Мир Кристины

5

Покорить любую женщину не фокус. Надо ежедневно бомбардировать ее букетами. Желательно с самого раннего утра. Представляете, картинку? Сонная девушка в ночной сорочке, босые ноги в стоптанных на пятках тапках, взлохмаченные волосы, еще и чайник на кухне не вскипел. И тут — бац!

Звонок в дверь! На пороге улыбающийся посыльный с букетом цветов.

Недели две, от силы три. И черствое женское сердце дрогнет.

Можно к сему присобачить телеграммы или эсемэски, типа: «Мое сердце вдребезгах!». Или «Моя душа в пятке. Я хромаю по Вам!». Не бойтесь небольшой доли юмора. Женщины оценят сию приправу к чувствам по достоинству.

Утренний звонок застал Кристину врасплох. Она заметалась, не успела даже накинуть на плечи халатик, подошла к входной двери, заглянула в глазок и увидела огромный букет роз. Целая клумба ярких, пестрых роз заполоняла собой всю крохотную лестничную площадку. Разглядеть сквозь заросли ярких, невозможно красивых цветов самого визитера решительно не представлялось возможным.

«Ошиблись дверью!» — решила Кристина. «Или подъездом».

— Кто там? — суровым голосом громко спросила она.

— Курьер из магазина «Цветы в подарок». Девушка Кристина здесь живет?

«Кто-то из родителей моих малышей?» — успела подумать Кристина.

Секунду поразмыслив, она сняла цепочку, щелкнула замком и слегка приоткрыла дверь. Не до конца распахнула, до половины, не более. Но этого оказалось достаточно, чтоб целая цветочная клумба роз втиснулась в дверь, и заполонила собой весь узкий коридор. Квартира тут же наполнилась всеми ароматами Аравии. У нашей девушки закружилась голова.

Кристина непроизвольно слегка попятилась. Клумба клумбой, просто она увидела поверх гигантского букета знакомую физиономию Майка. На голове у него красовалась фирменная кепочка магазина «Цветы — в подарок!».

«Опять этот настырный тип!» — пронеслось у нее в голове. «Он просто преследует меня! Это уже возмутительно!»

Несколько секунд оба пялились друг на друга, будто увиделись впервые в жизни.

— Предъявите ваш паспорт! — с нейтральным выражением лица изрек тип.

— Зачем это? — изумилась Кристина.

— Я должен удостоверить вашу личность.

Как каждая законопослушная гражданка Кристина автоматически повернулась и направилась в комнату. К письменному столу, где лежали все документы, справки и бумаги. Но тут же вернулась обратно в коридор. По пути, кстати, успела накинуть на плечи халатик. И подвязаться в талии поясом.

Клумба по-прежнему стояла в неподвижности.

— От кого цветы? — резко спросила Кристина.

— Не могу знать. Не в курсе дела. Мое дело сторона. Я курьер, лицо официальное. Мне приказали, я исполняю. И никакой самодеятельности. Предъявите паспорт.

— Не подумаю! И давайте договоримся сразу!

— Вы нарушаете закон! — мрачно сказал Майк, — И вдобавок лишаете лично меня дополнительного заработка. А это нечестно.

— Вы лжете!

— Только по четвергам и пятницам. А сегодня, к вашему сведению, милая Кристина, вовсе понедельник. Паспорт, предъявите паспорт!

— Перестаньте паясничать! От кого цветы? — голосом следователя из районной прокуратуры спросила она. Хотя сама, разумеется, уже догадывалась, от кого.

— Секрет фирмы. Коммерческая тайна.

— Я вам не верю. Вы не можете быть курьером.

— Это еще почему? — искренне обиделся Майк, — Глубочайшее заблуждение! Ваше представление о доходах бедных художников, об истинном их материальном положении основано на информации из глянцевых журналов. Просто обидно, честное слово. Глянцевые журналы, милая Кристина, вовсе не для чтения. К вашему сведению, солнышко, они исключительно для рассматривания картинок.

— Паспорт не дам! — жестко заявила Кристина.

— Отчего же, почему же!? — недоумевал Майк-курьер.

— Господибогмой! Я вам не доверяю!

— И напрасно! Я лицо официальное. При исполнении, так сказать.

— Мало ли что у вас на уме.

— Значит, не покажите?

— Ни под каким видом.

— Мне бы только одним глазком. Данные переписать, — уныло попросил Майк. И скорчил при этом очень умильную физиономию.

Но Кристина была тверда, как скандинавская скала, как линия Манергейма, если кто помнит историю.

— Не покажите? Окончательно и бесповоротно? Категорически?

— Именно так! — непоколебимо заявила Кристина.

— В таком разе принесите хотя бы ведро. У вас в ванной, наверняка, имеется какое-нибудь пластмассовое ведро, верно?

— Имеется, — подтвердила Кристина.

— Тащите его сюда! — распорядился Майк.

Самое смешное, Кристина подчинилась. Ноги сами понесли ее в ванную, потом принесли обратно в комнату. Прямо пред ясны очи настырного возмутительно наглого и самоуверенного типа под названием Майк Кустофф.

Некоторое время они стояли посреди скромной малогабаритной квартиры и уже привычно сверлили друг дружку пронизывающими (по возможности!) взглядами.

— Особа женского пола с пустым ведром в руках — плохая примета! — как бы, между прочим, заметил Майк.

— Что вы этим хотите сказать?

— Ведро неплохо бы наполнить водой. Во избежании. Эдак, на три четверти. Не больше. Цветы, стало быть, чтоб поставить было куда. Чтоб красиво в помещении стало. Благоуханно и гармонично. Осилим эту операцию? Или как?

Некоторое время оба, молча, укрепляли клумбу в ведре с водой. Потом, так же молча, искали место, куда это бы ее поставить. Так, чтоб было гармонично и красиво.

Майк, конечно, заметил. Все стены квартиры увешаны репродукциями картин Брюллова и его портретами. Заметил так же несколько фотографий французского композитора и певца Шарля Азнавура. Но тогда он не придал этому значения. И очень напрасно.

Нам только кажется, эстрадные звезды где-то там, в лучах прожекторов, живут в другом измерении. Наивное заблуждение! Они такие же, как мы. Они связаны с каждым из нас незримыми, но прочными нитями. Они частица нас самих. Они воздействуют, влияют на наши судьбы иной раз самим фактом своего существования. А нередко довольно бесцеремонно ломают наши планы и устремления. Хотим мы того или нет.

Об этой манере эстрадных знаменитостей Майк никогда особенно не задумывался. Потому и не обратил должного внимания на большой портрет великого Шарля Азнавура. Пройдет совсем немного времени, и этот любимец всех женщин всех континентов преподнесет лично Майку очень неприятный сюрприз. Если не сказать больше.

Но случится это значительно позже.

— Решили таким неуклюжим способом добиться своего? — неожиданно спросила она.

— Дико извиняюсь, что вы подразумеваете под «добиться своего»? — спросил он.

— Добиться моей дружбы! — твердо заявила Кристина, — Зачем вам это?

— Дружбы!? Ни в коем разе! — в тон ей, твердо заявил Майк. И секунду помедлив, добавил, — Дружба между мужчиной и женщиной самый вредный миф. Существует исключительно в головах у старых дев. Я вам так скажу. Милая Кристина!

— Перестаньте называть меня «милая»! У вас это звучит как-то особенно амикошонски.

— Ами… как? — переспросил Майк.

— Амикошонски! Господибогмой! Ами — друг, кошон — свинья, друг — свинья.

— Жуть какая-то! — искренне возмутился Майк.

— Можно подумать, вы этого не знали.

— Ни сном, ни духом. Даже не догадывался. Если вы, таким образом, интерпретируете наши отношения…

— У нас нет никаких отношений! — повысила голос Кристина, — Перестаньте язвить и ерничать!

— Еще и ерничать!? — ужаснулся Майк.

— Да, именно. Ерничать, язвить и фиглярничать! Я, кажется, не давала вам к этому ни малейшего повода.

— Сударыня! — строго заявил Майк, — В таком разе, прошу простить мои амикошонские манеры и фиглярские замашки. И позвольте откланяться!

Майк повернулся спиной и даже сделал вид, будто собирался уходить. Самым решительным образом. Бесповоротно, так сказать.

— Нет уж! Извольте остаться! И объясниться! — очень громко сказала Кристина, — Это возмутительно!

Майк нехотя повернулся, посмотрел на часы, вздохнул.

— Стоймя объясняться будем? Может, это… проследуем на кухню? Чай, баранки, сухари и все такое. Вы любите сладкое?

Кристина, молча, жестом пригласила его проследовать в направлении кухни.

— Только после вас! — жестко ответил Майк.

Что собой представляет четырехметровая кухня в хрущевской пятиэтажке сведущим людям объяснять не надо. Крохотный стол, две табуретки, газовая плита, раковина и посудный шкаф в цветочек. Над головой плафон, на окне веселенькие занавески. Человеку средних габаритов одному тесновато, вдвоем, как ни странно, в самый раз. Парадокс российского быта. Чем меньше квадратных метров, тем теснее общение.

Телам тесно, мыслям и чувствам просторно.

— Присаживайтесь, Михаил! — светским тоном предложила Кристина, — Чай, кофе?

— Пивка бы… — мечтательно протянул Майк.

— Спиртного в доме не держу! — осадила его она.

— И правильно! Сухой закон — самое величайшее изобретение человечества. Второе, после изобретения женского корсета. До сих пор недооцененное, кстати. Была б моя воля…. Я б всех этих алкашей собрал бы в одну кучу и… за полярный круг! Пустые бутылки из-под спирта собирать. Им дело привычное, экология опять же в выигрыше.

Кристина между тем, поставила на стол две чашки, сахарницу, вазочку с конфетами. Плеснула в чайник ровно две чашки воды и поставила на огонь.

— Итак! — повернувшись к Майку, резко спросила она.

— В смысле?

— Господибогмой! От кого букет?

— От инкогнито! — не моргнув глазом, ответил Майк.

— Как вы узнали мой адрес?

— От него же!

Два дня назад Майк и сам не заметил, как свернул с эстакады у Рижского вокзала и оказался на проспекте Мира. Автоматически развернулся под эстакадой у метро «ВДНХ» и через пять минут остановился у магазина «Электроника».

У него и в мыслях не было ничего такого. Искать девушку Кристину? Все произошло как-то само собой, на автопилоте.

Майк припарковал джип прямо у центрального входа и вошел в магазин. Повертел головой вправо-влево, увидел то, что нужно, и направился к стойке заказов.

За стойкой сидела какая-то невыразительная накрашенная девица.

— Я могу вам помочь? — стандартно улыбаясь, спросила она.

«Ты — нет!» — успел подумать Майк. Вслух, разумеется, произнес другое:

— Мне нужна девушка курьер по имени Кристина. У вас есть такая?

— Есть! — с готовностью кивнула девица, — Она вас обслуживала на дому?

— Можно и так сказать, — подтвердил Майк.

— У вас претензии? Какие-то проблемы? — спросила девица.

— Проблема одна. Она оставила у меня в мастерской свой лифчик и, сидя по всему, ключи от своей квартиры, — брякнул Майк.

У девицы от изумления глаза вылезли из орбит. И широко распахнулся рот.

— Кто… Криска-а!?

— Именно! Криска! — подтвердил Майк. И, понизив голос, добавил, — Только никому ни слова, идет? Пусть это останется строго между нами. Между мной и… вами! Сами понимаете, вмешиваться в интимную личную жизнь, как-то это… не того. Пойдут пересуды, сплетни! Никому ни звука, короче! — обаятельно улыбнувшись, закончил Майк.

— Ладно вам! — очнувшись от его гипнотической улыбки, заявила девица, — Чтоб Криска и.… Ни за что не поверю!

— Я и сам глазам не поверил на утро. Это надо, быть такой рассеянной! Дайте, солнышко, мне ее адрес. И по возможности телефон.

Девица за стойкой менее всего походила на «солнышко». Но Майка подобные мелочи никогда не волновали.

— Телефона у нее нет, — ответила девица.

— Ясное дело, — кивнул Майк, — Портной всегда без порток, одаривающий телефонами сам всегда без связи с внешним миром. Аксиома.

На кухне у Кристины засвистел чайник. Громко, как пригородная электричка.

— Господибогмой! От кого букет? — гневалась она.

— От инкогнито. Он, знаете ли, натура неопределенная, лица не имеет.

— Вы еще долго намерены издеваться надо мной!?

Майк ушел. Отвечать на риторические вопросы не его стиль. В самом деле, что можно ответить на вопрос: «Я царь или не царь?». Еще спросите, «Быть или не быть?». Или того хуже, «Где мои очки?». Риторические вопросы — это вопросы, устремленные в космическое пространство. Отвечать на них следует существам из других галактик. Не нам, грешникам.

На пороге кухни Майк провернулся и отдал по-французски честь, приложив два пальца к козырьку фирменной кепочки. И скрылся за дверью. Кристина скорчила себе в зеркало какую-то неопределенную гримасу и пожала плечами.

Но это было только начало.

Каждое утро ровно в семь, (будь он неладен, этот возмутительный тип!), раздавался звонок и в проеме приоткрытой двери возникал очередной огромный букет роз.

Во второй раз, опять увидев в глазок цветочную клумбу, Кристина широко распахнула дверь и, не менее широко раскрыла рот, готовая высказать все, что накипело на душе.

— Давайте договоримся сразу! — выпалила она.

Но на пороге с букетом стоял молоденький парнишка, почти школьник, в такой же фирменной кепочке, что была на Майке в прошлый раз. Физиономия юноши была откровенно заспанной. Он мрачно поздоровался, сунул букет в руки опешившей Кристине, попросил черкнуть в блокнот какую-нибудь закорючку и был таков.

Потом была девушка. Потом средних лет тип с бельмом на левом глазу. Все в фирменных кепочках и все, естественно, с букетами. На вопрос, от кого цветы, пожимали плечами.

— Без понятия!

— Вам виднее!

— Спросите у начальства, вот телефон.

Первые три дня, вернее, три утра, Кристина по инерции негодовала. Слегка. Подозревала какой-то подвох, какую-то насмешку. С каждым разом негодования становилось все меньше и меньше. Потом незаметно для себя Кристина смирилась. В конце концов, каждая женщина достойна, как минимум, одного букета цветов в день. Чем она-то хуже? В этом нет ничего сверх естественного. К концу недели она уже привыкла к утренним звонкам, как к данности. Букеты роз постепенно оккупировали квартиру Кристины.

Розы, розы, розы, розы! Букеты различались только размерами. И, разумеется, цветом. Такого буйства цветов и оттенков наша бедная Кристина, естественно, никогда вживую не видела. Даже не подозревала о таком многообразии. Ни один из букетов не повторял другого. К концу первой недели комната Кристины превратилась, то-ли в артистическую гримуборную популярной супер-зведы, то-ли в филиал цветочного салона средней руки.

Пришлось зайти в цветочный магазин, проконсультироваться. Как, каким образом их лучше всего сохранять? Как ухаживать, чтоб дольше не потеряли своей прелести? Возможно ли некоторые из них засушить на память? Как это делается?

Словом, забот и тревог у нашей Кристины заметно прибавилось. Если бы у нее был свой небольшой клочок земли! Маленький сад. Хотя бы, два на три метра….

Мечты, мечты.

Конечно, зловредные шипы внесли свою ложку дегтя. Пару раз с непривычки Кристина довольно больно укололась. До крови. Пришлось доставать на кухне из аптечки йод, бинт и вату. Тщательно перебинтовывать указательный палец правой руки. И мизинец левой. Но это пустяки по сравнению с ощущением радости и затаенного восторга.

К началу следующей недели она уже сравнивала одни букеты с другими. Вчерашний был явно лучше сегодняшнего. Но менее выразителен, нежели позавчерашний.

Короче, вечерами она уже заготавливала банки с водой. И даже купила на рынке две симпатичные вместительные вазы.

Конвейер букетов работал бесперебойно, как сборка машин на автозаводе Форда. Соседи недоумевали и откровенно изнывали от любознательности. Высказывали различные предположения о происхождении букетов. Пересказывать их воспитание не позволяет.

Поток букетов кончился к концу второй недели. Точнее, в четверг утром. Кристина уже по привычке проснулась на пятнадцать минут раньше, привела себя в порядок и, поставив чайник на плиту, приготовилась ждать.

Звонка в дверь ровно в семь не последовало. Не было его и пятнадцать минут восьмого. И в половине восьмого тоже не было. В то утро в дверь Кристины не звонил никто.

Утром в пятницу история повторилась. В смысле, за дверью на лестничной площадке опять стояла привычная противная тишина.

За утренним чаем, Кристина неожиданно для себя слегка поплакала. Так, чуть-чуть. Просто стало очень обидно. Она уже приготовила для очередного букета прекрасное место возле книжных полок.

Кристина окончила школу с золотой медалью. Но никуда не поступала. Не до того было. Внезапно умерла мама. Ушла утром в поликлинику к знакомой врачихе померять давление. И больше не вернулась. Потом, оставшись совсем одна, Кристина вспоминала. Мама часто держалась рукой за середину груди и массировала себе левую руку. Но никогда не жаловалась. Лекарств никаких не принимала. Кроме крохотных белых гомеопатических шариков.

Во время похорон и поминок Кристина не проронила ни слова. Сидела с каменным отстраненным лицом. Ни взглядом, ни жестом, ни единой слезинкой не выказала окружающим, что твориться у нее на душе. Двоюродные тетки и многочисленные соседки обменивались многозначительными взглядами.

— Поплачь, детка, поплачь! Легче станет.

Но Кристина была замкнута и совершенно неконтактна. Тетки и соседки единодушно пришли к однозначному выводу. Девочка выросла эгоистичной, бесчувственной, надменной и вообще. Трудно ей будет жить среди нормальных людей.

Что правда, то правда. Девушке Кристине жилось трудно. Ничто не давалось ей просто так. На блюдечке с голубой каемочкой. Никаких подарков ей жизнь никогда не преподносила. Всего приходилось добиваться своим трудом, упорством и стоицизмом.

Ежедневно, скрупулезно, шаг за шагом, по кирпичику выстраивала девушка Кристина свой хрупкий мир. Записывала в дневник задания на день. Вечером следующего дня сама себе выставляла оценки. По пятибалльной системе. Была к себе строга, требовательна и очень объективна. Никогда ее оценки не превышали четыре с плюсом.

Подруг не было, друзей тоже. Двоюродные тетки и соседи по подъезду не в счет.

Букеты прекрасных роз единственное исключение. Вот теперь и они кончились.

Кристина допила чай, тщательно вымыла чашку под краном, аккуратно поставила на полку. На свое законное место.

Придется устроить внеплановый поход в Третьяковку. Другого источника для поддержания силы своего духа у нее не было.

Кристина даже и не подозревала, в Третьяковке на любимом месте, возле любимого портрета «Всадница» она нос к носу столкнется с Майком.

Вчера одна из заказчиц, копия располневшей Марыли Родович, учинила Майку унылый занудливый скандал. Если скандал вообще может быть унылым и занудливым. Майк изобразил заказчицу во всей красе, сидящей в саду на фоне загородного дома за столом. Самовар, чашки, плюшки, сплошное пышное изобилие. Легкий намек на Кустодиева. Старался, как мог, уменьшил формы этой особы. Скинул килограмм двадцать веса. Заодно лет пятнадцать возраста. И даже добавил талию. Хотя последней у жены владельца сети табачных магазинов и в помине не было.

Но этого оказалось мало.

— Майк! Милый! Не могли бы вы убрать эту… пафосность? Вы понимаете?

Майк кивнул, он понял. Предстоят переделки.

— Пафосность сегодня не в моде.

«В моде сегодня зеленые бумажки!» — подумал он.

— Вы лучше знаете. От меня будут шарахаться, как черт от ладана.

«Надо было изобразить тебя, идиотку, девочкой на шаре. В стиле Пикассо. Твоего мужа уголовника, цирковым акробатом!» — неожиданно со злостью подумал Майк.

Вслух, разумеется, начал уверенно бормотать нечто среднестатистическое, удобоваримое. Мол, хорошего человека всегда должно быть очень много. Мол, девяносто процентов мужчин любят исключительно полных женщин. Остальные десять процентов просто себе в этом не признаются. Мол, сами подумайте, кому они нужны, все эти вешалки, шатающиеся по подиумам. И тому подобную белиберду.

А про себя очень удивился. Никогда, никогда за все годы работы он даже мысленно не позволял себе оценивать внешний облик и моральные качества клиентов. Всегда был нейтрален, отстранен и внутри совершенно равнодушен.

Хозяин, барин. Вы платите, я выполняю работу. Спасибо, до свидания. Ничего личного. Время, деньги! Время, вперед. Деньги, на счет.

— Майк! Милый! Подарите мне праздник! Через месяц мне исполняется тридцать восемь! Мы с мужем пригласили друзей. Портрет — главная фишка вечера!

«Главная фишка, что тебе пятьдесят девять!» — думал Майк.

— Что вам стоит! Пару раз махнуть кисточкой!

Майк вздрогнул, напрягся.

«Дура! Клиническая дура! Пару раз махнуть кисточкой! Господи, с кем приходится общаться? Перед кем юлить и пресмыкаться!?».

Опять-таки, впервые в жизни у него возникло неудержимое желание схватить холст с мольберта и бить, бить, бить прямо по башке этой медузообразной особе.

— Я достойна лучшего портрета!

«Идиотка! В башке сплошь рекламные слоганы!» — подумал Майк.

И неожиданно мысленно обратился к самому себе с вопросом. Чего ранее тоже никогда за собой не замечал.

«А у тебя? У тебя самого-то в башке есть хоть что-то ценное? Неожиданное, яркое, оригинальное? Не криви душой, Мишутка. Если быть честным до конца, у тебя самого в голове сроду не заводилось ни одной стоящей мысли. А уж если совсем до донышка, у тебя в башке вообще никогда не было никаких собственных мыслей. Если что и вертелось, то так, нечто усредненное, взятое напрокат, услышанное от кого-то или заимствованное из очередного, как правило, недочитанного до конца популярного романа. Да, да, Мишутка! Ты пустышка! Ты и раньше не блистал обширным умом. Твоего убогого умишки хватало лишь на покупку модных шмоток».

— Что с вами, Майкл!?

Майк вздрогнул, очнулся. И только тут опять увидел прямо перед собой встревоженное лицо жены владельца сети табачных магазинов. Она, в самом деле, была до ужаса похожа на Марылю Родович.

— Я в порядке. А что? Что-то не то сказал?

— Вы не произнесли ни звука. Но у вас было такое лицо…

— Излишне творческое?

— Лицо человека, который заблудился ночью в незнакомом городе.

«Где-то я уже это слышал!» — подумал Майк.

— У меня всегда такое лицо, если в голову приходит очередная идея.

— Вы говорите неправду.

«Она не так глупа. Во всяком случае, не глупей меня. Что, кстати, в свете последних событий не так и трудно».

Под «последними событиями» Майк, разумеется, понимал исключительно две встречи с курьером Кристиной.

Дальше разговор с женой владельца табачных магазинов непредвиденно свернул с накатанной асфальтовой колеи на разбитую проселочную дорогу, с ухабами, ямами и колдобинами. Свернул его сам Майк.

— Вы любите мужа? — неожиданно спросил он.

До такой степени неожиданно для себя, что мысленно зажал одной ладонью рот, другой сам себе врезал по затылку.

— Да-а… — медленно ответила жена табачника.

Весь ужас состоял в том, что Майк начисто забыл ее имя. Бывает же такое!? Нагло заглядывать с настольный календарь или щелкать памятью мобильника, верх хамства. Заказчица мгновенно засечет, обид не оберешься.

Последние дни в общении с клиентами Майк допускал промах за промахом. Иной раз и сам не замечал этого. Встряхивался и возвращался в реальность только когда видел перед собой удивленно вскинутые брови и изумленные до крайности глаза очередной заказчицы. Все из-за этой девчонки курьера.

Кристина, Кристина!

Откуда это? Кажется, эту популярную песенку исполнял когда-то квартет «Секрет».

— Он меня бросает! — неожиданно всхлипнула жена табачника. — Портрет — моя последняя надежда. Я хочу напомнить ему… Он решил устроить мне юбилей и отправить обратно в Саратов.

«В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов!» — некстати мелькнуло в голове Майка.

— Майк, милый! Вы кудесник, все можете. Хочу, чтоб муж увидел меня, какой я была, когда мы встретились. Хоть что-то в нем шевельнется, что-то человеческое осталось в нем. Не верю, чтоб все сожрали эти баксы проклятые.

«Только женских слез мне не хватало!» — уныло подумал Майк.

— Напишите, чтоб я была молодой и красивой.

«Чего хочет женщина, того хочет Бог!» — некстати вспомнилось Майку.

— Понимаю, я уже не та. Чего я только не делала. Фитнес, подтяжки. Он даже не смотрит в мою сторону. Извините, Майк!

Жена табачника всхлипывала все громче. Вот-вот готова была разрыдаться.

— Не страшно. Художник сродни врачевателю. Мне доводилось слышать и не такие откровения. Я буду нем, как рыба. Из этих стен не выйдет ни слова.

Никто не знал самой большой тайны Майка Кустоффа. Внутри Майк панически боялся женщин. Если б кто-то из его тусовки произнес это вслух, смельчака просто подняли бы на смех. Но это было сущей правдой. Именно потому всех позирующих заказчиц, надо — не надо, для начала он просил раздеться. Догола. Мрачно осматривал со всех сторон, просил, поднял вверх руку или согнуть в колене ногу. Потом, якобы, решив что-то крайне важное, небрежно бормотал себе под нос:

— Это вам будет стоить…

Далее он называл такую сумму в долларах, дух захватывало! Любая позирующая напрочь забывала о своей наготе и начинала судорожно умножать и вычитать в уме разные цифры. Через минуту начинала так же судорожно торговаться.

— Одевайтесь, — не глядя на «натуру», бросал Майк.

— Майк, милый! Понимаю, вы очень популярный талантливый художник. К вам очередь на три года вперед. Но нельзя ли… несколько… уменьшить…

— Обращайтесь к Никасу! — пожав плечами, равнодушно отвечал Майк, — Он слупит с вас раза в три больше. Кисти и краски с холстами мне почему-то в салонах никто бесплатно не отпускает. Странно, правда?

Очередная заказчица, она же модель-натурщица-жертва, понимающе кивала.

— Жизнь такая! — вздохнув, обычно завершал беседу Майк, — Разумеется, если вы не согласны…

— Я согласна! — шептала жертва.

А что касаемо категорического требования непременно раздеться, тут дело гораздо серьезнее. Началось это не вчера, и кончится не завтра. Только со стороны может показаться — патология. В действительности…

В действительности заказчиц долго уговаривать не приходилось. Девушки и почтенные матроны всех весовых категорий с готовностью оголялись по первому его требованию. И чаще всего потом еще предъявляли претензии. Почему собираетесь писать не в полный рост? Ни слишком ли все задрапировано какими-то материями? Может, взять за образец классику? Например, эта… как ее? «Даная в золотом дожде»?

Майк приводил железные аргументы. Мол, портрет по природе своей ограничен, как бы, рамками жанра. Мол, главное — лицо, зеркало души. Мол, парадный портрет в полный рост, да еще в обнаженном варианте, вообще нынче не та фишка. Он чувствовал, его не слышат.

Доводы мастера отвергались с порога. Поджатые губы, узкие от обиды щелочки глаз, из которых, того гляди, брызнут слезы, глубокие вздохи, односложные ответы.

Ох, как он ненавидел в эти мгновения женщин!

Когда это началось? Откуда взялось?

— Мишутка! Вынеси мусорное ведро-о!

Каждый день, а то и дважды в день, своим пронзительным оперным голосом на весь двор ласково просила его мать. Окна их квартиры всегда настежь, мама любила петь на весь двор. Мишутка вздрагивал и съеживался. Несколько секунд сидел неподвижно на потертом кожаном диване и ждал чуда. Вдруг мать забудет, вдруг попросит соседку по комуналке или, чего, кстати, никогда не случалось, вынесет ведро сама. Но, нет! Чудо никогда не происходило. Стиснув зубы, покраснев и хмуро глядя себе под ноги, Мишутка хватал на кухне из-под стола ненавистное мусорное ведро и, хлопнув дверью, под насмешливыми взглядами всего двора, волок это ненавистное мусорное ведро к ненавистному мусорному деревянному ящику. Через весь двор.

— Мишутка! Ты такой толстый, ты много ешь?

— Мишка, Мишка! Где твоя улыбка?

Мгновенно начинали дразниться и петь хором все девчонки двора. Забросив все свои прыгалки-скакалки. Они дразнились так, никаких сил не было терпеть. Но Мишутка терпел.

Только одна девчонка с большим бантом на затылке и темными глазищами, как две спелые вишни не участвовала в этой травле. Не смеялась над Мишуткой, не дразнилась, как все. Стояла неподвижно в стороне и сверлила его насквозь своими темными зыркалками. Мишутка почему-то был уверен, она и есть главная заводила. Она главное зло.

Оперная мама раз в неделю обязательно устраивала домашние концерты. При настежь распахнутых окнах и приглашенных соседках пенсионерках. Чтоб весь двор слышал и наслаждался. Мишутку усаживала на стул у стены и после каждого номера заставляла изображать бурные и продолжительные аплодисменты. Плавно переходящие в овации.

Ох, как Мишутка ненавидел оперу, балеты, вообще театры и все, что с этим связано. Словами не передать. Любой звук из горла оперной мамы вызывал у него почему-то устойчивый зуд между лопатками. Почесаться нельзя, не дотянешься, руки коротки. Попросить маму прекратить петь и почесать ему спину, об этом и думать нельзя. Приходилось терпеть. До стиснутых кулачков, до слез на глазах.

Зуд проходил, как только оперная мама закрывала рот. Бывает же такое! Мишутка неистово изображать бурные и продолжительные. Ему уже легко дышалось. Хотелось сразу побежать во двор, повиснуть на турнике и болтать от переполняющей радости ногами. И что-нибудь орать при этом. Во все горло.

Оперная мама, естественно, не подозревала о процессах, происходящих в организме и душе мальчика. Стиснутые кулачки, слезы на глазах и восторженное состояние после исполнения очередной арии, относила исключительно на счет своего могучего оперного таланта. Кстати, глаза у оперной мамы были темными, жгуче темными, как у цыганки.

С того времени Майк на глубинном неосознанном уровне начал опасаться женщин с темными глазами. Всячески избегал их или сходу конфликтовал по принципу, «сначала я ей дал сдачи, чтоб знала свое место!». А тогда, в детстве…

Ох, как он ненавидел всех девчонок, девушек и вообще, всех женщин рода людского! Может, с тех пор сидит в нем эта самая обида? Сидит занозой, и никакими силами ее из памяти не выковырнешь! Отсюда пренебрежительное, настороженное и откровенно циничное отношение ко всем женщинам.

Вот и не верь после этого старику Фрейду.

Все наши комплексы родом из детства. Хотя, откуда родом им еще-то быть? Не из старости же, в самом деле!

— Мишутка! Вынеси мусорное ведро!

Оперная мама часто гастролировала. В основном, по отдаленным военным городкам и гарнизонам. Гастроли становились все чаще и длительнее. Пока однажды не закончились совсем. В смысле, из очередной поездки она вообще не вернулась. Мишутка остался совсем один, как перст. На попечении старенькой соседки, которая ласково называла его «внучок» и, несмотря на преклонный возраст, обувала его, одевала, отправляла в школу и даже сама выносила во двор ненавистное мусорное ведро.

Только став совсем взрослым, Мишутка, тогда уже студент Строгановки, случайно узнал то, о чем давно догадывался. Оперная мама в Хабаровском военном округе влюбилась в какого-то бравого сержанта и вышла за него замуж. Теперь у нее уже двое детей. Она руководит оперной студией при гарнизонном Доме культуры. Наверняка, поет дуэтом со своим сержантом.

Марыля Родович между тем распалялась все больше.

— И вы тоже хороши, Майк! — неожиданно злобно заявила она, — Я вам доверилась, отдала в ваши руки свою судьбу, а вы!? Что вы тут намалевали? Какая-то злобная карикатура! Я платить за эту мазню не собираюсь!

И вдруг Майка заклинило. Откуда-то изнутри, из желудка поднялось дикое раздражение. Некоторое время он еще сдерживался. Потом сорвался:

«Какого черта!? Почему я должен вилять хвостом и юлить перед этой…? Только потому, что у ее муженька сейфы лопаются от зеленых?».

— Знаете что, любезная! Идите-ка вы…. Понимаю ваше трудное положение, но я не пластический хирург! И не холуй! Я художник портретист!

— Вот и отлично! У нас договор! И будьте любезны…

— Договор расторгнут! Все!!! И пошла-ка ты… чушка с ушами!!!

Подобного хамства Майк Кустофф не позволял себе никогда. Марыля Родович побледнела. Потом лицо ее налилось красной краской и стало как молдавский помидор. Она резко повернулась и стремительно пошла к двери. Но на пороге, само собой, остановилась. Какая из женщин просто так уйдет? Не оставив за собой последнее слово.

— Вы меня оскорбили до глубины души! Предупреждаю, буду мстить! Безжалостно и бесконечно! Бойтесь гнева оскорбленной женщины, Майк Кустоф-ф-ф!!!

Гневная Марыля, не иначе в порыве ярости вмазала в конец его фамилии, аж! целых три «Ф-Ф-Ф!». Никак не меньше.

Но Майк уже довольно спокойно смотрел на нее. Весь запал куда-то исчез, испарился. Ему было, даже слегка жаль эту стареющую женщину.

Марыля Родович вышла из мастерской и так шарахнула дверью, даже люстра под потолком вздрогнула. Майк только укоризненно покачал головой. Никогда не понимал людей, срывающих свое настроение, свои неудачи на предметах. Вещи-то при чем?

Он ничуть не пожалел, что выпер Марылю саратовского разлива из мастерской. Разорвал с ней договор. Черт с ней! В конце концов, он никому ничем не обязан.

Если б он знал, она в буквальном смысле — последняя его заказчица. Почти сразу после ее ухода поток заказов резко сократиться. А через неделю и вовсе сойдет на нет. Марыля разовьет феноменальную разрушительную деятельность. Создаст, благодаря своим связям и контактам, вакуум вокруг его персоны. И все его дела стремительно покатятся под горку. Если б он знал, вел бы себя совершенно иначе.

Был бы вежлив, как прежде, обаятелен, предупредителен, бесконечно улыбался бы и непрерывно сыпал комплиментами.

Если б знать, в какой люк упасть, на другую бы сторону перейти!

Кристина в это же время быстро цокала каблучками по переулкам Самотеки.

«О, Господибогмой! Опять на перекрестке „красный“! Теперь ждать минут десять. Не менее. Машины так и катят потоком, так и катят. Бедным пешеходам остается стоять и маяться в нетерпении. Для кого город, в конце концов? Для людей или для машин?».

«Все-таки, это возмутительно. Даже подло. Преподносить почти незнакомой девушке дорогие букеты, а потом… потом исчезнуть. Как прикажете это понимать? И все с какими-то намеками. Типичные замашки новых русских олигархов. Человеческое достоинство для них пустяк, нечто несущественное».

«Опять „красный“! Господибогмой! Скоро машин в городе будет больше пешеходов. Нет, уже „зеленый“. Следовало бы зайти к этому типу в мастерскую в семь утра, когда он сам, наверняка, и глаза не продрал, и швырнуть ему прямо в лицо все его букеты! Только где взять столько денег? Нет, это не выход».

«Какой-то изощренный садизм. А может, он заболел? И попал в больницу? Нет, нет, нет. Подобные типы не имеют привычки болеть. Они даже в автомобильные аварии никогда не попадают. Нужно вычеркнуть его из памяти. Навсегда. Вместе с его букетами.

Хотя, некоторые из них были очаровательными. Жаль!

Любопытно, скольким женщинам дарил цветы Великий Карл?».