Самолет опоздал, в столицу я прилетела лишь поздним вечером.
Дождь, холодный, безжалостный, стегал город тугими плетями.
Машина плавно подъехала к главному, ярко освещенному, входу отеля, и мой секретарь сбежал по ступенькам, открывая на ходу зонтик. Он распахнул дверь машины, подал мне руку, и сбиваясь, давясь словами начал докладывать о задержках в поставках и успехах нового проекта, который мы закончили неделю назад.
Машина отъехала, ее место занял ярко-черный джип. Сама не зная почему, я обернулась на ступеньках отеля и посмотрела на заснувший, мокрый город. Мой рассеянный взгляд остановился вдруг на выходившем из автомобиля мужчине, зацепился за родинку на его шее и уже не смог от нее оторваться. Я замерла. Воспоминания, резкие, яркие, казалось, давно уснувшие, вдруг охватили меня яростным пламенем. Мне стало дурно.
Мужчина, будто почувствовав мой взгляд, обернулся.
Встретился со мной глазами, и, вздрогнув, сделал крохотный шаг мне навстречу.
— Что-то случилось? — спросил его спутник, раскрывая над ними широкий зонтик.
— Нет, ничего… — ответил мужчина, останавливаясь.
И действительно, ничего. Я улыбнулась, и ты чуть стеснительно улыбнулся в ответ. Мой бедный мальчик. Посерел ты, постарел. И седина в темных волосах промелькивает, а ведь тебе только слегка за тридцать… что, плохо в клетке, птичка певчая?
Еще одна твоя родинка. Едва заметная, на виске. Сколько раз я касалась ее губами? Сколько раз вслушивалась в твое прерывистое «люблю»? Сколько ночей проплакала в подушку, потому что выбрал ты не меня, а деньги… Твоя жена богата, она могла дать тебе так многое, а я, нищая студентка, не могла дать ничего…
Теперь и я богата. Теперь и я могла бы тебя купить. И даже вижу по твоим глазам, что ты этого хочешь. Вон как на меня смотришь, взглядом прожигаешь. Умоляешь простить… помочь.
Вызволить из клетки.
— Мисс, вы его знаете? — тихо спросил меня секретарь.
Яростные капли дождя барабанили по зонтику, порыв ветра брызнул на платье водяной пылью. Холодно.
— Этого? — пожала я плечами. — Откуда?
Ты вздрагиваешь, а яркие воспоминания о первой, чистой любви, вдруг куда-то испаряются, остается лишь холодное безразличие и презрение.
— Продолжай, — приказала я секретарю, направляясь к дверям отеля.