Миссия в Ионическом море

Глава вторая

За широким столом на юте "Ворчестера" сидели первый лейтенант, капитанский писарь, хирург, казначей и боцман, а остальные офицеры стояли по обе стороны. У правого борта толпилась бесформенная кучка мужчин, большинство - плохо одетые, выглядящие потерянными и несчастными, и все - пахнущие мылом: их отмывали, пока те не засияют. Однако некоторые, казалось, чувствовали себя совсем как дома, и когда мистер Пуллингс крикнул "следующий", один из них подошел к столу, коснулся лба костяшками пальцев и стоял, легко покачиваясь. Это был мужчина средних лет в шароварах и рваной синей куртке с металлическими пуговицами и ярко-красным платком на шее. Он выглядел как после ужасного загула, и, несомненно, предыдущей ночью подрался. Пуллингс с большим удовлетворением посмотрел на него и сказал:

- Ну, Фелпс, пришёл присоединиться к нашему бремени?

- Так и есть, сэр, - ответил Фелпс, а затем клерку очень быстро проговорил, - Эбенизер Фелпс, родился в Доках в шестьдесят девятом, проживает в доходном доме Горама в Доках, тридцать четыре года в море, последний корабль "Уиллем Алонг", швартовщик.

- А до этого "Цирцея" и "Венерэйбл", - сказал Пуллингс. - И чертовски плохие характеристики с обоих. Пометь его умелым матросом. Фелпс, тебе лучше заныкаться пониже, прежде чем капитан тебя увидит. Следующий.

Мощно сложенный помощник боцмана подвел бледного человека с вывернутыми коленями, одетого в бриджи и часть того, что когда-то являлось кучерским сюртуком. Звали его Уильям Олд.

- Чем занимались, Олд? - доброжелательно спросил Пуллингс.

- Не люблю хвалиться, - доверительно сказал Олд, - но я был "бездельником".

Наступила мгновенная пауза, писарь, нахмурившись, оторвал взгляд от своего журнала.

- Полегче, приятель, - хрипло прорычал помощник боцмана.

- Я не по кастрюлям, сэр, - добавил Олд, - и не по оловянной посуде, я "бездельник", подмастерье "бездельника", делал всякие безделицы из олова. Но всё оловянное ремесло, посуда и прочее, пошло прахом и...

- В море раньше бывали? - спросил Пуллингс.

- Однажды побывал в Маргите, что в Кенте, сэр.

- Пометь его "салагой", если пройдёт доктора, - сказал Пуллингс. - Сгодится в команде оружейника. Следующий.

- О, сэр, - воскликнул подмастерье "бездельника", почти уведенный помощником боцмана, - о, сэр, позвольте, могу я теперь получить подъёмные, ваше благородие? Моя жена ждет там, на причале, с детьми.

- Разъясни ему, Джоблин, - приказал Пуллингс помощнику боцмана, - следующий.

Теперь настал черед насильно завербованных, среди них оказалось несколько достойных моряков, каких-то снял с торговых судов, возвращающихся домой, Моуэт, уходивший на баркасе далеко в море, других схватили вербовочные отряды на берегу. Первый из них, человек по имени Йетс, больше походил на преуспевающего садовника, каковым на самом деле и являлся. Владелец питомника, как он объяснил лейтенанту. У него пол акра под парниками, бизнес идет хорошо и будет разрушен, если его заберут - жена в деле ничего не понимает и ждет ребенка. Его сильнейшее расстройство, как и искренность, были очевидны.

- А что это якорь делает у тебя на руке? - спросил Пуллингс, указывая на сине-красную татуировку. - Бывал в море, не отрицай.

Да, мальчишкой ушёл в море: пять месяцев на "Гермионе", почти все время страдал от морской болезни, и когда экипаж списали на берег здесь, в Хэмоазе, ушел как можно дальше вглубь страны и никогда снова не приближался к морю, пока в четверг вербовочный отряд не схватил его, когда он пересекал мост, чтобы навестить важного клиента в Салташе. Его дело рухнет, если он не вернется домой.

- Мне жаль, Йетс, - сказал Пуллингс. - Но закон есть закон: любой, кто ходил в море, может быть принудительно завербован. В подобных случаях некоторые офицеры прочитали бы сентенции о необходимости укомплектования флота, о службе для обороны страны, даже о патриотизме для общего назидания экипажу корабля. Другие скатились бы в резкость или грубость. Пуллингс же, качая головой, только сказал: "пройдите к доктору".

Йетс бросил отчаянный взгляд на сидящих за столом, сцепил руки и без единого слова прошел дальше, слишком расстроенный, чтобы говорить.

За ширмой Стивен велел ему снять одежду, ткнул его в живот и пах, и сказал:

- В вашем деле вы поднимаете тяжести.

- О нет, сэр, - сказал Йетс тихим упавшим голосом, - только на тачке.

- И не вздумайте мне возражать, - резко оборвал Стивен. - Вы отвечаете на вопросы, когда вас спрашивают, и не раньше, слышите?

- Прошу прощения, сэр, - сказал Йетс, закрыв глаза.

- Вы поднимаете тяжести. Вот признаки зарождающейся грыжи. Боюсь, мы должны отказаться от вас. Это не очень серьезно, но вы должны умерить употребление эля и вина, и никаких крепких спиртных напитков, отказаться от табака, этого мерзкого порока, и трижды в год пускать кровь.

Джек ходил взад и вперед по кормовой каюте: капитанской гостиной, мюзик-холлу, убежищу и источнику восторга, диктуя всезнающему, хранящему все секреты старому писарю, одолженному у своего друга, члена Адмиралтейского совета: «Капитан Обри шлёт свои наилучшие пожелания лорду Алтону и очень сожалеет, что "Ворчестер" - неподходящий корабль для молодого джентльмена в возрасте сына его светлости: на корабле нет учителя, а характер теперешних моих обязанностей препятствует - препятствует моей деятельности в качестве долбаной няньки, используйте это прекрасное выражение и подумайте о других, мистер Симпсон, если вам будет угодно. Но если мальчика отдать в хорошую математическую школу, то в двенадцать, после того как в течение года или около того он изучит основы тригонометрии, навигации, английской и французской грамматики, капитан Обри будет счастлив исполнить пожелание его светлости в случае своего назначения на какой-либо более подходящий корабль.

- У лорда Алтона куча связей в правительстве, сэр, - заметил писарь, - это знакомство дорого стоит.

- Уверен, так и есть, - ответил Джек, - и уверен, что Алтон вскоре найдёт более отзывчивого капитана. Теперь почти то же самое мистеру Джеймсону, но в его случае сын слишком стар. Мальчик может быть очень хорош в латыни и греческом, но не знает разницу между логарифмом и лагом, кроме того, мало кто из молодых людей хорошо переносит море в пятнадцать. Кто дальше? Вы что-нибудь знаете о племяннике адмирала Брауна?

- Что ж, сэр, мне он кажется туповатым молодым джентльменом: последний капитан списал его на берег, и мне сообщили, что он провалил экзамен на лейтенанта в Сомерсет-Хаусе.

- Позволю себе согласиться. Я оказался свидетелем прискорбного зрелища, как он в пьяном виде разворачивался на ялике. В то время этот мичман плавал на "Колоссе". Но я считаю, что должен взять его - дядя оказался очень добр ко мне, когда я был юнгой. Мы постараемся развить его ум, может тогда он сдаст экзамен в Гибралтаре, и, возможно, адмирал повысит его ради дяди - оба плавали вместе во времена испанской заварухи, насколько припоминаю, - сказал Джек, глядя в кормовое окно и видя Хэмоазу более чем двадцатилетней давности, так же переполненную военными кораблями, и себя, свежеиспеченного молодого лейтенанта, излучающего счастье подобно восходящему солнцу, и отвозящего в гичке двух упомянутых офицеров на берег. - Я сам напишу это письмо, - сказал Джек. - Что касается юных Сэвиджа и Мейтленда, они, конечно, могут приезжать. Но теперь есть еще очень деликатное конфиденциальное полуофициальное письмо адмиралу Бойеру в отношении оставшихся лейтенантов: мистера Коллинза и мистера Уайтинга. Я ничего о них не знаю, кроме того, что они очень молоды - в нижней части списка, но мистера Сомерса я не хочу, если смогу отказаться от него.

- Достопочтенного мистера Сомерса, - многозначительным тоном произнес Симпсон.

- Несомненно, но парень ленивый, да и вообще не моряк - слишком богат на свою беду и беду компании, в которой находится - не умеет пить и не обладает здравым смыслом, чтобы отказаться от вина. Представьте себе, что он заступает на ночную вахту в штормовую погоду у подветренного берега, представьте, как посылаете его в шлюпочную операцию - это превратится в забаву с человеческими жизнями, несомненно. Я не имею ни малейшего представления о людях, превративших службу лишь в удобство для себя, как будто это государственная богадельня для бездельников. Нет. Мы должны выразить это с большой осторожностью, указывая крайне уважительно, что будем прокляты, если заполучим на борт его, а не одного из двух других джентльменов, о которых ходатайствуем - Торнейкрофта и Паттерсона: оба на берегу, как я прекрасно знаю.

- Мистер Уиджери с верфи, желает вас видеть, сэр, - доложил Киллик.

- Ах, да, - сказал Джек, - это касается стеньг. Мистер Симпсон, вы можете счесть, что неплохо бы посоветоваться с членом Адмиралтейского совета по этому письму, и, возможно, позволите взглянуть на проект нынче вечером. Нельзя терять ни минуты: ищейки могут нагрянуть на борт в любой день, и тогда будет намного сложнее от него избавиться. И скажите, пожалуйста, миссис Фэншоу, со всеми соответствующими выражениями, что я буду счастлив отобедать с ней и членом Адмиралтейского совета в воскресенье. Вы выпьете по стаканчику с мистером Уиджером перед уходом?

- Вы очень добры, сэр. Но пока я не забыл, капитан Фэншоу просит вас внести внука своей сестры в судовую роль, прежде чем её закроют. Зовут Генри Мидоуз, почти восемь, неплохой парень.

- Конечно, - отозвался Джек. - Как пометить? Капитанский слуга звучит неплохо. Киллик, пригласи мистера Уиджера и принеси мадеры.

Над Хэмоазой, Катвотером и Зундом громыхнула вечерняя пушка, в Плимуте, в доках и на военных кораблях замерцал свет - каждый как отдельная деревня. Окна кормовой каюты "Ворчестера" светились ярче остальных, потому что капитану еще предстояло много бумажной работы, и он зажег патентованную лампу Аргана: на столе лежали бумаги с блокшивов вместе с заявками от плотника, отчетами старшего канонира и боцмана, огромными свитками с продовольственного склада и первыми набросками вахтенного расписания - результат нескольких часов тесного общения с первым лейтенантом, но поверх этих аккуратных куч рядом с его скрипкой лежали несколько рукописных листов с нотами, и именно их он и изучал, когда вошел Стивен.

- А вот и ты, Стивен, - сказал Джек. - Киллик, Киллик, сюда. Жареный сыр, слышишь меня? Стивен, рад тебя видеть.

- Ты, несомненно, выглядишь вполне счастливым. У тебя день прошёл хорошо?

- Терпимо, спасибо, терпимо. Должен сказать, член Адмиралтейского совета оказался щедр к нам: у нас почти укомплектованный экипаж, и он пообещал передать половину команды "Ската", когда тот завтра её спишет.

- Тот маленький кораблик, который приплыл после нас, с прибитым хвостом акулы на носу? При всей твоей жадности до матросов вряд ли можно многого ожидать от простого плавающего курятника.

- Если быть точным, брат, это бриг и, хотя команда такого корабля не столь велика, они вместе отслужили четыре года в Вест-Индии под командованием молодого Холла, прекрасного моряка; участвовали в смертельно опасных событиях, и, осмелюсь сказать, каждый матрос может быть вписан как умелый. Нам невероятно повезло иметь возможность схватить их, клянусь.

- Возможно, скатовцы могут посчитать, что им повезло меньше, когда их переведут на другой корабль, даже не дав повидаться с друзьями после четырех лет отсутствия.

- Это тяжело, - сказал Джек, - очень тяжело. Но война вообще очень жестокая и тяжелая штука. Он покачал головой, но, снова оживившись, сказал, - и верфь сделала весьма щедрый подарок касательно моих обрубков брам-стеньг и отдельных бом-брам стеньг - вполне согласилась со мной уменьшить их напряжение и отдать мне утром снятые со старого "Инвисибла".

- Жратва. Поставил её в столовой. Ни дюйма места на этом столе, - сердито сказал Киллик, глядя на бумаги.

- И вправду, - сказал Джек, - когда оба ели свой ужин, - не припомню лучшего и более удовлетворительного укомплектования. У нас добрая треть наших моряков, умелых и обычных, не считая скатовцев, да и многие другие выглядят крепким, многообещающим материалом.

- Среди тех, кого я осматривал, немало угрюмых, жестоких грубиянов, - сказал Стивен, который чувствовал себя неприятно и противоречиво: он ненавидел всю затею с принудительной вербовкой.

- Конечно, среди тех, кого присылают по квоте магистраты, попадаются странные экземпляры, но на сей раз у нас очень немного законченных воров, только один отцеубийца, которого сочли невозможным помиловать и отправили на флот, в конце концов, он вряд ли употребит здесь свои умения - едва ли на борту найдется еще один отец. И то же самое относится к браконьерам. В целом, я очень доволен: что старой закваской, что новой, как сказано в Библии, и не сомневаюсь, что ко времени, когда мы присоединимся к флоту, у нас будет сносный и оживленный экипаж. А чтобы подбодрить их, я запасся порохом - имущество недавно умершего изготовителя фейерверков, самая умопомрачительная сделка. Банковский клерк дал мне наводку - он намерен жениться на вдове, и, хотя этот порох немного смешан с красным пигментом и тому подобным, оружейный мастер клянется, что порох отличный. Единственное, что отделяет меня от идеального счастья, - сказал Джек, загоняя клубок юридических проблем поглубже на задворки сознания, - так это угроза этих священников и отсутствие других лейтенантов: укомплектование команды всегда означает колоссальный объем работы, и слишком многое из этого приходится на бедного Пуллингса. У нас сразу должно быть больше лейтенантов. Пуллингс сильно измотан, и в ближайшие несколько дней будет еще хуже, несомненно.

- Так и есть, и становится странно раздражительными от недостатка отдыха - набросился на меня с непонятной жестокостью за то, что я завернул небольшую, ничтожную горстку людей. Его жадность до людей неизмерима, ненасытна, бесчеловечна. Я должен дать ему вечером дозу успокоительного. Семьдесят пять капель настойки лауданума, и завтра лейтенант снова будет покладистым, любезным и услужливым Томасом Пуллингсом, какого мы всегда знали, в противном случае, ему потребуется синяя пилюля. Синяя пилюля и слабительное.

- Если нам повезет, завтра появятся остальные лейтенанты, и это снимет часть нагрузки с его плеч, а член Адмиралтейского совета намерен отправить священников на торговом судне. Твои помощники поднялись на борт около полудня, полагаю. Надеюсь, ты доволен ими?

- Я не сомневаюсь, что они столь же компетентны, как указано в их свидетельствах, настолько компетентны, насколько мы имеем право ожидать от хирургов. Стивен был врачом, и хирурги (хотя довольно часто, и достойные души, если рассматривать по отдельности) все еще не изжили свою долгую-долгую связь с брадобреями. - Но даже если бы один из них оказался Подалирием, а второй - Махаоном, я все равно предпочёл бы работать один.

- Разве они не совсем то? - спросил Джек. - Я постараюсь организовать замену, если тебе оба не нравятся.

- Ты очень добр, не то чтобы я испытываю какое-то отвращение к молодым или старым. Все дело в том, что мне не нравится сама идея подчинения. Почти в каждой груди скрывается капрал, и каждый стремится использовать власть, если она у него есть, тем самым разрушая естественные отношения с товарищами, ужасное положение дел для обеих сторон. Покончите с подчинением, и вы покончите с тиранией: без подчинения у нас не будет ни Неронов, ни Тамерланов, ни Бонапартов.

- Ерунда, - сказал Джек. - Подчинение - естественный порядок вещей. Существует подчинение на небесах - Серафимы и Херувимы выше Господств и Архонтов, Архангелов и обычных ангелов. Так же и на флоте. Ты не в то место пришёл за анархией, брат.

- Как бы то ни было, - ответил Стивен, - я бы гораздо охотнее поплыл в одиночестве, чем с шестьюстами душами, ютящимися в этом небезопасном и заплесневелом деревянном корабле, где многие кишат паразитами, другие являются разносчиками сифилиса, а некоторые, возможно, несут в себе бациллы тюремной лихорадки, мне нужна помощь даже при повседневном осмотре, не говоря уже о сражении, не дай Бог. И в самом деле, поскольку я, вероятно, буду отсутствовать какое-то время, я предпринял особые усилия, чтобы опереться на исключительно хорошо квалифицированного, хорошо зарекомендовавшего себя старшего помощника. Но послушай, почему ты так против священнослужителей? Ты же, несомненно, уже не настолько слаб, чтобы поддаваться суевериям?

- Конечно же, нет, - быстро ответил Джек своей неизменной репликой, - это же всё только ради команды. Кроме того, - добавил он после паузы, - при священниках ты не можешь говорить непристойности, не пройдёт.

- Но ты никогда не говоришь непристойности, - сказал Стивен. И это было правдой, или, по крайней мере, почти правдой: хотя и не ханжа, Джек Обри разговорам предпочитал действия, фантазиям - факты, и, хотя и обладал небольшим запасом непристойных историй, к концу обеда, когда фантазии становились нескромными и, зачастую, похотливыми, обычно забывал о них или терял суть.

- Так и есть, - ответил Джек, а затем: - Ты когда-нибудь встречал Баха?

- Какого Баха?

- Лондонского Баха.

- Только не я.

- Я встречал. Он написал несколько пьес для моего дяди Фишера, а его помощник скопировал их начисто. Но они очень давно потеряны, поэтому, когда я в последний раз очутился в городе, то отправился проверить, смогу ли найти оригиналы: помощник теперь работал самостоятельно, унаследовав музыкальную библиотеку своего хозяина. Мы искали среди бумаг - ну и беспорядок, ты даже не представляешь, а я-то всегда предполагал, что издатели аккуратны, как пчелы. Мы искали несколько часов, но дядиных пьес так и не нашли. Но в чем все дело: у Баха имелся отец.

- Боже мой, Джек, ну и истории ты мне рассказываешь. Тем не менее, припоминая, я, кажется, знаю и других людей в похожей ситуации.

- А у этого отца, старого Баха, понимаешь ли, хранились груды нот в кладовой.

- Странное, пожалуй, место, чтобы творить, но ведь поют же птицы на деревьях. Почему бы старомодным немцам не делать это в кладовой?

- Я имею в виду, что груды нот держали в кладовке. Мыши и черные тараканы сыграли злую шутку с некоторыми кантатами и объемными "Страстями" по святому Марку на верхнеголландском, но всё, что ниже по тону, сохранилось отлично, и я взял несколько штук: виолончель для тебя, скрипка для меня, а некоторые вещи - для нас обоих. Это странные произведения: фуги и сюиты последней эпохи, иногда неразборчивые и запутанные и вовсе не в современном вкусе, но, уверяю тебя, Стивен, в них что-то есть. Я много раз пытался сыграть эту партитуру в до-миноре - основная тема звучит на таких басах, а темп такой быстрый, что я едва поспеваю, не говоря уже о том, чтобы заставить её зазвучать. Как бы я хотел услышать это и в хорошем исполнении - услышать, как Виотти уносится прочь.

Стивен изучал сюиту для виолончели, бумкая и напевая вполголоса.

- Туидли-туидли, туидли, туидли, диидли, диидли, пом-пом-пом. О, это потребует самой чуткой руки в мире, - сказал он, - в противном случае будет звучать как крестьянский танец. Ох, и одновременное зажимание двух струн... и как же взять это смычком?

- Попытаемся сыграть в ре-миноре двойную сонату? - спросил Джек, - и разрешить заботы все, омыть усталые члены? [8]

- Безусловно, - отозвался Стивен, - лучшего способа разрешить все заботы сложно и представить.

Ни один из них никогда не был более, чем достаточно опытным любителем: в последние годы ни у одного не имелось достаточно свободного времени для практики, а различные раны (американская мушкетная пуля в случае Джека, французский допрос у Стивена) настолько замедлили их пальцы, что местами приходилось обозначать ноты мычанием, и они раз за разом нащупывали путь через сложную сонату, сделав ночь такой отвратительной, что возмущение Киллика в конце концов прорвалось наружу, и он сказал капитанскому коку:

- И вот начинают заново, туидли-диидли, туидли-диидли, тошнит уже всю чертову ночь, и жареный сыр пристыл к их тарелкам как долбаный клей, и я не могу зайти и забрать посуду, а они никак не могут сыграть верно от начала до конца.

Возможно, там и не было верной ноты, но после особенно трудного, мучительного и малопонятного пассажа последние аккорды завершились торжествующим финалом и развязкой, которую оба могли сыграть не глядя, и которую повторяли снова и снова, и капитана Обри еще наполняло торжествующее счастье от музыки, когда солнечным утром он вышел на квартердек, чтобы увидеть, как поднимают на борт обрубки брам-стеньг и сопутствующих бом-брам-стеньг, а затем почти сразу к левому борту пристал баркас с "Тамера", полный мрачных, но смирившихся и, очевидно, компетентных скатовцев, и плимутский ялик с двумя розовощекими юношами, очень тщательно выбритыми, в своих лучших одинаковых мундирах, с торжественным выражением на лицах. Ялик зацепился за грот-руслени правого борта, молодые люди взбежали наверх в порядке старшинства - между ними лежало целых две недели - отсалютовали квартердеку и быстро огляделись в поисках вахтенного офицера. Первый юноша снял шляпу и почтительно произнёс:

- Коллинз, сэр, прибыл на борт, если вам угодно.

- Уайтинг, сэр, если вам угодно, прибыл на борт, - сообщил другой.

- Добро пожаловать, джентльмены, - поприветствовал их Пуллингс. - Не буду протягивать вам руку, она покрыта жиром, но мы вам очень рады. Предстоит сделать уйму работы, если мы намерены когда-нибудь выйти в море. Нельзя терять ни минуты.

Джек в это время разговаривал со старшим канониром, объясняя, что его личный порох в бочонках, отмеченных X, смешан с красным аурипигментом, в отмеченных XX - с сурьмой или медью, а остальные - с ликоподиумом, камфарой или стронцием, но с удовлетворением отметил, что ни один из молодых лейтенантов действительно не стал терять ни минуты. Едва подняли их рундуки, как они переодели парадные мундиры и активно включились в работу на фор-брам-стеньге, по уши в кухонном жире, как и любой из тех, кто занимался протискиванием её наконечника сквозь неудобно расположенные брусы лонг-салинга и эзельгофт.

- Может, этот порох и не годится для сражения, мистер Борелл, - сказал Джек, - но отлично подойдет для учебной стрельбы. Пусть наполнят по дюжине зарядов на каждую пушку. Хочу проверить подготовку экипажа, как только выйдем в море. Может, завтра, с вечерним отливом.

- Ясно, по дюжине зарядов, сэр, - с чувством глубокого одобрения подтвердил старший канонир. Капитан Обри принадлежал к школе Дугласа и Коллингвуда, людей, которые считали, что главная цель корабля - доставить пушки в радиус досягаемости противника, а затем стрелять с максимальной скоростью и точностью, и Борелл всем сердцем поддерживал эту точку зрения. Он ушел, чтобы в пороховом погребе со своими помощниками заполнять заряды, а Джек с улыбкой посмотрел на поднимающуюся фор-брам-стеньгу: в этом кажущемся хаосе людей, снастей и тросов чувствовался порядок, а Том Пуллингс держал всю ситуацию под контролем. Джек взглянул вниз, и его улыбка исчезла: к кораблю приближалась маленькая шлюпка, битком набитая священниками, а за ней - еще одна, с дамой в трауре и маленьким мальчиком.

- Я надеялся убедить её отправить мальчика в школу, - сообщил Джек Стивену после ужина, когда они приступили к сравнительно простой пьесе Скарлатти, которую оба хорошо знали. - Надеялся убедить ее, что плавание подобного рода - несколько месяцев блокады Тулона, бесконечные повороты без каких-либо перспектив, лишь рутина, как ты на днях сказал бы на следующий день - безо всякой пользы для её мальчика, и что есть много других капитанов, со школьными учителями и длинным плаванием впереди, назвал ей с полдюжины. И надеялся, что на корабле в этот раз не будет ни тех, кто первый раз идет в море, ни младенцев: мне они без надобности, да и я им тоже. Но отказать ей оказалось невозможно - плакала, честное слово, лила слезы. Никогда в жизни не оказывался в такой жалкой ситуации.

- Миссис Кэлэми, офицерская вдова, полагаю?

- Да. Мы с Эдвардом Кэлэми плавали вместе на "Тесее" прежде, чем его произвели в капитаны и назначили на "Аталант". Потом ему дали "Рочестер", семьдесят четыре пушки, такой же корабль, как этот: затонул со всем экипажем в сильный осенний шторм в восьмом году. Если бы я сказал ей, что мы вышли с той же верфи, она бы, возможно, забрала бы маленького несмышлёныша.

- Бедный маленький несмышлёныш. Пуллингс обнаружил его в слезах и утешил, а ребенок свел его вниз и дал большой кусок сливового пирога, что свидетельствует о благодарном сердце мистера Кэлэми. Надеюсь, малыш расцветет, хотя и тщедушный, такой тщедушный...

- Осмелюсь предположить, что так и будет, если он не утонет и не получит заряд в голову. Миссис Борелл приглядит за ним, в конце концов, военно-морской флот оснащен всем необходимым для взращивания сосунков. Но скажу тебе, Стивен, скажу вот что: военно-морской флот не оснащен необходимым, чтобы управиться с целым проклятым, нет, целым благословенным синодом. На борту даже не шесть священников, но семь. Семь, клянусь честью. Как я надеюсь, что этот ветер продержится еще три отлива, и мы сможем выйти в море, прежде чем нам пришлют половину от всех епископов страны.

Не продержался. "Ворчестер" едва установил свои новые стеньги, натянул ванты, получил воду и принял на борту адмирала порта, как установилась зловещая зыбь, заставив его вздыматься и крениться даже на защищенном рейде Хэмоазы и предсказывая огромные серые дождевые тучи, влекомые сильным юго-западным ветром, мощь которого неуклонно росла день ото дня, опустошив Зунд, прижав военные корабли к их якорным стоянкам в Хэмоазе, а торговые суда - в Катвотере, отогнав блокадную брестскую флотилию в Торбей и усеяв берега плавником, по большей части - древними обломками кораблей: английских, французских, испанских, голландских и нейтралов. Но некоторые казались свежими, и они-то, главным образом, были английскими, не только потому, что в море теперь находилось гораздо больше английских купцов, чем иностранных, но и потому, что Королевский флот, круглый год сторожа море в любую погоду, быстро изнашивался, и хотя постоянно строились новые корабли, настолько быстро, насколько позволяли ограниченная казна и припасы, многие другие приходилось оставлять на действительной службе, когда они уже утрачивали мореходность - тринадцать уже потеряно в этом году, не считая захваченных американцами или французами.

По крайней мере, эта задержка дала "Ворчестеру" время для пополнения запасов всевозможных приятных мелочей вроде мыла или промокательной бумаги, так часто забываемых даже на самых дисциплинированных кораблях, пока они не тонули вместе со всеми припасами. Это также позволило еще большему количеству людей обратиться с просьбами к капитану Обри загрузить на борт еще больше писем для эскадры адмирала Торнтона и для самого "Ворчестера". Некоторые из них адресовались капитану, длинные, запутанные и не особенно обнадеживающие письма от его адвоката, письма, от которых Джек выглядел озабоченным и старым.

- Как же я ненавижу эту болтанку, - сказал он. - Это своего рода насильственная непунктуальность. И чертовски неприятно, что Софи могла бы вполне приехать на неделю или около того, да и Диана тоже, осмелюсь сказать. По крайней мере, это позволило тебе познакомиться с новыми товарищами по кают-компании. У вас там должно быть довольно многолюдно, но надеюсь, ты нашел их компанию приятной, образованной и тому подобное.

Джек еще не обедал с кают-компанией и её новыми обитателями: он не только оказался очень занят повторной загрузкой трюма, чтобы улучшить осадку "Ворчестера", но отчасти и по традиции, а частично из желания забыть юридические неурядицы, Джек почти каждый день обедал с другими капитанами: по большей части отличные попойки, и довольно хороший способ на некоторое время забыть о заботах.

Обри также съездил довольно далеко вглубь страны, чтобы засвидетельствовать свое почтение леди Торнтон и спросить, не желает ли она передать адмиралу что-нибудь из дома.

- Сейчас я подумал об этом, - продолжил он, - один из них, шотландец, вообще не священник, а профессор моральной философии, которого нужно доставить в Порт-Маон, где предположительно нуждаются в его услугах. Моральная философия. Чем это отличается от твоих занятий, Стивен?

- Что ж, натурфилософия не связана с этикой, добродетелями и пороками или метафизикой. Тот факт, что у додо в грудине есть киль, в то время как у страуса и ему подобным его нет, не несет никакой морали, как и растворение золота в царской водке. Мы возводим гипотезы, чтобы убедиться, некоторые - просто невероятные, мы всегда надеемся сохранить их, продемонстрировав со временем факты: это не поле деятельности для моралиста. Можно сказать, что моральный философ скорее ищет мудрость, а не знания, и действительно, он имеет дело не столько с объектами познания, сколько с интуитивным восприятием - этим едва ли можно достичь известности. И все же, могут ли поиски мудрости быть привлекательнее поисков счастья - еще вопрос. Те несколько моральных философов, которых я знал, кажется, не особенном преуспели ни там, ни там, в то время как некоторые натурфилософы, такие как сэр Хэмфри Дэви... - Стивен подобрался к концу своего длинного-предлинного предложения, но, прежде чем закончил, ему стало очевидно, что капитан Обри обдумывает шутку.

- Поэтому я полагаю, - сказал Джек, улыбаясь так широко, что его голубые глаза превратились в не более чем в щелочки, поблескивающие на красном лице, - что тебя и сэра Хэмфри можно описать как аморальных философов?

- Безусловно, могут найтись некоторые бедные мелкие умишки, которые уловят в этом жалкий каламбур, - сказал Стивен. - Кабацкие остроумы могут, если их пивной гений взлетел настолько высоко, также назвать профессора Грэхэма ненатуральным философом.

Капитан Обри какое-то время тяжело помолчал - немногие ценили собственное остроумие больше, чем Джек, - а затем, все еще улыбаясь, сказал:

- Ну, во всяком случае, надеюсь, что он хорошая компания. Могу себе представить, как ненатуральный и аморальный философы часами спорят, к восхищению всей команды ха, ха, ха.

- Мы едва обменялись дюжиной слов, это, кажется, замкнутый джентльмен, и, возможно, немного глуховат. Я не успел составить какого-либо мнения о нем, хотя он должен быть начитан, чтобы занимать кресло в солидном университете. Полагаю, что видел его имя в последнем издании "Никомаховой этики".

- А что касается остальных, собственно, священников?

Обычно они не обсуждали товарищей Стивена по кают-компании. Джек, например, ни словом не обмолвился о своем крайнем неудовольствии в связи с прибытием мистера Сомерса, а не одного из лейтенантов, запрошенных им, ни о своем внутреннем убеждении, что молодой человек находился в Плимуте уже несколько дней и прибыл на борт только тогда, когда тяжелый труд по подготовке "Ворчестера" к выходу в море уже завершили. Но священники являлись не частью экипажа, а пассажирами, их можно было обсуждать, и Стивен вкратце описал. Один из них - приходской священник из западного графства, инвалид, надеющийся обрести здоровье в Средиземном море, где его двоюродный брат командовал "Андромахой".

- Надеюсь, что он вообще сможет добраться: такой пример перемежающейся кахексии я редко видел. Все остальные - священники, не имеющие приходов, двое работали младшими учителями в школах для юных джентльменов и думали, что любая другая жизнь лучше, чем та, даже на корабле. Двое пытались долго, упорно и безуспешно прожить пером - оба выглядели ужасно тощими и потрепанными, а один, из Вест-Индии, разорился, изобретая перегонную машину с двойным дном. Кажется, что машина, предназначенная для очистки сахара, требует немного инвестиций, чтобы добиться успеха, и любой джентльмен с несколькими сотнями, вложенными в дело, будет с прибыли иметь свой выезд за очень короткое время. Но давай нападём на беднягу Скарлатти или станем сидеть здесь до второго пришествия, задержанные противным ветром, как наши несчастные торговцы?

- Нельзя терять ни минуты, - заявил Джек, доставая смычок, - да грянет битва.

Ползли серые дни с постоянным проливным дождем и бурей, вздымающей море и заставляющей "Ворчестер" крениться и раскачиваться на якорной стоянке так, что большинство черносутанников сбежали из-за стола кают-компании, и даже посещения других кораблей прекратились. Но во вторник во второй половине дня ветер сменился на восточный, едва достаточный, чтобы позволить "Ворчестеру" отверповаться в Зунд и проложить курс на Пенли-Пойнт, поставив стаксели втугую, до треска, обрасопив марса-реи - вся команда на палубе, всем сухопутным приказано спуститься вниз. Затем, пройдя так близко к мысу, что на квартердеке дружно задержали дыхание, а Стивен тайком перекрестился, "Ворчестер" отошёл от мыса, поймал ветер в левую раковину, лег на курс и, распустив все паруса, выскочил прямо в Ла-Манш - первый после таможенного куттера, кто с момента начала бури покинул Плимут.

- Шкипер прямо-таки в адской спешке, - заметил Сомерс Моуэту, когда Джек бросил взгляд на Рэмхед, вырисовывающийся сквозь пелену дождя на правом траверзе, и сошел вниз.

- Подождите, пока не увидите его на учебных стрельбах, - сказал Моуэт. - Они пройдут сегодня вечером, и вы должны будете довольно бодро греметь своими пушками, чтобы угодить ему.

- Что до этого, - ответил Сомерс, - то я вовсе не боюсь. Полагаю, что знаю, как заставить моих люди скакать.

Джек и вправду адски спешил. И не только потому, что всегда скучал по морю, а в этот раз еще сильнее обычного, желая оказаться вне досягаемости юристов, и прежде чем его обременят конвоем, но также он очень хорошо знал, что брестскую эскадру снесло с позиции, и у него есть хороший шанс ухватить французского капера, который может воспользоваться отсутствием блокады и восточным ветром, чтобы отправиться в океан и захватить там британских купцов. Капера или, при большой удаче, даже фрегат. Хотя любой французский фрегат, что Джек когда-либо видел, конечно, быстро скроется от "Ворчестера", который вдобавок к неотзывчивому рулю и отсутствию красоты был медлительным, но его корабль бортовым залпом мог выбросить 721 фунт металла только из длинных пушек, чего достаточно, чтобы обездвижить любой фрегат с дальней дистанции, если только навести их точно и стрелять шустро.

Он спешил, но спешкой веселой: Джек вывел свой корабль в море после стоянки намного быстрее, чем многие, кого он знал, несмотря на время, затраченное на усечение мачт до чего-то более удовлетворяющего его вкусу. Благодаря доброте Фэншоу и усердию Моуэта, его экипаж составлял 613 душ, только двадцати семи не хватало до полного расписания, с гораздо более высокой долей моряков, чем он имел право ожидать, и, хотя благодаря слабости своего капитана "Ворчестер" нес обычный детский сад с очень юными джентльменами, нескольких бесполезных мичманов и лейтенанта, к которому капитан не питал никакой любви, Джек, в целом, чувствовал себя очень легко.

С первым лейтенантом и старшим канониром капитан погрузился вниз, в знакомый смрад нижней палубы: трюмной воды, канатной слизи, плесени, тяжело работающих немытых мужчин. Все же здесь спали более пятисот матросов, плотно утрамбованные, а поскольку всю прошлую неделю и даже больше оказалось невозможно открыть орудийные порты или просушить наверху гамаки, смрад чувствовался сильнее обычного, хотя длинное низкое пространство было теперь пустым, за исключением нескольких кучек сухопутных, безнадежно страдающих морской болезнью и почти мертвых, и нескольких увальней.

Но Джека они не беспокоили, как и вонь - это часть его жизни с самой юности: его заботило в основном вооружение корабля - два ряда массивных тридцатидвухфунтовых пушек, растянувшихся во мраке вдоль всего корабля, тесно притянутых к борту, издающих скрипы и стоны, когда волна сдвигала все их три тонны на дюйм или около того, несмотря на то, что их хорошо принайтовили.

При этом наклоняющем «Ворчестер» ветре Джек не мог стрелять пушками нижней палубы, но был уверен, что с улучшением погоды сделает это позже днем, и страстно хотел начать - артиллерийская подготовка являлась его страстью, и не мог отдыхать спокойно, пока, по крайней мере, не начал долгий и трудный процесс подготовки орудийных расчетов к своим собственным взыскательным стандартам быстрого и, прежде всего, прицельного огня. Держа фонарь, он шел, низко склонившись, вдоль рядов пушек: каждая вычищенная и аккуратная, с губкой, банником, прибойником, пороховым рожком, клиньями и гандшпугом, установленными как должно. Джек внимательно выслушал замечания Борелла о каждой и предварительные заметки Пуллингса по поводу орудийных расчетов и снова благословил удачу, давшую ему надежных офицеров, также как и достаточное количество хороших военных моряков, чтобы обеспечить, по крайней мере, опытных первых и вторых наводчиков для каждой пушки.

- Ну что же, - сказал он в конце осмотра, - полагаю, этим вечером можем позволить себе немного реальной практики. Надеюсь, что так. Можем позволить себе достаточно большое количество выстрелов: мой порох с дока - крайне удивительная сделка, и мы почти очистили магазин вдовы. У вас много наполнено, мистер Борелл?

- О да, сэр. Но мне пришлось заполнять их беспорядочно, потому что на некоторых бочонках не имелось никаких отметок, а на других - две или три, а некоторые пахли очень застарело, да и на вкус так же. Не то чтобы порох оказался не очень хорошо смолот, мощный и сухой, сэр: я не имею в виду какое-либо неодобрение.

- Уверен, что нет, старший канонир. Но, надеюсь, вы не пробовали слишком много порошка с сурьмой. Сурьма - вещь скользкая, как говорят. Здесь внизу крайне сыро, - добавил он, глубоко продавливая пальцем бимс над своей склоненной головой. - Мы, безусловно, нуждаемся в тщательной просушке, как вы можете заметить.

- Большая часть влаги из клюзов и решётчатого настила цепного ящика, сэр, - пояснил Пуллингс, готовый найти на своем корабле достоинства. - У боцмана там партия с дополнительными клюз-саками. Но в целом, сэр, корабль довольно крепкий - крепче, чем я ожидал, с таким-то волнением. С новыми брам-стеньгами, несомненно, лучше преодолевает волнение, и вертикальная качка вообще едва чувствуется под вант-путенсами.

- Такая зыбь ему нипочем, - сказал Джек, - поскольку его строили для Атлантики, но будет интересно узнать, как корабль справится с теми короткими крутыми средиземноморскими волнами, которые обрушиваются так быстро. И интересно увидеть эффект от сурьмы. Я имею в виду влияние на пушки, мистер Борелл, уверен, что вы должны съесть пуд, чтобы мужчине вашей комплекции ощутил какой-то вред.

- Доктор Мэтьюрин, - спросил он на квартердеке, - какой эффект от сурьмы?

- Это потогонное, отхаркивающее и умеренное желчегонное, но мы используем её, главным образом, в качестве рвотного. Вы, полагаю, слышали о вечной таблетке из сурьмы?

- Только не я.

- Это одно из наиболее экономичных лекарств, известных человеку, так как одна металлическая таблетка будет служить многочисленным хозяйствам, будучи принята внутрь, извергнута и таким образом сохранена. Знаю одну, служащую уже на протяжении поколений, может быть, со времен самого Парацельса. Тем не менее, её следует употреблять с осторожностью: Цвингер уподобляет её мечу Скандерберга, который хорош или плох, силён или слаб, в зависимости от того, кто описывает или использует его. Достойное лекарство, если выписано сильному человеку. В противном случае - может вызвать сильную рвоту. Действительно, говорят, что по-французски ее название означает "отрава для монахов".

- Так я всегда и думал, - сказал Джек, - но на самом деле я имел в виду ее влияние на пушки, - немного этого вещества смешано с порохом.

- Увы, в этих вопросах я полный профан, но если мы пойдем по аналогии, то ядро должно изрыгаться с большей, чем обычно, силой.

- Это мы вскоре узнаем, - сказал Джек, - мистер Пуллингс, полагаю, можно пробить "все по местам".

Всем на борту "Ворчестера" было известно, что что-то затевается, и никто из моряков особенно не удивился, когда после предварительного вкатывания и накатывания пушек капитан в тишине подготовленного к бою корабля прошел вперед по трапу: матросы молчаливо стояли на боевых постах, офицеры и мичманы в своих дивизионах, палуба за палубой, порошковые мартышки сидели на зарядах позади каждой пушки, фитили тлели в кадках, распространяя свой пьянящий аромат по палубе, пока напряженно инспектируемый "Ворчестер" лежал в сером и пустом Канале, высоко, но без труда вздымаясь на волнах. Они не особенно удивились, когда, достигнув погонной пушки по правому борту, чьим первым наводчиком являлся его собственный рулевой Баррет Бонден, капитан вынул часы и сказал:

- Три выстрела. Огонь на возвышении.

Привычный ревущий грохот, язык пламени и обычная кипучая деятельность расчета, в клубящемся дыму банящего и перезаряжающего пушку порохом для учений, ядро и пыж забиты в дуло, пушка выкачена и нацелена, всё - в течение нескольких секунд после выстрела, потому что этот расчет должен установить стандарт, на который будут равняться остальные. Никакого удивления, несмотря на высокую оценку их скорости, но весь корабль удивился и изумился, когда на пятьдесят первой секунде Бонден приложил пальник к запальному отверстию, второй заряд воспламенился, и пушка издала чрезвычайно громкий, пронзительный и неестественный визг, выбросив огромный язык яркого белого пламени, в котором фрагменты пыжа на мгновение показались черными.

Чудо, что никого из удивленного орудийного расчета не задавило при отдаче орудия, и Джеку пришлось выбрать тали, чтобы остановить пушку от выкатывания на нисходящей волне. На его лице застыло такое же бессмысленно-удивленное выражение, как и у окружающих, но Джек быстрее остальных сменил его на подобающее капитану олимпийское спокойствие, и, когда Бонден взял трос, пробормотав "Извините, сэр, я не ожидал...", Джек вернулся к отсчету секунд, заметив:

- Давай, Бонден, теряешь время.

Они сделали все возможное, старались изо всех сил, но их ритм и координация действий расстроились, и прошло две полных минуты, прежде чем пушку выкатили и навели, а Бонден склонился над ней с выражением нелепой опасливости на своем твердом, закаленном в боях лице, а его товарищи в атмосфере веселой напряженности отодвинулись настолько далеко, насколько сочли достойным, и даже дальше. Рука Бондена опустилась: на этот раз пушка изрыгнула пурпур, благородное и долгое пурпурное пламя и малиновый дым, вкупе с глубоким, торжественным, музыкальным бумканьем, и по всей палубе строгая дисциплина пушечных расчетов растворилась в радостном смехе.

- Тишина на корабле, - закричал Джек, шлепнув согнувшегося от смеха мальчишку, подносчика пороха, но голос его дрогнул, когда он продолжил: - Вставить дульную пробку, принайтовить орудие. На волне, третье орудие - огонь.

После первого скучного выстрела обычным порохом, которым пушка уже была заряжена, третий номер выдал прекрасный голубой и великолепный зеленый. И так продолжилось по всему кораблю, палуба за палубой: изысканные цвета, странные звуки выстрелов, бесконечное веселье (хотя и строго подавляемое) и полностью провальные показатели времени.

- Это самые веселые учения, что я когда-либо видел в своей жизни, - сказал Джек Стивену в капитанской каюте. - Видел бы ты лицо Бондена: как старая дева, держащая зажженную петарду. И для сплочения экипажа это оказалось почти столь же действенным, как и реальное сражение. Господи, как же они ржали на нижней палубе, развешивая гамаки. Мы еще сделаем из "Ворчестера" счастливый корабль, при всех его недостатках. Если ветер продержится, завтра вечером я подведу корабль ближе к берегу и позволю им разбить парочку стекол.

За свою долгую карьеру капитан Обри заметил, что из всех форм учений с большими пушками и близко ничего не сравнится со стрельбой по неподвижной цели на суше, особенно, если у нее имелись окна. Прежде, чем орудийные расчеты становились достаточно подготовленными, они, как правило, делали кучу выстрелов в полномасштабных сражениях, и, хотя стрельба по установленным со шлюпок бочкам своего рода неплохое упражнение (намного лучшее, чем просто тупое вкатывание и накатывание пушек, что являлось обычной практикой на многих кораблях), ему не доставало высшего удовольствия - чувства реальной опасности, уничтожения ценного охраняемого имущества, и всякий раз, когда позволят обстоятельства, Джек будет подводить корабль близко к вражескому берегу для бомбардировки какого-нибудь из многочисленных небольших постов и батарей, растянутых вдоль всего побережья, чтобы охранять порты, устья рек и места, где союзники могли бы высадиться. Теперь ветер все дальше заходил с норд-оста против часовой стрелки, Джек двумя точными лунными наблюдениями установил местоположение и изменил курс, чтобы незадолго до рассвета подняться к Иль-де-Груа. Хотя в ночную вахту темнота сгустилась и добавила тревог - ни луны, ни, тем более, звезд - он был уверен в своих расчетах, точно подтвержденных тремя хронометрами, и хотя его главной надеждой оставался какой-нибудь выскальзывающий из Бреста капер или даже фрегат, направляющийся для разрушения торговли, а если даже он их и упустит, то, по крайней мере, предоставит своей команде прекрасный выбор мишеней для разрушения.

Незадолго до двух склянок утренней вахты Джек вышел на палубу. "Бездельников" [9] еще не тревожили, и еще оставалось немного спокойствия ночного времени, прежде чем начнется помывка палуб и суета больших и малых полировочных камней. Волнение уменьшилось и здесь, с отдаленной, но надежно защищенной гаванью Уэссана далеко за кормой, ветер пел только устойчивую, повторяющуюся песню в снастях, заходя на три румба в левую раковину. "Ворчестер" шел под нижними парусами и марселями, не более того. Хотя с прибытием других лейтенантов Пуллингс больше не нес вахту, но он уже встал и разговаривал с Моуэтом у поручней левого борта. Оба направили ночные подзорные трубы на юго-восток.

- Доброе утро, джентльмены, - произнес Джек.

- Доброе утро, сэр, - ответил Пуллингс. - Мы только что говорили о вас. Плейс, баковый впередсмотрящий, считает, что видел свет. Моуэт направил наверх остроглазого матроса, но тот ничего не может подтвердить, но иногда, на подъеме, мы, кажется, улавливаем что-то, и думали, звать ли вас или нет. Что-то не так с маяком Груа.

Джек взял подзорную трубу и долго всматривался.

- Таааак, проклятая темнота, - пробормотал он, вытирая глаз и вглядываясь снова.

Тридцатиминутные песочные часы перевернули, раздались два удара колокола, часовые отозвались "Все хорошо", вахтенный мичман бросил лаг, сообщил: «Пять узлов одна сажень, сэр, если вам угодно" и записал данные на доске, помощник плотника, доложил о двух футах четырех дюймах в льяле - "Ворчестер" принимал немало воды, а Моуэт скомандовал:

- Сменить рулевого, баковым сменить ютовых на помпах и вызвать "бездельников".

- Там, сэр, - воскликнул Пуллингс. - Нет, гораздо ближе. И в это время впередсмотрящий на баке и топовый взревели:

-Парус слева на траверзе.

Сумрак умирающей ночи растворялся, явив не только кормовой фонарь и топовый огонь, но и весь призрачный корабль, идущий в бакштаг прямо на зюйд, не далее, чем в двух милях. Джеку хватило времени увидеть, что на нем убавляли фор-брамсель, прежде чем корабль исчез, исчез полностью.

- Свистать всех наверх, - сказал он. - Погасить свет. Грот- и фор-брамсели, фока-стаксель, бом-кливер. Позвать штурмана.

Он взял доску для записей показаний лага и шагнул в дневную штурманскую каюту, где лежали карты с отмеченным курсом "Ворчестера" до момента последнего наблюдения. Прибежал Гилл, задыхающийся и растрепанный: мрачный компаньон, но лоцман в Канале и прекрасный навигатор. Между собой они определили позицию корабля. Лорьян лежал на востоке, и днем Иль-де-Груа будет виден прямо на правой скуле. Если погода прояснится, то они увидят его свет задолго до истинного рассвета.

- Стоящий корабль, сэр? - спросил штурман.

- Надеюсь, что так, мистер Гилл, - сказал Джек, выходя из каюты.

На самом деле, он был в этом уверен, но не хотел спугнуть удачу, назвав увиденное тяжелым фрегатом или даже чем-то намного лучшим - линейным кораблем, крадущимся вдоль побережья в Рошфор. В любом случае - корабль военный, и именно французский, так как у "Ворчестера" имелась очень хорошая фора перед блокадной эскадрой.

Палубы быстро заполнялись отдыхавшей вахтой, нерасторопной, полуодетой и ничего не соображающей, выхваченной из кратких часов сна, но чудесно повеселевшей, услышав, что в поле зрения наличествует корабль.

- Двухпалубник, сэр, - с радостной ухмылкой доложил Пуллингс, - перед тем как скрылся из видимости, устанавливал грот-брам стеньгу.

- Отлично, мистер Пуллингс, - произнес Джек, - подготовить корабль к бою. Пусть матросы спокойно разойдутся по боевым постам: без боя барабана и криков.

Стало ясно, что незнакомец, теперь время от времени слабо маячивший сквозь дымку, убавил паруса, наблюдая за миганием маяка Груа: еще одно доказательство, что француз направляется в Рошфор или приток Бордо, так как, если бы местом назначения являлся Лорьян, то нужно было отвернуть к земле еще час назад.

Небо на востоке посветлело, и Джек стоял с подзорной трубой, обдумывая образ действий в странной тишине на палубе - матросы шептались, стоя около своих орудий, которые тихо выкатили, приказы отдавались вполголоса. Ниже он мог слышать, как разбирались и опускались вниз переборки кают, как команда плотника очистила пространство от носа до кормы. Крик несвоевременно разбуженного священника долетел сквозь люк, на который накладывали парусиновые экраны и смачивали их водой.

Существовала еще вероятность, что незнакомец окажется судном снабжения или транспортом, и в этом случае направится в Лорьян, как только увидит "Ворчестер". Джек также с глубокой обеспокоенностью отметил, что всего лишь под нижними парусами и марселями противник скользит с впечатляющей скоростью: несомненно, корабль с чистым днищем, который, вероятно, может дать гроту и брамселю "Ворчестера" форы, как только поставит все паруса. Но если он является тем, чем Джек надеялся, и если выкажет намерение сразиться, то ему следует увлечь корабль вниз и к югу от Лорьяна, прямо в подветренную сторону, так чтобы при этом ветре противник никогда не смог попасть в тот порт, под защиту огромных батарей. Несомненно, это означало поиграть с французами какое-то время в кегли, и, хотя они, может и не лучшие в мире моряки, но часто оказывались неплохими артиллеристами, а экипажу его корабля не хватало опыта. С внезапной дрожью в сердце Джек вспомнил, что забыл приказать зарядить боевой порох вместо учебного при последней перезарядке орудий: это категорически против его принципов, но на самом деле ничего не значило - Джек внимательно наблюдал за полетом ядер, и цветной порох метал их не хуже лучшего королевского. В любом случае, как только незнакомец окажется еще на милю с подветренной стороны, слишком далеко, чтобы попасть в Лорьян, Джек должен приблизиться. У него имелось огромное преимущество в готовности к сражению: все матросы на палубе, орудия выкачены, и Пуллингс уже установил гики для лиселей и бом-брам-стеньги. Было бы странно, если удивление, спешка и беспорядок на борту француза не продлятся в течение семи или восьми минут, необходимых, чтобы выиграть милю, очень странно, если бы ему не удалось лечь рядом с ним, предоставив ему остров с его неудобными мелями на пути.

- Мистер Уайтинг, - сказал Джек, - приготовьте французский флаг, номер семьдесят семь и подобие ответа на их частный сигнал. Пусть запутаются в фале.

Близлежащая дымка поднялась, и вот и он, семидесятичетырехпушечник: высокий, подтянутый и прекрасный. Вероятно, "Жемапе", во всяком случае, корабль, не отказывающийся от боя. Тем не менее, странно, но на борту не заметно активности: "Ворчестер" быстро приближался, нацелившись прямо на раковину правого борта, пробегая драгоценную дистанцию к югу от Лорьяна, но там даже не обеспокоились. Внезапно Джек понял, что каждый матрос на борту смотрит на маяк Груа. Внезапно четкая и резкая двойная вспышка - противник распустил брамсели, и, пока выбирали шкоты, кто-то заметил "Ворчестер" - Джек отчетливо услышал звук трубы на борту француза, трубы и быструю дробь барабана. Его глаза настолько привыкли к полутьме, что даже без подзорной трубы он мог разглядеть людей, спешащих по его палубам. Через несколько мгновений взвился флаг, и "Жемапе" повернул руль, чтобы пересечь курс "Ворчестера".

- Отклониться на два румба, - сказал Джек рулевому. Это унесет их еще дальше на юг. - Мистер Уайтинг, французский флаг, если вам будет угодно. Мистер Пуллингс, боевые фонари.

На борту француза тоже боевые фонари, свет в каждом порту, выдвигаются пушки. Французский позывной и частный сигнал, медленный и уклончивый ответ "Ворчестера", обманувший врага не более чем на несколько мгновений. Тем не менее, даже эти мгновения пронесли оба корабля на фарлонг [10] дальше на юг и за очень короткое время, и теперь у "Жемапе"- а это он и оказался - больше не имелось возможности привестись к ветру на Лорьян. Не то чтобы противник выказал малейшее желание так поступить, вовсе нет. Капитан "Жемапе" управлял самым решительным образом, очевидно решив разделаться с проблемой как можно скорее, как будто слышал максиму лорда Нельсона "забудьте о маневрах, всегда идите прямо на противника".

В прежние годы Джек продолжил бы в таком же благородном духе, как "Жемапе", но сейчас хотел получить двойную уверенность, хотел, чтобы враг испробовал преимущество наветренного положения, и увел "Ворчестер" еще на полтора румба, пристально наблюдая за противником, пока оба корабля мчались, каждый вспарывал море с прекрасным носовым буруном. На "Жемапе" гамаки бегом поднимались на палубу, мидель и бак представляли собой забавную сценку суматохи, и на месте того капитана, имея такое быстроходное судно с чистым днищем, Джек держался бы подальше, пока его люди не подготовятся. Но все не так, противник приближался быстро как пришпоренный, и Джек понял, что ошибся с оценкой его скорости на порядок. Это действительно ходок, и как только они пробегут жизненно важный отрезок в милю, ему придется приблизиться так быстро, как только сможет, поскольку у него все еще преимущество наветренного положения и готовности к бою. Приблизиться и на абордаж. Никогда не слышал, чтобы это не сработало. По всей длине палуб "Ворчестера" распахнули оружейные сундуки: пистолеты, сабли, опасные абордажные топоры.

Он увидел вспышку погонной пушки француза, клуб дыма унесло вперед, а прямо перед правой скулой "Ворчестера" из серого моря вырос белый столб воды.

- Поднять наш флаг, мистер Уайтинг, - сказал Джек, разглядывая вражеский квартердек в подзорную трубу, и громче, - эй, на грот-марсе, выкинуть короткий вымпел.

Он видел поворот руля, который явит бортовой залп "Жемапе": противник поворачивался, поворачивался и исчез в облаке дыма, поднявшегося до марселей: единовременный разрушающий корабельный набор залп, который могли себе позволить только крепкие новые корабли. Прицел хорош, но залп сделан чуть после того, как корабль находился на гребне волны, и отличный, кучный залп вздыбил широкий участок моря с недолетом всего в сто метров. Дюжина рикошетов попала в борт, один разбил синий катер, появилась дыра в гроте, и какие-то блоки посыпались на палубу позади Джека - не было времени натянуть сеть. Раздалось приглушенное улюлюканье с бака и миделя, и множество глаз уставилось на корму в ожидании приказа открыть огонь. Краем глаза он увидел Стивена, стоящего на юте в ночной сорочке и штанах: доктор Мэтьюрин редко появлялся на своем боевом посту в кокпите, пока не появлялись первые жертвы. Но мысли Джека Обри оставались слишком заняты тонкими расчетами предстоящей битвы, чтобы разговаривать. Он стоял, полностью поглощенный выработкой сходящихся курсов, возможных вариантов, бесчисленных тонкостей, которые должны предшествовать простой жестокой пальбе, когда все могли быть гораздо счастливее. В таких случаях, а Стивен знавал многие из них, Джек, как будто находился в другом месте: отстраненный, чужой, совсем не похож на веселого, не слишком премудрого компаньона, столь хорошо ему знакомого. Жесткое, властное выражение лица, спокойное, но оживленное, решительное и суровое, но каким-то образом все же выражающее свирепое и яркое счастье.

Прошла полная минута. Второй французский залп наверняка уже забит в пушки. Джеку придется выдержать два или три и на сокращенном расстоянии, прежде чем он сможет осуществить свой план, а недавно набранный экипаж ненавидел, когда в него стреляли безответно.

- Еще один, - сказал он своим сильным голосом. - Еще один, и потом вы ему всыплете. Ждите команды и стреляйте по мачтам. Стреляйте точно, не тратьте ни единого выстрела зазря. Отовсюду раздалось одобрительное ворчание, затем ревущий залп француза и почти одновременно как удар молотом ядро поразило корпус "Ворчестера", по палубе полетели щепки, сверху падали обломки.

- Не делайте этого, юноша, - сказал Джек маленькому Кэлэми, согнувшемуся в три погибели, когда ядро пролетело через квартердек. - Вы могли подставить голову на его пути. Джек осмотрел корабль. Большого вреда нет, и он собирался отдать приказ открыть огонь, когда разорвался грота-галс. - Взять на гитовы, взять на гитовы, - приказал Джек, и дикое хлопанье прекратилось. - Право руля, три румба.

- Есть три румба право руля, сэр, - отрапортовал старшина-рулевой, и длинным плавным скольжением "Ворчестер" развернул к противнику пушки. Нос находился на волне, хороший подъем, но крена нет.

- Ждать, - крикнул Джек. - По мачтам. Стреляйте точно, не тратьте ни единого выстрела. По команде, от носа к корме.

Ветер пел в снастях. Французы почти выкатили пушки снова, настал момент подловить их. Он должен дать залп первым, заставить их занервничать и скрыть свой корабль в дыму. - Носовым пушкам не стрелять. Огонь.

От носа до кормы прокатился залп, оглушительный всепроникающей рев, и порыв ветра бросил густой клубящийся дым назад - красный, зеленый, синий, малиновый и оранжевый, с неземными языками интенсивно-яркого разноцветного пламени. Джек вспрыгнул на коечную сетку, чтобы всмотреться сквозь облако, неестественное облако, но то еще держалось, и никакого ответа от "Жемапе".

- Боже правый, что не так? - произнес он вслух, в то время как под ним орудийные расчеты банили, заряжали, выкатывали и тащили как одержимые. Из погреба бегом несли новые заряды пороха.

Наконец дым рассеялся, и показался "Жемапе": развернут к ним кормой и быстро убегает, по-видимому, невредимый, за исключением небольшого зеленого огня, пылающего у него на корме, убегает в крутой бейдевинд в Лорьян, шокированный и потрясенный этим новым секретным оружием - распуская дополнительные паруса.

Орудия выкатили снова. С тремя градусами возвышения Джек дал вслед еще один залп, продольный залп в беззащитную корму, залп, исполненный с яростным, диким "ура". Но хотя несколько ядер поразили корпус, но не повлияли на скорость, как и теперь уже нормальные вспышки выстрелов "Ворчестера" не побудили противника лечь в дрейф, и к этому времени Джек скомандовал "право на борт", чтобы приступить к погоне, в которой противник выиграл четверть мили, а в это время дураки скакали на баке, улюлюкая и крича: "Он бежит, он бежит! Мы побили его!"

"Ворчестер" привелся к ветру, шкотовые бросились к брасам и взлетели наверх, чтобы постановить верхние стаксели, но не мог ни держать так круто к ветру как преследуемый - почти на румб, ни бежать без грота столь же быстро - на два узла и более. Когда "Жемапе" вырвался настолько далеко вперед, что едва его доставала погонная пушка, Джек зевнул, дал вслед последний неторопливый, сосредоточенный бортовой залп на пределе дальности и сказал:

- Принайтовить орудия, мистер Гилл, курс зюйд-зюйд-вест, распустить все паруса.

Джек понял, что настал день, солнце поднимается над Лорьяном, и добавил, - погасить боевые фонари.

Он увидел жестокое разочарование на лице Пуллингса, пока говорил: если бы Джек подождал с открытием огня еще пять минут, "Жемапе" никогда бы не попал в Лорьян. При этом ветре, Иль-де-Груа, его рифами и берегом все сложилось так, что ближний бой произошел бы независимо от того, остался бы "Жемапе" на своем курсе или нет: пять минут, и Пуллингс стал бы либо коммандером, либо трупом, поскольку успешное сражение примерно равных кораблей означало несомненное повышение для выжившего первого лейтенанта. Единственный шанс Пуллингса на повышение из длинного и переполненного лейтенантского списка, поскольку у него не имелось ни покровителя, ни связей, ни влияния, никакой надежды, кроме удачи или сверхспособностей его покровителя, а Джек Обри недооценил ситуацию, которая, возможно, никогда снова не повторится в карьере Тома Пуллингса. Джек почувствовал нарастающую печаль, гораздо более сильную, чем обычная депрессия после настоящего боя, и, глядя на висящий грота-галс, твердым голосом спросил:

- Каковы наши потери, мистер Пуллингс?

- Погибших нет. Трое ранено щепками и один сломал ногу, пушка номер семь на нижней палубе сбита с лафета. Но мне очень жаль сообщить вам, что доктора пришибло.