Мир одного дня

МИР ПЯТНИЦЫ

Уайт Бампо Репп вразвалочку вышел из своей квартиры, прошел через холл и остановился у лифта. Вид у него был что ни на есть самый экстравагантный — во всей Пятнице подобным образом одевался только он один. Белая «десятигаллоновая» шляпа, кроваво-красный платок на шее, фиолетовая рубаха с непомерно широкими рукавами и кружевной манжеткой на шее, безрукавка из черной искусственной кожи, тяжелый ремень с массивной пряжкой, на которой изображен ковбой на брыкающейся лошади, тесные небесно-голубые джинсы, отделанные на швах кожей, и белые тисненой кожи башмаки на высоких каблуках с изображением скрещенных шестиразрядных пистолетов. Уайт Репп — знаменитый деятель телевидения, сценарист, режиссер и продюсер одновременно, был крупнейшим специалистом по вестернам и историческим драмам. Чего не хватало в этом костюме — и это сильно раздражало Реппа, — так это тисненой кобуры, а лучше двух, и игрушечных пистолетов с элегантной чеканкой. Правительство не разрешило дополнить туалет маэстро этими на первый взгляд безобидными деталями. Если маленьким детям нельзя играть с оружием, почему это должно дозволяться большим детям? Репп подавал бы им дурной пример.

Правда, то же самое правительство никак не ограничивает демонстрацию оружия и насилия на экранах и в специальных залах для развлечений — эмфаториях. Оно, как и все другие органы верховной власти, начиная, наверно, с основания древнего Вавилона, не избежало двойной морали.

Хотя жители дома, ожидавшие лифт, встречали Реппа почти каждый день, они с восхищением смотрели на него и с большим энтузиазмом пожимали ему руку. А он, как и всегда в этот момент, чувствовал легкие угрызения совести, поскольку в некотором смысле он просто прохвост, пользующийся невежеством толпы. Ни один настоящий ковбой так никогда не одевался, к тому же сумка на плече была применительно к ковбою совершенно неуместна. Кстати, все это они должны были бы знать, ведь в своих телевизионных шоу он давал совершенно реалистичные портреты ковбоев — по крайне мере, в такой степени правдивые, в какой он сам располагал новейшей информацией.

Обитатели дома громко, даже бурно, приветствовали его. Репп отвечал на их возгласы мягко, в традициях, присущих созданному им образу спокойного, с мягким голосом, героя, который настоящую жесткость проявляет только в случае серьезной необходимости. «Улыбайся, незнакомец, и я не обижусь, даже если ты и обижаешь меня немного».

Пока они опускались на лифте вниз, он охотно отвечают на расспросы пассажиров, о его новой драматической постановке. Добравшись до вестибюля, пассажиры лифта отправились по своим делам. Постукивая каблуками по мраморному полу вестибюля, Репп вышел на яркое солнце и прохладный воздух — погода стояла прекрасная. Репп сел в ожидавшее его такси и негромко ответил на приветствие водителя, который, заранее с помощью экрана узнав о местоназначении Реппа, сразу же тронулся, направляясь от перекрестка Восточной Двадцать третьей улицы и Парк Авеню к Второй авеню. Повернув такси направо, он выехал к задней стороне блочного здания, в котором когда-то размещался Медицинский Центр Бет Израэль. Манхэттенский Государственный Институт визуальных искусств представлял собой сорокашестиэтажное сооружение, более всего напоминающее своей формой обыкновенный штопор. Это обстоятельство, как не трудно догадаться, давало благоприятную почву для постоянных шуток на тему о том, что Институт делает для публики и с нею.

Водитель открыл дверцу и сказал:

— Гроза очистила воздух, Рас Репп, и все так охладила.

— Да, это точно, — отозвался Репп. — Она и очистила, и охладила очень многое. Вы даже не представляете, насколько правы.

Действительно, события снова вошли в нормальное, устойчивое русло. Кастор мертв. Сник спрятана. Иммеры занимались тем, что заметали следы. Сегодня, вполне вероятно, все пойдет, как обычно. У него останутся проблемы, но связанные с его профессиональной деятельностью, а не с проступками преступников или органиков, этих преступников преследующих. Правда, некоторые — тут Репп даже усмехнулся — считают, что сами его постановки являются преступлениями.

Настроение Реппа было приподнятым. Он пружинящей походкой пересек тротуар и ступил на дорожку, ведущую к зданию. Прохожие пялили на него глаза, некоторые из них, совершенно незнакомые люди, обращались к нему по имени. Огромный фонтан как раз посередине между тротуаром и зданием, стрелял водой из кранов, спрятанных на макушках скульптурных фигур; высеченные из камня (а не просто «окаменевшие») двенадцать мужчин и женщин — все в самом недавнем прошлом великие артисты визуального жанра, составляли композицию на пьедестале в самом его центре. Возможно, однажды здесь среди них появится и его статуя. Одна из струй достигла его лица, обдав холодком. Проходя мимо великой дюжины, Репп отдал им салют. Проследовав между рядами гигантских дубов, он вошел в девятиугольную дверь. Лифт поднял его на последний этаж, где он приветствовал сидящего за стойкой дежурного. Следующая комната с огромным круглым столом посередине имела куполообразную форму и была необычайно просторна. При его появлении мужчины и женщины дружно встали. Он ответил на их приветствия, бросил на стол шляпу, поставил сумку на пол и сел. Его слуга-Пятница (это был мужчина) — подал кофе. Репп взглянул на экран, показывающий время.

— Десять часов, — сказал он. — Как раз вовремя.

Другой экран фиксировал все его действия и слова. Он поможет государственным наблюдателям определить, что Репп нигде не задержался между моментом, когда он вставил кончик идентификационной звезды в прорезь на двери кабинета, и той секундой, когда он вошел в дверь. Артистам визуального жанра платили не за то количество часов, которые они провели на работе. Условия оплаты оговаривались у каждого в контракте, который они заключали с Департаментом Искусств. Средства на их счета зачислялись еженедельно, а сама сумма изменялась в соответствии со статусом артиста, закрепляемым правительственным указом. Если проект завершен вовремя, то артисту не нужно компенсировать определенную часть средств, выданных ему как бы в кредит. При досрочном выполнении проекта артисту начислялась премия. В тех случаях, когда правительственный комитет по визуальным искусствам высоко оценивал качество законченного проекта, артисты награждались дополнительной премией. Артистам при необходимости разрешалось для окончания проекта в соответствии с графиком или для повышения художественных достоинств затрачивать на его осуществление столько времени, сколько они пожелают.

Подобный порядок у большинства артистов восторга не вызывал. Фактически почти все, включая Реппа, испытывали к этим правилам самое настоящее отвращение. Единственное, что они могли с этим поделать, — организовать формальное выражение протеста. Несколько раз, правда, без особого успеха они прибегали к этой мере.

Тем не менее, хотя выполнение графика являлось с точки зрения правительства определяющим моментом, если, конечно, не считать соблюдения бюджетных ограничений, наблюдатели пристально, следили за тем, сколько времени артисты проводят на работе.

Некоторые порядки не изменились с древних времен, с тех далеких дней, когда еще существовал Голливуд. Репп, например, получал тройную плату, поскольку являлся одновременно главным сценаристом, главным режиссером и ведущим актером. Для сохранения за собой этих постов он использовал все свое влияние, в том числе и как иммера, на Комитет по визуальным искусствам. Политические игры и поединки стоили Реппу многих свободных вечеров и кучу кредиток — в рекламных целях приходилось давать шикарные вечеринки, однако игра стоила свеч. Сохрани он такое троевластие и на время следующего шоу, очень скоро Репп смог бы перебраться в новую, более просторную квартиру. Если, конечно, удастся ее найти.

Работа продвигалась довольно гладко, если не считать споров, постоянных ссор и выпадов в его адрес со стороны завистников. Без этого вряд ли можно представить себе телевизионный бизнес и индустрию эмфаториев. Подобные вещи неизбежны и пора бы привыкнуть к ним. Первые две сцены, предусмотренные графиком работ на сегодняшнее утро, снимались все снова и снова, пока, наконец, не удалось довести их до совершенства. У Реппа произошел короткий, но очень жаркий диспут с государственным цензором Бакаффой по поводу использования голографических титров. Репп доказывал, что они отвлекают внимание зрителей и совершенно не нужны, поскольку и без того уже использовались в таком количестве шоу, что публика давно выучила все различные слова наизусть. Бакаффа настаивал на том, что такие слова, как «ниггер», «итальяшка», «костоправ», «пушка», «менты», «морфинист» и тому подобные, будут непонятны по крайней мере половине публики. В целом для правительства в конечном счете не столь уж важно, понятны ли древние слова публике или нет. Оно безусловно требовало включения в постановку поясняющих титров — и все тут.

Репп, конечно, проиграл, однако он все-таки испытал некоторое удовлетворение, доведя Бакаффу чуть ли не до слез. Ну ничего, пусть отрабатывает свою зарплату — не зря же ему платят еще и как правительственному информатору.

В десять минут второго во время съемок третьей сцены произошло непредвиденное: нога главного героя вдруг сжалась на экране, укоротившись чуть ли не вдвое — сломался голографический проектор. Техники пытались обнаружить причину, но ничего не получилось, поскольку аппаратура для выявления неисправностей сама в этот момент внезапно отказала.

— Прекрасно, — сказал Репп. — До обеда осталось всего двадцать минут. Можно поесть и сейчас. Надеюсь, когда мы вернемся, технику уже приведут в порядок.

Перекусив, он вышел в широкий коридор первого этажа, где находился буфет. Солнце, беспрепятственно бьющее через огромные — от пола до потолка — окна, блестело на его ковбойском костюме, а каблуки весело постукивали по каменному полу. Многие узнавали его, а некоторые даже останавливали, чтобы взять автограф. Он послушно повторял в их магнитофоны свое имя и идентификационный номер, добавлял пару слов о том, как он рад их видеть и шел дальше. Случился с ним и один довольно неожиданный, хотя и не совсем неприятный инцидент. Какая-то красивая молодая женщина не на шутку пристала к нему, умоляя увести ее на его квартиру или пойти к ней, где по ее словам, он мог проделать с ней все, что его душе угодно. Он элегантно пытался охладить ее пыл, но когда женщина, упав на колени, обхватила его руками, не оставалось ничего другого, как подозвать органиков.

— Никаких претензий, — сказал он. — Только проследите, чтобы она не мешала нам работать.

— Я люблю тебя, Уайт! — кричал женщина ему вслед. — Оседлай меня, как пони! Выстрели в меня, как револьвер!

Покраснев от смущения, но не в силах скрыть самодовольную улыбку. Репп вошел в лифт. «Господи Иисусе!» — пробормотал он себе под нос.

Поскольку, расставаясь, они с женой обещали друг другу вести себя целомудренно, он ни разу за время ее экспедиции в Чили не спал с женщиной. Однако у него хватало честности признаться себе, что его воздержание не основывалось на возвышенной морали или недостатке желания. Он просто нуждался в отдыхе от секса, требовалось «перезарядить свои батареи». Хотя в каждом дне, кроме Воскресенья, у него была жена, а в Четверг даже не одна, и таким образом имелась неплохая возможность постоянно набираться новых впечатлений, подобно петуху в сельском курятнике, порой его абсолютно не привлекала перспектива новых впечатлений и свежих переживаний. Его гонады исповедуют систему или арифметику, отличную от используемой рассудком.

Чувствуя себя в приподнятом состоянии — страстное желание незнакомки сильно пощекотало его самолюбие, — Репп вошел в свой кабинет и сел за стол. На экранах скопилось довольно много сообщений в его адрес, причем одно — безусловно самое для него важное — от жены Джейн-Джон. Лицо ее лучилось счастьем — в следующую Пятницу она возвращалась домой. Пропустив ее через стоунер, завтра, в Субботу, ее погрузят в самолет, и в тот же день она прибудет в аэропорт Манхэттена. Оттуда дирижабль доставит тело к зданию Башни Тринадцати Принципов. Утром в следующую Пятницу он должен забрать ее. Если Репп не сможет приехать туда в назначенное время, жена возьмет такси.

Джейн-Джон Вилфорд Денпасат была красивой темнокожей женщиной с лишенными пигмента белесыми волосами и прошедшими такую же обработку глазами.

«Работа мне очень нравится, но и она становится утомительной: каждый день меня возят от места раскопок до ближайшей станции со стоунерами за двести миль. И по тебе я ужасно скучаю. Скоро увидимся, хвастун ты мой. Дождаться не могу».

Несмотря на подобное признание, ожидание для нее не было столь уж обременительным. Человек в бессознательном состоянии неспособен мучиться и страдать, он даже нервничать неспособен. Да и он сам, хоть и не будет все это время до следующей Пятницы покоиться в цилиндре, станет другим человеком или, вернее, другими людьми, а потому тоже отдохнет от мыслей о своей сегодняшней жене. Общество Новой Эры несомненно имеет свои недостатки, но и преимуществ у него немало. Контроль и умеренность, зуб за зуб, бери, но и отдавай, утраты и выгоды — вот как можно кратко сформулировать его суть.

Ни один из экранов не показывал ни единого шахматного хода с самого Вторника. Репп почувствовал разочарование: не было хода и сегодня. Он вспомнил Янкева Гриля — Джимми Крикета — и почувствовал искреннее сожаление, что партия их вынужденно прервалась. Где Гриль сейчас? Все еще играет у столика в парке на Площади Вашингтона? Или угодил в тюрьму? Сидит в цилиндре в ожидании суда? Или уже приговорен и подвергнут вечному окаменению?

Все остальные сообщения касались его работы. Самое главное напоминало ему, что вечером он должен в качестве гостя посетить шоу ИЛЛ. К 7:30 надо быть в студии и ровно в 8:00 он выходит в эфир.

Никто из иммеров не пытался установить с ним контакт ни лично, ни через экран. «Это упущение вполне можно считать добрым предзнаменованием», — подумал Репп.

По окончании рабочего дня Репп приехал на такси домой. Попотев на тренажере, он принял душ и легко поужинал. Ровно в 7:25 он прибыл в Здание Башни Тринадцати Принципов и в 7:30 уже был в студии, где его встретил секретарь хозяина шоу. Раса Ирвина Ленина Лундквиста. Попивая кофе, Репп знакомился со списком гостей на экране, перечнем предложенных для обсуждения вопросов и предложениями, адресованными лично ему, — здесь предлагались темы, по которым Репп мог бы высказаться со свойственным ему остроумием.

В 8:40 Репп покинул студию. Выступлением своим он был вполне доволен, хотя несколько замечаний Лундквиста и застали его врасплох. Участие в шоу ИЛЛ (название его образовывали первые буквы имени ведущего — Ирвина Ленина Лундквиста) обеспечивало Реппу еще большую популярность в обществе. Лундквист, по прозвищу Серый Монах — Служитель Разума, мог кому угодно сделать прекрасную рекламу. Он избегал дешевой показухи и предпочитал выбирать для своих программ серьезные, высокоинтеллектуальные темы. Интерьер его студии отличался простотой и призван был воспроизвести средневековую монашескую келью — по крайней мере, в том виде, в каком она представлялась самому Лундквисту. Облаченный в серую робу ведущий сидел за столом, установленным на платформе, более чем на фут возвышающейся над уровнем пола, где устанавливались кресла для гостей. Благодаря этому создавалось впечатление, будто Лундквист подобно средневековому испанскому инквизитору ведет допрос обвиняемых — своих гостей. В этот вечер ведущий обрушил на Реппа целый поток язвительных вопросов и комментариев, однако тот с честью выходил из затруднительных ситуаций, неизменно заставляя зрителей смеяться. Однажды он даже поинтересовался у Лундквиста, когда тот собирается принести дыбу и орудия пыток? Поскольку зрительская аудитория шоу ИЛЛ состояла главным образом из людей сравнительно образованных, по крайней мере тех, кто считал себя таковыми, Репп мог не опасаться, что подобные намеки останутся непонятыми. По этой причине он и подвергал себя насмешкам и оскорблениям, согласившись принять участие в программе. Принимая решение об участии в шоу, Репп рассчитывал проявить себя во всей красе. Особенно важным представлялось ему то обстоятельство, что Лундквист, хотя и относился к своим гостям с очевидным презрением, приглашал только тех, кто по своему интеллектуальному уровню ни в чем ему не уступал.

Лундквист атаковал Реппа под тем предлогом, что у него якобы ветреный и неопределенный характер.

— Вы, Рас Репп, — говорил он, — постоянно меняете роли и свой облик. Это форма вашего существования. Достаточно перечислить лишь некоторые из ваших картин, передающих эту страсть, эту зависимость от внешних обстоятельств, которая проявляет саму суть вашей натуры. Или, вернее сказать, отражает нехватку, отсутствие у вас четко выраженного характера. Возьмем, например, такие постановки, как «Граф Монте-Кристо», «Одиссей», «Протей в Майами», «Елена из Трои», «Кастер и сумасшедшая лошадь или Две Пересекающиеся Параллели». Все эти шоу наполнены всяческими переодеваниями, галлюцинациями и иллюзиями, касающимися внешности, то есть изменения формы, а следовательно, кажущегося изменения. Довольно любопытно, что вы наиболее известны как человек, пишущий самые лучшие вестерны. Фактически, вас считают автором, возродившим жанр вестерна, который последнюю тысячу лет практически не существовал. Хотя некоторые полагают, что и слава богу.

И все же те ваши работы, которые привлекали к себе внимание критиков и даже горячее одобрение некоторых из них, вряд ли можно отнести к этому жанру. Надо, конечно, исключить из этого списка ваше шоу «Кастер и Сумасшедшая Лошадь». Это наиболее известный из ваших вестернов. Кастер и человек по кличке Сумасшедшая Лошадь обуреваемы идеей перевоплощения. Они отправляются к какому-то лекарю, приобретают способность к изменению внешнего вида, принимают форму друг друга и доводят до смерти всех своих врагов. Ни один из них не подозревает, чем занимается другой. В итоге, Кастер в облике Сумасшедшей Лошади убивает Сумасшедшую Лошадь в облике Кастера, а затем, лишившись возможности изменить внешность, становится жертвой белых.

Лундквист улыбнулся своей печально знаменитой улыбкой, которую среди прочего некоторые даже сравнивали с вагиной с зубами.

— Из одного весьма надежного источника мне стало известно, что ваша текущая работа «Диллинджер не умер» основана на идее, которая удивительным образом связана с предыдущей. Ваш главный герой, древний преступник, грабящий банки, сбегает от ФБР — органиков двадцатого столетия, — волшебным образом превратившись в женщину. Добивается он успеха благодаря тому, что сумел уговорить свою чувиху, то есть любовницу, по имени Билли Фречетл, индеанку из племени Меномини, живущего в Висконсине, отвести его в запретное для посетителей жилище Великого Белого Зайца, шамана племени Меномини. Этот человек — персонаж древней индейской легенды и народной сказки — наделяет Диллинджера способностью превращаться в нужное время в женщину.

И вот, когда ФБР уже вышло на его след, Диллинджер уговорил Джимми Лоуренса, мелкого плута, дни которого вследствие сердечной болезни сочтены, выступить в роли него. Затем сам он превращается в Энн Сэйдж, владелицу публичного дома в Чикаго. Саму Энн Сэйдж его друзья похищают и прячут в Канаде. Затем, если, конечно, человек, рассказавший мне ваш сюжет, не ошибся, действие развивается следующим образом: Диллинджер в облике Энн Сэйдж отправляется в Биографический театр с Лоуренсом в облике Диллинджера, предварительно оповестив об этом ФБР. ФБР стреляет в псевдо-Диллинджера и убивает его. Диллинджер в качестве Энн Сэйдж избегает наказания.

Лундквист ехидно усмехнулся, а зрители в студии громко засмеялись.

— Другими словами, ваш герой принимает внешность женщины, становится женщиной. Я слышал, вы планируете снимать продолжение этого шоу. Следующая часть будет называться «Ружья и Половые Железы»… — Лундквист ухмыльнулся еще раз, а зрители снова рассмеялись, — …в которой Диллинджер испытывает значительные трудности в трактовке социального, экономического и эмоционального облика женщины. Он, то есть она, вступает в брак, заводит детей, а затем снова возвращается к преступной жизни в качестве особы женского пола, создавшей банду из сыновей и их боевых потаскух. Эта особа делает весьма экзотическую, если не сказать невероятную, карьеру под именем Ма Баркер, однако в конце концов ее убивают органики — итоговая сцена впечатляет: пистолет героини поблескивает в последнем отчаянном жесте, призванном подчеркнуть ее стойкость и непреклонность.

Однако мой информатор, имеющий доступ к банку данных, говорит, что Энн Сэйдж дожила до весьма преклонных лет и определенно не претерпела существенных перемен внешности и тем более — пола. Ма Баркер родилась в 1872 году нашей эры, тогда как Диллинджер появился на свет в 1903. Даже при самом буйном воображении трудно представить, чтобы эти два человека могли показаться похожими. Подобное только вам могло придти в голову. Знаете, Рас Репп, даже знаменитому артисту дозволено не все, даже самый талантливый может зайти слишком далеко. Я считаю, что свобода вашего художественного воображения затащила вас в сказочную страну умалишенных. — Он сделал ударение на последнем слове.

— Эти двое жили так давно, что исторический анахронизм не столь уж и важен. Согласны? Тогда почему вы не ввели в действие, ну, например, Робина Гуда? Я полагаю, он вполне мог бы преобразоваться в свою подружку Мэриан!

Аудитория улюлюкала и орала.

— Как вы считаете, не являются ли ваши повторения в теме, ваша неспособность сформулировать какую-нибудь иную идею, постоянное обсасывание проблемы самовыражения личности, прямым указанием на вашу собственную беззащитность и на глубокие сомнения относительно вашего собственного статуса? Не кажется ли вам, что такая несомненная умственная нестабильность требует проверки правительственными психиатрами?

Аудитория просто бесновалась. Репп был буквально ошеломлен такой неожиданной трактовкой его драмы. Обдумывая ответ, он мысленно перебирал всех своих коллег: кто из них явился источником утечки информации о новой картине?

Когда крики и стенания толпы утихли, он решил, что не позже следующей пятницы начнет собственное расследование. Конечно, в нерабочее время. А сейчас надо как-то противостоять натиску Лундквиста.

Он встал с кресла, заложил большие пальцы за ремень и вразвалочку прошелся по сцене к возвышению. Отсюда он мог сверху вниз наблюдать за Лундквистом, несмотря на то, что кресло его тоже было приподнято над уровнем сцены. Ведущий продолжал улыбаться, однако глаза его сердито моргали. Ему, очевидно, не нравилось смотреть на гостя снизу вверх.

— Ну что ж, слова ваши довольно круты. Я, правда, рад, что, произнося их, вы улыбались. Будь это старые добрые времена, я бы просто врезал вам в нос.

Лундквист, а за ним и зрители затаили дыхание.

— Но сегодня у нас цивилизация, и насилие не в почете. По контракту я обещал не преследовать вас, что бы вы обо мне ни говорили. И вы связаны таким же обязательством. Ваша программа не песет ничего положительного. Фигурально говоря, это удар по башке или еще кое по чему. Она напоминает выдавливание глаз, жевание ушей и не то грызню аллигаторов, не то медвежью схватку.

Так вот, я заявляю, что вы лгун, постоянно извращающий слова и факты. Из шестидесяти фильмов, которые я сделал, только девять касаются превращений и смены ролей. Любому идиоту ясно, что я совершенно равнодушен к проблеме самоопределения и самовыражения личности. Что же касается вашего необдуманного и злонамеренного замечания о моей умственной неустойчивости, то хочу заметить, что если бы я и испытывал какие-то сложности, то нашел бы силу вам этого не демонстрировать. Видите, как я спокоен? Смотрите на руки! Разве они трясутся? Вовсе нет, но даже если бы они дрожали, кто смел бы упрекнуть меня в этом?

На самом деле меня. Рас Лундквист, можно с полным основанием назвать Бахом драмы. Я способен сыграть бесконечное число вариаций, оттолкнувшись от единой темы.

— Бах кажется мне слишком напыщенным, — с ухмылкой заметил Лундквист.

Да, на этот раз шоу удалось на славу. Зрители получили истинное наслаждение, наблюдая за этим воинственным диалогом, приправленным постоянной угрозой перерастания конфликта в настоящий мордобой. Монитор показывал число зрителей, наблюдавших за программой, — 200300181. В следующую Пятницу шоу будет повторено, и те, кто сегодня в это время спит, получат возможность увидеть его.

Репп вразвалочку вышел в коридор, остановился на минуту, чтобы произнести свое имя в магнитофоны, со всех сторон протянутые к нему ретивыми поклонниками, а затем проковылял к лифту. Добравшись на такси до своей квартиры, он выпил рюмку бурбона и лег в постель. В 11:02 его разбудил сигнал тревоги, прогремевший с ближайшего экрана. Установив куклу-двойника и переодевшись, он перекинул через плечо сумку, спустился в подвал, чтобы вывести из гаража свой велосипед. Воздух показался ему более теплым, чем накануне вечером. Видимо, к Манхэттену двигалась очередная волна тепла. На восток плыли несколько легких облаков. Улицы были почти пусты. Мимо проехало несколько машин органиков. Сидевшие в них полицейские проводили его заинтересованными взглядами, однако, не остановившись, проследовали дальше. На тротуарах штабелями лежали однофутовые кубики — спрессованный и пропущенный через стоунеры мусор, вынесенный на улицы мусорщиками Пятницы. Подберут его уже в Субботу. Мусор — это было все, что, помимо информации, передавали от одного дня к другому. Кубики эти находили разнообразные применения, основным из которых являлось строительное дело. Без особого преувеличения говорили, что едва ли не половина строительного материала, использованного в зданиях Манхэттена — мусор.

В 11:20 Репп остановился перед многоквартирным зданием на Шинбоун Авеню. Внимательно осмотрев освещенный участок, прилегающий к зданию, он начал спускаться по наклонному въезду, ведущему в подвал. Ему совершенно не хотелось, чтобы органики видели, как он входит в здание. Конечно, они могли принять его за припозднившегося обитателя этого дома, но в то же время органики всегда придерживались правила — останавливать для поверки каждого седьмого прохожего, попавшегося им на глаза.

Ни машин, ни других средств передвижения видно не было, но несмотря на все старания, Реппу не удалось расслышать шелест шин по мостовой. Он повернулся и проехал до конца по хорошо? освещенному спуску в велосипедный гараж. Поставив велосипед, Репп направился к лифту, по дороге дважды зацепив валявшийся на полу мусор. «Проклятье!» — бормотал он под нос. Остановившись, Репп вытащил из сумки Субботнюю идентификационную звезду, которая, если бы не изменения, внесенные в ее конструкцию им самим, могла бы открыть дверь только после полуночи. Репп не имел непосредственного отношения к электронике, но, окончив специальные курсы, весьма преуспел в этом деле.

Едва вставив кончик звезды в отверстие, он услышал позади себя чей-то низкий голос. Репп подскочил от неожиданности, выдернул звезду из замочной скважины и обернулся.

— О Господи, ну и напугали же вы меня! — вскричал Репп. — Откуда вы взялись? И почему подкрались ко мне вот так, по-воровски?

Человек, указав большим пальцем на четыре пустых аварийных цилиндра в заднем конце гаража, сказал:

— Простите, — голос его звучал почти сипло. — Нужно было подойти поближе, чтобы разглядеть, кто вы такой.

На нем была оранжевая треуголка и светло-фиолетовая роба, украшенная орнаментом из листьев клевера — форма патрульных органиков Пятницы. На какую-то секунду Реппу показалось, что для него все уже кончено. Все потеряно, если он не успеет вовремя вытащить пистолет из сумки. Незнакомец слишком велик ростом, чтобы с ним можно было справиться голыми руками. Репп, не задумываясь, мог бы застрелить полицейского. Времени на осмысление всех последствий подобного шага, у него просто не оставалось. Безрассудность робота овладела им.

Репп все-таки не схватился за оружие: почему этот человек один? Органики всегда ходили по двое. Значит, он вполне мог оказаться иммером.

— Как только успокоитесь, я передам вам сообщение, — сказал мужчина. — Между прочим, в сегодняшнем шоу вы были просто великолепны. Ну и задали же вы жару этому снобу-наглецу.

Сердце Реппа понемногу приходило в норму, и он мог дышать вполне нормально.

— Вы же меня узнали, зачем было так подкрадываться? — спросил он.

— Я сказал же, что должен был убедиться. Вы не в обычном вашем костюме из вестерна.

— Что за сообщение?

— Сегодня вечером в 10:02 органики вышли на след одного из разыскиваемых дэйбрейкеров — Монинг Роуз Даблдэй — и преследовали ее. Мне сказали, что вы о ней знаете. Рас Даблдэй удалось убежать и скрыться в доме, который, к несчастью, оказался по соседству с тем, в котором после окаменения спрятали женщину по имени Сник, Пантея Сник.

— Когда Даблдэй окружили в этом доме, она отказалась сдаться и совершила самоубийство, взорвав имплантированную в ее тело мини-бомбу. Произошедший взрыв не только убил органиков, преследовавших ее, и семью, жившую в этом доме, но и вызвал разрушение здания с обеих сторон.

— Почему я об этом ничего не слышал? — спросил Репп. — Где это произошло?

— Не имеет значения, — ответил мужчина. — Если хотите знать, на Тридцать пятой Западной улице. Мое сообщение еще не закончено. Во время осмотра разрушенного здания органики обнаружили окаменевшее тело Сник. Они вернули ее в нормальное состояние, и она все им рассказала.

Мужчина остановился и взглянул на Реппа, будто ожидая каких-то его слов. Репп молча потряс головой. Мужчина продолжал:

— Думаю, вы догадываетесь, что сие может означать. Мне же это ни о чем не говорит. Сообщение продолжается. Все иммеры должны быть предупреждены о том, что Сник снова представляет для нас огромную опасность. Многим об этом ухе известно. Ее приметы распространены. Мне сказали, что сообщать о них вам излишне.

Все иммеры должны искать Пантею Сник. При возможности, не привлекая внимания, убить ее, надлежит это сделать. Тело необходимо уничтожить. Совет предлагает использовать для этого газовый компактор.

Если ситуация сложится таким образом, что убить ее сразу же будет невозможно, иммер, заметивший Сник, обязав сообщить об этом тем, с кем имеет контакт, и они должны помочь в преследовании. Вам, как и всем иммерам, надлежит следовать этим инструкциям до тех пор, пока они не будут отменены.

Мужчина еще раз сделал паузу и сказал:

— Совет считает, что миссия Сник состояла в том, чтобы найти и арестовать Монинг Роуз Даблдэй. Однако поскольку Сник продолжает кого-то искать, вполне вероятно, что это предположение ошибочно. Можно допустить, что ее задание включает в себя несколько целей, и арест Даблдэй — всего лишь одна из них. Не исключено, что она, например, разыскивает каких-то других членов той организации, в которой состояла Даблдэй, хотя органики не получали от Сник никаких отчетов на эту тему. Точнее говоря, ничего не получали нижние эшелоны органиков. Наверное, она передала информацию высшим официальным лицам сегодняшнего дня, что и имело результатом разрешение продолжать ее миссию, в чем бы она ни заключалась. И таким же образом Сник передаст все завтрашнему руководству.

Если завтрашний Совет узнает что-нибудь такое, что непосредственно затрагивает вас в связи с деятельностью Сник, вы будете уведомлены об этом, как только представится такая возможность.

Мужчина деловито рапортовал, словно громкоговоритель, единственной функцией которого было изложение официальной информации органиков, — такие часто попадались на улицах.

— Прежде чем сообщение будет закончено, еще одна подробность, — произнес мужчина. — В Субботе у нас есть очень высокопоставленный чиновник. Он попытается разузнать, в чем состоит миссия Сник. Вам пока следует держаться в тени. Сник живет где-то в этом районе. Она переезжает в одну из квартир в здании Вашингтон Мьюз.

— Понял, — сказал Репп. — Она сняла квартиру в этом районе, потому что тот, кого она ищет, тоже обитает неподалеку. По крайней мере, так она думает.

— Желаю успеха. — Мужчина посмотрел на валявшийся вокруг мусор. — Как только вы это терпите? — Он повернулся и, прежде чем Репп успел ответить, зашагал к спуску.

— Благодарю, мне эта информация очень пригодится, — спокойно бросил ему вслед Репп.

Дверь лифта все еще не закрылась — ждала, пока он войдет. Он ступил в кабину и нажал кнопку своего этажа. Поднимаясь все выше, Репп чувствовал, как эмоциональный его настрой, наоборот, падает. Он подумал о том, что весь день пребывал на подъеме, и вот теперь незадолго до полуночи наступила реакция — эмоциональный упадок.

Добравшись до своего этажа, Репп почувствовал ноши прилив сил, хотя и не очень продолжительный. Лицо Сник, словно метеорит, пролетало в облаках его темных мыслей. Чему ему радоваться? Тому, что она еще жива. Очень странно. Действительно, следует разобраться. Особенно, если учесть, что подвернись такой шанс, он должен ее убить.