Лежит, как черная скала,
И смертоносным ядом дышит,
Вокруг него и смрад, и мгла,
Как будто огнь из пасти пышет.
Как острая стрела — язык,
Заметно яд с него как льется,
Как адский вой, Зилантов крик,
Змеиный хвост змеею вьется.
Шумит, как лютая гроза,
И нет ему подобных в силе;
Во лбу пылают так глаза,
Как ядра огненны в горниле…
Серафима прекратила чтение и вопросительно посмотрела на Альберта:
— Ну, как? Эта моя стихотворная повесть будет называться «Основание Казани».
— Замечательно! — воскликнул он. — Это мне нравится много больше, нежели про садовника, который не в силах помешать расти траве и от этого страдает и не находит себе места.
— Правда? — из-за большого живота она осторожно присела на канапе рядом с мужем и благодарно посмотрела ему в глаза.
— Конечно, правда, — улыбнулся Факс и взял ее ладони в свои. — Твоя повесть будет самым лучшим историческим произведением, написанным о нашем городе.
— Спасибо тебе.
— Мне-то за что?
— За то, что ты есть…
Звонок в передней прозвучал нетерпеливо и совершенно неожиданно. На город опустился вечер, время визитов давно закончилось, и столь поздним гостем мог быть только очередной пациэнт.
— Как не кстати… — вырвалось у Серафимы.
Альберт Карлович вздохнул и отнял свои руки от ладоней жены. И тут в гостиную ворвался князь Мустафин.
— Что случилось? — с тревогой поднялся навстречу ему Факс. — Что-то с вашей женой?
— Да! — разъяренно произнес князь.
— Тошнота? Рези в животе? Неужели корчи? — скинул он с себя архалук и отыскивал взглядом сюртук.
— Нэт, нэ корчи, — вращая глазами, рыкнул Мустафин. — Она смэется.
— Смеется? — замер с сюртуком в руках Факс.
— Да, смэется, — повторил князь. — Надо мной смэется. Я эй уше дыва раза сыказал, што она не шена мне, а она только сымэется. Когда сыкажу тыретий раз, она сабсим перестанет быть маэй шеной.
— Значит, она чувствует себя неплохо? — начал успокаиваться Альберт Карлович.
— Она нэплохо, я плохо! — зло выдохнул Мустафин. — Ты ей шивут тругал?
— Трогал, — подтвердил Факс. — Чтобы выяснить, где болит и насколько сильно поражен ядом желудок.
— Ну, итэ латны, — прошипел князь. — Ты дуктыр, тибе мужнэ. Но защим ты ей сылова каварил?
— Успокаивал ее, — начал понемногу раздражаться, в свою очередь, Факс. — Чтобы она не повторила новой попытки отравления.
— А о щастьи ты каварил? — вкрадчиво спросил Мустафин.
— А на «ты» мы с вами давно перешли? — не ответил на вопрос князя Альберт Карлович.
— Каварил или нэ каварил? — не унимался Мустафин.
— Каварил, — выдохнул ему прямо в лицо Факс. — Говорил, что она еще будет счастлива в этой жизни.
— Знащит, со мыной она нэсщастнэ?
— Да! — глядя прямо в потемнелые глаза князя, сказал Альберт Карлович.
— А-а! — зарычал Мустафин и, выхватив из ножен кинжал, что висел у него на поясе, занес его над Факсом. И тут, бог его знает как — они оба, кажется, и не заметили, — между ними оказалась Серафима. Она встала как раз под занесенным кинжалом, прикрывая собой Альберта.
— Не сметь! — закричала она, глядя прямо в бешеные глаза князя. — Не сметь так разговаривать с моим мужем! Вы, — она стала наступать на князя своим животом, — врываетесь в наш дом, вы машете здесь своим ножом, а знаете ли вы, скольким людям помог мой муж? Что будь то утро, день или ночь, когда за ним приезжают или зовут к больному, он собирает свой саквояж и идет туда, где его ждут?
Серафима продолжала наступать, тесня Мустафина к дверям.
— Так вот, — продолжала она, — я требую, чтобы вы немедленно покинули наш дом, и никогда более, слышите, никогда…
Альберт Карлович, несколько мгновений стоящий истуканом, пришел наконец в себя и, не сводя странного взора с Серафимы, в котором ясно читалось восхищение и восторг, оттеснил ее в сторону.
— Вы слышали, что сказала моя жена? — зашипел он на князя, не обращая никакого внимания на кинжал в его руке. — Мы хотим, чтобы вы покинули наш дом. Немедленно.
Мустафин наконец перестал пятиться. Он встал как вкопанный, выпучив глаза и тяжело дыша. Затем, взревев зверем, резко повернулся и, пнув сапогом дверь, вылетел из комнаты. Какое-то время слышалось громыхание его сапог по ступеням, и наконец все стихло. Серафима облегченно вздохнула и села на канапе. Альберт сел рядом и взял ее ладони в свои.
— На чем мы остановились? — спросил он, с восхищением глядя на жену.
— Ты сказал, что тебе понравилась моя повесть в стихах, — не очень уверенно произнесла Серафима.
— Да, понравилась, — подтвердил Факс.
— Потом я поблагодарила тебя.
— А за что меня-то благодарить? — улыбнулся он.
— За то, что ты есть, — влюбленно глядя на мужа, сказала Серафима.
— Нет, это я благодарю тебя, — серьезно произнес Факс.
— За что? — посмотрела она ему в глаза.
— За то, что есть ты, — ответил Альберт и прижался губами к ее мягкой ладошке.