Милый, единственный, инопланетный

“А что случилось? — пишет она, не дождавшись моей реакции. — У тебя что-то срочное? Думаю, ко второй паре я успею подъехать”.

“Жду! — отвечаю я. — Имей в виду, у меня на тебя сегодня грандиозные планы!”

Узнав, что я располагаю двумя билетами в театр и личным приглашением самого господина Белецкого, Лёлька, недоверчиво зажмурившись, несколько секунд просто оглушительно визжит. Хорошо, что это происходит не в аудитории во время занятия, а на перемене. Однако восторг в подружкиных глазах заметно утихает, когда она обращает внимание на время начала спектакля: девятнадцать ноль-ноль.

— Блин, — произносит Лёлька в замешательстве. — Это точно сегодня?

— Точнее не бывает, — я пожимаю плечами. — А что не так?

Подруга мнётся, не зная, как сообщить мне неприятное известие, и я догадываюсь, что она сейчас “сольётся”.

— Видишь ли, — Лёлька отводит взгляд, — Рус пригласил меня вечером в кино, а потом мы идём в ресторан…

Я молчу. А что тут можно сказать? Вполне понимаю Лёльку. Если бы мне пришлось выбирать между походом в театр в компании подруги (ну и пусть в главной роли в спектакле задействован потрясающе красивый и талантливый, но всё же посторонний мужик) и свиданием с нравящимся мне парнем — я, несомненно, предпочла бы второе. Могу ли я в таком случае винить Лёльку за то, что она хочет провести вечер с Русом, а не со мной и Белецким?!

— Ну ладно, — пытаясь скрыть разочарование, говорю я беззаботным тоном. — Постарюсь найти себе другую компанию на вечер… Так значит, вы с Русом встречаетесь?

При этом вопросе Лёлькино лицо принимает блаженно-счастливое выражение, и она взахлёб начинает рассказывать мне о том, как они целую ночь напролёт катались по городу — оказывается, у Руса есть мотоцикл, и это было так романтично и так волнующе!..

Одна половина меня искренне радуется за Лёльку, другая — самую чуточку завидует и одновременно пытается прикинуть, кому сплавить второй пригласительный. Можно было бы, конечно, наплевать на условности и вообще отправиться в театр одной, но будет очень обидно, если билет пропадёт.

Лёлька, невольно чувствуя свою ответственность за эту маленькую накладку, изо всех сил пытается помочь мне разрулить ситуацию и внезапно предлагает:

— Пригласи маму… или бабушку! А что, хорошая идея! Когда Евдокия Тимофеевна в последний раз была в театре?! А тут, к тому же, сам Белецкий!.. — с пафосом изрекает она.

Я задумываюсь. А почему бы, собственно, и нет? Бабушка — так бабушка. Она и в самом деле тысячу лет не выбиралась из дома, чтобы культурно развлечься.

— Ты правда не обижаешься? — спрашивает Лёлька, виновато шмыгнув носом. Я смеюсь и крепко обнимаю подругу.

— Дура, что ли? На что мне обижаться?! Я страшно рада за тебя, особенно если у вас с Русом всё серьёзно.

— Не знаю… — тянет она неопределённо, но губы её уже расплываются всё в той же идиотски счастливой, широченной, потрясающе довольной улыбище. — У меня от него просто крышу срывает! Он такой… такой… — Лёлька не находит подходящих слов и в порыве чувства просто молча трясёт в воздухе сжатыми кулачками.

— Ужасно за тебя рада, — повторяю я. — Уверена, что у него крышу срывает не меньше!

В течение дня Карик пытается звонить мне ещё несколько раз, и я, поколебавшись, всё-таки заношу его номер в чёрный список. Проблема временно решена, но что прикажете делать на работе? Не могу же я вечно бегать от него и прятаться по углам… Ощущения не самые уютные, и я впервые всерьёз задумываюсь о том, что, если Руденский не прекратит терроризировать меня своей “любовью”, мне придётся уйти с радио. Чёрт, чёрт, чёрт, я совершенно не хочу увольняться! Но… так дальше тоже продолжаться не может.

Эта головная боль не даёт мне покоя, поэтому, завернув в собственный двор, я не смотрю по сторонам и не замечаю ничего вокруг. Подхожу к тяжёлой железной двери и уже начинаю автоматически набирать код, как вдруг меня словно толкают в спину. Быстро оборачиваюсь и вижу, что на лавочке возле подъезда сидит… Илья.

___________________________

*Знаменитая цитата из фильма “Служебный роман” (1977)

40

НАШИ ДНИ

Илья, сентябрь 2019

Удачно, что Мариша сама заговорила со мной. Я до последнего опасался, что не смогу её узнать, когда увижу. Пришлось, конечно, подстраховаться: я нашёл её аккаунт в сети и досконально изучил последние фотографии — цвет глаз и волос, причёску, одежду. Это не давало стопроцентной гарантии (и причёску, и одежду, и даже цвет волос девушки меняют очень часто), но всё-таки вселяло в меня больше уверенности.

Одежда оказалась другая. Причёска тоже. И всё-таки я узнал её… Узнал, но почему-то не решился окликнуть по имени, когда она прошла мимо, даже не взглянув в мою сторону. Следовало немедленно позвать, задержать её, но я отчего-то разволновался, размышляя, как Мариша отреагирует на моё появление.

Стоя у двери подъезда, она внезапно обернулась сама.

— Илья?

Её голос… Тот, который невозможно спутать ни с чьим другим.

Я поднялся со скамейки. Мариша медленно шла навстречу, впившись в меня взглядом, и я привычно отвёл глаза.

— Что ты тут делаешь?! С ума сойти, да откуда ты взялся? Как меня нашёл? Или… — она сделала небольшую паузу, — или ты не меня искал? Это что, такое невероятное совпадение?

Я попытался ответить и вдруг осознал, что улыбаюсь — улыбаюсь по-настоящему, своей собственной, а не вежливо-отрепетированной улыбкой. Это получилось как-то само собой. Оказывается, я просто ужасно обрадовался встрече!

Мариша тоже обратила на это внимание.

— Впервые вижу, как ты улыбаешься… — сказала она, и на её щеках появились знакомые ямочки.

И вот теперь мы сидим с ней на скамейке и разговариваем. Мариша забрасывает меня бесконечными вопросами и, кажется, тоже по-настоящему радуется моему визиту. Я плохо понимаю чужое притворство, но, по-моему, ей сейчас совершенно незачем врать, она искренна в своей радости.

— И всё-таки, откуда ты знаешь мой адрес, Илья? — спрашивает она после моего признания, что я приехал целенаправленно к ней и никаким случайным совпадением тут и не пахнет.

Я объясняю:

— Адрес легко пробивается по номеру телефона.

— Но я ведь не давала тебе номер?

— Я сам его себе сохранил. Там, в клубе… когда разбирался с твоим мобильным, сделал дозвон на свой телефон.

— Ах, вон оно что…

— Ты сердишься? — уточняю я на всякий случай, но Мариша качает головой.

— Нет, что ты… мне это даже приятно. Просто неожиданно. А почему же ты сначала не позвонил? Вдруг я бы вернулась домой очень поздно… Ты так и торчал бы здесь до ночи?

— У меня сегодня много свободного времени, я был готов ждать. А звонить… звонить и разговаривать по телефону я вообще не очень люблю, И ещё хуже понимаю собеседника, чем при личном контакте, — честно отвечаю я. — Мне проще общаться в письменной форме.

— Ничего не имею против письменной формы! — Мариша снова улыбается с ямочками, и я таращусь на них, не в силах отвести взгляд. — В следующий раз можешь спокойно писать мне в вотсап.

— Хорошо.

— Так значит… значит, ты приехал просто потому, что захотел меня увидеть? — спрашивает она.

— Да, — киваю я. — То есть нет! Не только за этим. У меня есть для тебя кое-что…

— Кое-что? — переспрашивает Мариша. Кажется, она очень удивлена.

— Подарок.

— Подарок?! А по какому поводу? У меня же не день рождения…

— Вот, держи, — я протягиваю ей фирменную упаковку. — Это чехол специально для твоего смартфона.

— Что?

— Чехол для смартфона, — повторяю я. — Водонепроницаемый и противоударный. В этом чехле твой телефон выдержит падение даже с десятиметровой высоты.

— Офигеть… — шепчет Мариша. — Это вот что, правда — мне?

— Да, конечно, я выбирал специально для тебя. Управление смартфоном останется таким же лёгким, как если бы ты пользовалась им без чехла. Работает при температурах от минус десяти до плюс шестидесяти градусов по Цельсию. А ещё можно заниматься дайвингом и делать подводные снимки, погружаясь на глубину до сорока метров… здесь есть специальные крепления на руку. Ты фотографируешь под водой?

— Н-нет…

— Теперь можешь начать. К тому же этот чехол — надёжная защита от снега, грязи, дождя и пыли. Тебе нравится? — почему-то мне очень важно, чтобы она ответила положительно.

— Да, очень… — отзывается Мариша. — Я, честно говоря, немного в шоке, но… это нужный и по-настоящему классный подарок! Спасибо большое, Илья!

И уже через секунду я чувствую прикосновение её губ к своей щеке.

Она целует меня!

Первый порыв — отшатнуться. Усилием воли сдерживаюсь, потому что знаю по опыту — это может обидеть. В конце концов, ничего страшного не произошло, вот она уже и отстранилась. Ну подумаешь — поцеловала в щёку. Не так уж и неприятно было. Откровенно говоря, вовсе не неприятно. Так… странно немного. Необычно.

— Зайдёшь в гости? — спрашивает между тем Мариша, кивая в сторону подъезда. — Родители на работе, дома только бабушка и кот. Они не будут тебя беспокоить, честно. Я накормлю тебя обедом…

— Нет, не хочу, — быстро отвечаю я. Незнакомое место, незнакомое общество… пусть даже это “только бабушка и кот”. Я пока не готов к новым впечатлениям.

— Ну… может быть, в другой раз?

— В другой раз, — послушно повторяю я, радуясь, что она не стала настаивать.

— Тогда я, наверное, пойду домой… Ты не обидишься?

— Не обижусь. Просто…

Просто это меня огорчит, хочу сказать я ей, но вслух почему-то говорю другое:

— Мне с тобой очень хорошо.

Мариша некоторое время молчит, словно обдумывая мои слова.

— А хочешь, вечером опять увидимся? — спрашивает она.

— Хочу, — отвечаю я.

— Ты пойдёшь со мной в театр?

Вопрос на некоторое время ставит меня в тупик. С театром, как и со всеми остальными общественными местами, у меня сложные отношения. Мама пыталась приобщить меня к походам на спектакли в детстве, но в лучшем случае я испытывал там жуткую скуку, а в худшем — дискомфорт, тревожность и агрессию.

Мне сложно понять сюжет спектакля, намного сложнее, чем, к примеру, сюжет фильма или книги. По достоинству оценить игру актёров мне тоже не дано, я воспринимаю только буквальное — то, что они говорят, не различая мимику и не угадывая эмоционального контекста сцены. Я легко запоминаю имена действующих лиц в спектакле, но если артист в процессе сменит одежду — мне не понятно, что это один и тот же персонаж.

К тому же, мне просто некомфортно в подобных местах. Чтобы не выделяться из общей массы и не привлекать внимания, приходится притворяться и изображать эмоции, которых я на самом деле не испытываю. Смеяться, когда зрители в зале хохочут. Хлопать в ладоши, когда они начинают аплодировать. Наверное, всё это роднит меня с артистами на сцене — те люди тоже всего лишь изображают положенные эмоции. Только для них это профессия, а для меня — средство выживания в толпе.

Видимо, моё молчание слишком затягивается, потому что Мариша прикасается к моей руке, а я борюсь с желанием её отдёрнуть…

— Пожалуйста, Илья, — говорит она. — Мне будет очень приятно, если ты составишь мне компанию. А потом… после театра можем зайти в кафе, съесть что-нибудь вкусненькое… Выпить не предлагаю, — добавляет она, — мне завтра рано вставать на работу. Ну так что?

— Хорошо, — я несколько раз киваю, хотя не уверен, что поступаю правильно. — Я пойду с тобой в театр. Пойду.

41

ПРОШЛОЕ

Лиза, декабрь 1994

Вторая школьная четверть пролетела как один миг, Лиза и оглянуться не успела. Ноябрь, декабрь… В магазинах уже вовсю продавались ёлочные игрушки, мишура, электрические гирлянды и хлопушки с бенгальскими огнями, а народ с бешеной энергией кинулся закупаться для самого главного застолья в году консервированным горошком и кукурузой, селёдкой и крабовыми палочками, колбасой, сгущёнкой, а также коробками шоколадных конфет и шампанским.

Лизу не трогала царящая вокруг предновогодняя суета. Она жила все эти недели как по инерции. Заставляла себя вставать по утрам, борясь с тошнотой и слабостью, собиралась в школу, там на уроках ради приличия делала вид, что слушает учителей, на подсказках и списываниях медленно подгребала к концу года и зарабатывала себе четвертные тройки. Многие учителя расстроенно качали головами: девочка съехала, непонятно о чём и думает в выпускном классе, но Лиза плевать хотела на их нотации.

С Тимкой они так и не помирились, да Лизе было и не до этого. С Тошиным она тоже не перекинулась за всё время даже словечком. Однажды во время урока английского Лиза поймала на себе странный, внимательно-изучающий взгляд Олега, но ей было всё равно. Эмоции и переживания словно притупились, ею овладели сонливость, вялость и равнодушие.

Разумеется, Лиза догадывалась, с чем связаны её слабость и общее недомогание. Но у неё совершенно не осталось сил волноваться и переживать по этому поводу, хотя она и понимала — нужно что-то с этим делать, и как можно скорее. Вот только она не представляла, с чего начать… В ней по-прежнему теплилась слабенькая, робкая надежда, что, возможно, всё ещё не так страшно. Что она себя просто накрутила, а на самом деле, несмотря на задержку, никакая это не беременность, просто сбой в организме на нервной почве. Так что сначала нужно было получить подтверждение своим догадкам.

Идти в поликлинику и сдавать кровь с мочой на анализ? Ну нет, это точно не вариант… Лиза припомнила, что в некоторых газетах размещались объявления о частных клиниках, где анонимно можно было сдать анализы на что угодно, от беременности до ВИЧ. Она выписала себе несколько адресов и решила съездить туда на каникулах. Были ещё какие-то суперновые, крутые заграничные тесты на беременность: даже кровь не требовалось сдавать, достаточно было просто пописать на бумажную полоску. Всё это стоило недёшево, а у Лизы совершенно не было лишних денег. Если всё-таки окажется, что она беременна, то перед ней закономерно встанет другой вопрос — где взять денег на аборт? Лизе абсолютно не к кому было обратиться с такой деликатной просьбой. Не к Тимке же… Вот разве что к сестре. Она старше, опытнее, она дожна понять её как женщина — женщину…

Лариска, к слову, и так в последние дни посматривала на Лизу подозрительно. Однажды, словно мимоходом, попросила у младшей сестры прокладку, а затем невинно заметила:

— Странно, раньше у тебя месячные всегда начинались перед моими. А сейчас упаковка совсем целая…

Лиза ничего не ответила, её знобило. Она натянула пижаму, улеглась в постель, накрылась одеялом с головой и свернулась клубочком.

— Да что с тобой, доча? — переживала и мама. — Новый год скоро… Твой любимый праздник, а ты совсем у меня без настроения. Болит что-нибудь? Или влюбилась?

— Не болит, — глухо отвечала Лиза. — И не влюбилась.

Встречать Новый год они должны были в узком семейном кругу — родители, Лиза и Лариска со своим новым парнем.

Лиза плохо его знала, но за те пару раз, что им довелось мельком увидеться, он ей совершенно не понравился. Звали его Гена, он учился в ПТУ и был моложе Лариски на четыре года. Сестра страшно комплексовала по этому поводу и велела даже не заикаться в Генином присутствии о её реальном возрасте. “Пусть думает, что мы с ним ровесники!” — предупредила она родных. Был Гена татуирован и бритоголов, носил маскирующую кожаную кепку, будто навечно прилипшую к его голове.

Расселись за столом в десять часов вечера, чтобы до полуночи традиционно обожраться до икоты. На экране телевизора вовсю пели и плясали звёзды отечественной эстрады. Лиза сидела ровно, точно жердь проглотила, и старалась не смотреть в сторону нарезанной сырокопчёной колбасы, на обжаренные в масле толстые куски батона, смазанные майонезом с чесноком и увенчанные жирными пахучими шпротами, на отвратительно застывший свиной холодец. Обилие застольных запахов вызывало у неё тошноту, и Лиза тщетно пыталась справиться с этим, подавляя рвотные позывы. Зато Гена не жаловался на аппетит и уминал так, что за ушами трещало — Лариска с мамой не успевали умиляться и подкладывать ему всё новые и новые кушанья.

Когда Лизе стало совсем невмоготу, под предлогом отлучиться в туалет она незаметно выскользнула на балкон. Сгребла ладошками с перил белый рассыпчатый снег, отёрла им пылающее лицо, а затем засунула горсть снега в рот и жадно проглотила.

Скрипнула дверь.

— Не помешаю?..

На балконе материализовался Гена с сигаретами.

— Покурить хотел, — объяснил он своё появление.

— Вообще-то, как раз помешаете, — мрачно отозвалась Лиза. — Я вышла подышать свежим воздухом, а вы будете на меня дымить.

— Да не бухти, я же в сторонку… — осклабился он.

Лиза промолчала. Гена чиркнул спичкой о коробок, со вкусом затянулся. Некоторое время они оба молчали, но Лиза отметила боковым зрением, что парень сестры нет-нет да поглядывает на неё. Поглядывает с интересом. И этот явный мужской интерес ей совсем не понравился.

42

Наконец, не выдержав назойливого внимания, Лиза первой бросилась в атаку.

— Ну и чего вы уставились? — спросила она грубо.

— Симпатичная девчонка, что — уже и посмотреть нельзя? — Гена пьяно рассмеялся и выдохнул дым ей в лицо, обдав, помимо этого, запахом чеснока и селёдки с луком. Лизу чуть не вырвало, и она решительно собралась вернуться в квартиру. Но для этого ей пришлось бы протискиваться мимо Гены, прижавшись к нему почти вплотную…

— Может, встретимся как-нибудь? — невозмутимо предложил вдруг он. — Сходим погуляем, в кафешке посидим, музычку послушаем… Ты какую музыку любишь?

Лиза не верила своим ушам. Этот козёл пришёл к ним в дом на правах жениха старшей сестры и теперь вот так нагло, чуть ли не на Ларискиных глазах, клеит младшую?!

— Вы в своём уме? — спросила она холодно, в душе совершенно растерянная и не знающая, как лучше поступить. Было почему-то ужасно обидно за Лариску. А ещё противно. И опять затошнило…

— А что здесь такого? — Гена пожал плечами. — Нравишься ты мне. Я сразу на тебя внимание обратил. Вот… с тех пор и поглядываю.

Это было уже слишком. Преодолевая отвращение и игнорируя ухмылку Гены, Лиза всё-таки протиснулась мимо него к двери и выскользнула с балкона. Шмыгнув обратно к столу, она наклонила голову, чтобы спрятать пылающие щёки. В голове её словно колотились тысячи отбойных молоточков.

Родители и Лариска продолжали таращиться в телевизор, машинально что-то жуя, и никак не отреагировали на её появление. Лиза медленно опустилась на стул и, вдруг решившись, резко и зло постучала вилкой по столу, привлекая всеобщее внимание.

— Лариска! — сказала она громко. — А твой кавалер меня только что на свидание позвал. Пойдём, говорит, как-нибудь погуляем… как считаешь, соглашаться или нет?

Кровь отхлынула от щёк старшей сестры. Мама ахнула:

— Да что ж такое… Ты что говоришь-то, доча?!

— А в чём дело? Что не так? — Лиза передёрнула плечами. — Вон этот… Гена… даже на секунду не усомнился, а не по-свински ли он поступает. Ему всё нормально! Я и думаю — если тут и в самом деле “ничего такого”, то почему бы мне с родными не посоветоваться?

— Гена, о чём она? — холодно спросила Лариска вернувшегося в комнату парня. Тот, сразу поняв, о чём идёт речь, заметно побледнел, а глазки воровато забегали.

— Да пошутил я… пошутил! Больно мне надо с малолеткой возиться. Просто хотел ей комплимент сделать и взбодрить немного, а то она весь вечер кислая сидит. Чё вы, прям… как дети ведётесь!

— Ну конечно пошутил! — с облегчением выдохнула мама, натужно улыбаясь. — Лизочка, Гена просто хотел тебя развеселить…

— Угу… развеселил. Добро пожаловать в клуб весёлых и находчивых, — буркнула Лиза, выскакивая из-за стола. Она вдруг почувствовала, что смертельно устала.

— Куда ты? — растерянно пролепетала мать. — Новый год через пятнадцать минут…

— Хватит с меня этого балагана! — Лиза покачала головой. — Я иду спать. А вас всех — с наступающим!

Она даже не стала зажигать свет в их с Лариской комнате, не стала переодеваться — просто повалилась на кровать в чём была и крепко зажмурилась. Нестерпимо жгло где-то в груди и очень хотелось плакать…

Однако побыть одной ей не дали. Уже через несколько минут в спальне дочерей появилась мама. Она присела на кровать рядом с Лизой, наклонилась, обдавая её чуть хмельным дыханием, и горячо зашептала:

— Ну зачем ты это сделала, Лизок? Даже если это правда… зачем вот так — при всех?

Лиза возмущённо приподнялась на локте.

— А что, надо было молчать и делать вид, что всё нормально?! А если этот урод продолжал бы ко мне клеиться, то ради соблюдения приличий я должна была улыбаться и не возражать?

— Но ты поставила Лорочку в такое неудобное положение…

— Перед кем, мам? Тут же все “свои”…

— Ах, свои?! — раздалось от двери. Вспыхнул яркий электрический свет, и Лиза с матерью увидели Лариску. Она была злющая, как чёрт.

— Ну, раз свои — что же ты, красавица моя, не расскажешь семье самую главную новость? — ядовито произнесла она, буравя сестру взглядом. — Что ж не поделишься радостью?

— Какой радостью? — робко спросила мать, ожидая подвоха. Слова старшей дочери мало вязались с её агрессивным тоном и обвиняющим взглядом.

— А такой, мамуля. Готовься стать бабушкой в новом году! Сюрпри-и-из!..

— Ба… бабушкой? — мать в очередной раз ахнула и зажала себе рот руками, молча качая головой. Затем, справившись с эмоциями, всё-таки с трудом выговорила:

— Лорочка, ты…

— Да я-то тут при чём? — перебила Лариска. — Это не я, а ваша любимая младшенькая дочурка скоро всех осчастливит. Какой срок-то уже, Лизочек? — спросила она визгливо.

— Два месяца, — равнодушно отозвалась Лиза и, не реагируя больше ни на что, снова легла, отвернувшись лицом к стене.

Из соседней комнаты донёсся торжественный и величавый перезвон кремлёвских курантов, транслируемый по телевизору.

Новый год наступил…

43

НАШИ ДНИ

Марина, сентябрь 2019

Мы договорились встретиться прямо в театре.

Я вхожу в фойе и сразу же вижу Илью — он сидит на скамейке, прислонившись затылком к стене; в ушах наушники, глаза закрыты. Со стороны он выглядит вполне спокойным и расслабленным, но когда я подхожу ближе, то замечаю, как нервно подрагивают его пальцы, цепляясь за края одежды и пуговицы. Он в сильном напряжении.

— Илья! — громко зову я, боясь напугать его и всё же не решаясь дотронуться. Он открывает глаза.

— Как ты? Всё в порядке? — спрашиваю я. В его глазах смятение. Я понимаю, что всё далеко не в порядке, и в ту же секунду до меня доходит, какая тупая на самом деле была затея с театром. Илья не любит толпу. Он боится её. Он испытывает стресс, находясь среди множества людей. Вот и сейчас, когда мы с ним начинаем пробираться к гардеробу, я чувствую, какой буквально физический дискомфорт испытывает Илья. Он вжимает голову в плечи, неловко перетаптывается на месте, если видит идущего навстречу человека, точно боится столкновения и предпочитает вовсе уйти с его пути, смотрит в пол…

— Ты приехал на такси? — спрашиваю я.

— Нет, нет. На метро. Я приехал на метро, — быстро и нервно отвечает он. — На метро быстрее. На такси можно попасть в пробку. Я боялся опоздать. Не люблю опаздывать. Поэтому я поехал на метро. Я сел на станции “Тимирязевская”, проехал четыре станции и вышел на “Чеховской”. Там сделал переход на “Пушкинскую” и вышел в город. От метро я шёл пешком. Пятнадцать минут быстрым шагом… — речь его становится всё быстрее и бессвязнее. Я вижу, что он ужасно волнуется и никак не может успокоиться.

— Так, стоп, — прерываю я его излияния, а затем вспоминаю, как в клубе вёл себя с ним Рус во время срыва, и пытаюсь вести себя так же.

— Я тебя поняла, — произношу внятно и отчётливо. — Я услышала тебя, Илья. Всё в порядке, ты не опоздал, мы встретились… больше незачем переживать.

Поколебавшись, всё-таки беру его за руку. И убейте меня, если в этом жесте есть хоть капля романтики или флирта. Скорее уж, это похоже на то, как мать берёт ребёнка “за ручку”, чтобы не потерялся в толпе… Илья до боли стискивает мои пальцы, лихорадочно сжимает их — то сильнее, то ослабевая хватку, и это тоже не заигрывания и не демонстрация мужского интереса. Его это успокаивает, только и всего.

Решительно веду его за собой — сначала в гардеробную, а затем на всякий случай интересуюсь, не нужно ли ему в туалет (действительно, словно мама с ребёнком), на что это великовозрастное дитя честно отвечает, что посетил туалет дома и ещё не успел снова захотеть.

Слава богу, двери в зал уже открыты и зрителей пускают внутрь. Я быстро показываю билетёрше пригласительные и, не выпуская руки Ильи, веду его к нашим местам.

Усаживаемся в третьем ряду. Вид на сцену просто шикарный, и в другое время я натурально умерла бы от восторга, предвкушая потрясающий вечер, но сейчас все мои мысли заняты только одним: сделать так, чтобы Илья чувствовал себя как можно спокойнее и защищённее.

По нашему ряду движется какая-то толстуха в чёрном бархатном платье. Она нависает над Ильёй, надеясь, что он прижмётся к спинке сиденья и уберёт ноги из прохода, но этот инопланетянин не понимает намёков и не может предугадывать чужих желаний, продолжая сидеть как сидел.

— Илья, — негромко говорю я ему, — можешь немного отодвинуться назад? Женщине нужно пройти.

Он послушно и безропотно делает то, что я ему говорю, но толстуха всё-таки не удерживается от ядовитой шпильки:

— Развалился, как у себя дома… ни ума, ни воспитания.

Мои щёки пылают, но Илья, кажется, не принял эти слова на свой счёт… а если и принял, то не обиделся. Зато мне становится очень обидно за него.

Илья по-прежнему крепко сжимает мою ладонь. Я чувствую, что у меня начинают неметь пальцы.

— Ты сегодня без спиннера? — спрашиваю я. Он несколько раз кивает.

— Забыл. Оставил дома. Обычно я никуда без него не выхожу…

Решившись, я стягиваю через голову нитку бус, которую купила в “Accessorize”.

— Возьми, — предагаю ему, — можешь перебирать бусины. Можешь их даже порвать, ничего страшного, — великодушно добавляю я, хотя на самом деле мне будет ужасно жаль, эти бусы — мои любимые.

Он послушно берёт у меня украшение. Разумеется, без всякого “спасибо”. От всей души надеюсь, что Илье сейчас полегчает… однако вместо этого его лицо кривится от отвращения.

— Здесь все бусины разной формы, цвета и размера. Никакой симметрии!

Невольно чувствую свою вину, хоть и не я лично нанизывала их на нитку.

Илья решительно разрывает нить и, высыпав бусины себе в ладонь, начинает методично рассортировывать их по цветам и формам в соответствии со своей логикой.

Я замечаю, что на нас обращает внимание девушка, сидящая слева. Её лицо кажется мне смутно знакомым, но я абсолютно уверена, что никогда не общалась с ней раньше. Девушка симпатичная, даже красивая. У неё длинные и тяжёлые светлые волосы, выразительные карие глаза… и она совершенно определённо смотрит на нас: сначала на меня, а затем переводит взгляд на Илью, и дальше уже целенаправленно посматривает на него с явной заинтересованностью. Очень скоро это начинает меня раздражать: да она буквально прилипла к нему глазами!

Свет в зале гаснет, начинается спектакль. Перед зрителями разворачивается бессмертный сюжет романа Толстого “Анна Каренина”, но по задумке режиссёра акцент сделан не на любовной истории Анны и Вронского, а на линии обманутого мужа. Все события показаны словно глазами Алексея Каренина… вот его-то роль и исполняет Белецкий. Он прекрасен и убедителен, на месте этой дурищи Анны я никогда не ушла бы от такого потрясающего мужа, но, к сожалению, полностью расслабиться и насладиться спектаклем я не могу. Ловлю себя на том, что то и дело кошусь в сторону Ильи и проверяю, как он себя чувствует. Ему же явно некомфортно, хотя отмечаю, что он старается “соответствовать” обстановке и вести себя как остальные зрители. Заметно, что он ужасно напряжён и едва ли получает хоть какое-то удовольствие от спектакля.

Незадолго до антракта Анна на сцене принимается громко выть и причитать, и это приводит Илью в ещё большее волнение. Я чувствую его учащённое дыхание, ощущаю бедром, как он нервно притопывает. Его нервозность постепенно передаётся и мне — кажется, я даже слышу, как отчаянно стучит его сердце. Самое раздражающее, что девушка слева по-прежнему не отрывает от него заинтересованного взгляда.

Наконец я сдаюсь.

— Давай выйдем из зала? — предлагаю Илье шёпотом. — Тебе нужен перерыв.

Он соглашается. Мы встаём и начинаем пробираться к выходу. Знаю, что это выглядит невежливо и неуважительно по отношению к артистам, но…

— Не могли до антракта дотерпеть? Приспичило обоим сразу? — шипит нам вслед толстуха в бархатном платье.

Я решаю плюнуть на всё и совсем увести Илью из театра. Уж лучше и правда погуляем… Он успокоится, мы поужинаем где-нибудь, нормально пообщаемся.

Конечно, ужасно жаль недосмотренного спектакля, насколько я успела убедиться — он действительно хорош. И Белецкий тоже невероятно хорош. Но… если очень захотеть — можно просто купить билет и прийти сюда в другой раз.

Мы спускаемся по лестнице к гардеробу, и вдруг я слышу женский голос:

— Илья!..

Оборачиваюсь и вижу ту самую девушку-блондинку из зрительного зала, поспешно догоняющую нас.

44

Незнакомка приближается, открыто и доброжелательно улыбаясь, а я невольно ловлю себя на мысли, что хочу закрыть Илью, заслонить, защитить от внезапной встречи. Может быть, я просто ревную? Девушка красива, этого сложно не заметить…

По поведению Ильи невозможно ничего понять. Знает ли он эту блондинку? Он молча ожидает её приближения, но не демонстрирует ни радости, ни недовольства, ни удивления.

Девушка торопливо сбегает вниз по лестнице и через несколько мгновений оказывается прямо перед нами.

— Извините, что потревожила, — говорит она мне. — Вы ведь Марина, я правильно понимаю?

Так, это ещё интереснее… Откуда она меня знает?!

— А я — Галя. Жена Саши, — не дождавшись ответа, представляется она и тут же, спохватившись, поясняет:

— Саши Белецкого.

Ах, вон оно что! Теперь понятно, отчего её лицо показалось мне знакомым. Мы не встречались в реале, но её фотографии я могла время от времени видеть в светской хронике или каком-нибудь глянце, вот внешность и примелькалась, отложилась в памяти.

Галя… кажется, она певица. Ну надо же, у Белецкого губа не дура — ему сорок три, а жене на вид от силы двадцать пять, а может, и меньше. К тому же, в этой девушке нет искусственности и наносного лоска, в ней всё натурально: и густые светлые волосы, и нежно-розовые губы, и высокая грудь, и тонкая талия.

— Он сегодня был у вас на радио, я слушала эфир… очень интересно и мило получилось. Вообще-то, Сашу нелегко разговорить, — она смущается, машинально заправляя за ухо длинный локон.

— А, да, спасибо, — я тоже смущаюсь, не понимая, чего она хочет от нас с Ильёй. Так, постойте… вопрос остаётся открытым: она что, и Илью тоже знает?

Галя тем временем негромко обращается к нему самому:

— Привет, Илья. Ты меня не помнишь?

Он неуверенно мотает головой, знакомо избегая чужого взгляда.

— Я Галя, — повторяет она. — Галя из Ялты… Вы приезжали на море с мамой… давно, мне тогда было лет четырнадцать… и снимали комнату у наших соседей, забыл?

— Помню, — неожиданно говорит он. — Я помню. Крым. Ялта, Гурзуф. Две тысячи девятый год. Июль.

— Ну вот, видишь… а меня вспомнил? — радуется Галя, и Илья снова утвердительно кивает.

— Галя. Да, помню. Галя Тесленко. Ты поёшь украинские песни, ходишь на берег моря на рассвете, умеешь прыгать со скал. Научила меня ловить ежей в ведро и воровать виноград. Я починил твой велосипед. Ты влюблена в соседа Данилу.

— О боже… — она хохочет. — Ты и это тоже помнишь?

Некоторое время мы все растерянно мнёмся друг напротив друга и не знаем, о чём говорить. Первая радость от встречи схлынула, но я вижу, что Гале не терпится забросать Илью вопросами, обменяться с ним какими-то воспоминаниями, понятными и знакомыми только им двоим… Тем временем Илья сообщает, что ему нужно в туалет, и оставляет нас наедине.

— Послушайте, Марина, — она обращает взгляд в мою сторону, — вы сильно торопитесь?

Я неопределённо пожимаю плечами и поясняю:

— Мы хотели выйти на свежий воздух. Илье на спектакле сделалось не очень хорошо. Вот, собирались пройтись…

— Давайте пройдёмся, а потом посидим где-нибудь? — внезапно предлагает она. — Тут рядом есть небольшой уютный ресторанчик… Понимаю, что это звучит несколько навязчиво, но… я просто не ожидала увидеть Илью. Не поверите, как будто в своё детство вернулась! Ужасно скучаю по Крыму.

— Вы давно в Москве? — спрашиваю я.

— Три года. Приехала сюда, когда прошла отбор на телевизионное вокальное шоу… а потом встретила Сашу, — она застенчиво улыбается и становится ещё более хорошенькой.

— И вы не общались с Ильёй с тех самых пор? — возвращаю я её к теме разговора.

— К сожалению, нет. Но мы так здорово подружились тем летом, я потом постоянно его вспоминала!

— Подружились? — с сомнением переспрашиваю я. — А что, раньше Илья был… другим?

— Нет, — отвечает Галя. — Если вы имеете в виду его трудности с общением, то он и тогда был… — она деликатно пытается подобрать подходящее слово.

— Странным, — подсказываю я, и она благодарно улыбается.

— Да, немного странным… необычным. Но вместе с тем он ужасно милый, умный и вообще замечательный! — добавляет она с жаром. — И мама у него очень хорошая, правда?

— Мы пока не знакомы с его мамой, — сконфуженно говорю я.

— Я подумала… так вы не родственники? Вы — его девушка? Простите за бестактность, — спохватывается она.

— Нет, не девушка. Мы и знакомы-то с ним всего несколько дней.

— Вы ему определённо нравитесь, — замечает Галя с улыбкой. — Едва ли он пошёл бы в театр с человеком, которому не доверяет.

Мне приятно это слышать. Действительно приятно!

— Да, полагаю, что так, — соглашаюсь я. — Илья мне тоже… нравится.

— Ну что? — спрашивает Галя. — Как насчёт того, чтобы посидеть и поболтать по-дружески? Нет, если вы хотите побыть наедине, то я не смею вам мешать… — поспешно добавляет она многозначительным тоном.

— Ну что вы, — успокаиваю я, — у нас не те отношения, чтобы стремиться оставаться наедине… пока.

— Вам повезло, — искренне говорит она. — Илья настолько уникальный человек… честный, открытый, не фальшивый, абсолютно настоящий и очень добрый.

Я не ослышалась? Она сказала, что мне повезло? Я представляю реакцию Лёльки, когда она узнает, что мы с Ильёй встречаемся… Стоп, а мы встречаемся?

В конце концов, решаю не забивать себе голову терминологией. В данный момент я собираюсь ответить согласием на предложение Гали. Честно говоря, мне и самой хочется узнать побольше о детстве и юности Ильи, о том, каким он был когда-то…

— Я с удовольствием, но хорошо бы сначала спросить мнение Ильи на этот счёт, — говорю я.

— Разумеется, — кивает Галя. — И давай, пожалуйста, перейдём на “ты”. Думаю, я не намного старше тебя.

45

ПРОШЛОЕ

Лиза, 1995 год

Проклятый девяносто пятый год совершенно не отложился у Лизы в памяти. Во всяком случае, первая его половина проплыла в каком-то тумане и вязкой мути, о которой и вспоминать-то особо не хотелось. Ей иногда казалось, что она со стороны просто смотрит фильм о самой себе, а не играет в нём главную роль. Да что там главную — вообще никакую не играет.

Узнав о беременности дочери, родители активно взялись разруливать столь деликатный вопрос собственными руками. Лиза с покорной усталостью целиком переложила на них эту проблему и практически абстрагировалась от семейных обсуждений. Ей было настолько безразлично собственное будущее, что она сделала бы всё, что ей ни сказали: аборт — так аборт, рожать — так рожать. Если бы Лизе был известен этот термин, она назвала бы своё состояние вялотекущей депрессией.

Ребёнка после долгих споров и препирательств на семейном совете решено было оставить. Поначалу, конечно, мама рыдала, уверяя, что это испортит девочке жизнь, что у неё всё только начинается, а если появится младенец — можно будет смело распрощаться со всеми мечтами: об успешном окончании школы, о поступлении в институт, об образовании и карьере, о личной жизни, в конце концов. Кому нужна жена с “довеском”?

— Между прочим, Катюша, — мрачно заметил отец, — я сам сделал предложение женщине с ребёнком. Вот, живу с ней уже восемнадцатый год, если ты забыла…

Мама вспыхнула и смутилась.

— Ты — это совсем другое дело, Петя. Исключение из правил. Таких мужиков сейчас днём с огнём не сыщешь! Лорочка никогда не была для тебя обузой, ты любишь её, как свою дочь…

— Она и есть моя дочь, — отчеканил он. — И Лариса, и Лиза мне одинаково дороги, и я никогда не делил их на “свою” и “чужую”.

Лариска выразительно поджала губы, очевидно, имея собственное мнение на этот счёт, но промолчала.

Далее встал вопрос об отцовстве будущего малыша. Лиза категорически отказалась называть имя Олега, полагая, что это всё равно ничего не изменит. Родители даже грешили поначалу на Тимку Берендеева, поскольку это был единственный мальчик, которого они видели с дочерью на протяжении многих лет.

Лизу сдала Лариска. Ссылаясь всё на те же злополучные записи в Лизином дневнике и не терзаясь ни малейшими угрызениями совести, она рассказала, что её младшая сестрица давно уже сходит с ума по однокласснику Олегу Тошину.

Затем наступила долгая череда переговоров и ругани с Тошиными. Те поначалу и слышать ничего не хотели о ребёнке, заявляя, что всё это жуткая клевета, а их примерный и образцовый мальчик Олежка не имеет к развратной дочери Лизюковых никакого отношения. Однако здесь всех удивил сам Олег. На “очной ставке” с родителями он опроверг информацию о мнимой легкомысленности одноклассницы.

— Если Лизюкова ждёт ребёнка, то он точно мой, — заявил он твёрдо.

— Господи, сынок, и о чём ты только думал? — запричитала его мать.

— Ты её изнасиловал, подонок?! — взревел в унисон Лизин отец. — Да я тебя засажу!..

— Вы ничего не докажете!!! — вскинулся и родитель Олега.

— Да я все свои связи подключу!.. — не сдавался Лизюков.

Решение было найдено, на взгляд Лизы, совершенно дикое. Родители постановили, что дети должны пожениться.

Это было выгодно и удобно обеим сторонам: Олегу гарантировало, что никто впредь не станет пытаться его “засадить”, а Лизу хотя бы частично избавляло от косых взглядов и пересудов. В конце концов, через несколько лет можно и развестись, если приспичит. Разведёнка с ребёнком — не то же самое, что мать-одиночка, родившая в столь нежном возрасте.

Естественно, ни Тошины не пребывали в восторге от будущей невестки, ни Лизюковы не трепетали радостью от перспективы заполучить в зятья Олега. Однако было заключено что-то вроде пакта о ненападении: пусть дети спокойно заканчивают школу, затем Олег поступает в МГУ, как и планировал, а Лиза рожает в срок здорового и крепкого малыша. Худой мир лучше доброй ссоры.

— Я не хочу замуж за Тошина, — прошептала Лиза, зажмурившись, когда ей сообщили эту новость. Что за горькая насмешка! Просто жестокая ирония судьбы… Скажи кто-нибудь пару месяцев назад, что она станет женой Олега, который был для неё целым миром — самым умным, самым красивым и самым лучшим парнем на свете, она лишилась бы рассудка от счастья. Но сейчас… сейчас все чувства в ней словно умерли. Не осталось ни любви, ни ненависти, ни привязанности к кому-либо. Лиза завернулась в свой кокон и не собиралась из него вылезать. Даже нежности к будущему ребёнку она не испытывала… впрочем, и отвращения — тоже. Он рос и развивался в ней, но без её участия. Она словно не имела к нему никакого отношения.

— А придётся, — безапелляционно подытожил отец. — И давай-ка соберись, чтобы хоть школу нормально окончить. Понятно, что с институтом в этом году ты пролетаешь… но это не повод махнуть на себя рукой.

— Но как я смогу ходить в школу? — спросила Лиза. — Ведь уже совсем скоро будет заметен живот!

— С директором вашим мы договоримся, — пообещал отец. — Возможно, придётся и на лапу сунуть… Учиться будешь дома, а в школу явишься только на выпускные экзамены и за аттестатом.

Затем к ней пришёл сам Олег — с “официальным” предложением руки и сердца, что выглядело, на Лизин взгляд, совершеннейшим фарсом.

— Тебе-то всё это зачем, Тошин? — спросила она, нервно покусывая сухие спёкшиеся губы. — Свадьба… ребёнок… я…

— Знаешь, как-то очень не хочется жить с клеймом насильника, — буркнул он, отводя взгляд.

— Ах, значит, быть насильником — ерунда, а вот слыть им — уже совсем другое дело? — Лиза и не подозревала, что в ней скопилось столько яда в его адрес.

Олег изменился в лице.

— Я не насиловал тебя, дура! Ты и сама была не прочь…

— Если это — не изнасилование, боюсь представить, что же тогда в этом мире называется настоящим насилием, — парировала она.

— Кончай бузить, Лизюкова, — устало выдохнул Тошин. — Я сам не в восторге от того, что происходит — это ещё мягко сказано. Но… и для меня, и для тебя на данный момент пожениться — это единственный выход. В конце концов… в конце концов, ребёнку нужен отец.

46

Расписали их быстро, учитывая особые обстоятельства, то есть беременность невесты.

Естественно, не было никакой свадьбы — ни нарядного белоснежного платья у новобрачной, ни классического чёрного костюма у жениха. Не было гостей, ресторана и даже скромного семейного застолья… да и что тут было праздновать? Правда, в загсе Лариска всё-таки сделала пару кадров на свою “мыльницу”, с плохо скрываемым ехидством пояснив:

— Чтобы память осталась!

В жизни Лизы после получения штампа в паспорте ничегошеньки не изменилось. Она продолжала жить у себя дома, а Тошин — у себя. Правда, после рождения ребёнка молодые должны были съехаться и всё-таки попытаться построить ячейку общества. Для этих целей спешно делался ремонт в квартире покойных бабушки и дедушки Лизы: и без того старенькая двушка была совершенно убита квартиросъёмщиками-студентами, но теперь их попросили освободить жилплощадь.

Лизе не хотелось переезжать из родного дома, но она прекрасно понимала, что новорождённый ребёнок и ритм жизни, им навязанный, едва ли будет с восторгом принят остальными членами семьи. Особенно Лариской… Сестра точно не пережила бы режима ночных подъёмов, младенческого плача, пелёнок-распашонок и испачканных подгузников, даже если её эти подгузники и пелёнки напрямую не касались бы.

Одноклассники узнали обо всём сразу после зимних каникул. Неизвестно, кто именно не смог удержать язык за зубами и пустил слухи по школе: сам Тошин или кто-то из учителей, с которыми родители договаривались о домашней форме обучения для Лизы. Что самое поразительное, Олега все эти пересуды как будто не коснулись — ну да, именно он заделал ребёнка своей однокласснице, но никто не винил его и не думал над ним смеяться. Правда, Динка Старцева окончательно отсела от него и демонстративно перестала разговаривать, но это было единственным видимым изменением.

А вот Лиза хлебнула сполна… До марта она всё-таки посещала школу, тем более и токсикоз первых месяцев отступил, так что Лиза прекрасно замечала и понимала природу косых взглядов, хихиканья за спиной, насмешливого шёпота, а также пристального внимания к её фигуре. Когда все отправлялись на урок физкультуры, Лиза оставалась сидеть в классе, а девчонки начинали многозначительно переглядываться. Пацаны пару раз притаскивали из зала футбольные мячи, засовывали их себе под футболки и весело ржали. Тошин в такие моменты делал вид, что не понимает сути приколов и вообще не имеет к происходящему ни малейшего отношения. Лиза не осуждала его за это, ему ведь тоже нелегко было вжиться в роль “мужа”, тем более фактически они не были супругами, только на бумаге. Однако Тимка Берендеев однажды психанул, не выдержав подобного представления, надавал подзатыльников острякам, “забеременевших” мячами, а в сторону Олега презрительно бросил:

— Ты, конечно, слабак и первосортный говнюк, но такого малодушия я даже от тебя не ожидал, честное слово.

Тошин смешался на миг, но тут же сделал вид, что не понимает, о чём речь. А вот Лиза впервые в тот момент по-настоящему смутилась. Ей было неудобно не перед издевающимися над ней одноклассниками или Олегом, а перед старым другом…

Она даже хотела подойти к нему после уроков и поблагодарить, но Тимка упорно избегал её. Вероятнее всего, не мог простить ей их последнего разговора, случившегося ещё в октябре. Да она и сама не могла простить себе всего, что тогда ему сгоряча наговорила… Однако пути назад всё равно не было. В любом случае им с Берендеевым больше не судьба ходить вместе домой после школы, забредать по пути на рынок к палатке с чебуреками и лакомиться ими по дороге. И шоколадки он для неё таскать никогда больше не будет… Детство кончилось. И дружба тоже кончилась.

В марте Лиза прекратила посещать занятия. Вернее, она продолжала учиться дома, готовиться к выпускным экзаменам самостоятельно и с репетиторами, но в стенах школы больше не появлялась. Похоже, все учителя вздохнули с облегчением: всё-таки у Лизюковой уже наметился явный живот, что вызывало повышенный интерес у остальных учеников и смущало даже учителей. Каких трудов стоило сдерживаться той же Жабе, чтобы не отпускать оскорбительных и колких комментариев относительно Лизиного морального облика!

Однако пересудов избежать всё равно не удалось: теперь Лизе перемывали косточки дворовые бабки, смакуя подробности беременности, и провожали её ехидными долгими взглядами, когда она проходила мимо, а некоторые даже плевали вслед с комментариями: “Вот в наше время…”

Однажды в магазине Лиза встретила Динку Старцеву. В школе та игнорировала её — так же, как и Олега, а теперь вдруг, завидев издали одноклассницу, подобралась и недобро прищурилась, словно готовилась к атаке. Лиза перехватила её взгляд, под которым ей сразу сделалось неуютно, и зябко поёжилась.

— Привет, — через секунду Динка уже оказалась рядом. Она словно подрастеряла весь свой былой лоск: какая-то осунувшаяся, ненакрашенная, некогда роскошные волосы убраны в неряшливый хвост… Лиза вдруг подумала о том, что и у Старцевой тоже горе. Узнать, что твой любимый человек женился на другой, что они ждут ребёнка… пусть даже по особым обстоятельствам, а не по любви, и всё же… Тоже ведь переживает человек.

— Довольна? — горько выдохнула Динка, глядя Лизе в лицо с неприкрытой ненавистью. — Добилась своего? И когда только успела, тихоня… Только рано радуешься! Думаешь, Олег теперь навсегда твой? Навсегда?!

“Сдался мне твой Олег”, — подумала Лиза, но вслух ничего не ответила. Всё равно же не поверит… Теперь — особенно не поверит. Ведь когда-то, стыдно даже вспоминать о таком, Лиза действительно мечтала об их с Тошиным свадьбе…

— Одно только запомни, Лизюкова, — свистящим шёпотом продолжила Старцева, буравя её тяжёлым взглядом, — на чужом несчастье собственного счастья не построишь. Вот родится у тебя ребёнок больной… урод какой-нибудь… узнаешь тогда!

Лиза, никогда до этого всерьёз не задумывающаяся о возможных аномалиях плода, похолодела от суеверного ужаса.

— Не смей так говорить! — воскликнула она. — Не надо… Это очень страшные слова, ты сама потом можешь о них пожалеть.

— Я? Пожалею о твоём ребёнке? — Старцева издевательски расхохоталась.

— Он не только мой, но и Олега тоже, — напомнила Лиза, невольно отступая и удерживаясь от трусливого жеста прикрыть руками живот, словно Динка могла навредить малышу даже физически.

— Думаешь, привязала его ребёнком к себе? Да только ни одну семью дети ещё не спасли, сбежит он от тебя, очень скоро сбежит, теряя тапки!

Лиза пожала плечами.

— Я его не держу…

Отвернулась и пошла к выходу. На душе было очень тяжело.

47

НАШИ ДНИ

Марина, сентябрь 2019

Вечер в ресторанчике, куда затащила нас Галя, в итоге проходит довольно мило. Во всяком случае, Илья выглядит очень оживлённым и заинтересованным в беседе, когда они с женой Белецкого взахлёб обсуждают какие-то общие подростковые воспоминания. Я даже невольно начинаю чувствовать себя третьей лишней, и это чувство мне совсем не нравится. Аппетит на нервной почве совсем пропадает, и я вяло ковыряюсь в салате.

И всё-таки у меня складывается впечатление, что Илья уже очень устал. Он оживлённо рассказывает что-то, жестикулирует, даже улыбается — но я вижу всё большую и большую суетливость и хаотичность его движений. Он то безостановочно вертит в руках вилку, то хватается за собственный воротник или рукав, то барабанит пальцами по столу, то бессознательно дёргает себя за волосы. Похоже, сегодняшний день оказался столь насыщенным событиями для него, что произошла… как это называется?.. ах, да — сенсорная и эмоциональная перегрузка. Пока что он держит себя под контролем, но кто знает, когда вдруг может “рвануть”?

Справедливости ради, Галя не задерживает нас надолго. Как только заканчивается спектакль, звонит её муж и она сообщает ему, где нас можно найти. Минут через пятнадцать в ресторане появляется сам Белецкий, изо всех сил стараясь не привлекать к себе излишнего внимания. К счастью, в зале царит полумрак, так что никто не узнаёт в новом посетителе знаменитого артиста.

Он приветливо кивает мне, как старой знакомой, и протягивает руку Илье в качестве приветствия, но Галя взглядом останавливает его — очень ненавязчиво и мягко, необидно ни для одной из сторон.

— Это Илья, — говорит она, — мой старый знакомый… ещё с ялтинских времён. Оказывается, они с Мариной знают друг друга. Как тесен мир, правда?

Белецкий не задаёт лишних вопросов относительно особенностей Ильи: обойдясь без рукопожатия, спокойно присаживается рядом с женой и приобнимает её за талию.

Меня восхищает этот, в общем-то, рядовой и ничего не значащий жест — сколько же скрытой нежности, понимания и тепла между супругами! Не банальной похоти, а того, что принято называть любовью… Это чувствуется в их прикосновениях, во взглядах друг на друга.

— Как спектакль? — спрашивает Галя. Он удовлетворённо кивает.

— Всё отлично.

Никаких вопросов, почему мы сбежали незадолго до антракта, Белецкий снова не задаёт, и я поражаюсь его деликатности.

— Будешь что-нибудь? — спрашивает его жена.

— Нет, — отвечает он, невозмутимо утаскивая с её тарелки ломтик картофеля по-деревенски. — Если честно, я устал и собираюсь домой. Ты хочешь ещё посидеть?

— Нет-нет, я тоже с тобой поеду, — улыбается она и стирает салфеткой каплю соуса с его губ. — Мы и в самом деле слишком заболтались.

Мы расплачиваемся по счёту, честно поделив его на троих (Белецкий не в счёт), и выходим из ресторанчика на свежий воздух, на освещённую ночную улицу.

— Подвезти вас, ребята? — любезно спрашивает Белецкий, но я, помня о том, что актёр устал после спектакля, великодушно отказываюсь, собираясь вызвать такси.

Все мило прощаются, обещая друг другу не терять связь, и вскоре мы с Ильёй остаёмся вдвоём. Наконец-то вдвоём!.. Признаться, я ждала этого момента.

Теперь совершенно очевидно, что Илья буквально еле стоит на ногах от перенапряжения.

— Можно я сначала провожу тебя? — с осторожностью спрашиваю у него. — Хочу убедиться, что у тебя всё хорошо.

Где-то в подсознании начинает зудеть ехидная мысль: это парень должен провожать девушку домой, а не наоборот… Но у нас с Ильёй с самого начала всё идёт абсолютно не по шаблону.

— Я в порядке. В полном порядке, — отвечает он. — Но ты можешь поехать со мной, если хочешь. Можешь даже остаться у меня на ночь.

Прежде, чем я успеваю возмутиться подобному предложению, он поясняет:

— У меня широкая кровать, места хватит для двоих.

И, чёрт возьми, я понимаю, что он сейчас даже не думает о сексе!!!

Пока мы едем в такси, я лихорадочно размышляю, соглашаться ли на неожиданное предложение Ильи. С одной стороны, ночевать у молодого человека, которого едва знаешь — это верх легкомысленности. С другой — я абсолютно уверена, что ничего, абсолютно ничего на его кровати не произойдёт против моей воли, а я тоже уже порядком устала и не хочу тащиться через полгорода к себе домой.

Интересно, а Илья вообще-то занимался когда-нибудь сексом? А вдруг он девственник? Что, в общем, не исключено — с его-то закидонами, непереносимостью прикосновений и прочим “букетом”… Только этой головной боли мне сейчас и не хватало.

Впрочем, я уверена, что беспокоиться не о чем — Илья выглядит утомлённым и, скорее всего, сразу же уснёт, когда окажется дома. Вот и сейчас, откинув голову на спинку сиденья, он прикрывает глаза, и лишь его руки, беспокойно ощупывающие одежду, выдают то, что Илья не спит, а просто пытается расслабиться.

Поколебавшись, я открываю ватсап и пишу Лёльке:

“Привет. Можешь дать мне номер телефона Руса?”

“Зачем это?” — откликается она после паузы, и мне кажется, что даже между буквами сквозит настороженность и ревность. Ох уж эти влюблённые девушки…

“Не бойся, я не собираюсь его клеить. Просто хочется кое-что уточнить об Илье”.

“Об Илье?! С чего вдруг?”

“Мы сейчас с ним. Едем из театра”.

Красноречивая пауза.

“Ты уверена, что это тебе надо, Мариш?” — прилетает наконец от неё. Я в очередной раз всерьёз задумываюсь над вопросом.

“Не уверена. Но меня к нему тянет. Пожалуйста, я очень хочу подобрать к нему ключик. Только Рус может мне помочь!”

Лёлька больше не пытает меня вопросами и молча пересылает номер друга Ильи.

Поразмыслив, с чего начать, я пишу Русу всё как есть, сразу же начав с главного:

“Как успокоить Илью, если он перевозбуждён и напряжён? В клубе тогда у тебя это отлично получилось. Сейчас ситуация не столь критична, но мы едем к нему домой после нескольких неожиданных встреч, вечера в театре и ужина в ресторане. По ходу, Илья скоро взорвётся от переизбытка впечатлений…”

Рус просто прелесть. Он не задаёт бестактных вопросов и спустя какое-то время просто скидывает мне едва ли не пошаговую инструкцию, где подробно, серьёзно и обстоятельно перечисляет всё, что я должна сделать.

“Прежде всего, обеспечь ему тишину. Уведи его из шумной зоны в какое-нибудь тихое и спокойное место”.

“Мы в такси, тут довольно тихо, и даже водитель не болтливый”, — отвечаю я.

“Отлично. Имей в виду, что Илья, если сильно перенапряжён, иногда теряет способность говорить. Не пугайся и не паникуй, это ненадолго, просто переизбыток сенсорной стимуляции. Не лезь к нему в это время с вопросами и разговорами, но если нужно что-то срочно спросить, задавай односложные вопросы, чтобы ему достаточно было кивнуть или покачать головой”.

“А когда это пройдёт?” — известие о том, что Илья может замолчать, не на шутку пугает меня.

“Сразу же, как он немного отдохнёт. И, кстати… избегай сейчас даже лёгких прикосновений. Илья слышит, чувствует и видит гораздо интенсивнее и острее, чем другие люди. Понимаешь, у него как будто всё вокруг работает на максимуме:(Не воспринимай на свой счёт, если он вдруг резко отшатнётся от тебя, оттолкнёт твою руку или что-то в этом духе. Зато, когда его немного отпустит, можешь сделать ему массаж”.

“Что?! Массаж? А Илья меня не покусает за столь бесцеремонное обращение с его телом?”

“Ну, сначала спроси у него разрешения;) Помассируй плечи, виски, спину — на эти прикосновения он реагирует вполне адекватно”.

“Господи, и что бы я без тебя делала?!”

“Страдала бы, бедняжка. И вот ещё что — что бы Илья сейчас ни делал, не мешай ему и не пытайся сдерживать. Если он раскачивается, потирает руки, дёргает себя за волосы или за одежду — это нормально, он так успокаивается, это помогает ему предотвратить срыв”.

“Спасибо тебе, Рус! — от души благодарю я. — Я твоя должница”.

“Не за что. Надеюсь, используешь советы с пользой.

P.S. Кстати, если ты хочешь спросить, но стесняешься — Илья нормально относится к сексу.

P.P.S. Презервативами он тоже умеет пользоваться;)”

И, пока я краснею и бледнею, от него прилетает финальное напутствие:

“Удачи тебе, детка!”

48

ПРОШЛОЕ

Лиза, 1995 год

Роды начались внезапно — на восьмом месяце, аккурат в день последнего звонка.

Лиза стояла на балконе и смотрела, как бежали по направлению к школе старшеклассницы в форменных коричневых платьях с белыми фартуками. Официально форму отменили несколько лет назад, но будущим выпускницам хотелось хотя бы символически обозначить свою причастность к школе и на миг снова почувствовать себя девчонками-первоклассницами. Белые банты и ленты в волосах, букеты нежных тюльпанов и гвоздик, весёлый заливистый смех… И пусть самое сложное — выпускные экзамены — ещё впереди, всё равно в воздухе так и витал дух предстоящей свободы и “взрослой” жизни. Школе конец, огромный пласт жизни навсегда остаётся в прошлом…

Из колонок, выставленных кем-то прямо в открытое окно, пела про школьную пору Татьяна Овсиенко. Лиза почувствовала, как в глазах защипало от внезапно подкативших сентиментальных слёз… И в тот же миг она ощутила резкую тянущую боль внизу живота, заставившую её охнуть и согнуться буквально пополам.

Илья Олегович Тошин появился на свет двадцать пятого мая в результате кесарева сечения. Рост его на тот момент составлял сорок шесть сантиметров, а вес — два с половиной килограмма.

Сразу после рождения малыш начал стремительно терять в весе. Врачи объясняли это тем, что сходят отёки. В результате при выписке Илья едва-едва весил два кило.

Лиза смотрела на своего ребёнка и безостановочно плакала: такой он был маленький, худенький и слабенький, такой беззащитный. Никакой пресловутой материнской любви она к нему пока что не испытывала, но панически боялась, что ему — такому крошечному и беспомощному — могут навредить, сломать что-нибудь ненароком.

В больнице Лиза с сыном провели десять дней и выписались с кучей диагнозов у новорождённого: гипоксически-ишемическое поражение центральной нервной системы, перинатальная энцефалопатия, гипотрофия второй степени, гипертонус. Врачи предрекали долгое лечение, необходимость приёма лекарств и прохождения курса уколов, а также мягко, но недвусмысленно намекали на возможность ДЦП…

Младенец был невероятно зажат: даже для того, чтобы поменять ему распашонку или подгузник, приходилось прилагать немало усилий. Лиза буквально выбивалась из сил, пытаясь разогнуть скрюченные ручки и ножки, накрепко прижатые к животику, и не сделать при этом больно малышу.

Соседка по палате, опытная многодетная мать, дружески посоветовала ей наплевать на рекомендации врачей и сосредоточиться после выписки на трёх китах: массаже, плавании и закаливании.

— Могу дать телефон толковой массажистки, — сказала она Лизе, — первые сеансы оплатите, а потом научишься как правильно и сама будешь его разминать. Держи окна в квартире распахнутыми и ежедневно купай ребёнка в прохладной водичке… Всё наладится потихоньку, вот увидишь.

Сколько раз затем Лиза поминала добром эту милую женщину, которая — единственная из всех! — не запугивала юную мамочку, и так пребывающую в шоке от свалившихся на неё новых обязанностей, а, наоборот, старалась подбодрить.

— Господи, тебе самой ещё в куклы играть, — украдкой вздыхала иногда соседка, с состраданием глядя на девушку.

Лизе ужасно хотелось домой: подальше от опостылевших больничных стен, казённых застиранных сорочек, тошнотворных запахов тушёной капусты и подгорелой пшённой каши из столовой, от непрерывного младенческого плача. Она и сама постоянно плакала от жалости к себе и страха за ребёнка… плакала и считала дни до выписки.

Встречать её явились оба семейства полным составом — и Тошины, и Лизюковы. Олег даже преподнёс супруге цветы, неловко клюнув её в щёку поздравительным поцелуем. На собственного ребёнка, которого ему тут же вручили, откинув краешек конверта с красного личика, молодой отец взглянул с неприкрытым ужасом. Свекровь и тёща пустили умильную слезу, правда, тут же умудрились слегка поссориться на предмет того, как лучше и правильнее ухаживать за младенцем.

После выписки Лизу с малышом сразу же отвезли в бабушкину квартиру. Всё там было для неё чужим после ремонта, незнакомым и будто бы враждебным. Родители хотели сделать ей сюрприз, а на деле Лиза страшно растерялась: она совершенно не чувствовала себя здесь хозяйкой, не ощущала квартиру своей. Озираясь по сторонам, она не до конца осознавала, что теперь это её новое жилище. Детская кроватка, коляска, стопка новеньких детских одёжек и пелёнок на столике, бутылочки, соски, погремушки…

Вторая комната служила спальней. Лиза взглянула на широкую, аккуратно застеленную кровать и вдруг поняла, что ей придётся спать там с Олегом.

И в тот же миг ей стало страшно от осознания того, что они все натворили…

49

НАШИ ДНИ

Марина, сентябрь 2019

Мы заходим в подъезд и поднимаемся в квартиру. Илья открывает дверь, делает шаг в прихожую, прикрепляет ключ к магнитной планке на стене и… словно забывает о моём присутствии. Будто внезапно обессилев, он присаживается прямо на пол, прислонившись затылком к стене, закрывает глаза и постукивает по полу сжатым кулаком — не агрессивно, скорее ритмично. Я неловко мнусь рядом, помня о том, что сейчас его лучше не беспокоить и дать прийти в себя, потом осторожно осматриваюсь и, определив местоположение ванной комнаты, тихонько устремляюсь туда.

Здесь царит идеальный, практически стерильный порядок. Чувствую себя, словно нахожусь в операционной. Клеёнчатая шторка над ванной отодвинута в сторону складочка к складочке. В корзине для белья все вещи лежат аккуратной стопкой и рассортированы по цветам. Вообще, всё здесь выдержано в сине-белых тонах. Зубная щётка синего цвета в стакане, синяя мыльница, преобладание синих флаконов и тюбиков. Все они стоят в строго определённом порядке, как солдаты на плацу. Полотенце белоснежное настолько, что до него страшно дотронуться.

Аккуратно, стараясь не заляпать лишними брызгами сияющую белизной раковину, мою руки, выхожу из ванной и возвращаюсь в прихожую.

Илья всё ещё сидит на полу, но, заслышав шаги, открывает глаза и пытается сосредоточиться на моём присутствии.

— Ты как? — осторожно спрашиваю я. — Уверен, что я могу остаться? Может, не стоит тебе мешать?

— Останься, — отвечает Илья, голос его звучит вполне нормально. — Уже поздно, пора спать. Надеюсь, ты не храпишь?

Я уже хочу захихикать, принимая последнюю реплику за шутку, но осекаюсь, потому что он предельно, убийственно серьёзен, даже заинтересован в моём честном ответе.

— Н-нет, — отвечаю с запинкой. — Вроде бы не храплю.

Чёрт, да откуда же мне знать?! Карик никогда на это не жаловался, а дома у меня отдельная комната.

— Это хорошо, — всё так же без тени улыбки кивает он, — потому что я не люблю спать с берушами.

— Можешь дать мне какую-нибудь одежду для сна? — поколебавшись, спрашиваю я, когда понимаю, что сам предложить это Илья не додумается. — Мне не во что переодеться. Не буду же я спать в платье… — красноречиво киваю на свой “театральный” наряд.

— Но у меня нет женских вещей, — растерянно отзывается он. Я улыбаюсь.

— Не нужно женские. Может, у тебя найдётся обычная футболка… или пижама? Всего на одну только ночь, — добавляю я и не удерживаюсь от иронии:

— Если хочешь, могу потом постирать.

— Не надо, у меня есть стиральная машина, — отзывается он спокойно, не уловив юмора. — Сейчас принесу футболку.

— А запасной зубной щётки у тебя нет, случайно?

— Есть несколько нераспечатанных упаковок. Синяя, фиолетовая, белая и зелёная.

Я снова не удерживаюсь от подколки.

— А красной нет? Какая печаль… Я привыкла чистить зубы только красной зубной щёткой.

— Нет, — не удивившись такому заявлению, он отрицательно мотает головой и уверенно повторяет:

— Только синяя, фиолетовая, белая и зелёная. Если хочешь, в следующий раз можешь принести свою любимую щётку с собой.

Ничего себе, милое предложеньице! Я даже не знаю, будет ли он в принципе — этот следующий раз. Зависит от того, чем закончится раз нынешний…

Чтобы скрыть смущение, поспешно прибавляю:

— А ещё мне нужно полотенце, чтобы я могла принять душ! — если наглеть, то уж по полной программе. — Я ведь могу помыться?

— Обязательно, — кивает он. — Необходимо принимать душ минимум дважды в день.

С его разрешения иду в ванную первой. Переодеваюсь в выданную Ильёй футболку, пряча глаза, проскальзываю мимо него в спальню и смущённо ныряю под одеяло. Затем лежу и с явным испугом прислушиваюсь к шелесту душа, который занял Илья. “Ничего не будет”, — уговариваю себя я. Абсолютно ничего не будет. Илья не такой. Он не станет ко мне приставать… Вопрос в другом — я испытываю от этой мысли облегчение или сожаление?

Отправляю сообщение маме, предупреждая, что не приду сегодня ночевать. Интересно, понравился бы ей Илья? Интуиция подсказывает, что… нет. Мама у меня — тонкий дипломат, ей чужды честность и прямолинейность людей, которые никогда не хитрят, не притворяются и говорят исключительно то, что думают.

Проходит не менее получаса, прежде чем Илья возвращается. От него пахнет концентрированной свежестью: гелем для душа, ментоловым шампунем, мятной зубной пастой. Уже примерно представляя его дотошность и педантичность, могу поклясться, что он вымыл каждый миллиметр своего тела.

Не говоря ни слова, он ложится на другую половину кровати.

50

Несколько минут проходит в абсолютном молчании. Воздух вокруг нас, кажется, звенит и искрится от напряжения. Впрочем, не исключаю, что всё это происходит только в моём воображении, а Илья хладнокровен и невозмутим.

— Спокойной ночи, — говорю я вежливо.

Он, по-моему, немного удивлён. Не привык или не видит смысла в этом дежурном обмене любезностями? Но всё-таки осторожно отвечает:

— Спасибо, — и замирает, ожидая моей реакции, точно волнуется, правильно ли он угадал ответ.

— Ты тоже должен пожелать мне “спокойной” или “доброй” ночи, — давясь смехом, отзываюсь я.

Илья вздыхает с явным облегчением.

— А, ну да… точно! Мама раньше заставляла меня каждый раз перед сном говорить “доброй ночи”, но теперь я живу отдельно и не вижу в этом необходимости.

А затем уверенно повторяет, обращаясь ко мне:

— Доброй ночи.

Эта его милая готовность послушно соблюдать необходимые формальности снова заставляет меня улыбаться, пялясь в темноту. Как же сильно Илье хочется казаться таким, как все!

Мы снова немного молчим.

— Ты давно живёшь один, без мамы? — спрашиваю я несмело.

— Пять лет, — отзывается он.

— У тебя здесь бывали… девушки? Твои подружки?

— Только одна, — отвечает он спокойно, не испытывая смущения или замешательства от моего вопроса, и я решаю продолжить утоление своего любопытства. Правда, вместе с любопытством невольно пробуждается и ревность. Знать, что какая-то посторонняя девица спала с ним на этой самой кровати… Это вызывает во мне странную реакцию.

— Вы долго были вместе?

— Четыре с половиной месяца.

Интересно, для Ильи это много или мало? Вообще, со своей позиции могу сказать, что та неизвестная девушка ещё долго продержалась…

— А почему расстались?

Тактичность? Не, не слышали. Мне и самой неловко за свой жадный интерес к личной жизни Ильи, но я успокаиваю себя тем, что ему чужды все эти реверансы, деликатные намёки и прочие великосветские церемонии.

— Она написала книгу о жизни со мной и ушла.

Услышанное настолько не укладывается в моей голове, что я ошеломлённо переспрашиваю:

— Что, прости?..

— Она писательница. Точнее, когда мы познакомились, она была блогером. А потом написала книгу “Мой парень — аутист”, которая стала бестселлером.

Я сажусь на постели и недоверчиво смотрю в сторону Ильи. В комнате темно, он лежит ко мне спиной, но я буквально физически ощущаю тяжёлую энергетику, которой веет от этой фразы. Недоверчиво уточняю:

— Подожди, я тебя правильно поняла?! Она встречалась с тобой ради того, чтобы потом опубликовать книгу о ваших отношениях?

— Да.

— А ты знал? Ну, что она пишет о тебе и… о вас?

— Нет.

— Вот сука, — в сердцах вырывается у меня.

— Рус тоже так говорит, — доносится с другой половины кровати.

— И ты до сих пор не можешь ей этого простить?

— Простить? — неуверенно переспрашивает он. — Я не думал об этом. Захотела написать — и написала. Это то, что ей действительно было нужно.

— Но ты… ты эту книгу хотя бы читал?

— Читал.

— И?..

— Много лжи и обобщений.

Я с шумом выдыхаю и плюхаюсь головой обратно на подушку. Решаю больше не бередить ему душу не слишком-то приятными воспоминаниями — в конце концов, завтра можно погуглить личность этой… писательницы.

Несколько минут снова проходит в молчании.

— Если хочешь, — робко предлагаю я, — могу сейчас сделать тебе массаж.

Илья откликается после паузы.

— Хочу.

Он не предпринимает ни малейшей попытки приблизиться ко мне или повернуться, оставаясь лежать, как лежал. Я подползаю к нему под одеялом и осторожно кладу ладони поверх его футболки. Сердце, кажется, вот-вот выскочит.

— Можешь снять это?

Он безропотно подчиняется.

— Теперь ложись на живот, — уже более уверенно командую я, ощущая себя хозяйкой положения. Я почти не вижу Илью в темноте, но чувствую его тело — оно практически каменное. Такие мышцы, должно быть, бывают у качков… либо у тех, кто постоянно внутренне напряжён.

— Расслабься, — говорю я, начиная массировать ему плечи и шею, разминать кулачками позвоночник. Это какая-то гранитная скала, а не человек из плоти и крови! Ему бы к остеопату… Чем сильнее и жёстче мои движения, тем больше Илья поддаётся моим рукам и ощущается всё менее железным.

— Я не делаю тебе больно или неприятно?

— Нет. Мне очень хорошо. Только… не надо щекотки, ладно?

— Не буду, — обещаю я, продолжая с силой массировать его спину и поражаясь тому, как же Илья зажат.

Одновременно отмечаю и другие мелочи, не имеющие прямого отношения к гипертонусу его мышц. В целом к Илье приятно прикасаться. Его кожа гладкая на ощупь. У него прекрасная худощавая фигура. От него изумительно пахнет… короче, я плыву. Илья молчит, и я могу только догадываться, какую реакцию у него вызывают мои прикосновения. Чувствует ли он облегчение? Расслабленность и умиротворение? А как насчёт возбуждения… кстати, что вообще его возбуждает в сексуальном плане?

Ответ на свои вопросы я получаю примерно минут через десять. Дыхание Ильи выравнивается, мышцы больше не кажутся такими каменными. Он глубоко, спокойно и безмятежно спит.

Он, мать его, спит!

51

ПРОШЛОЕ

Лиза, июнь 1995

Иногда ей представлялось, что она медленно, но верно сходит с ума — настолько изменилась её жизнь. Лиза казалась себе то героиней фильма “День сурка”, то загнанной лошадью. Поначалу любое действие вызывало страх и неуверенность — Лиза не знала, как подступиться к ребёнку, впервые оставшись с ним наедине. Мама старалась заезжать к дочери вечером после работы, но каждый раз заставала одну и ту же картину: зарёванная Лиза, зарёванный Илья, гора нестиранных пелёнок и абсолютная беспомощность, так и витающая в воздухе.

На вторую неделю мать не вынесла подобного зрелища и сурово прикрикнула:

— Хватит себя жалеть! Ну-ка, соберись! Ты чего себя так распустила, Лиза?

И, поскольку дочь никак не отреагировала на её слова, продолжая сидеть на кровати и как-то заторможенно покачивать ребёнка, мама жёстко добавила:

— Детство кончилось, ты этого ещё не поняла? Ты теперь сама — мать. Ты в ответе за своего сына. Прекращай рыдать и тонуть в соплях.

При этих словах слёзы, как нарочно, так и брызнули у Лизы из глаз.

— Зачем вы заставили меня выходить замуж? — всхлипнула она. — Зачем давили на родителей Олега, пугали обвинением в изнасиловании? Зачем бросили меня во взрослую жизнь, как щенка в воду, и теперь смотрите — выплыву или нет? Смогу ли?

— Выплывешь, — спокойно сказала мать. — Сможешь. Назад дороги всё равно нет. У вас семья, надо пытаться всё наладить, построить нормальные отношения…

— Во имя чего? — отчаянно закричала Лиза. — Чтобы вы могли спокойно смотреть в глаза соседям?!

— Так, успокойся. У тебя истерика, выпей валерьянки. Поэтому у тебя и молока нет, нервничаешь постоянно…

— Я хочу домой, — прорыдала Лиза. — Тут всё чужое. Почему бы не отселить сюда Лариску? Ей как раз надо налаживать личную жизнь… Она только рада будет.

Мама скептически поджала губы.

— А вас с Олегом и Ильёй к нам?

— Без Олега… пусть он живёт у себя дома… Не могу я с ним ложиться в одну постель, не могу играть роль жены!

— Ну нет, ты это брось, — взгляд мамы сделался суровым и беспощадным. — Вы теперь муж и жена. Не ты первая, не ты последняя, кому пришлось выйти замуж из-за беременности. Говоришь, что мы с отцом швырнули тебя во взрослую жизнь… ты сама себя туда зашвырнула, милая моя, — и, чтобы смягчить резкость тирады, она погладила дочь по плечу и мягко добавила:

— Ты думаешь, я не люблю тебя? Не желаю тебе добра? Поверь, тебе ещё повезло, что всё так обернулось. У других и того нет. Ларискин папа вообще отказался на мне жениться, когда узнал, что я беременна.

— И что? Ты же в итоге встретила моего папу… ведь всё в конце концов оказалось к лучшему?!

— Прекрати, Лизок, у меня голова разболелась, — поморщилась мама и перевела тему:

— Кстати, где Олег?

— Он у родителей сегодня обедает.

— А должен обедать дома! — наставительно произнесла мать.

— Я ничего не успеваю приготовить… — Лиза опустила глаза. Она не то что готовить — и есть толком не успевала, даже какую-нибудь сухомятку.

— А ты успевай! Как же другие справляются? В магазин и с коляской можно сходить. Сейчас тепло, долго одеваться не надо… Я, конечно, могла бы бегать для тебя за продуктами, — добавила мать чуточку виновато, — но пойми, мне и свою семью надо кормить, и работать… Так что приспосабливайся потихоньку сама. И вообще, как ни приду — Олега нет дома, чего это он от тебя бежит? Он что, и дома не ночует?

— Иногда у родителей остаётся, — буркнула Лиза. — Илюшка плачет ночами, а Олег не высыпается. Ему же нужно к экзаменам готовиться…

— Значит, бери ребёнка и уходи с ним на кухню, — категорично заявила мама. — Ты должна давать мужу возможность отдыхать. Должна заботиться о нём, чтобы он возвращался домой с радостью, а не сбегал к мамочке. Нужно встречать его каждый день с горячим обедом. Да и сама ты должна выглядеть… не так, как сейчас, — мать с плохо скрываемым отвращением окинула её взглядом. — Иначе семья распадётся.

— Да и пусть распадается, хрен бы с ней!!! — закричала Лиза.

— Так, что это ещё за выражения?! У тебя явная истерика, — беря её за руку, сказала мама. — Выпей чаю. Успокойся, подумай о ребёнке. А я пойду. У меня ещё столько дел…

“Подумай о ребёнке”, твердили все…

А Лиза и так думала о нём всё время, когда не плакала.

Илья плохо набирал вес, но всё же уже не выглядел таким страшно худым и мелким. Позже, повзрослев, Лиза только диву давалась, как с целым букетом диагнозов их выписали из больницы на десятый день, хотя, по сути, должны были лечить маленького основательно. Она списывала всё на непростое время. Девяностые… нехватка лекарств и койко-мест, нежелание возиться с проблемными и тяжёлыми младенцами…

А Илья выжил. Выжил, несмотря ни на что.

52

Выпускные экзамены Лиза сдавала кое-как, буквально на бегу, в перерывах между кормлениями — на бодрые трояки и хилые, слабенькие четвёрки. Главное было — вовсе не остаться без аттестата, так что оценки не имели значения.

Она едва не завалила ненавистную математику. Просто смотрела на чистый лист в клеточку и понимала, что в голове у неё — абсолютная, вакуумная пустота. К счастью, Берендеев угадал её затруднения и, выполнив свой вариант заданий, быстренько написал для Лизы правильные решения вместе с ответами. Когда Жаба и члены комиссии увлеклись разговором, он незаметно подсунул листочек Лизе.

Она снова не успела его поблагодарить — он ушёл из школы сразу же, как сдал экзамен… Впрочем, благополучно скатав всё с Тимкиной шпаргалки, Лиза быстро выкинула из головы и Берендеева, и проклятую математику — больше всего её беспокоило то, что Илюшка сейчас, должно быть, надрывается от плача. Мама великодушно сидела с внуком, пока дочь бегала по экзаменам, но по-настоящему успокаивался малыш только на руках у Лизы.

А потом был Выпускной Бал…

Событие, которого с замиранием сердца ждали все девчонки. Сногсшибательные, умопомрачительные, великолепнейшие наряды шились у лучших столичных портних или заказывались у челноков из Турции, а то и из самой Польши. В парикмахерские салоны записывались за месяц вперёд. Каждая выпускница воображала себя принцессой на званом балу. Ночь выпуского должна была стать самым лучшим воспоминанием на всю жизнь!

Лиза, разумеется, не собиралась оставаться на бал. У неё и платья-то не было. Она вообще забыла, когда в последний раз обновляла свой гардероб, почти всю беременность проходив в растянутых старых свитерах. Не потому, что не было возможности — само желание наряжаться отшибло напрочь.

Она очень сильно похудела после родов, сейчас все вещи болтались на ней, как на вешалке. Однако за аттестатом всё равно нужно было явиться. Мама, традиционно прибежавшая понянчиться с Илюшкой, настояла на том, чтобы Лиза развлеклась хоть немного.

— Тебе полезно развеяться. Вся зелёная стала, сидишь сиднем в четырёх стенах…

Вняв уговорам мамы, Лиза надела то самое злополучное платье для осеннего бала. Именно с него всё и началось… она так мечтала, надев его, обратить на себя внимание Олега! Сейчас же, глядя на заветный наряд, она испытывала только стыд и отвращение. “Обратила”… вот уж сбылась мечта так сбылась, ничего не скажешь!

Впрочем, другого платья на вечер у Лизы всё равно не было. Да она и не планировала задерживаться… Даже отцу строго-настрого запретила показываться на выпускном, нечего ему было там делать, хотя родители Олега собирались прийти.

На выпускной Лиза прибыла вместе с Олегом. Под руку, как образцовая супружеская пара. Мама не могла нарадоваться, глядя на них. Свекровь делала губы куриной гузкой: в её взгляде ясно читалось, что, разумеется, Лиза недостойна её блистательного великолепного сына. Тошин окончил школу с золотой медалью. Подтянутый, красивый, он невольно привлекал к себе всеобщее внимание и втайне гордился этим.

Динка Старцева с удовольствием оглядела Лизино измождённое лицо с тёмными кругами под глазами и великодушно удержалась от насмешливых комментариев. Одноклассницы пошептались было, ехидно посматривая на Лизу, но скоро потеряли к ней интерес: не хотелось портить праздник и волшебный вечер, который должен был перейти в не менее волшебную ночь.

Лиза не смотрела по сторонам, не вслушивалась в общие разговоры и не участвовала в них. Молча поднялась на сцену актового зала, приняла аттестат из рук Одувана и спустилась обратно, намереваясь немедленно отправиться домой.

— Я пойду, наверное, — тихо сказала она Олегу. — Илюшку кормить пора.

— Да, конечно-конечно. А я останусь, Лиз? — нерешительно спросил он. — С ребятами пообщаемся немного. Выпьем, потанцуем… В последний раз, всё-таки.

Она равнодушно пожала плечами.

— Как хочешь.

Её каблучки гулко застучали по пустому коридору. Из актового зала вслед Лизе уже начали доноситься звуки музыки: народ готовился веселиться и танцевать всю ночь напролёт.

— Лизюкова, подожди… — послышалось за спиной.

Она вздрогнула.

Это был Берендеев. Лиза даже не сразу узнала его. Костюм и новая стрижка придавали ему солидности. Он вообще изменился за эти несколько месяцев: повзрослел, возмужал, раздался в плечах, в то время как сама она практически истаяла, как мороженое “фруктовый лёд” на солнцепёке.

— Поздравляю с окончанием школы, — выдохнул Тимка, подходя ближе.

— И я тебя тоже…

— Как сын?

— Всё хорошо, спасибо.

Берендеев мялся, не зная, что ещё сказать.

— Куда ты собираешься поступать? — спросила она, приходя ему на выручку.

— В Крымский мединститут, — отозвался он. — Понимаешь, всё так внезапно совпало… У меня тётка в Симферополе, старшая сестра матери. Одинокая, больная. Надо, чтобы кто-нибудь за ней присматривал. Так почему бы и не я? Сам бог велел туда поехать. Всё-таки у меня намного меньше шансов поступить в мед в Москве. А там и к морю поближе, — он как-то вымученно улыбнулся.

— И от меня подальше? — понятливо спросила Лиза. Тимка удивлённо взглянул на неё, а она пояснила:

— Ты меня избегаешь. Я стала тебе противна?

— Дура, — вздохнул он. — Моё отношение к тебе не изменилось и никогда не изменится. Просто… так будет лучше. Для всех нас.

И, поскольку Лиза молчала, Берендеев развернулся и пошёл обратно в зал.

— Я буду скучать, — сказала она ему в спину. Тимка замедлил шаг, не оборачиваясь, остановился… постоял так немного… затем резко развернулся, подошёл к Лизе, обхватил её лицо ладонями и поцеловал. Жёстко, с силой, не грубо, но с какой-то отчаянной безысходной нежностью. Молча отпустил и, не говоря больше ни слова, ушёл.

…А Олег в ту ночь домой так и не явился.

53

НАШИ ДНИ

Марина, сентябрь 2019

Просыпаюсь от негромкого пищания будильника на телефоне — слава богу, я не забыла его завести. На автомате давлю кнопку отбоя и осознаю, что всю ночь я проспала, прижавшись к Илье и дыша ему прямо в затылок… Может быть, он и не терпит прикосновений чужих людей, но мои Илью явно не беспокоят: сон у него по-прежнему крепкий и глубокий, судя по размеренному дыханию. Может быть, потому, что я обнимаю его со спины, а не лицом к лицу?

Тихонько, стараясь не разбудить, убираю руку с его горячего тела. Он так и проспал всю ночь без футболки, в одних лишь хлопковых штанах. Отправляю сообщение Петьке-водителю, что за мной сегодня заезжать не надо, доберусь на метро. Мне удобно ехать отсюда — без пересадок и ближе, чем от моего собственного дома.

Я выскальзываю из-под одеяла и устремляюсь в сторону туалета, а затем направляюсь в ванную. Там, превозмогая нервную утреннюю дрожь (у меня так бывает от недосыпа и холода), делаю водичку погорячее. Умываюсь, греюсь под душем, тщательно вытираюсь и выхожу в кухню.

Илья уже там — сонный, взъерошенный и милый.

— Доброе утро, — говорю я.

— Спасибо, — отвечает он, но тут же, чуть сведя брови к переносице, добавляет:

— Доброе утро!

Что ж, парень схватывает буквально на лету.

— Ты очень долго мылась, — сообщает Илья. — В это время я всегда обычно принимаю душ. Уже половина шестого.

На это можно и обидеться, но я решаю, что не стоит.

— Извини, пожалуйста, что заняла твою ванную… Могу я пока приготовить тебе завтрак в качестве компенсации?

На его лице написано настоящее замешательство.

— А что ты приготовишь? — спрашивает он чуть ли не со страхом, будто я могу его отравить.

— Ну… а что ты обычно ешь? — я пожимаю плечами. — Йогурты, бутерброды, кашу, яичницу с колбасой или сосисками?

Его передёргивает от омерзения.

— Только не сосиски!

— А что такое?

— Они похожи на отрубленные пальцы мертвеца.

— Э-э-э… ты это сейчас серьёзно? — спрашиваю я с напряжённой улыбкой. Господи, да что у него в голове?!

— С детства их ненавижу, — бурчит он.

— Хорошо, а что ты любишь? Гренки? Блины? Сырники?

— Сырники люблю, — его лицо светлеет, — но творога всё равно нет, так что ты не сможешь их приготовить. Давай в следующий раз, когда опять будешь ночевать у меня?

— Э-э-э… — снова красноречиво мычу я. Похоже, Илья уже определился на мой счёт, в отличие от меня самой. Он уверен, что я ещё не раз буду спать в его доме. Он хочет этого. А как насчёт меня?

Всё очень сложно: меня качает от “я и сама этого хочу” до “боже, я не стану во всё это влезать, мне это не по силам!”

Впрочем, похоже, уже влезла. Вляпалась по самую маковку. Когда Илья таращится на меня своими ясными голубыми глазами с тёмным ободком вокруг радужки (вижу это боковым зрением, потому что прямых взглядов в глаза он по-прежнему избегает), я чувствую полчища мурашек, бегающих по всему телу. А ещё он такой сексуальный в простой домашней одежде, с утренней отросшей щетиной… Хочется протянуть руку и коснуться его щеки. Но я уверена, что ему это не понравится.

— Что ещё? — спрашивает он. Вопрос застаёт меня врасплох, словно он прочёл мои тайные постыдные мысли.

— Ты о чём? — смущённо уточняю я.

— Что ещё ты умеешь готовить?

— А… — чувствую себя, будто сдаю кулинарный экзамен. — Ну, может… омлет с помидорами и сыром? — взгляд мой падает на упаковку черри на столе. — У тебя в холодильнике отыщется кусок какого-нибудь сыра?

Его лицо снова оживляется.

— Да, есть. Яйца и молоко тоже.

— Отлично. Тогда иди в ванную, а я тут всё быстренько приготовлю…

На лице Ильи — почти священный ужас.

— Ты уверена, что справишься? — вопрос задан таким тоном, будто я не омлет собираюсь готовить, а планирую как минимум обезвредить бомбу, оставленную террористами.

— А в чём проблема?

— Ну… разве ты найдёшь все необходимые принадлежности?

— Отвёртку, пассатижи и молоток? — шучу я, но тут же поясняю специально для Тех-Кто-Не-Понимает-Шуток:

— Илья, я — девушка. Да, я нахожусь сейчас не дома, а в чужой кухне, но поверь, отыскать яйца в холодильнике или зажечь огонь под сковородой я сумею.

— Ну ладно… — с сомнением окидывая меня взглядом, он всё-таки удаляется.

Сковородка и тёрка для сыра находятся в ящиках кухонного стола. Нож прикреплён к такой же магнитной планке, что висит в прихожей для хранения ключей.

— Ну вот… и не такой уж ты инопланетный в плане кухонного быта, — бормочу я себе под нос. Всё довольно предсказуемо. Интересно, а чего я ожидала? Что у него на каждом ящике будет установлен кодовый замок, а все баночки со специями окажутся запароленными?

Натираю сыр на тёрке, режу крошечные помидорки пополам, мурлычу под нос песенку и поглядываю на часы. Надо бы поторопиться, если я не хочу опоздать на работу… Из дома нужно выйти минимум в четверть седьмого. Вслед за мыслями о работе в голову начинают лезть мысли о Карике — кстати, впервые со вчерашнего дня, и я чуть не отхватываю себе половину пальца острым ножом. Чёрт возьми, Руденский! Как же ты успел меня достать за эти несколько дней! И почему я не знала раньше, что ты такой липучка?

Омлет готов, посыпан свежей зеленью и накрыт крышкой, а Илья до сих пор самозабвенно плещется в душе. Я понимаю, что ему придётся завтракать в одиночестве — мне пора срочно бежать к метро. Всё равно по утрам у меня нет аппетита, так что я просто сгрызаю обнаруженное в холодильнике яблоко и спешу в комнату, чтобы переодеться.

Он выходит из душа и чуть не сталкивается со мной, уже обувающейся в прихожей.

— Илья, мне надо ехать, у меня эфир, — говорю виноватым тоном. — Поешь без меня, хорошо? Потом расскажешь, сильно ли ужасно это было на вкус.

— Хорошо, — серьёзно кивает он, не удивляясь, не огорчаясь и не возражая. — Тебе нужно выйти на четвёртой остановке — на Цветном бульваре.

Я давлю смешок.

— Спасибо, я в курсе. Я уже большая девочка и умею пользоваться метрополитеном.

На его лице появляется растерянность.

— Это было обидно для тебя? Невежливо с моей стороны?

— Ну что ты! Илья, прекрати париться по моему поводу и пытаться соответствовать неким общепринятым стандартам. Будь самим собой. Мне нравишься настоящий ты, понял? Я принимаю тебя любым!

— Потому что в парах нужно принимать друг друга такими, какие есть, да? — понятливо спрашивает он.

Упс. Илья сказал “в парах”? Нет, нам определённо необходимо честно и откровенно обсудить с ним наши… отношения. Похоже, он надумал себе то, чего пока нет и в помине!

— Ладно, мы потом поговорим, — отмазываюсь я. — Пиши мне в ватсап, если захочешь.

— Я напишу, — обещает он. — А мы сегодня ещё увидимся?

— Обсудим, — отвечаю я уклончиво. — Посмотрим, как день пойдёт. Мне ещё и на учёбу надо…

— Хорошо.

Выскакиваю из его квартиры, почему-то чувствуя себя едва ли не предательницей. Как же с Ильёй непросто! Чуть-чуть недоговоришь, слукавишь — и словно ребёнка обманула. Щёки горят, когда я вновь думаю о его словах про пару. В его голове мы — пара, это даже не обсуждается… Но я-то пока не могу дать определённого и чёткого ответа!

Сбегаю по лестнице, в задумчивости едва не сбив с ног какую-то тётку с эрдельтерьером.

— Простите, — бормочу я сконфуженно, а собаченция уже лезет ко мне целоваться. Прекрасно, на работе я буду благоухать псиной!

— Не бойтесь, она не кусается, — говорит тётка, словно это величайшее достижение.

Я вылетаю из подъезда, нервно отряхивая платье, и снова едва не сшибаю с ног какую-то женщину. Да что ж за день-то сегодня такой!

— Извините, — выпаливаю я, намереваясь припустить к метро во весь дух, и вдруг слышу нерешительное:

— Марина?..

54

ПРОШЛОЕ

Лиза, 2002 год

Собирая Илью в первый класс, Лиза боялась только одного: что одноклассники начнут его травить. Немного успокаивало то, что Руслан должен был ходить в школу вместе с Ильёй, да ещё и в тот же класс. Уж он-то точно не даст своего друга в обиду! Но всё равно Илья заметно отличался от ровесников, а Руслан… Руслан при всём желании не мог находиться рядом ежесекундно.

Оглядываясь назад, Лиза так и не могла припомнить тот судьбоносный момент, с которого всё пошло не так. Впрочем, скорее всего, не было никакого момента, всё это копилось постепенно, а потом рвануло… Возможно, Илья всегда был странным, просто в первые несколько лет жизни все его особенности можно было легко списать на обыкновенную малышовую непосредственность.

Вообще, в первые несколько лет своей жизни Илья был умницей и даже опережал сверстников в развитии. Массаж, закаливание и плавание действительно творили чудеса. Запугивания врачей оказались напрасными: в полгода Илья пополз, в семь месяцев начал вставать, держась за прутья кроватки, в восемь ходил вдоль дивана, в одиннадцать пошёл самостоятельно, точнее, сразу побежал.

Уже к трём годам у него был огромный словарный запас и забавная, его собственная, неподражаемая логика. К примеру, когда они только-только начали учить алфавит, Илья огорошил маму заявлением, что хочет еду на букву А.

— Это загадка? — неуверенно спросила Лиза. — Что за еда на букву А? Мне нужно отгадать, правильно?

— Нет! — Илья сердито затопал ногами. — Я хочу еду на букву А!

— Хорошо, только ты подскажи мне, что именно это за еда?

Он злился из-за её непонимания, мотал головой, готовился заплакать… пока Лиза не сообразила: он не ждёт от неё ответа, он просто хочет, чтобы она угостила его сегодня чем-нибудь, начинающимся на А. Пришлось срочно соображать, что из еды на требуемую букву найдётся у них в доме. Отыскались арахис и арбуз.

Затем это превратилось в ежедневную забавную игру: Лизе приходилось проявлять чудеса фантазии, находя продукты на все существующие буквы русского алфавита, а также терпеливо разъяснять, почему с такими буквами, как Ы или Ъ, могут возникнуть определённые сложности.

С посторонними людьми Илья обычно не церемонился. Однажды, отправляясь на прогулку, Лиза вышла с сыном из лифта и встретилась с соседкой, которая к этому самому лифту направлялась. Илья держал в руках своего любимого плюшевого кота по имени Котейка — подарок дедушки, и, вероятно, производил на посторонних совершенно ангельское впечатление: прелестный голубоглазый карапуз с прелестной же игрушкой в руках.

— Ой, а кто это у нас тут такой шагает? — заверещала тётка. — Мальчик? А как тебя зовут? Куда же ты собрался?

Илья притормозил с лёгкой улыбкой, но никак не отреагировал на её слова, и соседка решила, что он стесняется.

— А сколько тебе лет? И кто это у тебя в руках? Да ты умеешь разговаривать? Наверное, не умеешь…

Илья совершенно по-взрослому вздохнул, насупил бровки и выдал скороговоркой:

— Мальчик. Илья. Гулять. Три года. Котейка. Умею.

И пока тётка промаргивалась от неожиданности, переваривая полученную информацию, он повелительно махнул ручкой в сторону лифта:

— Тётя, нажимай на кнопочку и уезжай.

Лиза с трудом сдержала гомерический хохот и поспешно отвернулась. Да, её ребёнок умел очень недвусмысленно послать, если не был расположен к диалогу…

Не сразу насторожила её и привычка Ильи с глубокой дотошностью исследовать всё, что его окружает. Началось всё с безобидного увлечения кубиками, пирамидками и пазлами, но затем он начал упорно ломать все игрушки, проверяя, что у них внутри, разбирать на детали пульт от телевизора и тут же заново собирать.

Дальше — больше. Илья всё чаще стремился оставаться в одиночестве, погружаясь в собственный непонятный мир. Играя, он маниакально зацикливался на чём-либо. К примеру, мог не есть, не пить, не спать, а целый день строить что-то из конструктора. Любые попытки его отвлечь, увести, накормить или уложить заканчивались криками и слезами. Участились истерики на пустом месте, рыдания по любому поводу, Илья стал категорически отказываться контактировать с другими детьми… Но даже тогда Лиза не забила тревогу, списывая всё на очередной возрастной кризис.

На детской площадке, куда она приводила Илью, можно было время от времени встретить маму с дочкой лет десяти. У девочки был синдром Дауна: она плоховато говорила, довольно странно двигалась, однако… Лиза даже не могла описать это словами, но девочка как будто светилась изнутри, в ней не было ни одной негативной нотки. При этом Лиза отмечала реакцию остальных мам: очень многие сторонились девочки, стараясь увести своих детей подальше, будто боялись, что это заразно. Некоторые в лоб спрашивали, что это с ребёнком, и недовольно выговаривали затем матери, что её дочь смущает и пугает остальных своим видом.

Да и сами дети понимали, что с девочкой что-то не то. Единственным человеком на всей площадке, который совершенно ничего не замечал, был Илья. Он спокойно вступал с девочкой в обстоятельные и серьёзные беседы, рассказывал про свои игрушки, про то, какие буквы и цифры выучил, какие модели из конструктора построил, а она лучилась счастьем, гладила его по голове и даже поцеловала один раз в макушку.

Лиза заметила, что мама девочки очень переживает за реакцию посторонних — она постоянно нервно окликала дочь и просила ни к кому не приставать.

— Какая светлая у вас девочка, — искренне сказала Лиза, — такая добрая и улыбчивая.

Женщина смутилась до слёз.

— Да, — пробормотала она, — спасибо… Только в развитии отстаёт.

— Зато какая у неё чудесная улыбка — вот прямо как на иконах рисуют! А какая она нежная, моего Илюшку до этого ни один ребёнок не обнимал и не целовал.

Похоже, женщина не привыкла к подобным комплиментам.

— Спасибо вам, — сконфуженно пробормотала она. — Вы со своим мальчиком здесь единственные, кто нормально на Веронику реагирует. Все остальные меня сожрать готовы за то, что мы приходим сюда гулять и всех смущаем. Не представляете, как трудно быть матерью ребёнка, который отличается от всех.

Лиза и не догадывалась тогда, что очень скоро вполне себе представит…

55

Чем взрослее становился Илья — тем всё более замкнутым и нелюдимым он делался, хотя раньше с детской доверчивостью и непосредственностью бежал абсолютно ко всем. Теперь же ему было неинтересно и некомфортно в незнакомом, большом или просто шумном коллективе. Детский сад только усугубил ситуацию: Илья ненавидел его всеми фибрами души. У Лизы сердце кровью обливалось всякий раз, когда она по утрам силой тащила ребёнка в садик.

В те годы в моду стали активно входить разнообразные психологи, в том числе и детские. Лиза рискнула обратиться к одному из них и сразу же напоролась на вопрос:

— Может быть, ваш сын так реагирует на развод с отцом? А вдруг это его своеобразный протест?

Лиза едва не расхохоталась. Да Илья едва ли заметил, что Олега не стало в их жизни! Они с Тошиным со скрипом продержались около трёх лет, создавая видимость семьи непонятно зачем, для кого и во имя чего, а потом Лиза (надо отметить, с огромным облегчением) поймала его на горяченьком. Точнее, на горяченькой — партнёршей мужа оказалась их бывшая одноклассница Динка Старцева.

Илья был в детском саду, а у Лизы в тот день разболелась голова, пришлось пораньше отпроситься с работы. Застукать в собственной спальне предававшуюся любви парочку было так нелепо, так по-киношному, что Лиза расхохоталась от души.

— А ты молодец, даже уважаю немного, — выговорила она сквозь смех, обращаясь к Олегу. — Хранишь верность первой любви!

Глаза Старцевой сузились до ненавидящих щёлочек, но качать права, прикрываясь простынёй, было как-то не очень солидно, поэтому она промолчала.

— Одевайтесь, голубки, — весело сказала Лиза, у неё даже головная боль прошла. — А ты… — она перевела взгляд на мужа. — Пошёл вон из моей квартиры и из моей жизни. Давай разведёмся поскорее, чтобы прекратить этот фарс. Меня от него тошнит. И от тебя тоже…

— Я, между прочим, здоровый молодой мужчина с естественными потребностями! — оскорблённо закричал Тошин, полагая, что Лиза обиделась на его измену. — Ты же меня к себе на пушечный выстрел не подпускаешь!

— Вот и удовлетворяй свои естественные потребности с кем хочешь, — Лиза пожала плечами. — У меня наконец-то появился законный повод от тебя избавиться.

У них действительно не было сексуальных отношений после свадьбы. Ни разу. Два месяца спустя после рождения Ильи Олег попытался было подлезть к супруге, перекатившись на её половину кровати — видимо, сильно припекло. Но Лиза с отвращением отпихнула его и сказала внятным злым шёпотом:

— Только прикоснись ко мне своими грязными лапами — убью.

— Идиотка… — фыркнул он, откатываясь обратно, и на всякий случай уязвлённо напомнил:

— Вообще-то ты моя жена.

— Ты прекрасно знаешь, что наш брак — это фикция. Предупреждаю, я буду кричать…

— Да сдалась ты мне! — с гневом и досадой прошипел Олег. — Тоже мне принцесса, кричать она будет. Не хочешь — так и хрен с тобой. Как будто мало баб вокруг…

На семейном совете мама ожидаемо пыталась отговорить Лизу от развода, напирая на то, что любое недопонимание решаемо, что нужно уметь идти на компромиссы, а свекровь наоборот неприкрыто радовалась и говорила: “Разводись, Олеженька, ты молодой, у тебя ещё всё впереди!”

— Мама, он спал с другой. На нашей кровати, — внятно произнесла Лиза, тщетно пытаясь до неё достучаться. — Ты действительно считаешь, что у нас есть что сохранять? Или ты и теперь придумаешь ему оправдание? Честное слово, иногда мне не верится, что я твоя дочь — ты всегда на его стороне!

— Я спал с другой, потому что ты со мной не спала! — психанув, заорал Олег. — Я не монах, знаешь ли, чтобы терпеть трёхлетнее воздержание. То, что у меня были другие женщины — это нормально!

— Лиза? — сурово сдвинув брови, спросила мама. — Это правда, что вы три года не…

Лизу затошнило.

— Так, прекращаем этот балаган, — жёстко сказала она. — Это наше с Олегом дело, а не ваше. Мы разводимся, и точка.

— Но оставлять ребёнка без отца!..

— Хватит, Катя, — рявкнул вдруг Лизин папа, прижимая к себе Илюшку. Тот смирно сидел на руках у деда и внимательно прислушивался к разговору взрослых, хотя едва ли понимал, о чём речь.

— Хватит, — с отвращением повторил отец, как отрезал. — Это действительно не наше собачье дело. Мы и так наворотили всякого… пусть хоть теперь сами разберутся. Взрослые люди. Совершеннолетние!

Мама выскочила из дома первая, будто ошпаренная кипятком. Свёкор крякнул что-то в виде прощания или извинения. Свекровь выплыла с большим достоинством и выражением на лице “ноги моей не будет больше в этом доме”. Олег, поколебавшись, последовал за ней.

— Подожди, — окликнула его Лиза. Он настороженно обернулся.

— Вещи когда заберёшь?

— На неделе, — буркнул он нехотя.

— Ключи от квартиры оставь.

— А как же вещи собирать? — скривился он.

— Соберёшь, когда я буду дома. Под моим чутким присмотром.

— Ну и сука ты, Лизюкова, — практически выплюнул он, называя Лизу девичьей фамилией.

— Угу, — кивнула она. — Учителя хорошие были.

Хлопнула дверь, и они остались с отцом и Илюшкой втроём.

— Прости меня, Лизок, — тихо сказал папа. — Как-то я проглядел этот ваш брак… пошёл на поводу у Кати, растерялся… не надо вам было с самого начала в это ввязываться. Прости…

— Да ладно, пап, теперь-то уж чего, — Лиза отвела взгляд. — Былого не воротишь. Зато какой у нас Илюшка замечательный получился, верно?

— Ну и сука ты, Лизюкова! — умильно заявил малыш. Лиза оторопела на миг, переглянулась с отцом, а потом, еле сдерживая истерический смех (она давно так много не смеялась), затрясла головой.

— Нельзя так говорить, Илья. Это очень, очень некрасиво. Кто так говорит — тот и сам… не очень хороший и не очень умный человек, так что не повторяй всякие глупости.

— Не очень умный человек — это придурок? — уточнил Илья.

— Ну… что-то типа этого, — непедагогично подтвердила Лиза.

Илья кивнул, принимая сказанное к сведению, сполз с дедовых коленей и потопал в комнату к своему любимому конструктору.

56

НАШИ ДНИ

Марина, сентябрь 2019

С удивлением оборачиваюсь на оклик.

— Вы же Марина? — на всякий случай проверяет женщина, которую я только что чуть не сшибла.

— Да.

Неуверенность в её глазах сменяется решительностью.

— Я Лиза, мама Ильи, — заявляет женщина. Ничего себе встреча…

Несколько секунд мы испытывающе смотрим друг на друга, словно изучая. Ей известно моё имя, но меня она явно видит впервые, как и я — её. Она выглядит ровесницей моей мамы или даже чуть моложе. У неё тёмные вьющиеся волосы, худощавая фигура и… наверное, если бы она улыбалась, её лицо можно было назвать даже миловидным. Но сейчас женщина смотрит на меня без тени улыбки, и хотя враждебности я не ощущаю, всё равно чувствую себя неуютно, словно на экзамене с невыученным билетом.

Нервно сглатываю и делаю малодушную попытку сбежать:

— Извините, я очень спешу. Боюсь опоздать на работу.

— Вы же в сторону метро направляетесь? Давайте вместе пройдёмся, — тут же предлагает она. — Заодно и поговорим.

Мне ничего не остаётся, как растерянно кивнуть.

Некоторое время мы молча идём с ней плечом к плечу. Похоже, она не знает, с чего начать, и я решаю ей помочь.

— Как вы узнали моё имя? И вообще… обо мне?

— Илья написал мне вчера, что идёт в театр с некой Маришей. Понимаете, театр и Илья — это… — не договорив, она многозначительно усмехается, и я прекрасно понимаю подоплёку этого смешка.

— Потом он очень долго не отвечал на мои сообщения. Я разволновалась, потому что знаю, как непросто ему даются походы в публичные места. Илья написал мне уже поздно ночью — сказал, что всё хорошо и вы остались у него ночевать.

— И вы решили приехать посмотреть на меня? — откровенно говоря, ощущения не самые приятные. — Вот так сразу? А если бы не застали? Это же случайность — что мы сейчас вот так столкнулись.

Мама Ильи качает головой.

— Вообще-то я хотела поговорить с ним, а не с вами. Я писала ему вчера, что заеду. Знаю, что Илья всегда встаёт рано, так что мне было удобно сделать это ещё до работы. Но раз уж мы с вами всё равно встретились…

— А как вы догадались, что я — это именно я, то есть та самая Марина?

— Ну, соседей Илюши я более-менее успела запомнить. А тут вы… в седьмом часу утра — да в вечернем платье, — она улыбается краешками губ. — Кто ещё это мог быть?

Да уж, логика у неё железная, не хуже чем у Ильи.

— Я хотела бы уточнить… — робко приступает она к главной, судя по всему, теме нашего разговора. — Илья пока никак не обозначил ваши отношения, но… вы сами считаете себя его девушкой?

— Это сложный вопрос, — еле слышно бормочу я и чувствую, как краснею до корней волос. — Я пока не готова это обсуждать, тем более с вами. Мы с Ильёй сами разберёмся, хорошо?

— Но вы же поняли, надеюсь, что он особенный? — видно, что она страшно волнуется. — Что он несколько… отличается от остальных?

Пожимаю плечами:

— Поняла, я не слепая.

— Тогда зачем вам всё это? Зачем вам мой сын? Почему бы вам не найти обычного, здорового, нормального парня? — она поджимает губы.

— Я вам не нравлюсь, — заявляю я скорее утвердительно, чем вопросительно.

— Не нравитесь, — подтверждает она, ни капельки не смутившись, но затем всё же уточняет:

— Не вообще не нравитесь, а именно в качестве девушки моего сына. Понимаете, с первого взгляда понятно, что в вас слишком много жизни и энергии.

— Лихо вы ставите диагнозы, едва встретившись с человеком, — не удерживаюсь я от шпильки.

— Простите, если вас это задело. Но мне кажется, вы очень общительная и открытая, а Илья… он не такой, вы и сами в курсе. Именно поэтому я боюсь за него.

— Боитесь?..

— Ну да. Его очень легко обмануть и обидеть. Его прошлая девушка…

— Знаю, — перебиваю я. — Он мне рассказал.

— Вот как… А кем вы работаете, простите?

— Ведущей на радио. Но вообще-то я ещё учусь. На журфаке…

Вижу, что моя профессия нравится маме Ильи ещё меньше, чем я сама.

— И что, — её губы кривятся в презрительной усмешке, — у вас какое-то журналистское задание? “Одна ночь с аутистом” или ещё что-нибудь в этом духе? Вы же любите кричащие заголовки…

— Прекратите! — возмущённо вскидываюсь я. Мне неприятно, что она думает обо мне такое. — Будьте уверены, я не собираюсь писать об Илье статью или приглашать его к себе на радио, если на то пошло. Мы общаемся просто потому, что мне с ним интересно!

— Вам “интересно”, но он-то к вам уже не на шутку привязался! Поверьте, я знаю своего сына, он не каждую девушку способен оставить у себя до утра. Он доверяет вам, и это многое говорит о его чувствах! Он уже готов открыться вам полностью, но готовы ли к этому вы?! Для вас это забава и развлечение, а Илья… в силу своих особенностей он не может постичь всех тонкостей человеческих взаимоотношений, но когда его предают и бросают, как надоевшую игрушку… представьте себе, ему тоже бывает больно! Он умеет чувствовать… и любить… и страдать… и даже плакать!

Хочу ли я заставить Илью страдать и плакать? Определённо нет. Хочу ли я быть с ним рядом в качестве его девушки? Боже, я пока не готова ответить на этот вопрос…

— Зачем он вам? — безжалостно продолжает мама Ильи. — Вы легко найдёте себе кого-то другого, вы молодая, умная, симпатичная и… здоровая. Такие, как мой сын, просто не для вас, — и, честное слово, это звучит так, будто я его недостойна!

— Послушайте, что конкретно вы от меня хотите? — устало выдыхаю я, проведя ладонями по лицу, словно стягивая плёнку недоверия и враждебности, которой окутала меня мама Ильи. Мы уже подошли к метро, но она не собирается спускаться со мной, поэтому мы просто стоим у входа, не обращая внимания на то, как нас обтекает с двух сторон пассажирский ручеёк.

— Оставьте его в покое. Навсегда, — резко выдыхает она. — Лучше сделать это прямо сейчас, пока не стало слишком поздно.

Поначалу мне хочется послать её подальше и ответить, что как-нибудь сама разберусь, но тут замечаю, как подрагивают её губы и как умоляюще она смотрит мне в глаза. Отвожу взгляд и негромко отвечаю:

— Хорошо. Я… подумаю.

57

НАШИ ДНИ

Илья, сентябрь 2019

Съедаю приготовленный Маришей омлет. Вкусно, хоть и пересолено. Я добавляю в пищу куда меньше соли, и обычно уже в готовое блюдо. Решаю отправить ей сообщение о том, что завтрак мне в целом понравился, но избыток соли повышает артериальное давление, провоцирует ожирение и стимулирует задержку воды в организме, что ухудшает работу почек.

Ответа долго нет. Пишет мне Мариша только через сорок минут.

“Говорят, если еда пересолена — повар влюблён”.

Несколько раз перечитываю эту фразу, пытаясь вникнуть в неё и понять логику. Не уверен, что улавливаю посыл верно, поэтому на всякий случай уточняю, какой повар имеется в виду.

Она снова долго молчит, наконец отвечает:

“Тот, кто готовил пищу. В данном случае — я”.

Ещё раз перечитываю это и предыдущее сообщения.

“Значит, ты влюблена?”

Пауза длиной в полчаса.

“Илья, прости, я сейчас занята”.

“Напиши, когда освободишься, — набираю в ответ я. — Мы не договорили насчёт сегодняшних планов”.

И после этого Мариша пропадает из мессенджера.

Поначалу я не слишком тревожусь и принимаюсь за свои повседневные дела: прогулка, уборка, работа. Но когда наступает вечер, а от Мариши по-прежнему нет вестей, я начинаю подозревать, что, возможно, сделал что-то не так или написал ей что-нибудь не то. Самое неприятное, что я не уверен в этом на сто процентов. Мне сложно выстраивать отношения с другими людьми, особенно с девушками, потому что я не всегда знаю, как надо правильно себя вести.

Мне известно, что влюблённые пары обычно целуются, ходят в кино и театры, спят вместе, девушка готовит для своего парня еду. Анализирую всё, что произошло между мной и Маришей: она сама поцеловала меня в благодарность за подарок, пригласила в театр, всю ночь спала со мной в одной постели и вызвалась приготовить завтрак. Возможно, я ошибаюсь, но нейротипичные* девушки именно так дают понять, что хотят быть с тобой вместе. Я был уверен, что своими действиями Мариша демонстрирует готовность и желание стать моей девушкой, но, вероятно, расшифровал её поведение неверно.