Мир на продажу

Четвёртая часть. На круги своя

Полусонный взвод, лязгая нормострелами, построился в сотне шагов от Нелоги. Командир взвода лейтенант Дак немного подумал и начал:

— Бойцы, слушай боевую задачу! Два часа назад Нелога всколыхнулась. Алогия возле границы на подконтрольном участке выросла на два пункта. Подвижные нелогичности начали скапливаться вдоль границы, создавая опасность её пересечения. Я решил…

Дак сделал внушительную паузу, чтобы каждый подчинённый мог ощутить торжественность момента. Но все догадывались, что на самом деле неопытный лейтенант лихорадочно вспоминает нужный раздел Боевого устава Народной армии. В строю хихикнули.

— …Силами одного взвода плотным огнём нормострелов уничтожить нелогичности при попытке оных пересечь границу на нашем участке, — выкрутился Дак, не обращая внимания на смех. — Старший — я. Срок — до утреннего развода.

Снова пауза.

— Ах да, соседи!.. — спохватился лейтенант и снова зачастил по-уставному. — Соседи отсутствуют. А, значит, и взаимодействовать не с кем. Командиры отделений, организовать оборону участка!

Лейтенант забыл указать сектора обороны для каждого отделения, поэтому бойцы бестолково засуетились и забегали вдоль границы, то и дело сцепляясь затворами нормострелов. Рядовой из третьего отделения новобранец Ант, поддёргивая штаны, выронил юстаккумулятор и долго ползал у всех под ногами, пытаясь разглядеть его в предрассветных сумерках. Его непосредственный начальник сержант Мих украдкой от лейтенанта наградил нерадивого подчинённого увесистым пинком.

Командир второго отделения Сол, по прозвищу Голосун, неожиданно заорал на подчинённых:

— А, ну, живее, быдланы!! Шевелитесь, вши помойные!!

Дак тут же его осёк:

— Капрал Сол! Опять "быдланы"? Опять "вши"? Сколько можно повторять, что перед тобой не нищесвои, и даже не смотрилы, а бойцы Народной армии, которых называть быдланами могу только я!

Худо-бедно командиры отделений организовали оборону. Третьему отделению достался левый фланг: небольшой холмик, поросший сосноберёзовым молодняком. Сержант Мих заставил подчинённых вести наблюдение лёжа, и половина отделения, удобно устроившись на травке, тут же начала клевать носом. Рядовой Фил тоже было задремал, упершись лбом в затвор нормострела, но его разбудил Ант.

— Фил, ты не спишь? — вполголоса позвал поэт.

— Не сплю, — сонно буркнул сослуживец, очнувшись от дремоты.

— Мне тут кое-что в голову пришло… Вот, послушай.

Ант, отложив в сторону нормострел, с выражением прочёл:

Прочитав, поэт тряхнул бритой наголо головой, убирая со лба непослушную несуществующую прядь.

— Сходи к каптёрщику, пусть тебе штаны поменяет, — посоветовал Фил. — Потеряешь ведь когда-нибудь…

— Ходил я уже к Харпату, — грустно улыбнулся Ант. — Говорю, господин ефрейтор, обменяй мне штаны. А он в ответ, вот тебе верёвочка, подвяжись. Только я её потерял…

Поэт ещё долго жаловался на судьбу, но Фил уже не слушал надоедливого собеседника. Тем более что Нелога начала волноваться.

Впереди, шагах в двухстах, виднелось брошенное здание без стёкол. До здания возможно и двести шагов, зато обратно окажется вся тысяча. А может статься, что до клуба вообще не дойти: вот он, вроде рядышком, а идёшь, идёшь, а он всё не приближается. Попробуй-ка, разберись в вывертах переменной географии, локальной анизотропии пространства и прочих мудрёных вещах Нелоги!

Полгода назад, ещё в эпоху Потребиловки, в здании располагалось казино и ночной клуб, принадлежащий забредышам. Особой популярностью пользовался стриптиз, исполняемый синекожими желтоглазыми девицами из неведомого мира. Потом Нелога разрослась, и клуб оказался в её границах. В один прекрасный день стёкла здания утекли вверх и растворились в небе, а синеглазую танцовщицу чуть не задушил шест во время представления. Посетители и хозяева разбежались, с тех пор так клуб брошенным и стоит.

Возле главного входа Фил заметил бледную вырглу. Мерзкое существо, похоже на старуху с распущенными седыми космами, жутковато завыло, размахивая скрюченными пальцами. Дремавшие бойцы моментально проснулись и приникли к прицелам нормострелов.

— Огонь по моей команде! — предупредил командир взвода, содрогнувшись от созерцания неприятного существа.

— Алогия повышается, господин лейтенант! — доложил сержант Мих, направляя алогометр в сторону здания. — Прилично уже.

Стрелка прибора болталась между третьим и четвёртым делениями.

— Сейчас начнётся, — пробурчал Фил, снимая нормострел с предохранителя и включая юстаккумулятор.

— Что начнётся, Фил? — засуетился поэт, неумело вертя в руках оружие. — Что, а?

Бывший нищесвой не ответил, лишь глазами кивнул в сторону клуба. Огромное колыхающееся ухо вылетело из окна и повисло в воздухе. Следом появилось второе, чуть поменьше. Потом выпорхнуло третье. Ант сильно побледнел и зажмурился. Первое ухо подлетело к стене здания и приложилось к нему, словно прислушиваясь. Затем оно отлипло от стены, и вся эта отвратительная компания ушей двинулась к залегшим бойцам.

Когда бойкие части тела подлетели к границе Нелоги, лейтенант, судорожно глотнув, скомандовал чуть истерично:

— Взвод, огонь!!

Раздалось дружное шипение нормострелов. Летающие уши, почуяв опасность, заколыхались сильнее. Самое крупное ухо сместилось к третьему отделению. Фил, поймав противника в прицел, плавно нажал спусковой крючок. Шипящая струя юстэргии пронзила ухо повыше мочки. Нормострел Миха довершил нормализацию, и нелогичное порождение Нелоги растворилось в сумерках.

Второму отделению пришлось туго: на его участке обороны вертелось два оставшихся уха. Бойцы бестолково палили из нормострелов в вёрткого противника; то и дело слышались оглушительные вопли капрала Сола:

— Огонь, вши помойные!! Все под арест пойдёте, быдланы!!

Алогия — мера ненормальности странного мира Нелоги — скакнула до пяти баллов. Красивое озеро возле здания клуба вздыбилось и встало вертикально как гигантское зеркало. Кусты, росшие вдоль границы Нелоги, перевернулись корнями вверх. На комьях вывороченной земли появились глаза, недоумённо заморгали и, выскочив из орбит, начали разбегаться под яростным огнём нормострелов первого взвода.

Через полчаса алогия снизилась до двух баллов. Кусты снова воткнулись в землю корнями, летающие уши удалось ликвидировать, а озеро приняло почти горизонтальное положение. Лишь бледная выргла по-прежнему завывала на безопасном расстоянии, куда не добивали армейские нормострелы. Угроза нарушения границы Нелоги миновала, юстаккумуляторы почти опустели, но лейтенант не спешил давать отбой.

В казарму перепухнули только к завтраку. Едва взвод вспух на плацу, в головах усталых солдат немедленно замыслился голос министра пропаганды маршала Герта: началась обычная утренняя накачка, проводимая во всех частях и подразделениях Народной армии. Язык у министра подвешен: не зря он в старые добрые времена работал визунистом почти на постоянной основе, а при Потребиловке — директором крупнейшего информагентства.

— Храбрые мои бойцы! Ещё полгода назад вы вместе с многострадальным народом нашего мира стенали под игом коварных забредышей. Они развращали нас, спаивали, овладевали нашими эргостанциями. Они хитростью забирали нашу онтронику, обменивая её на всякую дрянь. Они породили ужасную Нелогу своим лепестомерзким изобретением — обонточкой. Наконец, они отняли у нас Изобру. Но рассерженный народ восстал, и справедливость восторжествовала!

На краю плаца возле ограды торчал ефрейтор Харпат. К нему, единственному женатику в роте, пришла супруга и принесла какую-то домашнюю снедь. Через прутья ограды они обменялись пакетами: Найза передала каптёрщику увесистый свёрток с завтраком и приняла от супруга-добытчика связку списанных портянок. Кто-то в строю завистливо крякнул, узрев то ли аппетитную пищу, то ли не менее аппетитную чужую жену.

— Час расплаты для подлых пришельцев скоро настанет! — надрывался в головах Герт. — Скоро мы обрушим наш праведный гнев на мир забредышей! На вас, бойцов Народной армии, возложена высокая честь стать карающей десницей нашего народа. Мы произошли от могучей расы древних воителей. Мы умны и сильны. Захватчики за год разрушили нашу прежнюю жизнь, ибо мы, чистые и добрые, оказались бессильны против их подлости, коварства и пошлости. Но забредыши скоро почувствуют на своей шкуре, что такое ярость оскорблённого народа!

На плацу заканчивался утренний осмотр. Лейтенант направил взвод к родной казарме. Найзе, вероятно, не понравились добыча мужа: она разразилась бранью и швырнула сквозь ограду свёрток обратно Харпату. В строю раздались злорадные смешки.

— Мы ловим забредышей в нашем мире, судим их за преступления против народа и обессвойствливаем, — мыслился министр пропаганды. — А совсем скоро сплочённые ряды наших храбрых воинов отправятся в их прогнивший мир, чтобы очистить его от пошлости и разврата. Мы не завоеватели, мы освободители, которые избавят мир забредышей от скверны и пороков! Одурманенные развратом, забредыши будут сопротивляться, но наши доблестные войска подавят сопротивление, потому что инородцы генетически неполноценны. На нас с небес смотрят души наших славных предков, радеющих за торжество нашей расы, нашего народа!

Впереди среди серых армейских мундиров Дак заметил человека в коричневой гвардейской форме.

— О, Лепест! — пробормотал он, расправляя складки под поясным ремнём. — Орбисты проклятые пожаловали! Взвод, стой! Оправиться!

Гвардеец, поджарый брюнет с капитанскими погонами, бесцеремонно расталкивая серых солдат и офицеров, направился к взводу Дака. Лейтенант подобрался, вытянулся и строевым шагом двинулся навстречу.

— Господин гвардии капитан! Нормострелковый взвод роты специального назначения отдельного батальона… — Лейтенант запутался в сложных названиях подразделений и покраснел.

Капитан нетерпеливо махнул рукой и холодно представился:

— Капитан Шат, Бурая гвардия. Мне нужен рядовой Фил. Это твой боец?

— Так точно! Рядовой Фил, выйти из строя! — повернулся к взводу Дак. — Поступаешь в распоряжение господина капитана.

Общение с Бурой гвардией ничего хорошего не сулило, и Ант встревожено глянул на Фила. Тот вышел из строя и нерешительно подошёл к гвардейцу:

— Господин гвардии капитан, рядовой Фил по твоему приказанию прибыл.

Гвардейский капитан, задумчиво оглядев бойца с головы до ног, заявил:

— Пойдёшь со мной, солдат.

— Можно обратиться? — спросил бывший нищесвой, вспомнив о тяжёлом нормостреле.

— Можно овцу на плацу, боец! А в армии — "разрешите".

— Разрешите подняться в расположение и сдать оружие?

— Нет времени, военный, — не позволил капитан Шат. — Сдай непосредственному начальнику и следуй за мной.

Фил стряхнул нормострел с плеча и сунул его в руки Миха. Гвардеец взял рядового за руку, и они упухнули при полном молчании озадаченных бойцов взвода лейтенанта Дака. Лишь в тишине раздался сочувствующий тихий вздох поэта.

Они выпухнули в небольшой комнате с массивным столом, портретом Великого Вождя Тирла и знаменем на стене: бурое полотнище с белым кругом, в котором растопырился чёрный Солнцекрут — орбистский символ. Шат сел за стол и указал Филу на стул напротив. Бывший нищесвой скромно примостился на краешке. Капитан без предисловий спросил:

— У нас есть сведения, что ты, рядовой, в эпоху Потребиловки работал нелоголазом.

— Так точно, господин капитан, — осторожно промолвил Фил.

— На Игната горбатился?

— Весь народ на него горбатился… — уклончиво ответил нелоголаз.

Шат побарабанил пальцами по краю стола.

— Ну и чем ты у него занимался?

Фил недоумённо посмотрел на капитана. Проверяет, что ли?

— Через Нелогу к Изобре ходил. Онтронику добывал, обонточку делал…

— Ну и как же добывают онтронику, воин?

Точно, проверяет. Фил пожал плечами:

— Обыкновенно. Берёшь отхват, шагаешь к Изобре, ждёшь, когда сконфигурится нужная тебе онтроника и отхватываешь кусок. В Свитках Бела описано, как определить нужную конфигурацию.

— Правильно. А что насчёт обонточки скажешь?

Нелоголаз вздохнул:

— Берёшь вещь, шагаешь с ней к Изобре, погружаешь ношу на определённое время, потом вынимаешь. Время выдержки указано в Болотном каталоге.

Капитан ухмыльнулся и добавил:

— При этом Нелога растёт, так ведь?

— Ну да. Игнат говорил, что при обонточке появляются как бы производственные отходы. Это и есть Нелога — область вокруг Изобры, где реальность сошла с ума, — вспомнил Фил образное определение, услышанное от Анта.

Шат бросил изумлённый взгляд на собеседника и хмыкнул:

— Да ты поэт, военный! С удовольствием бы с тобой побеседовал о высоких материях, только времени в обрез.

Капитан вынул пачку сигарет, закурил и предложил Филу. Тот отказался: общаясь с забредышами, нелоголаз не успел перенять у них эту вредную привычку.

— Я тебя немного поэкзаменовал на всякий случай, — не спеша проговорил Шат, выпустив дым в лицо Филу. — Дело предстоит серьёзное. Ты виноват перед Родиной, надо искупить свою вину.

— А в чём я провинился, господин капитан?

— Обонточка — изобретение забредышей, которое породила Нелогу…

— Нелога и раньше существовала, — попытался возразить Фил.

— Правильно, — согласился капитан. — Только она была махонькая-махонькая. А почему? Да потому что раз в сутки шишка упадёт в Изобру и обонточится, или птичка вляпается случайно. А вредитель Игнат начал тоннами обонточивать вещи, и теперь к Изобре не подобраться из-за нелеп и нелогичностей. И ты в этом тоже косвенно виноват, так как работал на Игната.

— Не я один…

— Разумеется. Но, говорят, ты прослыл одним из лучших нелоголазов, если не самый лучший. Опыт выживания в Отстойнике пригодился.

Капитан закурил вторую сигарету.

— Надо проводить несколько человек к Изобре, — перешёл он к делу. — Чует моё сердце, что проводник из тебя неплохой выйдет.

— Я не смогу, — начал отнекиваться Фил.

— А в чём дело, солдат? Нормальник мощный дадим с запасными юстакуумуляторами, противоиспарник, алогометр… Что там ещё потребуется? Определ, направа? И их дадим. От себя лично могу дать напрокат силы и выносливости, — Гвардеец заманивающее потряс накопником. — Ума не дам, он нынче в дефиците. Его в другие свойства переделывают.

— Да не в экипировке дело, господин капитан! Просто я в Нелогу всегда один ходил. Сам за себя отвечал. А тут целую группу с собой вести! Сколько человек в группе?

— Кроме тебя ещё четверо.

Фил отчаянно замотал головой:

— Я так не согласен! Ничего себе, группочка! А что ж не взвод?!

Капитан нахмурился и затушил сигарету:

— Попробуем по-другому… — Он встал из-за стола и с металлом в голосе скомандовал: — Смирно!!

Нелоголаз автоматически вскочил.

— Как старший по званию и как офицер Бурой гвардии приказываю выполнить задание Родины и сопроводить группу к Изобре! — отчеканил гвардеец. — Приказы не обсуждаются! Вольно!

Фил снова сполз на стул.

— Получив задание, военнослужащий отвечает "Есть" и при необходимости уясняет задачу, — напомнил Шат.

— Есть, — промямлил нелоголаз.

— Другое дело! — улыбнулся капитан. — Надеюсь, ты, как человек военный, не будешь расспрашивать, что за поручение у группы и для чего она туда направляется. Наверное, уже догадался, что операция секретная и разглашению не подлежит.

Подойдя к двери, Шат открыл её и рявкнул в проём:

— Введите неполноценных!

В комнату вошло несколько вооружённых дематорами гвардейцев, какой-то рослый гражданский и с ними три забредыша, в одном из которых Фил с удивлением узнал Игната. Бывший хозяин выглядел неважно: похудевший и небритый, в мятой одежде. Второй забредыш, толстяк, смотрелся странно: длинные волосы, собранные по-женски в хвост, серьга в левом ухе и бородёнка клинышком. Он робко огляделся и заискивающе улыбнулся Шату. Третий казался побойчее остальных: жилистый моложавый блондин с короткой стрижкой, холодными голубыми глазами и разбитой губой. Он презрительно смотрел на гвардейцев, трогая рану языком.

— А четвёртый? — спросил Фил.

— Четвёртый будет позже.

— Тоже забредыш?

— Нет, наш гвардеец. Он будет охранять тебя от этих неполноценных. А то, сам знаешь, забредыши любого заболтают.

Нелоголаз покосился на троицу. Шат, заметив это, улыбнулся:

— Они не понимают ни черта! Понимальники у них забрали… Ах да, чуть не забыл!..

Капитан подошёл к Филу и дружески похлопал его по плечу:

— Операцию контролирует правительство. Успешно выполнишь — проси что хочешь. От себя рекомендую потребовать отпуск. Сам понимаешь, время сейчас предвоенное, в отпуска никто не уходит. И неизвестно, когда их разрешат. Для тебя же сделают исключение. А можно и насчёт местечка в гвардии похлопотать. Это не армейскую лямку тащить: в гвардии и паёк пожирнее, и служба поинтереснее, и жильё служебное дают.

Даже не взглянув на молчащих забредышей, Шат подошёл к столу и поманил Фила.

— Давай-ка, боец, теперь обсудим детали…

У вывески Института оборонной онтроники снова собралась толпа агрессивных юнцов, похожих на земных стабов. Бритые наголо молодчики в бурых рубашках и армейских тяжёлых ботинках, вскидывая руки в орбистском приветствии, возбуждённо орали:

— Проваливайте в свой вонючий мир, забредыши!

— Твари неполноценные, лучше сами выходите!

— Уроды, недоноски, мы вам шеи посворачиваем!

Хоть Павел за полгода немного выучил местный язык, но всё же включил понимальник. Однако и без него было ясно, что ничего нового от этих головорезов не услышишь. Философ опасливо подошёл к открытому окну и выглянул из-за занавески. С высоты второго этажа института виднелось человек тридцать.

Директор института Лар тихо подошёл сзади и весело поддел Павла:

— Боишься, трусишка?

— Не то, чтобы боюсь… — заюлил тот, пряча глаза.

— Правильно боишься, — подмигнул молодой директор. — Потому что эти головорезы могут тебя в клочья порвать. Радуйся, что ты живёшь при институте. Сюда они не проникнут, территория охраняемая.

— А почему их нельзя разогнать? Работать мешают!

Лар пожал плечами:

— Зачем разгонять? Ребята — патриоты нашего мира, юные орбисты. Будущие защитники Родины. Пусть заряжаются ненавистью к захватчикам. Заодно и тебе стимул в работе, — Лар снова подмигнул. — Будешь плохо работать, пойдёшь за ворота, прямо к ним в лапы. Уж как они рады будут, можешь представить!

Павел передёрнулся и случайно сдвинул занавеску. Один из юнцов заметил в окне философа и обрадовано возопил:

— Вот он, братцы! Забредыш, который обонточку придумал!

Молодчик метко швырнул в окно вскрытый стаканчик с йогуртом. Павел отшатнулся, увёртываясь, но желтоватая жижа всё же попала ему на рукав белого халата.

— Жри сам своё дерьмо! — прокричал юнец и оглушительно засвистел в два пальца.

В руках его собратьев появились различные земные товары: пиво в пластиковых бутылках, упаковки шампуня, хот-доги и пакеты с чипсами. Всё это богатство немедленно полетело в окно. Павел проворно отпрыгнул, и окно моментально покрылось разноцветными разводами от "цивилизованных" товаров.

— А вот это уже перебор! — возмутился Лар. — Даже орбизма должно быть в меру!

Он быстро смыслился с охраной института, и дежурная группа через пять минут зачистила подступы к институту.

— Скоро правительственная комиссия пожалует, — сообщил директор. — Надо уборщицу вызвать. Пусть чистило захватит и окно отшкрябает от всякой дряни.

Он пошёл на выход, но неожиданно остановился:

— Кстати, ты мне понадобишься, — сказал Лар философу. — Будешь на показе присутствовать. Давай, иди переоденься да серьгу из уха вынь. Смотреть срамно!

Комиссию из правительства Павел ждал не меньше Лара. Директор пообещал поговорить насчёт одного дела. Если бы только они разрешили экспедицию в Нелогу! Тогда появилась бы вероятность осуществить один очень рискованный и хитроумный план, который философ вынашивал последние три месяца.

Проверяющие пожаловали примерно через час. И какие! Когда они проходили по коридору мимо лаборатории Павла, философ осторожно выглянул и увидел самого Тирла. Великий Вождь, чьи портреты висят во всех кабинетах, возглавлял шествие. Рядом с ним, чуть позади — Лар, а сзади топала многочисленная свита, большинство в бурой гвардейской форме. Тирл, одетый в простой коричневый костюм, и директор в белом халате возвышались над остальными чуть ли не на голову.

— Одну минутку, мой вождь, — сказал Лар, проходя мимо лаборатории.

Он столкнулся взглядом с Павлом и поманил того пальцем. Вождь тоже повернулся к Павлу и равнодушно поглядел на философа.

— Это и есть твой знаменитый забредыш? — лениво спросил Тирл.

— Да, мой вождь, он самый.

— Который придумал разное барахло в Изобре купать? — нахмурился вождь.

— Он уже исправился, — улыбнулся Лар. — И многократно компенсировал ущерб своими мозгами.

— Даже так? Ну, пойдём, посмотрим, что за компенсация.

Комиссия направилась к демонстрационному залу. Павел побрёл сзади, опустив голову. К нему иногда оборачивались, и он чувствовал на себе презрительные взгляды орбистов. По институту среди либерально настроенных учёных ходили слухи, что Тирл — бывший смотрила, тупой и недалёкий. Но на Павла он произвёл впечатление вполне адекватного человека. Видать, накачался отборными свойствами донельзя.

В зале было выставлено несколько образцов боевой онтроники. Лар ещё до Потребиловки частенько конфигурировался экскурсоводом в выставочный центр прикладной философии. Поэтому, когда он начал представлять образцы, в его речи невольно проскальзывали интонации гида.

— Самая важная и самая необходимая вещь сейчас — затык, — указал директор на бесформенный блестящий ком, висящий в метре от пола. — Теперь ни один забредыш не проникнет в наш мир. Затык постоянно сканирует поверхность планеты, и как только открывается горловина чужого вещевода, он её затыкает.

— Действительно, — прошамкал кто-то из членов комиссии и покосился на Павла, — ни один забредыш не появился после Великого Переворота.

— Да пусть себе появляются! — перебил шамкающего Тирл. — Мы их душевно примем. В Отстойнике полно места.

Комиссия подобострастно рассмеялась, Лар лишь сдержано улыбнулся.

— Лучше покажи-ка нам образцы стрелкового оружия, — потребовал Великий Вождь. — Чем мы будем забредышей уничтожать? Не явломётами же воевать бойцам Народной армии! Этими трещотками только ворон пугать! А дематоры — удовольствие дорогое.

Директор оживился, взял в руки первое подвернувшееся оружие, похожее на охотничье ружьё, и тоном заправского гида сообщил:

— Вот состар, мой вождь. Ускоряет локальное время жертвы в миллионы раз. Например…

Лар поискал глазами жертву и остановился на стуле возле входа. Он навёл состар и нажал спусковой крючок. "Ружьё" дёрнулось, стул моментально состарился до безобразия и рассыпался в труху.

— Дальность действия небольшая, на сто метров всего бьёт. Зато магазин на пятьдесят зарядов.

Тирл не отреагировал никак. Директор отложил состар и указал на нечто, похожее на танковый пулемёт, снятый с башни.

— Или, скажем, плоскач, — продолжил он невозмутимо. — Отнимает одно измерение у жертвы, то есть делает из трёхмерного объекта двухмерный. После каждого выстрела требуется перезарядка, однако на полтора километра лупит.

Великий Вождь зевнул.

— Есть ещё негатор, — ничуть не сконфузился вошедший в раж директор. — Делает живое антиживым, а разумное — антиразумным. Он может одним выстрелом вывести из строя до батальона живой силы противника…

— А из защиты что есть? — равнодушно спросил вождь.

— О, с защитой у нас дела ещё лучше обстоят, мой вождь! — просиял Лар. — Павел недавно закончил работать над ответником. Хорошая штука! Возвращает любое воздействие.

— Как это? — громко спросил кто-то из проверяющих.

— Очень просто, — повернулся к вопрошающему "гид". — Ударит тебя противник по морде — ему удар тут же вернётся. Причём, в то же место на морде. Выстрелит в тебя — сам через мгновение получит пулю. Можно регулировать кратность ответного воздействия: пнул тебя враг и получил ответный пинок в два, три, четыре раза сильнее.

— Про натравилку скажи, — тихонько подсказал философ директору.

Её придумал тоже Павел. Она позволяла натравливать одну часть целого на другую. Можно поссорить правую руку противника с левой, сердце с печенью, а голову с желудком. Но Лар не стал демонстрировать натравилку, потому что Тирл задал вопрос о боевой экипировке.

— С этим тоже порядок, мой вождь! — бодро возвестил директор. — Есть дальник, который усиливает дальнодействие. С ним можно некоторые части системы хранить в отдельно надёжном месте, но их функции будут выполняться.

— Как проверяли? — спросил тот же голос, который интересовался защитой.

— На автомобилях, которые остались от забредышей. Снимали двигатель, заводили его, и машина ехала будто с мотором. Отъезжала до пятисот километров! На подопытных животных ещё опробовали: они спокойно жили без головы, без сердца…

— Ещё зума есть! — не выдержал Павел, проигнорировав презрительные взгляды гвардейцев из комиссии.

Он снял с полки флакончик, пипетку и вопросительно уставился на членов комиссии.

— Желающие попробовать найдутся?

— Не бойтесь, — пришёл на помощь философу Лар. — Штука и вправду неплохая. Она обычный человечий глаз превращает в объектив видеокамеры, которые нам когда-то продавали забредыши. Стократное приближение!

К Павлу решительно направился один из гвардейцев с генеральскими погонами. Философ закапал ему в глаз зуму и подвёл к окну. Генерал оглядел окна соседнего дома, потом перевёл недоумевающий взгляд на директора.

— Ты как бы напряги глаз, — посоветовал тот. — Будто в себя втягиваешь.

Гвардеец последовал совету и снова глянул на соседний дом. Видимо, заметив что-то непристойное в окне, он густо покраснел и прикрыл глаза рукой, пробормотав: "Вот похабники! Средь бела дня…" Лар рассмеялся:

— Ну как, впечатляет?

Тирл скривился, подошёл к низенькому столику, притулившемуся возле полки с зумой, и неожиданно хлопнул по нему ладонью. Все вздрогнули.

— Вижу, что вы не очень-то стараетесь, умники! — мрачно проговорил Великий Вождь, обведя тяжёлым взглядом образцы вооружений. — Маловато что-то наработали за полгода.

— Так с онтроникой проблемы, мой вождь, — тут же отреагировал Лар. — Наше оружие спроектировано на её базе, и недостаточно…

— Какие ещё проблемы? — раздражённо спросил Тирл.

— Мало её у нас, мой вождь. Ни эксперимент провести, ни опытную партию оружия выпустить…

— Так пишите заявки, в чём проблема!

— Пишем. Регулярно пишем. Толку-то! С онтроникой сейчас везде напряжёнка. И всё из-за Нелоги.

Услышав о Нелоге, все дружно повернулись к Павлу.

— Причём здесь Нелога? — спросил Тирл недовольно. — К ней что, перепухнуть нельзя?

Лар с удивлением уставился на вождя, не знающего элементарных вещей:

— Конечно нет, мой вождь! В Нелоге вообще никакая онтроника не работает. Выход один — ножками, ножками. А это рискованно. Нужны опытные нелоголазы.

— И где их взять?

— Да хотя бы из тех собрать, которые у Игната работали при Потребиловке, — посоветовал Лар. — Сформировать подразделение нелоголазов…

— Разве нельзя нормальниками обойтись? — спросил один из гвардейцев. — Обложить ими тропинку и спокойно ходить к Изобре.

Лар резко повернулся к советчику:

— Мы на одной только юстэргии разоримся! И добытая онтроника не окупит расходов.

Директор, мельком глянув на Павла, вдруг сообщил:

— Но есть одно решение… Павел, подожди в лаборатории.

Просто сидеть и ждать муторно, а работать не хотелось — никакие мысли, кроме экспедиции в голову не лезли. Павел закурил (ну и дрянь же эти сигареты, материализованные в выдумальне!) и включил мыслянт: выступал с очередной проповедью замминистра пропаганды генерал-майор Гвед. Философ слышал от коллег, что проповедник когда-то звался отцом Гведонием и подъедался священником в Отстойнике.

— С момента сотворения мира терпели люди невзгоды и унижения, — размеренно читал проповедь бывший священник. — Плоды тяжкого труда людского присваивали себе сильные и алчные мира сего. Самые умные из людей изобретали сложные машины, чтобы сделать жизнь богаче и счастливее, но тем самым лишь увеличивали богатство алчных. Другие умные изучали законы природы, чтобы использовать их на благо людей, но число страждущих не уменьшалось. Третьи умные призывали вернуться в лоно природы, но не могли слабые люди противостоять силам естественным: ни стихиям, ни хищникам.

На столе Павел нашёл забытую кем-то иллюстру. Эта простенькая онтроника любой устный рассказ превращала в живой показ. Он со скуки активировал иллюстру и начал наблюдать, как появился Бел, умнейший из людей, как пал он на колени перед Лепестом и спросил его, как дальше жить людям. Просил он господа научить людей то изобретению мощных машин, то биотехнологиям, то заклинаниям. А Лепест всё отнекивался, мол, машины загадят воздух, биотехнологии приведут к жутким генетическим болезням, а магия нарушит баланс природных сил.

— Сжалился тогда Лепест над родом человеческим, — комментировал "кино" монотонный голос Гведа. — И дал господь людям Изобру. Я научу вас добывать из Изобры чудесные вещи, сказал он, которые принесут вам счастье. С этими вещами вы сможете управлять самыми общими законами мира, не калеча природу. И будет у вас мир, не похожий на другие миры. Не технологический, не биотехнологический и не магический. Будет у вас мир онтологический, где философия станет прикладной наукой, способной изменять законы мира во благо человека. И будут у вас онтологические устройства, которые позволят вам управлять диалектическими категориями.

Иллюстра изобразила, как Лепест через какие-то Врата принёс в бедствующий мир Изобру. Конечно, онтроника могла и ошибаться, но эти самые Врата что-то очень сильно напоминали. Павел вперился в движущиеся изображения, генерируемые иллюстрой, но подсказки не нашёл.

— И много лет использовали Изобру люди, — бубнил проповедник, — и добыли из неё величайшее множество полезных вещей, и научились применять их в обычной жизни. Но увидел Бел, что не принесла Изобра счастья роду человеческому, ибо умные и честные стали притеснять неразумных и лживых. И отбирали хорошие у плохих всё стоящее, чтобы стать ещё лучше, а плохих сделать намного хуже и загнать их в отстойники. И понял Бел, что невозможно сделать так, чтобы одни люди не стремились взять вверх над другими, ибо это заложено в самой природе человека. И бросился он тогда в Изобру, и поглотила она его. С тех пор бродит неприкаянная душа Бела возле Изобры и взывает к совести прибывшим за вещами, но не слушают её люди, ибо жажда власти над миром затмевает совесть и разум. Либра, Книга Творения, часть вторая.

Где-то я видел эти самые Врата, подумал философ. Определённо видел. Вот только где? Неожиданно Павлу показалось, что в этих самых Вратах кроется ключ к чему-то очень важному. Возможно даже к долгожданному спасению!

От столь важных мыслей философа отвлёк Лар. Директор вошёл в лабораторию очень довольный и выключил мыслянт и иллюстру.

— Комиссия упухнула, — сообщил он и загадочно замолчал.

— А моя просьба? — еле выдохнул Павел.

— Удовлетворена! — улыбнулся Лар. — И состав исследовательской группы тоже!

Философ чуть не всхлипнул от радости. Половина большого дела сделана!

— Я объяснил вождю суть эксперимента, — сообщил директор. — И твою роль в нём тоже. Комиссия очень сильно заинтересовалась твоим раздражем.

Лар снял со стеллажа раздраж и внимательно осмотрел его.

— Я им объяснил, что с ним теперь не нужно сутками сидеть возле Изобры и ждать нужной конфигурации. Конечно, они не сразу поняли, что значит программировать Изобру. Но я им так и объяснил: если взять некоторую комбинацию различных эргий и воздействовать на Изобру, то она моментально сконфигурится нужным образом.

Подойдя к столу, директор начал задумчиво листать альбом с таблицами кодировок раздража:

— Так… Для вариалона потребуется сорок килоджоулей энергии и пятьдесят лимпов матэргии… Чтобы сконфигурировать сверхняк, нужно задать программу из ста килогиолисов синергии и трёхста фаломов абэргии…

Он поднял голову от расчётных таблиц:

— Сколько комбинаций кодов ты вычислил?

— Около двух с половиной миллионов, — отозвался Павел. — Точнее, я только закономерность вычислил, а дальше программа сама таблицы…

— Отлично! В ходе эксперимента я предлагаю тебе с группой добраться до Изобры, получить несколько контрольных образцов онтроники и тут же вернуться назад. Сколько на это уйдёт времени?

— Примерно два дня туда, два обратно. Хотя, с этой чёртовой нелинейной географией никогда не знаешь наперёд…

Директор продолжил рыться в таблицах.

— Принесёшь мне три вида очень редкой и ценной онтроники: отрицалку, расщепу и двойняк, — наконец решил он. — Аккумуляторы и всё необходимое можешь получить на складе.

Павел кивнул. Лар прищурился и добавил:

— Еле уговорил Тирла, чтобы в группу включили твоих забредышей. Да ещё и таких опаснейших преступников как Игнат и Василий. Думаешь, мне легко обосновать вождю, для чего это понадобилось?

Философ внутренне напрягся. Заметив его состояние, директор ухмыльнулся:

— Я сказал ему, что коллегам из соседнего Института пропистики необходимо изучить изменение свойств у контрольных особей в экстремальных ситуациях. В качестве подопытных особей я предложил взять твоих собратьев, как ты и хотел.

Павел знал, что его шеф умён и достаточно хитёр. С ним нужно всегда быть начеку.

— Выполнишь задание, я тебе помогу, — пообещал директор. — Обращусь в комиссию по расовой чистоте, чтобы тебя больше никто не смел называть забредышем. Есть определённая юридическая процедура, после которой ты будешь считаться полноценным. Идёт?

— Спасибо, Лар, — выдавил из себя Павел.

— Интересно, — лукаво проговорил директор и шутливо погрозил философу, — зачем тебе всё-таки понадобилось тащить с собой этих двух забредышей? Ох, неспроста всё это!

…Гомон толпы усилился. Даже из комнаты слышно, как разъярённая орава орбистов и активных их сторонников бьёт витрины магазина в квартале отсюда. "Орбизм — идеология, сочетающая в себе любовь к своему миру и праведную ненависть к забредышам", вспомнилось вдруг Игнату. Через минут десять-пятнадцать патриоты и ненавистники забредышей будут здесь, и требовалось поспешить.

Бывший дилапер хватал со стола папки с бумагами, бегло листал и бросал их либо в большую спортивную сумку либо в камин. Бухгалтерская отчётность — в сумку, пригодится ещё. Болотный каталог — уже не нужен, в огонь. Свитки Бела, огромные таблицы, в которых указана конфигурация Изобры на каждый вид онтроники — в камин. Пакет документов о праве собственности на Изобру — после некоторого раздумья в сумку.

Звон разбиваемых витрин затих. Затем до Игната донёсся очередной залп выкриков, которые включенный понимальник перевёл своеобразно:

— Миоген для миогенцев!

— Забредышам путь один: пакушка — вещевод — Земля!

— Кто не скачет, тот забредыш!

Судя по громкости выкриков, толпа прошагала ещё полквартала по направлению к дому Игната. Бывший дилапер ещё раз нажал "тревожную" кнопку под столом. Сигнал тревоги должен прозвучать у начальника отдела безопасности фирмы "Смежность" на Земле, а через минуту-другую Виталик организует вещевод в саду возле Игнатовой усадьбы. Интересно, где эти чёртовы земные коллеги шастают?!

Игнат на Земле не задержится. Он отдаст документы по бухучёту Виталику, обменяет всю свою наличность на золото, и отправится отсидеться с комфортом в какой-нибудь уютный рабовладельческий мирок. Фсеновцев и других силовиков Игнат не боялся, а вот своих бывших коллег из "Межмирторга" следовало опасаться. Фирма серьёзная, и с любителями полевачить расправляется жёстко. Виталик отбрешется, он на миогенском проекте был подневольным стажёром. А вот стружку с Игната головорезы из службы безопасности снимут с превеликим удовольствием.

Бывший дилапер, нервничая, несколько раз подряд нажал кнопку, и хотел уже включить межмировую связь, чтобы обругать бестолковых безопасников, но снаружи раздалось долгожданное гудение вещевода. Горловина раскрылась возле садовой беседки. Игнат ссыпался по лестнице, волоча за собой тяжёлую сумку, и по тропинке заковылял к горловине, изнемогая под тяжестью бухгалтерской отчётности.

Из вещевода неожиданно вывалился человек, которого дилапер никак не ожидал увидеть. Бывший суфлёр Павел упал на траву, отдышался и уселся, опершись о стену беседки. Следом за ним из горловины выскочил сухопарый белобрысый парень с простоватым лицом, в котором дилапер с не меньшим удивлением узнал хорошо известного в дилаперской среде Гусарова, твердолобого и упёртого оперативника из ФСЕНа. Капитан Гусаров моментально заметил Игната, подскочил к нему и без лишних слов выкрутил дилаперу руку. От резкой боли беглец вскрикнул и уронил сумку.

— Гражданин Зеленцов? — осведомился резвый оперативник и, не дожидаясь ответа, веско произнёс: — Ты, свинёнок, имеешь право на один телефонный звонок. Только хрен тебе, а не телефон! А потребуешь адвоката, я тебя пристрелю при попытке оказать сопротивление должностному лицу при исполнении. Ты уяснил свои права, жук навозный?!

— Видите ли, господин капитан… — начал уже Игнат, но Гусаров не дал задержанному удариться в дилаперское словоблудие.

— Не вздумай пудрить мне мозги, дилапер! Я не смеж, меня бусами и зеркалами не купишь! Ну-ка, подхватывай баул и марш к вещеводу! Домой едем, к родным берёзкам.

Павел наконец пришёл в себя и подал голос:

— А я? А со мной что?

Капитан, не отпуская руку дилапера, повернулся к философу:

— А твоя мечта уже сбылась, Павлик. Ты попал в Миоген. Вот тебе дом, — Гусаров указал на Игнатову усадьбу, потом обвёл рукой вокруг себя. — Живи тут, исследуй и радуйся. Если что, звони.

Вдруг в сад со стороны улицы влетел камень. Следующий булыжник разбил стекло на веранде. Толпа орбистов подошла к ограде Игнатовой усадьбы.

— Здесь главный забредыш живёт! — раздалось по ту сторону ограды.

Гусаров прислушался к звукам чужой речи и вопросительно уставился на Игната. Тот дёрнулся и закричал:

— Уходим! Павел, давай с нами тоже! Потом всё объясню!

Нечеловеческим усилием дилапер вырвал руку из захвата оперативника, подбежал к Павлу и, схватив философа за шиворот, потащил к горловине. На крышу беседки градом посыпались камни. Гусаров подхватил сумку Игната (вещдоки!) и тоже помчался к вещеводу. Но землян ждало разочарование: горловина оказалась затянутой какой-то мутной непроходимой плёнкой. Чёртов затык, успели всё-таки проклятые орбисты перекрыть выход!

Быстро соображающий оперативник сориентировался в ситуации и указал на угол усадьбы:

— Туда! А потом через забор!

Троица землян ринулась в указанном направлении и как раз вовремя. Ворота усадьбы распахнулись, и в сад ворвалась озверелая толпа. Впереди бежал крупный мужчина с орбистским флагом в руках. Павел оглянулся и, запнувшись, упал. К нему моментально подскочил знаменосец и, словно копьём, ткнул философа в живот древком. Гусаров, заметив поверженного Павла, выругался и свалил знаменосца, метко швырнув ему в голову сумку с документацией. Подхватив флаг, оперативник переломил его о колено; в каждой его руке оказалось по полдревка.

— Через забор, быстрее!! — заорал он, выписывая импровизированным оружием замысловатые кренделя перед оторопевшими орбистами.

Нападающие растерялись лишь на миг. Через мгновение два крепких парня разом вынули накопники и вкачали в себя какие-то бойцовские качества. Что произошло дальше, Игнат не видел. Он, очертя голову, метнулся к забору и неуклюже перемахнул через него, услышав позади чей-то волевой голос:

— Забредышей живьём брать!!

За оградой усадьбы зеленела сосноберёзовая рощица. Не разбирая дороги, Игнат помчался в неизвестном направлении. Отбежав на приличное расстояние, на сколько хватило сил, он остановился, оглянулся и похолодел от ужаса. За ним по пятам мчались трое преследователей, видимо, вкачавшие в себя приличное количество скоростных характеристик. Игнат взял себя в руки (он ведь дилапер, чёрт возьми!) и приготовился словесно атаковать преследователей. Но неожиданный булыжник, прилетевший в голову, свалил дилапера на землю, не дав сказать даже слова…

— Чего мычишь? — спросил кто-то спокойным тоном.

Игнат проснулся и непонимающе оглядел сокамерников.

— Прикорнул малость? — спросил Николай Анатольевич, почёсывая бороду. — После сытного обеда самое оно!

И сокамерник невесело хохотнул. Да уж, обед здесь — одно название: бесцветное месиво без вкуса и запаха. Игнат слышал, что раньше в отстойниках водились странные абстрактные существа — абстры. Так вот они, наверное, питались подобной абстрактной едой.

Второй сокамерник, Иван Воробьёв, сочувствующе спросил проснувшегося:

— Что снилось-то, Игнат?

Дилапер замычал и жестами попытался объяснить, что его каждый раз мучает один и тот же кошмарный сон. Ему хотелось в красках расписать, как его полгода назад схватили местные нацисты — орбисты. Сгоряча молодчики хотели обессвойствить дилапера и отправить навечно в Отстойник, который с приходом к власти ультраправых опять заработал в полную мощь. Только теперь в нём содержались ни нищесвои, как в старые добрые времена, а земляне — банкиры, промышленники, менеджеры. Но потом в планах орбистов что-то поменялось, и его доставили сюда, в Институт пропистики. Зная об подвешенных языках землян, орбисты занемили Игната с помощью онематора, и вот уже полгода дилапер не мог воспользоваться своим главным оружием. Соседям по нарам повезло больше — Николая Анатольевича и Ивана не стали немить. Вероятно, институтское начальство посчитало языки коммерсантов менее опасными чем дилаперский. Игнат прекрасно знал их обоих, сталкивались ещё до Переворота.

Интеллигентный Николай Анатольевич был собственником залежей ценного природного ресурса — чёрной материи или, как её называли любящие сокращения земляне, черномата. По завершении дилаперского проекта Николай прибыл сюда с первой партией предпринимателей и приватизировал черноматные рудники. Чёрная материя — интереснейшая и невероятно дорогая субстанция, из которой местные умельцы изготавливают функи — материализованные функции в чистом виде. Например, вертило вертится в любых условиях при любых законах физики. С помощью хватала можно хватать всё на свете, а движило перемещает любой предмет. Да мало ли интересных функов можно изготовить из черномата: светило, симметряк, искач, следило, мешалка, леталово, связушка… Не зря эту материю прозвали чёрной — каждый функ представлял собой классический чёрный ящик: выполняет свою функцию, а внутренняя структура отсутствует. Функи полезны ещё и тем, что с помощью скреп, изготовленных из той же чёрной материи, можно собирать более сложные функциональные устройства.

Очень сильно черномат пригодился, когда катастрофически быстро начала расти Нелога. В ней не действовали ни онтроника, ни обонточенные вещи, ни обычная земная электроника. Зато устройства из чёрной материи функционировали прекрасно. Николай Анатольевич поставлял Игнатовым нелоголазам функи: противоиспарники, алогометры, направы, определы. Взамен дилапер продавал ему онтронику. Потом ушлый Николай нашёл новый рынок сбыта: недавно открытый межмирторговцами смежный мир, в котором законы физики постоянно менялись. Они были непостоянны как на Земле погода: сегодня закон Кулона отказал, завтра в первом законе Ньютона равномерное движение поменялось на равноускоренное, послезавтра законы Кеплера сменились какими-то другими. В том странном мире функи приняли на ура, ведь они выполняли свои задачи при любых физических законах. А вот что Николай Анатольевич ввозил из переменного мира взамен, он никогда никому не рассказывал.

Сокамерник Иван Воробьёв до Переворота занимался понятками. Это штуки серьёзные, не свойства и не действяки с навычками. Иван скупал у бедных счастье, везение, любовь и прочие интересные понятки и перепродавал их богатым. Своим бизнесом он не противоречил местной философии, которая постулировала закон сохранения поняток: количество, скажем, счастья или любви в мире есть величина постоянная. Правда, от такого бизнеса сильно страдало общество. Например, богатым везло всё больше и больше, зато бедные, продав везенье, попадали в разные катастрофы и переделки. Но Ивана это мало волновало. Помнится, Игнат шутил, что интеллект — это тоже понятка, и его количество в мире постоянно: если один умнеет, то окружающие должны поглупеть.

Всех троих по расписанию вывели на вечернюю прогулку. Четвёртым на прогулке был Гусаров, которого содержали в одиночной камере. Дерзкий оперативник, видать, снова повздорил с охранниками института: у него была разбита губа, которую он постоянно облизывал, сплёвывая себе под ноги.

— Здравствуйте, господа жулики и прохвосты! — вежливо поздоровался он с земляками и кивнул в сторону сетки, огораживающей прогулочный дворик. — Видели, какие люди к нам пожаловали?

За сеткой стояла директор института Леда, полковник Бурой гвардии. Возле рыжеволосой директрисы тёрся атлетического сложения заместитель, майор Лим. Он глядел на свою начальницу и постоянно кивал головой, соглашаясь с каждым её словом. Гостей было двое, оба — хорошие знакомые Игната. Лар, давешний экскурсовод с выставки онтроники, и хвостатый суфлёр Павел, молча стоящий в сторонке. Леда и Лар о чём-то горячо спорили.

— Коля, ты ведь по-ихнему сечёшь. Давай, переводи, — приказным тоном обратился оперативник к Николаю Анатольевичу.

Тот послушно прислушался к беседующим:

— Гости хотят тебя и Игната с собой забрать, — сообщил переводчик. — Для какой-то экспедиции. А Рыжая сопротивляется.

На худом лице Гусарова не отразилось никаких эмоций, только глаза заблестели сильнее.

— И чего она упирается?

— Она говорит, что Игнат и ты — особо ценные особи, — перевёл Николай. — Мы, говорит, снимаем слепки характеров забредышей для изучения. И твой характерский слепок, Василий, их интересует больше всего. Они, говорит, хотят изучить сочетание твоих свойств, чтобы потом в таких же пропорциях накачать своих солдат. Идеально сбалансированный, говорит, у него подбор бойцовых качеств: мужество, смекалка, изворотливость… За полгода, говорит, эти качества нисколько не уменьшились, а некоторые даже увеличились…

Гусаров едва заметно расправил плечи.

— …Ещё, говорит Рыжая, у него интеллекта маловато, что для солдата очень важно. И ум, говорит, не гибкий.

Оперативник, покраснев, перебил Николая Анатольевича:

— Ничего. В народе говорят, отсутствие гибкого ума компенсируется гибким позвоночником. А про экспедицию ты что-нибудь успел услышать?

— Пока ничего не говорят. Рыжая насчёт пропистики разглагольствует. Мол, это серьёзная наука, изучающая свойства, их взаимное влияние друг на друга, а также всевозможные их сочетания. И ещё она не хочет тебя отпускать, потому что сбежать можешь. А отнять у тебя решительность боится. Говорит, что забредыши плохо переносят изменение свойств, да и слепок характера повредить не хочет…

— Это и без неё ясно! — проворчал Василий, пристально глядя на беседующих за сеткой людей. — Интересно, почему наш умник с ними ошивается? Он, как и мы, подопытный?

— Возможно, — подал голос Иван. — Только в другом месте. В нашем институте нас, земных особей, только четверо.

— Экспедиция… — задумчиво произнёс Гусаров. — Интересно, в какую ещё клоаку нас с дилапером хотят сунуть? Как думаешь, болтун?

Игнат замычал, разводя руками. Затем, подняв с земли щепочку, нацарапал на песке: "Знать бы".

— Вот именно, знать бы не помешало. Может, ещё хуже будет, чем здесь. Хотя куда уж хуже…

Потом заговорил Лар. Он так яростно доказывал рыжей Леде необходимость экспедиции, что Николай не успевал переводить. Павел тоже поддакивал, постоянно вворачивая фразы, переведённые понимальником, которых никто, кроме Николая, не понимал. Видя дружескую беседу земляка с аборигенами, Гусаров мрачнел всё сильнее и сильнее.

— Предатель! — цедил он сквозь зубы. — Подстилка фашистская! Ползать перед ними готов за миску похлёбки!

— Зачем ты так, Василий? — упрекнул оперативника вежливый Николай Анатольевич. — Он просто доказывает, что экспедиция необходима, что вы с Игнатом там тоже нужны…

— Да изменник он, сразу видно! — упрямо твердил Гусаров. — Чистенький весь… Рожу вон ещё шире наел.

Спор за сеткой вскоре завершился, начальство института с гостями исчезли, а через несколько минут опять появились уже внутри прогулочного дворика в сопровождении нескольких гвардейцев. Павел, пряча глаза, осторожно направился в сторону "подопытных особей".

— Давненько не виделись, иуда! — ласково поприветствовал его оперативник. — Сребреники карман не оттягивают, мудрец брадатый?

Философ вскинулся:

— Не иуда я, Василий Александрович! Наоборот, я…

Он осёкся, помолчал и продолжил:

— Я вас в экспедицию хочу вытащить.

— Вроде как на прогулку, да? — скривился Гусаров. — А после? Тебе премию фашисты выпишут за успешную экспедицию, а нас опять сюда? Всё правильно. Как говорится: кому пирог с мясом, а кому и хрен с квасом…

Пока земляки препирались, Лар активировал перепухальник. Через мгновение он, Павел, Игнат и дерзкий оперативник вместе с гвардейской охраной упухнули. Николай с Иваном одновременно издали тоскливый вздох.

Вся орава вспухла в тесном кабинете, в котором находились два человека: один в бурой гвардейской форме с капитанскими погонами, другой — в серой армейской с погонами рядового. Гвардеец с рядовым о чём-то беседовали. Потом капитан, закатив глаза, с кем-то долго мыслился. По окончании мыслесеанса в комнате вспух ещё один гвардеец, девушка, единственная особа женского пола среди всей толпы.

Юная синеглазая брюнетка обладала великолепной фигурой, которую не могла скрыть даже гвардейская форма. Охранники-гвардейцы дружно присвистнули, Павел покраснел, а Гусаров, сплюнув, вполголоса проворчал:

— Симпатичная девка, а сама нацистка!

Игнат же изобразил удивление, а потом кивнул девице как хорошей знакомой; впрочем, она не обратила на это внимания. Девушка прошагала к столу, где сидел гвардейский капитан, по-орбистски поприветствовала его вскинутой рукой и что-то отчеканила. Гвардеец подошёл к Павлу, хозяйским движением отнял у него понимальник, активировал и заговорил возвышенным тоном:

— Итак, забредыши! Вам выпала высокая честь искупить свою вину перед нашим миром…

Почувствовав, что в данной ситуации пафос неуместен, капитан сбился, кашлянул и продолжил с обычными интонациями:

— В общем, вы пойдёте через Нелогу к Изобре. Тот хвостатый, — Он указал на Павла, — выполнит свою задачу, затем вместе вернётесь. Задание экспедиции будет контролировать гвардия, то есть я, её представитель. Проводником будет нелоголаз рядовой Фил.

Он указал на рядового, который приподнялся со стула и кивнул.

— А охранять вас будет гвардии фельдфебель Элина. У неё огромный опыт общения с забредышами. И не вздумайте напасть! Онтронного оружия у неё не будет — в Нелоге оно не стреляет. Но силы я её выделю прилично, и ловкости тоже. Семерых скрутит!

Брюнетка холодно оглядела забредышей. Взгляд её остановился на Игнате, просветлел, и она, узнав старого знакомого, дружески подмигнула дилаперу.

До зимницы они не перемолвились ни словом. Двигались колонной. Возглавлял шествие Фил с алогометром в одной руке и направой в другой. Иногда он приостанавливался, нащупывал прибором места с пониженной алогией и, сверившись с направой, менял курс. За ним шёл Василий Гусаров; казалось, что рюкзак у него легче, чем у остальных, настолько упруго и легко передвигался он по нелоголазским тропам и пересечённой местности. Даже не будучи психологом, можно угадать, что этого беспокойного забредыша терзает только одна мысль — как бы сбежать отсюда поскорее. За ним шагал немой Игнат с равнодушным лицом, на котором не отражалось никаких мыслей. Зато идущий следом Павел по-детски радовался при встрече с очередным чудом Нелоги. То его внимание привлекал ручей, выгнувшийся дугой над тропинкой, образуя арку, то любопытный забредыш заглядывался на растущее вверх корнями дерево, то он подолгу ползал вокруг абсолютно твёрдого камня. Элина шла замыкающей, строгая, неприступная и бдительная.

У зимницы, от которой приятно веяло холодком, сделали короткий привал. Предварительно замерив алогию, Фил разрешил развести костёр и подогреть провизию. Путешественникам капитан Шат выдал по десятку банок тушёнки — неплохого изобретения забредышей. Пока Игнат с Гусаровым под командованием Элины собирали дрова для костра, Павел подошёл к краю зимницы, с любопытством рассматривая кусочек зимы среди летнего леса.

— Близко не подходи! — предупредил его Фил, активируя понимальник, выданный его капитаном Шатом.

— Почему? — обернулся Павел, почерпнув горсть снега.

Хорошее всё-таки изобретение забредышей! Нелоголаз первый раз в жизни пользовался понимальником. Теперь можно не только переговариваться с забредышами, но и слушать их разговоры. Забредыши хитрые и коварные, особенно белобрысый Гусаров. Подкидывает ветки в костёр, а сам посматривает на Фила, прикидывая, как бы поудобнее свалить нелоголаза одним ударом. Но вряд ли у него это получится: капитан Шат прилично накачал Фила силищей, ловкостью и быстротой реакции. А Элину наполнили свойствами вообще чуть ли не до синдрома Хабидоськи.

— Потому что мы в Нелоге, — ответил философу нелоголаз. — Шаг в сторону, и вляпаешься в какую-нибудь нелепу! Если мощная попадётся, то и нормальник не спасёт.

— Что за нелепа ещё? — раздражённым тоном спросил Гусаров, роясь в костре палкой.

— Логическая аномалия, — пояснил Павел, закуривая дрянную сигарету из выдуманной пачки. — Они разные бывают…

— Я не тебя спрашиваю, предатель!

Фил, не сумев объяснить, огляделся в поисках наглядного примера. Последний не заставил себя долго ждать. Мимо путешественников пролетела стая странных птиц с вывороченными наружу внутренностями.

— Видишь птичек? — указал на неприятных существ Фил. — Недавно это были обычные пичужки. Которые потом влетели в вывертушку.

— Знаю, я читал! — встрял в разговор философ. — Вывертушка меняет местами внутреннее и внешнее! Всё, что внутри оказывается снаружи, и наоборот.

— Вот и не отходи далеко, — посоветовал Гусаров. — Я не хочу на твои кишки любоваться. Иуда!

Молчавшая до сих пор Элина активировала свой понимальник и повторила мысль капитана Шата:

— И ещё одно, забредыши: не пытайтесь бежать. Догоню в два счёта, быстротой меня накачали приличной. И нападать не советую ни на меня, ни на Фила. Тебя особенно касается, Гусаров!

— Я с девками не воюю, — буркнул Василий, бросая палку в костёр. — Я на них убеждениями воздействую.

Элина презрительно хмыкнула:

— Один вот тоже воздействовал, — Она указала на Игната, мрачно глядящего в костёр. — И довоздействовался. Отключили его болталку.

— Ты бы разнемила Игната, — попросил Павел, выбросив окурок в костёр.

Юная фельдфебельша покрутила у виска:

— Я на дуру похожа? Он тут же всех заболтает! Да и онематора у меня нет.

Павел с большим опозданием вдруг сообщил Гусарову:

— А я не предатель! И не фашист. Я с Ларом работаю в Институте оборонной онтроники. Он — крупный учёный, онтовед.

— Занялся, значит, чистой наукой? — хмыкнул оперативник. — Нашёл своё счастье? Только с гнильцой оно оказалось, счастье твоё! Не бывает чистой науки. Учёных обязательно какая-нибудь мразь использует: торгаши или фашисты.

— Я не изменял Родине! — упорствовал Павел. — Даже чисто юридически. Секретов не выдавал, явки с паролями — тоже…

— Ты струсил и сдался добровольно фашистам, — не уступал Гусаров, с отвращением глядя на философа. — Испугался, что побьют и синяки останутся? Ну что ж, твоя правда. Как говорится, мокрые штаны лучше битой рожи.

— Идти пора, — прервал бестолковый спор Фил. — Такими темпами мы до Поющей Скалы за день не доберёмся!

Нелоголаз велел всем проверить нормальники, выставив их на малую мощность, надеть противоиспарники и двигаться дальше.

Едва путешественники отошли от зимницы, как нарвались на первую нелепу. Сперва её приближение почувствовала многочисленная лесная живность, встревожено загомонившая на все лады. Затем заверещал алогометр, показывая резкий подъём алогии до пяти баллов. Фил быстро достал определ, который показал, что путешественники напоролись на прикрут — нелепу не слишком опасную, но появляющуюся совершенно неожиданно. Нелоголаз дал команду остановиться. Гусаров с Игнатом выполнили её мгновенно, Павел же споткнулся и упал. Из его плохо завязанного рюкзака выпала банка тушёнки и покатилась навстречу нелепе. Хвостатый забредыш уже дёрнулся за убегающей провизией, но идущая позади Элина успела удержать его за лямку вещмешка. Все пятеро пристально наблюдали, как в десяти шагах торжествует алогичный прикрут. На кривых сосёнках выросли ананасы и морковь. Полевые цветы злобно заклацали зубами. Весёлая синичка, попав в нелепу, моментально обросла чешуёй и зарычала, щёлкая клешнями. У муравейника, расположившегося под сосной, появилось два тёмных глаза, которые, поморгав, недоумённо уставились на путешественников.

— Нормальники у всех включены? — осведомился Фил, чтобы лишний раз убедиться в безопасности подопечных.

Все дружно закивали и задакали, лишь Павел промолчал, разглядывая зайца с щупальцами, трубящего в маленький хобот. Выпавшая консервная банка докатилась до прикрута, немедленно обзавелась крыльями и крохотным пропеллером и, взревев, взмыла к небу, описав прощальный круг над путешественниками. От рёва пропеллера с невысокой ёлочки посыпались шишки. Последние вызвали смерч, который сгрёб с полянки слонообразного зайца и уволок добычу в неизвестном направлении.

— Ничего странного, — глубокомысленно изрёк философ, с интересом наблюдая за странными явлениями. — Прикрут добавляет, прикручивает лишнее к разным категориям. К вещам — лишние свойства, к составным объектам — лишние части, причины вызывают дополнительные следствия… Скажем, падение снега вызвало лишнее следствие — смерч.

— Вот и не спотыкайся на ровном месте! — посоветовал Гусаров. — А то попадёшь в прикрут, и вырастет у тебя что-нибудь лишнее.

Элина хихикнула, но тут же напустила на себя неприступный вид.

Заночевать Фил решил в стабиле у Поющей Скалы. Место там тихое и удивительно стабильное — алогия не более двух с половиной баллов, хотя и располагалось оно на полпути к Изобре. Однако путешественникам следовало поторопиться, чтобы затемно добраться до места ночлега, и возглавляющий колонну нелоголаз задал высокий темп ходьбы.

Не успели они прошагать и часа, как на тропинку перед самым носом Фила выскочили омерзительнейшие создания: огромные, метра два по высоте, ноги, состоящие из пищащих мелких зверьков. Зверушки, похожие на белок с ободранной кожей, визжали и копошились, а ноги невозмутимо прыгали по тропе, сотрясая землю. Стая ног пересекла тропу и скрылась в чаще. Бегущие конечности, слепленные из зверьков, казались настолько неприятными, что даже видавший виды нелоголаз оцепенел. Определ сообщил, что впереди находится хаосина — довольно неприятная нелепа. Ногозвери — это последствия её деятельности. Алогометр снова показал повышение алогии до пяти баллов.

Забредыши и Элина тоже остановились, заметив, что Фил напряжённо глядит вперёд. В метрах ста впереди появился газетный киоск с небольшим окошечком, из которого высунулась взъерошенная женская голова:

— Свежие газеты! — провозгласила она. — "Вечерний мегаполис", "Экспресс-курьер", "Стольный град", "Сканворды от Георгича"! Беспроигрышная лотерея, абонементы в филармонию!

Павел дёрнулся подойти, но Фил схватил его за рукав.

— Интересно, что пишут в таких газетах, — возбуждённо проговорил любознательный философ, безуспешно пытаясь вырваться.

Не дав удовлетворить любопытство Павлу, Фил, постоянно сверяясь с показаниями алогометра и направы, повёл группу в обход. Путешественники свернули с тропы и захлюпали по болотистой почве. Их уже не удивляли ветки, состоящие из деревьев, сок раздавленных ягод брусники, состоящий из целых брусничин. Нелоголаз краем глаза заметил, как крупные ягоды сделались ягодной крупнотой, хлюпкая почва — почвенной хлюпкостью. Зелёная хвоя мало чем отличалась от хвойной зелени, а сосновые стволы — от стволовых сосен.

Павел шёл за немым Игнатом и бормотал себе под нос, ни к кому особо не обращаясь:

— Вот она какая, хаосина. Я читал про неё. Хаотически меняет категории: объекты со свойствами, целое с частью, причину со следствием. И дурацкий киоск — результат замены случайного на необходимое…

Путешественники удачно обогнули хаосину, а философ продолжал бубнить под нос:

— В конце концов, ничего удивительного. Какая разница, пирог состоит из муки, яиц и воды или мука состоит из пирогов, блинов и вермишели. Либо пирог сладкий, круглый и горячий, либо сладость пироговая, конфетная и вареньевая…

— Что ты там мелешь про пироги? — обернулся к болтуну раздражённый долгим обходом нелепы Гусаров.

— Я говорю, — обрадовался собеседнику Павел, — что, по сути, без разницы, из чего состоит Вселенная: из объектов с привязанными к ним свойствами, или из свойств, сгущающихся в виде объектов. Может, Вселенная — это огромный набор всех мыслимых и немыслимых свойств. Она одновременно горячая, холодная, сильная, пятикилограммовая и десятивёдерная. А любой объект — это просто бесконечный набор свойств.

— Я знаю, какие в тебе сгустились свойства, — заявил не любивший бесед не по делу оперативник, — болтливость, инфантильность и раздолбайство. Болтливости ты половину у Вселенной забрал вместе с твоим другом Игнатом. Который, правда, молчуном заделался с недавних пор.

— Не болтливость, а красноречие, — улыбнулся Павел, явно обрадованный, что отходчивый оперативник перестал называть его предателем.

Фила больше всего поражало, как спокойно забредыши реагируют на выкрутасы Нелоги. Одно дело, Элина: ей по должности не положено показывать слабость перед подопечными. Другое дело — эти новички. Игнат, угрюмо глядя перед собой, никак не реагировал на чудеса, Павел смотрел на всё с любопытством малого ребёнка, а Гусарова, казалось, больше всего угнетало собственное бездействие. Может, в их мире такие нелепости и нелогичности встречаются на каждом шагу?

— То ли ещё будет, — "обрадовал" философ своих напарников. — Это лишь пятибалльная алогия. А возле Изобры она максимальная — двенадцать баллов. Совершенно чокнутый мир!

— А в нормальном мире сколько баллов? — спросил Гусаров.

— Один.

— Разве не ноль? — усомнился оперативник.

— Если бы ноль, то в мире царил бы абсолютный порядок, — улыбнулся философ. — Электроны летали бы маленькими шариками, случайных процессов бы не наблюдалось, а у людей отсутствовало бы право выбора. Все законы исполнялись от и до, сплошной детерминизм.

— Вот наш бы сыщик порадовался! — подала голос Элина, идущая позади всех. — Мечта любого блюстителя порядка: никаких нарушений закона, все по струнке ходят. Закон невозможно нарушить в принципе. Только, увы, сыскари в таком мире оказались бы не нужны: преступлений бы не стало.

— Ты-то откуда знаешь, что я сыщик? — поморщился Гусаров. — Этот хвостатый наплёл что ли?

— Досье твоё читала перед походом.

Оперативник неопределённо хмыкнул:

— "Досье"!.. Научились кое-чему у нас?

— Мы быстро учимся, — высокомерно улыбнулась Элина. — Мы семьсот лет жили в мире без войн и преступлений, пока вы, забредыши, всё не порушили. Из-за вас теперь приходится учиться и боевым искусствам, и тактике, и сыскному делу. Не всё пока получается, но наш народ умный и старательный.

— Ой, вот только не надо лозунгов! — скривился Гусаров. — Мне их и в нашем мире хватало. Особенно перед выборами.

Он поправил лямки рюкзака и продолжил:

— Видел я ваших вояк быстрообученных! Сюда оперов из моего отдела, голов пять-шесть, мы бы сотню ваших штафирок голыми руками передавили.

— Скучно жить в абсолютно логичном мире, — примиряющее заговорил философ, с опозданием вклиниваясь в разговор. — Всё предсказуемо, даже будущее можно просчитать наперёд. Для чего жить тогда? Неинтересно.

— Зато в Нелоге жить очень "интересно", — пробурчал сторонник стабильности Гусаров. — Вообще никакие законы не работают!

— Они работают, — горячо возразил Павел, заступаясь за Нелогу. — Только здесь законы тоже меняются по своим правилам. И эти правила очень сложно вычислить. Причём, и сами правила тоже меняются по мере приближения к Изобре. И правила правил. Чем ближе к Изобре, тем всё сложнее и запутаннее.

Филу пришлось осечь разговорившихся новичков. Пока они ещё бодры и веселы, потому как не видели и тысячной части всех несообразностей этого нелогичного края. Нелеп в Нелоге — сотни тысяч, и им пока везёт, что напоролись всего на две. Самое неприятное, что каждый день Нелога рождает по паре десятков новых нелеп, и неопытный нелоголаз запросто может сгинуть в одной из них, так и не успев разобраться в сути явления. Нелога корёжит фундаментальнейшие законы мира, причём портит их так, что какая-нибудь антигравитация или отсутствие трения покажутся детскими шалостями.

— У нас в городе есть попрошайка — Гибкий Кир, — сообщил Фил, не останавливаясь ни на секунду. — Постоянно возле наших казарм ошивается. Год назад вляпался в испар возле вон тех кустов с синенькими цветочками. Теперь со своими конечностями совладать не может — постоянно узлами завязываются и перекручиваются. А раньше он звался просто Кир, один из лучших нелоголазов.

Мрачная история Гибкого Кира подействовала, путешественники замолчали и начали лихорадочно поправлять противоиспарники.

До сумерек дойти до стабила не успели: в Нелоге опять что-то случилось со временем, а, может, и с пространством — идти оказалось немного дальше нежели рассчитывал Фил. Он вёл группу и напряжённо всматривался вперёд. Приборы приборами, а глаза и чутьё надёжнее. Тем более в темноте можно наскочить на какую-нибудь гадость вроде антиживых или мниморазумных существ, которых не зафиксирует ни определ, ни алогометр. Можно вляпаться в псевдотвёрдую почву, можно зацепиться за квазиветку — мало ли опасностей в Нелоге! Поэтому, заметив впереди очертания Поющей Скалы, Фил вздохнул с облегчением.

В центре стабила возвышалось полуразрушенное почти двухэтажное здание: то ли бывшая выдумальня, то ли форм-мастерская. Фил с удовлетворением отметил, что число этажей у здания практически не изменилось и само строение не уползло, не улетело и не превратилось в стакан с компотом. У здания, конечно, не наблюдалось дверей, но в стене зиял огромный пролом, через который путешественники и проникли внутрь. Ночевать решили в одной комнате, Фил с Элиной договорились разделить ночное дежурство пополам — дежурный будет сидеть у окна с алогометром и определом, следя одним глазом за выкрутасами Нелоги, другим — за возможными выкрутасами непредсказуемых забредышей.

Костёр нелоголаз разводить не разрешил. Мало ли как отреагирует нелогичная природа на открытый огонь: всё-таки забрались довольно глубоко в Нелогу. Фил велел не выключать нормальники всю ночь, пообещав, что будет следить за зарядом юстаккумуляторов. В молодом логичном ельнике путешественники нарубили лапника и застелили его противоиспарниками, а в изголовья импровизированных постелей положили рюкзаки. Элина улеглась на значительном расстоянии от забредышей, вызвав понимающую усмешку Гусарова. Умотавшиеся за день забредыши и фельдфебельша повалились на приготовленные постели и моментально заснули.

Фил, замерев на месте, прислушивался к храпу Павла, ровному дыханию оперативника и мычанию Игната. Убедившись, что подопечные крепко спят, он потихоньку выскользнул на улицу, чтобы полюбоваться ночным нелогичным пейзажем: ещё с Отстойника у него сильно зашкаливала романтика.

Романтик Фил всегда восхищался ночной Нелогой. Зрелище завораживающее. На небе сияла квадратная луна, один её угол был отгрызен. Порой нелепое ночное светило заслоняли странных расцветок облака, издающие тонкий комариный писк. Свежий ветерок шептал Филу на ухо жуткие сказки. Поющая Скала ещё не начала петь; обычно она начинала под утро. Сперва распевалась гаммами, потом переходила на сложные вокализы. Ветер раскачивал деревья, на которых росли коровы и овцы, и те, стукаясь друг о друга, жалобно каркали и кудахтали. Траве это не нравилось, и она швырялась в галдящую скотину камнями.

Рядом со скалой расположился бесперех, существующий тут чуть ли не с первых дней появления Нелоги. Хоть эта нелепа и считалась безобидной, но от неё лучше держаться подальше. Попадёшь в такую, и будешь шагать, топчась на месте… В бесперехе не работает ни один переход: количество не переходит в качество, причина — в следствие… Даже помереть не сможешь от истощения, потому что смерть — это переход живого в мёртвое. И из частей там не собирается целое, как ни старайся. Сейчас видно, как в потёмках бродят возле беспереха странные формы, лишённые содержания. А временами в нелепе происходят явления, не связанные ни с какой сущностью. В темноте это выглядит особенно красиво.

Едва не задев зазевавшегося нелоголаза, промчалась весёлая сравняшка. Эта безопасная нелепа любые признаки делает сравнимыми. Попадёшь туда, и у тебя один сапог станет кожанее другого, палка в руке будет особо деревянной, а пряжка на ремне — металлической-металлической. Следом за сравняшкой промчалась несовместка — нелепа далеко не такая забавная как её сестричка. Всего минуту хозяйничала несовместка у Поющей Скалы, а уже напичкала всех попавшихся на пути несовместимыми свойствами. Дремлющей среди ветвей сороке, весившей от силы грамм триста, несовместка добавила второй вес, чуть ли не тонну. Бедная птица так и не поняла, лёгкой ей быть или тяжёлой. Сперва она рухнула на землю, обломив своей тонной ветку. Потом сорока ощутила, что она по-прежнему лёгкая. Счастливая птица, застрекотав, взмыла в темноту, но тонна опять потянула её на землю. Так она и летела, то взмывая в воздух, то падая, пока не скрылась в темноте.

На место, где сорока последний раз упала, выскочил заяц, не успевший поймать лёгко-тяжёлую птицу. Хулиганистая несовместка прикрутила ушастому зверьку свойство хищника. И теперь плототравоядный косой разрывался от противоречивых свойств, не зная, что ему делать: или ловить и пожирать травоядных, или глодать кору. Делать и то и другое попеременно он не мог, так как несовместка не добавила ему всеядности. И метался противоречивый заяц между высоконизких сосен, благодаря нелепе ставших ещё и лиственными, и одноклеточными.

Обычно возле Поющей Скалы хозяйничала блудня, но сегодня её почему-то не наблюдалось. И слава Лепесту, потому что эта нелепа хуже несовместки и сравняшки вместе взятых. Она запутывает законы природы так, что потом пробираться к Изобре становится затруднительно. Перенесёт, например, в волчью стаю законы общества, и волчий парламент принимает решение объявить войну попавшимся по пути нелоголазам. И начинают волки-солдаты атаковать людей по всем правилам военного искусства. Или, скажем, камням на дороге или упавшим с елей шишкам навяжет блудня борьбу за существование — попробуй протолкаться меж камней, озабоченных выживанием сильнейших и естественным отбором между "особей"!

Засмотревшийся на ночной пейзаж нелоголаз совсем забыл о забредышах. В это время Гусаров не спал, а по-пластунски полз к Элине. Подобравшись, он застыл в неудобной позе, прислушиваясь к размеренному дыханию спящей. Затем осторожно протянул к ней руку и выключил понимальник. К своей постели он вернулся тоже ползком.

— Всё, — шепнул оперативник Павлу. — Теперь не сможет подслушать, если что.

— Спит? — поинтересовался философ.

— Как лошадь.

— А проснётся и увидит выключенный?..

— Скажем, что сам отключился, — придумал Гусаров. — Ждущий режим. Давай нашего болтуна буди.

Павел растолкал Игната.

— В общем так, парни, — горячо зашептал Василий. — Нам надо отсюда выбираться.

— Здравая мысль! — ответно шепнул Павел почти без иронии. — И как?

— Этот армеец сейчас гуляет где-то рядом. Воздухом дышит. Мы его вырубим и смоемся…

— Как это "вырубим"? — усомнился Павел. — У него ж силищи!..

— Камнем по затылку, — кровожадно уточнил оперативник.

— А девушку? — содрогнулся философ. — Тоже камнем?

Оперативник на секунду задумался. Он задумчиво поглядел на спящую, и природное его рыцарство подсказало выход:

— Девку свяжем, пока спит, — предложил он. — Лямками от рюкзака. Втроём навалимся, очухаться не успеет.

— Камни, лямки… А дальше что?

— А дальше — ходу!

Павел возмущено засопел:

— Ты собрался выбраться из Нелоги без проводника? Ты разбираешься в нелепах? Ты сумеешь обойти поскакуна? Ты знаешь, что такое жилотяг? Ты представляешь, чем отличается клеточница от берестянника, и чем они оба отличаются от потеряшки?

— Что ты на птичьем языке заговорил? — возмутился Гусаров, забыв о том, что нужно разговаривать шёпотом. — Сюда же мы дошли? Дошли! Я дорогу запомнил. А приборы у конвоиров отберём…

— Дорогу он запомнил! — тихонько засмеялся Павел. — Дорога обратно может не совпадать с дорогой туда. Слышал про анизотропию пространства, нелинейную географию, преломление поверхностной логики? Да и нелепы ты не обойдёшь: не факт, что на обратном пути нам те же самые попадутся.

Элина тихо вздохнула во сне, и спорщики на время замерли.

— Твой план не годится, — снова зашептал философ. — Даже если и выберемся из Нелоги, мы тут же отобразимся на гвардейских следилах. Через секунду повяжут. Тут по-другому надо действовать.

Гусаров зло глянул в глаза Павлу.

— У тебя и план есть, умник?

— Есть, — невозмутимо ответил толстяк. — Я даже знаю, как на Землю вернуться. Но для этого мы должны дойти до Изобры.

— Давай излагай, — предложил явно шокированный оперативник. — А мы с болтуном послушаем.

Павел начал излагать по-философски издалека. Сперва он повосхищался успехами здешних учёных, которые расширили и углубили законы диалектики. Философ посетовал, насколько у земных философов убог закон единства и борьбы противоположностей. Здешние диалектики расширили его до закона взаимодействия противоположностей. Во-первых, противоположностей может быть не обязательно две, а сколько угодно: и три, и четыре, и одна, и дробное число, и отрицательное, и мнимое. Во-вторых, единство и борьба — далеко не полный набор взаимодействий между противоположностями. Последние, кроме этого, могут и сотрудничать, и подчинять одна другую, и любить друг друга, и вообще взаимодействовать сотнями разных других способов.

— Как убог наш закон перехода количества в качество! — нудным шёпотом вещал Павел. — Здешние философы доказали, что, помимо этого перехода, есть ещё и переходы причины в следствие, части в целое, конечного в бесконечное… И даже случайного в необходимое, который мы называем законом больших чисел. К тому же для каждого перехода есть и обратный переход. Не только качества в количество, но и следствия в причину, целого в часть, явления в сущность, действительности в возможность. Таким образом, мы имеем общий закон диалектических переходов.

Таким же скучным голосом философ рассказал о расширении закона отрицания отрицания. Миогенские философы считали, что отрицание множественно: материя одна, а нематерий много, движение одно, а недвижений — сколько угодно. Поэтому и мир развивается не по спирали, а по очень сложной многомерной фигуре. Более того, в Миогене открыты и другие законы диалектики, не менее фундаментальные, чем перечисленные три.

— Ты до утра собрался рассказывать? — нетерпеливо прервал философа заскучавший Гусаров; Игнат нахмурил брови и недовольно замычал.

— Я ж по делу! — возмутился тот.

— Слышу я, как "по делу". Ты можешь излагать короче и яснее? Говори кратко, но гладко.

Павел вздохнул и продолжил "короче":

— Что такое онтроника, я думаю, объяснять не надо. Она расширяет и усиливает скрытые онтологические свойства обычного мира. Некоторым кажется, что наш мир бинарен, но это не так. Например, число цветов у кварков одного заряда равно трём. Число знаков у массы равно одному, и время имеет одно направление. Другой пример — противоположности в нашем мире, как оказалось, не равнозначны. Одни как бы сильнее, другие слабее. Сильные подчиняют себе слабые. Например, бесконечное сильнее конечного, следствие сильнее причины, содержание — формы, сущность — явления, объект — свойства, целое — части… Таким образом, проявляется категорийная асимметрия нашего мира — одни противоположности сильнее других. Это похоже на зарядовую асимметрию, когда количество вещества преобладает над антивеществом…

Оперативник подполз к Павлу и дал ему лёгкий подзатыльник:

— Ты будешь план излагать, мудрила?

— Я вроде и так излагаю…

— "Вроде", — передразнил Гусаров. — Вроде Оля, да борода как у Коли! Я тебе даю ровно минуту, чтобы изложить план. У нас тут не семинар по философии!

— Я лучше покажу! — встрепенулся философ и подполз к своему лежбищу. — Дело в том, что у меня в рюкзаке…

Он открыл рюкзак, сунул туда руку и застыл, услышав голос Элины:

— Ну, и что там у тебя в рюкзаке? — спросила она, приподнимаясь со своей лежанки и включая понимальник.

Девушка подошла к землянам. Павел попытался завязать рюкзак, но Элина легко подняла его за шкирку, как нашкодившего котёнка, и отшвырнула в сторону шагов на пять. Другой рукой богатырша подхватила рюкзак, перевернула и вытрясла на лапник содержимое. Вслед за банками с тушёнкой, флягой с водой, раздражем и несколькими эргетическими аккумуляторами вывалился аппарат межмировой связи и целая куча изделий из черномата. Не обратив внимания на незнакомый аппарат, девица подняла симметряк, повернулась к Павлу и угрожающе тихим голосом спросила:

— Это ещё зачем?

Философ сильно побледнел и стал отползать. Элина догнала его, снова схватила за шиворот, приподняла и несколько раз встряхнула. Грузный Павел повис в полуметре от пола, неловко скрючив ноги.

— Зачем тебе чёрная материя, хвостатый?

И тут забытый всеми Игнат совершил то, чего от него никто не ожидал. Он резко метнулся к "постели" Павла, выхватил из кучи черноматного барахла связушку и, пока Элина оборачивалась, моментально примотал её руки к туловищу. Освобождённый философ рухнул на четвереньки. Девушка, взвизгнув, ударила дилапера ногой, и он, охнув, отлетел к стене. Но тут отреагировал оперативник. Он, кувыркнувшись, оказался возле Элины и, подхватив её под коленки, резко дёрнул. Девица упала на спину и перестала сопротивляться. Сообразительный Гусаров, перехватив конец связушки, спеленал гвардейке ноги, полностью обездвижив.

Поднявшись, оперативник посмотрел на Игната с уважением.

— Не ожидал от тебя, смельчак! — похвалил он. — Храбрая мышь и коту наваляет, как говорится…

Игнат пожал плечами, поморщился, потерев ушибленный бок, и замычал.

— Попадём на Землю, попытаюсь скостить тебе года два, — пообещал оптимистичный фсеновец и честно добавил: — Если следак знакомый будет дело вести…

Оперативник полез в свой рюкзак и начал в нём рыться:

— Кляп надо сделать, — прокомментировал он. — Есть идейка одна…

Очнувшийся от созерцания Нелоги романтик Фил, услышав в убежище странную возню, бросился к стенному пролому. Забежав в комнату, он застал странную картину. Посреди помещения стоял Гусаров, возле рюкзака суетился хвостатый философ, складывая рассыпанное содержимое, а возле стены лежала Элина, опутанная связушкой. Она ёрзала и пыталась что-то сказать, но ей мешал кляп. Смекнув, что дело тут нечисто, нелоголаз моментально сжал кулаки и принял боевую стойку.

— Подожди, Фил, — мягко проговорил оперативник, осторожно приближаясь к нелоголазу. — Дело в том, что я — Элина.

Фил чуть опустил кулаки:

— Кто ты?

— Элина. А вон тот, — оперативник указал на связанную девушку. — Гусаров. Мы в нелепу вляпались. Обменник называется, сознания обменивает. Вот мы с Гусаровым и поменялись телами.

Нелоголаз медленно опустил кулаки.

— Обменник? — переспросил он. — Никогда не слышал о такой нелепе.

Оперативник улыбнулся и развёл руками:

— Это же Нелога! Тут всего не упомнишь: каждый день новые нелепы появляются… Не веришь, что я Элина? Давай, докажу. Подойди-ка сюда.

А через секунду Фил уже лежал на полу, опутанный с головы до ног, и ругал себя на наивность. Войдя в комнату, он не обратил внимания на отсутствие Игната, который, оказывается, прятался за дверью. Лишь только нелоголаз направился к Лжеэлине, дилапер выскочил из засады и в момент обмотал Фила связушкой.

Гусаров профессионально обшарил Фила и Элину, забрал понимальники и оглядел поверженных противников с победным видом:

— Ну что, ребятки, ситуация поменялась! В нашей маленькой группе произошло антифашистское восстание, и власть перешла в руки трудового народа. Наивные вы всё-таки, смежи, как дикари, ей-богу! Как только до своих заумных технологий додумались…

— Вам всё равно отсюда не выбраться! — прохрипел Фил, ворочаясь на полу.

— Да ну?! — притворно выпучил глаза Гусаров и, подойдя к поверженному противнику, свысока поглядел на него. — Один ты такой умный? Не переживай, смеж, выберемся по твоим приборчикам. И вас тоже дотащим. До ближайшей нелепы. Какая, говоришь, самая опасная?

Оперативник склонился к уху Фила и шепнул:

— Хотя тебе, дружище, всё одно пропадать: хоть в нелепе, хоть в фашистских застенках. Я вот сейчас с тобой шепчусь, а Элинка следит за нами. Решит, что ты пошёл на сговор с забредышами. А я ей помогу в этом убедиться.

Гусаров зло улыбнулся:

— Знаешь, как ваши орбисты с предателями поступают? В лучшем случае, обессвойствят или абстрагируют.

— Я не предатель… — растерянно произнёс сбитый с толку Фил тем же тоном, как совсем недавно оправдывался Павел. Не зря слухи ходят о коварстве забредышей, они кого угодно запутать могут! Гусаров игнорировал реплику Фила:

— Даже если девица и не настучит местному гестапо, тебя всё равно абстрагируют или привязой обработают. Экспедиция сверхсекретная, контролируют её орбисты. Они любят всякие секреты и ненавидят, когда слишком много народу посвящено в тайну. От лишних свидетелей избавляются. В этом я уверен: сам из силовых структур.

— Меня в гвардию обещали взять, — пробормотал пленённый нелоголаз, — Или в отпуск отпустить…

— Глупый ты, Фил, — тихонько засмеялся Гусаров. — У нас в народе говорят: дурак и за собственную казнь заплатит. Тебя обманули, рядовой. Я случайно подслушал разговоры гвардейцев: нас всех, кроме Элины, после похода отправят в Отстойник. Слышал, что ты там уже обитал когда-то. Соскучился по прежней нищесвойской жизни, боец?

Растерявшийся нелоголаз не заметил вранья оперативника: как тот мог подслушать гвардейские разговоры, если у него не имелось понимальника.

— А гвардия тебе зачем? — продолжал давить Василий. — Грязная работа. Сначала ты будешь ловить забредышей, потом — инакомыслящих, потом — ещё кого-нибудь. Фашисты всегда находят себе врагов, уж поверь; мы это уже проходили в своём мире. А потом они и до тебя доберутся во время очередной чистки, потому что уже будет некого убивать. Ничего другого фашисты делать не умеют, а кровушки свежей хочется. И повод они легко найдут.

— Что ты от меня хочешь? — начал сдаваться Фил.

— Это другой разговор! — обрадовался оперативник. — Помоги выбраться из Нелоги.

— Ты ведь сам хотел выбраться, по приборам, — не удержался от сарказма нелоголаз.

— Я-то выберусь, но на это больше времени уйдёт. А его и так в обрез.

Фил зашевелился как большая гусеница:

— Сам ведь говоришь, что меня обессвойствят при любом раскладе…

— Я тебя могу спасти: взять с собой в наш мир. Пусть у нас тоже не сахар: обычная Потребиловка, как вы называете, но орбистов нет.

Подошедший Павел вдруг встрял в беседу:

— Всё не так! Нам обязательно надо добраться до Нелоги! Я ведь уже говорил об этом!

Гусаров резко обернулся к философу.

— Зачем тебе к Нелоге надо? — подозрительно прищурился Гусаров.

— Ты ж не даёшь слова сказать!

— Я тебе давал слово, — возразил оперативник. — И ты полчаса про диалектические категории молол.

— Я всё расскажу, — пообещал Павел. — Выключи понимальник, чтобы эти не слышали.

Он кивнул на Фила. Оперативник щёлкнул понимальником и уставился на философа:

— Давай, объясняй, что ты затеял. И зачем столько барахла набрал. Только, пожалуйста, без заумной метафизики. Башка и так кругом идёт!

— В Нелоге ведь ничего толком не работает, кроме чёрной материи, — сказал Павел и опасливо осёкся.

— Говори, говори, — подбодрил его Гусаров. — Пока всё понятно.

— Ни онтроника, ни обычная техника не действуют, — продолжил философ. — Межмировая связь тоже не функционирует. Вот если бы здесь нашлось место с нормальными законами, мы бы могли связаться с Землёй и нам бы открыли вещевод…

— Если бы да кабы… И где его найти, это место?

— Чёрная материя нам должна помочь, — заявил Павел и указал на свой рюкзак, битком набитый черноматными функами. — Я её тайком понабрал в институте, в соседней лаборатории.

— Аппарат связи ты тоже в соседней лаборатории взял? — подозрительно спросил Гусаров.

— Нет. Я его в отделе изучения забредышевых технологий взял. Миогенцы, оказывается, интересуются нашими штуковинами: понимальниками, хамелеонниками, межмировой связью…

— Допустим. А как же нам помогут твои чёрные вращалки с перемещалками?

Павел, вопрошающе поглядывая на оперативника после каждой фразы, относительно кратко рассказал, что в институте ему удалось открыть любопытное явление. До сих пор из миогенцев не пробовал обонточивать изделия из черномата. Философ посчитал, что обонточка чёрной материи должна привести к интересным результатам.

— Когда мы обонточиваем обычные вещи, они превращаются в обонточку — те же вещи, но с изменёнными свойствами. Чем дольше держим в Изобре вещь, тем страннее она становится. Она становится как бы перевещью: вещью на порядок онтологичнее, чем обычная.

— Опять тебя в дебри понесло? — нахмурился Гусаров.

— Да подожди, Василий! — отмахнулся философ и продолжил. — Так вот, изделия из черномата — это своего рода недовещи. Поэтому на них Нелога и не влияет. Если их обонточить, что они станут обычными вещами…

— Ну и что?! — с явным раздражением спросил оперативник. — Ты для этого понабрал всякой дряни черноматной, чтобы поварёшки с топорами делать?

— Когда мы обонточиваем обычные вещи, появляются "отходы", Нелога растёт. По моей теории, при обонточке черномата Нелога должна исчезать. Строго говоря, это нельзя назвать обонточкой, это — нечто другое. До сих пор мы знали только два эффекта Изобры — онтроника и обонточка. "Купание" чёрной материи даёт третий эффект, который управляет законами онтологии. Точнее, он нормализует их. Черноматные изделия превращаются в обычные вещи и при этом как бы поглощают окружающую нелогичность.

Гусаров вздохнул:

— Фантазёр ты! Даже я, тупой, понимаю, что Нелогу не уничтожить твоими вертячками. Тут их вагон нужен!

— Разумеется, всю не уничтожить. Но маленькую площадку нормализовать сможем. Для горловины вещевода хватит места по моим расчётам… Мы нормализуем местечко, настроим межмирсвязь и вызовем Землю. Они нам откроют вещевод прямо на эту площадку.

— А если они не верны, твои расчёты? Разве нельзя площадку другим способом соорудить? У нас ведь есть нормальники, запасные юстаккумуляторы…

Павел снисходительно улыбнулся:

— Нормальников нам самим еле хватает, чтобы с текущей алогией справиться. Они алогию до семи баллов едва выдерживают, а возле Изобры она — все двенадцать.

— И как же мы тогда подойдём к ней?

— На то нелоголазы и нужны, — Павел кивнул на обездвиженного Фила. — Они выискивают тропинки с минимальным количеством алогии и по ним ходят. Где по приборам, а где и по интуиции. Даже возле Изобры есть места с пониженной алогией. К тому же, если идти кучно, мощность нормальников суммируется и выдерживает больше семи баллов.

После долгих убеждений упрямый оперативник сдался. В самом деле, выбраться из Нелоги — это значит немедленно угодить в лапы орбистам. Теория Павла слабовата, но это — маленький шанс на спасение.

Теперь путешественники двигались в несколько другом порядке. Впереди, как и раньше, шёл Фил. Гусаров высвободил ему одну руку, чтобы он смог держать алогометр, зато стреножил его связушкой как лошадь. За ним шла Элина, также стреноженная. С ней оперативник "провёл беседу" как и с Филом. Неизвестно, что он ей нагородил, но она после разговора перестала сопротивляться и покорно отправилась к Нелоге. Идущий позади фельдфебельши Гусаров присматривал за пленниками, в затылок ему дышал философ. Замыкал шествие Игнат.

Любой нелоголаз знает, что по мере приближения к центру Нелоги поход превращается в непрерывное лавирование между нелепами. Нужно алогометром прощупывать относительно нормальные тропинки и по ним двигаться. С каждым километром это становилось всё труднее и труднее. Вокруг путешественников, слабо защищённых нормальниками, бушевало море абсурда. Пение птиц немедленно конденсировалось и тяжёлыми каплями скатывалось с ветвей. Утренняя свежесть воздуха окрасилась в ультразелёный цвет. На деревьях выросли свежие сковородки и газонокосилки. Камни закукливались, а затем из них на свет появлялись послекамни-бабочки. Зайцы дружно размножались черенками и клубнями. Мошкара в воздухе сложилась в надпись "Магазин постоянных распродаж", и эту надпись тут же сожрал утренний туман, отрыгнув перегаром.

Не успели путешественники отойти от Поющей скалы, как налетело скользилово — неприятная нелепа, перестраивающая любые цепочки классов вверх или вниз. Растения эта нелепа умеет превращать в подрастения, а животных — в надживотных. Воздух над скользиловом перешел из газообразного состояния в плазму, а камни на дороге из твёрдых стали сверхтвёрдыми.

Пришлось Филу, ориентируясь на показания алогометра, сворачивать в пути и обходить нелепу. Сначала он хотел провести группу слева, но там расположилась аналожка, большая и свежая. Хитрая нелепа заняла удобную полянку и краем упёрлась прямо в деревья, сплющенные по вине скользилова. Стайка мелких пичужек, пресекая поляну, попала в нелепу, остановилась и перестроилась в странном порядке. Птички, подобно планетам, закружились вокруг ярко засветившегося вожака стайки. Те, которые помельче, начали вращаться вокруг экземпляров покрупнее. При этом все пичуги, включая вожака стаи, выполняющего роль звезды, завертелись вокруг собственной оси. Молодые сосёнки, растущие вокруг поляны, задрожали и приняли размытые очертания. Похоже, они тоже закружились вокруг своей оси, только гораздо быстрее и непонятнее чем птички. Туман, не успевший рассеяться с утра, помутнел, затвердел, и от него резко и вкусно запахло свежей выпечкой. Увязнув в тестоватом тумане, птички стали вертеться заметно медленнее.

— Ребята, это ведь аналожка! — обрадовался Павел. — Такая редкая нелепа!

Философ поднял с земли камешек и запустил его в центр аналожки. Не долетев до цели, камешек заострился, металлически заблестел и вдруг оглушительно взорвался. Все от неожиданности вздрогнули. Гусаров, обернувшись, наградил исследователя лёгким подзатыльником.

— В другой раз сам прыгай! — посоветовал он. — Сперва думать надо, а не швыряться чем ни попадя.

— Это же аналожка, Василий! — повторил философ, в пылу исследовательской страсти не заметив унизительного подзатыльника. — Она делает одни предметы похожими на другие. Видишь птичек? Они стали на планеты похожи. А деревья — на элементарные частицы. Смотри, как вертятся! Это спин у них.

Пока Павел демонстрировал Гусарову бурундуков, похожих на щёлочь, муравьёв с дифракцией и землянику с вертикальным взлётом, Фил, прощупав алогометром всё вокруг, нашёл тропинку. Группа, оглядываясь по сторонам, направилась по ней к своей цели.

Перед Изоброй Фил решил сделать последний привал и начал выискивать стабило с алогией хотя бы в семь баллов. Он заметил, как измучился грузный Павел, хотя Гусаров и освободил его от рюкзака, взвалив последний на пленного нелоголаза.

Неподалёку виднелся уютный овражек, в котором Фил поначалу намеревался сделать привал. В прошлый свой поход тут было стабильно, но на этот раз в овражке расположилась крутильница. Эта нелепа проделывает с попавшими в неё вещами геометрические преобразования всех видов, помимо перемещения и вращения как в обычном пространстве. Крутильницу всегда видно издалека: огромные шишки размером с три человеческих роста торчали из оврага. А бедные лягушки, случайно проделавшие над собой конформное преобразование, вывернулись причудливыми кривулями.

— Аккуратнее идите, — посоветовал Фил, решивший осторожно пробраться мимо нелепы и поискать стабило за оврагом.

— Действительно, — подтвердил Павел, тяжело дыша. — А то проделаете над собой случайно произвольную деформацию, а потом обратное преобразование не получится.

Он некоторое время бормотал что-то насчёт аффинных преобразований, геометрий Клейна, эрлангенской программы и о том, какие интересные в овраге законы механики, в которой разрешены любые геометрические преобразования, но надоевшего философа уже никто не слушал.

За оврагом путешественников ожидал новый сюрприз. Сначала в десятке метров промелькнула переносилка. Не успел Павел рассказать, что эта нелепа спонтанно переносит явления в пространстве и времени и части внутри целого, как за переносилкой пронеслась группа всадников, закованных в латы. Впереди отряда скакал знаменосец с сине-красным флагом. Путешественники присели за шерстяными кустами. За всадниками, прячась за стволами деревьев, проследовали какие-то бородатые люди в стёганках и с автоматами ППШ наперевес. Переносилка надёргала этих воинов из разных эпох и миров.

Фил, выждав время, повёл путешественников дальше, но тут дорогу перегородила кругота. Павел искоса глянул на определ и вполголоса прокомментировал:

— Кругота закручивает цепочно-структурные категории. Целое замыкается на часть, следствие на причину. Можно регулировать количество "звеньев" в цикле…

— Вот и иди молча! — ругнулся Гусаров. — А то замкнёшься на себя и окажешься в собственной заднице!

Круготу нельзя было обойти: справа возникло уравняло, которое, как объяснил Павел, приравнивает категории: целое к части, содержание к форме, время к пространству. Слева пройти мешала отделилка, отделяющая причины от следствий, сущности от явлений и свойства от объектов.

Наверное, часа два путешественники метались в поисках места для привала. По расчётам Фила уже давно должен наступить вечер, но солнце застряло на небе и никак не хотело закатываться. Казалось, что вся местность утыкана нелепами: то типичница обнаружится, то замерье вылезет, а то и хвалило разбросается на полкилометра. Куда ни ткнись, нелепа на нелепе: то на местоклад наткнёшься, то на закипь, то на неприятный ребусник.

Наконец, измученная выкидонами Нелоги группа нашла довольно большое стабило с алогией около семи баллов. С облегчением скинув рюкзаки, путешественники сели в тесный кружок, тем самым устроив себе нормальное местечко в океане нелепостей. Костёр разводить не стали из осторожности: как знать, во что может превратиться открытый огонь в этом нестабильном мире. Оперативник Павлу запретил курить. Пообедали холодными консервами. Гусаров лично покормил пленного Фила, предварительно примотав ему свободную руку к туловищу. Павел, сильно покраснев, потчевал связанную Элину.

— Через три-четыре часа выберемся на Землю, — планировал оптимистичный оперативник. — Аборигенов с собой захватим, дома допросим, как следует. На Земле сообщим, что Миоген готовит масштабное вторжение…

— Кто поверит? — усомнился философ.

— Поверят! — заверил его Гусаров. — Я к начальству пойду, по знакомым силовикам пробегусь.

— А воевать кто пойдёт? — уныло промолвил Павел. — Наши жирные обыватели, трусливые и ленивые? Которые дня не могут прожить без чипсов и орешков?

— Наёмников привлечём из воинственных миров.

— Из наёмников плохие вояки, — упорствовал философ. — Увидят состар или плоскач, разбегутся. Я уж про онтронику молчу.

Павел, поёрзав, убито добавил:

— Игнат не рассчитал, что маятник так быстро качнётся…

— Какой ещё маятник? — вскинулся Гусаров.

— Теория маятника, — пояснил философ, глядя на прислушивающегося Игната. — Любое общество всегда стремится к противоположному строю. При демократии люди жаждут диктатуры и порядка, при диктатуре — наоборот, свободы и демократии. Мы быстро построили в Миогене потребительское общество, а оно качнулось в сторону фашизма, то есть орбизма — ответная реакция, всё нормально.

— Ну и почему так резво всё произошло, умник?

— Тут вообще всё быстро происходит. Раньше организации сами конфигурировались. А общество — очень большая организация, которая в момент переконфигурировалась в потребительское общество. И так же быстро — в фашистское. Вообще, потребительство и фашизм — две стороны одной медали, капитализма…

— Может, оставим тут Игната? — предложил Гусаров, прервав рассуждения философа. Дилапер тут же вздрогнул. — Пусть он подилапит немного и переконфигурирует орбизм во что-нибудь более мирное.

— Теперь вряд ли получится, — нахмурился философ. — Миогенцы отказались от самоконфигурации. Сейчас тут всё стабильно: вождь, партия орбистов, институты, армия…

Павел, глядя в землю, уныло профилософствовал:

— Это только в тупых боевиках герои спасают мир. Наш мир уже не спасти, Василий. Мы сами себя погубили жаждой потребления и развлечениями…

— Заныл, моралист! — возмутился оперативник. — Как всякую дрянь придумывать типа обонточки, так ты первый. "Мне нужен домик", "в нём хорошо думать"… Наворотили дел с Игнатом, век не расхлебаешь! Как говорят в народе, ели мёд да редькой отрыгнулось!

— Я хотел как лучше, но не получилось, — попытался оправдаться Павел и не без ехидства добавил: — Как говорят у философов, не та возможность стала действительностью.

Философ замолчал, представляя себе события недалёкого будущего. Миогенцы открывают многочисленные вещеводы, через которые их войска устремляются на Землю. Храбрые миогенские бойцы, характеры которых скопированы с Гусарова, наводят ужас на разучившихся воевать землян. Немногочисленную армию наёмников разгромят в первые же часы. Следом за миогенскими войсками в наш мир заявится Бурая гвардия. Возле крупных земных городов вырастают отстойники, в которые, как скот, сгоняют деморализованных землян. И все проклинают его, Павла, который помог миогенцам в разработках оружия. А орбисты будут очень злы на философа, что он сбежал во время эксперимента. Пощады от них не жди, и в уютном домике на берегу озера не спрячешься.

Наверное, безопаснее остаться здесь, в Миогене и продолжать работать на орбистов. Лар похлопочет перед комиссией по расовой чистоте, и Павла признают полноценным миогенцем. Но для этого нужно предать своих земляков: быстро развязать Фила или Элину, которые со своей слоновьей силищей быстро скрутят Гусарова. Но философ побаивался оперативника с его дьявольской изворотливостью. Если Василий выпутается, то Павлу каюк. И развязать пленных будет затруднительно, ведь дальше до Изобры придётся идти тесной кучкой — алогия вырастет ещё на полдесятка баллов. Гусаров втиснется между философом и аборигенами — попробуй доберись до связушки Фила или Элины, тем более когда вокруг бушует море абсурда. Онтология мира связана с логикой, подобно физическим законам, связанным с геометрией континуума. Изменение онтологии влечёт за собой изменение логики. А если онтология выписывает абсурдные кренделя, то и ничего логического в окружающем мире не остаётся. И, главное, непонятно, почему так происходит.

Но это и не удивительно. Аборигены пользуются дарами Изобры, не зная её природы и внутреннего устройства. Всё, как у людей. Все знают, что одноимённые заряды отталкиваются, но никто не догадывается, почему. Дилаперы пользуются смежными мирами, но не знают их природы; то ли это параллельные миры, то ли наслоение трёхмерных миров в четырёхмерном пространстве, то ли ещё что. Но философ верит в людей. Ведь когда-то люди не знали причин возникновения молнии, ветра и дождя. Теперь знают. Значит, и Изобра познаваема. А, познав её, можно выведать ещё столько интересного, по сравнению с которым онтроника покажется детским лепетом. Изобра… По Либре она занесена в этот мир господом Лепестом. Снова, как тогда в лаборатории, философу показалось, что он близок к какой-то очень важной разгадке.

Неожиданная мысль, озарившая Павла, заставила того вскочить.

Гусаров немедленно осёк Павла:

— Ты чего скачешь? В нелепу захотел угодить?

— Это не Врата!! — закричал Павел. — Это горловина вещевода!!

Оперативник быстро огляделся:

— Какая горловина?

— В Либре сказано, что Лепест пришёл из Врат и принёс в этот мир Изобру. Так вот, я почти уверен, что он пришёл через вещевод!

— Нам-то что с того? — недовольно спросил Гусаров. — Нам собираться пора, до Изобры чуть-чуть осталось.

Но философ его не слушал, разгорячённый своими мыслями, которые он высказывал вслух:

— Лепест не бог, не создатель. Он — такой же забредыш, как и мы! Он прибыл сюда из невероятно развитого мира. Может, цивилизация в том мире поднялась выше разума, как разум у нас на Земле поднялся над жизнью, а жизнь — над неживой природой. И Изобру он подарил аборигенам, как какую-то мелочишку, как зажигалку или огрызок карандаша. Или просто выронил.

Игнат приподнялся и заинтересованно промычал. А Павел не унимался:

— Можете себе представить мир, в котором существуют миллионы, миллиарды устройств, подобных Изобре?! Каждое из которых способно производить нечто вроде онтроники? Только такое, что мы себе и вообразить не можем! А, быть может, Изобра — это станок, звено какой-то грандиозной технологической цепочки из мира Лепеста, которое мы используем не по назначению. Всё равно, что токарный станок разбираем на винтики-онтронику и используем их, не зная о возможностях самого станка. На самом же деле Изобра с миллиардами других изобр составляет гигантский производственный комплекс, создающий такие вещи, которые…

Не подобрав нужное слово, Павел только махнул рукой. Оперативник уже набрал воздуху, наверное, чтобы окрикнуть болтливого философа, но его удержал за рукав Игнат.

— Это ж грандиозное открытие, Вася! — с жаром произнёс толстяк, дрожа от возбуждения. — Если одна только Изобра способна на чудеса, то производственный комплекс мог бы такое!.. Ведь, по сути, онтроника управляет онтологией мира, то есть существующей материей. Но я же говорил, что отрицание, по здешней философии, всегда множественно. Материя, бытие — это то, что есть, существующая объективная реальность. Всё остальное мы по глупости считаем единым небытием, забывая о множественности.

Странно, но Гусаров по обыкновению не пресёк болтуна. А тот не унимался, забыв обо всём на свете. Он предположил, что небытие — не единое целое, а совокупность инобытий. Странные загадочные несуществующие инобытия вспухают в небытии и исчезают в нём, примерно как в физическом вакууме возникают и гибнут иные вселенные с другими физическими законами.

— Да и вообще любая вещь рождается и умирает в окружающем мире, который для неё является субстанцией, — разглагольствовал философ, словно находился не в двух шагах от абсурда, а на кафедре онтологии и гносеологии в университете. — И наше Бытие, и другие инобытия — все они тоже как бы рождаются и умирают в объемлющей субстанции — небытии. Для нас инобытия не существуют, так как их псевдоонтологии сильно отличаются от нашей онтологии. А, быть может, есть и иные бытийные формы: полубытие, надбытие, подбытие, антибытие, квазибытие…

Игнат с интересом покосился на оперативника, который, казалось, впал в транс от высокомудрой болтовни Павла. Философ же, обрадованный, что его не прерывают, рассказывал, что небытие, скорее всего, тоже относительно и "вложено" в ещё более общую субстанцию. И вообще, по выводам Павла, для любой субстанции есть границы, за пределами которых она становится акциденцией ещё более субстанциональной субстанции. Онтология — раздел философии, который изучает бытие, а для изучения инобытий нужен обобщающий надонтологический раздел — всеведение, панология. Изобра даёт людям онтронику, управляющую онтологией, а придуманная Павлом производственная цепочка, вероятно, порождает какую-нибудь пантронику, способную управлять инобытийными категориями и свойствами.

Когда до Изобры осталось около километра или семи, абсурд начал превращаться в сумбур. Нелепы начали смешиваться, складываться, вычитаться и обрушиваться на окружающий мир двойной и тройной мощью алогий. Их уже невозможно распознавать и классифицировать. Стреноженный Фил вцепился в направу, стараясь не потерять направление в царстве почти сумбурного абсурда.

Идти дальше пришлось плотной кучкой, тесно обнявшись — так повышалась суммарная мощность нормальников. Возле Изобры алогия достигнет максимума — двенадцати баллов, полный сумбур. По некоторым гипотезам, внутри Изобры алогия зашкаливает за максимум и, возможно, равна двадцати, тридцати, миллиону баллов, перейдя в новое качество — заабсурдное.

— Абсурд в обычной логике может быть совершенно неабсурдным в расширенной, — сказал Павел, морщась от бушующего вокруг сумбура. — Квадратный корень из отрицательного числа абсурден в поле действительных чисел, а в поле комплексных — нормальное явление.

— Нормальное явление, — подтвердили часы, идущие за путешественниками.

— Нормальное явление, нормальное! — захихикали ржавые рельсы, уходящие в небо.

— Абсурден в поле комплексных чисел, — сказал Бел, вышедший из-за сосны.

— Всё в мире комплексно, — сказал мудрец и выпил бокал машинного масла. — Сначала придумывают нечто, потом расширяют его до натурального ряда, затем придумывают нулевое значение, потом отрицательное, дробное и — венец творения — комплексное поле этого нечто.

— Мир с одной стороны старается уменьшить число сущностей бритвой Оккама, — проворковало воронье гнездо, — а с другой — увеличить их помазком Попандопуло-Кречинского. Это и есть диалектика.

В воздухе резко запахло испаром. Фил, борясь с путавшимся сознанием, велел застегнуть противоиспарники. Машина тоже велела. И пролетавшая мимо миска с макаронами повторила слова Фила. И микроволновка повторила, и овощехранилище.

Путешественники или табличные представления шли, цепляясь друг за друга, уже несколько столетий или секунд. А рядом шли их души и тоже цеплялись друг за друга и за ненависть. Доброта таяла, как мороженое. Моряки и кинозвёзды ели её ложками, сделанными из гнутой печени ягнёнка. Нежность играла на баяне, сделанном из толстой нежности, тавтологический блюз.

— Не смотрите по сторонам, — шептал Фил и свободной рукой закрывал глаза идущему рядом философу. — Не смотрите, свихнётесь. Вперёд идти, только вперёд!..

— Зачем идти вперёд? — сказала добрая бабушка Павла. — Все всегда идут вперёд, и никто не догадается идти назад или вбок.

— Бабушка! — закричал философ, сбрасывая с глаз руку Фила.

— Внучек мой, — тепло ответила старушка. — Вырос-то как, возмужал! Дед тебя и не узнает. Он тут, рядышком, пошёл накосить травы кроликам.

Нелоголаз, выронив направу, изо всех сил вцепился в Павла одной рукой. Тот вырывался и слёзно кричал:

— Отпусти меня, идиот! Они не умерли, ты же видишь, они не умерли. Они тут живут, в Нелоге!

— Тихо, дурак, тихо… — шептал Фил, крепко держа философа. — Молчи и иди! Не смотри на бабушку, не смотри!

— Можно и посмотреть, — возразило облако и рассмеялось. — Вы, люди, всегда на что-то смотрите.

— Действительно, пусть посмотрит, — разрешил Гусаров.

— Пусть, — сжалился Фил.

— Я ничего не говорил, — закричал оперативник. — Это не я сказал.

— Я тоже молчу, — ответил Фил.

— И я молчу, — ответил Фил. — Всё время молчал, даже не полсловечка за цельный день.

— Идём вперёд и не обращаем внимания, — посоветовал Фил.

Теперь уже не нелепы складывались, вычитались и делились, а операции над ними сочетались, умножались и видоизменялись под действием сотен других операций. И операций над операциями. Путешественники шли меж бильярдных столов, на которых толстые почки играли в "подойди и ударь". Над столами висели лампы на шнурах, и горела яркая тьма. Толстый перец вышел из избы, чихнул три раза, перевернулся через левое колено и стал немощью, завёрнутой в железный лист псевдоматрицы. Пятое взаимодействие подружилось с седьмым кварком, и они вместе пошли бить отрицательный объём. А тот позвал на помощь отрицательную массу, но плотность снова стала положительной.

— Когда это всё кончится?! — закричала уставшая молчать Элина.

— Никогда, — сказала левая рука Игната и показала кукиш правой руке.

— Смени юстаккумулятор в нормальнике, идиот! — крикнул дилаперу Павел. — Ты нормальность теряешь!

Сказав это, философ уселся на лавочку и закурил огромную козью ножку. Он смотрел на соседнюю завалинку, где сидела Элина с подружками. Хихикая, они лузгали семечки и задорно поглядывали на жениха. А Павел выглядел молодцом: сатиновая красная рубаха, картуз и новые сапоги. Он давно хотел жениться на Элине, да батя не разрешал, пока уборочная страда в разгаре.

— Держи меня за пояс, — прокричал Фил.

— За пояс нельзя держать, — отреагировал Гусаров, глядя на раненого Шершавого. Он знал его много лет, они вместе грабили морские караваны и замки, похищая шелка, красавиц, золото и деревянные синхрофазотроны со стразами.

— Дорогие товарищи! — сказал диктор. — От имени Партии и правительства позвольте поздравить вас с Днём Святого Патрика! Этот праздник стал славной вехой…

Парикмахер с костылём рассмеялся. А океан заплакал рыбами и морскими животными. Слёзливость стала матерью. Отец неизвестен. Катушка! Катушка! Где твой кабель?!

Вдруг раздался ужасный рёв, переходящий в инфразвук. Вся сумбурная вакханалия вокруг путешественников застыла в оцепенении.

— Ребятки! Это Изобра зовёт! — заорал от радости Фил. — Изобра-матушка! Метров двести осталось. Смотрите, какой испар густой…

Связанный нелоголаз неожиданно разрыдался. Он ревел в голос, и крупные слёзы капали на землю. Алогия была очень высокой, поэтому слёзы превращались в трудных подростков и в звание мастера спорта по борьбе с мадмуазель Крюшо. Но никто не обращал на это внимания, ведь спасение уже рядом. Реальное спасение, а не то, которое повисло на ели и испортило десяток шишек.

Путешественники пошли дальше, борясь и сопротивляясь злу и насилию. Не убий, не укради. Подставь другую щёку, точка, точка, запятая. Квадрат гипотенузы был ими доволен. Чихать он хотел на катеты. Всё равно всему! Из малинового джема можно сделать рыбалку, из оперного театра — тонкий писк слона, из радости — бутылку игристого сундука. Из уголовного кодекса лёгким движением ноги получается рыжий ржаной вопль, из доблестной трусости — печальная влага на головном стекле, из папирос, набитых креветками — тупой желудок, испорченный управлением по работе с персоналом.

— Невесть что творится, — говорил Лепест. — Самое интересное, что кто-то в этом всём пытается найти смысл.

— Смысл есть во всём, — спорил с ним картофельный салат, — даже в бессмыслице.

Валенковость уже давно наступила и припекала корнями сметану. А там, чуть ближе чем за холмом, росли пешки и сохлая ненадёжность. Граммов пять, а то и ближе, вольт сто. Единицы измерения произвольны, любой из них можно измерять любое. А любое само может стать единицей измерения. Зачем что-то измерять, если само понятие меры не существует? Точнее, оно жило брёвен сто или полморковки, а потом умерло. И его похоронили с почестями, выстрелив три с четвертью раза противозачаточными гардинами.

— Чуть-чуть ещё, ребятки! — рявкнул Фил. Он тоже давно умер, и памятник ему, вырубленный из Гусарова, стоял на берегу бронебойной реки. И курлыкали над ним небеса, и сел в тени Игнат, женатый на Игнате, и запел про далёкоблизкие толстоглазые страны.

Осталось сделать последний рывок. Нормальники уже начали плавиться от высокой нагрузки. Но это ещё полбеды. Беда началась, когда ширпачи вздрягнулись на карбе, а потом халала отпехтерела плинку. Элина хрякнула по тереплясине, и та вскалдабудилась всеми баглиаками.

— Хвалибруй! — взбулдыкнул Павел, увстревая зебелую магликану.

— Епе! — якнул вздрюн, усластая каклоидность. — Епе, епе, переепе!

Перка. Макастура праста. Изобра вбебедилась, и Фил упредрил подграбарник. Павел, клякая, вбыкнул из рюкзака чёрную материю и расчёты. Прибуя, он пробаклунил над ними, а затем запридякнул их в самую середину. Все замерли, фирлюдя, как Изобра заиграла всему цветами радуги и заревела сотнями голосов.

— Сейчас всё нормализуется! — орал Павел, горстями швыряя функи в Изобру. — Господи, только бы в расчётах не ошибиться! Давай, Изобра-матушка!

Процесс уже было не остановить. Сначала упипы по-прежнему дикласывали, но постепенно они начали рассасываться. За ними блебы растворились без следа. Хотя вкуснота ещё тилюмировала, но опасности уже не представляла.

Изобра, сглотнув черномат, заревела на басах и выбросила клубы испара. Когда тот рассеялся, путники увидели, как от творческой субстанции отступают нелепистые нелепы и нелепы, собранные из нелеп. Вот уже и стайка птичек пролетела мимо путешественников. Почти нормальные птички, копыта у них виднелись маленькие-маленькие, едва заметные. Сосны стряхивали с себя последние капли подобострастия и тайного порока. Совсем близко прошагал медведь. Пусть с крыльями, пусть рогатый, но он именно прошагал, а не проехал на троллейбусе и не провдрыгал на бабуяке.

Теперь уже все дружно по примеру Павла орали:

— Давай, Изобра! Давай, матушка!

Мир стремительно нормализовывался на небольшой площадке радиусом метров в тридцать. За границами нормальности бесился сумбур, пытаясь прорваться через невидимую границу. Но Изобра, не пускала его к путешественникам, стоящим в центре площадки. Функи, булькая в творческой субстанции, всасывали алогию и превращались в обыденные вещи, выглядевшие несуразно в этом абсурдном мире. Павел, впервые увидевший подтверждение своей теории на практике, восхищенно глядел, как мешалка постепенно превращалась в половник, крутило — в детскую юлу, хватало — в плоскогубцы, ставшая ненужной направа — в компас. Функи вполне могли превратиться и в иные вещи с такими же функциями: мешалка — в миксер, крутило — в гироскоп, хватало — в ухват, а направа — в артиллерийскую буссоль. Ведь в нормальном мире одни и те же функции выполняет множество вещей, и функи могли превратиться в любую из них, лишь бы главная функция сохранилась.

Связанный Фил смотрел, как сухие шишки под его ногами постепенно отказываются от парламентаризма и табакокурения. Слёзы катились по его щекам, падали на землю и просто впитывались в почву. Игнат, совершенно потерявший голову, подбрасывал вверх банку консервов и, мыча от радости, наблюдал, как она падает обратно к нему в руки, а не улетает и не взрывается. Павел старался сохранить беспристрастность учёного, но улыбка сияла на его лице. Наверное, он чувствовал себя богом, творящим космос из хаоса. Ведь он оказался прав. Если взять чёрной материи в тысячу раз больше, то можно уничтожить всю Нелогу.

Но можно пойти ещё дальше. Открытие философа позволит менять законы мира по желанию людей: убирать мешающие, добавлять нужные, корректировать имеющиеся. И онтроника с обонточкой будут не нужны, если сам мир можно переделать по вкусу большинства людей. Можно будет сделать его приветливым и добрым. Два мешка мешалок — и все станут сытыми, три мешка связушек — богатыми, пять мешков искачей — счастливыми. Очень легко сделать мир комфортным. Пусть каждый будет счастлив. Это ведь так просто: искоренить несчастную любовь, устранить возможность несчастных случаев, вычеркнуть из человеческой жизни зависть, ревность, ненависть.

Очнувшись от грёз, Павел вспомнил о самом главном. Он бросился к рюкзаку, достал аппарат межмировой связи и начал его настраивать. Но вдруг случилось нечто неожиданное, причём настолько, что все недавние сумбурные выверты показались детским лепетом. Оперативник Гусаров подбежал к связному устройству и прыгнул на него двумя ногами. Корпус аппарата жалобно хрустнул, из зигзагообразной трещины посыпались детали. Павел вздрогнул и поражённо вытаращился на Гусарова. А тот, ухмыляясь, снимал связушку с Фила и Элины.

— Что, забредыши, удивлены? — спросил оперативник, довольно улыбаясь. — Сейчас нас перепухнут кое-куда, и поговорим.

Лаборатория Павла, куда перепухнули путешественники, выглядела очень уютной по сравнению с абсурдной недружелюбной Нелогой. В ней уже находились Лар в наручниках и трое гвардейцев, держащие директора Института оборонной онтроники под прицелом дематоров. Но удивили Павла не скованные руки шефа, а его бурая генеральская форма: философ первый раз видел его не в гражданском и даже не подозревал, что его начальник служит в Бурой гвардии. Лар, завидев выпухнувших, сильно задёргался, особенно когда его взгляд остановился на Гусарове.

Один из гвардейцев протянул оперативнику небольшую коробочку, в которой философ признал обменник — устройство для обмена сознаниями, которое лет пять назад вывезенное дилаперами из какого-то смежного мира и годом позже запрещённое фсеновцами. Гусаров подмигнул гвардейцам, и те нацелили дематоры на него. Оперативник щёлкнул обменником, и Лар тут же заговорил:

— Развяжите меня! — приказал он охранникам.

Один из гвардейцев отстегнул наручники, и директор-генерал поморщился, потирая натёртые запястья. Гусаров встрепенулся, недоумённо поморгал и тут же попытался ударить одного из охранников. Гвардейцы внушительно покачали стволами дематоров, и оперативник успокоился.

— Выведите этого в коридор! — приказал Лар, вырвав из рук Гусарова обменник. — Элина, тоже выйди ненадолго!

Когда оперативника увели, директор повертел в руках обменник:

— Хорошая штука! Ты, Павел, — подмигнул он философу, — взаправду поверил, что я с тобой к Нелоге настоящего Гусарова отправлю? Нет, брат, этот живчик вам бы головы пооткручивал и сбежал! Это я вместо него ходил. В его теле. Неплохое тело, кстати, форму держит наш боец! Не зря его Леда целый год изучает. Знаешь, что я больше всего боялся? Что ты согласишься с "Гусаровым" и не пойдёшь к Изобре. Но риск есть риск.

Павел не нашёлся, что ответить.

— А как же?.. — открыл рот нелоголаз, но генерал перебил его.

— Да, Фил, обменник — это не нелепа. Это штуковина забредышей, довольно удобная. Поселяешься в чьём-нибудь теле и пользуешься им как собственным. И мозги используешь, и характер, и память. Помнишь, как я тебя шантажировал в заброшенном доме? Сам бы я сроду так не смог, личность Гусарова помогла. Я даже его глупые поговорочки в речь вворачивал; у него голова ими до отказа забита.

Закончив с Филом, Лар подошёл к Павлу:

— Ну, каковы результаты эксперимента, подчинённый? — ядовито спросил он. — Раздраж нормально работает? И где контрольные образцы онтроники? Где расщепа, которая расщепляет сущности? Мне нравится тихими вечерами делить массу на гравитационную и инерционную! Где двойняк, который генерирует дуализм любых сущностей на манер корпускулярно-волнового? Хочется мне, знаешь ли, повозиться с материально-континуальным дуализмом, забавная штука!

— Ты разве в гвардии? — брякнул философ, не найдя, что ответить.

Но Лар заговорил о другом:

— А ты и в самом деле умён! Я в тебе никогда не сомневался, забредыш. Научиться управлять онтологическими законами — это многого стоит. Наши крикуны-орбисты считают, что всех забредышей нужно обессвойствить, а я им всегда говорю, что не всех. Некоторые могут пригодиться. Тебе я даже награду выдам — блок настоящих земных сигарет, без которых ты страдаешь.

Генерал подошёл к окну:

— Я постоянно просматривал твои расчёты, когда ты спать уходил, — признался он. — Включал понимальник и читал твои записи. Когда я понял, что ты открыл третий эффект Изобры — просто ошалел, если не сказать грубее. По сравнению с этим изобретением раздраж — детская игрушка. Мы теперь из нашего старого мира сделаем клубнику со сливками! Чёрной материи у нас на это хватит с лихвой. Когда Нелогу уберём, тут и раздраж пригодится: онтронику будем отхватывать тоннами. А из неё мы с тобой такого оружия понаделаем!..

Игнат замычал, силясь что-то сказать, но директор не обращал на него внимания.

— Поэтому я сквозь пальцы смотрел на некоторые твои шалости, — усмехнулся он. — Например, на то, как ты упорно готовился к побегу и собирался выручить своих земляков. Дурацкий план! Не умеешь ты, умник, побеги организовывать! Думаешь, я не догадался, для чего тебе нужно в Нелогу забредышей тащить? Но я тебе не мешал, даже аппарат межмирсвязи подсунул, чтобы ты его благополучно украл. И черномат позволил своровать. Зато мои риски полностью оправданы, найден третий эффект Изобры!

Генерал с хрустом потянулся и, довольный собой, захохотал:

— Что ж мне теперь с вами делать, ребятки? По-хорошему, надо бы вас обессвойствить, чтобы неповадно было бегать. Но, к сожалению, я гуманист. Тебя, Павел, оставлю в институте, будешь работать дальше. Кто знает, может ты скоро откроешь четвёртый, пятый, десятый эффект у Изобры. Гусарова, — Лар кивнул на дверь, ведущую в коридор, — отправим назад к Леде. Пусть этого воина продолжают изучать прописты. Говорят, уже немного осталось.

Глядя на мычащего Игната, который изображал руками странные знаки, Лар добавил:

— Игната отдавать Леде не стоит. Ей тех двух оставшихся коммерсантов хватит за глаза для исследований. Дилапера отправим в Отстойник. Я даже согласен не обессвойствливать его. Пусть будет священником. С его болтливостью — самая подходящая должность. Отец Игнатий! Звучит?

Но дилапер, видимо, не хотел становиться священником. Он так отчаянно махал руками и мычал, что Лар не выдержал. Он подошёл к двери и крикнул в коридор:

— Элина, принеси из моего кабинета онематор!

Повернувшись, он погрозил Игнату:

— Предупреждаю сразу, дилапер, если думаешь мне мозги запудрить — абстрагирую!

Когда к Игнату вернулся дар речи, дилапер минут десять разминал язык и проговаривал разные слова для тренировки. Через короткое время отдельные слова сменились короткими фразами, потом пословицами и, наконец, скороговорками. Как только Игнат смог произнести без запинки "инаугурант в инаугуральне инаугурировался, переинаугурировался да недовыинаугурировался", Лар обратился к нему:

— Ну и что ты хотел мне сказать?

— Зачем вам завоёвывать наш мир? — напрямую спросил дилапер, чуть шепелявя с непривычки.

Генерал немного опешил:

— Как зачем? Чтобы освободить его от потребительской…

Но Игнат только махнул рукой и смог произвести небольшую речь почти без дефектов:

— Да ладно, это всё лозунги. Вам нужны наши свойства, так ведь? Любой захватчик придумывает красивую миссию: освобождение от злобных правителей, возвращение в содружество цивилизаций и прочая чушь. На самом деле всем нужны ресурсы: полезные ископаемые, плодородные земли, рабы, свойства… Только какие свойства вы сможете у нас забрать? Болтливость? Лень? Мы полностью отравлены Потребиловкой, Лар. У нас на Земле найти смелость, ум и порядочность очень сложно. Таких, как Павел или Гусаров — единицы. Даже пропистка Леда отобрала из всей нашей забредышевой братии только четверых для изучения. Большинство моих сограждан — тупые обыватели. Нужны вам их свойства?

— Погоди, — остановил дилапера генерал, — есть ведь преобраза, которая любое свойство превратить в другое…

— Я сильнее тебя в экономике, генерал, — возразил дилапер, истосковавшийся по хорошему разговору, точнее, монологу. — На это уйдёт огромное количество пропэргии. Потому что прежде придётся поменять у свойств полярности: трусость переделать в отвагу, жадность — в щедрость, лень — в трудолюбие… У вас все пропэргостанции загнутся! Я же совсем другое хочу предложить, Лар!

Игнат быстро глянул на Павла и снова повернулся к директору:

— Ты ведь учёный, Лар, а не вояка! И твой народ тоже не любит воевать: кровь, страдания, вопли раненых… Да и с военной подготовкой у вас не ахти. Я наблюдал, как ваши гвардейцы сменяются на посту — смех один смотреть! Какие из вас бойцы! А ведь можно поступить по-другому. Ты понял, о чём говорил Павел там, в Нелоге? Инобытия, панология, миллиарды иных изобр… Разве это не интересно?

Казалось, дилапер решил зараз высказать всё накопленное за полгода молчания. Он так красочно говорил, что Лар не удержался, взял со стола иллюстру и включил её. Перед глазами директора, Павла и Фила предстала грандиозная картина мира Лепеста. Грандиознейшие технологические линии из миллиардов звеньев, каждое из которых по сложности не уступает Изобре, непрерывно генерировали удивительные изделия, изготовленные из диковинного сырья или не менее странных заготовок. Прекрасные существа, похожие на Лепеста, отстоящие по разуму от людей настолько далеко, насколько люди отстоят от камней, жили незнакомой, но невероятно интересной жизнью. Они могли существовать и не существовать одновременно, а некоторые из них полусуществовали, антисуществовали, надсуществовали, а также иносуществовали. Богоподобные существа творили инобытия и меняли их псевдоонтологии. Количество субстанций в инобытиях менялось от одной до полутора тысяч, а также попадались инобытия с дробным, отрицательным, нулевым, бесконечным, мнимым и неопределённым числом субстанций.

В повседневной жизни нарисованные иллюстрой земляки Лепеста использовали пантронику, по сравнению с которой онтроника — мыльный пузырь в сопоставлении с суперкомпьютером. Пантроника конфигурировала и варьировала инобытия, добавляла к ним такие категории, которые в нашем Бытии не только не существовали, но и не могли даже вообразиться. Удивительные устройства оперировали с более общими категориями, нежели материя, пространство, причина, следствие. Они управляли субстанциями, акциденциями, субстратами и ещё сотнями категорий, неизвестных пока людям. Ни одно самое смелое и разнузданное воображение не нарисовали бы и триллионной доли чудес мира Лепеста.

Пытаясь изобразить неизображаемое, иллюстра перенапряглась и с треском лопнула. Все присутствующие в лаборатории вздрогнули от резкого звука. Потрясённый Лар вытер со лба пот, а Павел с благоговением смотрел на дилапера, так красочно обрисовавшего гипотезу философа.

— А теперь главное, — снова заговорил Игнат, обращаясь к Лару и стуча себе в грудь кулаком. — Перед тобой, генерал, стоит дилапер, специалист по порче миров. Эдакая ложка дёгтя, которая испортит любую бочку с мёдом. Без ложной скромности скажу, что я, возможно, лучший дилапер в своём мире, а то и всех смежных мирах. Как ты думаешь, Лар, неужели я не смогу дилапировать мир Лепеста? Я знаю, как сканировать смежные миры и искать нужные. Я найду мир Лепеста меньше чем через месяц. Так что максимум через два месяца к вам потоком хлынет такая эксклюза, что вы забудете о глупой мечте завоевать наш скромный мир потребления! Можешь себе представить квинтиллионы, секстильоны видов самой отборной эксклюзы?! И распоряжаться ею сможешь ты персонально! Ты ведь умный человек, Лар. Ты не похож на горлопанов-орбистов, которые только и могут, что орать лозунги и бить витрины.

— Что для этого нужно? — сдавленным голосом спросил директор.

— Раздобыть сканирующее оборудование; тут мой напарник поможет, Виталик, если позволишь с ним связаться. Месяц уйдёт на сканирование. Затем я перемещусь в мир Лепеста и начну дилаперский проект. Ах да, мне ещё понадобится суфлёр-аналитик, который будет следить за каждым моим шагом и подсказывать умные решения. Я предлагаю Павла. Мы с ним много работали, он самый лучший аналитик в нашем мире.

Интересно, как Игнат собрался сотрудничать с Виталиком, если тот под колпаком у земных спецслужб, подумал Павел. Эту мысль философ высказал вслух.

— Мы обменяем сканирующее оборудование на Гусарова, — не смутился дилапер. — Вернём нашего супермена на Родину.

— Он упёртый и без тебя не переместится, — возразил Павел.

— А дублятор на что? — хмыкнул Игнат. — Меня можно задублить. Один я останусь здесь дилапировать, второй я — отправлюсь под суд на Земле.

— Если найдёшь Лепестов мир, то я похлопочу, чтобы пленных забредышей отпустили, — пообещал гуманный Лар, загипнотизированный великолепными перспективами. — И вас с Павлом смогу прикрыть от своих ретивых сослуживцев. Главное, чтобы был результат.

Деля шкуру неубитого медведя, все забыли про Фила, который, переминаясь с ноги на ногу, стоял в сторонке. Когда он подал голос, все резко обернулись к нему.

— А со мной что будет, господин гвардии генерал? — спросил он, вытянувшись по-уставному.

— Тебя капитан Шат в гвардию обещал взять? — ответил вопросом на вопрос Лар и тут же посоветовал: — Не стоит, рядовой, не нужна тебе Бурая гвардия. Вояка из тебя ещё тот, хуже меня даже! Хочешь в отпуск?

— Я хочу уволиться из армии, — твёрдо сказал нелоголаз.

— И чем заниматься собрался? — удивился генерал. — Нелогу мы уничтожим, так что нелоголазы будут не нужны.

Фил пожал плечами.

— Впрочем, дело твоё, — легко согласился директор, ещё находящийся в прострации от картин мира Лепеста. — Я помыслю твоему непосредственному начальнику, объясню ситуацию, и можешь считать себя гражданским! На вот тебе, подъёмные на первое время, — Лар сунул в руки нелоголазу тощий накопник. — Помни мою доброту. У тебя всё?

Бывший рядовой Народной армии, машинально вертя в руках накопник, почему-то вдруг вспомнил Анта. Уму непостижимо, как бедный поэт, который с собственными штанами разобраться не может, будет служить без покровительства Фила! В горящих глазах Лара нелоголаз увидел дикое желание закончить мелкие делишки и поскорее приступить к новому грандиозному проекту. Поэтому Фил решился потревожить директора ещё одной просьбой:

— И последнее, господин гвардии генерал. Демобилизуй, пожалуйста, из армии ещё одного моего сослуживца…

Он стоял возле ограды и ждал Анта. В накопнике оказалось редкое по нынешним временам свойство — мудрость, которую орбисты в преобразах переделывают в нужные обществу преданность и подобострастие. Фил перенёс в себя всё содержимое накопника и почувствовал себя мудрее Лара и забредышей, вместе взятых. Закачанная мудрость помогла догадаться, чем обернётся вся авантюра с дилапированием: из мира Лепеста сделают банальное общество потребления, и теперь уже земляки Фила начнут тащить сюда кучи разных высокотехнологичных и, быть может, опасных вещей. Маятник снова качнётся в обратную сторону, и фашизм обернётся Потребиловкой. Земляки, как забредыши, зажиреют и отупеют гораздо сильнее, чем при Игнате. Потому что на этот раз центром потребления станет не мир Игната, а его, Фила, родной мир. И кто знает, может совсем скоро к ним заявятся захватчики из какого-нибудь совершенно незнакомого мира. Грубые и жадные, соблазнённые лёгкой добычей, они без усилий завоюют мир Фила, и наступят новые времена, в которых землякам нелоголаза будет отведена роль рабов.

А, может, всё будет совсем по-другому. Кто знает, существует ли мир Лепеста: ведь это только гипотеза Павла. Если не существует, то у хитрого Игната есть месяц, чтобы найти решение сложной задачи: запудрить мозги наивному Лару, уволочь в свой мир философа и свою первую версию и, заодно, спасти землян от вторжения. Для опытного дилапера месяц — огромный срок. Что именно придумает Игнат своим изощрённым мозгом, Фил не мог додумать — в накопнике, как сожалению, ни хитрости, ни другого ума.

Погружённый в невесёлые мысли, бывший рядовой не заметил, как демобилизованный Ант растерянно мнётся рядом. Поэт — бесполезнейший человек при любом строе, хоть при орбизме, хоть при Потребиловке, хоть в старые добрые времена — тискал пустой вещмешок, теребил пуговицы серой формы и с надеждой смотрел на товарища. А в отдалении, прислонившись к ограде, стоял Харпат, сжимая увольнительную записку: сегодня выходной, и ефрейтора отпустили на побывку к жене. В другой руке, по обыкновению, ушлый каптёрщик держал свёрток со списанным барахлом. Харпат смотрел на бывших сослуживцев, освобождённых от воинской повинности, с завистью и одновременно с сочувствием, видя из подавленное состояние.

— Пойдёмте ко мне, ребята! — неожиданно предложил он. — Я тут недалеко живу.

Фил, не веря своим ушам, повернулся к прощелыге-ефрейтору.

— Пойдёмте, а? — повторил тот. — Переночуете у меня, не спать же на улице!

Они втроём двинулись к дому Харпата. Ефрейтор вёл их по окраине города и приговаривал на ходу, обращаясь к шагавшему рядом Филу:

— Ничего, всё утрясётся, образуется… Найза рада будет гостям. Душевная женщина! Ждёт, небось! Поесть приготовила… Эх, сейчас супчику горячего поедим! Полезно с устатку жиденького похлебать…

Ант брёл чуть позади. Он, пустыми глазами глядя перед собой, читал себе под нос стихи:

Время от времени поэт останавливался и поддёргивал сползающие штаны.