?

— Ну, если уж Наташа Ростова… — бабушка понимающе улыбается и возвращается в своё кухонное царство. Веник, встрепенувшись, соскакивает с кровати и следует за ней — кто-кто, а он не намерен игнорировать заветное слово “ужин”.

Едва мы выходим из дома и садимся в заранее вызванное такси, оживает мой телефон.

— Карик активизировался, — говорю я дрогнувшим голосом, наблюдая за именем, высветившимся на экране.

— Сбрасывай, — решительно командует Лёлька. Я подчиняюсь, потому что совершенно не готова сейчас с ним разговаривать и вообще не знаю, что могу ему сказать.

Карик набирает мой номер снова, я опять прерываю звонок и трусливо спрашиваю у подруги:

— А может, сразу отправить его в чёрный список? Боюсь, долго подобную осаду я не выдержу, а этот мастер… болтать языком может снова меня задобрить.

— Лучше переименуй контакт в телефоне: “Тот, перед кем я раздвигаю ноги по первому свистку”, — невозмутимо советует Лёлька, напоминая о моём недавнем унижении. Таксист с любопытством косится в мою сторону. — Взглянешь — и охоту отвечать отобьёт напрочь!

— Идея неплохая, но, боюсь, это слишком длинно.

Карик опять звонит. Сердце моё начинает стучать всё быстрее. Нет, конечно, я не простила его, но…

— Лучше ответь и пошли его прямым текстом, — снова распоряжается Лёлька. — А то он так весь вечер нам испортит!

— И что мне ему говорить? — пугаюсь я.

— Скажи, что он кобель, подлец, скотина и импотент.

— Но он далеко не импотент!.. — вскидываюсь я. Таксист всё живее интересуется нашей беседой и следит за дорогой уже вполглаза.

— Неважно. Главное, скажи. Это ударит его в самое сердце!

Я дрожащими пальцами принимаю вызов.

— Алло…

— Маришка, привет, — раздаётся в трубке знакомый, с бархатными интонациями, голос. — Всё ещё дуешься?

— Я не дуюсь.

— Ну я же слышу! Обиделась, да? Перестань, пожалуйста. Ты погорячилась, я погорячился…

— Нет, это я погорячилась год назад, когда отдалась тебе прямо во время ночного эфира! — с досадой говорю я. Краем глаза ловлю выражение лица таксиста — ему сейчас только ведёрка попкорна не хватает.

— Злючка моя…

Я слышу по голосу, что он улыбается, и действительно злюсь сейчас — но не на Карика, а на саму себя, потому что предательски таю и “плыву” от его интонаций. Тембр его голоса всегда действует на меня самым волшебным образом — я покрываюсь мурашками и ничегошеньки не соображаю, поскольку мозги превращаются в вату.

— Ну прости, прости, Мариш. Я правда виноват.

— Что с тобой, Карик? — взяв себя в руки, кротко интересуюсь я. — Не с кем сегодняшнюю ночь провести? Ну так ты не тушуйся, время ещё есть, сколько там молодых мамочек в роддоме держат? Дней пять? Может, ещё повезёт и найдёшь себе кого-нибудь до выписки…

— Зачем ты так цинично? — голос меняется с обольстительного на невинно оскорблённый — ох, и мастер же Карик играть интонациями! — Я же попросил у тебя прощения.

— Прощения, мой милый, надо просить не у меня, а у своей жены, — наставительно говорю я. — Вот перед кем ты действительно виноват. И вообще, не заставляй её нервничать, а то молоко пропадёт, — добавляю внушительно и наконец отключаю телефон. Мне больше нечего сказать Карику… зато есть что — не в меру любопытному таксисту, и все слова эти близки к непечатным.

— Смотрите на дорогу! — рявкаю я с экспрессией и пылом базарной бабки, что, в общем-то, мне совершенно не свойственно.

— Не вздумай реветь! — быстро говорит Лёлька, внимательно следя за моей мимикой и, видимо, отметив дрожащие губы. — Макияж потечёт. Всё прошло отлично, ты держалась молодцом! А сейчас — выше нос, мы идём в отрыв!

23

У входа в клуб очередь: работает фейс-контроль, на поцелуйную вечеринку пропускают лишь тех, кому уже исполнилось восемнадцать.

— Можно подумать, тут не целоваться будут, а устроят групповушку, — беззлобно ворчит Лёлька и лезет в сумочку за паспортом.

Внутри, наоборот, пока ещё не слишком многолюдно. Лёлька, быстро оглядевшись по сторонам, тянет меня за собой к барной стойке, заявив, что это лучшая наблюдательная позиция.

Происходящее мало тянет на содом и гоморру. Несколько человек двигается на танцполе под “Kiss It Better” Рианны, кое-где слышны громкие утрированные чмоки (“муа-а-а! муа-а-а! муа-а-а!”), но лишь две-три влюблённые парочки целуются вызывающе страстно и откровенно, причём неясно — пришли они в клуб вместе или познакомились только что. Остальные ведут себя достаточно сдержанно.

Объявление в баре гласит, что до полуночи шампанское для дам — бесплатно, а порция любого виски для джентльменов обойдётся им всего в сто рублей. Некоторые “джентльмены” так торопятся сэкономить до двенадцати часов, что уже не вяжут лыка и мало интересуются, собственно, тематикой вечеринки.

— Ну что, по шампусику для начала? — интересуется Лёлька. — Что-то ты как-то скисла, подруга, необходимо тебя взбодрить…

Пока я раздумываю, бармен ставит перед нами два коктейля.

— Подарок от заведения, — подмигивает он мне. — Клубничная “Маргарита” — такая же яркая, как ваши губы!

Мы благодарим, а Лёлька незаметно кидает на меня торжествующий взгляд, в котором ясно читается: “Я же говорила, что красная помада сработает!”

Незаметно кошусь на бармена — а он очень даже ничего, милый… интересно, можно ли целоваться с барменами в рамках вечеринки? Или с персоналом запрещено?

Мы потягиваем свои коктейли и продолжаем лениво наблюдать за остальными посетителями. Наконец Лёлька делает охотничью стойку и, дёрнув меня за рукав, указывает подбородком в сторону группки молодых людей, расположившихся за столиком неподалёку.

— Смотри, какие красавчики!

Я приглядываюсь к парням. Действительно, все очень симпатичные, как на подбор, но…

— Заметь — среди них нет ни одной девушки! Тебе не кажется это подозрительным? — спрашиваю у подруги.

— Думаешь, они того… каждый охотник желает знать, где сидит фазан?* — огорчённо отзывается Лёлька.

— Да чёрт их знает. Если геи, то, во всяком случае, никак это не афишируют. Может, специально пришли в клуб холостяцкой компанией, чтобы найти себе девочек на ночь?

Один из компании — чернявенький, темноглазый — явно солирует сегодняшним вечером: он в центре внимания, а все остальные внимают его шуткам, чокаются с ним кружками пива и весело хохочут. Парни как парни… вряд ли студенты, выглядят чуть постарше, хотя кто их разберёт… Мой взгляд перемещается с одного лица на другое и останавливается на одном парне. Он единственный как-то выбивается из компании. Не могу сказать, что конкретно с ним не так, он просто сидит с отстранённо-задумчивым видом и, кажется, вообще не интересуется тем, что происходит вокруг, однако чернявенький время от времени предпринимает попытки втянуть его в общий разговор, и отстранённый даже что-то отвечает. Стесняется, что ли?..

Вскоре к компании подплывает официантка, грациозно покачивая бёдрами, и ставит на стол небольшой круглый тортик. В этот самый момент диджей оглушительно врубает “хэппи бёздей ту ю”, все дружно хлопают и что-то орут, а потом чёрненький, поднявшись, смачно целует официантку в губы. Поначалу та слегка трепыхается для приличия, притворяясь, что протестует, но когда молодой человек отстраняется, она лишь довольно улыбается и блестит глазами.

— У этого симпатяги день рождения, — мечтательно говорит Лёлька. — И он явно не гей! Видела, как официантку засосал?! Я просто обязана поцеловать его сегодня!

Аниматоры в клубе стараются вовсю: для разогрева объявлен мастер-класс поцелуев, на который приглашаются все желающие.

— Не хочешь поучаствовать? — спрашиваю я подругу, но Лёлька лишь снисходительно фыркает:

— Да я сама кому хочешь дам мастер-класс по этому делу!

Несколько раз к нам подкатывают мужчины с просьбами о поцелуе, но никто не впечатляет нас с Лёлькой настолько, чтобы позволить целовать себя в губы, так что мы милостиво соглашаемся лишь на дружеский чмок в щёку. Лёлька не сводит глаз с того стола, где празднуют день рождения, и пожирает чернявого взглядом.

— Да иди уже, познакомься с ним! — шутливо подталкиваю её локтем. — А то ведь уведут…

В этот миг, как по заказу, объявляют конкурс поцелуев, обещая подарки от клуба.

— Самый страстный поцелуй! Самый долгий поцелуй! Самый нежный поцелуй! И, наконец, самый невинный поцелуй! Не стесняйтесь, дамы! Приглашайте кавалеров!

— Это мой шанс, — заявляет Лёлька, спрыгивая с высокого барного табурета. — Вот пойду сейчас и предложу ему поучаствовать в конкурсе на самый страстный поцелуй!

— У тебя всё получится, — подбадриваю я её. — Ни пуха ни пера! Буду болеть за тебя изо всех сил!

– Ну, я пошла, — одёрнув платье, решительно произносит Лёлька, устремляясь к заветному столику. Мысленно снова желаю ей удачи.

В это время у меня в сумочке начинает вибрировать телефон. Я с опаской проверяю, кто звонит. Так и есть — Карик! Это навязчивое внимание уже раздражает, честное слово…

— Чего тебе? — не слишком-то вежливо рявкаю я в трубку.

— Мариш, ну пожалуйста… — теперь его голос полон мольбы и страданий. — Мне очень плохо и одиноко сейчас. Ты нужна мне…

— Что ты говоришь? Не слышу, — беззастенчиво вру я.

— А где ты? — настораживается он. — Что это за музыка играет?

— Ничего не слышу, — продолжаю я блефовать, — я в клубе сейчас, не могу с тобой разговаривать.

— В каком клубе? Где? — быстро переспрашивает он. — Хочешь, я сейчас подъеду?..

О, нет… только не это!

— Подожди секунду, я выйду в фойе, — громко говорю я, собираясь отбрить его окончательно и бесповоротно, и быстрыми шагами двигаюсь к выходу.

Однако в дверях случается конфуз — я так тороплюсь, что сталкиваюсь с молодым человеком, который как раз пытается войти внутрь, и от неожиданности роняю свой телефон. Мобильник шмякается об пол и разлетается буквально на куски: аккумулятор в одну сторону, верхняя панель в другую, нижняя — в третью, симка — в четвёртую… Я громко ахаю и, хотя сама виновата в этом неприятном столкновении, машинально кидаю на парня разгневанный взгляд.

То, что я вижу, заставляет меня на несколько мгновений забыть даже о телефоне.

Это тот самый “скромник” из шумной компании друзей, который привлёк моё внимание своим странноватым поведением. Я мимоходом успеваю отметить необычные глаза — светло-голубые, но с чётким тёмным ободком вокруг радужки. Сейчас эти глаза расширены от ужаса, будто он увидел привидение. Поймав мой взгляд, он тут же отворачивается, тяжело дышит и начинает пятиться, словно боится, что я сделаю ему что-то плохое.

Господи, да он растерян и напуган до паники!..

___________________________

*Поговорка для запоминания порядка цветов радуги (первая буква в слове совпадает с первой буквой в названии цвета: каждый — красный, охотник — оранжевый, желает — жёлтый, знать — зелёный, где — голубой, сидит — синий, фазан — фиолетовый). Радужный флаг — символ ЛГБТ-сообщества.

24

Молодой человек продолжает отступать, по-прежнему не глядя на меня, пока не упирается спиной в стену, после чего вздрагивает всем телом и начинает затравленно озираться. Его пальцы цепляются за пуговицы на собственной рубашке и принимаются лихорадочно дёргать за них. Вот уже одна вырвана с корнем, вторая… Пребывая в полнейшем офигевании от происходящего, я делаю робкий шаг в его сторону.

— Простите, вам плохо? Я могу чем-то помочь?..

Когда он понимает, что расстояние между нами сократилось, то начинает ещё больше паниковать, растерянно взмахивая руками, точно ища, за что можно ухватиться, а затем, словно пытаясь спрятаться от меня, отчаянно зажмуривается и зажимает уши ладонями.

Я повышаю голос, пытаясь до него достучаться, касаюсь его руки.

— Успокойтесь же! Что с вами? Может, вам нужен врач?

Едва я дотрагиваюсь до парня, он дёргается, как будто у меня вместо пальцев — раскалённое железо. Пытаясь отодвинуться, он ударяется затылком о стену, и я понимаю, что сейчас, чёрт возьми, он себя просто покалечит! Надо немедленно это как-то остановить…

— Отойдите от него! — раздаётся у меня за спиной. — Отойдите немедленно, оставьте его в покое!

Не сразу соображаю, что это обращено ко мне, затем оборачиваюсь и вижу разгневанное лицо того самого чернявенького именинника, на которого открыла охоту Лёлька. Не успеваю я вспомнить о подруге, как тут же вижу и её — она материализуется словно из воздуха.

— Пошла вон, я сказал! — гаркает чернявый, делая мне страшные глаза, потому что я по-прежнему стою на месте и растерянно хлопаю ресницами. Всё происходящее напоминает какой-то сюр, бред, сцену из дурного фильма…

— А чего ты орёшь на мою подругу, совсем оборзел? — моментально вскипает Лёлька и, судя по её воинственному виду, намеревается огреть чернявого своей сумочкой по башке.

— Господи, уйдите все отсюда, а?! Не видите — человеку плохо, вы его пугаете! — с досадой стонет он. До меня наконец доходит.

— Лёль, подожди, — останавливаю я подругу, которая решительно рвётся в бой. — Он хотя бы в курсе, что сейчас происходит… в отличие от нас с тобой.

Не прикасаясь к своему другу и не вторгаясь в его личное пространство, молодой человек ровным и размеренным голосом повторяет:

— Илья, всё в порядке. Всё в порядке. Всё в порядке. Ты в безопасности. Всё хорошо. Всё хорошо, брат.

Парень всё ещё взволнованно и тяжело дышит, мотая головой в немом протесте, но уже, слава богу, не выглядит так, словно вот-вот начнёт визжать и кататься по земле в истерическом припадке.

Я в шоке от того, что вижу. Это что, какое-то психическое заболевание? Как этого человека вообще пропустили в клуб наравне со здоровыми людьми? А если он опасен для окружающих?!

Тем временем этот ненормальный медленно сползает по стеночке на пол и остаётся сидеть на корточках. Друг стоит в паре шагов от него, не уменьшая дистанции, но продолжая спокойно и негромко твердить:

— Всё хорошо. Всё в порядке, — до тех пор, пока тот постепенно не приходит в себя, успокаиваясь.

— Пойдём, — я дёргаю Лёльку за рукав. — Мы им только мешаем.

Мне очень неуютно и хочется поскорее убраться отсюда. Я чувствую себя ответственной и виноватой за всё, что только что здесь произошло. Наверное, надо бы извиниться перед молодым человеком, которого я (нечаянно, ну честное слово, не специально же!) так сильно напугала, но мне хочется забыть это как страшный сон. И вообще, срочно надо выпить!

Я наклоняюсь, собираю с пола куски рассыпавшегося телефона и дёргаю Лёльку за руку. Та с неохотой отлипает взглядом от чернявенького, и мы возвращаемся к бару. Честно говоря, лучше бы, наверное, и вовсе поехать домой, но… обидно, мы ведь не так давно пришли, из-за какого-то глупого инцидента пропускать самое интересное? Вечеринка только начинается.

— Ну, и что это было? — спрашивает меня подруга, когда мы вновь оказываемся за барной стойкой и получаем законную порцию халявного шампанского. Я развожу руками и начинаю нервно хихикать.

— Да понятия не имею! Позвонил Руденский, тут слишком громко играла музыка и я вышла в фойе поговорить, но столкнулась в дверях с этим… психическим. Разбила телефон к чертям собачьим, — я обиженно шмыгаю носом, вновь и вновь пытаясь воскресить покалеченный мобильник, но он упорно отказывается включаться, демонстрируя мне безжизненный чёрный экран.

— Аллилуйя! — ликует Лёлька. — Вот хотя бы за это спасибо “психическому” — избавил тебя от общения с Кариком!

— Разве что это… — ворчу я. — А ты-то как там оказалась? Я думала, ты вовсю окучиваешь своего брюнетика в конкурсе на страстный поцелуй…

— Если бы! — разочарованно фыркает Лёлька. — Только я собралась его пригласить, даже пару приветственных фраз сказала, как он вдруг сорвался с места и помчался к выходу. Ну, я потопталась там у стола, как дура, и решила выйти в фойе за ним, из любопытства, что его так взволновало… выхожу — а там картина маслом с тобой и припадочным в главных ролях. И брюнетик на подхвате — орёт тебе что-то оскорбительное. Вот я и не выдержала…

— Девчонки, простите, — раздаётся рядом знакомый голос. Мы с Лёлькой синхронно вздрагиваем и оборачиваемся: так и есть! Это он, чернявый! Стоит, немного смущённо переминаясь с ноги на ногу, и сконфуженно произносит:

— Мы вас, кажется, немного напугали…

— Да нет, это мы вас напугали, — сварливо возражает Лёлька. Брюнет обезоруживающе улыбается. Улыбка у него потрясающая — я буквально физически ощущаю, как Лёлька начинает плавиться от восторга.

— Илюху немудрено напугать, — говорит молодой человек. — Он впадает в панику от любой мало-мальской неожиданности. Я сглупил, отпустив его одного: думал, что уж дорогу до туалета и обратно он сам преодолеет без приключений, а вот видите, что в итоге получилось… Я сгоряча тоже, кажется, сболтнул лишнего. Мне так жаль, — он прикладывает руку к груди в извиняющемся жесте. Виновата я, а прощения просит он! Чувствую себя последней сволочью.

— Мне очень неловко, что так вышло, — я опускаю глаза.

— Вы тут ни при чём, — великодушно заверяет он. — Вы же не могли предвидеть, что Илья так отреагирует. К тому же по незнанию вы делали всё то, что делать категорически нельзя: повысили голос, трогали его, подошли слишком близко, нарушив личное пространство… Это всё лишает его душевного равновесия.

— А что с ним? — робко интересуюсь я.

— Синдром Аспергера.

— Аутизм? — понимающе уточняет Лёлька.

— М-м-м, не совсем. Иногда, впрочем, этот синдром действительно называют лёгкой формой аутизма…

— Это называется — “лёгкая”? — я скептически фыркаю.

— Илья ужасно расстроен тем, что всё так произошло. Он искренне просит у вас прощения и говорит, что вовсе не хотел вас пугать.

— А он умеет разговаривать? — вырывается у Лёльки прежде, чем она соображает, насколько бестактно это звучит. Чернявый не обижается, даже смеётся.

— О, ещё как! Он вообще умный малый. Просто не всегда адекватно реагирует на то, что его тревожит.

— Ладно, проехали, — миролюбиво говорю я. — Передайте ему и мои извинения.

— А пойдёмте за наш стол? — предлагает вдруг он, косясь на Лёльку.

— Неудобно как-то… — кокетничает подруга.

— Очень даже удобно. У меня сегодня день рождения. Неужели вы не исполните желание именинника? — он лукаво подмигивает.

— Пойдём, Марин? — Лёлька умоляюще смотрит на меня. Я не очень-то горю желанием снова встречаться с тем неадекватным типом, но… на кону подружкино счастье. Так уж и быть, потерплю немного. А к этому самому Илье я не подойду ближе чем на два метра, и ни слова ему больше не скажу!

25

НАШИ ДНИ

Илья, сентябрь 2019

Я постепенно прихожу в себя после срыва. Рус отводит меня в угол фойе, усаживает на первый подвернувшийся стул и, загородив спиной от посторонних взглядов, даёт возможность побыть несколько минут в тишине и покое, чтобы я окончательно расслабился.

— Ну, как ты? — спрашивает он наконец, нарушая молчание.

— Всё нормально уже.

— Точно?

— Точно. Голова только немного болит, но у меня есть таблетки. А в целом хорошо.

С возрастом мне стало легче сохранять самообладание и сдерживать себя по мелочам, однако это чревато вот такими вспышками: тревожность и беспокойство накапливаются, растут в течение дня и потом просто “взрываются” в моей голове.

В детстве было проще. Когда у меня случалась очередная сенсорно-эмоциональная перегрузка, я мог упасть на пол, закричать, заплакать, пошвыряться предметами — и меня довольно быстро отпускало. Однако мама постоянно напоминала мне, что нужно уметь сдерживаться, что окружающие просто не поймут такого поведения и оценят это как банальную истерику избалованного капризного ребёнка, не догадываясь о том, как плохо этому ребёнку в данный момент.

Теперь я могу и потерпеть. Немного. Но, к сожалению, отсрочить мелтдаун возможно, а вот совсем предотвратить и отменить — нет, рано или поздно тебя всё равно “накроет”. Так что всё, что я могу — это просто уменьшить вред от этих приступов.

Когда со мной случаются срывы, я абсолютно неспособен себя контролировать. Вообще плохо понимаю и помню, что происходит в эти моменты, только в общих чертах: давление в голове (кажется, что она вот-вот лопнет), дрожь в руках и ногах, гнев, паника, учащённое сердцебиение, нехватка кислорода, глаза застилает серая пелена… Не самые приятные ощущения.

Наверное, если бы не утренняя встреча с соседкой и её собакой, я смог бы избежать сегодняшнего мелтдауна. Столкновение с девушкой стало тем, что меня “добило”.

Мы возвращаемся за стол, Рус тут же протягивает мне пиво — оно обычно помогает расслабиться и вести себя свободнее. Но крепкий алкоголь, тем более в больших количествах, мне противопоказан: организм протестует, чувствую я себя затем очень плохо, могу несколько дней лежать пластом.

— Между прочим, — говорит друг, кивая куда-то в сторону, — девчонки тоже дико перепугались.

— Какие девчонки?

— Ну, та, что с тобой столкнулась, и её подружка.

— Там была ещё и подружка?

— Ага. Забавная такая, боевая. Чуть не покусала меня.

Я молчу, отхлёбывая пиво.

— Наверное, неплохо было бы извиниться? — произносит Рус с нажимом. Он явно намекает на что-то, но я не могу уловить его мысль.

— Кому извиниться?

— Тебе, балбес! Надо попросить прощения.

— За что?

— Ну, в целом… за то, что заставил девушку волноваться.

— Это она сбила меня с ног, — напоминаю я. — Мне не за что просить прощения.

— Господи, какой ты трудный… Ну, так положено, понимаешь? Хочешь, я сам подойду к ним и скажу, что ты раскаиваешься и сожалеешь?

— Но, Рус, я не раскаиваюсь и не сожалею.

Друг громко стонет.

— Ну ладно, ладно… мне просто понравилась одна из них. Нужен повод, чтобы подкатить, понимаешь? Ничего другого, кроме извинений, в голову не лезет.

Я молчу.

— Слушай, а можно, я позову их к нам за стол? — интересуется Рус.

— Если не будешь заставлять меня с ними общаться, то мне всё равно, — отвечаю я.

— Нет-нет, ни в коем случае! Я и посажу их подальше, чтобы они тебя не нервировали… если они, конечно, вообще согласятся, — добавляет он.

Они соглашаются. Внимание Руса и его друзей полностью переключается на девушек, и меня наконец-то все оставляют в покое, чему я очень рад — могу теперь спокойно поесть, выпить, проверить рабочую переписку в телефоне и ответить на срочные мейлы. К сожалению, беруши я забыл дома, поэтому невозможно полностью абстрагироваться от музыки и громких разговоров за столом. Девушки, похоже, не так уж и напуганы, как описал мне Рус — они весело хохочут и трещат без умолку.

Я отвлекаюсь на свои дела и в какой-то момент, услышав этот голос, даже не сразу соображаю, что он звучит в реальности, а не в эфире “Молодёжки FM”. Отвожу взгляд от телефона и прислушиваюсь внимательнее. Может быть, показалось?.. Но нет, это хорошо мне знакомый, узнаваемый голос с характерными интонациями, которые я отлично знаю и помню.

Ищу глазами девушку, несколько секунд молча разглядываю её. Вероятно, это та самая, что столкнулась со мной в дверях, хотя и не уверен на сто процентов. Честно говоря, лица её я совсем не помню. А может быть, там была не она, а её подруга? Но это неважно сейчас. Главное — она продолжает что-то говорить, и я отбрасываю последние сомнения, убеждаясь в том, что не ошибся.

Прежде чем я успеваю сообразить, что собираюсь ей сказать, у меня уже вырывается:

— Мариша?..

26

ПРОШЛОЕ

Лиза, октябрь 1994

Целоваться Олег учил её под прокуренной школьной лестницей.

Сравнивать Лизе было не с чем, точнее не с кем, но ей понравилось. Да и могло ли быть иначе? Когда тебя целует тот, кто снится тебе ночами, от звука голоса которого ты впадаешь в эйфорию и чей взгляд постоянно пытаешься поймать исподтишка?.. Даже явственный алкогольно-сигаретный привкус не мог испортить сладости первых Лизиных поцелуев. Поначалу она просто подчинялась Тошину, послушно позволяя ему делать с её губами всё, что он захочет, а затем мало-помалу расхрабрилась и стала застенчиво отвечать.

— Ты… способная ученица, Лизюкова, — выдохнул Олег, отстраняясь и тяжело дыша. — Но надо ещё немного… самую капельку… раскрепоститься. Ты всё ещё слишком зажатая.

Лиза опустила голову. Раскрепоститься? Каким образом?..

— Тебе нужно выпить! — пояснил Тошин, легко считывая выражение растерянности с её лица.

— Но я не пью, — робко возразила она. Лиза действительно была равнодушна к алкоголю. Даже шампанское, которое ей впервые было позволено попробовать на семейном новогоднем застолье, не оставило никаких приятных воспоминаний, вызвав лишь головокружение, сонливость и последующую лёгкую тошноту. Уж лучше лимонада налить в фужер, ей-богу: так же пузырится и покалывает язык, а удовольствия в разы больше.

— Как? Совсем-совсем не пьёшь? — весело удивился он. — Это надо немедленно исправить… Стыдно, Лизюкова, в выпускном классе учишься, а не в детский сад ходишь!

Лиза понимала, что он шутит, и в то же время ей хотелось заслужить его одобрение. Хотелось быть для него взрослой, искушённой и опытной.

— А как это можно исправить? — спросила она с готовностью.

— О, вот это другой разговор! Это по-нашему, — оживился он и, заговорщически приложив палец к губам, схватил одноклассницу за руку и потащил за собой куда-то в сторону спортзала.

— У нас здесь с пацанами заначка, что-то вроде подпольного бара, — пояснил он, останавливаясь перед дверью подсобки, в которой хранились старые пыльные маты, деревянные лыжи и футбольные мячи.

— Так закрыто же, — озадаченно произнесла Лиза, но Тошин, лишь посмеиваясь над её замешательством и наивностью, достал из кармана связку ключей и позвенел ими перед её носом.

— У меня всё схвачено!..

Между матами была надёжно упрятана бутылка какого-то подозрительного пойла.

В то время алкоголем торговали все кому не лень — от круглосуточных ларьков до бабулек возле метро, и отпускали его так же всем без исключения, не требуя паспорт. Спиртное можно было продать даже семилетнему ребёнку, и зачастую оно было откровенно “палёным”: ни о каких разрешениях, сертификатах и акцизных марках и речи не шло. Это было жуткое время экспериментов — намешивали в бутылки всё подряд, наклеивали любые этикетки и продавали под видом алкоголя всё, что угодно, включая разбавленный технический спирт и стеклоочистительную жидкость*.

— Извини, Лизюкова, никакого закусона нет, — Олег виновато развёл руками. — Но эта водка со вкусом дыни. Пить будет легче! Вообще, девчонкам обычно нравится. Практически коктейль!

С сомнением разглядывая бутылку и стараясь не заострять внимание на упомянутых им вскользь “девчонках”, Лиза нерешительно уточнила:

— А как же её пить? Прямо из горла, что ли?

— Обижаешь… у нас и стаканчик имеется! — он ловко выудил откуда-то захватанный гранёный стакан. Представив на миг, сколько народу успело приложиться к этому “стаканчику” до неё (и разумеется, никто его потом не помыл!), Лиза почувствовала дурноту, но Тошин уже налил туда небольшую порцию и протянул ей со словами:

— Давай пей, не раздумывая! Тяпни одним махом, не тяни, тут ничего сложного!

И Лиза “тяпнула”.

Ей очень быстро, практически моментально, сделалось нехорошо. Сначала побежали стены и поехал потолок, затем к горлу стала подкатывать тошнота, а в висках заломило от боли. Голос Тошина доносился до Лизы как сквозь вату, но ей было так плохо, что она даже из вежливости перестала вслушиваться в то, что он говорит. Ей хотелось только одного: чтобы её оставили в покое, чтобы просто дали возможность тихонько полежать…

Олег, кажется, угадал её желание — она почувствовала, как он бережно обхватывает её за плечи и укладывает на пропылившиеся насквозь маты. Лиза хотела поблагодарить его, но губы не слушались. Глаза закрывались сами собой, под веками плясали снопы разноцветных искр, настоящие фейерверки. Дышать становилось всё труднее, а тут ещё она почувствовала, как горячие и требовательные губы Тошина вновь приникли к её сомкнутым губам.

— М-м-м, — Лиза сдавленно застонала, протестуя и пытаясь отвернуться. Совсем-совсем не хотелось больше целоваться, ей сейчас банально не хватало воздуха, она мечтала остаться одна!

— Ну, тише, тише… — невнятно шептал Олег, зачем-то расстёгивая молнию на её платье. — Всё хорошо будет.

— М-м-м… — у неё даже не было сил возражать. Она вообще плохо отдавала себе отчёт в том, что сейчас происходит. Тошин зачем-то приспустил платье с её плеч, начал гладить и снова целовать — не только губы, а везде, везде… Зачем он это делает, шумело у неё в голове, чего он хочет от неё сейчас?! Неужели же он сам не видит, как ей паршиво?

— Тебе понравится, — раздалось у неё над самым ухом. — Обещаю, — и Лиза почувствовала, как, приподняв её бёдра, Олег стаскивает с неё колготки вместе с трусиками.

___________________________

*Автор категорически порицает употребление алкоголя несовершеннолетними и не оправдывает поступок героини!

27

НАШИ ДНИ

Марина, сентябрь 2019

— Мариша?..

На фоне оживлённых голосов и музыки внезапное восклицание воспринимается неожиданно громко. Я вздрагиваю и оборачиваюсь на зов.

Этот странный Илья сидит, уставившись куда-то мне за спину, по-прежнему упорно избегая прямого контакта глазами. Но я почему-то уверена, что по имени меня позвал именно он, хотя совершенно не помню, как звучит его голос. Да говорил ли он в принципе хоть что-нибудь в моём присутствии?.. Не уверена.

— Простите, это вы мне? — на всякий случай уточняю я.

— Если вас зовут Мариша, то, очевидно, вам.

Голос у Ильи так же необычен, как и он сам — словно начисто лишён эмоциональной окраски, ровный и бесстрастный. При этом тембр очень приятный, “мужской”, низкий и тёплый.

— Вообще-то, я Марина, но… постойте, — осеняет вдруг меня, — вы, вероятно, имеете в виду мою программу на радио?

— Не понял, — подаёт голос чернявенький (кстати, его зовут Руслан, или попросту Рус). — Илюха, ты что, знаком с Мариной?

— Да нет же, мы впервые сегодня встретились, — отвечаю я вместо Ильи.

— Так значит, это ваш голос звучит в той программе! — говорит тот, обращаясь ко мне и игнорируя вопрос Руса. — Я очень рад.

Тон его при этом остаётся абсолютно спокойным, безэмоциональным, и Илья всё так же не смотрит на меня, но… чёрт возьми, почему-то я ему верю. Верю в то, что он действительно рад. Как-то по-своему.

Лёлька берёт инициативу в свои руки и весело объявляет на всё застолье:

— Да, друзья-товарищи, если кто не знал, моя подруга — звезда радиоэфира! Прошу любить и жаловать.

Раздаются шутливые аплодисменты, друзья Руса поглядывают на меня с интересом. Смущаюсь и поправляю выбившуюся из причёски прядь волос. На самом деле, я не люблю, когда Лёлька начинает прилюдно превозносить до небес мои заслуги, тем самым вгоняя меня в краску. Я вовсе не собиралась становиться сейчас центром внимания… Но меня уже начинают забрасывать вопросами о характере и специфике работы на радио, приходится вежливо улыбаться и отвечать.

Краем глаза ловлю взгляд — вот сейчас, когда Илья думает, что я не смотрю, он внимательно изучает моё лицо. Чуть поворачиваюсь в его сторону… но он тут же опускает голову, снова избегая встречаться со мной глазами. Чувствую себя школьницей, которая играет в “гляделки” с симпатичным одноклассником — мне так же неловко, чуточку стыдно и… приятно?..

Прислушиваюсь к своим ощущениям. Да, однозначно приятно.

Снова смотрю на Илью — он по-прежнему сидит с опущенной головой, в пальцах его мелькает какой-то предмет, который он быстро и неожиданно ловко вращает — явно делает это не в первый раз. До меня доходит: он пытается успокоиться таким способом. Видимо, встреча со мной что-то для него значит…

Мне становится жутко любопытно.

— Илья! — окликаю я его несмело.

Он чуть вздрагивает, опускает голову ещё ниже, но тем не менее отвечает:

— Да.

— Можно мне пересесть к вам поближе? Поговорим…

Вот теперь я вижу, что он взволнован. Не напуган и не раздражён — а просто взволнован. Мне становится всё интереснее.

Рус многозначительно тянет: “О-о-о…”. Мне хочется попросить его заткнуться и не опошлять ситуацию. Я действительно планирую просто пообщаться с Ильёй, никаких таких “о-о-о”.

— Мы вам не мешаем, ребята? — подливает масла в огонь и Лёлька, и я втихомолку делаю подруге страшные глаза. Вот зачем она всё портит? Что за идиотские шуточки уровня детского сада? Ведь понятно же, что этого чудака можно смутить и испугать одним неосторожным взглядом или жестом…

— Нет, не мешаете, — раздаётся спокойный голос Ильи. — Мариша, вы можете подвинуть сюда свой стул, только, пожалуйста, не слишком близко.

Конечно же, моё перемещение сопровождается дебильными смешками, ухмылочками и подколками со стороны друзей Руса. Господи, и это — взрослые люди?!

Минут десять мы просто бестолково сидим, пытаясь перебороть смущение, и молчим, исподтишка изучая друг друга. Мои руки смирно лежат на коленях, как у первоклассницы, а его, напротив, находятся в непрерывном движении. Наконец-то я разглядела, что Илья вертит в пальцах — это всего-навсего спиннер. Руки у него, кстати, очень красивые, отмечаю я. Нервные, чувствительные… так могли бы выглядеть руки пианиста. Да и сам Илья вполне ничего, несмотря на все его странности. Отрешённое лицо и устремлённый “в себя” взгляд придают его облику этакий ореол загадочности и налёт романтизма.

— Может быть, перейдём на “ты”? — неловко кашлянув, спрашиваю я наконец, надо ведь с чего-то начинать. Илья же, производящий стойкое впечатление молчуна и нелюдима, к моему удивлению вдруг разражается длиннющей тирадой:

— Хорошо. Так правда лучше. У нас на работе все обращаются друг к другу на “ты”, и подчинённые, и руководство. Это корпоративное правило. Мне это нравится. На самом деле очень трудно понять, кому говорить “ты”, а кому “вы”. Всё так нелогично, я всё время путаюсь. На всякий случай я всем незнакомым людям говорю “вы”. И детям тоже. Но это глупо. Я чувствую себя очень неловко, когда приходится говорить “вы” ребёнку.

Я несколько секунд лишь ошеломлённо хлопаю глазами, переваривая полученную информацию. Не знаю даже, что больше всего меня поражает: внезапная разговорчивость Ильи или тот факт, что он, оказывается, трудоустроен.

— А где ты работаешь? — спрашиваю я. — Кем?

— В “Google Россия”. Программистом.

Очередной шок и заодно щелчок по носу. Получай, Марина! А ты-то уже решила, что он дурачок?!

Чтобы скрыть замешательство, я хватаюсь за мобильник, как Илья — за свой спасительный спиннер. В очередной раз пытаюсь оживить пострадавший телефон, но, к сожалению, безрезультатно. Завтра придётся ехать в сервис-центр, надеюсь, что аппарат подлежит ремонту…

— Дай посмотреть.

— Что? — я не сразу понимаю, что только что сказал Илья.

— Телефон дай посмотреть, — повторяет он. Несколько секунд сомневаюсь, а затем протягиваю ему свой андроид.

— Экран вроде цел, — растерянно говорю я, — не пойму, в чём проблема… не включается — и всё тут. Упал, потерял сознание, очнулся — гипс*, — добавляю я, пытаясь неуклюже шутить, но, похоже, Илья не понимает моего юмора.

Он начинает спокойно и уверенно разбирать страдальца на части, складывая их перед собой на стол. Я мысленно прощаюсь со своим милым телефончиком навсегда…

— Экран может быть цел, — мимоходом замечает Илья, — но это не гарантия того, что внутренние элементы не повреждены. Падение опасно прежде всего для материнской платы и модуля камеры…

Он принимается внимательно изучать детали телефона, совершает с ними какие-то манипуляции, вновь собирает, нажимает куда-то… и — о чудо! — дисплей вспыхивает ярким светом.

Илья ещё некоторое время задумчиво и внимательно тычет в кнопочки, проверяя, как работает аппарат, а затем протягивает его мне.

— Держи. Учти, что это был довольно поверхностный осмотр. Не исключены скрытые серёзные повреждения. Понаблюдай несколько дней, не будет ли телефон медленнее работать или сам уходить в перезагрузку, не станут ли некорректно отображаться набранные символы.

Я смотрю на Илью во все глаза как на какого-то волшебника. Он снова не выдерживает мой взгляд и отворачивается.

— Спасибо! — произношу я с большим чувством. — Спасибо тебе огромное!

Он не реагирует. Ни “пожалуйста”, ни хотя бы “не за что” — ни-че-го, никакой ответной реакции на мою горячую благодарность. Но я уже догадываюсь, что дело не в том, что он злится на меня или дурно воспитан. Тут всё намного сложнее.

— Ты очень хороший человек, Илья, — говорю я ему совершенно искренне, поддавшись какому-то внезапному порыву. Он опять ничего не отвечает, но я вижу, что щёки его заливает румянец. Боже мой, он покраснел! Это так необычно и так… мило, что я не могу сдержать улыбки.

___________________________

*Крылатая фраза из фильма “Бриллиантовая рука” (1968), полностью звучит так: “Поскользнулся, упал. Закрытый перелом. Потерял сознание. Очнулся — гипс!”

28

ПРОШЛОЕ

Лиза, октябрь 1994

…Затем Лиза лежала, свернувшись на матах клубочком, и тихо плакала. Тошин безуспешно пытался растормошить одноклассницу, больше всего на свете, кажется, мечтая поскорее избавиться от неё.

— Ну давай, Лиз… поднимайся! — повторял он без конца. — Хватит реветь, устроила трагедию, тоже мне. Да оденься же ты, наконец! Нас могут застукать, а вдруг кто-нибудь из учителей припрётся? Соберись, что ли! Не ты первая, не ты последняя, чего рыдать-то?!

Лиза продолжала захлёбываться слезами. Её трясло в ознобе, она поджимала коленки к животу и обхватывала себя руками. Какое — “оденься”, она даже сесть не могла! То, что произошло, настолько шокировало её и выбило из колеи, что казалось — она сейчас просто умрёт от стыда, потрясения, ужаса и непонимания. Зачем Олег с ней так? Как он мог? Ну да, она же не особо сопротивлялась, это вполне можно было принять за согласие и даже за кокетство, так стало быть, сама и виновата… но почему, почему? Она не была готова к тому, что её первый раз случится вот так — в душной захламлённой подсобке, под воздействием палёной водки, без малейшей её заинтересованности в происходящем. Её мутило, к горлу то и дело подкатывал ком с отвратительным дынным привкусом.

С грехом пополам Тошину удалось приподнять её, кое-как зафиксировав в сидячем положении, и натянуть платье обратно. Лизины руки падали безвольными плетьми, Олег матерился сквозь стиснутые зубы, но в конце концов всё же сумел одеть её нормально. Вглядела она сейчас поистине жалко: лохматая, зарёванная, в измявшемся платье и разорванных колготках…

— И что с тобой делать теперь? — воскликнул Олег в отчаянии. — Ты же домой в таком виде точно не доберёшься. Чёрт, тебе и в самом деле нельзя было пить!

Лиза то и дело норовила завалиться набок, но Тошин, удерживая её в прежнем положении, нервно покусывал губы, размышляя, что ему лучше предпринять. Позвать друзей на подмогу? Самому отвести Лизюкову домой? Ага, её родаки с него живого не слезут, если увидят свою деточку в таком состоянии…

Дверь в подсобку резко распахнулась. Олег вздрогнул всем телом, готовясь к худшему, даже к тому, что заявилась Одуван собственной персоной. Однако это была не директриса.

— Что ты с ней сделал, урод? — Тимур Берендеев, их с Лизюковой одноклассник, ворвался внутрь и сейчас стоял, раздувая ноздри и гневно глядя на него.

— Чего?! — Олег даже обалдел от такой предъявы. Да кем этот рыжий себя возомнил?

— Я говорю, что ты сделал с Лизкой?

— Ничего, чего бы она сама не хотела, — Олег небрежно передёрнул плечами, а губы его против воли искривила самодовольная ухмылочка. — Только вот перебрала немножко. Можешь у неё сам спросить, когда протрезвеет, хорошо ли ей было…

Берендеев сжал кулаки.

— Ты напоил её, что ли? Напоил?! Придурок, она же пить не умеет совсем!

— Слушай, повторяю для тупых: всё было добровольно и с песней, — выдохнул Тошин. — А ты-то чего так психуешь, не пойму? Или сам на неё тайком передёргиваешь и рассчитывал на “право первой ночи”? — он подмигнул с похабной усмешкой.

В тот же миг голова его откинулась назад, поскольку в лицо прилетел мощный удар.

— Охренел, Ушастый?! — заорал Олег, зажимая ладонями лицо: сквозь пальцы проступила кровь. — Ты мне нос сломал, козлина!

— Я тебе сейчас и шею сверну, — мрачно пообещал Берендеев, но в эту секунду расслышал слабый Лизин голос:

— Тимка…

— Да, Лиз? — он присел рядом с ней, с тревогой взглянул в мутные заплаканные глаза, приобнял за плечи.

— Тимка, мне очень плохо… — выговорила она, едва ворочая языком. — Я хочу к маме. Пожалуйста, отведи меня домой…

Берендеев повернулся к Тошину и одарил его взглядом, полным не ненависти — а самого настоящего омерзения и брезгливости, словно перед ним был не человек, а раздавленный дождевой червь.

— Сука, — внятно сказал он. — Скажи Лизе спасибо, что легко отделался. Но это пока… Ты не расслабляйся, я тебя позже достану!

— Идиот, — зашипел Олег, баюкая свой повреждённый нос. — Отелло недоделанный… Напугал прям, щас описаюсь от страха! Забирай свою истеричку и катитесь оба отсюда.

Тимке пришлось немало повозиться, чтобы доволочь Лизу до гардероба. Там он усадил её на низкую скамеечку, предназначенную для ребят из младших классов, взял номерки и пошёл за верхней одеждой. Кое-как натянул на одноклассницу куртку, достал из пакета со сменкой её ботинки.

— Напилась, что ли? — пожилая гардеробщица недовольно и осуждающе поцокала языком. — И ведь не стыдно, а! Родителям пороть вас надо, это ж подумать только — с малых лет уже пьянствуют!

— Не напилась, — буркнул Тимка, закончив обувать Лизу и теперь поочерёдно просовывая руки в рукава собственной кожанки. — Съела что-то не то, отравилась.

— Так в больницу надо, если отравилась, — похоже, гардеробщица не очень-то и поверила в эту нескладную легенду.

— Вот мы и идём в больницу, — огрызнулся Берендеев.

Вышли из школы они практически в обнимку — Лизу необходимо было поддерживать, чтобы она не упала. Вопреки ожиданиям Тимки, легче на свежем воздухе подруге не стало — наоборот, её замутило ещё больше.

Когда они проходили мимо вещевого рынка, где ещё утром (кажется, целую вечность назад!) уплетали горячие беляши, Лиза вдруг пошатнулась, рухнула на колени, согнулась пополам… и её начало выворачивать наизнанку.

Тимка глубоко вздохнул и присел рядом на корточки.

— Тебе нельзя в таком виде дома показываться, — обеспокоенно произнёс он, поддерживая Лизе голову и вытирая ей рот и подбородок своим носовым платком. — Пойдём ко мне, Лизюкова. Батя сегодня в ночную смену работает, а с матерью я как-нибудь договорюсь. Она позвонит твоим и отмажет тебя…

И, поскольку Лиза ничего не отвечала, просто обессиленно сидела на земле, уставившись невидящим взглядом в пространство, Тимка молча подхватил её на руки, как безвольную куклу, и зашагал в сторону своего двора.

29

НАШИ ДНИ

Марина, сентябрь 2019

После двух часов ночи мы с Лёлькой начинаем собираться домой. Подруга, как мне кажется, с удовольствием задержалась бы в клубе ещё немного, но сегодня она ночует у меня, а я уже очень устала и хочу спать. Денёк выдался бесконечно длинным и безумно нервным…

Прощание с новыми знакомыми получается сумбурным и скомканным. Рус выходит проводить нас до такси, попутно весело уговаривая остаться тусить вместе с ними и дальше — после клуба они все собираются на Воробьёвы горы встречать рассвет, а затем завтракать в “МакДональдсе” и гулять по пустой утренней Москве, тем более завтра всё равно выходной.

Звучит это, надо признать, весьма заманчиво, Рус не лишён красноречия и дара убеждения, но благоразумие всё же берёт верх. Мы знакомы с этими парнями всего несколько часов и, разумеется, никуда с ними не поедем. Однако Рус всё-таки выпрашивает у моей подруги номер телефона и раскручивает на прощальный поцелуй в губы — клятвенно заверяя, что всё это в рамках вечеринки, конечно же.

Лёлька, кажется, счастлива — она обвила руками шею молодого человека, пока я терпеливо жду её возле подъехавшего такси, и сейчас, судя по всему, даёт ему обещанный бесплатный мастер-класс, демонстрируя весь свой диапазон: от горячих и страстных поцелуев — до нежных, робких и романтичных.

Кстати, один из друзей именинника — кажется, Женя, я не уверена, что верно запомнила имя — тоже пытался взять у меня номерок, но я быстро придумала какую-то вежливую отмазку. Он мне совсем не понравился, не стоило давать парню напрасную надежду. А Илья…

Илья ничего у меня не попросил. Мы вообще как-то глупо и бестолково расстались, что меня немного уязвило: так долго и душевно разговаривали, а когда пришло время уезжать, он даже не взглянул на меня.

— Илья, спасибо тебе ещё раз за помощь с телефоном, мне пора домой! — предприняла я последнюю попытку, а он только качнул головой:

— Ладно.

И всё! Ни “до свидания”, ни “может, ещё увидимся?”, ни даже “приятно было познакомиться”. А ведь я готова была поклясться, что ему и в самом деле приятно! Вероятно, ошиблась…

В такси половину пути Лёлька без умолку трещит о том, как великолепно целуется её новый знакомый, а я безучастно таращусь в окно, иногда довольно вяло реагируя на её восторги. Потом наконец подруга затыкается и подозрительно смотрит на меня.

— Так, — произносит она тоном следователя, — а почему это ты у нас, красавица, осталась сегодня без поцелуев?! Мы же за этим в клуб и ехали!

— Никто не вдохновил, — отшучиваюсь я.

— Так-таки никто? — она хитро прищуривается. — А как насчёт того… странненького дружочка Руса, с которым вы в итоге так мило проворковали весь вечер?

Напоминание о том, как мы “ворковали”, снова наполняет моё сердце невольной обидой на равнодушие Ильи.

— Странненький дружочек не приветствует поцелуи с незнакомыми и плохо знакомыми людьми, — торжественно изрекаю я, снова пытаясь перевести всё в шутку. — Он сказал мне, что поцелуи таят в себе множество опасностей для здоровья, самые безобидные из которых — это ОРВИ и герпес.

Лёлька округляет глаза в изумлении.

— Так и сказал?!

— Ну да… — кажется, мне не удаётся скрыть разочарованного вздоха.

— А ты никак на него запала? — Лёлька выразительно приподнимает брови, а к моим щекам моментально приливает кровь.

— Не запала, как парень Илья меня не интересует, но… он очень необычный.

— Это мягко сказано, — фыркает подруга.

— Мы с ним долго разговаривали, ну, ты и сама в курсе… знаешь, он такой умный, — оживляюсь я. — Работает в российском представительстве “Google”, представляешь? И вообще он… довольно забавный.

— Забавный, — повторяет Лёлька со странным выражением.

— Если бы не тот инцидент… ну, то есть если бы я не напугала его тогда и не выбила из колеи… то, наверное, даже не подумала бы, что с ним что-то не так. Илья абсолютно нормально общается, ну разве что немного неулыбчивый и замкнутый, но очень интересный!

— Интересный, — эхом откликается подружка.

— Ага! Я ещё подумала: сколько среди нас таких людей? Мы ведь можем даже не подозревать, что у кого-то из нашего окружения есть подобные проблемы. Что, в конце концов, рядовой обыватель знает о синдроме Аспергера? А для таких, как Илья, каждый день — это борьба со стрессом…

— О, как тебя зацепило, — понимающе тянет Лёлька.

Я злюсь, что она в конце концов всё сводит к банальному взаимоотношению полов, однако желание поделиться с ней своими наблюдениями перевешивает, и я продолжаю:

— Вообще, у меня сложилось впечатление, что такие, как Илья, живут с ощущением постоянного… офигевания от окружающего мира. Знаешь, что он мне сказал?

— И что же? — иронично осведомляется она. Я морщу лоб и напрягаю память, пытаясь дословно воспроизвести так поразившую меня цитату.

– “Этот мир создан для людей с определённой операционной системой, идеально под него настроенной. То есть если остальные — Windows, то я — Mac OS или даже Linux”.

— Оригинально, — Лёлька хмыкает.

— Пойми, как человек Илья ничем не отличается от других людей, просто у него вся кодировка идёт по другим программам. Поэтому и возникают недопонимания…

— Ну, крутой чувак, что тут ещё скажешь, — тянет она насмешливо. — Только что ж вы координатами-то не обменялись?

Я сникаю.

— Да неудобно как-то. Он сам у меня не спросил, а я зачем буду навязываться?

— Неудобно, — передразнивает она. — Но, если честно… я рада, что так вышло.

— Почему?

— Да потому! Если всё, что ты говоришь, правда, и Илья не интересует тебя как парень, то интерес у тебя к нему получается “сверху вниз”.

— В смысле? — хмурюсь я.

— В смысле, исследовательский. Журналистский!

— Да не собираюсь я ничего исследовать! — злюсь я. Почему-то сказанное Лёлькой задевает.

— А он-то к тебе явно серьёзнее отнёсся…

Я фыркаю.

— С чего ты взяла?!

— Да он постоянно на тебя таращился, когда думал, что ты не видишь. Взгляд от тебя не отрывал! Так что… на фиг, на фиг. Не хватало тебе ещё такого… бойфренда.

— А что не так? — с нарочитой небрежностью спрашиваю я.

— Нет, ну Карик твой, конечно, первостатейное говнище… но после отношений с женатым заводить роман с… — Лёлька не находит подходящего слова, явно щадя мои чувства.

— Да какой роман, — устало отмахиваюсь я. — Просто Илья сумел меня удивить. Он какой-то инопланетный. И очень милый… Но я не смотрела на него как на мужчину, клянусь!

На самом деле, конечно же, вру. Совсем немножечко смотрела. Когда оценивала его мужскую привлекательность.

— Ну и слава богу, — Лёлька выдыхает с явным облегчением. — Не надо тебе такого “счастья”, Марин.

30

НАШИ ДНИ

Илья, сентябрь 2019

Кроме воспитательницы в детском саду, никто и никогда больше не заставлял меня силой смотреть в глаза собеседнику. Но страх — этот вечный, липкий, парализующий страх — остался… Меня до сих пор начинает тошнить от волнения, если я нечаянно встречусь с кем-нибудь взглядом, особенно если этот “кто-то” — незнакомец, от которого не знаешь, чего ожидать.

С возрастом я приучился хитрить: во время разговора всегда внимательно рассматриваю переносицу или лоб собеседника. Обычно люди не улавливают разницу. Может быть, поэтому я так плохо запоминаю лица — просто воспринимаю их по деталям, отдельными частями. Хотя у аспи вообще часто встречается прозопагнозия*. Глядя на человека, я вижу подбородок, рот, нос, бровь, глаз… но у меня не получается составить из этих элементов целую картинку и соотнести её с информацией о конкретной личности.

Именно по этой причине многие называют меня высокомерным и невоспитанным — я запросто могу не узнать знакомого, случайно встретившись с ним в нетипичной обстановке, и молча пройти мимо. В школе я различал одноклассников только по местам, на которых они сидели, и это служило им поводом для бесконечных тупых розыгрышей. Меня вообще было очень легко развести: к примеру, пара моих одноклассников менялась друг с другом местами за партой, а я, даже не подозревая об этом и не чувствуя подвоха, под дружный ржач окружающих обращался к Серёге — как к Диме, а к Диме — как к Серёге, а те подыгрывали мне и отвечали. Правда, всё это одноклассники проделывали лишь в те моменты, когда рядом со мной не было Руса — если, к примеру, он болел и не ходил в школу или отлучался куда-нибудь на перемене… В его присутствии меня обычно оставляли в покое, потому что Рус не любил глупых шуток и дурацких розыгрышей и всегда был готов полезть в драку.

Я никогда не узнаю маму на старых фото, потому что в молодости у неё была другая причёска. Однажды (и она до сих пор вспоминает это со смехом) я не признал её в маршрутке, просто не ожидал её там увидеть! Догадался, что это мама, лишь после того, как она со мной заговорила.

А когда мы только начали встречаться с Алёной, она пришла на свидание не в красном пальто, по которому я привык идентифицировать её в толпе, а в новой короткой куртке, и я, разумеется, не смог её узнать. Она говорила мне потом, что поначалу жутко разозлилась: я равнодушно смотрел сквозь неё, словно не замечая, и продолжал ждать свою девушку. Позже, когда я признался, в чём дело, она, конечно же, тоже долго смеялась… все нормальные люди в подобных ситуациях смеются, не подозревая, какая на самом деле для меня это проблема.

Справляться с лицевой слепотой мне помогают запоминающиеся детали образа или поведения человека. Оригинальная причёска, необычный голос, какой-то характерный жест… Например, Мариша в этом плане идеальна: её голос я без труда выделю из сотен тысяч других. Именно он и помог мне узнать её в клубе. Визуально я тоже нашёл для себя зацепку: у неё ямочки на щеках, когда она улыбается. Спроси меня, какого цвета у Мариши глаза или волосы — я не смогу ответить. Не помню, хоть и пялился на неё всё время, пока она не видела. На неё почему-то очень приятно смотреть.

___________________________

*Прозопагнозия — лицевая слепота; расстройство восприятия лиц, при котором человек не может узнавать лица людей (порой даже своё собственное), но другие предметы, включая морды животных, узнаёт без каких-либо сложностей.

31

Я давно уже вернулся из клуба домой, но всё ещё думаю о ней.

Вспоминаю, с каким интересом она расспрашивала обо мне, о моей работе, о моих привычках и увлечениях. Как улыбалась (не смеялась надо мной, а улыбалась мне), и я хотел, чтобы её улыбка никогда не прекращалась. Можно было бесконечно долго разглядывать её ямочки…

Завариваю чай и думаю о ней.

Легко воспроизвожу в памяти её запах — он мне приятен. Обычно я болезненно реагирую на слишком резкие и агрессивные ароматы. Мариша же пахнет очень тонко и нежно, в отличие от абсолютного большинства знакомых мне людей, я не хочу отправить её помыться или посоветовать сменить парфюм.

Принимаю душ, чищу зубы и думаю о ней.

Ложусь в постель, а в ушах до сих пор звучит её голос:“Ты очень хороший человек, Илья”. Я и сам знаю, что я хороший человек. Но слышать это от Мариши как-то по-особенному волнующе. С ней вообще… интересно. Спокойно. И в то же время очень ярко, как с усилителем вкуса: все положительные ощущения обостряются, становятся максимально приятными.

Она мне нравится? Да, полагаю, что так.

— А о чём с тобой говорили на собеседовании? — спросила Мариша, когда я рассказывал ей, как устроился на работу. — Было, наверное, очень трудно? Как на экзамене?

Я удивился.

— Что трудного в экзамене? Выучить и ответить.

— Ну да, ну да, — на её щеках снова появились ямочки. — И всё-таки, о чём тебя спрашивали?

— На самом деле, дали несколько совсем несложных заданий.

— Ага, конечно, “несложных”! Не верю!

— Правда. Вот, к примеру, был такой вопрос: как поделить пиццу на восемь равных кусков, сделав всего три разреза.

— И как же?

— Ответь сама, — предложил я.

— Хм… А пицца стандартной формы? Круглая?

— Конечно.

Мариша достала ручку и принялась рисовать прямо на салфетке, рассуждая вслух и старательно морща лоб. Мне очень нравилось наблюдать за ней, и я почти не вслушивался в то, что она бормотала, покусывая губы и высовывая кончик языка. Наконец она скомкала салфетку и признала:

— Сдаюсь. Не знаю… У меня с детства проблемы с логикой и математикой.

— Да смотри, всё просто, — я взял другую салфетку и нарисовал на ней круг. — Вот это пицца. Делаем два разреза крест-накрест. Получается четыре равных куска, так?

— Так.

— А теперь просто кладём эти четыре куска друг на друга и одним разрезом делим их все пополам. Получается восемь.

— Ой, и правда… Как здорово! — Мариша уставилась на меня, и я, занервничав, отвёл взгляд. С ней у меня почему-то не получалось смотреть на переносицу, я всё равно продолжал ощущать странное волнение и дрожь.

Хочу ли я снова её увидеть? Да, определённо. И чем скорее — тем лучше.

От этой девушки меня не тянет сбежать пять минут спустя после знакомства, что уже отличает её в моих глазах от всех остальных. И хоть я не любитель объятий и поцелуев, но не отказался бы от того, чтобы Мариша сейчас просто была рядом. В моей комнате. На моей кровати.

Закрываю глаза и продолжаю думать о ней…

32

ПРОШЛОЕ

Лиза, октябрь 1994

Наволочка приятно пахла свежестью и стиральным порошком, но этот запах был не домашний, а чужой, непривычный. Лиза открыла глаза и поняла, что проснулась на новом месте, в незнакомой комнате, в посторонней квартире.

Постельное бельё с весёленьким рисунком (нежные ромашки по светлому фону) как бы намекало на то, что спальня принадлежит ребёнку, скорее всего — девочке. Но, осмотревшись по сторонам, Лиза поняла, что ошиблась.

На полу возле письменного стола приютились гантели, на стенах пестрели постеры с типичными мальчишескими кумирами: Ван Дамм, Брюс Ли, Шварценеггер. Разглядев знакомый бело-зелёный свитер, перекинутый через спинку стула, Лиза сообразила, что находится дома у Тимки. И её словно толкнули…

Она резко села на постели, откинув одеяло. На ней была футболка, тоже чистая, но, несомненно, принадлежащая Берендееву. У Лизы совершенно не отложилось в памяти, как она переодевалась и как в принципе очутилась дома у одноклассника. Всё остальное, предшествующее ночёвке в Тимкиной квартире, она смутно, но помнила. Лучше бы наоборот…

Стыд затопил её по самую маковку. Лиза вновь и вновь воскрешала в памяти свой танец с Тошиным, поцелуи под прокуренной школьной лестницей, подсобка возле спортзала, дынная водка и… всё последующее.

К горлу подкатила тошнота — не то при воспоминании о водке, не то из-за всего, что было после.

А вот дальше сознание словно заблокировало в её мозгах всё, что произошло потом. Кажется, пришёл Тимка. Кажется, они с Олегом поссорились. А потом… потом — провал.

Дверь комнаты тихонько, без стука, приоткрылась.

— Не спишь уже? — Тимка просунул нос в образовавшуюся щель. Лиза быстро натянула одеяло до самого носа, багровея от неловкости.

— Как я здесь оказалась? — хрипло выговорила она. Тимка вошёл в комнату и аккуратно прикрыл дверь за собой. Он тоже выглядел немного смущённым.

— Я тебя… привёл.

— А мои родители? — ахнула вдруг Лиза. — Они же с ума сходят!

— Не бойся, мама им вчера позвонила. Сказала, что ты поскользнулась и упала в лужу возле самого школьного крыльца, вся перепачкалась и промочила ноги, а до моего дома было ближе. Пообещала твоим всё застирать и высушить. Согласен, не очень-то складно звучит, но… больше мы ничего не смогли с ней придумать, — Тимка отвёл взгляд, присаживаясь на стул.

Лиза зажмурилась от ужаса, предвидя ещё и домашние разборки с мамой и отцом, а также ехидные насмешки Лариски.

— И они не попросили меня к телефону?

— Мама сказала, что ты как раз в ванной.

— А кто меня… кто меня переодел? — умирая от стыда, спросила она. Тимка побагровел точно так же, как она сама минутой ранее.

— Ну не я же… Тоже мама моя.

Господи, как ей было неудобно перед этой полузнакомой женщиной, которую она и видела от силы пару раз в жизни!..

Лиза нервно сглотнула.

— А ей ты что про меня сказал?

— Извини, — Тимка развёл руками, — но пришлось сказать правду. Что ты немного не подрассчитала с алкоголем…

Как же стыдно. Стыдно. Стыдно…

— А… про всё остальное? — еле слышно выдохнула она.

Тимка отвернулся и уставился в окно.

— А что остальное? — переспросил он без всякого выражения. — Про остальное я ничего не знаю. Я ничего не видел.

— Тим, ты меня, наверное, теперь считаешь развратницей?.. — спросила Лиза несчастным голосом.

— Не болтай глупостей, — буркнул он.

— Ты же говорил, что полшколы сохнет по этому “придурку и зазнайке” Тошину, и я всего лишь одна из них… А теперь, получается, что я даже хуже, чем они все, потому что…

Глаза набухли слезами.

— Он тебя изнасиловал, — произнёс Берендеев полуутвердительно-полувопросительно, всё ещё не встречаясь с подругой взглядом.

Лиза в ужасе отшатнулась.

— Нет!!! Что ты, конечно же, нет! Олег… Олег меня ни к чему не принуждал. Я сама была согласна, если хочешь знать, — она упрямо вздёрнула подбородок.

— Ну и зачем ты его защищаешь? — вздохнул Тимка. — Шею я ему всё равно сверну, сломанным носом этот гад не отделается. А то, что он воспользовался твоим беспомощным состоянием, и есть самое настоящее насилие. Сначала споил, а потом…

— Не трогай его, Тимка, — умоляюще сжав кулачки перед грудью, горячо зашептала Лиза. — Пожалуйста… не надо. Я сама во всём виновата.

— Какие же вы всё-таки… — он стиснул челюсти, подбирая подходящее слово, — бабы… — и в это короткое “бабы” Берендеев вложил всю мощь своего мужского презрения. — О вас ноги вытирают, а вы и рады первой попавшейся скотине отдать свою девственность. Была бы у скотины мордашка посмазливее…

— Он не первая попавшаяся, ты это знаешь! — закричала Лиза и горько заплакала.

Тимка смущённо и расстроенно засопел.

— Ну ладно тебе, Лиз, — виновато сказал он наконец. — Ну перестань. Я вовсе не хотел тебя обидеть. Прости. Я знаю, что у тебя всё было серьёзно, — он запнулся, — по любви.

— Где моя одежда? — Лиза утёрла щёки ладошками, в последний раз шмыгнула носом. — Я хочу домой.

— Сохнет. Или уже высохла… Сейчас принесу! — он сорвался с места.

— Почему сохнет?

— Ну, после стирки. Ты же вчера и правда упала… не помнишь? Платье испачкала… а ещё тебя вырвало, — докончил Тимка сконфуженно.

О боже. Только этого ей и не хватало…

— А кто это всё стирал?!

— Да мать моя и постирала.

Лиза готова была умереть на месте. За что ей все эти унижения? За что?!

Тимка метнулся из комнаты, но через пару минут возвратился, неся в руках стопочку не только выстиранной, но и, оказывается, уже выглаженной одежды.

— Колготки не мои… — тихо сказала Лиза.

— Конечно. Твои-то порвались. Надень пока мамины, не с голыми же ногами идти.

— А где твоя мама? — осторожно спросила она, со страхом думая о том, что сейчас ей придётся встречаться с этой милой женщиной, разговаривать с ней, смотреть ей в глаза… Да проще застрелиться. Но ответ Тимки успокоил её:

— На рынок уехала с утра, за продуктами. Дома только батя, но он отсыпается после ночной смены… Мама нам завтрак оставила, давай ты сейчас умоешься и мы вместе поедим?

— Нет, нет, — Лиза в отчаянии замотала головой. Ей было так неловко, что она не могла заставить себя остаться в этом славном и гостеприимном доме ещё хотя бы немного. — Я ухожу, мне надо домой, там все мои, наверное, уже на стенку лезут…

Тимка молчал, странно глядя на неё.

— Ты выйди, пожалуйста, — попросила она, сглотнув очередной ком в горле. — Я переоденусь.

— Да, — он словно опомнился. — Конечно. Я тебя провожу. Не возражай и не спорь! — отрубил он, заметив, что она собралась было протестовать. — Доведу до самого подъезда. А лучше — прямо до двери квартиры. Это не обсуждается.

33

НАШИ ДНИ

Марина, сентябрь 2019

Выходные проходят подозрительно спокойно и мирно.

Карик не названивает мне больше, не пишет и вообще никак не проявляется. Может, и впрямь нашёл себе на время отсутствия жены новую девочку для постельных утех… Странно, но меня это даже не задевает. Точнее, я вообще надолго об этом не задумываюсь — ну, нашёл и нашёл. Бог ему судья.

В субботу мы с Лёлькой просыпаемся в обед (что немудрено — после похода в клуб накануне) и, налопавшись ватрушек, испечённых бабушкой, отправляемся в парк на фотосессию.

Как фотограф моя Лёлька гениальна, но при этом абсолютно безжалостна. Ради безупречного кадра и идеального ракурса она издевается над своими моделями, точно заправская садистка. К завершению съёмки у меня болят все мышцы лица от разнообразия улыбок — десятки, сотни, тысячи оттенков! — а руки и ноги уже не знают, в какую очередную причудливую комбинацию им сплестись. Наконец, Лёлька и сама выдыхается и даёт отмашку — закончили!

— Красотка! — она восхищённо чмокает кончики своих пальцев, сложенных в щепотку, а затем распускает их наподобие цветка. — Не фотосет, а отвал башки! Хоть сейчас на обложку.

Уставшие и раскрасневшиеся от свежего воздуха, мы выходим из парка и, не сговариваясь, дружно заворачиваем в итальянский ресторанчик неподалёку, где, не мудрствуя лукаво, так же дружно заказываем пиццу на двоих. Для обеда уже поздно, для ужина рано… что ж, пусть это будет пицца на полдник. Пицца “файв-о-клок”, к чаю.

Нам приносят ароматную свежайшую капричозу, пышущую жаром. Смотрю на неё и невольно улыбаюсь.

— А как поделить тремя разрезами пиццу на восемь одинаковых кусков? — спрашиваю у подруги.

— Чего? — Лёлька ошарашенно таращится на меня и моргает.

— Это задачка такая. Попробуй решить!

— Терпеть не могу подобные “задачки” ещё со школы, — Лёлька морщит свой аккуратный носик. — И вообще, это глупо. Где ты видела пиццу, которую нужно резать? Её подают уже разрезанной. Ешь и не изгаляйся!

В этот момент тренькает её ватсап и подруга залипает в телефоне с глуповатой улыбочкой. Пицца забыта — Лёлька начинает увлечённо с кем-то переписываться.

— Дай-ка угадаю с одного раза. Это Руслан? — поддеваю её я. Она смущается и становится невероятно хорошенькой.

— Да. Он только что проснулся, представляешь? Боже, и всё-таки какой же он красавчик!.. Правда?

Она тычет мне под нос свой телефон со снимком всей честной компании на Воробьёвых — парни весело машут в кадр пластиковыми стаканчиками (явно не с лимонадом) и довольно улыбаются. Я быстро пробегаюсь взглядом по лицам и не нахожу там Илью. Не любит фотографироваться? Или…

— А где Илья? — вырывается у меня прежде, чем я успеваю прикусить себе язык.

— Так и знала, что ты спросишь, — фыркает Лёлька и тут же начинает строчить что-то в ватсапе.

— А, так он не поехал тусить вместе со всеми, — объясняет она наконец. — Рус говорит, что вскоре после того, как мы ушли из клуба, Илья тоже отправился домой.

— Ясно. Ну… пусть при случае передаёт ему привет.

— Угу, — кивает Лёлька, снова тая в улыбках, и я понимаю, что ничего-то она сейчас Русу явно не скажет, а если и скажет — то никакого привета Илье тот не передаст, просто забудет. В данный момент им обоим совершенно не до этого…

Воскресенье у меня выдаётся ленивым и абсолютно домашним. Я отсыпаюсь, читаю, готовлю вопросы к завтрашнему эфиру и стараюсь не думать о Карике. Чем ближе понедельник — тем больше я волнуюсь. Молчание Руденского выглядит подозрительно, но я упорно гоню прочь тревожащие меня мысли.

Однако на смену мыслям о Карике упрямо и неуклонно лезут мысли об Илье…

В конце концов, я сдаюсь: открываю ноут, набираю в поисковике “синдром Аспергера” и весь вечер читаю информацию о данной проблеме, погрузившись в мир “инопланетных”. Это — нечто совершенно новое для меня, действительно другая Вселенная. Кое-что забавляет, кое-что откровенно ужасает… а кое-что в поступках и поведении Ильи становится теперь более понятным и объяснимым.

Затем, не удержавшись от любопытства, вбиваю в поисковую строку “сотрудники Google Россия”, рассчитывая найти хоть какую-нибудь информацию об Илье, я ведь не знаю о нём ничего, даже фамилии… но то ли запрос некорректен, то ли информация засекречена — я не нахожу ничего интересного, кроме, собственно, нескольких фотографий московского офиса компании. Среди засветившихся кое-где на снимках сотрудников предсказуемо нет Ильи — он не производит впечатление человека, который станет специально лезть в объектив. Скорее уж, наоборот — всячески будет стараться избегать контакта с фотографом…

Как я ни пытаюсь убедить себя в том, что Карик всё осознал и больше меня не побеспокоит, а всё же отчаянно трушу, собираясь на работу утром понедельника. У меня трясутся все поджилки при мысли о предстоящей встрече — а встреча непременно состоится, мой эфир идёт аккурат за окончанием смены Руденского. Разве что схитрить и заявиться в студию впритык, чтобы у него не осталось времени на выяснение отношений?.. Но это будет непорядочно по отношению к моему сегодняшнему гостю.

Интервью, к слову, обещает быть интересным — нынешним утром нас почтит своим присутствием знаменитый артист Александр Белецкий. Красавец, аристократ, звезда кино и театральных подмостков — мы гонялись за ним несколько месяцев, прежде чем он наконец изволил дать царственное согласие. При этом заранее оговорил, что вопросы ему задавать можно только профессиональные и общие, отвлечённые, ни слова про личную жизнь! Ну, как скажете, господин Белецкий, как скажете…

Водитель Петька обращает внимание на то, как я напряжена по дороге на работу, но не лезет в душу. Чем мы ближе к офису — тем сильнее меня трясёт. Я очень, очень волнуюсь. Моя внутренняя сигнализация буквально захлёбывается воем.

И, как выясняется, не зря…

34

ПРОШЛОЕ

Лиза, октябрь 1994

Последняя неделя в школе перед осенними каникулами стала для Лизы нескончаемой пыткой.

Ей постоянно мерещились ехидные смешки и шепоток за спиной. Казалось, что все девчонки из Лизиного класса и даже из параллельных дружно показывают на неё пальцем и многозначительно улыбаются, а мальчишки исподтишка изучают, каким образом у неё сходятся ноги, и радостно гогочут — среди старшеклассников было распространено убеждение, что после “первого раза” у девушки непременно меняется походка. Так и хотелось остановиться, развернуться лицом ко всем мнимым обидчикам и закричать, что это всё идиотские мифы, потеря девственности никак не влияет на способность и манеру ходить!

На самом деле, конечно же, никто не думал над ней смеяться — по той простой причине, что никто ничего и не знал. Но всё равно рядом с Лизой всегда был верный Тимка, который сопровождал её везде: и в столовую, и в спортзал, разве что в туалет с ней вместе не ходил, но предупредительно околачивался поблизости. Сначала Лиза хотела возмутиться, что не нуждается в няньках, но, прислушавшись к себе, поняла, что в присутствии Берендеева и впрямь ощущает себя лучше. Как-то спокойнее. В одиночку справляться со всем этим было бы гораздо сложнее…

Когда в понедельник утром Олег Тошин явился на первый урок с фиксирующей повязкой на носу, одноклассники принялись расспрашивать, что с ним произошло, а кое-кто даже рискнул пошутить:

— Да это его Динка Старцева приложила лицом к двери… на почве ревности.

Тошин криво ухмыльнулся, недобро покосившись на остряка, но никак это не откомментировал. Что касается Берендеева, то он выглядел таким довольным, словно испытывал тайное злорадное удовлетворение при виде покалеченного носа одноклассника.

Лиза очень боялась этой встречи и так же сильно ждала её. Она вспыхнула, когда Олег вошёл в класс, и попыталась поймать его взгляд, но он не смотрел в ту сторону, где она сидела. Как-то слишком старательно не смотрел, будто нарочно избегая Лизу. Несколько раз на перемене она дефилировала мимо его парты, надеясь, что он окликнет её, хотя бы поздоровается или спросит, как дела, но Тошин делал вид, что всецело поглощён беседой с кем-то из одноклассников. Лишь один раз Лизе удалось перехватить взгляд Олега, и она выдавила из себя робкую улыбку, как бы демонстрируя, что не держит на него зла и что им просто нужно поговорить, но… он в ту же секунду отвернулся, словно в упор её не замечая.

Динка Старцева не приходила в школу почти целую неделю, передав с кем-то из одноклассниц записку о болезни. И только в самый последний день перед каникулами она наконец заявилась. Вплыла в класс с видом королевы — неизменно красивая, гордая, неприступная — и как ни в чём не бывало плюхнулась за парту рядом с Олегом. Словно и не было той ужасной ссоры на осеннем балу. Словно вообще ничего не было, а Лизе это только приснилось… если бы не повязка на носу Тошина, напоминающая о том, что, к сожалению, это был не сон.

Олег воспринял появление подруги как само собой разумеющееся: приобнял её за талию и привычно чмокнул в щёчку. Лиза чувствовала, что вся кровь прилила сейчас к её щекам; ей снова мерещились насмешки за спиной и издёвки в свой адрес.

В тот день она не слышала учителей на уроках, просто сидела, уставившись в одну точку, и даже не старалась изображать учебное рвение. Как назло, её равнодушие не ускользнуло от внимания математички Жанны Борисовны с говорящим прозвищем Жаба. Та получила его, во-первых, за инициалы, во-вторых, за мерзкий булькающий голос, а в-третьих — за то, что очень уж любила гнобить и унижать симпатичных старшеклассниц. Казалось, она буквально ненавидит юных девушек за их красоту, свежесть и молодость… На дурнушек и парней её ненависть не распространялась.

Жаба удумала вызвать Лизу к доске и заставила доказывать какую-то теорему. Более неподходящего момента выбрать было просто нельзя, Лиза и так ненавидела алгебру с геометрией — потому что не понимала их, а тут ещё и в такой день, когда она чувствовала себя несчастной, униженной, раздавленной и преданной…

Жаба тут же уселась на своего любимого конька, не преминув перейти на личности.

— Что, Лизюкова, — пробулькала она, — решила, что раз свой жалкий трояк за четверть получила, то я уже не могу эту оценку исправить? Много о себе возомнила, да? Слишком взрослая стала, учиться больше не надо? Волосы распустила, юбку короткую нацепила — завлюблялась?

Лиза, до этого безучастная к происходящему, внезапно вздрогнула и подняла глаза на учительницу: её слова нечаянно попали в цель. А та продолжала со вкусом стыдить и распекать нерадивую ученицу:

— И о чём вы только думаете, бесстыжие? И главное — чем? Куда вы пойдёте без знаний и образования? Только на панель и дорога… А что, интердевочки нынче в моде!

— Как вы смеете, — выговорила Лиза, цепенея от ужаса и собственой дерзости. Все знали, что с Жабой лучше не спорить: нужно было просто молчать и пережидать бурю.

— Я-то смею, — продолжала булькать Жаба, — я-то смею, милая моя, а вот ты пока никто и звать тебя никак, так что изволь слушать, что тебе говорит педагог с тридцатилетним стажем!

— Да засуньте вы себе свой стаж… знаете, куда? — грубо сказала Лиза и под гробовую тишину класса выскочила за дверь.

Никто ещё не успел опомниться, как Тимка, быстро подхватив со стола Лизину сумку и закинув на плечо свой рюкзак, тоже поднялся и направился к выходу.

— Берендеев, — пророкотала Жаба, опомнившись. — А ты куда это собрался? Я тебя, кажется, не отпускала. Идёт урок!

— Да засуньте вы себе свой урок… знаете, куда? — откровенно копируя Лизины интонации, бросил Тимка, не оборачиваясь, и через секунду тоже скрылся за дверью.

35

НАШИ ДНИ

Марина, сентябрь 2019

Прознав, что сегодня в прямом эфире мне будет давать интервью сам Александр Белецкий, вся прекрасная половина нашего радио приходит в радостное возбуждение. На работу являются даже те, у кого сегодня выходной или чья смена начинается позже. Дамы принарядились, сделали причёски и накрасились как на праздник — даже уборщица Валентина накрутила кудри и подвела глазки.

— Мариш, Мариш, — налетают на меня сотрудницы “Молодёжки FM”, едва я переступаю порог, — а познакомишь с Белецким после эфира? Уговоришь его с нами сфоткаться? А может, он и чайку с нами попьёт?

— Девочки, насколько я знаю, он не любит фотографироваться, — неуверенно отбиваюсь я, но мои слова никто не принимает всерьёз.

— Ну как это “не любит”! С такой-то внешностью?!

— Лично я с ним пока и сама не знакома, а в интервью он не производит впечатление рубахи-парня, — виновато развожу руками. — Мне кажется, он тщательно оберегает своё личное пространство.

— Ой, да ладно! — фыркает телефонная операторша Лилечка. — Скажи уж откровенно, решила эгоистично захапать такого потрясного мужика в собственное пользование!

Я нервно смеюсь. Волнение от предстоящей встречи с актёром накладывается на волнение от перспективы увидеть Карика, и я трясусь, как овечий хвост.

Белецкий прибывает за пятнадцать минут до эфира и, разумеется, тут же оказывается окружён нашими милыми дамами — они обступают его прямо у дверей студии и начинают щебетать, выпрашивая автографы и совместное селфи. К счастью, артист с утра находится в благодушном настроении (по телефону, откровенно говоря, он произвёл впечатление слишком холодного, едва ли не высокомерного), поэтому начинает послушно расписываться на клочках бумаги и, мило улыбаясь, отвечать на какие-то глупые вопросы.

Я тем временем осторожно просовываю нос в студию. В данный момент звучит музыкальная добивка перед рекламой, но у микрофона никого нет. Машинально делаю шаг вперёд и… кто-то резко втягивает меня внутрь и захлопывает дверь.

— Попалась, птичка!

Ну конечно же, это Руденский. И шуточки у него всегда предсказуемые, повторяющиеся… однако моё сердце прыгает сейчас как яйцо в крутом кипятке. Карик тем временем втискивает меня в пространство между стеной и шкафом с компакт-дисками, чтобы нас нельзя было разглядеть от двери, и жадно целует в шею.

— Ты спятил? — интересуюсь я, пытаясь отбиваться. — Чуть заикой не сделал… Отпусти, сюда сейчас войдут, я не одна!

— А когда будешь одна, — шепчет он, — я могу всё это повторить?

— Послушай, — злюсь я, — это уже даже не смешно. Я, кажется, всё тебе сказала по телефону…

Его взгляд и тон тут же меняются, Карик отстраняется и испытывающе смотрит на меня, а затем подозрительно спрашивает:

— С кем ты была в клубе?

— А почему я должна перед тобой отчитываться?! Не слишком ли много ты на себя берёшь?

— Не надо так со мной, Мариша, — он резко дёргает меня к себе, и я снова оказываюсь прижатой к его груди.

— Твою жену уже выписали из роддома? — ядовито спрашиваю я, надеясь, что хоть упоминание о ней его охолонит.

— Нет.

— Ты поэтому сейчас такой злой и неудовлетворённый?

— Чёрт… — он в сердцах бьёт кулаком по стене. — Да что с тобой происходит-то?! Ведь всё было так хорошо.

Я качаю головой.

— Хорошо, но подло.

— И ты поняла это только теперь? — его голос сочится сарказмом. — Раньше тебя всё устраивало. Или дело действительно только в том, где нам с тобой встречаться? Так давай не поедем ко мне, отправимся в любое другое место…

— Дело не в месте.

— Да что ж такое-то, Марин! — Карик уже явно психует. — По-моему, ты затянула с игрой в обиженку. Я тут с ума схожу, понимаешь… Я тебя люблю. Правда люблю… — и, пока я, ошарашенная этим признанием, растерянно глотаю ртом воздух, он опять вжимает меня в стену своим сильным разгорячённым телом. Сердце отплясывает канкан, руки, ноги и губы дрожат, а его дыхание тем временем опаляет мне висок, щёку, шею…

— Девочка моя, — торопливо бормочет он прямо мне в губы, — я и сам не думал раньше, что так к тебе привязался. Ты не представляешь, как без тебя тоскливо. Мы два дня не виделись, а как будто целую вечность… Маришка, солнышко моё…

Делаю невероятное усилие и вырываюсь из кольца его рук. Как раз вовремя: дверь студии распахивается, на пороге возникают Блинчик и Белецкий. Оба смотрят на нас с Кариком с некоторым изумлением, и если Руденский умеет прекрасно властвовать собой и сейчас, одёрнув рубашку, спокойно возвращается к микрофону, чтобы дождаться окончания рекламы и достойно завершить эфир, то я, должно быть, выдаю себя с головой одним только взъерошенным и диким видом.

— Вы тут дрались, что ли? — озадаченно спрашивает Блинчик, а я тем временем вижу, что в глазах Белецкого мелькает понимающая ироничная усмешка. Но у меня уже не осталось моральных сил на стыд…

Руденский заканчивает свою смену и уступает место нам. Я в таком смятении и раздрае, что начинаю программу буквально на автопилоте.

— Всем доброго-предоброго утра! Пусть ваш понедельник будет лёгким и радостным. Угадайте, кто сегодня приехал в студию, чтобы выпить со мной чашечку кофе? Ни за что не поверите — это заслуженный артист России Александр Белецкий!.. Клянусь, в жизни он красив точно так же, как на экране, и я сейчас сама себе завидую…

Губы мои весело несут какую-то жизнерадостную чушь в микрофон, я задаю гостю наводящие вопросы, а сама в упор не вижу его и практически не слышу. Меня до сих пор трясёт.

Что бы я там ни твердила, как бы ни уговаривала себя и ни убеждала — а вырвать и выбросить за ненадобностью кусок сердца не так-то и легко. Господи, меня тянет к Карику. Я всё ещё влюблена в него. Ненавижу себя за это, но…

Я низко опускаю голову и вдруг вижу, что на стол капает слеза. Моя слеза. А затем — ещё одна. И ещё…

Вот не хватало мне ещё истерики во время прямого эфира, в ужасе думаю я, начиная паниковать, и в этот самый момент чувствую, как Белецкий аккуратно накрывает мою ладонь своей и вкладывает туда бумажную салфетку. Я поднимаю глаза и встречаю понимающий сочувствующий взгляд. Артист ободряюще подмигивает мне — мол, не переживай, прорвёмся! — и, перехватывая инициативу, спокойно и уверенно начинает рассказывать какую-то театральную байку.

36

ПРОШЛОЕ

Лиза, октябрь 1994

— Лизюкова, подожди! Да стой же… Лиза!

Тимка почти кубарем скатился со школьного крыльца, пытаясь догнать одноклассницу. Заслышав знакомый голос, она нехотя остановилась, но не обернулась. Так и дожидалась Тимкиного приближения, чуть ссутулившись и уставившись себе под ноги.

— Ты совсем ку-ку, что ли? — очутившись рядом и пытаясь отдышаться, Берендеев протянул Лизе её сумку, куртку и пакет со сменной обувью. — Ещё бы голышом на улицу выскочила. Ноябрь на носу, между прочим. Скоро снег пойдёт!

— Нотация окончена? — Лиза недобро прищурилась. — Я могу быть свободна?

Тимка с удивлением уставился на подругу.

— Какая нотация, Лиз? Просто… нужно одеться. Простудишься ведь! Я за тебя волнуюсь… и переживаю.

— Не надо за меня переживать, — Лиза нехотя натянула куртку, вырвала свою сумку из рук Берендеева и независимо вскинула подбородок. — Всё? Я пойду теперь?

Тимка растерялся ещё больше.

— А… ты торопишься? Давай я тебя провожу.

— Зачем?

— Ну, просто. На всякий случай.

— На какой “всякий”? — с каждой его репликой Лиза невольно всё сильнее заводилась. — Думаешь, мне нянька нужна? Так и собираешься за мной по пятам таскаться, боясь, как бы я ещё чего-нибудь не натворила? Что, получать аттестат тоже меня за ручку поведёшь? А в институт со мной поступать не поедешь, случайно?

Тимка невольно отступил на шаг, ошарашенный этим натиском негатива, что было так не похоже на обычно кроткую и милую Лизу.

— Мне кажется, — предпринял он последнюю попытку, — что тебе сейчас лучше не оставаться одной.

— Да я мечтаю быть одна! Хочу, чтобы меня оставили в покое! — выкрикнула Лиза в отчаянии. — Я сыта по горло твоей “товарищеской” заботой, понял? Спасибо за помощь и всё такое, но дальше я как-нибудь сама о себе побеспокоюсь, ладно?

— Лиз… — он нерешительно потянулся к ней, собираясь, видимо, взять за руку, но она резко отшатнулась, не давая ему сделать этого. Тимка смутился, но всё-таки договорил:

— Я знаю, что тебе сейчас нелегко. Я правда понимаю, что ты сейчас чувствуешь…

— Понимаешь? — переспросила Лиза и рассмеялась — коротко, зло, как-то безнадёжно и обречённо. — Да ни хрена ты не понимаешь, Берендеев. Ты понятия не имеешь, каково мне сейчас. Каково это — чувствовать, что любимому человеку нет до тебя никакого дела. Когда он смотрит на тебя как на стенку, а ты себя ощущаешь при этом куском дерьма, потому что готова простить ему любое унижение, и вообще — всё… Но только плевать он хотел на эти твои жертвы, потому что в его мыслях — вовсе не ты!

— Полагаешь, мне это незнакомо? — спросил Тимка после паузы. Лиза пренебрежительно фыркнула.

— Не смеши, Берендеев. У тебя, наверное, самая большая трагедия в жизни — это трояк по русскому. Или когда ваша баскетбольная команда соперникам продует…

— Дура ты, Лизюкова, — беззлобно, даже с какой-то отеческой жалостью, проговорил Тимка, внимательно глядя ей в глаза. — Ни черта в людях не разбираешься. Ни в хороших, ни в плохих…

Засунул руки в карманы, натянул капюшон куртки на самые глаза и решительно зашагал прочь.

37

Ноябрь 1994

Практически все осенние каникулы Лиза провела дома. Разве что в магазин за хлебом несколько раз вышла и мусорное ведро вынесла… да и то — по маминой просьбе, иначе и вовсе просидела бы в своей комнате безвылазно. Точнее, пролежала бы.

Ею овладели лень и апатия. Не хотелось ровным счётом ничего, даже выполнять элементарные действия вроде чистки зубов по утрам и вечерам. Лиза валялась на кровати, не слишком усердно делая вид, что читает какую-то книгу, и всё глубже погружалась в свою тоску. Она уже жалела, что наговорила гадостей Тимке — в противном случае он мог бы хоть немного отвлечь её от невесёлых мыслей, у него это всегда отлично получалось. Но первой звонить ему было стыдно, а сам он тоже никак не проявился за эти дни.

Несколько раз с замиранием сердца она набирала номер Тошина, но на звонки постоянно отвечала его мама, и Лиза, не говоря ни слова, бросала трубку. Впрочем, если бы ответил сам Олег — она тоже не знала бы, что ему сказать. Она просто очень хотела поговорить с ним с глазу на глаз. Не по телефону…

Лиза почти перестала есть — не было аппетита. В конце концов, забеспокоилась даже старшая сестра.

— Восьмой день лежишь, — заметила Лариска мимоходом, раздвигая шторы и впуская в комнату утренний свет. — Не жрёшь и не пьёшь… даже не улыбнёшься. Уже вся зелёная от нехватки свежего воздуха. Честное слово, если бы я тебя не знала как облупленную, то стопроцентно подумала бы, что ты залетела, — она усмехнулась.

— Чего? — обалдело переспросила Лиза.

— Ну, забеременела… — легко пояснила старшая сестра. — Только ты у нас святоша. Да и от кого тебе беременеть? — она фыркнула. — Не от этого же твоего… рыжего, лопоухого… Разве что несравненный Олежка почтил тебя своим вниманием? — Лариска насмешливо подмигнула.

Лизу подбросило на кровати, будто взрывной волной.

— Откуда ты знаешь про Олега?!

Лиза никому этого не рассказывала. Никому! Но Лариска лишь покачала головой:

— Да так… птичка одна на хвосте принесла, что ты по нему сохнешь. “Сегодня утром он посмотрел на меня и очень тепло улыбнулся — наверное, это что-то значит?!” — пропищала она, нарочно утрируя и явно изображая голос младшей сестрёнки.

Лиза не могла поверить собственным ушам.

— Ты… ты читала мой дневник?! Как ты могла?! Как посмела рыться в моих вещах?

— Я не рылась, — не испытывая ни малейшего угрызения совести, Лариска передёрнула плечами. — Ты сама его оставила в верхнем ящике стола, а мне срочно понадобился карандаш. Решила поискать у тебя, ну и наткнулась… так зачиталась, что оторваться не могла, — она хихикнула.

— Ты не должна была… — в шоке повторяла Лиза. — Ты не имела права…

— Да ладно тебе, не смущайся, — спокойно отозвалась сестра. — Обычные любовные переживания… кто из нас не страдал по самому красивому мальчику в школе? — она намеревалась снисходительно потрепать младшенькую по плечу, но та резко отклонилась. Её душили слёзы обиды и стыда.

Лариска с досадой поджала губы.

— Ох, ну если это было под грифом “совершенно секретно”, могла бы и получше прятать своё сокровище. Хотя бы под подушку… туда бы я точно не полезла — ни случайно, ни специально.

— Это подло… подло… — задыхаясь, выговорила Лиза.

— Ну, значит я подлая, — покладисто согласилась Лариска. — Извини, некогда с тобой болтать, в институт опаздываю. И посуду помой, там на кухне осталась после завтрака, мама не успела.

Оставшись одна дома, Лиза достала свой дневник и принялась с отвращением перелистывать странички, исписанные её мелким торопливым почерком. Олег… Олег… Олег… всюду один Олег. И вот это всё читала Лариска?! Ничего из того, что случилось с Лизой на осеннем балу, не было ею описано, но всё равно невыразимо стыдно было перечитывать сейчас эти наивные детские признания.

Она разорвала тетрадь на мелкие клочки и сожгла их в тазу. Стало немного легче…

Подумав, Лиза начала решительно собираться. Ей необходимо было увидеть Олега и поговорить с ним.

Слова сестры о беременности занозой засели в голове. А что если это правда? Разумеется, Лиза не могла не думать об этом и не исключала такой возможности. Ей было не пять лет, она прекрасно знала, что детей не аист приносит, а получаются они как раз в результате того, что было между ней и Олегом. Пока, наверное, ещё рано было делать какие-то выводы, ведь прошло всего две недели. Однако Лиза надеялась, что пронесёт…

Она знала номер квартиры Тошиных, но не рискнула подняться и позвонить. А вдруг дома окажется кто-то из взрослых? Уселась на скамейку возле подъезда и приготовилась ждать сколько потребуется. Рано или поздно Олег должен был появиться. Лиза даже не думала о том, что здесь её запросто может застукать тётя Алла, портниха, и резонно поинтересоваться, какого рожна девчонке понадобилось в чужом дворе.

Однако вместо тёти Аллы или самого Олега она увидела Динку Старцеву: та завернула во двор со стороны улицы и направилась к подъезду Олега, небрежно помахивая полиэтиленовым пакетом “Мальборо”. Очевидно, явилась в гости к своему ненаглядному.

Казалось, Старцева совсем не удивилась, обнаружив Лизу на скамейке. Подошла, молча присела рядом. Некоторое время обе не произносили ни звука. Наконец, Динка нарушила затянувшееся молчание.

— Не вздумай преследовать Олега и шпионить за ним. Поняла? — спросила она почти ласково.

— Я и не преследую… — растерянно пробормотала Лиза.

— Ну да, конечно, — Старцева утомлённо вздохнула. — В школе проходу ему не даёшь, глаз с него не сводишь… На осеннем балу, чуть только я отлучилась — сразу кинулась приглашать Олега на танец…

— Я кинулась? — у Лизы глаза полезли на лоб от такой наглой клеветы.

— Ну а кто? Не он же. Олег уже сам не знает, куда от тебя деваться. Он мне признался, что ты к нему неровно дышишь… да и я не раз замечала, как ты на него смотришь. Гордость надо иметь, Лизюкова.

— Гордость?.. — переспросила Лиза в замешательстве.

— Именно. Знаешь ведь, что Олег не свободен. Что у нас с ним всё серьёзно. А сама ему на шею вешаешься… некрасиво. Нет, ты вообще-то девчонка неплохая, — добавила она почти великодушно, — поэтому я с тобой сейчас нормально разговариваю. С другой бы даже время тратить не стала… Подстерегли бы её вечером на тёмной улице и… — Старцева красноречиво умолкла. Не нужно было пояснять — Лиза всё прекрасно поняла.

— Ты мне угрожаешь? — переспросила она, не веря своим ушам.

Динка хрустально рассмеялась:

— Милая моя, это не угроза. Это дружеское предупреждение. Говорю же, я хорошо к тебе отношусь, поэтому решила поначалу просто… по-человечески. Или мы не люди?

Лиза молчала.

— В общем, надеюсь, Лизюкова, ты меня услышала, — Старцева поднялась со скамейки. — Не приходи сюда больше и не пытайся его выследить. И в школе тоже держись от Тошина подальше. Поняла?

Лиза как-то заторможенно кивнула.

— Ну вот и славненько. Я знала, что мы поймём друг друга, — лучезарно улыбнувшись, одноклассница поплыла к подъезду.

38

НАШИ ДНИ

Марина, сентябрь 2019

Идут последние минуты эфира. Белецкий отвечает на звонки радиослушателей, преимущественно радиослушательниц. Каждая вторая признаётся ему в любви, и я невольно начинаю сочувствовать артисту. Каково это — быть объектом обожания миллионов? Причём очевидно же, что клюют они прежде всего на яркую внешность, а не на талант. Большая часть поклонниц ни разу не видела Белецкого на театральной сцене и в серьёзном кино, пленившись очередной проходной ролью в каком-нибудь костюмном псевдоисторическом сериальчике, куда из-за аристократической внешности его так любят приглашать режиссёры…

Интересно, уехал ли Карик домой? Мысли о нём против воли продолжают роиться в моей голове, и я отчаянно трушу, опасаясь новой встречи. Если он снова начнёт настаивать и заливать о своём большом и светлом чувстве… чёрт, ну я же не железная. Он небезразличен мне. Я действительно больше не хочу с ним отношений, но… я всё-таки до сих пор его люблю.

Завершаю передачу и, передав эстафетную палочку коллегам-новостникам, выхожу вместе с Белецким из студии. С опаской озираюсь — Руденского пока нигде не видно, но он может перехватить меня по пути.

— Простите, Александр, вы сейчас куда направляетесь? — интересуюсь я у артиста, набравшись наглости.

— Прямо сейчас? На парковку, а затем в театр на репетицию, — невозмутимо отвечает он.

— Мы можем вместе спуститься… и выйти из здания тоже вместе? — робко прошу я.

— Вы кого-то боитесь? — спрашивает он понятливо. Я сконфуженно киваю. Ну и пусть он после этого считает меня идиоткой…

Предчувствия не обманывают — едва мы приближаемся к лифту, как из-за угла появляется Карик и с ходу хватает меня за руку:

— Марин, можно тебя на минуточку?

Господи, ну почему же с ним так трудно… Мне казалось, я вполне доходчиво и понятно объяснила, что ничего больше от него не хочу!

— Нет. Оставь меня, пожалуйста. Я ухожу, — пытаюсь высвободиться, но Руденский держит меня железной хваткой.

— Ну, так просто ты не уйдёшь! — шипит он в ярости. Мне ужасно стыдно за эту сцену, которая разворачивается на глазах у Белецкого. Не оставляя попыток освободиться, я резко дёргаю руку, но Карик продолжает тянуть меня к себе.

— Эй, полегче, молодой человек, — говорит Белецкий. Тон его обманчиво спокоен, но стоит взглянуть ему в глаза — и леденящий холод буквально парализует собеседника. Вижу, что Карик теряется от такого красноречивого предупреждающего взгляда и выпускает мою руку.

Меня колотит крупная дрожь, я мечтаю поскорее убраться отсюда. Белецкий, легко считывая моё состояние, ободряюще улыбается:

— Марина, не подскажете мне, где тут у вас поблизости можно перекусить? Я не успел позавтракать. Желательно, чтобы было не слишком людно и в меру съедобно. И, кстати, если составите мне компанию — я буду просто счастлив, — любезно добавляет он.

— Компанию?.. — я растерянно хлопаю мокрыми от слёз ресницами, но тут же хватаюсь за эту мысль как за спасительную соломинку. — Да-да, с удовольствием. Тут недалеко, я покажу!

Карик испепеляет меня практически ненавидящим взором.

— Ладно… — цедит он сквозь зубы. — Мы потом с тобой поговорим.

— Сомневаюсь, — я качаю головой.

Белецкий как ни в чём не бывало берёт меня под руку и уверенно заводит в лифт. Мы молча спускаемся, садимся в его машину, всё так же не говоря ни слова, и выезжаем с парковки.

— Выпейте воды, — артист протягивает мне запечатанную бутылку минералки. — Куда вас отвезти? У меня ещё полно времени.

— Вообще-то, мне надо в университет, но… вы же хотели поесть, — отзываюсь я растерянно.

— Я дома завтракал. Просто нужно было придумать повод, чтобы отбить вас у этого… излишне пылкого молодого человека, — Белецкий улыбается, и я невольно улыбаюсь в ответ, поддавшись обаянию его знаменитой улыбки — добрые милые морщинки лучиками разбегаются от синих, как море, глаз.

— Простите меня за эту сцену, — говорю я смущённо.

— Перестаньте. Не вы же её устроили, — он качает головой. — Вы, кстати, отлично держались.

— Держаться нету больше сил*, — криво улыбаюсь я. Белецкий неожиданно радуется как ребёнок:

— Ух! Вот уж не думал, что девушка вашего возраста может цитировать мультфильмы моего детства. Мы с вами всё-таки из разных поколений.

— Отец, царство ему небесное, угнетал нас воспитанием… — к месту вворачиваю я фразу из “Трёх сестёр”, и это производит такое колоссальное впечатление на Белецкого, что он едва не выпускает руль из рук.

— За Чехова я вообще весь ваш, с потрохами! — шутит он. — Нет, в самом деле, Марина, мне очень приятно узнать, что молодёжь в двадцать первом веке вовсе не так безнадёжна, как принято о ней думать, — последнюю фразу он договаривает нарочито старческим, шамкающим голосом, и мы оба весело хохочем.

— Сколько вам, небось уже сорок? — спрашиваю я в притворном ужасе.

— Сорок три, — отвечает он скорбно, и я делаю вид, что эта цифра приводит меня в натуральный шок.

— Боже мой, какой кошмар!..

В общем, если он и ставил своей задачей развеселить меня и отвлечь от мыслей о Карике — у него это прекрасно получилось.

Белецкий довозит меня до универа и, порывшись в бардачке, вдруг протягивает две бумажные полоски:

— Это пригласительные на вечерний спектакль. Можете сами прийти, можете отдать кому-нибудь.

— Спасибо вам, — я улыбаюсь до самых ушей, обрадованная этим внезапным подарком. — Ни за что никому не отдам! Обязательно приду!

Уже предвкушаю, в каком восторге будет Лёлька — разумеется, именно она и составит мне компанию в сегодняшнем походе в театр. Сам Белецкий пригласил!.. Да она умрёт от счастья.

— Ну, тогда до встречи! Берегите себя, — он подмигивает на прощание и уезжает.

А я, направляясь в сторону своей alma mater, по инерции всё ещё рассеянно улыбаюсь и не подозреваю, сколько новых “сюрпризов” готовит мне сегодняшний день…

___________________________

*“Держаться нету больше сил” — ставшая крылатой фраза из научно-фантастического мультфильма “Тайна Третьей планеты” (1981), которую произносит птица Говорун.

39

Первый облом ожидает меня уже на лекции — Лёльки нет.

Это что-то новенькое… Несмотря на внешнюю взбалмошность и кажущуюся беззаботность, моя подруга совсем не легкомысленна: она весьма серьёзно относится к учёбе и крайне редко пропускает пары без уважительной причины.

Прячу телефон под столом, чтобы преподша меня не спалила, и набираю сообщение:

“Ты где? Почему не в универе?”

Ответ заставляет меня ещё больше насторожиться:

“Проспала! Первый раз в жизни проспала!”*

Та-а-ак… Интересно, и по чьей же это вине? Кто не дал Лёльке выспаться? Почему-то мне кажется, что я знаю ответ.