Хеннесси действительно не понимала, каково это – быть плохим художником.
Конечно, существовали доказательства, что когда-то и она была не на высоте. Где-то в шкафах отцовского загородного дома в Пенсильвании хранились дневники, полные ее ранних рисунков. На какой-нибудь помойке в Англии томились замызганные полотна, которые некогда она переписывала снова и снова. Давние работы, полные ошибок, что бросались в глаза даже человеку, далекому от живописи: глаза разного размера, анатомически невозможные ноздри, неправильные линии крыш, деревья в форме брокколи, коровы с собачьими носами. Кроме того, присутствовали и оплошности, уловимые лишь глазом художника: неправильный контраст света и тени, невнимание к краям, неравномерная толщина линий, примитивность композиции, мутные цвета, небрежный выбор палитры, нетерпеливое нанесение слоев, подражательный стиль, неуверенные мазки, злоупотребление растворителем, непродуманность, неумышленная карикатурность.
Даже ее техника работы над произведением имела недочеты. Хеннесси припоминала это ощущение, когда ты не уверен, что рисунок «сложится». Она усаживалась с каталогом одежды или фотографией модели, загруженной на ноутбуке отца. Затем точила карандаш и думала: «Надеюсь, это сработает». И часами возилась над сходством. Часами! Сейчас она совершенно не понимала, почему тратила столько времени. Что так надолго занимало ее на обычном карандашном наброске? В памяти отложились ее муки из-за расположения глаз, ставящей в тупик формы уголка рта и абсолютного чистилища, которым являлся женский подбородок, но она абсолютно не помнила, почему подобные вещи сбивали ее с толку.
Голова знала, чего она хочет. Тогда почему рука смела ослушаться? Носы капризно уползали. Грудные клетки приобретали форму бочонка, ноги и руки превращались в набор из четырех разных деталей. Она помнила, как по-настоящему взвыла от разочарования, скомкав результат очередной неудачной попытки. Резала холсты ножницами. Швыряла тюбики с краской по студии Дж. Х. Хеннесси.
Вспомнила, как, если удавалось добиться хорошего результата, она возвращалась к нему по несколько раз за день, доставая рисунок снова и снова, чтобы покраснеть от удовольствия, удивления и удовлетворения. Она понятия не имела, почему все получилось, и поэтому не могла быть уверена, что это случится вновь.
Хеннесси помнила все это, но не чувствовала. Каким-то образом она не сумела пронести сквозь все эти годы ту боль неудач. Ни одна ее клеточка не ждала провала, когда сейчас она садилась за холст. Она знала, как поведет себя краска. Знала, на что способны ее кисти. Ни одна ее часть не сомневалась: то, что она видит, пройдет через глаза, спустится по рукам и выплеснется на пустое полотно перед ней.