Милый плут

12

Собственно, Альберт Карлович не столь уж был не прав, когда, вызванный на разговор Манефой Ильиничной, говорил про интриганов и завистников, распускающих про его любовные похождения слухи с целью опорочить его и не дать ему занять место декана медицинского факультета университета. Слухи про связи Факса с женщинами, конечно, имели в своей основе, говоря научным языком, фактологический материал. Но реальную почву имели под собой и происки и интриги некоторых университетских профессоров, крепко не желающих, чтобы Альберт Карлович сделался деканом факультета, приблизившись тем самым к занятию места ректора университета. Одним из таковых был, несомненно, директор гимназии, профессор российской истории, географий и статистики Илья Фридельевич Маковкин, исправляющий должность инспектора студентов и сам метивший в ректоры. Вдовец, он имел четырех дочерей на выданье, с двумя из коих Альберт Карлович имел некоторые сношения, не приведшие, однако, к более тесным. Зато они привели к такому разладу в семье, что Илье Фридельевичу мало не казалось. Две дочери инспектора, коим Альберт Карлович оказал когда-то знаки внимания, каждая заявляя свое право на Факса, постоянно скандалили между собой даже тогда, когда Альберт Карлович уже перестал бывать в доме Маковкина. Другие две дочери тоже не оставались в стороне, принимая ту или иную сторону, и в доме стоял такой гвалт и ругань, что Илья Фридельевич брался за голову и уходил к себе в кабинет, проклиная тот день, когда познакомил своих дочерей с Факсом, надеясь, что тот станет партией одной из них.

В один из таких скандальных вечеров Илья Фридельевич заперся у себя в кабинете и сочинил на имя попечителя учебного округа, статс-секретаря Михаила Леонтьевича Магницкого письмо следующего содержания.

Статс-секретарь Магницкий был человеком твердым, прямым, к тому же высоких нравственных устоев. Неизвестно, как бы сложилась дальнейшая судьба Альберта Карловича, не будь его превосходительство почитателем стихотворного таланта Серафимы Сергеевны и не пиши он сам, втайне, идиллические стихи. А может, опять вмешалось в планиду Факса везение, не единожды выручавшее его в затруднительных жизненных ситуациях, могущих кончиться крайне для него плачевно, но всегда завершавшихся вполне счастливо. Кто знает?! Однако факт: его превосходительство время от времени посещал литературный салон Серафимы Сергеевны. Пришел он на одну из литературных пятниц и после получения сего письма. А поскольку был он человеком твердым и прямым, то рассказал Серафиме Сергеевне о письме, не упоминая, конечно, о его авторе и содержании.

— Просто сочинитель сего письма очень нелестно отзывается о вашем муже, — только и сказал Михаил Леонтьевич, уступив расспросам Серафимы.

— И вы не скажете мне, что в этом письме? — продолжала настаивать она.

— Не могу, не имею права, — развел руками Магницкий. — Простите, но письмо носит служебный характер.

— Ну тогда я сама скажу вам, что в этом письме, — заявила Серафима.

— Я полагаю, этого делать не стоит, — заметил Магницкий.

— Отчего же, — не согласилась с ним Серафима Сергеевна. — Мой муж пользуется большим доверием и успехом у женщин. И в этом письме описываются его связи с женщинами. Ведь так? — взглянула она в глаза Михаила Леонтьевича.

Его превосходительство замялся и неуверенно кивнул.

— Так это мне все известно, — спокойно промолвила Серафима. — И его похождения до нашей свадьбы меня совершенно не трогают. Мужчина он был холостой, и увлекаться женщинами являлось его правом.

— В письме говорится о его похождениях не только до его женитьбы, — тихо произнес Магницкий.

— А вот это уже неправда, — воскликнула с жаром Серафима. — Клевета! Примернее и достойнее мужа, чем профессор Факс, не сыскать в целом свете! И этот ваш сочинитель письма просто хочет помешать Альберту Карловичу занять должность декана факультета. Неужели вы этого не видите?

Все это Серафима произнесла с такой убежденностью и искренностью, что сама поверила в свои слова. Поверил и Магницкий. К тому же у его превосходительства имелись кое-какие данные относительно нечистоплотности в финансовой сфере самого автора письма. Ну какая может быть вера нечистым на руку доносителям?

Все же Михаил Леонтьевич решил переговорить с Факсом. Он вызвал его к себе, немного подержал в приемной, дабы любвеобильный профессор прочувствовал всю важность будущего разговора и занятость попечителя важными государственными делами, и потом уже пригласил к себе в кабинет.

Начал он строго.

— На вас поступило письмо, в коем вы упрекаетесь в попрании чести университета и подавании неблаговидных примеров юношеству, несовместных со званием профессора и педагога, — сдвинул брови к переносице Магницкий. — Человек, который написал сие письмо, хорошо знает вас и прекрасно осведомлен о вашей, скажем так, частной жизни. Что вы на этое имеете возразить?

— Так это, верно, Маковкин написал, ваше превосходительство, — просто ответил Альберт Карлович. — Он на меня давно зуб имеет из-за дочерей.

— А что такое? — вопросительно посмотрел на него Магницкий.

— Дело в том, — доверительным тоном начал Факс, — что у господина Маковкина имеется четыре дочери на выданье, и он уже который год бьется, чтобы достать им выгодную партию. Сбыть их с рук, так сказать. Пристроить.

— Это нормально для любящего отца, — заметил Магницкий.

— Может, и нормально, — согласился Альберт Карлович. — Но когда вам буквально навязывают то одну дочь, то другую, то поверьте, ваше превосходительство, это как-то излишне… обременяет. К тому же жениться на девице, не испытывая к ней необходимых для семейного покоя и счастия чувств и руководствуясь едино только желанием их папаши, это, согласитесь, уже вне всяких норм и понятий. Это, ваше превосходительство, не что иное, как извращенчество, — уже негодующе добавил Факс.

— Гм, — неопределенно произнес Магницкий, однако брови его приняли обычное положение. — Возможно, вы и правы.

— Конечно, прав! — быстро согласился с ним Альберт Карлович. — Людям, имеющим на вас зуб, никогда нельзя верить.

— Значит, мне не верить про ваши любовные похождения с барышней Лячковой, этой англичанкой лади Гаттон и солдаткой из села Царицино? — быстро спросил Магницкий.

— Не верить! — произнес было Факс в запале и вонзил в попечителя свои ясные честные глаза. — Всему не верить, — поправился он. — Мой организм слишком хрупок и не вынес бы всего, что приписывает мне господин Маковкин. Я сильно страдаю от непроходимости в печени, которую я обнаружил еще в Петербурге, а также от мочекаменной болезни, которая часто меня беспокоит. Малейшее излишество будет стоить мне жизни. Об этом известно многим нашим врачам, с которыми я консультировался по сему поводу. К тому же во времена сих барышень, ваше превосходительство, я был холост. А теперь, как вам известно, я женат.

— В письме говорится, что вы не оставили своих увлечений женщинами и после свадьбы, — осторожно сказал Михаил Леонтьевич.

— А вот это уже ложь, — негодующе произнес Альберт Карлович. — Абсолютнейшая ложь. Клятвенно заверяю вас, — твердо посмотрел в глаза попечителю Факс, — что это обвинение является самой отвратительной клеветой, какую только можно придумать. Мое поведение безупречно, и хотел бы я, чтобы и у моих собратьев по университету была бы столь добрая репутация, как у меня. В доказательство своей правоты я, ваше превосходительство, заявляю, что беру в свидетели своего благонравного и непорочного поведения весь город, который, я в этом уверен, с удовольствием даст мне самую блестящую аттестацию.

Альберт Карлович замолчал, продолжая честно и прямо смотреть прямо в глаза Магницкому.

— Пожалуй, этого вам делать не нужно, — благодушно произнес Михаил Леонтьевич.

— Отчего же? — имел смелость возразить ему разошедшийся профессор. — Я уверен, что город…

— Самую блестящую аттестацию вам уже дали, — улыбнулся попечитель, беря со стола злополучное письмо и разрывая его в мелкие кусочки. — И иной мне не нужно.

— И кто же это? — удивленно произнес Факс, стараясь не показать своей растерянности.

— Ваша жена.

— Моя жена?

— Да, ваша супруга.

— Ах, ну да, — не сразу нашелся Факс. — Конечно.

— Поэтому я вам верю, — сказал Магницкий и бросил клочки в корзину для бумаг. — И забудьте о письме, — тоном, показывающим, что разговор закончен, произнес он. — Не было никакого письма.

— Не было никакого письма, — машинально повторил Альберт Карлович, выходя из кабинета попечителя.

Всю дорогу до дома он был задумчив.