Тенденция к большему распространению власти и могущества, которая наблюдается на протяжении двух десятилетий, вероятно, ускорится из-за появления новых глобальных игроков, все более неэффективных учреждений, расширения региональных блоков, продвинутых коммуникационных технологий и увеличения влияния негосударственных акторов и сетей.
К 2025 году национальные государства перестанут быть единственными, а часто и важнейшими акторами на мировой арене, и международная система примет форму, соответствующую новой реальности. Но эта трансформация будет неполной и неравной. Хотя государства не исчезнут с международной арены, относительное могущество различных негосударственных игроков, включая предприятия бизнеса, кланы, религиозные организации и даже преступные сети, будет возрастать по мере того, как эти группы влияют на решения все большего круга проблем в социальной, экономической и политической сферах.
Рост многообразия акторов может усилить международную систему, заполнив пробелы, появившиеся в связи со старением учреждений, возникших после Второй мировой войны, но обладает потенциалом к дальнейшей фрагментации существующей системы и препятствованию международному сотрудничеству. Разнообразие типов и видов акторов увеличивает вероятность фрагментации в следующие два десятилетия, учитывая очевидно уменьшающуюся способность существующих международных учреждений справляться с новыми межнациональными проблемами.
В таком мире вряд ли возможен всеохватывающий, всесторонний, унитарный подход к глобальному управлению. Существующие тенденции предполагают, что глобальное управление в 2025 году окажется мешаниной перехлестывающихся, часто чрезвычайных и фрагментированных действий меняющих свой состав коалиций государств-участников, международных организаций, социальных движений, неправительственных организаций, благотворительных фондов и компаний.
Эта фрагментация интересов и акторов в дальнейшем ослабит перспективы для ООН привести своих участников к согласию в отношении эффективных многосторонних действий, особенно в рамках нынешнего или расширенного Совета Безопасности, или в отношении поддержки более широких реформ системы ООН.
Также эта многополярность вряд ли предусматривает доминирование одного национального государства, обладающего превосходящей силой и легитимностью, необходимой, чтобы действовать как агент институциональной ревизии. (Ниже см. дискуссию о роли США.)
Большинство насущных межнациональных проблем, включая изменение климата, регулирование глобальных финансовых рынков, миграцию, недееспособные государства, преступные сети и т. д., вряд ли будет возможно эффективно решить силами отдельных национальных государств. Потребность в эффективном глобальном управлении будет расти быстрее, чем на этот вызов сумеют ответить существующие механизмы. Лидеры будут предпринимать альтернативные подходы к решению межнациональных проблем – используя новые учреждения или, что более вероятно, многочисленные неофициальные группы. Судя по последним тенденциям, существующим многосторонним учреждениям, громоздким и неуклюжим, будет сложно быстро адаптироваться к новым миссиям и меняющемуся составу и получить необходимые ресурсы. Неправительственные организации и благотворительные фонды, организованные для решения конкретных проблем, постепенно станут частью пейзажа, но, вероятно, их способность к действию будет ограничена при отсутствии совместных усилий с многосторонними учреждениями или правительствами.
Возможно, стремление к большей включенности, чтобы реагировать на возникновение новых сил, усложнит международным организациям реагирование на межнациональные проблемы. Уважение к несовпадающим взглядам государств-участников продолжит формировать повестку организаций и ограничивать виды возможных решений. Большие и растущие организации, от Генеральной Ассамблеи ООН до НАТО и ЕС, могут столкнуться с особенно сложным вызовом. Вряд ли будут предприняты достаточные усилия по созданию международной организационной структуры на «нулевой основе», чтобы некоторые организации прекратили существование или были полностью перестроены.
Эффективным действиям также может препятствовать существование слишком большого количества учреждений, имеющих ограниченную легитимность и эффективность. Вероятно, действие этого фактора не будут сдерживать государственные границы, он распространится как на западные учреждения, так и на институты исторического третьего мира.
Мы ожидаем, что гонка вооружений, территориальная экспансия и военная конкуренция, характерные для многополярности конца XX столетия, будут менее существенными в новом веке, но не можем полностью исключить их возможность. Вероятно, для большинства стран стратегическая конкуренция будет вращаться вокруг торговли, инвестиций, новых технологий и ценных приобретений. Однако увеличение тревог о ресурсах, таких как энергоносители или даже вода, может с легкостью передвинуть главный акцент обратно к территориальным спорам или нерешенным проблемам границ.
Азия – регион, где число таких проблем с границами особенно велико, а в случае со Средней Азией большие запасы энергетических ресурсов увеличивают потенциал для повторения «Большой игры» XX века, когда внешние силы боролись за исключительное право контролировать доступ на рынок. Факт, что многие страны могут испытать резкое ослабление государственной власти в случае быстрого развития альтернатив ископаемому топливу, что потенциально приведет к угрозе нестабильности. По мере усиления государственной власти в Китае, Индии и других странах меньшие государства, расположенные по соседству, для поддержания баланса, возможно, будут стремиться к внешней защите или вмешательству.
У растущих держав, особенно Китая и Индии, есть общий интерес – поддержание стабильного и открытого порядка, но они предпочитают различные средства. Они достигли поразительного экономического успеха, используя экономическую модель, отличную от традиционного западного рецепта невмешательства в экономическое развитие. Как мы видели, изменение климата, потребность в энергии и других ресурсах, вероятно, будут более проблематичными для того, что многие считают главной целью длительного экономического развития. С учетом этого различия во взглядах возникает вопрос относительно того, можно ли новых игроков – и их альтернативные подходы – объединить с традиционными западными, чтобы сформировать взаимосвязанную международную систему, способную решать возрастающее число межнациональных проблем.
Больший регионализм – плюс или минус для глобального управления?
Одно исключение из тенденции стремления к большей многополярности может произойти на региональном уровне в Азии. Если азиатская интеграция усилится, она может как заполнить вакуум, оставленный ослаблением многостороннего международного порядка, так и еще больше подорвать этот порядок. После азиатского финансового кризиса 1997 года начали укореняться некоторые примечательные паназиатские предприятия, из которых самым существенным является АСЕАН + 3. Хотя мало кто стал бы утверждать, что азиатский аналог ЕС может возникнуть хотя бы к 2025 году, если 1997 год взять за отправную точку, то, вероятно, можно сказать, что за прошедшие десять лет Азия развилась быстрее, чем в первое десятилетие (или десятилетия) шло объединение Европы. В экономической сфере игроки, находящиеся вне этого региона, такие как США, продолжат играть значительную роль в азиатском экономическом уравнении 2025 года. Однако в следующие 15 лет движение к азиатской валютной корзине – если не к азиатской валютной единице как третьему резерву – более чем теоретическая вероятность.
Такое развитие было бы частично вызвано попытками азиатов избежать последствий финансовой нестабильности вне их региона, облегчить экономическую интеграцию и достигнуть большего представительства за международным столом переговоров. Аспекты азиатского регионализма, которые сложно определить количественно, включают растущие навыки сотрудничества, устойчивую уверенность, частые встречи между азиатскими и прочими чиновниками высокого ранга и культурное проникновение, которое стирает исторические и политические различия и порождает новое чувство принадлежности к сообществу.
Азиатский регионализм имеет глобальное значение; возможно, он приведет к возникновению или укреплению тенденции к образованию трех торгово-финансовых групп, которые могут стать квазиблоками (Северная Америка, Европа и Восточная Азия).
Создание таких квазиблоков также окажет влияние на способность достигнуть будущих глобальных соглашений в рамках Всемирной торговой организации, а региональные группы смогут конкурировать в установлении межрегиональных стандартов для продуктов информационных технологий, биотехнологий, нанотехнологий, прав на интеллектуальную собственность и других продуктов «новой экономики». Ситуация с азиатской региональной энергетикой может диктовать условия для остальной части мира. Около двух третей ближневосточного экспорта нефти поставляется в Азию, а приблизительно 70 процентов азиатского импорта идет с Ближнего Востока. Вероятно, эта модель усилится. Вопрос о том, является ли эта связь прежде всего коммерческой – дополнительные инвестиции и военные поставки – или приобретает все более политический и стратегический характер, будет, возможно, определять характер международной системы.
Как было сказано, в худшем случае – при отсутствии регионального сотрудничества – вопрос о маршрутах нефтяных поставок может привести к гонке морских вооружений между Китаем, Японией и Индией.
События в сфере безопасности, где азиатская интеграция является в настоящее время самой слабой, а тенденции к конкуренции и огораживанию сохраняются, могут препятствовать регионализму. Воссоединится ли Корея, и если да, то как именно; статус ее ядерной программы; приведут ли отношения Тайваня с материком к конфликту, или будут протекать мирно – все эти факторы будут ключевыми для формирования региональной динамики. Существующие тенденции предполагают, что значимость традиционных проблем безопасности снизится, но на смену могут прийти другие проблемы, такие как борьба за ресурсы. В рамках организации переходного периода для воссоединения Кореи возможно расширить шестисторонние переговоры и превратить их в механизм, являющий новые уровни сотрудничества между США, Японией и Китаем.
Произойдет ли интеграция в большей или меньшей степени, также сильно зависит от будущего характера китайско-японских связей. Впервые в современной истории Китай и Япония являются важнейшими региональными и глобальными игроками в одно и то же время. Ключевой вопрос – смогут ли они выйти за рамки исторической подозрительности и конкурировать мирным образом. Мирное решение споров Кореи и Тайваня и соглашение о дружбе по типу франко-немецкого между Китаем и Японией могли бы резко снизить стремление региона к тому, чтобы США играли роль «офшорного стабилизатора». Однако американские союзники и партнеры в области политики безопасности в этом регионе не променяют стабилизирующие действия США ни на один коллективный региональный договор о безопасности до тех пор, пока не станут яснее политические и экономические последствия усиления Китая.
Хотя усиливающиеся державы разделяют наиболее государствоцентристские взгляды, их национальные интересы сильно различаются, а зависимость от глобализации достаточно неодолима, чтобы прийти к выводу: мало шансов, что они образуют альтернативный блок для прямой конфронтации с более прочным западным порядком. Существующие международные организации, такие как ООН, ВТО, МВФ и Всемирный банк, могут оказаться достаточно восприимчивыми и адаптивными, чтобы согласовать интересы растущих держав, однако отдельный вопрос в том, получат ли эти державы – или захотят ли получить – дополнительную власть и ответственность. Действительно, некоторые или все усиливающиеся страны могут удовольствоваться тем, чтобы использовать международные институты в своих интересах, не возлагая на себя ответственность за лидерство соразмерно своему статусу. В то же время их членство необязательно должно повлечь серьезные обязательства или разделение бремени, что позволит им преследовать собственные цели экономического развития. Для некоторых тот факт, что соглашение по новым постоянным членам Совета Безопасности кажется отдаленным, даже на следующие 15–20 лет дает дополнительный предлог упредить глобальную роль, которая могла бы потребовать своего выполнения за счет внутренних целей. Остается большая неопределенность в вопросе о том, существует ли политическая воля изменить международную систему так, чтобы предложить растущим державам взять на себя достаточную ответственность за более глобальные проблемы.
«Большинство экспертов… не считают, что усиливающиеся державы бросят вызов или радикально изменят международную систему…»
Большинство экспертов, американских и зарубежных, с которыми мы консультировались, не считают, что усиливающиеся державы бросят вызов или радикально изменят международную систему, как Германия и Япония в XIX и начале XX столетия. У усиливающихся держав будет высокая степень свободы в переделке своей политической и экономической политики, им не придется полностью принимать западные нормы. Вероятно, усиливающиеся державы, в связи с ростом своего геополитического пространства, внутренних рынков, роли в извлечении мировых ресурсов, производства, финансов и технологий, пожелают сохранить свободу маневра и захотят, чтобы кто-то другой нес ответственность за решение глобальных проблем, таких как терроризм, изменение климата, распространение ядерного оружия и энергетическая безопасность. Например, национализм России и Китая в отношении ресурсов и государственный капитализм поддерживают политику местных элит и ограничивают их готовность пойти на компромисс по главным международным экономическим проблемам, таким как торговля, энергетика, финансы или изменение климата.
Другие страны, такие как Индия, испытывают недостаток в стратегических экономических и политических видениях и не обладают внутренней массовой поддержкой глубокой экономической либерализации. Многие глобальные проблемы требуют жертв или резких перемен в планах развития этих стран, это еще одна причина, по которой они могут предпочесть роль наблюдателей, а не лидеров в многосторонней системе.
Отвечая на вероятный дефицит глобального управления, государственные и негосударственные акторы сформируют сети, сосредоточенные на конкретных проблемах. Эти сети будут преследовать общие цели и интересы, включая действительное намерение решить проблему, личные деловые интересы, соображения морали и желание международных и неправительственных организаций решать проблемы, стоящие перед меняющимся миром. В некоторых случаях ядро тематической сети составит национальная или международная комиссия или команда экспертов – неизбранных, но с существенными полномочиями, – которые будут докладывать или наблюдать за различными аспектами управления, торговли или других процессов. Существуют примеры таких сетей: Форум финансовой стабильности, Международный форум по секвестрации углерода, Международное партнерство по водородной экономике.
Тематические группы помогут разрабатывать и распространять стандарты и регулирующие правила в различных сферах, включая информационные технологии, регулирующие режимы и управление новой постиндустриальной экономикой. Вероятно, сети, созданные для решения некоторых видов проблем, заложат основу для соглашения между национальными государствами. Подготовительная работа будет проходить в неофициальном контексте, после чего национальные государства смогут принять меры для решения проблемы, приобретая легитимность и иногда приписывая себе честь за инициативы, в то же время избегая обвинений в выполнении решений, навязанных внешними международными организациями. К 2025 году число и разнообразие неправительственных организаций может сильно увеличиться. Низкие начальные затраты, низкие накладные расходы и возможность людей и групп общаться с помощью Интернета облегчат такую коллективную работу.
Кроме влияния таких групп на решение конкретных проблем усилится влияние новых социальных акторов – лиц, наделенных чрезвычайными полномочиями, и даже криминальных сетей. Эти элитные группы будут влиятельными благодаря своему богатству и множеству внутренних и международных контактов, часто включающих предприятия бизнеса, международные и неправительственные организации. Используя свои широкие контакты и разнообразную национальную специфику, они помогут усилить межнациональные последствия, минуя государственные и организационные барьеры.
«Хотя религиозные группы многое выигрывают от глобализации, религия также обладает потенциалом превратиться в мощное средство противостояния этому модернизирующему процессу».
Возрастающая роль религии. Сети, основанные на религии, к 2025 году могут стать наиболее существенными из тематических сетей и играть более значительную роль, чем светские межнациональные группировки, в оказании влияния и формировании событий. Возможно, что в действительности мы вступаем в новый век клерикального доминирования, при котором религиозные лидеры станут главными «серыми кардиналами» в решении международных споров и конфликтов.
Уже теперь богато вознаграждены властью и влиянием те религиозные предприниматели и телепроповедники, чья деятельность охватывает два полушария, Глобальный Юг и Глобальный Север, – эмир Халид у мусульман и Мэтью Ашимолово или Сандей Аделаджа у христиан. Вебсайт Халида – третий по популярности арабский сайт в мире (самый популярный – сайт «Аль-Джазиры»).
В пределах христианской традиции возникновение новых моделей власти и лидерства на Глобальном Юге ведет к появлению самостоятельно действующих священников и религиозных предпринимателей, деятельность которых приносит высокий статус и большое богатство. До 2025 года некоторые евангелисты и мегацерковные проповедники, вероятно, будут пытаться стать лидерами наций, особенно в странах, материально опустошенных в результате глобального экономического спада.
Хотя религиозные группы многое выигрывают от глобализации, религия также обладает потенциалом превратиться в мощное средство противостояния этому модернизирующему процессу. Религиозные структуры могут канализировать социальный и политический протест, особенно среди тех, кому не хватает средств коммуникации и влияния на социальные элиты. Это возможно, потому что многие экономические тенденции, которые будут доминировать в следующие два десятилетия, потенциально способны породить социальную фрагментацию и народное негодование, вызванное, среди прочего, растущей пропастью между богатыми и бедными, разницей в уровне жизни городского и сельского населения в Индии и Китае, огромными различиями между странами и регионами, имеющими и не имеющими преимуществ модернизации, и между государствами, способными управлять последствиями глобализации, и странами, правительства которых не в состоянии с ними справиться. Религиозные активисты могут использовать священные тексты и долгую историческую традицию, чтобы сформировать народное недовольство в терминах риторики социальной справедливости и эгалитаризма.
Распространение идентичностей и растущая нетерпимость
Один аспект растущей сложности международной системы заключается в том, что не одна-единственная политическая идентичность, такая как сплав гражданства и национальности, будет, по всей видимости, к 2025 году доминировать в большинстве обществ. Не меньшее значение, чем религия и этническая принадлежность, будет иметь классовая борьба. Интернет и другие мультимедиа будут способствовать оживлению племенных, клановых и других сообществ, основанных на верности своим. Взрыв урбанизации облегчит распространение этих идентичностей и увеличит вероятность столкновений между группами. Растущее число мигрантов, переезжающих в города из сельской местности, будут селиться в районах, обжитых ранее приехавшими представителями той же этничности, или же станут объектами вербовки банд и более сложных криминальных структур. По мере того как эти сообщества будут срастаться и становиться «самоуправляемыми» или поглощаться организованными преступными группировками, государственные и местные власти столкнутся с «закрытыми зонами» во многих больших городах, как уже случилось в таких городах, как Сан-Паулу и Рио-де-Жанейро.
Хотя унаследованные и выбранные слои идентичности будут такими же «аутентичными», как обычные категории гражданства и национальности, одна категория, возможно, продолжит стоять особняком. Ислам останется мощной идентичностью. Сектантские и другие различия в пределах ислама будут источником напряженности или еще худшего. Проблема исламской активности может спровоцировать еще более интенсивную обратную реакцию в виде христианской активности. Нигерия, Эфиопия и другие африканские территории останутся полями битвы в этой сектантской борьбе. В 2025 году понятие многоэтничной интеграции и ценность многообразия могут оказаться перед лицом ряда проблем, таких как национализм, религиозный фанатизм, возможно, некий вариант возрожденного марксизма, а также другие течения, основанные на принадлежности к классу или на светской идеологии.
Если глобальный экономический рост действительно резко прекратится и процесс пойдет вспять – как во время индонезийского кризиса конца 1990-х, только в международном масштабе, – вероятно, сельские мятежи на религиозной почве и этнические беспорядки охватят многие страны, включая Бразилию, Индию, Китай и большую часть Африки. Если даже умеренно суровые прогнозы об изменении климата верны, результат может вызвать религиозные конфликты во многих регионах Африки и Азии. Угроза таких конфликтов и представление меньшинств в качестве козлов отпущения наиболее реальны для мусульманских стран со значительным христианским меньшинством (Египет, Индонезия, Судан); преимущественно христианских государств со значительным мусульманским меньшинством (Демократическая Республика Конго, Филиппины, Уганда); и для стран с равным количеством христиан и мусульман (Эфиопия, Нигерия, Танзания).
Будущее демократии: отступничество вероятнее, чем новая волна
Мы по-прежнему настроены оптимистично в отношении долгосрочных перспектив большей демократизации, но движение вперед, вероятно, замедлится, а глобализация подвергнет многие недавно демократизированные страны растущему социальному и экономическому напряжению, которое способно подорвать либеральные институты. Как ни странно, экономические неудачи могли бы усилить перспективы движения к плюрализму и большей демократизации в Китае и России. Легитимность китайской Коммунистической партии все в большей степени опирается на ее способность обеспечить китайскому обществу большее материальное благополучие. Возмущение коррупцией элит уже растет и может сокрушить режим в случае серьезного экономического кризиса. Правительство России столкнулось бы с таким же вызовом в случае резкого понижения уровня жизни.
Согласно опросам, демократия пускает корни в других регионах, где это определенно не связано с материальными благами, особенно в Африке южнее Сахары и в Латинской Америке. Однако история свидетельствует, что вновь возникающие демократические государства нестабильны, так как испытывают недостаток в сильных либеральных институтах, особенно во власти закона, которые могут помочь поддержать демократию во время экономических спадов. Социологические исследования предполагают, что особенно опасна широко распространенная коррупция, потому что она подрывает веру в демократические институты. Ж
Как мы уже писали, лучшее функционирование экономики многих авторитарных правительств может вселить сомнения в том, что демократия является лучшей формой правления. Опросы, которые мы использовали, свидетельствуют, что многие жители Восточной Азии придают большее значение хорошему управлению, включая рост уровня жизни, чем демократии. Согласно опросам, даже во многих устойчивых демократических государствах растет недовольство нынешней работой демократических правительств и количество вопросов к представителям элит касательно способности демократических правительств предпринять смелые действия, необходимые для быстрого и эффективного реагирования на растущее число межнациональных проблем.
Если религиозные структуры предлагают средства сопротивления глобализации, они также помогают людям справиться с теми же самыми силами, способствуя социальной стабильности и экономическому развитию. Без религиозных сетей безопасности уровень хаоса и фрагментации в развивающихся странах был бы намного выше. Поскольку преобладающе сельские сообщества в значительной степени урбанизировались за прошедшие 30 или 40 лет, миллионы мигрантов оказались в крупных городах без ресурсов и инфраструктуры для обеспечения адекватного здравоохранения, образования и социальных нужд. Альтернативная социальная система, созданная религиозными организациями, стала мощным фактором привлечения масс на сторону религии. Это происходит независимо от веры.
Чем слабее государство и его механизмы, тем важнее роль религиозных институтов и тем сильнее звучит призыв религиозных идеологий, обычно фундаменталистской или теократической природы.
Дальнейшая фрагментация международной системы является угрозой, коренящейся во врастании межнациональных преступных сетей в управление мировыми ресурсами – особенно мировыми энергетическими запасами, полезными ископаемыми и другими стратегическим рынками – в дополнение к их традиционной причастности к международной торговле наркотиками. Увеличенный спрос на энергию во всем мире дает преступникам возможность расширить свои действия через прямые связи с поставщиками энергии и лидерами стран, где эти поставщики находятся. Поскольку запасы энергоносителей все больше оказываются сконцентрированными в странах с плохим управлением, укоренившейся коррупцией и слабой властью закона, потенциал для проникновения организованной преступности высок.
Незаконные действия организованной преступности в энергетическом секторе несправедливо предоставляют дочерним компаниям конкурентное преимущество на глобальном энергетическом рынке.
Со временем преступники, учитывая их глубокие связи в государственных учреждениях и советах директоров корпораций, могут получить возможность управлять государствами и влиять на рынок, если не на политику иностранных государств. Для многих стран, богатых ресурсами, энергетические доходы являются основой всей экономики, а энергетическая политика – ключевым моментом при принятии внешнеполитических решений.
FT.com
Financial Times
Политика не всегда локальна
14 сентября 2024 года
Мы вступили в новую эпоху, когда правительства больше не обладают верховной властью. Все мы, комментаторы, много говорили о конце Вестфальской эпохи, но никогда по-настоящему в него не верили. Кроме того, было гораздо сложнее дотянуться до негосударственных деятелей, чем писать о правительственных министерствах с их прочными гранитными основами и галереями с колоннами. Теперь мы вынуждены признать новую силу свободных сетевых организаций. В отличие от правительств они действительно что-то сделали. Они показали, что на самом деле имеют влияние. Я говорю о новом соглашении по изменению климата, которое недавно, даже до истечения срока действия предыдущего договора, было подписанно и которое предусматривает более строгие ограничения по выбросам углерода, учреждая глобальные программы по возобновляемым источникам энергии и новым технологиям, чтобы решать растущие проблемы с поставками воды.
Разумеется, не существует одной-единственной сети; возможно, в этом и заключается секрет. Не только различные национальные группы, но и многие сетевые организации, ответственные за проведение переговоров по изменению климата, собрали вместе профессиональные группы, неправительственные организации и религиозные объединения, игнорируя национальные, классовые и культурные барьеры. Широкое распространение Интернета следующего поколения (повсеместные вычисления), хотя и предпринятое в коммерческих целях, очень облегчило задачу этих негосударственных групп интересов.
Возможно, ничего этого не было бы, если бы не ряд экологических бедствий. Нью-йоркский ураган стал триггером. Важный факт, что он случился накануне Генеральной Ассамблеи ООН, которую многие представители сетей и групп планировали посетить, способствовал объединению усилий. Но этого бы не произошло, если бы не предшествующие события, такие как циклон годом ранее, который опустошил Бангладеш, и недавний доклад межправительственной группы по глобальному потеплению, сообщивший о гораздо более высоких уровнях CO2, несмотря на все усилия по их сокращению. Превалировала атмосфера кризиса. Действительно, это был один из тех моментов в истории, когда сгущаются тучи нового миллениума или апокалипсиса, будто вот-вот наступит конец света, и необходимы были немедленные действия.
В некотором смысле мы достигли Земли Обетованной, где глобальное сотрудничество – нечто большее, чем «заговор» элит, и, взмывая от земли, преодолевает исторические национальные и культурные барьеры. Мы надеялись на это с появлением Европейского союза, но так и не дождались. Каждый следовал своим узким, местническим интересам, прежде всего оставаясь французом или поляком, а не европейцем.
Многое можно отнести на счет подъема среднего класса в России, Китае и Индии. Как и их западные предшественники в XIX и XX столетиях, эти люди теперь достаточно богаты, чтобы осуждать вредные условия производства, связанные с загрязнением окружающей среды и стремительным ростом. Они хотели, чтобы их правительства приняли меры, но правительства этого не сделали. Средний класс возмутился ветхими постройками и плохим планированием, приведшим к большому числу жертв во время бедствия. Движения против коррупции и в защиту окружающей среды слились в одно целое. По мере того как бедняки в Африке южнее Сахары и в других регионах все больше страдали от изменения климата, мобилизовались религиозные активисты. Мигранты отказывались от неплодородной земли и, не имея возможности получить доступ к технологиям очистки воды, обращались за помощью к церквям. Различные учреждения проявили большую сообразительность, чем правительства, в обнаружении изменений. Несколько лет назад был преобразован ежегодный форум в Давосе. Туда стали приглашать активистов сетевых организаций, и с тех пор проводятся виртуальные встречи, в которых могут участвовать тысячи людей. Давление на государства-участников слишком усилилось, чтобы можно было его игнорировать. Генеральная Ассамблея ООН зарезервировала 20 мест для неправительственных организаций, которые ежегодно конкурировали за право занимать место в течение года и иметь такое же право голоса, как национальные государства. Международная политика изменилась навсегда, даже при том что я сомневаюсь, что сети могут быть столь же эффективными в решении других проблем. Решение вопроса охраны окружающей среды получилось с иголочки, потому что слишком широкие слои заинтересованы в том, чтобы избежать Армагеддона. Думаю, что в другое время или по другой проблеме возникнут национальные, религиозные, этнические и классовые противоречия. Но достигнутые результаты и установленный прецедент сделают сложным для правительств игнорирование НПО. Возможно, они даже станут партнерами.
Вероятность проникновения преступных сетей наиболее высока на евразийских рынках, где организованная преступность – институциализированная часть политической и экономической жизни и где со временем члены преступных группировок превратились во влиятельных бизнесменов и стали ценными партнерами для коррумпированных чиновников.
Мы ожидаем, что, по мере того как российские и евразийские поставщики захватывают все большую часть энергетических рынков Европы и Азии, сети организованной преступности будут расширяться, способствуя большей коррупции и манипуляциям внешней политикой в своих интересах.
В этом беллетризованном сценарии появляется новый мир, в котором национальные государства не отвечают за формирование международной повестки. Рассеивание могущества и власти вдали от национальных государств способствовало увеличению числа субнациональных и межнациональных союзов, включая социальные и политические движения. Увеличение общественной обеспокоенности относительно экологической деградации и бездействия правительств придает силы сети политических активистов, которые в столицах своих стран вырывают контроль из рук государственных чиновников. Технология глобальной связи позволяет отдельным людям непосредственно присоединиться к группам, действующим на основе идентичности, и сетям, которые простираются вне географических границ. Движение в защиту окружающей среды – проблема, вызывающая широкое слияние интересов и желаний.
Предпосылки к этому сценарию:
Значимость и власть национальных правительств снижается в условиях все более децентрализованного мира.
Диаспоры, профсоюзы, НПО, этнические группы, религиозные организации и другие объединения приобретают значительную силу и устанавливают формальные и неформальные отношения с государствами.
Коммуникационные технологии делают возможной повсеместную и непрерывную интеграцию в сети идентичности.