Минуя полночь

ГЛАВА 4

— Бакс, а ты был прав, — гремел голос Мэтью Хеммикера, в котором звучали мягкие и теплые нотки. — Она действительно красивее мисс Кэллоуэй. И красивее мисс Джуди.

Он взял руку Дори в свою огромную теплую лапищу и наклонился, чтобы тихонько сказать:

— Он безнадежно влюбился в учительницу, но как только появилась ты…

— А кто такая мисс Джуди? — шепнула она в ответ, стараясь понять, у кого она выиграла.

— Из воскресной школы. Тоже давняя его любовь.

Мэтью Хеммикер был одним из тех мужчин, в кого женщины влюбляются безответно с самого первого взгляда. Огромный широкоплечий, настоящий медведь, но мягкий и добродушный, как плюшевый медвежонок. Открытое доброжелательное лицо. Копна рыжих с проседью волос. Ему не надо было ничего говорить, стоило лишь взглянуть на него, и вы понимали, что сердце этого человека размером с весь штат Канзас.

Рыжий терьер Эмили с рисунков Бакстера подскочила к Дори, как только та вышла из машины. Стараясь потереться ей об ногу в знак приветствия, она застала Дори врасплох и толкнула так сильно, что девушка потеряла равновесие и начала падать.

В тот же миг ее подхватила сильная рука, и она уже вновь крепко стояла на ногах. Она хотела было уже поблагодарить Мэтью за столь быструю реакцию, но вовремя заметила, что подхватил ее совсем не он.

— Эми, дрянная собаченция, а ну-ка брысь отсюда, — приговаривал Мэтью, подталкивая морду собаки к двери, в надежде, что все остальные последуют за ней.

Дори обернулась и нос к носу столкнулась с Гилом, чьи руки все еще поддерживали ее за локоть и спину. Она даже не заметила беспокойства в его прекрасных карих глазах, потому что была полностью обезоружена близостью его губ.

— Извини, — пробормотал он, удивленный се состоянием.

— Эта псина настолько здорова и неуклюжа, что и лошадь свалит с ног, — продолжал ворчать Мэтью, закрывая дверь прямо перед недовольной, обиженной мордой Эмили. — Проходи и устраивайся поудобнее. Чувствуй себя как дома. Ужин почти готов.

Ладони Гила все еще дрожали, хотя она давно уже вышла из его объятий. Ему очень хотелось снова прикоснуться к ней. Целых два дня он не находил себе места. От одного взгляда на дом Авербэков его пробирала дрожь. А при мысли о ней по всему телу пробегали мурашки. Глаза ее, эти золотистые цыганские глаза, преследовали его повсюду, днем и ночью.

— Пойдем ко мне в комнату, — настаивал Бакстер, дергая ее за руку, пытаясь оттащить от Мэтью и теплой кухни с ароматом свежеиспеченного хлеба. — У меня есть такие вещи, которые ты захочешь посмотреть. Покажу тебе мои пожарные машины, а еще у меня есть рыбка. Я ее выиграл у Флетчера в школе, на карнавале. А хочешь, посмотрим хомячков Флетчера?

Дори вопросительно посмотрела на Мэтью, а потом на Гила, но оба лишь улыбались и беспомощно разводили руками.

— Послушай, сынок, ты бы успокоился, — добродушно сказал Мэтью. — А то ведь никакого покою в доме.

— У него по всей комнате такие туннели, и они там бегают, — Бакстер продолжал рассказывать про хомячков.

— Может быть, Дори хочет сперва посидеть, поговорить, а уж потом посмотреть твою комнату, — предположил Гил, заметив ее нерешительность.

Интересно, насколько интимной может стать прогулка по чужому дому? Если она пойдет, перейдет ли она тем самым границу между случайным знакомством и дружбой? Ведь осмотр их жилища не окрасит простой ужин в иные тона, правда же?

— Нет, я не против, — сказала она и, заметив, что Гила все это как будто не касается, решила предоставить принятие решения ему. — Ты не будешь возражать?

— Конечно, нет, — ответил он, стараясь говорить безразличным тоном. — Флетч, ты тоже пойди с ними. Чтобы ничего из твоей комнаты на набросилось на нашу гостью.

— Очень смешно, — пробурчал Флетчер, взбираясь вверх по лестнице, прыгая через две ступеньки.

— В комнате у Флетчера ужасный беспорядок, — объяснил Бакстер, когда, взявшись за руки, они поднимались наверх вслед за его братом. — Дядя Мэт говорит, что у него под кроватью можно найти пару грязных сервизов, если поискать как следует. Но это неправда. Однажды он просто поставил туда стакан — молока, и он простоял там так долго, что молоко скисло и протухло, и поэтому была такая вонь…

Рассказ его очень развеселил, и малыш расхохотался. Он смеялся так по-детски заразительно, что она тоже не устояла. Взглянув на оставшегося внизу Гила, Дори заметила, что и тот покатывается со смеху.

В комнате Бакстера ей было показано абсолютно все. Он провел ее по всем уголкам, демонстрируя каждую свою вещь. Он был полной противоположностью непокорного подросткового характера Флетчера и с недетской серьезностью всегда клал каждую вещь на место. Его комната была образцом порядка и постоянства, что нечасто встретишь в детях. Он чувствовал себя спокойно и уверенно, вырабатывая свои собственные методы, системы и покоящиеся на железной логике правила.

Флетчер же, в свою очередь, сумел наполнить слово «беспорядок» совершенно новым значением. Его комната была похожа на свалку ядовитых отходов, и запах в ней стоял такой же. Дори. подозревала, что этот аромат шел от грязных носков и пропитанной потом одежды.

Беспокойство вызывало также то, что в клетке не оказалось хомячков.

— Подождите. Они не могли умереть, — сказал он, пробираясь через завалы книг и одежды, газет и игрушек к разветвленной системе пластмассовых трубочек, по которым бегали его любимцы. Такой ответ вызвал предположение Дори, что они могли давным-давно умереть и отправиться на небеса, с восторгом воспринятое Бакстером. Ситуация была на грани трагикомедии. — Они где-то здесь.

— Сколько месяцев ты их не видел? — спросила она, брезгливо озираясь вокруг.

— Да я кормил их сегодня утром, — пробормотал он, и на лице его появилось выражение беспокойства. — Они оба были… Вот они! Ух ты, ничего себе!

— Что такое? — Она тоже стала пробираться через раскинувшиеся дебри, старательно вытягивая шею, чтобы разглядеть, в чем дело.

— Дети.

— Что?

— У них дети.

— Вот здорово! Сколько их? Дай посмотрю. — И Бакстер присоединился к Дори.

Она уже подобралась достаточно близко и увидела крошечные, голенькие, черноглазые, тоненькие существа, которых мальчишки назвали детьми. Дори просто прикусила верхнюю губу и стала отползать обратно. Ее спутники рассмеялись.

Они успели как следует рассмотреть детенышей и положить их обратно в темную коробочку, и тут всех как раз позвали ужинать.

— Это комната дяди Мэтью, а это — папина, — жестом показал Бакстер по дороге обратно на кухню.

Дори шла за ним и успела заглянуть в каждую комнату. Жилище Мэтью выглядело уютно и как будто бы дышало прошлым. На стенах висело много старых фотографий.

А комната Гила… она не успела ее по-настоящему рассмотреть. Кресло-качалка, большая кровать с разноцветным покрывалом, темного цвета мебель — почему-то его комнату она посчитала слишком уж интимным местом, чтобы разглядывать детали. Все равно что рассматривать его белье. Знать, что оно принадлежит ему и что он его носит, смущаться и краснеть, представляя себе, как он в нем выглядит. Но она смутилась еще больше, подумав, что вообще-то мужское белье и уж тем более мужская спальня — это абсолютно нормальные вещи, и здесь совершенно нечего смущаться и краснеть!

Однако один-единственный быстрый, взгляд мельком был брошен, и она поспешила дальше, ужасно обеспокоенная.

— Все в порядке? Ты что-то раскраснелась, — сказал Гил, оглядывая ее с ног до головы, когда она вошла на кухню. — Не разрешай этим бандитам так загонять себя. Просто скажи, что устала, и они отстанут.

— Ничего, все нормально. Мальчишки в порядке, — ответила она, чувствуя себя неловко от его откровенной заботы об ее самочувствии.

— Надеюсь, тебе нравится простая еда, — сказал Мэтью своим глубоким, но мягким басом. — Мы едим много, но без особых изысков.

— Выглядит заманчиво, — ответила она, оглядывая небольшую горку картофельного пюре, море зеленого горошка, тазик моркови, еще дымящиеся горячие булочки и огромную кучу толстых сочных бифштексов. По сравнению с супом из банки это просто настоящий пир.

Ее посадили между Бакстером и Гилом. Все склонили головы и взялись за руки. Мэтью объявил, что сегодня очередь Флетчера произносить молитву.

«Господи, благослови этот хлеб и эту пищу…», затем последовала более торжественная молитва.

Гил взял блюдо с мясом и предложил сначала Дори. Та взяла его и передала дальше Бакстеру.

— Ты что, ничего не съешь? — спросил малыш. В глазах его читалось совершеннейшее непонимание. На носу и скулах у него цвели россыпи милейших веснушек, в которые Дори безнадежно влюбилась с самого первого дня.

— Я не ем красного мяса, — просто объяснила она.

Он нахмурился.

— А какое мясо ты ешь?

— В основном белое. И рыбу, — рассмеялась она.

— Белое? — Казалось, он даже представить себе не мог, что это такое.

— Ну, курица или индейка.

— А почему? — Ясно, она была куда серьезнее больна, чем он предполагал.

— Дори вегетарианка, — выручил ее Гил, передавая морковь.

Они знали это слово, но совершенно ясно было, что раньше не встречали ни одного живого вегетарианца. Оба были покорены тем, что она оказалась совершенно нормальным человеком. Они сидели, широко раскрыв глаза, и не двигались, пока она наполняла тарелку овощами и булочками. Очевидно, вегетарианца в Канзасе, мясном штате, встретишь не часто, и поэтому особого уважения к собственной персоне Дори ждать не приходилось. Однако, поразмыслив, мужчины пришли к единому мнению — с этой особенностью Дори можно смириться, по крайней мере до тех пор, пока она не учудит чего-нибудь еще.

— Мы поедем в Диснейленд не этим летом, | но, может быть, следующим, — объявил Бакстер. — Ты была в Диснейленде?

— Нет, пока не была. Но могу поспорить, это будет здорово и вы повеселитесь на славу. Что ты хочешь увидеть в первую очередь?

— Гору Тайн. Космическую Гору. Железную Дорогу Скалистых Гор. Только не Маленький Мир. Может, Дом — Дерево или Пиратов. И еще я обязательно покатаюсь на роликовых горных лыжах. А ты поедешь с нами?

— Да я бы с удовольствием, — сказала она, улыбаясь его рассудительности и испытывая некоторую неловкость при виде такой полной и откровенной готовности принять ее, как она есть. — Но сама не знаю еще, где окажусь на, следующее лето.

— Можешь написать нам, где ты оказалась, а мы приедем и заберем тебя с нами, — ответил он, переполняясь размахом планов и возможностей.

Она видела, что Гил разрывается между стремлением вести себя с Бакстером как можно честнее и нежеланием разрушить раз и навсегда неповторимый детский дар любви и самоотдачи, которым был наделен малыш. Она взглянула на него в надежде прочесть во взгляде хоть какое-то руководство или совет, как себя вести дальше. Но вместо этого он лишь наблюдал за ней, не скрывая интереса.

— Вот что я тебе скажу, Бакс. — Она специально назвала его этим семейным именем, чтобы показать всю теплоту и внимание к малышу. — Давай-ка не будем пока загадывать, ладно? До следующего лета еще очень далеко. Всякое может случиться.

— Это я знаю. Мне должно исполниться семь лет, — ответил он, как будто речь шла о серьезном юбилее. — Можно мне выйти?

— Да, — сказал Гил. — Ты уже закончил все дела?

— Почти.

— Никакого телевизора, пока все не сделаешь.

— Знаю, — серьезно сказал малыш и выскользнул из кухни. Вскоре они услышали, как хлопнула задняя дверь.

— Ну, Флетч, а ты? Уроки и все такое?

— Сделал, — ответил тот, устраиваясь поудобнее в кресле и готовясь ко взрослому разговору.

— Прекрасно. Тогда помоги Мэтью вымыть посуду.

На лице мальчугана отразилось полное несогласие. Он готов был уже начать спор, но взглянул на Дори, потом на отца, увидел внимательное предостережение в его взоре и быстренько решил не поднимать шума в присутствии гостьи. Однако, убирая со стола, он был весьма далек от того, что можно назвать аккуратностью и галантностью.

Гил и Дори переместились в большую, отделанную сосной гостиную в задней части дома. Центральное место в ней занимал огромный бильярдный стол, обтянутый красным бархатом. Здесь был также телевизор с большим экраном, множество удобных кресел и диванов в дальнем конце комнаты, полки с книгами, разные трофеи и сувениры, на стенах красовались семейные фотографии.

— Ты, случайно, не играешь? — спросил Гил, показывая на бильярдный стол.

Решения, решения. Казалось, жизнь — это просто цепь принятия решений одного за другим. Пойти направо или налево? Купить вещь сейчас или подождать распродажи? Овощной суп или куриная лапша? Сказать ему, что дедушка Деврис, у которого дома стоял такой же стол, страшно гордился, что научил ее играть просто мастерски… или не говорить?

— Когда-то играла, — ответила она, потирая руки и мысленно похрустывая костяшками пальцев.

— Ну, тогда вперед.

Она сложила красивый правильный треугольник из шаров. Они бросили жребий, и Гил начал первым. Он мягко двигался вокруг стола, объявляя удары и загоняя шары один за другим в лунки. Он хорошо играл. Но она — еще лучше. После третьего шара он промахнулся, и настала ее очередь. Она нарочно не попала по шару, и он снова склонился над столом.

Они сыграли так уже два раза, и Дори выглядела все более взволнованно. Как раз в этот момент Флетчер закончил помогать Мэтью мыть посуду и присоединился к ним, чтобы дать ей несколько бесценных советов. Она была даже готова притвориться, что последует им, если бы в них прозвучало хоть немного кротости. Но он смотрел на нее откровенно свысока, и ее это настолько рассмешило, что он тут же оказался в начале списка любимчиков Дори.

Вскоре к ним присоединился и Мэтью, но, оценив ситуацию за столом, решил, что лучше будет включить телевизор.

— А где Бакс? — спросил Гил с совершенно отсутствующим видом, оценивая возможности для следующего удара, как будто Дори играла как настоящий профессионал. Он воспринимал игру исключительно серьезно, поэтому искушение выиграть у него становилось все более заманчивым.

— Он забыл про свою корову, — пробурчал Мэтью, изучая при помощи очков в черепаховой оправе программу телепередач.

Гил нагнулся, чтобы стол оказался на уровне глаз. Дори следила за каждым его движением. В том, как он передвигался, ощущалась некая внутренняя гармония, и ей это нравилось. Он очень спокойно и уверенно чувствовал себя в собственном теле, принимая как должное, что оно сделает все, что ему понадобится. Казалось, он не задумывается и не беспокоится, что плечи его широки и он выглядит сильным, что ему все равно, как сидят на нем джинсы… а сидят они очень даже ничего. Знает ли он, что у него длинные красивые пальцы, а руки кажутся одновременно нежными и сильными? Разве сможет он догадаться, что Дори хочет, чтобы он прикоснулся к ней этими сильными руками? Что они притягивают ее к себе сильнее магнита? А может, он вообще о ней и не думает?

— Папа! Папа! — раздался вдруг громкий и настойчивый вопль Бакстера.

Гил тут же положил кий на стол, Мэтью уже был на ногах, а Флетчер бежал на кухню.

— Папа! Эмили лежит! Скорее! — Паника в голосе малыша дрожью пробежала по всему телу Дори. Страх. Спрятаться. Защитить себя. Убежать.

Бакстер, задыхаясь, стоял в дверях кухни. Он раскраснелся. Глаза расширились, но в них не было страха. Было волнение. К тому же он улыбался.

— Быстрее же, папочка, — воскликнул он, пританцовывая от нетерпения. — Эмили лежит. Она уже готова.

Трое мужчин, казалось, понимали, в чем дело и что нужно. Так они и выходили из комнаты.

— Эмили? Собака? — спросила она, смущаясь и недоумевая при виде столь активного движения. — Что-то случилось с собакой?

— Да нет же, давай быстрее, сама увидишь, — ответил ей Бакстер.

Эмили. Эмили…

— Кошка? Что-то с кошкой? — Она уже шла за ним по направлению к входной двери.

— Нет, нет. Эмили — это корова.

— Корову тоже зовут Эмили? Бакстер, на этой ферме всех животных зовут Эмили?

— Только если мы не собираемся их съесть. Потому что тех, которых надо будет съесть, мы никак не называем. Или если их продадут: Или если они вообще не наши.

Ладно. Какой-то смысл в этом был, но…

— Но почему их всех зовут именно Эмили? — спросила она, поторапливаясь вслед за ним в сарай.

— Чтобы я не забыл.

К сожалению, в этом тоже был свой смысл.

— А что будет, если ты позовешь собаку, а придет кошка?

— Кошки не приходят, когда их зовешь, — ответил он устало, как будто Дори была самым глупым человеком, с которым ему доводилось когда-нибудь беседовать. — И коровы не приходят, и хомяки, и свиньи.

— Так свинью тоже зовут Эмили, да?

— Конечно.

Конечно…

Вот тогда-то она и услышала этот звук. Конечно, ничего странного в мычании коровы не было, но в самом звуке было нечто ужасно знакомое. Он был глубоким и скорбным. Медленно, снова и снова он проникал в нее. По спине побежали мурашки. Яркий свет, льющийся из ворот сарая, будто бы приглашал войти, он излучал теплоту, и Бакстер вбежал внутрь. Она остановилась на пороге.

Кроме запаха животных и свежескошенного сена, она сразу почувствовала и выделила для себя запах страдания, ужаса, больной запах волнений и напряжения. В мозгу ее как будто вспыхнуло вдруг, что эти звуки и запахи исходят от животного, а не от человека, но, похоже, для ее нервной системы это особой разницы не представляло.

Звук был слишком уж знаком ей. Страх и боль. А запах вызывал в памяти тысячи картинок. В какой-то миг ей показалось, что из горла вот-вот вырвется дикий вопль. Все тело было окутано запахом несчастья и боли.

— Пойдем, Дори, подойди поближе. — Бак-стер уже вернулся к ней и тянул за руку.

— Нет. Может быть, я… — сказала она, входя в сарай.

— Посмотри. У Эмили рождается ребеночек. Теленок. Это мой проект.

Его проект? Она бы с удовольствием вернулась в дом и там обсудила этот проект, но он тянул ее все ближе и ближе к деревянному загончику. Над ним висела на длинном проводе яркая лампочка, как звезда Давида, освещая благословенное событие. Сквозь деревянную ограду Дори видела страдания коровы и слышала длинное, низкое и мучительное мычание.

Внезапно, после долгих недель простой боли и слабости, она вдруг почувствовала резкую пронзительную боль в левой ноге. Зрение ее помутилось. Голова раскалывалась. На ногу невозможно было встать, никакого веса она не выдерживала. Потом все прошло. Бакстер подвел ее вплотную к стойлу, а сам присоединился к отцу и Мэтью, которые склонились над бедняжкой Эмили.

Корова снова замычала и попыталась перевернуться на спину. Резкий приступ тошноты сковал все сознание Дори. Она услышала скрежет гнущегося металла, звон разбитого стекла, скрип тормозов. Она судорожно схватилась за деревянную планку и закрыла глаза, чтоб справиться с головокружением и тошнотой. Она как будто чувствовала, как по лицу ее струится кровь.

— Вот он. Все хорошо, Эми, еще немножко. Уже почти все, — услышала Дори мягкий голос Гила.

Спокойствие этого голоса заставило Дори открыть глаза. Гил держал на коленях новорожденного теленка. Одежда на нем была вся в крови, и вокруг него она увидела такое количество анестезирующего вещества, что была просто поражена. Все вокруг вдруг замедлило движение. Яркий свет превратился в подобие огонька свечи. Теленок, покрытый слизью, лежал уже на сене. Мэтью, стоявший где-то у головы коровы, сказал какую-то фразу, но голос его доносился до Дори как из-под воды. Бакстер о-о-очень ме-е-едленно повернул голову и гордо взглянул на Дори.

— Па-а-па. — Это был голос Флетчера, очень низкий и искаженный, но он прозвучал совсем рядом с ней.

Гил оторвался от теленка, взгляд его обратился сперва на лицо сына, а потом на Дори. Он нахмурился, озадаченность сменилась беспокойством, и он торопливо встал на ноги.

Дори держалась за планку перед собой, пока не почувствовала, что руки Гила поддерживают ее. Она помнила их мягкое прикосновение, они были крепкими, и на них можно было положиться. Она оторвалась от планки и повернулась к нему. Флетчер куда-то исчез, они были вдвоем. Она и Гил. Обеспокоенный. Смущенный. Держащий ее в своих объятиях. Гил. Сердце ее колотилось очень громко, но медленно и отчетливо, она слышала каждый удар. Слышала сквозь настойчивый звон в ушах.

Он что-то сказал, но глаза ее не могли остановиться на его лице. Голова стала слишком тяжела для всего тела, и она опустила ее на грудь Гилу.

Он обнимал ее. Она закинула руки ему на шею, чтобы не упасть. Потом перед глазами была темнота, звезды и холодный ветер. Он сказал что-то про постель. Она застонала. Ну и времечко он выбрал! Она просто не может лечь сейчас с ним в постель… А! Просто отдохнуть… Как глупо!

— Нет. Пожалуйста. — Она подняла голову. Это стоило ей огромного усилия. Воздух показался слишком холодным, и мозг начал просветляться. — Отпусти меня. Я… все в порядке. Мне просто нужно подышать воздухом. Я… Господи, как все это глупо…

— Ты точно в порядке? Уверена?

— Да. Пожалуйста, отпусти меня. — Он осторожно отпустил ее, как будто она могла рассыпаться, словно карточный домик. — Прости, пожалуйста.

— Тебе не за что извиняться.

— Ну, как ты? — спросил Флетчер, все это время находившийся у них за спинами.

— Чувствую себя полной идиоткой, но в принципе все в порядке.

Она все еще держалась за руку Гила, чтобы не потерять равновесие. Туман в. голове потихоньку рассеивался. Дыхание приходило в норму. Звезды перед глазами исчезли.

— Спорим, что работать на пару с тобой в кабинете врача должно быть очень забавно, — заметил Флетчер. В голосе его звучало веселое удивление.

— Что?

— Папа сказал, что ты работаешь секретаршей врача.

— А, да. Очень забавно, — быстро ответила она. Да, конечно, сейчас она не в самой лучшей форме.

— Принеси-ка воды, — сказал ему Гил, не отводя от нее глаз. А когда мальчуган убежал, спросил: — Ты уверена, что все в порядке? Ты еще ужасно бледная. Пойдем в дом, приляжешь.

— Нет. Все хорошо. Пожалуйста, нет. Я… — Она тихонько рассмеялась. — Я так глупо себя чувствую. Не могу поверить, что все это произошло со мной. Со мной, а не с кем-то другим. Именно со мной!

— Ну, многие легко теряют сознание, — сказал он успокаивающе. — Я и сам не люблю уколов. Не падаю в обморок, конечно, но чувствую себя как-то не так, понимаешь? Просто на такие вещи все реагируют по-разному.

— Но я-то должна на них реагировать совсем не так, — ответила она, не отдавая себе отчета, что говорит, полностью отключившись. — Я ведь ради этого живу. Мой хлеб — это кровь и больные тела. Наверное, пора ехать домой. — Она услышала шаги Флетчера за дверью.

— Я отвезу тебя. — Он призадумался над фразой о крови и больных телах. Конечно, отпускать ее одну просто нельзя.

— Я же на машине.

— Вот вода.

Взяв у Флетчера стакан, она, чтобы не обижать его, отпила несколько маленьких глотков и вручила стакан Гилу.

— Я могу поехать вслед за вами, на грузовике, — добавил Флетчер.

— Любой повод хорош, чтобы только сесть за руль, да? — поддразнила его Дори, руки которой до сих пор дрожали. Она старалась хоть чуть-чуть исправить положение. — Прости. Может, в другой раз. Я поеду сама. Все будет нормально.

— Тебя повезу я, — сказал Гил, просто утверждая этот факт и не допуская даже мысли о том, что можно спорить. — Поедем на твоей машине.

— Но… — Он поддерживал ее за руку, и это тоже не обсуждалось. — Но как же Бакстер и Мэтью? Мне надо попрощаться с ними.

— Пока, — добродушно кивнул Мэтью, услыхав ее голос. Они с Бакстером как раз выходили из сарая и направлялись к ним. Он обнял ее. — Обязательно приходи еще, когда захочешь, обещаем, что больше тебе не станет у нас плохо.

— Простите меня, — сказала она, поворачиваясь к Мэтью. — Ужин был превосходный, а потом я вдруг взяла и все испортила. Всю радость рождения теленочка.

— Брось-ка ты эти разговоры. — Мэтью обнял ее за плечи своей огромной ручищей. — Тебе еще нужно время, чтобы окончательно выздороветь и окрепнуть. А здесь у нас родится еще много телят. Так что ты ничего не испортила. Если хочешь знать, в первый раз эти двое не ругались за ужином и не спорили насчет отметок и водительских прав. Так что твой визит стал настоящим событием для всех нас. Обязательно приходи еще, да поскорее.

— Да, приходи завтра, — сказал Бакстер. — Тебе уже будет лучше, и теленок будет уже чистеньким, он даже будет ходить, тебе не станет опять плохо. Он будет просто прелесть.

Она наклонилась и шепнула малышу:

— Он и сейчас прелесть. Прости, если я испортила весь твой проект.

— Ничего ты не испортила, — настаивал малыш. И вдруг удивленно и восторженно воскликнул: — А я и не знал, что папочка может носить на руках целую девушку, вроде тебя.

Она расхохоталась.

— Ты уже назвал теленка? Подожди, дай-ка я попробую угадать. Гм… Эмили или Элмо.

Он тоже хихикнул и важно кивнул:

— Малыш Эмили.

Гил напомнил ей здорового осетра, посаженного в банку для сардин, когда они ехали домой на ее «Порше». Ноги у него были уж очень длинные, а плечи уж очень широкие. Для него эта шикарная машина была явно маловата… но ехать было всего ничего, так что можно и потерпеть.

По дороге он вел себя очень вежливо и заботливо, но маленькая машина Дори готова была вот-вот взорваться от напряжения между ними. Он въехал в гараж и выключил мотор.

— Может быть, тебя подвезти домой? — спокойно спросила она.

Он улыбнулся.

— Спасибо. Думаю, будет лучше, если я прогуляюсь, — ответил он, но не сдвинулся с места. Она тоже не шевельнулась. Оба они не были готовы расстаться. — Можно задать тебе один вопрос?

Наверно, можно, но она не была уверена, что сумеет ответить на него, тем более сказать правду. Это решение придется принимать в последнюю минуту.

Она чувствовала, что не готова. Не готова отвечать на вопросы о своей жизни. Дори еще боялась новых чувств, боялась, что не сможет ощутить нужные эмоции. Боялась отвечать другому человеку. Боялась боли, которую могут принести эти вопросы и ответы. Даже то, что Гил ей нравился, привлекал ее… даже этого она боялась. Нужно вести себя осторожно… очень осторожно.

Она кивнула, но он не увидел этого в темноте. Однако, поскольку отказа не последовало, он, как смог, повернулся к ней и спросил:

— Что с тобой произошло?

Этого вопроса она действительно не ожидала.

— Я же рассказывала. Автокатастрофа.

— Но это ведь была не простая автокатастрофа, — сказал он, полагаясь на собственную интуицию. — Кто-то погиб?

— Я. Почти что. — Она ничего не чувствовала, проговорив эти слова. — И еще один бедолага, оказавшийся не в то время не в том месте.

— Так что случилось? — Голос его звучал так мягко, как будто это было теплое прикосновение во сне.

У него не было никаких причин задавать этот вопрос. Он просто хотел знать. Должен был узнать. Несчастный случай есть несчастный случай, верно? Все уже прошло, она осталась жива. Так какая теперь разница?.. Разве что ощущение, что для нее эта разница была огромной.

Так что случилось? Как это случилось? Она сама задавала себе этот вопрос тысячи раз. Целые ночи напролет она спрашивала себя, как это случилось. Прослеживала, как все развивалось. Переоценивала возможности выбора, сделанного ею в ту ночь.

Мучительные недели в больнице. Кошмарные ночи в пустой квартире. Бесконечные одинокие ночи в доме Авербэков. И все, к чему она в результате пришла, — это вывод, что жизнь просто предала ее, сыграла с ней слишком уж злую шутку.