Мир без боли

Город утонул в ночи, погрузился в дымку мертвого сна. Давно погасли призрачные огни в окнах домов, закрылись питейные, и завсегдатаи таверн разбрелись по теплым, уютным жилищам. Безмятежные дворянские гвардейцы перетянули подходы к правительственному району цепями, а городские стражи вышли в дозор и в поисках нарушителей мирского сна и покоя нехотя закружили темными лабиринтами улиц.

По центральной площади, дремлющей в тусклом свете фонарей, шел человек. Он вынашивал недобрые мысли, но прятался от проходящих мимо патрулей по другой причине: в Фиоре уже несколько столетий действовал комендантский час, подчиняясь которому все люди, живущие в городе, после двенадцатого удара колокола покидали улицы и до рассвета запирались в домах. Сейчас было далеко за полночь. Не спали только золотари и стражи. И одинокий таинственный путник.

За секунду до того как из-за угла вышел патруль, неизвестный, словно нутром почувствовав приближение отряда, шмыгнул в затененную нишу между домами и притаился. Стражи прошли мимо и, свернув на одну из примыкающих улиц, скрылись из виду. Нарушитель тайком, как вор, покинул укрытие и поспешил дальше.

Сонные дворянские гвардейцы, стоявшие у цепей, заметили его издалека. Но от них он не стал прятаться. Да и какой страх могли вызвать охранники, вооруженные хлыстами и дубинками? Даже благородные лорды, чей сон они стерегли, не сумели добиться для наемников разрешения на ношение оружия.

Человек приблизился. Привыкшие к спокойным и безлюдным ночам охранники, почувствовав исходящую от него опасность, напряглись.

— Кто таков? — издалека гаркнул долговязый гвардеец с седыми коротко стрижеными волосами и черными, закрученными на кончиках усами.

Он был одет в сержантский мундир, в руках уверенно сжимал короткую дубинку, которая из-за его немалого роста казалась игрушечной, и угрожающе смотрел на неизвестного. Другой охранник — молодой, безусый — с испугом поглядывал то на идущего человека, то на начальника караула и крепко вцепился в рукоять кнута.

— Кто таков, спрашиваю? — не дождавшись ответа, с вызовом повторил сержант.

Неизвестный, спрятавший свою внешность под черной хламидой, был нем, как рыба, и невозмутим, как мул. Он медленно, словно нехотя, приблизился к гвардейцу, остановился на расстоянии нескольких шагов, резко откинул полы одеяния, выхватил короткий меч и, в один прыжок оказавшись рядом с караульным, нанес точный, короткий удар в его шею. Так и не узнав имени своего убийцы, сержант осел на мостовую, и его багряная кровь быстро наполнила узкие бороздки между камнями.

— Не надо, — затрясся второй гвардеец, ощутив на себе холодный, как хельхеймская зима, взгляд незнакомца. — Смилуйтесь, у меня семья, дети…

— Врешь, Серг, но тебя не виню: со страху и не такое в голову приходит. Знай одно: не хотел убивать сержанта, но он был строгих правил — не пропустил бы. А ты, Серг, иди. Тебя не трону. И на, возьми, — черный монах швырнул гвардейцу колбу с зеленым зельем. Охранник трясущимися руками с трудом поймал ее. — Подмешай в еду Изабете, иначе наследника тебе не видать. Иди.

Серг, неотрывно следя за движениями убийцы, попятился. Поняв, что отошел на безопасное расстояние, развернулся и со всех ног бросился бежать, повторяя, как завороженный, одно и тоже слово:

— Вру, вру, вру…

Убийца вытер клинок об одежду покойника, спрятал меч в ножны и спокойно, словно и не совершил минутой назад злодеяния, будто не страшился ни божественного гнева, ни мирского, побрел дальше. Пройдя кварталы литейщиков и монетчиков, он свернул в неприметную улочку и, углубившись в дворянский район, вышел к постоялому двору, принадлежавшему стогхельмскому храму Симионы. Скрываясь в тени домов, он обогнул здание и приблизился к нему с торца. Найдя запасной ключ под кадкой с хламом, легко отворил дверь и скользнул внутрь.

В постоялом дворе жила тишина. Прислуга спала, спали и редкие здесь гости. Паломников с каждым годом становилось все меньше. На стогхельмском совете уже не раз обсуждали: стоит ли держать в Фиоре гостиный дом? Но двор стоял, как и прежде, являя собой оплот Храма и святости в чужих, верующих в Эстера, землях.

Человек в черной хламиде беспрепятственно прошел на третий этаж, на котором разместились апартаменты высших сановников, и без ключа проник в одну из комнат.

— Здравствуй, Назарин, — встретил его знакомый голос. — Мог бы и днем придти, никого не убивая.

В комнате царил полумрак, лишь лучина призрачно освещала дальний угол, где у стола, в просторном кресле, кутаясь, словно старушка, в плед, сидела Вёльва.

— Мог, — откинув капюшон и взглянув на наставницу, сознался молодой прорицатель. — Но будущее требовало от меня такого решения.

— Чье будущее?

— Не твое, Вёльва, не твое… — Назарин принюхался и уловил едва различимый запах ладана и муарима:[2] — Знала, что я приду. Так почему осталась?

— Ответь сам.

— Вёльва, Вёльва, я так устал от твоих шарад. Слава Симионе, для меня они остались в прошлом. — Назарин прошел к кровати и, расправив покрывало, уселся. Глубоко вздохнул и на несколько мгновений замер. Очнувшись после мимолетного сна-видения, посмотрел на наставницу мутным, осоловевшим взглядом и сказал: — Теперь для меня нет загадок, Вёльва. Я знаю, почему ты осталась: боишься, что Немой убьет тебя, если попытаешься сбежать.

— Боюсь, но осталась по другой причине.

— Да? — наиграно удивился Назарин. — Неужели, передумала убивать моего брата?

— Передумала…

— С чего бы это?

— Муарим подсказал, — подтянув сползший плед, ответила Вёльва.

— Спасибо ему. Для меня не найдется?

Вёльва взяла со стола небольшой, с таллийский орех, мешочек и швырнула его позднему гостю. Назарин поднял упавший у ног подарок, развязал крепкий узел. Удостоверившись, что его не обманули, снова завязал и спрятал за пазуху.

— Благодарю.

— Ты, вижу, уже не боишься Дара и смотришь в далекое будущее?

— Как видишь, — пожал он плечами.

— Зачем только врешь? Ведь боишься все так же…

— Неважно! — гаркнул Назарин. — К чему философствовать? Перейдем к делу. Ты же знаешь, зачем я здесь, знаешь, что мне нужно…

— Эликсир?

Он не ответил, поймав себя на мысли, что в беседе с Вёльвой слова потеряли смысл, а разговор превратился в неинтересную, наполненную фальшью игру, исход которой обоим игрокам заведомо известен. Назарином овладела скука.

— Что ж, эликсир у меня. — Прорицательница взяла со стола стеклянную бутылочку с белым, как молоко, и густым, как патока, зельем. — Но тебе он не достанется…

Она швырнула флакон на пол. Стекло разбилось вдребезги, а бесценное вещество расплылось по цветному ковру мутно-белым пятном.

— Твою мать! — возопил Назарин, сорвался с места и на ходу оголил сталь меча. Он выбросил руку в колющем ударе, но остановил острие клинка за миг до смертоносного касания. От неожиданности глаза прорицателя наполнились азартом и заблестели. Он ошибся: Всевидящая — интересный соперник. Отойдя на шаг, Назарин провел рукой по густым волосам и улыбнулся. — Хитрая старуха. Я почти поверил в твою игру. Тебе никогда не говорили, что ты — непревзойденная актриса?

Вёльва оставила вопрос без ответа.

— Признаюсь, не ожидал, что ты решишь пожертвовать собой.

— Ради будущего мира я готова пожертвовать многим…

— И моим братом? Не выйдет!

— Ты меня не слушал, мой мальчик. Я копнула глубже и поняла, что его смерть ничего не решит. Ты уже сделал те шаги, которые опасностью делают не его, а тебя.

— Я балансирую на грани, Вёльва, но никогда ее не переступлю, — заверил Назарин и, вдруг почувствовав себя неловко, спрятал меч в ножны.

— Проблема не только в тебе, — после короткой паузы заговорила Видящая. — Когда-то ты сказал, что полумертвый мальчик станет погибелью мира. Я не послушала тебя. Была уверена в своих расчетах, но ошиблась. Как и предсказывали мои видения, Сандро не смог спасти возлюбленную от перевоплощения в лича, но Агнэс, сжалившись над его горем, обратила время вспять, и ток вещей переменился — будущее стало другим. Теперь Сандро окунулся в воды контрамоции и, узнав свое прошлое, снова спутал все карты.

— Он не так плох, — усмехнулся Назарин. — Ты и во мне ошибочно видишь плохого прорицателя. Может, ты слишком стара, Вёльва? И тебе пора на покой?

— Может, — меланхолично отозвалась Видящая, — но не тебе это решать. Ты пришел за эликсиром? Он твой, — откинув плед, она сняла с пояса флягу и протянула ее гостю. Назарин принял подношение и на мгновение закрыл глаза.

— Хорошо, Вёльва, хорошо. Этот яд сослужит Валлии добрую службу. Но зачем было разбивать эликсир Овена? Ведь я пришел не за ним.

— К чему вопросы? Ведь для тебя уже нет загадок…

— Бесы с тобой! — отмахнулся Назарин. — Я и так потратил на тебя слишком много времени. До встречи! — отсалютовал он и без промедлений покинул чужую обитель.

— Прощай, мой мальчик. Прощай…

Человек в черной хламиде и накинутом на голову капюшоне пробирался к западным воротам, ловко прячась от патрулей. По городу с факелами носились стражи, перекрывали дороги, искали убийцу сержанта и сбежавшего с поста гвардейца.

Серга найдут вдрызг пьяным в Заблудшем квартале, славившемся преступностью и развратом. Спустя три дня магистрат осудит его за дезертирство и с позором выгонит из города. Ничего. Обживется у родителей в деревне Оскорки, станет неплохим, как и отец, кузнецом, а через положенный срок Изабет порадует мужа наследником…

— Куда? — вырвал Назарина из череды мыслей голос привратника.

— Прочь из этого города…

— Рано еще, подъем не пробили, — охладил пыл путника караульный и взялся за рукоять меча: от одного вида пришельца по коже пробежал мороз, а сердце сковало дурное предчувствие. — Позже, говорю, приходи: пока не время.

— Самое время…

В тот же миг забил колокол на городской ратуше, ознаменовав начало нового дня. Караульный недоуменно покосился на незнакомца, но не решился его задерживать и пропустил. Покинув Фиор, оставив за своей спиной первого убитого, Назарин вновь подумал о начатой им игре, которая для многих фигур закончится по ту сторону Смерти, и хитро улыбнулся своим опасным мыслям.

Игра началась.

Глава 4. Ночные тени

Блеклый страж медленно, с усилием, взбирался на ночной небосвод. Напряженно мерцал, одаривая землю холодным, призрачным светом. Охраняемые им небесные узники разбегались вокруг и, щурясь, взирали вниз горящими огоньками глаз. Бережно растрачивая свет, они слабо озаряли небольшую поляну, на которой грелся у костра человек. Под жалостливые взгляды звезд и луны к нему подползали отбрасываемые деревьями тени. Словно тонкие пальцы мертвеца, они хватали его за одежду, тянули к лесу. Но добродушный огонь отпугивал их, не давал приблизиться вплотную, защищал, как чародейский круг.

Человек коротко вздрогнул, будто нутром почувствовал затаившуюся позади опасность. Обернулся. Огляделся по сторонам. Не найдя ничего подозрительного, вновь уставился на плясавшее и печально потрескивавшее пламя. Огонь засуетился, задрожал, будто услышав приближенье опасного врага. А в следующий миг протяжным, гулким голосом завыл ветер, загудел, как боевой горн, трубивший тревогу, и обрушился на островерхие пики деревьев. Заскрипели стволы дубов и грабов, зарыдали, как матери погибших в сраженьях сыновей. От их плача ветер разгорячился, ударил по неподвижным исполинам с еще большим ожесточением. Вдруг показалось: деревья рухнули — столь низко прильнули они к земле. Но выпрямились и под неумолкающие крики стихии продолжили гнуть в бессмысленных, лебезящих поклонах оголенные головы и заискивающе, удивленно всплескивать безлиственными руками-ветками. Вместе с ветром пришел пробиравший до костей мертвый холод. Сандро съежился, плотнее укутался в дорожный плащ и ближе придвинулся к испуганному пламени. Дрожащей рукой подбросил в костер несколько поленьев. Огонь, нехотя поглотив промороженную древесину, замерцал, выровнялся и запылал ярче. На мгновение стало теплее…

— О чем задумался? — вырос из-под земли Трисмегист.

Некромант, недовольно сплюнув, окутал себя непроницаемой для холода и ветра сферой и, облегченно вздохнув, ответил:

— Все думаю о том, чем обернется для Хельхейма власть Аргануса.

— Считаешь: многое изменится?

— Изменится все. Балор Дот жил в страхе. Боясь потерять трон, страшась могущества Совета, он запретил магию, чем ослабил не только претендентов на корону, но и весь Хельхейм. Прогресс остановился, наука зачахла, некроманты перестали обучать учеников и делиться знаниями. Только армии становились больше день ото дня. Но какой толк от неупокоенных, если один колдун совладает с сотнями и задержит — тысячи… Арганус не упустит своего. Возьмет молодых магов под свою опеку; договорится с вампирами, даст им под пастбища часть людских земель. От этого Хельхейм окрепнет, а Стигия окончательно и бесповоротно окунется в смерть и забвение. Но на этом Арганус не остановится. Готов поспорить, он всерьез возьмется за разрушение купола и, я не сомневаюсь: в отличие от Балор Дота, рано или поздно достигнет успеха.

— Для юношеского ума довольно зрелые рассуждения, но я думал, тебя беспокоит месть. Разве не за ней ты пошел навстречу смерти?

— За ней, — кивнул Сандро. — Но это ничего не меняет, скорее наоборот, удваивает необходимость убийства.

— И как ты убьешь Аргануса? В поединке у тебя нет шансов: он опытный и могущественный маг, а ты — лишь новичок.

— Я найду способ, — заверил Сандро и, услышав шаги за спиной, обернулся.

К костру подошел Дайрес. Дикий ветер встретил имитатора сильным порывом и протяжным, басистым воем и неожиданно резко умолк, притаился, будто приготовился к молниеносно-шквальному нападению. Вокруг постелилась ирреальная тишина, в которой грубо, жестко прозвучал голос некроманта:

— Почему так долго?

— Охота не ладилась, — пожал плечами имитатор. — Еле двух зайцев отловил.

— Отловил? Откуда такая ловкость?

— Да это не ловкость, — отмахнулся Дайрес и смущенно улыбнулся: — Я зайчихой прикинулся.

— Интересно… И как ты уменьшаешь свой вес?

— Никак, я уплотняюсь.

— Ничего не появляется из неоткуда. Где-то убывает, где-то прибавляется, — философски заметил Трисмегист. — Но если учитывать, что сущность одна, а масса единой сущности неизменна…

— Альберт, — умоляюще протянул Сандро, — прошу: не будем переходить на физические законы, отрицающие не только существование богов, но и возможность магии.

— В большинстве своем Ди-Дио не маги…

— Хорошо, Альберт! Но пусть ответит тот, кого я спрашиваю. Если ты, разумеется, не против?

Трисмегист не ответил, и юноша, сочтя молчание за согласие, обратился к имитатору:

— Так насколько ты можешь уплотниться?

— Да у меня даже заяц выходит слишком крупный, — покраснев, отозвался Дайрес.

— Ладно, заяц, — ухмыльнулся Сандро и скептически посмотрел на добычу имитатора. — Кто готовить будет? Замечу сразу: я — отвратительный повар.

— А еще брать с собой не хотел! — с улыбкой воскликнул Дайрес и, вытащив из поклажи некроманта кривой ритуальный нож, ловко вспорол зайцам животы.

— Отошел бы, — поморщился Сандро. — Спать-то здесь будем, не перед выпотрошенными же кишками.

Дайрес, смущенно улыбнувшись, отдалился от костра и вернулся к прежнему занятию.

— Помнишь людей из Слободы, у которых я выпил жизни? — спросил вдруг у наставника юноша.

— Почему ты о них вспомнил?

— Знаешь, что меня пугает в моем поступке? — не придав значения вопросу друида, продолжил Сандро. — Ничего. Абсолютно ничего, потому что понимаю: я сделал так, как должен был сделать. Понимаю умом, а сердце молчит. Хотя оно должно рваться от боли и стыда. Как же! Убить два десятка людей и не чувствовать угрызений совести! Но я не чувствую. А знаешь, почему? Ответ прост: рационализм. Бесстрастие немертвого, его грубая бессердечность, математическая точность и взвешенность расчетов даже там, где речь идет о человеческих жизнях. Во мне уже не осталось ни жалости, ни сочувствия. И это меня действительно пугает.

— Ты слишком драматизируешь. Продуманные поступки, когда они совершены без ошибок, не должны вызывать раскаяние. Ты поступил верно, и совесть молчит. Всего-навсего.

— Всего-навсего? Посмотри на меня, Альберт! Кого ты видишь?

— Человека… Человека, который не может найти себя. Он потерялся в чужом для себя мире и не знает, как жить дальше.

— А я вижу нежить. Из зеркала на меня смотрит монстр. И я не могу поверить, что этот монстр — я.

— Радуйся! — с восторгом воскликнул друид и продолжил сухим, лекторским голосом: — Ты можешь увидеть в зеркале не только свет, но тьму. Многим этого не дано. Люди всю жизнь не могут рассмотреть в отражении монстра, который прячется за человеческим лицом. Так кто лучше? Кто хуже? Ты или они? Хватит задавать себе эти вопросы — на них нет ответа. Хватит, говорю тебе.

— Что ж, хорошо, забудем этот разговор, Альберт, — тяжело вздохнул некромант. — Забудем о высоких материях и вернемся к насущным проблемам.

— Что тебя беспокоит? — спросил Трисмегист, почувствовав, что ученик неспроста начал задавать вопросы: им овладели сомнения. — Переживаешь, что Сиквойя скоро нас догонит? Не волнуйся, многотысячной армии трудно идти через чащи. Будь на его месте, я бы выбрал другой путь, к тому же есть более удобные…

— Удобства — чушь, — отрезал некромант. — Немертвым неважно, какая перед ними преграда: лес, равнина или стена — выполнят приказ, каким бы глупым он ни был.

— Выполнить — выполнят. Но какой смысл гнать армию дебрями?

— Все просто. Наместник идет в Бленхайм кратчайшей дорогой — через Черные кряжи. Сиквойя движется на сближение с Фомором, чтобы задержать его, пока Арганус будет штурмовать столицу. Из этого выходит, что Сиквойя волей-неволей направляется к нам, в лес Мертвеца. Вопрос в другом: сколько времени у нас в запасе?

— Что ж, быть может, ты прав. Подсчитаем. В пещере Ди-Дио мы пробыли три дня, за пять — Сиквойя обогнул Бленхаймские скалы. Четверо суток мы пробираемся через лес, но немертвые движутся несомненно быстрее…

— Не тратят время на сон и привалы, поиск пищи и готовку… — невесело добавил Сандро. — Мы уже растеряли всю фору.

— Есть вертел? — будто услышав о том, что разговор зашел о готовке, к костру вернулся Дайрес с двумя выпотрошенными зайцами в руках.

— Сварим, — решил чародей. — Одного оставим на завтра. Дальше будет не до охоты: за нами по пятам движется Сиквойи и его войско.

— Ищет тебя?

— Не совсем, — ответил Сандро, отметив для себя непроницаемую твердость имитатора, — идёт войной на Хельгард. Но если встретит меня, будет рад.

— В лесу можно спрятаться. Да так, что никто не найдет.

— Спрятаться можно, но не от легиона нежити. Чем философствовать, лучше принеси воды. Хватит на пустой котел молиться.

Дайрес засуетился, подхватил посудину и затрусил к журчащему неподалеку ручью. Быстро вернулся, наскоро соорудил из лежащих вокруг веток держатель и закрепил котелок над огнем. Ритуальным ножом некроманта разрезал на куски зайца и побросал мясо в воду. Сандро, порывшись в своем мешке, достал соль, увязанную в небольшой узелок, и отсыпал немного в котел.

— Ночевки не будет — дорога каждая минута. После ужина отправляемся в путь, — сказал Сандро, когда Дайрес разлил по деревянным мискам ароматный бульон.

— За лесом Мертвеца скалы — там труднее спрятаться. Не проще ли переждать, когда армия мертвых пройдет?

— Проще, — согласился Сандро и отхлебнул бульона. — Но мне надо встретиться с армией наместника до того, как её проредят войска Сиквойи.

— Я бы прошел, когда некроманты перебьют один другого. Так безопаснее…

— Если я иду на риск, значит так надо! Я предупреждал об опасности, когда ты собирался в путь. Если передумал — дело твое. Уходи — никто не держит.

Дайрес не ответил.

Некоторое время молча пили бульон, вслушивались в звуки ночи. Было тихо и спокойно: исполин-лес спал, окутывая сонной дымкой своих обитателей. Лишь волк-одиночка завывал где-то вдали, хлопали крыльями не спящие совы, пищали мыши.

Некромант всматривался в чащи — ожидал опасности, скрывающейся в них. Что-то его беспокоило, не покидало недоброе предчувствие, хотя ничего не предвещало беды, и мир вокруг был привычно спокоен. И все же Сандро видел в этом штиль перед бурей, подозревал, что вскоре тишина сменится криками, а умиротворенность — сражением.

— Расскажу вам историю для пущего аппетита, — усмехнувшись, решил вдруг Трисмегист. — Для вас не секрет, где мы — в лесу Мертвеца. И сейчас вы узнаете, отчего его так назвали. Здесь жили люди. Сейчас от них и след простыл, но раньше стояла в этих местах немаленькая деревня — домов двадцать. Однажды на дровосека и его беременную жену, возвращавшихся из соседнего поселка, напали волки. Мужчина до последнего вздоха защищал свое семейство, но его сил оказалось недостаточно — хищники перегрызли всех. Односельчане горевали по погибшим недолго, в диких лесах смерть от клыков никогда не была чем-то особенным. Приключившейся истории даже не придали значения. Но спустя десять лет жители деревни увидели мальчика, охотившегося в стае волков. Тогда люди вспомнили о жене дровосека, которая в ту ночь разрешилась от бремени младенцем.

Сандро и Дайрес, не забывая методично жевать вареную зайчатину, внимательно вслушивались в каждое слово Трисмегиста. А Альберт, получив благодарных слушателей, с удовольствием рассказывал:

— Попытались приручить мальчика, воспитанного хищниками, но безрезультатно. Под человеческой внешностью жил зверь, и этого уже нельзя было изменить. Вот и наш мальчишка за всю жизнь никого к себе так и не подпустил. А люди смирились, привыкли, перестали обращать на встречи внимание, решили: отживет свой срок и дело с концом. Но случилось неожиданное: волчицы в стае начали рожать странных детенышей — полулюдей-полуволков — потомство от человека.

С этого момента некромант и имитатор стали еще внимательнее.

— Позже стая таких тварей напала на поселение, чуть не перебив всех. Много тогда крови пролилось: и человеческой, и звериной — половина деревни погибла. Но на этом беды не закончились. У некоторых жен помутились рассудки. Лунной ночью, не сговариваясь, они все ушли в лес, словно некая сила потянула их туда. Этой же ночью женщины вернулись, но то-то удивились рогоносцы, когда жены стали родить полуволков. Приплод, конечно, умертвили, позвали колдуна, чтобы разобрался, в чем дело. Оказалось, потерявший семью дровосек проклял волков, сказав, что их стая выродится от его потомков. Проклятье сбылось — сын Мертвеца извел-таки всех волков, но сам стал зверем.

Вдали, из глубины непроходимой чащи, раздался душераздирающий вопль, заставивший пернатых хищников взмыть к небесам, и быстро стих, вернув миру привычную тишину, но не покой. Сандро против воли вскочил на ноги, уронил в костер остатки зайчатины и недовольно выругался, взглянув на испорченный ужин.

— Это… полуволк? — с испугом, изменив своей привычной непроницаемости, спросил Ди-Дио.

— Альберт, проверь, что там, — попросил некромант.

Без слов Трисмегист скользнул в глубь леса, исчезнув меж деревьев. Сандро не к месту подумал, что Альберт окреп, накопил магические силы и заметно удлинил поводок, которым его привязала к себе филакретия — книга, сохранившая часть бессмертной души.

Невольно некромант потянулся к заплечной сумке. Расстегнув замок, приложил руку к кожаному переплету и почувствовал, как энергия приятным теплом поднялась от книги вверх по руке. В филакретии сконцентрировалось могущественное колдовство, с которым не страшны ни волк, ни человек, ни живой, ни мертвый.

— Как ты думаешь, кто это кричал? — разволновался Дайрес. — Человек? Или может…

— Не верь сказкам, — хладнокровно сказал чародей, осторожно присел на корточки и, оглядевшись по сторонам, поднял с земли змеиный крест. — Не переживай: опасности я не чувствую, — соврал он, не сказав о том, что тревога, терзавшая его раньше, вернулась и от безрадостных сказок Альберта, осевших недоброй тяжестью в груди, многократно усилилась.

Крик больше не повторился, вокруг постелилась глухая, непроницаемая тишина, отчего стало казаться, что все случившееся — лишь выходки разыгравшегося воображения. Но несколько минут спустя, невдалеке послышался хруст, сменившийся треском, скрипом и стоном падавших деревьев. Шум нарастал, звучал все ближе. Сандро, удобнее перехватил посох, напрягая глаза, вгляделся в даль, но даже зрение некроманта не помогло ему увидеть в лесной тьме хоть что-то. А позже вернулся Альберт и принес недобрые вести:

— Сюда бегут йотуны, а за ними — войско Сиквойи. Мы опоздали.

— Туши огонь! Уходим! — скомандовал Сандро, но прежде чем Дайрес выполнил приказ, сам погасил костер ледяными чарами и быстро сложил вещи в заплечный мешок.

На поляну выбрался йотун огромных размеров и побежал вдоль полосы деревьев, не приближаясь к людям. За первым зверем показались другие. Они уже не стали проявлять осторожность — рванулись напролом. Сандро застыл, раскрыв рот. Йотуна он увидел впервые и не сразу пришел в себя от этого зрелища.

— Стой! — приказал зверю Дайрес и в повелительном жесте выставил перед собой руку. Удивительно, но йотун остановился и, как показалось Сандро, смерил Ди-Дио вполне разумным взглядом. — Мы не причиним зла ни тебе, ни твоим соплеменникам. Все, что нам надо — без ущерба для себя покинуть лес Мертвеца…

Успокоившийся было зверь, услышав последнее слово, неожиданно резко прыгнул на Дайреса и занес над ним косматую лапу. Ди-Дио не успел осознать всего ужаса своего положения, когда дикий зверь, так и не сумевший нанести удар, вдруг рухнул к его ногам. Некромант одним взмахом лишил животное души, без остатка выпил все его жизненные силы — опыт, полученный от убийства слободчан, не исчез бесследно.

— Что? Что ты с ним сделал? — опешил Дайрес.

— Не задавай глупых вопросов! — вызверился Сандро и обвел взглядом замерших вокруг йотунов. — Кто сделает хоть шаг — умрет! — предупредил некромант, уже подобрав в уме необходимые заклинания. — Можете напасть и попытать удачу, но уверяю: у вас нет шансов на победу.

Йотуны заколебались, выпрямились, словно поверили словам некроманта. Опасность, исходившая от них, сменилась любопытством. С удивлением для себя Сандро подумал, что эти ужасные, огромные и опасные создания, которым древние книги приписали животную глупость, повели себя вполне разумно. Ему уже показалось, что сражения удастся избежать, и йотуны уйдут, никого не тронув, но помешал в очередной раз раздавшийся нечеловеческий вопль, столь громкий, что заложило уши, и столь отчаянный, что от жалости защемило в груди. А в следующий миг звери резко сорвались с места в атакующем прыжке.

Сандро окутал себя и Ди-Дио силовым полем и, призвав могущественную стихию разрушения, проклятым огнем выжег поляну дотла. Едкое пламя в мгновение ока разъело и шкуры, и плоть йотунов, даже кости животных наполовину истлели. Земля под ногами покрылась сажей и копотью, воздух пропитался запахами гари и паленой шерсти.

Колдун упал на одно колено, руки его судорожно затряслись от напряжения и избытка энергии, прошедшей сквозь них в считанные секунды, сознание на несколько мгновений окутал туман. Сандро, мысленно прочитав восстанавливающее заклинание, легко поборол слабость и, быстро поднявшись, прокричал:

— Уходим. Быстро!

— Боюсь, не удастся, — Альберт иллюзорным пальцем указал на границу леса.

Из чащи один за другим выходили йотуны. Сперва неспешно, с опаской, но, чем больше зверей скапливалось на выжженной поляне, тем увереннее они себя чувствовали.

Издали раздался новый крик, и йотуны, уже окружившие добычу, без промедлений напали. Взмахами посоха Сандро наводил блокирующие чары, медленно отступал, прикрывая собой Ди-Дио, и тихо нашептывал призывающее заклинание такой силы, которую никогда не использовал — он ненавидел черную магию всем сердцем и прибегал к ее помощи лишь в исключительных случаях. Сейчас был тот самый случай.

Обугленные кости — все, что осталось от сгоревших йотунов — поднимались, повинуясь зову некроманта. Духи погибших животных, которые должны были сорок дней витать над телами в ожидании дальнейшей участи, возвращались в свои вместилища, попадали в тюрьму безжизненной плоти, превращались в безвольных рабов чернокнижника. Чудовищные скелеты вставали, в дырах глазниц загорался темно-зеленый огонь. Не раздумывая, поднятые нападали на живых. Не чувствуя ни боли, ни страха, рвали клыками плоть сородичей. Йотуны неуклюже сопротивлялись, безрезультатно атаковали неупокоенных, валили наземь, мощными ударами прибивали к земле, но мертвецы неизменно вставали и продолжали бой. Сандро взмахивал посохом, отбивался от все еще наседающих животных, отталкивал свободной рукой замешкавшегося Ди-Дио.

Слишком поздно, когда добрый десяток зверей погиб в неравной схватке, животные поняли, что победить не удастся, и ринулись врассыпную, оставив раненных и умиравших собратьев на произвол судьбы.

— Обошлось… — облегченно вздохнул Сандро.

— Это было ужасно, — Дайрес проводил убегавших йотунов сочувственным взглядом.

— Да уж, непривлекательно.

Когда хищники скрылись в лесу, некромант первым взмахом упокоил своих рабов, а вторым — поднял двух йотунов, на которых сохранилась плоть и даже шерсть. К Сандро пришла шальная идея: оседлать зомби и использовать их в качестве коней.

— Залезай, — приказал некромант и, взяв уже собранные вещи, подошел к неупокоенным. Повесил на шею одного из зомби котомки, забрался на него сам, но, не удержавшись, упал. — Жаль ни один изобретатель не придумал сбруи для йотунов, — встав, процедил сквозь зубы Сандро, вновь забрался на зверя, крепко вцепился во всклокоченную шерсть и с немалыми усилиями удержался.

Ди-Дио, скривив лицо, последовал примеру некроманта.

— Они хоть не потеряют нас во время бега? — отплевываясь от шерсти, которая беспардонно атаковала рот и глаза, поинтересовался Дайрес.

— Сейчас проверим, — отозвался некромант и послал мысленный импульс, приказывая неупокоенным бежать.

Спустя четверть часа на поляну ступили первые ряды армии мертвых. Не рисковавший понапрасну и державшийся в центре войска Сиквойя оказался на ней еще получасом позже. Он остановился и оценивающе осмотрел следы чужого колдовства.

— Хорошая работа, — хмыкнул лич, притронувшись костяной рукой к почерневшей почве.

Внутреннему взору его открылась занимательная картина: неизвестный, завуалировавший свою волшбу некромант призвал проклятый огонь, а позже — оживил убитых хищников. Сражение на этом не остановилось, подоспели другие йотуны и решили взять реванш — от них остались лишь трупы. Колдун одержал верх и позаботился о своей безопасности: искусно замел следы, зачистив магические потоки от возможной слежки.

— Хитер, — вслух подумал Сиквойя.

Вот только личу не понадобились следы, чтобы вспомнить о заговоре, о гибели всех советников и о том, что в Хельхейме уже не осталось сильных некромантов, которые скрывали бы себя и отказывались от неоживленных тел. Не осталось таких колдунов, кроме Сандро Гайера. Значит, он выжил после своего нелепого прыжка…

— Что ж, полуживой и уставший далеко не уйдет, — тихо прошептал Сиквойя, глубоко погружаясь в размышления.

Даже на краю мира, в пещерах Трех Безумцев или на пиках Черных кряжей он отыщет его и заставит приготовить эликсир, разрывающий связь с Хозяином. Сиквойя станет свободным! И сейчас же, без задержек и промедлений, максимально приблизит этот момент…

Лич опустился на корточки, тонким костяным пальцем начертал на земле круг, вписал в него несколько фигур: шестиконечную звезду, шесть треугольников и три соединенных между собой круга; нанес сеть таинственных символов и знаков; вывел у каждого луча звезды по одному из имен темного бога, а в центре — имя Хель. Закончив, поднялся, придирчиво осмотрел свое произведение и начал нараспев читать заклинание:

— Я призываю вас и приказываю вам: явитесь и проявите себя перед этим Кругом. Именем Мертвого, Истинного и Всемогущего, я заклинаю и делаю вас послушными. Да не преградит путь вам даже Тот, Кто произнес Слово, не станет помехой Жизнь и Спасение, назовут вас Судным Днем те, кто не внемлет призывам моим. Я настойчиво вызываю вас, чтобы вы появились здесь, перед Кругом, и исполнили мою волю относительно всех вещей, которые меня привлекают.

Из гексаграммы вырвался столб неведомой черной массы и взмыл вверх, к антрацитовым облакам. Иссякнув у основания и долетев до небес, он распался, разлетелся вокруг мириадами теней, которые тут же растворились в лесу, спрятались в щелях и впадинах и суетливо зашевелились вновь, когда лич выговорил свое слово:

— Мчите! Выследите и убейте полуживого некроманта по имени Сандро Гайер. Мчите! И не возвращайтесь без победы!

Тени замелькали меж деревьев, взмыли к небу и поспешили исполнять волю призвавшего.

— Сандро от них не уйти, — прошептал вслед уплывшим теням некромант. — А от меня — тем паче…

Глава 5. Ведьмачье отродье

Зимнее солнце из последних сил, умирая, пробивалось через голые верхушки деревьев и, пронзенное струнами ветвей, падало на землю, скудно и блекло ее освещая. Лес замерзал, засыпал, с вялым безразличием наблюдал за тем, как легкой, порхающей походкой, ловко уворачиваясь от солнечных стрел, проникающих через кроны, шел вампир. Облачен он был в белую рубашку, черные штаны из кожи и плащ с коротким стоячим воротом и полами, достающими до земли. Движения его были плавными, изящными, будто он прогуливался по замковому саду, а не по лесу с жутким названием лес Мертвеца.

Его спутницы — две живые — были одеты в мешковатые дорожные штаны из грубой кожи и широкие кафтаны, подбитые шерстью слепунов. Из-за неказистых, нелепых одежд, которые были вынуждены надеть, чтобы спастись от холода, девушки чувствовали обиду и стыд. Хотя, по сути, стыдиться им было нечего и — самое важное — некого: за четыре дня пути они не повстречали не то что людей — даже маломальских признаков жизни. Батури, не обращающий на холод внимания, легкой бабочкой, не ведающей усталости, летел впереди. Следом за ним, с трудом заставляя себя идти, семенила Анэт. Энин, у которой долгая и утомительная дорога пожрала последние силы, изнеможенно плелась позади всех.

— Не могу больше, — выдохнула она и, не устояв, рухнула на землю. — Не могу идти — сил нет.

— Вставай. — Беззаботное выражение на лице Батури изменилось: наполнилось недовольством и презрением.

Клавдий в мгновение ока оказался рядом с девушкой, взглянул на нее и вдруг с тоской подумал, что со столь слабыми спутницами, которые вечно со слезами на глазах просят то о привале, то о еде, то о сне, до границы — до свободы! — он доберется нескоро.

— Вставай, говорю! — прорычал вампир. — Иначе потащу за патлы.

— Тащи!

Батури пожал плечами и схватил Энин за волосы.

— Отпусти ее, животное! — с криком на него обрушилась Анэт. — Не смей!

— Да пожалуйста! — Клавдий с пренебрежительной гримасой выпустил спутанные волосы девушки из цепкой хватки.

— Лучше бы помог, — зло прошипела Анэт и трепетно провела рукой по лбу сестры. — Милая, все будет хорошо. Идем. Сейчас мы доберемся до людей и тогда сможем отдохнуть, вдоволь поесть и привести себя в порядок. Потерпи. Нам осталось еще чуть-чуть.

— Не могу, Анэт, не могу…

— Я тоже устала, но держусь. И ты держись, милая.

— Ты даже не представляешь, как я плохо себя чувствую! — прокричала Энин и разрыдалась: — Почему мне так плохо…

— Все банально и просто! — артистично взмахнув фалдами плаща, воскликнул Батури. — Ты мертва! А мертвецы не чувствуют себя иначе, чем плохо.

— Не слушай его, Энин. Он злобен и коварен, как и любой вампир…

— А твоя сестра добра, как агнец! — усмехнулся Клавдий. — И темную магию она не практиковала, не воскрешала мертвых, не похищала души людей. Да, она — сама невинность. А эликсир бессмертия выпила только потому, что спутала его с водой.

— Проклятый монстр! — выкрикнула Анэт и, с усилием уняв нервную дрожь, прозвучавшую в голосе, обратилась к сестре: — Идем, милая. Идем.

— Посторонись, — Батури беспардонно оттолкнул Анэт и взял Энин на руки. — Таскать полуживой балласт я не нанимался, но ваше блеяние меня утомляет.

— Спасибо… — облегченно выдохнула Анэт.

— Всегда к вашим услугам, милая дама, — игриво улыбнулся вампир и вновь принял серьезный вид: — Как только помоетесь, расчешетесь и обновите гардероб.

Девушка от злости сжала кулаки, но не проронила ни слова: побоялась, что вампир передумает и бросит её сестру. А Батури уже шел впереди, с ребяческой игривостью ускользая от солнечных лучей, будто они могли навредить Высшему, и не обращал на свою ношу, похоже, никакого внимания.

«Стоило разводить такой шум», — зло подумала Анэт и устало поплелась следом.

Лес быстро редел, сменялся голыми холмами. Все чаще появлялись пеньки, охотничьи и дровосечьи тропы — с каждым шагом все явственнее читалась близость людского селения.

— Дымом несет… — принюхался Батури и изменился в лице, насторожился, перестал уклоняться от лучей солнца, начал внимательно оглядываться по сторонам. Во время ночных полетов он исследовал лес, но поблизости не нашел ни одного селения. Тем сильнее удивился, увидев спрятавшуюся среди редколесья деревню.

Окна и двери низких, вросших в землю построек были заколочены крест-накрест; единственная улица — пустынна и молчалива. Поселение вымерло. Не доносился шум голосов и собачий лай, не металась по дворам домашняя живность, не были заметны признаки жизни, лишь из одного дымохода валил слабый белый дым.

Батури, не выходя из-под защиты деревьев, уложил Энин на землю, приказал Анэт следить за сестрой, а сам медленно пошел в сторону деревни. Сперва он решил разузнать, что творится в поселении, и лишь после, все разведав, заглянуть на огонек в единственную уцелевшую землянку. Обращаясь в бестелесный дым, просачиваясь сквозь дверные щели, Клавдий проникал в дома, исследовал их и тем же способом выходил обратно.

— Мне кажется, он зря переживает, — заметила Анэт, когда Батури скрылся в очередной землянке.

— Я так не думаю. — Энин удобнее устроилась на земле, привалившись спиной к стволу дерева. — У вампиров, тем более у Высших, хорошее чутье. Оно никогда не подводит.

— И какой может быть опасность? Магической?

— Не знаю, — пожала плечами колдунья, — самой опасности я не чувствую. Хотя темная магия здесь есть. Но она есть везде, куда проникла «черная смерть».

— Постой, выходит чума — последствие колдовства?

— Да, причем виноват в ней наш давний знакомый — Сандро.

— Сандро? — не поверила Анэт.

— Да, ты была права насчет него: мальчишка оказался не так безобиден, как мне сперва подумалось. Все-таки он ловко скрыл волчью сущность под овечьей шкурой. В своей лаборатории он разводил крыс и ставил над ними разные опыты: ворожил, колдовал. Как сказал мне учитель, именно Сандро и стал причиной появления чумы.

— Словам Аргануса я не верю…

— Можешь не верить! Но факт остается фактом…

— Фактом? Да-а, слова Аргануса — чистая правда, в этом нет никаких сомнений.

— Ты его не знаешь! — вспыхнула колдунья. За три года обучения она успела проникнуться к мудрому личу уважением и доверием. Но Анэт припомнила и другую сторону медали:

— Чтобы судить о нем мне достаточно того, что он — лжец, убийца и извращенец.

— Пусть так, но ко всему он еще опытный маг, хороший учитель, мудрец…

— Не говори мне об этом! — прервала сестру Анэт. — Именно из-за него я чуть не отправилась на тот свет.

— Неужели? — с издевкой спросила Энин.

— Хватит орать! — Батури, как всегда, появился незаметно и бесшумно. — Я сказал вам сидеть тихо, а не поднимать гвалт. Собирайтесь, идем в деревню.

— Ты был в том доме? — заинтересовалась Анэт.

— Нет. Я обошел все поселение, но не нашел людей — ни живых, ни мертвых. Даже тел не осталось. Видимо, поработали некроманты.

— Я не могу идти, — простонала Энин.

— А прогуляться придется.

— Ты не понесешь меня? — искренне удивилась девушка.

— Нет. Мне нужны свободные руки. И сама будь начеку, быть может, пригодится и твоя магическая помощь.

— Хорошо, — тяжело вздохнула колдунья, встала, искоса, с недовольством посмотрела на сестру, но быстро спрятала гневный взгляд под маской доброты. — Прости, — прошептала она, когда вампир, закрыв девушек собой, пошел впереди. — Раньше мы с тобой проводили много времени и никогда не ссорились, но твоё помеша… твоя болезнь отдалила нас друг от друга. Мы привыкнем. Все станет, как раньше.

— Как раньше, уже никогда не будет: ты изменилась, сестра, забыла всю ту боль, которую причинил нам Арганус, и уже не помнишь доброты мальчишки, который, рискуя собой, спас нас от монстра.

— В тебе говорит жрица, — поморщилась Энин.

— Тише, — шикнул на девушек вампир, подошел вплотную к запертой двери и прислушался.

— Что ты хочешь услышать? — пробурчала Энин. — Рев йотуна? Стучи, раз уж пришли…

— Не учи меня жить! — огрызнулся Батури, но все же последовал совету и постучал.

Двери со скрипом отворились. На пороге застыла дряблая, худая, будто высушенная, старуха с редкими, седыми волосами, которые тонкой паутиной переплели плечи и спускались на согбенную спину.

— Чего вам? — устало произнесла она.

— Впусти путников, — попросил, будто потребовал, Батури.

— Кровопийцу? — криво усмехнулась старуха.

Клавдий невольно поразился ее догадливости, но, не выдав своего удивления, добавил:

— И двух людей.

— Милости прошу, — повела она рукой, пригласив войти, и отошла с дороги. — Вы, девоньки, маски-то наденьте, что лежат на табурете у порога. Иначе хворь вас свалит — мор в деревне.

Девушки, обрадовавшись, вдвоем протиснулись в землянку, разыскали на небольшой треноге маски, похожие на клювы ворон, нацепили их, отчего стали выглядеть смешно и нелепо. Батури не спеша, вальяжно вошел следом, и тут же его взгляд упал на прикрытую тонким шелком колыбель.

— Здесь ребенок? — почему-то взволновался вампир. Глаза его напряглись, забегали, губы беззвучно зашевелились, словно он начала колдовать. — Ребенок заражен? — спросил Батури, когда волшба не дала никакого результата: колыбель была под защитой неведомых ему чар.

— Дитя здорово, а я вот — нет, — буднично, безразлично ответила старуха, пожав плечами.

От спокойствия и холода, которые прозвучали в голосе обреченной, даже у Батури сжалось сердце. Он искренне считал, что перед смертью люди всегда хватаются за жизнь, дорожат последними мгновениями, но теперь понимал: иногда надежда умирает далеко не последней.

— И что с ним будет?

— Почитай, что и со всей деревней — не жилец он: не мор его приберет, так голод.

— И ты сидишь здесь и ничего не делаешь?

— Кровосос с душой! — хозяйка всплеснула руками и ухмыльнулась, обнажив редкие прогнившие зубы. — Хех, забавная штука.

— Не забавнее, чем старуха, убивающая детей…

Анэт смотрела на Батури, слушала его слова и не верила своим ушам. В ее сознании жестокий и грубый вампир не подходил на роль защитника детей. Несомненно, мать, или бабка — да любая женщина, не делающая всего возможного для спасения ребенка, заслуживает осуждения. Но что ей остается, если даже взять свое дитя в руки, не обрекая на гибель, не в ее силах?

— То-то гляжу: витязь ко мне пожаловал, — усмехнулась старуха. — Воин из Мрака! А теперь пораскинь умом, милок. Все селения вокруг вымерли. Я, почитай, одна осталась. До городища далече, а я ноги еле волочу: стара, больна. Стало быть, не добраться. Да и мор, надо думать, не токмо у нас буянит — повсюду. Выходит, не спасти мне дитя.

— Я спасу, — заверил вампир.

— Ведомо мне, что ты удумал: зверем его сделаешь, дабы он, как и ты, кормился чужой кровью. Нет, милок. Лучше пусть со мной дитя сгинет, нежели зверем станет.

— Я сделаю из него Высшего. В десять лет он уже достигнет голконды и не будет нуждаться в человеческой крови.

— Не дам дитя — и вся недолга! — отрезала старуха.

— Хозяюшка, будьте добры, дайте нам еды в дорогу, — попросила Анэт.

— Мы уже день ничего не ели, — добавила Энин.

— Все, что в погребе сыщете, себе берите. Всяко мне жить недолго осталось.

— Спасибо, хозяюшка! — обрадовались девушки и, обгоняя друг друга, выбежали из комнаты в поисках погреба.

— Чем околдовал живых? — спросила старуха, проводив двух сестер каким-то злым, презрительным взглядом. — Чего они за кровопийцей хвостом волочатся?

— Как тебя зовут? — вместо ответа спросил вампир.

— Виерой величают.

— Значит так, Виера, мне нужен этот ребенок. Я обещаю воспитать его достойно, в любви и достатке.

— Нет, милок, не воспитаешь. Охотится за тобой тот зверь, что изрыгнул всех вас, кровопийцев, на свет божий. Ты не думай, знаю я, кто ты: Клавдием тебя величают. И не удивляйся, узнала тебя по вещице, что за поясом носишь, — старуха пальцем указала на «смерть Каэля», и Батури невольно притронулся к рукояти кинжала. — Охотится за тобой зверь, — повторила она, — и добычу свою не упустит. Не жить тебе, милок, как есть, не жить. А ежели дитя с собой возьмешь и кровопийцей сделаешь, то не видать ему ни изобилия твоего, ни любви, ни жизни людской. Не воспитаешь — нет, не дашь силы своей темной и будет дитя моё рассвета бояться, в канавах отираться, себя за убийства творимые проклинать.

— Каэлю меня не найти. Моему слову можно верить. Отдай ребенка по-хорошему, иначе заберу силой.

— Не заберешь, — невозмутимо ответила старуха. — Охраняют люльку чары, с которыми и тебе, милок, не совладать. Решишь силой дитятко взять — и себя, и его погубишь.

Клавдий беззвучно выругался, понимая, что старуха не блефует. Колыбель защищало столь мощное колдовство, что Батури даже не смог взглянуть на ребенка сквозь призму магического зрения.

— Глупо, Виера, глупо, — не показав нарастающего гнева, хладнокровно сказал вампир. — Если бы не твое колдовство, я б отправил тебя в мир теней раньше положенного срока, но… вынужден смириться с твоим решением.

Сестры, вдоволь наевшись, стали вытаскивать из погреба остатки еды, которую запасливая хозяйка приготовила на зиму — все равно ей не суждено было пережить эту зиму.

— Котомки сыщите на кухоньке, — предупредила Виера. — Бежать я думала, да не успела: мор и мной, старухой, не погнушался.

— Спасибо, хозяюшка, — кивнула Анэт и принялась утрамбовывать поклажу.

— Вы практикуете магию, — заговорила Энин. — Возможно, у вас есть инструментарий для приготовления эликсиров и зелий?

— В погребе, дочка, в углу, за холстом из кожи. Ты забирай, мне оно уже без надобности, а так хоть добрую службу сослужит.

— Скорее злую, — уточнил вампир.

— Спасибо, — криво улыбнулась Энин и быстро ушла. Анэт к этому времени уже закончила собирать еду в дорожные мешки, но осталась на кухне, не пожелав встревать в разговор вампира и старухи.

— Что случилось с другими селянами? — спросил вампир.

— Известно, что: померли. Я махнула рукой на старые обиды: ведьмой меня обругивали, камнями бычьи пузыри на окнах рвали, глазели недобро, со злобой. Махнула, говорю, на обиды рукой, из последних сил снесла их на братскую могилку и по донекромансерскому обряду подожгла. Тогда, видимо, хворь и подхватила.

— Как же у тебя, тщедушной, хватило сил, чтобы всех перетащить?

— Эстер — помощник, — пожала она плечами.

— Почему позволила болезни себя скосить? Ты же заклинательница не из последних…

— Больно уж ты любопытен, милок. Шли бы вы отсюда, пора вам в путь-дорогу.

Заметив Энин, вернувшуюся с мешком для алхимических опытов, Батури подумал, что если даже ведьма смирилась со смертью от чумы, то рыжеволосая обречена. Главное, вытолкать ее за пределы Хельхейма до того, как закончится тормозящий эликсир и болезнь окончательно подкосит девушку. Иначе жизнь самого Батури оборвется — так накажет за нарушение клятвы клеймо Эльтона.

— Что ж, — решив не задерживаться, заговорил Батури, — спасибо за гостеприимство, Виера, мы уходим, как ты и просила.

— Куда путь-то держите? — полюбопытствовала напоследок ведьма.

— Не твое дело.

— Что ж, молчи, коль говорить не желаешь, — непринужденно ответила Виера и закашлялась.

Кашель перерос в приступ. Несколько раз тяжело вздохнув, с трудом заглотнув воздух и тут же вытолкнув его из легких вместе с кровью, она упала на колени. Судорожно прикрыла рот ладонью, но это не помогло и вскоре деревянные доски пола густо окрасились багряно-красным цветом.

— Ступайте, — выдавила стураха, на миг переборов мучительный кашель. — Ступайте, здесь вам нечего делать.

— Быстро! — скомандовал Батури, но сам не сдвинулся с места.

Девушки, косо взглянув на скорчившуюся на полу старуху, поспешили убраться вон из дома. Оказавшись снаружи, несколько мгновений они простояли без движений. Не дождавшись вампира, похватали провизию и засеменили в сторону леса, где, успокоившись, под покровом деревьев Энин разобрала тюки, произнесла над добытой едой необходимые для обеззараживания гримуары и собрала все обратно. Немногим позже подоспел Клавдий и долгий путь продолжился.

Быстро, как во сне, сгустились сумерки. Холодное солнце скатилось за горизонт, отдав права не менее холодной луне, которая, почувствовав свою силу, уверенной поступью легко взобралась на небосвод и сетью своих бледных лучей окутала редкий, куцый лес. Утомительный для двух девушек дневной переход, наконец, завершился, и вампир, сжалившись, позволил своим спутницам отдохнуть.

— Бедная старушка, — припомнила вдруг Анэт. — И ребеночка жалко, что же с ним теперь будет?

— Умрет, — угрюмо уронил Батури, и на его демонически красивом лице на миг проступила гримаса презрения. — Умрет, — повторил он, — но не от чумы, а от голода.

— Почему же она не отдала его нам?

— Вампиру, некромантке и одержимой? Я бы тысячу раз подумал, что лучше: жизнь в такой компании или смерть? И выбрал бы, вероятно, второе.

Клавдий все думал о ребенке и о ведьме, слова которой не давали покоя: Каэль ведет охоту. И эта охота, видимо, приобрела широкий размах, если даже деревенским колдуньям о ней известно. А ведь сейчас Первовампиру не составит труда выследить изменника: Батури, связанный клятвой, не сможет превратиться в нетопыря и за день не перелетит в другой конец Хельхейма — обязан тащиться в темпе живых. Надо было как-то себя защитить, подумать о том, как замести следы. Но мысли вновь возвращались к ребенку, тихо спящему за непроницаемой для магии вуалью. Что будет с этим маленьким чудом и почему ведьма, столь тщательно побеспокоившаяся о безопасности младенца, так беспечно отнеслась к его неминуемой смерти?

— Клавдий, ты барон? — невпопад спросила Энин, вырвав Батури из пелены гнетущих мыслей.

— Граф, — уточнил он и сухо отрекомендовался: — Единственный наследник лорда Фригоя, потомственный хранитель седьмой королевской печати, высший советник Малого Ордена, генерал восточного гарнизона Стигии…

— И вампир, — отчеканила Энин.

— И Высший вампир, — кивнул Батури.

— Как ты им стал?

— Я был им с детства. Да, это невозможно — бессмертные стерильны. Но не те, кто достиг голконды. Мой отец оказался одним из немногих, кому хватило сил и везения найти вампирский рай — и этот рай, разделенный с возлюбленной, подарил ему кровного сына, но отнял жену — она умерла при родах…

Клавдий тяжело вздохнул, нервно провел рукой по лицу, несколько мгновений провел в молчании и, вдруг решившись на нелепый для себя поступок, начал рассказывать спутницам странную историю:

— Мальчик был человеком, рос подвижным и жизнерадостным, единственное, что его беспокоило — ужасные сны. Он не догадывался, из-за чего приходят кошмары, не знал, как от них избавиться. Не понимал он и того, почему две ранки, две маленькие точки на его запястьях, никогда не заживают. Но со временем привыкнув и к ранкам, и к снам, целиком отдался безмятежной жизни. Его ни разу не озаботило отсутствие в замке прислуги, не посетили мысли о том, кто готовит пищу, убирает в комнатах и ведет хозяйство. Зачем эти думы, если и без них все прекрасно? Со смертью жену граф нашел успокоение в наследнике и всю свою избыточную любовь отдал сыну. Никогда и ни к чему не принуждал его, рассказывал у камина сказки и стародавние былины, водил на охоту, обучал магии, владению оружием, стрельбе из лука. Клавдий был всем доволен и ни о чем не задумывался — до двадцати пяти лет, пока в замке не появилась девушка, которая в первый же миг знакомства украла у виконта сердце и покой. Ах, она была так красива, что по сравнению с ней очаровательные героини мифов, нарисованные юным воображением, меркли, тускнели, становились серыми и невзрачными. Ее же окружал ярчайший ореол, сотканный из гармоничной, первой любви. Но гармония надломилась, когда богиня стала постельной угодницей отца. Когда же граф застал сына в кровати наложницы, хрупкая идиллия, царившая в замке, и вовсе раскололась на мириады частиц. В тот день для юного виконта открылась страшная тайна: от ярости и жажды крови у него впервые прорезались клыки, и он узнал о своей вампирской сущности; о том, что отец поил его человеческой кровью, а уроками магии приближал к посвящению в Высшие. Наследник напал на единственного родителя, граф не смог поднять руку на собственного сына, и в живых, если это подобие можно назвать жизнью, остался только один. Он перед вами.

— Это… — Анэт беззвучно шевелила губами, не находя слов. — Ужасная история…

— И романтичная, — восхищенно вздохнула Энин. — И что же случилось с девушкой?

— Алекто… К тому дню она страстно полюбила юношу и, чтобы навеки быть с ним, попросила о страшном одолжении: сделать ее вампиром. Глупый, он согласился и впервые вкусил свежей, теплой кровь, пульсирующей жизнью, душистой и пьянящей, как молодое вино. В отличие от отца, он не знал, как новообращенным вампирам правильно пить кровь, чтобы достичь высшей ступени посвящения. И Алекто была обречена на вечную жажду. Каждую ночь ей приходилось охотиться, она боялась солнечного света и серебра. Юный граф все же нашел способ, с помощью которого сделал из возлюбленной Высшую: для этого пришлось пожертвовать жизнями многих людей, десятки раз нарушить запрет Балор Дота, запугать в округе не одну деревню. Несмотря ни на что, он достиг своего: сумел уменьшить разрушительное воздействие ее жажды. Но к этому времени Алекто из великолепной богини превратилась в кровожадного монстра. Их пути разошлись. Он удрал в политику, с головой ушел в дела Малого Ордена, посвятил себя защите собратьев, а девушка отправилась в «долгую дорогу», чтобы забыть о юном графе, стать мудрее и изменить свое отношение к миру…

— Бесподобно, — выдавила Энин.

— Ужасно, — в один голос с ней пробормотала Анэт.

Клавдий сидел, прислонившись к стволу дерева, и молча смотрел на двух девушек. В сознании его крутилась мысль, что, если внешне, не принимая во внимание цвет волос и глаз, близнецы очень похожи, то характеры их совершенно различны. Отвернувшись и уставившись в черную, беспроглядную даль, Батури вновь подумал об оставленном в мертвом селении ребенке.

Повеяло ночным холодом. Вездесущий предзимний мороз, лютовавший после заката, проник под одежду и начал кусать кожу. Ожил сумрачный лес: вдали, там, где деревьев было значительно больше, завыл волк, запричитали совы, зашуршали мыши и зайцы. Сердца девушек сжались от страха, и сестры невольно подсели ближе к вампиру, в котором чувствовали своего защитника. Клавдий же не обратил внимания на ночные страхи. Сознание его унеслось далеко от небольшой поляны, вернуло его на несколько часов назад, в дом ведьмы.

Батури резко встал, широким жестом начертал в воздухе защитное заклинание и, удостоверившись, что девушкам не угрожает опасность, сказал:

— Разведите огонь, поужинайте и ложитесь спать. Меня не ждите.

— Ты куда? — взволновалась Энин.

— На охоту, — ответил Батури и принял образ огромной летучей мыши.

Оставшись наедине, девушки послушались совета Клавдия: развели огонь, поужинали и приготовились ко сну. Никто из них не покидал начертанный вампиром круг, хотя Энин чувствовала, что может поставить более сильную защиту. Но укреплять охранные чары не стала: потерявших хозяина бродячих мертвецов — единственных, кого можно было опасаться, в округе не было. Арганус хорошо обучил ее. Энин без труда находила признаки волшбы, распознавала эманации в энергетических линиях, вызванные присутствием неупокоенных, и даже не допускала возможности ошибки в своих расчетах.

— О чем задумалась? — голос сестры вырвал Энин из размышлений.

— О магии, — ответила колдунья. — Без нее моя жизнь была пустой, теперь — наполнена.

— Магия изменила тебя. И не в лучшую сторону.

— Я учила ее ради тебя! — не сдержавшись, воскликнула Энин и даже приподнялась на руках, чтобы посмотреть на сестру.

Анэт лежала на земле, завернувшись в плащ и по мерному дыханию, было ясно, что девушка уже в полудреме, но продолжает говорить, чтобы не заснуть в лесу, который ее страшит. Энин уже научилась чувствовать человеческий страх, а иногда — получать от него силу. Размышления успокоили её:

— Я хотела спасти тебя от чужого вмешательства, а еще — защитить от Сандро.

— Он спас мою душу, когда мною овладел черный дух.

— Ты ошибаешься: все было иначе — полумертвый хотел твоей смерти.

— Смерти? Он спас меня, сестра. А вот, кто действительно хотел меня убить, думаю, ты уже и сама знаешь…

— Я ничего не знаю! — огрызнулась колдунья. — Откуда такие мысли?

— Ты подумай.

Энин отмахнулась от сестры, не пожелав ее слушать, и все же невольно погрузилась в мысли, с каждым мигом уводящие ее все дальше и дальше в прошлое. И вдруг, напрягая память, взламывая магическую завесу, затуманившую сознание, вспоминания унесли ее в Бленхайм, в полумрак опостылевшей кельи.

Мир вокруг казался серым и безжизненным. Слабость сковала тело, ноонапересилила себя и поднялась на ноги. Вышла из кельи и, пройдя мимо лича в гербах Атлины, побрелапо замковым коридорам в неизвестном направлении. Вскореоказалась увинтовой лестницыи, как сомнамбула, поплелась вниз по ступеням.

За ней неотступно следовал Израэль де Гарди.

Лестница вывела в ужасную лабораторию, освещенную тысячью свечей. Кееногам неиссякаемым потоком поползли взъерошенные, измазанные гнилостной водой, вперемешку с кровью грызуны.

И вдруг наступило беспамятство.

Проснувшись и обнаружив себя истекающей кровью, искусанной грызунами, онавоззвала к Арганусу, взмолилась о помощи. Следующее, что она вспомнила: лич, кудесивший над ней. Он протянул неведомый эликсир. Онаприняла колбочку и выпила ее содержимое до дна.

А после была тьма. И осознание.

— Арганус… — с ужасом прошептала Энин. — Он заставил меня выпить эликсир не для того, чтобы спасти от чумы. Арганус сам загнал меня в капкан с зараженными крысами. Он виноват, а не Сандро…

— Уже поздно, сестра, давай спать: утро вечера мудренее, — не понимая, отозвалась Анэт. Сон уже подкрался к ней, девушка еще сопротивлялась, пыталась поддержать разговор, но смысл слов ускользал. — Спокойной ночи… — прошептала она.

— Спокойной ночи, — отозвалась колдунья, невольно вспомнив неуверенные взгляды Сандро, его неловкие поступки, сбивчивые признания, на которые она всегда отвечала жестоко, с ненавистью, со злобой. Он терпел, лишь с каждым днем становился все скромнее и стыдливее. Сандро менялся: его характер грубел, сердце черствело, но с ней, несмотря ни на что, он был ласков и приветлив. Энин не оценила этого, а сейчас поняла свои ошибки. Ей стало стыдно, обидно за свои поступки, захотелось все изменить, повернуть время вспять, но прошлого не вернуть…

Энин поспешно достала из-за пазухи послание, написанное рукой Сандро. Вспомнив о некроманте, прежде чем читать, отложила пергамент, выпила эликсир, приготовленный юным алхимиком для сдерживания чумы, и, перетерпев приступ боли, вызванной действием крепкого настоя, вновь взялась за письмо.

«Ты-зверь, загнанный в клетку. Зверь, рвущийся на свободу и не обращающий на тех, кто гибнет под острыми когтями, никакого внимания. Но тебе не освободиться, ведь клетку ты создала себе сама. Прощай же! И помни: я больше никогда не примчусь на твой зов, не стану делить с тобой счастье, даже если ты вспомнишь, что такое любовь».

Эликсир недоросли разжег ее мысли и фантазии, закружил в вихре событий, произошедших за последние три года. Она все перечитывала и перечитывала, написанное Сандро письмо, и слова, которые он пытался до нее донести, приобретали с каждым разом все более глубокий смысл. Теперь она понимала, как была жестока, какие грубые и бессердечные поступки совершала.

— Почему осознание приходит тогда, когда уже ничего нельзя изменить? — ужаснулась она и, вдруг вспомнив о том, что сильна и самостоятельна, попыталась себя утешить: — Мы все равно не пара. Я молода, красива, талантлива, жива, наконец! Он — уродливый мертвец. Сандро не тот, с кем стоит связывать жизнь…

Жизнь. А ведь он уже не единожды спасал ее от смерти. Рисковал собой, лишь бы уберечь возлюбленную. Многие ли решаются на такое? Сейчас, когда человек человеку — волк? Тем более, он любит, его чувства проверены, а помыслы — чисты.

Девушка все фантазировала, размышляла, перечитывала послание, которое передал ей Диомед, и даже не замечала, как ночь незаметно рассеивается. Вскоре пришел рассвет, а вместе с ним — и Клавдий.

Выглядел вампир ужасно: кожаный плащ обгорел, лицо изуродовали ожоги, руки лишились нескольких пальцев. И, несмотря на это, он был несказанно доволен, прижимал к груди многослойный кокон пеленок, из которого несся детский, пронзительный плач, и широко улыбался, отчего вампирские клыки выделялись особенно явственно и вызывали опаску. Взглянув на него, Энин даже испугалась, мечты о застенчивом парнишке разрушились, рассыпались тысячей осколков и затерялись в закромах памяти, а на смену им пришла суровая реальность.

— Охота прошла удачно, — безумно улыбнувшись, выговорил Батури.

За его спиной, выскользнув из-за тонких стволов, вспыхнуло рассветное солнце. Оно растворило вампира в своих лучах, превратив в черный силуэт, в человека, сотканного из Мрака. Так родилась легенда. Так, а быть может — иначе.

Глава 6. Соль и слезы

Приближалась зима, и каждый новый день становился все холодней. Все тусклее светили звезды и их незыблемый одноглазый страж. Воздух быстро промерзал, готовясь к встрече со стужей. По утрам землю покрывала тонкая изморозь. Все чаще появлялись идущие с севера низкие снеговые тучи, которые по доброй прихоти матушки-природы всегда уползали на восток, в то время как некромант держал путь на запад. Но хельхеймская зима, известная своими холодами и вьюгами, была уже не за горами.

Плясали перед глазами деревья. Вторые сутки напролет длилась дикая, утомительная скачка. Все это время лес преображался. Сперва сосновый бор медленно, незаметно редел, а позже резко, словно кто-то провел невидимую черту, сменился лиственными деревьями. Сосны остались за спиной, а впереди, насколько хватало взгляда, выросли крепкие клены, буки и грабы, вытянувшие оголенные ветви к светлеющему небу и сейчас, в предрассветный час, казавшиеся мертвецами, молившими об искуплении. Опавшая листва, реже золотая, но чаще — ало-красная, скрыла под собой землю и, временами всплывая из-под утреннего тумана кровавыми пятнами, наполняла лес таинственной и пугающей красотой.

Где-то вдали дико и безумно кричали вороны, словно желая напугать кого-то. Казалось, вот-вот впереди покажется заброшенное капище, доверху наполненное трупами. А некромант верхом на немертвом йотуне лишь дополнял эту жуткую картину.

— Стой! — приказал полумертвый и спрыгнул с зомби.

После долгой… безумно долгой и утомительной скачки земля уходила из-под ног. Сандро все никак не мог сфокусировать взгляд, ему казалось: бегство продолжается, и деревья, сменяя друг друга, все еще мелькают перед глазами. Онемевшие ноги не выдержали, он присел, с недовольством взглянул на изрезанные жесткой шерстью йотуна мозолистые ладони. Бегство далось нелегко. До сих пор кружилась голова, из глаз катились слезы, а налившиеся свинцом веки закрывались сами собой.

В отличие от Сандро имитатор не утомился в дороге: ночью он выспался, отдохнул — некромант привязал его к зомби и распутал узлы лишь наутро. Спешившись, Дайрес спросил:

— Оторвались?

— Ненамного, — сухо ответил юноша. — Как отосплюсь, отправимся в путь.

Сандро поднялся, подошел к неупокоенным, снял с них поклажу и послал зверей в глубь леса.

— Куда они?

— Умирать. Окончательно.

— Разве нам не проще путешествовать на них?

— Поднявший связан со своими рабами ментальными узами, — разъяснил Трисмегист. — Заклинания, произносимые на языке мертвых, несомненно, быстрейший метод воскрешения павших. Но такое оживление требует постоянной связи между сознаниями Хозяина и раба. Для живого некроманта длительное поддержание такой связи энергетически расточительно и непременно приводит к магическому истощению…

— Проще говоря: стоит мне уснуть и йотуны выйдут из-под контроля, — доходчивее пояснил Сандро.

— Довольно грубая, но все же верная трактовка, — согласился Трисмегист.

— Значит, дальше пойдем пешком?

— Дальше мы будем спать, но перед сном перекусим.

— Я приготовлю еду!

Дайрес быстро насобирал хвороста, извлек некромантский нож, с его помощью вырыл яму, измазал зайчатину в глине, утрамбовал ее в дыру, сложил сверху хворост и взялся за огниво. Саднро, неотрывно наблюдавший за работой имитатора, остановил его, провел рукой над хворостом и ветки без всякого кресала равномерно загорелись, не испуская дыма, по которому легко найти беглецов.

— Научи меня магии, — попросил Дайрес. — Я пригожусь в бою.

— Колдовство — не стрельба из лука. Чтобы управлять Силой, одних тренировок недостаточно, для этого необходим дар.

— Мой отец шаман — дар у меня в крови.

— Дайрес, прости, но у меня нет для этого времени. — Сандро закрыл глаза и прислонился к дереву. — Разбудишь, когда зайчатина будет готова, — сказал он и от усталости тут же стал клевать носом.

— Хорошо, — обреченно вздохнул имитатор.

— Я могу помочь, — предложил Трисмегист. — Ты узнаешь не все и не сразу, но простейшим формулам я без труда тебя обучу.

— Спасибо, Альберт!

— Начнем с азов. Прежде чем пропускать через себя Силу, ты должен научиться контролю и добиться внутренней целостности. Для этого пройдешь курс медитации.

— Это ни к чему, — улыбнулся Дайрес. — Этому меня научил отец: чтобы я мог менять формы.

— Что ж, тогда перейдем к магии. Начнем с защиты. Ведь для того, чтобы нейтрализовать врага, ты должен понимать, как он построил оборону. Итак, приступим.

Альберт притронулся иллюзорными руками к вискам имитатора и без труда проник в его сознание, но не успел прочесть ни одной мысли: Дайрес вытолкал из разума чужую магию, закрылся и в мгновение ока восстановил ментальные щиты.

— Неплохо! Вижу, защищаться ты умеешь. Тогда попробуй прочесть мои мысли.

— Прости, Альберт, не хочу обидеть, но в сознание бестелесного существа нельзя проникнуть.

— Если я сказал, чтобы ты это сделал, значит — можно, — заверил друид и пристально посмотрел на имитатора. — Пробуй.

Дайрес вгляделся в глаза друида и сконцентрировался на поставленной задаче. Он убедил себя, что всё в его власти, и прикоснулся руками к иллюзорным вискам, попытался прорваться в сознание духа, слиться с ним воедино. И ему удалось! Правда, мысль, которую передал через эфир Трисмегист, заставила Дайреса забыть об уроке и помянуть Одноокого.

— Сгорит? — сперва не понял Ди-Дио, но, вспомнив о зайчатине, встрепенулся и в два движения затушил огонь. Обжигая пальцы, извлек из-под рдеющих угольев подгорелое мясо и, улыбнувшись, посмотрел на друида: — Первый урок прошел с огоньком.

— Буди Сандро, — усмехнулся Трисмегист. — И не переживай: в еде не привередлив.

После короткой дневки и скудного обеда Сандро все еще ощущал магическое истощение и телесную вялость. Дайрес в противовес некроманту был свеж и весел, несмотря на черные, тяжелые тучи, перетянувшие небо. Он шел впереди, прислушивался к шуму леса, дышал полной грудью, наслаждался запахом опавшей листвы и деревьев — жизни. С интересом наблюдал вокруг, провожал животных восторженными взглядами, а иногда, если зверь нравился особо сильно, принимал его облик и в таком виде шел до тех пор, пока не встречал еще более необычного обитателя леса. Сандро вяло брел позади, тяжело опирался на посох и, не скрывая добродушной улыбки, следил за имитатором. Дайрес вел себя, как ребенок, или узник, обретший свободу: наслаждался жизнью, играл с ней, радуясь каждому мигу. Было в этом нечто завораживающее, привлекающее.

— Озорной мальчишка, — заметил Трисмегист.

— Да, шикарная оленуха, — согласился Сандро и рассмеялся так же непринужденно, как в детстве или в первые дни знакомства с Энин.

Вспомнив о девушке, некромант невольно погрузился в мысли. Где она теперь? Что с ней? Повстречаются ли они вновь? Сумеет ли Энин перебороть болезнь? Случаи выздоровления были нечастыми, но эликсир «недоросли» многократно увеличивал шансы на положительный исход. Вот только узнает ли Сандро о судьбе Энин? Или она останется для него тайной?

Неожиданно грянул гром. Некромант против воли замер, осмотрелся и увидел мчавшегося на него и скалившего пасть огромного белого волка. Сандро взмахнул посохом — в хищника ударила Волна смерти, но не нанесла никакого вреда: коснувшись белоснежной шерсти, бесследно рассеялась, истаяла. Колдун машинально повторил заклинание: результат оказался прежним — волк был невосприимчив к магии.

— Проклятье! Дайрес, — догадался чародей, — прекрати это баловство!

Волк остановился за шаг от некроманта и принял облик Батури.

— Хорошо! — сказал имитатор голосом вампира. — Как я выгляжу?

— Зверем был краше…

— Где ты видел этого волка? — взволновался Трисмегист. — Отвечай!

— Здесь, неподалеку…

— Что-то не так? — спросил Сандро.

— Все в порядке, — неубедительно ответил друид. — Не стойте истуканами! Нет времени, чтобы тратить его на шалости. Вперед.

Сандро пожал плечами и молча продолжил путь через бескрайний лес. А когда Дайрес превратился в зверя и убежал вперед, спросил своего наставника:

— Чем тебя взволновал белый волк?

— Это не зверь, а дух леса — Эрун. Он появляется в исключительно редких случаях. Не знаю, почему он здесь. На этот счет у меня есть только два предположения: либо Эрун желает нас уничтожить, либо — предупредить об опасности.

— Неутешительно… — некромант споткнулся о вынырнувший из-под земли корень и едва удержался на ногах. Криво улыбнулся, вдруг подумав, что лесная нечисть уже начала строить козни. — Скажи, Альберт, что лучше: быть врагами лесного духа или ждать неведомой опасности?

— Искренне надеюсь, что у Эруна добрые мысли.

Вновь грянул гром, басистым эхом пробежал по лесу и скрылся где-то далеко за спиной. За первым раскатом последовал второй, и земля содрогнулась под ногами. Черная гвардия антрацитовых туч закрыла своими исполинскими щитами солнце, погрузила мир в беспроглядный мрак. Ветер, пожелав спасти лучи света от темных стражей, рванулся к небесам, но стих, наткнувшись на нерушимых воинов мрака. Тучи сгустились, превратились в огромное чернильное пятно, сквозь которое не смог пробиться ни единый луч света. День превратился в ночь. Загремели, словно тамтамы, провожавшие усопших в мир теней, раскаты грома. И небо, будто откликнувшись на этот бой, горестно разрыдалось, обрушило неистовый град слез на черную землю.

Чародей окутал себя магическим щитом, по которому немилосердно забарабанили градины, и громко позвал Дайреса. Имитатор не заставил себя ждать: примчался быстро, как пущенная стрела, и, не обратив внимания на непроницаемый для других щит, шмыгнул под него и, чтобы подстроиться под ходьбу некроманта, принял человеческий облик.

— Ничего себе вдарил! — с улыбкой воскликнул имитатор. — За пару мгновений намял бока!

Град усилился, а вместе с ним — и недоброе предчувствие, которое появилось у некроманта после разговора с Трисмегистом. Звери скрылись, попрятались в дуплах и норах — лес опустел.

Сандро спешил, подгоняемый непогодой и еще одним, более опасным преследователем. Быстро, срываясь на бег, сильно опираясь на посох, юноша шел вперед. Напрасно пытался изгнать из головы недобрые мысли, а иногда, когда от волнения Дайрес становился разговорчивым, отбивался от его словесных атак.

— Сандро, почему ты не хочешь учить меня магии?

— Не до того сейчас, — отмахнулся чародей. — Был бы я личем, без труда бы поддерживал связь с поднятыми, а так — ослаб.

— Значит, ты слабый некромант?

— Нет! Я могу за раз упокоить и сотню, и две немертвых, — несколько приукрасил свои таланты юноша. — Но если воскрешать без долгих ритуалов, то связь с поднятыми быстро сжигает энергию.

— Получается ты антинекромант?

— Можно сказать и так, — пожал плечами Сандро и улыбнулся: так его еще не называли, хотя подобная трактовка была ему особенно приятна, ведь он ненавидел оживлять покойников, связывать свое сознание с трупами, проникать в их мертвый рассудок.

— Научишь меня, когда наберешься сил?

— Дай сначала набраться. А там решим.

Над лесом сгустилась ночь, но за тьмой, властвовавшей под плотным одеялом туч, Сандро этого даже не заметил. Дождь тем временем утих, но это не сделало путешествие более легким: почва под ногами пропиталась влагой, раскисла, превратилась в грязь, а мелкая морось, продолжавшая падать с небес, не давала земле просохнуть.

Вдруг звериная тропа, по которой брели некромант и имитатор, оборвалась. Небольшая речушка, весело журчавшая слева, резко канула вниз, зашумела над утесом, взъярилась, запенилась и полетела водопадом с обрыва. Впереди, казалось, протяни руку и дотянешься до них, выросли крепкие скалы с высокими, островерхими, как минареты башен, шпилями. Несмотря на оптический обман, дотянуться до Черных Кряжей было невозможно, впрочем, как и спуститься с утеса.

— Куда дальше? — выдавил Сандро, подойдя к обрыву и взглянув вниз.

Отвесный склон был изредка покрыт уступами, но спуск по крохотным бережкам казался смертельно опасным.

— Полезем вниз — сорвемся, — резюмировал чародей.

— Надо идти в обход, — предложил Дайрес.

— Альберт, что скажешь? — поинтересовался некромант, но дух не ответил. — Альберт? — забеспокоился Сандро, притронулся рукой к книге Трисмегиста, но это не дало ровным счетом ничего — друид молчал. — Обожаю своего наставника: не нужен — появится, нужен — не дозовешься.

— Может он хочет, чтобы мы сами решили эту задачу?

— Да, когда на хвосте многотысячная армия нежити — самое удачное время для загадок и головоломок.

— Сандро! — воскликнул Дайрес. — Я же могу спустить тебя вниз!

— И как…

Сандро умолк на полуслове: не дал ему договорить волчий вой, прозвучавший так близко, словно хищник стоял за спиной. Некромант резко обернулся. В округе не было ни души. Лишь мерно покачивались скрипучие стволы деревьев. Насвистывал настырный ветер. Шумел взбудораженный ручей. Тихо разговаривал, будто старик вещающий сказку, древний лес.

— И как ты это сделаешь? — закончил Сандро и вдруг краем глаза заметил белую молнию, шерстяной клубок, метнувшийся от одного дерева к другому и исчезнувший за тонким, за которым никак не смог бы спрятаться, стволом. — Фоморщина…

Вновь завыл волк. За спиной забегали быстрые, словно силуэты вампиров, тени. Сандро испугался, но быстро подавил в себе страх. Вгляделся во тьму, в которой мелькали и не желали исчезать неведомые духи. Сосредоточился, из-за усталости с трудом проник в эфир и, выяснив природу незваных гостей, ужаснулся: брэги. Ожесточенные духи мучителей и душегубов подвластные воле некроманта. Их почти невозможно убить, особенно сейчас, когда магических сил почти не осталось. В открытую противостоять брэгам Сандро не решился: понимал, что для такой битвы энергии у него не хватит. Быстро сняв мешок, он извлек из него два небольших узелка, развязал их и зачерпнул из одного горсть соли.

— Вею соль, называя слезами Фьёрда. Вею соль: мертвецам ослепляю глаза, — Сандро мелодично прочитал слова слабого, требующего минимальных энергетических затрат, но действенного приговора, и рассыпал соль вокруг себя и Дайреса.

Когда контур сигила был положен, юноша зачерпнул горсть из другого узелка и продолжил:

— Сею серу — пепел хлада, пепел огня. Сею серу: разгоняю заблудшие души. Жгу огни…

Сандро взмахнул рукой: круг вспыхнул, яркое пламя на мгновение осветило границу леса и обрыв, разогнало взбесившиеся тени и погасло, вернув миру привычную тьму. Чародей пристально вгляделся в ночных пришельцев и зачитал финальный стих:

— Истлеваю рдеющим тленом. Жгу огни, провожаю дорогой Волхвов.

Лазутчики Сиквойи кружили рядом, но уже не могли заступить за начертанный чародеем сигил. До тех пор пока границы круга будут целы, через них не пройдет ни одно создание. Но мелкий дождь уже подмывал рассыпанную соль, рушил ментальную преграду.

— Нам конец… — выдавил Сандро.

Тени, души убийц, умершие и вернувшиеся в мир, чтобы вновь сеять смерть, метались вокруг и с каждым мгновением были все ближе. Они подходили вплотную к сигилу и замирали. Сандро увидел перед собой оскаленные, искореженные болью и ужасом лица, не выражавшие ничего, кроме ненависти и жажды крови.

— Будьте прокляты! — с омерзением выговорил Сандро и смачно выругался.

Если б он был отдохнувшим, полным сил, то без труда справился с десятком духов. Но сейчас оказался беспомощен перед опасностью: его судьба была безнадежна.

— Вею соль, называя слезами Фьёрда. Вею соль: мертвецам ослепляю глаза…

Юный чародей, вновь пройдя кругом, обновил солевой контур. Духи перестали скалиться, отступили от сигила, будто ослепнув. Заметались в поисках некроманта, за жизнью которого пришли, но не разыскали его, не увидели. А дождь все стучал по земле, размывая круг, становился все сильнее, все упрямее — опаснее.

— Вею соль, называя слезами Фьёрда. Вею соль: мертвецам ослепляю глаза, — шептал Сандро, по крупицам разбрасывая вокруг себя соль, которой с каждым мгновением оставалось все меньше.

Духи выли, как дикие псы, скалили уродливые пасти с черными, словно сгнившими, клыками. Сандро невольно вспомнил классификацию нечисти из энциклопедии Льва Алацци и понял, что с брэгами ему не справиться, для победы над ними нужен священник или хотя бы друид.

— Альберт! — позвал чародей, надеясь у мудрого наставника найти поддержку, но Трисмегист не отозвался.

Сандро перестал сыпать соль, и брэги облепили магический круг, словно трупные мухи мертвое тело, поднялись над головой некроманта, образовав столб оскаленных лиц.

— Альберт! — в отчаянии выкрикнул юноша, но друид не ответил.

Сандро нервно смахнул с лица капли дождя, дрожащей рукой высыпал остатки соли в ладонь и в последний раз прошептал:

— Вею соль, называя слезами Фьёрда. Вею соль: мертвецам ослепляю глаза…

Глава 7. Беды Вестфалена

В предрассветный час Вестфален был похож на темно-сизое облако, сгустившееся над горизонтом, вместе с тем — на гору, выросшую посреди равнины, или же великана, присевшего отдохнуть и уснувшего навеки.

Когда краешек солнца выглянул из-за горизонта, и ночная тьма нехотя сменилась сумрачным утром, необычные путники вышли из-под защиты леса и побрели по неторной дороге в сторону тракта. Обозы еще не наводнили подъезды к столице, и никто не увидел юной девушки, прижимающей к груди плачущего ребенка, некому было обратить внимание на мертвецки бледного мужчину в обгорелом, испачканном грязью и кровью плаще, который бережно держал на руках рыжеволосую молодицу. Вскоре спутники выбрались на широкую грунтовку с громким названием Южный тракт. Он был пуст, безжизнен и беззвучен. Лишь звонкий детский плач разрушал тишину.

Младенец, не утихая ни на миг, рыдал уже вторые сутки, с того самого момента, как вампир принес его с охоты. Батури уже сомневался в правильности своего поступка, ведь ни он, ни его лишенные материнского инстинкта спутницы не умели обращаться с детьми.

— Успокой его, наконец! — не выдержал вампир.

— Как? — воскликнула Анэт.

— Укачай, развесели, спой ему песню — придумай что-нибудь! Дай грудь, в конце концов!

— Но у меня нет молока…

— Думаешь, я этого не знаю? Делай, что говорю.

— Да кто ты такой, чтобы мне указывать?

— Тот, кто в случае отказа перегрызет тебе горло! — выкрикнул вампир, но понял, что от ругани младенец рыдает еще громче, и сменил тактику: — Анэт, прошу тебя: дай ему грудь. Если не заметила, его это успокаивает. Иногда он даже засыпает.

— Хорошо.

На ходу спустив один рукав, Анэт дала младенцу грудь, и тот, наконец, прекратил свои бесконечные бессловесные жалобы.

— Зачем ты взял ребенка? — шепотом, чтобы не услышала сестра, спросила Энин. — Ты понимаешь, что мы его погубим?

— Ты еще… — закатил глаза вампир, но все же ответил: — Я укусом вспорол ведьме шею и проник в ее сознание. Она хотела украсть у младенца жизненные силы и ценой его смерти спасти себя от чумы. Теперь ты понимаешь, почему я поступил так, а не иначе?

— Прости, я не знала…

— Не знаешь — молчи! И вообще не донимай меня разговорами…

Клавдий остановился перед высокими, в три человеческих роста, воротами и, поставив Энин на землю, с силой толкнул створки. Они не подались.

— Странно… Торан Вестфалена всегда открыт. В городе что-то неладное.

Батури взглянул на небо, на холодное, стоявшее в зените, солнце. Дорога по Южному тракту отняла больше времени, чем он рассчитывал. Вскоре появятся обозы, с ними можно будет пройти в город. Но Клавдий не хотел показываться людям, чтобы не привлекать внимания.

— Чума, — вслух подумал он. — Обозов не будет, и ворота не откроют…

Решив все же попытать удачу, Батури постучал в тяжелые створки и немало удивился, когда за Тораном послышались шаги. Стражник замер у смотрового окна и, не открыв его, громко выкрикнул:

— Проваливайте в свое же благо! Город закрыт для посторонних!

— Открой, — прибегнув к магнетизерским талантам, приказал вампир. — Мне надо пройти. Ты должен открыть ворота. Немедленно!

— Сказано же: город закрыт, — невозмутимо отозвался страж — магия, сломившись о зачарованный Торан, не подействовала.

— Ждите здесь, — прошипел вампир и прыгнул на створки ворот.

Будто паук, он пополз по отвесной преграде, быстро добрался до верхушки и переметнул через Торан. За воротами раздался перепуганный вскрик стража, сменившийся предсмертным всхлипом. Послышались другие голоса, грозившие вампиру виселицей и огнем. Зазвенела сталь, зарычали воины, забили в тревожные колокола стражи, но все неожиданно стихло и ворота со скрипом отворились.

— Быстро! — приказал вампир. — Сейчас здесь будут все патрули.

Девушки без промедлений рванулись внутрь и, оказавшись в городе, замерли в замешательстве. Картина, которую они увидели, потрясла их. У ворот валялись мертвые тела, у стены полыхала ярким пламенем сторожка, повсюду чувствовался теплый запах крови, а людской страх, витавший в воздухе, был настолько отчетлив, что казалось: его можно потрогать.

К месту недавней схватки спешили стражники. Они неистово выкрикивали боевые кличи, в их руках сверкала начищенная сталь мечей и алебард. Впереди воинов мчал священник в черной рясе с кругом Эстера на груди и громко вещал молитвы.

— Быстро!

Вампир толкнул сестер туда, где улицы были тихи и пустынны, и девушки сломя голову бросились бежать. Священник махнул рукой в их сторону, что-то тихо сказал, и двое воинов, отделившись от отряда, рванулись следом. Батури хотел касанием темной магии остановить сердца этих двух стражей, но Тьма невероятным образом не откликнулась на зов. Вампир коротко выругался и обратился к стихиям. Преследователи рухнули наземь и завопили от боли. Изнутри их прожег дикий огонь, проел тела, оставив от воинов лишь горстку пепла и оплавленное железо.

Тем временем к вампиру приблизился основной отряд.

— Изыди, дитя Мрака, возвратися, низвергнися во Тьму, что тебя породила, — картавя речь на церковный манер, проголосил эстерец, а воины, воодушевленные присутствием в своих рядах священника, криво заулыбались, будто уже позабыв о гибели сослуживцев.

— Святой отец! — радостно, словно увидел старого друга, воскликнул вампир и отвесил циничный поклон-реверанс. — Прошу простить, что без шляпы, но и вы, господа, не отличаетесь хорошими манерами: обступили с мечами наголо, даже не представившись — как разбойники. Убить решили? Зря. В лучший мир я не спешу, но вас без труда провожу.

— Да буде ты, исчадие Мрака, за грехи свои словом Божьим наказано, — невозмутимо провозгласил священник и рукой вывел в воздухе круг, являющийся у эстерцев символом веры.

Батури почувствовал магические эманации в воздухе и от удивления даже не успел поставить блок. Его отбросило назад, впечатало в створки ворот. Голова заходила ходуном, а в сознание, задурманив рассудок, вплелся мерный речитатив священника:

— Господе наш, Эстер Всеединый, приди в мир, дабы искоренити в гневе огненном грех и Тьму. Покорися же, исчадие Мрака, склони чело для омовенья святого, отринь убиение ближнего, дабы переродитися в иной ипостаси.

Вникнув в молитвенный призыв проповедника, Батури потерял над собой контроль, оказался в безграничной власти монотонного голоса. Воины, оголив мечи, столпились вокруг вампира, но не спешили нападать: дожидались, когда священник сделает свое дело и заставит исчадие Мрака подчиниться божественной воле. Клавдий упал на одно колено и склонил голову, отдавая ее на отсечение. Страж со знаком сержанта на плече занес меч для смертоносного удара, а священник сложил на груди руки и замолчал. Это была его роковая ошибка. Батури мигом пришел в себя и рванулся в сторону прежде, чем на его шею опустился клинок.

Клавдий давно не убивал с таким упоением. Он с дикой жадностью, с ненавистью впился в шею священника. Воины, с трудом пересилив суеверный страх, попытались поймать вампира на короткие, для ближней рубки, мечи, но враг без видимых усилий ловко ушел от оружия, даже не выпустив эстерца из мертвой хватки. На глазах стражей из безвольной куклы Батури превратился в того бессердечного, не знающего ни сожаления, ни жалости, монстра, о котором писали, называя Познавшим, церковные книги.

Сердца людей заледенели, от испуга опустились руки. Монстр, исчадие Мрака, с которым они встретились, оказался слишком сильным соперником, чтобы противостоять ему обычным оружием. Даже священника, обладающего «гласом Божьим», не смогли спасти ни безграничная вера, ни всемогущий Эстер: вампир отпустил его только тогда, когда выпил всю кровь без остатка. Лицо церковника побледнело, переполненные ужасом глаза закатились, а язык вывалился изо рта, доставая до самого подбородка. Лик священника был ужасен, но еще ужаснее — лик вампира.

Двое стражей бросили оружие и пустились наутек.

— Назад, трусы! — проревел им вслед сержант, но беглецы не послушались приказа.

— Вы умрете в страшных муках… — пообещал Батури оставшимся солдатам и незамедлительно перешел к исполнению приговора.

Одной рукой Анэт бережно прижимала к себе спящего младенца и всячески пыталась бежать осторожнее, чтобы не разбудить его, а другой — тянула за собой сестру, которая с трудом переставляла ноги. Город был безлюден. И только благодаря этому девушкам удалось скрыться, не привлекая внимания. В пустынной тиши молчаливых улиц они издали услышали приближающийся отряд и завернули в переулок до того, как из-за поворота выбежали стражи и, гремя доспехами и мечами, умчались в сторону ворот. Девушки остались одни и, не зная, что делать дальше, куда деваться, забились в угол тупика.

— Бежим обратно, — испуганно предложила Анэт. — Поможем Клавдию…

— Чем мы ему поможем? Лучше сиди тихо…

— Где он? Почему так долго?

— На охоте! — скривилась Энин. — Проклятый вампир, оставил нас одних в неизвестном городе, а сам наслаждается человеческой кровью, кормится…

— Тихо….

Батури, как всегда, возник из ниоткуда. Вид у него был потрепанный и пугающий. Взгляд ужасных глаз, заполненных до краев черной, играющей черными же тенями, бездной, вызывал опаску и оторопь. Вампир, будто чувствуя страх, который испытывала, глядя на него, Энин, неотрывно наблюдал за ней.

— Что-то не так? — спросила девушка.

— Несмотря на предсмертную слабость, ты быстро бегаешь.

Вскоре зрачок Батури изменился, стал меньше, а чуть позже его глаза приняли привычный мягкий, как заледеневшее озеро, голубоватый цвет. Теперь вид вампира не пугал.

— Я столкнулся с абсолютно новой магией — церковной. Но колдунов в ордене Эстера никогда не водилось, — задумчиво заметил Батури и взял Энин за руку. — Идите за мной и не отставайте ни на шаг.

Чем дальше от ворот отдалялись путники, тем более страшным представал перед ними город. Улицы, сперва чистые и ухоженные, быстро преобразились, наполнились ужасом суровой реальности. Камень мостовых изукрасили пятна крови и гнойные потёки, к которым прилипала подошва сапог. По обеим сторонам дороги грудами валялись человеческие тела. Вокруг них, как шакалы, столпились целители в масках с длинными клювами, защищающими легкие от заразы. Затхлый воздух переполнился тошнотным трупным запахом и вонью разложения. Отовсюду доносились страдальческие голоса неизлечимо больных. Многочисленные целители и золотари грузили в открытые повозки людей, многие из которых еще шевелились — никто не обращал на это внимания, кидая умирающих в общую кучу — к трупам.

— Но они еще живы, — ужаснулась Энин.

— Ты тоже, но вскоре погрузят и тебя, — пообещал Батури.

— Проклятый монстр! — прорычала колдунья.

Она хотела осыпать вампира бранью, но поперхнулась словами, увидев ужасную сцену. Золотари подошли к мужчине, который скрыл лицо за дырявым капюшоном, и попытались погрузить его в телегу. Чумной стал сопротивляться, не пожелав раньше времени расставаться с жизнью. «Ночные короли» не растерялись, достали палки и избивали умирающего до тех пор, пока тот не перестал конвульсивно вздрагивать. Убив, золотари в четыре руки взяли мужчину в черной рясе, на которой — о, Пресвятая Симиона! — был вышит круг Эстера, и бросили священника в трупную повозку. Энин хотела что-то сказать, остановить убийц, но не издала ни звука, побоявшись, что станет следующей.

Вскоре Батури вывел своих спутниц на главную площадь, где в окружении малочисленных слушателей, размашисто жестикулируя, читал проповеди священник с зияющей лысиной на голове.

— И написано в книге Эреба, что придет Спаситель и изгонит детей Смерти и Мрака, уничтожит чуму и воздвигнет на месте прежнего царства новое — царство Господне. Внимайте же люди, внимайте грешники! Откройте сердца свои для праведной веры, иначе в день Суда и Спасения будут брошены души ваши в пламя, и изгнаны будут, и прокляты навеки. Ибо не подняли вы руки в мольбе, не взялись за круги и оружие, не пошли против Смерти и чернокнижников, этой Смертью повелевающих…

— Куда мы идем? — спросила Анэт.

— К другу, — заслушавшись, запоздало ответил Батури.

— Нам далеко? Я себя неуютно чувствую.

— Скоро будем на месте.

— …Века мук и страданий ждут тех, кто отдаст свою душу во власть темную, — распинался в бесконечных призывах и проповедях священник. — Наказал Эстер грешников: проклял их на смерть лютую, смерть мучительную; наслал на род людской болезнь страшную, чтобы испытать веру вашу и открыть глаза праведникам, но закрыть — маловерам. Так примите же силу Эстера! Примите его всемогущество! И вера подарит вам защиту Его. И не сломает вас боль, не достанет чума, не украдут ваши души неживые немертвия. Станете вы божественно сильны и крепки. А неверующих, как и завещал Эстер, заберет в свое царство Чума…

Священник еще долго ораторствовал, неистово кричал свои проповеди, но Батури и сестры успешно миновали площадь и больше не слышали его слов. Вновь потянулись вереницы труповозок, замелькали пред глазами клювоносые целители и золотари. Клавдий, решив проявить осторожность, заставил всю компанию долго петлять крохотными улочками и переулками. Удостоверившись, что возможная погоня их не найдет, вывел спутниц к небольшой, отделенной от улицы двориком с цветущим садом усадьбе. От любопытных прохожих ее ограждал резной, витиеватый забор в полтора человеческих роста с острыми, как наконечники копей, зубцами.

— Хозяин! — прокричал вампир. — Открывай! Гости пришли!

Ему не ответили. За воротами не раздалось ни шороха, ни шепотка. Казалось: усадьба заброшена, а ее жители либо ушли подальше от бед Вестфалена, либо уже мертвы.

— Хозяин! Оглох, что ли? Открывай! — потребовал Батури, но результат оказался прежним.

Вампир схватился за витые плетения ограждения и ловко перемахнул через ворота, даже краем плаща не задев острых зубцов. Подошел к тяжелым, окованным литыми железными листами дверям. Постучал. В третий раз позвал хозяина и только теперь дождался ответа, впрочем, неутешительного:

— Проваливай! Иначе превращу в ежа с болтами вместо иголок! Ты хоть знаешь, куда ломишься? Здесь живет Веридий — сильнейший маг столицы!

— Хозяин!..

— Проваливай, сказал! Марта, активируй защитные заклинания!

— Куница! Тебя не спасут заклинания, когда на пороге Лис!

Хозяин замолчал, будто его больше не интересовал нарушитель покоя, но неизвестная Марта не спешила выполнять приказ и активировать заклинания. Вскоре у входа в дом послышался едва различимый даже для вампирского слуха шорох приближающихся шагов. А в следующее мгновение дверь распахнулась. На пороге застыл молодой, лет двадцати, юноша с пепельно-серыми волосами, большими темно-синими, как морская пучина, глазами и широкой добродушной улыбкой.

— Лис! — завопил он и бросился обнимать вампира. — Столько лет! Где пропадал?

— Может, сперва в дом пустишь? — с улыбкой спросил Батури. — И я не один: со мной две спутницы.

Хозяин заглянул за спину Клавдия и хитро сощурился:

— Паршивый развратник! Одной что ли мало? Хотя близняшки… Эх, не было бы Марты…

— Не спеши, — осадил его Батури. — Они под моей опекой. Никаких прелюбодеяний. И, к фоморам, кто такая Марта?

— Да что ж мы на пороге-то стоим? — спохватился хозяин. — Все в дом! Все в дом! Марта! Открой ворота — гости к нам пожаловали!

Створки безо всякой человеческой помощи бесшумно разошлись. Сестры беспрепятственно прошли внутрь и оказались в другом мире: здесь не было смерти, блуждавшей по всему Вестфалену, не чувствовалось запаха разложения — вокруг, несмотря на скорую зиму, благоухали цветы и травы. Озираясь по сторонам, девушки приблизились к входной двери и под пристальным, похотливым взглядом хозяина заглянули в дом.

Внутри особняк оказался намного больше, чем воспринимался снаружи. Холл был широким, даже необъятным. На стенах, украшенных орнаментом из густой сети переплетающихся между собой линий и колец, в выпирающих нишах, горели сотни свечей, но из-за отсутствия окон даже их было недостаточно, чтобы ярко озарить комнату. На второй этаж уводила полукруглая лестница с резными перилами, балясины которой были выполнены в виде различных, не повторяющихся, мифических существ. Глядя на них, казалось, что фигурки движутся, идут, длинной вереницей поднимаясь на второй этаж. По углам в передней стояли колонны в виде огромных, мускулистых демонов, держащих крупную, украшенную фризами капитель. На фризах изображались бесы, исполненные так искусно, что в бликах свечей они как будто оживали и кружились над головами царственных гигантов в хаотическом танце. Дополняли странную мистическую атмосферу висевшие на стенах картины. На почтительном расстоянии друг от друга в тяжелых позолоченных рамках красовались портреты молодых мужчин. Строгими, изящными чертами они больше напоминали богов, нежели людей, и были схожи между собой: мертвецки бледные лица, контрастирующие своей белизной с кроваво-алыми губами; едкий взгляд черных, без белка, глаз даже с картины проникал в саму душу и заставлял сердце болезненно замирать. В особняке царила удручающая атмосфера, тяжелая, как нависший над головами свод. Не в пример обстановке хозяин сиял, как весеннее солнце, был весел и словоохотлив:

— Вот, затеял ремонт в дорическом стиле, но не понравилось: буду сносить. Вы не задерживайтесь, проходите. А то, вижу, прекрасные спутницы моего друга совсем помрачнели. Идемте же! Развеем угрюмость холла, — беловолосый повел рукой, приглашая гостей в соседнюю комнату.

И вправду, в другой части дома уже не было ни демонов, ни бесов. На этот раз стены украшали полуголые девушки с рыбьими хвостами вместо ног, рядом с которыми играли на флейтах нагие мужчины и кружились изящные и грациозные, как горгоротки, танцовщицы.

— Голодны, небось, устали с дороги? Марта! Приготовь обед, не шатайся без дела! Как ты сам? Рассказывай! — Веридий резко переметнулся с расспросами к Батури. — Столько лет не виделись, а ты все молчишь.

— Так ты мне слова не даешь сказать! — улыбнулся Клавдий.

Энин не поверила своим глазам: вечно недовольный и язвительный Батури расцвел при встрече с другом, как весенний цветок.

— Правильно! — невпопад воскликнул Веридий и всплеснул руками. — Чего это мы говорим насухо? Марта! Неси вино, да получше подбери, не с простым гостем пить будем!

— Потише, ребенок спит, — недовольно прошептала Анэт.

— Слушаюсь и повинуюсь, дорогая гостья! Все сделаю! — одарив девушку улыбкой, заверил Веридий, но было уже поздно: младенец открыл глаза и завел свою несмолкаемую песню. Анэт попыталась успокоить его, занять какой-то игрой, но ребенок не утихал.

— Всё ваши крики, — скривилась девушка.

— Дайте ему грудь, он и утихомирится.

— Уже давали.

— Странно, — на молодом лице хозяина удивленно изогнулись брови, отчего Веридий стал напоминать малолетнего мальчишку. — Я бы даже сказал: удивительно. Но я же слышу, что он голоден. Или вы, мамаши, не понимаете детского крика?

— Кричит, да и кричит, — скривила недовольное лицо Энин.

— Не скажи… — покрутил пальцем перед лицом колдуньи Веридий.

— И мы ему не мамаши, — отмахнулась некромантка.

— Тогда все ясно! Пустышками дитя балуете? Сколько дней он у вас не ел?

— Я его кормил, — помрачнев, уронил Батури.

— И чем же?

— Обсудим позже. У тебя есть молоко?

— У меня есть кое-что получше, чем молоко, у меня есть Марта! — демонстрируя полное отсутствие всякой логики, сказал Веридий. — Не переживай: она все сделает, как надо.

— И где же твоя распрекрасная Марта?

— За твоей спиной.

Клавдий обернулся и увидел миловидную, одетую по-домашнему девушку с каштановыми, переплетенными в косу, волосами и пышной грудью, которую не смогло скрыть даже широкое платье. Курносый нос ее был слегка вздернут. Ее темно-карие глаза смотрели на Батури с любопытством — как на диковинку.

— Здравствуй, Марта, — вампир склонил голову в полупоклоне.

Девушка, ничего не ответив, отвела взгляд, а на ее щеках появился румянец смущения.

— Не обращай внимания, она застенчивая, — махнул рукой Виридий и, воспользовавшись мыслеречью, беззвучно добавил: — И немая.

Клавдий посмотрел на девушку другим взглядом, а Марта, будто услышав слова Веридия или уловив изменения, произошедшие во взоре гостя, резко развернулась и побежала на кухню.

— Стой, дуреха! — окликнул ее Веридий. — Дуй сюда и не вздумай убегать, пока не скажу.

Марта вернулась красная от стыда.

— Милая, — ласково выговорил Веридий, еще больше вгоняя служанку в краску, — проводи девушек в столовую, накорми, напои, как положено, и уложи спать. Устали они с дороги. А вы, девушки, не стесняйтесь. Друзья Лиса — мои друзья, а равным мне радушием не сможет похвастаться ни один вестфалец!

Энин скривилась, вспоминая первый поток гостеприимных речей хозяина. Анэт оставила реплику Веридия без внимания, будучи полностью занята укачиванием младенца.

— Марта, не стой истуканом! Сказал же: поухаживай за гостьями. А вы, девушки, идите за ней, Марта у меня неразговорчивая.

Служанка пошла в соседнюю комнату, сестры отправились следом.

— Ты изобрел новый стиль? — обратился хозяин к Батури, оглядев его с ног до головы и даже притронувшись к лохмотьям, в которые превратилась одежда вампира.

— Не донимай, — с улыбкой ответил Клавдий и закатил глаза.

— Ладно, иди в кабинет. Я пока прогуляюсь по погребу, найду, чем промочить горло.

— Ты пошустрей прогуливайся. У меня мало времени…

— Ну, уж нет! Ты слишком редкий гость, чтобы я тебя так просто отпустил, — усмехнулся Веридий и выскользнул из комнаты.

Батури блаженно вздохнул и мечтательно улыбнулся. Постоял секунду и пошел на второй этаж. Задержался на лестнице. Нежно, погрузившись в глубины памяти, провел рукой по древним перилам. Все в этом доме было знакомым, родным. Батури искренне радовался тому, что заглянул в Вестфален, в усадьбу одного из старейших вампиров — Веридия Мартес Ливуазье. Тут Клавдий мог узнать ответы на интересующие его вопросы, получить дружеский совет и просто отдохнуть с чувством полной безопасности. По крайней мере, он так думал.