Мишель

Эпилог

Лимузин резко затормозил, и Мару бросило вперед. Только сейчас, ухватившись за спинку переднего сиденья, она поняла, что умудрилась заснуть. Увидев в зеркальце смущенное лицо молодого негра-шофера, она поняла, что тот выругался. Маре захотелось рассмеяться и сказать, что нет в мире ругательства, которого она бы не слышала, но сдержала себя.

«Достоинство, — подумала она. — Последнее, что нам остается в этой жизни, — достоинство».

— Ну и толпища, — заговорил шофер, увидев, что старая леди проснулась. — Не цирк, а вавилонское столпотворение.

Мара не ответила — она с интересом разглядывала праздничную толпу, устремившуюся к воротам города-парка. На стоянке, должно быть бесплатно, раздавали воздушные шарики, потому что в руках у каждого ребенка было по шару, и их цвета — красный, белый и голубой, цвета старого Брадфорд-цирка, — были ей как бальзам на душу. «Интересно, — думала она, — эти вот люди — чувствуют ли они непередаваемое, ни на что в мире не похожее сказочное обаяние цирка или просто погнались за очередным увеселением, чтобы убить несколько свободных часов, а потом все выкинуть из головы?»

Она пожалела, что проспала большую часть дороги. Скоро она встретится с Мишель, а к окончательному решению так и не пришла: сказать внучке или не сказать, подходящий момент для объяснений или неподходящий?

О том, что ее бабушка не кто-нибудь, а Принцесса Мара, Мишель знала давным-давно, еще с детства. Мара хотела, чтобы внучка была в курсе, что в ее жилах течет кровь, еще более древняя, чем голубая кровь других ее предков, Сен-Клеров, потомков первых поселенцев Новой Англии.

Но не исчезнет ли гордость Мищель за свою бабушку, если сейчас, в самый последний момент, она узнает, что эта самая легендарная бабушка — не кто-нибудь, а вполне реальная Роза, старуха-цыганка, профессиональная гадалка, предсказательница судьбы? Роза — с ее покрытым шрамами лицом, с ее любовниками, с ее странными замашками. Роза, не имеющая ничего общего с Принцессой Марой, романтически погибшей в расцвете сил и красоты и оставшейся навечно в памяти потомков…

И не охватят ли Мишель, несмотря на ее любящую душу и преданность друзьям, ужас и отвращение, когда она узнает, что мертвая бабушка жива и находится рядом?

Мара глубоко вздохнула, а вздохнув, подвела черту своим нелегким размышлениям. Поздно. Слишком долго она жила бок о бок с ложью, чтобы сейчас вызывать к жизни правду. В конце концов, эта легенда — часть ее существа, а живая Роза была хранительницей священного огня, жрицей в храме Принцессы Мары. Если даже это всего лишь тщеславие — что из того? Она никогда не претендовала на роль скромницы, да и правдивость никогда не была ее сильной чертой, если уж на то пошло. Да и с каких это пор рома начала беспокоить правда?

Не далее как в прошлом месяце появилась очередная книга о Принцессе Маре, почти тут же принятая к экранизации. Лоретта, женщина, присматривающая за ней — то понося свою подопечную, то холя и лелея ее, — во время тихого часа читала Маре эту книгу. Автор, разумеется, допустил массу неточностей и, подобно большинству других, восхвалял цирк за его дурные стороны и упорно не замечал того подлинно замечательного, что есть в жизни циркачей. Тем не менее все это не помешало Маре получить истинное наслаждение. Вся книга была гимном во славу Мары, она поднимала ее на высоты, недоступные другим, грешным и смертным обитателям земли.

Гимн во славу!.. Легенда при жизни. Что ж, все это опять-таки была она, Мара.

И снова на губах ее заиграла улыбка. Решение было принято, и Мара преисполнилась желания вовсю наслаждаться этим своим выездом в свет, если верить намекам старого хрыча дока Роббинса — последним выездом в жизни. Что ж, спорить сложно, она и вправду ужасно старая. Ей это было ясно и без того преувеличенно уважительного отношения к себе, которое она внушала окружающим в последнее время. Но она ни о чем не жалеет — абсолютно ни о чем! Она прожила волнующую жизнь, куда более искрометную и богатую впечатлениями, чем могла мечтать в юности. Нет, и тогда она не сомневалась, что жизнь ее будет захватывающей. Ей просто казалось, что она всегда будет оставаться хозяйкой собственной Судьбы. Хотя в некотором смысле так оно и получилось.

Много ли людей на этом свете смогли сотворить и поддерживать миф о себе? Воплощением романтической мечты, блеска и очарования — вот кем стала в глазах людей Мара. Иначе обстояло дело с некоей Розой Смит. Эта женщина, пусть и пользующаяся известностью в околоцирковых кругах, вела жизнь куда более затворническую и внешне совершенно неэффектную. И тем не менее у Розы тоже не было никаких оснований жаловаться на Судьбу. В конце концов, разве не хотелось бы любому человеку поприсутствовать на своих собственных похоронах, вдохнуть полной грудью запах траурных букетов и услышать хвалебные речи над собственной могилой, попутно считая слезы на лицах скорбящих?

Были и другие плюсы. Роза Смит в целом оказалась мудрее, нежнее и, безусловно, куда скромнее, чем Мара. И она сумела сыграть важную роль в жизни тех, кого любила больше всего на свете, сумела сделать их счастливее.

Лимузин медленно, буквально дюйм за дюймом, пробирался сквозь толпу к воротам парка. Выполненные в виде гигантской клоунской маски, они еще издалека обещали волнующие впечатления и веселье. Подъездные аллеи были обрамлены цветущим кустарником — подстриженным, как и деревья в этом отлично спланированном современном парке, но когда машина подъехала к киоскам и ларькам, на Мару повеяло старым, неистребимым запахом цирка.

«Молодцы! — с восхищением подумала Мара. — Вкус и чувство меры, без всякого там снобизма». При всей чистоте и строгости устроители шоу сумели внести в него ноту той зажигательной вульгарности, без которой истинный цирк немыслим: разноцветные воздушные шары, весело плещущие на ветру в синем небе, пестрые флажки, яркие вывески. Справа и слева проплывали павильоны «Поймай рыбку» с его развалом дешевых и ярких призов, «Возьми свой шанс» (судя по всему, разновидность старого аттракциона «Приставь корове хвост»), ларьки, торгующие ирисками и попкорном, арахисом и гамбургерами, а также поджаристыми булочками с изюмом, известными здесь, во Флориде, как «сандвичи по-кубински». В меню, вывешенном у другого киоска, Мара моментально определила влияние Мишель. «Тако, буррито, чили» — Мишель с давних пор была фанаткой мексиканской гухни…

Затем шли механические аттракционы — целое море, за ними разместился еще ряд павильонов: здесь старые знакомые — тир и силомер — мирно соседствовали с рядами электронных игр. «Все для всех» — да, все это был цирк чистой воды, изменившийся вместе со временем и все же оставшийся самим собой. Надо отдать должное Стиву — он безошибочно угадал, что детей неудержимо тянет как к последним чудесам техники, так и к старомодным воздушным шарикам, а у их родителей живут в душе воспоминания о собственном детстве, и они не упустят возможности хотя бы на несколько минут вернуться в те беззаботные годы.

Кое о каких нововведениях старые цирки не могли и мечтать — например, о железных скамьях под деревьями. А деревья были пересажены сюда уже большими. Чувствовалось, что Стив не поскупился, чтобы воплотить в жизнь свою мечту. «Свою и Мишель», — поправила себя Мара. Пусть выдумал все Стив, но Мишель восприняла это всей душой.

Они проехали мимо мини-зоопарка, мимо «Ноева ковчега», мимо зданьица, афиша на котором осторожно приглашала посмотреть на «танцы девушек всего мира». «Есть в этом мире вещи, которые остаются навсегда», — самодовольно подумала Мара, вспомнив те времена, когда сама танцевала в кордебалете. А вот забегаловки-закусочные определенно изменились. Теперь рядом с ними под красно-бело-голубыми навесами стояли ряды столиков и на белых стульях сидели посетители, успевшие проголодаться или нагулявшие аппетит во время прогулок по парку. Мара не была поклонницей этих кафе: все-таки как было здорово слоняться по аттракционам с хот-догом в одной руки и бутылкой шипучки в другой!

Машина остановилась перед громадным зданием в виде гигантского шатра, над крышей которого легкий бриз полоскал флаги и эмблемы. У порога Мару уже ждала Мишель — она была ослепительно хороша в своем красно-бело-голубом платье и в туфлях на высоких каблуках, подчеркивавших ее длинные стройные ноги. Она тут же рассказала Маре, что они намерены, как и в обычном цирке, каждые три года менять центральную тему представления и что для начала они решили взять патриотическую. «Красавица Америка» — таков лейтмотив этого года.

Мара улыбнулась, про себя отметив, что Мишель выглядит отлично, особенно если учесть, что внучка на третьем месяце. Мишель никому, кроме Стива, не сказала об этом, но от карт ничего не утаишь… Мара с трудом удержалась от искушения поздравить Мишель и, обняв, поцеловать ее. Нет, не стоит. Пусть внучка сама сообщит ей радостную новость, когда сочтет нужным. Мишель и Стив ждали так долго — целых двенадцать лет! Ждали и надеялись. А кроме того, Мишель всегда обожала секреты, так пусть еще немного понаслаждается тем, что никто ничего не знает.

— Роза, — сказала Мишель, обнимая ее, — как почетную гостью мы посадим тебя в нашу ложу. Нам со Стивом придется подежурить за занавесом во время дневного представления, но как только все закончится, я за тобой приду. Мы собрались устроить небольшой праздник, ничего грандиозного — чтобы не утомлять тебя, просто позвали несколько самых близких друзей. Я уже сказала им, чтобы они к тебе не приставали, пока ты не посмотришь шоу до конца. Там, в финале, будет слоновий марш. Двадцать слонов, самые большие, каких мы только отыскали, и один очаровательный маленький слоненок. Мы назвали его Лорд Джоко, в честь того самого клоуна-карлика, который был другом Принцессы Мары.

Мара хотела поправить ее и сказать, что Джоко был просто маленький человечек, а не карлик… Но так ли это было теперь важно? В любом случае Джоко был бы в восторге, узнав, что его именем назвали слона.

Мишель проводила Мару в директорскую ложу, всю обитую плюшем и расположенную прямо по центру, напротив занавеса. Чувствуя на себе взгляды зрителей, Мара, несмотря на усталость, царственно выпрямилась в кресле, а когда Мишель ушла, кинула взгляд на купол. С виду — брезентовый потолок их Большой арены. На миг Маре даже показалось, что она держит в руках планки трапеции и улавливает знакомый запах опилок.

Свет погас, представление началось.

В течение двух часов под аккомпанемент звучного голоса ведущего, объявлявшего номера, она смотрела номер за номером. Это был изумительный сплав нового и старого. «Все для всех», — подумала она, снова невольно поддаваясь магии цирка…

Программа приближалась к концу. Под аплодисменты публики ушли с арены акробаты и жонглеры, укротители в своих строгих костюмах, слоны, львы и маленькие, но важные пони, остался только клоун-«простак» с приставным красным носом и подрисованной улыбкой. В завершение он уморительно шлепнулся на зад, потом вскочил на ноги, отвесил публике низкий поклон и под овации зрителей нырнул за занавес.

Загорелся верхний свет, аплодисменты понемногу стихали, мало-помалу переходя в неясный ропот, словно присутствующие все еще никак не хотели вернуться в реальность обыденной, повседневной жизни.

«И в этом, — подумала вдруг с предельной ясностью и четкостью Мара, — секрет цирка, залог того, что он никогда не умрет, потому что человеку нужно, чтобы кто-то внес волшебство и очарование в его жестокую и далекую от сказки жизнь».

Шевеление, шорох, похожий на общий глубокий вздох, — и трибуны медленно пустеют. Мара, закрыв глаза, продолжает сидеть — она ждет, когда придет Мишель и отведет ее на праздничную вечеринку. Образы и воспоминания, обрывки прошлого сами собой проходят перед ее мысленным взором. Одно видение — но этого еще не произошло — заставляет ее улыбнуться. Ребенок Мишель окажется девочкой, и счастливые родители назовут ее Розой.

«Я бы хотела, чтобы ее назвали Марой», — думает она, но мысль путается, теряется, словно ручеек в лесу.

Открыв глаза, она вдруг видит, что соседние места снова заполнены — и какие же все это знакомые лица! Вот возвышается над всеми Лобо, и его большое лицо, лицо немого, лучится улыбкой, а рядом сидит и машет ей рукой Кланки. Вот мистер Сэм и ее старый друг Джоко — оба в безупречных смокингах и цилиндрах. Доктор Макколл и Майкл тоже здесь, а еще Викки — выходит, все они тоже пришли на вечеринку?

Нет, не может такого быть! Она не помнит, в чем тут дело и почему они не могут быть здесь, но когда ее отпустит усталость, она обязательно вспомнит…

И вдруг она слышит голос: молодой, до боли знакомый голос. И, замирая от счастья, она улыбается Джейму: тот стоит у входа в ложу и смеется.

— Пора уходить, Мара, — говорит он.

Легко и грациозно, как шестьдесят лет назад, она встает с кресла и идет к нему, оставив позади свое старое, уставшее от жизни тело.

— Я готова, Джейм, — говорит она и берет его под руку.

Когда Мишель вбежала в ложу, Роза с откинутой назад головой невидящими глазами смотрела в купол. С первого взгляда Мишель стало ясно, что Розы больше нет. Мишель заплакала навзрыд, и лишь одна мысль облегчала ее горе: Роза умерла с улыбкой на лице.

Сквозь пелену слез Мишель смотрела на любимое, прекрасное даже в старости лицо, которое светилось тихим счастьем. О чем же она думала в те мгновения, когда жизнь ускользала из ее тела? Она прожила на редкость интересную жизнь — насколько трагическую, настолько и счастливую… Всего в этой жизни хватало, в том числе и секретов — включая тот, о котором она не проговорилась до самого конца. Откуда ей было знать, что уже давно Мишель догадалась: ее наперсница и подруга — не та, за кого себя выдает.

Мишель, утирая слезы, улыбнулась и поцеловала все еще теплую щеку бабушки.

— Прощай, Принцесса Мара, — тихо сказала она.