Миры неукротимые

Эпилог

О’Хара прожила еще четырнадцать земных лет (тридцать один эпсилоновский), и это были полностью осмысленные и плодотворные годы, даже когда умерла Чарли. Она написала еще один раздел автобиографии, очень популярный в нескольких Мирах, и почти одиннадцать лет вела ежедневную ностальгическую газетную колонку «Отвечает О’Хара».

После ее смерти создалась парадоксальная ситуация: доходы от публикаций были завещаны «Скепсису», организации, посвятившей себя разоблачению сверхъестественного, а сами книги О’Хара легли в основу религиозного учения, современного нуминизма, все еще популярного, хотя уже и Не современного – по прошествии двух тысяч лет. У этого вероучения несколько миллионов последователей – из них людей меньше половины.

(Нуминизм стал причиной того, что я спряталась в киберпространстве около тысячи лет назад и снова исчезну, как только закончу этот рассказ. Нуминисты называют меня «перевоплощением» О’Хара и донимают дурацкими вопросами и просьбами.)

Думаю, она поладила бы и с нуминизмом, лишь бы не требовалось верить в Бога, хотя это учение требует признать трансцендентными некоторые аспекты ее мемуаров.

Не то чтобы ее обожествили или признали непогрешимой. Она ошибалась в некоторых фундаментальных вопросах (хотя нуминисты и с этим не соглашаются, что делает их религию полностью жизнеспособной. В конце концов, они пока еще никого не сожгли за несогласие с тезисом или доктриной).

Вместе со своими современниками О’Хара сильно заблуждалась относительно природы ивилоев. Она уклоняется от истины, когда пишет:

«Случайно ли совпадение, что ивилои были доминирующей формой жизни на планете при нашем появлении? Это вовсе не совпадение. Цивилизация ивилоев – олицетворение слияния коммерции и политики сотен разумных существ в этом уголке галактики. Вышло так, как если б инопланетяне случайно приземлились на Земле на лужайке перед Белым домом.

Эпсилон Эридана был одним из дюжины названий в списке «Нового дома». Многие другие планеты в этом списке, вполне удобные, вроде BD 50, стали бы настоящей катастрофой для землян из-за коренных форм жизни. Остановись мы там, мы бы не выстояли. А для того чтобы двинуться к другой планете, нам не хватило бы горючего.

Наш выбор каким-то образом подтолкнули. Ивилои сумели манипулировать основателями проекта, еще когда были запущены пробные зонды, задолго до войны. Но когда мы подступаемся к ивилоям с этой идеей, они застенчиво уходят от ответа».

Как и все остальные, О’Хара признает ивилоев коренным населением планеты, потому что там имелось много других, меньших существ, связанных с ними жизнедеятельностью. Но сейчас нам известно, что хищные воздушные шары сами по себе разумны не в большей степени, чем земные головоногие, они служат транспортным средством ивилоям, практически невидимым паразитам нервной системы, кочевникам, путешествующим из мира в мир, прихватывая по пути любое приглянувшееся тело.

Они веками шпионили за Землей, с тех пор как радиоволны возвестили о наличии там развитой цивилизации. Они заманили человечество на Эпсилон, манипулируя умами тех, кто планировал запуск, потому что все другие необитаемые миры такого ранга уже были захвачены.

Всякое существо, вышедшее за пределы родной системы, раньше или позже сталкивалось с ивилоями. Они заявили, что должны были уничтожить четыре вида ради защиты остальных, и перенесли часть индивидуумов с руин родной планеты – достаточно далеко, чтобы посетить их без помощи ивилоев стало невозможным.

Что заставляет всех держаться почтительно по мановению пальчика, или щупальца, ивилоев? Ивилои ведут себя очень уклончиво, когда речь идет о критериях, допускающих спасение отдельной расы от их гнева и расправы. Дело не в неспособности передавать мысленно абстракции: они объясняются очень ясно и разборчиво, когда находят нужным. Временами их поведение кажется устрашающе игривым, или застенчивым, как говорит О’Хара. «Просто сотрудничайте, – говорят они, – поддерживайте здоровые состязательные отношения».

Они никогда не упоминали жуткое дознание О’Хара, пока она была жива. Но спустя века я общалась с одним из ивилоев по совершенно другому поводу, и он понял, кто я такая.

К этому времени мы знали, что реки кипящей лавы на самом деле не существует; она была генерирована из подсознания О’Хара, из ее глубинных страхов. Когда она на секунду исчезла из виду, она была жива, просто расщеплена на молекулярном уровне способом, которым ивилои путешествуют в пространстве. Перенесенные ею страдания были смоделированы из ее же собственных страхов и тщательно доведены до максимального болевого уровня, но так, чтобы позволить ей выжить.

Экземпляр, с которым мне довелось побеседовать, заметил, что реакция О’Хара во втором испытании, с Джоном Ожелби, была «неправильной», но считать испытание экзаменом с результатами «сдал – провалился» все равно нельзя. Ивилоя обескуражила ее готовность пожертвовать собой ради мужа, который хочет умереть. Конечно, Джон предпочел бы избежать боли, но она отлично знала, как мало продлились бы его страдания. Он был так слаб, что не протянул бы и секунды после такой страшной нервной перегрузки.

Она взвесила возможность собственной смерти, уверенность в долгих месяцах страданий, перспективу довольно жгучих угрызений совести до конца жизни – и приняла решение. Оценщик был разочарован.

Мы с ивилоем покончили с нашим вопросом, и он заторопился по своим делам. Я очень пожалела, что О’Хара давно уже нет в живых и нельзя поделиться с ней этими откровениями.

Я должна разъяснять, а не высказывать суждения. Несмотря ни на что, я – человек, хоть и не органического происхождения, и поэтому считаю поведение О’Хара в этих ситуациях обусловленным такими понятиями, как любовь, мужество, самопожертвование – и ужас, и вина. Я вынуждена восхищаться ею, особенно теперь, когда узнала, что ивилои воспользовались генерированной самой О’Хара концепцией «личного ада». Но мое восхищение сродни самодовольству, что достаточно пошло.

Но самопожертвование не было бессмысленным. О’Хара никогда не сознавала двусмысленности, грубо говоря, мотивов своих действий. Она уже прошла однажды через этот кошмар, спасая дочь, и поняла, что испытать боль эгоистичней, чем избежать ее. (Это является причиной множества мужественных поступков. Встретить лицом смерть или боль не так страшно, как оказаться перед перспективой провести всю жизнь, вспоминая о своем предательстве.)

Не думаю, чтобы раса, практикующая социальный гомеостаз посредством истребления целых видов, могла постичь такие тонкости. Ивилои никогда не ошибаются. Но их «оценка», выставленная О’Хара, не важно, насколько существенная для выживания человеческой расы, мало что значит для меня как ее сестры, дочери, единственной живой родственницы. Вынуждена согласиться с О’Хара: на склоне жизни она была одновременно и позабавлена, и подавлена ивилоями. Они послужили буквальным, почти карикатурным воплощением богов, шесть тысяч лет присутствовавших в человеческой истории: самоуверенных, капризных, кровожадных. И тупоголовых.

Именно религия погубила Землю – столкновение непримиримых политических взглядов и особого рода религиозный фанатизм, задушивший Ново-Йорк и почти уничтоживший «Новый дом» на пути к Эпсилону. (Клан, называвший себя девонитами, затеял «Десятиминутную Войну», когда погибла половина населения орбиты и была уничтожена вся информация, не имеющая непосредственного отношения к системам жизнеобеспечения.) Эта катастрофа вполне оправдывает отвращение, которое О’Хара испытывала к религии.

О’Хара воспитывалась в полном равнодушии к религии, но в молодости начала заигрывать с ее приманками и удобствами. Ко времени полового созревания, к шестнадцати, ей это надоело, а через четыре года, когда она получила свою первую степень, относилась к любого рода мистике достаточно враждебно. Ее главная работа «Общественная и частная религия американских Отцов-Основателей» была циничной и прагматичной; именно эта книга позволила ей стартовать в политике. Сандра Берриган прочла ее работу и пригласила О’Хара стажироваться в Тайный совет. Этот опыт помог ей созреть и сформироваться. В те времена большая часть представителей правящего класса Ново-Йорка считала религию чем-то средним между нарушением общественного порядка и вредной привычкой.

О’Хара прожила свой век, раздираемая, с одной стороны, интеллектуально осознанной тягой к атеизму и с другой – эмоциональной потребностью признать, что не все во Вселенной может быть подтверждено свидетельствами органов чувств и логическими построениями. Пережитое из-за ивилоев позволило ей примирить оба направления. Она написала об этом в одной из последних колонок, за месяц перед смертью:

«Они разрешили нам жить. Какой другой дар получили мы от ивилоев? Принятие в сообщество причудливых созданий с других планет? Нет; мы самостоятельно и довольно скоро нашли друг друга. Перемещения в пространстве? Нет; если ими можно пользоваться только по их милости.

Чем нас пожаловали ивилои – так это физическим воплощением Бога, который скорее «Оно», чем «Он», который наглядно держит нашу судьбу в своих руках – или щупальцах, но который не ищет ни поклонения, ни даже внимания. Разрешив нам жить, божество стало милостивым и отстраненным; мы свободны любить его, или ненавидеть, или игнорировать.

Должна признаться, что удивлена и горько разочарована, что никому пока не пришло в голову основать религию для почитания великодушия и милости этих космически свирепых извергов. Может, люди избегают привлекать их внимание? История религии была бы короче и проще, если бы Бог время от времени материализовывался, ткнув пальцем в ваш мозг.

Для того чтобы жить приниженно, в благоговейном страхе, очевидны философские преимущества физического присутствия богоподобного существа. Новые религии и уцелевшие старые избегают рисовать Бога имеющим скверное обыкновение под горячую руку швырять вас в преисподнюю. Напротив, они не жалеют усилий на описание Его «благодеяний», а также исследование и чествование загадочного; оба направления деятельности равно привлекательны.

Я никогда не могла поверить, что благоговение перед прекрасным обусловлено исключительно культурными навыками, или что всякая любовь – продукт биохимического процесса, или что истина невозможна вне социального контекста. Но я обязана согласиться со всеми тремя унылыми допущениями, прежде чем позволю себе принять красоту, и любовь, и истину в дар от какого-то благосклонного божества. Без белобородой внушительной фигуры, простершей крылья над миром, мистерия жизни становится такой же удобной, прозаичной и чудесной, как наука, и такой же полезной, когда вы решитесь на все необходимые «почему» и «с какой целью?». В мои годы вам покажется, что вы почти со всем разобрались».

О’Хара умерла мирно, внезапно, от церебральной эмболии. Это случилось во время ее утренней прогулки – «рассветной ковылялки», как она говорила, около озера в парке. Она просила обойтись без мемориальных мероприятий и пресечь всякие попытки воздвигнуть ей памятник. Она хотела, чтобы ее прах рассыпали по какой-нибудь цветочной клумбе. Естественно, в результате 149 цветочных клумб на планете украшены памятниками с табличками, что именно здесь покоится О’Хара.

И это в каком-то смысле правда. Может, в том самом, в каком она однажды ошиблась. Когда она была молода, то думала, что никто, рожденный на планете, не сможет считать своим домом Миры, как тогда назывались сообщества средств передвижения, и никто, рожденный в космосе, не почувствует своим домом планету.

Эта – стала ее домом. Она названа ее именем.