Миссионер среди каннибалов Южного моря

Я стал больше времени уделять строительству дома, который должен был служить школой и церковью. Я купил балки в Анетиуме на деньги, которые прислала мне из Глазго бывшая ученица. После долгого труда молитвенный дом был наконец-то готов – хотя и очень примитивный, но такой нужный в тропиках! В жарком тропическом климате не страшно, если в окнах нет стекол.

Но таннезийцы не были рады, что мы укреплялись. На первое богослужение пришло только пять мужчин, трое женщин и трое детей. И мне пришлось продолжать ходить в деревни и проводить там собрания под тенью кокосовых пальм.

Незабываемым событием для меня было печатание первой таннезийской брошюры. Томас Бинни из Глазго подарил мне маленький печатный пресс и литеры (буквы). Набору и печати я учился на родине, и все же для меня эта работа оказалась тяжелей, чем строительство дома. Я очень медленно продвигался вперед, но со временем дело ускорилось. Большой трудностью было правильно расположить страницы, чтобы собрать их в книгу. Когда я, наконец, понял структуру книги и сделал первый печатный лист, был час ночи.

В тихой ночи я издал громкий радостный возглас, бросил свою кепку в воздух, как шаловливый мальчик, и как ребенок прыгал вокруг пресса, пока серьезно не спросил себя: "Разве так нужно выражать свою радость? Разве не более подходяще для миссионера – склониться на колени перед Господом и благодарить за первый отрывок Его святого Слова, который впервые напечатан на этом языке?" И я молился о дальнейшем благословении и благодарил Того, Кто помог мне. Но у таннезийцев был суеверный страх к книгам, особенно к Божьей книге, который нужно было преодолеть.

Вскоре после этого в порт Резолюция зашел американский корабль "Камдеи Пакет". Капитан корабля попросил меня провести на борту богослужение. Общение с капитаном Алланом и его командой было для меня источником воды в пустыне. Все без исключения были искренними христианами, любящими Господа, – маленькая церковь в единстве духа. Они хотели дать мне запасы пищи, но у них был только рыбий жир, который я не мог использовать. Чтобы оказать мне какую-то любовь, капитан попросил корабельного плотника отремонтировать мою лодку. Об оплате они и слышать не хотели, так как сделали это из истинно братской любви».

Рост опасностей

«Вскоре после этого посещения появились новые опасности. Однажды, когда я работал на улице, вдруг появился военный вождь с группой вооруженных людей. Какое-то время они наблюдали за мной, не заговаривая, затем все подняли ружья, целясь мне в голову. Убежать было невозможно! Если бы я заговорил, это увеличило бы опасность. Я очень ясно помню, что у меня исчезло зрение. Я начал усердно молиться Богу, чтобы Он защитил меня или взял в Свое Царство. Когда мои глаза снова могли видеть, я попытался продолжить работу, как будто вокруг никого не было.

В этот момент, как никогда прежде, для меня стали живыми слова: "И чего ни попросите во имя Мое, Я то сделаю", – и я понял, что спасен! Не говоря ни слова, они все отошли немного назад, опять подняли ружья, мимикой подбадривая друг друга сделать первый выстрел. Но мой Бог удержал их. Они ушли, а я остался с новым упованием во всем и всегда доверять Ему. Но опасности приходили со всех сторон. Вскоре снова было покушение на мою жизнь, после чего мне пришлось стать более осторожным, и я несколько дней оставался дома, потому что верил и сегодня еще твердо уверен в том, что мы можем ожидать защиты от Бога только в том случае, если сами используем для этой цели все разрешенные и возможные средства.

Снова в наш порт зашел большой корабль. Он принадлежал французу, принцу из Джен Бойве. Он вынужден был бежать, когда на трон вступил Наполеон III, стал американским гражданином и предпринял путешествие на своем корабле, с целью найти и изучить страны, которые представляют какую-то ценность, чтобы туда заходили корабли.

Француз предлагал мне, и даже убеждал, отвезти меня в безопасное место: в Анетиум или в Сидней. Но я не мог решиться на это, так как боялся, что туземцы больше не пустят меня на остров, если я оставлю его. Я решил все же использовать присутствие европейцев в порту, и с помощью учителей и нескольких таннезийцев, хорошо относившихся ко мне, разобрать свой первый домик и перенести его на холм.

Когда мы при этом сжигали крышу из сахарного тростника, француз подумал, что таннезийцы выполнили свою угрозу и сжигают мой первый домик. Он приказал зарядить свои пушки и поспешил на остров с несколькими лодками, полными матросов, чтобы защитить меня. Мне было жаль, что я не известил этого доброго человека о своих планах. Но он только посмеялся от души и дал приказ маршировать перед таннезийцами. Затем позвал всех близко живущих вождей, хотя я совсем не просил его об этом, и объяснил им, что если они причинят мне какой-то вред, он вернется и разрушит пушками все их селения. Они обещали этому жизнерадостному господину все исполнить. И все же он повторил мне свою просьбу – уехать с ним. Видно, он посчитал меня за мечтателя, когда я, поблагодарив, отказался.

Какой резкий контраст между сердечным отношением этих мужчин и поведением другого, о котором я хочу рассказать. Мне просто стыдно признаться, что он, как и я, англичанин. Служа в Сиднее у одного торговца сандаловым деревом, он попытался обманом забрать нашу лодку, которая была очень необходима нам. Он сказал мне, что мистер Копеланд якобы велел мне отдать ему лодку. Так как я знал, что никто не мог дать ему такое поручение, я не отдал ему лодку.

Этот бессовестный человек пошел к лодочному домику, взяв с собой нескольких таннезийцев, нанятых им за табак, чтобы они помогли ему взломать дверь и вытащить лодку. Когда я последовал за ним на берег, он страшно ругался, толкал меня и даже хотел ударить. Когда я сказал людям: "Вы помогаете этому человеку воровать мою лодку. Вы знаете, что она принадлежит мне", – они убежали. Позднее ему все же удалось с помощью далеко живущих туземцев взять лодку и спустить ее на воду. Через некоторое время лодку, ставшую негодной, он приказал спустить на воду, и ее волнами выбросило на мель, откуда мы с большим трудом переправили ее на остров.

Если алчные торговцы так обращаются с миссионером, британским гражданином, то можно себе представить, как они обращаются с местными жителями. Пока было сандаловое дерево, они вымогали его у жителей, а когда те перестали отдавать его за низкую цену, они стали прибегать к убийствам и грабежу. Торговцы заработали на сандаловом дереве тысячи и тысячи фунтов стерлингов. Но сколько пролито невинной крови за эти нечестные деньги, а сколько горя они принесли этим людям разными греховными привычками! В ссорах и в пьяном угаре белые убивали друг друга. Я не могу вспомнить ни одного из них, кому деньги принесли бы благословение. Все погибли в своих грехах. И даже самим владельцам кораблей награбленное богатство принесло одни проклятия.

Когда сандаловое дерево кончилось, компания по торговле рабочей силой "Канака" начала превращать острова в свои колонии, что привело тысячи островитян в их зависимость, которая почти не отличалась от рабства, вследствие чего население островов сильно поредело. В лучшем случае собиратели сандалового дерева несли с собой болезни и смерть. В худшем случае эти бесчеловечные люди заставляли бедных людей работать на таких работах, которых те не понимали, или убивали их по всякому поводу. Целью этих людей было: "Пусть погибают туземцы, чтобы эти острова могли занять белые!"

Поэтому было совершенно естественно, что бедные, объятые страхом люди, боялись и ненавидели всех белых, и не делали никакой разницы между нами. Мы хотели лучшего для них, а для торговцев даже их жизнь ничего не стоила, поэтому неудивительно, что таннезийцы не упускали ни одной возможности навредить своим мучителям.

Торговец рабочей силой, который уже долгое время жил в порту Резолюция, имел в погребе под домом запасы табака, пороха, пуль и винтовок. К нему можно было проникнуть только через дверь-ловушку. Злые собаки и вооруженные слуги охраняли его день и ночь, так что он чувствовал себя в абсолютной безопасности. Хитрые таннезийцы вырыли под землей туннель к этому погребу и полностью обчистили его.

Мое сердце обливалось кровью при мысли, какими прекрасными и способными людьми могли бы стать местные жители благодаря Библии, а вместо этого над ними издеваются, деморализуют и уничтожают их.

Когда таннезийцы увидели, что торговец, мой земляк, жестоко обращается со мной, своровал у меня цепь и лодку и остался без наказания, то поняли, что и они могут так же поступать со мной! Я могу уверенно сказать, что большая часть вины за закрытие миссионерской станции на Танне лежит на торговцах, которые вызвали вражду народа против всех белых.

Вождь Новар оставался верным мне, ему я больше всех мог доверять. Он всегда приходил на собрание, сопровождал на богослужения в другие деревни и не раз ограждал меня от опасностей. Новар договорился с другими вождями сделать большой праздник для славы Божьей, потому что только Ему они все хотели поклоняться.

Это было самое большое собрание, которое я видел на Танне. Когда все собрались, многие вожди пришли за мной и учителями. Четырнадцать вождей один за другим говорили к народу, предлагая, чтобы никто больше не был убит через Нахака, так как волшебство – это обман. Их священники не должны больше утверждать, что они могут посылать или не давать ветер и дождь, урожайные и неурожайные годы, болезни и смерть. Все присутствующие должны служить Богу, как их учил миссионер, а изгнанные племена пусть возвратятся и живут среди них.

Эти речи не вызывали ни малейшего отклика среди массы людей. Без сомнения, мужчины говорили серьезно, и если бы нашелся среди них тот, кто мог бы повести их за собой, то произошли бы значительные перемены. Но у таннезийцев ненадежный, колеблющийся характер. По любому поводу они держат длинные речи, большинство которых не приносят никакой пользы. Было видно, что под противоположным воздействием они так же быстро вернутся к своим старым идолам.

Речам предшествовал ряд языческих церемоний, которые приводили меня в ужас. Они обходили кругом огромную кучу запасов пищи. Мужчины, выстроившись в два ряда, вначале молчали, затем склонились на колени и снова встали, издавая ужасные звуки, крики и стоны. После того как все это повторили три раза – каждый раз со все увеличивающимся, почти яростным возбуждением, последовало безумное пение, все трясли руками, а Новар сказал еще одну речь. Затем начали раздавать пищу, которую вожди брали для своих подопечных.

В это время Новар и Нерванги, руководители всего праздника, подошли к нам, и первый сказал: "Мы сделали этот праздник, чтобы побудить вождей и народ прекратить войну, стать друзьями и поклониться вашему Богу. Мы хотим, чтобы вы остались у нас и учили добрым нравам. В доказательство нашей честности и любви мы приносим вам эту пищу".

Я ответил, обращаясь ко всему собранию, что я рад их решению и обещанию. Я сердечно и убедительно просил их крепко держать свое слово и исполнять его, и они пожнут благословения для себя и своих детей. Потом я пошел в середину круга, положил узел красной материи и несколько кусков белой, рыболовные крючки и ножи, а также данную нам пищу. Я попросил вождей все разделить по племенам и сказал, что это знак моей любви ко всем.

Когда они убеждали меня взять пищу, мне пришлось сказать им, что я очень благодарен за их доброе расположение ко мне, но я не могу есть эту пищу, так как они посвятили ее своим идолам и злому духу Карапанамун. Я объяснил, что на свою пищу христиане просят благословения только у живого Бога, Который не терпит рядом с Собой другого бога. Я пожелал им, чтобы они тоже молились этому Богу и поблагодарил их за доброе расположение ко мне, за пищу, которую они предлагали мне. Казалось, что они успокоились.

Последовали танцы под хлопанье ладош и пение, которые проводились в строгом порядке. Исполнили также сцену сражения, при которой группа мужчин из ближнего леса напала на село. И затем настал конец праздника. Все упаковывали пищу, чтобы взять ее с собой, так как таннезийцы не едят с людьми другого племени. В конце стали обмениваться одеждами – не перьями или украшениями, но искусно сделанными поясами и даже одеждой, сшитой из европейской ткани. Наблюдая за этим, можно было подумать, что эти люди очень дружелюбны между собой. Так оно и было, но только на время праздника! Старые распри не были забыты! Чувство мести не было убито в этих сердцах и неминуемо должно было привести к новым войнам.

В шести селах на побережье жили учителя из Анетиума. Примерно столько же сел желали принять учителей, как только они приедут. Эти села должны были связать две главные миссионерские станции на Танне. Учителя в прошлом тоже были каннибалами, но я могу искренне засвидетельствовать, что они верно служили Господу. Я часто посещал их, ободрял и помогал в их труде. Но как только наступала тревога, беспорядки, они вынуждены были бежать ко мне, так как здесь было безопаснее.

Трудности своего положения они переносили с большим терпением, действительно отвергая себя. Никто сам по себе не смог бы достичь таких результатов. Это могла сделать только благодать Божья во Христе. Хотя в отдельных опасных ситуациях они иногда впадали в старые языческие привычки – гнев и нетерпение, все же они были до глубины сердца возрожденными людьми и всеми силами охотно служили своему Господу и Учителю. Ярче всех горел новый дух в Аврааме и Ковари.

Однажды на рассвете, когда я проснулся от грохота выстрелов вблизи порта, один из этих учителей пришел ко мне с ужасной вестью, что шесть или семь людей были убиты ради праздника, который должен состояться по случаю окончившейся войны и принятия изгнанного ранее племени. Когда я сбежал вниз, то услышал, что предводители решили в большом собрании, что нужно шесть-семь человек принести в жертву, но утаили их имена. Эта опасность нависла над всеми, и в страхе казалась каждому неизбежным роком, который нужно бодро перенести. Перед восходом солнца перед каждым домом жертвы был поставлен убийца. Услышав выстрелы, люди выбежали из своих хижин и были убиты, как предназначенные к жертве. Мертвые тела на короткое время подвешивали за руки на "святом дереве" – как жертвы их богам! Позднее со многими церемониями их несли на берег и там охраняли.

Хорошо относившиеся к нам таннезийцы рассказывали, что мы также должны стать жертвами этого праздника. Я собрал всех учителей с их женами к себе и закрыл двери. До самого обеда вооруженные люди ходили вокруг станции. Они несколько раз испытывали на прочность окна и двери и шептались между собой. Может, их удерживало от взлома двери то, что в моем доме был револьвер и двуствольная винтовка, которыми я и не думал воспользоваться – ведь я приехал сюда спасать, а не разрушать, и мне было бы намного легче самому умереть, чем убить кого-то. Наше спасение находилось в более надежных руках.

Большую часть этого дня мы провели на коленях в искренней молитве и знали – что бы ни случилось, Господь все обратит к Своей славе и для нашего истинного спасения. К вечеру враги ушли, чтобы съесть свою страшную человеческую жертву и кровью скрепить мирный союз, который, естественно, через короткое время был снова погребен в крови. Нам же пришлось еще долгое время быть очень осторожными. Где бы мы ни были, нас преследовали вооруженные люди, желая убить. Но Господь не допустил этого. Его сильная защита была всегда с нами!

Через некоторое время, когда из-за старой ссоры вновь разразилась война, я каждый день ходил в лагерь и убеждал их примириться, а также просил Бога оказать им милость и просветить их. Три языческих священника открыто объясняли мне, что они не могут и не хотят ничего слышать о моем Боге. Они сами сильны и могут убить меня волшебством, если они получат кусочек пищи, которую я ел. Последнее является существенным условием их "черного искусства". Местные жители никогда не оставляют никаких остатков пищи. Никто не выбрасывал даже кусочка кожуры от бананов из страха, что он может попасть в руки священника и убить его. Так как это суеверие часто является причиной ссор и всех войн на Танне, то я решил нанести ему удар и, прося Бога о помощи, принял вызов.

Одна женщина держала в руках веточку куонкуоре (фрукты, напоминающие наши сливы). Я попросил ее дать мне несколько штук. Она протянула мне веточку со словами: "Пожалуйста, возьмите сколько хотите". Я сорвал три плода, откусил от каждого по кусочку и съел, а остатки отдал трем "мудрым мужам" со словами: "Вы все видели, что я ел от этих плодов. Я утверждаю, что ваши священники, хотя и получат эти кусочки, не смогут убить меня без стрелы, копья, дубины или ружья, так как у них нет власти ни над моей жизнью, ни над вашей".

Все присутствующие, казалось, застыли от ужаса. Они уже видели меня мертвым! Обычно эта церемония проводится без свидетелей, так как местные жители убегают из страха, как европейцы бегут от чумы. И сейчас они убежали с возгласами; "Прочь, мисси! Мисси, прочь!" Но я остался, чтобы наблюдать.

С многочисленными церемониями они завернули эти остатки в листья "святого дерева", стоящего вблизи, и придали им форму наших свечей. Затем разожгли под деревом "священный костер", с бормотанием зажгли эти свечи и дули на них, чтобы они лучше горели. Потом бросили их через голову, кидая взгляды на меня, чтобы удостовериться, что их волшебство начало действовать. Мне казалось, что они сами верят своей лжи, так как их лица были очень серьезны. В этот момент я особенно желал разогнать эту ночь суеверия и воскликнул: "Поторопитесь же! Пусть ваши боги помогут вам! Я не мертв, я чувствую себя хорошо!"

После долгих стараний они объяснили, что нуждаются в совете и помощи большего числа священников. "Мы хотим убить мисси до его воскресенья!" – "Очень хорошо! – воскликнул я.– Я приглашаю всех ваших священников убить меня через волшебство! Если на следующее воскресенье я приду здоровым в ваше село и помолюсь там моему Богу, то вам придется всем согласиться, что ваши боги ничего не могут мне сделать и что я – под защитой истинного живого Бога".

Эта неделя во всей местности прошла в большом волнении. Отовсюду призвали волшебников, трубили в большие раковины, и это говорило о том, что они делают свое черное дело. То и дело приходили служители идолов, объятые страхом, чтобы посмотреть, жив ли я еще. Когда в воскресенье я приветствовал огромную толпу людей, стояла гробовая тишина. Я сказал: "Друзья, я приветствую всех вас! Я пришел рассказать вам о своем могучем Боге и помолиться за вас".

Три "посвященных мужа" открыто признали, что они испытали волшебство со всех сторон, а на мои вопросы, почему же они не достигли цели, сказали, что я тоже посвященный человек и так как мой Бог сильнее, то Он смог защитить меня от их богов.

"Это истинно так! – воскликнул я. – Мой Бог сильнее всех ваших богов! Он защитил меня и помог мне. Он – единственный истинный и живой Бог, Который может слышать молитвы Своих детей и исполнять их! Ваши боги не слышат. Мой Бог хочет исполнить и ваши просьбы, если вы отдадите Ему ваше сердце и жизнь и Ему одному будете служить! Это мой Бог, и Он хочет быть вашим Богом и Защитником, если вы хотите слушать Его слово и следовать Его голосу!"

Я сел на камень, попросил всех сесть и стал рассказывать им о Господе. Два волшебника остались вблизи меня, чтобы слушать. Третий, высшего ранга между ними, большой, видный мужчина, выхватил свое копье, покрутил им над головой и поднял его на меня. На это я сказал: "Конечно, он может оружием убить меня, но ведь он взялся убить меня волшебством и твердо пообещал не применять оружие. Если вы разрешите ему сейчас убить меня, то вы убьете того, кто является вашим другом и хочет вам только добра. Я знаю, что это разгневает моего Бога, и Он накажет вас".

Мужчина яростно бегал вокруг и ругал присутствующих за то, что они слушают меня. Я снова спокойно сел. Оба священника и все люди тесно обступили меня, так что он не мог бросить в меня копье. Чтобы избежать кровопролития, я мягко попросил не воевать из-за меня и предложил уйти с учителями домой.

Мы благополучно вернулись домой, но еще долго этот рассерженный мужчина ежедневно появлялся возле меня, где бы я ни был. Несчетное число раз поднимал он на меня свое голиафское оружие, но Бог держал его руку, и он не бросил его в меня! Без сомнения, этот случай поколебал у многих веру в волшебство. Но искоренить его полностью на этом острове нельзя было даже у возрожденных.

Конечно, я не могу причислить к ним этих двух «посвященных мужчин», но они и впредь хорошо относились ко мне, даже попросили направить в свои деревни учителей и разрешили некоторым молодым людям посещать нашу школу. Оба священника и некоторые другие начали в это время носить одежду и ревностно заступались за меня. Хотя они еще не были христианами, но были уже недалеко от Царства Божьего. Некоторые начали молиться со своими семьями и направляли свои просьбы к Тому, Кто мог услышать их. Группа таких христиан сопровождала меня от села к селу, они имели видимую радость в учении Слова Божьего.

Снова началась война. Наши соседи сожгли лес, чтобы легче было защитить себя от внезапных нападений. И все же враг неожиданно напал на них во время совещания, и многие жители порта пали убитыми. Сражения велись с ужасной яростью, и снова мне пришлось долго посещать людей только в лагере или на поле боя. Они очень охотно принимали меня, когда я проводил у них богослужения. Они назначали на это время перемирие и приводили меня в свой лагерь. Хорошо вооруженные, они шли впереди и сзади меня и были приветливы со мной. Но они были недовольны тем, что я посещал и их врагов, желая, чтобы я молился только за них. И я снова должен был объяснять, что Бог – Отец всех и что Он хочет, чтобы я учил всех. Только с помощью обоих прежних священников мне удалось прийти к врагам. Хотя мне не удалось сразу примирить их, но все же они меньше стали воевать и вскоре заключили мир, который, к сожалению, был лишь короткой передышкой в войне.

На второй миссионерской станции на юго-западе острова работали супруги Матисон. Оба были хрупкого телосложения и имели склонность к туберкулезу, но все же усердно трудились. Они попросили меня передать им немного муки, так как уже давно у них не было европейских продуктов и никакого попечения извне. Из-за войны к ним нельзя было добраться по суше, а водный путь закрыли шторм и высокие волны. Я попросил Новара и Манумана нанять несколько сильных мужчин, чтобы они на своей крепкой лодке довезли меня до места.

Они согласились, и мы отплыли. Я заполнил мукой довольно большой сосуд, закрыл его плотной крышкой, привязал ее и прикрепил этот ценный груз в середине лодки. Все, что нам нужно было, мы крепко привязали к своим телам. Только большая нужда могла заставить нас пуститься в такой опасный путь. Островитяне привыкли к морю и к тому же были хорошими пловцами, чего я не мог сказать о себе.

Объезжая остров, мы должны были держаться подальше от высоких волн, которые бились о коралловые рифы, и вскоре были совершенно мокрыми от бушующего прибоя. Нам оставалось где-то две мили до миссионерской станции Квамера, когда мои спутники объяснили, что они не могут дальше ехать. Они хорошо потрудились, и мне пришлось согласиться сойти на берег вблизи того места, где не было военных действий и где жили их друзья. Мне же казалось, что именно в этом месте прибой ужаснее, чем в других местах, и я попытался уговорить их проехать дальше, сказав, что лодка может разбиться о коралловые рифы, мы все потеряем и кто-нибудь из нас может утонуть. Но несмотря ни на что, они повернули лодку к берегу. Гребя веслами, они старались держаться на одном месте, внимательно наблюдая за волнами. Наконец старший из них воскликнул: "Мисси, держись! Вон идет маленькая волна, она должна принести нас к берегу!"

Я умолял Бога сохранить всех нас! Вот волна оказалась под нами. Все гребцы ударили веслами, лодка, как чайка, взлетела вверх, и волной ее бросило к берегу. В следующее мгновение волна достигла рифа и обратным ходом с сильным шумом накрыла нашу лодку. Почти все прыгнули в воду, чтобы где вплавь, где вброд достичь берега. Я тоже последовал их примеру, один из мужчин подхватил меня, и волной нас обоих выбросило на берег. Тут же многие из них бросились в воду, поймали лодку и вместе с Мануманом благополучно вытащили ее на берег.

Я в сердечной молитве поблагодарил Господа за наше спасение, а также людей за их верную помощь. Затем я попросил одного жителя села, заплатив ему, чтобы он отнес муку и другие продукты на миссионерскую станцию. Я присоединился к нему, а мои спутники решили остаться у друзей, пока море не успокоится, чтобы благополучно добраться домой.

С большой радостью и благодарностью приняли меня супруги Матисон, так как они были в большой нужде. Поспав несколько часов, я стал готовиться к возвращению, так как боялся, что при моем долгом отсутствии таннезийцы разрушат мой дом. Я прошел совсем немного, когда зашло солнце. На станции никто не согласился проводить меня. Даже жители местных сел, мимо которых я проходил, отказывались идти со мной, так как, проходя по местам, где жили воюющие племена, мы рисковали быть убитыми. Я рассчитывал на Божью защиту и на трусость жителей, которые оставляют село ночью только большими группами. Я знал, что, когда я ступлю на вражескую территорию, уже совсем стемнеет, и надеялся никого не встретить, обходя села стороной. Вначале я держался берега и прятался в кустах, когда слышал голоса, и шел дальше по берегу, когда они затихали.

Почти бегом преодолел я половину пути. И тут кончился пологий берег, который был так удобен для меня. Дальше берег был крутым и обрывистым. Так как мне нельзя было заходить далеко на остров, то у меня не оставалось другого выхода, как продолжить свой путь по скалистому берегу. Но и там, вверху, были села, и мне приходилось больше ползком искать свой путь в темноте.

Далеко внизу, как и утром, бушевало море. Отвесные скалы возвышались над ним. Любой неверный шаг – и я бы погиб. Но получилось еще хуже: вдруг неожиданно передо мной появилась пропасть. Я знал, что подошел к реке, которая впадает в этом месте в море. Здесь никак нельзя было пройти, и мне пришлось повернуть вглубь острова и пойти вдоль по реке до знакомого места, где я мог перейти ее вброд. В темноте я, видимо, не заметил это место и подошел совсем близко к очень опасному селу. Там горели костры и были слышны голоса. Ждать утра, чтобы найти хороший спуск, было бы верной смертью.

Мне пришлось снова ползти к берегу – я знал там еще одно место, где можно было скатиться вниз. Когда я, по своим расчетам, достиг этого места, то, кидая вниз камни, пробовал проверить, действительно ли это так. Затем я бросил вниз зонтик, но не услышал, чтобы он ударился об воду или землю. Но я был почти уверен, что нахожусь на нужном месте. Если начался отлив, то я должен упасть на сухой берег, по которому вскоре могу прийти домой.

Помолившись о защите Божьей, я привязал одежду к себе так, чтобы при спуске нигде не зацепиться, лег на спину, держась за ветку, как можно выше поднял голову и медленно стал отпускать ветку. Судорожно вытянув руки перед собой, я пытался держать свои ноги прямо, Меня охватило сильное чувство головокружения. Казалось, будто я лечу по воздуху, и эти малые секунды тянулись очень долго. Но я не встретил никаких препятствий, пока мои ноги не коснулись воды. Был как раз сильный отлив, и я, без значительных повреждений, быстро встал на ноги, даже нашел свой зонтик и смог быстро выйти на сухой берег, где продолжение пути было не таким трудным.

Именно эта глубокая темнота была в Божьих руках моим спасением. На всем пути я не встретил ни одной души, пока не пришел в наше село, но именно там ожидала меня опасность. Когда я приблизился, они подумали, что это один из врагов, и хотели стрелять. Мой возглас: "Я мисси! Не стреляйте! Я приветствую вас всех!" – вовремя удержал их.

С какой благодарностью я славил Господа за защиту и как крепко я после этого спал дома, можно себе представить. Когда на следующее утро я рассказал местным жителям о своем путешествии, они сказали: "Любой из нас убился бы при таком спуске! Только ваш Бог силен сохранить!" С волнением в сердце я сказал: "Да, вы правы, друзья! И этот Бог хочет и вам помогать и охранять вас, если вы только захотите быть послушными Ему и верить в Него!"

Действительно, та ночь была испытанием моей веры. Только будучи уверенным в том, что я нахожусь на Его служении, под Его постоянной охраной и что Он тем или иным образом приведет все к хорошему концу, я смог совершить это путешествие. Да, слова Павла верны сегодня и во все века: "Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе!"»

Глава 9 Глубокие тени

После двух лет работы на Танне из-за некоторых событий положение начало обостряться. Молодая пара Джонстон решилась основать третью миссионерскую станцию на Танне. Но так как начался период дождей, на первое время они остались у одинокого Патона, который начал обучать их местному языку. Они удивительно быстро продвигались в учебе и делали первые шаги в своей новой работе. Но в это время на Танне началась большая трагедия.

Один торговец сандаловым деревом хвалился Патону, что он избавится от островитян особым хитроумным способом. Он привез четырех больных молодых людей, носивших в себе вирус кори, который был смертельным для природных жителей, и высадил их в четырех портах Танны.

«Я был возмущен до глубины души и протестовал против такого гнусного подхода, но получил ответ: "Наш девиз – уничтожить это творение, чтобы белые господствовали на этой земле!" Обманным путем они завлекли молодого вождя Кепуки, защитника супругов Матисон, на свой корабль, пообещав ему подарок. На борту они держали его двадцать четыре часа без пищи и затем поместили в одно помещение с больными корью. Потом они снова привезли его на остров, где он, слабый и в большой тревоге, смог еще вернуться в свое племя. На станции он рассказал мистеру Матисону, что с ним случилось, сказав, что он уже чувствует в себе эту болезнь. Мне стыдно признаться, что эти торговцы были моими земляками и действовали с дьявольским намерением. Большинство из них были алкоголиками, и их проделки с островитянами были подобны чуме.

Болезнь быстро распространялась и выражалась в ужасных формах. В некоторых селах лежали почти все, так что едва можно было найти кого-то, кто мог бы подать больным глоток воды. Бедные люди были так объяты страхом, что нельзя было найти почти никого, кто бы помог похоронить умерших. Из семей моих учителей умерло тринадцать человек! Выжившие были так парализованы страхом, что, когда маленькая миссионерская шхуна "Джон Кнокс" зашла в порт Резолюция, все возвратились в Анетиум, кроме меня и старого верного Авраама.

Авраам думал, что станция будет закрыта и я тоже оставлю остров. Он пришел с узелком своих вещей в порт и когда увидел, что я остаюсь, сказал: "Мисси, мы теперь в очень большой опасности! Вы не хотите поехать с нами? Или мне остаться? Как вы смотрите на то, если я останусь с вами?" – "Да, Авраам,– ответил я, – я очень охотно оставил бы тебя у себя. Но обстоятельства таковы, что я не могу просить тебя об этом".– "Тогда я останусь добровольно,– сказал Авраам.– Я остаюсь охотно. Мы будем вместе работать, пока будем жить на Танне". С этими словами этот добрый человек положил свой узел на плечи, и позднее во всех жизненных ситуациях он верно стоял на моей стороне!

Прежде чем эпидемия распространилась среди таннезийцев, мистер Копеланд и я начали строить домик для супругов Джонстон на северо-западе острова в Блек Бах. Мы закончили его быстрее, чем думали. Супруги поселились там, и мы рассчитывали, что скоро и там начнется дело Божье. Но эта болезнь убила все наши надежды. Ярость бедных жителей обратилась против нас, как и против врагов – ведь мы тоже были белыми! Даже мои лекарства, которые они раньше охотно принимали и которые просили даже самые враждебно настроенные, и наша помощь не принимались всеми, хотя из тех, кто доверился нам, умирали только некоторые.

Супруги Джонстон и я ежедневно ухаживали за тяжелобольными. Многие при высокой температуре совершали безрассудные поступки, бросались в море, чтобы сбить пылающий жар тела, и почти тотчас же умирали. Другие охлаждали себя тем, что просили зарывать их в землю все глубже и глубже, потому что верхний слой нагревался, и умирали буквально в своем гробу!

До последнего дыхания останется для меня незабываемым день – 1 января 1861 года. Супруги Джонстон, Авраам и я провели часть дня вместе в молитве. Мы заключили новый союз перед лицом Божьим, вновь пообещали выстоять в служении Господу, посвятив себя язычникам Новых Гебридов, и чувствовали себя укрепленными.

Когда после вечерней молитвы супруги Джонстон пошли к своему домику, который был в двенадцати шагах от моего, мистер Джонстон вдруг вернулся, чтобы сообщить мне, что двое мужчин с окрашенными лицами, вооруженные дубинками, стоят под моими окнами. Я вышел с мистером Джонстоном и спросил, чего они хотят. "Лекарство для больного мальчика!" Я пригласил обоих войти и наблюдал за ними, пока готовил лекарство. Я был уверен, что их неузнаваемые лица не зря были покрыты черной краской. Им не нужно было лекарство, они оба схватили свое каменное оружие. Я твердо посмотрел им в глаза и сказал, чтобы они удалились, так как уже поздно, и мистер Джонстон тоже уходит, а завтра я буду снова готов служить больным.

Вместо того чтобы выполнить мое требование, они подняли дубинки. Я подошел к ним, чтобы мягко вытолкнуть их, но они сами вышли, когда увидели, что я решил выдворить их. Мистер Джонстон вышел первым. Он уже был на улице, и ему осталось сделать несколько шагов до двери своего дома, но он нагнулся, чтобы поднять котенка, выскользнувшего из моего дома. В этот момент один из следовавших за ним ударил его дубинкой. Хотя мистер Джонстон уклонился от основной тяжести удара, он с криком упал на землю. Это придало смелости этим двоим, и они бросились на него, думая легко убить его. Но мои верные собаки бросились на них и помешали удару. Один удар обрушился на собаку, сильно разбив ей морду, другой пришелся по земле. Так как собаки продолжали с лаем нападать на них, мужчины убежали, хотя собаки не были породистыми и не могли причинить им вреда. Это маленькие терьеры, которые своей бдительностью и смелостью часто помогали нам.

К бежавшим присоединилась масса других, скрывавшихся в кустах. Опыт псалмопевца Давида: "Бог – наше прибежище и сила" – стал и нашим в эту ночь. Я уже привык к таким моментам на Танне, и после того как я от сердца поблагодарил Бога за спасение, я мог спокойно и крепко спать под Его охраной. Мистер Джонстон был все же несколько дней сильно обеспокоен, и с того момента я больше не видел его улыбающимся, хотя по природе он был веселым человеком.

На следующее утро он мне сказал: «Я только одно могу сказать: "Я уже был на пороге вечности! Как я провел это время? Что я успел сделать? Достаточно ли любви и усердия было отдано другим?" Выбирая это служение, я знал, что моя жизнь будет постоянно в опасности. Но лишь только близость смерти показывает нам всю важность жизни, за которую мы в ответе, и всю серьезность перехода в вечность, зовущего нас к трону Божьему". Потом он пошел в свой домик и большую часть дня провел один в общении с Богом.

На следующий день и в последующие мы все четверо посещали больных в хижинах, чтобы насколько возможно облегчить их страдания. 16 января я обтесывал лес для строительства другого домика. Маханам, брат военного вождя, часами стоял вблизи с томагавком в руках и наблюдал за мной. Как всегда в таких случаях, я работал дальше, ища возможности наблюдать за непрошенным гостем. Это было вполне возможно при работе в саду и в поле. Здесь же, при работе с острым инструментом, нужна была постоянная внимательность, и один из ударов соскользнул с балки и пришелся мне по ноге. "Это не я сделал!" – воскликнул Маханам и убежал, но не видно было, что он был огорчен тем, что я поранил себе ногу. Были перерезаны различные кровеносные сосуды и легко задета кость. Я, как мог, перевязал рану, делал холодные компрессы, но все же боли были очень сильными. Мне пришлось тщательно обрабатывать рану, чтобы она как можно быстрее зажила, ведь моя помощь была очень нужна в уходе за больными, так как супруги Джонстон часто не могли объясниться с ними, и меня иногда носили к больным, чтобы принести им лекарство и объяснить, как его принимать.

Мистер Джонстон с каждым днем выглядел все хуже и хуже, потому что он почти совсем не спал. 16 января, когда я поранил ногу, он попросил у меня лауданум (успокаивающее средство). Я написал записку: сколько капель пить, хотя ему была известна доза. Он сам принял лекарство и дал своей жене. На следующий день он пришел к моей постели со словами: "Как все же милостив Бог, Который вложил в природу такую благословенную помощь! Я так прекрасно поспал и наконец чувствую себя снова способным к работе". Вечером он снова принял капли и на следующее утро был также благодарен за спокойный сон.

На третий день пришла жена Джонстона и сказала, что не может разбудить своего мужа, хотя уже почти обед. Моя рана в тот день была как раз сильно воспалена, но я все же с трудом пошел к их домику. Он был в глубоком сне, его зубы были крепко стиснуты судорогой. С большим трудом удалось влить ему лекарство. Через двенадцать часов, когда мы сделали все возможное, он начал разговаривать. На следующий день он смог сделать несколько шагов. Два дня состояние его менялось. 21 января он снова был без сознания, и никакое средство уже не помогало. В два часа кончились страдания мистера Джонстона!

Для его жены и меня это был сильный удар. Мы похоронили его рядом с моей женой и ребенком под защитой миссионерского дома. Миссис Джонстон с первым пароходом уехала в Анетиум и там три года работала в школе для девочек на миссионерской станции доктора Гед-ди. Позже она вышла замуж за моего друга Копеланда и до конца жизни жила с ним на острове Фотуна, где оба усердно трудились в приобретении язычников для Господа.

Для меня смерть мистера Джонстона была тяжелой потерей. Он был именно тем человеком, здоровье которого позволяло ему всецело посвятить себя служению Богу в этом месте, так как он очень легко переносил этот климат. За три недели, которые он жил после нападения, он совершенно изменился. Видимо, удар дубинкой по спине повредил позвоночник, что отразилось на мозге, так как поведение его сильно изменилось. Общение с ним для меня, одинокого человека, было большой радостью и мне его очень не хватало. "Не потерян – только раньше ушел".

Я должен рассказать еще об одном трагическом событии, которое произошло вскоре после смерти Джонстона. Ковия, таннезийский вождь высокого ранга, попал в молодости на остров Анетиум и там нашел спасение во Христе. Он женился на христианке и незадолго до эпидемии кори возвратился на Танну с женой и двумя детьми, решительно и открыто встав на мою сторону. Он пожелал работать со мной в качестве учителя. Это предложение я принял с благодарностью, так как нашел его свидетельство верным, а его положение вождя должно было еще больше содействовать успеху его служения.

Племя вынуждало его отказаться от Бога, ему грозили, что отберут землю и звание вождя. "Берите все! – был ответ Ковии. – Я все равно буду держаться мисси и христианского богослужения". От угроз они перешли к насмешкам, которые он с терпением выслушивал.

Как-то его оскорбляли передо мной и большой массой людей, и он вышел из себя. Он с достоинством встал, посмотрел пламенным взором вокруг себя и сказал; "Мисси, люди думают, что я трус, так как я христианин! Они так часто и жестоко оскорбляют меня, как только могут. Но я только один раз хочу доказать им, что я не трус, что я все еще их вождь и что христианство ничего не отнимает от нас, но дает смелость и силу!" С этими словами Ковия прыгнул к одному мужчине, в одно мгновение выхватил у него дубину и как игрушку закрутил над своей головой, восклицая: "Идите, идите сюда и испытайте вашу силу! Мой Бог укрепляет мое сердце и руку! Он поможет мне, как Он повсюду помогает мне! Идите же! Я хочу показать вам, что я все еще ваш глава!" Когда он приблизился и воскликнул: "Ну, где эти трусливые?", все убежали. Он положил дубинку, и с тех пор обрел покой от насмешек и оскорблений. Ковия жил с семьей в домике, который я построил рядом с моим. Он был для меня и Авраама большой помощью, так как мог везде выступить свободнее, чем мы.

Смерть мистера Джонстона содействовала тому, что я перестал обращать внимание на свою рану и температуру, и это привело меня на одр болезни. Однажды я очнулся и увидел, что Ковия сидит у моей постели. Когда я открыл глаза, он обрадовался и начал рассказывать мне обо всем, что случилось за время моей болезни. Слишком слабый, чтобы ответить ему, я молчал, закрыв глаза. "Мисси,– сказал он, – все мертво! Если я умру, кто достанет вам с дерева кокосовые орехи, кто принесет вам воду? Кто будет мочить вам губы и лоб?" Растроганный до глубины души этими причитаниями бывшего каннибала, я лежал, все еще не в силах говорить.

Тут Ковия склонился на колени, и я слышал, как он молился: "О мой Господь Иисус! Мисси Джонстон умер, Ты взял его в Свое Царство! Миссис Джонстон и мисси Патон тяжело больны! Я болею, и Твои служители из Анетиума тоже смертельно больны! О Господи, хочешь ли Ты забрать Своих служителей и Свое святое Слово из этой темной страны? Таннезийцы ненавидят Тебя и Твое служение, но Ты, конечно, не хочешь оставить бедных людей, которые не знают Тебя! Не оставь их в темноте. Учи их бояться и любить Тебя и пошли мисси Патону здоровье, чтобы Танна была спасена!"

Это было для меня лекарством, посланным Богом, которое подняло меня и укрепило. Через несколько дней Ковия снова пришел и воскликнул: "Мисси, я очень слаб и скоро умру. Я пришел, чтобы попрощаться с вами. Я скоро буду с Иисусом". На мой вопрос, что случилось,– я все еще лежал, и от меня скрыли печальные новости,– Ковия сказал: "Мисси, пока вы болели, я похоронил жену и детей. Мы, из Анетиума, все больны, большинство умерли, я тоже смертельно болен. Если я умру здесь, наверху, то никто не сможет помочь Аврааму снести меня вниз и похоронить рядом с женой и детьми. Поэтому я хочу умереть внизу, хочу лежать рядом с ними и с ними воскреснуть, когда Господь снова придет. Мисси, я рад пойти к Иисусу! Только одно беспокоит меня, что Бог забирает с Танны всех Своих служителей! О мисси, молитесь за моих бедных братьев и помолитесь еще раз за меня!" Он склонился на колени у моей кровати, и мы из глубины сердца помолились друг за друга и за Танну. Мою просьбу остаться он твердо отклонил: "Мисси, вы не знаете, как я близок к смерти. Авраам поведет меня и похоронит рядом с моими. До свидания, мисси, мы снова увидимся у ног Иисуса!"

Теперь я лежал один с высокой температурой. Сердце у меня разрывалось от боли, когда я видел верного свидетеля, опирающегося на руку Авраама, который, шатаясь, уходил от меня! С большим трудом он достиг могил и едва лег, как борьба закончилась и он успокоился в Господе. Авраам исполнил его желание и похоронил рядом с женой и детьми.

Так умер человек, бывший раньше каннибалом и вождем каннибалов, но через благодать Божью и любовь к Иисусу ставший истинным христианином! Он умер так, как и жил, с тех пор, как Иисус жил в его сердце: без малейшего страха смерти и с ежедневно растущей верой в искупление через Кровь Агнца. Ковия постыжает всех, кто уверен в бесполезности миссии. Я потерял в нем одного из лучших друзей, но знал тогда и знаю сегодня, что в великий день хотя бы одна душа из Танны воспоет хвалу и славу Господу.

Этим я хочу закончить описание ужасного периода эпидемии. По моим подсчетам, умерла где-то треть населения Танны. В некоторых селах осталось около половины! Выжившие были часто не в состоянии похоронить всех мертвых. Не лучше было и на других островах Новых Гебридов. На Аниве, которая стала позднее местом моей работы, умерло еще больше людей.

И конечно, торговцы деревом использовали волнение жителей, чтобы настроить их против миссии. Они напоминали им, что их боги наказывают их, так как они терпят нас. Многие из торговцев говорили, что они больше не привезут на продажу в Танну порох, свинец, табак и т. д., пока эти две станции будут на острове, и этим они, конечно, подстрекали вражду против нас. Угрожающие нападения следовали одно за другим.

3-го и затем 10 марта 1861 года ужасные ураганы пронеслись над островом. Хлебные деревья, каштаны, кокосовые пальмы лежали вокруг, вырванные с корнем или расщепленные. Полузрелые плоды были негодны, поля диоскореи и рощи бананов были опустошены, поэтому наступила большая нужда в пище. Вода затопила большие площади земли. Хижины были опрокинуты, мои домики и церковь почти сравняло с землей.

Как на станции в Квамере, так и на моей Бог сохранил одно помещение, где мы могли отдыхать ночью. Днем, несмотря на дождливое время, мне приходилось быть на улице, чтобы сохранить балки от воровства таннезийцев и как можно быстрее начать строительство.

У Миаки умер ребенок, и поэтому нужна была человеческая жертва. Для служения этому ребенку нужно было дать четыре души. И мы снова стали объектом преследования. Целыми днями мы вынуждены были находиться в нашей единственной жилой комнате, в то время как на улице яростные таннезийцы убивали моих кур и коз и пытались развести костер. Ничто другое, как Божье милосердие, удерживало их от взлома двери в нашу комнату. Мы же были беспомощны и могли только молиться – и Бог слышал и охранял нас.

В это время на вождя Новара, напал страх, что за свою симпатию к нам ему придется заплатить жизнью. Он пришел попросить меня дать обещание, что я покину остров. Я отклонил эту просьбу, но я и не смог бы уехать, так как в порту не было парохода. Новар рассердился и, чтобы сохранить свою жизнь, снял одежду, искрасился, как и раньше, и больше не приходил на богослужения. Три недели спустя, когда все немного успокоилось, он снова стал носить одежду и общаться с нами, как и прежде. Казалось, что он стыдился своего отступления. Бедный Новар! Если бы он знал, что многие в христианской стране, где ничто не угрожает жизни, всегда плывут по течению!

В марте 1861 года произошло ужасное событие, которое омрачило наш жизненный путь. Я говорю о мученической смерти супругов Гордон на Эрроманго, соседнем острове, расположенном севернее Танны. В 1857 году пастор Гордон начал там свою работу и вместе с женой очень успешно трудился. Группа молодых людей стала христианами и жила на миссионерской станции. И там эпидемия кори скосила многих, пронеслись ураганные ветры, и там торговцы использовали суеверие людей и натравили их на миссионеров, которые якобы принесли болезни и штормы.

Я как раз был на острове Эрроманго на миссионерской шхуне «Джон Кнокс» и получил очень хорошие впечатления. Молодые люди, жившие на станции, готовились стать учителями. Мистер Гордон в то время переносил свой домик на более возвышенное место, частично из-за здоровья, а частично из-за того, чтобы оградить жителей от отрицательного влияния торговцев деревом.

20 марта 1861 года Гордон был занят работой на крыше и послал молодых людей за высокой травой, которой накрывали крышу. Группа местных жителей наблюдала за ним и знала, что он остался один. В то время как большинство туземцев скрывалось в кустах, двое мужчин пошли к миссионеру и попросили у него материи. Он написал на кусочке дерева, чтобы жена дала каждому по два ярда. После этого они потребовали лекарство для мальчика, которое было в миссионерском доме, и мистер Гордон пошел с ними. Он попросил их пойти впереди, но они настояли на том, чтобы следовать за ним. Проходя через реку, мистер Гордон поскользнулся, и в тот же момент оба ударили его томагавками! Второй удар отсек ему голову! Скрывавшиеся в кустах выскочили и с диким криком разрубили его тело на куски.

Миссис Гордон вышла из дому, услышав крики, и посмотрела в направлении, где, как она знала, работал ее муж. Плотная стена деревьев милосердно скрыла ужасную картину! Кубен, один из убийц, побежал на станцию и на вопрос миссис Гордон, что это за шум, ответил: "Да ничего! Это молодежь развлекается!" Спросив, где эти мальчики, она чуть-чуть повернулась, и это дало возможность Кубену ударить ее по спине томагавком, свалив ее, второй удар по затылку почти отделил голову от тела.

Это была судьба двух верных слуг Господних! Всю жизнь отдавая любовь друг другу, они и в смерти не разлучились и в одно время получили венец мучеников, чтобы вместе увидеть Господа. Они были последователями Вильямса и Харриса, которые пролили свою кровь на этом же острове в 1837 году. Не было более верных вестников, чем супруги Гордон. Все обстоятельства случившегося я узнал на месте от свидетеля и от мистера Милне, одного из немногих порядочных торговцев, который как раз находился на Эрроманго и помог местным христианам похоронить останки погибших миссионеров.

На родине строгие судьи, которые судят обо всем, сидя за письменным столом, обвинили мистера Гордона в беззаботности. Но что бы сделали они в такой тяжелой ситуации?

"И даже если мистер Гордон не был осторожен,– пишет доктор Инглис из Анетиума, лучший знаток всех обстоятельств на островах,– то о его жене этого никак нельзя было сказать. Она была нежная, мягкая, любящая душа; спокойная, без жалоб, осторожная, серьезная и полностью отданная Господу. Она была уважаема и любима всеми, кто знал ее».

Я от всего сердца подтверждаю истинность этих слов и добавлю, что любой опытный миссионер в этом положении действовал бы так же, как мистер Гордон. За несколько недель до смерти я получил от него письмо, в котором он высказывал надежду, что волнение людей, вызванное эпидемией, суеверием и негативным влиянием торговцев, скоро уляжется.

Через несколько дней после этого убийства один торговец привез на своем пароходе группу жителей с острова Эрроманго на Танну. Они созвали вождей и потребовали от них последовать их примеру, а если они сами не хотят это сделать, то пусть разрешат им убить всех миссионеров и учителей. Затем они все вместе поедут на Анетиум и сделают там то же самое, и так они освободят Новые Гебриды от ненавистных христиан. Наши вожди, удерживаемые Всевышним, отклонили это предложение, и эти люди, обозленные, вернулись на Эрроманго.

Но этот разговор не остался без последствий. Уже на следующий день и ко мне, и к супругам Матисон пришло много островитян, чтобы рассказать о случившемся и похвалиться этим. С присущей им живостью они в моем присутствии кричали: "Слава жителям Эрроманго! Они убили мисси и его жену и изгнали Бога!" На мое предупреждение, что Бог накажет за злодеяние и за их злые речи, они взревели: "Слава жителям Эрроманго!" На всех этих островах люди считают смерть не естественным явлением, но следствием действия Нахака или волшебства. Если кто-то умрет, то об этом говорят так долго, пока не найдут "виновного". Затем избирают одного, который должен совершить кровную месть за смерть близкого человека, или же всем племенем убивают убийцу. Из мести разгораются новые войны.

Новар снова решил снять одежду, обрисовать себя и вооружиться томагавком и ружьем. Когда я спросил его, зачем он так делает, он сказал: "Мисси, жители Эрроманго поступили правильно. Они убили мисси Вильямс и позднее учителей из Самоа и Анетиума и других белых, и никакой военный корабль не наказал их за это. Так и сейчас их никто не накажет. Мы снова будем иметь своих старых богов, и никто не сможет защитить вас и ваших учителей".

Я сказал: "Новар, нам нужно крепко держаться Господа, тогда Он защитит нас, или, что для нас лучше, Он возьмет нас в Свое Царство! Их безбожные речи не убьют нас, а если мы умрем и будем с Иисусом, то какая польза для нас, что военный корабль накажет наших убийц?" Он покачал головой и сказал: "Мисси, вы постепенно поймете это! Если эрромангцы останутся без наказания, вас обязательно убьют, а также и тех, кто с вами".

Жители ежедневно приходили к Аврааму и уговаривали его возвратиться в Анетиум. Он отклонял их предложения, говоря: "Я не оставлю мисси!" Он молился трогательно и поистине с детской верой, чтобы Бог укрепил меня и его остаться верными, и если смерть неизбежна, то чтобы мы умерли вместе, как супруги Гордон.

Миаки, военный вождь, все снова приходил и обвинял меня и все наше служение во всех несчастьях, случившихся на острове. Все мои возражения были бесплодны. Пример эрромангцев действовал очень сильно. Миаки объяснял, что он и его народ и так хороши, и им не нужен Спаситель. Убийство и человеческие жертвы разрешены на Танне и не являются грехом. Вождь не трогал меня, но послал четырех жирных свиней вождям из Квамеры, чтобы они убили мистера Матисона. Если это получится, то он быстрее справится со мной.

Было очень тяжело в таком положении выбрать правильное решение. Я был окружен многочисленными врагами, и в такой ситуации могло показаться, что самое правильное – оставить остров, к тому же такой совет не раз давался в письмах с родины. Но я знал язык и имел определенное влияние, и многие искренне привязались ко мне и к христианскому учению. Уйти – означало все оставить на произвол судьбы, поэтому я решил остаться и с Божьей помощью работать дальше. Только один Господь знает, как мне жаль этих бедных заблудших, и как бы я хотел привести их к доброму Пастырю.

В это время у меня была возможность спасти жизнь двум белым. Пароход торговца бросил якорь, капитан с штурманом сошли на берег. У них были письма для меня, но им не дали пройти ко мне. Их окружили. Мне сообщили об этом, и я тут же пошел на берег и нашел их в середине большой толпы, которая с поднятыми копьями готова была при малейшем удобном случае убить их. Так как этот пароход был одним из тех, который привез больных корью, то жители решили отомстить им.

"Вы, мисси, и эти,– кричали мне вооруженные люди,– привезли нам эту заразу. Если вы сейчас же не уедете с этими мужчинами, мы убьем вас всех". Твердо, но с любовью я ответил им: "Я не могу и не хочу вас так оставить. Убьете вы нас, Бог снова накажет вас. Вы знаете, что я делал вам только доброе. Вы знаете, что все, кто брал у меня лекарство и следовал моим советам, с Божьей помощью стали здоровы. Я и дальше останусь у вас, чтобы сделать вам еще больше добра, а теперь дайте этим людям возвратиться на пароход".

По моему знаку эти двое во время дебатов незаметно удалились. Письма им не разрешили передать, так как там могла быть другая зараза. Но им разрешили взойти на корабль, Миаки даже крикнул: "Оставьте их! Не убивайте их сегодня!" Капитану он крикнул: "Приходите завтра для торговли!"

На другой день они вновь необдуманно сошли на берег, и их снова окружили. Но у вождя Миаки, видно, не хватило смелости, поэтому он сказал: "Оставьте их в покое! Мисси сказал, что военный корабль накажет нас смертью!" За это Авраам и я должны быть до вечера убиты. На этот раз за нас вступился Новар, который прежде был нерешительным, и спас нас. Он поступил по воле Божьей.

Месть за четырех убитых, принесенных в жертву за ребенка Миаки, была причиной новых сражений. Военные действия были прерваны собранием, где с обеих сторон говорилось много речей. Они объясняли, что готовы отложить сражение, так как потеряли много людей, и еще из-за нехватки пищи, потому что во время шторма было сломано много деревьев.

Новар еще раз приходил просить нас оставить остров, так как сдерживаемая на данный момент военная ярость может обратиться на нас и на него. В самом деле, мы каждую ночь были окружены людьми, жаждущими крови. Один раз их разогнала моя собака, единственная, оставшаяся у меня, так как другую они еще раньше убили и съели. В другой раз мне удавалось уговорами заставить их разойтись. Ложась спать, мы больше не раздевались, чтобы по лаю собаки, возвещавшей нам о любом приближении людей, быть готовыми.

Из-за разрушений, причиненных ураганами, нехватка пищи возросла так сильно, что наступил настоящий голод. Тогда я заказал для себя большую сеть в деревне, расположенной далеко от побережья. Такие сети они очень искусно делают из волокнистых тканей определенного дерева, скручивая ее в крепкие нити, которые связывают узелками, а потом меняют их в прибрежных деревнях на ножи, крючки, материал и т.п. Очень скоро сеть была готова. Я отдавал эту сеть взаймы жителям деревень. Каждое село могло использовать ее три дня, а потом передавать другому селу. Так они получали богатый улов рыбы, даже больше, чем могли использовать, а излишки могли менять на мясо.

Это на некоторое время улучшило отношение к нам. Но все сразу изменилось, когда в порт пришла наша миссионерская шхуна "Джон Кнокс" и не привезла с собой запасы таро.

Таро – это растение семейства арум, распространенное по всей Полинезии. Жители разрезают клубни этого растения на кусочки, кладут во влажную болотистую землю и получают на следующий год богатый урожай калорийной здоровой пищи. Есть белые, синие и желтые таро, некоторые сорта растут и на сухой земле, но их меньше ценят. Клубни похожи на репу, их варят или пекут, и даже европейцы едят их с удовольствием. Если кокосы и бананы, диоскорея и другие растения уничтожаются ураганами, то поля таро защищены, и чем больше дождей, тем больший они дают урожай.

Также они надеялись, что "Джон Кнокс" доставит им каву и табак, а так как миссионеры не привозили такие товары, то вновь участились нападения на меня с Авраамом.

Кава – растение, служащее им для приготовления опьяняющего напитка. Мальчики и девочки разжевывают растение, выплевывают его вместе с соком в сосуд, где оно размешивается с водой. Волокнистый чехол, защищающий молодой кокосовый орех и падающий, когда плод созревает, служит ситом или фильтром после брожения. Часть напитка, который не должны пить ни женщины, ни дети, жертвуется Кумесану и другим богам. Часто питье кавы сопровождается разными церемониями, а обычно он служит мужчинам ночным напитком. Он расслабляет, навевает сонливость и может довести человека до потери сознания. Нападения на целое племя совершаются обычно в то время, когда пьют каву и мужчины вообще не способны защищаться.

Я заметил, что люди становились все дружелюбнее к нам, так как моя забота о них была понятнее им, чем мои слова. Я нашел многих помощников, которые охотно помогали мне восстанавливать дом, церковь и заборы. Я платил им ножами, топорами и одеялами. Вследствие этого появилось больше возможности влиять на людей, и число посещающих воскресные богослужения быстро росло. Среди них была жена Миаки, два его сына и девять вождей, которые жили вдалеке от нас. Это сильно злило Миаки, и он скоро опять стал гнать нас. Один раз я вовремя заметил костер рядом с домом и затушил его. В другой раз он сам принес рыбу и продал мне. Новар увидел ее до того, как я приготовил ее, и сказал, что она очень ядовитая.

В то время я учил одного юношу, звали его Катазиан. Он жил далеко, но всегда посещал занятия. Как-то мы сидели в комнате, и один мужчина пытался вытащить ставни и унести их. Катазиан как молния ринулся за ним, настигнув, замахнулся дубинкой, чтобы убить его. В это время я догнал его, со всей силой схватил за руку и смог отвратить удар. Как я благодарил Бога, что убийство не совершилось! Мужчина с удивлением посмотрел на меня и тихо удалился.

Я действительно надеялся, что худшее уже позади. Люди стали доверчивее и, несмотря на гнев Миаки, с удовольствием работали и охотнее слушали евангельскую весть. Однако выстрел в дверь, прозвучавший как-то вечером, показал, что меня еще окружают опасности. Мне очень хотелось пригласить учителей из Анетиума, но никто не мог решиться приехать, потому что бежавшие с Танны рассказывали, как здесь страшно. Мою школу посещали и некоторые вожди, и я установил приз (красную рубашку) тому, кто первый выучит алфавит. Вождь Инакаки, которого раньше все боялись, выиграл этот приз и с тех пор начал делиться своими знаниями с другими людьми.

Несмотря на небольшие успехи, то и дело случались нападения, и Миаки оставался враждебным ко мне. Как-то снова пришла толпа, лица которой выражали злобу и угрозу. Пришел Новар и стал упрашивать меня: "Мисси, вам ничего не поможет! Вы с Авраамом должны оставить нас. Миаки сделает большой шторм и уничтожит всякий военный корабль!" Едва он кончил говорить, как пришла весть, что появился "Джон Кнокс" и за ним два больших дымящих корабля. Я не мог удержаться от улыбки и сказал Новару, что настало время для Миаки сделать шторм. Люди, сопровождавшие Новара, в страхе и ужасе убежали, но Новар сказал: "Мисси, я знаю, что шторм – это обман! Но это правда, что они вас и меня убьют!" Я ответил: "Доверьтесь Господу, Который защитит нас посредством этих кораблей!" Но Новар колебался. Вскоре все, поддерживающие меня, собрались вокруг и потребовали, чтобы наказали Миаки и других нарушителей спокойствия.

Коммодоре Семур, капитан Хуме и доктор Гедди сошли на берег. Узнав о моих обстоятельствах, Коммодоре убеждал меня уехать с ними. Но и теперь я не мог решиться на это. Обе станции и все, что достигнуто до сих пор, будет потеряно. Если я уеду, судьба тех, кто поддерживал меня, будет предрешена. Я знал, каким ужасным способом будет совершаться месть. Нет, я еще не мог уехать! Я должен, уповая на Господа, продолжать работу в винограднике Христовом – это решение было твердым. Но я попросил Коммодоре серьезно поговорить с собранными вождями, и он сделал это.

Люди открыто объяснили ему, что против меня они ничего не имеют, но о Боге христиан ничего не хотят слышать. Коммодоре, которому один вождь из Анетиума, сопровождавший доктора Гедди, переводил речи людей, взял с них обещание, что они впредь будут защищать меня как своего благодетеля. В конце старый Ноука взял слово и сказал: "Мы любим мисси. Но когда торговцы нам говорят, что наставления мисси делают нас больными, и дают нам табак и порох, чтобы убить его, то многие верят им, и мы тогда плохо поступаем с мисси. Пусть он останется, мы попытаемся быть добрыми к нему. Но вы должны рассказать королеве Виктории, как плохо эти люди поступают с нами, как они корью убили тысячи людей и что они рассказывают нам ложь о мисси и сеют вражду к нему. Из-за того, что они так делают, мы снова поступаем плохо с мисси".

Коммодоре пригласил многих посетить корабль и приказал матросам сделать несколько выстрелов. Я был очень благодарен ему за его старания, но, зная таннезийцев, понимал, что они все забудут. Изменить живущих в темноте людей можно только благодатью Божьей.

В самом деле, уже на следующий день они говорили: "Эрромангцы не были наказаны за убийство супругов Гордон. И нас никто не накажет". Новар скрывался, пока военные корабли стояли в порту. Как только они снялись с якоря, он появился и, смеясь, сказал, что он не давал никаких обещаний и может делать все, что хочет. И все же именно Новар не был враждебным к нам в трудные времена. У него был только колеблющийся слабый характер, но он не был злым человеком.

Впечатления Миаки от увиденного и пережитого были очень кратковременны. Он замахнулся на меня, когда я сказал ему, что его люди забрали лодку мистера Матисона, которую тот послал, чтобы взять продукты. Так менялись свет и тени, но последние становились все темнее и чернее».

Глава 10 Картины прощания

Бегство из порта Резолюция

«Опять наступило время сильных переживаний. Война, война, и на этот раз долгая, кровопролитная, была единственной темой, занимавшей всех нас. Обычная работа стояла, открывались самые ужасные черты людей. На этот раз мирная миссионерская станция стала предметом распрей, при этом вспоминались старые обвинения и к ним присоединялись новые.

Миаки и Ноука говорили: "Если вы хотите оставить мисси, то берите его на свою землю, потому что мы не хотим иметь его среди нас вблизи порта!" Ян – вождь, живший внутри страны, с гневом кричал: "Разве мисси живет на вашей земле? Она принадлежит ему, он полностью заплатил вам за нее, хотя она вам никогда не принадлежала! Наше племя продало ее мистеру Турнеру, а когда он уехал, вы присвоили ее себе. Вы не могли продать ее мисси, так как она принадлежит нам. Поэтому он сейчас живет на нашей земле! Кто враждует против него? Вы или мы? Кто воры и убийцы? Вы или мы? Мы хотим мира, мы хотим, чтобы мисси учил нас всему, что он знает о Боге – вы этого не хотите, но хотите войны! Хорошо, тогда мы будем воевать! Мы защитим мисси на нашей земле, которую вы украли у нас. Мы бы оставили ее вам, но требуем ее назад, потому что вы хотите убить мисси!"

Таннезийцы очень много говорили. Им нравилось это, и они одно за другим проводили собрания, которые заканчивались с обеих сторон резкими угрозами. На последнее собрание они пригласили и меня, но я не пошел, и очень просил их ни в коем случае не проливать крови из-за меня.

Ян пришел за мной. Я просил его, чтобы он шел без меня, но чтобы из-за меня не начинали войны. Я лучше оставлю остров, чем быть причиной такого несчастья. Но он не успокоился до тех пор, пока не уговорил меня пойти с ним на собрание. Большая праздничная площадь села была до половины заполнена сторонниками Миаки и Ноука. Другую половину занимали сторонники Яна. Все были хорошо вооружены. Мой защитник встал вместе со мной перед своими людьми.

"Мисси, – кричал он так, чтобы слышали обе партии,– это мои люди и ваши друзья! На той стороне ваши враги и наши, враги христианства, нарушители мира на Танне! Мисси, скажи слово, и мушкеты моих людей уничтожат всякое противодействие. Вы можете тогда спокойно учить нас поклоняться истинному Богу. Но без вашей воли мы не будем стрелять! Решайте сами, только одно скажу вам: если вы не дадите такого повеления, они убьют вас, воздвигнут гонения на нас и на наших детей и на Танне не будет больше богослужений!"

"Я люблю вас всех одинаково, – громко сказал я.– Я хочу указать путь к небу и друзьям, и врагам, и открыть, что уже здесь на земле, вы можете жить в мире! Как я могу согласиться, чтобы многие были убиты ради меня и Евангелия? Мой Бог будет огорчен мной, если я сделаю это!" – "Тогда, мисси, нет ничего другого, как смерть ваша и ваших друзей!"

Громким голосом, чтобы все слышали, я воскликнул: "Да, вы можете убить меня, но тогда вы убьете вашего лучшего друга, который хочет вам только добра. Я не боюсь смерти! Я только раньше приду к своему Богу, Которого я люблю и Которому служу, и к нашему Господу Иисусу Христу, Который умер за вас и за меня и Который послал меня к вам, чтобы рассказать о Его любви ко всем людям. Но если вы убьете меня, Его вестника, то Он не оставит вас без наказания! Это мое слово ко всем вам! Я люблю вас всех!" Я повернулся, чтобы идти.

Ян, который все еще разочарованно стоял перед своими людьми, воскликнул: "Мисси, они убьют вас и нас! Вы будете виновны в этом!" Миаки и Ноука, полные лукавства, воскликнули: "Мисси прав! Послушаемся его! Поклонимся его Богу!" Зирава, пожилой человек и один из подчиненных вождей Яна, сказал: "Миаки и Ноука говорят, что земля, где живет мисси, принадлежит им. Они продали ее ему и взяли плату, хотя они хорошо знали, что она принадлежит нам. Мы хотим, чтобы мисси спокойно жил там. Мы хотим все жить в мире и поклоняться Богу. Если они будут нарушать покой мисси, то мы силой заберем эту землю".

Миаки и его люди ничего не ответили, но пошли на поле, чтобы принести большие запасы пищи, которые они дали Яну в знак мира. Те приняли их и на следующий день вернулись с подарками. "Теперь вы согласны, что мисси живет на нашей земле? Возьмите наш подарок и будем друзьями. Вчера вы сказали, что мисси прав, значит, не делайте ему зла и пусть он учит нас. Если нет, то мы будем защищать мисси и накажем вас!" Миаки принял подарок и дал добрые обещания на будущее.

Когда Ян возвращался домой, то, проходя мимо миссионерской станции, крикнул: "Авраам, скажи мисси, что он теперь живет на нашей земле. С давних времен эта дорога является границей между Миаки и нами. Сегодня мы дорогой ценой вернули себе это право, вместо того чтобы вести войну. Берите плоды хлебных деревьев и кокосовые орехи, сколько вам нужно, потому что вы наши друзья и можете пользоваться всем на нашей земле! Мы будем защищать вас".

Злые из-за того, что расстроились все их планы, Миаки и Ноука подговорили тех же мужчин, которые напали на мистера Джонстона, убить меня, заманив в глубь острова. Но меня предупредили, и я оставался дома.

Тогда их ярость обратилась на Яна, так как он хотел защищать нас. Они делали свой нахак, свои отвратительные волшебства и, когда Ян услышал об этом, он очень быстро заболел, Я приписал это действие суеверию и страху, но его состояние настолько ухудшилось, он так сильно страдал от болей, что силы его стали заметно таять и я уже начал верить, что его отравили. Его брат и несколько мужчин проводили меня к нему. Я раньше уже не раз посещал его и с помощью лекарств делал для него все возможное, поэтому охотно пошел с ними. После того как я помолился с ним, я заметил, что мы остались одни. Уже при входе в село мне показалось подозрительным, что не видно было людей. Это не предвещало ничего хорошего!

Ян попросил меня сесть у его постели. Я исполнил его просьбу и стал рассказывать. Он молча слушал и, казалось, что он начал дремать. Вдруг он протянул руку к потолку, вытащил из сухого тростника большой нож, какой у нас используют мясники, и дрожащей рукой приставил его совсем близко к моей груди. Мне нельзя было пошевельнуться, и я громко молился Богу о защите. Прошли несколько страшных минут. Тут Ян бросил нож и воскликнул: "Прочь, прочь, быстро!" В следующее мгновение я был на улице, где, как и прежде, никого не было.

Я понял, что все было задумано так, чтобы ни один человек не был свидетелем убийства, и в случае прихода военного парохода можно было бы сказать, что убийца мертв, так как Ян был при смерти, и никто больше не причастен к убийству. Он действительно умер на второй день после этого. Его люди задушили двух его жен и погребли их в море.

Миаки торжествовал и ликовал, что он волшебством убрал своего врага с дороги. Этот случай снова послужил к утверждению суеверия. Мстители были направлены Зиравой и его братом. Миаки утверждал: "Я уничтожу их штормами!" К несчастью, снова пронесся ураганный ветер и принес большие разрушения. Это усилило гнев людей против Миаки, и все мои просьбы и уговоры к перемирию были безуспешными. Обе стороны постановили разрешить конфликт оружием. Оба предводителя передали мне, что они не тронут нас, если мы останемся на станции. Что вышло из этих обещаний, мы вскоре увидели.

18 января 1862 года начались войны. Миаки отступил и нашел себе убежище за нашим домом в кустах. Так миссионерская станция стала главным местом сражения. Новар, как и обычно в дни опасности, встал на нашу сторону и защищал нас. Но его тяжело ранили копьем в колено, и его люди с трудом охраняли его от врагов. Все, кто попадал в их руки, неизбежно становились жертвой их каннибалического порока. Миаки между тем посылал вестников с подарками к Иникахимини и Казерумини. Они должны были помочь ему убить христиан, за что им было обещано половина христиан в награду.

Когда Новара унесли, и он не мог нас больше защищать, ярость воюющих обратилась на станцию. Они разбивали двери, взламывали сундуки и ящики, разрывали книги. Каждый уносил то, что ему попадалось под руки и что нравилось. В доме Авраама происходило то же самое. Один предводитель сказал мне, что ему очень жаль, но он ничего не может изменить. Когда я приблизился к нему, он поднял дубину и воскликнул: "Идите все сюда, теперь он должен умереть!" Многие подбежали и подняли ружья. Я вытащил револьвер, который мистер Копеланд заставил меня взять, и протянул руку, как будто я хочу стрелять. Все бросились на землю с криком: "У мисси есть короткое ружье!" При первой опасности они отступили. Еще раз Господь сохранил нам жизнь!

Вечером я пошел к Миаки и Ноука. Ноука признался, что все это затеял Миаки и что он уже заказал людей на следующий день. Миаки же презрительно спросил: "Мисси, где же ваш Бог был сегодня? Он не защитил вас! Это все обман, и мы Его больше не боимся. Люди все равно убьют вас, и в каждой деревне Танны должны съесть кусочек от вас". – "Ну, – ответил я, – если у вас были такие планы, то мой Бог все же чудно меня сохранил, а то я не стоял бы перед вами живой!"

Насмешливо и уверенно он продолжал хвалиться: "Нет, сегодня Бога не было здесь! И еще меньше мы боимся ваших военных кораблей! Они не решатся наказывать нас! Люди с Эрроманго убили супругов Гордон, и никто не решился наказать их! Нам снова скажут, что мы впредь не должны это делать и дадут нам подарки. Мы не боимся, и все люди на острове говорят, что они завтра убьют вас и возьмут все, что у вас есть!"

Когда я ответил, что капитан военного корабля и его люди могут убить только их тела, а Божье наказание может лишить их вечной жизни, Миаки ответил: "Мы больше не боимся Бога! Его не было здесь сегодня!" – "Мой Бог был здесь, – сказал я, – и сейчас Он здесь. Он слышит все, что мы говорим и видит все, что мы делаем. Он накажет злых и сохранит тех, кто принадлежит Ему".

Некоторые люди, собравшиеся здесь, были приветливее Миаки. Я помолился с ними и ушел с печалью, потому что невозможно было достичь его сердца.

Я послал Авраама к Новару, который хотя и часто колебался, но именно в момент настоящей опасности защищал нас, пока его не ранили. Он передал мне, чтобы мы взяли с собой все, что осталось, и пришли к нему в деревню. Он хотел попытаться защитить нас в своем доме. Нам нужно было быть очень осторожными, так как мы должны были проходить мимо села Миаки. Из страха мы не зажигали свет, чтобы нас не заметили, в темноте собрали то немногое, что осталось и что мы могли нести. Нас было четверо: Авраам с женой, Маттиас, учитель, пришедший только что со второй станции, и я.

Миаки еще вечером пришел сказать нам, что завтра враги не придут. Но перед рассветом он протрубил сигнал на большой раковине, и сразу же множество островитян устремилось на станцию с противоположной горы. Оставаться там означало верную смерть. Это можно было бы назвать искушением Бога. Сколько было возможно, я держался, все еще надеясь изменить мышление людей. Теперь же моя обязанность – спасать свою жизнь. Я позвал своих верных друзей, закрыл дверь, и, взывая к Богу о помощи, мы побежали прочь. Нельзя было терять ни минуты, и мы немногое могли взять с собой. Я схватил Библию, мои переводы на таннезий-ский язык и два легких одеяла. Но потом нам было уже все равно – ведь все, что мы спасли из имущества, досталось Новару и его людям!

Я чувствовал потерю всего, что имел, – это было труднее, чем я думал, но так как Бог допустил это, я постарался успокоиться. Там остались могилы моей жены и ребенка, может быть на ярость каннибалов! Вещи жены, данные ей родителями, ее пианино, серебро, книги и все, чем я обладал, – все осталось там! И недавно пришедшая посылка с мужской одеждой и лекарствами от друзей – супругов Вилсон из Гелонга, тоже попала в их руки. Торговцы деревом все купили у тех, кто ограбил меня, за табак, пули, порох и дробь. Один скупил все мои книги. В ужасном состоянии он привез их к доктору Гедди в Анетиум и потребовал за них десять фунтов стерлингов. Тот дал ему семь с половиной фунтов, которые я потом ему с благодарностью вернул. Темнокожие и белые язычники работали рука об руку!

Далеко в обход, так как мы не могли идти вдоль берега, но должны были пробираться по оврагам и кустам, мы пришли к Новару. Здесь все были в волнении, потому что берег был усеян врагами. Я велел сделать укрепление из стволов, веток и земли, и жители охотно принялись за работу. Но когда бесконечный поток кричащих дикарей подходил все ближе и ближе, люди Новара воскликнули: "Мисси, это бесполезно! Смотрите, сколько их! Они нас сегодня убьют и съедят". Люди в отчаянии бросались на землю, другие бились головой о деревья, третьи, особенно женщины, бежали с детьми в лес или в воду. Новар, еще хромавший после ранения, сел на лодку, лежащую килем вверх. Он оглядел приближавшиеся толпы людей и сказал: "Мисси, садитесь рядом со мной и молитесь вашему Богу. Если Он нам не поможет, то мы все умрем. Они убьют нас всех, так как мы приняли вас! Молитесь, а я буду наблюдать!"

Мы молились, как только можно молиться в такие моменты, стоя у порога вечности! И снова чувствовали, как уже не раз, близость Господа. Мы знали – Он всемогущ, но и всезнающ и сделает так, как покажется лучшим в Его глазах.

Когда вооруженные приблизились к нам на пятьсот шагов, Новар тихо коснулся меня и сказал: "Мисси, Бог слышит! Они все остановились!" Когда я глянул, то заметил, что вся масса людей стояла на месте. Стало совсем тихо. Мы видели, как вестник бегал перед толпой и часто останавливался, что-то говоря. К нашему великому удивлению, люди повернули назад и без всяких криков пошли по направлению к лесу на другой конец порта. Новар и его люди были в радостном возбуждении и все снова повторяли: "Бог действительно услышал молитву мисси! Он защитил нас!"

В тот день мы были слабыми и беззащитными детьми, полностью полагавшимися на силу Бога. Потом мы слышали, как они совещались в лесу, где Ноука и Миаки предложили напасть на Манумана и его людей. "Его брат Канини убил Яна волшебством, – сказал Миаки. – Он вызвал ураганные ветры, и если мы их сначала побьем, то это сделает нас сильными в борьбе с мисси и его учением". План был принят, и это было нашим спасением. Люди Манумана бежали. В семи селах в тот день страшно грабили и убивали, сопровождая все это мерзостями каннибализма.

Миаки и Ноука сообщили нам, что мы спокойно можем возвратиться, так как они уходят вглубь страны. Мы знали, что это была ловушка для нас. Авраам, несмотря на уговоры, ночью пробрался к нашему дому. Из кустов выскочили люди и с яростью окружили его. Когда они увидели, что меня нет с ним, то крикнули: "Не убивайте его! Подождите, пока мисси придет!" Так они отпустили Авраама и его жену, очевидно, думая, что я приду за своим имуществом. Когда перед рассветом они увидели, что этого не случилось, они вломились в дом и разграбили все, что там было, даже буквы моего печатного пресса – они сделали из них пули.

На следующий день они снова сражались с верным Мануманом, нанося вред людям и деревням. Но несмотря на это, меня и Новара бдительно охраняли, и когда Миаки послал вечером сказать, чтобы я пришел к нему поговорить, Новар и другие не пустили меня. Когда стемнело, Новар сказал: "Мисси, вы не можете дольше оставаться здесь!" Он посоветовал, пока море было довольно спокойным, сделать попытку перебраться на станцию к Матисонам. Но как? У Миаки была моя лодка, мачта, парус и весла и еще лодка поменьше, которую мне прислали из Анетиума! Новару грозила большая опасность, и он хотел во что бы то ни стало отправить меня. Его сын должен был проводить меня к старому каштану, принадлежавшему Новару. На нем я должен был скрываться, пока не взойдет луна.

Находясь в руках этих людей, мне ничего не оставалось, как исполнить волю Новара. Часы, проведенные в густых ветвях, так живы во мне, как будто это было вчера. Я слышал издали крики воюющих, слышал выстрелы то дальше, то ближе. И все же я отдыхал там в руках Иисуса. Нигде мой Спаситель не был так близок ко мне, как в эту ночь на дереве, где я искренне разговаривал с Ним. Один, но все же не один! Если бы нужно было, то я еще не одну ночь провел бы на таком дереве, чтобы снова ощутить близость и утешающее общение с Ним! Есть ли еще такой друг, который выдержал бы в подобной смертельной опасности? Я охотно просидел бы еще дольше, но после полуночи за мной пришел сын Новара.

На берегу я нашел своего защитника и многих его людей. Я арендовал для нас большую лодку, заплатив материалом. Ее владелец, Аркурат, уже с вечера пригнал ее в безопасное место и потребовал снова заплатить. Бедные остатки нашего имущества вызвали в нем жадность, и мы должны были отдать ему одеяла и топор. Когда он приготовил нам намного меньшую лодку, в которой невозможно было поместиться, я повернулся к нему спиной и сказал, что мы попытаемся пройти по земле. Тогда Аркурат воскликнул: "Мой гнев прошел! Возьмите большую лодку". Но когда мы толкнули ее в воду, он не дал нам весла! Я воскликнул: "Вы же знаете, что мы без весел не можем использовать лодку! За них тоже заплачено!" Аркурат лег на песок и притворился спящим.

Когда я обратился к Новару, как к вождю, он ответил: "Такой он, мисси! Такие мы все!" – ответил: "Такой он, мисси! Такие мы все!" – "Я уже отдал ему все одеяла, которыми я мог бы защититься от лихорадки и малярии, у меня осталось только то, что на мне, неужели вы не займете мне весла, Новар?!" Он повелел дать мне одно, и трое других принесли мне по веслу. Тут Аркурат очнулся от своего "сна" и снова хотел забрать лодку.

Мы снова предложили пойти по земле, тогда встал один из окружающих и сказал: "Мисси, я хочу сказать вам правду! Все обманывают вас! Море в предгорье очень бурное, и вы не сможете там пройти. А если вам даже удастся, то вы все равно умрете, так как Миаки со своими людьми ждет вас за Черной Скалой. Дороги на земле тоже перекрыты, не пытайтесь пройти ими! До свидания!"

Значит, мы можем спастись только на лодке. Мы впятером сели наконец-то в лодку. Один местный молодой паренек, сел за руль, остальные взялись за весла.

Некоторое время мы продвигались вдоль берега довольно хорошо. На конце острова, где нужно было повернуть на юг, море кипело и мы гребли изо всех сил. Мальчик у руля воскликнул: "Мисси, это море! Оно поглощает всех, кто доверяется ему!" – "Мы не доверяемся морю, – возразил я. – Мы доверяем Богу и нашему Господу Иисусу Христу!"

После долгой тяжелой борьбы с волнами все отложили весла, и Авраам сказал: "Мисси, дальше нельзя. Мы погибли и будем пищей для акул! Мы с таким же успехом могли отдаться на съедение таннезийцам".

"Оставайтесь каждый на своем месте! – воскликнул я. – Авраам, где ваша вера в Иисуса? Он управляет водами, как и землей! Авраам, молись и греби! Гребите в такт со мною! Наш Бог жив и защитит нас! Маттиас, как можно быстрее вычерпывай воду из лодки... Не смотрите вокруг, но только на весла! Молитесь и прилагайте все усилия! Бог спасет нас!" – "Мисси, благодарю за твои слова, – сказал добрый старый Авраам. – Я хочу быть сильным! Я хочу молиться и грести! Может, Бог все же спасет нас!"

С невыразимым трудом, в смертельной опасности нам удалось повернуть лодку, и после четырехчасовой гребли мы с Божьей помощью снова достигли того места, откуда отплыли пять часов назад! До ниточки промокшие, с волдырями на ладонях, мы сошли на берег, который был усеян людьми. Они сердились, что мы снова вернулись к ним. Катазиан, мальчик поехавший с нами, тут же побежал вглубь земли и, к сожалению, вскоре погиб, так как ему не простили, что он поддерживал нас!

Смертельно уставший, я лег на берегу и впал в глубокий сон. Проснулся я оттого, что кто-то тянул мою сумочку с Библией и переводами из-под головы. Даже эти последние остатки моего земного имущества вызывали алчность! Я вскочил, мои люди тоже, и мы увидели убегающего вора. У нас было с собой старое охотничье ружье и револьвер, оба полностью негодные, так как часами лежали в воде, пока мы плыли в лодке. Я склонился на берегу среди своих друзей и благодарил Господа за спасение и вновь предал всех в Его мощные руки.

Потом подошел Файмунго, вождь из глубины острова, который иногда приходил на богослужение, и сказал: "До свидания, мисси! Я иду домой, так как не хочу видеть того, что произойдет в это утро!" Он был зять Новара, и его отдаленное жилье находилось на пути, по которому мы могли еще попытаться уйти.

"Файмунго, – сказал я, – не хотите ли вы взять нас с собой? Не покажете ли вы нам дорогу, которая настолько сильно разрушена после больших ураганных вихрей, что мы сами не сможем найти ее? Когда придет миссионерский корабль, я дам вам топоры, ножи, рыболовные крючки и шерстяные одеяла!" – "Мисси, вы не должны идти за мной, так как Миаки и Каревик поставили там своих людей. Они многочисленнее нас, ведь со мной только двадцать мужчин. И из-за вас убьют нас". Я объяснил ему, что не требую его защиты, а прошу только разрешения следовать за ними. Он ответил: "Со мной семь человек, тринадцать еще будут следовать за мной. Но я не могу сейчас их взять, так как они у Миаки. Следуйте за нами сколько можете!"

Мы все тронулись в путь после того, как он и его люди нагрузились перед нашими глазами доброй частью наших вещей. Новар получил с моей станции много рису и козу, которую приготовили для еды. Я попросил его дать нам немного, чтобы подкрепить ослабевшие силы, так как мы долгое время ничего не ели. Но он отказал нам и сам не взял ни кусочка, сказав: "Я ем ваш рис и получил эти вещи как плату за мою раненую ногу и за помощь, которую мы вам оказываем!"

Мы шли за Файмунго так близко, насколько это было возможно. Мы не могли доверять ни ему, ни его людям, но это был единственный выход, и мы чувствовали себя в сильных руках любящего Бога. Скоро мы натолкнулись на воинов Миаки под предводительством Зиравы, который раньше приветливо относился ко мне.

Когда они вскинули ружья, Файмунго воскликнул: "Нет, сегодня вы не имеете права трогать мисси! Он со мной!" С этими словами он быстро пошел вперед, мои люди пошли за ним, а меня враги окружили узким кольцом. Я повернулся к Зираве и сказал: "Я всегда хорошо относился к вам, еще и сегодня я всех вас люблю! Вы знаете, что я давал вам лекарство и пищу, когда вы были больны и многие умирали. Одежда на вас – это мой подарок. Разве я не друг вам? Можете ли вы ругать Файмунго только лишь за то, что он разрешил нам следовать за ним?"

Зирава шептался со своими людьми так тихо, что я ничего не мог понять, но по их глазам я видел, что он смягчился. Эти воины никогда не должны видеть спину врага, потому что это вызывает в них огромное желание убийства. Я медленно пошел спиной вперед, твердо глядя всем в глаза. Только отойдя на некоторое расстояние и скрывшись за кустами, я побежал догонять друзей.

Охотно хочу верить, что злые слова Зиравы, которые он крикнул моему защитнику Файмунго, служили для его собственной безопасности, так как он принадлежал теперь Миаки и должен был вести себя так.

Вторая вражеская группа шла нам на встречу. Стоило многих усилий отвязаться от них. От друзей Файмунго, встретившихся нам позднее, мы точно узнали, где находится сам Миаки, узнали, что он снова убивает сторонников моего друга Манумана и сжигает их села. Другие вражеские группы Файмунго отражал с большей твердостью и сказал: "Мисси, теперь я сильнее, потому что ближе к своей земле".

Скоро мы подошли к красивой, лежащей на возвышенности деревне, называемой таннезийцами Анеай, что значит небо. Стояла сильная жара, на последнем отрезке пути почти не было тени. Все очень устали, утомился и сам Файмунго, так как нес тяжелый груз. Он сел на деревенской площади, взял свою трубку и сказал: "Мисси, теперь мы скоро будем дома, мы можем здесь спокойно отдохнуть".

Нам едва удалось полежать несколько минут, как вдруг услышали крики и ругань. Скоро мы увидели вражескую группу, хорошо вооруженную, опьяненную успехами и делами последних дней. Миаки узнал о нашем бегстве и послал людей убить нас. Файмунго очень испугался, потому что с малым числом людей нечего было и думать о сражении. Он сказал: "Мисси, идите со своей группой вперед. Я последую за вами после того, как покурю и поговорю с ними". – "Нет, – ответил я, – я останусь! Если меня убьют, то пусть рядом с вами. Я не оставлю вас!"

И снова началось то, что я уже не раз пережил: каждый подталкивал другого стрелять первым. Я твердо смотрел им в глаза и как можно спокойнее сказал: "Мой Бог накажет вас, если вы сейчас или позднее убьете меня или одного из Его слуг!" Брошенный камень попал доброму Аврааму по щеке. Он посмотрел вверх и сказал мне: "Мисси, я был близок к тому, чтобы пойти к Иисусу!" Этот взгляд остался незабываемым для меня. Удар дубинкой не попал в цель. Они окружили нас тесным кругом и подталкивали друг друга к первому выстрелу. Моя душа обратилась в горячей молитве к Спасителю, я знал, что Он видел все! Как дуновение Божье в мое сердце возвратился мир, и я понял, что не умру, пока Бог не посчитает мою работу законченной. Как будто голос с неба сказал это мне, так твердо я знал с этого момента, что никакая пуля не попадет в нас, никакое копье не ранит нас без воли нашего Бога, управляющего небом и землей, держащего мир в Своей руке и могущего усмирить ярость дикарей. Теперь я мог понять, что Стефан и Иоанн видели Спасителя, когда они в страданиях и гонениях взирали на небо!

И все-таки я не могу сказать, что в такие моменты не испытывал страха! Нет, мысли пролетали в голове с головокружительной быстротой, на какое-то время я терял слух и зрение, дрожали колени, когда я так часто был близок к смерти. Но все же оставалась мысль, что в следующее мгновение я буду в вечности стоять перед Богом. Но и в этом состоянии я мог слышать обещание: "Се, Я с вами до скончания века!" И вместе с Павлом я мог от всей души сказать; "Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь... ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божьей во Христе Иисусе, Господе нашем".

Файмунго и его люди хотели, чтобы мы дальше шли одни. "Почему? – спросил я. – Разве нам не нужно ждать, пока вы пойдете? Мы нуждаемся в покое так же, как и вы. Мой Бог знает, что вы обещали мне не вредить нам. Я не оставлю вас до самого конца вашего пути. Если я должен умереть, то рядом с вами, Файмунго!"

Через некоторое время он ответил: "Итак, я пойду вперед. Мисси, держитесь как можно ближе ко мне". Его люди пошли вперед, мои анетимийцы последовали за ними. Файмунго одним прыжком догнал их, я следовал по его стопам с молитвой к Иисусу, чтобы Он или сохранил нас, или как можно быстрее взял в Свое Небесное Царство. Враги тоже поднялись и побежали по обеим сторонам рядом с нами. Я предоставил все Господу и побежал за Файмунго, как будто эти вооруженные люди были моей охраной.

Это была операция спасения, проводимая той же рукой, которая сохранила Даниила от львов. Мы должны были перейти речку. Все одним прыжком пересекли ее. Я, как последний, попытался сделать то же самое, но не допрыгнул и поскользнулся на другом берегу. В это мгновение я услышал в ветвях над моей головой шум брошенного камня. Плоский большой острый камень упал на берег. Если бы мне удался прыжок, то я был бы убит. Благодаря моего Бога, я вполз на берег и скоро скрылся в кустах.

Молча смотрели мне вслед враги, которые были уверены, что попадут в меня. Они должны были признать охрану надо мной, потому что больше не кидали камни и не стреляли мне вслед. Оглянувшись, я увидел, что они разделились: одни пошли в глубь острова, другие вернулись в Анеай.

Я поспешил догнать своих, которых нашел в лесу отдыхающими и которые были рады видеть меня живым. В каждой деревне находились те, которые были готовы убить нас. Но Файмунго поднял против них, своих подданных, дубинку и сказал: "Сегодня вы не имеете права убивать мисси".

Жажда ужасно мучила нас. Мы проходили реки и источники, но нельзя было даже думать, чтобы попить. Стоило только отвернуться или нагнуться – и такой момент становился большим искушением для убийцы и мог закончиться верной смертью.

Наконец мы приблизились к деревне Файмунго. Он послал туда своих людей, а сам прошел с нами еще отрезок пути. Мы достигли берега и сели отдохнуть. Файмунго сказал: "Мисси, я исполнил свое обещание. Я очень устал и в сильном страхе. Дальше я не решаюсь идти. До свидания! Теперь – вперед! Эти трое, – он показал на приближающихся мужчин, – будут сопровождать вас до следующей скалы. Быстрее отсюда! До свидания!"

Мы еще немного прошли с его людьми, когда они сказали: "Мисси, Файмунго во вражде с этим племенем. Дальше мы не решаемся идти! Только оставайтесь на этой дороге!" С этими словами они повернулись и убежали назад в деревню.

Нам одним нужно было пройти еще через многие владения враждующих племен. В одном из них отсутствовали все, способные к войне, так как они напали на соседнее село. Жители другого села дали нам спокойно пройти и были наказаны за это снисхождение тем, что у них уничтожили все оружие, тем самым открыто унизив их.

Наконец мы приблизились к миссионерской станции Квамера. Каждый из нас получил от местных жителей, поддерживающих мистера Матисона, кокосовый орех – первые капли жидкости после длительных лишений в этот знойный день. В предыдущие дни мы тоже почти не ели.

Когда мистер Матисон услышал, что мы пришли, он побежал нам навстречу. Он думал, что мы уже убиты, так как и до него дошли вести о гонении на нас. Супруги Матисон были очень больны и выглядели удручающе. Они только на днях похоронили единственного ребенка!

Опасность, в которой всегда находилась их станция, еще увеличилась после событий в порту Резолюция. Мы благодарили Господа за помощь, за то, что можем быть вместе, и просили укрепить и сохранить нас.

Прежде чем оставить порт Резолюция, я написал письма капитанам кораблей, которые зайдут в порт. В них я просил приехать в Квамеру и за хорошую плату перевезти оставшихся в живых. Новар передал три таких письма капитанам, зашедшим в порт, но они предпочли не принимать во внимание эту просьбу. Они везде скупали вещи, награбленные в миссии, давая взамен табак, пули и порох. Так они сделали свое дело и уехали, не приехав за нами. С таким грузом мы были бы для них неприятными гостями».

В Квамере

Старые заметки, сделанные Джоном Патоном, были уничтожены в результате грабежа. В Квамере он снова начал вести дневник, в котором смог зафиксировать все события до самого конца миссионерской работы на Танне.

«22 января 1862 года мы услышали, что снова были убиты трое людей Манумана. От одного из них, который был другом Новара, я слышал такие слова: «Если здесь убивают столько детей, то почему мне не пришлют хотя бы одного? Они нежнее и лучше, чем молодые петушки!» Такое замечание дает нам возможность заглянуть в сердце каннибала. И все же этот человек был не из самых худших.

23 января три вождя обещали нам защиту, пока за нами не придет пароход. Но мы уже довольно часто испытывали на себе, как мало можно доверять обещаниям таннезийцев.

24 января – опять новые сообщения о жестоких кровавых преступлениях Миаки в племени Манумана! Почти со всех вождей он взял обещание, чтобы они не пощадили никого из нас.

В воскресенье, 26 января, около тридцати человек пришли на наше богослужение. После этого мы еще молились в менее враждебно настроенных деревнях с теми, кто поддерживал мистера Матисона, и проповедовали Слово Божье 116 людям. Это был посев в слезах и в страхе, несмотря на все, что случилось после. Кто может судить, что это было совершенно напрасно?

Сейчас, двадцать лет спустя, после описываемых событий, в том районе на Танне стоит церковь, где приносится слава и хвала Богу прежними каннибалами! На обратном пути в то воскресенье только по милости Божьей мы избежали ударов дубинки одного каннибала и решили между собой, что нам нельзя далеко удаляться от миссионерского дома.

27 января мимо плыл пароход. Несмотря на наши сигналы, капитан не зашел в порт. Это был один из тех, кому дали мое письмо с просьбой о помощи в порту Резолюция. Он вез мои вещи, купленные у таннезийцев, в безопасное место, а нас оставил в опасности.

29 января к нам пришел молодой вождь Капуку и принес с собой всех идолов из своего дома и дома отца. В то время как все пытаются убить вас, – сказал Капуку, – я отдаю моих богов. Я хочу очистить от них мою землю ". Это была полная корзина маленьких, особенной формы камней, которые от употребления были гладкими, почти полированными.

31 января к нам пришел Файмунго с сообщением об усиливающихся против нас действиях Миаки. Даже Мануман послал своего приемного сына Раки, чтобы рассказать нам об ужасных гонениях, которые каждый день переносит он и его семья. Жена Раки, дочь вождя, убежала к своему отцу. Но Миаки добрался и туда и заставил отца отдать свою дочь как врага. Ее убили перед его глазами и, естественно, съели.

В воскресенье, 2 февраля, на богослужение пришло тридцать два человека. После обеда мы все же осмелились пойти проповедовать в близлежащие деревни и пришли домой невредимыми. Возвращаясь обратно, мы выбрали другой путь, так как на том нас ожидала вооруженная засада.

3 февраля к мистеру Матисону пришла группа людей Миаки и обыскала дом. Я сидел и писал в моей комнате. Они думали, что я тоже вышел, как мистер Матисон, и удалились, выстрелив со злости в дом учителей.

Усталый и измученный от всего пережитого, я раньше обычного лег вечером 3 февраля спать и уснул так крепко, как не спал уже давно. Мой верный пес Глута – единственное, что у меня осталось, разбудил меня, дергая за одежду. Я так же тихо разбудил мистера Матисона. Мы не могли зажечь свет, но склонились в темноте на колени и предали себя в руки Господа. Вдруг в комнате стало светло. Мужчины с факедами приближались к дому. Другие зажгли церковь и тростниковый забор, который тянулся от церкви к дому. Через несколько минут пламя могло охватить наш дом, но выйти из дома мы не могли, потому что сразу же попали бы в руки злых гонителей.

Я схватил совершенно непригодный револьвер и маленький американский томагавк и попросил мистера Матисона выпустить меня и закрыть за мной дверь. Он несколько раз говорил мне: "Оставайтесь здесь, мы умрем вместе! Они никогда не повернут назад!" Я ответил: "Быстро, быстро, выпустите меня, я и на улице в Божьих руках! Если будет гореть дом, ничто не спасет нас!"

Он открыл мне дверь и закрыл ее за мной, склонился на молитву, а потом стал наблюдать за происходящим на улице. Я томагавком сбивал забор и бросал горевшие части в огонь, чтобы он не достиг дома. Вдруг меня окружили семь или восемь человек, взмахнули своими дубинками и закричали: "Убейте его! Убейте его!" Один из них хотел схватить меня за руку. Я отскочил и поднял револьвер, говоря: "Только попробуйте прикоснуться ко мне! Бог накажет вас! Он защитит нас и обязательно накажет вас, так как вы ненавидите Его и сожгли Его церковь. Мы любим вас всех, а вы хотите убить нас, хотя мы делаем вам только добро! Но наш Бог здесь, Он защитит нас!"

Они вопили от ярости, побуждая друг друга сделать первый удар, но Невидимый не позволил им. Я стоял невредимый под Его сильным щитом, и мои усилия – не допустить пламя к дому – имели успех.

В это страшное мгновение произошло что-то необыкновенное, которое каждый может объяснить себе, как хочет, но я вижу в этом прямое вмешательство Бога для нашего спасения. С южной стороны послышался шум, подобный шуму при движении тяжелого локомотива или дальнего грома. Все невольно повернулись в том направлении, так как из горького опыта знали, что это предвещало один из ужаснейших ураганных вихрей. И случилось чудо: южный ветер отвернул пламя от нашего дома. Он стоял целый под Божьей охраной, в то время как церковь за короткое время сгорела дотла.

Обильный ливень, какой бывает только в тропиках, сделал поджог дома вообще невозможным! Завывающий рев тайфуна быстро заставил воинов замолчать. Их рев превратился в глубокое молчание! Охваченные страхом, они сказали: "Это Божий дождь! Их Бог сражается за них и помогает им! Нам нужно бежать!" Они в страхе побросали остатки факелов и быстро убежали во все стороны, Я стоял один и славил чудесные действия Господа. "Блажен муж, уповающий на Него!"

Мистер Матисон открыл дверь и воскликнул: "Сегодня было наглядное доказательство тому, как чудно Бог может помогать и вызволять из беды верных своих. Хвала Его святому имени вовеки!" В благоговении и великой радости мы вместе благодарили Его. Иисус имеет власть над природой и над сердцами людей.

Остаток ночи я просто лежал. Невозможно было заснуть. Уже рано утром пришли некоторые наши друзья и с плачем рассказывали нам, что после неудавшегося нападения ярость врагов возросла еще больше. Они ликовали, кричали и бушевали, побуждая друг друга тут же снова напасть на нас. Они собрались, их рев был слышен у нас. Наши верные друзья побежали в лес, когда показались враги. И в это мгновение наивысшей опасности послышался громкий возглас: "Пароход!"

Мы были в таком состоянии, когда едва ли можно доверять самому себе. Но снова и снова звучало: "Пароход! Пароход!" Он все ближе и ближе подплывал к берегу. Я все еще боялся разочароваться, но действительно – к острову приближался пароход! Яростная толпа становилась все тише и тише, пока совсем не стихла.

Мы зажгли костер и прикрепили на крыше два платка – черный и белый, чтобы обратить на себя внимание капитана. Но в этом уже не было нужды: капитан Хастингс был послан доктором Гедди и доктором Инглисом за нами на тот случай, если мы еще живы. Его сопровождали двадцать вооруженных людей, в случае, если нам будут мешать уйти. Люди помогали нести в лодку запакованные вещи и все, что еще можно было спасти.

В два часа мы были уже готовы к отъезду, как вдруг мистер Матисон сказал, что он хочет остаться на Танне и умереть здесь. Его жена и я могли ехать. Он хотел остаться. Видно, у него вследствие ужасных долгих переживаний последних месяцев случился стресс. Он закрылся в комнате и только после долгих уговоров открыл дверь и пошел с нами на берег.

Тем временем наступил вечер. В тропиках, где сумерки длятся всего несколько минут, быстро стемнело, и мы на тяжело нагруженных лодках поплыли к пароходу, но его нигде не нашли! Его унесло в море, и мы блуждали по неспокойным волнам. Мы решили поплыть к единственно видимому пункту – к дымящемуся вулкану, находящемуся недалеко от порта Резолюция.

Эта ночь снова была полна опасностей и лишений, но и здесь хранил нас Господь. Когда наступило утро, мы отплыли в море довольно далеко, чтобы нас не достигли пули Миаки, бросили якорь напротив того места, где я так долго трудился и страдал, и провели трудный день под палящим солнцем в открытой лодке.

Нас, конечно, заметили, и Новар с Миаки приехали к нам на лодке. Новар привез нам кокосовые орехи, за которые мы были очень благодарны ему, мы уже более суток ничего не ели и не пили. Миаки сердечно просил меня вернуться в миссионерский дом и взять свои вещи. Все осталось так, как было! Когда он увидел, что я не иду в ловушку, то начал хвалиться грабежом и проклял нас и наше учение, которое приносит болезни и смерть и запрещает каннибализм, что является для них радостью.

Новар шепнул мне, что этой ночью Миаки напал на село. Его люди встали около каждой хижины. После этого они издали страшные крики и застрелили тех, кто испуганно выбежал из дома. Вождь этого села и почти все жители были убиты. Ненасытная жажда убийства – следствие постоянных войн и каннибализма.

Было около пяти часов, когда мы наконец увидели наш пароход. Следующую ночь мы уже спокойно спали в Анетиуме и благодарили Бога за спасение. Капитан Хастингс отказался от всякой платы, и мы разделили двадцать фунтов стерлингов среди матросов, которые были так приветливы к нам.

Слабое здоровье миссис Матисон было полностью подорвано. Состояние ее быстро ухудшалось, и примерно через пять недель после нашего бегства, 11 марта 1862 года, она умерла. 11 июня того же года умер и мистер Матисон – во время вновь начатой миссионерской работы. Оба работали с полной отдачей, но их здоровье не выдержало этих климатических условий и физических нагрузок жизни среди каннибалов.

Только тот, кто жил среди каннибалов, может до конца понять то невыразимое благословение, что по милости Божьей и здесь проповедуется Слово Божье и делает человека человеком! Островитяне еще долго враждовали против Новара и Манумана, потому что они больше не возвратились к этим мерзостям. Но эти двое, а также Зирава и Файмунго состарились и пережили тех, кто жил при мне и любил воевать. Когда позднее удалось ввести на Танне христианство, эти мужчины поддерживали новых миссионеров и тоже называли себя христианами. Но все же их познания истины Божьей оставались очень слабыми и их утверждение в вере довольно шатким».

Часть третья ПУТЕШЕСТВИЕ

Глава 11 Новый путь – новое поле работы

В Анетиуме миссионеры собрались вместе, чтобы решить, что делать дальше. Кроме своей Библии и таннезийских переводов Патон ничего не смог спасти. Вначале он рассчитывал остаться в Анетиуме и работать над переводом Слова Божьего на таннезийский язык, чтобы когда-нибудь возвратиться туда. Но потом выявилось очень плохое состояние его здоровья. Нужно было в первую очередь поправить его, иначе дальнейшая работа в этом регионе ставилась под вопрос.

Хотя Австралия была ближе всех к Новым Гебридам, миссию здесь поддерживали до сих пор только Шотландия и Новая Шотландия (канадская провинция). Миссионеры согласились, что Джон Патон должен ехать в Австралию, чтобы проехать там по церквам и вызвать интерес верующих к миссионерской работе на этих островах. Для этого были две причины.

Во-первых, чтобы евангелизировать на всех островах Новых Гебридов, нужны были миссионеры, а также большая помощь и поддержка для них. Во-вторых, миссия на этих островах очень нуждалась в миссионерском пароходе, могущем перевозить людей, что стало совершенно понятным после случая на Танне. Миссионеры надеялись этим повысить безопасность и улучшить обслуживание. Они знали, что значит быть брошенными на произвол торговцев сандаловым деревом, они не раз испытали это на себе.

Эти решения дали неожиданные результаты. Посещение Джона Патона Австралии и сообщения его там о событиях на Танне вызвали большой интерес к миссионерской работе на Новых Гебридах. Были приобретены два парохода и нашлись желающие обслуживать их.

Один за другим из Австралии были посланы миссионеры – и один остров за другим приобретались для Господа. Посеянное со слезами на Танне привело к жатве на Новых Гебридах! Для Джона Патона открылись новые пути...

Австралия

«Один торговец деревом, который хотел через несколько дней отправиться в Сидней, согласился взять меня с собой за десять фунтов стерлингов. Первым моим занятием на борту парохода было сшить своими руками себе рубашку! Ведь я смог спасти только то, что было на мне! Для этого мне в Анетиуме дали кусок материала.

Я скоро узнал, что капитан корабля очень жесток и своенравен. Это был настоящий образец безбожных и бессовестных торговцев в тех морях. Он бил своих людей, даже штурмана, часто и немилосердно. Он и его жена, одна из островитянок, но все же не такая плохая, как муж, занимали каюту. Я должен был спать в помещении, где были сложены стволы сандалового дерева, без постели и одеяла! Я был вынужден день и ночь быть в одежде, и это было мучением, так как мы должны были проплыть 1400 английских миль. Взятые запасы пищи были очень малы, а кушанье едва съедобным. Мне приносили еду в тарелке на палубу, где я был целый день.

Стюард часто поднимался ко мне с окровавленным лицом из нижних помещений корабля, где капитан в ярости избивал его первым попавшимся предметом. Я несколько раз говорил о нем с капитаном, но без успеха. Я записал себе точные данные жестокого обращения с расчетом в нужном случае применить их.

Прибыв в Сидней, капитан уволил этого молодого человека, ничего не заплатив ему. Тот нашел меня и, горько плача, рассказал мне о своей беде. У него была старая мать, которой он теперь ничем не мог помочь. Я посоветовал ему, чтобы он сказал капитану, что подаст на него жалобу в суд и что я пообещал быть свидетелем. После этого молодой человек тут же получил все, что ему было положено, о чем он мне с благодарностью сообщил.

На борту были также два островитянина. Так как они не понимали по-английски, то вместо приказаний капитан толкал их и бил, это было настоящим дерганьем на рабочем месте. Когда мы пришли в Сидней, он дал им немного материала. До тех пор они были раздеты. На вопрос инспектора, осматривающего пароход, что это за люди, капитан обманул его, сказав, что это пассажиры. Больше вопросов не было, тот не потребовал в доказательство никаких документов! И все же каждый, кто знаком с торговцами Южного моря, знает, что они продадут любого туземца как свою собственность тому, кто больше даст за него. И это называют "рабочим рынком"!..»

Судьба жителей островов, где алчные торговцы рабами опередили миссионеров, в случае с этими двумя бедными людьми стала для Патона предельно ясной. То же самое он наблюдал у коренных жителей Австралии – аборигенов. И здесь поселенцы и торговцы опередили миссионеров. Именно здесь Патон понял причину исчезновения народа, не охваченного миссионерской работой, в соприкосновении с так называемой христианской, а в действительности материально заинтересованной цивилизацией.

Патон призвал австралийцев к ответственности. Он в своих проповедях говорил о духовной нужде островов Меланезии, для которых Австралия является самым близким христианским соседом. Его сообщения тронули сердца многих христиан Австралии. Но особый отклик на зов о помощи Патон нашел у детей воскресной школы.

«Дети были полны интереса. Я придумал такой метод помощи, который приносил бы им радость, и особенно ясно открывал им их действительное личное участие. Я сделал их совладельцами миссионерских пароходов, напечатав маленькие акции стоимостью шесть пенсов. Дети купили многие тысячи этих акций, которые они с гордостью показывали в своих семьях. Они чувствовали радость при мысли, что им принадлежат пароходы, несущие Благую Весть каннибалам».

Через двадцать лет дети этих детей из воскресной школы Австралии все еще поддерживали своими постоянными маленькими вкладами пароходы миссии на Новых Гебридах!

Радость даяния охватывала не только нужды пароходов, но и содержание новых миссионеров, учебу учителей из местных жителей. В это время Патон получил сообщение о смерти супругов Матисон. Теперь на островах осталось только четыре миссионера... Должен ли Патон все же идти в Шотландию, чтобы звать новых слуг для работы в деле Божьем?

Глава 12 Путешествие по Австралии

Патон обошел Австралию по всем местам, откуда раздавался зов.

«Путешествовать по Австралии в 1862–1863 годах было не так легко. Дороги были только вблизи больших городов. Во всех других местах огромной страны нужно было с трудом искать дорогу по насечкам на деревьях. Если заблудился, нужно было возвращаться и искать последнее обозначенное дерево, а затем держаться только указанного направления. Даже люди, которые знали эти пути и часто ими ходили, порой могли заблудиться».

Страна, которая всего несколько поколений назад была заселена белыми, находилась еще в стадии строительства. Патон встречал людей, обещавших ему поддержку в невероятных местах. Бог вел его в пустыню, в болота, на золотые прииски, в трущобы, в салоны богатых, во временные постройки новых поселенцев из Англии и Шотландии, которые были рады в своем одиночестве встретить земляка. Во всех этих местах и у многих людей он нашел интерес к миссии среди каннибалов Южного моря.

Эти путешествия также не обходились без опасных ситуаций и изнуряющих обстоятельств. Но Патон доверял Тому, Кто послал его и теперь руководил им. Все снова он встречал на пути коренных жителей страны. Поселенцы презирали их примитивный кочевой образ жизни. Патон наблюдал, как отовсюду вытесняли этот беззащитный народ. Австралийские христиане считали их неспособными принимать Благую Весть. Один проповедник говорил с кафедры: «Черные австралийцы не в состоянии понять Евангелие. Все попытки дать им познание об истинном Боге были напрасны... Бедные звери в человеческом облике должны, как звери, постепенно исчезнуть с земли».