Миссия на Маврикий

Глава 1

Капитан Королевского флота Джек Обри проживал в той части Хемпшира, которую давно облюбовали морские офицеры в различных чинах. Некоторые из них достигли адмиральских званий еще в дни Роднея, в то время, как другие еще только ожидали своего первого назначения. Наиболее удачливые имели большие, комфортабельные виллы с видом на Портсмут, Спитхед, Сент-Хеленс, остров Уайт, и на непрерывное движение военных судов. Обри вполне бы мог быть среди них – коммандером и, затем, молодым пост-капитаном он немало заработал призовых денег и среди сослуживцев был известен под именем «Счастливчик Джек Обри». Но недостаток вакансий, аферы его финансового агента, беспомощность капитана в вопросах бизнеса и несчастливое знакомство с судебными исполнителями привели его в конце концов к положению всего лишь офицера на половинном жаловании. Так что коттедж его лежал на северных склонах Даунса, недалеко от Хилтон Адмирал, где высокий холм загораживал вид на море и почти весь солнечный свет.

Этот коттедж, хотя весьма живописный, даже романтичный в окружении высоких ясеней, идеально подходил для двоих молодоженов, но, увы, никогда не отличался ни просторностью, ни комфортом. Будучи всегда тесным, с низкими потолками и не особо удобным, нынче он к тому же был заполнен двумя младенцами, племянницей, разорившейся тещей и изрядным количеством мебели из имения тещи Мэйпс Корт. А если еще прибавить пару слуг, то дом приобретал уже полное подобие караван-сарая в Калькутте, с той лишь разницей, что караван-сарай был сухим, горячим и душным, а в Эшгроу-коттедж сквозило изо всех щелей, а сырость, подымавшаяся от пола, счастливо соединялась с течью сквозь дырявую крышу, формируя повсюду лужи и лужицы.

Все это существовало на капитанские 9 шиллингов в день, выплачиваемые раз в полгода и часто с длительной задержкой, и, хотя в теще своей, миссис Вильямс, капитан обрел приличного эконома, помогавшего ему сводить концы с концами, жизненные его обстоятельства отпечатались выражением постоянного беспокойства на лице, ранее будто самой природой предназначенном для радости. Порой обеспокоенность уступала место глубокому разочарованию – когда капитан, прирожденный моряк и ученый-гидрограф и навигатор, увлеченный идеей определять долготу по фазам спутников Юпитера, не мог позволить себе потратить гинею или две на заказ меднику (зеркала и линзы он шлифовал сам).

На некотором расстоянии от Эшгроу-коттеджа небольшая лощина пролегала через лес, пропитанный грибными запахами. Тяжелые осенние дожди превратили ее глинистую почву в форменную трясину, и через эту трясину, сидя на своей лошади боком и подтянув ноги в опасении грязи так высоко, что он походил на скрючившуюся в седле обезьяну, проезжал доктор Мэтьюрин – ближайший друг капитана Обри, корабельный хирург на всех судах, которыми капитану случалось командовать. Доктор был небольшой, странного и даже несколько болезненного вида человек со светлыми глазами и бледным лицом, увенчанный несколько старомодным париком, отмечающим его принадлежность к медицине. На свой манер доктор был одет с необычной тщательностью: табачного цвета пальто с серебряными пуговицами и замшевые бриджи, но вид портил длинный черный кушак, трижды обернутый вокруг талии, придававший доктору несколько экзотический для английской глубинки вид. На луке его седла покоилась сетка, наполненная различными грибами – трубчатыми всех видов, лисичками, иудиными ушами. Внезапно, привлеченный ярким пятном жука-листоеда, доктор спрыгнул с лошади, ухватился за кусты и вскарабкался вверх по склону. В это время крупная черная с белым птица взлетела с дерева, почти бесшумно взмахивая широкими крыльями. Рука доктора метнулась за пояс, выхватила небольшую подзорную трубу – и вот уже доктор следил за полетом странной птицы, преследуемой парой ворон, через долину до склона холма, отделяющего Эшгроу-коттедж от моря. Затем довольный доктор перевел трубу ниже, на сам коттедж. К своему удивлению он обнаружил, что небольшая самодельная обсерватория передвинулась на добрый фарлонг правее, к обрывающемуся на пятьдесят футов гребню. И там, возвышаясь над ее примечательным куполом, как Гулливер над храмом лилипутов, воздвигся капитан Обри собственной персоной. Утвердив на куполе морскую подзорную трубу, он внимательно рассматривал какой-то удаленный объект. Свет падал прямо на Джека, его лицо было видно ясно и четко, и доктор с ужасом обнаружил на лице капитана кроме уже привычной тревоги явные признаки старения и отметины несчастливой жизни. Стивен Мэтьюрин так привык думать об Обри, как о воплощении веселой неунывающей молодости, что эти изменения и медленные, усталые движения, когда он, сложив трубу, выпрямился, держась ладонью за старую рану на спине, болью отозвались в сердце доктора. Стивен сложил свою трубу, поднял сетку с грибами, свистнул лошади, подбежавшей как собачонка, преданно заглядывая в глаза, и они продолжили свой нелегкий путь.

Десять минут спустя доктор стоял перед дверью обсерватории. Дверь была плотно блокирована задней частью капитана Королевского Флота Джека Обри, изрядно выпирающей наружу. «Он, должно быть, сейчас навел свой телескоп практически горизонтально, иначе он не смог бы этак сложиться над ним», подумал Стивен. «Однако, вес он за это время не терял, эти окорока потянут стоунов на пятнадцать.» И крикнул вслух: «Привет, Джек!»

«Стивен!» – завопил Джек, вылезая спиной вперед с удивительной в таком крупном человеке подвижностью и заключая друга в объятия. Его физиономия разрумянилась от удовольствия, и небольшой розовый отсвет заиграл даже на впалых щеках доктора. «Как я рад видеть тебя, старина Стивен! Как ты? Где побывал? Где ты пропадал все это время?» Надо сказать, что доктор Мэтьюрин успешно сочетал занятия медициной с работой на разведку Адмиралтейства, и посему передвижения его являлись тайной, о чем Обри сразу же и вспомнил. И, связав его появление с недавним объявлением войны Испанией Франции, торопливо продолжил:

– Занимался своими делами, не иначе. Чудесно, чудесно! Конечно, ты остановишься у нас! Ты уже видел Софи?

– Еще нет. Я остановился у кухонной двери и спросил у молодой женщины, дома ли капитан. При этом из дома раздавались звуки, напоминающие массовую резню – и я просто оставил там свою лошадь и свое подношение и отправился к тебе. Ты передвинул обсерваторию?

– Да. Это было нелегкое дельце, однако. Вся эта штука весит центнера три, не меньше. Мы с Килликом только сняли купол – это, кстати, медная обшивка с «Диомеда», верфь уступила мне ее по дешевке, а потом мы перекатили все остальное с помощью пары рычагов.

– А как Киллик?

Киллик был стюардом и слугой Джека много лет, следуя за ним, как и доктор, во всех его назначениях, и был весьма ценим Стивеном.

– Неплохо, полагаю. Последние новости от него сообщил мне Коллард с «Аякса», передал мне трость из акульих позвонков в качестве игрушки для близнецов. Мне же пришлось уволить его, ты знаешь.

Стивен кивнул и заметил:

– А что, обсерватория в доме была не на месте?

– Ну, в общем, да, – ответил Джек, поколебавшись.

– Зато отсюда я могу видеть Виг и Соллент, верхнюю часть Госспорта и Спитхеда. Быстрее, подойди и посмотри – он еще не ушел!

Стивен прильнул к окуляру, затенив его для лучшего вида рукой, и там, перевернутый, на фоне бледно светящегося фона как бы висел затуманенный трехпалубный линейный корабль, практически заполняя собой все поле зрения. Стивен поправил фокус и картинка приобрела изумительную четкость. Брамсели и нижние паруса, провисшие на мертвом штиле, канаты, идущие от клюзов к лодкам, тянущим швартовочные перлини. Пока он разглядывал корабль, он слышал объяснения Джека: «шестидюймовое зеркало, три месяца шлифовки и полировки, заканчивал лучшим померанским илом, помощь мисс Хершел просто бесценна – он слишком сильно снял края и его сердце не выдержало бы, если бы она не показала ему способ, как все исправить – замечательная женщина!»

– Так, это не «Виктори», – заметил Стивен, когда корабль начал двигаться, – это «Каледония», я вижу шотландский герб. Джек, я точно могу рассмотреть шотландский герб! На таком расстоянии! Да ты просто зеркальных дел мастер мирового класса!

Джек рассмеялся с удовольствием.

– Ну, ты же видишь. Сегодня чистейший воздух, почему бы не разглядеть, – заметил он скромно, – ни следа дымки, даже у поверхности воды. Как я надеюсь, что эта благодать продержится до ночи – я покажу тебе двойную звезду в Андромеде, меньше угловой секунды! Ты только подумай, Стивен! Меньше одной секунды! С моим старым трехдюймовым телескопом я бы никогда не различил ничего размером меньше двух. Хотел бы ты посмотреть на двойную звезду размером в одну секунду?

– Да, это должно быть великолепно. Но сейчас я скорее склонен разглядывать корабли. Наблюдать, подобно богу с Олимпа, коловращение жизни... Неужто ты сам не смотришь часами на пролив?

– Смотрю, конечно. Но прошу тебя, не говори об этом в доме! Софи не возражает против астрономии, даже если я засиживаюсь допоздна, и мы еще просидим тут до утра, и я покажу тебе Юпитер, но пялиться на Соллент – это не астрономия. Она будет очень огорчена, если решит, что я тоскую по морю.

– А ты тоскуешь, Джек?

Но капитан Обри не успел ответить – их внимание привлек поднявшийся ор со стороны коттеджа. Хриплый воинственный голос миссис Вильямс, пронзительные оправдания распекаемой служанки. Некоторые слова доносились до вершины холма довольно отчетливо благодаря недвижному воздуху и они могли слышать: «...иностранный джентльмен оставил их в моей кухне!», повторенное несколько раз, но в основном взволнованные голоса звучали одновременно, смешиваясь с эхо с другой стороны долины, а затем с детским ревом и повторяющимся хлопаньем дверей.

Джек пожал плечами, добродушно посмотрел сверху вниз на друга и заметил:

– А ведь ты так и не ответил на вопрос, как твои дела, Стивен. Как ты, в самом деле?

– Великолепно, благодарю, Джек. Я был на водах в Калдас де Бохи не так давно, получил немалую пользу, полагаю.

Джек кивнул: он знал это место, деревню в Пиренеях недалеко от принадлежащих доктору овечьих пастбищ. Ибо доктор, хоть и был ирландцем, имел землю в тех краях, наследство от бабушки-каталанки.

– Стал гибким, как сатир, – продолжил доктор Мэтьюрин, – и сделал немало наблюдений за слабоумными. В Бохи довольно много идиотов, друг мой.

– Ну, Бохи не одинок в этом. Посмотри на адмиралтейство. И что ты увидишь? Армейский генерал – первый лорд! Ты бы мог поверить в это, Стивен? И первое, что делает этот чертов красномундирник – покушается на капитанскую одну восьмую призовых денег! Уменьшает нашу долю на треть – это ли не буйное помешательство!? Ну, и оставив в стороне идиотов в Уайтхолле, и в этой-то деревне наберется полдюжины, визжат и бормочут на ярмарке. А серьезно говоря, Стивен, я иногда ужасно беспокоюсь за близнецов. Как-то они не кажутся мне, и ты бы весьма меня обязал, если бы осмотрел их. Но, возможно, ты сперва хочешь взглянуть на сад?

– Конечно, прежде всего! И на пчел тоже.

– Что до пчел, то, мне кажется, они уже посвистали всех вниз в последние недели. Как-то я не подходил к ним с тех пор, как пытался взять меду, но я их и близко не замечал. Уж где-то месяц прошел, как меня ужалили. Но если ты хочешь их посмотреть, нам надо идти верхней тропинкой.

Ульи стояли ровной шеренгой на белых подставках, но ни одной пчелы видно не было. Стивен заглянул в летки, увидел предательскую паутину, покачал головой и заключил: «Восковая моль».

– Восковая моль! – воскликнул Джек. – Что мне надо было делать?

– Ничего, – ответил Стивен, – по крайней мере, мне никакие средства не известны.

– Вот ведь напасть! Я так старался! Ты же знаешь, как мы с Софи ценили их! Твой подарок!

– Ладно, ерунда. Я пришлю тебе новых, сильный рой. Давай посмотрим сад.

В Индийском океане капитан Обри так мечтал о коттедже с небольшим участком: грядки свеклы, моркови, лука, капусты и бобов. И вот его мечта исполнилась. Увы, в мечте не было места черной мушке, проволочнику, долгоносику, личинкам, зеленым мухам и белянке капустной. Грядки раскинулись аж на пол-акра, вскопанные, прямые как линейка, на скудной, вывороченной земле и с какими-то карликовыми растениями на них.

– Ну, в это время года здесь, конечно, смотреть не на что, – заметил Джек, – но я собираюсь вывалить сюда зимой три или четыре телеги навоза и, думаю, разница будет разительная. Я уже кинул кое-что под мою брунсвикскую капусту, это там, за розовыми кустами Софи. Сюда.

Обходя чахлую картошку, Джек показал за ограду и заметил:

– Корова.

– Я догадываюсь, что это должно быть коровой. Молочная, несомненно?

– Именно так. Чертова прорва молока, масла, сливок, да еще телятина. То есть, сейчас мы только ожидаем все это. В настоящий момент она совершенно сухая.

– Что неудивительно. Она не выглядит стельной, скорее можно точно сказать, что она яловая. Ну просто фараонов кошмар.

– Ну, положение дел таково, – Джек пристально уставился на корову, – что она отвергает быка. Нет, с ним-то все в порядке, а вот она – ни в какую. В итоге он приходит в дикий раж, осеменяет землю – а мы сидим без молока.

– Что ж, с философской точки зрения ее поведение вполне логично. Продолжительная изнуряющая беременность, как плата за минутное случайное удовольствие... Еще и физический дискофорт от полного вымени, роды с сопутствующими рисками. Я уж не поминаю о неприятности видеть своего отпрыска превращенным в отбивную – это специфично для коров. Так что, будь я женской особью любого вида, я бы предпочел уклониться от своих основных обязанностей, ну а будучи телкой, предпочел бы оставаться сухим. Но понятно, что с домашней точки зрения целибат у коров видится совсем по-другому, тут предпочтительна плодовитость.

– Да, – отозвался Джек, – так и есть. А вот это – сад Софи. Он будет полон роз к следующему июню. Только ... какие-то они тонковатые, а, Стивен? Как ты думаешь, мне опять подрезать их посильнее этой зимой?

– Ничего, ну совсем ничего я не знаю о садоводстве. Но, возможно, Джек, они, и правда, смотрятся слегка ... рахитичными.

– Вот и я не знаю. Мне кажется, мне как-то не очень везет с декоративными растениями. Вот смотри, здесь предполагалась лаванда, видишь? Корни привезли из Мэйпс-корт. Зато глянь на мою капусту! Я ей просто горжусь!

Они прошли в калитку и вышли на участок за домом. Здесь раскинулось просто море зелени с внушающей уважение парящей горой навоза на заднем плане.

– Вот! – воскликнул Джек, – видел ли ты когда-нибудь нечто подобное?

– Нет, – честно ответил Стивен.

– Ты, конечно, можешь сказать, что они посажены чересчур близко друг к другу, но я рассуждал следующим образом: если в кубрике мы считаем достаточным 14 дюймов на человека, а человек ест капусту – то часть не может занимать места больше чем целое, не так ли? Я посадил ее, рассуждая подобным образом, и результат не заставил себя ждать! – Джек засмеялся, довольный, – ты помнишь кого-то из старых римлян, который не выносил зрелища, когда капусту срезали?

– Диоклетиан, полагаю.

– Точно! Как я его понимаю! А еще, знаешь, когда я собрал рядок, никому особо не понравилось. Только дурацкие вопли о гусеницах. Господи, если б они съели десятую часть червяков и долгоносиков, что мы жрали день за днем, месяц за месяцем, болтаясь в блокирующих эскадрах, да они бы благодарили Бога за каждую честную зеленую гусеницу!

Они постояли немного, созерцая капустное царство, и в тишине Стивен уловил шорох бесчисленного количества маленьких челюстей за работой. Его глаза скользнули от зеленой массы к навозному холму. Вершина его была увенчана лисичками, иудиными ушами, и прочими знакомыми ему дарами леса.

Треск захлопнувшейся двери прервал их медитацию. Затем последовал звук тяжелых шагов, задняя дверь отворилась, явив квадратную краснолицую женщину, с плевком миссис Вильямс на левом глазу и с визгливым валлийским выговором. Свой сундучок она тащила на плече.

– О, Бесси! – воскликнул Джек, – куда ты собралась? Что случилось?

Негодование душило женщину так, что в первый момент губы ее двигались без звука, затем слова вылетели из нее, сопровождаемые столь свирепым взглядом, что Стивен смешался.

– Характер, просто характер – вот все, что мне нужно! Достала меня с этим чаем и сахаром! Характер – это все!

С этими словами она исчезла за углом коттеджа.

Джек посмотрел ей вслед и тихо резюмировал:

– За этот год уже четвертая. Что за дьявольщина, Стивен? Управляться с командой из трехсот чудил мне всегда было раз плюнуть, но я не в состоянии вбить ни малейшего понятия о дисциплине в здешнюю компанию.

Он помолчал задумчиво и добавил:

– Ты же знаешь, никогда я не был сторонником «кошек» на корабле, но, черт побери, здесь бы они пришлись весьма кстати.

Новая задумчивая пауза, во время которой лицо Джека приобрело неумолимое, суровое выражение, какое бывает у командира, приговаривающего виновного к дюжине плетей, но затем взгляд его вернулся к реальности.

– О, Стивен, что я за бестолковый хозяин! Ты же голодный! Заходи, заходи. Стаканчик грога? Сюда, сюда. Ты же не против пройти через мойку – какие церемонии, а? Софи должна быть где-то там.

Пока он говорил, небольшое окно над ними растворилось, и в нем возникла голова Софи. Рстерянность в ее взгляде немедленно сменилась радостным возбуждением, и она обворожительно улыбнулась.

– О, Стивен! Как я рада видеть Вас! Зайдите же, я сейчас спущусь.

Стивен снял шляпу, поклонился и послал воздушный поцелуй, хотя вполне мог бы дотянуться до нее, не сходя с места.

– Ну заходи же, – позвал Джек. – И береги голову – притолока.

Мойка, кроме большого медного котла, источающего запах кипящих детских пеленок, содержала молодую женщину на стуле, с передником, накинутым на голову, раскачивающуюся молчаливо туда-сюда. В три шага пройдя мойку, они очутились в узком коридоре, который привел их в гостиную, небольшую, уютную, со сводчатыми окнами, делающими ее более просторной на вид. В комнате находилось много морских предметов обихода – сундуки под окнами, окованная медью корабельная мебель. Кроме того, помещение загромождали предметы, явно не подходящие маленькому коттеджу, как, например, огромный тростниковый диван с высокой спинкой на 5 или 6 персон и гигантские напольные часы в углу, которые пришлось оставить со снятой верхней крышкой – мешал потолок.

Джек не успел спросить Стивена: не напоминают ли ему арки окон кормовые окна брига, на котором они впервые ходили вместе – раздался звук торопливых шагов на лестнице, и в комнату вбежала Софи. Расцеловав Стивена, она схватила его за руки и засыпала вопросами – как его здоровье, как служба, как дела? – с нежностью, которая сильно тронула доктора. Софи говорила с поразительной быстротой: она так рада, она в восторге, где он был? У него все в порядке? Он и представить себе не может, как ей приятно его видеть! Он надолго к ним? Почему Джек сразу не позвал ее? Она потеряла целых четверть часа, не видя его! Она уверена, что близнецы его запомнили, они будут так рады! И маленькая Сесилия тоже, конечно. Он же голоден, не так ли? Как насчет кусочка кекса?

– Я в порядке, спасибо! И Вы тоже, моя дорогая, Вы просто цветете!

Софии, и правда, выглядела прекрасно. Она успела подобрать в прическу свои волосы, которые просто висели, когда она выглядывала из окна, но одна прядь выбилась, создавая очаровательный легкий беспорядок. С удовлетворением разглядывая ее, доктор заметил, что склонность к полноте, о которой он предупреждал ее раньше, сейчас ей не грозит. Однако он отметил, что радостное ее лицо выглядит осунувшимся, а руки ее, раньше тонкие и нежные, огрубели и покраснели.

В комнату вошла миссис Вильямс. Стивен вскочил и поклонился. Задав приличествующие вопросы о здоровье, о других ее дочерях, выслушав довольно детальное описание ее последнего счастливого выздоровления и ответив на ее расспросы, он собрался снова сесть, однако его остановил крик миссис Вильямс:

– Не на диван, доктор, прошу Вас! Это вредит тростнику. Вам будет гораздо удобнее на стуле капитана Обри!

Удар и зловещий вопль наверху погнали Софи из комнаты, Джек вышел за ней. Миссис Вильямс, чувствуя некоторую неловкость за свое последнее замечание, немедленно посвятила Стивена в историю злополучного дивана, с момента его изготовления во времена короля Вильгельма. Она привезла его из его дорогого Мэйпс-корта, несомненно, доктор помнит его, он стоял в летней гостиной. Ей приятно сделать коттедж капитана О. хоть чуточку похожим на дом джентльмена и, в любом случае, она не могла себе позволить оставить такую ценную вещь, просто реликвию, своим арендаторам, весьма достойным людям, конечно, но все-таки торгашам, которые рассядутся на исторической ценности без всяких колебаний. Часы, кстати, тоже из Мэйпс.

– Очень красивые часы, – похвалил Стивен. – И точные, полагаю. А что же они стоят? Может, их запустить?

– О нет, сэр! – взгляд миссис Вильямс стал жалостливым, – если они пойдут, у них же начнет изнашиваться механизм!

После этого она пустилась в пространные рассуждения об износе вообще, сумасшедших ценах на ремонт, и, как бы в сторону, об умелости капитана Обри в домашних делах.

Голос капитана, прекрасно слышимый в былые времена по всему кораблю даже во время шквала, мало подходил для секретных перешептываний, и когда поток слов миссис Вильямс прерывался, его глубокие раскаты были отчетливо слышны. Не настолько добродушный, как когда-то, увещевающий о приличном куске ветчины, который можно выставить на стол, о морском пироге, который можно быстро приготовить.

Стивен переключил свое внимание на миссис Вильямс, и украдкой внимательно осмотрел ее. Ему показалось, что неурядицы практически не сказались на ней. Ее неустанное, агрессивное стремление к доминированию, казалось, еще возросло (если подобное вообще было возможно), она выглядела здоровой и почти счастливой, на свой манер. Ее ссылки на былое великолепие были, скорее, ссылками на миф, в который она сама уже не верила, на сон, от которого она пробудилась к реалиям настоящего. Возможно, она родилась для роли изобретательного управляющего доходом в две сотни в год, и наконец-то, достигла предназначения. Было ли это отвагой, или просто толстокожестью?

Тем временем миссис Вильямс переключилась на тему слуг, извергая поток банальностей и обвинений. В ее молодые годы слуги были вышколенные, а нынче их трудно найти, невозможно за ними уследить, ленивые, лживые, вороватые, а часто просто злоумышляющие.

– Да вот только утром я обнаружила кухарку, копающуюся в груде поганок! Вы можете представить себе такое злодейство, доктор Мэтьюрин!? Копаться в поганках, а потом хвататься за еду для моих внучек этими грязными руками! Вот вам и валлийцы!

– А ее объяснения? Не заслуживали ли они внимания, мадам?

– Конечно, нет! Ложь, сплошная ложь. На кухне! Я вышвырнула их вон, и показала ей, что пока еще в своем уме. Характер, пФ! Уж не думала ли она, что может тут его демонстрировать?

После короткой паузы Стивен заметил:

– Этим утром я видел скопу на склоне над дорогой.

– В самом деле, сэр? Замечательно. Это в этом маленьком лесу, который видно из окна? Для Хемпшира неплохо. Но знай вы окрестности также хорошо, как я, вы бы поняли, что это просто ничто по сравнению с лесами вокруг Мэйпс. Они тянулись до соседнего графства, сэр, полные скоп. Мистер Вильямс любил на них поохотиться. Я даже полагаю, что и эта-то скопа просто залетела сюда из Мэйпс.

Уже некоторое время Стивена беспокоило сопение за дверью. Наконец, дверь отворилась и маленькая девочка с желтыми волосами, громко хлюпая носом, ворвалась в комнату. Бросив на Стивена лукавый взгляд, она подбежала к бабушке и спрятала лицо у нее в коленях. К облегчению Стивена, все уговоры миссис Вильямс встать, подать джентльмену руку и поцеловать его были тщетны, девочка осталась в той же позе, а бабушка ласково поглаживала ее по голове.

Никогда на памяти Стивена миссис Вильямс не выказывала никакой нежности к своим дочерям, ее лицо, голос и манеры, казалось, вообще не годились для выражения нежности. И вот, вся ее массивная фигура просто лучилась этим чувством, пока она объясняла, что это маленькая Сесилия, ребенок ее средней дочери, которая последовала за полком своего мужа, и, конечно, не может в таких условиях воспитывать ребенка, бедняжка.

– Мне бы следовало давно познакомиться с ней, – вежливо ответил Стивен. – Прекрасный ребенок.

Софи вернулась и девочка немедленно начала причитать: «Тетя, тетя, кухарка хотела отравить меня поганками!» Она монотонно повторяла это некоторое время, и, перекрывая этот звук, Стивен сказал:

– Я ужасно забывчив, вы должны простить меня. Я ведь зашел пригласить вас всех пообедать со мной, и я до сих пор не передал приглашения!

– Очень мило с Вашей стороны, – немедленно отозвалась миссис Вильямс, – но я боюсь, это совершенно невозможно, потому что... – она огляделась в поисках веской причины, но в итоге вынуждена была отступить, не закончив фразы, и начала тетешкать внучку.

Стивен продолжал:

– Я остановился в «Короне» в Петерсфилде, и уже заказал все блюда.

Софи возмутилась, спрашивая, как он решился на такой чудовищный поступок – он должен остановиться в коттедже, и, конечно, обедать с ними. Снова отворилась дверь и обе женщины обернулись к вошедшему Джеку за поддержкой. «Как они разговаривают», – подумал Стивен. «Пожалуй, это первый раз, когда я вижу сходство, доказывающее, что Софи и ее невозможная мамаша – родственники.»

«Дядя Обри, – завопила Сесилия, – кухарка пыталась отравить меня и близнецов поганками!»

– Что за чушь, – возмутился Джек, – Стивен, ты обедаешь и ночуешь у нас! Камбуз нынче, правда, некомплектен, но у нас будет отличный морской пирог.

– Джек, я уже заказал обед в «Короне». Блюда будут на столе к назначенному часу, и, если мы не придем, они просто пропадут.

Это замечание немедленно оказало заметный эффект на женщин. Хотя они все еще протестовали и требовали, чтоб он остался, накал дискуссии снизился. Стивен сидел молча, временами он поглядывал в окно, временами – на Софи и ее мать, и признаки их родства становились все более заметными. В чем же они заключались? Точно не в тоне голоса и не в манере двигаться. Возможно, дело было если не в детском, то каком-то «не-взрослом» выражении лица, общем для обоих, выражении, которое его французские коллеги-физиономисты, последователи Лаватера, называли «английский взгляд». Выражение это они относили на счет хорошо известной холодности английских женщин и их невежества в делах плотской любви. «Если Дюпюитрен прав и если причина действительно в этом, – думал Стивен, – то, значит, Джек, с его-то пылким темпераментом, должен быть весьма озабочен.» Поток слов тем временем не иссякал. «Как он все это переносит?» – удивился Стивен, вспомнив быстрые расправы Джека с болтунами на квартердеке. «Преклоняюсь перед его долготерпением.» Компромисс, по счастью, уже вырисовывался: кто-то должен пойти, а кто-то останется дома. В конечном счете, после нескольких кругов обсуждения, было решено, что: Джек пойдет, Стивен вернется на следующее утро и позавтракает с ними, миссис Вильямс хватит для поддержания сил и чуточки хлеба и сыра.

– Чепуха, мадам! – воскликнул Джек, вынужденный наконец выйти за границы вежливости, – в кладовой есть изрядный шмат ветчины, а в духовке подходит шикарный морской пирог!

– Но, Стивен, у Вас же будет время осмотреть близнецов перед уходом? – быстро спросила Софии, – сейчас на них как раз можно взглянуть. Дорогой, прошу, покажи их. Я сейчас подойду.

Джек провел его наверх, в небольшую комнату с кривыми стенами, где на полу сидели два плешивых младенца, одетые в свежие платьица. У них были бледные, круглые лица и в центре каждого торчал необыкновенно длинный, острый нос, делая их чрезвычайно похожими на репки. Рассматривая Стивена некоторое время, они, несомненно, нашли его неинтересным, скучным, даже противным, и их взгляды перенеслись на другие предметы практически одновременно. Их можно было бы принять за странных старичков или вообще представителей другого вида.

– Замечательные дети. Надо было раньше с ними познакомиться.

– Я не могу их различать, – пожаловался Джек, – ты не представляешь себе, какой гам они могут поднять, если что-то делается не по-ихнему! Справа, по-моему, Шарлотта.

Джек уставился на них, они на него. Не мигая.

– Что ты думаешь о них, Стивен? – Джек со значением постучал себя по лбу.

Стивен вошел в профессиональную роль. Он принял несколько десятков новорожденных в студенческие годы в Ротунде, но с тех пор практиковал исключительно среди взрослых, и мало кто из его коллег был настолько плохо подготовлен к стоящей перед ним задаче. Однако он поднял их по очереди, прослушал сердце и легкие, открыл рты, заглянув внутрь, согнул и разогнул конечности и подвигал пальцем у них перед глазами.

– Сколько им?

– Ну, уже довольно большие. Мне уже кажется, они тут были всегда. Софи знает точно.

Софи вошла, и, к радости Стивена, оба маленьких создания тут же утратили свой неизменный стариковский взгляд, они заулыбались, зашевелились, заморгали радостно, просто маленькие человеческие личинки.

– Тебе нечего о них беспокоиться, – заметил Стивен, когда они с Джеком шли полями к ожидающему их обеду, – все с ними будет в порядке, возможно, в конце-концов, ты увидишь пару фениксов, со временем. Но прошу тебя, не веди себя так, как те болваны, что подбрасывают детей в воздух. Это может сильно повредить, нарушить умственное развитие, а ведь девочкам, когда они вырастают в женщин, интеллект нужен куда больше, чем мужчинам. Это ужасная ошибка – подбрасывать детей к потолку!

– Боже правый! – воскликнул Джек, останавливаясь, – ты ведь мне этого не говорил? Я-то думал, им нравится взлетать вверх – они смеются и кричат, прям как люди. Никогда больше не буду так делать. Хотя они всего лишь девчонки, мочалки несчастные.

– Странно, что тебя столь волнует вопрос их пола. Они твои дети, плод твоей любви, твоя плоть и кровь. А мне кажется, не только из-за «мочалок», что ты разочарован, именно потому, что это девочки. Для них-то это, пожалуй, несчастье – ортодоксальные иудеи ежедневно благодарят своего Создателя, что они не родились женщинами, и мы можем повторить это за ними – но объясни, тебе-то что за разница? Твоя цель, как я понимаю, продление рода – а в этом деле девочка надежней мальчика, не так ли?

– Возможно, это глупое предубеждение, но, сказать правду, Стивен, я так ждал парня! И иметь даже не одну девчонку, а двух... Я бы не хотел, чтоб Софи догадалась об этом, но это такое разочарование! Всем сердцем мне хотелось мальчишку, я все уже продумал для него. Я бы взял его в море в семь или восемь, с хорошим наставником на борту, чтоб дать ему основы математики, и, черт с ним, и со священником, для всяких красивостей, латыни, морали и прочего. Он бы говорил по-французски и по-испански так же хорошо, как ты, Стивен, а я бы учил его судовождению. Даже если я буду без корабля еще годы и годы, я знаю кучу капитанов и даже адмиралов, которым я мог бы доверить его. У него бы не было недостатка в друзьях на службе, и, не получи он до того заряд в голову, я бы увидел его пост-капитаном в двадцать один или двадцать два. Может, я бы успел увидеть его под его собственным флагом. Я могу помочь парню в море, и море – это все, что я знаю. А что мне делать с кучей девиц? У меня для них даже приданного нет.

– По закону среднего велика вероятность, что следующим будет мальчик. И тогда ты сможешь воплотить весь твой тщательно продуманный план.

– Нет никакой вероятности. Совсем. Ты никогда не был женат, Стивен, а я не могу объяснить, лучше не будем этого касаться. А вот и проход в изгороди, уже видно «Корону».

Они пошли по дороге, молча. Стивен размышлял о родах Софи, он сам не присутствовал, но знал от коллег, что они были необыкновенно трудными и долгими. Плохое начало, и хорошо еще, если обошлось без внутренних повреждений. Он также думал о жизни Джека в Эшгроу-коттедж, и, стоя у камина в «Короне», прекрасной гостинице на Портсмутской дороге, он сказал:

– Итак, если говорить вообще, то мы можем сказать, что все моряки, после многолетней неестественной монашеской жизни на борту мечтают о земле, как об Аркадии, о непрерывном празднике, но, увы, их ожиданиям не суждено сбыться. То, что сухопутная крыса воспринимает как должное, ежедневный круговорот: домашние неурядицы, дети, долги и заклады, моряк воспринимает, как крушение мечты, жестокое наказание и покушение на его свободу.

– Я понял, куда ты клонишь, старина Стивен, – ответил с улыбкой Джек, – в том что ты говоришь есть немалый резон. Но не каждый моряк живет с миссис Вильямс. Я не жалуюсь, заметь. Она вовсе не плохая женщина, и она старается делать как лучше, на свой манер, и она так любит детей! Проблема в том, что мои взгляды на семейную жизнь оказались ошибочными. Я думал, в ней больше дружбы, доверия и открытости. Я совсем не критикую Софи, ты понимаешь?

– Конечно, нет.

– Но положение дел... Вина полностью на мне, я уверен. Когда ты командир – ты так устаешь от одиночества, от необходимости изображать великого и всеведущего, что ждешь – не дождешься скинуть эту ношу, что, как выясняется, невозможно.

Он снова замолчал.

Стивен подождал продолжения и, не дождавшись, спросил:

– То есть, братец, если тебе сейчас придет приказ – выйти в море, я заключаю, ты не будешь стенать и страдать, что тебя отрывают от семейного счастья, от счастья отца, наблюдающего первые шаги своих дочерей?

– Да я расцелую того, кто передаст приказ!

– Так я и думал, – промурлыкал Стивен.

– Да за одно полное жалование, – продолжал Джек, – а ведь еще будет шанс заработать призовые и я смогу дать девочкам приданое! – при слове «призовые» его голубые глаза блеснули пиратским огоньком, и он выпрямился во весь рост.

– Я и в самом деле надеюсь получить корабль. Я просто засыпал Адмиралтейство письмами, несколько дней назад я писал Бромли, сейчас на верфи переоснащают старую «Диану», усиливают набор и ставят снодграссовские диагонали. Я даже надоедаю время от времени Старому Джарви, хотя он и не любит меня. О, у меня полдюжины железок в огне, но, полагаю, ты не с этим явился? Нет другого «Сюрприза» с послом в Индию?

– Что за вопросы ты задаешь, Джек! Пфф! Не зевай лучше, глянь-ка на лестницу. Какая женщина!

Джек обернулся. Там действительно была женщина, потрясающе красивая, молодая, живая, в зеленой амазонке. Она поняла, что на нее смотрят, и двигалась с великолепной подчеркнутой грацией. Джек тяжело повернулся обратно к огню.

– Ну, женщина. Что мне с них, красивых или еще каких.

– Никогда не предполагал, что услышу от тебя такое. Свалить в кучу всех женщин без различия – это, можно сказать, ненаучно. Это...

– Джентльмены, – прервал их управляющий «Короны», – ваш обед на столе, прошу, пройдите.

Это был прекрасный обед, но даже маринованная свиная голова не восстановила философский настрой капитана Обри, не вернула ему выражение живости, которое он сохранял и в нужде, при поражении, в плену и даже при потере своего корабля. После первой перемены, с которой управились под воспоминания о прежних плаваниях и товарищах из старых экипажей, разговор зашел о делах миссис Вильямс. Леди, потеряв своего агента, неудачно выбрала нового, который носился со своей схемой вложений, долженствующей, несомненно, принести семнадцать с половиной процентов прибыли. В итоге ее капитал ухнул, и вместе с ним и почти все ее имущество, хотя она сохранила свой дом, рентой с которого оплачивала закладную.

– Я не могу ее обвинять, – проговорил Джек, – я бы сказал, что, наверное, сделал бы то же самое. Даже десять процентов чертовски привлекательны. Но мне бы хотелось, чтоб она не рисковала приданым Софи. Она никак не хотела забрать деньги до выплаты дивидендов в Михайлов день, а когда началось падение, мы не решились давить на нее, и в итоге все ушло, записанное на ее имя. Мне жаль денег, естественно, но больше всего мне жаль, что это сделало Софи несчастной. Она считает себя обузой, что, конечно, жуткая чепуха. Но что я могу поделать? С тем же успехом я могу объяснять что-нибудь кран-балке.

– Позволь налить тебе еще стакан этого портвейна, – сказал Стивен, – это доброе вино, не подделка, в нем нет осадка. Такое вино – редкость в наших краях. Скажи мне, кто эта мисс Хершел, о ком ты говоришь с такой теплой похвалой?

– О, это совсем другой случай. Выдающаяся, недюжинная женщина! С ней ты можешь говорить, как одно мыслящее существо с другим. Спроси ее, чему равна дуга, косинус которой нуль, и она тут же ответит тебе – пи пополам. Золотая голова! Она сестра великого мистера Хершела.

– Астронома?

– Именно так. Он оказал мне честь, дав несколько весьма разумных замечаний по рефракции, когда я докладывал в Королевском Обществе, и именно тогда я познакомился с ней. Она уже читала мою статью о спутниках Юпитера, была более чем благосклонна к ней и предложила метод ускоренного вычисления долготы. Я захожу увидеться с ней всякий раз, когда она заезжает в обсерваторию Ньюмена, что бывает довольно часто. Мы подолгу сидим, ищем новые кометы всю ночь, или рассуждаем об инструментах. Они с братом изготовили, наверное, не одну сотню в свое время. Она знает телескопы от кренгельса до бензеля, и она показывала мне, как формировать зеркало и где взять лучший померанский ил. И не только одну теорию, я видел, как она ходила кругами по мастерской Ньюмена добрых три часа без перерыва, доводя свое шестидюймовое зеркало. Не отнимать руки от поверхности все это время, удаляя пыль через каждые сто проходов! Великолепная женщина, ты бы полюбил ее, Стивен. И она еще и поет, ноты берет тютелька в тютельку, чисто, как Карлотта.

– Если она сестра мистера Хершела, то, полагаю, она женщина почтенного возраста?

– О да, ей шестьдесят или около того, она бы не смогла так много узнать о двойных звездах за меньшее время. Да, шестьдесят. Только это без разницы – когда я прихожу домой после ночи с мисс Хершел, меня встречают косые взгляды и довольно холодный прием.

– Поскольку это порождает изменения в физическом самочувствии, горести и скорби семейной жизни, без сомнения, должны относиться к области медицины, – размышлял вслух Стивен. – Но я столь же мало знаком с этим, как и с садоводством и с ведением семейного бюджета.

Знакомство состоялось следующим утром, когда он явился в коттедж к завтраку. Он пришел слишком рано и первое, что он увидел, были близнецы, с визгом расшвыривающие вокруг свою кашу, пока их бабушка, защитив себя от брызг суровым парусиновым нагрудником и передником, храбро сражалась, пытаясь накормить их с ложечки, в то время, как маленькая Сесилия копалась в своей тарелке самостоятельно. Затем он врезался в служанку, тащившую ведро с вонючими тряпками, и Бог знает, что бы еще произошло, если бы появившаяся Софи не вывела его дожидаться завтрака в сад.

После небольшого разговора на общие темы, из которого выяснилось, что Джек был очень доволен обедом и домой вернулся, распевая песни, а сейчас решил сам намолоть кофе, Софи вдруг изменила тему:

– О, Стивен, как бы мне хотелось, чтоб Вы смогли помочь Джеку получить корабль! Он так несчастлив здесь. Он часами сидит на холме, разглядывая море в телескоп, и это разбивает мое сердце! Даже если это будет короткий вояж – наступает зима, а здешняя сырость плохо сказывается на его ранах. Господи, да любой корабль, хоть транспорт, как у дорогого мистера Пуллингса.

– Ах, дорогая, как бы мне хотелось помочь! Но что значит голос простого морского хирурга на совете Великих? – грустно ответил Стивен, бросив на нее украдкой изучающий взгляд, пытаясь понять, не были ли знания ее мужа о его двойной деятельности принесены в жертву семейной близости? Но ее последующие слова и ощущение полнейшей неосведомленности в обсуждаемом вопросе успокоили его.

– Я прочитала в газете, что Вас вызывали к герцогу Кларенсу во время его болезни, и я думала, что, возможно, если Вы поговорите с ним...

– Дорогая, герцог прекрасно знает Джека сам, его репутацию – мы говорили с ним как раз о деле с «Какафуэго», но он также знает, что не будет хуже услуги Джеку, чем его рекомендация. Его Высочество в чрезвычайно плохих отношениях с Адмиралтейством.

– Но не могут же они отказать собственному сыну Его Величества!?

– О, в Адмиралтействе сидят ужасные люди, моя дрогая.

Софи не успела ответить, часы на церкви Хилтон Адмирал начали бить, и с третьим ударом, вслед за воплем Джека «Кофе готов», появился и сам Джек, с замечаниями о погоде, и что ветер сменился ночью на два румба – к большому дождю, не иначе, и прервал конференцию.

Завтрак был подан в гостиной, где их окутал запах свежесваренного кофе, гренок и дыма от горящих дров. На столе стояла ветчина, переложенная редиской со своего огорода, каждая – размером чуть не с яблоко, и одиноким яйцом.

– Вот преимущество жизни в деревне! – воскликнул Джек, усаживаясь, – все овощи ты ешь по настоящему свежими! А это – наше собственное яйцо, Стивен! Давай, приступай. Повидло собственного Софи изготовления у тебя под рукой. Черт бы побрал этот камин, когда ветер с юга или запада – он вообще не тянет. Стивен, позволь, я положу тебе яйцо.

Миссис Вильямс ввела Сесилию, платье ее было так накрахмалено, что руки торчали в стороны, как у куклы. Она подошла и встала за стулом Стивена, и пока остальные обсуждали, почему нет известий из прихода, где с часу на час ожидали рождения ребенка, чистым и ясным голоском поведала, что они никогда не пьют кофе, кроме дней рождения и по случаю больших побед, и что дядя Обри обычно пьет немного пива, а тетя и бабушка пьют молоко. А если он желает, она намажет ему тост маслом. И она намазала изрядную часть его костюма, пока миссис Вильямс не спохватилась, и со счастливым воплем не оттеснила ее, заметив, что никогда не видела ребенка, так развитого для своих лет – мать Сесилии, скажем, в эти годы не умела так хорошо намазывать тосты.

Джек сидел с отсутствующим видом, прислушиваясь к чему-то и держа чашку на весу, несколько раз он взглянул на часы. «Почта!» – воскликнула миссис Вильямс, когда раздался громоподобный двойной стук в дверь, и Джек с видимым усилием удержался на стуле, дождавшись, пока появившийся слуга объявил: «Письмо и книга, сэр, и, если позволите, надо заплатить шиллинг.»

Джек порылся в карманах, наклонился через стол и спросил:

– Стивен, у тебя не найдется шиллинга? У меня нет мелочи.

Стивен, в свою очередь, запустил руку в карман бриджей, и выволок на свет божий горсть перемешанных английских, испанских и французских монет. «У этого джентльмена три золотых монеты, и целая куча серебра», – заметила Сесилия. Но Стивен был глух, он отсчитал 12 пенсов и протянул Джеку, со словами:

– Угольками отдашь.

– Ну, если вы позволите, – сказал Джек, разрывая конверт. Миссис Вильямс вытянула шею, пытаясь разглядеть содержание со своей неудобной позиции, но ее любопытство было быстро удовлетворено.

– А, – Джек швырнул пиьсмо на стол, – это всего лишь от Бромли. Я всегда знал, что он шалопай, теперь знаю, что и в делах – ничтожество. Однако, тут еще и «Морская хроника». Вот что стоит почитать. Дорогая, чашка Стивена пуста.

Он раскрыл страницу с назначениями и производствами.

– Гоут наконец-то получил пост-капитана. Я так рад за него.

Последовало рассуждение о достоинствах и недостатках капитана Гоута и других знакомых, также получивших пост-. Затем, после каких-то вычислений в уме:

– А ты знаешь, Стивен, наши потери за прошлый год были не такие уж тяжелые, как мне раньше казалось. Слушай: «Юпитер», 50 орудий, разбился в бухте Виго, «Леда», 38, разбилась в Милфорд-хейвен, «Кресчент», 36, разбился у Ютланда, «Флора», 32, у побережья Голландии, «Мелиджер», 36, на мели Бабуша, «Астрея», 32, у Анагадо. Только пять фрегатов, как видишь. Еще из кораблей только «Бантерер», 22, погиб у Сент Лоуренс, «Лаурел», 22, захвачена пятидесятипушечным «Канониром», помнишь «Канонир», Стивен? Я показывал его тебе, когда мы были в Бресте. Древняя посудина, построен где-то чуть не в 1710-х, но великолепный ходок, под брамселями любой наш фрегат оставит за кормой. Стивен, что такое?

Стивен наблюдал сквозь едкий дым, как Сесилия, которой наскучили разговоры, открыла дверь в часах и ухватилась своими масляными ручками за маятник – тяжелую склянку с ртутью.

– Ну, пусть наша радость поиграется, – заметила миссис Вильямс, глядя на внучку с обожанием.

– Мадам, – ответил Стивен, чье сердце разрывалось от переживаний за замечательный механизм, – это может быть весьма опасно. Эта ртуть очень точно сбалансирована, кроме того, это ведь яд.

– Сесилия, – потребовал Джек, – отойди немедленно! Пойди поиграй.

Возражения, слезы, защитительная речь миссис Вильямс – и Софи вывела племянницу из комнаты. Миссис Вильямс надулась, но тут молчание нарушил похоронный звон деревенской церкви, что немедленно отвлекло ее мысли, и она воскликнула:

– Это по бедной миссис Свэйтс. Она должна была родить еще на прошлой неделе, а вчера они посылали за акушером. Вот так, капитан Обри.

Последние слова были произнесены с враждебно вздернутой головой, как будто в ответ на его перечисление крушений и гибели мужчин требовалось указать жертвы женщин.

Софи вернулась с новостью, что к коттеджу приближается всадник. «Это новости о бедной миссис Свэйтс, несомненно», – повторила миссис Вильямс, снова враждебно посмотрев на капитана. Но она ошибалась. Это был мальчик из «Короны» с письмом для Джека, ему велено было ждать ответа.

«Леди Клонферт шлет свои комплименты капитану и миссис Обри и была бы весьма благодарна за возможность проезда на Мыс[1]. Она обещает не стеснить капитана и не причинять никаких неудобств и льстит себе надеждой, что миссис Обри, как такая же жена моряка, поддержит эту неформальную торопливую просьбу. Она также просит миссис Обри, если это устроит ее, оказать ей честь и принять ее сегодня днем», – прочел вслух капитан Обри, и с крайним изумлением добавил: «Конечно, я захвачу ее на Мыс, если вдруг сам соберусь туда, ха-ха-ха.»

– Джек, – вступил Стивен, – на два слова...

Они вышли в сад, преследуемые сердитым голосом миссис Вильямс: «Абсолютно неприличное предложение, про меня даже не упомянуто, что за выражения, раздает какие-то странные обещания и лезет незваной в незнакомый дом!»

В конце грядки с бледной морковью Стивен остановился.

– Я должен извиниться за уход от вопроса прошлым вечером. У меня ведь действительно есть для тебя нечто в этом духе. Но сначала позволь, я кратко обрисую положение в Индийском океане. Несколько месяцев назад четыре французских фрегата выскользнули из портов Канала, якобы на Мартинику – об этом ходили слухи на побережье, и именно это назначение было в приказах командирам. Но, несомненно, также командиры везли запечатанные пакеты, которые должны были быть открыты где-то южнее Финнистерре. Как бы то ни было, фрегаты так и не пришли на Антильские острова. Ничего не было слышно о них, пока они не пришли на Маврикий, существенно сместив баланс сил в этих водах не в нашу пользу. Весть о их прибытии достигла Англии совсем недавно. Они уже захватили два корабля Компании, и ясно, что на этом они не остановятся. Правительство очень обеспокоено.

– Да уж не сомневаюсь! – воскликнул Джек, – Маврикий и Ла Реюньон лежат как раз на путях восточной торговли. Компанейские корабли достаточно вооружены, но только чтобы отбиться от приватиров или пиратов, которые кишат в тамошних морях, а сдерживать французскую военную эскадру должен Королевский Флот, что он и делает, с крайним напряжением сил. В такой момент прибытие еще четырех фрегатов к противнику – просто катастрофа, к тому же, французы имеют прекрасные глубоководные гавани в Порт-Луи и Юго-восточном порту и в Сен-Поле, защищенные от частых ураганов и полные припасов, в то время, как наша ближайшая база – Мыс, больше двух тысяч миль к югу.

Стивен помолчал немного и внезапно спросил:

– Ты знаешь «Боадицею»?

– «Боадицея», тридцать восемь орудий? Конечно. Неплох в крутом бейдевинде, хотя и не ходок. Снаряжается стационером на Подветренные острова. Командует Чарльз Лавлесс.

– Ну, теперь слушай. Этот фрегат будет направлен к Мысу. И капитан Лавлесс должен был бы сформировать там эскадру из того, что сможет выделить адмирал – командующий станцией, не только для противодействия французским фрегатам, но и для захвата их баз. Короче, захватить Маврикий и Реюньон, поставить там британского губернатора и превратить их в наши колонии, ценные не столько сами по себе, сколько своим стратегическим положением.

– Прекрасное намерение. Мне всегда казалось абсурдным, что эти острова принадлежат не Англии.

Джек говорил слегка бессвязно, поскольку он вдруг обратил особое внимание на Стивеново «должен был бы». Может, речь пойдет о временном командовании?

Стивен нахмурился.

– Я буду сопровождать эскадру, вместе с предполагаемым губернатором, – начал он, – и я имею положение довольно влиятельного советника. И мне не кажется, что капитан Лавлесс подходит для этой миссии, для ее политической стороны – как морально, так и физически. Хотя он и имеет покровителей в Адмиралтействе. Однако, его болезнь обострилась и, несмотря на усилия моих коллег и мои собственные, сейчас он списан на берег с тяжелым поражением прямой кишки. В Лондоне я всячески убеждал, что капитан Обри идеально подходит на эту должность, – Джек сжал его локоть с такой силой, что он задержал дыхание, но продолжил, – если он согласится принять назначение несмотря на свои семейное обстоятельства. Уведомление должно быть принято в очень короткий срок, и потому я должен сам повидаться с ним. Предлагались другие кандидатуры – дурацкие возражения про старшинство и про то, кто какой флаг может нести – какие-то мишурные различия, но, кажется, это весьма желанное украшение для корабля или его командира.

С непомерным усилием Джек заставил себя проглотить крик: «Широкий вымпел! Широкий вымпел коммодора, Боже правый!» – и Стивен продолжал:

– Но самое неприятное, пришлось консультироваться с несколькими людьми.

Он наклонился, сорвал травинку и начал ее покусывать. Иногда он качал головой, и конец травинки повторял его движения с большей амплитудой, демонстрируя решительное недовольство. Сердце Джека, взлетевшее в небеса при мысли о широком вымпеле, сладчайшей мечте моряка, от которой всего шаг до собственного адмиральского флага, сорвалось с небес и погрузилось в темень повседневного половинного жалования.

– Я говорю, самое неприятное, – продолжал Стивен, – потому что, хотя я все-таки протащил свое решение, очевидно, один из этих болванов проболтался, и слухи уже поползли повсюду. Появление леди Клонферт – ясное тому доказательство, ее муж – стационер на Мысу, командует «Оттером». Охо-хо, всегда одно и то же – бла-бла-бла, как стадо гусаков на птичьем дворе или толпа старух-сплетниц! – голос Стивена стал резким от возмущения, и Джек осознал, что вчера сам дал пример неосмотрительного разговора, который мог стать источником знаний для врага. Но разум Джека занимал сияющий образ «Боадицеи», ее жеманная носовая фигура с монументальными грудями, высящаяся над прекрасными носовыми обводами фрегата, чуточку медленного, возможно, и он видел его даже теряющим ветер, но правильная загрузка трюмов, чтобы дать дифферент на корму, обеспечит огромный выигрыш. И перекрестные швиц-сорлини, Чарлз Лавлесс никогда не понимал значения швиц-сорлиней, не говоря уж о бентинк-вантах! Он вдруг обнаружил, что Стивен сердито вперился в него, немедленно закивал головой с выражением глубочайшего внимания и услышал:

– Можно подумать, французы глухонемые, слепые, бестолковые! Вот почему мне волей-неволей пришлось дать тебе это короткое резюме. При другом раскладе я бы предпочел, чтоб новости дошли до тебя обычными каналами, без всех этих объяснений. Твои приказы и предписания в эту минуту уже лежат в офисе адмирала порта – именно чтобы не разговаривать в открытую о том, что вообще не должно упоминаться. Ибо, вообще-то, мне претит являться в роли крестной матери, этакой нежданной крестной матери. Этот груз ложно понятых одолжений может сильно вредить отношениям.

– Не нашим, брат. Не нашим. Я не буду тебя благодарить, раз ты этого не любишь, но, Боже, Стивен, я ведь теперь другой человек.

Он и правда был другой: выше, моложе, порозовевший, глаза ожили. Его сутулость пропала, на лице бродила широкая мальчишеская улыбка.

– Ни слова Софи, и, естественно, никому другому, – Стивен в упор холодно глядел на Джека.

– Что же, мне даже нельзя начать разыскивать свой морской сундучок?

– Господи, да что ты за человек! – раздраженно воскликнул Стивен, – ну конечно нет! Нет, до тех пор, пока не появится нарочный от адмирала порта! Неужто ты не понимаешь очевидных последствий в другом случае? Мне казалось, это ясно как день, даже для среднего ума.

– Корабль! – завопил Джек, тяжело подпрыгивая в воздух. На глазах его блестели слезы, и Стивен испугался, что он кинется жать ему руки. Он не любил излияний чувств, про себя считая, что англичане чересчур склонны к эмоциональной плаксивости. Он сжал губы и спрятал руки за спину.

– Ну вот, уже любому издалека видно, что ты получил корабль. Что подумает Софи? Ох, где был мой характер!?

– Как скоро будет нарочный, как ты думаешь, Стивен? – Джек только улыбнулся в ответ на грубые слова.

– Ну, будем надеяться, что он обгонит леди Клонферт хоть на несколько минут. Чтоб доказать, что официальные приказы хоть иногда могут обгонять слухи. И как мы только собираемся выиграть эту войну – ума не приложу! Все в Уайтхолле прекрасно понимают, что успех на Маврикии имеет огромное значение – и все равно какой-то идиот начинает трезвонить! У меня слов нет, как я ненавижу эту безалаберность! Мы посылаем подкрепления на Мыс – и немедленно сообщаем на весь свет об этом. В ответ – усиление Иль Де Франс, то есть, по сути, Маврикия. И так это и идет – во всем. Мистер Конгрев изобретает военные ракеты с великолепными возможностями – мы немедленно оповещаем об этом весь мир, как курица, снесшая яйцо – и сводим на нет весь эффект внезапности. Мистер Снодграсс находит способ восстанавливать старые корабли быстро и дешево – и моментально мы публикуем его во всех газетах, с рисунками! А то, не приведи Господи, французы чего не поймут!

Джек постарался выглядеть так серьезно, как только мог, но надолго его не хватило. Он повернул к Стивену лучащуюся физиономию и спросил:

– А ты не думаешь, что это будет снова одна из этих шуточек «стой там-иди сюда»? Приказ на выход отзывается, мы торчим месяц на берегу, почти всю команду раскассируют по более срочным назначениям и в итоге посылают на Балтику в своем тропическом обмундировании?

– Не думаю. Не говоря уж об абсолютной важности операции, ты представляешь себе, сколько членов Адмиралтейской коллегии и министерства вложили деньги в ост-индские бумаги? Разори Компанию – и ты разоришь их. О нет, нет, здесь все будет решаться с превосходной оперативностью, я уверен.

Джек громко рассмеялся в ответ, и заметил, что надо бы вернуться в дом – мальчик из «Короны» все еще ждет ответа.

– Конечно, придется подбросить эту чертову бабу до Мыса, – добавил он, – нельзя отказывать жене собрата-офицера, жене человека, которого ты знаешь. Но, Боже, как бы мне хотелось от этого отвертеться! Ладно, заходи.

– Тут я тебе не советчик. Но Софи мигом раскусит тебя. У тебя все на лбу написано, как у новобрачной. Останься здесь, пока я уговорю Софи отписать ваш общий ответ леди Клонферт. Тебе просто нельзя показываться никому на глаза, пока ты не получишь свои приказы.

– Тогда я пошел в обсерваторию, – объявил Джек.

Там он и был, когда Стивен отыскал его несколькими минутами позже, с телескопом, направленным на портсмутскую дорогу.

– Софи написала ответ, – сообщил Стивен, – и сейчас все женщины в доме драят гостиную и меняют занавески. Они выпроводили меня без всяких церемоний.

Обещанный дождь начался, часто барабаня по медному куполу. Места под ним едва-едва хватало для двоих, и они скрючились рядом в молчании, пережидая непогоду. Бурлящая внутри Джека радость едва не заставила его спросить Стивена, не приложил ли он руку к геморрою капитана Лавлесса, но он решил, что такой вопрос задавать все же не стоит, несмотря на их со Стивеном долгое и близкое знакомство. В конце-концов он посерьезнел и задумался. Об Индийском океане, о плавании над прекрасными темно-синими водами с юго-восточным пассатом, об опасностях навигации среди прибрежных коралловых рифов Реюньона и Маврикия и о типичной «мудрости» Адмиралтейства: послать один фрегат противостоять четырем. Об огромных трудностях хотя бы поддержания блокады островов в сезон ураганов, не говоря уж о высадке на них – при нескольких всего подходящих бухтах (и те, конечно, сильно укреплены), при широком рифовом барьере, при постоянном сильном прибое на негостеприимных берегах. О проблеме пресной воды и о силах, которые будут ему противостоять. Будут, если он, таки, доберется до Мыса.

Украдкой протянув руку и подержавшись за деревяшку, Джек спросил:

– А эта гипотетическая эскадра, которую мне придется формировать, нет ли у тебя сведений о ней и о тех, с кем ей придется иметь дело?

– Надеюсь, есть, дорогой мой. Упоминались «Нереида» и «Сириус» – точно, а также «Оттер» и, возможно, еще какой-то шлюп. Все остальное пока в тумане. Данные о кораблях, находящихся в распоряжении адмирала Берти – трехмесячной давности. И весьма вероятно, что они окажутся где-то в районе Явы в момент формирования эскадры. Не много я могу сказать и о силах Декэна, бывших на Маврикии до прихода последних подкреплений. Могу назвать «Канонир» и, возможно, «Семиллант». С другой стороны, я могу тебе перечислить названия их новых фрегатов. Это «Венус», «Манш», «Беллона» и «Кэролайн».

– «Венус», «Манш», «Беллона», «Кэролайн» – повторил Джек, нахмурясь, – никогда не слышал ни об одном.

– Ну да. Я же сказал тебе, что они новые, совсем новые. Несут по 40 орудий каждый. Двадцатичетырехфунтовки, по крайней мере у «Беллоны» и «Манш», наверное, и у остальных то же самое.

– В самом деле? – спросил Джек, не отрываясь от телескопа. Розовое сияние у него в мозгу приобрело синюшные края. Да, у Франции действительно имелись современные тяжелые фрегаты – предмет зависти британских верфей. Бонапарт имел все европейские леса в своем распоряжении: великолепные дубы Далмации, высокие стволы северных лесов, лучшую пеньку из Риги. И хотя сам он был простым армейским офицером, его кораблестроители спускали на воду отличные суда, и у него хватало способных офицеров, чтоб ими управлять. 40 орудий. «Нереида» несла 36, но всего лишь двенадцатифунтовок. «Боадицея» и «Сириус» с с их восемнадцатифунтовыми батареями больше соответствовали французам, особенно если французские экипажи были столь же новыми, как и их корабли. Но все равно, 160 орудий против 110-ти и уж лучше не вспоминать о разнице в весе залпа. Все будет зависеть от того, как с этими пушками управляются. Другие силы Мыса вряд ли стоит учитывать. Флагманский «Рэйсонейбл» – древний 64-пушечник, практически не может считаться боевым кораблем, уж не больше, чем французский «Канонир». Меньшие стационеры он просто не помнит, за исключением «Оттера» – очень неплохого 18-ти пушечного трехмачтового шлюпа, но, в любом случае, основная нагрузка ляжет на фрегаты. «Нереиду» он знал – сильный фрегат, бывший вест-индский стационер, а Корбетт – боевой капитан. Пима он знал по отзывам, но сам вместе ходил только с Клонфертом с «Оттера»...

В круге его объектива перемещался целеустремленный морской пехотинец, взгромоздившись на лошадь. «Благословенная форма», – промурлыкал Джек, сопровождая его поворотом трубы до стога, – «он будет здесь через двадцать минут. Надо бы дать ему гинею.» Немедленно Индийский океан, миссия на Маврикий обрели новую, ощутимую реальность, характеристики адмирала Берти, капитанов Пима и Корбетта и даже лорда Клонферта стали вопросами чрезвычайного практического значения, равно как и неотложные вопросы нового назначения. Хотя его близость со Стивеном Мэтьюрином и не предполагала возможности вопросов, которые могли быть сочтены нескромными, денежные дела к ним не относились.

– У тебя есть деньги, Стивен? – спросил он, когда морской пехотинец скрылся за деревьями, – надеюсь, найдутся. Мне надо бы занять, чтоб дать гинею нарочному, и еще много потребуется сверх, если сообщение именно то, которого я жду. Мое жалование не придет до конца следующего месяца, мы сейчас живем в долг.

– А, деньги? – переспросил Стивен, который в этот момент думал о лемурах. Ведь есть лемуры на Мадагаскаре, что бы им не быть на Реюньоне? Лемуры, прячущиеся в горах и лесах в глубине острова?

– Деньги? А да, конечно есть. Полно.

Он начал шарить по карманам.

– Вопрос только, где?

Он пошарил опять, полез за пазуху, вытащив пару замасленных двухфунтовых кредитных билетов.

– Нет, это не то... – Он снова начал рыться в карманах, – нет, ну точно были... Может, оставил в другом пальто? Вдруг оставил в Лондоне? Да, стареешь, Мэтьюрин... Ох, собаки, да вот они! – крикнул он с триумфом, возвращаясь к первому карману и вытаскивая из него плотный сверток, перетянутый лентой.

– Вот. Я их спутал со скальпелями. Это миссис Броуд из «Грэйпс» так их уложила, нашла в банковской обертке, я про них позабыл... Довольно изобретательный способ носить деньги, рассчитан на то, чтоб обмануть карманников. Надеюсь, сработает.

– Сколько тут?

– Шестьдесят или семьдесят фунтов, вероятно.

– Но, Стивен, верхняя банкнота – пятидесятифунтовая и следующие такие же. Ты их, по-моему, даже не считал.

– Не важно, не важно, – раздраженно ответил Стивен, – я имел в виду сто шестьдесят. Я именно это и сказал, ты просто не расслышал.

Они оба насторожились. Сквозь стук дождя голос Софи звал: «Джек, Джек!» – и перешел в стон, когда она сама ворвалась в обсерваторию мокрая и задыхающаяся. «Там моряк от адмирала порта», – проговорила она между вдохами – «и он не отдает письмо никому, только лично тебе в руки. О, Джек, не может ли это быть корабль?»

Да, это был корабль. Капитану Обри надлежало прибыть на борт Корабля Его Величества «Боадицея», вступить в командование означенным судном, что подтверждалось вложенным патентом, зайти в Плимут и принять там на борт Р.Т. Фаркьюхара, Эсквайра, в управлении порта и там же получить дальнейшие указания. Эти официальные холодные документы (как обычно, капитан Обри предупреждался, что в случае невыполнения он...), сопровождались дружеской запиской от адмирала, приглашавшей Джека зайти отобедать завтра, перед вступлением на борт.

Теперь, когда обоснования для действий были получены, активность рванулась из обитателей Эшгроу-коттеджа подобно взрыву бомбы, моментально перевернув все в доме вверх ногами. Сперва миссис Вильямс вцепилась мертвой хваткой в свою идею сменить занавески в гостиной, стеная, что это должно быть сделано и что подумает леди Клонферт, и что никто не сможет ей помешать. Но что она могла против вновь назначенного капитана фрегата, капитана, рвущегося на борт своего корабля до вечерней пушки? И в несколько минут она присоединилась к дочери и обезумевшей горничной, в сумасшедшей спешке чистящим мундир, штопающим чулки и гладящим шейные платки, пока Джек с грохотом волок по чердаку свой морской сундучок и ревел вниз, чтоб принесли масло для кожаных вещей, и где, черт возьми, его пистолеты? Сверху сыпались указания домочадцам «давай-давай», «живей-живей», «не терять ни минуты» и «посветить, где тут ящик с секстаном».

Приезд леди Клонферт, еще недавно столь важный для миссис Вильямс, прошел почти незамеченным в суматохе, еще усиленной воплями забытых детей, и дошедшей до форменного пароксизма как раз когда ее кучер постучал в дверь. Две полные минуты энергичного выбивания двери из проема потребовались, чтобы она, наконец, отворилась и леди Клонферт смогла войти в ободранную гостиную, где старые занавески лежали на одном стуле, а новые – на другом.

Бедная леди, визит явно вышел не из самых приятных. Она оделась с особым тщанием, чтоб не раздражать миссис Обри чересчур уж модным видом, и в то же время очаровать капитана Обри. Она приготовила искусную речь о женах моряков; об уважении и симпатии сэра Клонферта к капитану – своему старому товарищу по команде; о ее прекрасной осведомленности об особенностях жизни на борту военного судна – с ненавязчивыми ссылками на знакомство с генералом Малгрейвом, первым лордом Адмиралтейства, и с женой адмирала Берти, командующего базой на Мысу. Это все она выложила Стивену, зажатому в темном, сыром углу за часами, с вежливыми замечаниями в адрес Софи, а потом вынуждена была повторять Джеку, густо облепленному паутиной, с сундучком на плече.

Довольно трудно повторить выспренную речь дважды без перерыва, но она очень старалась, поскольку действительно всей душой желала оставить слякотную английскую зиму, и мысль о воссоединении с супругом воодушевляла ее. Ощущение провала заставило ее грудь вздыматься сильнее, румянец залил ее прелестное лицо, и из своего угла Стивен решил, что она неплохо противостоит форс-мажору, и что Джек не остался глух к ее страданиям. Но также он с сожалением констатировал заметную напряженность Софи, принужденность ее вежливой улыбки. Когда леди Клонферт предложила лично штопать чулки капитана и быть всячески полезной во время вояжа, в ответ Софи излила изрядную порцию желчи. Каменная непроницаемость миссис Вильямс, ее повторяющееся фырканье, ее показная занятость были выше всяческих похвал. Но, хотя Стивен давно знал, что ревность является неотъемлемой частью характера Софи (пожалуй, единственная отрицательная его черта), видеть ее проявления было неприятно. Джек уловил сигналы столь же быстро, как и его друг (доктор заметил его отчаянный взгляд), и его и так невеликая сердечность к леди Клонферт показательно уменьшилась. Хотя он и повторил сказанное вначале: что он будет счастлив доставить ее светлость на Мыс. Интересно, чем было обусловлено это отчаяние во взгляде? Доктор Мэтьюрин погрузился в медитацию относительно семейных обычаев: Является ли моногамия извращением? Как часто встречалась она в разные времена в разных странах? Насколько жестко соблюдалась? Из этого состояния его вывел сильный голос Джека, утверждающий, что плавание по Каналу утомительно, а потому он настоятельно рекомендует ее светлости отправиться в Плимут и ожидать фрегат там, что он настоятельно просит уменьшить багаж до минимума, и что он вынужден предупредить о скрупулезнейшей пунктуальности, ибо «со своей стороны готов бы был упустить отлив, лишь бы помочь даме, но королевская служба не может ждать». Тут все поднялись, Джек вышел проводить леди Клонферт до кареты, держа зонтик, плотно закрыл за ней дверцу, и вернулся в дом, излучая доброжелательность, оставшуюся, однако, без ответа.

Миссис Вильямс перемывала все косточки леди Клонферт – ее палантин, ее внешний вид и моральный облик подверглись осуждению в совершенно восхитительных выражениях. В это время Джек провозглашал, что его багаж должен быть упакован не позднее, чем через два часа, что Стивен бесконечно его обяжет, отправившись в Госпорт за Джоном Парли и тележкой Ньюмена, дабы упаковать телескоп, и что он должен быть на борту к вечерней пушке и вывести «Боадицею» в море с вечерним отливом, чтоб ее. Однако, все это произвело малый эффект на дочь миссис Вильямс, которая, в свою очередь, выдвинула многочисленные аргументы, почему Джеку не следует торопиться отбыть сегодня вечером: состояние его белья может дискредитировать его на службе, и это будет просто скандально по отношению к дорогому адмиралу Уэллсу не отобедать с ним. Ведь это будет неверно истолковано, как непочтительность и почти что неповиновение, а ведь Джек всегда придавал такое значение дисциплине! Кроме того, идет дождь. Стивену было ясно, что в настоящий момент Софи боится не только перспективы немедленного расставания с Джеком, но и сожалеет о своей предшествующей сварливости, хотя это слишком сильно сказано. По крайней мере, она вдруг принялась хвалить их гостью, ее элегантность, прекрасное воспитание, красивые глаза. Ее желание соединиться с мужем понятно и заслуживает всяческого одобрения, ее присутствие на борту, безусловно, будет приятно офицерам и всей команде.

Затем Софи вернулась к аргументам против отъезда Джека как можно скорее: завтра утром будет гораздо, гораздо лучше с любой точки зрения. Они могут не успеть подготовить его одежду. Несмотря на ее проворный ум, логические аргументы вскоре были исчерпаны и Стивен, предчувствуя, что она может обратиться к другим, в том числе к слезам или к обращению к нему за поддержкой, выскользнул из комнаты. Снаружи он пообщался со своей лошадью, и затем, придя обратно, обнаружил Джека торчащим в дверях, вперившись в низколетящие облака. Из-за спины мужа выглядывала Софи, особенно привлекательная в своем волнении. «Барометр поднимается, – задумчиво заметил Джек, – а ветер все еще южный. А если учесть, где она пришвартована, прямо у дальнего конца бухты, вывести ее в этот отлив не получится. Да, дорогая, возможно, ты и права. Нет никакой нужды отправляться на борт до завтра. Но завтра, любимая», – произнес он, нежно взглянув на жену, – «на рассвете ты отпустишь своего мужа в его природную стихию».