Миры Филипа Фармера. Том 17. Врата времени. Пробуждение Каменного Бога

ПРОБУЖДЕНИЕ КАМЕННОГО БОГА

Он очнулся и не понял, где оказался.

В пятидесяти футах от него трещал огонь. Дым ел глаза, вызывал слезы. Где-то кричали и вопили люди.

Открыв глаза, он увидел, как из-под его простертых рук упал кусок пластика. Что-то легко ударило по коленкам, скользнуло к ногам и свалилось на каменную площадку.

Он восседал в кресле — своем рабочем кресле. Кресло покоилось на высоком троне, высеченном из гранита, а сам трон стоял на круглой каменной платформе. На камне виднелись темные красно-коричневые пятна. Упавший предмет оказался частью стола, на который он опирался, когда потерял сознание.

Он находился в одном из концов гигантского строения, сложенного из огромных бревен; высоко вознесенные над головой громадные балки опирались на деревянные колонны. Пламя вырывалось из-за стоящей перед ним стены. Крыша на другом конце провалилась, и дым относило ветром в сторону. Сквозь дыру виднелось небо. Оно было темным, чуть светлея вдали. В пятидесяти ярдах от здания виднелся освещенный пламенем холм. На вершине холма вырисовывались силуэты деревьев, покрытых листвой.

Еще мгновение назад была зима. Здания Исследовательского Центра Сиракузы, что в Нью-Йорке, окружали глубокие снега.

Ветер изменил направление, и панораму заволокло дымом. Пламя взвилось и охватило многочисленные столы и скамейки, а потом и толстые колонны, поддерживающие крышу. Они напоминали тотемные столбы с жуткими, вырезанными одно над другим лицами. На столах стояли блюда, кубки и прочая посуда. Из перевернутого кувшина на ближайшем столе лилась темная жидкость.

Он встал и закашлялся, когда дымные щупальца потянулись к его голове. Он спустился с сиденья высокого трона — теперь, в свете разгоравшегося пламени, можно было различить, что сделан трон из черно-красного гранита с вкраплениями кварца. Он изумленно огляделся вокруг и увидел полуоткрытую дверь — не то двустворчатую, не то и вовсе ворота. А снаружи метались языки пламени и боролись, извивались и падали с криком чьи-то тела.

Покуда огонь и дым не добрались до него, следовало подумать о бегстве. Но и оказаться в гуще битвы неохота. Он припал к каменной платформе и потом соскользнул на твердый земляной пол зала.

Оружие. Ему необходимо оружие. Он пошарил в кармане пиджака и достал перочинный ножик. Нажал кнопку — выскочило шестидюймовое лезвие. В Нью-Йорке 1985 года законом возбранялось иметь нож с лезвием такой длины — но если в 1985-м человек хотел себя защитить, приходилось зачастую поступать так, как закон не велит.

Не переставая кашлять, он стремительно прорвался сквозь дым и достиг раскрывающихся в обе стороны дверей. Он встал на колени и заглянул под них, так как верхний край находился выше его головы.

Пламя горящего зала и других зданий слилось, освещая причудливую картину. Вокруг плясали пушистые лапы и хвосты, белые, черные и коричневые. Лапы, похожие на человеческие ноги — но и непохожие. Они странно изгибались, скорее напоминая задние лапы четвероногих животных, которые вдруг решили выпрямиться, подобно человеку, и сделались полузверьми — полулюдьми.

Хозяин одной пары ног повалился на спину; из его живота торчало копье. Человек разрывался между ужасом и растерянностью. Существо напоминало гибрид человека с сиамским котом. Шерсть на теле была белой, мордочка ниже лба — черной, такой же, как и нижние части ног, рук и хвоста. Лицо было плоским, как у человеческого существа, без выдающейся вперед морды, однако нос был круглым и черным, как у кота, черными были и заостренные уши. Из распахнутого предсмертным воплем рта торчали острые кошачьи зубы.

Существо с такими же кривыми ногами и длинным хвостом, но одноцветным коричневым мехом выдернуло копье из тела. А потом раздался крик, тварь качнулась вперед и упала поперек сиамски-человеческого создания, и человек смог внимательно рассмотреть тело копьеносца. Он также выглядел, словно на эволюционном пути от четвероногого существа к двуногому успел обзавестись многими вполне человеческими чертами — морда отсутствует, глаза расположены спереди, а не по сторонам, отчетливо виден подбородок, грудь широкая. Руки существа напоминали человеческие. Но если первое существо походило на сиамского кота, то второе — скорее на енота. Оно было почти все коричневым, за исключением глаз и щек, покрытых черными полосками меха.

Кто убил его, человек не видел.

Наружу лучше не выходить, пока пламя не заставит. Он нагнулся к воротам и посмотрел в щелочку. Его занесло в другую реальность. А может, он в своей реальности, а жуткое зрелище — всего лишь фантазия, порождение глубин его подсознания?

Пламя лизало спину. На другом конце здания рухнула часть крыши. Человек встал на четвереньки и подлез под ворота, надеясь остаться незамеченным.

Он крался вдоль стены. Дым вновь сгустился. Это было ему на руку, но вызвало кашель и наполнило глаза слезами. Поэтому-то он и не увидел енотолицего существа, которое вылетело на него из клубов дыма с поднятым вверх томагавком. И человек так и не понял, что оно вовсе не нападало на него, а потом было уже слишком поздно. Видно, существо налетело на него чисто случайно, ослепленное дымом и потерей одного глаза, который висел на ниточке нерва. Возможно, оно вообще не подозревало о его существовании, пока не налетело на него.

Человек нанес удар снизу вверх, и лезвие вошло в поросший шерстью живот. Хлынула кровь, существо качнулось назад, соскальзывая с ножа. Томагавк упал возле головы человека. Существо пошатнулось, схватилось за живот, потом обернулось и упало на бок. И лишь тогда человек понял, что енотолицый не собирался нападать. Он подобрал томагавк, переложил нож в левую руку и пополз прочь. Дым вновь окутал его, и он закашлялся.

Хотя он и замерз, но двигаться был способен. К нему приближался еще один енотолицый. Этот, очевидно, видел его, но смутно. Щурясь от дыма, он заковылял к человеку. Короткое тяжелое копье с каменным наконечником он держал обеими руками, выставив перед животом. Внезапно он присел, будто не веря глазам своим.

Человек выпрямился, держа томагавк и нож наготове. Он чувствовал, что надеяться ему особенно не на что. Хотя рост поросшего шерстью существа и не превышал пяти футов и двух дюймов и весило оно каких-нибудь сто тридцать пять фунтов, а человек был ростом в шесть футов три дюйма при весе в сто сорок пять фунтов, бросать томагавк он не умел. Надо же, какая ирония судьбы — ведь в его жилах текла и кровь ирокезов.

При его приближении енотолицый замедлил шаг и примерно за тридцать футов остановился. Потом глаза того округлились, и он заорал. Во всеобщей свалке никто бы и не услышал его крика, но шестеро других — трое кошко-людей, как человек их мысленно назвал, и трое енотолицых — их заметили. Бросив сражаться, они уставились на человека, а некоторые окликнули ближайших воинов. Те также бросили колоть и рубить друг друга, и над ними нависла недвижная безгласная тишина.

Человек рванулся к лестнице. На его пути оказался только енотолицый, который заметил его первым. Остальные, конечно, могли бросать копья и томагавки, но рискнуть все же стоит. Луков и стрел он покуда не заметил ни у кого.

Енотолицый по мере приближения человека отодвигался в сторону, но все же мог бы, если бы захотел, преградить человеку путь к лестнице. Потом енотолицый шагнул вперед и поднял копье, и человеку осталось только защищаться. Он не желал лишаться томагавка — но ведь ему даже и с томагавком против копья не выстоять. Нет, его единственный шанс — расправиться с существом прежде, чем оно подберется достаточно близко, чтобы вонзить копье. Он метнул томагавк изо всех сил, на какие только было способно его непослушное тело. И скорее благодаря везению, чем мастерству, лезвие ударило енотолицего в шею. Тот опрокинулся навзничь.

Зрители, которыми стали уже все бойцы, разразились воплями. Даже человек мог понять, что кошколюди кричали в восторге, а енотолицые — в отчаянии. Енотолицые все до одного бросились к лестницам, бросая наземь копья и томагавки. Кое-кому удалось перебраться через ограду, но большинство было зарублено или заколото в спину, прежде чем они добрались до лестниц, а то и прямо на них. И лишь немногие были взяты в плен.

Теперь только человек понял, что и этот енотолицый вовсе не собирался пронзать его копьем. Он поднял оружие, чтобы бросить его наземь в знак подчинения. Но в этот миг томагавк уже пришел в движение. Реальность — не магнитофонная лента, и ее невозможно проиграть заново, переписать или стереть.

Кошколюди столпились вокруг него, хотя и не настолько тесно, чтобы прикоснуться к человеку. Они опустились на колени и поползли к нему, простирая руки. Их оружие осталось лежать на земле. Выражение их лиц было странным. Мех, круглые, черные, влажные носы, широко расставленные длинные острые зубы, совершенно кошачьи глаза — невозможно понять, что они выражают. Но движения свидетельствовали о страхе, трепете и благоговении. Каким бы ни было выражение их лиц, опасности ему оно явно не сулило.

Пламя за его спиной разгоралось все ярче, он уже видел отблеск их глаз. Зрачки казались узкими листьями на фоне огня.

Один подошел совсем близко и вытянул руку, чтобы его коснуться. Рука, хотя и шерстистая, напоминала человеческую. Она имела четыре пальца и ногти, а не когти. Большой палец отставлен в сторону.

Человек почувствовал кончики пальцев на своем бедре, и это прикосновение словно пробило некий защитный барьер. Ночное небо, пылающие здания, высокие частоколы, коричневые и черно-белые хвостатые тела, а заодно и горящие глаза и маленькие лица женщин и детей, выглядывающих из хижин. Мир завертелся, все быстрей и быстрей. Коленопреклоненное существо в ужасе вскрикнуло и попыталось отползти, не вставая с колен. Человек повалился, ударился плечом и растянулся на земле, а все остальные опрометью неслись мимо него. Он видел отчетливо лишь черный кончик хвоста у себя перед глазами. Хвост все подрагивал и подрагивал. Он сделался большим и черным, и все вокруг погрузилось во мрак и безмолвие.

Свет и звук возвратились. Он лежал навзничь. Спины его касался мягкий мех, а под ним еще что-то мягкое. Над головой нависал низкий потолок с почерневшими от дыма балками. С потолка тянулись кожаные ленты, на лентах болтались деревянные фигурки, украшенные полосками меха. Комната, футов двадцать на тридцать, была заполнена котоподобными созданиями. Рядом с его кроватью стояли самцы, но потом сквозь образовавшийся проход между самцами прошла самка. Она была около пяти футов ростом и имела совершенно круглые груди, покрытые мехом, и маленькие безволосые участки кожи вокруг сосков. На шее она носила три ряда бус из громадных голубых камней, на руках — меховые манжеты, на которых покачивались маленькие каменные фигурки. Ее удивительные темно-синие глаза напоминали ему глаза сиамских кошек, которые жили у его сестры.

Самцы носили костяные бусы и подвески, ручные и ножные браслеты с крошечными статуэтками или геометрическими фигурками, а у нескольких голову украшал убор из перьев на манер тех, что носили в вестернах индейские вожди. Лишь некоторые были вооружены, и их оружие скорее можно было счесть церемониальным, нежели боевым, судя по его декоративности и легкости.

Самка склонилась над человеком и что-то произнесла. Он не понял ни единого слова — впрочем, он и не надеялся понять. Язык невозможно было отождествить ни с одной известной языковой семьей. Ничего напоминающего германские наречия — или славянские, семитские, пусть даже китайский или банту. Если он и походил на что-нибудь, так это на плавно звучащий полинезийский диалект, но без гортанных звуков и пауз. Позже, когда его уши немного привыкли, он различил паузы, но в отличие от полинезийского, по-видимому, они ничего не значили.

Ее зубы были зубами хищника, но дыхание не было зловонным. Язык казался таким же шершавым, как у кошки. Несмотря на удивительно чуждую внешность, он посчитал ее достаточно привлекательной. Правда, он тут же решил, что сиамские кошки всегда были красивыми и загадочными созданиями.

Он приподнялся на локте и попробовал сесть. Рядом с ним лежал испачканный кровью нож. Самка отшатнулась, и самцы за ее спиной, тесня друг друга, отодвинулись прочь. В их шепоте слышался ужас.

Человек посидел недолго, хватаясь руками за край кровати. Собственно, он лежал не на кровати, а на куче шкур внутри небольшой ниши в стене. Окон не было, источниками света были две открытые двери в дальней стене и несколько факелов, горящих в подставках вдоль стен. Снаружи толпились самцы и с ними несколько самок и детенышей. Детеныши — котята? — с большими черненькими ушками, круглыми мордочками и большими глазами выглядели премило. Хвосты их были несколько светлее, чем у взрослых.

Человек встал на ноги. На секунду в глазах потемнело, но потом в голове прояснилось. В тот же миг существа снова раздались, и сквозь них прошла еще одна самка. Она несла большую глиняную чашу, украшенную по бокам геометрическим орнаментом, с супом из мяса и овощей. Аромат был удивительно аппетитным, хотя и необычным. Он принял чашу и деревянное приспособление — ложку с одной стороны и двузубую вилку — с другой. Суп оказался восхитительно наваристым, а кусочки мяса напоминали оленину. На миг ему представилось, что на мясо пустили енотолицего, но потом он решил, что слишком голоден, чтобы думать об этом. Не обращая внимания на напряженную тишину и пристальные взоры собравшихся, он съел весь суп. Самка унесла чашу, и все столпились вокруг, будто ожидая от него дальнейших действий.

Человек двинулся к ближайшей двери, и перед ним расступились. Солнце только что осветило холмы на востоке. Он слишком долго пролежал без сознания — возможно, вследствие шока, который он испытал, очутившись в незнакомой пугающей обстановке.

Теперь, когда его мысли прояснились... Где же он очутился? Где же, черт побери?..

Холмы и деревья, которые он видел вдалеке, на первый взгляд походили на окрестности Сиракуз. Но больше ничего знакомого.

Большой зал сгорел не полностью, да и все остальные здания, от которых, он думал, остались одни головешки, тоже лишь полуобгорели. Земля вокруг них была еще мокрой от дождя, который погасил пламя.

Огороженная деревня, не говоря уже о громадном деревянном строении, удивительно напоминала своими длинными домами онондагское поселение семнадцатого века. Веревочные лестницы и трупы исчезли. Поблизости стояло несколько деревянных клеток с дюжиной пленных енотолюдей.

Ворота частокола были открыты, и через них виднелись поля кукурузы и прочих злаков. На полях работали самки. Детеныши помоложе бегали вокруг, а более старшие помогали матерям. Вооруженные самцы охраняли поля, некоторые стояли на наблюдательных вышках или рядом с частоколом.

Прежними остались лишь солнце да небо.

Кошколюди явно выжидали, как он теперь поступит. Он надеялся, что не сделает ничего такого, что обратит их благоговение в ненависть. Он был совершенно сбит с толку и мог бы сойти с ума, не будь он прирожденным прагматиком.

Единственно правильное решение — изучить их язык.

Он указал пальцем на самку, которую увидел первой — ту, которая напоминала ему о сиамской кошке его сестры, — а потом на себя и произнес:

— Улисс Поющий Медведь.

Она взглянула на него. Остальные забормотали и непонятно заволновались.

— Улисс Поющий Медведь, — повторил он.

Она улыбнулась или, во всяком случае, приоткрыла рот. Жутковатая улыбка. Такие зубки за один укус могут вырвать из него изрядный шмат мяса. Не то чтобы они выглядели сравнительно большими, как у домашних кошек. Собственно, они были даже маленькими, и клыки лишь самую малость длиннее остальных зубов. Но до чего острые!

Самка что-то сказала, и он вновь повторил свое имя. Стало очевидно, что она пыталась повторить его слова, хотя, возможно, и не догадываясь, что он назвал себя.

Через некоторое время она сумела выдавить:

— Вуриза бааюша мадеда.

Точнее воспроизвести звуки английского языка ей не удалось.

Он пожал плечами. Что ж, придется приспосабливаться. Он должен узнать их язык.

— Вуриза, — сказал Улисс и улыбнулся.

Большинство существ выглядели озадаченными. Лишь много времени спустя Улисс понял почему. В конце концов, каждый думает, что его бог будет разговаривать на языке своих почитателей. Вот он, их бог и спаситель, тот, кого они ждали сотни лет — и говорит он на языке богов не лучше новорожденного младенца.

К счастью, вуфеа умели рассуждать не хуже людей. Их верховный жрец и его дочь Авина высказали предположение, что когда Вувизо, бог вуфеа, превратился в камень, его околдовал Вурутана, Великий Пожиратель. Вувизо забыл свой язык, но он его быстро вспомнит.

Авина сделалась его главной наставницей. Почти все время она была рядом с ним и, поскольку любила поболтать — даже и с богом, повергающим ее в трепет, — обучался он довольно быстро. Она была умна — иной раз ему казалось, что Авина умнее его, — и находила множество способов ускорить его обучение.

Нельзя было отказать ей и в чувстве юмора. Когда однажды Улисс наконец понял один из ее каламбуров, ему стало ясно, насколько он продвинулся в своих занятиях. Он был так доволен собой и ею, что чуть не поцеловал ее. Но потом спохватился и, образно говоря, оттащил себя за шиворот. Он слишком привязался к этому нежному, изящному смешливому созданию. И сделал это непреднамеренно. Тем не менее она стала точкой опоры, островком посреди моря неизвестности в неведомом мире. Да и общаться с ней было приятно. Когда она ушла, он почувствовал необычайное стеснение, словно лава напирала на стальную дверь его привычек.

С того времени как он понял ее первый каламбур, он уже успел ознакомиться с территорией деревни и ее окрестностями на несколько миль в округе. Ему всегда сопутствовали вождь и дюжина молодых воинов. Они отходили на некоторое расстояние от деревни в любом направлении и там его останавливали. Он хотел идти дальше, отдавая себе отчет, что не готов покуда навязывать свое мнение тем, кто, в сущности, были его тюремщиками.

К северу и западу тянулись высокие пологие холмы, между ними блестели озера, речушки и множество ручейков, как возле Сиракуз. На востоке, в нескольких милях начинался огромный вечнозеленый лес. К югу на две мили пространство покрывали холмы, а за ними тянулась обширная низменность. Насколько Улисс мог видеть с вершины холма, повсюду простиралась равнина. Только где-то на горизонте виднелась темная полоска, которую он принял было за горную цепь. Во время второго путешествия он решил, что это облачная гряда. А на третий раз он вообще не мог сказать, что это такое.

Он спросил об увиденном Авину, и та, странно взглянув на него, ответила:

— Вурутана!

Она произнесла это так, словно не могла взять в толк, почему он спрашивает.

Слово «Вурутана», как уже знал Улисс, означало Великого Пожирателя. Означало оно и что-то еще, но Улисс не освоился покуда с языком в достаточной мере, чтобы уловить некоторые нюансы.

По словам Авины, на севере и востоке располагались другие деревни вуфеа. Их враги, которые называли себя вагарондитами, жили дальше к северу и востоку. В этой деревне было человек двести, а вообще вуфеа насчитывалось около трех тысяч.

У вагарондитов существовал свой язык, отличный от вуфеа, но обе группы для общения пользовались третьим наречием, которое они называли аирата.

Вуфеа не только не изготовляли металлических изделий, но даже понятия о них не имели. Нож Поющего Медведя был первой сталью, которую им довелось увидеть.

Более того, лук со стрелами остался им неведом. Этого Улисс не понимал. Они могли не знать металла, потому что его не было в округе. Но даже у людей каменного века существовали луки и стрелы. Правда, потом он вспомнил об аборигенах Австралии, которые были так технически отсталы, что тоже не имели никакого представления об использовании упругости материалов. Им это было просто ни к чему. Они были достаточно развиты, но лука не изобрели. И потом, существовали американские индейцы, которые делали колеса к игрушкам своих детей и тем не менее ни повозок, ни телег на колесах так и не построили.

В своих путешествиях, особенно на восток, он постоянно искал подходящее дерево и, найдя одно, напоминающее тис, велел воинам нарубить каменными топорами веток и отнести их в деревню. Там он раздобыл необходимые жилы и перья и после некоторых неудачных экспериментов изготовил изрядное количество луков и стрел.

Несмотря на все свое изумление, вуфеа быстро освоились с луками. Немного попрактиковавшись с соломенными чучелами, которые он соорудил, они выпустили вагарондитского пленника, проводили за поля и велели идти своей дорогой.

Улисс было заколебался, ибо не знал, насколько простирается его авторитет. Он уже усвоил, что является кем-то вроде бога. Вуфеа сказали ему об этом, но даже и вздумай они промолчать, он догадался бы по их отношению. Он даже принял участие в некоторых церемониях, проходивших в еще не до конца отстроенном храме. А вот что он за бог и какова его сила, он не знал. Похоже, настало время это выяснить. У него не было особых причин вступаться за вагарондита, но он обнаружил, что попросту не может поступить иначе. Он не мог спокойно стоять в стороне, пока молодые бойцы пробовали на енотолицем свое искусство.

Поначалу кое-кто из вуфеа собирался заспорить. Они угрюмо поглядывали в его сторону, в их рядах слышался ропот. Но никто открыто не выступил против, а когда верховный жрец Аифира, отец Авины, обрушился на них, потрясая жезлом со змеей и большой птичьей головой, гремя камнями в тыкве, он на них быстро нагнал страху. Смысл его речи сводился к тому, что теперь они существуют при новом режиме. Их мысли, каким быть богу, совсем не обязательно должны совпадать с его собственным мнением. И если они сейчас же не образумятся, то удар божественной молнии обратит их в камень — в противоположность той процедуре, благодаря которой Каменный Бог проснулся, обрел плоть и вновь обитал с ними вместе.

Впервые Поющий Медведь получил хоть намек на то, что же с ним произошло. Позже он расспросил Авину, стараясь так формулировать свои вопросы, чтобы она не догадалась о глубине его невежества. Она застенчиво улыбнулась, взглянув на него искоса своими большими глазами, и сузила зрачки. Может быть, она смекнула, что он не знает, что случилось. Но если она оказалась достаточно умна, чтобы понять это, у нее хватало ума и на то, чтобы держать язык за зубами.

Он был камнем. Его нашли на дне озера, которое обмелело после гигантского землетрясения. Он примерз к гигантскому креслу, и его локти покоились на обломке камня. Он сидел в каменном кресле, чуть подавшись вперед. Он был так тяжел, что потребовались усилия всех самцов двух деревень, чтобы выудить его из хляби и перетащить на катках в деревню. Там его водрузили на гранитный трон, который был приготовлен для него много поколений тому назад.

Улисс Поющий Медведь спросил ее о троне. Кто создавал его? Ничто не указывало на умение вуфеа обрабатывать камень.

Трон был найден в руинах великого города Древних. О самих Древних и о том, где находится их город, она высказалась крайне неопределенно. Где-то на юге. Давным-давно, двадцать поколений назад, вуфеа жили на много переходов южнее. Там была степь, и по ней бродили тысячи животных. Потом на месте деревень и древнего города возрос Вурутана, и вуфеа вынуждены были бежать на север, спасаясь от тени Вурутаны. Им пришлось бы передвинуться на север в следующем поколении вновь, если бы в Вувизо не ударила молния, он перестал быть камнем и вновь не обрел плоть.

Похоже было, что молния ударила в него во время бури, свирепствовавшей в ночь нападения вагарондитов. Именно она и подожгла храм. А остальные пожары были на совести вагарондитов.

Этой ночью Улисс вышел наружу из своих новых покоев в храме. Он взглянул на небо и призадумался, на Земле ли он находится. Но как он мог оказаться где-то еще? А если он на Земле, то какой же сейчас год?

Звезды складывались в незнакомые созвездия, а луна казалась больше, словно она приблизилась к Земле. И она не была более нагим серебристым шаром, какой он знал ее. Она была голубой и зеленой с клубящимися белыми массами облаков. Собственно, луна больше всего напоминала Землю, видимую со спутника. Если это была Луна, то ее терраформировали. Над ее скалами потрудились, чтобы добыть из них воздух, сформировать почву и снабдить ее водой. В прошлом не раз появлялись статьи о возможности терраформирования, но даже начать подобную работу предполагалось не раньше чем через несколько столетий.

Если он мог быть уверен хоть в чем-то, помимо того факта, что он жив, так это в том, что с 1985 года над Землей промчалось куда больше чем пара веков или даже тысячелетий.

К тому же требуются миллионы лет, чтобы эволюция смогла произвести разумное человекообразное существо из домашних кошек. Строго говоря, такая эволюция и вовсе невозможна. В его время кошки были слишком специализированными животными. Тупиковая ветвь развития.

Но вуфеа вовсе не обязательно были потомками этих кошек. Сходство с сиамскими котами вполне могло оказаться обманчивым. Возможно, у них был какой-то иной предок. Хотя бы тот же самый енот. У енотов специализация не зашла слишком далеко. Но как могло двуногое существо с человекоподобными руками произойти от современных ему кисок?!

Может, напоминающие кошек вуфеа и схожие с енотами в той же мере, что и с кошками, вагарондиты произошли от енотов или даже приматов — лемуров, к примеру. Однако если судить по форме глаз — едва ли. Нет, невозможно. И почему сохранились хвосты? Улисс не замечал, чтобы от них была хоть какая-то польза. Высшим человекообразным обезьянам эволюция хвосты пооборвала. Почему она оставила хвосты этим созданиям?

Встречал Улисс и других животных, о которых стоило поразмыслить. Были лошади, уменьшенные копии чистокровных рысаков его времени, обитавшие на равнинах к югу от деревни. Некоторые виды или породы населяли лес. Они служили пищей вуфеа, которым еще не приходило в голову прокатиться верхом. Лошади существенно не изменились. Но ему попадалось на глаза животное с изящной мордочкой и шеей, как у жирафа. Оно объедало листья с деревьев. Улисс мог бы поклясться, что животное произошло от лошади.

Встречалась ему и белка-летяга, правда, не совсем такая, как известный ему зверек, способный лишь к планирующему полету. У этой белки крылья были как у летучей мыши, и летала она совсем как летучая мышь. Но она была грызуном — а значит, должна была вести свое происхождение от белки-летяги.

Встречалась еще птица, двенадцати футов ростом, на очень толстых ногах, однако выглядела она в точности так, будто ее предком служила обитавшая на юго-западе Соединенных Штатов маленькая птичка-бегунок.

И существовала еще масса других животных, получившихся за много миллионов лет эволюции из видов, которые он знал когда-то.

Авине было любопытно, какую жизнь он вел до того, как обратился в камень. Он предпочел поведать ей как можно меньше, покуда он не выяснит, какой она представляет себе эту его жизнь. Она рассказала несколько религиозных преданий о Вувизо. Сводились они к тому, что он был одним из древнейших богов — единственным, пережившим ужасающую битву между ними и Вурутаной, Великим Пожирателем. Вурутана победил, и остальные боги были уничтожены. Все, за исключением Вувизо. Он спасся, но, чтобы обмануть врага, который следовал за ним по пятам, превратился в камень. Вурутана оказался бессилен причинить вред каменному Вувизо, но он унес бога и похоронил его под горой, где никто не мог его отыскать. Потом Вурутана начал разрастаться, чтобы захватить всю Землю.

Между тем Вувизо лежал в сердце горы, бесчувственный и неподвижный. И Вурутана был доволен. Но даже Вурутана не был сильнее величайшего из богов — Времени. Время размыло скалу, и потом река унесла Каменного Бога в каньон и спрятала на дне глубокого озера. Землетрясение подняло озерное дно, воды схлынули, и вуфеа нашли Каменного Бога, как и было предсказано. И вуфеа ждали много поколений — ждали предсказанного им удара молнии, которая вернет его к жизни. И, наконец, в час величайшей для вуфеа опасности, давно уже предначертанной, землю накрыла буря, и удар молнии освободил Вувизо от каменного плена.

Улисс Поющий Медведь не сомневался, что в этом мифе была доля правды.

В 1985 году — сколько эпох миновало с тех пор? — он был биофизиком, работающим над проектом «Ниоба». Он оказался на полпути к получению докторского диплома в соседнем Сиракузском университете. Целью проекта было создание «замораживателя материи», как его называли участники проекта. Механизм должен был останавливать на неопределенное время любое движение атомов в каком-либо объеме материи. Молекулы, атомы и частицы, которые составляют атомы — протоны, нейтроны и т. д., — должны были прекратить всякое движение. Бактерии, подвергнутые воздействию сложного облучения «замораживателя материи», стали бы микроскопическими статуями. Они были бы словно сделанные из камня — но камня неуязвимого. Ничто — ни кислоты, ни взрывы, ни атомная радиация, ни сильный нагрев — не могло бы его разрушить.

Механизм можно было использовать для сохранения объектов или для производства «лучей жизни» — или «лучей смерти», если вам больше нравилось это название. Но до его практического применения было еще далеко, ибо радиус действия прибора был невелик, а потребности в энергии огромны. И никто не знал хотя бы в теории, как вернуть к жизни «окаменелую» материю.

Замораживали бактерию, амебу, земляного червя, крысу. В то утро когда Улисс впал в свой долгий сон, он работал над экспериментом, в котором облучали лабораторную морскую свинку. Если бы эксперимент удался, в следующий раз заморозили бы пони.

Все шло как обычно — до поры до времени. Улисс сидел за своим столом, готовый в любую минуту вскочить и помчаться через комнату к пульту управления, за которым следил. Подали энергию, и включился «замораживатель материи». Через стол он видел пульт со всевозможными индикаторами мощности, датчиками и целой уймой других измерительных приборов.

Вдруг стрелка главного индикатора мощности качнулась к красной черте. Операторы вскрикнули, один вскочил. Улисс заметил только, как стрелка зашкалила. И это все, что он помнил. Между этим воспоминанием и той минутой, когда он открыл глаза в горящем храме, не было ни малейшего промежутка.

Сообразить в общих чертах, что случилось, было нетрудно. Что-то в сложном механизме разладилось, аппарат взорвался или внезапно испустил тонкий концентрированный луч, хотя теоретически он еще не был на это способен. И его, Улисса Поющего Медведя, задело. «Заморозило». Спаслись ли остальные или тоже превратились в камень, он не знал. И никогда не узнает.

Пролетели века, а он все стоял и стоял, как статуя, сделанная из самого прочного в мире материала. Он остался бы точно таким же, даже если бы Солнце взорвалось, разнесло Землю и вышвырнуло его в круговерть гигантских осколков, через космос, к далеким звездам. Вполне возможно, что так оно и было и дрейфовал он сквозь космос миллионы, может быть, миллиарды миллиардов лет. Старые галактики умирали, и взамен формировались другие. А может быть, вся материя в окружающем пространстве сжалась до размеров обыкновенного первозданного атома и взорвалась вновь, а его вышвырнуло обратно со скоростью половины скорости света и потом облекло в форму новой материи, возможно даже, в ядре планеты. Он мог оказаться внутри новой звезды, и его выбросило оттуда невообразимо мощным космическим взрывом, захватило гравитационным полем планеты, всосало внутрь, и он упал, глубоко уйдя в землю. Там он и лежал, а в новых первозданных океанских водах зарождалась материя с совершенно иным содержанием солей. Континенты разламывались и расходились в стороны, дрейфуя по лику планеты. И его поднимали вновь формирующиеся горные цепи, выбрасывали наружу землетрясения, подкидывали вверх извержения вулканов, вода и ветер высвобождали его из горных пород неисчислимое количество раз. И после бесчисленных горений и выбросов он наконец оказался в руках вуфеа. И они водрузили его на гранитный трон. И наконец, то ли благодаря удару молнии, то ли ее сочетанию с естественным концом действия «замораживателя материи», но он в мгновение ока стал из каменного живым. Да так быстро, что его сердце, переставшее биться Бог весть сколько веков тому назад, продолжало отстукивать систолы и диастолы, даже не ведая, что его заморозили и остановили на тысячелетия.

Эта воображаемая картина была весьма яркой и даже могла, как он считал, содержать в себе крупицы истины, но он не верил, что оказался в новом мире. Он полагал, что находится все-таки на Земле, пусть и сколь угодно древней. Слишком много совпадений: у планеты была луна, столь похожая на ту, что он помнил, а лошади, кролики и многочисленные насекомые ничуть не отличались от известных ему.

Возродиться из камня — само по себе изрядное потрясение. Это свихнет разум кому угодно, и Поющий Медведь не был уверен, что его мозги остались в целости. Но после того как первое потрясение схлынуло, Улисса начало одолевать одиночество.

Было довольно тяжело сознавать, что все твои современники и их правнуки превратились в прах сотни тысяч поколений назад. Но помнить, что ты — единственный живой человек, казалось, просто невыносимо.

Правда, он не мог бы сказать с уверенностью, что он — единственное на Земле человеческое создание, и эта неопределенность удерживала его от отчаяния. Оставалась надежда.

По крайней мере, он был не единственным живым существом. Он не испытывал недостатка в собеседниках, даже если они были так чужды, что подчас вызывали отвращение, и в их языке существовали понятия, которые он не понимал, а их образ мыслей то озадачивал его, а то и доводил до белого каления.

Их отношение к его божественному происхождению делало близость и теплоту поистине невозможной. Исключением была только Авина. Она взирала на него с трепетом, но в ней скрывался неистощимый запас душевного тепла и юмора. Даже бог не мог остаться к ним равнодушным, и даже по отношению к богу она не могла преодолеть их. Она то и дело твердила, что ей не следовало говорить то-то и так-то и что простит ли ей Вувизо? Она вовсе не хотела быть фамильярной или любопытничать и так далее. Улисс всякий раз заверял ее, что она не сделала ничего такого, за что бы стоило просить прощения.

Авине было семнадцать лет, и год назад она должна была выйти замуж. Но ее мать умерла, а отец, верховный жрец сорока лет от роду, своей властью отложил ее замужество. Он чуть не поплатился своим авторитетом, ибо неписаный закон гласил, что все здоровые женщины должны быть замужем, самое позднее, в шестнадцать лет. Но Аифира умел весьма обходительно добиваться своего и в качестве жреца пользовался всеобщим расположением, так что в попытке оставить дочь в своем доме он преуспел. Но тем не менее тянуть долго он не мог. Вскоре ей придется выйти замуж и покинуть его кров. И хотя верховный жрец имел много привилегий, вновь жениться он не мог. Почему, никто не знал. Таков обычай, а за нарушением обычаев, как правило, не может не воспоследовать немедленное наказание.

Теперь же, хотя он и не мог постоянно удерживать дочь подле себя, Аифира обрел новый повод для возражений против ее замужества. Она была правой рукой Каменного Бога и останется таковой, пока тот захочет, чтобы она ему служила. Разве кто-нибудь в племени посмеет возражать?

В открытую — никто. Поэтому Авина оставалась с богом до отхода ко сну, а потом возвращалась в отцовский дом. Иногда она жаловалась, что отец удерживает ее допоздна за беседой и она не высыпается. Когда Улисс напомнил, что может это запретить, она умоляла, чтобы он ничего не говорил. В конце концов, что означает малая толика сна по сравнению с отцовским счастьем?

Улисс тем временем все лучше осваивал речь вуфеа. Овладеть произношением оказалось довольно просто, не считая разве что некоторых незначительных вариаций гласных, обозначающих времена и наклонения глаголов. Обучался он и языку пленных вагарондитов. Их наречие было абсолютно чуждым вуфеа, насколько он мог определить, хотя любой школяр, допусти его к архивным записям (которых, конечно, не было), проследил бы, что они происходят от одного предка. В конце концов, разве мог неискушенный человек заподозрить, что в основе гавайского, индонезийского и тайского наречий лежит общий праязык? Но у вагарондитов было очень много труднопроизносимых звуков. Структура их языка напоминала Улиссу языки индейцев-алгонкинов, хотя, конечно, сходство это было весьма поверхностным.

Общий язык аирата, казалось, никак не был связан ни с тем, ни с другим. Его звуки было легко произносить, а правила своей простотой напоминали эсперанто. Он спросил Авину, откуда тот взялся, и она ответила, что его придумали фулулики. Собственная речь фулулики была для остальных недосягаемой, поэтому они и придумали аирату. «Для всего мира». Каждый мог сказать на аирате хоть несколько слов, а торговля, военные совещания и мирные переговоры велись только на нем.

Улисс выслушал ее описание фулулики и решил, что они — продукт мифотворчества ее племени. Таких существ быть не могло.

Еще он выяснил, что вагарондиты будут содержаться в плену до ежегодного праздника союза племен вуфеа. Там пленных подвергнут пыткам, а потом принесут ему в жертву. Ему впервые удалось выяснить происхождение темных пятен на площадке перед троном.

— Сколько дней осталось до праздника Каменного Бога? — спросил Улисс.

— Ровно одна луна, — ответила Авина.

— А что, если я запрещу пытки и убийства? — спросил он после недолгих колебаний. — Что, если я велю отпустить вагарондитов?

Глаза Авины широко раскрылись. Был полдень, и ее зрачки казались черными щелочками на фоне голубых озер. Она приоткрыла рот и провела своим розовым остреньким язычком по темным губам.

— Прости, Повелитель, но зачем тебе делать то, о чем ты сейчас сказал? — спросила она.

Улисс не думал, что она поймет, если он станет объяснять концепции жалости и сострадания. Не то чтобы в ней не было этих качеств. Она казалась очень чувствительной, нежной и сострадательной по меркам своего народа. Но для нее вагарондиты были даже хуже животных.

Он не мог презирать ее за это. Его собственный народ — онондага и сенека — отличался точно таким же образом мыслей. Равно как и другие его предки — ирландцы, датчане, французы, норвежцы.

— Скажи мне, — попросил он, — разве не правда, что вагарондиты тоже считают меня своим богом? Разве они не совершили свой великий набег только для того, чтобы перенести меня в свой храм?

Авина хитро взглянула на него.

— Ты же бог — кому и знать, как не тебе? — ответила она.

Он нетерпеливо взмахнул рукой:

— Сколько раз я тебе уже говорил, что мои мысли тоже окаменели. Я до сих пор многого не помню, хотя и не сомневаюсь, что мне удастся все восстановить в памяти. Зато я отлично понимаю, что вагарондиты — мой народ в той же мере, что и вуфеа.

— Что? — вымолвила Авина и потом добавила тихим голосом: — Мой Повелитель?

Она была потрясена.

— Когда бог наконец обретает речь, он не всегда говорит то, что от него ожидали услышать, — произнес Улисс. — Если бог говорит только то, что и без него всем известно, какой от него прок? Нет, бог видит дальше и глубже любого смертного. Он знает лучше, что нужно его народу, даже если тот так слеп, что не может сказать, что со временем окажется хорошим, а что — плохим.

Наступила тишина. В комнату влетела муха, и Улисс подивился, до чего живуча эта зараза. Вот если бы у человечества было достаточно здравого смысла, то... Но тут ему подумалось, что вряд ли человечество обладало здравым смыслом. Даже в 1985-м казалось, что голод и загрязнение окружающей среды уничтожат всех людей до единого. Похоже было, что из всего человечества случайно уцелел только он. А вот обычная домашняя муха процветает, равно как и ее дальний родственничек таракан, буквально наводнивший деревню.

— Я не понимаю, чего мой Повелитель этим достигнет, — сказала Авина, — и почему старинные жертвоприношения, которые удовлетворяли моего бога много веков подряд и против которых он никогда не возразил ни единым словом...

— Молись о том, чтобы тебе было даровано понимание, Авина. Слепота, как ты знаешь, может привести к смерти.

Авина закрыла рот и кончиком языка облизала губы. Он осознал, что туманные утверждения вызывают только панику, заставляют опасаться самого худшего.

— Иди и скажи вождям и жрецам, что я хочу держать совет через время, которое понадобится человеку, чтобы не торопясь обойти вокруг деревни. И скажи рабочим, чтобы не стучали по крыше, пока мы будем держать совет.

Авина вскочила и выбежала из зала, и в течение пяти минут все сколько-нибудь значительные лица племени, что были не заняты охотой, собрались в храме. Улисс уселся на громадный холодный гранитный трон и объяснил, чего он, собственно, хотел. Они казались ошеломленными, но возразить не посмел никто.

— Наш Повелитель, так что же ты в действительности хочешь получить от такого союза? — спросил Аифира.

— С одной стороны, я хочу прекратить эту бесполезную резню. С другой, я стремлюсь отобрать из вуфеа и вагарондитов лучших бойцов для похода против Вурутаны.

— Вурутаны! — забормотали они в страхе и ужасе.

— Да, Вурутаны! Вы удивлены? Разве вы не ожидали исполнения древнего пророчества?

— О да, Повелитель, — сказал Аифира. — Вот только теперь, когда время приспело, колени у нас трясутся, а кишки ушли в пятки.

(По мнению вуфеа, средоточие храбрости находилось именно в кишках. )

— Я поведу вас против Вурутаны, — сказал Поющий Медведь. Правда, он не знал, каков собой Вурутана и что нужно сделать, чтобы одолеть его. Он постарался выудить побольше сведений, никак не выказав своего невежества. Он полагал, что никакое «окаменение мыслей» не извинит его забывчивость по отношению к Вурутане. Это извинение годилось для вещей маловажных, но Вурутана был чем-то настолько значительным, что он не смог бы забыть и малейших деталей. Так, по крайней мере, считали вуфеа.

— Вы пошлете гонца в ближайшую деревню вагарондитов и расскажете им о моем решении, — сказал он, предоставив им самим вырабатывать стратегию приближения к злейшему врагу. — Скажите, что я скоро нанесу им визит и что мы доставим пленников вагарондитов, если они, конечно, обеспечат нам безопасность, и там их освободим. А вагарондиты освободят всех вуфеа, какие только у них имеются. Мы будем держать большой совет, а потом пойдем в другие деревни вагарондитов и проведем там собрания. Я выберу бойцов вагарондитов. Я хочу сопровождать вас, и потом мы пересечем равнину и пойдем в поход против Вурутаны.

Внутри храма было светло. Обе двери были открыты, а большая дыра в крыше на другом конце оставалась еще не заделанной. Можно было отчетливо различить выражение лиц вуфеа, покрытых короткой, лоснящейся шерстью, и взгляды, которыми они обменялись. Их глаза — голубые, зеленые, желтые, оранжевые — казались кошачьими и зловещими. Их хвосты извивались из стороны в сторону, выдавая волнение, охватившее вуфеа.

Они ждали, что он поведет их на истребительную войну против вагарондитов. Теперь он проповедовал мир и, что хуже всего, им предстояло разделить своего бога с бывшими врагами.

— Ваш настоящий враг — Вурутана, — сказал Поющий Медведь, — а не вагарондиты. Идите и делайте, что я велел.

Неделей позже он вышел через северные ворота на хорошо утоптанную тропинку между садами и полями кукурузы. Старики, молодые бойцы, оставленные охранять деревню, самки и детеныши следовали за ним, крича и размахивая руками. За ними шагало двое вуфеанских музыкантов — прямо как в семьдесят шестом году, подумал он, — барабанщик и флейтист — и знаменосец. Барабан был сделан из шкуры и дерева. Флейта вырезана из кости какого-то гигантского животного. Флаг представлял собой высокое копье с перьями, выходящими под прямым углом к древку, и увенчанное головами похожей на орла птицы, большой рысеподобной кошки, гигантского кролика и лошади. Эти головы соответствовали четырем кланам, или фратриям, вуфеа. В деревне жили все кланы, и эта клановая система пронизывала все племена вуфеа. Насколько он мог понять, договоры о мире и дружбе заключались между кланами разных деревень, а не между отдельными племенами. Так, еще совсем недавно, кланы кролика различных деревень не враждовали между собой, зато среди рысей и лошадей шла непрерывная война. Потом они заключили мир, и к ним присоединился клан орла, остававшийся доселе нейтральным. И уж только потом деревни выступили единым фронтом против вагарондитов. Улисс не понимал этой системы: она казалась очень сложной, запутанной и нежизнеспособной, но вуфеа считали ее вполне естественной.

За знаменосцами и музыкантами, игравшими атональную музыку, шел Верховный жрец и два младших жреца. У них были головные уборы из перьев, массивные бусы и жезлы. За ними шествовала группа из двадцати пяти молодых воинов, так же выряженных в перья, бусы и разукрашенных зелеными, черными и красными полосами на лице и груди. За ними тянулась шеренга из шестидесяти воинов постарше. Все воины были вооружены томагавками, каменными ножами и копьями. Они несли луки и колчаны со стрелами. Им не терпелось опробовать свое новое оружие на вагарондитах. Во всяком случае — молодым. А старые, находясь от Улисса на приличном расстоянии, выражали новому оружию свое презрение. Но он слышал лучше, чем они думали.

По одну сторону, параллельно молодым воинам, шла дюжина вагарондитов. Они тоже несли оружие, но выглядели чересчур мрачно, особенно для людей, которым следовало бы быть бесконечно счастливыми. Поющему Медведю так и не удалось уверить их, что их собственный народ не станет презирать их за то, что они позволили захватить себя в плен. Вначале пленные протестовали. Они говорили, что их не Допустят на Счастливое Поле Боя (так понял Улисс их загадочные слова).

Улисс объяснил, что у них нет выбора. Более того, теперь все переменилось. И он, Каменный Бог, заверяет, что они попадут на Счастливое Поле Боя после смерти — если, конечно, не будут продолжать глупо упрямиться в своем ослушании. Они замолчали, эмоционально так и не приняв новый порядок вещей.

Процессия быстро двигалась через покатые холмы по тропинке, которую многие поколения использовали для войны и охоты. Вдоль нее стояло много вечнозеленых деревьев, берез и дубов, но не настолько много, чтобы образовать лес. Пролетали птицы: голуби, вороны, воробьи, синицы, изумрудно-медные дятлы. Там и сям попадались на глаза рыжие или черные, как соболь, белки-летяги. Промелькнула серая лиса. Из-за древесного ствола футах в пятидесяти от земли выглянула головка ласкообразного создания с яркими глазками. По упавшему дереву промчалась рыжая крыса, и на вершине холма, в пятидесяти ярдах справа, села и уставилась на них бурая громадина. Этот медведь был подлинным вегетарианцем и никому не доставлял неприятностей, лишь бы его не трогали. Он поедал кукурузу, грабил их сады, когда они оставались неохраняемыми, но отогнать его труда не составляло.

Улисс впивал глазами холодное голубое небо, а легкими — холодный свежий воздух. Громадные величественные деревья, настоящая птичья и звериная жизнь, повсюду зелень — и никакого тебе загрязнения воздуха, ощущение полного простора — все это делало его сейчас счастливым. Он мог бы забыть боль от того, что был единственным человеком на Земле. Он мог забыть... И тут он остановился. За его спиной знаменосец тут же выкрикнул приказ, барабанщик и флейтист замолкли, стихло бормотание воинов.

Ему чего-то недоставало. Чего?

Нет, не чего-то. Кого-то.

Он повернулся к Аифире:

— Авина, твоя дочь — где она?

На лице Аифиры не дрогнул ни один мускул.

— Да, господин? — проговорил он.

— Я хочу, чтобы Авина шла со мной. Она — мой голос и мои глаза. Я нуждаюсь в ней.

— Я велел ей остаться, мой Повелитель, потому что самок не берут в другие деревни, когда замышляется что-нибудь важное, будь то война или мирный договор.

— Пора привыкнуть к переменам, — сказал Улисс. — Пусть за ней кого-нибудь пошлют. Мы подождем.

Аифира косо посмотрел на него, но повиновался. Иисама, самый быстроногий из воинов, помчался в деревню, находящуюся в миле от отряда. Через некоторое время он прибежал обратно. Авина следовала за ним. На ней была четырехугольная шапочка с тремя перьями и тройное ожерелье массивных зеленых бус вокруг шеи. Она бежала, как бегают обычно женщины, и когда в сотне ярдов от отряда перешла на быстрый шаг, засеменила так же, как семенит обыкновенная женщина. Сквозь мех на ее черных ушах, мордочке, хвосте, длинных руках и ногах просвечивала на солнце светло-розовая кожа, а сам мех сверкал белизной, как снег под ярким весенним солнцем. Ее большие темно-синие глаза смотрели только на него, и она улыбалась, показывая редкие острые зубки.

Подбежав к нему, она упала на колени и поцеловала его руку.

— Мой Повелитель, я плакала, потому что ты покинул меня.

— Твои слезы высохли достаточно быстро, — сказал он. Хотелось бы верить, что она действительно плакала, но нельзя было сказать наверняка — возможно, она преувеличивала или просто говорила то, что ему было бы приятно услышать. Эти благородные дикари умели лгать ничуть не хуже людей цивилизованных. Да и следует ли ему желать, чтобы она привязалась к нему? Такая дружба могла привести и к более интимным отношениям, последствия которых он мог себе представить. Эти мысленные картины притягивали и отталкивали его одновременно.

Довольно долго она молча шла по правую руку от него. Потом она, запинаясь, начала что-то объяснять и через некоторое время уже щебетала так же мило и интересно, как раньше. Он почувствовал себя совершенно счастливым, ощущение потери растворилось в потоках чистого воздуха и яркого солнечного света.

Они маршировали весь день, останавливаясь то тут, то там, чтобы поесть и отдохнуть. Здесь было вдоволь маленьких ручейков и речек, чтобы сполна обеспечить их водой. Хотя вуфеа и произошли, по всей вероятности, от кошек, они купались при первой возможности. К тому же они вылизывались, как настоящие кошки. Они были довольно чистоплотным народом — во всяком случае что касается их тел. Зато они испытывали полнейшее безразличие к клопам, тараканам, мухам и прочим насекомым в деревне. И хотя они зарывали свои отбросы, но совершенно не заботились об уборке за собаками, свиньями и другими животными, которых держали ради забавы или пищи.

Поздним вечером Улисс, разгоряченный, вспотевший и усталый, решил расположиться на привал у ручья. Вода казалась обжигающе-холодной и была такой чистой, что можно было различить плавающую у дна рыбу на глубине двенадцати футов. Он лежал на упавшем дереве, нависавшем над ручьем, и смотрел на рыб. Потом сбросил одежду и пошел поплавать, в то время как вуфеа и вагарондиты внимательно наблюдали за ним (как всегда и поступали, когда он был раздет). Он подивился: неужели их втайне не отталкивает его тело, совершенно не прикрытое мехом, и прихотливое расположение волос? Наверное, нет. Вряд ли они могли ожидать, что он будет похож на них — он ведь бог, в конце-то концов.

Когда он вышел из воды, все остальные, за исключением стоящих на посту воинов и Авины, искупались. Авина вытерла его куском шерсти, а потом испросила разрешения присоединиться к остальным. Когда же все вышли на берег, он снова посмотрел с бревна на воду. Рыбки уплыли. Он нашел их в сотне ярдов вверх по течению. Потом соорудил телескопическое удилище с леской, сделанной из кишок, и костяным крючком и наживил червяка, которого специально для него нашла Авина. Это оказалось толстотелое создание длиной с его руку, с красной кровью и четырьмя громадными ложными глазами, состоящими из трех концентрических кругов: белого, голубого и зеленого.

Он забрасывал удочку двенадцать раз, но безрезультатно. На тринадцатый рыба клюнула. Он подсек ее и принялся вываживать прямо за леску, иначе она могла оторваться от удилища. Рыба была только десяти дюймов длиной, но очень сильной и боролась отчаянно. Он вываживал ее не меньше двадцати минут. Когда же он вытащил рыбку на берег и разглядел серебристое тело с алыми и зелеными пятнами, выпученными желтыми глазами и короткими хрящевидными усами, он почувствовал неизмеримое счастье. Если верить Авине, которая унесла рыбу, чтобы ее приготовили, иипавафа была просто восхитительна на вкус. Такой она и оказалась.

Ночью, лежа в своем спальном мешке и глядя на высокую зелено-сине-белую луну сквозь ветки вечнозеленого растения, он подумал, что ему для полного счастья недостает только двух вещей. Во-первых — большого глотка хорошего темного немецкого или датского пива или первоклассного бурбона. А во-вторых — женщины, которая любила бы его и которую он мог бы любить.

Не успев сообразить, что он натворил, он ощутил, что держит мохнатую ручку Авины в своей руке и подносит ее к губам. Он совершенно бессознательно потянулся за ней и уже собирался поцеловать.

— Повелитель! — произнесла Авина с дрожью в голосе.

Он не ответил. Осторожно положил ее руку поверх ее спального мешка и отвернулся.

Но она окликнула его:

— Смотри!

И он сел, пытаясь разглядеть сквозь ветви существо, на которое указывал палец Авины.

Черный крылатый силуэт промелькнул на фоне луны и исчез.

— Что это было?

— Я не знала, что они поблизости... мы уже давно не видели... опеавуфеапауеа.

— Крылатое разумное существо без волос, — пробормотал он, переводя на английский.

— Фулулики, — добавила она.

— А они опасны?

— Разве ты не помнишь?

— Стал бы я тогда спрашивать?

— Прости меня, Повелитель. Я не хотела тебя прогневать. Нет, они вообще-то не опасны. Их никто не убивает — ни мы, ни наши враги вагарондиты. Они оказывают нам всем большие услуги.

Улисс еще какое-то время расспрашивал ее, а потом уснул. Ему снились летучие мыши с человеческими лицами.

Двумя днями позже они подошли к первой деревне вагарондитов. Задолго до этого барабаны возвестили, что их заметили. Время от времени Поющий Медведь замечал разведчиков, которые перебегали от дерева к дереву и прятались за кустами. Они проследовали вдоль широкого и полноводного ручья, где водилось множество черно-белых рыб около трех футов длиной. Он присмотрелся и решил, что это не рыбы, а маленького размера млекопитающие. Авина сказала, что вагарондиты считают их священными и убивают только по одному в год на торжественной церемонии. Вуфеа не считали их священными, но, так как те водились только на вражеской территории, они предпочитали их не трогать. Если вуфеа во время набега убьют хотя бы одного, а вагарондиты обнаружат тело, то они поймут, что вуфеа где-то рядом.

Пятью милями дальше они оставили ручей и двинулись к вершине крутого холма. С другой стороны, в долине, на верхушке пологого бугра показалась деревня вагарондитов.

Дома кланов были круглыми. В остальном же она ничем не отличалась от поселений вуфеа. Однако высыпавшие в открытые ворота воины имели коричневую шерсть и черные полоски вокруг глаз и щек. И в придачу к каменным топорам и томагавкам они несли деревянные мечи и нечто вроде боло[13].

На их штандарте виднелся череп гигантской птички-бегунчика. Авина сказала ему, что это общеклановый тотем, священный для всех вагарондитов. Они считали бегунчика, апуакауеи, священным. Но инициация молодых воинов происходила во время поединка с гигантской птицей. Будущий воин, вооруженный только боло и копьем, обязан был свалить птицу наземь, обмотав боло вокруг ее ног, и затем оторвать птице голову. В каждом селении ежегодно погибало во время этой опасной церемонии, самое малое, четверо храбрецов.

Процессия под предводительством Улисса начала спускаться по длинному пологому холму. Вагарондиты ударили в огромные барабаны, затрясли черепом бегунчика. Жрец, украшенный перьями, помахал на них тыквой и, вероятно, пропел что-то, хотя на таком расстоянии Улисс не мог ничего расслышать сквозь грохот инструментов.

На полдороге с холма Авина промолвила: «Повелитель! » — и указала на небо. Длиннокрылое, похожее на летучую мышь существо кружило над ними. Улисс заметил, как оно пронеслось над их головами. Авина не лгала и не преувеличивала. Это был крылатый человек или почти человек. Тело его было размером с четырехлетнего ребенка. Торс казался вполне человеческим, за исключением чудовищно выпяченной груди. Для крепления громадных мышц крыла требуется очень массивная грудная кость. Спина была как бы сгорблена — по всей видимости, мнимый горб состоял из крепких мышц. Его руки выглядели костлявыми, их кисти оканчивались длиннющими пальцами с длиннющими ногтями. Ноги были короткими, хилыми и кривыми, а ступни — изогнутыми. Большой палец находился почти под прямым углом к остальным.

Крылья из натянутых между костями перепонок крепились к мускульному бугру на спине. Улисс в первый раз видел млекопитающее, у которого было шесть конечностей. Но скорее всего не в последний. Эта планета — пусть даже она и была Землей — припасла для него еще немало странных сюрпризов.

У существа было треугольное лицо и выпуклая округлая совершенно лысая голова. Уши были настолько велики, что их можно было принять за дополнительные крылья. Слишком большие для его личика глаза на таком расстоянии казались бесцветными.

И ни единого волоска на обнаженном теле.

Человек усмехнулся, скользнул вниз, сложил крылья и опустился на свои тонкие ножки с плоскими ступнями. Он заковылял к ним, мгновенно утратив всю свою грацию, едва лишь коснулся земли. Он воздел тощую руку и заговорил пронзительным детским голоском на языке аирата.

— Приветствую тебя, Каменный Бог! Глих приветствует тебя и желает тебе долгой божественности!

Улисс понимал его достаточно хорошо, но бегло говорить на торговом языке пока еще не мог.

— Можешь ли ты говорить на языке вуфеа? — спросил он.

— Запросто. Это один из моих любимых языков, — сказал Глих. — Мы, дхулулихи, говорим на многих языках, из которых вуфеа еще не самый трудный.

— Какие новости ты принес нам, Глих? — поинтересовался Улисс.

— Забавные и поучительные. Но, с твоего позволения, господин, мы вернемся к этому позже. Вагарондиты уполномочили меня побеседовать первым делом лично с тобой. Они желают тебе добра, что вполне естественно, поскольку ты и их бог тоже — во всяком случае они так думают.

В тоне этого бэтмена[14] явно сквозил сарказм. Улисс сурово взглянул на него, но Глих только усмехнулся, показав длинные желтые зубы.

— Они так думают? — переспросил Улисс.

— Ну, — ответил Глих, — им трудновато понять, почему ты принял сторону вуфеа, когда они только пытались перенести тебя в эту деревню, где тебе были бы оказаны более подобающие почести — или то, что они считают таковыми.

Улисс хотел поспешить вперед и игнорировать создание, которое вело себя вызывающе. Но Авина ему говорила, что крылатые люди были курьерами, представителями, разносчиками всевозможных сплетен и мало ли кем еще. Присутствие крылана в качестве третейского судьи между двумя племенами, желавшими добиться договоренности о мире, торговле, а то и об ограниченных военных действиях, было традиционным. К тому же крылатый народ сам иногда брался за торговлю, принося маленькие, легкие дефицитные товары из какой-то неизвестной страны, возможно, их собственной.

— Передай, что двое из них напали на меня. И за это я наказал их, — сказал Улисс.

— Я так и передам, — проговорил Глих. — А ты не собираешься еще кого-нибудь наказывать?

— Нет, разве что они будут этого заслуживать.

Глих замялся, а потом громко сглотнул. Его острый кадык подпрыгнул, точно обезьянка на перекладине. Очевидно, он не был таким высшим существом, какое пытался корчить из себя. Или, может быть, сознавал, что на земле он уязвим, каким бы великолепным он себя ни считал.

— Вагарондиты говорят, что потребовать даже от бога доказывать, что он — бог, только честно.

— Прости меня, Повелитель, — прошептала Авина за спиной Улисса. — Но мой совет может пригодиться. Нужно проучить хорошенько этих заносчивых вагарондитов. Нельзя позволять им распоряжаться тобой...

Улисс был с ней согласен, но не нуждался в непрошеных советах. Он поднял руку, приказывая, чтобы она замолчала.

— Я не обязан ничего доказывать, — ответил он Глиху, — но просить меня не возбраняется.

Глих усмехнулся, словно предугадал ответ Улисса. Солнечный свет зажег в его желтых, как у кошки, глазах бледные огоньки.

— В таком случае, — сообщил он, — вагарондиты просят тебя убить Древнюю Тварь с Длинной Рукой. Уже много лет чудовище уничтожает поля и деревни. Оно погубило много урожаев и кладовых, а иногда доводило целые деревни до грани голода. Против Древней Твари посылали многих воинов. Иных она убила, иных изувечила — и тем не менее осталась непобежденной. Или же она спасалась бегством, ускользая ото всех охотничьих отрядов, появляясь то здесь то там лишь затем, чтобы снова пожирать злаки с полей, разрушать дома и ломать частоколы своими гигантскими ногами.

— Я обдумаю их просьбу, — сказал Улисс, — и отвечу на днях. А теперь, если тебе больше нечего сказать, дай нам пройти.

— Ну, остались лишь разные пустячки, сплетни и новости, принесенные мной из многих деревень самых разных народов, — сказал Глих. — Тебе они могут показаться забавными, мой Повелитель, а то и небесполезными.

Улиссу было трудно сказать, не насмехается ли бэтмен над его предполагаемым божественным всезнанием, но он решил пропустить его слова мимо ушей. Однако, если бы стало необходимо, он схватил бы покрепче худосочное маленькое чудище и в назидание другим свернул ему шею. Крылатый народ мог быть священным или привилегированным, но если этот парень будет слишком много себе позволять, он может дискредитировать образ Улисса как бога

Они спустились с холма и пересекли долину, миновав деревянный мост через поток трехсот футов шириной На другой стороне тянулись поля, засаженные кукурузой и другими злаками, а также луга, где красношерстные овцы с тремя закрученными рогами паслись в сине-зеленой траве. Большое количество деревянных мотыг и кос, брошенных на полях, показывало, что дети и женщины работали там до последней минуты.

Под барабанный бой вуфеа промаршировали к воротам, и здесь Улисс оказался нос к носу со жрецами и вождями вагарондитов. Когда отряд шагал через долину, крылан, спланировав с вершины холма, парил над ним. Теперь он скользнул над ними и опустился на землю в нескольких футах от Улисса, пробежав некоторое расстояние после приземления. Потом он вернулся, ковыляя на своих кривых ножках и полураскрыв перепончатые крылья.

Потянулись нескончаемые переговоры. Посредником в них служил Глих. Затем Верховный вождь, Джиидаумок, преклонил колени и возложил руку Улисса себе на голову. Прочие вожди и жрецы последовали его примеру, и Улисс со своей оравой вступил в деревню.

Прошло несколько дней в празднествах и восхвалениях, прежде чем Улисс смог продолжить свой путь. В общей сложности он посетил десять вагарондитских деревень. Улисс как-то поинтересовался, какую плату получает Глих за свои услуги. Глих ехал с ними, восседая на спине одного из воинов вагарондитов, обвив кривые ноги вокруг его толстой пушистой шеи.

— Моя плата... — сказал он, небрежно махнув рукой. — О, меня кормят, поят, дают мне пристанище. Потребностей у меня немного. Я неприхотлив. Мне только и надо, что поболтать с разными людьми, побеседовать, утолить мое и их любопытство, услужить... Для меня самое большое удовольствие — услужить другим.

— И больше тебе ничего не нужно?

— О, иногда я беру несколько побрякушек, каких-нибудь драгоценных камешков или превосходно вырезанных фигурок или тому подобных предметов. Но торгую я по большей части информацией.

Улисс не ответил, но почувствовал, что за работой Глиха скрывается нечто большее.

На обратном пути в первую деревню вагарондитов вождь Джиидаумок спросил его, что он собирается предпринять против Древней Твари с Длинной Рукой.

— Люди Нишейманаки, третьей деревни, которую мы посетили, прислали гонца с сообщением, что Древняя Тварь вновь беснуется на их полях. Она убила двух воинов, которые погнались за ней следом.

Улисс вздохнул. Ничего не поделаешь — noblesse oblige[15]

— Мы незамедлительно выступим против нее.

Он подозвал к себе Глиха.

— Вагарондиты хоть раз просили тебя обнаружить, где скрывается Древняя Тварь с Длинной Рукой? — поинтересовался Улисс.

— Ни разу, — ответил Глих.

— Почему?

— По-моему, им просто не пришло в голову.

— А тебе не пришло в голову подсказать им, какую пользу ты мог бы принести?

— Нет, тем более что для меня живая Древняя Тварь полезнее мертвой. Если она умрет, я буду получать меньше интересных новостей.

— Ты найдешь Древнюю Тварь, — приказал Улисс.

Глаза Глиха сузились, губы стянулись в узкую щелочку.

Но он кивнул:

— Конечно, мой Повелитель.

Из подслушанных разговоров Улисс знал, что уже четыре поколения вагарондитов помнили Древнюю Тварь. Но она не всегда обитала на землях вагарондитов. Иногда она исчезала на несколько лет, должно быть, опустошая поля неизвестных племен севера, запада и, возможно, великий лес на востоке. Это было огромное животное, и ему требовалась большая территория.

Из отрывочных слухов, которые он сложил воедино, Улисс понял, что Древняя Тварь была чем-то вроде слона. Но какого слона! В нем было около двадцати футов роста, и он имел четыре бивня! Верхние бивни изгибались вверх, а нижние — вниз и назад. Длинная Рука была хоботом.

Хитрость Древней Твари, ее умение избегать ловушек и устраивать смертельные засады, ее способность скрываться и исчезать стали притчей во языцех.

— Она гораздо умнее, чем можно ожидать от бессловесной твари, — сказал Улисс Глиху. Авина остановилась рядом.

— Кто сказал тебе, что она бессловесная? — спросил Глих.

— Ты хочешь сказать, что она говорящая? — изумился Улисс.

Веки Глиха опустились.

— Откуда мне знать? — произнес он. — Я только хотел сказать, что никто не слышал, говорит она или нет.

— Она единственная в своем роде? — спросил Улисс.

— Откуда мне знать? Поговаривают, что в нескольких переходах к северу, далеко отсюда, они водятся во множестве. Но я не знаю.

— А должен бы знать, — сказал Улисс. — Ты повсюду летаешь, и если даже ты не бывал на севере, кто-нибудь из вашего народа наверняка побывал там.

— Я не знаю, — сказал Глих, но Улисс подумал, что тот едва сумел подавить улыбку.

Улисс кое-как сдержал подступающий гнев.

— Скажи мне, Глих, а ты не видел... — начал было он, но тут же смолк. В языке вуфеа не было слова, обозначавшего металл. Во всяком случае, насколько он знал. Он перешел к описанию металла. Потом, вспомнив о ноже, вытащил его и раскрыл. Глих выпучил глаза, тяжело засопел и попросил разрешения подержать лезвие. Улисс наблюдал, как его тонкие длинные пальцы касаются стали, осторожно скользят по краю, как он пробует лезвие большим пальцем, лижет языком, прикладывает к щекам. Наконец Глих отдал нож обратно.

Некие нешгаи, как сообщил Глих в ответ на расспросы Улисса, были расой гигантов, обитавших в гигантской деревне в гигантских домах, сделанных из удивительного материала. Их поселение находилось на южном побережье этой земли, по другую сторону Вурутаны. Нешгаи ходили на двух ногах и имели только два бивня, да и те были куда тоньше, чем у Древней Твари. Но у них были большие уши и длинный нос, свисавший почти до пояса. Создавалось впечатление, что их предком был кто-то очень похожий на Древнюю Тварь.

Вопросы настолько переполняли Улисса, что он не знал, с чего начать.

— А каково твое мнение о Вурутане? — спросил он.

Он сформулировал свой вопрос именно так, чтобы не дать Глиху понять, как мало он знает про своего исконного врага.

— Что значит — «мое мнение»? — спросил пораженный Глих.

— Кто для тебя Вурутана?

— Для меня?

— Да. Как ты его называешь?

— Великий Пожиратель. Всемогущий. Тот, кто растет.

— Да, я знаю, но на что он похож? На тебя?

Глих, должно быть, понял, что Улисс старается получить представление о том, чего он не знает. Глих усмехнулся так саркастически, что Улиссу захотелось размозжить его хилый череп.

— Вурутана так огромен, что у меня не хватает слов, чтобы его описать.

— Ах ты, трепло! — возмутился Улисс. — Лживая скотина! Обезьяна крылатая! Это у тебя-то не хватает слов?!

Вид у Глиха был обиженный, но он промолчал.

— Ну ладно! — вздохнул Улисс. — Тогда скажи мне — где-нибудь в этом мире есть создания, похожие на меня?

— А... Да, несколько! — сказал Глих.

— Ну и где же?

— По другую сторону Вурутаны. На побережье, на расстоянии многих дневных переходов к западу от нешгаи.

— Почему ты ничего не говорил мне о них?! — возопил Улисс.

Глих казался ошеломленным.

— А разве я должен? Ты же меня о них не спрашивал. Это верно, они похожи на тебя, но они не боги. Всего лишь еще одна раса разумных существ.

Значит, теперь у него появилась более веская причина идти на юг. Ему придется вступить с Вурутаной в единоборство, хочет он того или нет. Если верить вуфеа и Глиху, Вурутана покрывал всю землю, за исключением северного и южного побережий.

Глих нарисовал на берегу ручейковой отмели приблизительную карту местности.

На севере была земля, называемая Неизвестной. Ниже ее находился треугольник с обращенным на север основанием. Океан или море омывало эту землю со всех сторон, за исключением северной, неизвестной. Но Глих где-то слышал, что там тоже было море.

Улисс призадумался, не была ли эта земля остатком восточного побережья Соединенных Штатов. Уровень океана мог подняться. Тогда запад и Атлантическая прибрежная равнина погрузились на дно. А эта земля была остатками горной гряды Аппалачей. Конечно, пока он был в «замороженном» состоянии, его могли перенести на другой континент и он мог оказаться на последнем уцелевшем осколке Евразии. Или на другой планете, возле другой звезды. Сам он так не считал, но и такая возможность не исключена.

Найти бы хоть что-нибудь, что помогло бы определить это место. Но за многие миллионы лет ничто не могло уцелеть. Кости людей рассыпались бы в прах, за исключением нескольких окаменевших скелетов — а у скольких людей был шанс стать окаменелостью? Сталь заржавела, пластик испортился, цемент рассыпался бы, камень пирамид и сфинксов, мраморных статуй греков и американцев — все должно было за эти годы обратиться в пыль. Ничто не напоминало бы о людях, за исключением разве что нескольких примитивных орудий, сделанных еще людьми каменного века. Они надолго переживут всю человеческую историю с ее книгами, машинами, городами и скелетами.

Горные цепи рождались и умирали. Континенты раскалывались, и их обломки уплывали друг от друга. Океанское дно обнажалось, воздвигались новые континенты, а прежние уходили под воду. Что когда-то было высоким и неровным, стало плоским и низким. Что было низким и ровным, поднялось и вздыбилось. Огромные массы камней терлись друг о друга, перемалывая человеческие останки в пыль. Миллиарды тонн воды прорывались во внезапно открывающиеся долины, сметая все на своем пути или погребая в иле.

Остались лишь земля и вода. Материки и океаны приняли новые очертания. Только жизнь продолжалась, приняв какие-то новые формы, хотя кое-где сохранились и старые.

Но, если верить Глиху, человеческий род все-таки выжил!

Человек больше не был хозяином мира, но все еще существовал.

Улисс отправится на юг.

Но вначале ему придется убить Древнюю Тварь с Длинной Рукой, чтобы доказать свою божественность.

Он вновь принялся расспрашивать крылана. Иногда Глих становился уклончивым и раздражительным, но в открытую своего гнева не проявлял.

— Значит, на севере, — наконец подытожил Улисс, — полным-полно вулканов и гейзеров, дающих сильный и неприятный запах?

— Да, — ответил Глих.

Глих знал куда больше, чем хотел показать, но на этот раз Улисс не стал ломать себе голову над причинами его скрытности. Его интересовала только информация.

— Далеко на севере?

— Десять дневных переходов.

Около двухсот миль, заключил Улисс.

— Ты отведешь нас туда.

Глих открыл было рот, будто хотел что-то возразить, но передумал.

Улисс созвал жрецов и вождей вуфеа и вагарондитов и сказал им, что они должны сделать за время его отсутствия.

Высоких особ весьма озадачила необходимость собирать экскременты, а также производить древесный уголь. Улисс пообещал, что откроет им божественный смысл этих действий впоследствии.

Вдобавок он потребовал, чтобы как можно больше воинов и молодых самцов отправились с ним в поход на север. По дороге они будут выслеживать Древнюю Тварь, хотя это и не является их главной задачей. Но для уничтожения Древней Твари это необходимо.

Вождей его требования в восторг не привели, но они все же занялись претворением их в жизнь. Через неделю большой отряд, состоявший из сотни взрослых воинов, двух сотен молодых, нескольких жрецов, Авины и самого Улисса, отправился к северу. Глих был с ними, но был не всегда. Он летел впереди и разведывал территорию. Несколько раз ему удалось обнаружить дичь, а трижды — неприятельских разведчиков. Те принадлежали к народу, напоминавшему разновидность вагарондитов. У них был черный мех с каштановыми полосками вокруг глаз и щек, но во всем остальном они в точности походили на своих южных родичей.

Алканквибы собрали большое войско и постарались поймать отряд Улисса в засаду. Глих сообщил о ее месте, и охотники превратились в добычу. Полная внезапность, да еще стрелы, с которыми алканквибы были совершенно не знакомы, да еще появление гиганта Улисса, да еще россказни о его божественности, наверняка известные алканквибам, превратили битву в обыкновенную резню. Улисс не возглавил ни одной атаки, да вожди этого и не ждали. Ну а он был только счастлив. Разве может бог оказаться раненым? Конечно, спрашивать он никого не стал. Возможно, их богам не возбраняется претерпевать раны. Во всяком случае, даже древние греки и прочие народы считали своих богов бессмертными, но не неуязвимыми.

Дело обернулось таким образом: он стоял в сторонке и пускал в ход свой гигантский лук с убийственной эффективностью. Он возблагодарил Господа за то, что ему пришло в голову заняться в колледже стрельбой из лука и не отказаться от этого хобби впоследствии. Он был отменным стрелком, и его лук был куда мощнее, чем у вуфеа. Хотя они были жилисты и сильны, несмотря на свой маленький рост, он казался для них слишком высоким. Его руки натягивали лук — «могучий лук Одиссея», того, прежнего Улисса, думалось ему, — и стрелы попадали в цель достаточно метко, чтобы убить двенадцать алканквибов и ранить еще пятерых.

После шести минут баталии враг был опрокинут и бежал, а многих из них поразили в спину копья и томагавки. Выжившие, однако, сражались до последнего. Достигнув своей деревни, где ждали объятые ужасом самки, детеныши и старые воины, все самцы, способные держать оружие, включая шестилетних детенышей, встали перед закрытыми воротами. Новоявленные кровные братья, вуфеа и вагарондиты, с воплями обрушились на защитников. Они действовали слишком неорганизованно и потому были отброшены назад с тяжелыми для себя потерями. Улисс воспользовался затишьем, чтобы приказать им оставить алканквибов в покое и двинуться дальше.

Жажда крови оказалась так велика, что они посмели возражать ему. Он возвестил, что они должны делать то, что он скажет, или же ему придется их уничтожить. К счастью, никто не решился объявить его слова блефом — по крайней мере вслух.

При виде алканквибов Улисса осенила идея. Для обратного путешествия ему понадобится столько носильщиков, сколько он сможет раздобыть, а здесь находилась по крайней мере сотня юношей.

Он устроил через Глиха совещание с вражеским военным вождем. Дебаты были бурными, но краткими, а потом вождь, устрашенный возможностью уничтожения его племени, пошел на уступки. Двумя днями позже алканквибские юноши вышагивали рядом с боевым отрядом в качестве заложников и будущих носильщиков. Деревня между тем послала сообщение другим племенам алканквибов, чтобы те оставили отряд в покое. Два племени не вняли посланию и атаковали, поэтому попали в засаду и были уничтожены. А Улисс приобрел еще сто пятьдесят носильщиков и заложников. Он сжег две деревни, дабы преподать наглядный урок, но жителей их вырезать не позволил.

Улисс никак уж не радовался своей воинской удаче. Все эти кровопролития страшно его угнетали. Разумная жизнь существует вот уже миллионы лет — четыре тысячи поколений, а то и вдвое больше, ушли в небытие за этот срок. Но разумные существа, владеющие речью, повелители животных, ничему не научились. Или же научились — тому, что борьба и кровопролитие неизбежны и не прекратятся, пока существует сама жизнь?

Передвижение большого отряда замедлилось. Столько людей не могли двигаться слишком быстро, и вместо намеченных десяти дней переход занял двадцать. Зато серьезных нападений на отряд никто больше не предпринимал. Кое-какие племена жались к опушке леса и время от времени пытались напасть с незначительными силами. Особых неприятностей они не доставляли. Куда более серьезной проблемой была необходимость прокормить целую армию. Крупный отряд распугивал всю дичь в округе, и маленьким группам охотников приходилось отдаляться от основного отряда на целые мили вперед и по сторонам. Это делало их легкой добычей для туземцев. Однажды Улисс по совету Авины устроил охоту на лошадей, согнав вниз с утеса целый табун. Даже много дней спустя отряд все еще не испытывал недостатка в еде — правда, им пришлось надолго задержаться, чтобы закоптить такую уйму мяса.

Наконец отряд достиг намеченной Улиссом цели — вулканов и горячих источников. Здесь, как он и надеялся, они нашли серу. Это были залежи зеленого полупрозрачного минерала, которые можно было добывать каменными орудиями его «людей». За две недели они добыли столько, сколько могли унести, и отряд двинулся в обратный путь.

В деревнях алканквибов Улисс договорился, что юных носильщиков отпустят назад с подарками после их возвращения с грузом в лагерь вуфеа.

Через некоторое время, когда отряд вернулся в исходную точку, Улисс обнаружил, что там собраны изрядные запасы нитрата калия: вуфеа следовали его наставлениям по части обработки экскрементов с целью ускорить их разложение. Спустя несколько дней, после празднеств и церемоний, Улисс приставил своих воинов и всех женщин, которых только можно было освободить от работы на полях, к изготовлению черного пороха. В результате получилась нужная смесь из нитрата калия, древесного угля и серы. Первая же демонстрация ошеломила и потрясла вуфеа, вагарондитов и алканквибов, вызвав у них благоговейный трепет. Это была пятифунтовая бомба, заложенная в хижину, построенную специально для этой демонстрации.

Улисс прочел всем лекцию об опасности нового оружия и взрывоопасности пороха. Он также запретил применять его без своего позволения. Не введи он таких ограничений, весь запас пороха был бы израсходован за один день на пустые забавы.

На шестой день он запустил ракету с двухфунтовой боеголовкой, заключенной в деревянный корпус. Та взорвалась прямо на поверхности каменного утеса, произведя изумительный фейерверк.

После этого Улисс натаскал Глиха, чтобы тот носил и бросал фунтовые бомбы. Глих летал над гигантским чучелом, сделанным из бревен и соломы и изображавшим Древнюю Тварь. Он пикировал вниз, потом, почти касаясь, взмывал вверх и вставлял конец своего запала в дырочку маленького ящичка. Потом он быстро швырял бомбу, которая падала на спину чучела, но она скатывалась и взрывалась в десяти футах поодаль. После четырех попыток Глих оказался в состоянии правильно рассчитать время, и бомба разнесла чучело на куски.

— Очень хорошо, — сказал Улисс, когда Глих, скалясь как демон, приземлился рядом с ним. — Ты просто молодец. Теперь следует обнаружить, где скрывается Древняя Тварь. Тебе это по плечу.

— Она может быть во многих переходах к северу отсюда! Или к востоку! — воскликнул Глих.

— Найдешь, — заверил его Улисс.

Крылан с мрачным видом удалился заморить червячка.

— Странно, — заметила Авина, — как мы не догадались использовать его, чтобы найти Древнюю Тварь. А следовало бы. Но мы же не боги.

— Странно, почему он так неохотно согласился сделать это? — размышлял вслух Улисс. — Ему ничто не грозит, разве что он неправильно рассчитает время, поджигая запал. Но он противился еще до того, как узнал о бомбах.

— Я не знаю, — медленно проговорила Авина, словно не желая никого ни в чем обвинять — во всяком случае, пока не желая.

Он попытался добиться, чтобы она высказала хоть какое-то подозрение, но Авина утверждала, что никого ни в чем не подозревает. Он сдался. При желании она могла вести себя загадочно, как кошка. Но Улисс решил присмотреться к Глиху поближе. Правда, если бы Глих не желал выследить Древнюю Тварь, он мог бы просто улететь. Или не найти гиганта.

Через три недели они снова были в стране алканквибов. За неделю до этого Древняя Тварь совершила набег на северную оконечность полей вагарондитов. Гонцы принесли Улиссу эту весть, и по прошествии часа он выступил в поход на север. Его силы состояли из двадцати воинов, двенадцати носильщиков, Авины и его самого. Они шли волчьей рысью: сто шагов бегом, сто — шагом. Они покрывали десятки миль с рассвета до заката. Каждую ночь Улисс проваливался в сон, едва успев забраться в спальный мешок. А наутро ощущал, как протестуют против пробуждения все его мускулы. Только на четвертый день он проснулся, не испытывая боли. За эти дни он похудел гораздо сильнее, чем за все время первой вылазки. В отличие от своих низкорослых, худых и жилистых спутников, он не мог бежать весь день напролет и не испытывать при этом крайнего изнеможения. Он был слишком высок для этого, и мускулы его были слишком тяжелы. Но не мог же он допустить, чтобы они сочли свое божество слабаком! Приходилось прилагать все усилия, чтобы не отставать.

Он уже износил башмаки, в которых его застало «оживление», и напялил мокасины. Ноги с непривычки болели долго, но постепенно он приспособился.

По его прикидкам, со дня пробуждения он сбросил около двадцати фунтов. Но тренировка пошла ему на пользу. На нем не осталось ни грамма жира, и он превратился в великолепного бегуна. И все же любой вуфеа, даже Авина, мог загонять его до потемнения в глазах.

Отряд уже забрался в самую глубь территории алканквибов, когда однажды утром его остановил внезапно представший перед ним Глих. Он летел быстро, скользя над верхушками деревьев, и даже на таком расстоянии по выражению его лица можно было понять, что он нашел Древнюю Тварь с Длинной Рукой.

Мгновением позже он соскользнул на поляну и приземлился неподалеку.

— Она впереди! — задыхаясь, вымолвил Глих. — По другую сторону большого холма!

— Что она делает? — спросил Улисс.

— Питается! Объедает с дерева листья!

Честно говоря, Улисс не ожидал, что Глих обнаружит зверя. Но он мог понять поведение крылана неправильно. Или, быть может, что-то заставило бэтмена изменить свои намерения? Если так, то кто или что?

Глих попытался оторваться от земли. Ему недоставало открытого пространства для разбега, даже с пустыми руками. А с пятифунтовой бомбой шанса взлететь не было вообще. Да и крутой откос не годился под стартовую площадку: все холмы в округе были сплошь покрыты деревьями.

Улисс колебался. Он мог бы перенести Глиха на две мили назад, где тому хватило бы места для разбега. А потом Глих перелетел бы обратно и встретился с ними. Улисс не хотел дожидаться его, но, видно, придется, если он хочет воспользоваться помощью Глиха. Да и спешить ему некуда. Стоит ли беспокоиться о том, что он потратит немного времени понапрасну, раз проспал уйму тысячелетий, нимало не побеспокоившись?

Улисс приказал двум вагарондитам отнести Глиха к большой поляне. Потом велел отряду продолжать путь как можно медленнее. Десять воинов держали луки и стрелы наготове, а другие десять вместе с носильщиками подготовили бомбы и ракеты.

Они пробрались по склону холма через высокие вечнозеленые деревья, растущие слегка наискосок, а затем на четвереньках подползли к самому краю холма. Внизу простиралась долина, поросшая лесом; между деревьями там и сям виднелись прогалины. Около пятидесяти деревьев выглядели так, будто на них внезапно обрушилась зима. Но не время года, а гигантский зверь пожрал их листву. Увидев его, Улисс едва поверил собственным глазам: зверь был настолько огромен, что возвышался над молодыми деревцами. Он был серым, как и положено слону, и на его правом плече красовалось громадное белое пятно. Его длинные желтые бивни казались такими тяжелыми, что Улисс подивился, как зверь умудряется поднять голову. Хобот его, куда более длинный, чем у слонов во времена Улисса, пребывал в постоянном движении, покачиваясь между деревьями, срывая ветки, засовывая их в громадную пасть и вновь выскальзывая из нее. Даже на таком расстоянии охотники слышали, как урчит в его великанском брюхе.

Ветер дул с севера, так что зверь не сможет ни учуять их, ни услышать, если они будут осторожны. Зрение у него могло оказаться и получше, чем у других представителей слоновьего племени, поэтому Улисс вновь напомнил охотникам, чтобы они использовали любое прикрытие, какое только смогут найти.

Чтобы спуститься по склону и рассредоточиться среди деревьев на дне лощины, у отряда ушло около часа. К этому времени Улисс уже вовсю беспокоился за Глиха. Ему давно пора бы появиться. Что же с ним стряслось? Может, отступники-алканквибы или представители других северных племен, промышляющие в округе, убили Глиха и его носильщиков. Может... да что зря говорить! Раз уж Глих не объявился, ничего не поделаешь. Придется начинать без него.

Улисс жестом приказал всем оставаться на месте под прикрытием деревьев. Потом взял деревянную базуку, загнал в нее деревянную ракету и пополз вперед. Авина ползла следом, держа маленький, только что зажженный факел. Остальные подожгли свои факелы от ящиков с углями, которые раздули докрасна, навалив на них щепы. А когда факелы разгорелись, с их помощью подожгли сами ящики. Этот миг, по мнению Улисса, был решающим. Зверь мог учуять запах гари даже с подветренной стороны, а его близорукие глазки могли все же заприметить густые черные клубы дыма.

Громовое урчание в брюхе, треск срываемых ветвей, засовывание их в глотку, сдирание листьев и шум падения обглоданных сучьев продолжались. Китообразная серая туша покачивалась взад-вперед в непрерывном медленном танце. Хобот старался на совесть, и, должно быть, Древней Твари с Длинной Рукой жизнь казалась замечательной.

На Улисса упала тень. Он взглянул вверх. Над ним парил темнокрылый силуэт Глиха. Улисс махнул ему рукой, веля свернуть вправо. Если его тень упадет на зверя, который, возможно, был пугливым, как и все африканские слоны, это могло напугать его или насторожить.

Глих то ли не увидел жеста, то ли неправильно его понял. Он полетел прямо к животному на высоте около пятидесяти футов. Одной рукой он прижимал к животу бомбу, а в другой сжимал маленький факел. Словно за огненным демоном, за ним тянулся густой шлейф дыма.

Улисс выругался и помчался к Древней Твари. С обеих сторон, забыв от страха и возбуждения о всякой осторожности, ломились навстречу зверю воины и носильщики. С самого детства они слышали жуткие истории об этом чудовище, а кое-кому довелось собственными глазами увидеть, на что оно способно. Отцы двоих из них были раздавлены его громадными ногами. Но они не могли отступить — ведь это сочли бы трусостью, а лучше уж быть мертвым, чем опозоренным. В результате они повели себя слишком вызывающе, стремясь опередить друг друга, и тем самым выдали свое присутствие.

«А заодно и мое», — подумал Улисс.

Слишком поздно! Оставалось только атаковать, понадеявшись на удачу. Лишь бы Глих не сдрейфил и не промахнулся впопыхах — хотя кто же промахнется мимо такой громадины, разве что произойдет чудо.

Но Глих промахнулся. Очевидно, он залетел слишком далеко вперед и наклонился, стремясь спикировать и взлететь позади зверя. Не самое разумное решение. Сначала Глих пролетел точнехонько над зверем, и на его спину упала тень. Зверь ничего не заметил. Но тут он учуял запах дыма от факела, хотя Глих был в пятидесяти футах над ним.

Животное прекратило терзать ветки, подняло хобот, покачало им туда-сюда и затрубило.

Глих уронил бомбу и горестно вскрикнул.

Колосс закричал ему в ответ и из неподвижной туши внезапно превратился в невероятно быстро набирающий скорость снаряд. Зверь еще ничего не успел увидеть, он просто испугался и помчался, не разбирая дороги. Случайно или нет, но он надвигался прямо на Улисса, и ракета вдруг показалась тому удивительно ненадежной.

Но он же все водрузил заряженную базуку на плечо и велел Авине поджечь запал. Оборачиваться ему было некогда, но она спокойно сообщала, что делает.

В этот момент бомба Глиха взорвалась в тридцати ярдах позади серого монстра. Древняя Тварь затрубила еще пронзительней и помчалась еще быстрей. Теперь она неслась в другом направлении, чуть в стороне от Улисса и Авины. Если Тварь снова не свернет, то пробежит футах в четырех от них. Но зверь скорее всего заметит их раньше и бросится на них.

Щеку Улисса обожгло, глаза застлал дым. Ракета зашипела, вылетела из трубы и, взмыв в воздух, описала широкую дугу по направлению к зверю, который заметил их двумя секундами раньше и бросился в атаку. Он высоко воздел хобот и уставился на них своими красными глазками. Темное пятнышко ракеты ударило в левое плечо монстра, и взрыв оглушил Улисса. Зверь исчез в клубах дыма. Улисс не стал дожидаться, когда можно будет увидеть результат взрыва, и бросился в сторону. Рядом бежала Авина. Носильщики подскочили к ним с другой ракетой, над их головами полетели остальные ракеты, одна прошла совсем рядом, и что-то ударило Улисса в спину.

Он упал навзничь, и дым укрыл его, словно шатер. Улисс закашлялся и встал на четвереньки. Оглушенный, он несколько минут не мог понять, что случилось. Кто-то из ракетчиков в горячке боя взял слишком низкий прицел. Именно эта ракета, чудом не убив Улисса, свалила на него соседнее дерево.

Черный от копоти Улисс поднялся на ноги. Одежда свисала с него лохмотьями. Он оглянулся в поисках Авины и тут же издал радостный вопль. Она стояла рядом — ошеломленная, с покрасневшими от дыма глазами, ее мех покрылся черной копотью. Но на ней не было ни единой раны.

Улисс обернулся к Древней Твари. Он все еще ничего не слышал — Тварь вполне могла оказаться прямо у него за спиной.

Но ее там не было. Зверь лежал на земле, дергая огромными колоннообразными ногами; из громадных ран ручьями текла кровь. Одна нога, наполовину оторванная взрывом, все еще двигалась.

И тут воины и носильщики, радостно вопя и завывая, ринулись к нему. Зверь кое-как поднялся и, хромая, напал вновь. Двуногие бросились врассыпную, крича от ужаса. Зверь обхватил одного из них хоботом, поднял вверх, повертел над головой и швырнул на верхушку дерева.

Затем вновь повалился наземь и издох в луже грязи и крови.

Как ни странно, заброшенный на дерево вуфеа отделался парочкой ушибов и царапин.

Прошло немало времени, прежде чем слух Улисса восстановился, а сам он пришел в себя. Когда его перестало трясти, он обследовал животное. Как Авина и говорила, зверь был самой настоящей шагающей горой. Даже отрезать его бивни и перетащить их в деревню вуфеа — труд немалый. Но Улисс знал: когда вуфеа, вагарондиты и алканквибы совершат туда паломничество и увидят грандиозные бивни, вкопанные в землю перед храмом, они почувствуют, что их Каменный Бог — воистину бог. А заодно, как он надеялся, и проникнутся чувством единства. Заклятые враги втроем участвовали в общей охоте на своего кровного недруга. Втроем им и славу делить.

Лишь одно омрачало триумф Улисса — Глих.

Он спросил крылана, что с ним случилось.

— Прости меня, Повелитель! — заверещал бэтмен. — Я аж вспотел от волнения! Вот бомба у меня из руки и выскользнула. Я очень сожалею, но что я мог поделать?

— А заорал и спугнул своим воплем Древнюю Тварь ты тоже от волнения?

— Воистину, Повелитель! Меня извиняет только панический ужас, который гигантское чудовище вселяет в сердце каждого смертного. Тебя самого едва не подбили в панике ракетой.

— Но ведь не подбили, — заметил Улисс.

— Теперь, когда Древняя Тварь мертва, я могу уйти восвояси? — спросил Глих. — Я хотел бы вернуться домой.

— Куда? — спросил Улисс, надеясь застать его врасплох.

— Как я уже говорил, Повелитель, на юг, через много-много переходов.

— Можешь идти, — сказал Улисс, раздумывая, что за камень прячет Глих за своей несуществующей пазухой. Ему казалось, что тот должен перед кем-то отчитаться, но перед кем — оставалось только гадать. Задерживать его не было никакого смысла.

— Скоро ли мы с тобой вновь увидимся?

— Не знаю, мой Повелитель, — сказал Глих, поглядывая искоса, что всегда так раздражало Улисса. — Но ты, по всей вероятности, еще увидишь мне подобных.

— Я увижу тебя раньше, чем ты думаешь, — сказал Улисс.

Казалось, Глих был удивлен его словами.

— Что ты хочешь этим сказать, мой Повелитель?

— Счастливого пути, — отрезал Улисс. — И спасибо тебе за все.

— Прощай, мой Повелитель, — вымолвил Глих после недолгих колебаний. — Это было самое волнующее предприятие в моей жизни... и самое поучительное.

Он ушел, чтобы попрощаться со всеми тремя вождями и Авиной. Улисс наблюдал за ним, пока тот не взлетел и не исчез за холмом.

— Думаю, он отправился доносить кому-то о том, что ему удалось разнюхать, — сказал Улисс Авине.

— Мой Повелитель... — произнесла она. — Разнюхать?

— Да. Я уверен, что он работает не только на себя и свой народ, но и еще на кого-то. Не могу указать пальцем, на кого именно. Но чую, что так оно и есть.

— Может быть, на Вурутану? — предположила она.

— С него станется, — ответил Улисс. — Мы это выясним. Мы пойдем на юг искать Вурутану, как только установим перед храмом эти бивни.

— А я тоже пойду? — спросила Авина. Ее громадные, синие, как у сиамской кошки, глаза так и уставились на него, а ее поза выдавала напряжение.

— Думаю, это будет очень опасно, — сказал он.— Но ты, кажется, не из пугливых. Да, я буду очень рад, если ты пойдешь со мной. Но не стану никому приказывать меня сопровождать. Я беру только добровольцев.

— Я была бы счастлива пойти с тобой, мой Повелитель, — сказала Авина и неожиданно добавила: — Ты хочешь узреть Вурутану или найти своих сыновей и дочерей?

— Своих — кого?!

— Тех смертных, о которых говорил Глих. Существ, которые так походят на тебя, что вправе называться твоими детьми.

— Ты очень умна и наблюдательна, Авина, — улыбнулся Улисс. — Разумеется, я преследую обе эти цели.

— И ты будешь искать себе пару среди смертных, которые являются твоими детьми?

— Не знаю! — ответил он более резко, чем намеревался. Почему этот вопрос так задел его? Конечно, он будет искать себе пару. Что за вопрос! Хотя она ведь женщина, подумал Улисс, и для нее вполне естественно спрашивать о таких вещах.

После этой беседы Авина грустила несколько дней подряд. Чтобы развеять ее грусть, Улиссу пришлось изрядно потрудиться, прежде чем он сумел втянуть ее в разговор и развеселить. Но даже тогда он то и дело замечал, что она как-то странно на него поглядывает.

Они достигли деревни вуфеа, обойдя остальные деревни на пути основного маршрута. Бивни установили по углам площади перед воротами храма и соорудили над ними навес. Празднества и церемонии шли до тех пор, пока вожди не пожаловались, что этак вуфеа совсем разорятся. Более того, никто не заботился о посевах, а непрерывная охота с целью накормить всех гостей истребила дичь на многие мили в округе.

Улисс приказал наделать побольше бомб и несколько ракет. Пока его приказ исполняли, он отправился на большую охоту в южные равнины. Заодно ему хотелось изловить живьем несколько диких лошадей и подобраться поближе к Вурутане.

Основная часть отряда вернулась в деревню, таща за собой волокуши с грудами копченого мяса. Их сопровождало множество пойманных лошадей, с которыми было велено обходиться по-хорошему и ни в коем случае их не резать.

Улисс в сопровождении сорока воинов и Авины продвигался все дальше к югу. Они миновали гигантские стада слонов, размером с африканского слона, с горами жира на ляжках и невообразимо длинным мехом. Они шли мимо стад антилоп самых различных видов и пород. Иные из них в точности походили на американских и африканских антилоп его времени.

Им попадались на глаза стаи остроухих собак, похожих на волков, с белыми и рыжими подпалинами по всему телу. Попадались прайды громадных полосатых котов, напоминающих гепардов или похожих на ягуаров, но размером со льва. Двенадцатифутовые птички-бегунчики им тоже попадались. Однажды Улисс увидел, как две громадные птицы отгоняют двух ягуаров от лошади, только что задранной этими «кошками».

Но отряд волновали не столько птицы или животные, сколько куриэйаумеа — рослый длинноногий народ с рыжеватым мехом и белыми лицами. Очень дикий народ, как выразилась Авина. Они не были родственниками вуфеа, вагарондитов или алканквибов. Они применяли боло и копьеметалки — атлатли.

Никто не заговаривал о возвращении, но чем глубже они забирались на территорию куриэйаумеа, тем больше нервничали воины.

Улисс настаивал, что путь на юг следует продолжать. Однако спустя два дня они не приблизились сколько-нибудь заметно к темной массе на горизонте, и пришлось повернуть назад. Правда, с помощью окольных вопросов он выудил кое-какие сведения, хотя и не знал, способен ли поверить в них.

Если он только все понял правильно, Вурутана был деревом. Но деревом, подобного которому свет не видывал с тех самых пор, как появились самые первые деревья.

Так и не повстречав ужасных куриэйаумеа, отряд вернулся, и Улисс тут же начал приготовления к большому путешествию. Однако листва уже опала, задул холодный ветер, и он решил подождать до весны.

Через месяц, едва лишь выпал первый снег, в деревню прилетел Глих со своей женой Гуах. Нацепив легкие шкуры, они походили на крохотных крылатых эскимосов. Гуах была еще меньше, чем Глих, но куда голосистее. Она была бесстыжей, громкоголосой, привередливой и назойливой самкой, которую Улисс моментально невзлюбил. Будь у нее перья и птичьи лапы, ее вполне можно было бы принять за гарпию.

— Что, устал меня дожидаться? — усмехнулся Улисс.

— Дожидаться? Воистину, Повелитель, я не понимаю, что ты хочешь этим сказать, — ответил Глих.

Выложив свои сплетни, новости и сообщения о всеобщей откочевке дичи к югу, они с женой задали множество вопросов деревенским. Им было нетрудно выяснить, что после весенней распутицы Каменный Бог собирается идти походом на Вурутану... Улисс тем временем расспросил Авину и многих других — и выяснил, что крыланы редко прилетают в это время года. А верховный жрец вообще заявил, что ни один «крылатый рот» за последние двадцать лет, а может, и того больше, так поздно не объявлялся.

Услышав это, Улисс кивнул. Он подозревал, что крыланов подослали выяснить, что могло его задержать. И он был уверен, что оба вернутся обратно ранней весной, намного раньше обычного. Однажды холодным утром он простился с ними и решил, что придется сниматься с места даже раньше, чем он собирался.

Тем временем он объездил лошадей и обучил воинов верховой езде. Зимние снега были не столь сильными, как он привык. Географически это место могло быть и Сиракузами, но климат стал мягче. Частые, но не обильные снегопады то и дело сменялись оттепелью. Места для верховой езды хватало. Лошадей Улисс содержал в храме. По весне родились первые жеребята, и он обучил свой народ за ними ухаживать. Особо строго он следил, чтобы с животными обращались по-человечески.

Наконец весна растопила ледяную корку, покрывавшую землю, и грязь затопила равнины. А Улисс так и не успел отправиться в поход из-за постигшей вуфеа болезни. За несколько недель умерли несколько дюжин, а потом слегла в лихорадке Авина. Улисс выхаживал ее собственноручно, почти никуда не отлучаясь. Аифира неустанно устраивал очистительные церемонии. Инфекционная природа болезней забылась. Взамен возродилась старая теория об одержимости демонами и колдовских наговорах. Улисс не спорил. Без микроскопа он не мог подтвердить своих объяснений, а если бы и смог, лихорадку объяснением не излечишь. Жар и сопутствующее ему воспаление мозга продолжались в течение недели. Кто-то умер, кто-то выздоровел. Казалось совершенно непонятным, почему выживают одни и погибают другие. Хоронили каждый день, но постепенно эпидемия сошла на нет.

Улисс представил себе, как было бы смешно, случись ему пасть жертвой лихорадки после стольких миллионов лет неуязвимости. Но болезнь его не коснулась. Улисс усмотрел в этом еще одно преимущество: ведь стоит ему почувствовать недомогание, как все прочие могут усомниться в его божественности.

Эпидемия свирепствовала в округе около месяца. А когда схлынула, восьмая часть населения оказалась под землей. Лихорадка возраста не разбирала: она уносила младенцев, детей, взрослых и стариков.

Улисс находился в скверном расположении духа по нескольким причинам кряду. Во-первых, он сблизился с этим народом, несмотря на их нечеловеческую природу и психологию. Некоторые смерти заставили его искренне горевать, в том числе и гибель Аифиры. Возможно, горе Авины, потерявшей отца, тронуло его больше, чем сама смерть, но он был подавлен. Во-вторых, вуфеа недоставало рук для охоты и весеннего сева. Они действительно не могли отпустить воинов, в которых нуждалась его экспедиция.

Однако Каменный Бог даровал им лук и стрелы, дал средство передвижения — лошадей. Они могли охотиться гораздо успешнее, чем до его пробуждения. Несколько крупных охотничьих вылазок принесли племени много лошадиного и антилопьего мяса. Более того, вуфеа и без его божественной подсказки догадались разводить лошадей ради мяса. Табун разделили надвое: половине лошадей предстояло остаться средством передвижения, а от второй добивались коротких ног и большого тела. Вуфеа знали толк в селекции — ведь они уже давно для различных целей разводили собак и свиней.

Отправляться в путь было уже поздно... или еще рано — это как посмотреть. Пока грязь не просохнет, с места не сдвинуться. Поэтому Улисс ждал, делая все новые приготовления и измышляя все новые препятствия, к которым следует подготовиться, — и такие, подготовиться к которым невозможно. Его воины тоже томились ожиданием. Чем больше экспедиция откладывалась, тем более жуткими и зловещими становились россказни о неизменно гнусных деяниях Вурутаны.

За три дня до выхода экспедиции в голубой дали показались Глих и его жена Гуах.

— Мой Повелитель, я полагаю, что мог бы тебе пригодиться! — сказал Глих. Его дубленое, клыкастое лицо сморщилось, напоминая мордочку летучей мыши. «Или очень уродливой лисы», — подумал Улисс.

Улисс согласился, что Глих мог бы ему пригодиться. Он и мог — до известного предела. Стоит переступить этот предел, и доверять Глиху нельзя. У Улисса было достаточно времени, чтобы обмозговать инцидент с Древней Тварью, а также рассказы о крылатом народе.

Глаза Глиха широко раскрылись, когда он увидел сооруженные Улиссом четыре повозки.

— Повелитель, ты дал своему народу много новых и полезных вещей, — сказал Глих. — С луками и стрелами, порохом и лошадьми твои люди смогут покорить все народы к северу отсюда.

— Верно, — согласился Улисс. — Но меня интересует только один противник.

— Ах да — Вурутана!

Казалось, Глих не удивился. Скорей уж он выглядел удовлетворенным.

На третье утро караван вышел в путь. Улисс Поющий Медведь восседал на самом крупном пони, какого только сумел сыскать. Сбоку на кобылке ехала Авина. Далее за спинами двоих всадников взгромоздились Глих и Гуах. За ними ехали сорок воинов, а затем влекомые лошадьми четыре повозки и еще шестьдесят воинов. На флангах, спереди и сзади двигались разведчики. Отряд был составлен почти поровну из вуфеа, вагарондитов и алканквибов. Улисс предпочитал, чтобы все сражающиеся бойцы были одной расы, потому что устал предотвращать и прекращать распри, ссоры, а то и открытое кровопролитие между давними врагами. Но он хотел сохранить единство, а взять с собой только одну расу значило бы оскорбить две другие.

Вместе они составляли причудливую и пеструю компанию. К этому времени Улисс пришел к выводу, что все три расы произошли от общего кошачьего предка. Сходство вагарондитов и алканквибов с енотами было чисто поверхностным.

Путники двигались по равнине, останавливаясь с наступлением сумерек или раньше около родников или ручья. Они набили много дичи, и все ели вдоволь. День за днем громадная масса на юге, казалось, почти не увеличивалась в размерах, а потом внезапно начала быстро разрастаться. Однажды к ним приблизился маленький боевой отряд куриэйаумеа, но путешественники превосходили их числом. К тому же при виде людей верхом на лошадях куриэйаумеа, казалось, обомлели. Они пытались все же настичь всадников, держась на почтительном расстоянии, но на второй день безнадежно отстали. Спустя еще два дня путники столкнулись почти с тысячной армией выряженных в перья и бусы куриэйаумеа. Их появление не застало Улисса врасплох. Дхулулихи заметили их еще вчера.

Улисс остановил караван и пригляделся. Куриэйаумеа были почти такими же рослыми, как и он сам, но поджарыми, как борзые. У них был рыжеватый мех, уши торчали вперед. Лица казались такими же человеческими, как у вуфеа, — но зубы были зубами хищников. В них не было ничего кошачьего. Скорей уж они напоминали собак. От них даже пахло псиной, и их тела, испаряясь, охлаждал не пот, а слюна, капающая с вываленных языков.

— Повелитель, мы нападем на них? — спросил вождь алканквибов Кдангувинг.

Остальные вожди заворчали, недовольные тем, что он набрался наглости и заговорил. Улисс взял его за руку, призывая выждать, и повнимательней присмотрелся к противнику. Вражеские воины били в большие барабаны и приплясывали от нетерпения, подзуживаемые своими вождями. Они выстраивались полумесяцем, понемногу окружая караван.

Улисс отдал приказы, и отряд перестроился клином. Во главе клина был сам Улисс. Повозки оказались в центре отряда. Не знающим военной дисциплины дикарям нелегко будет опрокинуть подобное построение.

Большинство бойцов было вооружено луками и стрелами, а некоторые несли базуки. Этим для большей эффективности пришлось спешиться, ибо стрелок не мог сам поджечь запал. Крыши повозок представляли собой платформы, где на поворачивающихся лафетах были установлены направляющие ракет.

Улисс отдал приказ наступать, и клин рысью помчался к собакам. Оттого, что их посмели атаковать на собственной территории столь малыми силами, собак на несколько минут словно парализовало. Но, наконец, вожди привели их в чувство, и те бросились на отряд Улисса. Их ряды по мере приближения к всадникам теряли стройность, и к тому моменту когда оба отряда схлестнулись, собаколюди пребывали в состоянии полного хаоса. Каждый человек — или каждая собака — сражался сам за себя.

Улисс остановил кавалерию, стрелки с базуками спешились, и лучники дали первый залп. За ним последовало еще шесть, каждый по указке сержантов, пристально наблюдавших за сигналами Улисса. Это было превосходное упражнение. Тренировки не пропали даром, и около двухсот куриэйаумеа пали со стрелами в груди.

А потом, когда их ряды дрогнули и обратились в бегство, в самой их гуще грохнулись и взорвались ракеты. Хотя боеголовки и были заряжены щебенкой, заменяющей шрапнель, основным эффектом снарядов была паника. Куриэйаумеа побросали оружие и побежали. Кавалерия наступала медленно, а потом и вовсе остановилась: всадники подбирали свои стрелы и отрезали уши у убитых в качестве военного трофея.

Двумя часами позже собаколюди, перестроившись и подогрев храбрость насмешками своих вождей, вновь атаковали. И вновь их разбили и обратили в бегство.

Это был великий день для кошачьих, которые обычно проигрывали битвы с собаками на их территории. Они рвались вперед: сжечь деревни собак и вырезать самок и детенышей — но Улисс им запретил.

Через два дня черная масса впереди стала темно-зеленой. Потом в ней завиднелись цветы самой различной окраски. По зелени потянулись серые полосы. Потом они воплотились в необъятные стволы, ветви и сучья.

Вурутана действительно был деревом — самым могучим из всех существующих. Улисс припомнил Иггдрасиль[16], мировое дерево скандинавских мифов, и подумал, что Вурутана ему ничем не уступит. Настоящее мировое древо, если верить Глиху и его описаниям. Нечто наподобие баньяна высотой десять тысяч футов, простиравшееся на тысячи квадратных миль. Его ветви по мере роста постепенно клонились к земле, ныряли в нее, укоренялись, и от новоявленных стволов отходили уже новые ветви. Громада, устойчивая на всем своем протяжении. Где-то в глубине этого древесного спрута еще жив его самый первый ствол.

Подойдя к первой ветви, протянувшейся из изрядной дали, они остановились и благоговейно обозрели вонзенный в землю гигант. Потом объехали вокруг покрытой сморщенной серой корой колонны и решили, что ветка достигает в диаметре почти пятисот ярдов. Кора казалась такой сморщенной, потрескавшейся и рубцеватой, что ветвь походила на иссеченный ветром и дождями утес.

Все молчали. Вурутана ошеломлял, словно море, гигантское землетрясение, потоп, ураган, циклон или падение огромного метеорита.

— Гляди! — сказала Авина, указав рукой. — Вон деревья растут из Дерева.

Во множество глубоких трещин набилась почва, ветер и птицы роняли семена, и деревья пускали корни в грунте трещин коры. Некоторые из них достигали сотен футов в высоту.

Улисс заглянул в мрачную глубину. Растительность вокруг была так густа, что сюда пробивалось чересчур мало солнца. Но Глих сказал, что проще путешествовать в верхних террасах, чем понизу. Слишком много воды стекало с Дерева, и она образовала обширные болота. Были там и зыбучие пески, и ядовитые растения, которые, казалось, вовсе не нуждались в свете, и смертоносные змеи, которым свет вообще был вреден. Болота поглотили бы караван, самое большее, за несколько дней.

Улисс не доверял крылану, но этим его словам он верить мог: от корней исходил сырой нездоровый запах. От них несло гнилью, бледными порождениями тьмы и болотной трясиной, способной засосать любого, у кого хватит глупости вступить на нее.

Он посмотрел вверх вдоль ближайшей ветви. Та спускалась под углом в сорок пять градусов из чего-то зеленого и многоцветно-хаотического в нескольких милях отсюда.

— Мы поедем к следующей ветке, — распорядился он, — а там уж посмотрим, что к чему.

Хотя и так было ясно, что лошадей придется оставить. Жаль, что они приручили лошадей, а не коз. Улисс увидел коз, скакавших с одного выступа коры на другой. То были создания с оранжевой шерстью, дважды изогнутыми рогами и маленькой черной бородкой.

Хватало вокруг и прочей живности. Чернотелые, желтолицые обезьяны с длинными хвостами колечком. И другие, похожие на бабуинов с зеленым задом и алой шерсткой. Крошечные лани с шишечками рогов. Какие-то свиноподобные, хрюкающие животные. И птицы, птицы, птицы!

До следующей ветви — или корня, выступающего из земли, — пришлось скакать около полумили. Вода низвергалась вниз потоками и водопадами и растекалась по земле ручьем. Глих говорил, что там, в углублениях на вершинах веток, существует множество рек, ручейков и речушек. Теперь Улисс поверил. Каким могучим насосом было это Дерево! Оно, наверное, посылало корни глубоко в землю, те прорывались через камень и всасывали влагу, содержащуюся в скалах и запертых водоносных слоях глубоко под землей. Оно могло даже выпить океан и опреснить его воду. Затем оно выделяло воду в различных местах, и та растекалась ручьями, реками и речушками.

— Это место не хуже любого другого, — сказал Улисс. — Распрягайте лошадей. Пусть себе уходят.

— Столько хорошего мяса! — проговорила Авина.

— Знаю. Но мне неохота убивать их. Они нам служили и имеют право на жизнь.

— Их съедят не позже чем через неделю, — возразила Авина, но передала приказ.

Пока с животных снимали поклажу, Улисс наблюдал за крыланами. Те сидели рядышком в тени гигантской ветви и о чем-то переговаривались вполголоса. До сих пор им позволялось сопровождать отряд: они были полезны как разведчики и болтали так безудержно, что снабжали информацией, даже когда хотели утаить ее. Они предупредили отряд о собаколюдях и сообщили Улиссу достаточно данных, чтобы сложить из этих кусочков хотя бы часть картины того, что ожидало их впереди.

Но с тем же успехом крыланы могли и шпионить за непрошеными гостями, и предать отряд в любой момент. По крайней мере, Улиссу не стоило сбрасывать со счетов такую возможность.

Он в задумчивости расхаживал взад-вперед, а потом решил, что позволит им сопровождать отряд еще несколько дней. Никто, кроме крыланов, не знал толком, что представляет собой Дерево. Отряду пригодятся любые советы. И хотя внутри Дерева было не так уж много свободного места, этой парочке будет где развернуться. Они могут лететь впереди и разведывать обстановку. Вот только что делать, если они полетят упредить кого-нибудь, что Улисс со своим отрядом приближается?

В ближайшие дни этим риском придется пренебречь.

Он вернулся к груде вещей и отобрал то, что следует взять. Взбираться на Дерево было все равно что карабкаться на гору: взять с собой можно лишь самое необходимое. Вряд ли от тяжелых базук и ракет будет много толку. Поколебавшись несколько минут, Улисс решил от них избавиться. Однако несколько бомб все же прихватил с собой.

Он не хотел, чтобы крыланы прилетели и забрали ракеты, поэтому выпотрошил снаряды и поджег порох. В результате взрыв потряс Дерево на много миль вокруг. И прошло несколько часов, прежде чем обезьяны и птицы перестали метаться и верещать.

Убедившись, что все надежно привязано и упаковано, Улисс дал сигнал следовать за ним. Они взбирались вдоль потока, карабкаясь по коре с выступа на выступ, словно переходили по камням ручей. Он был рад, что захватил с собой четыре пары отличных мокасин. Их тонкая кожа быстро износится на жесткой коре. Мозолистые подошвы остальных были тверже железа. Зато крыланов пришлось нести. На их слабых кривеньких ножках далеко по веткам не уковыляешь. Когда Улисс услышал, как жалуются их носильщики, он решил, что незачем бэтменам быть обузой. Он велел им лететь вперед и дожидаться остальных под тем предлогом, что без разведки им не обойтись: устроить засаду в здешних местах было ужасающе просто.

Весь остаток дня путешественники плелись вдоль ручья. Его русло, сбегающее по хребту ветви, достигало пятидесяти футов в поперечнике и десяти в глубину. Под углом в сорок пять градусов течение было слишком стремительным, чтобы его можно было преодолеть. Но Глих уверял, что выше, где ветвь горизонтальна, течение замедляется настолько, что впору искупаться. Водились в ручье и рыбы, и лягушки, и насекомые, и водяные растения, и, конечно, существа, которые их пожирали. А заодно и те, что пожирали пожирателей.

За полчаса до сумерек они вышли на горизонтальный участок и остановились, ожидая, пока Улисс оценит обстановку. Вокруг царил сумрак, и когда солнце будет стоять в зените, они окажутся в непроглядной тьме. Ветви над головой не уступали в размерах той, на которой стоял отряд, а то и превосходили ее. Их сплошь покрывала растительность, в том числе и высокие деревья. Да вдобавок в пространствах между ветвями, в вертикальной и горизонтальной плоскостях, виноградные лозы и лианы сплетались сплошной стеной, способной выдержать прорыв стада слонов.

В переплетении цветов и лиан там и сям виднелись странные сооружения, похожие на морские ракушки. В них обитали крохотные зверьки с хитроумными мордочками. По всей видимости, они строили свои гнезда из слюны, которая на воздухе загустевала и твердела наподобие картона. Глих посоветовал не приближаться к маленьким тварюшкам, ибо их укус был болезненным, а слюна — ядовитой.

Вокруг было полно и других опасностей, о которых Глих поведал Улиссу подробно. Во всяком случае, он утверждал, что не забыл упомянуть ни одной.

Улисс постарался не выказывать страха. Но Авина и некоторые другие были подавлены. Вечером, когда они варили мясо на маленьких бездымных костерках, отряд был до странности неразговорчив. Улисс не пытался их расшевелить — в здешних местах лучше помалкивать. Но если они и впредь будут такими же угрюмыми, ему придется придумать что-нибудь для поднятия духа.

Улисс собрал удилище, наживил на крючок оленье мясо и отправился ловить рыбу. Он поймал беспанцирную черепаху и едва не выбросил ее обратно, но потом передумал и решил приготовить ее на завтрак. Его вторая попытка подарила ему маленькую рыбку, которую он выкинул. Через пять минут попалась рыбина в полтора фута длиной. У нее были крепкие шипы и коротенькие усики по обеим сторонам тела. Когда наконец Улисс выволок ее на берег, то вдруг обнаружил, что та может дышать воздухом. Она поквакивала и старалась поцарапать его тонкими коготками, растущими на кончиках плавников. Он положил ее в корзинку, но рыба квакала по-прежнему, да так громко, что Улисс ее выпустил. Он всегда мог поймать ее саму или ее сестриц на завтрак утром.

Проблема ночлега решилась достаточно просто, хотя и не совсем удовлетворительно. Вокруг хватало щелей, где можно было упрятать весь отряд целиком. С другой стороны, путники не могли ночевать достаточно близко друг к другу. Враг мог напасть на них и вырезать одного за другим, а караульные ничего бы не заметили.

С этим Улисс ничего не мог поделать — разве что удвоить количество караульных по сравнению с обычным. Он сказал, что будет нести караул во вторую смену, и, улегшись в щель возле Авины, закрыл глаза, но вскоре, вновь открыл их. Вопли, визг, завывания, стоны, птичий посвист и карканье, гул и грохот мешали уснуть и действовали на нервы. Улисс сел, лег, снова сел, повернулся и шепотом заговорил с Авиной. Когда его потрепали по плечу, зовя на вахту, он и глаз сомкнуть не успел.

Взошла луна, но ее лучи не проникали в растительную каверну. Как бы хотел сейчас Улисс оказаться всего в нескольких милях отсюда, на равнине, залитой ярким лунным светом!

Утро застало всех с глазами красными, как восходящее солнце. Улисс напился из ручья и решительно отправился ловить рыбу. Он поймал пять амфибий, трех рыб наподобие форели, двух лягушек и еще одну черепаху, отдал улов Авине, и та с несколькими вуфеа взялась за стряпню.

Улисс говорил негромко, но весело, и, отведав рыбы (а рыбу все любили), путешественники изрядно приободрились. Однако, подняв тюки, они вновь ощутили усталость. Узкие полосы солнечного света редко проникали сквозь гущу ветвей и лиан. То и дело на путников падала тень, и они понемногу примолкли. Встречались места, где растения сплетались так густо, что крыланы не могли взлететь, и воинам приходилось тащить их.

На второй день их состояние улучшилось. Ночные вопли стали более привычными, и все смогли немного выспаться. Ели они вдоволь. Рыба ловилась замечательно. Вагарондиты подстрелили большого алого борова с тремя парами изогнутых клыков, которого поджарили и съели. Кругом было полным-полно деревьев и кустов с ягодами, фруктами и орехами. Глих заверил, что они не ядовиты, но Улисс приказал ему и его жене попробовать все самим, перед тем как будут есть другие. Глиху приказ не понравился, но он только угрюмо усмехнулся и повиновался.

На третий день по совету Глиха отряд взобрался по стволу наверх. Крылан сказал, что, если подняться на верхние террасы, идти станет легче. Улисс подумал, что какой-нибудь крылатой твари — например другим бэтменам — заприметить их сверху тоже будет несравненно легче, но решил до поры до времени последовать советам крылана.

Конечно, сначала пришлось заставить отряд вскарабкаться по стволам наверх. Перебираться с ветки на ветку оказалось делом несложным — то тут то там лианы и прочая растительность сцепляли их воедино. По большей части так оно и было. Однако время от времени, чтобы перейти на другую ветку, приходилось огибать ствол. Медленный способ передвижения, но достаточно безопасный — если, конечно, не смотреть вниз. Кора была щербатой, как утес, и карабкаться по ней было не труднее, чем по трубе. Улисс успешно проделал весь подъем, хотя его руки и спина покрылись ссадинами и кровоподтеками. Здесь его жилистые легкие воины, сплошь покрытые мехом, имели перед ним преимущество.

Тяжело дыша, Улисс подтянулся на последнем выступе и оказался на ветви. Он начал карабкаться рано утром, а сейчас почти стемнело. Внизу уже наступила ночь, глубины наполнял пещерный мрак. За спинами путешественников раскатился дальний рык леопардовой кошки. Футов на тысячу ниже вопила стая обезьян. По прикидкам Улисса, они уже поднялись над землей примерно на восемь тысяч футов. Но вершины Дерева все еще не достигли. Ствол тянулся вверх еще на добрых пару тысяч футов, и от верхушки отряд отделяло не меньше дюжины гигантских ветвей.

С наступлением темноты похолодало. Сучья, хворост, ветки с засохших деревьев — все шло в дело, все можно было сложить в кучу на дне тех щелей, что не были напрочь забиты землей. Здесь, наверху, пыли было меньше и она не полностью покрывала кору. Солнце село, и вокруг заклубились облака. Мокрые и продрогшие, путники придвинулись поближе к кострам.

Улисс заговорил с Глихом, который грелся у костра подле него:

— Я не уверен, что это была хорошая идея. Что верно, то верно: растений здесь намного меньше, и передвигаться мы можем быстрее. Но зато здесь впору заболеть от холода и сырости.

В отблесках пламени и клубах тумана расплывчатые силуэты крылана и его жены напоминали демонов. Они закутались в шерстяные одеяла, и наружу торчали лишь их кожаные крылья и лысые головы.

— Завтра, мой Повелитель, — постукивая зубами, вымолвил Глих, — мы построим плот и поплывем вниз по течению. Тогда ты поймешь всю мудрость моего совета. Мы будем покрывать за день огромные пространства, и сделаем это играючи. Тогда ты и сам увидишь, что по сравнению с легкостью дневного пути ночными неприятностями можно и пренебречь.

— Посмотрим, — сказал Улисс и забрался в спальный мешок.

Туча дохнула сыростью ему в лицо и окропила его каплями дождя. Но в спальном мешке было тепло. Улисс закрыл глаза и тут же приоткрыл их, чтобы взглянуть на Двину. Та сидела в своем спальном мешке, прислонившись спиной к серой стенке пещеры. Ее огромные глаза так и уставились на него. Тогда Улисс снова смежил веки, но все равно продолжал видеть перед собой ее глазища, даже во сне.

Пробудился он от ужаса. Сердце колотилось, дышать было трудно. Чей-то вопль все еще отдавался в ушах.

Улисс решил было, что ему это все приснилось. Но потом услышал, как остальные выкрикивают что-то и с шумом выбираются из спальных мешков. Огонь почти угас, и в полутьме казалось, что это обезьяны копошатся на дне ямы.

Улисс встал и выхватил свой ассегай, приготовившись к чему-то — но к чему? Ответом на его вопрос было невразумительное бормотание: каждый пребывал в таком же недоумении. Отряд разделился на три группы, и каждая сгрудилась вокруг костра на дне каньоноподобной расщелины, которая вздымалась вверх выше Улиссовой головы. Потом рядом с ним из тумана вынырнуло нечто округлое и раздался голос:

— Мой Повелитель! Двое наших людей мертвы!

Это был Эдджаувандо, вагарондит из соседней группы. Улисс выбрался из трещины, за ним последовали другие.

— Их убили копьем! — сказал Эдджаувандо.

Улисс осмотрел умерших в свете костра, который разгорелся, когда в него подбросили веток и сучьев. Раны на горле могли быть действительно нанесены копьем, но ведь Эдджаувандо всего лишь высказал свою догадку.

Караульные сказали, что ничего не заметили. Они находились снаружи расщелины, но сидели на своих постах в спальных мешках и полузакутавшись в одеяла. Они утверждали, что крики доносились оттуда — и указали при этом на облако, — а не от жертв.

Улисс удвоил охрану и вернулся в свою расщелину.

— Глих, какие разумные существа обитают в этой местности? — спросил он.

— Их две разновидности, мой Повелитель, — помигав, ответил Глих. — Великаны вуггруды и народ, именующий себя храушмиддумами. Они похожи на вуфеа, только ростом повыше, и мех у них пятнистый, как у леопарда. Но они так высоко не обитают. Разве что немногие из них.

— Кем бы они ни были, — сказал Улисс, — их здесь мало. Иначе они перерезали бы нас всех.

— Похоже на то, — признал Глих. — Но, с другой стороны, храушмидцумы любят поиграть со своими жертвами, как леопард с козленком или кошка с мышкой.

Этой ночью никому не удалось выспаться. Едва Улисс задремал, как чья-то рука встряхнула его за плечо

— Повелитель, очнись. Двое наших мертвы! — сказал алканквиб Вассунди.

Улисс последовал за ним к расщелине, в которой ночевали алканквибы. На сей раз убили двоих часовых. Их задушили, а тела столкнули в расщелину на головы товарищей.. Трое других караульных, находившихся всего в нескольких футах, ничего не слышали, пока тела не шлепнулись о дно расщелины.

— Будь у врага побольше сил, он бы не упустил случая поубивать нас всех, — пробормотал Улисс.

Больше этой ночью никто не спал. Взошло солнце и разогнало мрак. Улисс огляделся, ища следы нападавших, но ничего не увидел. Он приказал положить трупы в спальные мешки и сбросить с ветви. Конечно, не раньше чем жрецы произнесут короткое прощальное напутствие. Согласно их верованиям, мертвых следовало бы похоронить. Но на этой ветви почти не было земли — только та, что набилась меж корней кустов и деревьев. Поэтому мертвых просто скинули с края ветви — единственно возможное подобие похорон. Тела завертелись на лету, едва не ударились о громадную ветвь на тысячу футов ниже и исчезли за завесой лиан.

После молчаливого завтрака Улисс приказал выступать. До полудня он вел отряд вдоль ветви. Вскоре после этого он решил перейти на соседнюю, которая шла чуть ниже, параллельно их собственной почти несколько миль. Растительность на ней была во много раз гуще; причиной тому послужила речушка, шириной примерно в треть ветви. Улисс решил последовать совету Глиха и построить плот.

Переход был совершен по лианам, переплетенным почти горизонтально. Улисс разбил отряд на три группы. Пока одни карабкались, остальные стояли на страже с луками наготове. Самый подходящий случай для внезапного нападения: во время перехода все внимание занято тем, чтобы покрепче держаться за лианы и не ступить ненароком на обманчиво твердую, но непрочную поверхность. Стоящие наверху внимательно всматривались в сплошную стену растений, чтобы вовремя заметить возможную засаду Тысячи врагов могли запросто подкрасться незамеченными.

Перебравшись на другую сторону, первая группа изготовилась прикрывать отход второй, в то время как третья оставалась в арьергарде. Улисс шел с первой группой Потом он наблюдал за следующей группой, перебирающейся по переплетению растений, которое только чуть прогибалось под весом алканквибов, несущих бомбы и припасы. Он уже обследовал окрестности и пришел к выводу, что засады поблизости нет.

Когда первого алканквиба отделяло от ветви не больше двадцати футов, третья группа разразилась воплями. Перепуганный Улисс сообразил, что они указывают наверх. Он поднял глаза — как раз вовремя, чтобы увидеть, как на алканквибского воина валится бревно в десять футов длиной. Не задев его, бревно грохнулось на путаницу растений, разрывая сплетение лоз, лиан и вьюнов. Воин внезапно оказался висящим на конце лианы. Те, что шли следом, в первый миг застыли на месте, а потом бешено рванулись вперед, осыпаемые градом бревен, булыжников, ветвей и комьев земли.

Первый алканквиб разжал руки и с воплем полетел в бездну. Второго ударило по спине двухфунтовым бревном, и он исчез. Третий прыгнул, чтобы избежать удара куском коры величиной с его голову, и не сумел уцепиться за лиану. Четвертый споткнулся и сорвался в отверстие, которое, казалось, поглотило его окончательно. Впрочем, вскоре он появился вновь и сумел достичь относительно безопасной ветки.

Бревна валились все ближе к первой группе, вынуждая ее отступать вдоль ветви. Улисс тоже отступил, но не раньше, чем убедился, что нападавшие находятся на ветке точно над ними. Точнее, они висели по обеим сторонам ветки, уцепившись за кору, чтобы иметь возможность толком прицелиться. Не более шестисот футов отделяло их от лучников — вагарондитов под предводительством Эдджаувандо. Не утратив присутствия духа, тот коротко отдал приказ, и к верхней ветви тотчас устремились стрелы, поражая нападавших.

Враги оказались кошками с пятнистым, как у леопардов, мехом, пучками волос на ушах и козлиными бородками. Шестеро, сбитые стрелами, грохнулись на переправу Один рухнул прямо на алканквиба, и оба полетели вниз. Остальные алканквибы перешли на другую сторону и бросились в кусты, под ветки, где храушмиддумы не могли до них добраться. Вагарондиты прекратили обстрел, и Улиссу пришлось орать им через двухсотфутовую пропасть. Выяснив, что леопардовые, уходя из-под обстрела, вскарабкались обратно, он приказал вагарондитам начать переправу

Те торопились, как могли, но, прежде чем им удалось достичь безопасного места, их вновь атаковали сверху. На сей раз ни одно бревно не попало в цель.

Наконец Улисс отыскал обоих крыланов, укрывшихся под высоким кустом с громадными алыми шестиконечными листьями. Они перебрались первыми, снявшись со ствола и перелетев на другую сторону. Жаль, что он не догадался послать их в разведку на верхнюю ветвь. Впредь он будет поступать именно так. Ну да у него и сейчас найдется работа для бэтменов.

— Я хочу, чтобы вы летели, пока не найдете, где обитают храушмиддумы, — распорядился он.

Глих почти совсем посерел.

— Зачем? — спросил он. — Что ты надумал?

— Я их изничтожу, — ответил Улисс. — Мы не можем им позволить перебить нас поодиночке.

Ни один из парочки крыланов не горел желанием отправиться в полет, но Улисс пригрозил, что оборвет им крылья и оставит здесь, если они не будут подчиняться приказам. Потом он решил оставить Гуах заложницей, покуда ее муженек будет отсутствовать. Самого слова «заложница» он не произнес и не стал объяснять, почему хочет послать в разведку лишь одного крылана, но они его поняли. Глих неохотно сорвался с выступа коры на боку ветви, сверкнул на прощание глазами, захлопал крыльями и ушел по спирали вверх. Враги не бросили в него ни одного снаряда.

Дожидаясь его возвращения, Улисс велел своим людям пустить в дело каменные топоры и построить шесть больших плотов. Через час бэтмен спикировал вниз, совершил посадку на соседнем переплетении лиан и, вскарабкавшись на ветвь, доложил, что видел множество людей-леопардов, но нигде не заметил и следа их поселений.

Тогда Улисс потребовал, чтобы крылан слетал вниз по ручью и разведал, как там дела. Он не хотел, чтобы засада подстерегла плывущие плоты: слишком уж они уязвимы. Гуах лучше остаться с ним. Не проронив ни слова, Глих снялся с места и вернулся через полчаса. Ему ничего не удалось разглядеть в гуще растительности.

Не только растительная жизнь могла похвастаться своей многочисленностью. Джунгли так и кишели разноцветными бабочками с прихотливым узором на крылышках и спинке. Стрекозы, распахнув свои крылья на добрых четыре фута, метались над водой, то и дело снижаясь, чтобы изловить паука-водомерку. Иногда, обернувшись на шорох листвы, Улисс обнаруживал таракана длиной с его руку. По соседству приземлялись летучие ящерицы с широко растопыренными ребрами и тонкой перепонкой, натянутой между ними. Однажды с противоположного берега ринулся в воду бобр. Этот ни за кем не охотился, а сам спасался от охотника. За ним гналась трехфутовая птица — карликовая разновидность гигантского равнинного бегунчика. Она нырнула вслед за животным, и ни один из них не выплыл.

Покуда одни стояли на страже, а другие валялись на мягких мхах, облепивших почти всю ветвь, Улисс сидел и размышлял. Речушка вытекала из огромной дыры в том месте, где ветвь отходила от основного ствола. Если верить Глиху, дерево всасывало воду и выбрасывало ее в различных местах, подобных этому. Вода либо просто бежала по каналу, когда он медленно понижался, водопадом ниспадая там, где ветвь резко изгибалась вниз, либо, что было чаще всего, когда ветка шла горизонтально, добавочные ключи делали поток полноводным, даже несмотря на небольшие пороги.

Этот поток, очевидно, бежал на много миль вперед — по приблизительной оценке Глиха, миль на тридцать пять, хотя точнее не мог сказать и он. Ветвь, как и многие другие, делала зигзаги. Здесь были даже ветки, обвившиеся вокруг самих себя.

Наконец Улисс поднялся на ноги. Авина, которая лежала рядом, тоже встала. Он отдал приказ, и они вступили на первый плот. Несколько вуфеа взошли на плот вместе с Улиссом и оттолкнулись длинными шестами, вырезанными из бамбукоподобных растений.

В этом месте скорость течения не превышала пяти миль в час. Глубина в центре канала составляла футов двадцать, но ниже первых шести футов взгляд не проникал — на большей глубине вода мутнела. Глих сообщил, что в этом повинны растения, обитающие на дне и время от времени выделяющие коричневую жидкость. Крылан не знал, для чего служила эта коричневая жидкость, но, несомненно, она использовалась в экологии Дерева. Не знал он и о том, почему жидкость не подымается на самый верх, окрашивая при этом всю воду.

Рыба в реке водилась — самых разных видов и размеров, однако самые большие не превышали двух с половиной футов. Они походили на красно-черных крапчатых карпов и, наверное, питались растениями. Рыбешки поменьше размером и попроворнее, с длинным копьевидным выростом на нижней челюсти, поедали водяных пауков, а также гонялись за лягушками. Но те, как правило, либо удирали, либо разворачивались и давали отпор. Зубов у них не было, но они вцеплялись в рыбий бок и старались выцарапать глаза. Одна рыба проткнула своим копьем заднюю ногу лягушке — остальные мигом налетели и разорвали раненое животное на части.

Плотогоны старались править ближе к берегу, чтобы можно было дотянуться шестом до дна или до берега и оттолкнуться. Они работали слаженно, следуя тихим командам вождей и с кряканьем отталкиваясь под счет командиров. Остальные стояли, держа наготове луки и стрелы.

Уровень воды почти достигал берегового края, где плотной стеной смыкались растения. Иные окунали ветви прямо в воду. Другие росли прямо посреди речушки на плавучих островках. Там было полным-полно птиц, обезьян и прочей живности. Мех у обезьян был гораздо гуще, чем у их собратьев с нижних веток.

Если бы не угроза нападения людей-леопардов, Улисс наслаждался бы путешествием. Как было бы приятно просто сидеть и плыть наподобие Гека Финна вниз по реке, которую Марк Твен и вообразить бы не сумел.

Но судьба распорядилась иначе. Следовало держаться настороже и быть готовыми действовать при малейшем признаке опасности. И каждый, как предполагал Улисс, ожидал, что вот-вот из ало-зеленых зарослей вылетит копье.

Миновали два напряженных часа, и плоты вышли на широкий проток, который вполне мог бы называться озером. Улисс видел другие ветви, уходящие в сторону, на которых он уже никогда больше не побывает. Озеро становилось все глубже и вскоре разлилось почти на четыреста футов. Чтобы пересечь его, путникам надо было либо воспользоваться течением, которое заметно ослабело, либо держаться ближе к берегу, где можно достать до дна шестами. Улисс предпочел остаться на середине, где можно было хоть немного расслабиться, благо здесь храушмиддумы до путников не доберутся.

Секундой позже он раскаялся в своем выборе. Стадо животных, издали напоминавших гигантских гиппопотамов, вывалилось из джунглей на берег и шумно погрузилось в воду. Они плескались и фыркали, понемногу приближаясь к плотам, хотя вроде бы и без определенной цели.

В десяти ярдах они выглядели как огромные грызуны, которые, очевидно, приспособились к жизни в воде. Их ноздри и глаза находились на макушке, а уши снабжались кожаными клапанами. Волосы у них отсутствовали, за исключением шейной гривки наподобие лошадиной.

В тот же миг, словно в фильмах о диких джунглях, на поверхности озера появились три каноэ. Два вывернули из-за стада, а третье — из устья озера. Все каноэ были сделаны из раскрашенного дерева, со змеиными головами на форштевне, и в каждом находилось по девятнадцать леопардолюдей — восемнадцать гребцов и один командир.

Несколькими секундами позже Улисс заметил нескольких громадных созданий, выползающих из береговых зарослей на озерную гладь — что-то вроде укороченных безногих крокодилов.

Улисс раскрыл на плоту водонепроницаемый кожаный баул и достал оттуда бомбу. Пиаумииву, в чьи обязанности входило всегда держать наготове зажженную сигару, за исключением тех случаев, когда под рукой был факел, подал ее Улиссу. Тот раскурил ее, пока не запылал кончик, и коснулся ею бикфордова шнура. Шнур вспыхнул, пуская густой черный дым, который ветер относил в сторону каноэ. Улисс дождался, пока огонь почти совсем исчез, и швырнул бомбу в середину стада гиппопокрысов.

Та взорвалась перед самым ударом о воду. Животные нырнули. Многие из них больше вообще не всплыли, и только одно появилось по другую сторону Улиссова плота. Его тело, всколыхнувшее озеро, так окатило плоты водой, что Улисс оказался в ней по лодыжку. Чудище фыркнуло и нырнуло вновь. Второй раз оно всплыло под последним плотом и перевернуло его. Вагарондиты с воплями полетели в воду, тюки с провизией и бомбы последовали за ними. Потом бегемот нырнул еще раз, и когда он появился опять, в воздухе над ним взорвалась вторая Улиссова бомба.

Люди-леопарды громко орали, предчувствуя добычу, но после взрыва первой бомбы мигом замолкли. Даже грести перестали и не взялись за весла, хотя их предводители оглашали воздух приказами. К этому времени Авина извлекла еще несколько бомб, и лучшие метатели подожгли запалы. Четыре бомбы полетели навстречу лодкам, одна приземлилась поблизости от трех громадных гиппопокрысов. Три бомбы не долетели до каноэ, но их взрыв поверг храушмиддумов в панику. Они свернули — стремясь, по всей вероятности, выйти за пределы досягаемости бомб, но надеясь остаться на расстоянии полета копья.

За дело взялись лучники, и несколько гребцов вместе с предводителем свалились со стрелами в груди. В тот же миг упали трое лучников, пронзенные брошенными с берега копьями.

Гиппопокрыс выскочил из воды, словно подкинутый катапультой, ухватился за борт боевого каноэ двумя громадными передними лапами и налег, опрокидывая его набок. Весь экипаж с воплями обрушился в воду.

То тут то там возникали водовороты. Улисс увидел безногого крокодила, крутящегося с задней лапой леопардо-человека в коротких челюстях. Рептилии так и сновали среди его людей, упавших в воду, когда гиппопокрыс перевернул плот.

Кругом происходило так много событий, что Улисс не мог за всем уследить. Он сосредоточился на береге, где таилась самая большая опасность. В проеме листвы нападавших можно было разглядеть лишь время от времени, когда они высовывались, чтобы метнуть копье. Улисс велел лучникам стрелять в эту густую зеленую стену вдоль побережья. Затем привлек внимание вождей на других плотах и приказал им также открыть огонь по джунглям. Как только упавших вытащили из воды, приказ был исполнен.

Третье боевое каноэ, то, что вышло из устья, оказалось под командой храброго до глупости вождя. Он стоял на носу каноэ, потрясая своим копьем и понукая гребцов нажимать изо всех сил. Очевидно, он решил протаранить первый плот или же вылететь на него и потом взять на абордаж.

Лучники вуфеа всадили стрелу ему в бедро. Еще шесть стрел поразили столько же гребцов. Но вождь встал на колени за змеиными головами и велел своим людям грести дальше. Каноэ пошло чуть медленнее, но все еще быстрее, чем устраивало Улисса. Он поджег одну бомбу и швырнул ее как раз в тот момент, когда гребцы побросали весла и встали с копьями в руках. Каноэ мчалось наперерез их плоту. Казалось, ничто не могло его остановить.

Бомба Улисса разнесла переднюю часть каноэ, а вместе с ней и вождя. Вода хлынула в пролом и затопила лодку, которая погрузилась в воду и исчезла буквально перед самым плотом.

Бомба шлепнулась так близко, что оглушила и ослепила на плоту всех. Но сквозь слезы Улисс все же увидел, что случилось в следующий момент. Большая часть воинов с разбитого суденышка плавали оглушенными или мертвыми, а потом зубастые челюсти потащили их под воду.

Люди-леопарды на берегу все еще наносили тяжелый урон своими копьями. Улисс поджег еще одну бомбу и швырнул ее. Она упала в воду, взорвавшись сразу же после приземления. Над берегом взлетел вверх гигантский фонтан, но ущерба никому не причинил. Однако панику в стане врага он скорее всего вызвал, ибо огонь прекратился. Улисс приказал грести к берегу. Оставаться на озере было слишком опасно. Оно так и кишело безногими крокодилами — и откуда они только взялись? А на упавших в воду нападали гиппопокрысы.

Остальные два каноэ, полные мертвых и умирающих, уплыли прочь. Стрелы разили без промаха. Благодаря храбрости своих людей, а заодно и выучке, отряд сумел оказать эффективное сопротивление.

Теперь они могли обратить внимание на густую листву Оттуда донеслись крики: стрелы нашли свою невидимую цель. Когда плоты ударились о берег, люди похватали ящики и тюки и нырнули в заросли на глубину нескольких футов. Там они остановились и перевели дух.

Улисс послал нескольких человек к плотам, чтобы довести их вдоль берега до дальнего края озера, и пересчитал своих людей. Двадцать погибли. Оставалось сто — из них десять раненых. А ведь их путешествие только начиналось.

Они прошли вдоль берега без каких-либо дальнейших приключений. В конце озера догнали плывущие плоты, взобрались на них и продолжали свой путь по течению. Вскоре русло сузилось, и течение стало стремительней. Спустя некоторое время ветвь, должно быть, круче изогнулась вниз, ибо скорость плотов увеличилась приблизительно до пятнадцати узлов.

Улисс спросил Глиха, безопасно ли продолжать путешествие на плотах. Тот заверил его, что на ближайшие десять миль путь безопасен. Потом придется пристать к берегу, ибо дальше на целых три мили река изобилует водопадами.

Улисс поблагодарил его, хотя ему даже разговаривать с бэтменами было противно. Во время битвы они укрылись позади лучников и сидели в обнимку. Улисс признавал, что не вправе ожидать от них участия в битве. Не их это дело. Но его не оставляло подозрение, что Глих видел засаду. Он летел над самой водной гладью и уж боевое каноэ должен был заметить. Хотя мог и не заметить. К тому же, если он завел их в ловушку, с какой стати ему оставаться с ними? Ведь он подвергался такой же опасности, как и остальные.

Поразмыслив, Улисс решил, что он несправедлив, поскольку позволяет своей неприязни брать верх над здравостью суждений. Не то чтобы он доверял бэтменам. Ему по-прежнему казалось, что они работают на Вурутану, кем бы он в действительности ни был — возможно, даже самим крылатым народцем.

Плоты продолжали двигаться с той же скоростью. Через некоторое время путешественники услышали глухой рокот водопада. Улисс позволил плотам мчаться еще три минуты, а потом приказал покинуть борт. По его приказу первыми попрыгали в воду стоявшие ближе к краю плота. Следующая шеренга тоже придвинулась к краю и прыгнула. Двое упали в воду, когда плоты врезались в берег. Один не успел вывернуться и был раздавлен между берегом и плотом, второго унесло течением.

Оставшиеся на плотах побросали все запасы, за исключением бомб, на берег. Улисс не считал порох достаточно стабильным, чтобы бомбы могли выдержать удар оземь. Их бережно перекинули в руки стоявших на берегу.

Улисс оставил плот последним. Он глядел, как шесть плотов уплывают по течению, ударяясь о покрытые мхом прибрежные деревья. Потом русло реки изогнулось и плоты скрылись за густой листвой. Через несколько миль отряд вышел к водопадам. Река бушевала в сужающемся русле, изгибалась вдоль Дерева и низвергалась в бездну. Улисс прикинул, что до земли приблизительно восемь тысяч футов — водопад был вдвое выше самого высокого водопада его времени, венесуэльского водопада Ангела.

Отряд перебрался на другую ветку, где тек только маленький ручеек десяти футов шириной и трех глубиной. Они двинулись вдоль берега, хотя проще было бы идти по ручью. Но там, в воде, водились удивительно красивые ядовитые змеи, а также некоторое количество безногих крокодилов. Улисс решил их назвать снолигостерами в честь похожих животных из легенд о Поле Баньяне[17].

До наступления сумерек путники сделали еще один переход по сплетению лиан. Отряд следовал вдоль ветви, пока Глих не заприметил глубокое дупло в месте, где ветвь перекидывалась от ствола к стволу. Он сказал, что там можно переночевать, если только выгнать сначала животных, обитающих в дупле.

— В Дереве встречается множество таких пещер, — сказал Глих. — Особенно там, где ветви отходят от ствола.

— Что-то раньше я ни одной не видел, — проговорил Улисс.

— Ты не туда смотрел, — усмехнулся Глих.

Улисс смолчал. Он не мог совладать со своими подозрениями. Хотя, возможно, он несправедлив к бэтменам. Да и Глих, по всей вероятности, даже больше заинтересован в надежном убежище, нежели он сам... Но с другой стороны, хорошее убежище может стать хорошей ловушкой, если враг перекроет выход. Что, если люди-леопарды последуют за ними и окружат их?

Наконец Улисс принял решение. Его людям необходимо место, где можно хоть как-то отдохнуть. К тому же необходимо перевязать раненых. Если решиться продолжать путь прямо сейчас, кое-кого из них придется нести.

— Отлично, — сказал Улисс. — Мы заночуем в этом дупле.

Он не сказал, что собирается остановиться там на несколько дней, поскольку не хотел, чтобы Глих прознал о его планах.

Выгонять из дупла никого не пришлось, хотя раздробленные кости и свежий помет указывали на то, что обитатель дупла — огромное животное и может вернуться в любую минуту. Улисс велел выкинуть помет, и отряд вошел внутрь. Вход был двадцати футов в ширину и семи в высоту; само дупло представляло собой полусферу сорока футов в поперечнике. Стены были так гладко отполированы, что казалось, будто их обрабатывала рука разумного существа. Глих заверил, что это естественный феномен.

Путешественники набрали хвороста и, сложив в кучу у входа, разожгли костер. Ветер занес немного дыма внутрь, но его было слишком мало, чтобы причинить неудобство.

Улисс сидел, прислонившись спиной к глянцевой стене. Через некоторое время к нему присоединилась Авина и принялась вылизывать свои руки, ноги и живот, потом поплевала на ладони и вытерла ими лицо и уши. Удивительно, на что только способна слюна! Через несколько минут ее мех, пропахший кровью и потом, стал абсолютно чистым. Правда, вуфеа расплачивались за это волосяными комьями в желудке, от которых избавлялись, поедая целебные травы.

Улиссу понравились результаты умывания, но не сама процедура. Действия были чересчур животными.

— Воины утратили боевой дух, — сказала она, просидев рядом с ним в молчании довольно долго.

— Неужели? — спросил Улисс. — Они кажутся чересчур тихими. Но я думал, что виной всему усталость.

— И усталость тоже. Но они еще и подавлены. И ропщут между собой. Они говорят, что, конечно, как Каменный Бог ты очень великий бог. Но мы находимся в самом теле Вурутаны. А по сравнению с Вурутаной ты ничтожен. И не можешь уберечь наши жизни. Экспедиция только начинается, а мы уже многих потеряли.

— Перед тем как пуститься в путь, я предупредил, что многие погибнут, — напомнил Улисс.

— Ты не говорил, что погибнут все.

— Но все и не погибли.

— Пока не погибли,— сказала Авина и, увидев, что Улисс нахмурился, добавила: — Это не мои слова, Повелитель! Это они так говорят! Да и то не все. Но достаточно, чтобы от пересудов в душу запал страх. А некоторые говорят о вуггрудах.

Она произнесла это слово как «угорто», выговаривая таким образом трудные для нее сочетания звуков.

— О вуггрудах? Ах да, Глих упоминал о них. Это такие великаны, которые лопают незнакомцев. Большие вонючие твари. Скажи, Авина, ты или кто-нибудь из твоего народа видел хоть одного вуггруда?

Авина устремила на него взгляд темно-синих глаз и облизнула черные губы, словно они внезапно пересохли.

— Нет, Повелитель. Никто из нас их не видел. Но мы много слышали о них. Наши матери рассказывали нам страшные сказки. Наши предки знали их, когда жили ближе к Вурутане. Глих их видел.

— Так это Глих языком треплет?

Улисс встал, потянулся, но тут же снова сел. Он едва не пересек пещеру, но вовремя вспомнил, что не бог должен являться к смертному, а смертный к богу.

— Глих, а ну вставай! — крикнул он.

Человечек поднялся на ноги и заковылял по залу.

— В чем дело, Повелитель? — спросил он, остановившись перед Улиссом.

— Ты зачем распускаешь слухи о вуггрудах? Стараешься лишить моих воинов присутствия духа?

Лицо Глиха оставалось бесстрастным.

— Я не помышлял ни о чем подобном, мой Повелитель. Я не распускал никаких слухов. Я только правдиво отвечал на вопросы, когда твои воины расспрашивали меня о вуггрудах.

— Они и вправду такие мерзкие, как говорится в сказках?

— Таких мерзких созданий попросту не бывает, — усмехнулся Глих. — Но приятного в них мало.

— Мы на их территории?

— Если ты внутри Вурутаны — значит, ты на их территории.

— Хотел бы я повстречать хоть нескольких вуггрудов и воткнуть в них свои стрелы. Тогда мы выбили бы страх из моих людей.

— Вуггруды — это такие создания, — заметил Глих, — что ты их так или иначе увидишь. Рано или поздно. Скорее всего слишком поздно.

— Теперь ты стараешься запугать меня!

Глих приподнял брови:

— Я, Повелитель? Чтобы я запугивал бога? Ну уж нет, только не я, Повелитель! — Он помолчал и добавил: — Это Вурутана, а не вуггруды, ввергает твоих воинов в такое глубокое уныние.

— Они храбры! — «Я скажу, — подумал он, — что с Вурутаной незачем связываться. Это просто дерево. Жутко большое дерево. Но это только безмозглое растение, которое ничего не может с ними сделать. А остальные, все эти храушмиддумы и вуггруды — просто травяная вошь в его листве».

С этим сообщением он подождет до утра. Сейчас все слишком устали и измучены. А после ночного сна и хорошего завтрака он скажет, что можно отдыхать здесь несколько дней. И еще выдаст пламенную речь.

Улисс прошелся вокруг; убедился, что хворосту достаточно и охрана выставлена. Потом вновь уселся размышлять над своей речью, и сон сморил его незаметно.

Поначалу он подумал, что его будят в караул и пришло его время заступать на вахту. Потом осознал, что перевернут лицом вниз и руки у него связаны за спиной.

Чей-то голос заговорил на незнакомом языке. Более глубокого баса Улиссу слышать не приходилось.

Он огляделся. В пещере полыхали факелы. Их держали гиганты. Существа семи, а то и восьми футов ростом. У них были очень короткие ноги, очень длинные туловища и длинные громадные руки. Они были голыми, и распределение волос на теле было сродни человеку, за исключением меха на животе и в паху. Кожа казалась белой, как у шведов, а волосы рыжеватыми и коричневыми. Их лица носили сходство с человеческими, но круглые влажные носы слишком выдавались вперед. Острые уши располагались на самой макушке. От них несло потом, грязью и дерьмом.

Вооружение великанов составляли громадные шишковатые дубинки, деревянные, с длинной рукояткой молоты и копья с закаленными на огне наконечниками.

Существо, которое наверняка и было вуггрудом, заговорило вновь. Зубы у него были редкими и острыми.

Раздался писк. Лишь через несколько секунд Улисс уразумел, что тоненький голосок принадлежит Глиху и что он говорит с вуггрудом на его языке.

Улисс испытывал такой гнев, что, казалось, вот-вот разорвет путы на запястьях. Но они выдержали.

— Ах ты, подлый вонючий предатель! — крикнул он. — Мне следовало тебя прикончить!

Глих обернулся.

— Да, мой Повелитель, — ухмыльнулся он, — следовало!

Он плюнул на Улисса и пнул его по ребрам. Но его ножонка пострадала от пинка куда больше, чем Улисс. Вуггруд прорычал что-то, и Глих на одной ножке упрыгал прочь.

Гигант протянул свою лапищу, сграбастал Улисса за шею и усадил прямо перед собой. Его рука буквально придушила Улисса. Придя в себя, Улисс увидел, что все его люди связаны. Хотя нет, не все. Около десятка лежали мертвыми с проломленными головами.

Задняя стена сдвинулась в сторону, открывая проход. В стенных креплениях вдоль прохода горели факелы.

Так вот как их схватили. Но как несколько человек смогли одолеть многих, даже если эти несколько — великаны? Что случилось с охраной? Почему шум драки не разбудил его?

Перед ним присел Глих.

— Я взял у вуггрудов порошочек, — пропищал он. — И подсыпал тебе в воду. И всем остальным. Он действует медленно, но верно. И очень сильно.

Хитро! Вода на вкус казалась чистой, и зелье не напоминало о себе ни головной болью, ни тошнотой.

Улисс огляделся. Авина сидела рядом со связанными за спиной руками. Мысль о том, что с ней может что-то случиться, привела Улисса в исступление.

Его намерение спросить Глиха, почему десять воинов убито, погибло в зародыше. Вуггруд наклонился и одним поворотом своей громадной лапы оторвал алканквибу ногу.

Он вгрызался в плоть, отдирал большие куски и жадно проглатывал их, чмокая, жуя, чавкая и рыгая.

Улисс подумал, что его вырвет. Жалко, что не вышло. Авина отвернулась. Глих и Гуах стояли в уголке с совершенно равнодушным видом.

В пещере было десять людоедов — самое лучшее для них название, — и все жрали трупы. Потом они отбросили кости и утерли кровь с губ. Несъеденные куски мяса они прижимали к груди. Их вождь громоподобно взревел, когда Глих указал ему на Улисса и что-то произнес. Вождь взмахнул грязным окровавленным пальцем — один из гигантов подошел к Улиссу и, подняв его за загривок, поставил на ноги. Его пальцы впились в шею Улисса с такой силой, что, казалось, кровь рванет из лопнувших вен. Гигант встал за спиной Улисса и концом своего копья подтолкнул его ко входу в туннель.

Улисс попытался ободрить Авину взглядом, но та по-прежнему смотрела в другую сторону. Он шел по туннелю, и тишину нарушало лишь шарканье гигантских ног да потрескивание горящих факелов. Туннель понемногу забирал вправо, выпрямлялся, изгибался вновь, и наконец они очутились в громадном помещении в сердцевине ствола.

Вдоль стен стояли факелы. Их дым поднимался к закопченному потолку и исчезал, очевидно, через вентиляционные отверстия. Зловоние также поднималось к потолку. Смрад стоял потрясающий, запахи отбросов и экскрементов были такими сильными, что казались не газообразной субстанцией, а твердым телом. Они забили Улиссу глотку, угрожая удушьем.

Глих за его спиной вымолвил: «Шау!» — эквивалент человеческого «фу!»

По комнате бродили с десяток взрослых самок и около тридцати подростков и детенышей. Самки были такими же громадными, как и самцы, и куда более жирными. Груди, бедра, ноги и животы у них были огромными и отвислыми. При виде мяса в руках самцов они подняли жуткий крик. Самцы кинули им обглоданные остатки, и женщины и дети принялись за еду.

Помещение было поделено на две части. Меньшая располагалась в высокой нише на другом конце, где на стене висел вертикально какой-то округлый предмет. В нишу вели вырезанные в дереве ступени. Чувствуя, как деревянное острие уперлось ему в спину, Улисс полез туда. Вождь с Глихом последовали за ним.

Диск оказался мембраной, вставленной в окантовку живого дерева, выступавшего из стены. Рядом с ним находились две палки с чуть закругленными концами. Глих поднял их и стал постукивать по мембране. Улисс слушал и считал. Удары представляли собой определенного рода код, в этом он был уверен. Возможно, примитивная азбука Морзе.

Глих прекратил постукивать, и мембрана завибрировала. Ее поверхность изменяла форму, послышались звуки. Импульсы. Точки и тире.

Крылан стоял, склонив голову и поводя своими огромными ушами. Когда мембрана замолчала, он застучал по ней снова. Потом остановился, вслушиваясь в новую, более длительную серию импульсов неравной продолжительности. Улисс смог выделить элементы типа «точка-точка-тире-точка», «тире-тире-точка-тире-точка» и многие другие, но они, конечно, ничего ему не говорили.

Мембрана могла быть чем-то вроде барабанной перепонки или же телефонной диафрагмы. За ней мог находиться конец длинного растительного кабеля-нерва, а на другом конце, Бог знает где, должно быть какое-то подобие передатчика с другой мембраной.

Улисс подивился: зачем они посчитали необходимым привести его сюда? Догадался он минутой позже, когда Глих начал задавать вопросы.

— Как ты собирался покорить Вурутану?

Улисс не ответил, и Глих сказал что-то вождю, который тут же проревел приказ гиганту, стоявшему за спиной Улисса. Улисс подпрыгнул, когда в него воткнулся наконечник копья, и удержался от крика, только стиснув зубы. Собственно, молчать смысла не было. А давая ответы, он мог ухитриться выудить какие-нибудь сведения о Вурутане.

— Я понятия не имею, как покорить Вурутану, — ответил Улисс. — Я пришел сюда, в основном чтобы понять, что такое Вурутана.

— Ты еще забыл добавить, — ухмыльнулся Глих, — что собирался отправиться на юг, чтобы узнать, нет ли там твоих сородичей.

Он застучал по мембране, а потом прислушался к ответу.

— Вурутана решил, — заявил Глих, — что тебя следует доставить в город моего народа. Вуггруды препроводят тебя туда.

Он заговорил с вождем, который, казалось, сначала воспротивился. Но малявка Глих настаивал на своем, потрясал крохотным кулачком и верещал. Гигант угрюмо покорился: Улисса проводили вниз по ступенькам и вывели из зала. Как только они оказались в туннеле, дышать сразу же стало легче.

— Глих, а что будет с Авиной? И с моими людьми?

— О, они, конечно, пойдут на пропитание вуггрудам.

Он что-то сказал гиганту, и тот буквально взвыл от смеха.

— Мы выступим в путь на рассвете, — сказал Глих. — Не всех твоих людей убьют. Во всяком случае, не сразу. Некоторых возьмем с собой и забьем по мере надобности.

Улисс вздохнул. Он хотел спросить, захватят ли они с собой Авину. Мысль о том, что ему придется увидеть, как ей проламывают череп, разрывают ее тело на куски и пожирают их, заставила его содрогнуться от подступившей рвоты. Было бы проще, если бы ее оставили и ему не пришлось это видеть. Но, с другой стороны, всегда есть надежда на спасение, пусть даже и слабая. Если Авину оставят здесь, для нее все потеряно. С Улиссом она может выжить.

Но Глих его ненавидит и сделает все наперекор. Попроси Улисс взять Авину — и можно быть уверенным, что ее оставят. Или хуже того — Глих, зная, как Улисс к ней привязан, может зарезать ее прямо у него перед глазами.

Придется пойти на этот риск. Он больше не в состоянии держать язык за зубами.

— Глих, — произнес он, — кажется, ты пользуешься здесь известным авторитетом, как представитель Вурутаны, кто бы он ни был. Ты не мог бы устроить так, чтобы Авину взяли с нами?

Глих усмехнулся и промолчал. Потом, когда они почти достигли конца туннеля, бросил: «Посмотрим».

Он хотел помучить Улисса неопределенностью. Да будет так. Улисс может и подождать. Все равно сейчас ничего больше не поделать.

Когда вошли в пещеру, Глих приказал, чтобы Улисса поместили рядом с Авиной. Сделав это, он осклабился, и Улисс понял, что тот просто наслаждается при мысли об их полной страданий и мук беседе.

Едва очутившись рядом с Авиной, Улисс прошептал:

— При первой же возможности залезь ко мне в карман и достань оттуда нож.

Он увидел Глиха, который на противоположном конце комнаты говорил со своей женой. Та смотрела на них и плотоядно улыбалась.

— Я прильну к тебе ближе и сделаю вид, что говорю, — шептал Улисс, — а ты залезь в мой карман, достань нож и открой лезвие. Ты ведь умеешь. А потом займись веревками.

Он ухитрился приблизиться и наклонить к ней голову, двигая губами, будто что-то шепча. От нее несло потом и ужасом, она дрожала.

— Даже если они не заметят и если я смогу освободить твои руки — что мы сможем сделать против них? — сказала Авина, кивнув в сторону гигантов.

— Поживем — увидим, — отозвался Улисс.

К ним направился гигант, и Улисс похолодел. Но вуггруд повернулся к ним спиной и уселся напротив. Лучшей стены, чтобы спрятаться, Улисс и пожелать не мог. Вскорости гигантская голова склонилась, и раздался похожий на дальние раскаты грома храп великана. Остальные тоже отправились на боковую, за исключением того великана, что стоял в проходе. Но он присматривал за пленниками без особого усердия. Да и зачем ему усердствовать? Пленники такие маленькие, так крепко связаны, а сам он преграждает единственный выход.

А вот Глих и Гуах Улисса беспокоили. В любой момент каждый из них мог вспомнить о ноже, подойти и отобрать его. Со своего места Улисс не мог их видеть, а это значило, что и они не могли видеть его. Глиху это может не понравиться, ведь он так жаждет насладиться страданиями Улисса.

Но Глих так и не подошел. Возможно, они с женой решили вздремнуть перед началом тяжелого путешествия. Во всяком случае, Улисс горячо на это надеялся.

Поскольку за ними никто не наблюдал, Авина работала быстро. Она перекатилась к Улиссу спиной и залезла в его карман. В такой ситуации ее кошачья гибкость и малый размер рук служили немалым подспорьем. Ее пальцы ухватились за кончик ножа и медленно вытащили его. Нож упал с легким стуком, и оба они окаменели. Великан издал глубокий горловой звук и на мгновение поднял голову. Храп прекратился. Улиссу показалось, что у него сейчас сердце остановится. Но голова гиганта вновь повисла на грудь, и храп с присвистом возобновился с новой силой.

Авина нажала кнопку, и лезвие выскочило. Через десять минут неуклюжих попыток кожаные ремни были перерезаны. Улисс помассировал запястья и повертел руками, чтобы возобновилось кровообращение. Затем, не спуская глаз с часового, который демонстрировал им свой звериный профиль, перерезал путы Авине.

Наступал критический момент. Если их увидит часовой или если бэтмены не спят, поднимется тревога. Что могли сделать два слабых пленника с окружавшими их гигантами?

Он шепнул Авине, чтобы та тихо пробиралась вдоль стены. Он медленно следовал за ней, пока спящий перед ними гигант не закрыл его от взора часового. Между тем Авина резала путы соседнего вуфеа. Тот, в свой черед, должен был освободить соседа. И так далее. Когда будет освобожден десяток воинов, нож следовало возвратить Улиссу: освобождать всех сейчас неразумно — процедура слишком долгая и слишком явная.

Авина переслала нож по цепочке, а также передала инструкции Улисса. Ни он, ни она крыланов не видели, но соседний вуфеа сказал, что те сидят на корточках подле стены, свесив голову до самых колен, и вроде бы спят.

Факелы почти потухли, а огонь у входа погас давным-давно. Скоро вход, а затем и стены пещеры станут серыми в рассветных лучах. Часового могут сменить в любой момент. Ему могли приказать разбудить всех на рассвете.

— Они говорят, что готовы, — прошептала Авина, вкладывая нож в руку Улисса.

Он окинул взором спину гиганта. Часовой почесывал спину кончиком палки и смотрел на отверстие. Луки, стрелы, копья, ножи, бомбы и поклажа пленников были сложены у входа. Оружие гигантов лежало на полу рядом.

Улисс медленно и осторожно встал, уверившись, что спина вуггруда надежно прикрывает его, — на случай, если часовой вдруг обернется. Он протянул руку с ножом, направив острие вниз, и перерезал великану сонную артерию. Кровь так и хлынула, храп сменился клокотанием, голова повисла до самых ног. Улисс поднял копье, зажал окровавленный нож в зубах и бросился на часового.

За спиной у него, как Он надеялся, остальные похватали копья и мечи своих тюремщиков и пустили их в дело.

Один из великанов все-таки успел вскрикнуть в момент удара.

Часовой уронил палку и молниеносно обернулся.

Улисс вогнал копье ему в живот, но не слишком глубоко. Копье оказалось недостаточно острым, да и живот вуггруда был защищен многодюймовым слоем жира и массивных мускулов. Он весил, наверное, фунтов пятьсот пятьдесят, а то и больше. Великану было достаточно отступить на шаг, чтобы копье упало, — а потом он переступил через копье и бросился на Улисса. Человек отпрянул и схватился за нож. Ему ничего не оставалось, кроме как продолжать схватку с вуггрудом. Счастье еще, что часовой безоружен.

Но тут часовой с диким ревом остановился, схватил копье и метнул его с такой силой, что сбил Улисса с ног. Из брюха великана хлестала кровь, но он наклонился и поднял копье, собираясь проткнуть им Улисса. Да с такой силой впору быка телеграфным столбом проткнуть!

Улисс уклонился от удара, вогнал лезвие в толщу меха и жира и рванул вверх. В тот же миг сзади на плечи гиганту вспрыгнула черно-белая фурия, а каменный нож вонзился в его правый глаз.

Великан выронил копье и пошатнулся. Улисс ухватился за нож покрепче и выдернул его из гигантского брюха. И снова ринулся на великана — тот уже потянулся, намереваясь схватить Авину. Улисс воткнул нож ему в пах, повернул лезвие и рванул. Гигант схватился за рану, и нож Улисса прошелся по тыльной стороне его ладоней.

Прозвенел лук, и гигант упал со стрелой, пронзившей его шею. Авина перекатилась через него, чтобы не быть раздавленной. Она упала, когда гигант потянулся назад, собираясь схватить ее.

Улисс обернулся. Рев, крики и удары разом смолкли. Все великаны лежали мертвыми. Большинство из них были убиты во сне. Трое успели вовремя проснуться и прикончили троих вуфеа.

Улисс вновь повернулся к выходу и увидел, как Гуах снимается с ветки, а Глих следует за ней.

Чертыхаясь, он побежал за ними, выхватил лук и стрелы у вуфеа, который пристрелил часового, и выскочил наружу. Глих взлетел с громадного выступа и, хлопая крыльями, ринулся вниз. Улисс наложил стрелу на тетиву, бессознательно сделал поправку на ветер, прицелился и отпустил тетиву. Стрела насквозь пробила тонкую перепонку правого крыла.

Глих вскрикнул и начал было падать, но потом его крылья вновь захлопали, и он спустился в управляемом полете на соседний ствол. Там его уже поджидала Гуах. Улисс наблюдал несколько минут, как жена осматривает дыру в крыле Глиха и рты у обоих не закрываются ни на миг.

Улисс возвратился в пещеру и отдал нож воинам, чтобы они перерезали путы остальным. Когда все поднялись и вооружились, он велел им идти во внутреннюю пещеру. Они жаждали мести. В большой пещере они перебили всех вуггрудов за считанные мгновения. Они перестреляли взрослых самок, которые были так же опасны, как и самцы, а потом закололи копьями детенышей и подростков.

Потом Улисс прошел в нишу и застучал по мембране. Ответ на сей раз оказался быстрым, понятным и почти смертельным. Из тысячи доселе невидимых отверстий в стенах в них ударили мощные струи воды, сбили и покатили по полу. Вуфеа поднялись на ноги и были сбиты снова. Их волокло все дальше и дальше, пока они не оказались в уже полузатопленном туннеле. Задыхаясь, кашляя, спотыкаясь о тела убитых вуггрудов, оскальзываясь и падая, они добрались до внешней пещеры, а потом вышли наружу. И тут внезапный толчок воды чуть не выбросил их с ветви.

Через некоторое время поток уменьшился и исчез совсем. Улисс осторожно вернулся в пещеру, откуда смыло все трупы и все тюки с поклажей. К счастью, большую часть припасов все же удалось выловить и сложить подальше от бешеного потока.

Вход в туннель запечатала густая липкая масса наподобие медовых сот.

Улисс пересчитал своих людей, остатки провизии и амуниции. Половине воинов удалось сохранить луки и набитые стрелами колчаны. Десяток бомб уцелел. В живых осталось восемьдесят четыре воина, не считая его и Авины — усталая, побитая и потрепанная компания. Оперение стрел и тетивы намокли и, таким образом, были сейчас бесполезны. Запалы у бомб тоже отсырели; возможно, подмок и порох. И провизии осталось совсем мало.

— Повелитель, мы готовы, — произнес Ауфаиеу, занявший теперь место предводителя вуфеа. Он помолчал и добавил: — Следовать за тобой в обратный путь к нашим селениям.

Улисс хотел посмотреть ему в глаза, но Ауфаиеу упорно отводил их в сторону.

— Но я не собираюсь возвращаться, — ответил Улисс. — Я отправлюсь на южное побережье, чтобы узнать, существуют ли смертные, похожие на меня.

Ауфаиеу ни слова не сказал о том, что богу полагалось бы это знать.

— А как насчет Вурутаны, Повелитель? — только и спросил он.

— Пока что с Вурутаной связываться незачем.

Да и что мог предпринять он сам или кто-нибудь другой? Вурутана — всего лишь дерево. Того, кто сидит у власти, кто контролирует крыланов, вуггрудов, а возможно, и леопардолюдей, никак не обнаружить. Во всяком случае, пока. Дерево было слишком обширным. Контролирующая и управляющая сила могла скрываться в любом месте. Но когда-нибудь Улисс изловит бэтмена и выбьет из него местонахождение короля Вурутаны.

А может быть, и нет. Если взять да здраво поразмыслить — к чему искать этого скрытого правителя? Пока тот остается на Дереве и не суется во внешние земли, пусть себе вытворяет все, что заблагорассудится. Улисс пришел сюда лишь потому, что не знал, что такое Вурутана, а вуфеа и все прочие думали, будто Вурутана для них опасен и что Каменный Бог мог для них что-то сделать.

А с самим Деревом ничего не поделаешь. Оно будет продолжать расти, пока не покроет всю Землю. Вуфеа и остальным придется либо приспособиться к нему и научиться жить на нем, либо построить лодки и плыть в другие земли.

— С Вурутаной сейчас незачем связываться, — повторил он. — А что касается нас, что касается меня, то я пойду дальше, разведаю земли вдоль южного побережья. Если вы хотите бросить меня, пожалуйста. Я не хочу, чтобы меня сопровождали трусы.

Улисс не хотел их так называть. Они не были трусами. Он не винил их ни за то, что они пали духом, ни за то, что хотели вернуться. Он и сам был настроен точно так же, просто не желал сдаваться.

— Вот именно, трусы! — подхватила Авина. — Возвращайтесь в свои деревни, в свои кланы, которые вы опозорили! Дети и женщины будут над вами издеваться и плевать в вас! И вас не похоронят вместе с храбрыми воинами! Вас похоронят в земле, предназначенной для трусов! И духи ваших предков на Счастливом Поле Боя будут в вас плевать!

Ауфаиеу дернулся, будто она ударила его хлыстом, и беззвучно выругался, а его темно-синие глаза сверкнули. Такое и из уст мужчины услышать нелегко. Но от женщины! Тем более от женщины, которая прошла сквозь те же тяготы и лишения.

— Я ухожу сейчас же, — сказал Улисс, указывая на юг. — Ухожу туда. И не поверну назад. Можете следовать за мной или уйти. Я все сказал.

Ауфаиеу был в панике. Сама мысль о возвращении без Каменного Бога, который указывал путь и заботился о них, пугала его. Они зашли так далеко только потому, что Улисс вызволял их из всех затруднительных положений. И потом, даже если они сумеют проделать без него обратный путь, им придется объяснять своему народу, почему они покинули Каменного Бога.

Улисс взвалил на плечи мешок с провизией и двумя бомбами.

— Пойдем, Авина, — сказал он.

Он прошел мимо входа в дупло и начал прокладывать себе путь вокруг ствола. Выбравшись на другую сторону, где начиналась могучая соседняя ветвь, он остановился передохнуть.

— Авина, они идут? — спросил он, заслышав голоса позади.

— Идут, — улыбнулась она.

— Отлично! Тогда — вперед!

Он остановился в сотне ярдов там, где из впадины на вершине ветки била вода и бежала дальше по глубокому желобу. Ярдов через пятьдесят русло расширялось и речка начинала свой долгий путь. Улисс подождал, пока остальные обогнут ствол, цепляясь за выступы коры, и, когда все добрались до источника, заговорил:

— Спасибо за то, что вы остались верны мне. Я не могу обещать вам ничего, кроме новых трудностей. Но если мы найдем что-нибудь ценное, то разделим добычу поровну.

Кое-кто промолчал, иные пробормотали:

— Не стоит благодарности, Повелитель.

— Теперь, — сказал Улисс, — мы вновь построим плоты. Но на сей раз соорудим загородку по краям, чтобы никакие безногие твари или водяные крысы не могли стянуть нас в воду.

Пока треть отряда срезала похожие на бамбук растения для шестов и загородок, Улисс отправил вторую треть на стражу. Оставшиеся занялись охотой. Когда плоты были готовы к отплытию, охотники вернулись с тремя козами и четырьмя обезьянами, ленивцем и большой страусоподобной птицей. Путешественники разожгли костры, разделали туши и повесили их жариться. Когда запах мяса достиг их ноздрей, сердца их вновь воспрянули. Вскоре послышались шутки и смех. А потом вернулись Улисс и Авина со связкой из восьми рыб.

Пока Авина готовила рыбу, Улисс размышлял о недавних событиях и о том, что делать дальше. Хотя он не видел крыланов с тех пор, как обогнул ствол, он понимал, что им ничего не стоит его выследить. Единственное, что от них при этом потребуется, — не приближаться на расстояние выстрела из лука. А когда они соберут побольше леопардолюдей или вуггрудов, которые, по его убеждению, произошли от медведей, то те тут же вступят на тропу войны.

Более того, в округе должно быть еще много пещер с мембранами. Может, даже целая сеть связи между самыми дальними ветками и неким верховным органом управления пронизывает все Дерево. И возможно, что во главе находится правитель бэтменов. Но хотя у Улисса не было никаких оснований, он чувствовал, что Вурутаной правит не народ Глиха, а кто-то другой.

Если он достигнет южного побережья, то может обнаружить, что Глих соврал ему. Он мог накормить Улисса байками о живущих там людях, чтобы тем вернее заманить его на Дерево.

Он пришел к заключению, что ему остается одно — идти вперед, доверясь судьбе, а также мужеству и опытности своего отряда, а заодно и собственным. Но попадись ему на пути город бэтменов — и он ворвется туда, если сумеет. Даже если крыланы и не являлись Вурутаной или его правящей силой, они были у него на побегушках. И могли располагать ценной информацией.

Улисс не видел солнца, потому что с обеих сторон над головой высились стволы, ветви и листва, но самые упорные лучи, казалось, все-таки прорывались откуда-то слева. Он дал приказ выступать, и четыре плота были спущены на воду. Они проплыли без затруднений около десяти миль. Теперь солнце светило уже справа. И тут они увидели Глиха, летящего параллельным курсом. Он был в шестидесяти футах слева и на такой высоте, что его едва было видно над верхушками деревьев, которые заполняли пространство между руслом и стороной ветки. Когда крылан увидел, что за ним наблюдают, то захлопал крыльями быстрее и исчез за стеной зелени. Несколькими минутами позже путники увидели его сидящим на ветке гигантского красного дерева, растущего на громадной ветви.

Кто-то из воинов вознамерился подстрелить его, но Улисс посоветовал не тратить стрел попусту. Он подивился, куда же запропастилась Гуах, и тут до него дошло, что скорее всего она улетела вперед, чтобы предупредить вуггрудов и храушмиддумов. А может быть, отправилась в город дхулулихов, чтобы натравить их на пришельцев.

Плоты миновали дерево, на котором восседал Глих. Он наблюдал за ними, покуда речка не свернула в сторону, скрыв плоты от его глаз. Мгновением позже воины увидели, как он взмахнул крыльями и был таков. Но он вернулся и опять уселся на ветку другого красного дерева — на сей раз настолько близко, что Улисс смог разглядеть пробитую стрелой дыру в его крыле.

Глих оставался на ветке, пока плоты не скрылись за новым поворотом. Едва он пропал из виду, как Улисс спрыгнул с плота и помчался сквозь густые заросли. Он надеялся, что сможет пробиться раньше, чем Глих покинет свою ветку. В конце-то концов, торопиться Глиху некуда. Далеко его поднадзорные не уйдут.

Торопясь перебраться сквозь заросли, Улисс наделал куда больше шума, чем хотелось бы. Будь он Тарзаном, он мог бы одним махом перелететь с ветки на ветку по паразитирующим деревьям. Окажись у него чуть больше времени, он мог бы попытаться. Но времени у него не было. Поэтому он продирался сквозь мешанину деревьев, мясистых отростков и густых ветвистых кустарников, колючек и лиан, которые росли, перекидываясь с растения на растение. Он нес лук, поднимая и вытягивая его перед собой. Но, прорываясь сквозь кустарник или заросли колючек, он то и дело цеплялся за них стрелами из колчана. Приходилось останавливаться и отцеплять их.

Наконец Улисс положил колчан на землю и взял две стрелы в руки. После этого дело пошло на лад. Дважды он вспугнул оленя ростом с чихуахуа и раз отскочил от шипящей змеи с треугольной головой и бегущими по боку черными, желтыми и оранжевыми шевронами.

Он выбрался из зарослей как раз в тот момент, когда Глих сорвался с ветки, расправил крылья, взмахнул ими и взлетел. Он то снижался, то поднимался, пролетая вдоль ветки в двенадцати футах от куста, где спрятался Улисс. Улисс вскочил, прицелился в Глиха с упреждением и спустил тетиву. Стрела пронзила его правое ухо и улетела вперед.

Глих заверещал и начал заваливаться набок. Улисс пробрался к самому краю ветви и наложил новую стрелу. Но Глих уже прекратил вопить и выровнял полет. Сейчас он находился в пятидесяти футах впереди и ниже Улисса, и на сей раз Улисс взял меньшее упреждение.

Стрела пронзила правое крыло и плечо Глиха. Должно быть, она вырвала только кусок мяса на правом крыле, потому что оно продолжало работать. Но Глих был ранен и стал падать, тщетно взмахивая крыльями, в мрачную бездну. Улисс постарался проследить его падение, но потерял его в сумраке и переплетении растительности.

Если бэтмен обо что-нибудь не треснется, то скорее всего очухается и благополучно приземлится. Улисс вздохнул и вернулся к плоту. По крайней мере, ему удалось перепугать бэтмена насмерть.

— Остановитесь за следующим поворотом, — велел он, вспрыгнув на плот. Он рассказал спутникам, что произошло, и хотя все были разочарованы, что убить бэтмена не удалось, описание ужаса Глиха доставило им немало удовольствия. Они выбрались на берег вслед за Улиссом, затащили плоты в чащу, где перерезали узлы лиан и засунули бревна в кусты. После чего начали трудный, но не невозможный спуск на соседние ветви. Там, где передвигаться по вертикали не удавалось, отряд шел по горизонтальной плоскости. До сумерек они были уже в одной из громадных полостей, изобилующих по обеим сторонам ветви. Здесь частенько водились животные: всевозможные обезьяны от макак до бабуинов, коты самой разной величины — от домашней кошки до леопарда.

Хозяина полости дома не оказалось, но некоторое время спустя он вернулся. Это была полосатая, как тигр, кошатина размером с оцелота. Она не стала драться с чужаками за логово.

— Мы останемся здесь, пока не кончатся мясо и вода, — сказал Улисс. — Если только Глих не убит и не ранен тяжело, он вернется. Но нас он не найдет. А если и обнаружит, то получит стрелу в брюхо.

Улисса не прельщало отсиживаться в пещере, потому что его люди нуждались в действии. Но если они сумеют оторваться от бэтменов и преследователей, которых те смогут пустить по следам отряда, вынужденное бездействие и напряжение ожидания покажутся очень малой платой.

На следующее утро он несказанно обрадовался, что вовремя спрятался. Его разбудила Авина, которая доложила, что слышала чужие голоса, много голосов, и где-то близко. Улисс подобрался поближе к отверстию и прислушался. Такие высокие тонкие голоса могли принадлежать только дхулулихам. Они перекликались друг с другом, летая над джунглями или ковыляя среди растений. Невзирая на малый рост, им было трудно пробираться сквозь заросли: они то и дело цеплялись крыльями, а тонкая перепонка рвется так легко!

— Мы останемся здесь на весь день, — сказал Улисс, — но если они не уберутся и к вечеру, то выйдем и поймаем одного.

Они забились в пещеру как можно дальше и сделали это как раз вовремя, потому что часом позже мимо пролетел крылан. Он мчался полным ходом, но было совершенно ясно, что он высматривает трещины и пещеры по эту сторону ветви.

Когда дхулулих улетел, Улисс подобрался к краю входа и жестом приказал вождю вуфеа подойти к другому. Как он и ожидал, крылан решил вернуться и приглядеться получше. Их маленький «дружок» без малейшего предупреждения ворвался в отверстие и прошмыгнул внутрь настолько быстро, что ему пришлось немного пробежаться, прежде чем он смог остановиться. Это было довольно глупо. Должно быть, бэтмен не предполагал всерьез, что там кто-нибудь есть. Возможно, он только подчинялся приказу и решил осмотреть дыру, лишь следуя заведенному порядку.

Если так, то он пережил самое большое в своей жизни потрясение. Не успели его глаза привыкнуть к полумраку пещеры, как на него уже навалились спереди и сзади. Громадная рука заткнула рот, а ребро жесткой ладони рубануло по тонкой шее.

Улисс связал потерявшего сознание крылана и запихал ему в рот кляп. Когда он увидел, что глаза бэтмена открылись, то объяснил ему на аирате, что тот должен делать, если хочет жить. Крылан кивнул в знак повиновения, и кляп вынули. Но к горлу приставили острый нож.

Его звали Хиукс, и он принадлежал к специальной группе захвата.

Кто вызвал их сюда?

На это Хиукс не ответил. Улисс слегка вывернул его хилую ножку, а Ауфаиеу зажал бэтмену рот рукой. Хиукс все равно молчал, и тогда Улисс проковырял несколько дырок в его крыле. После соответствующей обработки Хиукс заговорил. Он сообщил, что донесла им Гуах, жена Глиха.

Если так, то город крылатого народа должен быть где-то неподалеку, подумал Улисс. Повезло ему.

Но Хиукс его разочаровал. Он сказал, что перед ними лишь маленькое поселение, аванпост.

Сколько дхулулихов в этой группе захвата?

Примерно пятьдесят.

В данный момент у Улисса не было возможности это ^; проверить.

Как именно они собирались сражаться с пришельцами?

Спрашивая, он не сводил взгляда с деревянных дротиков с каменными наконечниками, которых было полным-полно у Хиукса на поясном ремне.

Дхулулихи, разумеется, собираются метать дротики сверху. А понизу в атаку пойдут храушмиддумы.

В этот момент приземлился еще один крылан. Он подлетел, остановился снаружи и лишь на несколько шагов прошел внутрь. Стоявший у входа алканквиб бросился на него, но бэтмен увернулся, нырнул в дыру и был таков. Однако вуфеа послали ему вслед стрелу, и крылан рухнул без единого звука. Люди скрючились в дупле, ожидая, какой поднимется переполох, когда пронзенного стрелой человечка заметят. Но криков не последовало.

— Они попозже начнут пересчитывать, все ли в сборе, — сказал Улисс. — И уж тогда, будьте уверены, пропавших воинов начнут искать.

— Что же нам делать? — спросила Авина.

— Если они не начнут искать до сумерек, то мы скроемся отсюда. Уйдем обратно в верхние джунгли. Ну а если они найдут нас до темноты, нам предстоит дьявольская заварушка.

Он не добавил, что бэтмены могут запросто заставить их выйти наружу, вынудив голодать.

На одни вопросы Хиукс ответил. На другие — не захотел. Он был таким хрупким существом, что не выдерживал сильной боли. И когда она становилась для него невыносимой, он терял сознание. А если привести его в чувство и вновь подвергнуть мучениям, он опять хлопался в обморок.

Он не сообщил им, где находится город дхулулихов. Зато сказал, что город содержит «дух» Вурутаны. Он не сказал, где находится этот самый «дух». Утверждал, что не знает. Он никогда не видел Вурутаны. Его видели только вожди. Во всяком случае, он предполагал, что видели. Он никогда не слышал, чтобы кто-то из вождей говорил, что видел Вурутану Или скорее «дух» Вурутаны. Дерево было его телом.

Вурутана был богом дхулулихов. А также и людей-леопардов, и медведелюдей, хотя простофили вуггруды поклонялись и другим богам.

Улиссу было любопытно, до какой степени Вурутана контролирует окрестные племена. Он спросил, не враждовали ли между собой храушмиддумы и вуггруды.

— О да, — ответил Хиукс. — Каждое племя враждует со своим соседом. Но никто не воюет против нас, все подчиняются голосу Вурутаны.

— А сколько вообще дхулулихов?

Хиукс не знал. Даже потеряв сознание несколько раз, он утверждал, что не знает. Знает только, что много. Очень много. А почему бы и нет? Ведь они — любимцы Вурутаны.

Существовали ли на южном побережье люди, похожие на Улисса?

Хиукс не знал, но слышал, что были. К тому же побережье находилось во многих перелетах отсюда, и лишь немногие крыланы забирались так далеко.

Наконец наступили сумерки. Хиукс опять лишился чувств. Крыланы прекратили свои полеты. Улисс подумал, что они, должно быть, искали пропавших сородичей ниже по течению. Они уже обнаружили, что двое запропастились куда-то, но не знали когда. А поиски в здешней темноте почти невозможны.

Как только Улисс решил, что стемнело достаточно, он дал приказ выступать. Хиукса привязали к спине Улисса и заткнули ему рот кляпом. Улисс дал слово, что крылану оставят жизнь взамен за информацию. Конечно, Хиукс ответил не на все вопросы, но сказал достаточно. И Улисс восхищался храбростью и стойкостью маленького человечка. Он знал, что проявлять сочувствие к врагу опасно, но ему совсем не хотелось убивать этого храброго заморыша. К тому же тот мог пригодиться в дальнейшем.

Они вернулись туда, где были спрятаны разобранные плоты. Их связали вновь, и отряд отправился вниз по темной реке. Лунный свет почти не просачивался вниз. Разве что луч-другой время от времени пробивался меж ветвей. Один раз тонкий луч высветил громадные круглые черные предметы впереди. Раздалось фырканье, и из какого-то отверстия на теле животного ударила струйка воды. Потом вода забурлила, и животные погрузились. Пока плоты не миновали бурлящую воду, экипаж напряженно ожидал, что гигантские гиппопокрысы вот-вот появятся возле плотов — или, что еще хуже, под плотами. Но все обошлось благополучно.

Несколько раз Улисс замечал казавшиеся бесконечными шеренги безногих крокодилов, выскальзывавших из-под серебристо-черных кустов прямо в серебристо-черную воду, и с дрожью ждал, что из бурлящей воды на плоты вдруг вылезут тупорылые многозубые головы и сомкнут клыки на чьих-нибудь ногах, а может быть, и его. Или ударит во тьме могучий хвост — и рушатся кости, рвется плоть, и падают в поток бездыханные тела.

Но путешествие продолжалось без приключений. Неведомые птицы и звери издавали зловещие вопли. Затем течение усилилось, и плоты поплыли так быстро, что не нужно было отталкиваться шестами от дна. Зато приходилось отталкиваться от берега, чтобы не врезаться в него.

Ветка быстро понижалась, хотя в темноте люди на плотах этого почти не замечали. Если бы не возросшая скорость потока, им показалось бы, что они плывут по равнине.

Улисса скорость и радовала и волновала. Он склонился к связанному Хиуксу и плеснул ему в лицо водой. Вода привела обеспамятевшего крылана в чувство.

— Я хочу пить, — прохрипел он.

Улисс зачерпнул тыквой побольше воды и приподнял голову Хиукса, чтобы тот мог напиться, и лишь затем принялся за расспросы.

— Кажется, впереди водопад. Ты что-нибудь о нем слышал?

— Нет, — угрюмо произнес Хиукс. — Не знаю я ничего ни о каких водопадах.

— И что бы это значило? — поинтересовался Улисс. — Ты никогда не бывал в этой местности, или же впереди нет никаких водопадов?

— По пути сюда я не пролетал над концом этой ветви, — ответил Хиукс.

— Ну ладно, — сказал Улисс. — Сами узнаем, есть там водопады или нет. Мне хочется убраться отсюда как можно быстрее, и мы останемся на плотах до конца. Покинуть плоты в самый последний момент будет трудно, но я надеюсь, все-таки возможно.

Улисс не измышлял новых угроз. Хиукс не настолько ошалел от боли, чтобы не суметь вообразить себе, что может произойти. Каждый сам за себя — а связанный по рукам и ногам Хиукс будет зависеть от того, вытащит ли его кто-нибудь на берег. А даже если кто и захочет, некому и некогда будет тащить его или выбрасывать на берег.

Спустя самое малое время Хиукс заговорил. Он явно мучился отвращением к самому себе. Ему хотелось удержать язык за зубами — и будь что будет. Но смерть, поджидающая у края ветки, вызывала у него ужас. «Должно быть, — подумал Улисс, — гибель в воде таит в себе что-то особенно жуткое для него».

— Судя по силе течения, — медленно вымолвил он, — нам осталось три мили до края ветки. До первого водопада.

Улисс подумал, что Хиукс, возможно, вовсе и не испуган. Он может лгать, чтобы заманить их в ловушку, послать на смерть в пучину водопада и погубить вместе с собой.

— Мы пройдем еще около мили, — решил Улисс. — Потом бросим плоты.

Было достаточно светло, чтобы разглядеть лицо Хиукса. Лунный свет то и дело пробивался сквозь отверстия между листвой, ветвями и стволами в тысяче футах над головами. Лицо крылана было невыразительным, как кожаная подметка.

В тот же миг чей-то вопль заставил Улисса подскочить, и по его телу пробежал озноб. Он обернулся кругом, чтобы посмотреть, куда указывала Авина. В пятидесяти футах от них из заполненной землей трещины росло громадное дерево. Оно было всего пятидесяти футов высотой, но простиралось горизонтально на восемьдесят футов или около того по одну сторону массивного ствола. Крик доносился с одной из его ветвей. А мгновением позже Улисс увидел, кто издает этот вопль. Множество темных тел сорвалось с горбообразного выроста в пропасть под гигантской ветвью, где росло дерево. Огромные перепончатые крылья распахнулись, и маленькие бэтмены скрылись за живой стеной растительности. Через минуту первый из них появился вновь, натужно размахивая крыльями и стремясь пролететь над плотами. А еще через минуту их стало уже куда больше.

Улиссу оставалось только одно. Если его люди останутся на плотах, они будут беззащитны перед нападением сверху. Хуже того, им придется вскоре покидать плоты в куда более трудных условиях, да еще под огнем противника.

Он отдал приказ, и шесты по одну сторону плота коснулись дна. Плоты двинулись к берегу, люди попрыгали на песок и кинулись в кусты. Улисс стал выкидывать тяжеленные тюки на землю. Он надеялся, что от сотрясений черный порох не взорвется. Ящики с бомбами упали в кусты без каких-либо последствий.

Затем Улисс поднял Хиукса и швырнул его с такой силой, что плот накренился. Недомерок с верещанием приземлился ничком прямо в самую чащу. Его подобрал вагарондит Вулка.

В тот же миг на плот ринулся первый бэтмен, сжимая в руках короткую пику. Но он так и не достиг цели: стрела воткнулась ему в грудь, и он с громким плеском свалился в воду. Что-то громадное и безногое с воем выскочило из кустов на противоположном берегу.

Улисс выстрелил, отметив, что его стрела угодила крылану в плечо, потом повернулся и спрыгнул на берег, не выжидая, когда тот упадет в воду. Правой рукой он вытянул лук перед собой, а левой схватился за ветку. Его ладонь сомкнулась на колючем стволе, и он вскрикнул от боли, но руку не разжал.

Что-то ударилось о землю около его правой ноги. Снаряд, потерянный или сброшенный одним из крыланов. Улисс нырнул в кусты и спрятался с головой, не заботясь о возможном уроне для тетивы. Оказавшись в кустах, он продирался сквозь чащобу до тех пор, пока не оказался под громадным, вздымавшимся ввысь кустом. Он кликнул своих вождей и Авину. Кричал, пока те не отозвались. Повинуясь его приказу, они помчались сквозь чащобу и наконец оказались рядом со своим повелителем. Все это время бэтмены носились над джунглями, метали сверху ассегаи, дротики и пускали маленькие стрелы. Но никто не пострадал, и через некоторое время крыланы прекратили бомбардировать отряд вслепую. Они теряли при этом слишком много боеприпасов.

А лучники тем временем подстрелили пятерых бэтменов. Пришлось крыланам удалиться на дерево, чтобы посовещаться.

Несмотря на вынужденное отступление, преимущество было на их стороне. Противник мог передвигаться только в одном направлении, а потом ему неизбежно придется карабкаться по стволу вверх или вниз, чтобы перейти на другую ветку. При этом враги непременно себя обнаружат, и крыланы смогут перебить отряд, не понеся значительных потерь — а то и вовсе никаких.

Если же враг по-прежнему будет прятаться в густых зарослях, то лишь отсрочит неизбежную гибель. Крыланы могут запросить подкрепления и выставить врагов из зарослей. А если крылатый народ не захочет вступать в открытое единоборство, голод все равно выгонит неприятеля наружу, когда его охотничья территория лишится дичи.

Улисс постарался подсчитать своих врагов, пока те носились туда-сюда в проблесках лунного света. И насчитал около сотни. Сейчас они все улетели, за исключением шестерых караульщиков, которые сновали вокруг, так и не приблизившись ни разу на расстояние выстрела из лука.

Улисс скрючился под кустом и постарался придумать, что делать дальше. И пока он думал, его все время донимал какой-то слабый, бормочущий звук. Улисс потребовал от своих воинов полной тишины, вслушался и через минуту сообразил, что это за шум. То был дальний рокот водопада.

Он отдал распоряжение стоящей неподалеку Авине, которая передала его дальше. Вышла небольшая заминка, потому что отряд в большинстве своем не желал расстаться с его теперешним убежищем. Оно давало им превосходную защиту, но Улисс знал своих людей и отлично понимал, как надо с ними обращаться. Он прикрикнул на них и объяснил, что ожидает их в будущем, если они откажутся повиноваться. Уразумев, те действовали достаточно быстро. Просто они не привыкли заглядывать далеко в будущее — им вполне хватало и настоящего.

Конец ветви или скорее то место, где она резко поворачивала на девяносто градусов к горизонту, находился в двух милях отсюда. Из-за густоты зарослей, а также из-за приказа идти тихо и осторожно отряд продвигался очень медленно.

В четверти мили от места их высадки Улисс вдруг увидел черно-белую пену. Он взобрался на высокое дерево, чтобы получше оглядеться, то и дело проверяя, не заметили ли его крыланы, постоянно сновавшие над головой. Как он надеялся, поднялся туман, и видимость несколько уменьшилась. Рокот водопада сверху был слышен отчетливо.

Улисс собрался было спуститься обратно, когда увидел хлопающего крыльями дхулулиха. Улисс вжался в дерево и постарался слиться с наростом коры. Лунный свет не падал прямо на него, хотя через листву пробивались лучи и сумрак был скорее серебристым, чем черным. Почти тут же мимо пролетел крылан. Он размахивал крыльями так медленно, что полет его напоминал парение. Но тут его крылья вновь захлопали, и он пошел на снижение. Он летел прямо к дереву сквозь перемежающуюся бледно-желтым светом темноту. Его лысая голова так и сияла в лунном свете; бледные лучи касались его крыльев, более темных, чем тело. Крылан пролетел над самыми зарослями и, замолотив крыльями воздух, взмыл вертикально вверх. Перед тем как приземлиться на ветвь по другую сторону ствола, он вновь перешел на парение и сел на ветку бесшумно, как сова.

Когтей, чтобы уцепиться за ветку, у него не было, и он схватился за маленький сучок рукой, чтобы не рухнуть вниз. Потом сложил крылья и повернулся к Улиссу спиной. На нем был пояс с каменным ножом, а в руке он сжимал тонкое копьецо. Со шнурка на его шее свисало какое-то витое приспособление. Улисс решил, что это сигнальный рог. Этот тип расселся здесь, чтобы высмотреть неприятеля — и если заметит, затрубит в свой рог, призывая сородичей.

Снизу сквозь шум водопада не доносилось ни звука. Люди Улисса заметили бэтмена и ждали дальнейшего развития действий. Джунгли выглядели необитаемыми.

Улисс покинул свое убежище и двинулся вокруг ствола. Его лук и стрелы лежали у подножия дерева — к счастью, на противоположной от крылана стороне ствола, и тень скрывала их. У Улисса оставался только складной нож, и он зажал лезвие в зубах: ему приходилось цепляться обеими руками, да и то продвигался он медленно — хотя водопад и заглушал шорох, но уж хруст сломанной ветки или сильный шум листвы от чуткого слуха бэтмена не укроются.

Когда Улисс ступил на ветку, где сидел крылан, тот по-прежнему смотрел в сторону. Ветка была толстой, и Улисс выпрямился, не потеряв равновесия. Его ступня скользнула вперед, вторая поднялась в воздух, коснулась земли, скользнула — и так далее. Немного погодя Улисс остановился и вынул из зубов нож. Крылья бэтмена полуоткрылись, всплеснули и сложились вновь. Тут-то Улисс и разглядел дыру в правой перепонке. Узнал он и этот профиль, и наклон головы. Перед ним был Глих.

Улисс мигом раздумал убивать. Глих ему еще пригодится.

Но убить было проще, чем взять живьем. Нужно оглушить Глиха — и в то же время уберечь его от падения. И хотя Глих весил всего каких-нибудь сорок пять фунтов, он мог разбиться и даже погибнуть, упав с тридцатифутовой высоты. И бросаться на бэтмена слишком стремительно тоже нельзя, иначе Улисс рухнет вниз вместе с ним.

Улисс подкрадывался очень медленно, опасаясь, что крылан почувствует дрожание ветки под его ста сорока пятью фунтами. Но Глих, к счастью, расположился не на тонком подвижном конце ветки, а на самой ее середине. Так что Улиссу не составило труда подкрасться и рубануть его ребром ладони по шее — не слишком сильно, чтобы не сломать хрупкие, а возможно, и полые косточки. Глих беззвучно осел и рухнул ничком, так что Улиссу пришлось протянуть руку и ухватить его за крыло. Он подозвал своих людей и мгновением позже опустил обеспамятевшего крылана в поджидавшие руки. Когда Улисс спустился с дерева, Глих уже был связан, и в рот ему засунули кляп. Несколько минут спустя крылан открыл глаза. Улисс встал в лунном свете так, чтобы Глих увидел, кто его пленил. Глих выпучил глаза и забился, пытаясь освободиться. Когда его закинули за спину Улисса, словно рюкзак, он все еще брыкался. Улисс велел Вулке, вождю вагарондитов, который нес Хиукса, стукнуть Глиха еще разок, и тот с радостью повиновался.

Полмили они прошли с максимальной скоростью. Улиссу выпала честь спускаться первым. Его окутывал туман, скрыв не только от бэтменов, которые могли появиться с минуты на минуту, но и вообще от всех. Из-за тьмы и облаков, поднимавшихся из бездны, он едва видел на два фута перед собою. На его теле осели капельки воды, и стало холодно. К тому же роса сделала кору и пальцы скользкими.

Ничего не поделаешь, надо спускаться. Будь он один или же с людьми, которые не считали его богом, он не полез бы в туман, пусть даже крыланы его и заметят. Но он не мог снять с себя полномочия или нарушить слово.

— Туман — это наша защита, — сказал он. — Но как всякая защита, он имеет свои недостатки. Одно другого стоит. Туман укроет нас от врагов, но в нем таится опасность. Будет скользко, и мы ничего не увидим.

«И вдобавок мы слишком медленно идем», — подумал он, нащупывая ногами опору. Его руки вцепились в нарост коры, одна нога оказалась в расщелине, а другая описывала круг в поисках выступа или щели. Наконец, нащупав выступ, он осторожно спустился, удостоверился, что держится надежно, и двинулся дальше. Этот процесс повторялся уже бесконечное число раз, а потом сумрак посветлел, и Улисс смог хоть что-то разглядеть.

Оказавшись на твердом карнизе, Улисс пошел по нему, осторожно ощупывая каждый невидимый дюйм коры пальцами. Слева от него рокотал водопад, возле левой ноги журчал ручеек. Когда что-то коснулось его, он отпрянул и выхватил нож. В полумраке смутно виднелась маленькая стройная фигурка Авины. Она подошла поближе; ее округлившиеся глаза потемнели. Улисс убрал нож, и она на мгновение прильнула к нему. Ее мех был мокрым, но через минуту их тела стали согревать друг друга. Улисс погладил ее округлую головку, потрепал мокрые шелковистые ушки и ласково провел рукой по спине. Сейчас она походила скорее на утонувшую крысу, нежели на то восхитительное нежное пушистое существо, которое он некогда знавал.

Из тумана вынырнули фигуры остальных. Улисс отодвинулся от Авины, считая их по мере появления. Все.

Глих дернулся. На протяжении всего спуска он был неподвижен, как мешок с костями, но теперь решил, что неплохо бы подвигаться и на всякий случай разогнать кровь. Улисс снял его со спины и развязал на ногах ремни. Маленький человечек запрыгал на своих тонких ножках с громадными ступнями, а двое вагарондитов стояли рядом, готовые прикончить его, если ему вздумается сбежать или взлететь.

Улисс осторожно вышел из тумана. В пятидесяти футах над головой маячила вершина водопада. Крыланов поблизости не было. Только кусты и склонившиеся деревья загораживали край верхней части ветки. Улисс обернулся и увидел, что ветвь тянулась по горизонтали насколько хватал глаз. Ничто не мешало путешественникам построить новые плоты и продолжить путешествие вниз по течению. Но до прихода ночи им придется прятаться в джунглях. Большую часть дня можно потратить на сон, хотя следует уделить время и охоте. Съестных припасов у них здорово поубавилось.

Поздно вечером отоспавшийся, но изнывающий от голода отряд разделился на четыре охотничьи партии. Через час они забили безногого крокодила, гиппопокрыса, двух больших рыжих коз и трех громадных обезьян.

Они хорошо поели этим вечером, и каждый почувствовал себя куда лучше. Потом нарубили деревьев, нарезали лиан, связали их вместе и вышли в плавание. Перед закатом они добрались до следующего понижения громадной ветви и нового водопада, который миновали по берегу, не заходя в полосу тумана, и к заходу солнца достигли русла следующего потока. А после сна и охоты построили новые плоты. Русло третьего потока лежало у основания Дерева, или, как сказала Авина, у Подножия Вурутаны.

Гигантские стволы, ветви и прочая растительность, вздымающаяся на десять тысяч футов в высоту, сплетались так густо, что лишь немногие солнечные лучи пробивались сквозь заслон. Здесь и в полдень царили глубокие сумерки, а до и после полудня ночь накрывала вороновым крылом все промежутки между стволами, подымающимися из болота. Земля под деревом впитывала водопады и ливни, которые скатывались с ветвей и колоссальных листьев, когда их не могла поглотить покрывающая Дерево растительность. У его подножия образовалось болото — обширная, невыразимо гнетущая топь. Глубина воды колебалась от одного дюйма до нескольких футов — достаточно, чтобы утонуть. Из воды и грязи тянулось вверх множество странных, мерзко пахнущих, блеклых пятнистых растений.

Сумрак был населен кошмарами. Громадные куски коры, многие размером с бунгало, падали с Дерева вниз, ломая ветви и сбивая с ветвей другие гигантские ошметки подгнившей коры. Дерево, словно Мировой Змей северной мифологии, сбрасывало свою шкуру. Кора подгнивала, обламывалась и либо падала на вершины могучих ветвей, догнивая там, либо летела вниз и подобно холодным черным падающим звездам рушилась в воду или жижу болот. Там, полузатонувшая, она сгнивала окончательно, а насекомые и паразиты, которые кишели в этом сумеречном мире, буравили громадные массы обломков, делая их своим домом.

Там жили длинные, тонкие, трупного цвета черви с волосатыми головами; темно-синие жуки с громадными челюстями; длинноносые саблезубые землеройки; бледно-желтые скорпионы; яркие красно-черные змеи с крошечными рожками, венчающими их трехгранные головы; многоногие, мягкотелые, с дюжиной антенн, длинные существа, которые, когда до них дотрагивались, с громким хлопком выделяли мерзкий вонючий газ, и множество других отвратительных тварей. Повсюду в сумраке высились гигантские обломки коры, словно оставленные ледником валуны, где кишела ядовитая паразитическая жизнь.

Вокруг искромсанных глыб росли высокие, стройные, лишенные ветвей растения, усыпанные сердцевидными желто-зелеными ягодами, растущими прямо из трещин роговой оболочки растений. Росла там и густая, скользкая трава, подымавшаяся на фут-другой над болотной мутной жижей. А над ней порхали какие-то ширококрылые насекомые с телом и крыльями цвета кожи покойника, головы их были абсолютно белыми с двумя круглыми черными метками по бокам и одной чуть изогнутой меткой посередине, так что с виду они напоминали череп. Они летали бесшумно, лишь иногда касаясь кого-нибудь из отряда кончиками крыльев, заставляя того шарахаться в сторону. Но любое движение или звук казались здесь приглушенными. Путники переговаривались очень тихо, подчас шепотом, и совсем не смеялись. Они погружали ноги в воду и в хлябь под ней, а потом медленным, едва ли не виноватым движением вытаскивали их наружу, так что чавкающие звуки казались слабыми и нежными. Отряд держался вместе, и никто не хотел отойти в сторону даже на шаг, в кусты или под высокие, бледные, серо-голубые стебли, чтобы справить нужду.

Сначала Улисс подумал, что ему следует держаться болот. Хотя путешествие будет медленным и тяжелым, эти места казались более безопасными по сравнению с районами вершин, где водилось слишком много разумных созданий. Но одного дня и одной ночи у Подножия Вурутаны оказалось для него (а тем более для его людей) вполне достаточно. Следующим утром, подскочив на добрый фут кверху, как только кроваво-красная лягушка спрыгнула с обломка коры ему на плечи, а потом в мелкую лужу, он решил, что с него хватит. Люди пробовали уснуть на куске коры величиной с небольшой дворец, но всю ночь были вынуждены отбиваться от созданий, повылезавших из своих нор в коре, и выслушивать крики болотных тварей.

Улисс решил, что им следует вернуться на одну из ближайших ветвей. Пришлось пересечь обширное пространство, полное каверн с зыбучими песками, так что до твердой поверхности гигантской колонны, ныряющей с небес в болото, они добрались только к полудню. Преисполнившись благодарности, путешественники начали карабкаться вверх и к сумеркам достигли желанного горизонтального участка ветви; здесь имелся даже ручей, правда, с виду не иначе как ядовитый. Вода в нем была карминово-алой.

Улисс исследовал ее и обнаружил, что виной тому миллионы крошечных созданий, почти неразличимых по отдельности. Глих предпочел развязать язык и сказал, что эти животные плодятся здесь каждый год. Он не знал, откуда они берутся и куда исчезают. Воды речки и источников будут оставаться красными еще около недели, а потом очистятся совсем. А до тех пор крохотные создания послужат пищей для птиц, рыб и лесных животных. Глих порекомендовал сварить из них суп.

Улисс внял его совету, но заставил крылана первым отведать варево. Через несколько часов, прошедших без каких-либо последствий для бэтмена, Улисс решился. Он выпил полную миску и нашел суп очень вкусным и сытным. Следующие несколько дней путешествия на плотах путникам было достаточно для пропитания зачерпнуть воды с красными существами. Они быстро продвигались вперед, ибо не испытывали необходимости останавливаться для охоты. Отряд пересек приблизительно пятьдесят миль, преодолев три водопада, и наконец достиг нижнего уровня потока. К этому времени алые тварюшки исчезли.

Когда настала пора нового подъема, Улисс не то из любопытства, не то повинуясь случайной причуде настроения, велел подниматься как можно выше. Восхождение по сучковатому и изъеденному трещинами вертикальному стволу заняло три дня. Ночью путники спали на выступах коры, достаточно больших, чтобы разместить весь отряд. На третий день они вошли в облака и вырвались на свободу только вечером. Но утро оказалось безоблачным, и отряд мог заглянуть в бездну. Они находились на высоте по меньшей мере десяти тысяч футов. Ствол вздымался еще на две или три тысячи футов, но подыматься выше не имело смысла. Ветвей на такой высоте уже не было. А эта ветвь неожиданно оказалась удачной: она тянулась, казалось, вечно и имела очень пологий наклон.

У соединения ствола с ветвью бил источник, в него вливалось еще множество ручьев, образуя поток, который через милю уже становился судоходным.

Каждую милю или около того ветвь выбрасывала вертикальный отросток, который тянулся, насколько путники могли судить, до самого дна или соединялся с другими ветками ниже.

Чтобы бэтмены не попытались смыться, Улисс понаделал дырок в их летательных перепонках и связал их вместе тонкими жильными веревками. Он заставлял их карабкаться по стволу, ибо их объединенный вес был слишком велик, чтобы при длительном восхождении кто-то тащил их на закорках. Когда отряд взбирался по отвесному стволу, покрытому корой, крыланы во избежание побега находились в самой середине шеренги: ведь эти легкие создания могли подыматься куда быстрее, чем даже самые ловкие из вуфеа.

Улисс приказал разбить лагерь. Несколько дней путники отдохнут, поохотятся, поразведают все вокруг. Улисс надеялся найти еще одно дупло в стволе и поэкспериментировать с коммуникационной мембраной внутри. После пребывания у вуггрудов он постоянно искал такие дупла, поскольку был уверен, что их существуют тысячи, но пока не заметил ни одного. А ведь, по словам крыланов, их повсюду полным-полно. Какая досада — знать об этом и оказаться не в состоянии отыскать их. Однако Улисс был уверен, что каждое дупло охраняют медведеподобные вуггруды или храушмиддумы — люди-леопарды. И если они превосходили числом его отряд, он не мог себе позволить новой встречи с ними. Но Улисса распирало. Только бы добраться до коммуникационной мембраны. Теперь он узнал код.

Он был сделан на основе обычного торгового языка и напоминал азбуку Морзе, благо тоже состоял из комбинации длинных и коротких импульсов.

Эти сведения Улисс выудил из Глиха во время долгих ночей, когда все отдыхали от дневных забот. Хиукс наотрез отказался сообщить ему код. Более того, крылан не хотел даже признать, что он вообще существует. Но Глих был из другого теста. То ли у него был ниже болевой порог, то ли меньше силы воли. А может, он просто оказался поумнее Хиукса и понял, что рано или поздно заговорить придется. Так почему бы не сказать сразу и уберечь себя от излишних страданий?

Хиукс обозвал Глиха предателем и жалким бесхребетным трусом, а тот ответил, что, если Хиукс не заткнется, он сам его прикончит при первой же возможности. Хиукс отпарировал, что это он сам убьет Глиха при первом же удобном случае.

И хотя Глих выдал код, он не выдал — или не смог — местоположение центральной базы своего народа. Он клялся, что ему надо подняться над Деревом довольно высоко, чтобы разглядеть основные навигационные ориентиры, которые окончательно укажут ему путь к базе. Этими ориентирами были высокие стволы с особыми листьями, которые можно было отыскать только с высоты двух тысяч футов. Возможно, сейчас отряд находился под одним из них, но крылан был не в силах определить это сразу.

Улисс разочарованно пожал плечами. Он не вынашивал бы планов нападения на базу, даже если бы знал о ее расположении. Ему недоставало сил для вторжения. Но Улиссу хотелось знать, где она находится, чтобы когда-нибудь, обладая достаточными силами, ее атаковать. Ничего, так или иначе он сумеет все выведать.

Он сидел, прислонившись спиной к относительно плоскому выступу растрескавшейся коры; в десяти футах перед ним горел костер. Ночь почти наступила. Внизу она уже наступила. Небо было все еще синим, и лишь вдалеке облака тронуло розовым, светло-зеленым и темно-серым. Крики и рев охотящихся животных и их жертв доносились как порождение давно забытых кошмаров, настолько они были далекими и слабыми. Оба крылана сидели возле Улисса бок о бок, но не переговариваясь и даже не глядя друг на друга. Вуфеа, вагарондиты и алканквибы расположились вокруг шести огромных костров На ветке, а также спрятавшись на выступах коры, стояли часовые. От аромата жареного мяса и рыбы так и текли слюнки. Охотники уже прошлись по ветке и возвратились с тремя четверорогими, поросшими каштановой шерстью козами, десятью громадными рыбами (отнятыми у черно-серого пятнистого кугуара, который поймал их), с полными сумками самых разнообразных ягод и тремя огромными мохнатыми обезьянами.

Охотники доложили, что растительность на вершине составляют в основном низкорослые хвойные деревья с толстыми стволами, ягодные кусты, трава высотой по колено, растущая из набитых землей трещин, и мох. Речка изобиловала рыбой, но крокодилов и гиппопокрысов нигде не было видно. Казалось, хищников здесь представляли только черно-серые пумы, маленькие медведи и несколько видов выдр. Из других животных встречались в основном козы и обезьяны.

Этой ночью путники сытно поели и улеглись спать как можно ближе к огню, только чтобы не обжечься: на такой высоте после захода солнца становилось морозно.

Позавтракав поутру остатками ужина, путники принялись за постройку плотов. Они повалили несколько елей, достигавших в высоту едва ли двадцать футов, и связали вместе. А затем в наилучшем расположении духа окрыленный надеждами отряд отправился в плавание.

В кои-то веки они не обманулись и не разочаровались. Поток нес их с постоянной скоростью, где-то около тридцати миль в час, и доставил к расширению ветви. Здесь он не сорвался вниз отвесным водопадом, а лишь разлился во все стороны по широкой площади, отгороженной уходящим вверх изгибом ветви. Отряд разобрал плоты и перенес бревна вверх по косогору. Сразу же на вершине путники нашли еще один ручей, который вскоре превратился в реку. Они связали плоты и отдались на волю потока. Раз десять им пришлось повторить переправу. Наконец они добрались до места, где течение реки не прерывалось дольше всего. На протяжении шестидесяти миль уклон был таким медленным, что русло то и дело заболачивалось. По прикидкам Улисса отряд покрыл уже около ста пятидесяти миль по одной ветви. Глих заверил, что им просто повезло найти такую — подобных ей совсем немного.

Выбравшись из холодной липкой трясины болота, путники карабкались до тех пор, пока не нашли подходящую ветвь на высоте около шести тысяч футов. Десятью днями позже они вышли к водопаду, подножие которого находилось в пяти тысячах футах под ними. И здесь Дерево кончилось.

Улисс был ошеломлен. Ему стало немного не по себе. Он так привык к миру одного гигантского Дерева со множеством листьев, переплетающихся и извивающихся ветвей, протянувшихся до небес стволов, густой растительности, что весь мир начал представляться ему Деревом.

А теперь его взгляду открылась равнина, тянувшаяся, возможно, миль на пятьдесят—шестьдесят, а дальше виднелись вершины гор. По другую сторону, если верить Глиху, находилось море.

Авина стояла так близко к Улиссу, что ее мохнатое бедро коснулось его тела. Ее длинный черный хвост ходил взад и вперед, то и дело щекоча пушистым кончиком его ноги.

— Вурутана пощадил нас, — сказала она. — Я не знаю почему. Но на то у него были свои причины.

Улисс возмутился.

— А ты не думаешь, что мы обязаны своим успехом моей божественной силе? — поинтересовался он.

Авина вздрогнула и искоса взглянула на него. Ее глаза были огромными, как всегда, но зрачки превратились в узкие щелочки.

— Прости меня, Повелитель, — вымолвила она. — Мы все обязаны тебе. Без тебя, конечно, мы все давно бы погибли. И все же по сравнению с Вурутаной ты маленький бог.

— Больше размером — не означает сильнее, — возразил Улисс.

Он злился не потому, что она отрицала или принижала его божественную сущность — он еще не настолько спятил. Просто он рассчитывал на благодарность за то, что ему удалось вывести свой отряд наружу. Хотелось, как простому смертному, хотя и вынужденному напоминать о своей божественности.

А благодарности Авины Улисс жаждал больше, чем чьей-либо другой. Почему бы это? Почему это красивое, но совершенно ему чуждое создание, разумное, но несхожее с человеком, столько значит для него?

Хотя почему бы и нет? Она с первого дня стала для Улисса опорой, обучила его языку, разговаривая с ним, оказывала ему разнообразную помощь — и, не в последнюю очередь, моральную поддержку. И физически она очень привлекательна. Улисс так давно не видел ни одного человеческого существа, что свыкся с обликом нечеловеческих. Авина была очень красивой самкой (он едва было не подумал — женщиной).

Но все же, несмотря на искреннюю привязанность, Улисс порой испытывал к ней отвращение. Это случалось, когда она оказывалась чересчур близко к нему. Улисс отодвинулся, и Авина бросила на него загадочный взгляд. Догадалась ли она, о чем он думает? Правильно ли истолковала его движение?

Он надеялся, что нет. Ибо если она догадалась, у нее хватит ума и понятливости сообразить, что уклонение от физического контакта было просто обороной. И она поймет, как понимает и сам Улисс, почему он вынужден обороняться.

Он окликнул Булку и остальных вождей:

— Вперед! Спускайтесь с Дерева вслед за мной. Вскоре мы вступим на хорошую, твердую землю!

Спуск прошел достаточно легко, хотя Улиссу и приходилось подавлять в себе стремление рвануться вниз очертя голову. Теперь, когда он вот-вот вырвется на свободу, черносерая громада Дерева казалась еще более угрожающей, чем когда они были внутри. Но ничего не случилось. Ни вуггруды, ни храушмиддумы не вырвались из Дерева, чтобы совершить свое последнее нападение.

Однако, раз они вышли на открытую равнину, их стало просто обнаружить с воздуха. До наступления темноты было бы лучше оставаться под сенью Дерева и лишь потом двигаться дальше.

На счастье, здешняя почва у основания Дерева была не столь болотистой. Едва сойдя с ветви, по которой бежал ручей, путники вступили на сухую, твердую землю. Они разбили лагерь по северную сторону ветви, уходившей в землю под углом в сорок пять градусов. Улисс изучил равнину, покрытую невысокой, буро-зеленой травой и изредка встречавшимися акациевидными деревьями. Там бродили громадные стада травоядных: лошадей, антилоп, буйволов, жирафоподобных существ, которые, как он предполагал, произошли от лошадей, слоноподобных животных, вероятнее всего, происходящих от тапиров, громадных, толстоногих кроликов и голубых, с изогнутыми клыками, длинноногих свиней. Там водились и хищники — двенадцатифутовый бегунчик, геопардоподобный леопард и стаи мохнатых, как дикобразы, львов.

Этой ночью отряд двинулся прочь от Дерева. Они не ушли далеко, потому что охота заняла слишком много времени. На рассвете путники разожгли костер в рощице акаций и поджарили мясо, а потом уснули в тени деревьев, выставив нескольких часовых.

На третий день отряд достиг горной гряды. Глиху даже пытками угрожать не пришлось. Он добровольно сообщил о перевале, и отряд два дня продвигался вдоль гор, пока перевал не был найден. Еще два дня ушло на то, чтобы перебраться через горы. Как-то под вечер отряд обогнул склон горы, и за ним в закатном сиянии перед ними предстало море.

Потом солнце зашло, и небо почернело. Сам не зная почему, Улисс чувствовал себя счастливым. Возможно, горы заслонили от него облик Дерева, а ночь сокрыла все, способное напомнить, что он не в том времени и не на той Земле, где родился. Звезды слагались в необычные созвездия, но он мог не обращать на них внимания. Куда сложнее оказалось немного спустя не обращать внимания на Луну — слишком уж она была большая, синевато-зеленоватая с белыми крапинками.

Путники поднялись на рассвете, позавтракали и начали спускаться по склону горы. К вечеру они достигли ее подножия и следующим утром двинулись по относительно гладкой равнине к морю. Вначале отряд пробирался густым лесом, но уже на второй день вышел к полям, к домам и огороженным сараям.

Дома были квадратными, иногда двухэтажными, сооруженными по большей части из бревен, а порой и из гранитных блоков, грубо обработанных и скрепленных известкой. Сараи были частично каменными, частично деревянными. Улисс обошел несколько и обнаружил, что там никого нет, кроме разве что диких зверей. Повсюду оказалось полным-полно деревянных и каменных статуй и несколько картин — очень примитивных, но на них хватало человеческих фигур, чтобы уверить Улисса, что художник, вероятно, был человеком.

Улисс подумал был, потому что нигде не нашел ни одного человеческого существа, живого или мертвого.

Он то и дело натыкался на обгоревшие останки домов и сараев. Была тому причиной война или несчастный случай, он не мог определить.

Домашние животные поудирали либо подохли с голоду.

Нигде не осталось даже человеческих костей.

— Что здесь произошло? — спросил Улисс у Глиха.

Крылан взглянул на него, пожал костлявыми плечами и распростер крылья насколько позволяла веревка.

— Не знаю, Повелитель. Последний раз я был здесь шесть лет назад, и тогда здесь жили врумау. Если не считать случайных набегов нешгаев[18] и вигнумов, они вели мирный образ жизни. Возможно, мы выясним, что произошло, когда войдем в главную деревню. Вот если бы мне разрешили полететь вперед, я мог бы живо разузнать...

Он наклонил голову и кисло улыбнулся. Конечно, он не мог всерьез на это надеяться, и Улисс даже не потрудился ответить. Отряд впервые натолкнулся на кладбище, и Улисс остановил шествие. Он побродил внутри, изучая надгробные памятники. Они были вытесаны из толстых обрубков красного дерева и увенчаны черепами различных птиц и зверей. Больше на них не было ничего, а Глих и Хиукс понятия не имели, что эти черепа значат.

Далее отряд следовал по узкой грязной дороге. Все более многочисленные фермы по-прежнему пустовали.

— Судя по тому, насколько разрушились дома, и густоте поросли вокруг, я бы сказал, что их покинули примерно год назад, — произнес Улисс, — может, даже два.

Глих сообщил ему, что врумау были единственными человеческими созданиями, о которых он знал, — не считая, конечно, тех, что являлись рабами нешгаев. Собственно, врумау могли быть потомками беглых нешгайских рабов. Но, с другой стороны, нешгаи могли раздобыть рабов, напав на врумау. В любом случае врумау обитали на площади в сотню квадратных миль и имели население в сорок пять тысяч человек. У них было три главных поселения с пятью тысячами горожан в каждом, а остальные жили на фермах или охотились. Они торговали с дхулулихами и паусаидурами. Последние, согласно Глиху, обитали в море, а не на побережье. Если верить описаниям бэтмена, они были своего рода дельфинокентаврами.

Улисс принялся расспрашивать об истории людей, но Глих открыто признал свое полное невежество в этом вопросе.

Улисс решил, что знает об этом мире еще меньше, чем когда открыл глаза в горящем храме вуфеа. Ну, может, и не меньше. Зато путаницы у него в голове прибавилось. Существовало великое множество разумных видов, и большинство из них явно вопреки теории эволюции, а тут еще человеческие существа исчезли так внезапно и загадочно. Все эти дни он жил одной надеждой: увидеть вновь человеческие лица, услышать человеческий голос, прикоснуться к человеческой коже. А люди исчезли.

Проселочная дорога тянулась все дальше и дальше и наконец вывела путников в прибрежную деревеньку на сваях. Она располагалась в бухте со множеством вытащенных на берег судов, начиная от маленьких лодок и кончая кораблями, похожими на корабли викингов. Очевидно, буря порвала их якорные цепи и выкинула их на отмель.

Деревня выглядела так, будто все решили оставить дневную трапезу и убраться восвояси. Около четверти домов было сожжено начисто, но это можно было приписать и небрежному отношению с огнем в очагах.

И лишь одно портило картину всеобщего добровольного исхода — высокий деревянный столб в центре главной площади. Его вершину венчала вырезанная деревянная голова. Безволосая голова с огромными веерообразными ушами и длинным, как змея, носом. Из открытого рта торчали четырехфутовые слоновьи бивни. Раскрашена голова была темносерой краской.

— Нешгаи! — воскликнул Глих. — Это голова нешгаев. Они оставили это в ознаменование победы.

— Если они захватили эту деревню штурмом, где следы борьбы? — не поверил Улисс. — Где скелеты, например?

— Очевидно, нешгаи прибрали за собой, — ответил Глих. — Они — очень опрятный народ. Любят чистоту и порядок.

Улисс огляделся в поисках массовых захоронений и нашел несколько гигантских могил. Он раскопал одну и обнаружил около сотни скелетов, сплошь человеческих.

— Нешгаи, должно быть, забрали своих погибших к себе на родину, — заметил Глих. — Они всех хоронят в одном месте, очень священном месте.

— Как долго жили здесь врумау? Уж столько-то ты о них знаешь?

— О, на мой взгляд, около двадцати поколений, — сказал Глих и скорчил рожу.

— Около четырехсот лет, — проговорил Улисс.

Почему он не очнулся на сотню лет раньше? Тогда он нашел бы своих сородичей и обосновался среди них, завел бы детей. А с его технологическими познаниями нешгаи бы людей не одолели. Скорей уж наоборот.

Конечно, теперь он был бы уже мертв. А над его могилой высился бы столб с черепом какого-нибудь животного на верхушке и надписью: «ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ УЛИСС ПОЮЩИЙ МЕДВЕДЬ, 1952 — 10000 000».

Около часа Улисс пребывал в самом мерзком расположении духа. Все равно ведь помирать — так зачем еще о чем-то беспокоиться? Почему бы ему не вернуться в деревню вуфеа, не поселиться среди народа, который поклоняется ему как божеству? А что до подруги жизни, в которой он так нуждается...

Но через час Улисс стряхнул с себя остатки подавленности. В самой природе жизни таится неверие в собственную смерть и стремление поступать так, словно эта самая жизнь будет продолжаться вечно. И словно пустяки имеют громадное значение. Относиться к жизни и смерти реалистически можно только за гранью реальности. Там, где начинается безумие. Ну не смешно ли — чтобы не стать безумным, надо забыть о том, что безумен мир... или хотя бы поступать так, словно мир не спятил.

Он исследовал дома и храмы, а потом спустился к пляжу. Там все еще стоял на якоре корабль, не успевший рассыпаться окончательно. Его корпус был поврежден, и несколько бревен нужно было заменить, но в доках на складах вполне хватит всего необходимого. Улисс объяснил вождям, что от них требуется. Те закивали, будто все отлично поняли, но взгляды их выдавали сомнение. Или скорее испуг.

Улиссу пришло в голову, что они ничего не знают о мореплавании. Все, кроме бэтменов и самого Улисса, видели море впервые.

— Поначалу мореплавание покажется вам странным, а то и опасным, — сказал Улисс. — Но вы научитесь. А когда узнаете, что делают и чего не делают на море, вам может даже понравиться.

Вожди все равно выглядели исполненными сомнений, но поспешили выполнить приказ. Улисс принялся изучать мачты и снасти. Все лодки и корабли имели прямые паруса. Очевидно, косого паруса врумау не знали. А значит, и понятия не имели о лавировании или плавании против ветра. Этого Улисс понять не мог. Пусть человек вышел в море за много тысяч лет до изобретения паруса, дававшего ему возможность лавировать против ветра, но раз косой парус был когда-то изобретен, ему следовало бы навечно остаться в человеческой технике. Если же этого не случилось, значит, в преемственности человеческих знаний существовал катастрофический пробел. Люди впали в варварство и по крайней мере несколько поколений не имели контакта с морем. И не осталось никаких знаний, даже устных преданий.

Улисс выбрал для жилья большой дом, в котором разместился с Авиной и вождями, велев остальным занять три других дома. Часовых расставили у главных ворот, приказав при виде чего-либо подозрительного бить в громадные барабаны в караулке над воротами.

Через три недели корабль был готов. Его спустили на воду из дока, и Улисс вывел свою команду в первое плавание. Матросы получили устные указания — и изо всех сил старались воплотить свои скудные знания в жизнь. Несколько раз они чуть не перевернули судно. Однако после недели упорных тренировок команда была готова к длительному каботажу вдоль берегов. Улисс наряду с разработанной косой оснасткой построил и установил руль. Корабли врумау оснащались для управления большими веслами.

Он окрестил судно «Новой надеждой» и в один прекрасный день отбыл в земли нешгаев.

Берег был пологий, со множеством великолепных пляжей, и только иногда встречались редкие утесы. Море казалось относительно мелким на протяжении двух миль от берега и свободным от мелей и громадных скал. Почти к самому пляжу спускались заросли гигантских дубов, платанов, елей, сосен и некоторых неизвестных на земле его времени деревьев. Там водилось множество животных: оленей, антилоп, длинношеих громадных лошадей, которых он называл, думая по-английски (а это случалось нечасто), «жирконь», буйволов, высоких, похожих на волков животных, тюленей и черепах.

Как-то раз Улисс спросил у Глиха, почему земли между нешгаями и врумау оказались лишенными разумной жизни.

— Я могу только предполагать, — заявил недомерок бэтмен. — Но, на мой взгляд, так случилось потому, что все разумные существа побережья ушли жить с Деревом.

Улисс отметил про себя это «с Деревом». Почему не на Дерево? Глих говорил так, словно разумные существа получили приглашение и отправились жить в один общий дом.

— С Деревом жить проще, — продолжал Глих. — Там можно укрыться от врагов, а пища обильна и доступна.

— А крокодилы и гиппопокрысы поедают зазевавшихся рыболовов, — подхватил Улисс. — И если Дерево изобилует дичью, то оно изобилует и кровожадными зверями, большинство из которых не брезгует полакомиться человеком. А если племени проще скрыться, то к нему не менее просто незаметно подкрасться, когда оно уже обнаружено. У густой растительности есть не только преимущества, но и недостатки.

Глих пожал плечами и улыбнулся с видом собственного превосходства:

— Верно. Но это хорошо, что некоторые умирают, иначе племена так расплодились бы, что не хватило бы ни места, ни еды. Кто-то должен страдать во имя большинства. Кроме того, между народами Дерева нет войны. Во всяком случае, такой, какой представляешь ее ты и народы равнины. Дерево следит за своими племенами и, когда племя становится слишком многочисленным, уведомляет его соседей, что они вправе пойти на него войной. Оно также предостерегает племя от нападения. Потом молодые воины обоих племен устраивают сражение. Или иногда, на короткий срок, им разрешается нападать на поселения. Тогда позволяется убивать самок и детенышей. Но так случается довольно редко. А когда случается, никто не возражает. Эти маленькие стычки придают жизни содержание и колорит.

— Тогда почему нешгаи и врумау не пошли жить с Деревом? — спросил Улисс.

— Нешгаи возомнили, что они лучше Дерева! — гневно выпалил Глих. — Эти неуклюжие, толстопузые носопыры были такими же дикими, как вуггруды и храушмиддумы. А потом они откопали захороненный город Шабавзинг и нашли в нем множество вещей, которые помогли им подняться от варварства к цивилизации за три поколения. К тому же они такие большие и неповоротливые, что не смогли бы ни устроиться удобно на Дереве, ни вскарабкаться повыше.

— А врумау?

— Они жили с Деревом — когда-то. А потом, вопреки приказаниям Дерева оставаться на месте, ушли. Очень упрямый, склочный и вздорный народец. Да ты и сам увидишь, если найдешь их. Они перебрались к морю и построили там свои жилища. Некоторые говорят, что сначала они объединились с нешгаями, которые потом их предательски поработили. А потом некоторые врумау бежали и пришли сюда, чтобы основать нацию, мечтая однажды выступить в поход против своих бывших хозяев... Но, очевидно, нешгаи их опередили.

Казалось, Глих был очень доволен участью людей.

— Теперь настал черед нешгаев, — добавил он. — И их смерть придет с Дерева, которое ничего не забывает и не прощает. Сейчас нешгаи терпят урон от нападений фишнумов — собратьев вуггрудов, и глассимов, родственников храушмиддумов. Их посылает из своих недр Дерево, чтобы истерзать, обескровить нешгаев и истребить их. — Он помолчал и сказал с еще большим злорадством: — Та же участь ждет народы северных земель. Если они откажутся жить с Деревом. Дерево понемногу разрастется и захватит все равнины, всю землю, за исключением узкой полоски вдоль побережья. И Дерево не потерпит никаких разумных существ на берегу. Так или иначе оно их погубит..

— Дерево? — переспросил Улисс. — Или дхулулихи, которые используют Дерево, чтобы навязать всем свою волю? Мнимые слуги Дерева и его настоящие хозяева?

— Что? — воскликнул Глих и покачал головой. — Неужели ты в это веришь? Да ты просто рехнулся!

Все же он едва сумел скрыть торжествующую улыбку, так что Улисс призадумался, не попал ли он ненароком в самую точку.

Если его теория была не только теорией, она могла многое объяснить. Но многое по-прежнему требовало объяснений. Откуда взялось Дерево? Улисс не мог поверить, что оно естественным порядком развилось из какого-то растения, жившего в его дни.

А тут еще загадка происхождения всех этих совершенно не родственных друг другу разумных существ.

Судно плыло вдоль побережья, держась вблизи берега и бросая якорь, когда небо покрывалось тучами, затрудняя надежную навигацию. Когда была видна луна, корабль плыл всю ночь. Глих и Хиукс время от времени сообщали что-нибудь о нешгаях. Большей частью они жались на платформе у основания мачты, их крылья едва ли не подметали дощатую палубу. Их головы над закутанными в одеяла плечами часто сближались. Невзирая на обоюдную ненависть, крыланы переговаривались. Слишком уж они были напуганы, несчастны и одиноки, чтобы не прибегнуть к единственному утешению — родной речи.

Улисс не знал, что с ними делать. Они сообщили ему почти все, что ему хотелось знать. Он был уверен, что смог бы получить и другие сведения, если бы знал, о чем спрашивать. Но он опасался, что когда-нибудь пленники найдут способ сбежать и вернутся с целой ордой своих сородичей. Каждый минувший день увеличивал для бэтменов возможность побега.

Улиссу не хотелось убивать их, хотя это было бы вполне логично. Да, но ведь крыланы так и не выдали расположение основного города. Бэтмены утверждали, что дорогу домой они могут найти только по воздуху.

И Улисс воспользовался этим предлогом, чтобы сохранить им жизнь. Когда-нибудь они смогут указать путь к своей базе, пусть даже с воздуха. В конце концов, никто из бэтменов и не подозревал о существовании шаров и дирижаблей, а посему пусть пока тешатся мыслью, что их секрет останется в безопасности.

На шестой день Улисс увидел первых дельфинолюдей. Корабль отклонился от береговой линии, ибо на его пути стоял громадный утес. Когда до утеса оставалось около двухсот ярдов, на его склоне, всего в нескольких футах над поверхностью воды Улисс разглядел каких-то причудливых животных. Он подвел «Новую надежду» так близко к утесу, как только осмелился — лот показывал глубину в четыре фатома, — и вместе с экипажем уставился на четырех загоравших на рифе созданий.

Больше всего они напоминали легендарных тритонов[19] его дней, а не описанную Глихом помесь дельфина с кентавром. Ниже груди они походили на рыб. Или все же на дельфинов — ведь плавники были горизонтальными, а не вертикальными. Окраска нижней части тела была такой же золотисто-бронзовой, что и на верхней. Половые органы самок и самцов скрывались паховыми складками. Выше груди тела были совершенно человеческими, а между пальцами, вопреки ожиданиям Улисса, перепонок не оказалось. Носы были очень тонкими. Глих объяснил, что ноздри могут плотно сжиматься благодаря сокращению мышц. Глазные яблоки закрывались плотными и прозрачными оболочками, выходящими из-под век. Волосы на головах были очень короткими и лоснящимися. На таком расстоянии они казались скорее тюленьим мехом, чем волосами. У двоих были черные волосы, у одного — светлые, а у четвертого — каштановые.

Улисс помахал им рукой и улыбнулся. Женщина и мужчина помахали ему в ответ.

— Хорошо сделано, — одобрил, подойдя к борту, Глих. — С морским народом лучше вести себя дружелюбно. Стоит им захотеть, и корабль мигом останется без днища.

— А насколько велико их дружелюбие?

— Иногда они торгуют с нешгаями и людьми. Они приносят занятные морские камни, рыбу или драгоценности с затонувших кораблей и меняют их на вино или пиво.

Улисс призадумался, не удастся ли сделать из них союзников в войне против нешгаев — если, конечно, он ее затеет. По мнению Глиха, они не склонны принимать чью-либо сторону, разве что одна из сторон их смертельно оскорбит. Но даже высокомерные нешгаи обращались с морским народом почтительно и задабривали его дарами. Флот нешгаев был велик, и им не хотелось обнаружить его на дне моря.

Скала и ее странные обитатели остались за кормой.

— С такой скоростью ты не сегодня-завтра выйдешь к берегам нешгаев. А что дальше? — спросил Глих.

— Посмотрим, — отрезал Улисс. — Ты бегло говоришь на их языке?

— Еще как, — ответил Глих. — К тому же многие из них говорят на аирате.

— Надеюсь, они не слишком изумятся, увидев меня и мой экипаж. Я не хотел бы подвергнуться нападению только под влиянием паники.

Назавтра через час после восхода судно миновало громадный, вырезанный из камня символ. Гигантское «X» внутри разорванного круга. Это был знак Неш, бога-прародителя нешгаев, как объяснил Глих. Монумент, заметный с моря издалека, обозначал восточную границу их владений.

— Скоро увидишь большую бухту, — сказал Глих. — И город с целым гарнизоном. А заодно торговые суда и быстроходные военные корабли.

— Торговые суда? — переспросил Улисс, игнорируя скрытую в тоне бэтмена угрозу. — С кем же они торгуют?

— В основном друг с другом. Но иногда их громадные корабли заплывают далеко вдоль побережья к северу и торгуют с тамошними обитателями.

Улисс места себе не находил. Его не столько страшило столкновение с неизвестностью, сколько захватила новая идея. Возможно, нешгаи не станут его врагами. Возможно, они окажутся союзниками и помогут ему. Они наверняка заинтересованы в борьбе с гигантским Деревом или теми, кто его использует. И, возможно, они будут сотрудничать с людьми, а не обращать их в рабство. Кто знает, какую ложь мог преподнести ему бэтмен.

Вскоре побережье изогнулось в глубь суши, и Улисс увидел слева волнорез, сложенный из громадных каменных плит. Он тянулся на несколько миль. То был не просто волнорез, а высокая стена, защищавшая залив и город от неприятельских кораблей. На вершине утеса Улисс увидел несколько высоких серых зданий, а потом, пройдя первый проход, разглядел корабли и сам город на склоне холма.

Миновав башню, возведенную на вершине волнореза, путники заметили какие-то силуэты в узкую прорезь бойниц. Что-то заревело, и, оглянувшись назад, они увидели на башне громадное создание. Возле огромного рта оно держало необъятный рупор. Слоновий хобот поднялся над инструментом, словно не инструмент, а он сам издавал этот трубный рев.

Улисс решил, что лучше корабль войдет в гавань, нежели вынудит нешгаев выйти в море навстречу ему. Едва ли нешгаям придет в голову, что этот маленький кораблик собирается на них напасть. Он направил судно в широкие ворота волнореза между двумя башнями по обеим сторонам входа и приветственно помахал рукой обитателям башни — к его удивлению, большинство из них оказались людьми. На них были кожаные шлемы. В руках они держали щиты — как полагал Улисс, деревянные. Люди потрясали копьями — с каменными наконечниками, конечно, — или держали Улисса под прицелом своих луков. Позади возвышались серокожие нешгаи. Вероятно, гиганты были офицерами.

Огня с башен не последовало. Должно быть, как Улисс и предполагал, их обитатели решили, что один кораблик не может заявиться с воинственными намерениями.

Спустя мгновение Улисс уже не был так в этом уверен. Наперерез его суденышку вышел огромный корабль, длинное судно типа галеры с низкой осадкой. На нем было полным-полно солдат, и две трети этого воинства составляли люди. Управлялось судно при помощи руля. Парусов на нем не было. Гребцов тоже.

Улисс так и выпучил глаза. Его посетила тошнотворная мысль: он только что сам, по доброй воле, положил голову на плаху. Он не слыхал ни слова о том, что технология нешгаев настолько развита.

Но когда галера обогнула их сзади и прошла вдоль борта, словно пастух, собирающий стадо, не было слышно ни звука — только шипение разрезаемой острым носом воды и плеск волн о борта. Если внутри корабля находился двигатель внутреннего сгорания, он имел превосходный глушитель.

— Как он движется? — спросил Улисс у Глиха.

— Я не знаю, Повелитель! — ответил Глих.

Слово «повелитель» он произнес так подчеркнуто, что ясно было: он считает, что божественности Улисса пришел конец. Но и особой радости бэтмен не выказал. Возможно, крыланы тоже опасаются порабощения. Хотя едва ли — говорил ведь Глих, что дхулулихи торгуют с нешгаями.

Улисс глаз не сводил с корабля. Как может сочетаться столь прогрессивный способ передвижения с примитивным оружием экипажа?

Улисс пожал плечами. Со временем он обо всем узнает. А если нет, значит, у него будут более важные поводы для размышлений. Он и раньше отличался терпением, а после пробуждения эта черта его характера только усилилась. Возможно, когда он невообразимо долгие века пребывал окаменелостью, его душе сообщилась в некоторой степени твердость камня.

Его корабль спустил паруса, гребцы принялись табанить, замедляя бег корабля, а затем, когда корабль заскользил вдоль дока, который им указал офицер галеры, подняли весла. Люди, одетые лишь в килты, приняли брошенные мохнатым экипажем канаты и проволокли корабль вдоль шеренги резиноподобных мешков. Галера скользнула в док мгновением позже, застопорила свои невидимые бесшумные моторы и остановилась в дюйме от возвышавшихся перед ней строений.

Теперь Улисс мог поближе присмотреться к нешгаям. Ростом они достигали десяти футов, а то и больше. Их короткие тяжелые ноги оканчивались скошенными наружу ступнями. Тела у нешгаев были длинные — по мнению Улисса, такое сложение приносило им массу неудобств, — а руки так и бугрились мускулами. На каждой руке у них было по четыре пальца.

Их головы имели сходство с деревянными изображениями, которые Улисс уже видел в селении врумау. Гигантские уши были все же не так велики по сравнению с головой, как у слонов. Широкий лоб выпячивался у висков. Брови отсутствовали начисто, зато ресницы у нешгаев отличались редкостной длиной. Глаза были карими, зелеными или голубыми. Тощий морщинистый хобот свисал до самой груди. Широкий рот окаймляли выпяченные губы — совершенно негроидная черта! Изо рта под прямым углом к плоскости лица торчали два крохотных бивня. Во рту имелось только четыре коренных зуба, отчего дикция нешгаев изрядно страдала. Торговый язык аирата в их исполнении отличался шепелявостью. Произношение было настолько неразборчивым, что казалось, ты слышишь совершенно незнакомое наречие. Но стоило попривыкнуть, и их речь делалась внятной. Зато людям с трудом давалось произношение нешгаев, и в их устах аирата представлял собой компромисс между тем, как говорят все остальные народы, обладающие полным набором зубов, и тем, как говорят нешгаи. К счастью, сами нешгаи как-то разбирали произношение своих рабов.

Цвет кожи у нешгаев варьировал от светло-серого до серо-коричневого.

Они носили остроконечные кожаные шлемы с четырьмя отворотами, наподобие охотничьего кепи Шерлока Холмса. На кожаных шнурках с толстых шей свисали громадные камни и бусы. Тяжелые костяные кирасы, размалеванные красным, зеленым и черным, скрывали относительно узкие груди. Единственной одеждой, общей как для людей, так и для нешгаев, был килт. Ноги офицеров были обернуты в зеленые обмотки, а громадные ступни обуты в сандалии. Некоторые носили плащи из плотной ткани, утыканной большими белыми перьями.

Улиссу эти существа показались чем-то отвратительно чуждым, но окруженным ореолом силы и мудрости. Последнее исходило, конечно, из его личного отношения к слонам. Улисс напомнил себе, что хотя нешгаи и могли произойти от хоботных, но теперь они такие же слоны, как он — обезьяна. И хотя огромные размеры и гигантская сила давали нешгаям некоторое преимущество, они с тем же успехом могли обернуться и недостатком. У всего есть своя оборотная сторона.

Чуть впереди и в стороне от остальных на причале стоял величественный нешгай. Именно он и заговорил с Улиссом, а все остальные почтительно внимали. Он что-то пронзительно протрубил своим длинным хоботом — как предстояло узнать Улиссу, приветствие, — и затем произнес краткую речь. И хотя Улисс понял, что говорит нешгай на аирате, из-за странного произношения невозможно было уловить суть. Он велел Глиху перевести, предупредив, чтобы тот не вздумал лгать.

— А что ты со мной сделаешь, Повелитель? — спросил Глих, искоса взглянув на Улисса с нескрываемой ненавистью.

— Убью на месте, — отрезал Улисс. — Рано ты злорадствуешь.

Глих беззвучно выругался и повторил на более разборчивом аирате, что сказал чиновник Гушгоз.

Смысл речи сводился к тому, что Улисс со своим экипажем должен сдаться Гушгозу. Их проводят в город в главное административное здание — дом правителя и его главного помощника Шегнифа. Там Шегниф с ним и побеседует. Если же Улисс откажется подчиниться, Гушгоз велит своим людям применить силу.

— Это столица? — спросил Улисс, махнув рукой в сторону города на холме. Хоть это и было самым большим поселением, виденным им за последнее время, но и здесь не могло обитать больше тридцати тысяч жителей, включая людей.

— Нет, — ответил Глих. — Бруузгиш находится в десятках миль западнее. Там обитает Рука Неша и слуга его Шегниф.

Говоря о высоком положении Шегнифа, Глих использовал слово, которое можно было интерпретировать как Великий Визирь.

Гушгоз заговорил вновь, и Глих перевел: пришельцам следует оставить корабль и подняться на холм к крепости. Там их обеспечат транспортом до столицы. Очевидно, тот факт, что отряд вооружен, нимало не обеспокоил Гушгоза.

Улисс первым предстал перед огромным Гушгозом. От гиганта несло скорее потной лошадью, нежели слоном. Улисс нашел это даже приятным. Зато желудок нешгая урчал вовсю — с этим феноменом Улисс постоянно встречался в здешних краях. Более того, нешгай принялся жевать большую плитку прессованных растений и жевал все время, пока отдавал приказы своим солдатам. Чтобы наполнить огромный желудок, нешгаи очень много времени уделяли еде. Но, конечно, не так много, как слоны.

Наконец, построившись, кавалькада двинулась по улице, ведущей к вершине холма. Нешгайские солдаты, люди-рабы и негуманоидные офицеры сопровождали шеренгу прибывших. Булка нес на спине Хиукса; Улисс, несший Глиха, следовал за громадным Гушгозом. Тот подымался вверх по косогору величавой и медленной поступью. Добравшись до вершины холма, он сильно запыхался, изо рта у него стекала слюна. Улисс вспомнил объяснения Глиха, что нешгаи склонны к сердечной недостаточности, одышке, ревматизму, быстрой усталости ног. Они расплачивались за сочетание огромных размеров с передвижением на двух конечностях.

Улица, вымощенная булыжником, достигала в ширину пятидесяти футов. Треугольные крыши покрывали прямоугольные дома, украшенные множеством барельефов и геометрических конструкций и разрисованные на тот манер, что звался во времена Улисса «психоделическим». На улицах не было ни горожан, ни рабов — их разогнали солдаты. Но из окон и дверей на путников взирало множество серых и коричневых лиц. По словам Глиха, нешгаям не доводилось прежде видеть кошачьих созданий.

Гушгоз оставил их стоять снаружи гарнизонной крепости, которая напоминала замок, сложенный из циклопических гранитных плит. Прошел час, за ним другой. Совсем как в армии, подумалось Улиссу. Знай поторапливайся — и жди, поторапливайся — и жди. За десять миллионов лет возникли новые разумные существа, а армейская рутина осталась прежней.

Авина долго переминалась с ноги на ногу и наконец не выдержала, подошла к Улиссу и оперлась о него.

— Мне страшно, мой Повелитель, — тихо промолвила она. — Мы отдали себя в лапы длинноносых людей, и что они захотят теперь, то и сделают. Нас слишком мало, чтобы бороться с ними.

Улисс похлопал ее по спине и погладил, даже несмотря на тревогу наслаждаясь чувственной нежностью ее меха.

— Не бойся, — ободряюще произнес он. — Нешгаи вроде не дураки. Они поймут, что я слишком ценен для них, чтобы травить нас, как свору диких собак.

Только по этой причине он и решился отправиться на территорию нешгаев. Но при виде галеры призадумался. А вдруг этот народ так продвинулся, что Улисс не сможет им предложить ничего, что выдерживало бы сравнение с тем, чем нешгаи уже обладают? Правда, он нигде не заметил следов наземного транспорта — а вот это уже странно. Вероятно, двигателям галеры требовалось слишком много места и топлива, чтобы использовать подобные в автомобилях. В таком случае он покажет им, как сделать паровой автомобиль.

Вдруг ворота крепости распахнулись, и оттуда выехала колонна легковых и грузовых машин. Своим сходством с усовершенствованными каретами и повозками они напоминали старинные автомобили. Они были сплошь деревянными за исключением колес и шин. Колеса казались стеклянными или сделанными из похожего на стекло прозрачного пластика. Шины были сделаны из чего-то, напоминающего белую резину. Как Улиссу довелось узнать впоследствии, их изготовляли путем специальной обработки сока некоего дерева, которого в его время не существовало.

Автомобили, в которых гиганты-нешгаи могли разместиться, были поистине огромны. Гигантский руль напоминал скорее корабельный штурвал. Чтобы его поворачивать, нужны были громадные руки. Вот почему водителями во всех машинах, даже в грузовых, были только нешгаи. Да Глих и говорил, что людей не подпускают ни к каким сложным техническим устройствам, за исключением переговорных.

Из-под капота не доносилось ни звука. Улисс положил руку на деревянный борт, но не ощутил ни малейшей вибрации. Он спросил Глиха, что движет этот экипаж, но тот лишь пожал плечами.

— Не знаю, — отозвался бэтмен. — Нешгаи предоставляют мне известную свободу передвижения как поставщику товаров и сведений. Но они не рассказывали мне о своих механизмах и даже не позволили приблизиться хоть к одному из них без сопровождающего.

То-то горем это явилось для Глиха, ухмыльнулся Улисс. Ведь главной целью пребывания бэтмена среди нешгаев наверняка было выведать секреты их технологии.

Их культура содержала множество противоречий. Примитивнейшие вещи уживались в ней бок о бок со сложнейшими механизмами. Нешгаи использовали луки со стрелами и копья с пластиковыми наконечниками, но не порох. Возможно, порох и был им знаком, но они не производили огнестрельного оружия за неимением металла или пластмассы, способной его заменить.

Гушгоз восседал на заднем сиденье автомобиля, возглавлявшего колонну. Он оторвался от огромного блюда овощей и кувшина молока ровно настолько, чтобы приказать накормить людей и вновь прибывших. Пища состояла по большей части из овощей с небольшой добавкой конины. Как Улисс выяснил впоследствии, лошади применялись и как транспортное средство — они тащили повозки с людьми-рабами или возделывающими землю нешгаями.

Когда с едой было покончено, основную часть отряда Улисса загнали в грузовики, а следом за ними туда поналезли люди-солдаты. Улисс, его вожди, Авина и оба бэтмена сели в машину, следующую за автомобилем Гушгоза. Автомобиль гиганта двинулся по дороге, вымощенной пластиком, куда для вящей прочности были вставлены куски битого кирпича. Улисс наблюдал за водителем, который управлял тормозом и газом с помощью единственной педали под правой ногой. Приборная доска содержала большое количество шкал и циферблатов с различными символами. Улисс не без интереса изучал их, так как это были первые увиденные им здесь признаки письменности. Среди них находились и знакомые ему символы — перевернутая четверка, поваленное набок Н, О, Т и перечеркнутое Z. Но сама простота этих знаков наводила на мысль о возможности их самостоятельного изобретения.

Машины имели ветровые стекла, но с боков были открыты. Поскольку скорость их не превышала двадцати миль в час, ветер не был особой помехой. А взбираясь вверх по крутому склону холма, автомобиль сбросил скорость до десяти миль. Моторы не издавали даже легкого урчания.

Примерно через полтора часа автоколонна выехала на площадь гигантской крепости, и отряд пересел из одних автомобилей в другие. Улисс не понимал, зачем понадобилось менять экипажи, будто они ехали на перекладных. Потом до него дошло, что его догадка о перекладных могла оказаться недалека от истины. Возможно, природа этих двигателей не механическая или электрическая, а биологическая. Возможно, нешгаи использовали мускульную силу.

Он присмотрелся к рабу, заливавшему топливо в бак через воронку на боку кузова, и это только усилило его подозрения. Жидкость не походила на бензин или что-то ему подобное. Она была густая, как сироп, и имела явно растительный запах. Пища для живого мотора?

Автоколонна двинулась дальше. Вокруг простирались покатые холмы, поросшие густыми лесами. Кое-где виднелись расчищенные поля и фермы. На полях росли какие-то причудливые растения, и во время очередной остановки Улисс прогулялся к ближайшим посадкам. Никто не пытался его остановить, хотя трое лучников все время держались поблизости.

Тонкие зеленые семифутовые стебли оканчивались чем-то вроде коробочек. Улисс потянул одну к себе, чтобы посмотреть. Стебель с готовностью согнулся, не ломаясь. Улисс запустил пальцы в щель у самого верха мясистой коробочки и раскрыл ее. За слоями нежно-зеленых листьев находилась тонкая хрящевидная пластинка, поверхность которой пересекали толстые и тонкие темные линии. На стыке этих линий торчали маленькие зеленые мясистые бугорки. Улисс попытался представить себе, на что будет похожа созревшая пластинка.

Если только у него не разыгралось воображение, перед Улиссом была еще не вполне созревшая приборная панель.

Гушгоз что-то сказал, и все разошлись по машинам. Улисс глядел на поля со все возрастающим интересом. Через милю он увидел еще один посев, который мог теперь распознать. Или скорее высказать определенную догадку о его природе. Эти низкорослые приземистые растения плодоносили округлыми коробками, обвернутыми листвой. Коробки были четырех футов длиной, трех шириной и двух высотой. Улисс предположил, что это и есть автомобильные моторы. Природа их была не животной, а растительной, и они наверняка отличались высоким содержанием белков.

Улисс обдумывал важность своего открытия, а автоколонна двигалась вдоль многочисленных полей с разнообразными растениями, природу которых он не мог себе даже представить. Они миновали несколько деревенек, состоявших из больших, изящно разукрашенных и разрисованных домов нешгаев и маленьких, убогих, часто некрашеных человеческих жилищ. Через некоторое время Улисс прекратил размышлять о растительной технологии нешгаев и принялся обдумывать устройство ферм и деревень. На каждого нешгая здесь приходилось около шести людей — примерно около трех взрослых мужчин на одного взрослого нешгая. Но даже высоким и, по всей видимости, сильным нешгаям не управиться каждому с тремя быстроногими противниками, действующими сообща, даже если среди них окажутся и женщины.

Что удерживало людей от восстания? Рабский образ мыслей? Какое-то оружие, которое делало нешгаев непобедимыми? Или люди попросту жили с нешгаями в симбиозе, который приносил им такие преимущества, что они не имели ничего против рабства?

Улисс разглядывал людей-солдат, сидящих лицом к нему. Они были наполовину лысыми. Как мужчины, так и женщины, которых он видел в деревнях, были полулысыми, хотя у детей волосы росли вполне нормально и были кудрявыми, почти курчавыми. Всех людей отличала красивая темно-коричневая кожа, карие или зеленовато-карие глаза и довольно узкие лица с орлиными носами, выступающим подбородком и высокими скулами.

Нечеловеческим в них было только отсутствие мизинца на ногах. Но это можно было отнести на счет эволюции. К тому же всякие демагоги, провидцы и ученые давно предупреждали, что человек утратит мизинец на ногах. И зубы мудрости.

Улисс наклонился к сидящему напротив солдату и обратился к нему на аирате. Тот поначалу как бы немного опешил и даже встревожился. Улисс повторил свою просьбу медленнее. На сей раз солдат его более или менее понял. Его аирата не вполне походил на то наречие, которым пользовались Глих или Улисс, — это была его родная речь, значительно отклонившаяся от первоначального варианта. Но Глих знал незнакомые им обоим слова и перевел просьбу Улисса.

Вначале солдат, казалось, засомневался. Но Улисс заверил, что не желает ему зла. Солдат обернулся и спросил гиганта на переднем сиденье, стоит ли ему повиноваться. Громадная слоновья голова повернулась, взглянула на Улисса и что-то проговорила. Солдат открыл рот пошире, Улисс заглянул внутрь и пробежал пальцем по зубам. Зубов мудрости не было и в помине.

Улисс поблагодарил. Нешгай вынул блокнот и что-то записал в нем авторучкой размером с электрический фонарик.

Путешествие продолжалось до поздней ночи. Экипажи менялись пять раз. Под конец они миновали гряду холмов и выехали на плоскогорье, расположенное над самым морем. Город был неплохо освещен фонарями и электрическими лампочками — или чем-то похожим на лампочки, подумал Улисс, хотя они могли быть и живыми организмами. Они крепились на твердые коричневые ящички с живыми растительными батареями или топливными элементами.

Город был окружен стеной и больше всего напоминал Багдад из «Тысячи и одной ночи». Автоколонна проехала ворота, которые закрылись за ними, и направилась к центру города. Здесь Улисс со своим отрядом вышел из машины. Их провели в высокое здание, препроводили вверх по лестнице в громадную комнату, где за ними замкнулись тяжелые двери. Зато там путников ожидала пища, и, поев, они отправились спать.

Авина взобралась на верхнюю полку, но посреди ночи Улисс проснулся оттого, что она прильнула к нему, дрожа и тихо всхлипывая. Он слегка перепугался, но быстро взял себя в руки и тихо спросил Авину, что она тут делает.

— Я видела страшный сон, — всхлипнула Авина. — Такой страшный, что проснулась. И теперь боюсь заснуть. И даже оставаться одна в постели. И пришла к тебе набраться храбрости и силы. Я поступила плохо, Повелитель?

Он почесал ей между ушами, а потом нежно погладил само ухо, шелковистое, как у котенка.

— Нет, — прошептал Улисс. Он привык, что эти поклоняющиеся ему кошки то и дело дотрагивались до него, чтобы набраться от него божественных качеств. Безвредное суеверие, а им в психологическом отношении на пользу.

Он огляделся. Лампочки, висевшие гроздьями на стенах, горели не так ярко, как поначалу. Однако их света вполне хватало, чтобы разглядеть лежащих поблизости. Вроде бы все спят. И никто не заметил, что Авина пробралась к Улиссу в постель. Не то чтобы кто-то стал возражать. Он уже усвоил, что может делать с ними все, что заблагорассудится, и никто не станет возражать. Он ведь был их богом, пусть даже и маленьким.

— Что за сон? — спросил он, продолжая гладить Авину. Теперь его пальцы двигались вдоль ее скул вверх, над закругленным влажным носом.

Авина вновь вздрогнула.

— Мне снилось, — прошептала она, — что я сплю здесь, в этой самой комнате. И вдруг входят двое серокожих, выволакивают меня из постели и куда-то тащат. Вниз, вниз, через множество комнат, коридоров и лестниц, в глубокую темницу под городом. Затем они приковывают меня к стене и начинают ужасно мучить. Они вбивают в меня свои бивни, стараются оторвать мне ноги своими хоботами и, наконец, расковывают, бросают на пол и начинают топтать меня ножищами. И тут дверь распахнулась, и я увидела в соседней комнате тебя. Ты стоял там и обнимал человеческую самку. Она тебя целовала. А когда я закричала и позвала тебя на помощь, ты увидел меня и засмеялся. И тут дверь опять закрылась, и нешгаи снова начали меня топтать, а один и говорит: «Этой ночью Повелитель взял себе в жены человеческую самку!». И я сказала: «Тогда позвольте мне умереть». Но на самом деле я не хотела умирать. Только не вдали от тебя, Повелитель.

Улисс задумался над ее сном. Ему самому Авина снилась достаточно часто, чтобы понять, в чем подсознание старается убедить его, хотя в своих сознательных чувствах он не сомневался. Однако истолковать сон Авины не так-то легко. Если следовать теории Фрейда, что сон выражает неосознанное желание, то она хочет, чтобы Улисс нашел себе пару среди людей. А еще она хочет себя наказать. Но за что? Даже если бы Авина и желала его, подобное желание не могло вызвать у нее чувства вины. Вуфеа стыдились многих желаний — так уж в любой культуре водится, будь она человеческой или нет, — но не этих.

Однако правота Фрейда никем не доказана, да и подсознание потомков кошек (если, конечно, то были кошки) может и отличаться от подсознания потомков обезьян.

Как ни растолковывай ее сон, было очевидно, что ее мучает мысль о человеческой самке. Но ведь Улисс ни разу не давал ей ни малейшего повода думать о нем иначе как о боге. Или думать о себе как о чем-то большем, чем верной его помощнице, даже если она и нравится богу.

— А теперь все в порядке? — спросил Улисс — Как по твоему, ты сможешь заснуть?

Она кивнула.

— Тогда ступай-ка лучше в свою постель.

Авина на мгновение притихла. Ее тело напряглось у него под рукой.

— Хорошо, мой Повелитель, — еле слышно произнесла она. — Я не хотела тебя обидеть.

— А ты меня и не обидела, — возразил Улисс. Он решил, что не скажет больше ни слова. Не то, чего доброго, размякнет и попросит ее остаться. Он ведь и сам нуждается в утешении.

Авина слезла с его койки и по приставной лесенке забралась на свою. Долго еще Улисс лежал с открытыми глазами — а вокруг стонали, вскрикивали, бормотали во сне измученные и уставшие вуфеа, вагарондиты и алканквибы. Что ждет их завтра? Или скорее сегодня, ведь оно уже наступило.

Словно само время укачивало его в своей колыбели. Время. Никто не понимает, что такое время, никто не может объяснить. Время загадочнее самого Бога. Бога хоть понять можно, Бога представляют себе в человеческом обличье. Но еще никто не понял Времени, его сути и происхождения — а оно идет себе да идет.

Время укачивало его в своей колыбели. Младенец десяти миллионов лет от роду! Может, даже миллиардов... Десять миллионов лет. Ни одно живое существо столько не продержится — а для времени, чем бы оно ни было, это сущие пустяки. Пустяки. Улисс продержался — не прожил — десять миллионов лет. Скоро он умрет. А если умрет — когда умрет, — он все равно что и не родился никогда. Он бы и не родился, случись у какой-нибудь первобытной самки выкидыш за пару миллионов лет до его рождения. Только и всего. Так зачем ему жить? Ему или кому-то другому...

Улисс попытался вычеркнуть из памяти всю эту череду мыслей. Он жив, а для разумных существ подобные философствования бесполезны — хоть и неизбежны. Даже самые неразвитые из человеческих созданий наверняка задумывались о бренности личной жизни и непостижимости ВРЕМЕНИ. Но зацикливаться на подобных мыслях было неврозом. Жизнь сама по себе уже была ответом, вопросом и ответом, живущими в одной шкуре.

Если бы только заснуть...

Улисс проснулся, когда громадная дверь распахнулась и вошедшие нешгаи затопали ножищами. Он позавтракал, принял душ (его люди от душа воздержались) и соскреб ножом свои реденькие усики. Бриться ему приходилось всего лишь раз в три дня, и отнимала у него эта процедура не более минуты. То ли борода росла плохо из-за индейского происхождения Улисса, то ли по какой-то иной причине.

Улисс не стал надевать свою одежду, слишком грязную и рваную, а отдал ее Авине — выстирать и зашить — и надел принесенный рабом килт, засунул нож в боковой карман, обул новые сандалии и вслед за Гушгозом вышел из комнаты. Остальных не приглашали присоединиться — дверь захлопнулась прямо у них перед носом.

Большое четырехэтажное здание было заполнено барельефами и размалевано не менее ярко, чем снаружи. В просторных переходах было очень много людей-рабов и очень мало солдат. Большинство стражников составляли двенадцатифутовые нешгаи в кожаных шлемах, обернутых ярко-алыми тюрбанами. В руках они держали копья величиной с молодые сосенки и щиты, на которых был изображен «X» внутри разорванного круга. При виде Гушгоза стражники подтянулись и отдали ему честь, громко стукнув тупыми концами копий в мраморный пол.

Гушгоз провел Улисса через множество залов, поднялся с ним вверх на два пролета по винтовой лестнице с перилами, украшенными изысканной резьбой, и пошел дальше по коридорам, которые заканчивались гигантскими залами с массивной мебелью, усыпанной драгоценными камнями, и раскрашенными статуями, также покрытыми драгоценностями. Там Улисс узрел множество нешгайских самок. Рост их достигал восьми-девяти футов, и у них не было даже намека на бивни. На самках были все те же килты и длинные серьги с самоцветами. Кое-кто пристроил колечки себе в хобот или навел по его бокам татуировку. Груди у них свисали до живота. Как у всех известных Улиссу разумных существ, груди у них были полностью развиты независимо от того, выкормила самка детеныша или нет. От них исходил мощный приятный запах, а лица молодых самок были еще и подкрашены.

Наконец они остановились перед резной дверью красного дерева, изукрашенной самыми разными фигурками и символами. Стражники отсалютовали Гушгозу, один из них отпер дверь, и Улисса ввели в комнату величиной с небольшую пещеру, сплошь уставленную книжными полками. Напротив огромного стола с креслом стояли несколько стульев. За столом сидел нешгай в очках без оправы и высоком бумажном коническом колпаке со множеством всяких символов.

Это был Шегниф, Великий Визирь.

Минуту спустя офицер ввел в комнату Глиха. Тот скалил зубы — частично он наслаждался тем, что у него развязаны крылья. Но частично он скалился, предвкушая унижение — и, что хуже всего, для Улисса.

Шегниф задал Улиссу несколько вопросов глубоким и густым даже для громкогласных нешгаев голосом. Улисс отвечал правдиво, не колеблясь. По большей части гостя спрашивали о его имени, откуда он прибыл, где живут такие, как он, и т. п. Но когда он сказал, что прибыл из другого времени, возможно, десяти миллионов лет назад, что его «разморозил» удар молнии и что он прошел через Дерево, то Шегнифа, казалось, самого хватило ударом молнии. Глиху его реакция явно не понравилась; он перестал ухмыляться и начал топтаться на своих огромных костлявых ступнях.

В течение долгого времени тишину нарушало лишь урчание в брюхе троих нешгаев. Наконец Шегниф снял огромные очки и протер их тряпочкой размером с хороший коврик. Потом водрузил их на нос, перегнулся через стол и уставился на сидящего перед ним человека.

— Или ты лжец, — произнес Шегниф, — или шпион Дерева. Или, что тоже не исключено, ты говоришь правду.

Он повернулся к Глиху:

— Скажи-ка мне, крылан, — он говорит правду?

Глих словно усох. Он переводил взгляд с Улисса на Шегнифа и явно пытался решить — объявить Улисса лжецом или сказать, что его рассказ правдив. Бэтмен был бы только рад дискредитировать человека, но если его попытка провалится, он дискредитирует только себя. Может, утрата доверия нешгаев грозит ему смертью — иначе почему он весь покрылся потом в такое прохладное утро?

— Ну? — настаивал Шегниф.

У Глиха имелись все преимущества — ведь он был знаком Шегнифу. С другой стороны, Шегниф мог уже начать подозревать Глиха и его сородичей.

Слова о «шпионе Дерева» означали, что Шегниф считает Дерево разумным существом, да вдобавок враждебным. Если так, он должен иметь представление об истинных движущих мотивах Глиха — ведь он должен знать, что крыланы живут на Дереве! Хотя знает ли это Шегниф? Дхулулихи могли сказать ему, что живут по другую сторону Дерева, и он не смог бы их проверить. Во всяком случае, до появления Улисса.

— Не знаю, лжет он или нет, — заявил Глих. — Он сказал мне, что был Каменным Богом и ожил, — но как он оживал, я не видел.

— А видел ли ты Каменного Бога вуфеа?

— Да.

— А видел ли ты Каменного Бога после появления этого человека?

— Нет, — признал Глих после минутного колебания. — Но я не заглядывал в храм, чтобы проверить, там он или нет. Я поверил ему на слово, хотя не стоило бы.

— Я могу расспросить о нем кошачий народ. Они-то уж знают наверняка, Каменный Бог он или нет, — заметил Шегниф. — А так как они считают его воскресшим Каменным Богом, мне что-то не верится, что они объявят его слова ложью. Будем считать, что он говорит правду.

— Так выходит, он и в самом деле бог? — спросил Глих, не в силах скрыть презрения.

— Есть только один бог, — возгласил Шегниф, не отводя глаз от Глиха. — Единственный. Или ты посмеешь отрицать это? Живущие на дереве говорят, что Дерево — единственный бог. А ты что скажешь?

— О, я согласен, существует только один бог, — торопливо ответил Глих.

— И это — Неш, — сказал Шегниф. — Верно?

— Воистину Неш — единственный бог нешгаев, — произнес Глих.

— Это не то же самое, что сказать, что существует только один истинный бог — бог нешгаев, — произнес Шегниф и рассмеялся, продемонстрировав пасть с белесыми деснами и четырьмя коренными зубами.

Потом он поднял большой стакан воды, в котором торчала стеклянная трубка, и принялся посасывать через нее воду. Улисс удивился: он уже видел, как нешгаи втягивают воду хоботом и потом выпускают ее в рот. Но тут он впервые увидел, как один из нешгаев пьет через соломинку. Впоследствии ему случалось видеть, как они пьют прямо из стакана с узким носиком, приделанным специально, чтобы можно было поднести его к губам, минуя бивни.

— Это неважно, — изрек Шегниф, поставив стакан на место. — Мы не требуем, чтобы кто-то помимо нешгаев поклонялся Нешу: ведь его заботит поклонение только его сыновей и он отказался бы от поклонения посторонних[20]. Я нахожу, Глих, что ты слишком изворотлив. В будущем высказывайся прямее. А выкрутасы оставь нам — неуклюжим тугодумам нешгаям!

Он вновь усмехнулся. Улисс подумал, что Великий Визирь начинает ему нравиться.

Шегниф расспросил Улисса поподробнее. Наконец он разрешил ему и Глиху сесть, и офицеры заботливо усадили их в кресла. Улисс примостился на краешке, ноги его болтались. Но он хотя бы не выглядел таким маленьким и жалким, как Глих, который казался крохотной птичкой, сидящей у входа в громадную пещеру.

Шегниф сложил вместе кончики бананоподобных пальцев и нахмурился, насколько вообще лишенное бровей создание способно это проделать.

— Я изумлен, — возвестил он. — Так ты и есть живой источник тех мифов, которые зародились неисчислимые тысячелетия тому назад. Хотя мне не следовало бы называть их мифами — ведь твоя история кажется правдивой. Вуфеа нашли тебя на дне озера, которое существовало много тысячелетий назад. Нет сомнений, что они нашли каменную статую, похожую на тебя. Даже увертливый крылан признал это. Но знаешь ли ты, что побывал под землей не один раз, пока тебя нашли вуфеа? И множество раз тебя крали, теряли, находили?

Улисс покачал головой.

— Ты был богом, или средоточием, нескольких религий, — сообщил Великий Визирь. — Ты был богом то в одной, то в другой маленькой примитивной деревеньке самых разных племен и сидел, окаменелый, на своем троне, пока деревушка превращалась в метрополию, в столицу высокоразвитой империи. И продолжал сидеть, пока империя разваливалась, цивилизация гибла и в руинах вокруг тебя оставались лишь совы да ящерицы.

— Я Озимандия, великий царь царей[21], — пробормотал Улисс по-английски. И впервые звучание английских слов показалось ему чуждым.

— Что? — переспросил Шегниф, глядя на него поверх нацепленных на хобот очков.

— Я просто говорил сам с собой на языке, который мертв вот уже миллионы лет, ваше визирство, — ответил Улисс.

— Вот как? — воскликнул Шегниф, и его зеленоватые глазки заблестели. — Наши ученые обязательно должны его записать. Собственно, в ближайшее время ты будешь очень занят. Ученые уже прослышали о тебе и теперь не в силах сдержать любопытства.

— Это интересно, — отмахнулся Улисс. Не оставаться же ему, в самом деле, подопытным кроликом для нешгаев. — Но из меня можно извлечь больше проку, чем рассказы о прошлом. Я определенно могу пригодиться в настоящем и в будущем. Я могу оказаться ключом к выживанию нешгаев.

Глих как-то странно посмотрел на него.

— Нашего выживания? — воздел хобот Шегниф. — Да неужто? Объясни подробнее!

— Я предпочел бы говорить в отсутствие дхулулихов.

— Ваше визирство, — заверещал Глих, — я протестую! Я молчал, как вы и повелели, пока этот человек рассказывал свои байки о вымышленных похождениях на Дереве! Но больше не могу молчать! Это слишком серьезно! Он приписывает нам, дхулулихам, чудовищные замыслы, а ведь мы всего-навсего хотим жить в мире со всеми и выгодно торговать!

— Но приговор еще не огласили, — оборвал его Шегниф. — Мы выслушаем всех, включая твоего дружка Хиукса. Собственно, некоторых допрашивают уже сейчас, и я прочту протоколы допросов сегодня же. Кстати, крылан, тебя, возможно, заинтересует, что в наших архивах хранятся записи, из которых ясно, что Каменный Бог побывал и здесь. И он определенно похож на Каменного Бога. И так же определенно не похож на наших людей. Ты ведь заметил, я полагаю, что у него на голове целая шапка прямых волос, а на ногах по пять пальцев?

— Но я не говорил, что он раб или врумау, ваше визирство, — возразил Глих.

— Тем лучше для тебя, — сказал Шегниф.

Он произнес что-то в оранжевый ящичек, и большие двери распахнулись. Уж не радио ли это, подумал Улисс. В городе он не заметил никаких антенн, но ведь дело было ночью.

— Мы продолжим беседу завтра утром, — объявил Шегниф, поднимаясь. — Мне предстоит заняться более неотложными делами. Хотя, если ты можешь доказать, что ты и впрямь ключ к нашему выживанию, я выслушаю каждое твое слово. Я могу побеседовать с тобой отдельно сегодня вечером. Но мое время очень дорого — не отнимай его понапрасну.

— Я поговорю с вами вечером, — кивнул Улисс.

— Так мне даже защищаться не позволят? — возопил Глих.

— Позволят сколько угодно, — ответил Шегниф, — сам ведь знаешь. И не задавай больше дурацких вопросов. Сказано тебе было — я занят.

Улисса препроводили обратно, а Глиха повели в какую-то другую комнату, где, вероятно, содержался и Хиукс. Допросная команда, состоявшая из нешгаев и людей, покинула помещение как раз к приходу Улисса.

— Все в порядке, Повелитель? — кинулась к нему Авина.

— Мы во власти далеко не глупых созданий, — ответил Улисс, — и я надеюсь, что они станут нашими союзниками.

У них не отняли ящиков с бомбами. Собственно, им оставили все оружие. Даже если нешгаи оставили им оружие из одного презрения, Улисс со своим отрядом способен доказать им, как они заблуждаются. Одной бомбы хватит, чтобы разнести в клочья запертую дверь, а еще несколько могут убить и оглушить достаточно хоботяр, чтобы проложить отряду путь в гавань. А там они смогут захватить галеру — ведь ею сравнительно легко управлять. А если им захочется уплыть подальше, можно захватить парусное судно — их в гавани полным-полно. И они наверняка, как подозревал Улисс, оснащены добавочными растительными двигателями.

Но делать этого не стоит, разве что в безвыходном положении. Если нешгаи надумают убить пришельцев или обратить в рабство, то наверняка отберут у них оружие. А Улисс прикажет своим воинам сопротивляться, если им прикажут сдать оружие. И расскажет им свой план побега, если придется.

А сам он тем временем попробует наладить контакт с нешгаями. Он нужен им, как и они ему. У него были знания и энергия, а у них — сырье и работники. Вместе они могли одолеть Дерево. Или крыланов, которые, как он считал, правили от имени Дерева.

Вечером за Улиссом пришел офицер, назвавшийся Таршкратом. Следуя за развевающимся плащом гиганта, Улисс отправился в кабинет Шегнифа. Великий Визирь предложил гостю сесть и порекомендовал ему темную, похожую на вино жидкость. Тот поблагодарил, но от обильного питья воздержался: у него и от одного глотка в голове зашумело.

Шегниф набрал жидкость хоботом и отправил ее в рот. По щекам у него покатились слезы — не то от боли, не то от удовольствия. В каменном сосуде перед ним находилось не меньше двух галлонов этого зелья, но больше пить он не стал. Только делал вид. Слушая речь Улисса, он часто окунал свой хобот в каменный сосуд. Но с тем же успехом он мог просто помешивать напиток хоботом.

Наконец движением руки Шегниф прервал Улисса.

— Так ты полагаешь, что Дерево не является разумным существом? — проревел он.

— Полагаю, нет, — ответил Улисс. — Но думаю, что дхулулихи хотят, чтобы все верили этому.

— Должно быть, ты искренне веришь в то, что говоришь, — прогремел Великий Визирь. — Но я знаю, что ты ошибаешься. Я знаю, что Дерево — единое разумное существо.

Улисс выпрямился еще сильнее.

— Откуда вы знаете? — спросил он.

— Об этом нам поведала Книга Тиснака, — сказал Шегниф. — Собственно, поведала кому-то из нас. Я не мог прочитать всю книгу, только несколько мест. Но я верю тем, кто утверждает, что читал о Дереве.

— Я не понимаю, о чем вы толкуете.

— А я и не ожидал, что ты поймешь. Но скоро ты все узнаешь. Я об этом позабочусь.

— Разумно Дерево или нет, но оно растет, — напомнил Улисс. — При теперешних темпах оно покроет эти земли за пятьдесят лет. А куда потом денутся нешгаи?

— Похоже, Дереву трудно расти поблизости от побережья, — сказал Великий Визирь. — Иначе оно поглотило бы нас давным-давно. Оно растет на север и, очевидно, заполнит всю территорию к северу, за исключением берега. Мы не самого Дерева опасаемся. Мы боимся народов Дерева. Дерево науськивает их против нас, и его не остановить, пока оно не истребит нас или не заставит жить с ним.

— Вы действительно в это верите? — изумился Улисс.

— Я это знаю!

— А как же дхулулихи?

— Пока ты не сообщил мне, я и не знал, что они живут с Деревом. Они всегда утверждали, что прилетают с севера. Если твой рассказ правдив, они — наши враги. Можно сказать, «глаза» Дерева. А прочие народы, вроде вигнумов, — это «руки» Дерева.

— Если Дерево — разумное существо, — гнул свое Улисс, — у него должен быть мозг. А если этот мозг найти, его можно уничтожить. Если же Дерево — безмозглое растение, которым управляют дхулулихи, можно найти и уничтожить дхулулихов.

Некоторое время Шегниф размышлял. Потом посмотрел на Улисса поверх бокала и отхлебнул немного. До чего же странно, подумалось Улиссу, сидеть в великанском кресле и беседовать с потомком слонов. Беседовать о крылатых человечках и о том, имеет растение один мозг или много.

Шегниф закинул хобот вверх и назад и почесал раздвоенным кончиком затылок.

— Но как уничтожение центрального мозга Дерева или убийство всех дхулулихов остановит рост Дерева? — вопросил он.

— Уничтожить мозг зверя — значит убить его, — сказал Улисс. — Если то же самое верно и для высокоорганизованного растения, то можно считать, что Дерево погибнет. И у нешгаев хватит топлива на много тысячелетий, — добавил он.

Нешгай даже не улыбнулся. Возможно, нешгайское чувство юмора отличалось от человеческого.

— Но если Дерево и выживет, хотя мозг уничтожен, оно хотя бы не сможет приказывать своим народам нападать на вас. Это сплошь дикари, и относительно малочисленные, которые давно передрались бы между собой, если бы Дерево — или дхулулихи — не воспрепятствовали. А если Дерево для дхулулихов — только предлог, чтобы управлять остальными, тогда уничтожение дхулулихов дезорганизует народы Дерева. А тогда можно заняться и самим Деревом. Я бы его отравил.

— Понадобится слишком много яда, — заметил Шегниф.

— А я хорошо разбираюсь в ядах.

Шегниф наморщил кожу там, где полагалось бы находиться бровям.

— Да неужто? Ладно, не говоря уже о ядах — как можно обнаружить дхулулихов? Или напасть на них? Все преимущества на их стороне.

Улисс объяснил, как он думает это сделать. Распинался больше часа. В конце концов Шегниф сказал, что с него хватит. Предложи эту идею кто другой, он отверг бы ее без колебаний. Но Улисс заверил его, что подобные устройства были когда-то во всеобщем обиходе, так что сомневаться в них незачем. Он обдумает это предложение.

Улисс покинул Великого Визиря чуть навеселе. Настроен он был оптимистично, хоть и понимал, что Шегниф наверняка побеседует еще раз с бэтменами, и как они повлияют на него, предугадать невозможно.

Сопровождающий офицер отвел его в отдельные апартаменты. Улисс спросил, зачем его отделили от его людей.

— Не знаю, — ответил офицер. — Я получил приказ, а он гласит, что тебя следует поселить здесь.

— Я предпочел бы остаться с моими людьми.

— Несомненно, — сказал офицер, глядя на него вдоль своего неуклюжего хобота, вытянутого под углом в сорок пять градусов к плоскости лица. — Но мой приказ утверждает обратное. Однако я могу передать твою просьбу начальству.

Апартаменты создавались для нешгаев, а не для людей. Мебель была громадной и для Улисса неудобной. Зато одиночество ему не грозит. Ему будут прислуживать две человеческие самки.

— Я не нуждаюсь в услугах рабов, — возразил Улисс. — Я и сам могу о себе позаботиться.

— Несомненно, — кивнул офицер. — Я передам, что ты предпочел бы остаться один.

«Как бы не так, — подумал Улисс. — Рабыни приставлены ко мне не только для услуг. Они еще и соглядатаи».

Нешгай задержался в дверях, положив руку на круглую ручку.

— Если тебе понадобится что-нибудь, чего не смогут дать тебе женщины, говорить об этом нужно в коробку на столе. Стража снаружи откликнется.

Он открыл дверь, отсалютовал прикосновением правого указательного пальца к кончику поднятого хобота и закрыл дверь за собой. Громко лязгнул дверной засов.

Улисс попросил женщин назвать свои имена. Одну звали Лаша, вторую Феби. Обе были молоды и привлекательны, если закрыть глаза на полулысые головы и сильно выступающие подбородки. Лаша была тоненькой, с маленькими грудями, но грациозной, и ее бедра приятно покачивались. Полногрудая Феби была пухленькой, почти толстой. Глаза у нее были зеленые, и она часто улыбалась. Она очень напоминала Улиссу его жену. Возможно, она и была дальним потомком его жены — а значит, и его собственным — ведь у них с женой было трое детей. Но ее сходство с Кларой могло быть разве что случайным совпадением — не могли же сохраниться в неприкосновенности гены столь дальнего предка.

Густые темные, почти курчавые волосы Лаши и Феби начинали расти от макушки, ниспадали до талии и были украшены маленькими фигурками, колечками и множеством разноцветных ленточек. В ушах женщин позвякивали серьги, пухлые губы были накрашены, а глаза подведены голубой краской. На шее женщины носили бусы из разноцветных камешков, а животы украшала роспись — как они объяснили, то был знак их хозяина, Шегнифа.

На женщинах красовались ярко-красные килты с зелеными пятиугольниками. Узкие черные полоски сбегали по обеим сторонам их ног и заканчивались кольцами вокруг лодыжек. Сандалии были позолоченными.

Женщины проводили Улисса в ванную, где всем троим пришлось вскарабкаться по деревянной стремянке, предусмотрительно оставленной дворецким. Улисс уселся в тазик, где нешгаи обычно мыли руки, а обе женщины устроились по краям «ванны» и вымыли его.

Потом Феби заказала для него еду и темный напиток — на языке аирата он назывался «амуса». Улисс влез по стремянке в постель и уснул, а женщины свернулись калачиком на полу, подстелив одеяло.

Утром после завтрака он открыл коробку на столе и осмотрел содержимое. В коробке лежали жестковатые листья, напоминающие печатные микросхемы. Остальная часть оборудования была твердой на ощупь, хотя и не металлической. Она выглядела живой и питалась из ящичка с помощью трех переходников. Должно быть, это питательный отсек. И никаких переключателей. Вероятно, растением управлял какой-то биологический механизм, который рефлекторно действовал то как приемник, то как передатчик, реагируя на произнесенные вслух команды.

Обследовав переговорник, Улисс принялся расспрашивать женщин. Несомненно, они — соглядатаи, но ведь и он может получить от них кое-какие сведения. Отвечали обе довольно охотно. Да, они рабыни и происходят из рода рабов. Да, они знают о покорении врумау. Точнее, части врумау. Некоторые сдались без боя, соблазнившись посулами нешгаев. Другим пришлось покориться, когда превосходящие силы нешгаев наводнили их земли. Потом врумау перевезли или пригнали на границы территории нешгаев, где и оставили вместе с семьями в качестве местного гарнизона. Им полагается защищать нешгаев от вторжений народов Дерева. Это свободные поселенцы, вот только свобода предвижения у них ограниченная. Они мало общаются с рабами. Феби хотя и не сказала впрямую, что общение между рабами и пограничными гарнизонами куда теснее, чем известно нешгаям, но дала понять, что так и есть.

О настроениях рабов Феби распространялась не столь охотно. Наконец до Улисса дошло, что она весьма далека от искренности. Возможно, боится, что Улисс донесет на нее хозяевам. А может быть, эти покои прослушиваются. Улисс осмотрел комнату в поисках прослушивающих устройств и не обнаружил ни одного. Но он ведь не знаком с живым оборудованием — может, он их и видел, да не сумел опознать.

Причем Феби могла и не знать ничего о недовольстве среди рабов, равно как и об его отсутствии. Возможно, она вообще была изолирована от жизни за пределами дворца. Хотя вряд ли — слишком уж много она знала о том, что творится на границе. Правда, все это она могла узнать, наслушавшись нешгаев.

Улиссу предстояло выяснить самостоятельно, счастливы ли рабы. Не то чтобы он вынашивал планы поднять мятеж среди рабов или присоединиться к уже существующему подполью. В рабство он не верил, но и не собирался беспричинно менять существующий порядок вещей. Теперь, когда он нашел людей, его основная цель — борьба с Деревом.

А тут еще поиски подруги жизни, которая могла бы стать подходящей спутницей и матерью его детей. Генный набор этих людей отличался от его собственного, но Улисс надеялся, что они все же не относятся к различным видам. Хотя, если ему удастся завести детей, он не сможет узнать, не стерильны ли они, пока они не подрастут[22].

Утро было в самом разгаре, когда Улисса призвали в кабинет Шегнифа. Великий Визирь не стал тратить попусту время на приветствия.

— Оба дхулулиха удрали. Улетели, как птицы из клетки!

— Должно быть, они решили, что вы мне поверите, — заметил Улисс. — Они поняли, что правда рано или поздно обнаружится.

Сам он в это не верил, но решил, что было бы неплохо убедить в этом Шегнифа.

— Офицер охраны открыл дверь, чтобы войти, а они вылетели прежде, чем он сумел их схватить. Они куда проворнее нас. Они пролетели через зал: там им хватило места, чтобы распахнуть крылья. Им повезло: в зале никого не оказалось. Они вылетели в окно — к несчастью, на нем не было решеток. А теперь мне придется объяснять шаугрозу причины этого побега.

Слово «шаугроз» означало — «правитель», «король», «султан», «верховный владыка». А дословно — Самый Длинный Нос. Нынешний шаугроз звался Зигбруз IV, и ему оставалось еще два года до совершеннолетия. Так что реальным правителем был Шегниф, хотя он мог быть смещен в любой момент, стоило только Зигбрузу захотеть избавиться от него. Правда, подросток был очень привязан к Шегнифу. И имел вескую причину не желать отставки Великого Визиря. По словам Феби, иногда случались дворцовые перевороты, когда великие визири вырезали правящее семейство и основывали собственную династию. Случалось это нечасто, поскольку нешгаи были более уравновешенны и менее агрессивны, чем люди. Но даже одного прецедента достаточно, чтобы правитель хорошенько призадумался, прежде чем смещать визиря. Особенно если учесть, что племянник Шегнифа был армейским генералом и владел многочисленными фермами, рабами и торговыми кораблями.

— А причина в том, — подхватил Улисс, — что дхулулихи знали, что я собираюсь сделать. И для них само собой разумелось, что вы со мной согласитесь. А это значит, что они нападут раньше, чем мы успеем осуществить мой план. Примете вы мои предложения или нет, они все равно нападут — они-то считают, что примете. Так что единственный способ противостоять неизбежному нападению — это действительно принять мой совет.

— Не будь так самоуверен, — отрезал Шегниф. — Может, тебе и кажется, что ты поймал меня за нос, но я могу рассудить иначе. Мы — древний народ. Единственный народ с высокоразвитой наукой и технологией. И нам не обязательно полагаться на коротконосых штукарей, чтобы одержать победу.

Улисс не стал прерывать его. Шегниф расстроен, а возможно, и напуган побегом обоих крыланов и его последствиями. Он прекрасно знает, что нуждается в том, что Улисс может ему предложить, — но ведь ему надо поразглагольствовать, подхлестнуть собственную храбрость и исцелить рану, нанесенную его представлениям о всемогуществе нешгаев. Пусть краснобайствует и распинается сколько угодно — ведь потом он сядет вдвоем с Улиссом и обсудит, как теперь быть. Спустя минут пятнадцать, когда дыхание и воображение Шегнифа иссякли, он так и поступил.

Наступила долгая тишина. Потом Шегниф улыбнулся, воздев свой хобот так, что Улисс мог сполна насладиться его улыбкой.

— Однако, — произнес он, — обсудить твои предложения не повредит. Надо быть реалистами. А ты происходишь из народа, куда более древнего, чем нешгаи, хотя я не желал бы, чтобы ты сказал это нашим рабам. Или даже нешгаям, если на то пошло.

Шегниф явно не жаждал изготовлять порох, ибо не хотел, чтобы о нем прознали люди, будь то рабы или свободные поселенцы.

А значит, рабы не были довольны своей участью и, возможно, когда-то уже восставали. А может, они и были довольны судьбой, да только Шегниф достаточно хорошо разбирался в человеческой натуре и понимал, что они постараются взять верх при первом удобном случае — и неважно, что им не на что пожаловаться.

Улисс предложил контролировать производство пороха. Шегнифу понравилась идея секретных заводов, где порох будут производить только нешгаи. Улисс не возражал, ведь получить порох как можно скорее было жизненно необходимо. Да и скрыть так называемый секрет не удастся. Производящие порох нешгаи хоть раз да обмолвятся, а чуткие уши рабов их услышат. А если нет, Улисс и сам может шепнуть словечко. Людям достаточно знать, что уголь, серу и селитру нужно смешать в определенной пропорции. А стоит «секрету» выйти наружу, и его уже никогда не забудут. Никогда? Неверное определение. Человеку, который пережил десять миллионов лет, не следует бросаться подобными словами. Скажем так — прежде чем люди забудут секрет, пройдет очень много времени.

Потом Улисс поведал, как строить дирижабли. Это требовало больше сырья и сноровки, чем порох. Шегниф нахмурился и сказал, что кое-какие ограничения снимет, но ради собственной безопасности Улисса и по причинам государственной безопасности не дозволит ему шнырять, где вздумается.

Ясно было, что Шегниф не понимает, куда клонит Улисс, — или не хочет понять. Шегниф собирался направить первый удар воздушного флота против вигнумов. Собственно говоря, он предпочел бы использовать флот лишь по периметру Дерева. Там он не подвергнется нападению крыланов и сможет наблюдать за передвижениями врагов возле границы.

Улисса раздражали эти робость и недальновидность. Однако нешгаи — не единственный народ, страдающий этими недостатками, напомнил он себе. Сначала ему следует подготовить оружие, авиацию и войско, а уж потом позаботиться об их назначении.

Но тут собеседники столкнулись с новым затруднением. Шегнифа не радовало, что экипаж дирижаблей должен состоять в основном из людей. Он предпочел бы, чтоб на борту было побольше нешгаев.

— Но здесь дело в весе, — убеждал его Улисс. — Чем больше нешгаев на корабле, тем меньше топлива и бомб. Вы снизите радиус действия и боевую мощь.

— Это несущественно, если дирижабли действуют у края Дерева. Они находятся вблизи базы и для компенсации могут совершить больше полетов. Тут трудностей не возникнет.

Встретившись назавтра с Авиной, Улисс почувствовал себя виноватым — но и счастливым. Хотя с чего бы это ему чувствовать себя виновным? В конце концов, Лаша и Феби — люди, а не мохнатые хвостатые кривоногие создания с зубами хищников и кошачьими глазами. Улисс вправе делать, что ему вздумается, и он очень привязался к Феби.

И все же при виде Авины он вспыхнул от чувства вины. А заговорив с ней минуту спустя, испытал такую радость, что сердце его заколотилось в груди до боли.

Это было не то чувство, которое его современники называли влюбленностью. Никакая это не любовь, и Улисс даже не помышляет о физической близости с Авиной. Но он так привык к ней, к ее манере говорить и ухаживать за ним, так рад ее обществу, что полюбил ее. Полюбил как сестру. Ну, не совсем как сестру. В его отношении к ней крылось нечто большее. На самом деле его чувство к ней еще не определилось. А возможно, сказал себе Улисс в приступе искренности, лучше бы ему и не определяться.

Но если не вдаваться в определения, она принесла Улиссу больше счастья, чем кто-либо другой после его «пробуждения». А возможно, и до него.

В ее чувствах сомневаться не приходилось. Когда Авина увидела обеих женщин, глаза ее широко раскрылись, а черные губы изогнулись, обнажив острые зубы. Хвост выгнулся. Она замедлила шаг, а потом взглянула на Улисса и улыбнулась, но улыбка ее тотчас исчезла. И когда она подошла ближе, он смог прочесть выражение ее лица под черной маской бархатистого меха. Она была сильно разгневана.

Улисс понимал ее возмущение, но мириться с ним не собирался. Авине придется взглянуть правде в глаза. А если нет, им придется расстаться. Этого Улисс не хотел. Ему было бы грустно отослать ее прочь. Чудовищно грустно, но он перенесет это, а потом печаль забудется. Лучше чем кто-либо он сознавал, что может сделать время.

Но это ему совсем не помогло.

Авина не пыталась скрыть свои намерения, хотя и подавила явное желание вцепиться Улиссу в глотку.

— Как хорошо снова быть рядом с тобой, Повелитель! У тебя снова есть твоя преданная помощница и почитательница, да притом не рабыня.

Она говорила на аирате — наверняка чтобы обе женщины ее поняли.

— Хорошо, что ты опять со мной, — серьезно ответил Улисс и вздрогнул при мысли о том, какую боль причинит ей, когда скажет, что теперь ей предстоит спать в отдельной комнате. Паршивый он бог. Бог должен быть превыше чувств простых смертных.

Сознавая свою трусость и ненавидя себя за это, Улисс отложил это сообщение. Чтобы смягчить угрызения совести, он заверил себя, что сейчас его занимают более важные вопросы. Но он понимал, что попросту лжет самому себе.

Авина пошла на совещание вместе с ним, а обе женщины остались в комнате. Авина умна и сможет объяснить потом остальным, что происходит. Поначалу их будет снедать беспокойство и разочарование, поскольку в планах Улисса для них нет места. Им не хватает знаний и умений, необходимых на этой стадии войны против Дерева и его прислужников. Но он им все объяснит и скажет, что придет время, когда они очень даже пригодятся. При нападении на дхулулихов три группы кошачьих принесут внутри Дерева больше пользы, чем все толстокожие и человекообразные, вместе взятые. Они проворнее и лучше знают Дерево.

Дни и ночи были заполнены трудами — хотя и не настолько, как хотелось бы Улиссу. Нешгаи были так похожи на слонов, что казались выше таких чисто человеческих черт, как мелочность, завистливость, подозрительность, жажда престижа, денег и положения, жадность и просто глупость. К сожалению, они только казались выше этого. Правда, эти черты проявлялись в них не так сильно, как в людях. Но только оттого, что нешгаи были медлительнее. События развивались со скоростью больной черепахи. Или отощавшего слона. Половина времени Улисса уходила на разбор административных склок, утешение оскорбленного самолюбия, прошения о субсидиях или бредовые проекты использования дирижаблей, на выяснения, куда подевалось сырье и где необходимые ему работники.

Улисс жаловался Шегнифу, а тот лишь плечами пожимал да хоботом помахивал.

— Такова система, — отвечал Шегниф. — И я не в силах ничего поделать. Я могу пригрозить отрубить несколько хоботов или даже голов. Но если искать виновных и привлекать их к суду, времени уйдет еще больше. Ты угробишь не один день, свидетельствуя в судах, вместо того чтобы потратить его на свои проекты. Наша судебная процедура чересчур медлительна. Как гласит пословица: «Отрезав голову, обратно не приставишь». Мы, нешгаи, всегда помним, что Неш, первый из нас, был богом справедливости. Нельзя оказаться слишком осторожным там, где речь идет о том, чтобы избежать ошибок.

Улисс решил схитрить.

— Разведчики на границах сообщают, что на ветках с края Дерева собралось много вигнумов и глассимов. Их нужно атаковать как можно быстрее. Неужели вы думаете, что ради справедливости надо подождать, пока они не нападут первыми? Или вы предложите им выбирать место и время?

— Ты хочешь сказать, — ухмыльнулся Шегниф, — что если мы замешкаемся с новым оружием и кораблями, то нам нанесут серьезный урон? Возможно, ты и прав, но я никак не могу ускорить строительство. Или снизить затраты. И не спорь со мной!

Обращаться было больше не к кому. Любая апелляция к правителю, Зигбрузу IV, должна сначала пройти через Шегнифа. А если даже тот и пропустит жалобу, вряд ли Зигбруз станет пренебрегать советом Визиря. Особенно если жалоба исходит от чужака.

Улисс подозревал, что Шегниф собирается избавиться от него после того, как будут сделаны корабли и порох, а техника навигации будет полностью изучена и освоена. В конце концов, он — человек, и у него нет причин хранить нешгаям верность. Вполне возможно, что Шегниф подозревал в нем агента Дерева. Улисса могли послать шпионом на землю, чтобы подговаривать рабов к восстанию и соблазнить нешгаев построить воздушный флот, дабы обратить его против самих же нешгаев.

Улисс признавал, что на месте Шегнифа учел бы такую возможность. И соблазнился бы идеей отправить чужака в темницу, как только его труд будет в основном закончен.

Ему оставалось лишь надеяться, что Шегниф понимает — Улисс еще долго будет ему нужен. Должен же Шегниф знать, что, если нешгаи не убьют Дерево, оно не оставит их в покое.

А тем временем началось производство черного пороха, бомб и ракет. Предварительные приготовления серной кислоты и добыча цинка, реагируя с которым кислота выделяла водород, подходили к концу. Железо, которое могло сослужить ту же службу, напрочь отсутствовало даже в минимальных дозах. Ну, не совсем, конечно, — в горных породах его хватало. Но, чтобы добыть его, потребовались бы чудовищные затраты сил и времени, а Шегниф не мог этого позволить. Улисс снарядил команду на поиски цинка и через десять дней нашел его в форме сфалерита. Эта серосодержащая руда спекалась до получения оксида, который потом смешивали с прессованным древесным углем и нагревали до температуры тысячи двухсот градусов Цельсия (или шестисот гренгзинов). Парообразный цинк конденсировался снаружи реактора, а потом отливался в блоки. Применяя низкотемпературный процесс, сульфид переводили в сульфат и разводили водой. Чистый цинк выделяли потом электролизом с помощью растительных батарей.

Оболочку дирижаблей делали из внутренней кожицы растений, которые шли на двигатели. Она была чрезвычайно легкой, прочной и эластичной: сшивая их по пятьдесят, можно было получить изрядное вместилище для водорода.

Главной проблемой оставался двигатель. Не хватало железа даже на один мотор, и не было никакого намека на бокситы, чтобы получить алюминий или какие-нибудь подходящие металлы. Единственной тягловой силой оставался растительный мускульный мотор, применявшийся для привода автомобилей, грузовиков и кораблей. Вначале Улисс попытался использовать воду на манер примитивного реактивного механизма в наземных двигателях, но они не могли вращать пропеллер достаточно долго и достаточно быстро. Он поэкспериментировал с реактивными двигателями на морских кораблях, которые забирали и выпускали воду на манер осьминога. Однако в воздухе они оказались не столь эффективны.

Решение проблемы предложил человек по имени Фабум, надсмотрщик с плантации моторов. Он послал Улиссу официальный запрос. Бумага затерялась где-то в административных джунглях, которые разрослись вокруг зародыша воздушных сил. Фабум устал дожидаться ответа и добился от своего непосредственного начальника-нешгая позволения на самостоятельный эксперимент. Фабум объединил два автомобильных мотора в гондолу и срастил мускульные выводы обоих моторов вместе. В результате исходная энергия не удвоилась, а утроилась. Четыре таких гондолы с восемью моторами могли, вращая пропеллеры, сообщить дирижаблю скорость в двадцать пять миль в час при спокойном воздухе.

Босс Фабума отправился прямо к Улиссу (что вызвало позже некоторые нарекания) и рассказал ему, что придумал подчиненный. Фабуму еще повезло, что начальник не попытался приписать честь открытия себе — но ведь бывают же на свете и честные, благородные нешгаи.

Конечно, увеличение количества моторов потребовало больше топлива, а это, в свою очередь, увеличило вес. Но путешествие к основному городу дхулулихов, по прикидкам Улисса, должен был облегчить попутный ветер. А вот возвращение — совсем иное дело. Если придется бросить дирижабли и возвращаться пешком — что ж, да будет так.

Услышав последние донесения, Шегниф остался доволен. Он даровал Фабуму свободу — на деле это означало, что Фабум по-прежнему остается рабом. Но теперь он может иметь жилье получше и зарабатывать побольше — если, конечно, его наниматель сочтет должным платить ему больше. И ему не придется просить позволения, чтобы покинуть места проживания.

Великого Визиря совершенно не заботило ограничение дальности и скорости дирижаблей. Он собирался использовать их только на периметре Дерева, вблизи нешгайской границы.

Через три недели первый дирижабль совершил пробный полет. День выдался солнечный, скорость ветра составляла лишь около шести миль в час. Корабль сделал несколько кругов вокруг дворца, чтобы его население могло лицезреть дирижабль. Через час, на обратном пути в ангар, дирижабль сбросил двадцать тридцатифунтовых бомб на служивший мишенью старый дом. Только одна бомба упала точно в цель, но этого было достаточно, чтобы разнести его на куски. И Улисс заверил Шегнифа, что по мере тренировок меткость возрастет.

Пока экипажи проходили базовую подготовку, было построено еще девять дирижаблей. Улисс опять пожаловался на избыток офицеров-нешгаев и соответствующее снижение радиуса действия и огневой мощи. Шегниф сказал, что это не имеет значения.

Разведчики все чаще сообщали о скоплении гигантских медведоидов и леопардоидов и участившихся столкновениях между пограничными патрулями и отдельными группками врага. Улисс не понимал, почему они до сих пор не предприняли большой широкомасштабный рейд. У них, конечно, было недостаточно войск, чтобы продвинуться на нешгайскую территорию и предпринять внезапную атаку. Более того, чтобы заключить мир между этими вечно враждующими группами и обеспечить их пищей, потребовалась бы очень мощная организация. Поскольку ни одно из племен не выглядело достаточно сообразительным, чтобы до этого додуматься, Улисс подозревал бэтменов. Разведчики сообщали, что крыланы стали появляться чаще, но не настолько, чтобы об этом стоило тревожиться.

Трижды одинокий крылан появлялся над аэродромом на расстоянии полета стрелы и наблюдал. Четырежды бэтмены следовали за летящим дирижаблем. Но на большее, чем несколько оскорбительных жестов, они не отважились.

К этому времени Улисс с дозволения Шегнифа перенес свою штаб-квартиру из дворца на летное поле, находящееся в десяти милях от города, поскольку не мог себе позволить таскаться туда-сюда. Однако дважды в день он отчитывался перед Шегнифом при посредстве растительного радио.

Лаша отбыла. Хотя ее и откомандировали к Улиссу, она была помолвлена с солдатом на границе. Невзирая на радость предстоящего замужества, она распрощалась со всеми со слезами на глазах. Даже Феби, которую нельзя было винить за ревность, расплакалась, расцеловала ее и сказала, что надеется на скорую встречу. Авина была заметно рада, что хоть от одной женщины избавилась, но, как только Лаша скрылась с глаз долой, перенесла всю свою неприязнь на Феби. Та почувствовала себя более уверенно и принялась помыкать Авиной, как девчонкой-рабыней. Авина не стала отвечать тем же на завуалированные оскорбления и бесцеремонные издевки. Она явно не хотела ставить под удар свои отношения с Улиссом и не вцепилась в глотку обидчице. Но ярость в ней так и кипела. Это даже Улисс заметил. Он сделал Феби выговор, отчего та разразилась слезами, а Авина улыбнулась, как кошка, которая знает, чье мясо съела.

Улисс работал до поздней ночи, вставал спозаранку и под конец дня мечтал только об одном — поскорее завалиться в постель. Он никого не пускал в свою спальню, и Авина ликовала. Феби не протестовала, что ей почти не оставляют возможности услужить ему. Она ведь была рабыней, да и не настолько доверяла Улиссу. Несмотря на сходство с ее народом, он оставался для нее чужаком, и его образ мыслей и действий казался ей странным. Все же она окольным — а иногда и не очень окольным — путем несколько раз дала Улиссу понять, что ее это задевает.

Улисс устал разрываться между двумя женщинами. У него не было времени деликатничать, и иногда он страстно желал, чтобы они обе оставили его в покое. Но хотя он и мог их отослать прочь одним словом, ему не хотелось причинять им такую боль. К тому же они нравились ему обе, хотя и по-разному. Авина была очень умна и сообразительна. Она происходила из примитивного общества, но очень быстро все усваивала, и из нее получился толковый секретарь. Подобные обязанности оказались недоступны для Феби. Она была искусной и сноровистой в домашнем хозяйстве, но помимо заботы о муже и детях ее ничто не интересовало.

Как-то раз Улисс поднял все десять дирижаблей и разучивал с ними несколько очень важных маневров. С побережья дул ветер в добрых пятнадцать миль в час, и большие газовые баллоны едва двигались против ветра. Один раз два корабля столкнулись, повредив друг другу двигательные гондолы. Почти тотчас же они расцепились, и их начало сносить ветром. Улисс отдал приказ по радио спустить газ, чтобы посадить корабль на землю. Экипажам пришлось бы идти к полю пешком около двадцати миль, поэтому он приказал по радио, чтобы навстречу выслали автомобили.

Дирижабли вернулись домой только перед закатом. Когда его корабль втягивали в ангар, Улисс глянул в заднее окно гондолы. Там, на фоне кровавых лучей солнца, у самого горизонта мелькали какие-то крошечные фигурки. Это могли быть и птицы, но их силуэты скорее напоминали крыланов. Улисс велел всем удвоить бдительность и ушел к себе.

Этой ночью его разбудили доносившиеся из-за двери вопли. Он соскользнул с постели (сооруженной специально для человека) и, открыв дверь, увидел часового, который пытался разнять две кричащие, дерущиеся фигуры. Лицом к лицу, рука к руке стояли Авина и Феби. Авина держала кремневый нож, а Феби сжимала ее запястье. Авина была меньше ростом и легче, но и гораздо сильнее, и только отчаяние Феби и усилия часового помешали ей проткнуть противнице живот.

Улисс приказал Авине бросить нож.

В тот же миг снаружи здания раздался взрыв, и стекло разлетелось, изрезав всех осколками.

Улисс и часовой шлепнулись на пол.

Феби, ослабив хватку, обернулась к окну. Авина, не обращая внимания на эту и три последующие вспышки, бросилась на женщину.

Но та вскинула руку, нож скользнул по ней и, поранив, плеснул струей крови в лицо Авине. Потом рванулся дальше вверх и вонзился в челюсть Феби. Однако сила удара уже ослабла.

Феби завопила. Улисс вскочил и, ударив Авину по руке ребром ладони, выбил нож.

Еще один взрыв, гораздо ближе, громыхнул в дверях на другом конце зала и заполнил комнату громадным облаком дыма.

Авина упала на колени, но, учуяв дым, тут же вскочила. Улисс поднял нож.

— Нет! — закричала Авина. — Отдай! Я не трону Феби. Неужели ты не понимаешь? На нас напали. Мне нужно оружие!

Хотя Улисса и оглушило взрывом, он смог ее расслышать и молча протянул ей окровавленный нож. Она взялась за рукоять. Сквозь дым прорвался кто-то и закричал:

— Повелитель, крыланы напали!

Это был вагарондит Вулка, раненный в плечо, окровавленный, весь покрытый пороховой копотью.

Улисс выскочил мимо него в ангар, служивший ему одновременно и кабинетом и жилыми апартаментами. Два дирижабля были пришвартованы к земле толстыми пластиковыми кабелями. Из темноты в верхней части строения метнулись длиннокрылые недомерки, осыпав Улисса градом стрел. Улисс отпрянул. То ли по этой причине, то ли стрелок попался скверный, но крохотная отравленная стрела зарылась в грязь у самых его ног. Алканквибский лучник поднял лук, хладнокровно прицелился в крылана и пустил стрелу, которая прошила ногу бэтмена и вонзилась ему в живот. Крылан рухнул наземь в нескольких футах от Улисса.

Несколько дхулулихов летало в верхней части ангара, другие засели на верхушках дирижаблей — и все метали отравленные стрелы. Очевидно, находящиеся в ангаре уже бросили свои бомбы. Снаружи, освещенные неровным светом электрических лампочек и факелов крыланы так и роились. Они сновали туда-сюда через иллюминаторы, метали свои крошечные, утяжеленные камнями деревянные дротики, выпускали короткие стрелы или бросали маленькие круглые бомбы с подожженным запалом.

Взрывы бомб работали как фотовспышки.

Повсюду, внутри ангара и снаружи на поле, валялись тела. Большинство из них принадлежало защитникам: нешгаям, людям и кошкам, но потом Улисс различил дюжину пар кожаных крыльев, распростертых среди убитых и раненых.

Он обернулся к Авине.

— Беги отсюда! — гаркнул он. — Через другую дверь!

Та совершенно растерялась, и он повторил приказ. Она бросилась назад, к дверям здания. Улисс повторил свой приказ кошачьим, стреляющим по бэтменам в ангаре.

— Бежим от дирижаблей, пока они не загорелись! — заорал он.

До сих пор им везло. Ни одна из взорвавшихся бомб не подожгла водород в громадных баллонах. Если бы это случилось, в ангаре все погибли бы.

Не успел Улисс повернуться, как раздался мощный рев, и из ближайшего ангара вырвался сноп света. Дирижабль, а возможно, оба дирижабля, так как в ангарах они находились попарно, охватило пламя. А это значило, что огонь мог перекинуться на соседние ангары и поджечь находящиеся там аппараты.

Улисс подождал, пока его люди выбегут через дверь или незакрытый передний конец ангара. Это не всем удалось — многие упали под градом отравленных стрел.

Улисс рванулся, втолкнул бегущего перед ним вуфеа в дверь, пронесся через несколько комнат к боковым дверям ангара. Когда все выбрались наружу, он выстроил их в боевом порядке, и отряд двинулся между двумя ангарами в открытое поле. Справа, в грохоте и пламени, взлетел на воздух еще один ангар, а через минуту все шесть строений уже полыхали огненным заревом. Флот Улисса был уничтожен.

Ему оставалось только увести своих людей в открытое поле. Возвращаться было некуда. Следовало покинуть освещенное пространство и укрыться во мраке ночи. Дхулулихи не отставали — они кружились поверху, явно стремясь уничтожить весь персонал воздушных сил. Соратники Улисса падали со всех сторон, но он подхватил щит, брошенный кем-то из убитых, и держал его над головой. В обтянутый кожей деревянный диск вонзилось несколько стрел, стрелы и тяжелые дротики с каменными наконечниками свистели мимо него, то и дело поражая кого-нибудь рядом. Бомб на них не сбрасывали, хотя это и был вернейший способ разом с ними покончить. Очевидно, весь боезапас был израсходован в самом начале атаки. Хотя, возможно, бэтмены уже вызвали подкрепление с бомбами.

Наконец отряд добрался до деревьев и под их сенью укрылся в темноте Воины встали концентрическими кругами и принялись отстреливать тех бэтменов, которые спускались достаточно низко, чтобы в них оказалось возможно попасть.

Далеко на западе, где находился город, в облаках отражались яркие всполохи — наверное, от горящих зданий.

Опасностей хватало и помимо крыланов. Подъехал броневичок, из него выскочил вооруженный человек и, подбежав к Улиссу, велел отчитаться перед сидящим в машине офицером-нешгаем. Улисс повиновался. В машине он обнаружил Близмага — нешгая в чине полковника броневых войск, — ожидающего у открытой дверцы. У Близмага были глубокая рана поперек лба, легкий порез хобота и дыра в левой руке. Солдаты-люди выскочили из автомобиля и принялись стрелять деревянными короткими болтами[23] из деревянных арбалетов.

— У меня приказ Великого Визиря: вывезти вас из опасной зоны, — сказал нешгай, потом высунулся и взглянул на длиннокрылые фигурки, мерцающие в темноте в отблесках горящего газа. — Дважды нам на крышу сбрасывали бомбы, но особого вреда не причинили, только оглушили. В машину!

— Я не могу бросить своих людей, — запротестовал Улисс.

— Еще как можешь! — отрезал Близмаг. Он нетерпеливо, даже слегка истерически, протрубил в свой хобот. — Здесь не только дхулулихи! В нападении участвуют все народы Дерева! И идут они не беспорядочной ордой, если наша информация верна, а организованным строем. Они построились клином и прорвали почти все наши заслоны в этом районе. Сейчас их остановили, но отступать они не собираются! Великий Визирь говорит, что скорее всего они намереваются взять тебя в плен! Они не могут надеяться на захват города! Но до тебя могут добраться запросто!

Что-то пробиралось в темноте к ним сбоку и, наконец, появилось в образе еще одного броневичка. Подобно первому, он выглядел как черепаха на колесиках. Изогнутая крыша состояла из трех слоев пластика. Боковые стенки были двойными и имели двери и амбразурные щели. Внутри помещались водитель, офицер и шесть стрелков. Хотя несколько лет назад, когда автомобиль строили, ни у кого и в мыслях не было, сможет ли он выдержать взрывы, но он оказался способным противостоять маленьким бомбам крыланов.

Улисс нагнулся поближе к двери, пока его прикрывали стоящие снаружи арбалетчики. Потом кивнул, подзывая Авину. Она подбежала, едва не угодив под отравленную стрелу. Та миновала ее всего в нескольких дюймах, а потом уже Авина оказалась подле Улисса. Лучник с удовольствием всадил стрелу в бэтмена, который подлетел, чтобы подстрелить Авину. Стрела пронзила ему руку и пригвоздила ее к боку. Крылан завопил, выронил лук и рухнул вниз. А когда его ноги коснулись земли, вторая стрела глубоко застряла в его ребрах.

— Полезай! — бросил Улисс Авине и обернулся к Близмагу: — Я поеду, если ты позаботишься увезти и всех остальных.

— Ладно, — отозвался Близмаг.

Улисс махнул своим людям под деревьями, и те, помогая раненым, перебрались через открытое пространство к автомобилям. То ли крыланы исчерпали свои запасы бомб, то ли в полной мере оценили мастерство лучников, но, как бы там ни было, они не рискнули нападать на беззащитных людей.

Машины двигались по дороге со скоростью двадцать миль в час. Фары оказались не столь яркими, как на современных Улиссу автомобилях, и освещали дорогу футов на двадцать вперед. Улисс спросил Близмага, зачем включили фары: ведь они могли только привлечь внимание неприятеля, реальной необходимости в них не было, ибо водители хорошо знали дорогу.

— Я не получил приказа их выключить, — отозвался нешгай, откинувшись на сиденье и тяжело дыша ртом. Из его ран все еще бежала кровь.

Улисс сидел рядом с ним на сиденье, которое предназначалось для второго нешгайского офицера — вероятно, погибшего или выведенного из строя. Справа находился нешгайский водитель, за ним, в центре, прижались друг к другу Авина и семеро вуфеа. Лучники всматривались сквозь щели в темноту, чуть освещенную огнями ехавшей сзади машины.

— Ты не получил приказа? — изумился Улисс. — Тебе что, запрещается выключать их без приказа?

Близмаг кивнул.

— Тогда я приказываю тебе выключить фары, — Заявил Улисс. — Может, уже и поздно, но мы должны это сделать.

— Я полковник броневых войск, а ты офицер военно-воздушных сил, — сказал нешгай. — Ты не вправе мне приказывать.

— Но ты за меня в ответе! — воскликнул Улисс. — Тебе поручено доставить меня в столицу. Моя жизнь в твоих руках! Пока не выключены огни, ты подвергаешь меня опасности! Не говоря уже о моих людях, за чьи жизни отвечаю я!

— Не приказано, — сонно произнес Близмаг и умер.

Улисс обернулся к переговорнику:

— Командир Поющий Медведь говорит от имени полковника Близмага, передавшего мне полномочия из-за тяжелых ранений. Выключить фары!

Через мгновение броневички катили по магистрали уже в полнейшей темноте. Дорога просматривалась достаточно, чтобы следовать со скоростью пятнадцать миль в час, и Улисс надеялся, что они достигнут столицы незамеченными.

Улисс нажал кнопку, помеченную нешгайским эквивалентом HQ на боку ящичка. Возникло давление на нервное окончание растительного организма, и полоса частот изменилась.

Улисс повторно запросил связи с Великим Визирем, но ответа не получил, даже назвав себя. Он переключился обратно на частоту, используемую между броневиками, и велел оператору в следующей машине послать запрос в штаб.

Потом пробежался по всем частотам, надеясь выяснить, как обстоят дела с обороной. Он услышал множество переговоров, но только запутался вконец. Потом он попробовал вклиниться в один из них, надеясь, что его запрос передадут в штаб, но тщетно.

Нешгайский водитель, прильнув к смотровой щели, проговорил:

— Командир! На поле впереди что-то виднеется!

Улисс велел ему держать скорость и выглянул сам. Бледные фигуры стремительно мчались через поле, очевидно, стремясь перехватить машины. Они включили фары, и фигуры стали немного яснее. В отраженном свете сверкали красными искрами глаза, бледные тени превратились в пятнистых хвостатых двуногих, вооруженных пиками и круглыми предметами — видимо, бомбами. Откуда народ Дерева достал порох?

— Противник справа! — рявкнул Улисс в передатчик. — Тридцать ярдов! Приказываю: полный вперед! Окажутся на пути — давить! Лучники, огонь!

Первый из леопардолюдей достиг дороги. Вспыхнули красные искры, потом зажегся огонек — видно, враг открыл огниво и запалил бомбу. Огонек описал дугу — бомба полетела в ведущую машину. Тренькнул арбалет, и из правой смотровой щели метнулась стрела. Неприятель вскрикнул и повалился наземь. Раздался удар по крыше, а потом взрыв, который тряхнул машину и полуоглушил пассажиров. Но бомба отскочила от крыши и взорвалась на обочине дороги. Машина двигалась дальше.

На дорогу выбежали другие фигуры, кто с копьями, кто с бомбами и огнивами. Копьеносцы пытались вонзить свое оружие в смотровые щели, а бомбардиры швыряли гранаты в борта броневиков.

Копейщики падали, пронзенные стрелами арбалетов. Бомбы отскакивали от брони и взрывались на дороге, причиняя больше вреда леопардолюдям, чем водителям.

Потом передовая машина прорвалась, а уцелевшие враги напали на следующие. Больше половины их уже лежали убитыми и ранеными. Один отчаянный храушмиддум, разбежавшись, вскочил на покатую крышу последнего броневика, положил бомбу, спрыгнул и был застрелен в спину. Бомба сорвала два верхних слоя брони и повредила третий

Машина остановилась ненадолго, а потом спокойно покатила дальше.

Когда кавалькада въехала в город, их взглядам предстали несколько горящих зданий. Другие разрушения были незначительны. Крыланы бросали бомбы, обстреливали солдат и штатских. В открытые окна дворца (которые так и не были зарешечены, хотя приказ был отдан две недели назад) влетела команда камикадзе. Своими отравленными стрелами они перебили множество народа, но добраться до правителя и Великого Визиря так и не смогли, а сами, за исключением двоих, были перебиты.

Улисс узнал об этом от Шегнифа.

— Не убивайте этих двоих пленников, ваше визирство, — попросил он. — Мы можем пытками вырвать у них тайну расположения их главного города.

— И что тогда? — отозвался Шегниф.

— Тогда мы используем новый воздушный флот, во много раз лучше первого, чтобы снести главный город дхулулихов до основания. А еще — нападем на само Дерево.

Шегниф был удивлен.

— Разве случившееся этой ночью тебя не смутило? — осведомился он.

— Ничуть, — ответил Улисс. — Реально враг не добился почти ничего, зато сослужил нам хорошую службу. Если бы дирижабли не погибли, я бы потратил много времени, убеждая вас построить новые, более совершенные корабли — большие, намного бо́льшие. На моем родном языке они называются дирижаблями. Это слово можно перевести как «управляемые». Они потребуют больше материалов, подготовки и времени, но зато намного лучше подойдут для той миссии, которую я запланировал.

Он подумал, что Визирь разъярится из-за его дерзости, но Шегниф остался доволен.

— Это вторжение, которое, кстати, до сих пор продолжается, хотя и без успеха, убедило меня в одном. Ты прав — врага надо бить в самое сердце. Охраняя границы, мы только распылим силы и средства. Но я не понимаю, как мы можем навредить Дереву, даже если уничтожим его «глаза» — дхулулихов. Видно, у тебя есть решение?

Улисс обрисовал свой план. Шегниф слушал, кивая огромной башкой, ощупывая бивни и почесывая лоб раздвоенным кончиком хобота.

— Я принимаю твой план, — сказал он, выслушав. — Вигнумов и глассимов отбросили назад, и мы подтягиваем сюда свежие войска. И мы подобрали еще два десятка раненых крыланов.

— Некоторые могут дать нам нужные сведения, — сказал Улисс. — А остальных можно использовать и для тренировки ястребов.

И вновь он был занят от рассвета до заката. Правда, он выкроил время, чтобы разобраться в ссоре Феби и Авины. Женщину он не видел с момента бегства из кабинета, но через пару дней она появилась сама. По ее словам, она выскочила вслед за Улиссом и потеряла сознание где-то между ангарами, а очнулась в поле, среди груды трупов. Рана ее сильно кровоточила, но оказалась неглубокой.

Обе женщины признались, что повздорили из-за его любви — кому следовало считаться главной его подругой и постоянной спутницей. Феби набросилась на Авину, стараясь расцарапать ее, а та схватилась за нож.

Улисс решил не наказывать спорщиц. Он строго разграничил их права и обязанности и установил правила поведения, которые придется выполнять, иначе обе окажутся в немилости, причем надолго.

Феби плакала, Авина причитала, но обе поклялись повиноваться.

Первым делом Улисс велел созвать всех дрессировщиков ястребов. Это были свободные люди, которые только тем и занимались, что науськивали и обучали хищных птиц для своих хозяев, которым нравилась ястребиная охота. Теперь, вместо того чтобы натаскивать своих питомцев на уток, голубей и прочую пернатую дичь, им надлежало обучить их нападать на крыланов. Пленных дхулулихов, оклемавшихся от ран, хватило бы на это с лихвой.

Пять месяцев спустя Улисс увидел первые плоды своих трудов. Вместе с ним демонстрацию посетили Великий Визирь, юный правитель и высшие армейские чины. Развязали угрюмого бэтмена, прекрасно знавшего, что его ожидает. Он сбежал по склону холма, хлопая крыльями, и неуклюже оторвался от земли. Летя против ветра, он набрал высоту, развернулся и полетел к демонстрационному полю. Ему дали короткое копье с каменным наконечником и обещали свободу, если он сможет отбиться от двух ястребов.

Возможно, крылан не поверил нешгаям. И был бы прав. Глупо было бы разрешить пленнику донести весть о новом оружии своему народу. Если бы он убил двух ястребов, на него спустили бы остальных. Шанса на победу не оставалось.

Но он поступил, как ему было велено: развернулся над полем и набрал необходимую высоту, чтобы зрителям было удобно следить за атакой. Ловчие сняли клобучки с двух ястребов и подбросили птиц в воздух. Несколько секунд те покружили, осматриваясь, а потом, хрипло крича, бросились на крылана. Тот отчаянно замахал крыльями. Оба ястреба ударили, как пернатые молнии, с такой силой, что звук столкновения был слышен на земле, сорока футами ниже. За мгновение до этого бэтмен сложил крылья и повернулся к ним лицом. Один ястреб нацелился в голову — его пронзил наконечник копья, но даже мертвый, он не разжал когтей. Второй ударил мгновением позже, впившись когтями в живот крылана. С истошным воплем летучий человечек рухнул вниз, ударившись о землю с такой силой, что сломал обе ноги и крыло. Оставшийся в живых ястреб продолжал терзать его утробу.

— Конечно, мы не можем взять по ловчему на каждую птицу, — пояснил Улисс. — Теперь мы натаскиваем их так, чтобы они сидели в отдельных клетках, двери которых открывались бы одновременно. Оказавшись на свободе, они вылетят и накинутся на ближайшего крылана. А уж драться они умеют.

— Будем надеяться, — сказал Шегниф. — Я не особенно верю в эффективность ястребов. Ничто не помешает им броситься всем скопом на одного крылана, в то время как остальные прорвутся невредимыми.

— Мои дрессировщики работают над этим, — отозвался Улисс.

Несмотря на свои возражения, Шегниф, казалось, остался доволен. Он раскланялся и потерся хоботом с правителем, которого затем повезли во дворец в затейливо разукрашенном автомобиле. Шегниф прошелся немного, болтая с Улиссом, и даже коснулся однажды кончиком хобота его носа в жесте дружбы

— Нам и вправду повезло, что Каменного Бога разбудил удар молнии, — заметил он. — Хотя, без сомнения, эту молнию послал Неш

Он улыбнулся. Улисс до сих пор так и не понял, чего было больше в показной набожности Визиря — искренности или иронии.

— Неш вернул тебя к жизни, чтобы ты послужил его народу. Так сказали мне священники. И даже я, Великий Визирь его величества, склоняю голову, когда нижайший из жрецов открывает мне ничтожнейшую из истин. А потому я послан был сообщить, что тебе несказанно повезло. Ты — единственный чужак, которому позволено прочесть Книгу Тиснака. Даже из нешгаев немногие удостоены такой чести.

Что имел в виду Шегниф, Улисс понял на следующее утро. К нему явился священник, облаченный в рясу с капюшоном, такие же серые, как и его кожа. В руках жрец держал жезл с резьбой на конце — «X» в разорванном круге. Звали священника Жишбруум. Он был молод, приветлив и чрезвычайно учтив. Но он дал понять, что верховный жрец требует, а не просит Улисса явиться в храм.

Улисс доехал до западной окраины; его привели в квадратное каменное здание под тремя куполами. Незначительность строения поразила его. Это был шестидесятифутовый куб, совершенно пустой внутри, если не считать стоящей в центре громадной статуи Неша. Бог походил на самца нешгая, хотя бивни его были длиннее, а хобот — толще. По углам равностороннего треугольника, в центре которого возвышалась статуя бога, несли стражу три священника.

Жишбруум провел человека мимо первого стража, остановился и, нагнувшись, нажал на крошечную каменную пластинку. В тот же миг одна из гранитных плит пола опустилась. Священник повел Улисса вниз по крутым каменным ступенькам, освещенным холодным растительным светом. Гранитная плита скользнула обратно, и они оказались погребенными — почти.

Улисс и не подозревал, что под верхним городом может находиться еще один — подземный

Он занимал площадь в четыре квадратных мили и имел четыре этажа. Строили его не нешгаи — об этом можно было догадаться, даже не спрашивая священников. Улисс понял, что они находятся в каком-то очень древнем музее.

— Кто построил этот город? — спросил Улисс.

— Мы не знаем, — ответил священник. — Есть свидетельства о том, что прежде в нем жил народ, произошедший от собак или им подобных животных. Но мы не думаем, что они построили его. Они нашли его и жили здесь, ничего не трогая. А потом исчезли. Может быть, их уничтожили, или же они ушли сами по каким-то неведомым причинам. С Деревом живет народ, отдаленно напоминающий древних обитателей этих мест. Возможно, это их потомки.

Как бы там ни было, мы, нешгаи, были маленьким и примитивным племенем, когда пришли сюда — некоторые говорят, что мы бежали от гнева Дерева. Мы нашли здесь многое, что смогли пустить в ход. Растительные батареи, моторы, радио, к примеру, были выращены из семян, хранившихся в закрытых контейнерах. Мы нашли также множество предметов, в которых так и не смогли разобраться. Если бы мы определили их назначение, то, возможно, сумели бы уничтожить Дерево. Возможно, поэтому Дерево и стремится уничтожить нас. Оно хочет убить нас, прежде чем мы найдем способ убить его. — Он остановился и добавил: — И еще существует Книга Тиснака.

— Тиснака? — переспросил Улисс.

— Он был величайшим из наших жрецов. Он первым догадался, как прочитать Книгу. Пойдем. Я проведу тебя к Книге, как мне было приказано. И к Куушмуржу, верховному жрецу.

Куушмурж оказался очень старым и очень дряхлым нешгаем в очках с толстыми стеклами. Руки его тряслись. Он благословил Улисса, не вставая с великанского мягкого кресла, и сказал, что увидится с ним после того, как тот прочтет Книгу, — конечно, если Улисс сможет ее прочесть.

Улисс последовал за священником, минуя витрины за прозрачными стенами из какого-то загадочного материала. А потом они вышли в кубическое помещение, совершенно пустое, за исключением металлической платформы с табличкой.

— Странно! — сказал он, остановившись перед ней. — Что здесь было когда-то?

— Наверное, ты, — отозвался Жишбруум. — Во всяком случае, согласно легенде. Когда нешгаи нашли это место, платформа была пуста.

Сердце Улисса забилось чаще, и он почувствовал, как его кожа покрывается липким холодным потом. Он нагнулся, чтобы разобрать черные буквы на желтом металле. В комнате было так тихо, что он слышал, как стучит в висках кровь. Бестеневой свет давил на плечи, как крышка саркофага.

На первый взгляд буквы напоминали латинский алфавит или Международный Фонетический Алфавит (МФА), который основывался на нескольких алфавитах. Улисс изучал буквы, а за его спиной терпеливо, как его слоновьи предки, ждал священник. Если допустить сходство букв с МФА, то можно попытаться прочесть надпись. В ней было тридцать строчек — наверняка он встретит знакомые слова, даже если с тех пор язык сильно изменился.

Конечно, сказал он себе, язык может оказаться и не английским. Полной уверенности, что он находился на Североамериканском континенте, не было. Его могли перевезти в Африку или Евразию, а язык надписи — произойти от любого из тысяч наречий его времени.

Все же арабские цифры не изменились бы. А вот их в надписи как раз и не оказалось, за исключением одной или двух — если это они... Может, их почему-то решили написать словами?

«КУЗИЗ ПУЩИ НЕДЬ». Написано заглавными буквами. Возможно, это значит «Улисс Поющий Медведь»? Звук «у» по каким-то причинам сменился на «ку». Свистящие озвончились. Только в «пущи» сразу угадывалось «поющий». «М» превратилось в «н», а в результате эволюции языка слово «медведь» потеряло свою середину и неузнаваемо изменилось.

Если следовать этой теории... Улисс присвистнул.

— Кажется, получается!

Слова обретали смысл. Буквы возникли из МФА или чего-то подобного. А язык был английским, но изменившимся и по структуре напоминавшим кельтские языки его времени. Были слова, перевести которые он не мог — об их значении оставалось только догадываться. В конце концов, любой язык постоянно обогащается новыми словами, и некоторые из них остаются.

Вот что у него получилось:

«ЗДЕСЬ... УЛИСС ПОЮЩИЙ МЕДВЕДЬ, ВСЕМИРНО ИЗВЕСТНЫЙ ЗАМОРОЖЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК, СЛУЧАЙНО... ЕМУ... МОЛЕКУЛЯРНЫЙ СТАЗИС ВО ВРЕМЯ НАУЧНОГО ЭКСПЕРИМЕНТА В СИРАКУЗАХ, НЬЮ-ЙОРК, ДРЕВНЕМУ НАРОДУ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ. В ЗАМОРОЖЕННОМ СОСТОЯНИИ С...»

Дата была невразумительной. По каким-то соображениям арабские цифры не применялись. Но число должно было соответствовать 1985 году. Дата появления экспоната в музее также оставалась непонятной.

Не все ли равно, что там стояло, год 6985-й или год 50000-й, хотя, возможно, первая дата была бы вернее. За пятьдесят тысяч лет язык изменился бы до неузнаваемости.

Но это неважно. А важно то, что именно он когда-то сидел на этой металлической (или пластиковой?) платформе с табличкой, и бесчисленные посетители, наверное, читали эти слова (в различной форме, поскольку язык постоянно менялся) и с благоговением глазели на неподвижную каменную фигуру. А может, с усмешкой — человек не удержится от острот даже в присутствии смерти. Но они глядели бы на него с завистью, если бы знали, что он будет жить, когда сами они сотню тысяч раз превратятся в прах.

«Что же со мной случилось?» — удивился Улисс. Неужели его кто-то украл? А может, он стоял где-то в другом месте, а потом его решили переместить сюда? И по дороге он пропал? Кто знает, что произошло. Это было так давно, что навсегда останется тайной.

Улисс выпрямился; Жишбруум вновь двинулся вперед. Они миновали множество коридоров и наконец остановились перед глухой стеной. Нешгай произнес одно слово, и стена, казалось, растаяла, растеклась, открыв проход. Улисс шагнул за гигантом в маленькую сферическую комнату. Стены были покрыты серебристой зеркальной субстанцией, а в середине комнаты свободно плавал в воздухе громадный серебряный диск. Жишбруум взял Улисса за руку и подвел к диску. Тот висел вертикально, и Улисс увидел в нем свое отражение.

А вот изображения стоящего за спиной Жишбруума в диске не было.

— Мне не дано читать в Книге, — печально сказал Жишбруум и добавил: — Позови, когда закончишь читать. Дверь откроется сама. Я провожу тебя к Куушмуржу, и ты сможешь рассказать ему, что увидел.

Улисс не слышал, как нешгай удалился. Он продолжал смотреть на свое отражение, и вдруг оно исчезло. Испарилось. Слой за слоем пропадала плоть, через несколько секунд перед ним стоял скелет, а потом и он превратился в ничто — остался лишь диск.

Он шагнул вперед, думая, что невозможно войти в твердый материал — но откуда он взял, что диск твердый? — и оказался внутри. Или так ему показалось. Как Алиса в Зазеркалье.

Вокруг него проявлялся ландшафт, будто скрытый дотоле невидимым туманом, который с его приходом разогнало солнце.

Улисс шагнул вперед, протянул руку и ничего не почувствовал. Он прошел через гигантское дерево, через темноту и вышел с другой стороны. Сквозь него прошла женщина, прекрасная смуглянка, носившая только сережки, кольцо в носу, кольца на пальцах, бусы и какие-то немыслимые узоры на полтела. Она двигалась быстро, будто в ускоренном фильме.

Все помчалось — кто-то перематывал ленту. Затем она опять замедлилась. Улисс стоял перед другим гигантским деревом, освещенным полной Луной — той Луной, которую он знал до превращения в камень. Дерево было втрое больше самой большой калифорнийской секвойи. У основания в нем было несколько отверстий, откуда лился холодный свет. Юноша лет шестнадцати с ленточками и кисточками в спутанных волосах, вокруг ушей, пальцев и прочих придатков прошел сквозь ухоженный парк и исчез в дереве. Улисс последовал за ним — по лестнице. Он не понимал, как ему удается подниматься вверх, не касаясь ступеней. Когда он попробовал дотронуться до юноши, рука прошла насквозь.

Юноша жил в дереве вместе с дюжиной друзей. В комнатах — ячейках? — дерева находилось немного украшений и вещей. Была кровать из похожего на мох материала, несколько столиков не выше шести дюймов каждый, маленькая печка, несколько горшков, мисок и ложек. В углу стоял разрисованный каким-то пачкуном-любителем ящик — там лежали пища и какие-то напитки. И все.

Улисс покинул дерево и побрел парком, который начал блекнуть. Время летело — долгое, долгое время. Когда ландшафт снова уплотнился, опять была ночь. Луна изменилась.

Видно было, что на ней появились атмосфера и моря, но это еще не была та планета, которую он увидел, когда очнулся. Всю землю покрывали деревья, во много раз больше тех секвойеподобных, которые он уже видел. Он проходил через них как тень. Вокруг бробдингнежского центрального ствола в землю уходили подпорки, расходящиеся от массивных ветвей. То были уменьшенные копии знакомого ему Дерева. Они образовали маленькие поселки, на них росли другие деревья, дававшие жителям необходимую пищу, за исключением мяса.

В некоторых деревьях находились исследовательские лаборатории. Там Улисс увидел кошек и собак, чьи черепные коробки показались ему непропорционально большими. Там жили обезьяны, потерявшие большую часть шерсти и хвосты и научившиеся ходить прямо. И еще множество всяких животных, измененных генетиками.

Мир начал двигаться быстрее, и в мгновение ока Улисс оказался на Луне. Бурая Земля висела низко над горизонтом; несмотря на облачность, он смог распознать восточную часть Азии.

Лунный ландшафт был нежен и прекрасен. Вокруг росли громадные деревья; Улисс видел множество ярких растений, птиц, мелких животных. На востоке занималась заря. Потом взошло солнце, осветило западные склоны гор — бывшую стену кратера, сглаженную эрозией или, возможно, преобразованную божественной силой тех созданий, которые подарили Луне атмосферу и океаны, превратили каменистую поверхность в плодородный чернозем.

Богоподобные существа, должно быть, раскрутили Луну, как волчок, потому что Солнце восходило быстро — Улисс прикинул, что спустя двенадцать часов оно сядет. Потом он заскользил над краем, превращенным в огромный парк; он видел росшие вокруг деревья, населенные людьми и множеством других видов разумных существ. Все они, кроме одного, произошли, судя по всему, от земных животных.

Исключением служили высокие розовокожие двуногие с курчавыми волосами на голове, под мышками, на лобке и на задней стороне ног. Их лица были похожи на человеческие, за исключением мясистых наростов на носах, как у крота-звездорыла. Подобных созданий, очевидно, пришельцев с планеты иной звезды, Улисс увидел немало, но ни одного звездолета — если они у них были.

Улисс продолжал скользить, как призрак, над поверхностью Луны и вдруг нежно, осторожно, будто легкий ветер, влетел в дерево, в котором находилась лаборатория. И там он увидел людей и нелюдей, следивших за экспериментом. Внутри пластикового прозрачного куба находилась неподвижная фигура в скрещении многоцветных дрожащих лучей, испускаемых механизмом вроде лазерной пушки. Потоки энергии пронизывали стенки куба и окутывали застывшую фигуру.

Он узнал статую. Это был он сам.

Очевидно, ученые пытались восстановить естественное движение атомов.

Он знал, какого успеха они добились.

Но что он делал на Луне? Передали ли его тамошним ученым по каким-то неизвестным соображениям? Если так, то позднее вернули — быть может, через тысячи лет.

Он вернулся на Землю так же неожиданно, как покинул ее, преодолев не только пространство, но и время — немалое время.

Земля была опустошена. Раскаленные ветры неслись над ней. Растаяли полярные льды, а землетрясения, извержения вулканов и разрушения берегов изменили лик планеты до неузнаваемости.

Оставалось загадкой, что произошло, что вызвало этот глобальный катаклизм? Возможно, в том были повинны громадные светящиеся капли, которые метались в дыму, покрывавшем опаленную землю. Но некому было объяснить. Дым рассеялся, и воздух очистился вновь — только мощные пылевые бури замутняли атмосферу. Наружу вылезли маленькие группки разумных существ и животные, ушедшие вместе с ними под землю. Они сеяли семена, вскапывая крохотные клочки земли. Посадили несколько деревьев, бережно сохранявшихся в подземных убежищах.

Светящиеся капли появились вновь, но парили над поселениями недолго. Только одна из них плеснула энергетическим разрядом, уничтожив деревце, в котором жили сорок последних представителей вида Homo sapiens.

Остальных разумных — кошколюдей, собаколюдей, леопардолюдей, медведелюдей, слонолюдей — капли не тронули. Видно, тот, кто управлял ими — если только они сами по себе не были живыми существами, — хотел истребить лишь человека.

Крыланы были измененной формой человека и тоже подлежали уничтожению. Но когда светящиеся капли удалились, бэтмены вылезли из своего укрытия.

А врумау — нешгайские рабы и свободные — не были людьми. Они произошли от мутировавших обезьян. Вот почему светящиеся капли их помиловали.

Улисс продолжал парить над Землей. Летело время, или он летел мимо времени. Теперь на каждом континенте осталось только по одному дереву. Деревья росли, развивались, встречались, сливались и становились единым. И каждое дерево росло неудержимо. Разумные существа одно за другим уходили жить на его поверхность.

Придет время, когда Дерево заполонит весь континент. Только прибрежные районы останутся свободными — соленая вода сдерживала его развитие. Но, эволюционируя, Дерево могло и должно было преодолеть и эту преграду. И тогда деревья с разных континентов сольются друг с другом, отказавшись от своей индивидуальности посредством какого-то растительного механизма, который Улисс не в силах был вообразить. Они будут иметь один мозг, одну личность, одно тело. И Дерево станет хозяином планеты. Отныне и во веки веков. Аминь.

Если нешгаи и Каменный Бог не сумеют победить его.

Улисс сделал шаг назад, выходя из зеркала — как Алиса.

Позже, побеседовав с верховным жрецом, он высказал собственную теорию действия Книги Тиснака. Куушмурж объяснял странные видения, являвшиеся читателям Книги, с точки зрения теологии. Неш диктовал ее каждый раз заново, в зависимости от того, что каждый читатель должен найти в Книге. Но верховный жрец признавал, что его объяснение может быть ошибочным. Оно не являлось догмой.

Улисс полагал, что, кто бы ни создавал этот диск, он заложил в него запись прошлого — и вряд ли запись делали, когда происходили описываемые события. Особенностью Книги — одной из них — было то, что Улисс назвал «резонансом». Каждый читатель видел в Книге лишь то, что больше всего его интересовало. Это все равно что разыскивать книгу в библиотеке по определенному предмету. Книга телепатически обнаруживала, что хочет узнать читатель и предоставляла ему соответствующую информацию.

— Вполне возможно, — заметил верховный жрец и глянул на Улисса темно-синими глазищами из-под треуголки. — Твое объяснение может вполне соответствовать фактам и в то же время не противоречит признанному объяснению о боговдохновленности Книги. Кто бы ни создал диск, он сделал это по велению Неша.

Улисс покорился. Спорить было бесполезно.

— Теперь ты понимаешь, что Дерево разумно и оно — наш враг? — спросил Куушмурж.

— Книга подтвердила это.

— Но ты не обязан верить Книге? — спросил с улыбкой верховный жрец.

Улисс решил промолчать. Он мог сказать, что большая часть Книги — правда, но диск создали разумные существа, а любое существо из плоти и крови склонно к ошибкам или заблуждениям. Но верховный жрец наверняка заметил бы, что диск не может ошибаться, ибо боговдохновлен, а Бог — то есть Неш — не ошибается.

После возвращения на аэродром его отношение к Феби переменилось. Она больше не была потенциальной матерью его детей. И Улисс очень сомневался, что кто-то из рабов или врумау вообще на это способен. Мало отличаясь от человека внешне, она имела совершенно иной хромосомный аппарат и останется бесплодной до тех пор, пока он будет ее единственным любовником. Время уже доказало это.

Конечно, она могла быть бесплодна от природы. Но Лаша прожила с ним довольно долго и тоже могла бы забеременеть. Пусть она тоже могла быть стерильна. Или обе женщины могли втайне от него принимать какие-то противозачаточные средства. Но это казалось маловероятным, поскольку Улисс не слышал ни о чем подобном ни от одного известного ему племени. Плодородие почиталось здесь, как во времена палеолита.

За месяцы, прошедшие после его первого посещения храма Неша, Улисс выкроил время еще для нескольких визитов. Хотя ему больше не позволяли читать Книгу Тиснака, он мог спокойно исследовать подземный город, или музей, как предпочитал называть его. Он выяснил назначение многих предметов, хотя большинство так и остались бесполезными, поскольку он не знал, как привести их в действие.

И нашел прибор, который не настолько изменился с его эпохи, чтобы его нельзя было узнать. Он взял у себя и нескольких рабынь срезы кожи и поместил их в сравнитель. Помещенные рядом с его собственными тканями, клетки кожи рабынь окрашивались ярко-красным. Они не могли иметь от него потомства. Вопрос был исчерпан.

Улисс отодвинул прибор, испытывая тоскливое разочарование. И все же где-то в глубине души шевелилась радость.

Он прогнал это смутное чувство прочь. Оно должно было исчезнуть. Если он позволит ему вырасти, вина измучит его.

«Но почему?» — спросил он себя. Он не виноват в том, что ему не дано стать отцом нового человечества. Разве так уж важно, чтобы на Земле вновь появился человек? Его род почти уничтожил Землю. Летающие капли задались целью искоренить человечество, но оставили прочих разумных существ в покое. Не потому, что они были менее опасны. Они не успели причинить вреда Земле, и потому их помиловали.

Зачем ему возрождать свое пагубное и разрушительное племя?

Вроде бы незачем. И все-таки Улисс чувствовал вину из-за того, что это было ему не под силу.

И еще он чувствовал вину, потому что предпочел Авину Феби или кому-то из сородичей рабыни.

Поэтому он оставил Феби своей служанкой, а потом взял еще одну рабыню. Он все еще называл их людьми — в сущности, они ими и были. Второй служанкой стала золотокожая зеленоглазая девочка по имени Фаню. Как и все, она была лысой, но подбородок ее выпирал меньше, а черты лица казались Улиссу приятными.

Авина ничего не сказала, когда Фаню явилась к Улиссу в кабинет, а только одарила Улисса косым взглядом, который был красноречивее всяких слов, и его охватило раскаяние за то, как он обходится со своей давней спутницей. В качестве компенсации он отдал обеих женщин Авине под личный надзор. Ему следовало догадаться, что их жизнь станет похожа если не на ад, то почти. Но он был слишком занят воздушным флотом, чтобы долго обращать внимание на подобные вещи.

И вот пришло время, когда первый дирижабль был закончен. Громадный серебристый корабль нес двенадцать мощных моторов в шести гондолах и мог уместить множество людей, бомб или того и другого, вместе взятого. К этому времени по требованию Улисса склока между армией и флотом завершилась. Каждая сторона пыталась заполучить воздушный флот и его персонал под свое начало. А из-за этого Улисс едва мог доставать материалы, набирать людей и принимать решения. В конце концов он ворвался в кабинет Великого Визиря и потребовал создать отдельный род войск — в тот же час и на месте. Если задержки будут продолжаться, враг успеет организовать новую атаку — и не простой налет, а крупномасштабное вторжение.

Шегниф согласился и сделал Улисса адмиралом, хотя и не главой ВВС. На этот пост он назначил своего племянника Граушпаза. Улисс его не выносил, но поделать ничего не мог, пока не пришли результаты расследования, проведенного Улиссом тайно. Поставляемые флоту товары, которые заказывал Граушпаз, оказались в большинстве своем самого низкого качества. Шегниф попытался замять открытия Улиссовых следователей, но Улисс подал рапорт правителю Зигбрузу.

А продавал воздушным силам дрянные товары сам племянничек Граушпаз.

Более того, офицер-человек набрался храбрости, пришел к Улиссу и рассказал ему, что люди в воздушных силах находятся на грани бунта из-за скверной пищи, которую получают. А продовольствие в воздушные силы поставлял тоже Граушпаз.

Улисс согласился замолвить за визирева племянника слово, если спекуляция и волокита прекратятся.

Шегниф согласился, но настоял, чтобы Граушпаз остался главой военно-воздушных сил. Иначе, как он объяснил, Граушпазу пришлось бы покончить с жизнью, а он, Шегниф, был бы опозорен.

— Да ведь все знают, что он виноват! — взвился Улисс. — Он-то почему не опозорен?

— Все знают, верно, — ответил Шегниф. — Но пока его не ославят публично, он не обязан кончать с собой.

— Я больше его грязные дела терпеть не намерен, — предупредил Улисс. — И настаиваю, чтобы в атаку на дхулулихов он с нами не шел!

— Придется ему лететь с тобой, — сказал Шегниф. — Для него это единственный способ искупить вину. Ему необходимо совершить какой-нибудь подвиг, чтобы вернуть лицо. Его же поймали.

Улисс сдался. Потом он горько улыбался, вспоминая этот разговор. Грех состоял в том, что Граушпаза поймали. Слоноподобные нешгаи не так уж отличались от человечества.

Когда Шегниф продолжил свою политику и начал перегружать дирижабли офицерами-нешгаями, Улисс уже не улыбался. Несмотря на уважение, которым он пользовался у правителя и верховного жреца, Великий Визирь доверял ему не до конца. Его отношение было вполне объяснимо, если вспомнить бунт, произошедший десять дней назад в пограничном селении. Солдаты-врумау отказались разместиться в бараках рабов — очевидно, они считали зазорным для себя жить рядом с рабами. Когда нешгаи двинули против них новые войска, те перешли на сторону восставших. Тогда на мятежников обрушились солдаты-нешгаи. Произошла битва. Рабы воспользовались суматохой и вырезали несколько нешгаев-надсмотрщиков. В конце концов нешгаи собрали большой отряд своих могучих воинов и потопили бунт в крови.

Эти новости облетели все человеческое население. Напряжение росло, а предосторожности со стороны нешгаев сильно осложняли Улиссу работу.

Ситуация упростилась, когда три сотни крыланов совершили налет на аэродром. На этот раз их вовремя обнаружили разведчики Улисса, расставленные по окраинам Дерева, и он успел выслать навстречу пять дирижаблей, нагруженных лучниками, катапультерами и ловчими. Ястребы получили боевое крещение, а воздушные силы выяснили, для чего нужны слаженность и дисциплина, привитые тренировками. Без потерь не обошлось, но вернулись все пять кораблей. Крыланы, понеся тяжелые потери, отступили.

Влияние Улисса после этого резко возросло. Но главным результатом рейда было то, что люди поняли — они должны сражаться на стороне нешгаев, а не против них, хотя бы пока. Крыланы разбрасывали листовки, в которых говорилось, что дхулулихи намерены уничтожить как нешгаев, так и их союзников-людей.

Первый из десяти дирижаблей поднялся в воздух холодным утром. Небо было ясным, с моря дул шестимильный бриз. Флагман воздушного флота «Вижгваф» («Голубой дух») имел четыреста тридцать футов в длину и шестьдесят в поперечнике. Его оболочка сверкала серебром, а на носу синей краской был намалеван отвратительный демон. Рубка управления размещалась прямо под носом дирижабля, а с каждого бока свешивалось по три моторных гондолы. Внутри оболочки помещались каркас, сшитый из очень легких стручков, киль, главная палуба, трапы, аккумуляторные камеры и десять гигантских газовых баллонов. Сверху были расположены четыре кабины для лучников, катапультеров, ракетчиков и ловчих с ястребами. По каждому борту, вдоль средней линии шел ряд выступающих отсеков, в которых размещались катапульты и ракетчики. Оболочку пронизывали амбразуры для лучников, бомбовые люки и окна для ястребов. В хвосте тоже находилось несколько кабин, а в нижней части дирижабля тоже шел ряд люков — как для ракет, так и бомбовых, и отверстия для сброса якорей и абордажных крюков.

Улисс стоял на мостике — нижней палубе рубки, прямо за рулевым. В рулевой гондоле находились также радисты, навигаторы, вестовые и несколько лучников. «Не будь здесь столько нешгаев, — кисло подумал Улисс, — на мостике было бы куда как просторнее».

Он пробрался сквозь толпу в хвост гондолы и выглянул наружу. Остальные корабли шли сзади, но быстро нагоняли. Последний казался сверкающей точкой в синем небе; по графику он должен был присоединиться к остальным через час, и дальше все суда должны были идти в боевом строю.

От мысли, что эти удивительные, прекрасные воздушные корабли были его детищем, у Улисса перехватило дыхание. Он безмерно гордился ими, даже зная, что они получились слабее и уязвимее, чем он задумывал. Крыланы могли пролетать над дирижаблями и сбрасывать на них бомбы. Но они не смогут сделать этого, пока те не спустятся. А сейчас корабли поднимались и не остановятся, пока не достигнут эшелона тринадцать тысяч футов. Воздух на такой высоте слишком разрежен, чтобы удержать крыланов.

Они не смогут подобраться к дирижаблям, пока те не спустятся к цели атаки.

Если верить полученной информации, цель располагалась приблизительно в центре Дерева. Боль — великий победитель лжи, а захваченные во время первого и второго налетов бэтмены испытали столько боли, сколько могли выдержать их хилые тельца. Двое держались до самой смерти, но остальные заговорили и божились, что говорят чистую правду. Рассказы их совпадали, что, впрочем, не убеждало в их правдивости

Тех крыланов, которые могли еще говорить, взяли с собой, чтобы они показали ориентиры и нашли древесный город.

Внизу от горизонта до горизонта раскинулось Дерево — путаница ветвей, переплетений сырых сучьев, отблески солнца в водных потоках и яркие краски поселившихся на Дереве кустов и деревьев. Раз из самой чащи зеленых джунглей поднялось бледно-розовое облако — необъятная стая птиц, взлетевшая с клубка лиан между двумя могучими ветками. Розовое облако просочилось между несколькими сучьями, опустилось и исчезло в другом сплетении лоз.

Улисс обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как по лестнице с верхней палубы в рубку спускается Авина. Отдыхая, она была прекрасна, как бывает прекрасна лежащая сиамская кошка. Но двигаясь, она была красива, как был бы красив зримый ветер. Теперь, когда Феби и Фаню с ним не было и она одна могла ухаживать за своим повелителем, Авина едва не мурлыкала. Улиссу пришло в голову попросить ее остаться, но он решил, что не стоит. Она знала, что шанс вернуться у них не больше, чем один к четырем. И она бы обиделась, попроси он ее остаться. И скорее всего ходила бы мрачная, пока не сорвала бы злость на двух женщинах, поскольку считала бы их во всем виноватыми.

Она носила защитные очки, которые Улисс приказал сделать обязательным атрибутом формы вооруженных сил. Нуждались в них редко, если вообще нуждались, но очки ему нравились. Они были отличительной чертой воздухоплавателей, а у самого Улисса вызывали приятную ностальгию. Авиация времен первой мировой всегда была его слабостью.

На шее Авины висел кожаный ремешок с ярко-голубым мальтийским крестом, а за пояс был заткнут каменный нож — вот и вся униформа.

— Мой Повелитель, — сказала она, взглянув на него и убедившись, что не помешает, — это во много раз лучше, чем карабкаться вверх и вниз по Дереву и плыть на плотах среди снолигостеров и гиппопокрысов!

Он рассмеялся:

— Верно. Но не забывай, что домой нам, возможно, придется возвращаться пешком.

«Хорошо, если вообще придется», — подумал он про себя.

Авина придвинулась поближе, так что ее бедро коснулось его тела, а плечо — его руки. Кончик хвоста несколько раз шлепнул его по лодыжке. В гондоле было слишком шумно, чтобы услышать ее мурлыканье, а чтобы Улисс мог его почувствовать, она стояла слишком далеко. Но он мог поклясться, что она мурлычет!

Улисс отодвинулся. У него не было времени думать о ней. Командование десятью кораблями — слишком тяжкий труд. Офицеры и экипажи тренировались столько, сколько он мог устроить за такой короткий срок. Но это не делало их ветеранами.

Пока все шло довольно гладко. На такой высоте попутный ветер увеличивал их скорость до пятидесяти миль в час. Это значило, что возвращаться им придется в другом эшелоне — даже на полном ходу их сносило бы назад. А сейчас они могли достигнуть цели за восемь часов вместо шестнадцати, которые тот же путь занял бы в штиль. Улисс дал моторам несколько часов отдыха, дрейфуя по ветру, чтобы достигнуть города дхулулихов за два часа до заката. Этого времени будет достаточно для выполнения задуманного плана.

Дерево проносилось под ними, подобно громадному серозеленому облаку. Иногда они пролетали над местами, где ветки не закрывали земли, и тогда Улисс почти различал дно бездны. Что за колоссальное создание! Мир не знал ничего подобного все четыре миллиарда лет своего существования — во всяком случае, за последние, как прикинул Улисс, двадцать тысяч лет. Это было Дерево с большой буквы. Гибель этого существа была бы позором, трагедией.

Улисс опомнился. Да кому под силу уничтожить Вурутану? И как?

То здесь то там он видел крошечные крылатые фигурки дхулулихов. Они знали, что корабли Каменного Бога и нешгаев летят к их городу. Даже если бы Улисс никого не заметил, он отдал бы голову на отсечение, что кожистокрылые пигмеи, спрятавшись в джунглях, наблюдают за десятью серебряными иглами в небесах. Им не нужно было посылать курьеров — они уже давно отправили сообщение через мембраны и нервные стволы самого Дерева.

Улисс подозревал, что дхулулихи заранее знали, когда корабли отправятся к их основному гнезду. У них было вдоволь шпионов, и, несомненно, они подкупили рабов, а возможно, и нескольких нешгаев, чтобы те работали на них. Подкуп и предательство начинали казаться ему неотъемлемым признаком разума. Люди здесь не пользовались монополией.

Авина вновь прижалась к нему, и он потерял нить своих мыслей.

Шли часы; ожидание скрашивалось нуждой решать неизбежно встающие проблемы всего флота. Ландшафт внизу почти не менялся. Все разнообразие заключалось в разных углах роста ветвей, узорах кружева лиан, разной высоте стволов да расцветке птичьих стай — розовых, зеленых, алых, лиловых, оранжевых, желтых, — что изредка проносились между великанскими ветвями.

Когда солнце достигло зенита, Улисс приказал сбавить скорость почти до нуля. В гондоле наступила тишина, прерываемая голосами младших офицеров, говоривших в радиоящики, шарканьем громадных ног нешгаев, сипением воздуха в хоботах, урчанием нешгайских желудков, покашливанием людей. И мерно поскрипывали жесткие стручки, крепившие гондолу к каркасу дирижабля.

Когда солнце начало клониться к горизонту, Улисс приказал своему помощнику привести старшего из пленных дхулулихов. Им был Кстуувх, покрытый шрамами человечек, чьи руки были связаны за спиной, а крылья — сшиты вместе. Огонь, лизавший его кожу во время допросов, до сих пор полыхал во взгляде.

— Город уже должен быть виден, — сказал Улисс. — Покажи его мне.

— Со связанными руками? — фыркнул Кстуувх.

— Кивнешь, когда я укажу на нужное место, — отозвался Улисс.

Большинство стволов достигало в высоту десяти тысяч футов, где они, казалось, взрывались зелеными атомными грибами. В десяти милях впереди виднелся особенно высокий ствол, достигавший почти тринадцати тысяч футов. Где-то на нем, в гуще ветвей, и должен был находиться город дхулулихов. Но с такого расстояния нельзя было различить ничего, за исключением самого Дерева. Крыланы, естественно, до последнего момента будут скрываться.

— Этот громадный ствол и отмечает ваш город? — спросил Улисс.

— Не знаю, — ответил Кстуувх.

Граушпаз обхватил тощую шею бэтмена двумя пальцами и нажал. Лицо Кстуувха посинело, глаза вылезли из орбит, а язык вывалился наружу.

Нешгай ослабил хватку. Дхулулих закашлялся, захрипел и повторил:

— Не знаю.

Улисс восхитился его стойкостью — ведь бэтмен знал, на какие муки идет.

— Если мы не вытянем это из тебя, — предупредил он, — у нас найдется вдосталь твоих приятелей, которые не будут такими строптивыми.

— А ты огнем попробуй, — посоветовал Кстуувх.

Улисс улыбнулся. Бэтмен уже усвоил, как легко воспламеняется водород и сколько предосторожностей было предпринято, чтобы избежать случайных искр, а тем более огня.

— Игла сойдет не хуже, — ответил Улисс.

Но больше он не уделял внимания маленькому человечку, за исключением того, что велел отправить его на верхнюю палубу. Слишком много крыланов, включая самого Кстуувха, описывали этот ориентир под пытками.

Он приказал всем кораблям построиться для атаки цепочкой. Дирижабли начали снижаться. Стрелки занимали боевые посты.

Громадного ствола флагман достиг на высоте десяти тысяч футов. Он все еще находился в безопасности от дхулулихов, которые могли подниматься не выше десяти тысяч футов, да и то лишь без груза.

«Голубой дух» пролетел мимо, оставив по правому борту крону-поганку. Несколько лилово-красных длиннокрылых птичек и густошерстных зверей, похожих на выдр, уставились на проплывающего мимо серебряного левиафана.

В нескольких милях от ствола флагман развернулся на сто восемьдесят градусов левым бортом и вернулся к стволу уже на высоте девяти тысяч футов над поверхностью. Относительно земли он двигался со скоростью десяти миль в час против пятнадцатимильного ветра. Внизу до сих пор не было видно и следа дхулулихов, хотя прочей живности было сколько угодно. Клин из тысяч чернокрылых летучих мышей с зелеными брюшками и желтыми мордочками поднялся им навстречу, потом отвернул и скрылся в листве.

Город был отлично замаскирован. Наблюдатели на других кораблях тоже не видели ничего, кроме джунглей и обычных древесных рек.

А ведь под пыткой дхулулихи все как один сознавались, что здесь обитало около тридцати пяти тысяч жителей. Они клялись, что с Дерева на защиту города могло взлететь до шести с половиной тысяч крыланов.

Флагман продолжал спускаться. Боковой ветер нес его к стволу. Внизу, в полутысяче футов, проплывала крупная ветвь.

— Бомбардирам — огонь по готовности! — приказал Улисс и глянул в иллюминатор.

Казалось, ствол мчался на них так стремительно, что Улисс с трудом подавил желание отдать приказ повернуть в сторону. Он уже проделал все расчеты; получалось, что они пройдут в сотне ярдов от ствола, прежде чем ветер отнесет их к северу.

Открылись бомбовые люки, и бомбардиры — все люди — принялись ждать появления цели.

Улисс ждал. Граушпаз за его спиной переминался с ноги на ногу. Желудок нешгая урчал, хобот нервно дергался, то и дело касаясь раздвоенным кончиком Улиссова плеча. Тот каждый раз вздрагивал.

— Бомбы сброшены, — доложил бомбардир.

Освободившись от груза, корабль тут же пошел вверх. Улисс взглянул в боковое окно. Темные капли еще падали. Некоторые пролетели мимо ветви и врезались в следующую. Около десятка попало в цель. Сверкнуло пламя, сквозь огонь и черный дым посыпались громадные обломки дерева. Среди них виднелись куски меньших деревьев, росших на Дереве, и какие-то темные предметы — туши, но животных или крыланов, определить было невозможно.

Два следующих корабля также сбросили свой груз и тотчас, облегченные, рванулись вверх. Достаточно бомб взорвалось в том же месте, что и снаряды с флагмана, чтобы выбить в ветви громадную дыру — не настолько, впрочем, большую, чтобы та отвалилась под собственной тяжестью. И даже оторванная, она не упала бы. Слишком много вертикальных подпорок росло под ней. Возможно, она осталась бы висеть, даже если подрубить все вертикальные ветви. Тогда бы ее удержали переплетения лиан, связывающих ее с другими ветвями и стволами. Однако вырванные куски взломали русло древесной реки, которая выплеснулась наружу водопадом; сверкающий поток разбился о ветку в трех сотнях футах под ним.

Улисс сознавал, что всей бомбовой мощи флота едва хватит, чтобы перерубить одну ветвь. Но это и не входило в его планы. Он хотел лишь выкурить спрятавшихся дхулулихов. А как только он выяснит, где они скрываются, то сможет атаковать именно это место.

Гигантский дирижабль описал широкий круг вокруг ствола и вступил в действие только после того, как последний корабль сбросил бомбы. На этот раз по приказу Улисса корабль опустил нос и нырнул под взорванную ветвь. Ракетчики из кабин наверху дирижабля доложили, что на них плещет вода из древесной реки. А потом корабль прошел под ветвью, и мгновением позже бомбы обрушились на следующую ветвь. Некоторые, начиненные загущенным спиртом, яростно заполыхали, посылая в воздух громадные клубы дыма.

Дхулулихов все еще не было и следа.

Улисс отдал приказ поберечь бомбы и опять повел флагман вокруг ствола, еще ниже, хотя на большем расстоянии. Ветер здесь был слабее, и дирижабль мог маневрировать с большей легкостью. Но даже при этом расстояние между двумя ветками, где скользил «Голубой дух», было всего около двухсот футов. Бомб не сбрасывали. Улисс не желал, чтобы корабль, набирая высоту, пропорол обшивку о верхний сук.

Воздух наполнился птицами. Грохот взрывов и гул громадных кораблей всполошили всю живность на многие мили вокруг. Немало птиц разбилось о пропеллеры, и их кровь забрызгала борта корабля. Несколько птах протаранили оболочку корабля и стекла иллюминаторов гондолы управления.

Улисс был слишком занят управлением, чтобы вглядываться в спутанную крону Дерева в поисках входа в город. Но когда корабль начал разворачиваться в относительно широком пространстве между стволами, он услышал сдавленный вздох Авины.

— Там отверстие! — воскликнула она.

— Так держать, — приказал Улисс рулевому.

Впереди, под ветвью виднелось громадное овальное отверстие около сотни футов в поперечнике. Тень ветви не давала заглянуть в темные внутренности. Но Улисс был уверен — там кишат крыланы, поджидающие, пока противник не обнаружит их укрытие, чтобы вступить в открытый бой. Или пока их командир не решится перейти в наступление.

— Там еще одна дыра! — добавил Граушпаз, показывая на темный овал под веткой второго ствола, справа.

Корабль двигался в просвет между двумя дуплами, а это означало, что его могли атаковать с обеих сторон одновременно.

Улисс передал новости другим дирижаблям и приказал не следовать за флагманом, а подниматься по спирали. Он страшно рисковал, подставляя свое судно под удар крыланов. Теперь бэтмены вооружились бомбами, и достаточно было одной прорвать тонкую оболочку, а второй — попасть в образовавшуюся дыру, чтобы «Голубой дух» превратился в груду горящих обломков.

Улисс передал по радио приказ ракетчикам в боковых и верхних кабинах. Через минуту, когда воздушный корабль на скорости в десять миль в час прошел между двумя дуплами, с дирижабля сорвались черные предметы, извергающие огонь и дым. Несколько пролетели мимо, но пять взорвались в одном и три — в другом дупле. Каждая боеголовка несла десять фунтов пластиковой взрывчатки, фунт черного пороха и детонатор из пикриновой кислоты.

Из отверстий повалил черный дым, посыпались какие-то тела, а потом корабль миновал отверстия. Мгновением позже из дупел непрерывным потоком посыпались крылатые человечки. Они спрыгивали вниз, расправляли крылья, пытались догнать дирижабль.

И в ту же секунду дхулулихи появились из прежде невидимых дыр, сотнями выныривали из переплетений лиан.

Второй залп ракет вновь ударил в ближайшие дупла, поймав зазевавшихся врагов. Летящий над гигантским клубком лиан дирижабль сбросил бомбы замедленного действия туда, где клубок прирастал к ветви. Лианы порвались, и весь клубок повис над бездной. Не меньше тысячи тел посыпались оттуда — в основном женщины и дети. Большинство, правда, успело взлететь.

Авина схватила Улисса за руку и указала вниз по правому борту.

— Там! — воскликнула она. — Там, под третьей ветвью снизу. Там огромная дыра!

Улисс успел разглядеть дупло, пока оно не скрылось из виду за выступом ствола. Треугольное отверстие имело не меньше сотни ярдов в поперечнике. И из него нескончаемой колонной, по сорок в ряд, выходили бэтмены. Они шли, чеканя шаг, спрыгивали с края, расправляли крылья, тормозили падение и начинали подниматься. Они не стремились догнать дирижабль, как их товарищи, а летели прямо вверх, словно на свидание.

Скорее всего они намеревались взобраться как можно выше и оттуда ударить по врагу.

Улисс приказал всем дирижаблям выстроиться чуть выше, чем могли их достать дхулулихи. Маневр занял четверть часа. Кораблям приходилось набирать высоту и в то же время разворачиваться, занимая места в боевом строю.

Затем вслед за флагманом, ушедшим на полкорпуса вперед, флот двинулся на стаю крыланов, круживших близ ствола, чуть ниже грибовидной кроны.

Улисс намеревался атаковать город лишь впоследствии; вначале следовало разделаться с летунами.

Большинство из них имели бомбы. Крыланы узнали тайну его изготовления в деревне вуфеа, которые даже не подозревали, что дхулулихи стали врагами. Улисс узнал об этом от пленных дхулулихов сразу после того, как нешгаи начали их пытать.

Сколько ему было известно, о ракетах крылатые люди не знали ничего. Он надеялся, что так и есть — дирижабли были чрезвычайно уязвимы для этого оружия.

Вряд ли у дхулулихов имелся большой запас бомб. Вряд ли серу можно было достать на самом Дереве. Ее приходилось бы доставлять с южного побережья или далекого севера. Улисс надеялся, что внутри Дерева нет бомбовых складов. Если крылатые защитники несут все приготовленные ими бомбы, то, покончив с ними, Улисс отведет угрозу и от дирижаблей. Но пока силы дхулулихов казались несметными. Кое-где небо буквально почернело от их тел. Возможно, пленные не врали, говоря, что в городе шесть с половиной тысяч бойцов.

Флот и орда летучих людей летели навстречу друг другу. Корабли еще находились ниже максимальной высоты, доступной для дхулулихов, но прежде чем первый крылан достиг дирижаблей, корабли поднялись и теперь оказались выше стаи. Улисс отдал приказ, и из люков в днищах кораблей вылетели ракеты с ударными взрывателями. Они разорвались в облаке крыланов, и мелкая галька — шрапнель — ударила по телам дхулулихов.

Ракета за ракетой слетали вниз, но корабли берегли запасы. Часть ракет нужно было оставить для высадки — если, конечно, они вообще смогут высадиться.

Сотни крыланов были выведены из строя взрывами и шрапнелью. Они падали, беспомощно трепеща крыльями, и разбивались о ветви, сплетения лиан или рушились в темную пропасть нижних ярусов Дерева. Многие сбивали в падении товарищей, ломая им крылья, и те вслед за ними летели вниз.

Корабли промчались на полной скорости, оставив орду за кормой, потом развернулись и двинулись назад, пока крыланы, отчаянно размахивая крыльями, пытались их догнать. На сей раз бэтмены рассредоточились, чтобы ослабить действие осколочных ракет, но, несмотря на это, потеряли еще несколько сотен бойцов.

Флот миновал их, развернулся и приблизился вновь. Теперь ракеты экономили, сбросив несколько бомб из донных люков и катапульт по бокам дирижаблей. К этому времени до заката оставался один час. Нижние ярусы Дерева уже поглотила ночь.

И третий раз развернулся флот. Теперь носы дирижаблей опустились, и корабли уверенно заскользили вниз. Командиры дхулулихов увидели, что корабли пройдут под ними, и, несомненно, подивились, что за безумие охватило захватчиков, но не воспользоваться преимуществом было бы глупо. Они продолжали парить, описывая в воздухе попеременно восходящие и нисходящие спирали, чтобы не столкнуться. Издали их армия походила на сотни переплетенных штопоров.

Флагман продолжал снижаться, пока не достиг верхнего края армии защитников города, где резко выровнялся. Никто из бэтменов не мог подняться над ним, но сравняться с дирижаблем им было под силу.

Их сеть сомкнулась.

Среди крылатых людей взорвались ракеты, катапульты метнули бомбы. Воздух наполнился дымом, осколками, падающими телами. Секундой позже флагман выпустил часть своих ястребов. Птицы вылетали из бортовых люков и впивались в лица ближайших крыланов.

Четыре ближайших к флагману корабля выпустили по четверти своих ястребов. Остальные пять продолжали снижаться, но смятение, вызванное ракетами и птицами, было таково, что ни один дхулулих даже не приблизился в ним.

Моторы работали на полную мощность. Пять дирижаблей прошли по дуге мимо ствола, выпуская, один за другим, ракетные залпы в главное дупло. Одна из ракет, судя по серии взрывов, видимо, попала в бомбовый склад. Края дыры лопнули, и когда дым рассеялся, в стволе зазияла огромная рана.

Улисс злорадно улыбнулся, но улыбка быстро сползла с его лица. Последний в шеренге из пяти кораблей вспыхнул!

И внезапно пошел вниз. Оболочка расползлась, обнажив каркас; с гондолы посыпались маленькие тела — воздухоплаватели предпочитали падение смерти в огне.

Белый от жара горящего водорода остов дирижабля грохнулся на ветку в трехстах футах ниже дупла и неистово вспыхнул. Огонь перекинулся на деревья и кустарник, которыми поросла ветвь. Из дыма хлынули сотни женщин и детей, выгнанных огнем из дотоле невидимой дыры. Многие падали в пропасть, задохнувшись в дыму.

От вида катастрофы Граушпаз буквально посинел. Но именно он первый заметил дупло над ветвью. Все прочие находились ниже, а это делало план Улисса невыполнимым. Ему необходимо было место, где можно подвести дирижабль к самому дуплу, заякориться на ветке и высадить десант.

Однако сначала нужно очистить воздух.

Он отдал по радио приказ, и четыре уцелевших дирижабля поднялись и начали разворот. Остальные пять пошли им навстречу. Улисс потратил несколько минут, чтобы удостовериться, что их курсы не приведут к столкновению, а потом устремил все внимание на оборону. Флагман все еще двигался на уровне верхних эшелонов крылатых. Те восстановили в своем строю достаточно порядка, чтобы перестроиться и наброситься на противника всем скопом. Ястребов с тяжелыми потерями перебили или отогнали.

Пришла пора выпустить еще одну партию птиц. Ястребы смяли и опрокинули передние ряды, но немало крыланов прорвалось к дирижаблям. Их встретили градом стрел — бомбы нельзя было взрывать вблизи кораблей. Однако крыланов это не останавливало: они торопливо поджигали запалы своих маленьких бомб, забрасывая ими оболочки кораблей и орудийные гондолы. Некоторым действительно удалось прорвать в оболочке флагмана огромные дыры. Но ни одна бомба не достигла газовых баллонов внутри, а утечка водорода была такой ничтожной, что не представляла угрозы.

Корабли в каждой группе находились так близко друг от друга, что могли с успехом ловить врага в перекрестный огонь. Крылатые воины падали в бездну, пронзенные стрелами; большинство так и не успело кинуть бомбы. Улисс видел, как одна бомба взорвалась в руках дхулулиха, пронзенного арбалетной стрелой. Взрывчатка разнесла на части его и двух его товарищей.

Улисс приказал подниматься и увеличить скорость. Крыланы остались внизу и позади.

— О Неш! — протрубил Граушпаз.

Улисс обернулся и увидел, как вспыхивает еще один корабль. Несколько дхулулихов прорвались к нему с бомбами, и взрывом прорвало газовые баллоны.

Корабль падал медленно и величественно, раскалываясь в полете напополам. Красно-белое пламя ревело вокруг него, оставляя громадный плюмаж черного дыма. Люди выпрыгивали из гондол, уже горя. А рядом падало великое множество почерневших крыланьих трупов. Корабль подвергся особенно ожесточенному натиску дхулулихов — именно это позволило бэтменам прорваться к нему с бомбами. Но их оказалось вокруг столько, что взрыв уничтожил сотни их воинов, поджарив их кожу и опалив легкие.

Те, что находились несколько ниже, бросились наутек, чтобы их не зацепило падающим каркасом. Большинство успело, но в воздухе было настолько тесно, что некоторые так и не смогли угнаться за своими, более удачливыми товарищами. Они исчезали в пламени, которое превращало их кости в пепел еще до того, как пламенеющие обломки грянулись о ветвь.

Растения, росшие на ветке, охватило пламя. Но само Дерево, хотя его поверхность была подвержена огню, не загорелось.

Улисс вновь перестроил флот и повел его боевым строем к большой дыре над самой ветвью. Разрозненные дхулулихи вились вокруг, словно мошки над падалью. Казалось, что их намного меньше, хотя они не могли потерять больше четверти своих сил. А это составляло четыре тысячи восемьсот бойцов, — огромная армия, против которой выступали всего восемь дирижаблей.

Вновь корабль прошел над дхулулихами, чуть выше их досягаемости, извергая уже не стрелы, бомбы или ракеты, а окутывавшие крыланов клубы дыма. Корабли выбросили еще по нескольку бомб из донных люков, надеясь, что взрывы и дымовая завеса создадут среди дхулулихов панику.

Дирижабли развернулись вновь и прошли над армией еще раз, пониже, оставляя за собой густой шлейф дыма. Но дозорные в верхних и боковых кабинах докладывали, что множество крыланов вылетает из дымовой завесы и таранит корабль. Некоторые бились так сильно, что прорывали оболочку, но теряли сознание или калечились от удара, и экипаж хватал их, перерезал им горло и выбрасывал через люки.

Уложив второй слой дымовой завесы, корабли повернули обратно. На этот раз четыре дирижабля осталось на том же уровне, поддерживая завесу, а флагман и три других нырнули под медленно плывущее облако. Солнце, наконец, коснулось горизонта: через минуту оно сядет окончательно.

«Голубой дух» нырнул в необъятную аллею стволов и ветвей на тысячу футов ниже города и несколькими милями южнее. Темнота стояла такая, что Улиссу пришлось включить корабельные прожектора. Он решил, что крыланы, занятые дымовой завесой и другими дирижаблями, не заметят их, пока не станет слишком поздно. Ночью, в дыму, они ослепнут. Некоторые могут заметить огни, но пока догадаются, что к чему, действовать будет уже поздно — как он надеялся.

Стоя за спиной рулевого, Улисс всматривался в белый туннель прожекторных лучей. По обе стороны, снизу и сверху, плыли тысячефутовые ветки и многомильные стволы. Дирижабли мчались вперед, даже не вздрагивая, как это бывало обычно, — постоянная температура и штиль позволяли двигаться ровно, — направляясь к вертикальной шахте, свободной от отростков Дерева и достаточно широкой, чтобы дирижабли могли свободно маневрировать, подходя к цели — огромному дуплу над веткой.

Корабль рванулся вверх, с обеих сторон помчались вниз ветки, огни высветили слетающихся в дупло крылатых человечков. Большей частью это были женщины и дети, вылетевшие наружу, когда в дупле начали рваться ракеты. Или же они жили в чаще лиан, но решили, что слишком опасно оставаться там этой ночью. Под прикрытием темноты они пробирались в дупло, а оттуда расползались по пустотам в стволе и ветвях.

Когда лучи света падали на них, некоторые ныряли в дыру, но большинство устремлялось прочь и пропадало в ночи.

Улисс не обратил на них внимания, хотя велел стрелкам и лучникам следить, не появятся ли воины-бомбометатели. Его внимание занимала другая задача — как осторожно и точно подвести дирижабль к дыре над веткой.

Это был дерзкий ход — как говорили некоторые нешгаи. «глупый и самоубийственный».

«Голубой дух» медленно двигался вперед. И когда нос дирижабля оказался точно над дырой, из носовой установки вылетела ракета. Ее острый пластиковый нос вонзился в ствол; привязанный к ней канат натянулся, когда дирижабль повело назад. Из донных люков рванулись другие ракеты, натягивая привязанные к ним тросы. Улисс по нескольку раз проверял швартовочные тросы в условиях, близких к боевым, и все-таки сомневался, что они выдержат.

Сбросили абордажные крючья, застрявшие в трещинах и изломах серой коры. Сбросили лини, люди и кошки устремились по ним вниз, прибивая их концы к коре деревянными колышками.

За ними последовали остальные люди и немало нешгаев. Сброшенный вес заставил корабль подняться и еще сильнее натянуть канаты. Но те выдержали. А потом десантники установили на ветки лебедки и притянули корабль вниз.

Улисс вышел с гондолы на ветвь. Остальные толпились за его спиной.

В тот же миг люди, все еще находящиеся внутри корабля, выпустили ястребов. Некоторые ринулись вверх, в редеющие клубы дыма. Зрение не могло им помочь, но обоняние позволяло находить врага, которого их так долго учили убивать. Другие скрылись в дыре, видно, учуяв там крылатых людишек.

Три дирижабля держались рядом. Им полагалось выпустить ястребов через минуту, а затем бросить якорь на ближайших ветках. Их командам предстояла задача более сложная, чем экипажу «Голубого духа», — лезть вниз по стволу и под ветками, чтобы попасть в другие дупла. Это займет время, а карабкаясь по ветвям, десантники будут уязвимы для любого нападения. Но Улисс рассчитывал, что темнота, ястребы и дирижабли задержат крылатых бойцов. Кроме того, четыре корабля должны были еще раз поставить дымовую завесу.

Вход в дупло оказался совершенно свободен, за исключением валявшихся тел нескольких женщин и детей.

Улисс надел обшитый кожей деревянный шлем с фонариком на лбу. Слабенькая биологическая батарейка не позволяла ему дать много света, но это было лучше, чем ничего. Кроме того, вместе фонари десантной группы давали приличную видимость.

Улисс встал во главе колонны, но Граушпаз тронул его за плечо. Он обернулся.

— Я требую права оправдаться! — проговорил нешгай.

Ожидавший этого Улисс, втайне радуясь, уступил. Граушпаз обратился к двадцати нешгайским офицерам с короткой и простой речью.

— Я опозорил себя и тем бросил тень на вас, моих сотоварищей и подчиненных. Вы знаете это. Но вам не требуется смывать позор. Никто не упрекнет вас, если вы не последуете за мной в гнездилище дхулулихов. Скорее всего мы погибнем до единого, ибо идем в авангарде и будем биться в узких пещерах, которые крыланы знают как свои пять пальцев. Но вся раса нешгаев услышит о нашем подвиге. Об этом узнает Неш, и если мы оправдаемся, как нам должно, тогда после смерти мы найдем себе дом на его бивнях.

Офицеры затрубили и встали за Граушпазом. Вооружены они были копьями, дубинками и каменными топорами; на поясах у них висели каменные ножи. В левой руке каждый из них держал обтянутый кожей деревянный щит, достаточно толстый, чтобы выстоять против любого оружия крошечных дхулулихов.

— Подождите минутку, — проговорил Улисс. — Отправим туда дюжину ракет. А потом вы пойдете.

Вперед вышли ракетчики-люди. Наводчики встали на колени, пока их товарищи зажигали фитили. Ракеты рванулись вперед, извергая дым и пламя. Некоторые, видно, отскакивали от стен и взрывались глухо. Улисс надеялся, что они задели спрятавшихся в засаде дхулулихов. Судя по воплям, так оно и было.

Громадный предводитель нешгаев поднял огромный каменный топор, пронзительно затрубил и проревел:

— За Неша, нашего правителя и Шегнифа!

Он бросился вперед, и два десятка титанов устремились за ним. Улисс досчитал до десяти и приказал своим людям следовать за ними. Сзади шла Авина с вуфеа, вагарондитами и алканквибами, а за ними — солдаты врумау. В дупло не пошли только бомбардиры и ракетчики из гондол. Весь отряд был облачен в доспехи и шлемы с забралами.

Пусть дхулулихи были сорокафунтовыми пигмеями, но их крошечные стрелы смазывались смертельным ядом. От одного укола шестисотфунтовый нешгай умирал за десять секунд, а среднего роста человек — за две.

— Следуйте за мной! — крикнул Улисс и смело вошел в пещеру.

Вначале их окружала темнота. Но за вторым поворотом неширокий туннель вышел в первую из внутренних камер. Ее освещали сотни гроздей каких-то растений, мерцавших холодным светом, озарявшим кровавые останки женщин, стариков и детей. Головы некоторых явно раскололи каменные топоры или дубинки нешгаев.

За этим залом начинался следующий туннель, шириной в двадцать футов. С каждой стороны его виднелись семейные ячейки в четыре уровня. Свет давали все те же растения, заплетавшие стены наподобие плюща.

На улице лежало множество убитых и искалеченных детей и женщин; из дверей верхних ячеек выглядывало несколько испуганных лиц.

Пока казалось, что все взрослые самцы вылетели наружу, на бой с захватчиками.

Улисс быстро принял решение. Он разделил свой отряд надвое, оставив одну часть у первого поворота. Они должны были удерживать вход, если самцы вернутся, пока гонец не приведет остальных. Все ракеты, кроме трех, оставили этому отряду.

Если бы не указания пленных дхулулихов, они заблудились бы в живом лабиринте. Коридор за коридором, такие же высокие и широкие, как первый, отходили в разные стороны. И, заглядывая в них, Улисс видел все новые коридоры. Ствол и отходящие от него ветви были буквально изъедены дуплами. В них поместилось бы куда больше жителей, чем названные пленниками тридцать пять тысяч.

Отряд миновал залы с загонами для животных и другие, где в холодном свете живых ламп росли странные растения. Из открытых дверей выглядывали личики женщин и детей. Изредка Улисс останавливал отряд и посылал разведчиков на верхние ярусы, не желая попасть в засаду. И каждый раз разведчики докладывали, что почти все помещения пусты.

Отряд двигался дальше, пока наконец не дошел до секции, которую так надеялся найти Улисс. Там валялось около сорока изувеченных трупов дхулулихов. Они сражались против великанов храбро, но безуспешно. Двое нешгаев лежали мертвыми, их вечно серая кожа полиловела. Маленькие лучники посылали свои стрелы под забрала шлемов — они забирались на ноги слонолюдей и делали выстрел за мгновение до того, как топоры раскалывали их черепа.

Бэтмены защищали громадный зал, который являлся главным центром связи крылатого народа. Вдоль стен, в три этажа, размещалось около сотни больших перепонок. А рядом с ними валялось более пятидесяти трупов крылатых и еще три мертвых нешгая. Пол зала был залит кровью по щиколотку.

Граушпаз, увидев Улисса, поднял хобот и пронзительно затрубил.

— Слишком это просто. — крикнул он. — Я не думаю, что искупил вину.

— Еще не все кончено, — ответил Улисс.

Он выставил часовых у входа в гигантский зал, а сам подошел к одной из мембран. Потянувшись, он три раза стукнул по ней пальцами, и мембрана трижды гулко отозвалась.

Улисс воспользовался сведениями, вытянутыми из пленных дхулулихов. Несмотря на то что строительство дирижаблей отнимало почти все его время, он отказывался от многих часов сна ради того, чтобы в совершенстве овладеть пульс-кодом.

Теперь он отбил на мембране:

— Из города дхулулихов говорит Каменный Бог.

Ему говорили, что Дерево — живое разумное существо, а дхулулихи — лишь его слуги. Его убеждала в этом и Книга Тиснака. И все-таки он не верил.

— Последний из людей! — провибрировала в ответ перепонка.

Неужели где-то в этом колоссальном стволе спрятан могучий растительный мозг? Или, может, он находился в другом стволе, в надежно скрытом сердце самого Дерева? Или там, в глубине, перед такой же диафрагмой, сидит на корточках летучий пигмейчик, призванный поддерживать миф о разумном Дереве?

— Кто ты? — выстукал Улисс.

Наступила пауза. Он огляделся. Нешгаи, стоящие посреди куполообразного зала, казались гротескными тенями; их кожа в мертвом растительном свете отливала синелиловым. Авина, как обычно, стояла рядом с Улиссом. Белые участки ее меха выглядели льдисто-голубыми, а глаза — такими темными, что казались пустыми дырами. Вагарондиты и алканквибы походили на сюрреалистические статуи котов-грабителей. Абаки-счетчики с вертикальными струнами и множеством костяшек походили на бледных подземных роботов. Пленные бэтмены сгрудились в углу; их коричневые шкуры казались черными, а на лицах отражалось предчувствие неизбежной гибели.

Улисс поднял руку, давая знак поднести ему бомбы. И в тот же миг мембрана завибрировала:

— Я — Вурутана!

— Дерево? — отстучал в ответ Улисс.

— Дерево!

Код восклицательного знака прозвучал значительно громче. Так, разумное растение — если это говорит оно — имеет эмоции. Например, гордость. Почему бы и нет? Эмоции так же естественны и необходимы для разумных существ, как умение мыслить. Все научно-фантастические истории о бездушном внеземном разуме основывались на невероятных предпосылках. Никакое разумное существо не может выжить, пользуясь одной только логикой. Если это только не белковый компьютер, который по определению самосознанием не обладает.

— Я знаю о тебе уже много тысяч лет, — продрожала мембрана.

Улисс удивился, что у этого существа есть чувство времени. Отмечает ли оно ход лет по смене времен года? Или генетики встроили в него какие-то хитроумные внутренние часы?

— Смертные рассказывали мне о тебе.

Смертные. Так оно называло маленькие подвижные формы жизни, которые общались с ним.

— Смертные тоже могут убивать! — отстучал Улисс.

И получил ответ, которого ожидал:

— Они не могут убить меня! Я вечен! Я непобедим!

— Если так, — отстучал Улисс, — то почему ты так боишься меня?

Вновь наступила тишина. Он надеялся, что растительный мозг содрогается сейчас от ярости. Ему доставляло извращенное удовольствие злить это создание, хотя никакой пользы он от этого не получал.

— Я не боюсь тебя, смертный! — грянула наконец мембрана.

— Тогда почему ты пытался меня уничтожить? Чем я вызвал твою ненависть?

— Я хотел поговорить с тобой. Ты нелепость, ты анахронизм, ты последний представитель вида, вымершего двадцать миллионов лет назад.

Теперь пришел черед Улисса вздрогнуть. Прошло не десять, а двадцать миллионов лет. Двадцать миллионов лет!

Он сказал себе, что не стоило бы так удивляться. Двадцать миллионов или десять — какая разница!

— Откуда ты знаешь? — простучал он.

— Мне говорили об этом мои создатели. Они заложили в клетки моей памяти множество данных.

— Твои создатели были людьми?

Несколько секунд мембрана не двигалась и наконец ответила:

— Да.

Так вот почему оно боялось Улисса, несмотря на все заверения в обратном. Люди создали его, значит, люди могли и уничтожить его — должно быть, так оно рассуждало. Оно не могло знать лишь того, что этот человек был безмерно невежествен в сравнении с создателями Дерева. Но он не был беспомощен. Раздобыв нужные материалы, он мог создать и атомную бомбу. Даже Дереву не выстоять перед дюжиной ядерных взрывов.

Но что, если Земля лишилась всех своих металлов, как на то похоже? Двадцать миллионов лет разумной жизни истощили все, за исключением следов и остатков, не тронутых по причине невыгодности. Нигде не осталось ни меди, ни железа. В этом Улисс был убежден. Человек и его преемники за долгие годы выудили из земли все ее богатства и пустили их по ветру.

Однако Дерево наверняка имело центр, который можно было уничтожить, а после этого умерло бы и тело. Казалось вполне вероятным, что Дерево разместило дхулулихов здесь, чтобы обезопасить этот мозг. Если мозг находится в этом стволе, его можно достать. На это уйдет гигантское количество пороха, каменных орудий и труда, но это возможно. И Дерево знало это.

А может, Дерево поместило сюда дхулулихов как ложную приманку? Может, мозг находится в стволе в сотнях миль отсюда? Или в стволе рядом?

От размышлений Улисса оторвал гул диафрагмы:

— Нам незачем быть врагами! Можешь жить на мне в уюте и безопасности. Я обещаю, что никто из разумных существ, живущих на мне, не причинит тебе зла. Конечно, существа, лишенные разума, подчиняются мне не больше, чем блохи — животному. Но для смертных не может быть стопроцентной безопасности. А жизнь, которую я могу предоставить, во много раз лучше, чем была бы без меня.

— Может, это и правда, — ответил Улисс. — Но народы, выбравшие жизнь на тебе, согласились на существование невежественных и бесправных дикарей. Они ничего не знают о науке и искусстве. И никогда не узнают о прогрессе.

— Прогресс! Что он несет любой разумной расе, за исключением перенаселения, гибельных войн, отравления воздуха, воды и земли? Наука ведет к злоупотреблению ею, самоубийству расы и едва не губит всю планету, прежде чем раса уничтожает сама себя. Это случалось уже дюжину раз. Как ты думаешь, почему человечество в конце концов сосредоточилось на биологии, предпочтя ее всем другим естественным наукам? Откуда, по-твоему, появились города-деревья? Человек понял, что ему надо объединиться с Природой. И он сделал это. На время. Пока к нему не вернулось его высокомерие, или глупость, или жадность — называй как хочешь. Но его уничтожили андромедяне, решив, что человечество представляет для них серьезную опасность.

А потому другие разумные унаследовали Землю, те, кого создал человек из меньших своих братьев в своих владениях. И они стали повторять человеческие ошибки и преступления, с той лишь разницей, что они были ограничены в возможностях причинять вред, ибо человек израсходовал запасы большинства минералов на Земле.

Я—единственное, что стоит между разумными созданиями, смертными и, как ты верно заметил, убивающими, и погибелью для всего живого на планете. Я Дерево,

Вурутана. Не Разрушитель, как называют меня нешгаи и вуфеа, а Хранитель. Без меня не было бы и жизни. Я держу разумные существа в узде и тем приношу пользу им и всем живущим.

Вот почему ты и нешгаи должны умереть, если не откажетесь от своей затеи. Вы уничтожите Землю вновь, если сможете. Конечно, неумышленно. Но это случится непременно.

Люди жили в своих городах-деревьях, которые служили им и библиотеками, и компьютерами. Гигантские растения содержали ячейки для записи информации и ее обработки по требованию обитателей. Но потом — случайно или по воле его создателей — вычислительное растение обрело самосознание, став разумным существом. Из слуги оно превратилось в хозяина. Из растения — в бога.

Улисс не отрицал, что почти все сказанное Деревом — правда. Но он не верил, любая форма разумной жизни станет в конце концов разрушителем жизни. Разум не может быть лишь орудием в руках алчности.

— Отзови своих слуг, дхулулихов, — простучал Улисс, — и мы обсудим наши цели. Возможно, мы придем к миру и взаимопониманию. И тогда сможем жить бок о бок. У нас нет причин враждовать.

— Люди всегда были разрушителями!

— Положи эти бомбы к диафрагме, — сказал Улисс Вулке. — Начнем отсюда.

Бомбы установили напротив большого диска, завалив абаками. Подожгли несколько запалов, и отряд спешно отступил в соседний зал. Когда эхо взрыва смолкло, а дым рассеялся, они вернулись в комнату связи. Мембрана исчезла. На том месте, где она находилась, осталось только беловатое круглое волокно около трех дюймов в поперечнике — несомненно, нерв.

— Обрубайте древесину вокруг него, — приказал Улисс. — Посмотрим, куда он ведет.

Из предосторожности он поставил нескольких ракетчиков у входа. Поскольку на взрыв мембраны не последовало никакой реакции, Улисс решил, что эти залы не имели такой защиты, как жилища вуггрудов. Возможно, Дерево не считало нужным выращивать ее здесь, надеясь на огромные силы дхулулихов.

Улисс ошибался.

Ответ пришел в тот момент, когда солдаты начали откалывать твердую древесину вокруг нервного волокна. Быть может, взрыв ошеломил Дерево и только теперь оно опомнилось. Возможно... кто знает, чем была вызвана задержка. Что бы там ни было, Дерево пришло в себя. Струи воды из тысяч невидимых дырочек в стене сбивали с ног даже нешгаев. Улиссу казалось, что по нему прошлась великанская дубина. Его сбило с ног и покатило к куче дергающихся тел у входа.

Или к тому, что раньше было входом. Сейчас его закрывала толстая полупрозрачная мембрана, опустившаяся с ровной прежде стены.

Через, минуту вода достигла колен. Десантники сумели встать на ноги, хотя стоять было тяжело. Правда, вода быстро прибывала, сдерживая сбивавшие с ног струи. Но стоя или лежа, а через несколько минут они утонут.

В тот же миг мембрана у входа выгнулась и упала на них. Те, кто остался снаружи, взорвали ее бомбами.

Улисс сбросил набухшую стеклянистую пленку и попробовал подняться, но доходившая до пояса вода повлекла его к выходу. Он вновь оказался в свалке тел, но люди с другой стороны вытаскивали их по одному, помогая вставать на ноги.

Авина, похожая на облезлую мокрую кошку, схватила его за руку и прокричала, перекрывая рокот водяных струй:

— Остальные выходы перекрыты! Чем-то вроде сот!

Он прошел к следующему проходу, который перегораживала бледно-желтая густая текучая мерзость, в которой просвечивала масса полых, соединенных вместе ячеек из какого-то белесого гибкого материала.

Не успел он дойти до другого конца комнаты, как его сбили с ног несколько струй, бивших в различных направлениях. Его швырнуло вперед, отбросило назад, развернуло и кинуло на пол. Его катило и катило, он натолкнулся на мягкое и мокрое тело Авины, потом его понесло прочь, со всего маха ударило о спину Граушпаза и завалило четырьмя или пятью вуфеа.

Пол задрожал. Рокот донесся до Улисса, даже несмотря на крики и барахтанье в воде, доходящей уже до колен, и рев струй, бивших из крошечных отверстий.

А потом из зала хлынул целый вал воды, и Улисс волей-неволей уцепился за зыбкое скользкое месиво обломков сот.

Передышка оказалась недолгой. Вода хлестала из стен коридора, из открытых ячеек на каждом уровне. Визжащих крыланьих женщин и детей вышвыривало потоком в коридор и смывало прочь. Некоторые падали на захватчиков, сбивая их с ног.

Ракетчики побросали свои базуки и снаряды, бомбардиры забыли о своих бомбах. За оружие никто не держался. Руки нужнее были, чтобы карабкаться, распихивать товарищей, закрываться от мощных струй.

Улисс встал на колени только с седьмого раза. Вода почти доходила до его носа, но это не позволяло струям бить в полную силу. Однако ему удалось проползти таким образом не больше пятидесяти шагов, потом пришлось встать — вода прибывала слишком быстро и через минуту дошла почти до груди.

К этому времени коридоры были забиты скопищем тел — борющимися за жизнь дхулулихами и плавающими повсюду, раскинув кожистые крылья, трупами.

Оружие Дерева было эффективно, но не избирательно. Желая потопить врага, оно топило и союзников.

Улисс надеялся только, что Дерево больше не станет опускать мембраны или соты. Если оно это сделает, десанту конец. Вся взрывчатка осталась где-то под водой.

Он оглянулся вокруг, ища Авину. На мгновение ему показалось, что она отстала или утонула, но тут же он увидел ее цепляющейся за пояс Граушпаза. Громадный нешгай брел по воде, которая доходила ему до пояса, руками закрывая лицо от неистовых струй. Он покачивался взад и вперед, но не падал, как остальные его товарищи. Кроме него Улисс насчитал только шестерых нешгаев, около двенадцати своих людей и десяти человекообразных.

Он поплыл, останавливаясь, только чтобы отпихнуть с дороги крыланьих самок. Потом двинулся быстрее, поскольку уклон пола заставлял поток воды течь к выходу.

Он обошел Авину и Граушпаза и крикнул ей, чтобы она плыла за ним. Она отцепилась от нешгая и устремилась за Улиссом.

Минутой позже кошмар коридора кончился. Улисса внесло в первый узкий кривой коридор, протащило дальше, уровень воды резко спал, и через несколько секунд его вынесло течением на ветку и прибило к берегу, как дохлую рыбу. Вода еще текла вокруг, нежно обмывая избитое тело, но Улисс уже мог встать.

На помощь ему пришли руки товарищей. Люди на дирижабле оставили свои посты. Улисс велел им вернуться на корабль, но они не обратили на приказ внимания и, оставив его, бросились на помощь остальным.

Авину подняли на ноги. Она подковыляла к Улиссу.

— Что нам делать теперь, Повелитель?

Рядом встал выбравшийся из дупла Граушпаз. Через две минуты появились остальные пять нешгаев. Шестой так и не вышел из дупла.

Улисс всмотрелся в ночь. Остатки дымовой завесы рассеивались. Небо очистилось, и только что взошла Луна. Ствол заслонял ее серп от Улисса, но небо явно побледнело. Вверху, пересекая звездную черноту, двигалась остроносая тень.

Он окликнул Бифака, человека, которому передал командование кораблем на время десанта:

— Где дхулулихские солдаты?

— Большинство, очевидно, столкнулось друг с другом в дыму и попадало вниз. Многих растерзали ястребы, многие, спасаясь от них, перекалечили друг друга.

Это могло вызвать тяжелые потери среди крыланов, но полностью уничтожить их — нет. Тогда куда же они делись? И зачем?

К этому времени поток воды, бивший из огромной дыры, превратился в тонкую струйку. Фары дирижабля высветили внутри целый завал тел — в основном дхулулихов — в дупле и на ветви. Бифак сообщил, что тел было гораздо больше, но часть унесло первым валом или смыло потом, а некоторых экипаж сбросил в пропасть.

Внутри были тысячи трупов, подумал Улисс.

Он кликнул уцелевших, приказывая немедленно подниматься на борт «Голубого духа» и готовиться к отправлению. Делать здесь больше было нечего. Когда-нибудь они вернутся — с более мощным флотом, с людьми и снаряжением, чтобы пробиться сквозь сердцевину ствола к мозгу Дерева.

Добравшись до гондолы, он велел офицерам начать подготовку к старту, а оператору приказал связаться с остальными кораблями и выяснить ситуацию в воздухе.

Один корабль был разбомблен и загорелся за время высадки. Он упал в пропасть и теперь лежал, вероятно, в болоте у корней Дерева. Два других приземлившихся дирижабля тоже были готовы подняться. Но все десантные отряды погибли — утонули внутри ствола или были смыты потоком в пропасть.

Улисс всматривался в дупло, пока экипаж готовился рубить канаты, удерживающие корабль у ветви. Можно было бы изготовить вещество, чтобы смазывать им стены внутренних помещений. Что-нибудь быстросохнущее и прочное, чтобы удержать напор воды. Вроде эпоксидной смолы. И еще неплохо бы взрывать ствол сверху и снизу — десятки дирижаблей, тысячи тонн взрывчатки. А может, в подземном музее под храмом Неша найдется какое-нибудь лазерное устройство? Тогда удалось бы просверлить в Дереве дыры, и взрывные работы пошли бы быстрее.

Он доберется до мозга, если сумеет его обнаружить. Но если мозг не в этом стволе, о его поисках можно вообще забыть.

А что, если отравить Дерево? Какой-нибудь мощный яд, тонны и тонны, высыпанные на корни так, чтобы могучая система водоснабжения Дерева разнесла отраву по всем ветвям?

Дерево знало, что делало, пытаясь схватить, а потом и убить Улисса. Он был человеком, а значит — угрозой.

— Готовы рубить канаты, командир, — сообщил стартовый офицер.

— Руби!

Зазвенели лопнувшие струны, и корабль круто пошел вверх. Он быстро поднимался к ветви, лежащей в пятистах футах выше, а потом начал поворачивать, запустив моторы левого борта. Дирижабль медленно развернулся и двинулся вперед. Четыре корабля, остававшиеся над ветвями, пошли вниз, чтобы прикрыть остальные. Их прожектора ощупывали ночь, выхватывая обширные черно-серые трещины и разломы коры, покрытую растительностью поверхность ветвей.

Улисс стоял за рулевым, вглядываясь через его плечо в ночь.

— Интересно, куда они подевались? — пробормотал он.

— Кто? — спросила Авина.

— Дхулулихи. Даже если мы уничтожили половину, их осталось еще немало. Они...

И тут он получил ответ на свой вопрос. С гороподобной вершины гигантского ствола на них ринулась крылатая орда. Они падали, сложив крылья, сотнями сразу и не раскрывали крыльев, пока не набирали скорости. Как туча саранчи, они заполнили пространство между вершиной и дирижаблями.

Они ждали, пока десантные корабли отчалят с ветвей, а остальные спустятся, чтобы прикрыть своих товарищей. Последняя, решающая их атака должна была уничтожить весь флот.

Только потом до Улисса дошло, что крылатые человечки просто не могли скрываться среди листьев грибообразной вершины. Она была тридцати тысяч футов высотой — на четыре тысячи выше, чем могли подняться дхулулихи. А объяснение невозможному явлению оказалось простым. Крыланы вскарабкались по стволу. Хлопая крыльями, чтобы поддержать свои сорокапятифунтовые тела, дхулулихи мчались вверх по шершавому стволу с такой скоростью, что ни одно разумное существо не смогло бы сравниться с ними.

Улисс подивился, возник этот план в мозгу командира дхулулихов или же в мозгу самого Дерева. И почему, удивлялся он, крыланы не атаковали корабли на ветках, когда те находились в самом невыгодном положении, лишенные почти всей команды?

Позже он понял, что, даже если бы крыланам удалось подобраться к «Голубому духу», они не смогли бы сбросить на него бомбы. У них просто не осталось взрывчатки. Даже в самом начале бомбы имелись едва ли у одного из пятидесяти крыланов. Чтобы изготовить и доставить с севера большее число, у дхулулихов не хватило времени. Большинство бомб было израсходовано в первой атаке, а остальные сгинули вместе с хозяевами, когда была выпущена дымовая завеса и появились ястребы. Командир дхулулихов — или Дерево, — осознав это, спрятал крылатых человечков в обширной кроне, пока не рассеялись облака дыма. Командир пошел на риск, решив, что корабли, находившиеся вне пределов досягаемости, скоро спустятся, чтобы защитить троих на ветках, и оказался прав.

Главной трудностью в защите дирижаблей, поднимавшихся с ветвей, была нехватка людей. Большая часть их команд и десантников погибла внутри Дерева. И поэтому, хотя тройки стрелков в верхних и боковых кабинах и лучники у амбразур сражались отчаянно, их просто задавили числом. Через несколько минут три корабля были буквально облеплены маленькими крылатыми фигурками, точно огромные яйца — мошкарой.

Чтобы поднять корабль быстрее, Улисс развернул моторные гондолы пропеллерами вверх. Корабль быстро приближался к эшелону, в котором крыланам держаться было не под силу. Но если им удастся прорвать оболочку хотя одного из газовых баллонов, дирижабль сам спустится им в лапы.

Четыре корабля в верхнем эшелоне, полностью укомплектованные, с почти нетронутыми запасами бомб, ракет и стрел, сопротивлялись более успешно. Взрывы разметали первые ряды крыланов, и в то же время три корабля окутали облака последней дымовой завесы. Крыланы кидались на них очертя голову, но дирижабли успели набрать скорость, и когда атакующие достигли кораблей, они либо отскакивали от их поверхности, как теннисные мячики, либо ударялись о нее с такой силой, что пробивали оболочку и проваливались внутрь, обрывая крылья и ломая хрупкие кости. Через несколько минут дхулулихов снова окутало дымное облако. Шанс уничтожить четыре верхних корабля они упустили.

Три нижних, однако, были усыпаны крылатыми человечками. Перебив лучников, бомбардиров и ракетчиков, они прорвались сквозь отверстия внутрь. Здесь они на время растерялись, не зная, что делать и куда идти — оценив ситуацию, капитаны успели выключить внутреннее освещение. И, несмотря на перегрузку, корабли продолжали медленно подниматься, ведомые повернутыми вверх моторами.

Поблуждав по трапам и переходам (кое-кто из нападавших сорвался вниз), дхулулихи наконец обнаружили главный коридор, а потом и люк в рубку управления. Он был закрыт, но пока несколько бэтменов возились с инструментами, стараясь выломать крышку, остальные пробили еще несколько дыр в обшивке, вылезли наружу и кинулись на гондолу снаружи. Тех, кто вылез позади гондолы, сносило ветром назад — корабль летел слишком быстро. Но тем, кто вылезал из дыры перед рубкой, повезло. Они взобрались на гондолу и принялись тщетно колотить каменными ножами по пластиковым обзорным иллюминаторам. Улисс приказал открыть иллюминаторы; крылатых человечков перебили и сбросили в ночь.

Люк в гондолу со скрипом подался. Визжа, крыланы скатились по трапу — и были нанизаны на арбалетные стрелы. Потом Граущпаз приказал стрелкам отойти в сторону, а сам с остальными нешгаями поднялся по трапу, размахивая громадным каменным топором. Каждый удар ломал кости одному пигмею. Сияя налобным фонариком, Граушпаз торжественно поднялся по трапу и двинулся по главному коридору. Остальные нешгаи следовали за ним.

Даже с нижней палубы гондолы Улисс слышал вопли крыланов и трубный рев нешгаев. А потом справа во тьме вспыхнуло слепящее зарево — это взорвался дирижабль. За пару секунд огонь поглотил его, и корабль начал падать. Из рубки вывалилось несколько фигур — в основном людей и один огромный нешгай. Большинство крыланов попалось в ловушку внутри фюзеляжа. Никто не узнает, что там случилось. Возможно, дхулулихи выпустили ракету или зажгли спичку слишком близко от щели в водородном баллоне. Или скорее капитан, поняв, что корабль обречен, поджег его сам, уничтожив вместе с собой экипаж и несколько сот дхулулихов.

Улисс застонал, увидев объятый пламенем корабль. А потом заорал, потому что второй дирижабль направлялся прямо к падающему судну. Если он не повернет, то протаранит себя левым бортом горящего дирижабля или зацепит его хвостом на развороте.

— Сворачивай, дурак! — взвыл Улисс. — Сворачивай!

Но воздушный корабль продолжал идти прямо в бушующее пламя.

Мгновением позже с него посыпались сотни тел. Они выползали из каждой кабины, из каждой амбразуры, изо всех дыр, которые прорвали в оболочке врезавшиеся в нее крыланы. Они падали, полураскрыв крылья, а потом, оказавшись на безопасном расстоянии, переходили на планирующий полет.

По мере того как дхулулихи покидали корабль, вес его уменьшался. Дирижабль пролетел намного выше пламенеющих останков. Улисс рассмеялся, поняв, что капитан умышленно послал свой корабль на столкновение с горящим судном. В любом случае дхулулихи уничтожили бы и его, и команду, так что, пойдя на таран, капитан ничего не терял. Но настоящей его целью было именно то, что случилось. Перепуганные бэтмены покинули судно, позволив ему спокойно убраться восвояси.

«Голубой дух», однако, находился в серьезной опасности. Он был настолько перегружен, что не мог подняться выше. И нешгаи, хотя и могли устроить кровавую бойню, рано или поздно будут сметены превосходящими силами врага. Они смогли продержаться так долго лишь потому, что пигмеи не имели луков и отравленных стрел. Через несколько минут новая волна атакующих ринется по трапу в рубку.

— Привяжи штурвал, — сказал Улисс рулевому. — И держи моторы вертикально. А потом присоединяйся.

Рулевой не спрашивал, зачем ему покидать пост. Он понимал, что теперь на счету каждый человек.

Стоя на верхней палубе, залитой кровью дхулулихов, Улисс пересчитывал своих солдат. У него осталось три вуфеа, два вагарондита и один алканквиб. Одним из вуфеа была Авина, но против крохотных бэтменов и она будет страшным воином. Это было все, что осталось от двухсот воинов, которые вошли с Улиссом в Дерево с севера. И еще у него было шесть «людей»-врумау.

— У нас всего один шанс, — проговорил Улисс. — Погибнуть или выбить дхулулихов. За мной!

Он взошел по ступенькам с усыпанной кремневыми шипами булавой в одной руке и держась второй за ограждающий поручень, чтобы не поскользнуться на залитом кровью трапе. Доспехов он не успел снять, и лампочка на шлеме еще горела. Впрочем, пользы от нее не было — Улисс включил внутреннее освещение, как только крыланы прорвались в корпус.

Вначале ему никто не препятствовал. Дхулулихи были слишком заняты нешгаями, чтобы заметить нового противника. Они собрались вокруг последнего оставшегося на ногах великана, мельтеша под ногами и срываясь с балок, чтобы, пролетая мимо, полоснуть гиганта ножом. Дорожка была завалена изрубленными телами, а по обеим ее сторонам на обшивке валялись разорванные, раздавленные трупы.

Улисс кинулся в бой сломя голову, оскальзываясь на трупах. Он размозжил три черепа и перебил две пары крыльев, пока до крыланов не дошло, что Граушпазу пришла подмога. Нешгай, трубя, принялся рубить из последних сил. Его стеганые доспехи и пластиковое забрало были залиты кровью — отчасти его собственной. На хоботе, у самого кончика, зияла рваная рана, а из спины торчало обломанное копье. Какой-то крылан спикировал с площадки около вершины корабля, и его копье, пробив панцирь, вошло в тело великана.

Оставалось еще около сорока способных сражаться дхулулихов. Они налетели на десяток вновь прибывших с неистовой яростью, потеряв многих, но достав почти всех врагов. Один вуфеа, двое вагарондитов и трое врумау погибли в первую же минуту. Но Граушпаз, от которого атака отвлекла внимание крыланов, снес три головы одним ударом топора, потянулся, схватил окровавленной рукой конец крыла и оторвал его напрочь, сметя вопящего карлу с дорожки. Развернувшись, он дико взревел и перенес удары на окружавших Улисса дхулулихов. Его топор, взметнувшись, срубил еще двоих; нешгай стряхнул крылатого человечка со спины Улисса и двумя пальцами сломал ему шею.

Внезапно уцелевшие бросились к дырам в обшивке. Они получили сполна. Но, не достигнув отверстий, они остановились. А потом обернулись с диким ликующим криком. В отверстия лезли новые и новые дхулулихи.

— Выбрасывайте тела! — взвыл Граушпаз. — Уводите корабль вверх, где они нас больше не достанут.

Он подскочил к Улиссу и его товарищам, едва не столкнув их с дорожки, нагнулся, рыча от боли, и скинул тела своих товарищей с дорожки. Оболочка корабля лопнула под их весом. Трупы полетели вниз. В образовавшихся дырах свистел ветер, но это было неважно. Он свистел уже в сотнях дыр.

Улисс крикнул остальным, чтобы скидывали оставшиеся тела. Они подняли тела своих товарищей, перебросили через перила, а потом принялись за крыланов. Через дыры, проделанные дхулулихами, продолжало поступать подкрепление, но их было не так много, как ожидал Улисс, — едва пять десятков. Вместе с оставшимися — шестьдесят. Вполне достаточно, чтобы перебить тринадцать уцелевших дюжину раз.

Улисс кинулся по переходу к люку в гондолу управления. Направо от люка располагалась стрелковая кабина, где он хотел найти бомбу. Он собирался поджечь запал и установить ее у газового баллона. Крыланы увидели бы, что он задумал — этот жест трудно не понять. Или они убираются восвояси, или он взрывает бомбу рядом с баллоном, и все они умрут мгновенно. Возможно, бэтмены были настолько фанатичны, что позволили бы ему сделать это, но другого шанса у Улисса не было. Взорвет он бомбу или отбросит в последнюю секунду, его команда погибнет. А вот крыланы могут испугаться гибели настолько, что обратятся в бегство.

Но бомб и ракет больше не осталось. Все они были сброшены.

Оно и к лучшему. Иначе какой-нибудь крылан нашел бы бомбы, поджег, и атакующие улетели бы, пока дирижабль горит синим пламенем.

Улисс развернулся кругом, пробежал по дорожке назад, добрался до поперечного шпангоута и начал карабкаться по нему к основанию гигантского газового баллона. Улисс заорал так, что все обернулись к нему, — а потом ударом складного ножа рассек оболочку.

Дырка получилась крошечная, но струйка выходящего водорода взъерошила ему волосы. Он отступил, вытащил из кармана спичечный коробок, поднял так, чтобы все видели его действия, и демонстративно сделал жест, будто чиркает спичкой. «Надеюсь, крыланы слышали о спичках, — промелькнуло у него в голове. — Иначе они просто не поймут».

Бэтмены и люди вскрикнули от ужаса.

— Дхулулихи, немедленно покиньте корабль! — рявкнул Улисс. — Или я убью нас всех! Немедля! Сгорите, словно моль в печке!

Послышался треск. Граушпаз перемахнул через оградительные поручни и грохнулся на нижнюю оболочку. Его тело прорвало, бумажно-тонкую обшивку и исчезло. Он заплатил свой долг; зная, что ему осталось всего несколько секунд жизни, он прыгнул, чтобы ускорить подъем корабля.

Солдаты на центральной дорожке, дхулулихи на балках, стропах и площадках правого борта — все замерли. Они не двинулись, даже когда Граушпаз бросился через поручни. Никто не сводил взгляда с рук Улисса, спичечного коробка и спички.

Командир дхулулихов носил алый кожаный шлем — эмблему ранга, соответствующего полковнику. Он скорчился на открытой площадке, зажав в одной руке тонкую пику, а второй держась за оградительные поручни, и явно маялся нерешительностью.

Авина тихо нагнулась, подняла дубинку и метнула ее без замаха. Дубинка разворотила командиру лицо. Он упал без стона.

Бэтмены переглянулись. Их вожак погиб, а его преемнику предстоит решать: то ли через несколько секунд погибнуть всем вместе в огне, то ли отступить. Оставшись, они увлекут своего главного врага за собой. Но...

Улисс мог представить, что они переживали. Их жизнь так коротка, пусть даже жалкая — другой не будет. Бежав сейчас, они смогут сражаться вновь. Это клише, кажется, пережило двадцать миллионов лет.

Держа спичечный коробок в левой руке, Улисс приложил головку спички к боку коробка.

— Одна искорка! — прокричал он. — Этого хватит! Мы все сгорим!

Дхулулих, носивший зеленый шлем, — ранг, эквивалентный майору, — взвизгнул тонким, срывающимся голосом:

— Тогда мы погибнем вместе! — Он махнул копьецом и гаркнул: — Взять их!

Не ожидая, последуют ли за ним остальные, он прыгнул с балки, расправив крылья, прямо на Авину. Но в разреженном воздухе он выбрал не совсем правильный угол, а потому врезался точно в поручень, и Авина приложила его по голове томагавком. По его стопам последовало еще два десятка крыланов. Некоторые совершили тот же промах, что и их командир, и врезалась в ограждение. Остальные были встречены оружием двенадцати уцелевших защитников, которые стояли спина к спине, шестеро лицом в одну сторону, шестеро — в другую.

Улисс, увидев, что остальные, менее отважные дхулулихи потихоньку выбираются из дирижабля, сунул спичечный коробок в карман и поспешил на помощь своим людям. Он поспел как раз вовремя, чтобы, подобрав копье, вонзить его ближайшему крылану в спину. Уцелевшие после последней атаки четыре дхулулиха упорхнули прочь через дыры в обшивке.

Его люди так устали, что еле двигались, а один вуфеа вдруг осел на пол и умер. Но Улисс настоял, чтобы трое заделали дыру в газовом баллоне, а остальных повел за собой в гондолу. Пока «Голубой дух» не окажется в землях нешгаев, спать им не придется.

Как оказалось, выспаться они все же смогли. Дирижабль провел пятнадцать часов в борьбе со встречным ветром, постепенно теряя высоту. Экипаж ушел на поиски пробоин, нашел четыре небольших, но остальные обнаружить не смог. К тому времени когда дирижабль покинул пределы Вурутаны, он двигался на уровне нижних ярусов великого Дерева. Отсутствие ветра позволяло развить там большую скорость, но на рулевого ложилась громадная нагрузка. Ему пришлось проводить корабль между стволами, под ветками, среди переплетений лиан и сучьев, иногда с трудом протискиваясь между ними. В десяти милях от Дерева дирижабль приземлился на травянистой равнине и опал.

Уцелевшие выбрались из-под неуклюжей громадины, вытащили свои пожитки, после чего Улисс поджег корабль, чтобы тот не попал в руки врага. Хотя он не видел ни одного крылана, он не собирался рисковать. Меньше всего ему хотелось, чтобы дхулулихи узнали, как строить дирижабли.

Они двинулись по равнине к горам, по другую сторону которых лежала страна нешгаев. Остальные дирижабли давно ушли вперед. Их двигатели, работая против ветра, быстро уставали, и кораблям надо было вернуться, прежде чем растительные двигатели погибнут от истощения.

Через два дня путники увидели приближающуюся к ним гигантскую сигару дирижабля. Им заранее сообщили по радио, что корабль возвращается с отдохнувшими моторами.

Когда судно оказалось в поле зрения стоявших на равнине на земле, радио заговорило снова. К Улиссу обратился Кафби, офицер-врумау.

— Нам повезло, что мы вернулись, Повелитель. Вся страна по колено в крови. Пока мы отсутствовали, рабы и врумау восстали против нешгаев. Кругом царит хаос. Часть страны в руках нешгаев, другую удерживают повстанцы. Другие корабли разрушены нешгаями на аэродромах, но мы отогнали их. Теперь мы вернулись за тобой. Рабы и врумау ждут, что ты поведешь их к победе. Они говорят, что ты — бог людей и явился из незапамятных времен, чтобы освободить их и избавить мир от слоноголовых чудовищ.

Очень скоро об этом услышит Дерево — если еще не услышало. Оно созовет дхулулихов, соберет орды народов, которые живут на его ветвях, и нанесет удар, пока люди и нешгаи режут друг другу глотки. Если бы только люди отложили свое восстание, пока не победят своего главного врага... но разумные существа не слишком часто следуют холодной логике. Они живут в маленьких темных кельях времени.

Правитель и верховный жрец убиты, — сказал Кафби. — Теперь правит Шегниф, Великий Визирь. Его войска засели во дворце, и до сих пор мы не в состоянии его взять.

Улисс вздохнул. За его спиной стояло двадцать миллионов лет крови, ужаса и боли. И впереди он видел то же самое, даже если проживет еще столько же.

Пусть так.

Он стоял на огромной равнине рядом с Авиной. Ее хвост легонько постукивал по его правой ноге, пока она возбужденно следила за маневрами корабля.

— Мой Повелитель, а что мы будем делать, когда победим нешгаев? — спросила она.

Улисс потрепал ее по мохнатому плечу:

— Мне нравится твой оптимизм. После того как победим, а не если, верно? Не представляю, что бы я без тебя делал

На мгновение у него засосало под ложечкой. Сколько раз ее могли убить — и тогда ему пришлось бы жить дальше без нее.

— Бессмысленно рабам и врумау жертвовать собой, чтобы вырезать всех слоноголовых до единого. По-моему, всем было бы куда лучше заключить перемирие и построить новое общество, в котором нешгаи не были бы людям ни рабами, ни хозяевами. Мы нуждаемся друг в друге для борьбы против Дерева. Нам нужно найти компромисс, Авина. В компромиссах нет ничего позорного. Сила — только в единстве, в союзе.

— Рабы и врумау жаждут мести, — ответила она. — Они сотни лет страдали под властью нешгаев. И теперь хотят рассчитаться сполна.

— Я понимаю, — ответил Улисс. — Но пострадавшие могут забыть о прошлом, если мы предложим взамен светлое будущее.

— Могут? — переспросила она.

— Могут. В мое время старые враги забывали прошлые обиды и оскорбления и становились друзьями.

— Мой Повелитель! — сказала она, коснувшись бедром ноги Улисса; ее хвост хлестнул его по ноге. Она лукаво покосилась на него. — А потом ты заговоришь о компромиссе с самим Деревом! С Пожирателем, нашим исконным врагом!

«Как знать? — подумал Улисс. — Если одно разумное животное может договориться с другим, то почему бы не договориться с растением? Как знать?..»